- Может быть, вы чего-то не учли в воспитании? - осторожно посочувствовал Крутов, с любопытством поглядывая на плотного, кряжистого, лысого, с суровым бульдожьим лицом Катуева. - Характер человека складывается с детства.
      - Может быть, - легко согласился пятидесятилетний Владислав Катуев. - Если бы я вложил в них душу, не надо было бы вкладывать сейчас деньги...
      И вот Марат вдруг перестал ходить на занятия, а через месяц заявился его отец и попросил помощи. Оказалось, парень увлекся буддийской философией и стал пропадать в недавно отстроенном на берегу Десны храме Черного Лотоса, не желая слушать ни мать, ни отца, отказываясь даже заканчивать одиннадцатый класс школы. Так Егор впервые услышал о Братстве Черного Лотоса, свившем свое гнездо в Жуковке и рекрутировавшем послушников в городе и по окрестным селам. О том, что храм контролируется Российским Легионом, Крутов узнал позже. Получив же известие от Катуева, он решил поговорить с настоятелем храма и выяснить, что это за странное монашеское объединение, абсолютно не свойственное русской провинции.
      Каково же было его удивление, когда он увидел не допотопную хибару, не полуразвалившееся, в строительных лесах, восстанавливаемое строение, а самый настоящий буддийский храм с мощными каменными стенами, с "китайскими" крышами с загнутыми краями и драконами на флюгерах. Размеры здания почти не уступали размерам московского храма Христа Спасителя, что говорило о размахе и возможностях его хозяев, не доступных не только простым смертным, но и местной Православной епархии.
      Лишь месяц спустя Кругов выяснил, что филиалы Братства появились не только в Жуковке, но и в Брянске, а также в соседних областях. Храмы росли, как грибы после дождя, и за всем этим ощущалась чья-то целеустремленная воля, пожелавшая насадить повсеместно чуждую коренному населению веру. И не только веру. Потому что храмы эти, как быстро сообразил Егор, стали настоящими базами и школами боевиков, из которых должны были вырасти будущие легионеры. Но об этом он догадался позже, теперь же, попытавшись добиться аудиенции у настоятеля-проповедника, Кругов сразу нарвался на откровенно вызывающее, пренебрежительное и наглое поведение монахов, представлявших вполне современное охранное подразделение.
      За ворота храма, расположившегося в живописнейшем уголке природы на берегу реки, неподалеку от жуковского дома отдыха, Крутова не пустили.
      - Сегодня неприемный день, - сказал мрачно коротко остриженный белобрысый отрок в черном одеянии, поглядывая на крутовский джип "Лэнд-Круизер", который ему при расставании подарил Георгий в Осташкове. - Учитель принимает только по пятницам.
      - Меня он примет и сегодня, - добродушно сказал Егор. - Передайте, что к нему на прием просится полковник Кругов.
      - Да хоть сам генерал, - тем же тоном проговорил монах-охранник, подзывая напарника. - Приходи в пятницу, может быть, учитель и соблаговолит принять.
      Крутов с любопытством посмотрел на квадратное лицо парня, излучающее полное "отсутствие всякого присутствия".
      - Вы не поняли, молодой человек, - попытался он мягко достучаться до сознания стража. - Я такой же учитель, как и ваш наставник, но к тому же еще полковник Службы безопасности. Доложите учителю, что к нему пришел Егор Лукич Кругов.
      Охранники ворот переглянулись.
      - Приходи в пятницу, - повторил белобрысый. - Сегодня учигель молится.
      Из глубин храма вдруг донесся тихий многоголосый вопль: хё! Кругов понял, что внутри идут занятия по какому-то виду корейской борьбы, возможно субак или тхэккён.
      - Ваш учитель кореец? - поинтересовался Кругов, зная от Катуева-сгаршего, что настоятеля храма зовут Сергеем Баратовичем Кенджалиевым. При таком сочетании имени, отчества и фамилии трудно было установить национальность человека, хотя в принципе для Егора это не имело никакого значения.
      Молодой страж ворог нахмурился.
      - Сам ты кореец! Шел бы ты своей дорогой, полковник, или кто ты там, здесь частная территория, и гостей мы не любим.
      Егор покачал головой. Он давно мог бы войти в храм, просто усыпив охранников приемами живы, однако начинать беседу с боссом заведения с этого не
      следовало.
      - Вижу, что вежливости вас не учили, молодые люди. А нельзя вызвать сюда одного из новых учеников, Марата Катуева? Эго-то, надеюсь, не запрещено?
      - Запрещено, - отрезал белобрысый, закрывая створку ворог. - К нам приходят добровольно. А ты бы лучше не приходил сюда вовсе, ни один, ни с кем еще... Говоривший осекся.
      К ворогам вышел еще один монах в черном, по-старше.
      - В чем дело, браг?
      - Да вот пристал, хочет поговорить с учителем...
      - О чем?
      - Послушайте, любезные, - усмехнулся Крутов, терпеливый, как фундамент многоэтажного дома, - вам не приходит в голову, что вы ведете себя как сотрудники спецслужбы, а не монахи? Я ведь не случайный прохожий, а чиновник при исполнении и могу действовать гораздо активнее, чем вы думаете. Не хотите пропустить к учителю, позовите Марата Катуева, он мой ученик, и я хочу знать, по какой причине он перестал ходить на занятия и оказался здесь. Более веские аргументы, надеюсь, не нужны?
      Монах постарше смерил Крутова взглядом, молча повернулся к нему спиной, и створка ворот снова закрылась. Это была настоящая пощечина, и в другие времена Егор вряд ли ее стерпел бы, но теперь он только постоял в задумчивости у ворот, приглядываясь к стенам храма и прислушиваясь к долетавшему хору голосов, затем вернулся к машине и уехал, пообещав себе все же добиться у господина учителя аудиенции.
      Однако делать этого не потребовалось. Уже на следующий день к Егору в школу забежал благодарный Катуев-старший и сообщил, что сын вернулся. Что произошло, объяснить он не смог, но Крутову это знать было и необязательно, хотя он предполагал, что настоятель храма просто решил не рисковать и возвратил "заблудшую овцу" в семью, чтобы вокруг храма не поднимался лишний шум.
      Правда, еще через неделю в спортзал школы, к концу занятий, когда Крутов отпустил "начальный класс", оставив наиболее "продвинутых" учеников, неожиданно заявилась четверка крутоплечих накачанных молодцов во главе с монахом Братства. Отличительной чертой монахов храма Черного Лотоса было ношение на груди медальона с изображением лотоса, и спутать их с православными было невозможно. К тому же все они были молоды, самому старшему из встречавшихся Крутову в городе едва ли исполнилось тридцать лет. Тот, что привел с собой в спортзал крепких парней, одетых в одинаковые велюровые черные куртки и джинсы, был моложе.
      Сначала они вели себя мирно, наблюдая за процессом тренировки, сели на лавочку поближе к татами, затем начали бросать реплики и вслух обсуждать достоинства фигур старших девочек; в группе их было трое. Крутов попросил гостей вести себя сдержаннее, но это не помогло. Парни явно провоцировали драку и стали в открытую смеяться над ним, а когда Егор сделал еще одно замечание, монах, не принимавший участие в этой игре, спросил с усмешкой:
      - А что ты нам сделаешь, полковник? Милицию вызовешь или ОМОН?
      Он знал, что Крутов уже не был полковником, а это означало, что монах получил задание от настоятеля храма пощупать приходившего к ним представителя власти.
      - Зачем же милицию? - спокойно сказал Егор, остановив тренировку. - Я и сам вас выведу.
      Он вдруг оказался рядом с четверкой ржущих парней - никто из них не заметил его перемещения, так быстро Крутов пересек зал, - раздалась очередь в четыре хлестких пощечины, головы парней дернулись, и на щеках появились отчетливо видимые багровые отпечатки ладони Егора. Ошеломленные молодцы вскочили, враз замолчав, но Кругов не дал им времени на осмысление происходящего и успокоил каждого касанием пальца к точкам несмертельного воздействия на лбу, у виска и на шее. Парни сели с выражением немого удивления на сытых лицах, к которым вполне подходили определения "мурло" и "морда".
      Егор повернулся к монаху, вскочившему и вставшему в позу корейского бойца тхэккён: левая нога слегка согнута в колене, правая впереди и опирается о пол лишь носком, руки согнуты перед грудью особым образом, пальцы растопырены, покачал головой.
      - Я вас умоляю, поручик. Забирайте своих "шестерок" и идите отсюда со всей возможной поспешностью. И запомните: сюда больше не приходите, мое терпение тоже имеет пределы.
      - А то что? - хмыкнул монах, расслабляясь.
      - Храму придется тратиться на лечение таких, как ты и твои мордовороты.
      Кругов вернулся к своим ученикам, понявшим, что учитель продемонстрировал не свои возможности, а возможности пропагандируемого им вида борьбы, и продолжил занятия. Четверка несостоявшихся проверяльщиков, ведомая монахом (какой он, к черту, монах - самый настоящий боевик!), убралась из зала. после занятий к Егору подошел Марат Катуев и сказал с восторженным блеском в глазах:
      - Ловко вы их успокоили, учитель! Я у них был и видел... они тоже тренируются, но совсем не так, к мы...
      - Вероятно, их инструктор - кореец.
      - Я не об этом. У них совсем другой подход... более жестокий... и работают они в полном контакте...
      - Мы тоже будем работать в полном контакте, но без травм и переломов. Хотя я буду учить вас в основном обратному - бесконтактному воздействию.
      -А ваши приемы... ну, как вы с ними справились... это дим-мак или русбой?
      - Скорее ни то, ни другое. Есть древнерусская система психофизического совершенствования, приёмы которой не менее эффективны, чем восточные.
      - Вот бы мне научиться!
      - Будешь тренироваться, - улыбнулся Егор, - а главное -думать, - научишься.
      После этой стычки с адептами Братства Черного Лотоса Крутова оставили в покое, а монахи стали появляться в Жуковке гораздо реже, но Егор чувствовал тяжелое влияние храма на психологическую обстановку в этом районе, понимал, что храм обычным религиозным центром не является, а скорее всего является Центром подготовки бойцов для какой-то крутой структуры типа Российского Легиона, однако вмешиваться в а этой организации бывшему полковнику хотелось меньше всего. Хотя, с другой стороны, он осознавал, что его мирное спокойное сидение в Брянских лесах не продлится долго. Он был Витязем, пусть и не опытным, и должен был служить Сопротивлению и Роду в соответствии со своими знаниями и навыками человека боя. Молчание же Предиктора, руководимого волхвами, оберегающего внутреннее российское пространство, вполне объяснялось соображением: Крутова испытывали на терпение и умение ждать. Хотя вполне возможен был вариант, что его просто оставили в резерве.
      Солнце спряталось за тучи, и сразу похолодало.
      Егор очнулся от воспоминаний, вернулся в спортзал, где уже начали разминку его ученики - сорок с лишним душ, готовых идти путем самореализации и совершенствования не навыков боя, а своего собственного мировоззрения, отношения к миру и человеку.
      Вечер прошел, как обычно, спокойно, без напряжения, в меру весело и непринужденно. Мальчишки и девочки, поверившие в чудесную силу древнерусского стиля (Крутов начал понемногу давать им элементы боливака - составной части живы), в наставнике своем души не чаяли и повиновались ему беспрекословно, с удовольствием, что, естественно, отражалось и на их эмоциональном состоянии, и на поведении в быту. Катуев-старший в последнюю встречу признался Крутову, что поражен изменением привычек сына:
      Марат перестал слушать жуткий ритмичный грохот и вопли, которые он раньше называл музыкой и песнями, а главное - вышел из своего интравертированного закомплексованного мирка, куда его загнала жизнь, и все чаще пугал мать тем, что предлагал убрать в доме, вымыть посуду или сбегать в магазин за продуктами.
      Закончив тренировку, Егор побеседовал с ребятами на разные философские темы: излюбленной была тема рождения Вселенной, тайны космологии, - и спустился из спортзала школы во двор, где стоял его железный зверь "Лэнд-Круизер", не боявшийся деревенского бездорожья.
      Егор вспомнил случай, когда он возвращался вечером домой после занятий в школе в снегопад и остановился перед мостом через Березну, на окраине Фошни, чтобы выйти и протереть лобовое стекло; дворники не справлялись со снегопадом. И в это время в корму джипа въехал следовавший из Жуковки рейсовый автобус, который Кругов обогнал с минуту назад.
      Егор подскочил к старенькому "пазику", рванул дверцу, чтобы высказать водителю все, что он о нем думает, и увидел побелевшего пожилого шоферюгу с испуганными умоляющими глазами.
      - Прости... вот, бери все деньги... тут триста сорок... у меня четверо детей... я отработаю, только не бей... ну не работают у этого ящика тормоза, проклятые! И снег ишшо...
      Егор похлопал его по колену, деньги, естественно, не взял, закрыл дверцу и вернулся к джипу, унося в душе взгляд шофера, не ожидавшего такого поворота событий.
      А джип практически не пострадал, только в заднем бампере появилась вмятина...
      Машина выехала на окраину Жуковки, миновала Старые Месковичи слева, Гришину Слободу справа. Джип обогнал чью-то заляпанную грязью "Ниву", но вообще движение по дорогам района было редкое и замирало вовсе с наступлением темноты, что объяснялось разными причинами, не только плохим состоянием дорог и отсутствием у крестьян личного транспорта, но и нередкими случаями грабежа частников. На крутовский джип, правда, местные бандиты пока не покушались, зато в деревнях они действовали почти в открытую, зная, что сил у районной милиции мало, а участковых милиционеров можно купить. Так, например, дед Осип рассказал Егору историю, от которой тот снова почувствовал приступ "острой моральной недостаточности", а попросту говоря - ненависти к тем, кто паразитировал на трудовом народе, отбирая у него последние крохи, отбивая охоту к любому проявлению независимости и предприимчивости.
      У Осипа в Фошне жил шурин, брат жены, Константин Яковлевич, который работал на ферме местного агропромышленного объединения "Рассвет". Он и пожаловался, что к ним повадилась банда, скупающая молоко и мясо по бросовым ценам и не допускающая, чтобы работники объединения продавали его в Жуковке сами. А выглядело это следующим образом.
      Как только фермеры собирались везти мясо в город на рынок, на ферме появлялась бригада крутых хлопцев во главе с известным всей округе "предпринимателем", имеющим сеть торговых точек по всему району, Борисом Мокшиным, братом бывшего мэра Брянска Георгия Мокшина, грузила приготовленные туши коров и свиней, молоко и яйца на свои "Газели" и увозила. Платил же Мокшин, естественно, в пять раз меньше, чем могли заработать сами работники объединения.
      Егор уже сталкивался с братьями в прошлом году и знал сволочную натуру обоих, тем более что один из них - Георгий - был когда-то мужем Елизаветы. Встречаться с ними снова Крутову не хотелось, но отвечать отказом на просьбу фермеров помочь - через Осипа - тоже было неправильно, и Егор пообещал деду оказать содействие шурину и его сотрудникам.
      Машина миновала Фошню, освещенную фонарями благодаря работающим допоздна киоскам, а вскоре показались первые дворы Ковалей. Без четверти десять Крутов поставил машину под навес во дворе и, испытывая странное чувство вины, вошел в дом, вспоминая высказывание отца Елизаветы, Романа Качалина: жена, как наркотик, нужна каждый день, но в малых дозах. Самому Егору Лиза была нужна "в больших дозах", что в настоящее время казалось несбыточной мечтой. Лиза словно погасла после войны в Осташкове, похудела так, что на лице остались, казалось, одни только глаза и губы, из дома выходила редко, мало разговаривала и больше сидела на диване в горнице, глядя перед собой прозрачно-зелеными пустыми глазами, уходя сознанием в не доступные никому миры. Оживлялась она, да и то ненадолго, лишь при возвращении Крутова.
      Егор обнял на ходу бабу Аксинью, все еще хлопотавшую по дому, кивнул деду Осипу и двум его бородатым гостям, сидевшим на кухне, и прошел в светлицу, встречая нестерпимо светлый, обжигающий, вопрошающий, кроткий, сосредоточенный на каких-то внутренних переживаниях и воспоминаниях взгляд жены. Протянул ей букетик подснежников, купленных еще днем в Жуковке на базаре, опустился перед ней на колени.
      - Любушка моя, вот и я.
      - Егорша, - медленно проговорила Лиза, поднося цветы к губам, едва заметно улыбнулась. - Ты в своем репертуаре, полковник...
      Крутов поцеловал ее пальцы, загоняя тоску и боль поглубже в сердце, поднял ее на руки и стал носить по горнице, приговаривая:
      - Стану я, раб Божий Егор Крутов, благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверьми, из ворот ворот-ми, выйду в чисто поле, под восточную сторону, под белый день, под красное солнышко, под светел месяц, под частыя звезды, под утренню зорю, стану я перед лесом весенним, покорюсь и помолюсь: дай силы, лес-поле, моей берегине воспрянуть духом, и выйти ангелом, и не бояться никого, не болеть, и взять жизненные соки земли-землицы, и напиться, и вернуться к мужу здоровой и проворной...
      На кухне замолчали. В двери появилась лысо-седая голова Осипа, скрылась. Кругов опустил жену на пол, обнял чуть ли не до боли, заглянул в глаза.
      - Как ты себя чувствуешь, лебедь заколдованный? Скоро ли полетишь, как раньше?
      - Скоро, - ответила Елизавета, снова улыбнувшись еле-еле.
      Но глаза ее, просиявшие на миг, когда он дарил ей цветы, снова стали далекими, тоскливо-покорными и чужими.
      - Посиди здесь, я сейчас.
      Крутов вышел на кухню, жадно выпил кружку сбитня.
      - Как жизнь, мужики?
      - Революционная ситуация, - пошутил Осип. - Верхи хотят, а низы не могут.
      Гости засмеялись. Деду Осипу пошел уже седьмой десяток, а он еще поглядывал на молодиц и держался вполне по-петушиному.
      - А у вас как дела, Константин Яковлевич? Что нового?
      Один из гостей Осипа, широкий, могучий, грудь колесом, разгладил бороду рукой. Это и был шурин деда, Константин Яковлевич Ковригин, директор фермерского объединения "Рассвет".
      - Да что нового, Егор Лукич, все старое. Опять нагрянули лихоимцы-заготовители, експроприаторы, мать их!.. Выгребли все продукты подчистую, а заплатили курам на смех, на зарплату рабочим не хватает. Попробовали мы было угомонить их, да куда там. Семен вот блямбу получил под глаз, а у молодого Касьяна, кажись, два ребра сломали.
      Только теперь Крутов обратил внимание на синяк под глазом второго гостя, смущенно приглаживающего волосы. Усмехнулся, подумал, кивнул.
      - Дадите мне знать, когда в следующий раз соберетесь выезжать в Жуковку с мясом. Я приеду.
      Не слушая благодарных слов, Егор вернулся в горницу, остановился у стола, сглотнул ком в горле. Он не знал, как вывести жену из этого состояния полусна-полуяви, как не знали этого ее мать Степанида и даже ведьма Евдокия Филимоновна, но был убежден, что метод найдется. Волхвы не могли оставить в беде берегиню Витязя... если только не собирались предложить ему новую.
      Например, Марию...
      Нижний Новгород
      ФЕДОТОВ
      После уничтожения базы Российского легиона с лабораторией, создающей психотронное оружие второго поколения, которая была расположена на острове Городомля, на озере Селигер, Ираклий долго колебался, прежде чем решить, куда поехать, и выбрал в конце концов Бийск. На Алтае он родился, провел детство и юность, Алтай он любил и знал, и наконец, там жили его родственники, которые могли ему помочь устроиться.
      Однако прожил он в Бийске всего одну неделю. Внезапно до смертельной тоски захотелось увидеть Марию, и Федотов бросил все дела, объявил Сергею Корнееву, который вернулся вместе с ним и продолжал работу в "церковном спецназе", что уезжает, и сорвался в Нижний, откуда на Алтай уже не вернулся.
      Мария ждала его. Правда, совсем не так, как он рисовал себе в мечтах, а по-деловому, но все же ждала, чтобы предложить ему возглавить только что созданное частное издательство "Рось", и бывший полковник военной контрразведки согласился, проглотив все возражения. Оставалась надежда, маленькая такая воздушная надежда, что бывший Ходок Предиктора, историк по образованию и писательница по призванию Мария Юрьевна Арсеньева, волей волхвов Предиктора назначенная берегиней Витязя, в миру - Егора Лукича Крутова, когда-нибудь перестанет зависеть от Замысла и превратится в независимую берегиню, защитницу другого Витязя. В идеале - Ираклия Федотова, чего он желал всей душой, пораженный этой женщиной и влюбленный в нее, как мальчишка. Возможно, он не стал бы рассчитывать на развитие отношений с Марией, если бы она сама не давала повода, а главное - из-за отношения самого Крутова, любившего свою жену, Елизавету. Хотя и этот факт не слишком грел душу, потому что Мария не забыла Крутова и забывать не хотела. По одной простой причине: она его любила. И все-таки Ираклий остался в Нижнем Новгороде, надеясь и страшась, завидуя и ревнуя, любя и ненавидя: иногда - Егора, чаще - себя.
      Устроиться на новом месте Ираклию также помогла Мария. Ее двоюродный брат, талантливый музыкант, уехал по контракту во Францию, оставив прекрасную четырехкомнатную квартиру на попечение сестры, и Мария предложила Федотову жить в ней, пока он не приобретет собственное жилье.
      Постепенно наладился определенный быт, который Ираклий подогнал под свои привычки, связанные с ежедневными занятиями древнетибетской системой психофизического совершенствования лунг-гом, и прогулками-пробежками на свежем воздухе, а главное - наконец-то заработало издательство, выпустив в свет первые три книги, в том числе книгу Марии - фантастический роман "Волхв", и Федотов почувствовал вкус к жизни, подогреваемый близостью любимой женщины, изредка намеренно или нет, но факт! - вдруг проявлявшей к нему какое-то особое внимание. Она как будто забывала, что на свете существует Егор Кругов, и начинала вести себя с Ираклием так, словно он был ей небезразличен.
      При встречах, которые происходили теперь у них регулярно, раз в неделю, они затевали философские споры и вели длинные, сопровождавшиеся тонкой пикировкой, беседы на интересующие обоих темы. Лишь на одну тему отказывалась говорить Мария - о Замысле Предиктора и обо всем, что было с ним связано: о молчании волхвов, об исчезновении деда Спиридона Качалина и об их участии в Сопротивлении. Сказала однажды, вскользь, что все идет своим путем, что Замысел не терпит торопливости и безответственности, что надо просто ждать. И Федотов ждал, гадая, понадобится ли он снова Предиктору или нет, в то время как жизнь продолжалась своим чередом, вокруг все так же происходили негативные явления, вынуждающие бывшего полковника вмешиваться, вспоминать, что он человек боя, и помогать людям выживать. Иногда приходилось защищаться и самому. Один такой эпизод, связанный с новым направлением деятельности Федотова - изданием книг, произошел совсем недавно, в пятницу девятого апреля.
      Ираклий возвращался домой (квартира была чужая, но он привык называть место проживания, пусть и временного, своим домом) из издательства поздно вечером, усталый и голодный.
      Проблем хватало, и не все они решались оперативно, в надлежащие сроки, и качественно, хотя руководителем Федотов был достаточно опытным. Возглавив издательство, первым делом составил список рутинных дел, от которых надо было избавиться поскорее, рассмотрел каждое в отдельности и с помощью Марии наметил способы, позволившие ему уменьшить нагрузку и время, требуемое на раскачку, найти помощников, на плечи которых можно было переложить часть проблем, а также составил перечень приоритетных действий, функций и обязанностей, которые становились необходимыми в повседневной деятельности. И все же первые три месяца вхождение в новую область ответственности было трудным. Ираклий с головой окунулся в работу, похудел, но держался бодро и упрямо, и к началу апреля с удивлением ощутил себя другим человеком - издателем, болеющим за свое дело. И вот тут-то и появились дополнительные проблемы, о которых Ираклий хоть и знал, но не ждал, что они возникнут так остро.
      Первой проблемой оказался отказ одного из инвесторов вкладывать в издательство деньги. Инвестор - Нижегородский филиал Промстройбанка - желал срочно получить назад свою долю.
      Вторая проблема тоже была не из пустяковых. Почуяв после выхода первых книг наживу, к Ираклию в офис, расположенный в центре города, на улице Ванеева, заявились представители "крутой" охранной структуры под названием "Надежные ребята" и предложили "крышу". Естественно, за хорошую плату, чего Федотов не мог себе позволить в силу отсутствия лишних денег. Он отказался от предложения и сразу попал под пресс криминального воздействия.
      Сначала хулиганы на улице вечером избили его секретаршу и запугали девушку так, что она отказалась выходить на работу. Затем кто-то регулярно стал прокалывать шины федотовского джипа "Судзуки", доставшегося ему в наследство от возглавляемого им в Жуковке Ордена чести; две таких машины мирно ждали хозяина на автостоянке в Брянске, откуда Ираклий их и забрал, подарив одну Панкрату Воробьеву.
      И, наконец, дошло до прямых угроз и действий в адрес директора издательства "Рось".
      Утром ему позвонили и сделали "последнее китайское предупреждение", заключавшееся в том, что, если он не согласится на услуги по охране издательства, последствия будут плачевными. "Радетели" снова были из частной охранной конторы "Надежные ребята", и Федотов вежливо послал этих "ребят" за кудыкины горы. А вечером его встретили в подъезде двое крепких молодых людей и огромный, как холодильник "Блэк-хос", амбал, похожий на медведя гризли: волосатый, толстопузый, с покатыми плечами и длинными руками, способными, наверное, гнуть ломы. Двое спустились к лифту сверху, третий вошел следом за Ираклием.
      - Тебя предупреждали, мужик, - сказал этот третий ломающимся баском. - А теперь мы тебя побьем маленько, не до смерти, чтобы не кочевряжился и знал, с кем имеешь дело. Платить тебе все равно придется.
      Ираклий ответил ударом, и представитель "Надежных ребят" улетел к двери подъезда, вряд ли сообразив, что произошло. Второго, молодого человека в берете, Ираклий пропустил мимо, развернул и торцом ладони влепил ему в лоб прямой хидари. А вот "гризли" он недооценил.
      Кеками1 в живот гиганта не свалил! "Гризли" взревел от боли, цепко обхватил Ираклия за плечи (видно, когда-то серьезно занимался борьбой) и начал ломать спину, пригибая к полу, не обращая внимания на удары-тычки пальцами в грудь и в шею.
      ' Кеками - удар с разворота боковой Стороной стопы.
      Ираклий попытался провести серию прямых и боковых ударов руками по корпусу, но удары под руками "борца" вязли, не клеились, "размазывались", а коленом до паха противника он достать не мог, так как на Федотове висели сто сорок, никак не меньше, килограммов противника, придавливая его к полу и вжимая в стену. Устоять на одной ноге, для того чтобы попытаться ударить другой и снять усиливающийся на позвоночник натиск "гризли", было невозможно. Он был выше, мощнее и сильнее.
      Звенело в ушах, все отчаяннее болела спина, ныли руки и ноги, к сердцу поднялась волна холода. Ираклий попытался было сделать подсечку и бросок через стопу, но вовремя остановился: упали бы оба, и, если "гризли" оказался бы сверху, учитывая разницу весовых категорий, эта туша его просто раздавила бы. Тогда Ираклий ушел в пустоту, как его учил Крутов, и освободившееся от сознания тело само нашло выход. Ираклий резко присел, захватил ногу противника и рывком за пятку бросил его на ступеньки лестницы. Гул при падении тела получился такой, что эхо пошло гулять по всем этажам. Встретив затылком холодный бетон, "гризли" успокоился. Радуясь, что никто из квартир не вышел на шум драки, Ираклий передохнул минуту, разгоняя красные круги перед глазами, прислушиваясь к боли в спине (не сместились бы позвонки!), пошлепал первого парня по щекам, дождался, когда тот откроет глаза, и сказал внятно:
      - Передай боссу, что я его навещу в скором времени, и не один, с отрядом ОМОНа. Еще раз попытается давить на психику - убью! Понял?
      Не дожидаясь ответа, он сел в лифт и поднялся на пятый этаж, держа себя в боевом напряжении. Но все было тихо, в квартире его не ждали сюрпризы вроде засад или подброшенных взрывных устройств, хотя этот этап во взаимоотношениях охранной фирмы и издательства "Рось" еще мог наступить.
      Вечером в субботу Ираклий заехал за Марией на улицу Родионова - ее дом стоял недалеко от Печерского монастыря - и предложил поехать в ресторан "Золотой плес", расположенный на высоком волжском берегу, рядом с нижегородским Кремлем, однако Мария отказалась и предложила отправиться в другое место.
      - Куда? - послушно согласился Ираклий, сердце которого прыгнуло к горлу при виде женщины в красивом вечернем туалете: фиолетовое платье, облегающее фигуру, отливающее серебром, пончо и черные изящные туфли на высоком каблуке. Из украшений на Марии было колье и сережки в форме миниатюрной виноградной грозди, а также перстень с изумрудом.
      - У нас существует закрытый клуб для местной элиты, называется "Дионис".
      - Даже мимо не проезжал. А нас туда пустят? Клуб же закрытый?
      Мария лукаво улыбнулась.
      - Нас пустят даже к президенту, если понадобится.
      - Но в клубы, насколько я наслышан, публика ходит в смокингах или во фраках...
      - Ты прав, но твой костюм сегодня сойдет за смокинг. Не волнуйся, поехали. Сейчас выезжай на Пискунова, потом налево на Дзержинского. И давай рассказывай, что случилось.
      Ираклий покосился на спутницу, не удивляясь ее прозорливости. Она всегда чувствовала душевный настрой человека и безошибочно определяла его дискомфортное состояние.
      - На меня вчера напали.
      -Кто?
      - Мальчики из охранной конторы "Надежные ребята". Не слышала о такой? Предлагали "крышу"...
      - Ты отказался, естественно.
      - Естественно. Мария засмеялась.
      - Надеюсь, они остались живы? Ираклий тоже усмехнулся, прислушиваясь к организму: спина у него все еще побаливала.
      - Надо было мне сразу позвонить, - сказала Мария. - И конфликта не произошло бы.
      - Ничего, мне не привыкать воевать с подонками. Кстати, в шкале стрессов собственная болезнь или травма стоит не на первом месте, а на четвертом.