— Зачем? — Крутов поставил бокал на стол, но садиться не стал, принес конфеты, предложил даме.
      Ольга Сошникова тоже работала в ФСБ, только в другом управлении.
      Познакомились они три года назад, спустя полгода после гибели жены майора, но отношения их так и не перешли границ приятного совместного времяпровождения. Хотя Ольга изредка и пыталась узаконить их альянс, тренируя на нем командирский голос. Женщина она была красивая, эффектная, умная, однако чересчур самостоятельная и властная. Крутов таких не то, чтобы не любил, но старался обходить стороной.
      — Зачем? — переспросила Ольга. — Да затем хотя бы, что ты профессионал, и жить не сможешь без службы.
      — Ошибаешься, — усмехнулся он, начиная укладывать вещи во вторую сумку. — Смогу.
      Гостья посмотрела на его открытое лобастое лицо с твердо сжатыми упрямыми губами, с прямым пронизывающим взглядом карих, часто светлеющих до желтого «тигриного» свечения, глаз, и шутить не рискнула. Если Егор что-нибудь решал, то уж решал окончательно и решения свои никогда не пересматривал. Месяц назад он застал у нее в гостях сослуживца, капитана Зеленского, красивого брюнета с ниточкой усов: ничего особенного не было, легкий флирт, поцелуйчики, объятия, смех, до постели дело не дошло, — но после этого не приходил, не звонил и на ее звонки не отвечал, словно отрезал. А ведь любого другого мужика она запросто могла уговорить, обольстить, свести с ума, объяснить все обыкновенной игрой, да еще и заставить при этом просить прощения. Любого другого, только не Егора Крутова.
      — Ты не… — она хотела спросить: «ты меня так и не простишь?» — но вместо этого сказала: ты не прав, Крутой. Боевая работа — как наркотик.
      Без нее ты засохнешь.
      Крутов продолжал методично собираться, потом задернул молнию на сумке, оперся на нее и глянул на девушку.
      — Ты только для этого ко мне зашла? Чтобы сообщить, что я не прав?
      Ольга вспыхнула, уловив понятный обоим подтекст, резко поставила бокал на стол, расплескав шампанское, встала и пошла к выходу. На пороге гостиной оглянулась.
      — Ты всегда будешь один, Крутой, потому что никого не любишь, даже себя. Мне тебя жаль. Но если захочешь что-нибудь изменить в своей жизни в лучшую сторону — позвони. Может быть, я тебе помогу.
      Простучали по полу прихожей каблучки, глухо вздохнула дверь. Крутов, склонив голову к плечу, прислушивался еще некоторое время к тишине в доме, потом сел в кресло, хранящее тепло женского тела, и невесело усмехнулся, вспомнив вычитанное в каком-то журнале детские откровения. На вопрос журналиста: что такое верность? — одна из восьмилетних девочек ответила:
      «Больше всего этого, естественно, у собак. А на втором месте стоят некоторые женщины».
      — Некоторые… — пробормотал Крутов, подумав: но к тебе, Ольга Викторовна, сие определение не относится. Хотя, может быть, я излишне категоричен.
      И вдруг до спазма в горле с ним случился приступ свирепой тоски по жене. Уткнув лицо в ладони, он сжал его изо всех сил, и память услужливо прокрутила перед глазами ленту их первых встреч.
      Впервые Крутов познакомился со своей будущей женой на студенческом бале, организованном по случаю успешного завершения очередной летней кампании студенческих строительных отрядов. Он тогда учился в Рязанском высшем училище воздушно-десантных войск, но имел приятелей среди студентов радиотехнического института, они и пригласили будущего героя Джераха на вечер. Крутов увидел ее сразу же, как только вошел в фойе актового зала, в окружении большого числа парней. Как во сне подошел к ней, переставая вдруг ощущать мир вокруг, забыв о приятелях, замер, глядя на удивительно милую девушку со слегка раскосыми глазами, сидящую на стульчике у стены с опущенными на колени руками. Сказать, что она была красивой, значит ничего не сказать! Хотя он в тот момент не оценивал стати фигуры девушки и ее параметры. Он слушал ее, он видел, он чувствовал. Он ее знал!
      Она же, мельком глянув на еще одного поклонника, пожиравшего ее глазами, лишь досадливо повела плечиком, и только когда Крутов подошел вплотную и хрипло сказал: меня зовут Егор, — внимательно посмотрела на его горящее лицо, и видимо что-то поразило ее в нем, потому что зеленые глаза незнакомки вдруг широко открылись и в них просиял интерес.
      В тот вечер он никому не дал танцевать с ней, не отходя от зеленоглазой ни на шаг, и пошел провожать, хотя друзья предупреждали о возможных последствиях: девушка — ее звали Полина — хотя и не училась в радиоинституте, а была приглашена подругами, но произвела впечатление и на местных студенческих «авторитетов».
      Крутова встретили у парка, когда он, проводив Наташу, возвращался в расположение училища. Но он к тому времени уже весьма недурно владел барсом
      и мог отбиться и от более серьезного противника, чем четверо студентов радиотехнического института.
      Они виделись чуть ли не каждый день и страдали одинаково сильно, если встретиться по каким либо причинам не удавалось. Даже когда Наташа стала его женой, их жажда видеть друг друга, страстное желание обладать друг другом, не утихали, разве что оба научились скрывать это от других…
      Сердце сжалось, превращаясь в ком льда. Крутов остановил воспоминания. Жены не было рядом уже почти четыре года, и ни одна женщина не смогла ее заменить. В том числе капитанинструктор Ольга Сошникова.
      «Прижмись ко мне крепче и ближе, Не жил я — блуждал средь чужих…» — Всплыли в памяти строки Блока. Во времена первых встреч с Наташей он специально заучивал целые тома Блока, Бальмонта, Есенина, Верхарна, чтобы не ударить лицом в грязь и выглядеть в ее глазах образованным человеком, а не дубовым накачанным курсантом училища, как большинство его сокурсников.
      Правда, потом чтение стихов стало потребностью, но случилось это позже.
      Однако на Наташу он произвести впечатление успел…
      В прихожей снова запиликал входной звонок.
      Крутов помял ладонями лицо, как бы стирая след переживаний, и пошел открывать. В квартиру со смехом и приветственными возгласами ввалилась целая компания: Костя Морозов, Саша Зубко, Марат Балязин, Сергей Погорелов, Воха Васильев — все лейтенанты, кроме Зубко — капитана, члены команды «Витязь», самые близкие друзья, с которыми он прожил бок о бок четыре года и прошел много боевых дорог в Чечне, Ингушетии, Таджикистане, Украине, России.
      — Он уже собирается, — прогудел в бороду Марат Балязин, огромный, как шкаф; в руках он нес два объемистых целлофановых пакета. — Вовремя мы его перехватили.
      — Принимай гостей, хозяин, — весело сказал белозубый Саша (хотя все передние зубы у него были не свои — металлокерамические), — будем гудеть.
      Сам ты, понятное дело, не дотумкал собрать друзей перед дорогой, так мы решили перехватить инициативу.
      Ребята гурьбой ввалились в гостиную, сдвинули в угол сумки, переложили не убранные вещи, стали расставлять стулья, посуду на столе, заняли кухню, подтрунивая друг над другом и над хозяином.
      Крутов, чувствуя, как у него перехватило дыхание и к глазам подступила теплая влага, сбросил оцепенение и вмешался в процесс, сердито выгнав бывших подчиненных из кухни.
      — Наследили тут, навели беспорядок, еще посуду побъете… Идите отсюда, я сам все приготовлю.
      Но его не послушали, засунули в духовку две курицы, стали жарить лук, резать овощи, колбасу, сыр, хлеб, и Крутов вынужден был отступить.
      В гостиной Саша сунул ему тяжелый плоский кожаный чехол, напоминавший ножны. Впрочем, это и были ножны. Внутри лежал, мерцая синеватым зазубренным лезвием, самый натуральный бетдаггер — так называемая «летучая мышь», кинжал, сочетавший в себе пилу, двухсторонний топорик и собственно кинжал. Это было личное оружие Саши, с которым он не расставался и которое не раз проверил в деле.
      — Дарю, полковник, хорошему человеку не жалко.
      Крутов, взвесив кинжал в руке и отметив его балансировку, — кинжал действително напоминал по форме летучую мышь, — с чувством пожал руку Саше и метнул бетдаггер в щит в углу комнаты. Кинжал вошел точно в глаз гедзя, нарисованного на щите средневекового японского воина.
      — И я кое-что хочу подарить, — подошел к полковнику Воха Васильев, протягивая Крутову еще один кожаный чехол, чуть поменьше.
      Егор вытащил оттуда серповидное лезвие с дополнительным центральным когтем, и кивнул, оценив подарок. Это был бяньдао, метательный серп без рукоятки. Воха владел им великолепно. Крутов не решился метнуть бяньдао в щит, и Васильев сделал это сам, воткнув серп в другой глаз нарисованного на щите лица.
      Потом они пели легкое вино — шабли и бургундское, ребята практически не потребляли спиртного, — шутили, рассказывали анекдоты, смеялись, вели философские беседы, и ком в груди Крутов почти растаял. Он знал, что не одинок, но не чаял получить доказательства, и его «витязи» решили проблему играючи. Он всегда мог на них положиться, даже будучи уже не их командиром. Точно так же он принял их помощь, когда решил отомстить подонкам, убившим жену.
      Убийство было бессмысленным и жестоким, как и вся жизнь «отморозков», не признающих ни существующих норм поведения, ни законов, ни прав людей на собственное мнение и жизнь.
      Банда молодых людей в возрасте от девятнадцати до двадцати четырех лет, возглавляемая более высоковозрастным подонком (Шамиль Свиридов по кличке Копченый в свои двадцать девять уже дважды сидел за бандитизм), забавлялась тем, что прокалывала шины у стоящих возле центрального парка автомобилей. Крутов, приехавший с женой отдохнуть, пройтись по аттракционам, отлучился буквально на две минуты, чтобы купить мороженое, за эти две минуты все и случилось.
      Наталья, увидев проделки компании, сделала замечание, и молодые подонки, окружив ее с хохотом и угрозами, принялись рвать на ней платье, а когда она стала отбиваться и кричать, кто-то ударил ее ножом. Просто так!
      Чтобы не кричала. Словно прихлопывал муху!
      Крутов, услышав крик, прибежал, чтобы увидеть, как стая бандитов рассыпалась в разные стороны, однако догонять никого не стал, увидев лежащую на тротуаре жену. Она умерла у него на руках…
      Следствие, длившееся два месяца, так и не доплелось до финала, потому что вели его, во-первых, неквалифицированно, во-вторых, в банде Копченого оказался племянник начальника отдела милиции Западного района столицы, который постарался закрыть дело «за недостаточностью улик». И тогда Крутов сам начал расследование, в течение недели выйдя на всех участников трагедии, вычислив и главаря, и того, кто убил жену.
      Саша Зубко был первым, кто предложил ему помощь в ликвидации банды.
      Вторым подошел Марат Балязин. А потом собралась группа из семи человек, почти треть всей команды «Витязь». В воскресенье вечером, определив мес-то гуляния банды: Сокольники, ресторан «Луч», — «витязи» вошли в ресторан и за минуту обработали всех подонков, уже изрядно накачанных спиртным. Все были в масках, кроме Крутова. Он подошел к Копченому и его двадцатичетырехлетнему дружку по кличке Люкс и сказал, четко и тихо, не сводя глаз с бледно-бессмысленных лиц бандитов:
      — Полтора месяца назад вы убили молодую женщиу возле парка Горького.
      Помните?
      — Чево? — прохрипел Люкс, держась за подбитый глаз.
      — А-а? — выдал Копченый.
      — Вы ее убили, — терпеливо повторил Крутов. — Это была моя жена. Вам все понятно?
      — Какого х…?! — выговорил Люкс, вдруг трезвея.
      И тогда Саша Зубко легонько ткнул его пальцем в темя.
      Люкс умер мгновенно: Саша попал в нервный узел, в точку поражения котю. Копченого ударом в солнечное сплетение убил Балязин. Ребята не хотели, чтобы в этом деле свидетели потом показали, пусть даже случайно, на их командира. Натали была отомщена, однако эта месть ее не вернула, и душа Крутова еще долго стонала и корчилась, переживая случившееся, хотя слова Саши: это была не месть, а восстановление справедливости, — где-то пересекались с этой горькой истиной.
      Убийство двух бандитов (остальных «витязи» весьма здорово покалечили) много шума не произвело, все было сделано так, будто две банды устроили разборку с применением холодного оружия, а Крутова все же вычислили муровцы, и лишь «железное» алиби, тонко разработанное ему сослуживцами, спасло его, тогда еще майора, от тюрьмы. Правда, он потом все же пострадал: звание подполковника, которое он давно заслужил, все понимающее начальство присвоило ему гораздо позже…
      — Не тужи, командир, — обнял Крутова за плечи Саша Зубко, понимавший, что творится в душе полковника. — Можешь всегда на нас рассчитывать. Если понадобимся — звони, и мы примчимся, где бы кто ни находился. И не жалей о содеянном.
      — Шел бы ты лесом, утешитель, — грубовато отрезал Крутов, проглотив ком в горле. — Давайте выпьем за то, чтобы наш профессионализм требовался как можно реже.
      — И за то, чтобы передохли все террористы! — добавил Балязин.
      Все дружно встали, со звоном сдвигая рюмки с вином.
      Подоспела картошка, потом Марат принес противень с распространяющими оглушительный аромат курами, Сергей закончил готовить салаты, — он не только умел искусно кидать кинжалы, но и мог этими кинжалами нарезать любой овощ на ломти любой толщины, — заработали челюсти.
      — Куда собрался:? — спросил Зубко, кивая на сумки.
      — На родину, — ответил Крутов, переживая удивительное чувство единения. — Брянская область, Жуковский район, деревня Ковали. Почти вся деревня — родственники, тетки и дядьки.
      — А потом?
      — А потом суп с котом, — вмешался Балязин. — Не приставай к человеку, пусть отдохнет пару месяцев, прежде чем решать, чем ему заниматься. С его опытом он везде устроится.
      — Его опыт слишком специфичен, чтобы он мог устроиться без напряга, — возразил Костя Морозов, прозванный Кокой за чубчик надо лбом. — Разве что в охранные структуры. Только не думаю, чтобы командир согласился охранять пивзавод или частную контору. Я правильно думаю, Егор Лукич?
      — Когда ты успел стать таким мудрым? — удивился Зубко. — С виду лопухлопухом, а мысль излагаешь не хуже моего шестилетнего племянника.
      Конечно, командир не станет мальчиком на побегушках у новых русских, у него достаточно сил, чтобы изменить ситуацию и зажить в удовольствие.
      Теперь он сам себе голова.
      Крутов улыбнулся.
      — Может быть, ты и прав, философ. Только я теперь исповедую другую религию. Один мудрец
      изрек: вчера я был умным, вот почему хотел изменить мир. Сегодня я мудр, вот почему меняю себя.
      Морозов, а за ним и остальные, зааплодировали. Кроме Вохи — Владимира Васильева. Этот тихий с виду парень, мастер ниндзюцу и адепт философии дао, видел дальше других и не верил в особый путь бывшего полковника безопасности. Крутов перехватил его взгляд и понял, что его личные сомнения, спрятанные в глубине души вопреки высказанной уверенности, имеют под собой основания. Мир вокруг был слишком жесток и неблагополучен, чтобы разрешить индивидууму жить спокойно в своей личной экологической нише. Да и сам Крутов никогда не проповедовал философии пофигизма, а также не любил людей, исповедующих этот принцип и плюющих на всех остальных людей.
      Среди гостей разгорелся спор, должен ли хозяин искать справедливость и восстанавливаться в рядах спецназа. Спорили недолго, пока не надоело Балязину. Перекрывая гвалт и смех, он рявкнул:
      — Прекратить бардак! Всем упасть и отжаться!
      Смех вспыхнул с новой силой и спор прекратился. Крутов понимал, что его таким образом пытаются утешить, успокоить, поддержать, но обидного ничего в этом не чувствовал, ребята все были насквозь свои и понимали ситуацию не хуже, чем он сам.
      Разговор перескочил на проблемы школы: у Кости Морозова сын пошел во второй класс, и он выдал несколько историй, происшедших с отпрыском, судя по рассказу, очень смышленым и подвижным мальчуганом. Больше всего хохотали над последним событием, когда жена вечером сообщила Косте, что его вызывают в школу.
      — Зачем? — спросил Морозов, с трудом доплевшийся от ванной до постели после очередной крутой разборки с бандитами.
      — Витька стекло опять разбил в школе.
      — Черт возьми! — возмутился Костя. — Сколько же у них там стекол?!
      Улыбнулся и Крутов, хотя знал, что история, рассказанная Морозовым, — всего лишь пересказ анекдота. Сын у Кости был вполне самостоятельным парнем, однако стекла в школе не бил.
      Потом пришла пора прощаться, и полковник был страшно благодарен ребятам, по-мужски сдержанно и просто пожелавшим ему добрых встреч, показавшим всем своим видом, что они не вычеркивают его из списков друзей и не видят ничего печального в его судьбе, что они остаются рядом. Лишь Саша Зубко, встряхивая ладонь Крутова, по-особому глянул на него и сказал странную фразу, которую Егор потом вспоминал не раз:
      — Когда вернешься, не спеши принимать судьбоносные решения. Сначала позвони мне, хорошо?
      — Хорошо, — слабо улыбнулся Крутов, не спрашивая, почему балагур Сашка, с виду трепач и повеса, а в душе — философ и тонкий знаток эзотерических учений, считает, что его бывший командир вернется. Но чувствовалось, что Зуб (кличка прилипла к нему еще со школы) знает, о чем говорит. И вдруг Крутову показалось, что он стоит, связанный по рукам и ногам, на пороховой бочке, и уже кто-то черный, злобный и страшный, с провалом вместо лица, спешит поджечь фитиль…

БРЯНСКАЯ ГУБЕРНИЯ