- Хороший шнурок, - одобрительно собрал цепь в руке Крутов, - почти манрики-гусари. - Глянул на обалдело взиравшую на него компанию. - Ну так как, господа хулиганы, будем и дальше вести разговор в том же духе? Или вы добровольно оседлаете своих коней? Кстати, не забудьте заплатить этому пожилому человеку за ремонт его автомобиля. Вы прокололи ему колеса.
      - Ах ты, гнида! - пришел в себя вожак стаи и попер из сада на улицу, проломив забор, как танк. На широком кожаном поясе его со множеством заклепок висело не меньше десятка цацок, в том числе яйцо тамагучи, и Крутов невольно покачал головой. Эти небольшие брелоки с экранчиком и тремя кнопками, в которых "жили" маленькие виртуальные зверушки, выпущенные в свет японской фирмой Bandai Co, уже давно стали модными во всем мире, в России же они только начинали завоевание рынка, и первыми обладателями игрушек стали почему-то люди с ущербной психикой, бандиты, террористы, бизнесмены. Не считая молодежи.
      Вожак байкеров был почти на голову выше и вдвое шире Крутова, однако никакими видами борьбы никогда не занимался, привыкнув надеяться на свою природную силу. И удар он держал великолепно, как бык - щелчок пальцем по лбу. Во всяком случае первые два удара Крутова: кулаком в подбородок и ногой в живот, - он словно бы и не заметил. Не остановили его и удары ребром ладони по мощным ляжкообразным рукам и сбивающие круги ногой по лодыжкам. Он пер вперед и желал только одного - заключить Крутова в объятия, из которых тот вполне вероятно уже и не освободился бы живым. Тогда Егор вошел в п_у_с_т_о_т_у, и его боевые инстинкты вывели его на иной уровень боя, позволяющий не убивать противника.
      Сначала он остановил напор гиганта толчком в грудь растопыренными пальцами руки, а затем сделал выпад "копытом лошади" - согнутыми костяшками пальцев в лоб противника. Хрюкнув, вожак байкеров пошатнулся и тяжело рухнул навзничь, едва не угодив на сруб колодца.
      Сзади раздались аплодисменты. Ерутов оглянулся. К ним подходили трое парней в камуфляжных комбинезонах спецназа, двое - в вязаных масках, третий - с открытым, располагающим к себе, скуластым лицом, на котором выделялись желтые кошачьи глаза. Взгляд его был колюч и насмешлив, выдавая характер неукротимый и упрямый. Это был взгляд п_р_о_ф_е_с_с_и_о_н_а_л_а. Возраст его вряд ли превышал двадцать восемь - тридцать лет. Именно этот парень и аплодировал Крутову.
      - Мастерски деретесь, - сказал он, останавливаясь у ног лежащего гиганта, в то время как его спутники стали пинками сгонять байкеров в кучу. - Спасибо за помощь, вы по сути сделали нашу работу.
      - Кто вы? - полбопытствовал Егор.
      - Дорожные мстители. Слыхали, может быть? Идем по следу одной серьезной мотобанды, но это к сожалению не они. - Парень с презрением сплюнул на медленно приходящего в себя вожака байкеров. - Саранча! Хотя тоже, конечно, подонки изрядные. Петро, - повернул он голову к одному из своих спутников, - мотоциклы отволочь за околицу и в овраге сжечь, их хозяевам накостылять по шее и отпустить. С вожаком поговорить посерьезней, чтоб не вздумал потом снова собирать команду.
      - Сделаем, - пообещал Петро.
      - Круто вы с ними, - покачал головой Крутов.
      - А иначе нельзя, задавят. Внушить им благие намерения невозможно, так пусть хотя бы боятся. А вы не простой гражданин. - Молодой человек с кошачьими глазами прошелся оценивающим взглядом по фигуре Крутова. Оччень непростой, судя по владению приемами барса и дим-мака. Часом не из конторы будете?
      Так мог выражаться только человек, сам имеющий отношение к конторе, то есть ФСБ или другой спецслужбе, и Крутов вдруг ответил откровенно, парень ему понравился:
      - Уже нет. А вы случайно не оттуда?
      - Тоже уже нет, - засмеялся молодой человек, сунул Егору сухую твердую ладонь. - Панкрат. - Снова засмеялся. - Это меня дед так назвал, не отец, крутой был мужик, царство ему небесное.
      - Егор, - представился Крутов. - Бывший полковник-"ходок". Еду на родину, отсюда уже недалеко, в Жуковском районе есть деревенька Ковали. Он оглянулся на Селивана Федотовича, о чем-то разговаривавшего с хозяйкой подвергшейся набегу усадьбы. - Хотел помочь деду, эти шакалы разбили ему машину.
      - Ясно. За что тебя "ушли"?
      - За неподчинение приказу.
      - Надо же, - удивился Панкрат, - и меня тоже вышибли из службы за то же самое! Бывают в жизни совпадения. Тебе еще далеко ехать?
      - Километров двадцать пять в общей сложности.
      - Будь осторожен. В этих краях на дорогах разбойничает стая бандитов посерьезней этой вшивой команды. - Панкрат кивнул на потерявшую прежний блеск и азарт группу байкеров. - Оружие у тебя есть? Может, одолжить на всякий случай?
      - Не надо, кое-что имеем. По вечерам я никуда ездить не собираюсь, а днем они вряд ли посмеют напасть.
      - Ошибаешься, мой друг, действуют они нагло и откры-то, и раздевают в основном иномарки. К тому же у них в ГАИ есть свои люди, небось, уже дали ориентировку на твою машину: весьма заметный аппарат. В Брянске тебя останавливали гаишники?
      - Дважды.
      - Вот видишь. Ну, бывай. Может, заеду как-нибудь в гости. Как твоя деревня, говоришь, называется?
      - Ковали.
      Панкрат хлопнул ладонью по подставленной ладони Крутова и направился вслед за своими спецназовцами, конвоирующими притихших, плохо соображающих, что происходит, любителей вольной жизни и рева мотоциклетных моторов. Из подъехавшего мощного джипа высадились еще трое парней в камуфляже и принялись подцеплять мотоциклы к заднему форкопфу. Восемь мотоциклов они поставили на колеса боками вместе, образовав две платформы, остальные положили сверху. Уехали. В деревне стало так тихо, будто ее внезапно накрыло ватное покрывало. Дед Селиван Федотович, вытянув шею, и хозяйка дома с разоренным огородом, приставив козырьком руку ко лбу, смотрели вслед исчезнувшим "мстителям", прислушивались к тишине и молчали, потрясенные развязкой драмы. Потом в некоторых домах деревни стали робко открываться двери, появились первые жители, прятавшиеся до этих пор по домам. Где-то закричал петух, ему откликнулся второй, третий. Жизнь продолжалась, жизнь села российской глубинки, неторопливая и спокойная, не приемлющая шума и космических скоростей, отвергающая суетливость и нервозность, жестокость и страх.
      - Ах, черт! - спохватился Крутов, вспомнив, что хотел отобрать у мотохулиганов средства на ремонт автомобиля Селивана Федотовича. Но тот, поняв, о чем идет речь, замахал руками и перекрестился:
      - Упаси меня Господь брать у этих варнаков мзду, чай, не скудаюсь*, сам управлюсь с ремонтом. А тебе, паря, спасибо за помощь, очень нам понравилось, как ты прилобанил этого пузатого бардадыма. Может, в гости зайдешь? Моя хата скраю, старуха стол накроет.
      - Благодарю за предложение, отец, но пора и мне ехать домой. Желаю здоровья всем.
      Крутов сел в машину и выехал из деревни. Из оврага справа поднимались в небо клубы дыма, там горели мотоциклы байкеров, но Егор не стал останавливаться. К этому моторизованному племени пофигистов он жалости не испытывал.
      ________________________
      * Скудаться - нуждаться, испытывать недостаток в чем-либо. ________________________
      ДЕРЕВНЯ КОВАЛИ. КРУТОВ
      Шел седьмой час вечера, когда Крутов свернул со Смоленской трассы, проехал Летошники, Гостиловку, пересек железнодорожные пути и остановил машину на площади у Жуковского вокзала. Не потому, что захотел полюбоваться архитектурными красотами райцентра, а потому, что ему пришлось остановиться: Жуковка встретила его странной молчаливой демонстрацией, в которой участвовало по меньшей мере пятьсот человек.
      Процессия, ведомая седым мужчиной с траурным крепом на рукаве пиджака, медленно двигалась по дороге, собирая любопытных ребятишек и женщин. Пара милиционеров наблюдала за ней издали, но регулировать движение не пыталась. На лицах молодых ребят было написано молчаливое сочувствие и понимание.
      Крутов выбрался из кабины, подошел к негустой толпе у вокзала, наблюдавшей за процессией, и тихо обратился к пожилой женщине со скорбными глазами:
      - Что случилось, мать? Что за шествие?
      Женщина не ответила, словно не услышала вопроса, зато ее соседка, старуха лет семидесяти, осенявшая себя торопливыми крестами, обернулась к майору:
      - Второй раз идут, мил человек. Первый в мае прошли, когда девочку-восьмиклассницу подружки убили.
      - Так это похороны?
      - Какие похороны - "черный марш", как говорят, против... этой... разгульности... преступленности...
      - Разгула преступности? - догадался Крутов.
      - Ее, ее, - закивала старуха, снова начиная креститься.
      Крутов продолжил расспросы и в результате узнал, что причиной марша стало убийство девятнадцатилетнего парня, приехавшего к родителям после окончания первого курса Брянского машиностроительного института.
      Евгений Сергачев отмечал с друзьями успешную сдачу сессии возле Жуковского дома отдыха, на берегу Десны, когда к ним подошли четверо накачанных парней с бейсбольными битами. Завязалась ссора, драка. "Спортсмены" похитили Сергачева и увезли с собой. Мучили, истязали его пять дней, пока не забили до смерти. Ни за что, из спортивного интереса. Труп аккуратно закопали.
      Убийц удалось поймать: четверых молодых парней, неплохих кстати спортсменовфутболистов, в возрасте от восемнадцати до двадцати лет, и молодую женщину, оказавшуюся вожаком банды. В свои двадцать два года она была матерью троих детей и оказалась жестокой садисткой, по сути добившей Сергачева. Как потом показало следствие, на счету банды числилось еще два убийства и разбойные нападения на отдыхавших ветеранов в домах отдыха Брянской области.
      Процессия свернула к центральному проспекту Жуковки, собираясь провести митинг у здания местного отделения внутренних дел. Крутов задумчиво глядел ей вслед и душу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он был рад возвращению, с другой - огорчен и расстроен таким совпадением, встречей с траурной процессией, с третьей - вдруг понял, что возвращается вовсе не домой, не в страну детства, а в другую страну, совершенно не похожую на прекрасные картины детства, живущие в памяти. Семнадцать лет назад, когда он уезжал из Ковалей и из Жуковки, людей ради спортивного интереса не убивали.
      Так с растрепанными чувствами, удивляясь своей сентиментальности, Крутов и выехал из райцентра, решив не заезжать к дядьке Ивану, который жил недалеко от железной дороги. Остро захотелось поскорей увидеть родные места, вдохнуть полузабытый запах родины и вспомнить молодость, что тоже в общем-то не было свойственно полковнику безопасности в расцвете сил, обладающему трезвым взглядом на жизнь и накопившему кое-какой жизненный опыт.
      Пятнадцать километров от Жуковки до Фошни Крутов преодолел за двадцать минут, а вот оставшиеся три до Ковалей ехал со щемящим чувством узнавания и ожидания. Знаком был каждый куст, каждое дерево, каждый поворот дороги. За мостом через Березну он и вовсе остановился, разглядывая уходящее вправо болотце, где он когда-то собирал малину. В памяти всплыли строки Некрасова:
      И вот они опять, знакомые места,
      Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста,
      Текла среди пиров, бессмысленного чванства,
      Разврата грязного и мелкого тиранства...
      Егор успехнулся невольно, мысленно произнося последние слова. Мелкого тиранства в жизни отца и деда было много, а вот насчет пиров и разврата чего не наблюдалось, того не наблюдалось. Зато хватало работы и беспросветной нужды: дед с войны вернулся инвалидом и вынужден был хвататься за любую работу, отец же пил по-черному, хотя в сущности был человеком незлобивым и мягким. Умер он два года назад в возрасте шестидесяти лет, почти вслед за дедом. Мать Крутова, переехав к родственникам по линии бабушки в Украину, пережила отца всего на один год. Зато бабка Аня в возрасте девяносто семи лет еще держалась молодцом, Егору в прошлом году удалось навестить ее и получить заряд бодрости и любви, в которых он подспудно нуждался, не признаваясь в этом даже самому себе. В Ковалях же у него остались только двоюродные дядьки - двое, Осип и Василий, тетки - трое, Ксеня, Валя и Фруза, и двоюродные сестры - тоже трое, Татьяна, Нина и Лида. Татьяна и Нина имели собственные хозяйства и подрабатывали на полях бывшего колхоза "Ленинский путь", теперь агрофирмы "Медвежий угол", Лида работала в Брянске и лишь приезжала по субботам-воскресеньям к матери.
      Сдерживая сердцебиение, Крутов подъехал к деревне, обогнав какого-то велосипедиста - незнакомую девушку в джинсах и футболке, и притормозил на пригорке, глядя на панораму Ковалей. Его дом, в котором он прожил без малого восемнадцать лет, стоял вторым от дороги, на берегу небольшого пруда, и с виду совсем не изменился: оцинкованная крыша, светящаяся нежным янтарным блеском мансарда, стеклянная веранда, полускрытая яблонями (антоновка и штрифель), зеленые дощатые стены, антенна над крышей, за высоким - в рост человека - деревянным забором из ровных фигурных досок кусты черемухи и сирени. Какими словами можно выразить чувства человека, вернувшегося домой после долгих странствий? Не было этих слов и у Крутова.
      Девушка на велосипеде проехала мимо, глянув на водителя с явным интересом, но мысли Егора были заняты другим, и на взгляд из-под густых длинных ресниц он не отреагировал никак. Отпустил тормоз, тихо скатился с пригорка к дому и остановил машину у ворот. И тотчас же распахнулась дверь в сени, словно его здесь ждали, и на пороге возник дядька Осип, великан с круглой лысой головой и седыми усами, громадный и меднолицый, с хитрыми вечно смеющимися глазами. Он был старше Крутова на тридцать лет, однако выглядел гораздо моложе, несмотря на почти голую голову.
      - Батюшки светы, никак Егорша приехал! - пробасил он, приближаясь и вытирая громадные руки о фартук; видно, готовил ужин. - Вспомнил, наконец. Баба Аксинья ономнясь* тебя во сне видела, будто бежал ты по болоту голый, а за тобой какая-то девица невиданной красоты гналась. Грит: это ён приедет непременно. Вишь, ты и прикатил. Ну, проходи, проходи, чего застрял? Дом-то твой теперя. А я тут ужин варганю. ________________________
      * Ономнясь - недавно. ________________________
      Они обнялись. От дядьки вкусно пахло дымом, стружками и жареным луком. Он обхватил Крутова за пояс и приподнял от земли на метр, демонстрируя силу и хватку охотника на медведей. Судя по всему силы в его руках не убавилось. Егор еще помнил, как эти руки подбрасывали его, мальчишку, вверх на добрых два метра и, ухватившись за рога, шутя валили с ног быка.
      - Топай, племяш, - подтолкнул его к дому дядька. - Комната твоя стоит нетронутая. Аксинья кажен день молится на нее.
      - А где она?
      - К Фросе пошла, за молоком.
      Крутов вошел в прохладные сени, где стояла кадка с колодезной водой, лежали дрова, а по стенам был развешан домашний инвентарь, потом шагнул в дом, жадно разглядывая его убранство, не менявшееся из века в век.
      Справа стояла огромная русская печь с лежанкой, на которой он когда-то по вечерам в зимнюю пору любил читать приключения и фантастику, коник напротив - скамья в виде длинного ящика с крышкой, стол с выскобленной до блеска столешницей, слева - комната бабушки Улипокойницы, дальше горница на полдома с телевизором в углу, сервантом, кроватью и столом с четырьмя стульями, и за печью - две спальни. Крайняя принадлежала ему, Егору Крутову.
      Не замечая сочувственного взгляда дядьки, полковник с неким внутренним трепетом вошел в спальню и споткнулся, увидев на этажерке с книгами, которые он собирал в детстве, фотографию: он и Наташа, обнявшись, стоят под яблоней. Этой фотографии было ровно пять лет.
      - Ну, ладно, ты давай устраивайся, - прогудел сзади Осип, - а я пойду дела доделывать. Ужинать будем через полчаса. Потом в баню. Я как знал, что ты приедешь, с утра истопил. Или ты сначала желаешь в баню, а потом ужинать?
      - Сначала в баню, - обрадовался Крутов. - Жаль, пива захватить не догадался. Чего улыбаешься? Или и пиво у тебя в холодильнике припрятано?
      - А то! - ухмыльнулся дядька, удаляясь на кухню. - Местное, конечно, "Дебрянское" называется, но очень вкусное. Кстати, и сиводер имеется, если вдруг захочешь опохмелиться.
      Крутов улыбнулся. Сиводером местные мужики называли самогон, причем по многим параметрам он был качественнее государственной водки. Но Егор спиртное такого свирепого градуса не пользовал, позволял себе лишь пиво да легкое вино.
      - Надысь встрел твоего дружка, Мстислава Калиныча, - продолжал Осип, возясь у печки. - Ничуть не изменился человек, только важным стал, осанистым.
      Крутов, стягивая с себя рубашку, вышел из спальни с удивленным видом.
      - Учитель был в Ковалях?!
      - В Жуковке, я туда по делам ездил, за семенами. Сидел он в автомобиле навроде твоего, с какими-то важными такими господами в костюмах и при галстуках. Меня увидел, но сделал вид, что не узнал. Ну, и я, понятное дело, не стал подходить.
      - Ты точно его видел?
      - Обижаешь, енерал, - укоризненно проговорил дядя, выглядывая из-за печки. - Глаз у меня еще зоркий, комара за версту видит.
      - Странно... - Крутов переоделся в спортивный костюм. - Что Мстиславу делать в Жуковке? Он же в столицу подался...
      Мстислав Калинович Джехангир был первым учителем Егора по рукопашному бою, - в те времена это называлось "каратэ", - и смог дать юному Крутову главное - волю к победе и умение добиваться поставленной цели. Технику реального боя Крутов изучал уже под руководством инструкторов комитета.
      - Надолго-то в наши края? - снова выглянул в горницу Осип. - Или снова на два-три дня?
      - Насовсем, - вздохнул Крутов.
      Дядька высунулся в изумлении - руки в муке, уставился на племянника.
      - Али выгнали со службы?
      - Уволили, Демьяныч. - Крутов подумал и,вспомнив местный термин, добавил. - За огурство*. ________________________
      * Огурство - своеволие, строптивость. ________________________
      От расспросов его спасло появление супруги Осипа, бабки Аксиньи, дородной и неспешной женщины, ходившей, сколько помнил себя Крутов, в одном и том же наряде: понева со множеством сборок и убрус - платок, расшитый узорами, расписанный золотом и жемчугом. И выглядела она всю жизнь одинаково доброй, с кротким ласковым лицом, которое не брали невзгоды и старость.
      - Мальчик приехал, Егорша мой родной, - запричитала Аксинья, бросаясь обнимать и целовать Крутова. - Какой зазвонистый*, ладный! А я смотрю машинаот вроде не наша, не местная, думаю, кто это к нам на такой красавице... ________________________
      * Зазвонистый - важный, знатный, великолепный. ________________________
      Несколько минут Крутову пришлось терпеть ее поцелуи, слезы, ахи да охи, расспросы и причитания. Потом Осип решительно отодвинул жену в сторону:
      - Все, хватит требесить* и нюни разводить, размокнет. Готовь на стол, я икру и суп уже сготовил, а ты все остальное ставь. Пусть человек пока в баню сходит. Габерсуп, небось давно не хлебал? ________________________
      * Требесить - говорить вздор, нести околесицу. ________________________
      Крутов с улыбкой покачал головой. Габерсупом Осип называл овсяной суп с крапивой и грибами.
      Ему дали простыню, полотенце, проводили во двор, где стояла новая баня, поставленная уже Осипом, и вскоре Егор сидел в парилке и с удовольствием хлестал себя по спине березовым веником, разомлев от жары и приятных чувств. Блаженство, наступавшее после бани, он не испытывал давно.
      Через час распаренный, розовый, благоухающий травами и березовым духом, счастливый, переполненный ни с чем не сравнимым чувством ч_и_с_т_о_т_ы тела, он сидел за столом в компании родственников: прибежал дядька Василий, подвижный, худой, с гривой черных волос без единого седого волоска - несмотря на солидный возраст, пришли тетки - Ксения и Валя, и сестры - Нина и Лида. И Крутов впервые за много лет (со времени своего последнего появления на родине с женой) почувствовал себя семейным человеком.
      Верховодил за столом конечно Осип, умело направляя разговор, сыпля прибаутками и анекдотами, подшучивая над всеми, в том числе и над Крутовым, почти не вмешивающимся в общую беседу. Егор с эйфорическим удовольствием слушал дядьку, и мысли его были легки и просты, занятые только теми, кто сидел рядом. Осип же смешил и смешил всех, неистощимый на выдумку и острое слово. Обладая истинно русским характером, он всю жизнь стойко терпел лишения, любил выпить, хотя до скотского состояния никогда не напивался, любил поесть и побалагурить, побунтарствовать - среди равных ему, был везде лидером и нередко кидался из крайности в крайность. Последнюю черту его характера хорошо иллюстрировал тот факт, что еще пять лет назад, когда Крутов приезжал в Ковали с Наташей, Осип был рьяным атеистом, сегодня же, судя по иконам в горнице и постоянным поклонам красному углу с иконой Божьей матери, дядька ударился в богоискательство, правда, не теряя при этом природного юмора и добродушия.
      Аксинья, бдительно присматривающая за "енеральным" гостем, подложила ему в тарелку "чертовой бороды", и Крутов, давно не едавший икры из кочетыжника, он же орляк, а проще говоря - папоротник, с удовольствием очистил тарелку. А поскольку на расспросы о житье-бытье он отвечал коротко и неохотно, женщины завели беседу о видах на урожай, перешли на местные новости и сплетни и говорили бы долго, если бы не неутомимый Осип, принявшийся травить анекдоты. Все они были с бородой, и все же успех у аудитории имели шумный. Однако на последнем Крутов задремал, и вечер кончился. Его всей гурьбой отвели в спальню, уложили на кровать с хрустящими простынями, и в доме наступила тишина. Последней мыслью Крутова была удивленно-благостная: как же здесь хорошо!...
      *
      Утром он по привычке вставать рано проснулся в семь часов, но вспомнив, где находится, повернулся на другой бок. Окончательно Егор встал в начале десятого, уловив прилетевшие с кухни запахи поджаривающихся шкварок: баба Аксинья пекла блины.
      - А где Демьяныч? - вышел Егор из спальни в спортивных трусах, обнял сзади Аксинью, чмокнул в щеку.
      - По грибы пошел, - расплылась в улыбке стряпуха, румяная от печного жара; печку она летом не топила, но ради гостя решила истопить, попотчевать его деревенской вкуснятиной.
      - Я пока физкультурой позанимаюсь, через полчаса прибегу.
      Крутов вышел во двор, по которому бродили куры, заглянул в "хитрый домик", который Осип оборудовал унитазом без дна, и сделал в саду за домом зарядку, после чего выбрался через огород к пруду и побежал вокруг, вдыхая всей грудью чистый, не отравленный никакой химией или газами воздух, напоенный ароматами трав и цветов. А спрыгивая с огромного пня на тропинку, ведущую в лес, неожиданно нос к носу столкнулся с девушкой на велосипеде, которую встретил еще вчера, при въезде в деревню, только на сей раз на ней был летний легкий сарафан вместо джинсов, а волосы были распущены, а не увязаны в длинную косу.
      Она бы упала с велосипеда, если бы Егор не успел подставить руку.
      - Простите... держитесь.
      - А вы не выскакивайте из леса, как леший... извините.
      Несколько секунд они рассматривали друг друга: незнакомка сердито, он заинтересованно и оценивающе, - потом Крутов улыбнулся и получил ответную снисходительную улыбку. Девушку нельзя было назвать красавицей. Большегубая, большеглазая, глаза цвета морской волны с густыми и длинными ресницами, лицо продолговатое, с курносым носиком, грудь небольшая, но крепкая (и похоже, девица лифчик не носит), талия тонкая, ноги длинные, но полноватые... И все же присутствовал в ней некий таинственный шарм, проявляющийся не то во взгляде, не то в улыбке, в повороте головы, в жесте, который заставлял вглядываться в нее снова и снова и ждать откровения или чуда, а может быть, просто улыбки.
      - Я вас видел вчера.
      - Я вас тоже, Егор Лукич. А вы меня не узнаете?
      Крутов пригляделся повнимательней, и вдруг с удивлением понял, что перед ним повзрослевшая на семнадцать лет толстушкахохотушка Лизка, дочь соседей Качалиных.
      Когда он уезжал из Ковалей, ей едва исполнилось восемь лет.
      - Елизавета? Ты же была... такой.. такой кругленькой...
      - Толстухой, вы хотите сказать? - засмеялась Лиза. - Как видите, кое-что изменилось, узнать меня трудно. А вы на побывку приехали, Егор Лукич? Надолго?
      - Зови меня Егор, а лучше Горка, как прежде. Приехал же я скорей всего надолго, не меньше, чем на месяц. Так что заходи в гости, буду рад. Поговорим.
      - Ой, непременно зайду, да и вы тоже не забывайте...
      - Не забывай, мы же перешли на "ты".
      - Ой, ну хорошо, Егор Лу... то есть Горка, - она снова засмеялась, надо еще привыкнуть, Горка, уж очень ты ... суровый и крутой, городской.
      - Зазвонистый, как сказала бабка Аксинья. Ты где сейчас обретаешься? Работаешь, учишься?
      - Уже год, как работаю менеджером в одной Брянской рекламной фирме, "Навигатор" называется, может, слышал?
      - Я телеболвана смотрю редко. А что заканчивала?
      - Рекламно-дизайнерскую академию в Москве.
      - Глянь-ка, - удивился Крутов, - я ведь тоже там прописан. Были рядом, можно сказать, и ни разу не встретились. А куда это ты с утра на велосипеде? Я смотрю, это твой "национальный" вид транспорта?
      - Удобно, - в который раз улыбнулась Елизавета, и от этой улыбки в душе Крутова тихо зазвенели какие-то чуткие струны. - Я здесь пейзажи снимаю, совершенно чудные, пригодятся для работы.
      Только теперь Егор обратил внимание на лежащую на багажнике велосипеда коробку с видеокамерой "LG".
      - Понятно. А не боишься заблудиться? Проводник не нужен?
      Елизавета сморщила носик.
      - Я с отцом здесь все чащобы облазила, не заблужусь. К тому же в лесу теперь стоит какая-то воинская часть, забор из колючей проволоки, дорогу асфальтированную проложили, говорят - прямо к Московской трассе. В общем, цивилизация стучится в наш медвежий уголок.
      - Воинская часть еще не цивилизация, - хмыкнул Крутов. - Интересно, кто это решил загнать солдат в наши болота?
      - До встречи, Егор Лукич, - села в седло девушка. - Продолжайте свою кросс-прогулку, но не удивляйтесь, коль увидите перемены. Увидимся вечером.
      Она уехала. Взметнулся подол сарафана, открывая полные бедра девушки. Крутов постоял в задумчивом трансе некоторое время и рысцой направился к дому, теперь уже не огородами, а проулком и улицей. А возле коммерческой палатки с рекламой кокаколы на крыше, прятавшейся в тени раскидистой ивы, его окликнули:
      - Эй, спортсмен.
      Крутов затормозил, оглянулся. За палаткой стояли двое крупногабаритных молодых людей в майках и джинсах: угрюмоватые квадратные лица, короткие прически, бритые виски, у одного золотая серьга в ухе, у другого на груди и плечах цветные наколки - драконы и девы.
      - Ты лучше обходи эту девочку стороной, - продолжал тот, что с серьгой. - А то неровен час с машиной твоей что случится.
      - А-а, - потерял интерес к парням Егор, вспомнил известное изречение Вишневского: "тебя сейчас послать или по факсу?" - но вслух произнес другое, повежливее: - я гляжу, крутые вы ребята, и лбы у вас крепкие...
      Не оглядываясь более, он свернул с проезжей части улицы на "тротуарную" тропинку вдоль забора и через минуту был дома, гадая, как его могли увидеть с Елизаветой эти двое. Разве что в бинокли. Или же у них есть наблюдатель, который следит за девчонкой и передает по рации своим хозяевам о каждом ее шаге.
      Егор усмехнулся, оценивая свою фантазию: "по рации", - и принялся обливаться водой и умываться, фыркая и ухая. Аксинья с крыльца наблюдала за ним с довольным видом, приготовив полотенце.
      Вскоре пришел и Осип, в плаще и сапогах похожий на лешего, с лукошком грибов, молоденьких подосиновиков, подберезовиков, сыроежек и белых.
      - Надо было меня с собой взять, - сказал Крутов, с завистью перебирая грибы. - Где брал? Вроде ж не сезон.
      - У нас тут всегда сезон, а два дни назад дожди прошли, грех грибам не появиться. Да и мест грибных достаточно. Ты их и сам знаешь. Белые я собирал в основном в Еремином раменье*, за болотцем. ________________________
      * Раменье - густой дремучий лес. ________________________
      - А я в дубнячке за Добрушкой.
      - Туда сейчас не пройти - запретная зона. Загородили колючкой, ни пройти, ни проехать. Ты уже умылся? Тогда пошли завтракать.
      - Что еще за зона такая? - полюбопытствовал Егор, вытираясь. - И Лизка мне говорила - военные, мол, какая-то часть стоит.
      - Лизка Качалина, что ль, дочь Ромки? Уже успел к соседям сбегать?
      - Да нет, я ее у пруда встретил, не узнал, конечно.
      - Она на велосипеде тут всю округу исколесила, снимает наши красоты деревенские на камеру. Вот и сходи с ней по грибы, сам убедишься, что в лесу чей-то лагерь разбит. Только сдается мне, это не военные, больно тихо стоят. Ромка Качалин клянется, что слышал какие-то крики за проволокой, даже перепугался - страшные такие крики, смертные. Но как туда пройдешь? Вернулся, конечно. Я лично ничего такого не слышал, хотя стоит зона уже года три. А как тебе Лизавета-Лизка? Вытянулась-то как девка, прямо красавица! Ты себе зазнобу сердешную не завел? - Осип покоился на задумчиво покусывающего травинку млемянника. - А то пригласил бы ее в гости.
      - Я пригласил. - Крутов вспомнил двух крепких молодых людей, предупредивших его об опасности продолжения знакомства с Елизаветой. Демьяныч, а кто это тут у вас палатку рискнул поставить? Возле Гришанковской хаты?
      - Приезжие, - потускнел Осип. - Старый Гришанок умер, а сын его дом продал, ну и приехали какие-то... рожи бандитские, поставили киоск, торгуют всякой всячиной. Четверо их, двое постарше, двое помоложе. Ни с кем особенно не общаются, живут довольно тихо, лишь изредка к ним откуда-то целая компания приезжает на черном автомобиле, в баню помыться. Одни мужики. Ромка грит - это точно из зоны, но я не проверял. Один из этой компании к Лизке захаживает, когда она к родичам приезжает по субботам-воскресеньям. - Осип прищурился, пытаясь прочитать на лице Крутова его мысли. - Но она его не сильно привечает.
      - Понял я, понял, - улыбнулся Егор. - А не боишься, что они мне накостыляют?