Орешек (№2) - Встретимся в Силуране!

— И я считаю, что цены ей нет. Ни медяка не дам.

Но любая женщина при виде зеркала не удержится и хоть краем глаза взглянет на свое отражение. Небрежно протянув руку, Арлина взяла холодную, как лед, плитку. Она была почти черной, от этого лицо в темной глубине казалось чужим. Огромные глаза глядели строго и властно, словно женщина из толщи камня хотела провозгласить какой-то запрет, но заранее знала, что Арлина этот запрет нарушит.

Волчице вдруг остро, отчаянно захотелось оставить странное зеркало у себя.

— А интересно, — сказала она небрежно, — если вещице нет цены, то сколько она стоит?

Керумик встрепенулся, вскинув голову — и начался торг. Арлина вела его лениво и снисходительно, Керумик — почтительно и учтиво, но стоящая у стены Иголочка неприметно усмехалась, понимая, что торг идет яростный, жесткий... Сошлись на золотой монете.

Повеселевший Керумик продолжал потрошить свой мешок:

— Есть еще камешек... пусть Волчица полюбуется: хоть в браслет, хоть в диадему, хоть в ожерелье!

— Ой, правда, какая прелесть! Только не пойму: он синий или зеленый?

— Смотря как свет падает... Называется — Голосистый Камень. Начинает голосить, когда к его владельцу приближается человек, что собирается просить денег в долг.

— Ой, ну тебя в болото под кочку с твоими выдумками! Но камень и в самом деле красивый. Жаль, я уже потратилась... А еще чем удивишь?

— Есть коготь дракона, но он к седлу приторочен — слишком длинный для котомки. А еще — вот!

Охотник взмахнул рукой. Арлина, забыв о достоинстве Дочери Клана, взвизгнула от восторга, а Иголочка захлопала в ладоши, потому что в воздухе заплясал вихрь развевающихся разноцветных полос. Цветные змеиные кожи, мечта модниц! Какие из них получаются витые пояса! Тут уж и раздумывать было нечего: покупать!

Но Керумик не был бы Подгорным Охотником, если бы не добавил многозначительно и таинственно:

— Товар не простой на нем заклятье! Не всякой женщине можно красоваться в такой обновке. Наденет поясок клеветница или просто сплетница — у нее язычок узлом завяжется...

— Беру, беру! — развеселилась Арлина. — Аунаве подарю!

Керумик многословно и хвастливо принялся рассказывать, как добывал шкурки. Оказывается, убивать змею нельзя: надо, чтоб она сама кожу сбросила, иначе прочности настоящей не будет. А сбрасывает кожу змея, когда очень разозлится. Вот он их и злил...

Иголочка ахала, а Волчица глядела на гостя и удивлялась: как же он изменился! Свободные, уверенные жесты, веселый твердый взгляд, яркая, как у всех Подгорных Охотников, одежда: оранжевая рубаха, пояс из змеиной кожи (кстати, у него-то от вранья язык узлом не завязывается!). И весь увешан золотыми побрякушками: все свое состояние на себе носит! Ралидж рассказывал: ни один вор не посмеет протянуть руку к добыче Подгорного Охотника. И разбойник его обойдет стороной — чар побоится...

Внезапно Волчица заметила странную вещь — на правом предплечье у Охотника, как у них принято, литой золотой браслет, а на левом — серебряный, тонкий, с одним-единственным невзрачным камешком.

— Что, Охотник, на золото не заработал — серебришком перебиваешься? — поддразнила она.

Керумик не смутился. Правой рукой легко отогнул концы браслета, снял его.

— Это, светлая госпожа, не украшение, а товар. Вот здесь, в середине... думаешь, это камень? Изволь-ка пальчиком потрогать...

Арлина отдернула руку, почувствовав под пальцем что-то тугое, плотное.

— Вот то-то и оно, госпожа. Мне объясняли, да я не понял: мол, оно и живое — и неживое... Эту штуку добыли еще в Огненные Времена, она много хозяев сменила.

— А в чем ее сила?

— Будущее предсказывает. Только не по желанию владельца, а...

— Ясно! — возликовала Волчица. — Когда сама захочет, как та коряга!

— Верно, — кивнул Керумик с неожиданной серьезностью. — Зато предсказания всегда сбываются. Будущее она провидит близкое, на годы вперед не замахивается, но уж что покажет — тут ничего не изменишь, как ни бейся. Я знаю, я пробовал изменить...

— А тебе этот браслетик часто судьбу пророчил?

— Всего один раз.

— И... о чем же?

— Не хочу рассказывать... это насчет одной женщины... Я пробовал изменить будущее, да не вышло... Продал бы я браслет, да за мелочь отдавать обидно. А за хорошие деньги... ну, не верят мне люди почему-то, не верят! Я браслет два года ношу, а он мне лишь раз напророчил. Как же я покупателям с ходу объясню, какое сокровище идет к ним в руки?

— Ну-ка, покажи браслетик... А ничего... простенький, но изящный... Примерить можно?

— Конечно, госпожа.

Гибкие серебряные концы браслета спиралью обвили тонкую загорелую ручку. Волчица повертела украшение и равнодушно поинтересовалась:

— Ну и сколько эта безделушка стоит?

— Десять золотых, — твердо сказал Керумик.

— Что-о?! — возмутилась госпожа и начала снимать браслет. И тут накатила дурнота, перед глазами все почернело, мир вокруг исчез...

Бешено бьется сердце, болят грудь и горло, как после отчаянного, нерасчетливого бега. Сзади за локти крепко держат чьи-то грубые лапищи. Арлина бьется в этих лапах, как плотвичка в сети, но не может даже увидеть, кто в нее так вцепился.

Увидеть удается лишь то, что прямо перед ней: просторный темный зал... наверное, трапезная: длинный стол и скамьи отодвинуты к стене... кажется, сверху, как знамена, свисают пыльные полотнища паутины, но все спрятано в глухом недобром полумраке. Лишь посреди зала пылают два факела в высоких железных подставках. В их злобном красном свете мрачно горбится какое-то сооружение, покрытое черным сукном.

Вдоль стен молча стоят... люди? Нет, непонятные существа... на человеческих плечах — уродливые головы: птичьи, звериные... нет, не разглядеть, да и присматриваться жутко. Оборотни? Демоны? Древние боги? Сердце вот-вот разорвет грудь...

Раздался повелительный голос. Не разобрать ни слова, но нелюди поняли, задвигались. Из полутьмы трое вытащили человека. Несчастный скручен даже не веревками — цепями, но ухитряется сопротивляться... какая сила! Какая потрясающая силища! По приказу повелительного голоса еще двое нелюдей набрасываются на пленника, с трудом ставят его на колени перед возвышением. Теперь видно лицо с завязанным ртом.

И кошмар достигает высшей точки: Арлина узнает человека.

— Ра-алидж!!!

Никто не оборачивается на крик женщины.

Рядом с возвышением появляется из тьмы высоченный урод с большой кошачьей головой. В руках у него топор. Арлина что-то кричит, но сквозь свой крик различает слова повелительного голоса: «...и так будет со всяким, кто посмеет...»

Топор взлетает по широкой дуге...

Арлина исступленно визжит — и чувствует, как этот визг будит в ней скрытую, неподвластную ей самой силу. Визг, становясь все тоньше и тоньше, уходит под потолок. Стоящий позади негодяй выпускает локти женщины, но Волчица даже не оглядывается на своего мучителя. Чародейка знает, что наверху, в темноте, каменный свод дробится от пронзительного звука... но поздно, поздно!

Топор с хряском опускается, и за мгновение до того, как карающие каменные обломки начинают рушиться на нелюдей, отрубленная голова Сокола падает на пол и катится к ногам Арлины...

Темнота понемногу развеивается... Ну конечно, это сон, сейчас она проснется... только почему под лопатками не перина, а что-то жесткое?

Издали наплывают голоса:

— Воды, скорее! Да отойдите, ей воздуха не хватает!..

— Может, на постель перенести?

— Ты что ей подсунул, дурень рыжий? Почему она так кричала?

Холодная вода брызнула в лицо, тяжелыми каплями скатилась по шее и волосам... Нет, это не сон. Арлина почему-то лежала на полу, вокруг толпились встревоженные служанки.

— Я хочу встать! — недовольно сказала Волчица.

Тут же несколько рук протянулось, чтобы ей помочь. Госпожу подняли, осторожно усадили на скамью, распахнули узкое окно.

Окончательно придя в себя, Волчица велела прислуге удалиться. Из служанок в комнате осталась лишь Иголочка, которая не доверяла долговязому рыжему обормоту и боялась, как бы тот не подсунул госпоже еще какую-нибудь мерзость из Подгорного Мира. Поэтому рабыня сделала вид, что приказ к ней не относится.

Взволнованная Арлина, не обратив внимания на Иголочку, набросилась на Керумика:

— Что это было? Что твой дурацкий браслет вытворяет?

— Не знаю, что увидела госпожа... судя по крику, мало приятного. Но это — будущее... и близкое!

— Что значит — «будущее»?! — в голос закричала Арлина. — Да как же такое может быть?!

Керумик тоскливо глядел в пол.

Арлина заметила, что браслет все еще у нее на руке, сорвала его, швырнула на стол.

— Ну, вот что... Я не позволю всяким грошовым побрякушкам издеваться надо мной! Если Ралиджу угрожает беда... да я же каждый его шаг, каждый вздох...

— Ничего не поделаешь, госпожа... — глухо уронил Охотник. — Судьба!

— Судьба?! Да я и судьбе хвост накручу!.. Да я...

— Господин возвращается... — негромко сказала Иголочка, глядя в окно.

Арлина, не закончив фразу, выбежала из комнаты.

Небольшой отряд подъехал к Северным воротам. Издали Арлина увидела серую кобылу без всадника.

Госпожа пошатнулась, вскинула руки к груди.

Спрыгнувшая с коня Аранша собралась было доложить дарнигару о происшедших событиях, но заметила бледное лицо супруги Хранителя и поспешила ее успокоить:

— Пусть моя госпожа не волнуется. Сокол жив и здоров, просто на время оставил крепость...

И наемница рассказала дарнигару и Волчице, что отряд в поисках Ильена дошел до силуранского городка под названием Шаугос, Последняя Пристань. В трактире «Рыжая щука» узнали, что мальчишка в обществе какого-то человека лет тридцати только что отплыл вниз по Тагизарне на корабле под названием «Летящий». Перед отплытием эти двое сидели в трактире. Мальчишка хвастался хозяину «Рыжей щуки»: мол, нашел себе учителя, хочет с ним по свету побродить, на мир посмотреть...

— Тут-то еще ничего страшного... — бормотнул дарнигар.

— Но он мог предупредить нас! — возмутилась Арлина. — Мог познакомить с этим учителем! Мы же о нем ничего не знаем...

— Боюсь, что знаем, госпожа, — озабоченно возразила наемница. — Трактирщик вспомнил, что Ильен назвал этого учителя по имени. Хорошо бы он ошибся...

— Да говори же! — не выдержала Волчица.

— Айрунги! — не произнесла, а выплюнула женщина-десятник.

И показалось всем, кто услышал это имя, что стоят они на крепостной стене, а внизу, в волнах тумана, застыли Подгорные Людоеды — серые, длинные, с маленькими головами и непомерно длинными руками. И среди мерзкого молчаливого войска — чародей с угрожающе воздетым посохом.

— Айрунги? — недоверчиво переспросил дарнигар. — Журавлиный Крик? Колдун?

— Да какой он колдун? — с отвращением фыркнула Арлина. — Мы с ним потом в Наррабане встречались... Проходимец он! А волшебный посох где-то уворовал!

— Нет, — засомневался Харнат, — тот старик был... седой... а тут — лет тридцать...

— От нас с Хранителем улепетывал как молоденький, — припомнила Аранша. — Старым мог и притворяться... Так я про Хранителя: услышал он все это, заволновался и сказал, что отправится вдогонку. У пристани как раз грузилась «Шустрая красотка». Места на палубе почти не оставалось, поэтому Сокол взял с собой лишь одного наемника, остальным велел вернуться в крепость и сказать, что Найлигрим остается на попечении Правой и Левой Руки.

Дарнигар поморщился: он не любил ответственности.

— Кто остался с господином? — спросил он ворчливо, словно Аранша была в чем-то виновата.

— Айфер Белый Лес.

Дарнигар сразу вспомнил добродушного верзилу, известного своей неимоверной силой.

— Ну, с ним Сокол не пропадет... — начал было он — и тут же сообразил, что слова уходят в пустоту. Госпожи, для которой они предназначались, рядом не было.

Растерянный Харнат зашагал к шаутею. Аранша поспешила следом.

Еще в трапезной они услышали наверху шум: плакали служанки, причитала Иголочка. Дарнигар переглянулся с женой, предчувствуя недоброе.

И предчувствия его полностью оправдались. По винтовой лестнице спускалась Дочь Клана. Когда же она успела переодеться? Мужская куртка, заправленные в сапоги темные штаны... ох, это же дорожная одежда! И кожаная сумка на плече!

— Следи, чтобы малышей вовремя укладывали спать, — строго говорила Арлина суетящейся рядом Иголочке. — И молочко чтобы подогретое...

— Госпожа, да разве можно...

— Не давай им меда, а то прошлый раз у Арайны щечки сыпью обметало...

— Госпожа, но как же так...

— Приглядывай, чтобы опять не убежали! Вернусь — с тебя за все спрошу, не с этих дур безмозглых... ты над ними старшей остаешься...

— Госпожа! — возопил Харнат, загораживая Волчице дорогу. — Куда ты собралась?

— За мужем, — снизошла до объяснений Арлина. — Ему грозит опасность.

— Какая опасность, с ним же Айфер!.. Да что ты, ясная госпожа! Случись что с тобой, Сокол нам всем головы поотрывает! Уж сердись не сердись, а никуда я тебя не пущу!

Волчица, стоя на ступеньках, взглянула на дарнигара сверху вниз. Харнат попятился. Не было в этом взгляде ни просьбы, ни смятения, ни сомнений. Это был взор полководца, за спиной у которого конница, пехота и дюжина катапульт.

— Ты — попробуешь — меня — остановить? — с расстановкой спросила женщина.

Дарнигар, не раз водивший воинов в сечу, призвал на помощь все свое мужество:

— Я за тебя отвечаю, светлая госпожа... Сокол мне не простит...

— А скажи, Правая Рука, есть ли в крепости хорошие каменщики? Или из Ваасмира привозить придется?

— Какие каменщики? — не понял Харнат и еще больше перепугался. — Зачем каменщики?

— Стену чинить, — доходчиво объяснила Дочь Клана. — Ворота ломать не стану: там часовые, их покалечить можно. Лучше разнесу стену где-нибудь меж двумя башнями. Людей убивать не хочу, но если кто у меня на пути встанет — тут уж я не виновата...

Харнат оцепенел. Как он мог забыть, что имеет дело с Истинной Чародейкой! Ведь на его глазах Волчица обратила в бегство вражескую армию! А жена рассказывала, как в Наррабане госпожа разорвала горный хребет и выпустила на волю пламя вулкана, чтобы разделаться с бандой убийц...

Не сразу Правая Рука понял, что Дочь Клана что-то говорит, обращаясь к нему:

— ...и дашь мне охрану. Тогда господин поймет, что ты сделал все возможное, чтобы уберечь меня.

— Я могу проводить госпожу, — вызвалась Аранша из-за плеча мужа.

На мгновение взгляд Волчицы оттаял.

— Ты же устала, — сказала Арлина заботливо. — Да и промокла, наверное...

— Да пустяки, — весело ответила женщина-десятник. — Дождь кончился, а мне в седле промяться — одно удовольствие...

Побагровевший Харнат хотел было возразить, но поймал предостерегающий взгляд жены и промолчал.

Когда Волчица уже была в дверях, Аранша положила руку мужу на плечо и шепнула:

— «Шустрая красотка» — последнее судно, до весны уже не будет. А дороги — сам знаешь...

Дарнигар просиял, с благодарностью глядя на свою умницу жену. Ну конечно! До реки добраться еще можно, здесь дорога каменистая, предгорье все-таки. Но дальше... Осенние дожди превращают силуранские дороги в жуткое месиво, где телеги вязнут по ступицы колес, кони падают на каждом шагу, а путникам и вовсе не пройти. Никто и не ходит, все ждут конца распутицы, установления санного пути. А пока единственная дорога до Джангаша — Тагизарна, Большая Река. И раз Аранша говорит, что кораблей до весны больше не будет...

Что ж, пусть госпожа проедется до Шаугоса. Там ее путешествие и закончится. Даже Истинным Чародейкам не все на свете подвластно...

С этими утешительными мыслями дарнигар вышел на крыльцо. Там госпожа, ожидая, пока ей подадут коня, беседовала с долговязым Подгорным Охотником:

— Но ты же хотел зимовать в крепости...

— Передумал, светлая госпожа, раз подвернулся такой случай — с охраной добраться до Джангаша, не боясь разбойников...

Что-то в этой невинной беседе неприятно царапнуло Харната... упоминание о разбойниках, вот что! Ведь Подгорного Охотника и так никто не посмеет ограбить, это же всем известно! Так с чего это он об охране забеспокоился?

Харнат шагнул было вперед, чтобы вмешаться в разговор, но тут госпоже подвели вороного коня. Она легко вскочила в седло, вороной с места взял в галоп. Следом, разбрызгивая лужи, рванулся конный десяток Аранши. Последним скакал Керумик на саврасом жеребце, к седлу которого был приторочен длинный драконий коготь.

9

Орешек поежился под порывом ветра и плотнее закутался в плащ, который успел на скорую руку просушить над огнем и вычистить хозяин трактира «Рыжая щука».

Ухаживая за высокородным постояльцем, хозяин рассказал, что два дня назад мимо пристани прошли три больших корабля, на которых направлялся в Джангаш грайанский король Джангилар со свитой. Поплыл подписывать мирный договор. Хорошее дело, трактирщик всех богов молит за его успех. Для него куда лучше мирная жизнь и полный трактир проезжих торговцев, чем лавины воинов, перекатывающиеся через Шаугос. Причем неважно, свои воины или вражеские. Так и так — одно разорение...

Орешек тогда слушал и согласно кивал. Он, Хранитель пограничной крепости, тоже с большей радостью увидел бы купеческие обозы, въезжающие в ворота Найлигрима, чем вражеское войско под стенами. Жаль только, что король со свитой проследовали не через Найлигрим, а через лежащий восточнее Чаргрим. Там же и на корабли грузились...

Выходит, теперь он поплывет по «королевской дороге»... Впрочем, куда важнее, что это дорога мальчишки, которого втянул в свои опасные игры мерзавец и прохвост...

Но Орешек с детства умел отгонять неприятные мысли. Он тряхнул головой и огляделся.

Да-а, «Шуструю красотку» лучше и не сравнивать с морскими кораблями, на которых Орешку довелось путешествовать три года назад. Одномачтовое корытце, при взгляде на которое пассажир тихо радуется своему умению плавать. Матросов то ли трое, то ли четверо — толком не пересчитаешь: суетятся, орут на грузчиков, делают вид, что тоже участвуют в погрузке, но, кажется, больше валяют дурака и отлынивают от дела.

И еще капитан — ну, этого трудно не заметить! Грозен и свиреп! На квадратной мрачной физиономии начертаны скверные предчувствия и желание сорвать на ком-нибудь злость. А причины плохого настроения вовсе не секрет. Орешек опытным взглядом бывшего портового грузчика определил, что утлое суденышко нагружено сверх всякой меры и осело так, что грузовая ватерлиния, выведенная на борту веселенькой оранжевой краской, давно скрылась под свинцовой водой. Жадность одолела капитана: как же, последнее в году судно! Можно заломить любую цену за провоз товара! Вот и нахапал груза свыше всякой меры, а в дороге не раз об этом пожалеет...

У пассажиров настроение не лучше. И тоже не без причины. Опять-таки вспомнишь добрым словом морской корабль, где у каждого была своя каюта — пусть крошечная, но все же...

А здесь на корме торчит нечто вроде беседки — навес на четырех столбах. От ветра и дождя между столбами натягиваются плотные циновки, но сейчас погода тихая, циновки скатаны и подтянуты веревками наверх.

Внутри этой дурацкой кроличьей клетки — от столба к столбу — скамьи, на которых уже почти нет свободного места. Так и придется почти всю дорогу сидеть лицом друг к другу. Занемеют вытянутые ноги — их можно размять, спустившись по низенькой, в две ступени, лестнице и оказавшись на узкой «дорожке» вдоль левого борта. Несколько шагов вперед, несколько шагов назад... С одного конца эта «главная улица» упирается в дощатую будочку — на случай, если бедняге пассажиру потребуется не только прогуляться...

Хочешь — дремли, хочешь — глазей по сторонам, хочешь — болтай с соседями. А на ночь «Шустрая красотка» причалит к берегу: по Тагизарне суда в темноте не ходят...

Орешек обвел взглядом своих попутчиков.

Рядом с ним сидит великан Айфер, с удовольствием разглядывает палубу и пристань. Вот уж кто не забивает себе голову лишними мыслями и потому всегда доволен судьбой! Хороший спутник в любой дороге — могучий, смелый, непритязательный, с покладистым характером...

Рядом с Айфером — спокойный, неразговорчивый пожилой человек, задумчиво грызущий яблоко. Он совсем недавно поднялся в «беседку», а до этого наблюдал за погрузкой. Орешек слышал краем уха, что это купец, который не только везет свой товар, но еще по поручению других торговцев присматривает за их тюками.

По соседству с ним сидит парнишка в широком плаще и наброшенном на голову капюшоне. Орешек вскользь видел его лицо — совсем юнец, даже странно, что один путешествует.

А путник, что сидит напротив парнишки, и вовсе в своем капюшоне утонул, даже подбородка в тени не разглядишь. Плащ плотно стянут на груди шнурами, руки спрятаны в рукава — не человек, а тюк упакованный. Суетой на пристани не интересуется, по сторонам не глядит — спит, наверное.

Сидящий рядом с ним здоровяк — крепкий, с проседью в темных волосах — не успел доесть в трактире жареную курицу и теперь обстоятельно расправляется с последним куском, запивая вином из глиняной фляжки. Тут уж и гадать нечего — наемника за драконий скок видно...

На жующего наемника неодобрительно косится тощий, долговязый щеголь в богато расшитом камзоле. Впрочем, неодобрения щеголя удостоился не только кряжистый наемник: разодетый господин уныло обозревает компанию, в которой ему предстоит провести не один день, прижимает к носу надушенный платочек и шумно вздыхает.

А вот в беседку поднимаются последние двое пассажиров, закончившие торговаться с капитаном, и тоже усаживаются на скамье.

Оба молоды — лет по восемнадцати. Оба хорошо одеты — бархатные камзолы и легкие нарядные плащи (не очень-то удобные для дальней дороги), высокие сапоги из мягкой кожи, с фигурными подколенными пряжками.

У одного очень приметная внешность. Настоящий красавец — рослый, статный, с длинными черными волосами по плечам. Высокий чистый лоб, нос с горбинкой, чуткие тонкие ноздри, решительный подбородок... Но Орешек встретил взгляд юноши — и понял, что эти выразительные гордые черты скрывают душевное смятение, как лед на реке скрывает черное течение. Растерянность и горечь прятались в серых глазах юноши. У этого красавца был взгляд потерянного ребенка!

Второй спутник был ниже ростом, шире в плечах и куда менее хорош собой: курносый нос, смешно торчащие уши... но круглая приветливая физиономия по-своему обаятельна. Симпатичный парень. Пожалуй, будет славным попутчиком...

Внизу матросы начали убирать трап.

— Стойте-стойте-стойте! — раздался вдруг веселый звонкий голос. — А как же я?! Подумайте, ведь вы могли уплыть без меня! Какой ужас, верно?

Пассажиры подались к перилам, сверху разглядывая что-то яркое, стремительное, вспорхнувшее по трапу и невероятно высоким прыжком метнувшееся на палубу.

Перед опешившим капитаном встала, раскинув руки, юная девушка, почти девчонка, в диковинном разноцветном наряде.

Широкие, наррабанского покроя, оранжевые шаровары. Коротенькая алая кофточка, туго обтягивающая маленькую полудетскую грудь и оставляющая открытой узкую загорелую полоску на животе. Рукава — из невероятного количества лент всех цветов и оттенков. Короткая темная стрижка, миловидное смуглое личико — даже из «беседки» видно, как задорно блестят черные глаза.

— Вот и я, капитан! — гордо заявила она и, перекувыркнувшись назад, мелькнула в воздухе ножками в черных башмачках. Никто и ахнуть не успел, как она оказалась стоящей на руках на краю борта.

— Так! — мрачно бросил капитан. — Я-то все думал: чего мне не хватает? Оказывается — цирка... А ну, егоза, брысь на берег! У меня пассажиров уже предостаточно, да еще таких, что не кувыркаются!

— Я тебе не нравлюсь? — изумилась девушка. Она совершила обратный кувырок, колесом прошлась по палубе и картинно упала на одно колено перед «беседкой». — Но благородные господа не дадут свершиться такой жестокости! Не позволят маленькой бродячей актрисе застрять в распутицу и дождь в грязном трактире, среди крыс и клопов!

Благородные господа наперебой зашумели, что они согласны, что никого эта малышка не стеснит, можно как-нибудь уместиться...

Капитан хмыкнул и махнул рукой — мол, разбирайтесь как знаете!

— Вот и отлично! — просияла циркачка. — Эй, Тихоня, поднимайся на борт!

Доски трапа прогнулись и заскрипели под грузными шагами. У капитана отвисла челюсть. За спиной у Орешка кто-то ошарашенно засвистел, а сам Орешек тихо протянул: «Вей-о-о!»

Человека, поднимавшегося по трапу, не рискнул бы похлопать по плечу даже медведь. Он был не так уж и высок, но очень широк в плечах и невероятно мускулист — этакая квадратная глыба, заросшая грязно-бурым волосом.

— Это что за явление?! — опомнился капитан.

— Это Тихоня, — с готовностью объяснила девушка. — Мой верный слуга, спутник и защитник. Добрые люди платят мне за танцы, а я плачу Тихоне за охрану... — И тоном избалованной принцессы добавила: — Не могу же я путешествовать без прислуги!

— И с прислугой не можешь! — рявкнул капитан. — Ты-то, коза прыгучая, и на коленях у господ доехала бы, они б не возражали... а этого тролля куда сажать?

— Правильно! — горячо согласилась циркачка. — Не будет места на скамье — на полу посидит, не принц небось. Плащ подстелит и посидит! Как все-таки хорошо, что за нас уже заступились эти добрые господа! Им, конечно, не трудно подобрать ноги под скамейку, чтобы Тихоня мог устроиться как-нибудь...

— Э-эй, нахалка, а платить? — возмутился сдавшийся уже капитан. — Или надеешься своими прыжками да ужимками рассчитываться?

— Кошелек у Тихони! — царственно отозвалась девчушка и, подмигнув попутчикам, доверительно объяснила: — У бедной девочки всяк норовит деньги отнять!

Она скользнула в «беседку». Пассажиры, вставшие, чтобы лучше видеть «представление» на палубе, спешили вновь рассесться на скамьях. Акробатка тоже высмотрела себе местечко, рванулась туда — и столкнулась с темноволосым красавцем. Чтобы скрыть смущение, циркачка набросилась на юношу:

— Что встал, как забор некрашеный? Трудно барышне дорогу уступить? А что ухмыляешься? Разулыбался, словно по радуге прогулялся!

(Теперь, когда Тихоня уже отсчитывал монеты за проезд, она перестала называть остальных пассажиров «благородными господами».)

Не обидевшись, молодой человек снял с себя тонкий синий плащ и набросил девушке на плечи, скрыв пестрое великолепие ее наряда:

— Холодно, ветер от воды... простудишься...

Впервые бойкая циркачка растерялась. Она зябко повела узкими плечиками, словно лишь сейчас почувствовала, как продрогла на осенней сырой палубе в своей легкой кофточке. И тихо села на скамью, не поблагодарив даже парня за плащ.

Ее могучий спутник уселся посреди беседки, подложил под локоть котомку, извлек из нее краюху хлеба и начал сосредоточенно жевать, не обращая ни на кого внимания.

Понемногу все уселись (не без легкой перебранки и взаимных обвинений в отдавленных ногах) и обнаружили, что трап уже убран, парус поднят и судно поворачивает от берега.

На миг все притихли, разом и остро почувствовав, как стылые плотные струи оторвали их от земли. Ох, зыбкая дорога, ненадежная дорога! Могучая Тагизарна капризна даже летом, а уж осенью, чуя близкое заточение в ледяной темнице, становится она свирепой и коварной...

Но вскоре странное общее волнение развеялось. Франт отнял от носа надушенный платочек и снисходительно сказал:

— В любой компании право начать беседу принадлежит самому знатному. Поэтому я предлагаю каждому назвать свое имя или дорожное прозвище, а также рассказать, куда и зачем лежит его дорога. Нам вместе быть не один день, а путь в обществе молчаливых незнакомцев скучен и долог... Я — Челивис Парчовый Кошель из Рода Вайсутар. Еду из Фатимира в столицу — получить наследство. Пожалуй, и останусь там — ужасно надоела провинция... Так с кем я делю палубу этого речного корыта?

По тону щеголя было ясно, что он не ожидает ничего хорошего от сброда, с которым его свела судьба, но все же старается быть любезным.

При словах «самому знатному» Айфер подался вперед, но Сокол остановил его, незаметно нажав на локоть. Он забавлялся.

— Мое имя — Аншасти Летний День, — вежливо привстал, насколько позволила теснота, благообразный пожилой человек. — Я из Семейства Намиумме, ваасмирский торговец. Рад буду познакомиться с остальными путниками.

— Я — Ингила Озорная Стрекоза из Семейства Оммубёт, — сообщила девчонка. — Тихоню я вам уже представила. А ремесло наше... Может, почтеннейшая публика сама отгадает? Эх, скрутила бы я сейчас сальто, да места мало...

— Айфер Белый Лес, — с достоинством сообщил спутник Ралиджа. — Из Семейства Тагиал. Наемник.

— Фаури Дальнее Эхо. Об остальном, пожалуй, умолчу, — учтиво, но твердо сказал самый юный пассажир. Представившись, подросток вновь отвернулся, устремив взгляд на серую воду за бортом. Спутникам был виден из-под капюшона лишь округлый нежный подбородок.

— Что ж, — нехотя признал Челивис, — в дороге каждый говорит о себе столько, сколько хочет. Лгать нельзя, но промолчать можно... Жаль, жаль, я-то надеялся встретить хоть одного Сына Рода, чтобы беседовать с ним на равных... Но, может быть, меня порадует незнакомец в черном плаще?.. Да, почтеннейший, я тебе говорю, тебе! Будь так любезен, откинь капюшон и скажи, как мы должны тебя называть...

Тут Орешек сообразил, что незнакомец в черном — единственный, кто не бросился к перилам смотреть на прыжки циркачки. Даже позы не поменял. Может, болен или, упаси боги, мертв?

Но оказалось — жив!

— Что вам от меня нужно? — раздался из-под капюшона возмущенный молодой голос. — Какое вам до меня дело? Никто я! Понятно? Никто! И оставьте меня в покое!

Челивис так оскорбился, что вместо слов у него из горла вылетело какое-то куриное квохтание. Быть бы ссоре, но вмешался юноша, который поднялся на борт вместе с черноволосым красавцем. Круглая физиономия его излучала дружелюбие.

— Ну, зачем сердиться? В дороге каждый себя как хочет, так и называет. Вот этот господин назвал себя Никто. Его воля. Так и будем величать.