36

Нуртор Черная Скала проснулся с тяжелой головой и тяжелым сердцем. Всю ночь его терзал дурной сон. И пока услужливые руки привычно помогали королю одеться, перед глазами Вепря все еще клубилось, свивало петли сновидение, из глубины которого бледнело напряженное лицо Аудана. Государь пытался вспомнить, что ему снилось, но в памяти остались лишь полные горечи глаза друга и ощущение, что тот хотел предупредить его о чем-то.

Если бы Аудан был жив! Если бы Повелитель Бездны отпустил его хоть ненадолго... поговорить, посоветоваться...

Как был он прав, остерегая короля от союза с Ночным Магом!

Из-за проклятого колдуна все пошло к Серой Старухе в болото. Время уходило, как кровь из жил, а чародей со дня последнего штурма не предпринимал ничего, сидел безвылазно в своем шатре, а твари его куда-то подевались... не хотелось думать, что они попросту разбежались по лесу и будут теперь нападать на каждого, кто подвернется...

Нуртор, махнув рукой, приказал собирать осадные башни, оставленные в долине перед крепостью. Солдаты вернулись в долину неохотно, опасаясь Людоедов, но ни одной серой морды поблизости от крепости замечено не было.

А позавчера колдун внезапно притащился к королю, заявил, что намерен посетить Подгорный Мир, и потребовал для себя охрану. Нуртор распорядился, чтобы с магом был послан небольшой отряд. Вчера в сумерках чародей в сопровождении семерых воинов покинул лагерь, пообещав к утру вернуться в блеске могущества и стереть Найлигрим в кашу из окровавленного щебня...

Хриплым спросонья голосом Нуртор спросил, возвратился ли Айрунги.

Ответ был немедленным и ужасным.

Оказывается, перед рассветом на стене крепости появилась некая наемница, громкими криками привлекла к себе внимание силуранских солдат и сообщила, что на дне Медвежьего ущелья лежит куча лапника с приметной вешкой. Под лапником — тела воинов-силуранцев, о которых надо позаботиться, пока их не сожрали звери.

Сотник, наблюдавший за сборкой последней осадной башни, не рискнул сразу доложить об этом своему командиру: мало ли что может наговорить баба, особенно баба грайанская! Он приказал верховым слетать в Медвежье ущелье и проверить, не врет ли крикунья.

И вот сейчас, перед самым пробуждением государя, возвратился один из посланных. Остальные в ущелье — исполняют скорбный долг перед павшими воинами. Под грудой еловых ветвей были найдены семь трупов. Колдуна среди них не оказалось...

Выслушав это, Нуртор издал такой великолепный рык, что чуть не обрушился шатер.

— Военных советников ко мне!.. А-а, уже здесь... хватит, больше я ждать не стану! Послать приказ тем пяти сотням, что уже перебрались через горы: пусть идут на Ваасмир, обложат его, как медведя в берлоге, и ждут меня. Я не задержусь. Сегодня Найлигрим будет взят!

Рога требовательно, пронзительно, многоголосо гремели над долиной. Стоя меж зубцами стены, Хранитель глядел, как шумная, беспорядочно суетящаяся толпа на другом конце долины обретает четкие очертания, превращаясь в правильный и грозный боевой строй.

Харнат с тревогой поглядывал на Сокола: побледнел, осунулся, под глазами тени... Еще бы, как ему вчера досталось-то! Это слушать — и то страшно было, а чтоб самому... за Порогом Миров, среди чудищ... До сих пор, видно, в себя прийти не может, то-то с утра такой мрачный да несчастный...

Дарнигар и не подозревал, что человека, стоящего рядом с ним на стене, невыносимо замучили угрызения совести.

До Орешка только сейчас дошло, в какой кошмар он втравил Арлину. Там, на скале, под дыханием близкой гибели, все было ясно и просто. Они произнесут клятву, рука об руку уйдут в Бездну, одновременно возродятся для будущей жизни и обязательно найдут друг друга. Может быть, там, в грядущих веках, им придется терпеть гнев богов, зато они будут вместе, а это главное...

Но они остались живы — и у Орешка появилось время поразмыслить над своим новым преступлением.

Вей-о! Но ведь ему не суждена будущая жизнь! Души таких негодяев, как он, сгорают в Бездне без следа. Арлине суждена тоскливая, одинокая жизнь во всех рождениях. Из века в век не встретит она того, с кем ей захочется быть рядом... Вот такой подарок любимой девушке! Ничего страшнее и подлее этого Орешек в своей жизни не совершал!

Сейчас картина разворачивающегося вражеского строя даже обрадовала его, вырвала мысли из мрачного замкнутого круга.

— Хорошо идут, — завистливо вздохнул за плечом дарнигар. — Нашим так не суметь, а эти обучены... Черные Щиты, тяжелая пехота! Говорят, им платят вдвое больше, чем простым наемникам.

Строй и впрямь выглядел устрашающе. Три деревянные башни, каждая высотой со стену Найлигрима, медленно ползли к крепости, оставляя за огромными колесами черные следы, похожие на борозды от плуга. Орешек знал, что башни тянут быки, укрытые от стрел внутри деревянных махин, но не мог отделаться от мысли, что громадины приближаются сами по себе, влекомые лишь яростью и злобой.

От башни к башне тянулся ровный, прямой ряд высоких четырехугольных щитов. Черные, окованные железом, ощетинившиеся толстыми шипами, они плотно сомкнулись и двигались в одном ритме с башнями. Такой же строй тянулся слева и справа от крайних башен, изгибаясь назад крыльями птицы.

За щитоносцами второй шеренгой шли лучники, а позади пестрела разномастная толпа, тащившая длинные лестницы.

— Ополченцы, — хмыкнул дарнигар. — Эти и вооружены кто чем, и сражаться толком не умеют. Одно плохо: много их очень. С ними драться — что комаров бить: пока одного прихлопнешь, дюжина тебя укусит... А тарана не видать. Не будет Нуртор к нам в ворота стучаться, на башни свои надеется...

— Башни, — хмуро спросил Хранитель, — может, их зажигательными стрелами?..

— Далеко еще для стрел, да и мало от них будет проку: башни сырыми бычьими шкурами обиты, а верх железом окован, называется — «корона». Не-ет, мы для соседей дорогих повкуснее лакомство припасли, у нас еще «небесный огонь» не весь растрачен... А сейчас самое время для катапульт. Мой господин разрешит начинать?

Орешек кивнул, с радостью чувствуя, как нарастающее возбуждение смывает в его сердце презрение и ненависть к себе самому.

Справа глухо рванула воздух катапульта. Шлейф из крупных и мелких камней потянулся в воздухе от ковша через ров и гулко хлестнул по толпе ополченцев. До защитников крепости донеслись пронзительные крики раненых, но чудовище, сложенное из щитов и башен, продолжало ползти вперед, даже не сбившись с ритма движения...

С невысокого гранитного утеса Нуртор хмуро наблюдал за тяжелым, безжалостным продвижением башен к крепости.

Король понимал, что он нелепо выглядел бы на поле боя под градом стрел, под ливнем кипящей смолы, который скоро обрушится на атакующих. Не дело государя карабкаться по длинной лестнице или по заброшенной на зубец веревке. И все же Нуртор терпеть не мог стоять в стороне от драки. В такие мгновения ему хотелось стать простым наемником и плечом к плечу с другими идти в атаку. Уж он бы не прятался за чужими спинами, не жался бы к башне, как эти несчастные ополченцы! Во-он как засуетились под первыми залпами катапульт! Разве это солдаты? Мужичье, согнанное в войско и наскоро обученное держать оружие!..

Военные советники знали нрав государя. Они молча стояли у подножия утеса, чтобы неосторожным замечанием не разгневать Вепря.

В двух шагах от них высокий человек в кожаной куртке неотрывно глядел на поле битвы. Никто не заговаривал с ним, никто не смотрел в его сторону, чтобы случайно не встретиться с хмурым, сосредоточенным взглядом желтых глаз. Видно было, что человек этот замкнулся на какой-то бесконечно важной, не дающей ему покоя мысли. Высокий грайанец был для всех загадкой, тревожащей и недоброй. Кто он? Неслыханно дерзкий преступник или жестоко оскорбленный Сын Клана? Он молчал, не замечая холодности окружающих. Даже вид сражения не смог отвлечь его от тягостного напряженного раздумья.

Ралидж Разящий Взор переживал крушение своего мира.

С раннего детства он твердо усвоил, что он не такой, как прочие: в нем течет кровь Первого Сокола, он отмечен милостью богов.

Родители мальчика рано умерли, а единственный родственник, двоюродный дед, не имел ни сил, ни желания возиться с малышом и окружил его армией нянек-рабынь, с которыми мальчишка быстро перестал считаться.

Чем старше становился Ралидж, тем глубже укоренялось в нем сознание собственной избранности. Весь мир вращался вокруг него, это было правильно и хорошо. Состояние, унаследованное от родителей, позволяло удовлетворять любые прихоти, знаки Клана на одежде избавляли от возможных неприятностей.

Правда, занозой сидела в душе мысль о том, что дар в нем так и не проснулся. Сначала подросток пытался вызвать на свет таящиеся в себе силы: пробовал взглядом погасить и зажечь огонь, мысленно отдавал приказы слугам и ужасно злился на их непонятливость... даже прыгал с ветки дуба в надежде взлететь.

С возрастом Ралидж оставил эти попытки и стал доказывать самому себе свою исключительность более простым способом: «Я — Сокол, и нет для меня запретов!» Самое причудливое его желание немедленно удовлетворялось, золото разлеталось направо и налево, никто не осмеливался встать на дороге у высокородного господина. Юноша знал: в этом мире выше него лишь король и Мудрейший Клана. Но у короля хватало своих забот, а Мудрейшему можно было отвести глаза. Кто еще мог приказывать Ралиджу?.. Ах да, боги... Но ведь он — потомок Первого Сокола! Боги, конечно же, благосклонно опекают его, охраняют каждый его шаг...

Постепенно удовольствия, которые можно купить за деньги, стали пресными для молодого господина. Что ж тут интересного: протянул руку — и бери! В душе начала образовываться пустота, в которой, как зверь в пещере, поселилась скука. Ралидж яростно пытался бороться с ней — с единственным своим настоящим врагом. Забавы его становились все более рискованными, в них было все больше грязи, крови и боли (разумеется, чужой крови и чужой боли). Общество равных надоело. Ралидж окружил себя подонками, готовыми ради попойки с Соколом исполнить любой его каприз. А капризы становились все более жестокими, потому что Ралидж убедился: чужие страдания — единственное оружие, которым хоть как-то можно одолеть эту зверюгу, Большую Скуку, что выгрызла душу изнутри.

А потом оказалось бессильным и это оружие. Ралидж с тревогой заметил, что ему больше ничего не хочется. Душа была безнадежно пуста, люди опротивели, цели в жизни не было, а жить еще предстояло долго: ему было всего двадцать шесть лет. Правда, пьянство и прочие пороки порядком расшатали его здоровье, но Дети Клана славятся долголетием...

Когда король придрался к мелкой истории с какой-то девчонкой и отправил молодого Сокола в глушь, в дальнюю крепость, Ралидж был порядком раздосадован, но потом решил, что ему все равно, где скучать, а путешествие может его слегка позабавить...

И ничего не скажешь — позабавило! Когда Ралидж нагишом удирал от Подгорных Людоедов, он ни на миг не думал о скуке. И жизнь казалась ему очень даже желанной...

А потом — почти сутки скитания по страшному лесу, голод, изрезанные в кровь босые ноги, исхлестанная ветвями кожа... куда смотрели боги, почему не защитили?

Впрочем, силуранский разъезд, который подобрал его, — может, он был послан Безликими? Хорошо, допустим. Тогда Ралидж успокоился и решил, что жизнь входит в наезженную колею. И с войной этой очень удачно получилось: Нуртор получит в обмен на его свободу ключи от крепости. Раз крепость отойдет Силурану, то должность Хранителя отправится в болото под кочку, а он, Ралидж, с чистым сердцем вернется в столицу, чтоб в уюте и покое вздыхать о бессмысленности и пустоте своего существования...

Но эти мечты вдребезги разбила немыслимая сцена у ворот Найлигрима. Ралидж не испытывал такого потрясения ни в этой жизни, ни — наверняка! — в предыдущих.

Там, на стене, гордо стоял человек в одежде со знаками Клана. И все вокруг утверждали, что это и есть настоящий Ралидж Разящий Взор.

Правда? А кто же тогда он сам?

А если его двойник был самозванцем — почему не рухнули стены, почему не пролился с небес огненный дождь? А главное — люди, люди! Почему они не разглядели, кто здесь настоящий Сокол, а кто — поддельный?

Тогда-то и закралась в мозг эта страшная, разъедающая рассудок мысль: а может, и нет никакой разницы? Может, и раньше все воздавали почести не потомку Первого Сокола, а плащу с вышитой разноцветными нитками птицей?

Выходит, избран богами не человек, а плащ? Тряпка?..

Нет, так нельзя. Он сходит с ума, он сам это чувствует. Скорее бы Нуртор взял проклятую крепость, тогда все разъяснится...

К подножию утеса, на котором стоял король, подлетел верховой. Он хотел почтительно спешиться, но Нуртор подал ему знак остаться в седле: утес хоть и был невысок, но королю все же удобнее было говорить с всадником, чем с пешим.

— Государь! — весело воскликнул всадник (это был самый молодой из военных советников, лишь недавно занявший этот высокий пост). — Люди готовы! Семь десятков, я сам отбирал их! Один к одному, все горцы, до армии коз пасли да охотились по ущельям. В любую пропасть без веревки спустятся и назад вылезут, а уж стена эта для них — что для белки дерево!

— Хорошо! Скачи к ним и скажи: пусть начинают. Главное — ворота! Если сумеют отворить ворота — так героев награжу, что больше коз пасти не придется... Эй, а это что, во имя гнилой пасти Серой Старухи?!

Нуртор тут же забыл о всаднике, свирепо глядя поверх его плеча на поле боя. Советники обернулись и шумно вздохнули при виде темных, тяжелых клубов дыма, что низко стлались над землей.

Башня горела медленно, словно нехотя; огонь выгрызал ее изнутри. Почуявшие опасность быки ревели и били рогами в толстые доски.

Вокруг погибающей башни суетились люди, но строй щитов сразу же сомкнулся, закрыл брешь и двинулся вперед.

И вот чудовищная махина из двух башен и стены щитов встала у крепостного рва, презрительно выдерживая бурю арбалетных стрел и камней. Позади на безопасном расстоянии осталась шеренга воинов с длинными дальнобойными луками. Лучники били зажигательными стрелами высоко вверх. Стрелы огненной дугой перелетали через гребень стены и падали где-то за спинами грайанских бойцов.

Хранитель не оборачивался. Он знал, что в «городке» уже начались пожары. Но знал он и то, что там управятся без его вмешательства. Ремесленники и их жены не дадут сгореть своим домам. Крестьянам с «пустыря» тоже велено помогать тушить огонь. Вряд ли они очень стараются — не свое, не жалко! — но стоять в стороне не посмеют.

Только бы не вспыхнула крыша храма! При осаде нет приметы страшнее, у солдат просто руки опустятся...

Рога продолжали трубить — близко, пронзительно и очень противно. Хранитель усмехнулся, поймав себя на желании при казать силуранцам прекратить эту музыку... м-да, привык уже Орешек к тому, что любой его приказ немедленно исполняется.

Тем временем силуранское ополчение без особого азарта пошло на приступ.

Все-таки после битв с Подгорными Тварями даже самого зеленого новичка не напугаешь ползущими наверх ополченцами. Правильно сказал дарнигар: они опасны только числом. Лезут и лезут, ставят лестницы, забрасывают на стену крючья... Ополченцам, беднягам, отступать некуда: позади — Черные Щиты, которые без разговоров прикончат убегающего с поля боя труса.

Ладно, на этих вояк даже арбалетчики стрел не тратят, хватит с них смолы и камней, да еще длинных шестов-рогатин, которыми защитники отталкивают лестницы от стен. Гораздо больше беспокоили Хранителя и дарнигара башни, прочно стоящие у самого рва. Деревянные мосты, до сих пор торчащие вертикально, начали медленно опускаться на стену восточнее Северных ворот.

Из соседней башни, что называлась Толстухой, начали выныривать наемники, чтобы оказать гостям достойный прием. Но отойти от Толстухи грайанцы не смогли. Окованный железом верх осадной башни, что был прозван «короной», ожил. Из квадратных бойниц хлынул дождь стрел и звонко защелкал по стене, яснее всяких слов запрещая подходить к мосту. Вторая осадная громадина так же усердно обстреливала стену ближе к Северным воротам. Вскоре оставшиеся в живых защитники этого участка стены уже лежали, вытянувшись вдоль высокого каменного парапета, молили Безымянных о спасении и даже не думали о том, чтобы поднять голову.

Хуже всего было то, что замерли в бездействии обе катапульты. Солдаты, которые недавно так удачно подожгли третью башню, теперь беспомощно припали к рамам, надеясь найти хоть какую-то защиту от коротких тяжелых стрел.

А мосты уже почти коснулись стены...

Тайхо прислонился к нагретому солнцем зубцу западной стены. Рядом на выступе камня висел рог на длинной перевязи. До сих пор он красовался на боку у мальчика, но при каждом шаге больно бил по колену, поэтому Тайхо снял его.

Маленький солдат тяжело переживал свое унижение и горе.

Сегодня утром он смиренно просил десятника не отсылать его в шаутей охранять женщин и мелюзгу. Неужели он не годится для большего? А кто во время первого штурма сбил с ног Людоеда?

К удивлению Тайхо, и десятник, и оказавшийся поблизости сотник быстро и дружно согласились с его доводами и пообещали, что во время битвы он будет на стене.

Вот он и на стене... Не обманули, сожри их Тысячеликая!..

Внизу справа зеленели ровные грядки. По огороду нагло бродили куры, которых некому было гонять прочь: поселок рабов был наглухо заперт, не выпустили даже старух и ребятишек.

Слева — россыпь серых камней, по которым не проехать верховому. Глядеть на это уже надоело... тьфу!

Стоп! Показалось или нет, что один из камней пошевелился?

Вот еще ерунда какая! От безделья и тоски чего не померещится...

Хмурясь, Тайхо яростно крутил в руках тонкую цепь с железным шаром на конце — ту самую, что так лихо подсекла в первом бою колени Людоеду.

Мелкая обида прошла, уступив место тревоге и боли. Там, на северной стене умирают его друзья, а он тут загорает!

Черный дым... Крики... Отдаленный грохот...

Вот она, война! Вот оно, настоящее сражение!

Любой мальчишка бросился бы туда, забыв обо всем на свете. Но Тайхо был не «любой». Он был солдат и сын солдата. Он жил в казарме, получал жалованье наемника, нес караульную службу наравне со взрослыми, выполняя все, что ему приказывали десятник и сотник.

Сейчас рядом погибали те самые бойцы, что учили его владеть оружием и подсовывали ему во время трапезы кусочки повкуснее. А он, Тайхо, не мог даже прийти им на помощь!.. Но и эта полынно-горькая мысль не заставила маленького воина покинуть пост.

Если б он был взрослым, с ним так не обходились бы! И почему боги пожелали, чтобы люди так медленно росли?..

Тайхо отчаянно уставился в сторону Арсенальной башни и не заметил, как за его спиной на парапете показалась крепкая волосатая рука. Рядом вынырнула вторая, уверенно вцепилась в камень. Руки напряглись и перебросили через парапет своего хозяина — невысокого худого человека в серых лохмотьях. Незнакомец был бос, голова его была замотана серой тряпкой. Беззвучно скользнул он к маленькому часовому и вскинул руку, в которой уже блестел тонкий нож.

Лишь миг помедлил убийца — может быть, потому, что не ожидал увидеть на стене ребенка. Но этого мгновения мальчику хватило, чтобы почувствовать опасность, обернуться и сразу все понять.

Драться Тайхо любил и умел, его обучали самые отпетые сорвиголовы второй сотни. Мальчик уклонился от ножа, упал на бок, перекатился на спину и обеими ногами изо всех сил ударил врага в низ живота. Силуранец взвыл и согнулся пополам, а мальчик, в мгновение ока оказавшись вплотную к врагу, рванул его за лодыжки.

Над парапетом мелькнули босые ноги. С воплем силуранец полетел вниз.

Тайхо вскочил на ноги, взмахнул цепью и хлестко ударил железным шаром по косматой голове, возникшей над парапетом. Второй враг, не вскрикнув, рухнул с высоты.

Мальчик затравленно огляделся. Рог, где рог?!

Сорвав рог с каменного выступа, Тайхо вскинул его к губам. При этом он не сообразил, что во весь рост виден над парапетом. Хищная стрела, прилетев снизу, клюнула его в плечо. Не почувствовав боли, лишь пошатнувшись от удара, мальчик затрубил тревогу. Голос рога метался над стеной, призывая на помощь, пока вторая стрела не впилась в грудь маленькому солдату...

Осадные башни положили мосты на стену, как боец кладет руки противнику на плечи. В железных «коронах» отворились проемы, один за другим из них стали появляться щитоносцы. Они шли медленно — с такими щитами не побегаешь, — но уверенно и беспощадно. Мосты содрогались под их тяжелой поступью. Редкие стрелы защитников крепости тупо ударяли о черную поверхность щитов.

— Копейщики, в бой! — проорал от Арсенальной башни дарнигар.

Наемники с копьями двинулись было вперед, но град стрел заставил их попятиться.

Ополченцы, отхлынувшие за крепостной ров, заметили, что сопротивление защитников Найлигрима ослабло, и, ободрившись, вновь полезли наверх. Все новые и новые «кошки» впивались в край парапета. На гребне стены вспыхнула рукопашная, и силуранские арбалетчики прекратили стрелять, опасаясь задеть своих. Но Черные Щиты и без поддержки теснили защитников в Толстуху и в Башню Северных ворот.

— Может, ту дуру попробуем? — азартно крикнул Хранитель.

Дарнигар мрачно глянул на торчащий перед Арсенальной башней копьемет и, решившись, кивнул.

Копьемет был построен местными умельцами прошлой зимой, впервые принял участие в битве — и вконец опозорился. Махина, похожая на огромный арбалет, стреляла тонкими бревнами, остро обтесанными с одного конца. Шесть таких бревен уже были без толку разбросаны по полю боя. Седьмое — и последнее — лежало у парапета, но солдаты махнули рукой на нелепое сооружение: возни с «дурой» было много, а прицел у нее оказался никудышный.

Теперь по команде дарнигара наемники начали укладывать в железный желоб последнее «копье», суетясь и мешая друг другу. Харнат, проклиная все на свете, сам поспешил к копьемету.

В этот миг на западной стене яростно и звонко затрубил рог Тайхо.

— Второй и третий десятки — на западную стену! — скомандовал Харнат и изо всех сил налег на рычаг взводного устройства. Сгоряча он в одиночку сделал то, что обычно делали двое солдат.

И свершилось чудо. Неуклюжий копьемет послал бревно в цель красиво и точно. Длинное мощное «копье» смяло «корону» ближайшей осадной башни — той, что угнездилась возле Северных ворот, — и заклинило люк, через который выбирались на площадку все новые и новые силуранские воины.

Уцелевшие после катастрофы арбалетчики попытались вытащить бревно, но теперь их не защищала «корона», и ободрившиеся защитники крепости быстро сняли их стрелами.

Солдаты, оттесненные Черными Щитами внутрь Башни Северных ворот, воспрянули духом и перешли в контратаку. На помощь к ним подоспели бойцы из Арсенальной башни, которым теперь не преграждала путь завеса вражеских стрел.

Хранитель был в самой гуще схватки. Вылезающие на гребень ополченцы были легкой добычей для его меча, а вот со щитоносцами приходилось повозиться. Громадные щиты с шипами на черной поверхности, глухие шлемы, боевые куртки, плотно расшитые стальными полосами... Силуранские воины были стойки и неуязвимы, как осадные башни.

Но грайанцы, понимая, чем грозит им сдача крепости, дрались, как обезумевшие волки. Копейщики, упираясь во вражеские щиты тяжелыми копьями, опрокидывали силуранцев через парапет. Мечники норовили поймать момент, когда враг «приоткрывался», и наносили удар в горло, а мастера вроде Орешка метили клинком в глазную щель неприятельских шлемов.

Хранитель дрался сосредоточенно и четко. Бойцы, упрятанные в железо и кожу, были всего лишь людьми, к тому же тяжелое вооружение замедляло их движение. Тем, кто выдержал не один бой со стремительными чудовищами, силуранские воины не казались грозными противниками, хотя Орешек оценил их отвагу и выучку.

На помощь редеющим защитникам на стену ринулись жители «городка», даже женщины, которые, чтобы спасти своих детей от рабства или смерти, готовы были противника хоть зубами рвать. С храбростью отчаяния эти помощники перерубали веревки, по которым карабкались враги, отталкивали лестницы рогатинами, наваливались вдвоем-втроем на силуранского ополченца. Иногда им даже удавалось ткнуть факелом или плеснуть кипятком в прорезь шлема кому-нибудь из Черных Щитов.

Шаг за шагом схватка отползала к Толстухе.

Когда грайанцы прорубились туда, где на парапете лежал мост искалеченной осадной башни, дарнигар весело приказал:

— Эй, парни, малышка заскучала. Займитесь-ка ею!

Несколько бывалых воинов устремились по мосту на верхнюю площадку осадной башни, где среди обломков «короны» и трупов арбалетчиков косо торчало застрявшее в люке бревно. У одного из грайанцев был при себе предусмотрительно захваченный горшок с конопляным маслом. Наемники щедро облили маслом деревянную площадку, высекли огонь и вернулись по мосту на стену, понимая, что о башне можно уже не заботиться.

А на гребне стены тем временем схватка клубилась все ближе к Толстухе. Катапульты были отбиты у врага, солдаты поспешно осматривали их («На одной канаты порублены, а вторая, хвала Безликим, цела!»), а старый наемник осторожно и умело делал очень опасное дело: готовил зажигательные снаряды, на которые пошли остатки «небесного огня». Узкое горлышко глиняного сосуда с горючим составом затыкалось тряпкой, пропитанной конопляным маслом. Тряпка поджигалась в последний миг, когда сосуд уже лежал в ковше катапульты. В воздухе снаряд превращался в сгусток огня, несущийся на врага.

Состава хватило на три сосуда. Первый перелетом угодил в гущу ополченцев, расточая огненные ручьи, ужас и смерть.

Бойцы изменили прицел катапульты, второй и третий снаряды по крутой дуге ушли в небо и рухнули на площадку последней уцелевшей осадной башни. Пылающая лава хлынула в люк, превращая внутренность башни в преддверие Бездны, выжигая без пощады все живое и неживое.

Три башни, три тупых чудовища были мертвы! Текущий на стену ручеек Черных Щитов иссяк. Те щитоносцы, что уже были на стене, сражались с отчаянием попавших в ловушку зверей, но грайанцы, окрыленные своей победой, обрушились на них, смели в ров...

— Господин мой! — окликнул разгоряченного Орешка один из бойцов. — Я с западной стены... десятник Сайвасти...

— Ну? — требовательно спросил Хранитель. — Что там?

— Их было больше полусотни, мы точно не подсчитывали. Ловкие, как крысы, так наверх и карабкались! Когда мы подоспели, весь гребень стены был в этой дряни, а кое-кто уж и вниз спускаться начал, на грядки...