16

Хранитель выставил из комнаты двух служанок, навязчиво предлагавших свои услуги. Заперев дверь на засов, разделся и лег, положив рядом с собой на подушку драгоценный клинок в кожаных ножнах.

— Да, — счастливо бормотал он, — правильно люди говорят: «Наглец голодным не останется». Ради такой добычи стоило...

И верно, ради такой добычи стоило стать преступником ходить по краю пропасти, рисковать не только жизнью, но и спасением души из Бездны.

Даже не верится, что было время, когда Орешек не понимал, какое это счастье — слияние руки и разума с клинком. А ведь не так давно это было...

Лагерь не лагерь — так, наскоро разбитая на лесной поляне стоянка. Навес из ветвей, зола потухшего кострища, мокрая от росы трава. Орешек, продрогший, голодный и злой, возится с доставшимися в добычу сапогами. Подколенный ремень никак не желает затягиваться, торчит, как заячье ухо. Обрезать бы край, да нож где-то обронил. И попросить не у кого — парни дрыхнут под навесом. Не спит лишь один — сидит, обхватив колени руками, пристально смотрит перед собой. Но как раз к нему обращаться не хочется.

Все называют этого мрачного, замкнутого типа Аунк — «клинок». Никто ничего не знает о его прошлом, но это как раз дело обычное: в разбойничьем отряде не принято задавать лишних вопросов. Любознательный человек может доболтаться до скромного погребального костра. Непонятно другое: все в шайке, включая атамана, явно побаиваются Аунка и стараются его не задевать. Причины этого Орешек узнать не успел, но при одном взгляде на Аунка пропадает желание с ним беседовать.

Хмурый, молчаливый, всегда держится в одиночку. Долговязый, худой. Взять скелет, обвить сухожилиями, обтянуть потуже смуглой кожей — вот это Аунк и будет. Похож на наррабанца. Но у человека, в котором течет хоть капля наррабанской крови, не может быть таких серо-стальных бесстрастных глаз, один взгляд которых способен убить веселье в самой буйной компании.

Но надо же что-то делать с этими проклятыми сапогами!

— Эй, приятель, не одолжишь нож? Мне ремень подрезать...

Узкое, длинное лицо повернулось на голос, серые глаза глянули с холодной неприязнью, кисть сделала едва заметное движение — и прямо в физиономию Орешку полетел тяжелый метательный нож.

Позже выяснилось, что это была одна из милых шуточек Аунка. Лезвие должно было пройти мимо щеки юноши и вонзиться в ствол дуба, под которым он сидел. Но в тот миг Орешек не размышлял. Рука сама вскинулась наперехват, пальцы четко сомкнулись на рукояти, кисть слегка рвануло... получилось! А ведь все лето не тренировался, после порки отлеживался... Орешек кивком поблагодарил Аунка. Говорить ничего не стал: побоялся, что дрогнувший голос выдаст его испуг. И склонился над своей работой, будто ничего не произошло.

Что-то заслонило жиденький утренний свет, на траву упала тень. Вскинув голову, Орешек увидел, что над ним стоит Аунк. Когда только успел пересечь поляну? До чего мерзкая, бесшумная походка, как у лисы возле курятника!

— Аршмирская выучка, да? — полюбопытствовал Аунк. За четыре дня, проведенных в отряде, Орешек впервые услышал его голос — низкий, хрипловатый. — Очень интересно. А ну, встань...

Юноша неохотно поднялся. Разбойник провел рукой по его плечам, спине, животу. Орешек хотел сказать, что они не на рынке и что Аунк его не покупает. Но промолчал: в темном лице Аунка было нечто такое, что заставляло его собеседников быть предельно осторожными.

— Мускулы хороши, но в последнее время ты явно не занимался тяжелой работой — болел, похоже... — задумчиво сказал разбойник. — Зато прекрасно двигаешься и быстро соображаешь... Мечом владеешь?

— Сроду в руках не держал! — заверил его Орешек, надеясь, что теперь эта мрачная жердь от него отвяжется.

— Это хорошо, а то пришлось бы переучиваться... Сколько тебе лет?

— Найди мою мамашу и спроси у нее!

— Ладно, и так ясно, что начинать уже поздно. Однако выбора у меня нет. Мне нужен ученик. Очень нужен.

Аунк легким, незаметным движением вырвал из ножен свой меч... нет, не вырвал, меч сам расцвел в его руке, как цветок на стебле. В другой руке тоже сам собой возник кинжал. Лицо Аунка стало отрешенным, даже загадочным, и Орешек замер в предвкушении чего-то необычного, как ребенок возле повозки бродячих циркачей.

Предчувствие его не обмануло. Два клинка, короткий и длинный, зажили в руках Аунка самостоятельной жизнью, серой пеленой оградили своего хозяина от Орешка, от рассветного леса, от холодного и опасного мира...

— «Двойной вихрь», — сообщил Аунк из-за полупрозрачной завесы. — А теперь смотри внимательно...

Узор стального танца не нарушился, но сквозь сеть вращающихся клинков на миг рванулась, как змея, левая рука Аунка. Острие кинжала коснулось живота Орешка — и тут же отдернулось.

— Вей-о! — воскликнул Орешек. — У тебя как будто третья рука выросла!..

— Это так и называется — «третья рука», — отозвался Аунк, красиво отправив меч и кинжал в ножны. — Карраджу, великое боевое искусство. Не те убогие выжимки, что преподносят так называемые мастера в залах фехтования; настоящее, древнее «смертоносное железо»... Но ты, парен, меня удивил. Так ловить нож умеют в Аршмире, а свой вопль «вей-о!» ты мог подцепить только в столице. Побродил, стало быть, по свету?

— Ага, я еще бывал в королевском дворце, на Проклятых островах и в болоте у Серой Старухи! — окрысился Орешек, не стерпев такого нарушения разбойничьей этики. — Тебе-то что до того, где я был раньше? Неужели не видно, что я — наследный принц, а здесь развлекаюсь, приключений ищу?

Аунк оставил его выходку без внимания.

— Конечно, не такой ученик мне нужен, — вздохнул он. — Мне бы мальчишку взять. И не какого попало, а из сотни выбрать. Да не спеша начать, как полагается. Я бы его два-три года учил правильно дышать, правильно двигаться, и лишь потом позволил бы взяться за меч — деревянный, конечно...

Орешек и не подозревал, что Аунк может быть таким разговорчивым.

— Ага, — с энтузиазмом подхватил он, — и годам к девяноста стал бы твой ученик великим воином!

— Любое познание требует времени. Но у меня нет в запасе и двух лет. Чтобы уложиться в этот срок, ты будешь трудиться так, что позавидуешь рабам в каменоломнях.

— Звучит заманчиво. Прямо подыхаю от нетерпения... Ты, мастер, имей в виду: прежде чем меня обучать, тебе придется меня поймать!

— Если понадобится — поймаю! — без тени улыбки пообещал Аунк.

— А почему два года? Уходишь из этих краев? — с надеждой спросил Орешек.

— Нет, — сказал Аунк спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся. — Столько мне осталось жить. Я буду убит через одно лето, в десятый день Звездопадного месяца... А ну-ка, покажи, как ты бросаешь нож!

Ошарашенный Орешек не глядя метнул нож в дерево. Аунк одобрительно кивнул.

— Вся эта шайка — крестьяне, которым надоело копать землю или ходить за стадом. Одно слово — прешта, голытьба! Да, они умеют махать дубинами и топорами, у некоторых это даже неплохо получается, но, как говорится, из соломы меча не выкуешь. Ты тоже не подарок, перевязанный ленточкой, но все же не так безнадежен, как прочая домашняя скотина. Учти, ты должен визжать от радости. Я сделаю твои руки быстрыми и опасными, как лапы рыси, ноги — уверенными и проворными, как волчьи, позвоночник — гибким, как у змеи, глаза — острыми, как у орла...

— ...а уши — длинными, как у зайца, — безнадежно закончил за него Орешек. — Ладно, я согласен. С сумасшедшими не спорят.

Аунк и бровью не повел.

— Тогда начинаем.

— Что, прямо сейчас?

— Нет, дождемся гонца с королевским указом... Снимай рубаху.

— Это за каким еще болотным демоном?

— Снимай, снимай. Будешь учиться правильно дышать.

— Мне и в рубахе неплохо дышится...

Глаза Аунка посуровели, и Орешек как-то сразу понял, почему этого человека боятся в шайке. Руки его уже сами развязывали тесемки у ворота.

Скинул рубаху — и замер, глядя в землю, кожей чувствуя напряженную тишину, повисшую меж ними двоими. Наконец заставил себя поднять глаза...

Первый и последний раз увидел он Аунка растерянным.

— Во имя Хозяйки Зла, как же мне не везет! Нарваться на беглого раба! И что теперь делать? Учить парня, который все равно выше своей болотной кочки не прыгнет и ничего в жизни не добьется? Выбрасывать мое умение в мусорную яму?

Вместо облегчения Орешек почувствовал себя задетым и разочарованным. В глубине души он все же мечтал стать со временем великим воином.

— А я, между прочим, и не навязывался! — яростно выдохнул он и наклонился к лежащей на траве рубахе.

Аунк наступил на рубаху ногой. К нему вернулась невозмутимость.

— Ладно, на все воля Безликих. Будешь наемником, сам учеников вырастишь, вот цепочка и не оборвется... Слушай и запоминай! Дышать — это не значит сопеть в две дырки. Дыхание прибавляет сил и лечит, делает душу спокойной и радостной... Смотри на меня! Вдох через нос. Плечи и грудь в покое. Животом дыши, животом! Воздух должен глубже, ниже опускаться! При выдохе живот втягивается...

Орешек не столько слушал, сколько удивлялся: неужели этот оживленный, многословный человек — тот самый Аунк, которого старается обойти стороной даже старый душегуб-атаман?

И началась каторжная жизнь, полная тренировок. Аунк словно поставил своей целью замучить парня. Дни слились в полосу сверкающей стали. Орешек ел, не чувствуя вкуса еды спал тяжелым сном без сновидений. К счастью, у него был опыт работы в порту. А жизнь грузчика — совсем не пляски на лужайке: нужны выносливость, упрямство, умение не обращать внимания на ноющие мышцы. Впрочем, они вскоре перестали ныть, налились прежней силой. Учение превратилось из пытки в тяжелую ежедневную работу.

Мастер не называл юношу более теплыми словами, чем «пень горелый» и «колода для рубки мяса», и клялся почтенными сединами Серой Старухи, что проще колодезный ворот обучить пению, чем такого тупого, неуклюжего увальня — благородному искусству карраджу. Орешек готов был отчаяться и сбежать. Но все изменил подслушанный им разговор между Аунком и атаманом шайки, кряжистым стариком по кличке Матерый.

Был конец Серого месяца. Холодный ветер загнал разбойников в сарай, уцелевший на разоренном и заброшенном крестьянском подворье. Разбойники на скорую руку починили крышу, развели на земляном полу костер — получилось сносное убежище от непогоды. Дюжина парней, сбившись в кучу, храпела у догорающего костра. Орешек, закутавшись в плащ, лежал у дверей сарая. Услышав за порогом голоса, он вскинулся было, но успокоился и затих, узнав атамана.

— А я сказал — пойдет! — долетело до парня. — Лопает из общего котла, а проку от него, как от телеги без колес. Завтра скажу Барсуку и Коренастому, чтоб взяли его с собой.

— Нет, — мрачно бросил в ответ Аунк.

Орешек уже понимал, почему учитель был так замкнут и немногословен с разбойниками: он презирал их всей душой. А заодно и себя — за то, что якшается с подобным сбродом.

— Как это — нет? — оскорбился Матерый. — Кто здесь атаман? Может, я?

— Ты, — равнодушно согласился Аунк. — Но мой ученик никуда не пойдет.

— Да что ты с ним нянчишься, сожри его Бездна? Он что, с головы до ног из золота, гаденыш этот?

На этот раз Аунк снизошел до объяснений:

— Во-первых, у мальчишки нет времени на вашу грязную и грошовую работенку. Знаешь ведь, что я умру через полтора года, предсказано мне так. За это время он должен научиться тому, что другой постигает лет за семь-восемь. Во-вторых, его могут убить. Случайная стрела — и все мои труды к Хозяйке Зла в болото. В-третьих, это не простой мальчишка. Это великий талант, встречу с которым подарили мне боги. Я просто показываю ему то, что другие берут ценой многомесячных изматывающих упражнений. А он это легко повторяет и быстро усваивает. Вижу, ему суждено во всем превзойти меня. То, что я добывал потом и кровью, он запоминает, чуть ли не играя. Уверен — в прошлой жизни он был прославленным воином... только, наверное, большим злодеем, раз то, что уцелело от его души, досталось рабу. А теперь он вспоминает все, что знал когда-то...

Орешек высунул нос из-под плаща. Слова учителя поразили его, хотя, по чести говоря, согласиться с ними он не мог. Ничего себе «играя»! От этих тренировочек волком выть хочется!

Атаман молчал — видимо, не ожидал от неразговорчивого Аунка такой тирады.

— Ладно, — прежним, презрительным тоном бросил Аунк. — Никуда он не пойдет. Ни завтра, ни послезавтра. А вздумаешь нам грозить... Ты, Матерый, сам знаешь, что если я захочу уложить весь твой отряд на погребальный костер, остановка будет за одним: где я столько дров возьму?

— Да что ты сразу обижаться! — вскинулся атаман. — Не хочешь — не надо, пусть парень обучается мечу. В горячий денек, когда стражники прижмут, нам не вредно будет иметь рядом такого бойца, как ты!..

Над головой трижды бухнул колокол. Полночь. Орешек очнулся от мучительной дремоты, сотканной из воспоминаний, и остановил взгляд на черной потолочной балке. Нет, не принесло пользы Матерому и его шайке великое искусство Аунка во время облавы двое суток назад...

Крики, лай собак, топот копыт, ржание... оседающий на траву Аунк с двумя стрелами в животе... и он, Орешек, пытается оттащить учителя поглубже в заросли, укрыть от погони...

Не было меж учеником и учителем особой теплоты. Орешек понимал, что для Аунка он — лишь глина, из которой тот хотел вылепить лучшее свое произведение. И все же в тот миг дороже всего на свете была для него жизнь наставника, бившаяся слабой жилкой на виске.

Аунк умирал тяжело, бредил, говорил о прекрасном городе у моря, который ждет своего короля... а потом открыл глаза и твердо, четко произнес:

— Черная птица!

И такая была в его голосе тоска, что Орешек невольно вскинул взгляд в небо — не кружится ли там что-то черное, мрачное, крылатое...

Когда он опустил глаза, Аунк Клинок был уже мертв...

Нет, Орешек не кинулся бежать, хотя голоса врагов приближались. На такую подлость по отношению к учителю он не был способен. Заставил себя дождаться момента, когда первый стражник вынырнул из зарослей, и лишь тогда метнулся прочь, заметив краем глаза, что преследователь задержался над мертвым телом.

Хвала богам! Аунк не останется в кустах на поживу птицам и мелкому зверью. Великий Грайан никому не отказывает в последнем обряде. Раб, нищий, преступник — каждый завершает свой путь среди языков пламени, под молитвы жрецов, под ритуальную фразу: «Спасибо за то, что ты жил!»

Ужасна участь того, чье тело не принял честный погребальный огонь: душа не найдет дорогу в Бездну. Незримой голодной крысой будет она шнырять меж мирами, не находя нового воплощения, но и не исчезая, страдая так, как ни один живой человек никогда не страдал, мучаясь так, как не мучаются души в Бездне, и пытка эта будет длиться до тех пор, пока стоит мир и правят им боги...

Вей-о-о! Но разве именно это не грозит ему, Орешку?

Парень вскинулся на кровати, безумным взглядом всматриваясь во тьму.

Есть два преступления, за которые грозит беспощадная кара — и тело злодея не предается огню.

И одно из этих преступлений он, Орешек, как раз сейчас совершает!

Нет, об этом и думать жутко... «Чего не можешь изменить, о том не скули!» — учил когда-то мальчика веселый город Аршмир.

Орешек вновь опустил голову на подушку. Лучше вспомнить что-нибудь хорошее, вселяющее в сердце бодрость. Например, свой первый Поединок Мастерства...

Это было в последний, сороковой день Первотравного месяца. Аунк сказал, что Орешка уже можно выставить против неплохого противника и что сам он, Аунк, рискнет поставить на ученика пару медяков. В устах скупого на похвалу учителя то было высокой оценкой, тем более что Орешек стороной узнал, что поставил на него Аунк не «пару медяков», а пятнадцать золотых — сумму весьма и весьма солидную.

Поединки были разрешены только лицам благородной крови и только для выяснения вопросов чести. Но ни один из законов Великого Грайана не нарушался так часто и повсеместно, как этот. Рядом с Поединками Чести нагло, почти на таясь, существовали Поединки Мастерства. В дни схваток, особенно если бились известные мастера, большие деньги переходили из рук в руки. И когда толпа собралась на заднем дворе трактира «Рыжий пес», Орешек был уверен — стражники не заявятся туда, чтобы прервать бой. Анмир, Спокойный Город, не любил неприятностей, а если они все же случались — старался их не замечать.

«Задний двор» — это, конечно, звучало слишком скромно. Хозяин таверны специально купил и снес несколько бедняцких хибар возле «Рыжего пса», и теперь в его распоряжении было огороженное забором поле, которое, даже за вычетом налогов и поборов, приносило своему владельцу больший доход, чем такой же клочок земли — какому-нибудь бедолаге-крестьянину.

Орешку по жребию достался опытный противник — плечистый, длиннорукий Нурдек Черный Дятел из разорившегося Рода Саринес, бывалый наемник. В городе у Нурдека было много друзей и почитателей, поэтому воина встретили восторженными воплями, которые слышны были, вероятно, даже во Дворце Хранителя Анмира. Под рев толпы боец сбросил рубаху, бугры мышц заходили под смуглой кожей.

Орешек по вполне понятным причинам рубаху не снял, хотя солнце жарило не по-весеннему. Его не приветствовал никто из горожан, пришедших поглазеть на очередной триумф своего любимца и сожалевших, что жребий поставил его в пару с зеленым юнцом.

Зато вокруг Орешка стеной встали разбойники. Кто предлагал ему глотнуть вина из фляги, кто сообщал подслушанные сведения о противнике, кто просто ободряюще хлопал по спине. Орешек понимал, что парни по совету Аунка поставили на него и теперь волнуются за свои деньги, но все же приятно было чувствовать себя персоной важной и уважаемой...

Обнажив клинки, бойцы заскользили по утоптанной земле. Зрители смолкли, боясь упустить хоть звук. Начало поединка называлось «юнтивар» — «ненанесенный удар». По традиции противники осыпали друг друга насмешками и оскорблениями. Обряд преследовал две цели: во-первых, вывести соперника из равновесия (злость — плохой советчик в бою); во-вторых, отвлечь его мысли от предстоящего поединка. Во время юнтивара принято было сохранять хладнокровие, избегать площадной брани и не опускаться до отрицания того, в чем обвинил тебя противник.

Словесный поединок начал Нурдек. Он кружил, стараясь повернуться спиной к солнцу, и беседовал со зрителями. Орешка он игнорировал.

— Дожил! — жаловался он. — Докатился! Жребий жребием, но согласиться на драку с учеником, которому только-только растолковали, как приветствовать противника!.. А ведь я участвовал в двух кампаниях на Проклятых островах, моя выучка не имеет цены!..

— Точно! — подтвердил Орешек. — Не имеет. Никакой.

Нурдек и взгляда в его сторону не бросил. Но когда Орешек пробы ради сделал выпад, на пути его меча встал клинок противника в безупречной оборонительной позиции «левый щит». Орешек без огорчения отступил: спешить некуда, это еще не бой, а так, взаимное развлечение...