Голосовкер Яков Эммануилович
      Сказания о Титанах
      В книге собраны древнегреческие сказания, относящиеся к древнейшему мифотворческому периоду: сказание о титане Атланте, кентавре Хироне, титаниде Горгоне Медузе и Сыне Золотого дождя, и др. Они отражают события, происходившие, согласно мифологии, в момент перехода власти от титанов Уранидов к обитателям Олимпа богам Кронидам.
      Рассчитана на широкий круг читателей.
      ОТ АВТОРА
      Древнеэллинские сказания о мире титанов, титанических народов и великанов как цельные, законченные фабулы не дошли до нас ни в форме поэтических произведений, ни в прозаическом изложении. Однако у множества древних авторов -- поэтов и ученых -- на протяжении полуторатысячелетней разработки мифологических сюжетов в античном мире сохранилось немало отрывочных упоминаний и намеков, связанных с этими сказаниями, исчезнувшими еще в эпоху расцвета Эллады.
      Издавна занимали меня сюжетные связи этих уцелевших осколков мифологического наследия древних эллинов о мире титанов и приемы построения античных мифов, но только годы спустя созрел замысел восстановить и выразить в литературно-художественной форме утраченные сказания, отражающие самое раннее детство творческой мысли эллинов.
      Наивные, грандиозные и даже, при всей своей чудовищности, трогательные образы их титанического мира, залитого отсветом мечты о золотом веке человечества, не могут не пленять воображение не только юного, но и более зрелого поколения.
      Сказания о титанах служат как бы вступлением ко всему эпическому наследию древнеэллинского мира с его героической мифологией. Самые великие мысли человечества, возникшие в воображении поэта при первых лучах познания природы и взаимоотношения людей, самые потрясающие душу чувства были запечатлены в этих сказаниях с такой необычайной мощью и образностью, на которую способно только воображение в эпоху самой ранней поэзии, когда воображением познают и когда оно в образах мифа предвосхищает идеи и открытия грядущей науки.
      Из этого круга сказаний о титанах Эсхил извлек свой образ Прометея -Зевсоборца.
      Воссоздавая древние мифы, автор не стремился реставрировать стиль и форму исчезнувших эпических сказаний. Автором руководило желание передать самый дух и образы мифотворческой античной поэзии с наибольшей пластичностью и внушить читателям любовь к этим огромным, титаническим людям с их стихийными чувствами и первыми большими, столь человеческими печалями среди радостного олимпийского мира.
      Иногда от этих сказаний веет сказочными трагедиями, как от большинства мифов, но их трагизм не удручает читателя, а пленяет и радует, подобно трагизму грозовой тучи, разрешающемуся дождем и радостным вздохом природы и людей. Самое темное в этом сказочном титаническом мире должно быть проникнуто полным светом жизни, самое уродливое должно восхищать своей возвышенностью.
      Сказочнику-реставратору вряд ли остается другой путь для возрождения давно утраченных старинных поведений.
      Фабула сказаний о титанах развивается главным образом на фоне борьбы старшего поколения богов -- бессмертных титанов Уранидов с младшим поколением богов -- Кронидами. Предание объединило события их длительной борьбы в сказание о великой битве между богами и титанами в Титаномахию. Она включалась в древние стихотворные космогонии и теогонии -- в эпические произведения о происхождении мира космоса и богов. От нее сохранился только перечень имен титанов с краткими и глухими упоминаниями о судьбе некоторых из них после победы богов Кронидов.
      Отдельные намеки на эпизоды борьбы богов и титанов мы находим в различных мифах, связанных с героями-полубогами,-- например, с Персеем, Гераклом и др.
      Центральной фигурой, вокруг которой объединены титаны, является Крон.
      Центральной фигурой круга Кронидов является сын Крона -- молниевержец Зевс. Но в "Сказаниях о титанах", составляющих эту книгу, их взаимная борьба уже позади. Крон низвергнут в тартар. Над всем и всеми-- владычество Зевса. Однако Зевс здесь еще не гомеров олимпиец, отец богов и людей. Его одухотворение начнется позднее. Пока он только грозен и страшен и всех превосходит мощью, ибо в его руке перун-молниемет.
      Наступило господство Олимпийского пантеона. Перед нами открываются грозные страницы предания об участи побежденных титанов. В далекой мгле предания среди смутной для нас массы титанов выступают могучие образы и звучат безобразные величественные имена. Они боги в борьбе с богами. О них помнят, но дела их забыты. Их бессмертие становится столь же смутным, как смутны самые массы титанов. В их именах еще скрытно бушуют стихии. У иных из них страшные облики -- необъемные, неизъяснимые. В них моря, пучины, бури и вихри, грозовые тучи, светила. В их ряды ворвались ужасающие хтонические, подземные, существа, все чудовищное недр земли, пропастей и дебрей.
      И сами титаны, былые боги, превращаются нередко в сказочных людоедов-драконов, полузверей-полуптиц-полузмей, порой с девичьими головами, невиданной красоты и свирепости.
      И тут же, рядом с титанами, возникают новые исполины, дети Земли -змееногие человекообразные существа -- гиганты.
      Титаническое и гигантическое переплетается, хотя гиганты смертны, а титаны бессмертны. Они вовлекают в свой круг создания, рожденные Ночью и Хаосом: мрачные образы подземных демонов наряду с иносказательными фигурами космоса -- и весь этот чудовищный, кошмарный мир фантазии и умозрения прикрывается наименованием: дети Земли, титаны. И мы уже не знаем, что в этом фантастическом мире -- стихийное, звериное, и что -- благое, человеческое: где перед нами действительно титаны.
      Длительное поэтическое существование их смутных образов и имен, исчезновение древнейших сказаний о титанах как о богах, и возникновение новых поэтических сказаний, связанных уже с господством Олимпийского пантеона, спутало и сместило ранние и более поздние образы титанов и смысл всего титанического мира, изменившегося до неузнаваемости.
      Былые эпические образы благих титанов исчезли -- они замещены в мифах Гомерова эпоса образами уродливыми и ужасающими, сохранившими порой только их прежние имена. Древние эллины периода господства Олимпийского пантеона перестали узнавать в этих чудовищах -- Медузе, Ехидне, Скилле, Ладоне -былых прекрасных титанов или потомство титанов, до того позабыли в Элладе о древнем мире благих титанов -- богов, подобных Прометею, и об их печальной судьбе.
      Даже поэты-трагики V века до новой эры часто не отличали титанов от гигантов.
      Титаны перестали быть бессмертными. Хотя строгие очертания богов Олимпа, запечатленные поэзией и ваянием, возвращают впоследствии иным из титанов утраченный ими прекрасный человеческий облик, столь же божественный, как и образ самих богов Олимпа, но лишенный определенного характера, титанизма,-- однако древний мифологический эпос все-таки шел своим путем: от титанов-богов к титанам-чудовищам.
      Мир под властью олимпийцев надо было очистить от чудовищ. И тогда боги порождают смертных героев-полубогов, чтобы уничтожить эти исчадия Земли, эти Пелории-чудовища, остатки былого титанического мира.
      И только теперь, в сказке, мы восстанавливаем из осколков предания былое титаническое существование Уранидов, воссоздавая их первоначальный прекрасный, человеческий, прометеев образ в отблеске представлений о золотом веке на земле, и возвращаем им право на благородное наименование титаны.
      ПРЕДВАРЕНИЕ
      Когда Гея-Земля и Уран-Небо познали друг друга, Гея родила сперва Сторуких -- исполинов чудовищной силы, но лишенных гармонии. Как у Вихрей и водных Пучин, было у каждого из них по сто во все стороны стремительно вращающихся рук и по пятьдесят голов. Устрашенный их образом и мощью. Уран вверг их обратно в недра матери-Земли, в ее многоплодное чрево. Они осели в глубинах морей и бездн тартара.
      Вслед за сторукими родила Гея-Земля новых исполинов -Одноглазов-Киклопов, солнечных и громовых. Высоко в небе сверкал их круглый огненный глаз посреди покатого лба, свой подземный огонь превращая в небесное сияние. Их руки опускались молотами, оглушая землю и небо, и тогда колебались вершины гор и земля сотрясалась. Но и Киклопов вверг Уран обратно в недра матери-Земли, устрашенный их мощью. Тогда горы, груди Земли, выкормили новое племя -- Великанов. Тяжкой каменной поступью зашагали по земле Людогоры-великаны, головами касаясь облаков. Но порой не могли они поднять тяжкую ступню и, оставаясь на месте, окаменевали.
      Гея-Земля страдала от нескончаемых родовых мук и от жестокости Урана, ввергавшего рожденных от него детей обратно в материнскую утробу, потому что знал Уран-Небо от вещей Геи-Земли, что будет свергнут одним из своих сыновей. Наконец родила Гея счастливое племя -- Титанов. По имени их отца, Урана, предание именует перворожденных титанов Уранидами.
      Титаны, дети Земли, были бессмертны. Одни из них носились бурями и грозами по воздуху или веяли ласковыми ветрами. Другие радовали землю и небо сиянием своих солнечных, лунных и звездных лучей, которые исходили из их огненной крови. Третьи, водяные титаны, владели морями, озерами, реками и ключами. В лесах жили лесные титаны, в горах -- горные.
      Неистово-стихийно проявлялись изначально их чувства и воля. Их образ был человекоподобен и прекрасен, исполнен той дикой гармонии, какою поражает наш взор далекий горный пейзаж или волнующееся море. И были среди них мужи-титаны и жены-титаниды.
      Никто не знает их первоначального числа. Предание об этом умалчивает. Но оно сохранило имена самых могучих из перворожденных титанов, которых стали именовать вождями, когда у титанов появились враги -- боги Крониды и когда между титанами Уранидами и богами Кронидами вспыхнула борьба за власть над миром.
      Всех древнее титан Океан и Тефида, жена Океана. Они жили в Мировой реке-океане, опоясывающей землю, и остались ее владыками даже тогда, когда мир попал в руки богов.
      О прочих перворожденных титанах наши сведения смутны и скудны: о морских титанах Форкии и Тазманте, о пучине Кето, о горном Кое и горном Крии, о солнечном Гиперионе и вольнолюбивом Япете. Были среди них и титаниды: все помнящая Мнемосина, сама справедливость Фемида, земная Рея, небесная Тейа и яркая Феба.
      Всех человекоподобнее был вольнолюбивый титан Япет, но и всех мятежнее и непримиримее в борьбе. Такими были и его три сына, япетиды: сверхмогучий Менэтий, Прометей-Промыслитель, знающий тайны Судеб-Мойр и думы матери-Земли, и Атлант.
      Стало множиться племя титанов. В Мировой реке-океане от титана Океана и Тефиды родились бессмертные красавицы океаниды. Сколько валов видит глаз в дали океана, столько было и океанид. И любили их титаны и боги. В морях от правдолюбивого титана Нерея родились морские девы нереиды -- все сереброногие. Сколько их было, не счесть: сто -- не сто, десять -- не десять, а как засеребрятся на море, досчитаешь до полета и рукой махнешь: море...
      Солнечный Гиперион породил от небесной Тейи Гелия-Солнце, и Селену-Луну, и Эос-Зарю. А титан горный Крий породил звездного Астрея. И уже от Астрея Эос-Заря родила звездных титанов.
      Так размножились титаны, что уже появились на земле титанические благие народы -- островные, лесные, горные, степные, порою диковинные по образу, одаренные от природы мудростью, вольные и правдолюбивые: блаженные феаки и кентавры, древолюди-лапиты и дриопы, амазонки и другие народы титановой крови.
      Из всех перворожденных титанов самым младшим был Крон, любимец Геи-Земли. Не стерпела мать-Земля мук рождения и тяжести ввергнутых Ураном обратно в ее чрево рожденных ею исполинов, создала она тогда в недрах своих адамант -- металл пожелезнее железа и потверже алмаза, сделала из него серп и взмолилась к своим сыновьям -- перворожденным титанам, чтобы освободили ее от свирепой власти Урана.
      И внял ее мольбе титан Крон. Принял он от Геи волшебный адамантовый серп и, подкравшись к Урану, лишил его ударом серпа деторождающей силы.
      Радостно вздохнула Гея. Вышли снова на свет из ее материнского чрева Сторукие и Киклопы. Главой мира и титанов стал Крон. Но и новый владыка мира устрашился мощи Сторуких и Киклопов. И когда сковали Киклопы адамантовые цепи, наложил он эти цепи на самих Киклопов и на Сторуких и снова сверг их в тартар.
      Говорит предание, будто тогда, в царствование Крона, наступил на земле золотой век -- век блаженства детей Земли.
      Женой Крона была перворожденная титанида -- Рея.
      Стала Рея рождать детей от Крона. Но, опасаясь участи Урана -- утраты власти, ревниво следил Крон за рождением детей и, как только рождался юный бог, сын или дочь, тотчас поглощал новорожденного. Но все в мире изменилось, когда Рея родила третьего, самого младшего из сыновей, Зевса, и тайно выпестовала его, обманув Крона.
      Говорит предание устами поклонников Олимпа:
      Как крив был серп, так криводушен был Крон. Кривыми путями пришел он к власти. Но Зевс был властительно-умен. И когда вырос в тайном убежище и стал могуч, решил он овладеть миром и покорить титанов Уранидов. Но сперва дал он Крону волшебное зелье, и Крон вырыгнул проглоченных им детей -- богов Кронидов: братьев Зевса -- Посейдона и Аида -- и его сестер.
      По совету Геи -- она всем мать и советчица -- первыми вывел Зевс из тартара Киклопов, подземных ковачей, и благодарные Киклопы выковали Зевсу громовой перун-молниемет, Посейдону -- трезубец, холодную молнию, и Аиду -шапку-невидимку.
      Стали сильны боги. И возгорелась Титаномахия -- великая борьба титанов и богов, Уранидов с Кронидами.
      Титаны Ураниды боролись за свою титанову вольность и свою титанову правду, Крониды -- за власть над миром.
      Долго длилась эта борьба, и не одолел бы Зевс титанов, если бы не вывел из тартара Сторуких.
      Близ древней Фтии, в горной Фессалии, где протекает бурный Сперхей, меж Офридским хребтом и Олимпом разыгралась мировая битва. Титаны стали на отрогах Офриды, Крониды -- на многовершинном Олимпе.
      Бесхитростность погубила титанов. Они поплатились за свою простоту чувств, прямолинейную честность и гордость, за веру в прямую силу. Они пренебрегали лукавством ума -- лукавство претило их гордости. Они пренебрегали силой мысли, овладевшей оружием. Коварство было непонятно их правде.
      Исход битвы решили Сторукие и молнии Киклопов. Взвились тьмы рук-вихрей. С такой быстротой устремились, будто само бегущее время помогало Кронидам. Полетели в титанов тучи исполинских глыб и жгучие молнии. В глубины тартара были свергнуты самые могучие из перворожденных титанов-вождей, и рассказывает предание, будто дальновидный новый властитель мира поставил над ними стражами Сторуких, чтобы избавить богов от опасной мощи своих союзников-исполинов.
      Над миром воцарились Олимпийцы.
      Но не завершилась борьба великой битвой. Еще долгие века все новых и новых не покорившихся Крониду одиноких грозных титанов низвергали в тартар молнии Зевса и солнечные стрелы его сына -- Солнцебога Аполлона. А других отверженных титанов, утративших бессмертие, истребили полубоги-герои.
      Об их участи повествуют сказания этой книги.
      * ЧАСТЬ 1. СКАЗАНИЕ О ТИТАНЕ АТЛАНТЕ И О СЧАСТЛИВОЙ АРКАДИИ *
      В те далекие времена, когда мудрость еще не была седой, а была юной, как раннее утро, жил могучей жизнью в Счастливой Аркадии титан-исполин -брат Прометея Атлант. Было ему тысяча лет или еще и еще тысяча, о том не знали ни боги, ни люди. Годы и века скользили по нем, словно мимо него, а он оставался в расцвете сил, бессмертный, как каменная гора.
      Опаленный молниями, пребывал во мраке тартара[1] низвергнутый туда его отец, титан Япет. И, как все сыновья Япета, знал Атлант больше, чем другие титаны, и больше, чем того желали победители Крониды, боги Олимпа.
      Но не любят боги тех, кто хочет быть мудрее богов.
      Высоки Аркадские горы. Каменной грядой опоясали они Счастливую Аркадию, отделив ее от угрюмо-бурных морей и печальных долин. И всех выше поднималась среди Аркадских гор Чудо-гора. И впрямь, не гора, а чудо!
      На той Чудо-горе и жили титан-исполин Атлант и его семь дочерей титанид, по имени их матери, красавицы Плеоны, прозванных Плеядами -звездными девушками.
      Да и чем Плеяды не звездные девушки! Разве есть еще где-нибудь на земле такие сияющие девушки-титаниды, как на Чудо-горе, под небом Счастливой Аркадии! И пусть будут у них дети полубоги или боги, на небе или на земле,-они все те же Плеяды, звездные девушки.
      Был счастлив титан Атлант, так счастлив, что, бывало, говорили меж собой пастухи далеко за хребтом Тайгета:
      -- Есть на Чудо-горе невиданный сад, не доступный для смертных. Перед входом в сад стоит великан, счастливый Атлант, и на поднятых руках держит небо.
      А когда в полдень чудно сверкали каменные горы, говорили меж собой пастухи:
      -- Плеону встречает счастливый Атлант у небесной дороги.
      А когда наступал вечер и зажигались первые звезды, говорили меж собой пастухи:
      -- К счастливому Атланту, выйдя из моря, прошла через горы сияющая Айфра.
      Такое прозвище дали Плеоне пастухи.
      Семь дочерей у Атланта, семь Плеяд: шесть веселых, а седьмая, Меропа, невеселая. Веселых любили бессмертные боги Олимпа, а невеселая, Меропа, полюбила титана Сизифа.
      О, и сметлив же Сизиф! И смел умом. Не то что с богами -- с самой Мойрой-Судьбой мог бы поспорить. Сам хотел быть ковачом своей судьбы. И за смелый ум полюбил Сизифа мудрый Атлант. Но и Сизифа не любили боги и таили коварные замыслы. И, как оно часто бывает при борьбе с коварным врагом, научился и Сизиф коварству: стал лукавейшим из лукавых. Поэтому много небылиц, как птицы на ягоды, налетело на жизнь Сизифа и поклевало правду о нем.
      Говорила одна птица-небылица, будто был смертен Сизиф и будто до того стыдилась Меропа своей любви к смертному, что, бывало, чуть станут играть сестры Плеяды в мерцание звездных огоньков, перебегая по исполинским елям, уходила Меропа из хоровода сестер, садилась одна над глубоким ущельем Киллены и окутывала лицо, словно шалью, туманом.
      Знал Сизиф о стыде Меропы, видел, как тускнеет она от смущения, что он смертен, и задумал Сизиф перехитрить Смерть. И когда повстречался со Смертью, обманул ее, хитрец, умудрившись прожить две жизни. Вот каков был Сизиф! Уравнял себя с бессмертными богами.
      Долго смеялся Атлант в Счастливой Аркадии над хитростью Сизифа. Еще дольше смеялись боги Олимпа и, смеясь, даровали Сизифу бессмертие, да только не в жизни живой, а в жизни мертвой[2] -- в тартаре: вечную казнь бесцельным трудом. По отвесному скату катил он в гору огромный камень -- не камень, а солнце, не в гору, а в небо, но у самой вершины той горы до неба камень-солнце срывался и летел стремглав к подножию горы. И вновь катил его Сизиф в гору, будто солнце на купол неба.
      И осталась смутной плеяда Меропа, навсегда устыдившись мира.
      Так рассказывали века спустя о любви Меропы и Сизифа. Но бессмертен был титан Сизиф. Потому-то и вечною казнью казнили его боги в тартаре.
      Был счастлив Атлант и так огромно-могуч, что, бывало, поднимал он руки к небу, мыл их в облаках, пуская облачные барашки, словно мыльную пену, и говорил, смеясь:
      -- Руки мои, руки, руки титана, так бы вами я все небо поднял над моей Чудо-горой и Аркадией!..
      Слышали слова Атланта другие титаны и радовались. Но слышали их и боги Крониды. И лучше всех услышала их богиня Гера с ее бурным титановым сердцем -- сердцем Уранидов.
      Самовластна богиня. Не боролась Гера с титанами. Не участвовала в великих битвах Уранидов с Кронидами. На дне Мировой реки, у праотца Океана, укрывалась в дни свержения титанов. И хотя была из рода Кронидов, враждовала с Зевсом и ревнивым глазом властительницы смотрела на его благосклонность к Плеядам.
      Зачем хочет Кронид иметь от них сыновей? Что таит от нее? Неужели задумал сделать Геру безвластной? Так пусть же безвластным станет он сам!
      Знала Гера о том, что были у Атланта еще пять других дочерей -- Гиады. Прозывали их Плачущими. Не жили Гиады на Чудо-горе -- уходили в страны дождей и туманов, чтобы вместе с дождями оплакивать юношу Гиада. Растерзало юношу чудовище. Так ли, не так ли, но исходили по нем сестры Гиады от печали слезами.
      -- Ох, и доплачетесь вы! -- бурчали им старые тучи. Потому и говорила Гера коварно богам:
      -- Что за дочери у Атланта? Одни -- смеющиеся: Плеяды, а другие -плачущие: Гиады. Смеющихся утешают боги: от них богам утеха. Но никто из богов не утешит плачущих. Или так оно у бессмертных? Вот у смертных иначе: там смеху ни к чему утешение -- утешают только печалящихся. Попробуйте-ка и вы, боги, утешать печалящихся.
      Говорила и сама усмехалась в душе, скосив глаза на Кронида.
      А Кронид уже на Киллене, в Аркадии, любуется веселой игрой Плеяд, любуется Майей, Электрой, Тайгетой... Что-то слишком долго любуется Зевс веселыми титанидами с Чудо-горы.
      Да проведал ли об этом Атлант?
      Знает Гера: отважен и непреклонен Атлант -- не примирился он с Зевсом. Прометея-Промыслителя, сына Япета, приковал Зевс к скале Кавказа. Потому-то и ушел Атлант из-под власти миродержателя на свою Чудо-гору.
      Как солнце, всевидящим мог бы быть Атлант. Но не захотел он все видеть. Закрыл глаза на мир Кронидов и только видел свою Чудо-гору, да юных титанов, да своих веселых Плеяд-титанид.
      Все видеть мог бы Атлант, но предвидеть, как Прометей, не мог.
      Говорила Плеона Атланту:
      -- Опасно не видеть мира.
      И умел же Атлант ответить Плеоне:
      -- Моя Чудо-гора и есть мой мир. Не хочу я иного мира. Нет конца чуду жизни. Здесь, на Чудо-горе, открыты мне все чудеса. Все здесь узнает Атлант.
      Но не знал Атлант, что замыслил Кронид приманить Плеяд в небо, поближе к жилищам богов, похитить их из Счастливой Аркадии. А что замыслит всевластный бог, то он и выполнит.
      Уже гремит на Олимпе грозное слово Кронида. А по правую руку Кронида богиня Дика-Правда сидит.
      -- Что задумал Атлант-кознодей, Япетово семя! Всезнающим быть захотел, мне -- соперником? Захотел глубину моря жизни познать и грядущее видеть? Криводушен Атлант, весь в замыслах темных. Не Атлант ли поднял титанов на Диониса, бога-ребенка? Растерзали бога-ребенка титаны. Не Атлант ли держит звездных Плеяд в плену на своей темнице-горе? Не Атлант ли нарушил заветы богов -- рассказал титану Асопу, кто похитил его дочь, речную нимфу Эгину? Что задумал теперь горный отшельник! На Кронида руки поднять? Будут бедра в плечах у негоБудут руки в бедрах его! Станет он Горой-Человеком. Придет герой, окаменит тебя -- и будешь ты, Гора-Человек, камнем-горой!
      Но не знал прямодушно-мудрый Атлант о своих винах перед миром на своей Чудо-горе. Не знал, что жизнь прожить на Чудо-горе -- уже вина перед богами.
      Гремит грозное слово Кронида. А по правую руку Кронида богиня Дика-Правда сидит.
      Услышала Гера грозное слово, унеслась с Олимпа, кличет зовом титановым Атланта. Опустилась к нему на дремучей Горе Вепрей -- Эриманфе. Сказала:
      -- Береги Плеяд, Атлант! -- И ударила об землю рукой -- так ударила, что гул от удара докатился до самого тартара, где под стражей Сторуких томились в оковах низверженные титаны Ураниды. Поклялась Уранидами Гера, что слова ее непреложны; их призвала в свидетели.
      Еще не было такого случая, чтобы Крониды клялись подземными Уранидами.
      Ничего больше не открыла Гера Атланту. Не могут боги открывать тайны других богов. Но не внял Атлант голосу Геры.
      Что ему. Атланту, оберегать Плеяд! От кого? Как сказать вольным титанидам. "Не уходите за Чудо-гору"? Да и удержишь ли звездных девушек! Уйдут, убегут... Не хочет Атлант темных тревог: не залетают Керы-Беды на Чудо-гору. На то она и Чудо-гора. Не покинет Атлант своей Чудо-горы для темных тревог.
      И все же закружились Беды-тревоги вокруг Чудо-горы. Омрачилось счастье Атланта. Припомнил титан: как-то с высокого места окликнул он титана коринфской горы Эпопы, где живут солнечные титаны Гелиады, и видит: влечет Зевс-похититель кого-то к морю. Ударило молотом в сердце титана. Прянул он с Чудо-горы на Эпопу и узнал в добыче Кронида речную нимфу Асопиду Эгину. Тут забрел к нему на Чудо-гору престарелый водяной Асоп спросить Атланта, не видал ли он где Эгину? Не пошел титан против титановой правды, открыл Атлант Асопу, кто похитил речную нимфу.
      Не забудет ему Кронид, похититель Эгины, этой правды.
      Был у Геры, некогда аргосской владычицы, верный страж, тысячеглазый Аргус Панопт, из рода титанов.
      Как узнала Гера, что плеяда Майя родила на Киллене Зевсу Гермия-бога и что ночью похитит Зевс Плеяд-титанид, послала тотчас к Атланту на Чудо-гору тысячеглазого Аргуса. Любому титану доступна Чудо-гора. Не открыла Гера Аргусу всей своей думы. Только сказала:
      -- Возмути, Аргус, сердце Атланта. Замани его глазами на небо.
      Знала Гера: чуть взойдет Атлант на Олимп и увидят друг друга титан и Кронид, вспыхнет тотчас нежданная битва. Одолеет Зевса титан -- быть тогда Гере владычицей мира. Не возьмет верх,-- ну что ж! -- полюбуется богиня битвой.
      Объявился тысячеглазый Аргус на Чудо-горе. Там, на Чудо-горе, Аргус как дома. Взглянул на Атланта тысячами глаз -- так взглянул, будто все звездное небо заглянуло в душу Атланта и замерцало в ней чудно. А глаза все глядят да глядят на титана, входят в него лучами, завораживают, манят... И такую тоску по звездам заронили в Атланте, и такую отвагу, что рванулось сердце титана -- взбежать ка небо, сорвать с него цветы-звезды и усеять ими Чудо-гору, и руки, и грудь, и ноги...
      Не для одних же богов цветы-звезды небесные!
      И забыл Атлант, что звезды тоже боги. И забыл Атлант, что на Чудо-горе в звезды играют Плеяды и что все звездное небо сверкает над Чудо-горою. Заворожил Аргус Атланта. А раз что захотелось титану, так уж ничем не удержишь -- добудет титан звезды с неба.
      Но не даст ему Кронид унести небесные звезды на Чудо-гору. Оставит их Кронид миру богов. Задумался титан...
      И шепнул тут Атланту Аргус:
      -- Береги Плеяд. Похитит их в эту ночь Всевластный Похититель.
      Тогда поднял Атлант руки к небу, кликнул клич, созывая юных титанов: пусть кинутся с ним на Олимп.
      К Мировой реке-океану, в мир мертвой жизни ушли древние могучие титаны. Туда их изгнали Крониды. Не осталось их в жизни живой. Но в Счастливой Аркадии и вокруг -- на горе Тайгете и Эпопе -- еще жили их дети: не драконы, не звери-чудовища, а создания, как боги, прекрасные и сильные титановой правдой[3].
      Вышли на клич Атланта титаны гор, и титаны рек, и титаны лесов один за другим. И стало их трое, и стало их пятеро, и стало их десятеро. Десять титанов! Чего только не свершат в мире десять титанов! Устремились юноши-титаны вслед за Атлантом на Олимп, чтобы с Олимпа взбежать на небо.
      Но уже ждал их взгремевший Кронид с перуном в руке. И на самых вершинах Олимпа, где богиня облаков Нефела пасла стада облачных коров, встретились бог и титан.
      Один на один вышли в бой Атлант и Зевс. А другие юноши-титаны столкнулись с другими богами у стремнин и отрогов Олимпа.
      Рванулись руки Атланта к Крониду, хотят обхватить его мощь, с громами, с огнями-трезубцами, с грозовой главой, с эгидой-страшилищем, как тучи косматой. Обхватят его титановы руки -- не выпустят: зажмут, как стены ущелья зажимают Вихрь-Ураган. Тогда бесись не бесись, завывай, рви, разворачивай глыбы, раскалывай скалы огнями-копьями, взрывай воздух -- не вырваться: задохнется в ущелье Вихрь-Ураган.
      Метнул Зевс молнии из огнемета-перуна. Ловит Атлант их тройные жала руками. Что ему молнии! Мало ли плясуний-зарниц ловил титан в юности веселыми руками, играя ими, как играют бликами дети. Но не зарницы злые молнии Зевса -- жгут они и пронзают, опалили ладони и пальцы титана.
      Молнию за молнией мечет Зевс. Позади Зевса Пегас, крылатый конь-молниевик. Сбросит конь-молниевик груз молний и летит на крыльях-вихрях к Лемносу, в подземную кузницу Киклопов, за новым запасом раскаленных жал. Куют кузнецы-Киклопы молнии Зевсу.
      Молнию за молнией, злые трезубцы мечет в противника Зевс. Уже от плеча до запястья в сквозных ранах руки Атланта, будто не руки они, а соты на полнеба, ограбленные огненными осами.
      Уже пронзают те осы плечи и грудь титана. Впиваются в бедра, в бессмертные мышцы черными язвами. И у каждой мышцы свой голос, живой. Стонет, кричит мышца от боли, просит у титана пощады: "Мне больно, Атлант!"
      Но не сдастся, не отступит титан, весь в огне и дыму. Ухватить хочет Зевса руками. Да руки ли это?..
      Обуглилось тело Атланта. Уже не покорны жилы отваге титана, и одно только упрямое сердце ведет битву -- сердце, крепкое правдой, как адамант.
      Ослепленный сверканьем перуна, оглушенный громами, ухватился Атлант со стоном за одну из вершин Олимпа. Отломить ее силится и всей тяжестью бросить в бога.
      Много их, вершин, на Олимпе! Еще не кончилась битва.
      Где же вы, братья-титаны? Где вы, юноши-исполины?
      И видит Атлант, как один за другим летят они с воплем, вниз головой, корчась, в бездны, с неба на землю, титан за титаном -- все десять... И золотые стрелы-лучи Аполлона дрожат в их пронзенных телах.
      Обхватив левой рукой вершину Олимпа, повис Атлант над почвой земли[4]. А внизу свирепо рычит, обезумев, весь в пене Сперхей, вздымая волну за волной на помощь титану.
      Но высок Олимп.
      Сечет, хлещет Зевс Атланта молниями.
      И тут всей яростной мощью рванул Атлант скалу. Обломилась вершина Олимпа, уступая мышцам исполина.
      Скользит, свергаясь, огромное тело Атланта под бичами-огнями Кронида. Все быстрее паденье. И свергаются вслед за титаном с гулом и грохотом камни-громады, стволы-великаны и чудовища-змеи. А над ними в дымно-багровых клубах туч, нещадно хлеща и бичуя,-- сам Кронид-грозовик.
      И боги за ним любопытной толпой, так жестоко ликуя...
      Не помнил обожженный Атлант, как ударились его пяты о почву земли. Только сжал он дымящимися локтями поникшую голову, прикрываясь от молний-бичей и гонимый разъяренным врагом, в синем блеске небесных стрел куда-то бежал слепыми прыжками, бежал впервые за свою титанову жизнь.
      Что под ним? Горы? Ущелья? Реки? Пустыни? О том не знают ноги Атланта -- бегут, скачут и падают, встанут -- и вновь бегут...
      Уже самим огнеметом-перуном бичует Атланта Кронид и гонит, и гонит... Куда? По путям? Без путей?..
      Где твое счастье, Атлант?
      Истлевали травы, чернели пески и камни под тяжко-огромной опаленной стопой титана. Обугливалась листва и кора деревьев. И, мгновенно испаряясь, иссякала в ключах вода под жарким вихрем безумного бега Атланта.
      Сорвалась богиня облаков Нефела с Олимпа. Хочет влажно-прохладным облаком окутать Атланта, охладить жар его горящей головы.
      Но отбросил свирепо Зевс облако, разорвал, как шкуру овечью, разметал клочья по воздуху. И бледным призраком укрылась Нефела от гнева Кронида за спиной Геры в черных тучах.
      Так до самого края земли гнал Атланта к океану победитель Кронид. И громы повторяли раскатами голос Кронида:
      -- Горе, горе тебе, Гора-Человек! Будут ноги в плечах у тебяБудут руки в бедрах твоих!
      Высоки берега Мировой реки-океана. Как огромные зубцы гребня-великана, поднимаются они отвесно, уступами, над темными водами. Между зубцами гребня, извиваясь глубокими прорывами, тянутся к океану голые ущелья, но у самых вод стелются устья ущелий пурпуром песков.
      Ночь. Стихла битва. Зияя черными ранами, лежало иссеченное огромное тело Атланта у вод океана, на высоком гребне, все в рубцах, словно кто письменами-исполинами испещрил его по обугленной коже. Одна рука титана свисала недвижно над пурпуром песков, другая тонула во мгле ущелья.
      Что за пир вокруг тела титана? Кто вы, гости ночные? Не птицы, не звери, не нетопыри. Без крыльев реют и вьются -- легче воздуха, духа жизни... Это Тени-скиталицы непогребенных, те, что блуждают над почвой земли. Закрыты для них врата аида.
      Жадной стаей приникли Тени к телу титана. Как псы, лижут раны Атланта, выпивают по капле жизнь -- его бессмертную кровь, отгоняя друг друга. И над ними, ныряя, взлетая, с воем кружатся в полудреме стаи отверженных Теней: отогнали их Счастливые Тени. И сколько их! Борются, бьются за кровь. Только б каплю испить...[5] И вот оживут -- на мгновенье. О, как дорого это мгновенье! Сколько в нем!.. Не века -- мириады веков.
      -- Дай припасть! Дай мне выпить... Еще каплю... одну... Дай ожить...
      Но жестоко отгоняют молящих новые толпы Теней, отрывая их рот от ран Атланта. Кружатся, реют Тени -- кружатся, реют и молят:
      -- О, еще бы мгновенье!..
      И поют, засыпая, Тени прощальную песнь -- песнь Времени-Хроносу:
      О, кто знает, как мерится Время?
      В нем часы -- не часы.
      Вы спросите звезду. Она скажет:
      Век? -- Он краток, как миг.
      Миг? -- Он долог, как век.
      Только там, где кончается Время,
      Поднимается Чудо-гора.
      Дольше долгого сна титана
      Для Теней мгновение жизни,
      Если нет во сне Сновидений
      Близ реки Мировой, океана,
      Где багряный берег заката.
      Ночь закрывала ворота. Из-за гор океана бледно тянулся сумрак.
      Кончен пир. Улетели испуганные Тени.
      Видел рассвет, видел Утренник-Пирфорос на крылатом алом коне, предвестник Эос-Зари, как все еще дымилось почерневшее тело титана и зияли на нем по-прежнему раны меж багровых борозд от молний-бичей.
      Вздохнул океан.
      И вышли из вод океана на берег сестры-океаниды. Волосами отерли тело титана -- золотыми, зелеными. Обласкали раны губами. И запели Гимн исцеления.
      Знали титаниды океана: нет лекарства целительнее, чем песня. И под песню заживали раны Атланта. Повелели волшебницы вод:
      -- Встань, Атлант!
      Но недвижным оставалось бессмертное тело титана... И вздохнули печально сестры-океаниды:
      -- Мы бессильны! Пусть Атланта пробудит отец Океан.
      И вот вынырнул по пояс из черных вод праотец богов, древний титан Океан. Подплыл к берегу. Словно мхи водяные в игре перламутра, словно агатов-сапфиров сияние, так диковинно-чудно мерцала сила Отца потоков и рек.
      Положил титан Океан руки на тело Атланта. Повелел:
      -- Встань, Атлант!
      Но безгласно, мертвой громадой оставалось лежать бессмертное тело титана.
      Удивился отец Океан. Уже давно тому, годы-века, как ушел он на дно Мировой реки от живой жизни земли и от горя земного. И покинула Океана власть над силой живой. Не повинуется ему, древнему, жизнь тела.
      -- Я бессилен! -- вздохнул Океан.-- Не поднять мне гору горя титана. Пусть сильнейший или тот, кто древнее меня, Океана, поднимет Атланта.
      Погрузился седой Океан в глубину вод мировых.
      И пришел не сильнейший, а мальчик.
      И задорно же крикнул мальчик:
      -- Пойте, пойте, сестры-океаниды, колыбельную песню титану Атланту! Новорожденный встанет. Пойте, пойте, океаниды! Я люблю колыбельные песни.
      Подбежал мальчик к телу Атланта. Говорит:
      -- Я -- сын Майи-плеяды, Гермий, твой внук. Дед богов, что лежишь и молчишь? Я пришел поиграть с тобой в небо и землю. Удержал бы ты небо на руках?
      Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
      А хитрец Гермий твердит свое:
      -- Говорила мне мать, Майя-плеяда, будто нет на земле у прабабушки Геи никого, кто был бы так могуч, как Атлант. Если правда, что ты так могуч, подними-ка небо руками, оторви его от земли!
      Открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
      Не знал Атлант, что Кронид-бичеватель дальновиден: речью ребенка искушает его титанову силу. Не знал Атлант, что перед ним дитя-искуситель.
      Лежал тогда край неба у края земли на каменных хребтах берега и скатом падал в Красные моря. Омывали небоскат морские волны, и тот, кто выплывал в открытое море, видел всегда впереди, как моют небоскат волны моря. И хочет доплыть до него, до этого небесного ската,-- плывет, плывет, но не может: все впереди тот небесный скат.
      А хитрец Гермий все твердит свое:
      -- Разве есть кто сильней тебя? Сам Кронид не поднял бы неба. Подними, я помогу тебе, дед. Или титаны Япетиды не сильнее Кронидов?
      В третий раз открыл глаза Атлант, посмотрел на мальчика-бога. И снова закрыл их.
      А хитрец Гермий все твердит свое:
      -- Встань, Атлант! Подними небо на плечи титановой силой, встряхни его крепко. Пусть попляшут на нем боги Крониды, пусть попрыгают с неба на землю. А мы будем смеяться и бить в ладоши. Ох, какие же у тебя большие ладони! Хлопнешь ими -- и загремят они громче громов Кронида. Потряси небо, дедДавай играть вместе в небо и землю: ты да я. Встань, Атлант!
      И услышал Атлант это "встань". Охватила Атланта радость. Поднял он свое тело с земли, шагнул через гребень и вырос над берегом Горою перед мальчиком-богом. И вот уже взялся он руками за край неба -- и приподнял.
      Тяжко небо. Ушли ноги титана под тяжестью неба глубоко в почву земли -так глубоко, как уходит подошва горы. Упер он изогнутые ладони в край свода, стиснул его пальцами, поднимает небо все выше. Уже до поясницы поднял небо Атлант, а мальчик-бог ему задорно кричит:
      -- Выше, дед, выше! Поиграем в землю и небо! Еще выше поднял Атлант небо, до самой груди донес. А мальчик-бог не унимается:
      -- Еще, еще выше! Подними выше головы, чтобы видел Кронид нашу мощь титанов.
      И выше головы поднял небо Атлант. Вдавился в ладони и пальцы хрустальный край. Ниже склонил титан голову и опустил небо на плечи... И вот хотел было он подбросить небо всей титановой мощью вверх, чтобы грохнуть им оземь, но не отнять ему рук от края небосвода. Будто припаялись к небу руки ладонями, будто вросли в него. Не разогнуть, не оторвать. Стали руки словно каменные. И сам Атлант словно окаменел. Хочет приподнять склоненную голову, хочет развернуть плечи -- и не может титан.
      Тут забил мальчик-бог, искуситель, в ладоши:
      -- Что же ты не потрясешь небо. Атлант? Что не сбросишь его с плеч обратно на землю? Вот стоишь ты теперь предо мною Горой-Человеком. А Крониды не прыгают с неба на землю. Быть может, только смеются.
      И засмеялся Гермий-обманщик:
      -- Кто же теперь сильнее: ты -- титан, или я -- бог из рода Кронидов? Ты, прикованный руками к небу, или я, житель неба и вестник богов-победителей?
      И вторично засмеялся Гермий-обманщик:
      -- Вот и поиграли мы с тобою в землю и небо! Стой же, Атлант-Небодержатель, небесным столпом Заката. Перекликайся с титаном, прикованным на другом краю земли,-- со столпом Восхода, с Прометеем. Перекликайтесь, Япетиды! А боги сядут за пир. Не услышат ни боги, ни люди вашего голоса из-за граней земли.
      Ничего не ответил обманутый титан, только выдохнул разом воздух из грудных мехов, как из горна. Дунул -- и нет Гермия: унесло Гермия-бога, словно пушинку.
      С той поры стал Гермий пустым и легким, вечным прислужником богов и водителем Теней -- таким пустым и легким, будто продул его Атлант насквозь и выдул из него и огонь титанов и уранову небесную гордость. Все хитрил, изворачивался, ловчился Гермий и из всех кривых путей знал наикривой -такой, до которого и Кривда не додумалась.
      Час, век или века стоял Атлант столпом неба на крайней грани земли в пределах Атлантовых,-- кто знает. Но вот он однажды вздохнул:
      -- Где же ты, моя Чудо-гора? Как-то, помню, говорил я тебе: "Пока ты стоишь в Счастливой Аркадии, до тех пор ни громы, ни молнии не низвергнут Атланта в тартар. И нет для него ни оков, ни цепей, ни молотов. Бессилен Кронид перед Чудо-горой. Теперь небо в руках Атланта. Еще придет мой титанов час. Еще стоит моя Чудо-гора в Счастливой Аркадии. И нет такой другой Чудо-горы на свете.
      Но совершилось невиданное дело. Пришлось земле и прежде не виданное увидеть. Не стало вдруг Чудо-горы в Счастливой Аркадии.
      Слетелись к Чудо-горе со всех четырех сторон света стоустые сестры. И у каждой сестры одно и то же имя: Молва. Все слетелись, какие ни есть. И еще, и еще летят, несутся на всех земных ветрах, и такая их тьма, что от края до края заполнили небо над Счастливой Аркадией. Облакам и тем некуда выбежать. Куда ни взглянешь -- кругом Молва да Молва, да Молва... Налетели, заторопились, заговорили все разом, замахали все разом крыльями, задули всеми ветрами, накинулись на Чудо-гору, подняли ее -- и унесли под такую тысячеголосицу за край земли, туда, куда Ветер-Борей стужи не занесет: в дальнюю Гиперборею, за сад Гесперид.
      Так не стало в Счастливой Аркадии ни Чудо-горы, ни Плеоны, сходящей с неба, ни титана Атланта. А на том месте, где возвышалась Чудо-гора, остался меж горных хребтов пустой котел, и в нем варились туманы.
      Не дошла весть об исчезновении Чудо-горы до Атланта. Не знал он, что уже нет в Аркадии Чудо-горы. Но как-то поглядел Атлант одним глазом за океан.
      И увидел он вдруг за океаном свою родную Чудо-гору -- увидел и не узнал.
      Не ласкались к ней ветерки, не звенели на ней ключи и листва, не пели птицы, не рыскали звери, не шелестели травы. Безмолвно, недвижимо стояли ее голые леса, и бестравные луга, и застывшие воды. Только туманы клубились, то скрывая ее от глаз, то вновь открывая,-- словно она не Чудо-гора, а могила Атланта.
      И вспомнил Атлант, как прорицала ему некогда Гея-Земля:
      "Будет могуч Атлант. Но Атлант не сильнее Ананки-Неотвратимости".
      -- Так вот какова ты, Ананка!
      Когда Атлант жил в Счастливой Аркадии, был он мудрой душой доверчиво прост, и часто говорил ему дремуче-угрюмый Тайгет: "Берегись, Атлант, самого себя. Страшнее Сторуких тартара каждый сам себе. Слишком широко ты открыл глаза перед миром, распахнул ворота души. Вынесут из них воры твою титанову силу. Мудр ты, да прям. А кто прям, тот упрям, знать не хочет, что часто кривые пути короче прямых. Взгляни на меня: весь я в рогатках да в щелях-теснинах; прищурился, ощетинился. Подступи-ка ко мне -- не порадуешься! А зато внутри у меня, в местах потаенных, пастбища вольные, ковры на лугах: нежься! А у тебя, куда ни взглянешь, все исполины, словно на показ: и кедры, и воды, и кручи, и скалы... Ка-ак рухнут! Берегись, Атлант, своей мощи".
      Склонив голову под тяжестью неба, чуть покачивается Гора-Человек и грезит в дреме. Что теперь осталось ему, титану? Думы и сны. И грезит Атлант, Гора-Человек, и думает думы. Погружает он думы на дно морское. Возносит их до звезд. И понял Атлант, что думу можно любить и что с думой никто не одинок. И, полюбив думу, полюбил он и звезды, и глубь морей. И чем глубже понимал, тем глубже любил.
      Так постиг Атлант, что дума есть тоже жизнь, и такая большая, как он сам -- Гора-Человек. Но нужны для дум голоса живой жизни. В мертвой жизни думы мертвеют. Станут, как камни, тяжелыми. И сам Атлант-Небодержатель окаменеет.
      И, озирая мертвый мир, грезил тогда Атлант о былой жизни.
      Снилась ему в сумраке дней далекая Аркадия, снилась река Ладон и ее юный титан -- тоже Ладон, сын древнего морского титана Форкия. Бывало, в веселое половодье, когда высоко вздымалась река и юный Ладон, выйдя по колено из вод, садился рядом с Атлантом, прислонясь спиной к склону Чудо-горы, и обнимал широко распахнутыми руками дубы и буки-великаны,-- как смеялись тогда оба титана. Атлант и Ладон, под небом Счастливой Аркадии!
      Говорил Атлант Ладону:
      "Ты многоводен, Форкид, и, как тартар, глубок. Моешь в тартаре ноги".
      И отвечал Ладон Атланту:
      "Так, Япетид: я, Ладон, глубок, как тартар. Мою в тартаре ноги".
      И смеялись оба титана над шуткой. Разве может быть тартар под Счастливой Аркадией!
      А в звездные ночи думал Атлант над черными водами океана о своих дочерях, о звездных девушках -- веселых Плеядах.
      Любовался, бывало, ими Атлант, как они девичьей гурьбой носились по горным тропам, по краю. ущелий, вперегонки с золоторогой подругой -- ланью Артемиды, как перескакивали через пропасти, с вершины на вершину, со звонким призывом: "О-е-го! О-е-го!" Где только не бывали они! В какой дубраве, в какой чаще... От каких зверей уходили! За какими гонялись!..
      Но раз погнался за Плеядами Истребитель зверей -- великан Орион, прозванный Звездным Охотником, беспощадный красавец. Только звезды ночи равны красотой Ориону. Ему бы и гоняться за звездами.
      Не рука ли Кронида направила его? Побежали Плеяды, все семь. Несутся что есть силы, все быстрее и быстрее бегут. А Охотник за ними, все ближе и ближе... Так бегут, что только видно мерцание над землей в летучем воздухе, а девушек нет. И сверкает вслед за мерцанием беспощадной красотой Орион.
      Что за бег по Чудо-горе? Стояла еще тогда Чудо-гора в Аркадии. Пронеслись Плеяды через каменный кряж, понеслись по волнам моря, по либийским пескам, все мимо да мимо, все дальше и дальше, и вот уж некуда дальше -- впереди океан. Добежали Плеяды до края земли, где столпы небесные в клубах тумана. Задержаться нельзя: позади уже гудит на бегу медной палицей Орион, кружит ее колесом. Уж хотели сестры-Плеяды кинуться в океан и кануть навеки. Но вдруг разошлись перед ними, как завесы, вправо и влево, туманы. Открылась гора впереди, и не просто гора, а Гора-Человек.
      Стоит Гора, и смотрят на них с вершины Горы, из-под косматых седых утесов-бровей, отчим взором глаза. Только одни такие глаза есть на земле -у Атланта.
      Взметнулись сестры-Плеяды, поднял их вздохом к себе отец Атлант. Ударились они о его каменную грудь, обернулись в голубок и уселись на сединах груди, по мшистому покрову сердца.
      А безумный Охотник уже метит медной палицей в голубок, вертит ее колесом, и, как звезды, горят глаза безумца.
      Тогда глухо заговорил Гора-Человек: "Что преследуешь моих дочерей-титанид, Истребитель? Стонет Гея -- праматерь Земля от твоих безумных убийств. Уже камни горят у тебя под ногами. Ненавидит тебя все живое. Отступи от меня, Орион, или обрушу на тебя небосвод".
      Узнал великан Орион древнего титана Небодержателя. Но не умел отступать Орион, не умел сдержать медной палицы. Вырвалась она с гулом из рук Звездного Охотника, но не в грудь угодила Атланту, а понеслась к ранней звезде на небе. В испуге вспорхнули голубки и всей стаей полетели вслед за палицей красавца Ориона, замерцали над небесной дорогой. А за ними в погоню -- Орион.
      Выполнил Кронид, что замыслил: стали Плеяды, звездные девушки с Чудо-горы, звездными девушками неба близ жилищ богов.
      ЧАСТЬ II. СКАЗАНИЕ О ГЕРАКЛЕ, О ТИТАНЕ ДРАКОНЕ ЛАДОНЕ И О ЗОЛОТЫХ ЯБЛОКАХ ГЕСПЕРИД
      -- Добудь мне три золотых яблока из сада Гесперид,-- приказал царь Эврисфей.
      Ничего не ответил Геракл. Повернулся и вышел молча из Тиринфа на каменистую дорогу.
      Легок Ветер-Зефир и скор. Но тяжким грузом лежала на крыльях Ветра весть о добровольной смерти кентавра Хирона, подарившего свое бессмертие Прометею.
      Гнулись крылья Ветра под тяжестью вести, и медлен был скорбный путь. От горы к горе нес седому Океану Ветер горькую весть. И, услыша сквозь каменный сон ту весть, каждая гора по пути просыпалась вся потрясенная, колеблясь от подножия к вершине, и долго еще так печально качалась в облаках ее лесистая макушка. А в глубоких недрах ее каменной души рождались алмазы слез и золотые и серебряные безмолвные слова о мудром кентавре, застывая золотой и серебряной думой-рудой на века и тысячелетия.
      Стонали, сжимаясь от боли, ущелья, катились камни по руслам усохших от горя горных рек, пески рассыпались в прах, и в горячих ключах застывали подземные струи.
      До края земли донес Ветер весть о смерти Хирона и опустил ее на сердце Горы-Человека:
      -- Умер Хирон!
      Дрогнула сила титана, пригнулись плечи, подогнулись ноги, и пошатнулся Атлант. И вместе с ним закачалось небо, закачалось впервые за свою небесную уранову жизнь. И закачались на небе золотые дома богов-победителей, опрокинулись амфоры и кубки на божественном пировальном столе, и пролился на землю кипящим огнем напиток бессмертия.
      Смутились боги. Привстали в тревоге с золотых сидений: их мир закачался.
      И уже понеслась, втайне ликуя, по радужным мостам вестница богов, титанида Ирида, на край света, к Атланту. Разостлала перед глазами титана свои цветные одежды, словно сшитые из всех радостей мира, легла посреди них и сказала:
      -- Титан, не хмурь брови, не гляди так гневно на Ириду. Я -- голос богов. Но я все та же гелиада Ирида, дитя титанов. Ты колеблешь не небо богов, а небо мира живого. Оно рухнет, и погибнет земная живая жизнь. Останется только мертвая -- за океаном. Пожалей, Атлант, все живое!
      И в ответ упали два слова:
      -- Умер Хирон.
      Прикрыла Ирида лицо одеждой. Только краски складок одежды, играя, переливались у самых глаз титана. Сказал Атлант:
      -- Кто виновен в живой смерти бессмертных[6]? Кто виновен в смерти Хирона? Кто к скале Кавказа приковал Прометея? Не примирится сын Япета с Зевсом. Но без пищи бессмертия ослабел титан, терзаемый тысячелетия коршуном тартара, прилетающим теперь с неба богов. Кто вызвал коршуна из преисподней на небо? Рассказал мне Ветер-Зефир: стрелой Геракла, напоенной лернейским ядом, ранен в ногу кентавр Хирон. Обрекла рана бессмертное тело на вечную муку. И подарил Хирон свое бессмертие прикованному Прометею, чтобы умножить мощь титана, укрепить его силу, ослабевшую от страданий за тысячи лет, чтобы забилось усталое сердце титана с силой двойною.
      Дать бы вкусить Прометею золотое яблоко Геи, яблоко молодости из сада Гесперид! Возродились бы тогда силы титана. Но не может зашагать Атлант к сыну Япета из конца в конец Земли с яблоком молодости в руке. Ирида, отнесла бы ты это яблоко Гесперид Прометею! Дадут его тебе Геспериды, вечерние нимфы заката. Ни боги, ни люди не в силах вкусить это яблоко. Для них оно -игрушка из золота. Только вкусят его опаленные молниями или прикованные титаны. У губ титана нальется оно золотой молодостью и целительной силой вечной жизни. Отнеси, титанида Ирида, яблоко титану Прометею. Возроди его силу юностью.
      И в ответ прозвучал в воздухе голос, словно заговорил сон лучей:
      -- Я сияю ему нежнее, чем богам и смертным, его радуя радугами. Не могу я принести Прометею яблоко молодости: запрещен мне вход в сад Геспирид. Не бывает там, за океаном, ни дождей, ни радуг. Нерушимой клятвой Стиксом связана я пред богами у колыбели малютки Эрота. Не нарушу запрет. Не одна Афродита -- мать любви. Я ведь тоже мать Эрота, бога-младенца, мотылька, рожденного от Ветра-Зефира. И любовь-мотылек нужна миру[7]. Велика твоя мысль вернуть мир живой жизни снова титанам. Велик твой гнев на богов. Но, прости, не могу я покинуть небо для тартара, не могу оставить землю без порханья любви, без ее первого вздоха. Покарает Кронид.
      И вспомнил Атлант о ярости биченосца Кронида. Гнев, застывший рудой, расплавился в печени и груди титана. И грозно ответил Атлант Ириде:
      -- Что мне небо богов! Умер бессмертный Хирон, тот, кто был справедливее всякого бога. Что мне мир живой жизни, где нет Хирона! Что мне твои мотыльки, когда Прометей в оковах!
      И неистовый, в слепом гневе от скорби по другу, потряс он плечами край неба, чтобы мир богов пошатнулся.
      Заходило небо ходуном. Покатились по небу сами собой грома -- не грома, а колеса небесных телег, соскочившие с осей мировых,-- и не просто колеса, а молоты: что ни спица -- то молот, что ни обод -- то молот, что ни само колесо -- то молот. Ох, и молоты в небе!
      Только над Чудо-горой не гремят эти молоты. Да где ты, Чудо-гора!
      Обрушил бы небо богов Небодержатель от горя по утрате друга. Но не мог Атлант оторвать рук от небосвода. Держит небо его руки,-- словно припаяны к нему.
      Так остался мир богов нерушимым. И живая жизнь не погибла.
      Тогда тяжко застонал огромно-могучий титан:
      -- Вы, бессильные руки титана! Обманула меня моя мощь.
      И повисла в углу его глаза, на реснице, сожженной зноем, слеза. Покатилась по каменным складкам щеки и упала на землю каплей-морем у ног Атланта. Уступила слезе почва земли, углубилась гранитной чашей, и стала слеза Атланта озером.
      Пока скорбная весть о смерти Хирона летела через горы и моря к Атланту, шел от гор Кавказа, от столпа Востока, к пределам Атлантовым, к столпу Заката, за золотыми яблоками -- Геракл.
      Что так низко опустился над либийской пустыней Солнце-Гелий, замедляя бег-полет солнечных коней, когда Геракл шагал по раскаленным пескам пустыни? Зачем наклонился, почти выпал из возка-колесницы древний титан-солнцебог? Изо рта его -- зной. Из ноздрей его коней -- зной. Под копытами конскими -зной. Выпит воздух полуднем.
      Изнемог Геракл. Боль высверливала обожженные стопы. А бог сеет по пустыне лучи-глаза. В каждой песчинке -- солнечный глаз. Жгуч он!
      И вот снял Гелий с головы венец солнца и, опустив руку с венцом к земле, держит его над самым теменем Геракла. Будто плавится череп, сжигается мысль... Шары огненные перед глазами...
      Не вынес герой. Сорвал с плеча лук, наложил на тетиву стрелу с кипящим от жара ядом лернейским и прицелился в бога-титана:
      -- Отступи от Геракла, Гелий! Поднимись на высоты неба, к своей проезжей дороге. Не знакома мне помощь богов и не жду награды за труд и подвиг. Что же ты угнетаешь меня? Отступи от Геракла, Гелий, или спущу я в тебя с тетивы стрелу!
      Изумился Гелий отваге героя. Смертный поднял руку на СолнцеДаже боги не дерзали на это.
      Не хотел титан солнца допустить Геракла к саду Гесперид. Знал: оборвет Истребитель яблоки Геи, надежду титанов, убьет стража яблони -- дракона Ладона, повергнет в горе Вечерних нимф-девоптиц.
      Изумился Гелий каждым глазом-лучом. Не страшат его стрелы Геракла. Далеко им до Солнца, станут пеплом в пути. Пострашнее есть стрелы для глаз-лучей Солнца -- золотые лучи-стрелы юного Аполлона.
      Но почтил Гелий по правде титановой мужество героя Геракла. Взвились крылатые кони. Унеслась ввысь колесница-возок. Дохнул Воздух.
      Но лука грозящего не опустил герой-полубог.
      -- Стой! -- воскликнул Геракл.-- Не скачи так, сияющий бог! Еще надо Гераклу переплыть океан. Дай мне твою чашу-челн золотой, на котором ты плывешь от заката к Красным морям -- на восход. По волнам океана нет пути челну смертного.
      И ответил Гераклу из дали небес в изумлении перед смертным древний титан:
      -- У Тартессы, в Гиперборее.
      У Тартессы, в граде, где спят Чудеса всего мира, пока им не придет срок родиться и выйти к смертным на землю,-- там, в дальней Гиперборее, у берега океана ждала Геракла чаша-челн золотой. И выплыл Геракл в океан к пределам Атлантовым, к саду Гесперид.
      Встревожили сестры-океаниды отца Океана:
      -- К саду Гесперид Геракл плывет. Взял у Солнца челн золотой. К Атланту держит он путь. Испытай его думы и силу, отец. Не расхитит ли титановы яблоки?
      Пошли волны по реке-океану,
      Закружили, закачали золотую чашу,
      Перебрасывают ее, словно чурку, с бока на бок,
      Наклоняют, чтобы вверх дном поставить.
      А под каждой волной -- океанида.
      А под самым дном чаши -- сам отец Океан.
      Не показываются Гераклу:
      Под водами подняли бурю.
      Налегает герой на золотое весло:
      Кружится на месте чаша,
      Будто кто ее на пальце вертит.
      Глубока челн-чаша золотая,
      А воды в ней все больше и больше.
      Не придет на выручку Гераклу
      Ни бог, ни титан, ни смертный.
      Кружит чашу сам отец Океан
      Меж пределами живой жизни и мертвой.
      Вдруг презлая поднялась волна:
      Как тряхнуло золотую чашу,
      Поставило ее на ребро боком,
      Покатило колесом по воде
      Обратно к чудо-городу Тартессе!
      Тут дубинка и лук Геракла
      Упали на дно океана.
      Полна воды чаша золотая,
      Сидит по шею в воде герой.
      Ухватился за борт рукою,
      Ногою в другой борт уперся,
      Подвел золотое весло под борт чаши,
      Хочет опрокинуть чашу на днище.
      И видит, держит ее под водой на ладони
      Сам отец океанид -- Океан.
      Тут неистовый герой в гневе
      Поднял весло на титана:
      -- Опусти ладонь, титан Океан,
      Или отобью ее от чаши золотым веслом!
      Не препятствуй пути Геракла,-
      Еще никто на земле -- ни бог, ни титан -
      Не поднимал руку на праотца Океана,
      Не было на свете такого:
      Он вне битв и борьбы.
      Изумился древний седой Океан,
      Изумился еще сильнее, чем Гелий,
      И, как Гелий, по закону титановой правды,
      Почтил отвагу героя.
      Ушли волны в глубь Мировой реки.
      Словно выгладило реку небом.
      И вынесли океаниды
      Дубинку и лук героя,
      Упавшие на дно океана.
      И ступил на берег Геракл.
      Снова шел он пустыней в зной, по раскаленным пескам, упорно ступая обожженными пятами, и дошел до Горы-Человека.
      Здесь пределы Атлантовы.
      Перед Атлантом стоял Геракл. Ничего не сказали друг другу титан и герой. Еще никогда не встречал взор Атланта пред собою героя. Видел он титанов, богов, великанов, но героя видел впервые. И не знал Атлант, кто пришелец. А Геракл встречал и титанов, и богов, и великанов во всех обличиях жизни. И боролся Геракл со всеми, и всех поборол: великанов, богов и титанов. Труден был путь к саду Гесперид.
      Посмотрел себе на ноги Геракл: обожженные, в язвах, с запекшейся кровью. И увидел у ног своих озеро -- голубое, чистое, как слеза. Сбросил наземь с плеча герой львиную шкуру, дубинку и лук, присел к озеру, погрузил в его соленую воду ноги и омыл их в слезах Атланта.
      А титан Атлант смотрел.
      Легче стало герою от чудесной воды.
      -- Прими гостя, титан,-- сказал пришелец.-- Я -- к тебе.
      И услышал Геракл голос Горы-Человека:
      -- Я не знаю тебя. Не видал тебя в мире титанов. Не встречал в мире богов. Кто ты, гость?
      -- Геракл.
      И, как раненый лев, разорвавший себе грудь когтями, у которого вдруг открылось огромное человеческое сердце, застонал Атлант:
      -- Ты! Убийца Хирона? О праматерь Гея-Земля, отпусти на мгновение ноги Атланта! Не просил я у тебя никогда ничего. О Уран, праотец, оторви на мгновение мои руки от свода! Предо мною убийца Хирона.
      И напряг Атлант всю свою титанову силу, чтобы оторвать от неба ладони. Но не сдвинулись окаменевшие до локтя руки. Хотел вырвать ноги из земли. Но не сдвинулись окаменевшие ступни.
      Видел Геракл муку титана и сказал ему с суровой грустью:
      -- Ты страдаешь, Прикованный. Но и раскованный ты был бы не страшен Гераклу. Я сражал и богов[8]. Посейдон уступил моей силе у Пилоса, Аполлон -- у Дельф, отступил предо мной и подземный Аид. Усмири свою ярость, Атлант. Невиновен я в смерти Хирона. Чтил его, как и ты. Наступил Хирон ногой на стрелу с лернейским ядом. Так боги хотели. Ты у них спроси. Не стерпел Хирон нескончаемых мук на земле.
      Но угрюмо ответил Атлант:
      -- Я слыхал о тебе. Истребитель титанов, сын Зевса. Как и я, был Хирон титаном.
      -- Ты не прав, Гора-Человек.-- И уже гнев закипал в груди сына Зевса, пришельца.-- Я не знаю старинных титанов и в тартаре не был. Не спускался ниже аида. Да, ты прав: я -- истребитель, но только чудовищ. Кто их предок? кем они были? какой образ скрыт под их кожей? -- я не спрашиваю. Я истребляю. Мы, полубоги-герои, очищаем мир и дороги на почве земли, чтобы стала вся земля для смертных открытой. Если б были чудовища на небе, я б и небо очистил. Нет чудовищам места в мире жизни живой -- пусть живут в мире мертвых. Здесь, в пределах Атлантовых, где-то сад Гесперид. Дракон охраняет тот сад. Его имя -- Ладон. Он -- чудовище.
      -- О, Ладон! -- Горесть и радость переполнили голос Атланта, и излился его голос, как водопад. Но Геракл не шелохнулся:
      -- Ты знаешь дорогу в сад Гесперид. Я иду к тебе от горы Кавказа. Укажи мне дорогу к Саду.
      Ему хмуро ответил титан, и голос титана прерывался:
      -- Я не знаю дороги в сад Гесперид. Так впервые за всю свою титанову бессмертную жизнь солгал правдолюбивый Атлант.
      -- Я пришел к тебе от Прометея. Я убил птицу-дракона, коршуна тартара, пожиравшего печень титана. Прометей свободен от мук. Вот стрела, пронзившая коршуна-змея. Вот перо из горла его. Укажи мне дорогу к Саду.
      -- Я не знаю дороги к Саду.
      Так вторично солгал Гераклу правдолюбивый Атлант.
      -- Мне нужны три золотых яблока из сада Гесперид. Их сторожит стоголовое чудовище. Оно -- зло земли. Кто бы там ни таился под кожей дракона: титан или гигант, или неведомо кто,-- для меня он дракон. Не титана -- я Змея убью и добуду яблоки Геи. Укажи мне дорогу к саду Гесперид.
      -- Я не знаю дороги к Саду.
      Так в третий раз солгал Гераклу правдолюбивый Атлант.
      Умолкли бессмертный титан и смертный Геракл. Стояли друг против друга, словно позабыв друг о друге.
      Склонив голову, опершись рукой о дубинку, о чем-то думал Геракл, сын Зевса. Будто спрашивал свое сердце героя. Долго, долго он думал. Наконец сказал:
      -- Прощай. Сам найду я дорогу к Саду. Я нашел и в аид дорогу и обратный путь из аида, не спросясь у владык преисподней. Не почтил ты гостя, титан. Не почтил труд Геракла, освободителя Прометея от мук. Я не враг тебе, древний Небодержатель,. Я сменил на земле Прометея. Я -- преемник дела его. Труден мой путь по земле. Он не легче, чем тебе держать небо. Я иду. Атлант.
      Как печаль горных лугов в предзимнюю пору, обогретых поздним осенним лучом, прозвучало с вершины Горы:
      -- Не уходи. Я не слышал еще Прометеево слово. Что сказал тебе брат? Перескажи мне его слово, Геракл. Не один Кронид читает мысли других. И Прометей их читает.
      Снова стояли смертный герой и бессмертный титан друг против друга. Снова задумался Геракл, склонив голову. И на этот раз думал еще дольше. И вот, не таясь, сказал:
      -- Не крив путь Геракла, Атлант. Дал совет Прометей, чтобы ты мне принес три золотых яблока из сада Гесперид, чтобы я в Сад не вступал. Принеси. Подожду тебя здесь.
      Вот когда изумился Атлант. Слышит правду титанову в слове Геракла. Но понять самой правды не может. Не постигнет слов Прометея. Загадал ему титан-промыслитель загадку.
      Сказал:
      -- Как пойду я и брошу небо? Я -- Небодержатель. Сам ты видишь: мои руки прикованы к небосводу. Мои ноги в землю вросли. Их не сдвинуть. Как шагну? Кто же будет держать это небо?
      И ответил Геракл:
      -- Я.
      -- Ты? Ты?.. Смертный?..
      Еще сильнее изумился Гора-Человек, изумился сильнее, чем седой Океан, отваге героя. Разве шутят с Горой-Человеком?
      -- Ты? Небо удержишь? Не бог? Не титан? Только смертный? Разве смертный удержит небо? И дохнул Атлант на Геракла. Но герой даже не шелохнулся. Только строго сказал:
      -- Я умел побеждать и Смерть. Титан, что ты дышишь так слабо?
      Смолкли оба, титан и герой, и молчали немало. Только сдвинулись брови-утесы Атланта, и тяжелая мысль легла складками между бровей. Сказал:
      -- Неотвратимые Силы приковали меня к небосводу и здесь держат. Не хозяин я моих рук и ног. Лишь для мысли воля свободна. Где есть сила сильнее этих Сил?
      -- Я -- та сила.-- И Геракл поднял руку.-- Принеси мне три золотых яблока из сада Гесперид и отдай мне свою ношу. Я сегодня подержу небо и его удержу. Освобожу твои руки и ноги. Ты шагнешь, Атлант, по земле. Принеси мне три золотых яблока из Сада.
      И прочь отбросил герой далеко от себя дубину и лук.
      Была воля Геракла могуча, как сама жизнь земли. Словно тысячи жизней влились в нее со всеми лучами мира, сжались в ней, сплавились, чтобы могла эта воля бесконечно себя излучать, чтобы могла она выполнять и невыполнимое, осиливать и непосильное -- даже небо поднять.
      Еще не встречал смертный Геракл соперника, равного себе по силе. И, увидев Небодержателя, захотел испытать себя. Осилить то, что осилил Атлант: поднять небо.
      Взял Геракл в обе руки руку Атланта -- оторвал ладонь титана от края неба, оторвал другую ладонь и подставил свое плечо под небесный свод.
      Налег телом Геракл на Атланта. Сдвинул титана с места и сказал:
      -- Иди!
      Медленно вытащил Атлант подошву ноги из почвы земли. Медленно вытянул другую ногу -- и шагнул. Тысячелетия не шагал Атлант по земле. Обернулся титан к герою, сказал:
      -- Ты -- Сила, Геракл.
      И посмотрел, как тот держит небо: на одном плече держит.
      Такой силы Атлант не встречал. Без молний, без грома, один? И ведь он -- не Гора-Человек. Как ему, титану Атланту, высказать то, что смущало и томило его титанову душу?
      -- Смертен ты, но сильнее Ананки-Неотвратимости. Смертей ты -- но сильнее бессмертного. И все же ты, Сила, умрешь. Не постигну я этой правды иной -- не земной, не небесной. Почему же ты не бессмертен?
      -- Да, я -- Сила,-- ответил Геракл.-- И служу моей силе. Она говорит мне: "Ты должен" -- и Геракл поднимает небо. Разве ты, титан, не такой же? Укажи мне, где живет
      Бессмертие, и Геракл дойдет до Бессмертия, и оно уступит Гераклу. Принеси мне три золотых яблока из сада Гесперид. Сегодня Небодержатель -Геракл: не ты.
      И Геракл крепче уперся ногами в вал меж глубоких впадин, выдавленных стопами Горы-Человека. Тяжко было небо с богами для плеча полубога-героя, но Геракл держал небо.
      Вздохнул Гора-Человек:
      -- Я играл моей силой, как вольный титан. Ты -- слуга своей силы и вожатый. Я -- игра. Ты -- подвиг и труд[9]. Здесь, у предела жизни новой, прикованный к небу, я познал то, чего не знают на Чудо-горе -- страшно впасть в руки своей мощи. Я иду!
      Протянув вперед согнутые, окаменевшие до локтей руки каменными ладонями кверху. Атлант шагал. И почва земли выгибалась под тяжко-огромной стопой Горы-Человека.
      Пробежали, как дети, века-бегуны. Никто не считал их. Никто не мерил их бег. Пели музы Олимпа:
      -- В день священного брака Зевса и Геры мать-Земля Гея подарила Гере чудесное дерево с золотыми яблоками. Оно выросло вдруг из глубин земли в дальней Гиперборее, в пределах Небодержателя -- опального титана Атланта. Там, близ океана, бог солнца Гелий, сойдя с золотой колесницы, распрягает солнечных коней и на золотой чаше-челне плывет вместе с ними по Мировой реке-океану, на восток, к блаженной Эфиопии, и к граду Аэйя, где стоит золотой чертог солнца.
      До заката сторожил чудесное дерево бессмертный стоголовый дракон, глубоко, до самой преисподней, погруженный в землю кольцами змеиного тела. А в пору вечерней звезды золотые плоды чудесного дерева охраняли Геспериды -вечерние нимфы, певчие стражи Заката. И тут же, у подножия дерева, питая его корни, бил из недр земли амброзийный ключ -- ключ живой воды, воды бессмертия...
      Щебетали птицы, звенели листвою дриады, говорили в горах пастухи, будто здесь, в тайном убежище, укрывались Зевс и Гера, празднуя день священного брака. И ни боги, ни смертные не имели доступа к чудесному саду.
      Так пели музы Олимпа.
      Но при Атланте Сирены, опальные музы титанов, пели за океаном иное. И иное пели Геспериды в волшебном саду.
      Они пели:
      -- Не сходят небожители в пределах Атлантовых на почву земли. Не встречали олимпийцев Геспериды в этом саду. Не будет дракон Ладон сторожить девоптиц, лелея их сладкий покой. Не будут девоптицы с вечера до восхода денницы охранять плоды чудесного дерева для забавы владыки Олимпа. И Аглая-Сияющая не усядется, вся в сверкающих перьях, на ветвях чудотворной яблони. И Эрифия не раскроет багряных крыльев, чтобы перелетать с ветки на ветку. И Гесперия, мерцающая, как звездный юноша Геспер, не взлетит на макушку чудо-дерева, чтобы оттуда озирать тихий сад. И нимфа ключа, Аретуза, не омочит в струе своих губ, не разбрызгает благоухание амброзийных капель по цветам, листьям и травам сада невиданной красоты...
      Так пели вечерние нимфы.
      Кто же вы, девоптицы?
      Говорили цветы, просыпающиеся только к вечеру, что Геспериды -- дочери Вечерней Звезды. А цветы, которые изливали свой аромат ночью, шептали друг другу, что Геспериды -- дочери Ночи. А те, которые протирали глаза росой поутру, говорили, что Геспериды -- сестры Сирен, что и они -- музы древних опальных титанов, воспевавшие некогда Крона и Рею в золотой век.
      Только нимфа Гесперия, в гроте близ сада, молчала, вышивая по ткани лугов образ Атланта, державшего небо, и у ног его -- озеро слез, и четырех Гесперид в колыбели.
      Днем Геспериды дремали, укрывшись в гуще листвы. Тогда неусыпно бродили по саду слух и глаза дракона Ладона, стража сада, и сверкали у яблони Геи красота его чешуи и опасные чары змеиных глаз.
      Жестока и скользка змеиная красота. Зачарует взор, а сердце оледенит. Породит мечту и сама же убьет мечту. Подумаешь: вот оно, чудо-создание! А пред тобой чудовище-гад. Станешь искать в ее красоте живую воду, а найдешь только мертвую воду. И в самой близи та красота далека. И чем ближе она, тем дальше: будто в ней все не свое, а чужое -- только кожа надетая. Но такие на той коже краски, какие только море выдумает и спрячет для нереид в рыбьем царстве, у себя на дне, как диво морское. А попробуй вытянуть это диво морское на берег: что за гадкий червь земляной!
      Но иным был Ладон.
      Вместе с Атлантом устремился Ладон на Олимп, чтобы сорвать с неба звезды. Но, низверженный с Олимпа, упал похититель звезд в воды Сперхея. Принял тело титана Сперхей, унес на дно. Оплел его водорослями, завалил камнями. Утаил от глаз богов. Долго лежал Ладон на дне реки, под корой ледяной Сперхея, пока Солнце-Гелий не посеял на льду лучи-глаза и не вырвались воды в буйном росте наружу.
      Тогда вышел титан из вод на землю. Уже кожа его покрылась вся чешуей под камнями и травами, и был он видом дивен и страшен.
      Так обрел низверженный титан Счастливой Аркадии образ дракона. Прикрыл страшным обличием свою титанову правду. Не нашел он Чудо-горы в некогда Счастливой Аркадии. Не нашел ни Атланта, ни веселых Плеяд. А увидел их на небе. Увидел -- и расправил Ладон крылья дракона, полетел на закат, туда, где сверкали сестры Плеяды. Ночь летел. Ночью не бродят боги Олимпа по миру. Опустился в саду Гесперид. И сделала его Гера, по желанию матери Геи, Стражем золотых яблок. Приняла в свои недра Земля кольца тела Змея-великана. И от Геи-Земли вошла в титана Ладона змеиная мудрость.
      Но крылья отпали.
      Многими голосами говорил Ладон с миром -- звериными и птичьими. И было у него сто голов: так многоголов был дракон. Одна голова -- большая, змеиная -- поднималась от змеиного тела, как пестик цветка-исполина, а другие, малые, качались, как тычинки, хороводами вокруг нее, и каждая пела и говорила по-своему, как птицы в роще.
      Поэтому днем тысячи голосов звучали в волшебном саду. Но к вечеру голоса умолкали, и разносилось по саду только пение Гесперид-девоптиц. На закате вечером Геспериды усыпляли дракона.
      Они пели и спрашивали:
      -- Ты спишь, Ладон? -- И Змей сквозь дрему отвечал:
      -- Сплю.-- Они снова пели и спрашивали:
      -- Ты спишь, Ладон? -- И Змей сквозь дрему снова отвечал:
      -- Сплю.
      Завесой сна окружало пение сад Гесперид. Засыпал дракон, но тот, кто дерзнул бы подойти к волшебному саду, уснул бы у подступов к нему, зачарованный пением Вечерних нимф, стражей сада.
      Только перед Атлантом бессильны чары сна. В пределах Атлантовых был Атлант, титан с Чудо-горы, хозяин.
      Светел день в Гиперборее.
      Дремала тучка на каменных валунах седых волос Горы-Человека, века назад еще таких золотых. И не пробудилась тучка, когда Атлант вступил в сад Гесперид и услышал, как неведомые птицы поют забытые песни титанов. Не знал Атлант, что те песни поет разом на сто голосов Ладон. Далеко позади Горы-Человека, за садом, зияли на каменном грунте шаг за шагом следы его ног. Но здесь, в саду, не вдавливалась земля, и цветы и травы, пригнувшиеся под пятой титана, выпрямлялись, как будто не Гора, а воздушной поступью прошел по ним Ветерок.
      Не пошевельнулся дракон. Не прикрыл ключа Бессмертия броней своей шеи. Только пурпур колец его чешуи, обвивавших ствол яблони, заиграл живее, то вспыхивая багряно, то багрово темнея, и поднялись полуопущенные веки, чтобы заглянуть змеиным глазом под утесы бровей Горы-Человека.
      -- Это ты, Форкид? -- спросила Гора.
      -- Это я, Атлант,-- ответил Змей. И титан смотрел на титана. Они оба из Счастливой Аркадии.
      -- Теперь ты червь,-- сказал Атлант. .-- Теперь... я червь,-- сказал Ладон. И титан смотрел на титана.
      -- Как будто снег на твоих волосах. Атлант. И темная тучка спит на снегу.
      -- Пусть спит моя дочь. У Атланта нет других дочерей. Плеяды у богов, на небе. И титан смотрел на титана.
      -- Сторожишь, Ладон?
      -- Сторожу.
      Небо было лазурно и трава изумрудна, как всегда.
      -- Дай мне три золотых яблока,-- сказал Атлант. И его каменные, сложенные ребром друг к другу ладони протянулись ближе к стволу.
      Заиграло все тело дракона мириадами красок, словно дождь радости брызнул рубинами по всей чешуе; и глаза, как два горна,-- огнем.
      -- О Атлант, почему же ты молчал! Тартар поднялся? Вернулись титаны? Ураниды жаждут яблок Геи? Я сберег их, титан. Пришел час?
      Но Гора-Человек покачал печально головой:
      -- Пришел ли час? Не знаю. Геракл пришел. Дай мне три золотых яблока. Я за ними к тебе.
      Оторвалась от дерева шея великана Змея, разом грозно взвилась, раздулся гребень надо лбом, и валами пошли, вздымаясь, разворачиваясь из глуби земли, громады-кольца змеиного тела.
      -- Атлант, Атлант, Атлант! -- трижды прохрипел угрожающе Змей.-- Кто послал тебя в сад Гесперид? От богов ты, Небодержатель? Ты с Кронидами? С ними? Отойди от дерева, Гора.
      Но Гора-Человек остался стоять. Лишь сказал:
      -- Не буди мою тучку. Не с богами Атлант. Я -- титан. Усмирись и смири свои кольца. Хочешь ты уберечь этот сад? Что ж, будь Стражем! Только дай мне три золотых яблока с дерева.
      Потускнели рубины на сверкающем теле Стража яблони. Посерел он весь -и осел.
      Была у яблони ветвь, и не ветвь, а дарящая рука, серебром протянутая далеко от ствола. И висело на ее самом маленьком пальце три яблока на одной ножке.
      На эту ветвь положил опущенную голову Змей.
      -- Почему же не рухнуло небо, Атлант? -- спросил титана печально Ладон.-- Ведь ты здесь? Кто же держит небо?
      -- Геракл держит небо.
      Все умолкло в саду Гесперид. Будто листья, цветы, и травы, и пески -все живое потеряло свой голос. И, как вздох из подземного мира, прозвучал шепот Ладона:
      -- Это ты сказал о Геракле, Атлант?
      -- Я.
      -- Кто же он? От кого? Он от Зевса? Новый бог? Или больше чем бог?
      -- Он? Он сам от себя, как ты, как я.-- И титан посмотрел на титана.-Он -- сын Зевса. Но нет от богов ему помощи. Я пришел, чтобы он не пришел. Так хотел Прометей. Он не знает пути к Саду, но он найдет. Ладон, перед ним отступают и боги. Сам Аид отступил.
      -- Он бессмертен?
      -- Он смертен.
      И тогда показалось Ладону, будто стал Атлант ниже ростом, будто сутулее стали его плечи, и глубже морщины, и круче склонилась голова, и будто в мудрых глазах титана не могла чего-то понять его большая мудрость.
      И тогда показалось Атланту, будто меньше стал Змей-великан, и уже и мельче стали извивы колец его тела, и слабее обхват их, и будто багрец и пурпур, пролитые на Змея Зарей и Закатом, стали странно землисты, словно червь пожирал в нем титана. И еще показалось Атланту, будто он читает в мудрых глазах Змея, что не может чего-то разрешить и его змеиная мудрость.
      И вот прозвучал голос Змея:
      -- Смертный держит небо с богами. Что же тогда титаны?
      И услышал:
      -- Мы не нужны. Не восстанут больше титаны никогда. Мир их кончен. На одном плече держит он небо.
      -- Только боги нужны? Крониды?
      -- Не нужны и боги. Он и богов побеждает. Неприкованный держит он небо, потому что он -- Сила. И угрюмо прохрипел Змей:
      -- Да, теперь я знаю Геракла,-- и снизу посмотрел на Гору-Человека.
      Посмотрел Змей и подумал: "Не нужна ты миру, Гора".
      И то же подумал о титане-драконе Атлант, кинув взгляд на него сверху: "Не нужен ты Саду, Страж яблок. И яблоки -- только золотые игрушки богов. Не живой, а мертвой водой поит яблоню ключ преисподней".
      Умолкли титаны. Так глубоко молчали, будто их голос утонул в океане.
      -- Ты стар, Атлант,-- сказал Ладон.
      -- Теперь время оседает на мне. Не скользит, как бывало, мимо... Тебе снится Аркадия, Ладон?
      -- Снится.
      -- Она -- сновидение. Разве прежде слетали к титанам сновидения из Ночи? И ответил Ладон:
      -- Не слетали. Только нимфы речные... А теперь и мне снятся Обманы, вылетающие из преисподней. Помню, когда-то прилетали ко мне, как лебеди, Бури. Да, теперь я знаю Геракла. Он -- Неотступный... Помнишь, Атлант, ту златорогую лань Артемиды, подругу Плеяд? Рядом с ней задыхался Ветер от бега и держался, ухватившись за ее рога золотые, чтобы укрыть свой позор. Ни стрела, ни копье не могли догнать эту лань. И была она сильнее Немейского льва. Но за нею погнался Геракл, из Аркадии выгнал. День за днем, за неделей неделю, за месяцем месяц гнал ее неустанно: от реки к реке, от горы к горе, от ущелья в ущелье, от бора в бор. Не давал ей нагнуться к траве, на бегу срезать зубом лист над тропинкой. Только воду не смог он отнять! Плыла и пила. Он -- за нею. Так он гнал золоторогую лань, Неотступный, без помощи бога. Обогнули они вдвоем всю землю и вернулись к Аркадии. Уже не было у лани сил -- только кости бежали и тень. И подумала лань: "Есть спасенье на Чудо-горе. Там поток, там Ладон". И к Ладону направила лань свои слабые ноги. Только где же Чудо-гора? Где поток? Один берег нашла в котловине. Кругом воды чужие в котле туманов. А другого берега не было: лишь стена вдали перед нею. Тогда воззвала ко мне гонимая лань: "Дай спасенье, Ладон!" Но ответом ей было безмолвие. Здесь настиг лань Геракл. Поплыла она, закружилась в чужих водах. А Геракл встал на берегу. Лук в руке. Ждет и смотрит. Берег только один. И ей некуда... Не спеша пронзила стрела... Рассказал мне об этом Тайгет после битвы Атланта с Кронидом. Снова умолкли титаны: Гора-Человек и Змей-исполин.
      Тих был голос Атланта:
      -- Скоро выпорхнут на небесную дорогу Плеяды. Я люблю их гурьбу и алмазное веселье.
      И хотел Атлант, как бывало в Аркадии, запрокинуть назад голову и вглядеться в небо. Но не откинулась назад поникшая под тяжестью небосвода голова. Не разогнулась шея, окаменевшая над горбами плеч.
      -- Что ты ищешь, Атлант, звездных девушек на небе?-- спросил Змей, опуская веки.-- Еще не выбежали Плеяды. К их восходу поют Геспериды и навевают мне сон.
      -- Где теперь вечерние девоптицы?
      -- Дремлют.
      И опять умолкли титаны: и Гора-Человек и Змей-великан. Будто все рассказали друг другу, о чем думали тысячу лет. Но осталось еще последнее слово, и оно прозвучало:
      -- Дай мне три золотых яблока для Геракла, Ладон.
      -- Возьми, пока дремлют Геспериды. И закрыл дракон, страж сада, змеиные веки и замер. Бережно протянул титан каменные ладони к трем яблокам, висящим на самом маленьком пальце могучей ветви-руки. Тусклым золотом отливали плоды. Бережно коснулся титан их ножки. Бережно отломил ее ногтем. И тотчас на то место, где от ветви отломилась ножка яблок-сестер, набежала амброзийная капля. Затянуло ранку серебром. И уже новый росток выпрыснул нежной почкой из засеребренного места.
      На каменных ладонях Атланта, как на выгнутом блюде, лежали три золотых яблока из сада Гесперид.
      Всходил Вечер, звездный юноша Геспер, звездою в Гиперборее. В такой вечер гранатовое небо заката словно давит на воды океана.
      -- Я иду, Форкид,-- сказал Атлант.-- Мне пора. Атлант обещал Гераклу вернуться, когда Геспер взойдет.
      -- Иди,-- ответил Змей; но веки не поднял.
      И шагнул Гора-Человек.
      Уже второй шаг хотел сделать Атлант, выйдя из сада, когда раздался ему вдогонку шипящий, пронзительный крик Змея:
      -- Атлант, Атлант, пусть он держит небо -- не ты! В изумлении остановился титан. Обернулся плечами и лицом в сторону, откуда доносился крик.
      Торжество и коварство звучало в голосе Змея. Не таким знал Атлант Ладона, вечного титана Чудо-горы. Спросил:
      -- Тебя я слышу, Ладон?
      И еще громче, и резче, и злораднее повторил голос Змея:
      -- Пусть о н держит небо -- не т ы !
      С протянутыми перед собою каменными ладонями, на которых лежали три золотых яблока, стоял Небодержатель и медленнно вдумывался в слова Змея, повторяя их мыслью, как эхо: "Пусть о н держит небо -- не т ы !".
      Медленно, жерновом титановой правды, крепкой, как адамант, перемалывал Атлант в своем сердце слова Змея, что не он, Атлант, будет Небодержателем, а Геракл. Какие-то древние глыбы нерушимых заветов переворачивались в сердце титана, и под седым мхом высоко вздымалась полуокаменевшая грудь.
      "Пусть о н держит небо!"
      И, сам еще не постигая, что говорит его титановой мысли голос сердца, словно разрывая невидимые цепи, вдруг высоко поднял Атлант вольные руки к небу, роняя из разведенных ладоней золотые яблоки наземь, и, ликуя, воскликнул:
      -- Так пусть же о н держит небо!
      Не опуская рук, изогнув в пояснице века не сгибавшееся назад гранитоподобное тело, смотрел Атлант с запрокинутой головой на далекую померкшую дорогу Солнца, над которой замерцали Плеяды, и рассмеялся, как юноша.
      Ни Небо-Уран, ни праматерь Гея-Земля тысячелетия уже не слыхали, чтобы вновь на земле так юно смеялся древний титан.
      Не знала мысль мудрого Атланта от века хитрости. Прям был Атлант. Как омфалос, пуп земли, было крепко и верно его слово. И не знал он, что меж корней всего сущего, свисающих под тартаром в великую Бездну Вихрей, живет Эрида-Распря.
      Но вдруг постигла его титанова мысль, что он, титан Небодержатель, свободен и вернется в Счастливую Аркадию. И забыл Атлант, что уже нет там его Чудо-горы, что на месте Чудо-горы в глубоком котле кипят туманы. Обо всем позабыл счастливый Атлант.
      И тогда спросила правда титанова сердца титанову мысль:
      -- Где, Атлант, твое слово Гераклу? Кто твои ладони оторвал от небосвода? Кто хотя бы на день, на час освободил тебя, раба богов, от тяжести неба с богами? Обмануть хочет титан героя-освободителя? Чем же ты лучше богов? Такова ли правда титанов?
      И ответила сердцу мысль Атланта, Горы-Человека:
      -- Не прикованы руки Геракла к небу. Могут сбросить на землю небо с богами и разбить само небо. Свободен смертный Геракл.
      И тогда-то донесся опять из сада Гесперид голос Змея:
      -- Не щади убийцу титанов, титан! Он -- Истребитель.
      На земле, у ног Атланта, лежали три золотых яблока. Посмотрел на них Атлант, посмотрел на небо и увидел, что высоко на небо взошел звездный юноша Геспер. Потянулся за яблоками титан, но пригнулся и поднять их не мог. Так и стоял над ними Атлант с каменными, протянутыми вперед ладонями.
      И увидел Атлант, как принялась, врастая в почву, упавшая веточка с тремя яблоками. Стала расти и расти, сначала тонкой былинкой, а затем деревом с тремя золотыми яблоками на серебряной ножке. Видел, как все выше и выше растет дерево, как оно доросло до каменных ладоней титана, наклонилось над ними. Сами плоды легли ему на руки.
      Тогда зашагал Гора-Человек туда, к краю земли -- к Гераклу.
      Пробудились Геспериды-девоптицы в волшебном саду.
      Оглядели золотые плоды -- трех яблок недосчитались. В тревоге захлопали крыльями: стряслась беда, упустила яблоки стража. Не петь больше в саду ни им, ни Ладону. Станут немы Вечерние нимфы и стоголосый дракон. Нерушим закон правды чудес: кто не выполнит предназначения, тот утратит волшебную силу.
      И заплакали Геспериды в волшебном саду: почему молчит Змей? Чья вина? Где похититель?
      Тогда послышался голос Стража-дракона:
      -- Небодержатель Атлант унес три яблока для Геракла из Сада.
      Удивились Геспериды. Поднялись. Полетели за хозяином-похитителем, долетели до окраины сада. Видят: след Горы-Человека уходит от них к океану.
      Вернулись Геспериды, вечерние стражи, к яблоне Геи и запели печально, усыпляя дракона Ладона.
      Но беззвучен был голос Вечерних нимф, и открытыми оставались в вечернем мгле глаза дракона Ладона.
      Не Геракл стоит у края земли в пределах Атлантовых, -- небодержатель. Склонив голову, держит небо, как прежде, Атлант.
      Через горы и долы шагает к Тиринфу Геракл. За плечами героя лук и колчан; треплет ветер львиную шкуру. Дубинка в правой руке. В левой -- три яблока золотых.
      Что сказали друг другу при встрече и разлуке титан и герой?. Но не об этом поют Геспериды в волшебном саду. Поют они о скитаниях похищенных яблок.
      Молча подал Геракл три золотых яблока царю Тиринфа Эврисфею. Только в саду Гесперид, в далекой Гиперборее, созревали такие яблоки. Совершил свой подвиг Геракл. Отшатнулся в испуге царь Эврисфей от подарка Геракла. Не коснулся рукою яблок.
      -- Унеси! Нет, оставь их себе,-- сказал властитель Тиринфа.-- Ты принес мне запретный плод. Кто коснется этих яблок или вкусит их, тот отрешен от мира- -- жизни живой. Это яблоки смерти. Что ты сделал, отважный герой, слуга Эврисфея! Заслужил себе бессмертную смерть[10].
      Усмехнулся зло царь Эврисфей.
      Ничего не ответил Геракл. Вышел снова молча из Тиринфа на каменную дорогу. И в руке его чудно сияли три золотых яблока. Так дошел он до перепутья. Здесь предстала перед Гераклом Гера. Испытующе-грозно посмотрела богиня в глаза герою. И ей протянул Геракл золотые яблоки Гесперид.
      -- Не для смертных эти золотые плоды,-- сказал богине герой.-- Это яблоки из Сада богов. Верно, дарят они вкусившим вечную юность. Прими их в дар. Отнеси на Олимп.
      Отвела свою руку Гера. Отступила на шаг от Геракла. Сказала:
      -- Плод запретный яблоки Геи и для бессмертных. Какой бог небес против воли Геи-Земли их коснется или вкусит, тот навеки подвластен Аиду. Не вернется он к небожителям в мир живой жизни. Будет царствовать в мире мертвой жизни. Отнеси их обратно Гесперидам.-- И исчезла в лазури.
      Не любила Гера сына Зевса, Геракла, разрушителя мира титанов.
      Остался у перепутья герой и не знал, что ему делать с золотыми яблоками сада Гесперид, за которыми он шел на край света. Не нужны они живой жизни. А ведь труден путь к саду Гесперид.
      Хотел отдать Геракл золотые яблоки морю.
      Но выплыл из моря Нерей, и сказал бог-титан морской герою:
      -- Не бросай эти яблоки в море. Бросишь в море -- и уйдут навсегда нереиды на дно морское. Не будут волны играть и петь. И не будет в море морских див. Унеси, Геракл, эти золотые яблоки на Чудо-гору. Положи их на Чудо-горе и сам уйди.
      И ушел Нерей в свое море.
      Но не знал Геракл, где на свете та Чудо-гора.
      Хотел Геракл отдать золотые яблоки Гелию-Солнцу. Взошел он на высокую гору и крикнул Титану в небо:
      -- Возьми, Гелий, от меня золотые яблоки Солнца! Золотые они, как ты. Увези их на чаше-челне в солнечный град -- в Азию.
      Но ответил титан Гелий Гераклу:
      -- Были некогда они солнечными яблоками. Вкусивших одаряли они вечной юностью. Назывались они тогда молодильными. Но теперь они -- яблоки смерти. Не хочу, чтобы мои крылатые кони сбились с небесной дороги и зажгли пожар на весь мир. Не хочу я тонуть в водах озера Эридан: глубиною оно до самого тартара. Не хочу, чтобы юный Аполлон взошел на мою колесницу. Не коснусь я запретных плодов. Для титанов, низвергнутых в тартар, предназначила их праматерь Гея, чтобы, вкусив, могли они вернуть себе юность, войти радостно в живую жизнь. Отнеси эти яблоки в тартар.
      И полетели кони Солнца, поскакали дальше по небесной дороге.
      Решил Геракл отдать золотые яблоки обратно Гее-Земле. Находилась недалеко от перепутья древняя-предревняя пещера, где спящие слышат во сне голос Земли. И собрался было герой идти, как стал позади Геракла Сон-Гипнос Зашептал Сон-Гипнос Гераклу:
      -- Подожди здесь до ночи, Геракл. Положи эти яблоки рядом с собою. Ляг и усни.
      Лег герой и уснул.
      И приснились ему три Геспериды-девоптицы: прилетели они к Гераклу во сне из Гипербореи. Взяла каждая по золотому яблоку, засмеялась -- и вновь улетели Геспериды в пределы Атлантовы. Унесли с собой три золотых яблока.
      Проснулся Геракл, смотрит: нет рядом с ним золотых яблок. Сон унес их? Или Геспериды? Кто знает.
      Но держал их в руках Геракл. Держал Геракл и небо на одном плече. Доходил до столпов Заката. Переплывал океан на чаше-челне Гелия. Не забудут теперь герои дорогу в пределы Атлантовы -- туда, где сад Гесперид.
      Без помощи богов и награды совершил Геракл свой подвиг.
      Пойте снова в саду Гесперид, Вечерние нимфы! Вернулись золотые яблоки в древнюю Гиперборею. Кончилась служба Геракла.
      И герой зашагал к Артосу.
      СКАЗКА О МИРЕ МЕРТВОЙ ЖИЗНИ ЗА ОКЕАНОМ
      ПРОЛОГ
      На трех столпах небо. Глубоко в преисподней подножия столпов. На востоке небесный столп -- Кавказ. К скале Кавказа прикован титан Прометей. Срединный столп -- гора Этна. На глубине тартара, придавленный Этной, лежит стоголовый Тифоей. На западе столп -- титан Атлант. На плечах Атланта -скат неба.
      За небесными столпами крайняя грань земли. За ней океан -- Мировая река, обтекающая землю. Здесь пределы Атлантовы. Здесь мгла. К океану спускается по небесной дороге титан солнца Гелий, распрягает коней, купает их в водах и плывет с ними в золотой чаше-челне на восток, к солнечному граду Аэйе. У восточной грани земли обитает Эос-Заря.
      Позади небесных столпов, где пределы Атлантовы, там и поля Горгон -убежище Медузы и ее двух сестер. С ними и три Грайи-Старухи.
      За океаном лежат острова. Там пурпурный остров Заката -- Эрифия, где царит трехтелый великан Герион. Его пурпурных коров сторожит гигант Эвритион и двуглавый пес, бескрылый Орф.
      Герион -- титановой крови. Порожден Хрисаором, сыном Горгоны Медузы.
      Там остров Огйгия, где в изгнании живет титанида, дочь мятежного Атланта, кознодейка Калипсо. Ни боги Олимпа, ни люди не общаются с нею. Кого судьба занесет к Калипсо, для того нет возврата.
      Там остров Эйя. Кто на этот остров попал, тот не знает, где восток и где запад. На острове Эйя живет титанида-волшебница, солнечная нимфа Кирка-Цирцея, обращающая людей в Животных. Титан солнечный Гелий Кирке отец. Океанида Перса ей мать. Братом ей приходится Аэт, царь Азии, в чьих владениях солнечный дракон охранял в роще золотое руно. Все, что было, случилось, знает Кирка. Может даже стать невидимкой, как властитель преисподней Аид.
      Некогда в другой, радостной Огигии, где огигийские Фивы, обитала Калипсо, белокурая титанида. Некогда на Авзонском море, в Фессалии, жила солнечная Кирка. Но изгнали боги-олимпийцы Калипсо и Кирку, непокорных титанид, из Огигии и Авзонии на край земли, к океану, за пределы богов и людей.
      Там, близ острова Эйи, сад Гесперид. Говорят, будто сперва к Гесперидам привез сестру, солнечную Кирку, Аэт. Но не приняли солнечную нимфу Вечерние нимфы Заката. И достался ей остров Эйя в океане.
      Там, на океане, лежит голый остров -- остров Сирен. Была матерью им титанида Мнемосина-Память и отцом -- старейший титан, бог рек, рогатый Ахелой. Были некогда Сирены музами. Прославляли мир титанов и владык его -Крона и Рею.
      Но когда пали древние титаны, новых муз родила Мнемосина от Зевса-Кронида. Покорилась она новому властителю мира. Удалились тогда былые музы титанов в море Крона, на остров Благоухающих Цветов. Близ Тринакрии-Сицилии, где Блуждающие Скалы, лежит тот остров. Было их, по преданию, четыре: Тельксиона -- с авлом-гобоем в руках, Пейсиноя -- с кифарой струнной, Аглоопа -- певунья и Мольпэ, что поет, играет и пляшет.
      Провинились древние музы. Видели, но не пришли они на помощь юной Коре, дочери Деметры, когда черный похититель, бог Аид, уносил ее в подземное царство. И в гневе обратила их богиня Деметра в Сирен: в дев до пояса, а от пояса -- в крылатых птиц. Но остался у Сирен голос муз, и неодолимы были чары их пения.
      Исчезли тогда былые музы титанов из мира живой жизни. Удалились по воле богов к океану. Там на каменный остров, на голую скалу Аполлона, опустились опальные музы -- Сирены.
      Но не так рассказывали об их исчезновении полубоги-герои.
      Плыли Аргонавты, герои, по морю Крона, и, когда очутился их говорящий корабль Арго близ острова Благоухающих Цветов, стал на носу корабля с кифарой в руках певец Орфей и запел, состязаясь в пении с Сиренами: он, Орфей,-- певец Аполлона, они, Сирены -- древние музы титанов.
      Знали герои-аргонавты, что неодолимыми чарами своего пения приманивают Сирены к острову проезжающих мимо них мореходов и погружают их в вечный сон -- в прекрасную смерть, эвтанасию.
      Но по миру живой жизни разнеслась молва, будто девоптицы Сирены -людоеды, будто, погрузив в сон мореходов, они их обгладывают до костей под ласковые звуки кифары и будто белеют грудами кости на берегу острова Сирен.
      Пел Орфей. Пели Сирены. И слушали аргонавты, герои-полубоги, их пение. Боролись песня с песней, струны со струнами, и заглушила волшебная песня Орфея обольстительные голоса Сирен. Не Сирен-девоптиц, а певца Аполлона заслушались Аргонавты. Проплыл корабль Арго мимо острова Благоухающих Цветов на виду у Сирен, и никто из героев не бросился с корабля в море на призыв былых муз, красавиц-чародеек. Не бывало еще им такого поношения, чтобы мимо Сирен без жертв проплыл корабль.
      Суров и неумолим закон правды чудес: кто из чудо-созданий мира живой жизни не выполнит хотя бы раз свое предназначение, тот обречен миру мертвой жизни.
      Ни один корабль не должен пройти мимо острова Сирен без жертвы. Но корабль Аргонавтов прошел. Нарушили Сирены завет правды чудес. И тогда кинулись все четыре Сирены в море и канули навеки. Но не забыл о них мир живой жизни.
      Там, где пурпурный остров Заката,-- там мертвая жизнь. В пределах Атланта, на полях Горгон, на островах Эйи, Огигии, Сирен не живут живой жизнью, как боги и люди. Не доносятся туда голоса живой жизни. Разве только отвага или беда занесет туда героя. Или бога пошлет вестником бог.
      Есть глубокие пещеры на крайней грани земли. Одни глубиною доходят до вод Ахерона. Другие пещеры зияют над самым океаном, высоко в скалах.
      За пурпурным островом Заката -- за страной забвения -- глубины аида. Под аидом -- тартар. Под тартаром -- Великая Бездна, где корни земли и морской пучины, и звездного неба -- все концы и начала вселенной. Там бушуют и мечутся свирепые Вихри в вечной свалке друг с другом. Там жилища сумрачной Ночи в черном тумане. Там ужасом веет. Даже боги трепещут перед Великой Бездной Вихрей.
      Меж корней, свисающих в Великую Бездну, живет Эрида-Распря.
      ЧАСТЬ I . СКАЗАНИЕ О ТИТАНИДЕ ГОРГОНЕ МЕДУЗЕ
      Жили некогда в земном мире дети Геи-Земли и Урана-Неба, могучие титаны и титаниды. И среди них, могучих, были особенно могучи морской титан Форкий и морская титанида Кето.
      Форкий ведал седым морем и прозывался Морским Стариком, Кето ведала морской пучиной и прозывалась просто Пучиной.
      И родились от могучей Пучины и могучего Морского Старика шесть дочерей. Три красавицы, лебединые девы, родились с серебряно-седыми, как морская пена, волосами, и назвали одну из них Пемфредо, другую Энио и третью Дино. На лебедей походили они.
      Но от имени их отца, Форкия, именовали их титаны Форкидами, а боги прозвали их Грайями-Старухами.
      Красив наряд у Пемфредо. В шафранном пеплосе, как харита, Энио. Такими их еще помнят поэты[11].
      Три другие дочери родились с золотыми крыльями, и носились они по воздуху, как морские ветры. И прозвали одну из них Сфенно -- Сильной, за силу ее, другую Евриалой -- Далеко прыгающей, третью же, что всех краше была и отважнее. Медузой -- Властительной. И были бы на зависть всем волосы Медузы, если бы умели титаниды завидовать.
      Но в народе сохранилось за сестрами грозное имя -- Горгоны: молниеокие.
      Бессмертны, вечно юны и прекрасны были и Грайи и Горгоны. По морю плывут Грайи, над морем летят Горгоны.
      Но пала власть титанов Уранидов. Печальна была участь поверженных титанов. И всех печальнее была участь шести сестер-титанид -- Грай и Горгон.
      Не покорились они победителям-олимпийцам, как другие красавицы-титаниды. Не им, вольным и гордым, покупать себе сладкую долю пляской и пением в золотых чертогах Олимпа. Непреклонно сердце сестер-титанид, как у нереиды Немертеи. Крепко правдой, как адамант. А сколько их, пленниц, океанид и речных нимф, утомленных борьбой, уступили могучим богам-победителям или вступили с ними в брак! И среди них океанида-ведунья, Метида-Волна, знающая мысли Земли.
      Темно знание Земли. Скользка волна: не уловить ее сетью, не связать золотой цепью.
      Вот какова Метида!
      Все голоса земные -- и птиц, и зверей, и листьев, и трав -- были ей ведомы. И сама любым голосом говорила: по-звериному и по-птичьему, и по-змеиному.
      Чей звериный или птичий голос знаешь, в того зверя или птицу обернешься: были оборотнями титаниды.
      Но сломила мудрость и силу Метиды мощь Зевса. И огнем, и водой, и кустом, и змеей оборачивалась она, ускользнуть пытаясь от жестокого бога. Не размыкал он объятий, не верил обманчивым образам -- одолел титаниду. Знал Зевс: могучую родит она ему дочь -- Афину-Палладу.
      Бросили олимпийцы древнего Форкия во тьму тартара. А по морю плавают девы-лебеди Форкиды. А над морем носятся девы-бури Горгоны. Обернутся чудо-кобылицами и по волнам скачут, а гривы золотые до облака. И всех прекраснее бесстрашная, гордоокая Медуза. Когда, бывало, размечутся ее кудри по небу, кажется, будто золотые вихри золотыми змеями разметались у нее на челе.
      И радуется титанида Эос-Заря и улыбается, глядя на нее розовыми глазами. Да разве есть розовые глаза? А вот есть! -- у Эос-Зари.
      И любуется властительной красавицей титан Гелий-Солнце в сверкающем венце. Даже солнечные кони косят с высоты глазом на могучую шалунью: так бы и соскочили они с солнечной покатой дороги и кинулись к ней, задевая копытами горы. А там хоть весь мир гори!
      Но крепки вожжи и крепки руки титана Гелия. Плещут в него девы-лебеди крылами, но только кружево поднимается над морем. Ударит по волнам плашмя рукой Медуза, брызнет ему в жаркое лицо -- и кажется, будто звездное небо взлетело от земли ввысь и обдало солнечную колесницу мириадами водяных искр. Тогда забывает о своей подневольной службе[12] и о свергнутом в темную бездну отце своем Гиперионе титан Гелий, обитающий с победителями-богами на Олимпе в золотом, дарованном ему чертоге.
      Не могли пока олимпийцы низвергнуть титанов света во тьму Эреба: ни Гелия-Солнце, ни Луну-Селену, ни Эос-Зарю, ни Звезды. Как быть без света! Признали олимпийцы титанов света своими. Но надолго ли то подневольное равенство? Нерушимы законы Ананки-Неотвратимости. Но захочет Зевс и нарушит. Прикажет остановить на всем скаку солнечных коней посередине небесной дороги и снять сверкающий венец -- остановится, снимет титан Гелий свой венец, и погрузится мир во мрак на три дня, пока новый мировластитель вступает в тайный брак со смертной.