- Вы должны были сказать мне, - повторила она, едва слушая его. Подумайте, какой смертный грех вы позволили мне совершить, дав мне выйти за другого мужчину, когда мой муж был еще жив.
      - Жив? - пожал плечами Дегре. - Всегда существовала вероятность, что это его тело выловили из реки в Гассикуре. Умереть на костре или утонуть какая для вас разница?
      - Нет! - воскликнула она, всхлипывая. - Не может быть!
      - Что вы предприняли бы, если бы я сказал вам? - холодно произнес Дегре. - Вы бы все разрушили, вот как вы готовы поступить сейчас, вы отбросили бы все свои козыри, все свои надежды, свою судьбу, да и своих детей тоже. Вы, как сумасшедшая, пустились бы в погоню за тенью, за фантомом - вы и сейчас готовы на это. Допустим, - продолжал он угрожающе, вот что у вас на уме: пуститься на поиски мужа, исчезнувшего около четырнадцати лет назад. - Он поднялся и стоял перед ней. - Где он? Каким образом? И почему?
      - Почему? - она подпрыгнула при последнем слове.
      Взгляд полицейского офицера пронзал ее насквозь:
      - Он был графом Тулузским, - продолжал тот. - Но графства Тулузского больше не существует. Он царил во дворце. Теперь у него нет дворца. Он был самым богатым человеком во всем королевстве. Теперь это не так. Его имущество конфисковано. Он был ученым, известным всему миру. Теперь его не знает никто. Где он применит свое искусство? Где все то, за что вы любили его?
      - Дегре, вам не понять, какую любовь может внушить такой человек, как он.
      - Может быть, но я, кажется, понимаю, как он умел завоевывать женское сердце. Но теперь, когда его чар больше нет...
      - Не заставляйте меня думать, что вы не разбираетесь в этих вещах, Дегре. Вы не знаете, как любит женщина.
      - Думаю, что кое-что знаю, - он положил руки ей на плечи и повернул ее так, чтобы она могла видеть свое отражение в высоком овальном зеркале в золотой раме. - Годы оставили свои следы - на вашей коже, на ваших глазах, вашей душе, вашем теле. А какую жизнь вы прожили! А все эти любовники, которым вы отдавались...
      Она освободилась от его рук и с пылающими щеками в упор смотрела ему в глаза:
      - Да, я знаю. Но я ничего не могу поделать с чувством, которое я питаю к нему... и которое я сохраню навсегда. Между нами, дорогой Дегре, что бы вы подумали о женщине, столь богато одаренной природой, как я, которая живет одна, покинутая всеми, в глубокой нужде и которая не постаралась бы поправить свои дела? Вы сказали бы, что она слаба рассудком - и были бы правы. Быть может, сейчас я кажусь вам циничной, но случись это сейчас, я не колеблясь употребила бы всю свою власть над мужчинами, чтобы добиться того, чего хочу. Что значил любой из мужчин, которые были у меня после него - все мужчины! - что они значили для меня? Ничего, ровным счетом ничего! - она не отрывала от него дерзкого и злого взгляда. - Ничего, слышите вы? Даже сейчас я испытываю к ним нечто очень похожее на ненависть. Ко всем!
      Дегре разглядывал свои ногти:
      - Ваш цинизм не вполне убедил меня, - проговорил он, глубоко вздохнув. - Вспоминаю некоего поэта Гуттера... А что касается прекрасного маркиза Филиппа дю Плесси-Белльер, то разве не было с вашей стороны нежности... некоторого теплого чувства?
      Она так отчаянно замотала головой, что волосы разметались:
      - Дегре, вы не можете понять. У женщины должны быть иллюзии. Она должна стараться жить. Женщине отчаянно нужно любить и быть любимой. Память о нем терзает меня все время, - она взглянула на свою руку. - В Тулузском соборе он надел мне на палец золотое кольцо. Быть может, это единственное, что осталось от нашей с ним совместной жизни, но это связывает меня с ним. Я его жена, и он мой муж. Я всегда буду принадлежать ему, а он - мне. Поэтому я буду искать его. Мир велик, но если он еще живет где-то в этом мире, я найду его, даже если для этого мне придется скитаться всю жизнь, - она вдруг увидела себя отчаявшейся старухой, бредущей вдоль раскаленной солнцем дороги, и голос ее пресекся.
      Дегре обнял ее.
      - Ну хорошо, - успокаивал он ее, - я был жесток с вами, но и вы были жестоки со мной, - он прижимал ее к себе все сильнее, пока она не вскрикнула, потом отпустил и опять принялся рассеянно попыхивать трубкой. Хорошо! - произнес он через минуту. Если вы вбили себе в голову эту глупость, то есть если собираетесь разрушить свое счастье и, может быть, даже потерять жизнь, и если никто не может остановить вас, - что же вы намерены делать?
      - Не знаю, - ответила Анжелика и ненадолго задумалась. - Я не думала об этом. Я попробовала бы разыскать этого Калистера, бывшего лейтенанта мушкетеров. Он единственный, кто может, - если только он что-нибудь помнит, - разрешить наши сомнения относительно утопленника в Гассикуре.
      - Это уже сделано, - резко сказал Дегре. - Я разыскал этого офицера, заплатил ему как следует и сумел освежить его память. Наконец он признался, что воспользовался историей с утопленником, чтобы закрыть расследование, выставлявшее его не в лучшем свете. Но он признал, что если найденный труп и не соответствовал беглецу, то совсем немного.
      - О да, - с надеждой воскликнула Анжелика. - Но тогда неплохо бы проследить путь прокаженного бродяги.
      - Кто знает?
      - Надо поехать в Понтуаз и расспросить монахов в том монастыре, где его видели.
      - Это уже сделано.
      - Как так?
      - Если выражаться высоким слогом, то я воспользовался поручением, которое привело меня в те края, и ударил в колокол этого монастыря.
      - Дегре, вы удивительный человек!
      - Не двигайтесь! - грубо сказал он. - Мое посещение пролило совсем немного света на эту историю. Настоятель почти ничего не мог прибавить к тому, что он уже сказал расспрашивавшим его солдатам. Однако мирянин, монастырский врач, которого я нашел копающимся в лечебном огороде, припомнил одну или две подробности. Его жалость к бродяге зашла так далеко, что он вознамерился смазать его язвы и отправился в сарай, где уставший бродяга спал таким крепким сном, что он было принял его за мертвого. "Он не был прокаженным, - сказал мне врач. - Я приподнял лохмотья с его лица - оно было не изъязвлено, а просто сильно изранено".
      - Так это был он, не так ли? Это был он! Но что он делал в Понтуазе? Почему бы ему не вернуться в Париж? Как глупо!
      - Такую глупость человек вроде него может совершить ради такой женщины, как вы.
      - Но его след затерялся у городских ворот, - Анжелика лихорадочно копалась в бумагах. - Вот, говорят, что его узнали в Париже.
      - Мне это казалось невозможным. Он не мог попасть в город. В течение трех недель после побега действовал строжайший приказ наблюдать за всеми воротами. Потом, после обнаружения трупа в Гассикуре и расследований Арно де Калистера, возбуждение улеглось. Дело было закрыто. Для полной уверенности я еще порылся в архивах за более позднее время. Никаких упоминаний об этом деле не появлялось.
      Между собеседниками установилась тяжелая тишина.
      - И это все, что вы знаете, Дегре?
      Полицейский офицер помедлил, опустил глаза и ответил:
      - Нет!
      Он погрыз чубук своей трубки и посмотрел на нее в упор:
      - Нет, - пробурчал он сквозь зубы.
      - Что вы знаете? Скажите мне!
      - Года три назад ко мне явился посетитель, молодой священник со свинцовыми глазами на восковом лице - из тех, кто, не имея ни капли вдохновения, намереваются изменить мир. Он хотел знать, не тот ли я самый Дегре, который в 1661 году был назначен защитником по делу графа де Пейрака. Он безуспешно искал меня среди моих коллег во Дворце правосудия и с трудом узнал меня в презренной одежде мрачного тюремщика. После того, как я заверил его, что я и есть тот самый Дегре, которого он разыскивает, он сказал, что его зовут отец Антуан, что он принадлежит к ордену, основанному господином Винцентом. Он был тюремным капелланом и в этом качестве сопровождал графа де Пейрака на костер.
      Перед глазами Анжелики вдруг вновь встал силуэт священника, сгорбившегося у костра, как замерзший кузнечик.
      - Окольными путями он расспрашивал меня, не знаю ли я, что сталось с женой графа де Пейрака. Я ответил, что знаю, но хотел бы узнать, кто это проявляет такой интерес к женщине, имя которой всеми забыто. В некотором замешательстве он ответил, что сам интересуется этим. Он часто думал, как она должна грустить и печалиться, и молился за нее. Он надеется, что жизнь в конце концов смилостивилась над ней. Не знаю почему, но что-то в его объяснениях показалось мне неискренним. В моей профессии часто случается встречаться с налетом неискренности в таких объяснениях. Все же я сказал ему то, что знаю.
      - Что вы сказали ему, Дегре?
      - Правду. Что вы разрешились от бремени, что вышли замуж за маркиза дю Плесси-Белльер, что вы одна из тех придворных дам, которые вызывают наибольшую зависть. Удивительно, что это сообщение, вместо того, чтобы удовлетворить его, вызвало в нем тревогу. Возможно, он решил, что вы обречены на погибель, но я дал ему понять, что вы почти заняли место мадам де Монтеспан в сердце короля.
      - О, зачем вы сказали это? Вы чудовище! - в ужасе воскликнула Анжелика.
      - Ведь это было правдой, не так ли? Ваш второй муж был жив и здоров, и в глазах всего света ваша звезда всходила. Потом он спросил меня, что с вашими сыновьями. Я ответил, что они в добром здравии и что им хорошо живется при дворе дофина. Потом, когда он уже собирался уходить, я напрямик спросил его: "Вы должны помнить эту казнь во всех подробностях. Такие фокусы случаются не часто". Он подпрыгнул: "Что вы имеете в виду?" - "Я имею в виду, - ответил я, - что в то время, когда вы благословляли какого-то безымянного мертвеца, осужденный исчез. Должно быть, вы здорово удивились, заметив подмену". - "Клянусь вам, тогда я ничего не заметил..." - заявил он. Тут я посмотрел на него в упор: "А когда же вы заметили, отец?"
      Он побелел: "Не знаю, на что вы намекаете", - ответил он, пытаясь выбраться из ловушки. - "Прекрасно знаете, - сказал я. - Вы знаете не хуже меня, что граф де Пейрак не был сожжен на костре и что вряд ли кто-нибудь еще знает об этом. Никто не заплатил вам за молчание. Вы не участвовали в этом заговоре. Но вы знаете. Кто сказал вам?" - однако он продолжал разыгрывать дурачка и поскорее исчез.
      - И вы отпустили его? Нельзя было делать этого, Дегре! Надо было заставить его говорить. Нужно было пригрозить ему, пытать, заставить его признаться, кто сказал ему! И кто послал его. Кто это был? Кто?
      - И что бы изменилось? - спросил Дегре. - Вы уже были мадам дю Плесси-Белльер, не так ли?
      Анжелика сжала голову руками. Дегре не рассказал бы ей об этой истории, если бы не придавал ей значения. Дегре подумал о том же, о чем подумала она: где-то за неожиданным появлением этого тюремного капеллана скрывалось присутствие ее первого мужа. Из какого убежища отправил он этого посланца? Каким образом он вошел с ним в контакт?
      - Вы должны были выследить этого священника, - сказала она. - Это не составило бы большого труда.
      - Из вас вышел бы хороший полицейский, - улыбнулся Дегре. - Не буду дразнить вас. Уже несколько лет как он капеллан на галерах в Марселе.
      "Нетрудно будет снова разыскать этого отца Антуана, - подумала она. Священник, конечно, сообщит ей имя таинственной личности, которая послала его к Дегре, чтобы узнать о судьбе мадам де Пейрак. Быть может, ему известно также, где находится этот человек". Она кусала губы, со сверкающими глазами обдумывая возникавшие один за другим планы.
      Дегре наблюдал за ней с иронической усмешкой.
      - При условии, что вы сможете покинуть Париж, - сказал он в ответ на мысли, которые без труда читались на ее лице.
      - Вы не будете задерживать меня, ведь не будете, Дегре?
      - Дорогое дитя, я обязан задержать вас. Разве вы не знаете, что, получив поручение, я становлюсь подобен собаке, ухватившей преступника за полу плаща? Я готов сообщить вам все, что может представлять для вас интерес, но не рассчитывайте на эту ответственность всерьез.
      - И называете меня своим другом!
      - Так оно и есть - до тех пор, пока это не мешает мне служить королю.
      Анжелику горячей волной захлестнуло сознание его двуличия. Она снова стала ненавидеть Дегре так, как ненавидела его раньше. Она знала, что он настолько предан своему делу, если это касается его службы, что сможет воздвигнуть на ее пути непреодолимые барьеры. Если Дегре поймал жертву, он всегда прикончит ее. Он способен следить за ней, как тюремщик. Никто не уйдет от него.
      - Как вы могли взять на себя это оскорбительное поручение, если знали, что оно направлено против меня? Никогда не прощу вас!
      - Я решил, что оно мне очень кстати, чтобы не дать вам совершить какую-нибудь глупость.
      - Не вмешивайтесь в мою жизнь! - закричала она. - О, как я презираю вас и всю вашу братию! Меня тошнит от вас, от вас и от всех вам подобных шпионов, палачей, лакеев, подлизывающихся к любому хозяину, который бросит им кость!
      Дегре расслабился и рассмеялся. Эта женщина всегда особенно нравилась ему в приступе ярости, который вновь возрождал ее тайное прошлое - времена нищеты, воспоминания о которых Анжелика похоронила в глубокой могиле, когда она опять была Маркизой ангелов, когда она проявляла характер, который впервые показала ему на парижском "дне".
      - Слушайте, дорогая моя, - он взял ее за подбородок и поднял лицо. - Я мог бы отказаться от этого поручения, хотя король доверил мне его благодаря моей репутации. Он не сомневался, что если вам взбредет в голову мысль исчезнуть, все силы парижской полиции будут подняты, чтобы остановить вас. Я мог бы отказаться, но он говорил со мной с такой заботой о вас, с такой тревогой, как мужчина с мужчиной... И, как я уже говорил вам, я решил согласиться, чтобы еще раз удержать вас от того, чтобы разрушить всю свою жизнь, - его черты смягчились, он нежно всматривался в ее лицо, которое сжимал в ладонях. - Глупышка, - пробормотал он, - не сердитесь на своего старого друга Дегре. Я хочу удержать вас от этой гибельной, опасной затеи. Вы рискуете потерять все и не выиграть ничего. А гнев короля не знает границ; вы и так, наверное, слишком долго водили его за нос. Послушайтесь меня, Анжелика, бедняжка Анжелика.
      Никогда прежде он не говорил с ней с такой мягкостью, как будто она была ребенком, которого он удерживал от опасности. Она с радостью уткнулась бы лицом в его плечо и спокойно выплакалась бы.
      - Обещайте мне, - говорил он, - обещайте мне не делать безрассудных поступков, и я, в свою очередь, обещаю вам, что предприму шаги, которые смогут помочь вам в ваших поисках. Только обещайте мне.
      Она покачала головой. Анжелика была не прочь уступить, но она не доверяла королю и не доверяла Дегре. Они всегда старались ограничить ее свободу, запереть ее. Как бы они хотели, чтобы она забыла и уступила! И себе она тоже не доверяла. Наступит день, когда она устанет от борьбы, поддастся слабости и скажет себе: что толку? Король опять будет просить ее о снисхождении. Анжелика была так одинока перед лицом всех этих сил, объединившихся, чтобы помешать ей найти свою истинную любовь.
      - Обещайте же, - продолжал настаивать Дегре.
      Она снова покачала головой.
      - Упряма как мул! - сказал он со вздохом. - Ну, посмотрим, кто из нас сильнее. Удачи вам, Маркиза ангелов!
      * * *
      Анжелика пыталась заснуть, хотя за окнами уже светало. Однако она не могла совсем забыться и оставалась в приподнятом настроении: тело ее отдыхало, но ум работал. Она старалась проследить за таинственными перемещениями прокаженного, пытаясь представить на месте этого одинокого странника своего мужа, и с ужасом думала, что вполне могла видеть его на дорогах Иль-де-Франса, тащившегося в Париж. Эта последняя подробность мешала ей строить иллюзии. Как мог беглый узник, знающий, что его преследуют и что о нем все известно, - как он мог набраться дерзости и вернуться в осиное гнездо, каким был Париж? Жоффрей де Пейрак был слишком умен, чтобы сделать такую глупость.
      "И все же он мог, - размышляла Анжелика - это похоже на него." Она пыталась угадать ход его мыслей. Может, он возвращался в Париж, чтобы найти ее? Нет, это слишком глупо. В Париже, в огромном городе, который осудил его, он не нашел бы ни друга, ни убежища. Его дом в Сен-Поле, прекрасный особняк, который он построил в честь Анжелики, был конфискован. Она помнила, как часто он ездил из Аквитании в столицу, чтобы лично наблюдать за работами. Стал бы Жоффрей де Пейрак, голова которого была оценена, искать убежища в этом доме? Лишенный всего, он, быть может, собирался отыскать золото и драгоценности, которые мог спрятать в месте, известном только ему одному.
      Чем больше она думала об этом, тем более похожим на правду это казалось. Жоффрей де Пейрак вполне был способен рискнуть всем, чтобы снова завладеть своим имуществом. С этими деньгами он мог защищаться, в то время как голый и нищий он оставался беспомощным скитальцем. Крестьяне бросали бы в него камнями, и кончилось бы это тем, что кто-нибудь выдал бы его. Но с помощью золота он мог завоевать свободу. Он знал, как вновь завладеть этим золотом из особняка Ботрелле, в котором он любил каждую щелку и каждый уголок.
      Эти соображения убедили Анжелику, что ее рассуждения вполне правдоподобны. Она вспомнила, что он всегда презрительно повторял изречение "золото может все". Честолюбие молодого короля доказало, что из этого правила бывают исключения, но оно все же оставалось верным правилом. Если золота мало, то человек чувствует себя беззащитным. Он должен был вернуться в Париж - теперь она была уверена в этом, должен был вернуться сюда. В это время король еще не наложил на все свою тяжелую руку, еще не предложил этот дом принцу Конде. Он стоял пустой, будто проклятый, с большими восковыми печатями на дверях, под присмотром только охваченного ужасом привратника и старого лакея-баска, который не знал, куда деться.
      Сердце Анжелики бешено заколотилось. Вдруг она обрела уверенность.
      - Я видел его своими глазами... да, я видел его в нижней галерее... Я видел его. Однажды ночью, после казни. Я услыхал шум в галерее и узнал его шаги, - так говорил ей однажды вечером лакей-баск, облокотившись на бордюр средневекового источника в нижней части сада, когда она повстречала его вскоре после того, как вновь вступила во владение особняком Ботрелле. - Кто бы не узнал его шагов, шагов великого лангедокского хромого! Я зажег фонарь, и когда я подошел к повороту галереи, он стоял там, прислонившись в двери часовни. Он повернулся ко мне... Я узнал его, как собака узнает своего хозяина, но я не видел его лица. Он был в маске. Неожиданно он исчез в стене, и больше я его не видел...
      Тогда Анжелика ужаснулась, не в силах слушать бормотание этого старика, который думал, что ему встретился призрак.
      Она села в постели и отчаянно зазвонила в колокольчик. Появилась Жанина, рыжеволосая жеманница, которая заняла место Терезы. Она подозрительно и презрительно принюхалась к запаху табачного дыма, оставшемуся после Дегре, и поинтересовалась, что угодно мадам.
      - Немедленно приведи сюда этого старого лакея... как же его зовут? Ах да, Паскалу... Дедушка Паскалу, - горничная подняла брови. - Ты отлично знаешь его, - продолжала Анжелика, - глубокий старик, который таскал воду для питья и носил дрова.
      Жанина смотрела на нее с покорным выражением человека, который не понимает, чего от него хотят, но готов исполнить свои обязанности. Через несколько минут она вернулась и сказала, что дедушка Паскалу уже два года как умер.
      - Умер? - повторила Анжелика. - Умер! О боже, какая жалость!
      Жанина не понимала, почему ее хозяйка так убивается, услышав о событии, которое произошло два года назад и за все это время ни разу ее не заинтересовало. Анжелика приказала Жанине помочь ей одеться. Она рассеянно натянула на себя одежду. Бедный старик умер и унес тайну с собой. В то время она была при дворе и не смогла подержать старого слугу за руку или посидеть у его смертного ложа. Теперь она дорого расплачивается за то, что пренебрегла этой обязанностью. В ее памяти огненными буквами встали его слова: "Он стоял, прислонившись к двери часовни".
      * * *
      Спустившись по лестнице, она пробежала под изящными сводами галереи, освещенной светом, падавшим сквозь цветные стекла, и открыла дверь часовни. Это было нечто вроде молельни с двумя кордовскими кожаными складными стульями и с маленьким алтарем из зеленого мрамора, украшенным великолепными картинами испанских мастеров. В помещении пахло ладаном и свечами. Анжелика вспомнила, что когда аббат де Лесдигьер бывал в Париже, он служил здесь мессу. Она опустилась на колени.
      - О боже, - сказала она, - я совершила много грехов, но я прошу тебя, господи, я умоляю тебя... - она не могла найти слов, чтобы продолжать.
      Однажды ночью он пришел сюда. Но как он смог попасть в дом? И как он сумел проникнуть до этого в Париж? Что он мог искать в этой молельне?
      Анжелика обводила глазами маленькое святилище. Все его убранство было изготовлено при жизни графа де Пейрака. Принц де Конде ничего не тронул. Кроме аббата Лесдигьера и маленького пажа, который выполнял при нем роль церковного служки, здесь побывало считанное количество людей.
      Если в этой молельне был тайник, то он должен был быть достаточно хорошо спрятан. Анжелика поднялась на ноги и начала тщательные поиски. Она ощупывала пальцами каждый завиток на резном алтаре, надеясь найти какую-нибудь скрытую пружину. Она исследовала каждую деталь барельефа, ощупала каждую покрытую эмалью половицу, потом деревянные панели, покрывавшие стены. Наконец ее терпение было вознаграждено. Утро уже сменялось днем, когда ей показалось, будто стена в одном месте за алтарем издает глухой звук. Она зажгла свечу и тщательно исследовала это место. В резьбе были хитроумно скрыты очертания замочной скважины. Здесь!
      Она лихорадочно пыталась открыть тайник, но безуспешно. Однако с помощью ножа и ключа, который она носила на поясе, ей удалось сломать деревянную резьбу. Открылось отверстие. Она просунула в него руку и нащупала шкатулку, которую и вытащила на свет. Но открывать ее не требовалось. Крышка оказалась открытой. Шкатулка была пуста.
      Анжелика прижала пыльную шкатулку к груди:
      - Он приходил! Он взял золото и драгоценности! Бог не оставил его! Бог защитил его!
      Но что потом? Что сталось с графом де Пейраком, который, подвергаясь смертельной опасности, вернул свое состояние?
      Глава третья
      Когда Анжелика решила съездить в Сен-Клу проведать Флоримона, она убедилась, что Дегре предупреждал ее не зря. Сев в карету, она сразу же оказалась под наблюдением "поклонника", ярко-красная физиономия которого мелькала под ее окнами уже дня три; она больше не боялась двух субъектов, которые появились из ближайшей винной лавки и следовали за ней по пятам, пока она ехала по городским улицам. Но едва она миновала ворота Сен-Клу, как отряд вооруженных стражников окружил ее экипаж и молодой офицер вежливо потребовал, чтобы она вернулась в Париж:
      - Приказ короля, мадам.
      Когда она запротестовала, он показал ей подписанное Ла Рени, префектом полиции, распоряжение, предписывавшее ему не позволять мадам дю Плесси-Белльер покидать Париж.
      "Подумать только, что это дело рук Дегре, - думала она. - Он мог помочь мне, но теперь не поможет. Он даст мне все возможные сведения об исчезновении моего мужа и любые советы, но он также сделает все от него зависящее, чтобы исполнить приказ короля". - Сжав кулаки и заскрипев зубами, она приказала кучеру поворачивать лошадей. Это вмешательство в ее планы пробудило в ней инстинкт борьбы. Жоффрей де Пейрак, беспомощный и преследуемый, сумел попасть в Париж. Ну так она сумеет выбраться из него, и сегодня же!
      Она отправила посыльного в Сен-Клу, и вскоре приехал Флоримон со своим наставником, который сказал ей, что в соответствии с ее распоряжениями он начал переговоры о продаже должности Флоримона. Господин де Лоран хотел купить ее для племянника и предлагал хорошую цену. "Посмотрим", - ответила Анжелика. Она не хотела уезжать и навлекать на себя гнев короля прежде, чем примет все меры для безопасности своих детей.
      - Зачем мне продавать свое место? - спросил Флоримон. - Или ты нашла для меня лучшую должность? Я должен вернуться в Версаль? Меня очень хорошо приняли в Сен-Клу. Даже Мосье заметил, как хорошо я выполняю свое дело.
      Шарль-Анри приветствовал его радостными криками. Он обожал старшего брата, и Флоримон отвечал ему тем же. Каждый раз, приезжая в Париж, Флоримон брал его на руки, возил на себе, позволял играть со своей шпагой. Под взглядом Шарля-Анри Флоримон восторженно заговорил:
      - Разве это не самый красивый ребенок в мире, мама? Ему следовало быть дофином вместо этого ничтожества.
      - Лучше будет, если никто не услышит твоих слов, Флоримон, предупредил аббат де Лесдигьер.
      Анжелика оторвала глаза от двух своих сыновей - Шарля-Анри, такого красивого и румяного, глядящего сияющими голубыми глазами на темноволосого Флоримона. Каждый раз, когда она смотрела на кудрявую головку сына Филиппа, она жалела о своем поступке и чувствовала себя беспомощной. Зачем она вообще вступила в этот брак? Жоффрей де Пейрак послал человека, чтобы разыскать ее, и услышал от него, что она вышла замуж во второй раз - ужасное положение, из которого нет выхода. Бог не должен был допустить этого!
      * * *
      Она изо всех сил старалась скрыть свои приготовления к отъезду, Шарля-Анри и Барбу, его няньку, она пошлет с другими слугами в Плесси, в Пуату. Даже рассердившись, король не обрушит свой гнев на ребенка и имущество своего бывшего маршала. Но относительно Флоримона она придумала более сложный план. "Король, быть может, рассердится на меня, - говорила она себе, чтобы успокоиться, - но как он может возражать против моей маленькой поездки в Марсель? Я ведь вернусь..."
      Чтобы отвести подозрения и доказать смирение, она вызвала своего брата Гонтрана, сказав, что наконец нашла время, чтобы заказать портреты своих детей. Копаясь в расчетных книгах, чтобы оставить все свои дела в порядке, она услышала, как Флоримон развлекает маленького брата, чтобы он не шумел.
      - Ангелочек с улыбкой херувима, ты очень мил... маленький обжора, толстый, как священник, ты очень мил, - твердил он, пародируя литанию. Потом она услыхала голос аббата де Лесдигьера:
      - Флоримон, ты не должен насмехаться над такими вещами. Ты занял очень непочтительную позицию. Это тревожит меня.
      Не обращая внимания на него, Флоримон продолжал припевать:
      - Кудрявый ягненочек, пасущийся на леденцах, ты очень мил... неуловимый гномик, набитый проказами, ты очень мил...
      Шарль-Анри оглушительно хохотал, Гонтран, как всегда, ворчал, а русая и темная головки ее детей отбрасывали темные тени на гобелен. Флоримон де Пейрак, Шарль-Анри дю Плесси-Белльер - каждый копия своего отца... две копии двух мужчин, которых она любила.
      Однажды вечером Флоримон подошел к Анжелике, сидевшей перед камином.
      - Мама, - сказал он прямо. - Что происходит? Я не думаю, что ты все еще любовница короля, и он налагает епитимью, задерживая тебя в Париже.
      - Флоримон! - в замешательстве воскликнула Анжелика. - Тебе-то какое дело?
      Флоримон знал вспыльчивый характер своей матери и позаботился о том, чтобы не пострадать от него, он пододвинул скамеечку и сел у ее ног, зная, что взгляд его темных глаз обезоруживает и смягчает ее.
      - Разве ты не любовница короля? - повторил он с невинной улыбкой.
      Анжелика подумала, не следует ли ей сразу прекратить этот разговор хорошей пощечиной, но пока что сдерживалась. Флоримон не преследовал скрытых целей. Он произнес вслух вопрос, которым задавался весь двор, от первого дворянина до последнего пажа, а именно: чем окончится поединок между мадам де Монтеспан и мадам дю Плесси-Белльер. Но поскольку вторая из них была его матерью, он больше других был заинтересован в этом, особенно с тех пор, как слухи о ее высоком положении при короле обеспечили ему престиж среди товарищей. Эти начинающие придворные уже учились искусству интриги и настойчиво искали его дружбы. "Мой отец говорит, что твоя мать может заставить короля сделать все, что захочет, - заметил как-то молодой д'Омаль. - Счастливец! Твоя карьера уже сделана! Не забывай старых друзей. Я всегда бывал на твоей стороне, не так ли?"
      Флоримон высоко нес голову, разыгрывая отца Жозефа, незаметного, но влиятельного советника Ришелье. Он обещал Бернару де Шатору пост адмирала флота, а Филиппу д'Омалю - военного министра. Но сейчас он сидел перед матерью, отрывавшей его от двора Мосье, говорившей о продаже его должности пажа при маленькой принцессе и живущей в уединении в Париже, вдали от Версальского двора.
      - Ты вызвала неудовольствие короля? Чем?
      Анжелика положила ладонь на гладкий лоб мальчика, перебирая крупные темные локоны, нимбом окружавшие его голову. Она ощущала ту же грусть, которая охватила ее в день, когда Кантор попросил разрешения отправиться в военный поход, - все матери переживают этот удар, когда их дети вдруг оказываются самостоятельными людьми, со своими собственными правами и мыслями.
      Она мягко ответила на вопрос Флоримона:
      - Действительно, король недоволен мною и очень на меня сердит.
      Он нахмурил брови, изображая выражение крайней печали и озабоченности, которые часто видел на лицах опальных придворных:
      - Проклятье! Что с нами будет? Держу пари, это происки этой проститутки Монтеспан! Этой сучки!
      - Флоримон, что за слова!
      Флоримон пожал плечами. Так говорили в королевских приемных. Вдруг он стал казаться смирившимся, как будто относился к фактам с философским спокойствием человека, который видел множество карточных дворцов, поднимавшихся к небу и вдруг рушившихся.
      - Я слышал, ты уезжаешь?
      - Кто тебе сказал?
      - Я слышал.
      - Досадно! Я не хотела бы, чтобы мои планы были всем известны.
      - Я не скажу никому, обещаю. Но все равно я бы хотел знать, что ты собираешься делать со мной сейчас, когда все полетело вверх тормашками. Намерена ли ты взять меня с собой?
      Она хотела было поехать с ним, но передумала. Чем кончится вся ее затея - одному богу известно. Она не знала даже, как ей выбраться из Парижа, понятия не имела, что ей удастся узнать у отца Антуана в Марселе и что она будет делать после разговора с ним. Ребенок, даже такой сообразительный, как Флоримон, вполне может стать обузой.