Анн и Серж Голон
      Анжелика в Берберии
      (другой перевод - "Неукротимая Анжелика")
      Роман
      Роман "Анжелика в Берберии" - один из интереснейших известной серии. Главная его героиня Анжелика оказывается в экзотической обстановке - гареме восточного султана Мулаи Исмаила. Полюбившаяся всем нам Анжелика с достоинством выдерживает жестокие нравы гарема, проходит через невероятные испытания и приключения, чтобы вновь вернуться во Францию.
      ПРИМЕЧАНИЯ (OCR Zmiy) :
      Антология романов про Анжелику (на французском (http://authologies.free.fr/golon.htm), а также в переводах на английский и русский):
      1. 1957 - Angelique Marquise des Anges (англ. - Angelique / Angelique: The Marquise of the Angels) (рус. - Анжелика / Анжелика - маркиза ангелов)
      2. 1958 - Angelique, le Chemin de Versailles (англ. - Angelique: The Road to Versailles) (рус. - Путь в Версаль)
      3. 1959 - Angelique et le Roy (англ. - Angelique and the King) (рус. Анжелика и король)
      4. 1960 - Indomptable Angelique (англ. - Angelique in Barbary / Angelique and the Sultan) (рус. - Неукротимая Анжелика / Анжелика в Берберии / Анжелика и султан / Мятежница из Пуату)
      5. 1961 - Angelique se revolte (англ. - Angelique in Revolt) (рус. Анжелика в гневе)
      6. 1961 - Angelique et son Amour (англ. - Angelique in Love) (рус. Анжелика и ее любовь / Анжелика и Рескатор)
      7. 1964 - Angelique et le Nouveau Monde (англ. - The Countess Angelique) (рус. - Анжелика в Новом Свете)
      8. 1966 - La Tentation d'Angelique (англ. - The Temptation of Angelique) (рус. - Искушение Анжелики)
      9. 1972 - Angelique et la Demone (англ. - Angelique and the Demon) (рус. - Анжелика и демон)
      10. 1976 - Angelique et le Complot des Ombres (англ. - Angelique and the Ghosts) (рус. - Анжелика и заговор теней)
      11. 1980 - Angelique a Quebec (англ. - Angelique in Quebec) (рус. Анжелика в Квебеке)
      12. 1984 - Angelique, la Route de l'Espoir (англ. - Angelique, the Path of Hope) (рус. - Дорога надежды)
      13. 1985 - La Victoire d'Angelique (англ. - The Victory of Angelique) (рус. - Анжелика и ее победа)
      Биографическая справка (http://www.ozon.ru/)
      Анн Голон (Anne Golon) (1924). Настоящее имя - Симона Шанже. Родилась в Тулоне в семье морского офицера. В шесть лет написала свой первый рассказ, а в восемнадцать лет опубликовала свою первую книгу "В стране за глазами". Премия за юношеский роман "Патруль невинного святого" позволила ей уехать в Африку, где она встретила своего будущего мужа Сергея Голубинова (по настоянию издателя книг об Анжелике он "превратился" в Сержа Голона). Семейная жизнь сложилась счастливо, как и творческое содружество подтверждением чему служат тринадцать книг об Анжелике, ставших интернациональными бестселлерами. Сейчас Анн Голон работает над четырнадцатым романом серии: Анжелика покидает Канаду и возвращается во Францию.
      Серж Голон (Serge Golon) (1903-1972). Настоящее имя - Сергей Голубинов. По национальности русский. Родился в Персии в семье царского посланника при дворе персидского шаха. В пятнадцать лет в одиночку совершил путешествие по Персии и России. В 1917 году уехал учиться в Севастополь, два года спустя присоединился к родителям, которые к тому времени жили уже во Франции. Говорил на шестнадцати языках. Путешествовал по Азии, побывал в Китае и в Тибете, затем отправился в Африку, где и встретил свою будущую жену Анн. Семейная жизнь сложилась счастливо, как и творческое содружество подтверждением чему служат тринадцать книг об Анжелике, ставших интернациональными бестселлерами.
      Дополнительно см. http://authologies.free.fr/golon.htm (на французском языке).
      СОДЕРЖАНИЕ
      Часть первая. В путь
      Часть вторая. Крит
      Часть третья. Главный евнух
      Часть четвертая. Побег
      ЧАСТЬ I
      В ПУТЬ
      Глава первая
      Карета лейтенанта полиции Франсуа Дегре выехала из ворот его особняка и медленно покатилась по круглым булыжникам улицы Командорства в Сен-Жерменское предместье. Этот экипаж вряд ли можно было назвать роскошным, зато он был надежным. Карета была изготовлена из темного дерева, а с оконных занавесок, которые были обычно плотно задернуты, свисали золотые кисти, так что карета выглядела достойной респектабельного государственного служащего, более богатого, чем он хочет показывать. В экипаж были впряжены две разномастные лошади, и, кроме кучера, его сопровождал лакей.
      Единственное, что друзья Дегре ставили ему в вину, - это его холостяцкую жизнь. Рядом с человеком такой приятной наружности, по праву рождения принадлежащего к лучшему обществу, должна быть дочь какого-нибудь рассудительного, бережливого купца. Немало подобных девиц, подготовленных именно к такому браку строгими матерями и суровыми отцами, жило в тех самых домах, мимо которых он проезжал по пути в Сен-Жерменское предместье. Однако Дегре, очаровательный в своей чопорности, не торопился, как видно, менять образ жизни. Слишком много ярко разодетых женщин и слишком много подозрительных личностей бывало в его приемной бок о бок с представителями высшего дворянства и обладателями самых высоких титулов в королевстве.
      Колеса кареты с грохотом выкатились из колеи на середину улицы, и подковы лошадей высекали искры, когда кучер пытался направить их прямо. Многочисленные прохожие, бездельничающие в жарких сумерках, раболепно прижимались к стенам домов - все, за исключением одной женщины в маске, которая, казалось, дожидалась, когда карета поравняется с ней. В этот момент она наклонилась к окну, широко раскрытому из-за жары.
      - Лейтенант Дегре, - кокетливо произнесла она, - позвольте проехаться рядом с вами и поболтать несколько минут.
      Полицейский, оторвавшись от раздумий над результатами последнего расследования, повернулся к ней с сердитым выражением лица. Ему незачем было просить ее приподнять забрало - он сразу узнал Анжелику.
      - Опять вы? - прорычал он. - Или вы не понимаете, что вам говорят? Я, кажется, сказал вам, что больше не желаю вас видеть.
      - Да, - ответила она. - Но это очень, очень важно, и вы - единственный, кто может помочь мне. Я не хотела обращаться к вам и долго размышляла, прежде чем решиться на это. Но во всем мире вы, кажется, единственный человек, который может помочь мне.
      - Я говорил, что больше не желаю вас видеть, - повторил Дегре сквозь зубы. Такая вспышка была для него необычной. Как правило, он скрывал свои чувства за сухостью и холодным безразличием, которое сейчас изменило ему.
      Анжелика не ожидала такого взрыва. Она испугалась, что он может просто умчаться прочь, потому что она нарушила свое обязательство не беспокоить его; потом она решила, что то, что она узнала от короля, достаточно необычно, чтобы тронуть жесткое сердце Дегре, - если только он еще любит ее. Он был ей нужен. Тем не менее она не была очень удивлена, дважды посетив его отель и услышав, что "его нет дома" и что он вряд ли когда-нибудь примет ее. Поэтому она поджидала удобного момента, чтобы обратиться к нему непосредственно. Она была убеждена, что он прислушается к ее мольбе и сделает ей одолжение.
      - Это очень важно, Дегре, - упрашивала она его. - Мой муж жив...
      - Я сказал, что не желаю видеть вас, - повторил Дегре в третий раз. Жив ли ваш муж или нет, у вас достаточно любовников, чтобы вы не страдали от скуки. А теперь - отойдите от дверцы. Лошади могут рвануть.
      - Я не отойду, - настаивала Анжелика. - И чтобы я отпустила вас, не заставив выслушать меня, лошади должны протащить меня по мостовой.
      - Отойдите от дверцы! - голос Дегре звучал угрожающе. Схватив стоявшую рядом с ним трость, он с силой ударил набалдашником по пальцам, сжимавшим низ окна. Анжелика вскрикнула от боли. Карета рванулась вперед.
      Анжелика упала на колени. Водонос, наблюдавший всю сцену, подбежал к ней, когда она пыталась подняться на ноги, и принялся отряхивать ее платье.
      - Это не для тебя, милашка, - сказал он. - Только не огорчайся. Не всегда же ловить крупную рыбу. Но говорят, что он любит хорошеньких девушек, так что у тебя еще есть шанс. Ты просто выбрала неудачное время. А не выпить ли нам по стаканчику воды? Поднимается буря, в это время все хотят пить. У меня свежая, чистая вода. Всего шесть грошей за стакан.
      Анжелика пошла прочь, не отвечая. Неуступчивость Дегре глубоко уязвила ее. "Уму непостижимо, - думала она, - как эгоистичны люди". Очевидно, он хотел помучить себя, предавая свою любовь к ней полному забвению, но тем не менее он мог бы сделать еще одно маленькое усилие, особенно когда она находится в таком отчаянном положении - никто не повернется к ней, никто не поможет ей найти выход.
      А Дегре - единственный, кто может помочь. Он знает ее со времени суда над Пейраком; он имел к нему непосредственное отношение. Его образ мышления, присущий полицейскому, поможет ей отделить факты от выдумок, составить какую-то версию, на основе которой можно было бы строить дальнейшие поиски. Возможно, он даже знает что-нибудь об этом необычном повороте событий. В глубинах его памяти и в бумагах, хранящихся в запертых комнатах, наверняка содержится масса секретов. Кроме того, хотя она и не позволяла себе думать об этом, но она нуждалась в Дегре, чтобы освободиться от бремени ужасной тайны, чтобы не оставаться наедине со своими, быть может, безумными надеждами - призрачными мечтами, с легкостью исчезающими под ледяным ветром сомнений. Если бы только она смогла поговорить с ним о прошлом и о будущем, которое маячило перед ней как смерч, быть может, скрывавший ожидающее ее счастье.
      - Вы прекрасно знаете, что кое-кто поджидает вас на горизонте вашей жизни. Вы не должны прекращать поисков, - вот что говорил ей Дегре когда-то давно. И вот теперь он так жестоко отрекся от нее. Ее рот скривился от разочарования.
      Она шагала быстро, потому что одолжила у Жавотты юбку и летнюю шаль, чтобы не выделяться в толпе, пока ей придется подстерегать, когда Дегре покинет свой дом. Она простояла в ожидании три долгих часа - и ради чего!
      Приближалась ночь, и улицы пустели. Пересекая Пон-Нёф, Анжелика резко обернулась. Двое мужчин, которые, как она заметила, уже несколько дней ошивались возле ее дома, следовали за ней. Возможно, это было простым совпадением, но только Анжелика не могла понять, с чего это краснолицему бездельнику, пялившему глаза на Ботрелле - она сама видела его, вздумалось именно в этот момент погулять в предместье Сен-Жермен и в Пон-Нёф.
      "Быть может, поклонник?" - подумала она и огорчилась от этой мысли. Если так будет продолжаться и дальше, она поручит Мальбрану заставить его попытать счастья в каком-нибудь укромном уголке.
      Около Дворца юстиции она наняла крытые носилки, которые доставили ее к калитке принадлежащего ей фруктового сада, выходившей на набережную Целестинок. Она прошлась по тротуару, опьяненная запахом еще зеленых плодов, которые свисали с ветвей залитых серебристым светом деревьев, миновала готический источник с горгульями и поднялась по лестнице.
      Одинокая лампа горела в гостиной около секретера из черного дерева и перламутра. Устало вздохнув, она села в кресло и сбросила комнатные туфли с ноющих и горячих ног. Она совершенно выдохлась от ходьбы по неровным мостовым в теплых башмаках из толстой кожи, одолженных ею у горничной.
      "Я утратила свою былую выносливость, - подумала она, - но ведь мне еще предстоит трудная дорога", - она разволновалась при мысли о будущем, увидев себя на плохой дороге, бедной и босой, странствующей в поисках любви и утраченного счастья. - "Я должна идти", - сказала она себе. - "Но куда?"
      Потом ее мысли вернулись к документам, которые передал ей король, - к нескольким листам пожелтевшей от времени бумаги, пестрящим печатями и подписями. Они были единственным надежным подтверждением невероятной истории, которую она услышала от короля. Каждый раз, когда ей казалось, что все это произошло во сне, она снова перечитывала записи о том, как мэтр Арно де Кали-стер, лейтенант королевских мушкетеров, получил от самого короля приказ, который поклялся сохранить в тайне. Там перечислялись шестеро мушкетеров, которых он отобрал себе в помощники, - все они были известны своей преданностью королю и нелюдимым нравом. Поэтому ни к чему было отрезать им языки, как это сделали бы в прежние времена.
      На другом листе мэтр Калистер скрупулезно перечислял расходы, связанные с выполнением возложенного на него поручения:
      За аренду кабачка "Голубая Гроздь" в утро казни - 20 ливров;
      Его хозяину, мэтру Жильберту, за молчание - 30 ливров;
      Стоимость трупа из морга, который сожгли вместо осужденного - 10 ливров;
      Людям, доставившим труп, за молчание - 20 ливров;
      За тележку и за молчание - 50 ливров;
      За лодку с сеном, в которой осужденного вывезли из Парижа от ворот Сен-Ландри - 10 ливров;
      Закрыть рот лодочникам - 10 ливров;
      Сыщикам, которые должны были выследить осужденного после побега (здесь сердце Анжелики начинало бешено колотиться) - 5 ливров;
      Фермерам, которых наняли сыщики и которые помогали искать тело в реке, - за молчание - 10 ливров.
      Итого - 165 ливров
      Анжелика отложила лист со скрупулезными расчетами Арно де Калистера и углубилась в составленный им подробнейший отчет:
      "...К ночи лодка, в которой мы везли осужденного, остановилась ниже Манта и была привязана у крутого берега. Все мы немного отдохнули. Я остался сторожить осужденного, который не подавал признаков жизни с того момента, как мы приняли его из рук палача. Нам пришлось нести его через весь тоннель от погреба в кабачке "Голубая Гроздь" до воды. С тех пор он лежал под сеном, тяжело дыша."
      Анжелика представила его огромное тело, одетое в похожую на саван белую одежду осужденного.
      "Перед тем, как лечь спать, я спросил, не нужно ли ему чего-нибудь. Казалось, он не слышал меня".
      На самом деле мэтр Калистер, закутываясь в свой плащ, чтобы "чуточку поспать", ожидал увидеть утром своего пленника скорее мертвым, чем живым. Но случилось иначе.
      Анжелика расхохоталась. Она не могла представить себе Жоффрея де Пейрака немощным, умирающим или мертвым. Это было немыслимо. Нет, она видела его таким, каким он был перед самым концом, - каждый его мускул был готов к действию, хотя тело было измучено, всей душой он отказывался верить в смерть, дерзко решившись играть роль до конца. Он обладал изумительной силой воли. Она знала, что он способен на такое - и еще на большее.
      Наутро они нашли только глубокий отпечаток его огромного тела в сене. Ей было жаль стража, который, должно быть, решил, что наблюдение за умирающим не требует особой бдительности, и, сломленный усталостью, поддался увещеваниям богини дремоты.
      "Исчезновение заключенного совершенно необъяснимо. Как мог человек, который не в силах был открыть глаза, незаметно выскользнуть из лодки? И что могло произойти с ним после этого? Даже если он сумел выбраться из лодки, как он мог не привлечь к себе внимания - полуголый и полуживой?"
      В поисках беглеца они немедленно прочесали местность, подняли крестьян, наняли сыщиков, чтобы те выслеживали его выше и ниже по течению реки. В конце концов они пришли к выводу, что осужденный нечеловеческим усилием выбрался из лодки, но был подхвачен водой и, не в силах бороться с течением, утонул.
      Позже, однако, какой-то крестьянин заявил, что прошлой ночью у него со стоянки был угнан ялик. Лейтенант мушкетеров не пренебрег этим сообщением. Ялик обнаружили около Поршвиля. Они прочесали весь район, спрашивая всех жителей, не встречали ли они худого хромающего человека, бродящего где-то поблизости. Некоторые отвечали утвердительно и привели мушкетеров в маленький монастырь, скрытый среди тополей, настоятель которого несколько дней назад приютил одного из прокаженных, которых до сих пор можно встретить в здешних местах, - жалкое создание, покрытое язвами, скрывающее свое лицо под грязными тряпками. Они спросили, был ли прокаженный высокого роста? Хромал ли? - Может быть - память у монаха слабовата. - А голос у него красивый, необычный для бродяги? - Нет, он был немым, и единственным звуком, который он издавал, было грубое рычание, предупреждающее о приближении прокаженного. Настоятель напомнил ему, что он обязан найти ближайший лепрозорий, и прокаженный не отказывался. Он забрался в повозку вместе с настоятелем, но ухитрился ускользнуть из нее, когда они ехали лесом.
      Еще раз они услышали о нем вблизи Сен-Дени, в предместьях Парижа. Но был ли это тот же самый прокаженный или кто-то другой? По настоянию Арно де Калистера, которому король предоставил чрезвычайные полномочия, была поднята вся парижская полиция. В течение трех недель после побега ни одна повозка не могла въехать в ворота Парижа без тщательной проверки находящегося в ней сена, а всех пеших и конных внимательно обмеряли и проверяли.
      Досье, которое перелистывала Анжелика, было заполнено рапортами какого-то склонного к писательству сержанта из сторожей, который докладывал, что в такой-то день он задержал "старика с хромой ногой, но коренастого и не красавца, однако и не урода..." или дворянина в маске, "которого пришлось освободить, потому что он пустился в какое-то любовное предприятие и совсем не был хромым" - и так далее, и так далее.
      Бродячий прокаженный остался неузнанным, хотя весь Париж знал, кто он, и трепетал перед ним. Он был похож на дьявола. Особенно ужасно было его лицо, хотя он всегда носил саван или нечто вроде монашеской одежды с капюшоном. Полицейский, поймавший его как-то ночью, не осмелился поднять этот капюшон, и привидение исчезло, прежде чем он сумел позвать патруль.
      Потом слухи о бродячем прокаженном вдруг прекратились. В тростниковых зарослях пониже Манта, у Гассикура, было найдено тело мужчины, утонувшего по меньшей мере месяц назад. Труп уже начал разлагаться, и все, что можно было сказать об утопленнике, - это что он был большого роста.
      Облегченно вздохнув, лейтенант Калистер заметил в письме королю, что он уже предвидел такую развязку этой истории - единственно возможную развязку. Своим побегом он лишил себя покровительства короля, который в последний момент спас его от костра. Бог наказал его за дерзость, уготовив ему конец в ледяной речной воде. Как всегда, все, что ни делается, - все к лучшему.
      "Нет, нет, - не верила Анжелика, - не может быть!"
      В ужасе она отказывалась верить концу этой истории, предпочитая строить свои надежды на нескольких строчках, добавленных к отчету судьей из Гассикура, который обследовал тело: "Несколько обрывков черной сутаны еще сохранилось на его плечах".
      Осужденный, бежавший из лодки, был одет только в белый саван. Однако Арно де Калистер подчеркнул в своем собственном отчете слова "Описание утонувшего человека точно совпадает с вверенным нам человеком..."
      - А как же белый саван? - произнесла Анжелика вслух?
      Она принялась защищать эти слабые надежды от малейших сомнений. Потом ее объял ужас. Быть может, солдаты переодели осужденного в черную сутану, прежде чем нести его через тоннель к лодке, которая должна была увезти их из Парижа?
      - Если бы только я могла найти этого Арно де Калистера или кого-нибудь из его людей и спросить у него! - произнесла она. Анжелика порылась в памяти, но не смогла припомнить, чтобы ей приходилось слышать это имя при дворе. Тем не менее было не так уж сложно разузнать, что сталось с бывшим лейтенантом королевских мушкетеров. Со времени этих событий прошло четырнадцать лет! Кажется, совсем немного, а сколько жизней она прожила с тех пор! Из глубокой нищеты она поднялась к вершинам богатства. Она вышла замуж еще раз. Она завладела сердцем короля. А теперь все это исчезло, как сон.
      На доске секретера лежало раскрытое письмо мадам де Севинье:
      "Дорогая моя, почти две недели вас не видно в Версале, и люди начинают удивляться. Никто не знает, что и думать. Король мрачен. Что-то будет?.."
      Анжелика пожала плечами. Она в самом деле оставила Версаль и не собирается возвращаться. Никогда! Призраки кружились возле нее, но она не обращала на них внимания, сосредоточив все свои мысли на воссозданной ее воображением тяжелой лодке у обледеневшего берега реки давней зимней ночью.
      Итак, она вернулась к жизни. Она забыла о своем теле, принадлежавшем многим мужчинам; о своем лице - чуде косметического искусства, привлекшем внимание короля; обо всех отметинах тяжелой судьбы. Она чувствовала себя чудесным образом очистившейся, сохранившей безграничную наивность своих двадцати лет - совершенно новой женщиной с изумрудно-зелеными глазами, очаровательно нежной и не думающей ни о ком, кроме него...
      - Вас спрашивают, - перед ее глазами неожиданно возникла седая голова Мальбрана. Вас спрашивает мужчина, - повторил он.
      Какое-то время она колебалась, вдруг сообразив, что, должно быть, задремала, сидя на скамеечке для ног и обняв руками колени. Войдя через дверцу, скрытую под гобеленами, старик разбудил ее. Она провела рукой по лбу.
      - Что? А! Да... мужчина... какой мужчина? Который час?
      - Три часа утра.
      - И вы говорите, меня спрашивает мужчина?
      - Да, мадам.
      - Привратник впустил его в такой час?
      - Он обошелся без привратника. Он вошел не в дверь, а в окно. Иногда я оставляю свое окно открытым, и он забрался в него по водосточному желобу.
      - Мальбран, вы смешите меня. Если это вор, то вы знаете, что с ним делать.
      - На самом деле вышло по-другому. Это он "знал, что делать" со мной. А потом он стал уверять меня, что вы ждете его, и я дал себя уговорить. Он наверняка из ваших друзей, мадам. Он дал мне массу доказательств этого.
      Анжелика нахмурилась. Еще одна дикая история. Потом она вспомнила о человеке, вроде бы преследовавшем ее последнюю неделю.
      - Как он выглядит? Высокий или низкий? Краснолицый?
      - Нет, конечно! Он выглядит, как дворянин. Но трудно сказать, как он выглядит, потому что он в маске. Шляпа надвинута на брови, и он закутан в плащ так, что виден один нос. Но если хотите знать мое мнение, мадам, это важная особа.
      - А если так, почему он забирается в чужой дом как вор? Ладно, Мальбран, приведите его, но будьте настороже.
      Вопреки своему желанию, сгорая от любопытства, Анжелика дождалась, пока в дверном проеме показалась фигура, - и без колебаний узнала его.
      Глава вторая
      - Вы!
      - Да, это я, - ответил голос Дегре.
      Анжелика сделала знак старику:
      - Можете оставить нас.
      Дегре скинул шляпу, снял маску и плащ.
      - Ну и ну, - сказал он, взял протянутую ему руку и поцеловал кончики пальцев. - Это в оправдание за мою недавнюю грубость. Надеюсь, я сделал вам не очень больно?
      - Вы чуть не раздробили мне пальцы своей тростью, грубиян. Должна сказать, что я не понимаю вашего поведения, месье Дегре.
      - Ваше понять не легче - и согласиться с ним тоже, - ответил чиновник. Он пододвинул стул и уселся на него верхом. На Дегре не было ни официального парика, ни обычного строгого костюма. Одетый в поношенное пальто, в которое он наряжался, отправляясь в тайные экспедиции, Дегре выглядел как типичный полицейский.
      Анжелика тоже была одета как простолюдинка и сидела, скрестив перед собою босые ноги.
      - Вы действительно явились в такое время, чтобы повидаться со мной? спросила она.
      - Да.
      - Значит, вы обдумали свое неоправданное обращение со мной и не смогли дождаться рассвета, чтобы принести извинения?
      - Вовсе нет. Но раз вы столько раз твердили, что вам совершенно необходимо повидаться со мной, я не мог ждать до утра, - он сделал обреченный жест. - Раз вы не хотите понять, что с меня вас хватит и что я не хочу даже слышать о вас, у меня тем более были причины прийти.
      - Это ужасно важно, Дегре.
      - Разумеется, важно. Уж я вас знаю. Ничто не заставит вас побеспокоить полицию шутки ради. С вами всегда приключается что-то важное - то вас чуть не убивают, то вы готовы покончить с собой, то вы решили вовлечь королевское семейство в дьявольский скандал, то вы не повинуетесь Папе. Откуда мне знать?
      - Дегре, вы никогда не заставали меня врасплох.
      - Это меня и возмущает. Вы никогда не оказывались замешанной в дурацкие истории, неприличные для уважающей себя женщины. У вас вечно что-то вот-вот случится, но каждый раз - ничего серьезного. Когда имеешь дело с вами, не нужно ничего делать - приходится лишь молиться о том, чтобы не опоздать. И вот, как видите, я здесь - и тоже вовремя.
      - Дегре, не сможете ли вы помочь мне еще раз?
      - Посмотрим, - сказал он мрачно. - Сначала, скажите, о чем речь.
      - Почему вы вошли через окно?
      - Не делайте вид, будто не знаете, почему. Разве вы не заметили, что уже неделю как за вами следит полиция?
      - Следит полиция? За мной?
      - Конечно. Составляются подробнейшие отчеты о том, куда выходит и откуда приходит мадам дю Плесси-Белльер. Нет в Париже такого угла, куда вы могли бы забраться, обойдясь без двух или трех ангелов-хранителей. Каждое ваше письмо будет выкрадено и внимательно прочитано, прежде чем оно попадет по назначению. У всех ворот города вас поджидают сторожа. В какую бы сторону вы ни направились, вам не сделать и ста шагов без сопровождения. Весьма высокопоставленный офицер персонально отвечает за ваше присутствие в столице.
      - Кто же это?
      - Заместитель самого господина де Ла Рени, некто Дегре. Быть может, вам приходилось о нем слышать?
      - Вы хотите сказать, что вам приказано следить за мной и препятствовать моему выезду из Парижа? - удивилась Анжелика.
      - Вот именно. Как вы можете понять, в таких обстоятельствах я не мог открыто принять вас. Я едва отделался от вас, сидя в карете на глазах у тех, кого сам же поставил следить за вами.
      - Кто дал вам это унизительное поручение?
      - Король.
      - Король? Почему?
      - Его величество не посвятил меня в это дело, но вы сами должны догадываться, почему, не так ли? Я знаю лишь одно: король не хочет, чтобы вы покидали Париж. Я должен действовать в соответствии с этим. Во всем остальном - чем я могу быть вам полезен? Что изволите приказать вашему верному слуге?
      Анжелика нервно зажала ладони между колен. Итак, король не доверяет ей! Он не допускает и мысли, что она ослушается его, но удерживает ее силой до тех пор... до тех пор, пока она не уступит его желанию. Но этому не бывать!
      Глядя на нее, Дегре думал, что в этом простом платье, босая, она похожа на птицу, лихорадочно оглядывающуюся в поисках выхода из ловушки. Золоченая клетка, в которой она жила в роскоши, казалась неподходящим местом для этой женщины, отвергшей роскошные наряды. В самом деле, она отделалась даже от своей обычной манерности и казалась чужой в обстановке, которую сама же для себя создала. Внезапно она до того напомнила Дегре одинокую маленькую босоногую пастушку, что он растрогался. Он отбросил пришедшую ему в голову мысль, что она не создана для этого мира, что все это - лишь недоразумение.
      * * *
      - Ну, так в чем же дело? Что вы хотите от своего слуги? - произнес он вслух.
      Анжелика пристально рассматривала его в мягком свете ночника.
      - Вы хотите помочь мне? - повторила она.
      - Да, при условии, что вы перестанете строить глазки и будете соблюдать дистанцию. Оставайтесь на месте, - приказал он, когда она сделала движение в его сторону. - Сейчас не время для удовольствий. Не мучьте меня напрасными надеждами, - Дегре вытащил трубку и погрузил ее в кисет. - Продолжайте, дорогая, рассказывайте мне все.
      Анжелике нравилась его манера говорить с ней - будто он был ее исповедником. Так ей было легче.
      - Мой муж жив, - сказала она.
      - Который? - спросил он, не моргнув глазом. - Насколько мне известно, их было двое, и оба вроде бы на том свете. Один был сожжен на костре, другому оторвало голову в сражении. Или был еще третий?
      - Не притворяйтесь, что не знаете, о чем я говорю, Дегре, - покачала головой Анжелика. - Мой муж жив. Он не был сожжен на Гревской площади согласно приговору. В последний момент король простил его, и его похитили. Король сам сказал мне об этом. Мой муж, граф де Пейрак, был спасен от костра, однако он все еще считался опасным для королевства, и его должны были тайно поместить в тюрьму вне Парижа. Но он бежал. Взгляните, доказательства в этих бумагах.
      Полицейский офицер прижимал трут к чашечке своей трубки. Попыхтев немного, он старательно убрал трут и отвел в сторону досье, которое она ему протягивала.
      - Незачем. Я знаю, что в нем.
      - Знаете? - в замешательстве повторила Анжелика. - Вы уже просматривали все эти бумаги?
      - Да.
      - Когда, бога ради?
      - Несколько лет назад. Да, я несколько удивился. Я только что купил должность офицера полиции и считал, что с моей стороны будет умно, если я забуду некоторые вещи. Никто уже не помнит "невзрачного адвоката", у которого хватило глупости взяться за защиту колдуна, представшего перед судом. Все дело было сожжено, однако оно иногда неожиданно опять всплывает в памяти. Люди мало что забывают. Я искал. Я притаился. Вы знаете, полицейский может проникнуть почти везде. В конце концов я нашел это. Я прочел.
      - И не сказали мне! - прошептала она.
      - Нет.
      Он внимательно глядел на нее через клубы выдыхаемого дыма, а в ней зарождалась ненависть к нему и к его отвратительной манере узнавать все тайком, по-кошачьи. Он больше не мог любить ее. Он избавился от этой слабости. Он всегда бывал сильнее ее.
      - Помните, дорогая, - сказал он наконец, - тот вечер, когда вы распрощались со мной в своей шоколадной лавке? Вы как раз сообщили мне, что собираетесь замуж за маркиза дю Плесси-Белльер. В порыве откровенности, присущей женщинам, высказали: "Несмешно ли, Дегре - я не оставляю надежды увидеть его когда-нибудь опять. Кое-кто говорит, что на Гревской площади был сожжен не он".
      - Тогда бы вам и сказать мне об этом! - воскликнула она.
      - И что бы это дало? Вы были на шаг от того, чтобы пожать плоды своих сверхчеловеческих усилий. Ради этого вы брались за тяжелую работу, проявляли мужество, не чурались самых низких интриг, не щадили даже собственного целомудрия. Вы бросили на весы все. Вы были на пороге триумфа. Если бы я сказал что-нибудь, я разрушил бы все и оставил бы вам один только фантом.
      - Вы должны были сказать мне, - повторила она, едва слушая его. Подумайте, какой смертный грех вы позволили мне совершить, дав мне выйти за другого мужчину, когда мой муж был еще жив.
      - Жив? - пожал плечами Дегре. - Всегда существовала вероятность, что это его тело выловили из реки в Гассикуре. Умереть на костре или утонуть какая для вас разница?
      - Нет! - воскликнула она, всхлипывая. - Не может быть!
      - Что вы предприняли бы, если бы я сказал вам? - холодно произнес Дегре. - Вы бы все разрушили, вот как вы готовы поступить сейчас, вы отбросили бы все свои козыри, все свои надежды, свою судьбу, да и своих детей тоже. Вы, как сумасшедшая, пустились бы в погоню за тенью, за фантомом - вы и сейчас готовы на это. Допустим, - продолжал он угрожающе, вот что у вас на уме: пуститься на поиски мужа, исчезнувшего около четырнадцати лет назад. - Он поднялся и стоял перед ней. - Где он? Каким образом? И почему?
      - Почему? - она подпрыгнула при последнем слове.
      Взгляд полицейского офицера пронзал ее насквозь:
      - Он был графом Тулузским, - продолжал тот. - Но графства Тулузского больше не существует. Он царил во дворце. Теперь у него нет дворца. Он был самым богатым человеком во всем королевстве. Теперь это не так. Его имущество конфисковано. Он был ученым, известным всему миру. Теперь его не знает никто. Где он применит свое искусство? Где все то, за что вы любили его?
      - Дегре, вам не понять, какую любовь может внушить такой человек, как он.
      - Может быть, но я, кажется, понимаю, как он умел завоевывать женское сердце. Но теперь, когда его чар больше нет...
      - Не заставляйте меня думать, что вы не разбираетесь в этих вещах, Дегре. Вы не знаете, как любит женщина.
      - Думаю, что кое-что знаю, - он положил руки ей на плечи и повернул ее так, чтобы она могла видеть свое отражение в высоком овальном зеркале в золотой раме. - Годы оставили свои следы - на вашей коже, на ваших глазах, вашей душе, вашем теле. А какую жизнь вы прожили! А все эти любовники, которым вы отдавались...
      Она освободилась от его рук и с пылающими щеками в упор смотрела ему в глаза:
      - Да, я знаю. Но я ничего не могу поделать с чувством, которое я питаю к нему... и которое я сохраню навсегда. Между нами, дорогой Дегре, что бы вы подумали о женщине, столь богато одаренной природой, как я, которая живет одна, покинутая всеми, в глубокой нужде и которая не постаралась бы поправить свои дела? Вы сказали бы, что она слаба рассудком - и были бы правы. Быть может, сейчас я кажусь вам циничной, но случись это сейчас, я не колеблясь употребила бы всю свою власть над мужчинами, чтобы добиться того, чего хочу. Что значил любой из мужчин, которые были у меня после него - все мужчины! - что они значили для меня? Ничего, ровным счетом ничего! - она не отрывала от него дерзкого и злого взгляда. - Ничего, слышите вы? Даже сейчас я испытываю к ним нечто очень похожее на ненависть. Ко всем!
      Дегре разглядывал свои ногти:
      - Ваш цинизм не вполне убедил меня, - проговорил он, глубоко вздохнув. - Вспоминаю некоего поэта Гуттера... А что касается прекрасного маркиза Филиппа дю Плесси-Белльер, то разве не было с вашей стороны нежности... некоторого теплого чувства?
      Она так отчаянно замотала головой, что волосы разметались:
      - Дегре, вы не можете понять. У женщины должны быть иллюзии. Она должна стараться жить. Женщине отчаянно нужно любить и быть любимой. Память о нем терзает меня все время, - она взглянула на свою руку. - В Тулузском соборе он надел мне на палец золотое кольцо. Быть может, это единственное, что осталось от нашей с ним совместной жизни, но это связывает меня с ним. Я его жена, и он мой муж. Я всегда буду принадлежать ему, а он - мне. Поэтому я буду искать его. Мир велик, но если он еще живет где-то в этом мире, я найду его, даже если для этого мне придется скитаться всю жизнь, - она вдруг увидела себя отчаявшейся старухой, бредущей вдоль раскаленной солнцем дороги, и голос ее пресекся.
      Дегре обнял ее.
      - Ну хорошо, - успокаивал он ее, - я был жесток с вами, но и вы были жестоки со мной, - он прижимал ее к себе все сильнее, пока она не вскрикнула, потом отпустил и опять принялся рассеянно попыхивать трубкой. Хорошо! - произнес он через минуту. Если вы вбили себе в голову эту глупость, то есть если собираетесь разрушить свое счастье и, может быть, даже потерять жизнь, и если никто не может остановить вас, - что же вы намерены делать?
      - Не знаю, - ответила Анжелика и ненадолго задумалась. - Я не думала об этом. Я попробовала бы разыскать этого Калистера, бывшего лейтенанта мушкетеров. Он единственный, кто может, - если только он что-нибудь помнит, - разрешить наши сомнения относительно утопленника в Гассикуре.
      - Это уже сделано, - резко сказал Дегре. - Я разыскал этого офицера, заплатил ему как следует и сумел освежить его память. Наконец он признался, что воспользовался историей с утопленником, чтобы закрыть расследование, выставлявшее его не в лучшем свете. Но он признал, что если найденный труп и не соответствовал беглецу, то совсем немного.
      - О да, - с надеждой воскликнула Анжелика. - Но тогда неплохо бы проследить путь прокаженного бродяги.
      - Кто знает?
      - Надо поехать в Понтуаз и расспросить монахов в том монастыре, где его видели.
      - Это уже сделано.
      - Как так?
      - Если выражаться высоким слогом, то я воспользовался поручением, которое привело меня в те края, и ударил в колокол этого монастыря.
      - Дегре, вы удивительный человек!
      - Не двигайтесь! - грубо сказал он. - Мое посещение пролило совсем немного света на эту историю. Настоятель почти ничего не мог прибавить к тому, что он уже сказал расспрашивавшим его солдатам. Однако мирянин, монастырский врач, которого я нашел копающимся в лечебном огороде, припомнил одну или две подробности. Его жалость к бродяге зашла так далеко, что он вознамерился смазать его язвы и отправился в сарай, где уставший бродяга спал таким крепким сном, что он было принял его за мертвого. "Он не был прокаженным, - сказал мне врач. - Я приподнял лохмотья с его лица - оно было не изъязвлено, а просто сильно изранено".
      - Так это был он, не так ли? Это был он! Но что он делал в Понтуазе? Почему бы ему не вернуться в Париж? Как глупо!
      - Такую глупость человек вроде него может совершить ради такой женщины, как вы.
      - Но его след затерялся у городских ворот, - Анжелика лихорадочно копалась в бумагах. - Вот, говорят, что его узнали в Париже.
      - Мне это казалось невозможным. Он не мог попасть в город. В течение трех недель после побега действовал строжайший приказ наблюдать за всеми воротами. Потом, после обнаружения трупа в Гассикуре и расследований Арно де Калистера, возбуждение улеглось. Дело было закрыто. Для полной уверенности я еще порылся в архивах за более позднее время. Никаких упоминаний об этом деле не появлялось.
      Между собеседниками установилась тяжелая тишина.
      - И это все, что вы знаете, Дегре?
      Полицейский офицер помедлил, опустил глаза и ответил:
      - Нет!
      Он погрыз чубук своей трубки и посмотрел на нее в упор:
      - Нет, - пробурчал он сквозь зубы.
      - Что вы знаете? Скажите мне!
      - Года три назад ко мне явился посетитель, молодой священник со свинцовыми глазами на восковом лице - из тех, кто, не имея ни капли вдохновения, намереваются изменить мир. Он хотел знать, не тот ли я самый Дегре, который в 1661 году был назначен защитником по делу графа де Пейрака. Он безуспешно искал меня среди моих коллег во Дворце правосудия и с трудом узнал меня в презренной одежде мрачного тюремщика. После того, как я заверил его, что я и есть тот самый Дегре, которого он разыскивает, он сказал, что его зовут отец Антуан, что он принадлежит к ордену, основанному господином Винцентом. Он был тюремным капелланом и в этом качестве сопровождал графа де Пейрака на костер.
      Перед глазами Анжелики вдруг вновь встал силуэт священника, сгорбившегося у костра, как замерзший кузнечик.
      - Окольными путями он расспрашивал меня, не знаю ли я, что сталось с женой графа де Пейрака. Я ответил, что знаю, но хотел бы узнать, кто это проявляет такой интерес к женщине, имя которой всеми забыто. В некотором замешательстве он ответил, что сам интересуется этим. Он часто думал, как она должна грустить и печалиться, и молился за нее. Он надеется, что жизнь в конце концов смилостивилась над ней. Не знаю почему, но что-то в его объяснениях показалось мне неискренним. В моей профессии часто случается встречаться с налетом неискренности в таких объяснениях. Все же я сказал ему то, что знаю.
      - Что вы сказали ему, Дегре?
      - Правду. Что вы разрешились от бремени, что вышли замуж за маркиза дю Плесси-Белльер, что вы одна из тех придворных дам, которые вызывают наибольшую зависть. Удивительно, что это сообщение, вместо того, чтобы удовлетворить его, вызвало в нем тревогу. Возможно, он решил, что вы обречены на погибель, но я дал ему понять, что вы почти заняли место мадам де Монтеспан в сердце короля.
      - О, зачем вы сказали это? Вы чудовище! - в ужасе воскликнула Анжелика.
      - Ведь это было правдой, не так ли? Ваш второй муж был жив и здоров, и в глазах всего света ваша звезда всходила. Потом он спросил меня, что с вашими сыновьями. Я ответил, что они в добром здравии и что им хорошо живется при дворе дофина. Потом, когда он уже собирался уходить, я напрямик спросил его: "Вы должны помнить эту казнь во всех подробностях. Такие фокусы случаются не часто". Он подпрыгнул: "Что вы имеете в виду?" - "Я имею в виду, - ответил я, - что в то время, когда вы благословляли какого-то безымянного мертвеца, осужденный исчез. Должно быть, вы здорово удивились, заметив подмену". - "Клянусь вам, тогда я ничего не заметил..." - заявил он. Тут я посмотрел на него в упор: "А когда же вы заметили, отец?"
      Он побелел: "Не знаю, на что вы намекаете", - ответил он, пытаясь выбраться из ловушки. - "Прекрасно знаете, - сказал я. - Вы знаете не хуже меня, что граф де Пейрак не был сожжен на костре и что вряд ли кто-нибудь еще знает об этом. Никто не заплатил вам за молчание. Вы не участвовали в этом заговоре. Но вы знаете. Кто сказал вам?" - однако он продолжал разыгрывать дурачка и поскорее исчез.
      - И вы отпустили его? Нельзя было делать этого, Дегре! Надо было заставить его говорить. Нужно было пригрозить ему, пытать, заставить его признаться, кто сказал ему! И кто послал его. Кто это был? Кто?
      - И что бы изменилось? - спросил Дегре. - Вы уже были мадам дю Плесси-Белльер, не так ли?
      Анжелика сжала голову руками. Дегре не рассказал бы ей об этой истории, если бы не придавал ей значения. Дегре подумал о том же, о чем подумала она: где-то за неожиданным появлением этого тюремного капеллана скрывалось присутствие ее первого мужа. Из какого убежища отправил он этого посланца? Каким образом он вошел с ним в контакт?
      - Вы должны были выследить этого священника, - сказала она. - Это не составило бы большого труда.
      - Из вас вышел бы хороший полицейский, - улыбнулся Дегре. - Не буду дразнить вас. Уже несколько лет как он капеллан на галерах в Марселе.
      "Нетрудно будет снова разыскать этого отца Антуана, - подумала она. Священник, конечно, сообщит ей имя таинственной личности, которая послала его к Дегре, чтобы узнать о судьбе мадам де Пейрак. Быть может, ему известно также, где находится этот человек". Она кусала губы, со сверкающими глазами обдумывая возникавшие один за другим планы.
      Дегре наблюдал за ней с иронической усмешкой.
      - При условии, что вы сможете покинуть Париж, - сказал он в ответ на мысли, которые без труда читались на ее лице.
      - Вы не будете задерживать меня, ведь не будете, Дегре?
      - Дорогое дитя, я обязан задержать вас. Разве вы не знаете, что, получив поручение, я становлюсь подобен собаке, ухватившей преступника за полу плаща? Я готов сообщить вам все, что может представлять для вас интерес, но не рассчитывайте на эту ответственность всерьез.
      - И называете меня своим другом!
      - Так оно и есть - до тех пор, пока это не мешает мне служить королю.
      Анжелику горячей волной захлестнуло сознание его двуличия. Она снова стала ненавидеть Дегре так, как ненавидела его раньше. Она знала, что он настолько предан своему делу, если это касается его службы, что сможет воздвигнуть на ее пути непреодолимые барьеры. Если Дегре поймал жертву, он всегда прикончит ее. Он способен следить за ней, как тюремщик. Никто не уйдет от него.
      - Как вы могли взять на себя это оскорбительное поручение, если знали, что оно направлено против меня? Никогда не прощу вас!
      - Я решил, что оно мне очень кстати, чтобы не дать вам совершить какую-нибудь глупость.
      - Не вмешивайтесь в мою жизнь! - закричала она. - О, как я презираю вас и всю вашу братию! Меня тошнит от вас, от вас и от всех вам подобных шпионов, палачей, лакеев, подлизывающихся к любому хозяину, который бросит им кость!
      Дегре расслабился и рассмеялся. Эта женщина всегда особенно нравилась ему в приступе ярости, который вновь возрождал ее тайное прошлое - времена нищеты, воспоминания о которых Анжелика похоронила в глубокой могиле, когда она опять была Маркизой ангелов, когда она проявляла характер, который впервые показала ему на парижском "дне".
      - Слушайте, дорогая моя, - он взял ее за подбородок и поднял лицо. - Я мог бы отказаться от этого поручения, хотя король доверил мне его благодаря моей репутации. Он не сомневался, что если вам взбредет в голову мысль исчезнуть, все силы парижской полиции будут подняты, чтобы остановить вас. Я мог бы отказаться, но он говорил со мной с такой заботой о вас, с такой тревогой, как мужчина с мужчиной... И, как я уже говорил вам, я решил согласиться, чтобы еще раз удержать вас от того, чтобы разрушить всю свою жизнь, - его черты смягчились, он нежно всматривался в ее лицо, которое сжимал в ладонях. - Глупышка, - пробормотал он, - не сердитесь на своего старого друга Дегре. Я хочу удержать вас от этой гибельной, опасной затеи. Вы рискуете потерять все и не выиграть ничего. А гнев короля не знает границ; вы и так, наверное, слишком долго водили его за нос. Послушайтесь меня, Анжелика, бедняжка Анжелика.
      Никогда прежде он не говорил с ней с такой мягкостью, как будто она была ребенком, которого он удерживал от опасности. Она с радостью уткнулась бы лицом в его плечо и спокойно выплакалась бы.
      - Обещайте мне, - говорил он, - обещайте мне не делать безрассудных поступков, и я, в свою очередь, обещаю вам, что предприму шаги, которые смогут помочь вам в ваших поисках. Только обещайте мне.
      Она покачала головой. Анжелика была не прочь уступить, но она не доверяла королю и не доверяла Дегре. Они всегда старались ограничить ее свободу, запереть ее. Как бы они хотели, чтобы она забыла и уступила! И себе она тоже не доверяла. Наступит день, когда она устанет от борьбы, поддастся слабости и скажет себе: что толку? Король опять будет просить ее о снисхождении. Анжелика была так одинока перед лицом всех этих сил, объединившихся, чтобы помешать ей найти свою истинную любовь.
      - Обещайте же, - продолжал настаивать Дегре.
      Она снова покачала головой.
      - Упряма как мул! - сказал он со вздохом. - Ну, посмотрим, кто из нас сильнее. Удачи вам, Маркиза ангелов!
      * * *
      Анжелика пыталась заснуть, хотя за окнами уже светало. Однако она не могла совсем забыться и оставалась в приподнятом настроении: тело ее отдыхало, но ум работал. Она старалась проследить за таинственными перемещениями прокаженного, пытаясь представить на месте этого одинокого странника своего мужа, и с ужасом думала, что вполне могла видеть его на дорогах Иль-де-Франса, тащившегося в Париж. Эта последняя подробность мешала ей строить иллюзии. Как мог беглый узник, знающий, что его преследуют и что о нем все известно, - как он мог набраться дерзости и вернуться в осиное гнездо, каким был Париж? Жоффрей де Пейрак был слишком умен, чтобы сделать такую глупость.
      "И все же он мог, - размышляла Анжелика - это похоже на него." Она пыталась угадать ход его мыслей. Может, он возвращался в Париж, чтобы найти ее? Нет, это слишком глупо. В Париже, в огромном городе, который осудил его, он не нашел бы ни друга, ни убежища. Его дом в Сен-Поле, прекрасный особняк, который он построил в честь Анжелики, был конфискован. Она помнила, как часто он ездил из Аквитании в столицу, чтобы лично наблюдать за работами. Стал бы Жоффрей де Пейрак, голова которого была оценена, искать убежища в этом доме? Лишенный всего, он, быть может, собирался отыскать золото и драгоценности, которые мог спрятать в месте, известном только ему одному.
      Чем больше она думала об этом, тем более похожим на правду это казалось. Жоффрей де Пейрак вполне был способен рискнуть всем, чтобы снова завладеть своим имуществом. С этими деньгами он мог защищаться, в то время как голый и нищий он оставался беспомощным скитальцем. Крестьяне бросали бы в него камнями, и кончилось бы это тем, что кто-нибудь выдал бы его. Но с помощью золота он мог завоевать свободу. Он знал, как вновь завладеть этим золотом из особняка Ботрелле, в котором он любил каждую щелку и каждый уголок.
      Эти соображения убедили Анжелику, что ее рассуждения вполне правдоподобны. Она вспомнила, что он всегда презрительно повторял изречение "золото может все". Честолюбие молодого короля доказало, что из этого правила бывают исключения, но оно все же оставалось верным правилом. Если золота мало, то человек чувствует себя беззащитным. Он должен был вернуться в Париж - теперь она была уверена в этом, должен был вернуться сюда. В это время король еще не наложил на все свою тяжелую руку, еще не предложил этот дом принцу Конде. Он стоял пустой, будто проклятый, с большими восковыми печатями на дверях, под присмотром только охваченного ужасом привратника и старого лакея-баска, который не знал, куда деться.
      Сердце Анжелики бешено заколотилось. Вдруг она обрела уверенность.
      - Я видел его своими глазами... да, я видел его в нижней галерее... Я видел его. Однажды ночью, после казни. Я услыхал шум в галерее и узнал его шаги, - так говорил ей однажды вечером лакей-баск, облокотившись на бордюр средневекового источника в нижней части сада, когда она повстречала его вскоре после того, как вновь вступила во владение особняком Ботрелле. - Кто бы не узнал его шагов, шагов великого лангедокского хромого! Я зажег фонарь, и когда я подошел к повороту галереи, он стоял там, прислонившись в двери часовни. Он повернулся ко мне... Я узнал его, как собака узнает своего хозяина, но я не видел его лица. Он был в маске. Неожиданно он исчез в стене, и больше я его не видел...
      Тогда Анжелика ужаснулась, не в силах слушать бормотание этого старика, который думал, что ему встретился призрак.
      Она села в постели и отчаянно зазвонила в колокольчик. Появилась Жанина, рыжеволосая жеманница, которая заняла место Терезы. Она подозрительно и презрительно принюхалась к запаху табачного дыма, оставшемуся после Дегре, и поинтересовалась, что угодно мадам.
      - Немедленно приведи сюда этого старого лакея... как же его зовут? Ах да, Паскалу... Дедушка Паскалу, - горничная подняла брови. - Ты отлично знаешь его, - продолжала Анжелика, - глубокий старик, который таскал воду для питья и носил дрова.
      Жанина смотрела на нее с покорным выражением человека, который не понимает, чего от него хотят, но готов исполнить свои обязанности. Через несколько минут она вернулась и сказала, что дедушка Паскалу уже два года как умер.
      - Умер? - повторила Анжелика. - Умер! О боже, какая жалость!
      Жанина не понимала, почему ее хозяйка так убивается, услышав о событии, которое произошло два года назад и за все это время ни разу ее не заинтересовало. Анжелика приказала Жанине помочь ей одеться. Она рассеянно натянула на себя одежду. Бедный старик умер и унес тайну с собой. В то время она была при дворе и не смогла подержать старого слугу за руку или посидеть у его смертного ложа. Теперь она дорого расплачивается за то, что пренебрегла этой обязанностью. В ее памяти огненными буквами встали его слова: "Он стоял, прислонившись к двери часовни".
      * * *
      Спустившись по лестнице, она пробежала под изящными сводами галереи, освещенной светом, падавшим сквозь цветные стекла, и открыла дверь часовни. Это было нечто вроде молельни с двумя кордовскими кожаными складными стульями и с маленьким алтарем из зеленого мрамора, украшенным великолепными картинами испанских мастеров. В помещении пахло ладаном и свечами. Анжелика вспомнила, что когда аббат де Лесдигьер бывал в Париже, он служил здесь мессу. Она опустилась на колени.
      - О боже, - сказала она, - я совершила много грехов, но я прошу тебя, господи, я умоляю тебя... - она не могла найти слов, чтобы продолжать.
      Однажды ночью он пришел сюда. Но как он смог попасть в дом? И как он сумел проникнуть до этого в Париж? Что он мог искать в этой молельне?
      Анжелика обводила глазами маленькое святилище. Все его убранство было изготовлено при жизни графа де Пейрака. Принц де Конде ничего не тронул. Кроме аббата Лесдигьера и маленького пажа, который выполнял при нем роль церковного служки, здесь побывало считанное количество людей.
      Если в этой молельне был тайник, то он должен был быть достаточно хорошо спрятан. Анжелика поднялась на ноги и начала тщательные поиски. Она ощупывала пальцами каждый завиток на резном алтаре, надеясь найти какую-нибудь скрытую пружину. Она исследовала каждую деталь барельефа, ощупала каждую покрытую эмалью половицу, потом деревянные панели, покрывавшие стены. Наконец ее терпение было вознаграждено. Утро уже сменялось днем, когда ей показалось, будто стена в одном месте за алтарем издает глухой звук. Она зажгла свечу и тщательно исследовала это место. В резьбе были хитроумно скрыты очертания замочной скважины. Здесь!
      Она лихорадочно пыталась открыть тайник, но безуспешно. Однако с помощью ножа и ключа, который она носила на поясе, ей удалось сломать деревянную резьбу. Открылось отверстие. Она просунула в него руку и нащупала шкатулку, которую и вытащила на свет. Но открывать ее не требовалось. Крышка оказалась открытой. Шкатулка была пуста.
      Анжелика прижала пыльную шкатулку к груди:
      - Он приходил! Он взял золото и драгоценности! Бог не оставил его! Бог защитил его!
      Но что потом? Что сталось с графом де Пейраком, который, подвергаясь смертельной опасности, вернул свое состояние?
      Глава третья
      Когда Анжелика решила съездить в Сен-Клу проведать Флоримона, она убедилась, что Дегре предупреждал ее не зря. Сев в карету, она сразу же оказалась под наблюдением "поклонника", ярко-красная физиономия которого мелькала под ее окнами уже дня три; она больше не боялась двух субъектов, которые появились из ближайшей винной лавки и следовали за ней по пятам, пока она ехала по городским улицам. Но едва она миновала ворота Сен-Клу, как отряд вооруженных стражников окружил ее экипаж и молодой офицер вежливо потребовал, чтобы она вернулась в Париж:
      - Приказ короля, мадам.
      Когда она запротестовала, он показал ей подписанное Ла Рени, префектом полиции, распоряжение, предписывавшее ему не позволять мадам дю Плесси-Белльер покидать Париж.
      "Подумать только, что это дело рук Дегре, - думала она. - Он мог помочь мне, но теперь не поможет. Он даст мне все возможные сведения об исчезновении моего мужа и любые советы, но он также сделает все от него зависящее, чтобы исполнить приказ короля". - Сжав кулаки и заскрипев зубами, она приказала кучеру поворачивать лошадей. Это вмешательство в ее планы пробудило в ней инстинкт борьбы. Жоффрей де Пейрак, беспомощный и преследуемый, сумел попасть в Париж. Ну так она сумеет выбраться из него, и сегодня же!
      Она отправила посыльного в Сен-Клу, и вскоре приехал Флоримон со своим наставником, который сказал ей, что в соответствии с ее распоряжениями он начал переговоры о продаже должности Флоримона. Господин де Лоран хотел купить ее для племянника и предлагал хорошую цену. "Посмотрим", - ответила Анжелика. Она не хотела уезжать и навлекать на себя гнев короля прежде, чем примет все меры для безопасности своих детей.
      - Зачем мне продавать свое место? - спросил Флоримон. - Или ты нашла для меня лучшую должность? Я должен вернуться в Версаль? Меня очень хорошо приняли в Сен-Клу. Даже Мосье заметил, как хорошо я выполняю свое дело.
      Шарль-Анри приветствовал его радостными криками. Он обожал старшего брата, и Флоримон отвечал ему тем же. Каждый раз, приезжая в Париж, Флоримон брал его на руки, возил на себе, позволял играть со своей шпагой. Под взглядом Шарля-Анри Флоримон восторженно заговорил:
      - Разве это не самый красивый ребенок в мире, мама? Ему следовало быть дофином вместо этого ничтожества.
      - Лучше будет, если никто не услышит твоих слов, Флоримон, предупредил аббат де Лесдигьер.
      Анжелика оторвала глаза от двух своих сыновей - Шарля-Анри, такого красивого и румяного, глядящего сияющими голубыми глазами на темноволосого Флоримона. Каждый раз, когда она смотрела на кудрявую головку сына Филиппа, она жалела о своем поступке и чувствовала себя беспомощной. Зачем она вообще вступила в этот брак? Жоффрей де Пейрак послал человека, чтобы разыскать ее, и услышал от него, что она вышла замуж во второй раз - ужасное положение, из которого нет выхода. Бог не должен был допустить этого!
      * * *
      Она изо всех сил старалась скрыть свои приготовления к отъезду, Шарля-Анри и Барбу, его няньку, она пошлет с другими слугами в Плесси, в Пуату. Даже рассердившись, король не обрушит свой гнев на ребенка и имущество своего бывшего маршала. Но относительно Флоримона она придумала более сложный план. "Король, быть может, рассердится на меня, - говорила она себе, чтобы успокоиться, - но как он может возражать против моей маленькой поездки в Марсель? Я ведь вернусь..."
      Чтобы отвести подозрения и доказать смирение, она вызвала своего брата Гонтрана, сказав, что наконец нашла время, чтобы заказать портреты своих детей. Копаясь в расчетных книгах, чтобы оставить все свои дела в порядке, она услышала, как Флоримон развлекает маленького брата, чтобы он не шумел.
      - Ангелочек с улыбкой херувима, ты очень мил... маленький обжора, толстый, как священник, ты очень мил, - твердил он, пародируя литанию. Потом она услыхала голос аббата де Лесдигьера:
      - Флоримон, ты не должен насмехаться над такими вещами. Ты занял очень непочтительную позицию. Это тревожит меня.
      Не обращая внимания на него, Флоримон продолжал припевать:
      - Кудрявый ягненочек, пасущийся на леденцах, ты очень мил... неуловимый гномик, набитый проказами, ты очень мил...
      Шарль-Анри оглушительно хохотал, Гонтран, как всегда, ворчал, а русая и темная головки ее детей отбрасывали темные тени на гобелен. Флоримон де Пейрак, Шарль-Анри дю Плесси-Белльер - каждый копия своего отца... две копии двух мужчин, которых она любила.
      Однажды вечером Флоримон подошел к Анжелике, сидевшей перед камином.
      - Мама, - сказал он прямо. - Что происходит? Я не думаю, что ты все еще любовница короля, и он налагает епитимью, задерживая тебя в Париже.
      - Флоримон! - в замешательстве воскликнула Анжелика. - Тебе-то какое дело?
      Флоримон знал вспыльчивый характер своей матери и позаботился о том, чтобы не пострадать от него, он пододвинул скамеечку и сел у ее ног, зная, что взгляд его темных глаз обезоруживает и смягчает ее.
      - Разве ты не любовница короля? - повторил он с невинной улыбкой.
      Анжелика подумала, не следует ли ей сразу прекратить этот разговор хорошей пощечиной, но пока что сдерживалась. Флоримон не преследовал скрытых целей. Он произнес вслух вопрос, которым задавался весь двор, от первого дворянина до последнего пажа, а именно: чем окончится поединок между мадам де Монтеспан и мадам дю Плесси-Белльер. Но поскольку вторая из них была его матерью, он больше других был заинтересован в этом, особенно с тех пор, как слухи о ее высоком положении при короле обеспечили ему престиж среди товарищей. Эти начинающие придворные уже учились искусству интриги и настойчиво искали его дружбы. "Мой отец говорит, что твоя мать может заставить короля сделать все, что захочет, - заметил как-то молодой д'Омаль. - Счастливец! Твоя карьера уже сделана! Не забывай старых друзей. Я всегда бывал на твоей стороне, не так ли?"
      Флоримон высоко нес голову, разыгрывая отца Жозефа, незаметного, но влиятельного советника Ришелье. Он обещал Бернару де Шатору пост адмирала флота, а Филиппу д'Омалю - военного министра. Но сейчас он сидел перед матерью, отрывавшей его от двора Мосье, говорившей о продаже его должности пажа при маленькой принцессе и живущей в уединении в Париже, вдали от Версальского двора.
      - Ты вызвала неудовольствие короля? Чем?
      Анжелика положила ладонь на гладкий лоб мальчика, перебирая крупные темные локоны, нимбом окружавшие его голову. Она ощущала ту же грусть, которая охватила ее в день, когда Кантор попросил разрешения отправиться в военный поход, - все матери переживают этот удар, когда их дети вдруг оказываются самостоятельными людьми, со своими собственными правами и мыслями.
      Она мягко ответила на вопрос Флоримона:
      - Действительно, король недоволен мною и очень на меня сердит.
      Он нахмурил брови, изображая выражение крайней печали и озабоченности, которые часто видел на лицах опальных придворных:
      - Проклятье! Что с нами будет? Держу пари, это происки этой проститутки Монтеспан! Этой сучки!
      - Флоримон, что за слова!
      Флоримон пожал плечами. Так говорили в королевских приемных. Вдруг он стал казаться смирившимся, как будто относился к фактам с философским спокойствием человека, который видел множество карточных дворцов, поднимавшихся к небу и вдруг рушившихся.
      - Я слышал, ты уезжаешь?
      - Кто тебе сказал?
      - Я слышал.
      - Досадно! Я не хотела бы, чтобы мои планы были всем известны.
      - Я не скажу никому, обещаю. Но все равно я бы хотел знать, что ты собираешься делать со мной сейчас, когда все полетело вверх тормашками. Намерена ли ты взять меня с собой?
      Она хотела было поехать с ним, но передумала. Чем кончится вся ее затея - одному богу известно. Она не знала даже, как ей выбраться из Парижа, понятия не имела, что ей удастся узнать у отца Антуана в Марселе и что она будет делать после разговора с ним. Ребенок, даже такой сообразительный, как Флоримон, вполне может стать обузой.
      - Подумай же, мой мальчик. То, что я собираюсь предложить тебе, может показаться не слишком привлекательным, но пришла пора вложить в твою пустую головку кое-какие знания. Я собираюсь отправить тебя к твоему дяде-иезуиту, который согласился отдать тебя в одну из школ их Ордена в Пуату. Аббат де Лесдигьер поедет с тобой и останется твоим советчиком и руководителем на время моего отсутствия.
      Как она и ожидала, Флоримон надулся и, нахмурившись, надолго задумался. Анжелика обняла его за плечи, чтобы помочь ему принять эту неприятную новость. Она чуть было не принялась расписывать ему радости ученья и школьной жизни, когда он поднял голову и как нечто само собой разумеющееся сказал:
      - Хорошо, если это все, что у тебя есть для меня, то я вижу для себя единственное дело - отправиться на поиски Кантора.
      - Боже мой, Флоримон! - воскликнула Анжелика. - Не говори об этом, бога ради. Ты ведь не думаешь о смерти, правда?
      - Нет, конечно, - спокойно ответил мальчик.
      - Тогда почему ты говоришь такие ужасные вещи - что ты собираешься последовать за Кантором?
      - Потому что я хочу опять увидеть его, я скучаю. Я лучше уйду в море, чем буду долбить латынь с иезуитами.
      - Но... Кантор умер, Флоримон.
      - Нет, он отправился к моему отцу...
      Анжелика почувствовала, что ей становится дурно. Не сходит ли она с ума?
      - Что-о-о? Что ты говоришь?
      Флоримон посмотрел ей прямо в глаза:
      - Да, к моему отцу... другому... ты знаешь... к тому, которого хотели сжечь на Гревской площади.
      Анжелика потеряла дар речи. Она никогда не говорила об этом мальчикам. Они не играли с детьми Гортензии, а ее сестра скорее отрезала бы себе язык, чем стала бы упоминать об этом ужасном скандале. Она старательно оберегала их от всяких сплетен, страшно беспокоилась о том, что она скажет им, когда они узнают о репутации и о судьбе своего отца. Но они ни разу не спросили о нем - до этого самого момента, когда она обнаружила, что замалчивание ничего не дало. Они не задавали вопросов потому, что уже все знали.
      - Кто сказал тебе об этом?
      Как будто для того, чтобы собраться с мыслями и обдумать ответ, Флоримон неуверенно взглянул на нее и повернулся к огню, взявшись за щипцы и перекладывая поленья, прогоревшие посредине. Какую наивность проявила она, его мать! И какую мягкость! Сколько лет Флоримон считал ее очень строгой. Он боялся ее, а Кантор, бывало, плакал, потому что она всегда должна была уходить в тот момент, когда они надеялись, что она будет играть с ними. Но теперь он уже знал, что у нее тоже бывают минуты слабости. Он увидел боль, скрывавшуюся за ее улыбкой, а натерпевшись язвительных замечаний насчет "будущей фаворитки", так или иначе достигавших его ушей, стал относиться к ней более зрело. Когда-нибудь он вырастет и защитит ее.
      Флоримон повернулся к ней с сияющей улыбкой и очаровательным жестом протянул к ней руки.
      - Мамочка, дорогая, - прошептал он.
      Она прижала кудрявую головку к груди. Воистину во всем мире не было более милого, более нежного ребенка. Он унаследовал все природное обаяние графа де Пейрака.
      - Ты знаешь, как ты похож на своего отца?
      - Да. Старый Паскалу говорил мне.
      - Старый Паскалу! Так вот откуда ты знаешь!
      - И да, и нет, - ответил Флоримон напыщенно. - Старый Паскалу был нашим хорошим другом. Он часто болтал с нами о своей жизни, тряс своим маленьким бубном и рассказывал нам обо всем. Он всегда говорил, что я похож на несчастного, который построил особняк Ботрелле. Он знал его ребенком и говорил, что я в точности похож на него, только у него на лице был шрам от удара шпагой. Тогда мы, бывало, расспрашивали его об этой мифической личности, о человеке, который умел делать все, даже превращать пыль в золото. Он пел так очаровательно, что его слушали не шевелясь. Он вступал в поединки со всеми своими врагами. Наконец люди так позавидовали ему, что со зла заживо сожгли на Гревской площади. Однако Паскалу говорил, что он наверняка спасся от них, потому что Паскалу видел, как он приходил сюда, в свой дом, когда все считали его мертвым. Паскалу частенько говорил, что он может умереть счастливым, зная, что великий человек, который был его хозяином, еще жив.
      - Все это правда, милый мой. Он жив, еще как жив.
      - Но долгое время мы не знали, что этот человек - наш отец. Мы, бывало, спрашивали Паскалу, как его звали, но он не говорил. Наконец он сообщил нам великую тайну: граф де Пейрак, князь Тулузы и Аквитании. Помню, в этот день мы остались с ним одни в людской. Конечно, туда же принесло Барбу. Она прямо-таки позеленела, услыхав, о чем мы говорим, и сказала Паскалу, что он не должен рассказывать нам о таких вещах. Не хочет ли он, чтобы после того, как мать сделала все возможное, чтобы спасти детей от печальной судьбы, на них пало бы проклятие отца? Они долго проповедовали в таком духе, а мы не могли понять, о чем они говорят. Наконец, он сказал: "Не хочешь ли ты сказать, женщина, что эти мальчики - его дети?" Барба раскрыла рот как рыба, вытащенная из воды. Потом она начала заикаться и выглядела ужасно смешно. Но у нее хватило глупости думать, что она сумеет легко выпутаться из этого. Мы не переставали спрашивать у нее: "Барба, кто наш отец? Граф де Пейрак?". Однажды мы с Кантором привязали ее к стулу перед камином и сказали, что если она не скажет нам все, что она знает о нашем настоящем отце, всю правду, мы сожжем ей подошвы, как это делают грабители на больших дорогах...
      Анжелика вскрикнула от ужаса. Возможно ли, чтобы эти дети, которые могли пойти к причастию без исповеди!.. При этих воспоминаниях Флоримон рассмеялся:
      - Когда ее немного припекло, она рассказала обо всем, но заставила нас поклясться, что мы не пророним ни слова о том, что знаем. Мы хранили тайну, но были счастливы и горды, что наш отец спасся из рук этих злых людей. Потом Кантору пришла в голову мысль, что он отправится искать его на море...
      - Почему на море?
      - Потому что оно такое громадное, - сказал он, делая рукой широкий жест. Видимо, море казалось ему чем-то таким, о чем он не имел настоящего представления, но тем не менее оно открывает путь туда, где каждый хочет знать правду. Это Анжелика могла понять.
      - Кантор сложил песню, - продолжал Флоримон. - Я не помню всех слов, но это была очень хорошая песня. Она рассказывала о нашем отце. Он, бывало, говорил: "Я буду петь эту песню повсюду, и многие узнают его и скажут нам, где он..."
      Анжелика почувствовала, что у нее сжалось горло и увлажнились глаза. Она представила, как они воображали себя маленькими трубадурами, разыскивающими легендарного героя...
      - Я не соглашался с ним, - говорил Флоримон. - Я не хотел путешествовать, потому что мне так нравилась служба в Версале. Нельзя сделать хорошую карьеру, отправившись в море, не так ли? Но Кантор уехал. Барба говорила: "Если он вобьет что-нибудь в голову, он становится хуже своей матери". Мама, как ты думаешь, он встретил моего отца?
      Анжелика, не отвечая, погладила его по волосам. Она не могла заставить себя сказать ему еще раз, что, как и рыцари Святого Грааля, Кантор поплатился жизнью в погоне за призраком. Бедный маленький трубадур! Она представила его в изумрудных глубинах бездонного моря, плавающим с закрытыми глазами и сжатыми губами, как во сне.
      - ...С помощью пения, - пробормотал Флоримон, мысли которого шли в том же направлении.
      Раньше она не знала, что скрывается за его искренними глазами. Мир детства, с его удивительным сочетанием мудрости и неведения, уже давно недоступен ей.
      "У всех детей бывают дурацкие идеи, - сказала она себе. - Самое худшее, что мои осуществляют их на деле".
      Флоримон недолго помолчал, потом поднял голову, и на его подвижном лице неожиданно отразились смущение и печаль.
      - Мама, - продолжал он, - король осудил моего отца? Я думал об этом, и это огорчило меня, потому что король - справедливый человек.
      Его задевало, что созданный им идеализированный образ короля может оказаться ошибочным. Чтобы успокоить сына, Анжелика сказала.
      - Твоего отца погубили завистники. Король простил его.
      - О, я рад, - воскликнул Флоримон. - Я люблю короля, но отца я люблю еще больше. Когда он вернется? Если король простил его, он сможет восстановить свое положение?
      Анжелика вздохнула. У нее было тяжело на сердце.
      - Это непростая история, такая тяжелая и запутанная, мой бедный мальчик. До недавнего времени я думала, что твоего отца нет в живых. Даже теперь временами мне кажется, что все это мне снится. Он не умер, он спасся и приходил сюда, чтобы найти свое золото. Это правда, и все же этого не может быть. За всеми воротами Парижа следили. Вокруг дома повсюду были расставлены стражники. Как он мог пробраться внутрь? - Она заметила, что Флоримон смотрел на нее со снисходительной улыбкой. Вдруг до нее дошло, что ребенок, должно быть, знает ответ. Она удивленно воскликнула: - Ты, ты знаешь?
      - Да, - он наклонился к ней и прошептал: - Через подземный ход, ведущий из колодца. - Он выпрямился и схватил ее за руку.
      - Иди за мной.
      Когда они прошли через длинную залу, он взял потайной фонарь, висевший около входной двери, и вместе с матерью спустился во фруктовый сад. В скупом свете полумесяца они шли между рядами подстриженных в форме шара апельсиновых деревьев, пока не достигли нижнего конца сада, где у стены в изобилии росли старомодные растения. Сломанный столб, пострадавший от непогоды герб на скамье, древний колодец с кованым железным навесом навевали мысль о пятнадцатом столетии, когда вся эта местность представляла собой один громадный дворец с бесчисленными внутренними двориками, в которых жили французские короли и принцы.
      - Паскалу показал нам тайный ход, - сказал Флоримон. - Он говорил, что отец лично наблюдал за перестройкой старого тоннеля, когда строился дом. Он хорошо заплатил трем рабочим, чтобы они молчали. Паскалу был здесь. Потом он показал нам все, потому что мы - его сыновья. Смотри.
      - Я ничего не вижу, - сказала Анжелика, наклонившись над темным отверстием.
      - Погоди, - Флоримон поставил потайной фонарь в большую деревянную бадью с медными обручами, которая висела на цепи, и медленно опускал ее. Свет отражался от мокрых стенок. На полпути мальчик перестал травить цепь. Вот, если ты перегнешься, то увидишь в стене деревянную дверцу. Это вход. Когда бадья стоит прямо против него, можно открыть дверцу и войти в тоннель. Он очень глубокий. Он проходит ниже погребов соседних домов и под валами Бастилии, а выход из него находится в предместье Сен-Антуан. Там он выходит в древние катакомбы и в старое русло Сены. Но когда отец перестраивал тоннель, он продлил его до Венсеннского леса. Он ведет в маленькую разрушенную часовню. Отец был очень дальновиден, правда?
      - Откуда ты знаешь, что тоннелем можно пользоваться? - прошептала Анжелика.
      - Можно. Старый Паскалу поддерживал его в хорошем состоянии. Засов на дверце всегда был смазан. Он открывается от легкого прикосновения, и пружина, которая открывает выход в часовню, тоже работает исправно. Старый Паскалу говорил, что все должно быть наготове к тому дню, когда хозяин вернется. Но тогда он не вернулся, и иногда мы втроем - Паскалу, Кантор и я - ждали его в часовне. Мы прислушивались и надеялись услыхать его шаги шаги великого хромого из Лангедока.
      Анжелика в упор посмотрела на него.
      - Флоримон, не хочешь ли ты сказать, что вы с Кантором спускались в колодец?
      - Конечно, спускались, - спокойно ответил Флоримон, - и не раз, если хочешь знать. - Он принялся вытягивать бадью, пыхтя от напряжения. - Барба сидела здесь, поджидая нас и перебирая четки. Она волновалась, как курица над выводком утят.
      - Так старая дуреха тоже знала об этом?
      - Ей приходилось помогать нам вытягивать бадью.
      - Она не должна была позволять вам заниматься таким опасным делом. Подумать только, она никогда не говорила мне об этом!
      - Она бы сказала, но боялась, что мы снова станем поджаривать ей ноги.
      - Флоримон, ты заслуживаешь порки!
      Флоримон, отцеплявший фонарь от бадьи, не отвечал. Темный колодец опять стал таинственным. Анжелика провела ладонью по лицу, стараясь собраться с мыслями.
      - Одного я не понимаю, - сказала она после минутного размышления. - Как же он смог выбраться из колодца один, без посторонней помощи?
      - Это не трудно. На стенке для этого сделаны железные скобы. Паскалу не хотел, чтобы мы карабкались по ним, потому что мы были слишком малы, а он становился слишком стар для этого. Вот почему нам приходилось прибегать к помощи Барбы, чтобы выбраться из колодца, и терпеть ее ворчание. Когда старый Паскалу почувствовал, что умирает, он послал за мной. Я был тогда в Версале. Мы с аббатом вскочили на коней и примчались к нему. Мама, это очень печально - смотреть, как умирает старый человек. Я держал его за руку до самого конца.
      - Ты поступил правильно, Флоримон.
      - Он сказал мне: "Ты должен следить за колодцем на случай возвращения старого хозяина". Я обещал ему. Каждый раз, когда я бываю в Париже, я спускаюсь в колодец, чтобы проверить, работает ли вся механика.
      - Один?
      - Да, хватит с меня Барбы. Я достаточно вырос, чтобы справиться в одиночку.
      - Ты спускаешься по железным ступенькам?
      - Да. Я же говорил, это не трудно.
      - Аббат не пытался остановить тебя?
      - Он ничего не знает. Он спит. Не думаю, чтобы ему в голову приходило что-нибудь подобное.
      - Какие у меня заботливые дети! - с горечью произнесла Анжелика. Флоримон, ты не боишься ночью бывать один в тоннеле?
      Мальчик покачал головой. Если временами ему и бывало страшно, он не собирался признаваться в этом.
      - Мой отец интересовался горным делом. Я слыхал об этом. Может быть, поэтому я люблю подземелья, - он смотрел на нее, дрожащую от возбуждения, которое она не в силах была скрыть. При свете луны она узнавала в презрительном изгибе его губ и блеске темных глаз дьявольскую улыбку последнего из трубадуров, который любил шокировать самодовольных буржуа и смущать их покой.
      - Если хочешь, мама, я проведу тебя.
      Глава четвертая
      Королевская галера медленно входила в Марсельскую гавань. В голубом зеркале рейда отражались ее малиновые шелковые вымпелы и золотые кисти, качавшиеся на ветру. На верхушках мачт взлетали алые гербы на адмиральских флагах и малиновые военно-морские штандарты, расшитые золотыми лилиями.
      В порту царило возбуждение. Торговцы рыбой и цветами хватали свои корзины с фигами и мимозой, дынями и гвоздиками, скатами и креветками и, громко вопя, устремлялись к тому месту, где должно было пришвартоваться прекрасное судно. За ними подходили щеголи со своими собачонками и рыбаки в красных шапках, оставившие свои сети. Двое грузчиков-турок в красных и зеленых штанах, по бронзовой груди которых струился пот, сбросили свою ношу - невероятных размеров связки сушеной рыбы, уселись и вытащили из кушаков трубки. Прибытие галеры давало им возможность сделать несколько затяжек, пока не приутихнет толчея на набережной. Капитаны, наблюдавшие за погрузкой судов, кричащие купцы, носящиеся туда и обратно в сопровождении приказчиков и счетоводов, спешили отложить свои весы и на минутку перевести дыхание. Они толпились около галеры, как на карнавале, не столько для того, чтобы повосхищаться летучей грацией, с какой она скользила по воде, или разодетыми в кружева офицерами на палубе, сколько чтобы поглазеть на каторжников-гребцов. При виде этого ужасного зрелища они крестились, хотя никогда не упускали случая посмотреть на него.
      Анжелика поднялась с лафета, на котором просидела в ожидании много часов. Флипо, неся ее саквояж, последовал за ней. Они смешались с толпой.
      Около башни Сен-Жан галера, казалось, замешкалась. Наконец она, как огромная красная птица, скользнула к причалу под широкими взмахами двадцати четырех весел, оставлявших на воде белые водовороты. Блестя на солнце позолоченной резьбой, она лавировала, поворачивая к морю узкий нос из черного дерева, оканчивающийся огромной позолоченной сиреной, и подставляя взорам зевак на причале скульптурную корму, увенчанную навесом из красной затканной золотом парчи - этот огромный тент, где собрались офицеры, иногда называется табернаклем.
      Перед самой швартовкой весла поднялись и оставались неподвижными. Свистки надсмотрщиков и звуки гонга, остановившего мерное движение весел, раздавались над набережной, заглушая разноязычные выкрики капитанов, адресованные матросам, убирающим паруса.
      Группа офицеров при всех регалиях появилась на квартердеке около позолоченного деревянного трапа. Один из них наклонился вперед и, сняв шляпу с плюмажем, принялся махать ею в сторону Анжелики. Она обернулась и, к своему великому удивлению, увидела группу молодых дам и кавалеров, вылезавших из экипажа. Им и сигналил офицер. Одна из молодых женщин, темноволосая, с тонкими чертами лица, украшенного мушками, воскликнула с восхищением: "О, этот милый Вивонн! Хоть он и адмирал и более могуществен в Марселе, чем сам король, он так очарователен и так прост: увидел нас и, ни минуты не колеблясь, помахал нам!".
      Узнав графа де Вивонна, Анжелика поскорее затерялась в толпе. Брат мадам де Монтеспан ступил своими красными каблуками на липкую набережную и тут же, раскрыв объятия, направился к темноволосой девушке:
      - Как это восхитительно - увидеть вас в доках, моя милая Арнан! И вас тоже, Кассандра. А это не Калистро? Какое блаженство!
      Адмирал и его друзья обменялись приветствиями - так шумно, что зеваки на набережной замерли, раскрыв рты. Де Вивонн прекрасно выступал в своей роли вице-короля. Его обожженное солнцем лицо прекрасно сочеталось с голубыми глазами и длинными светлыми волосами. Большой рост страховал его от малейших признаков тучности. Он играл свою роль до конца. Веселый, живой, подвижный, он во многом походил на свою блестящую сестру, фаворитку короля.
      - Сегодня я зашел в порт совершенно случайно, - говорил он. - В самом деле, два дня назад я должен был отплыть в Кандию. Но шторм причинил такой ущерб и судну, и команде, что я был вынужден зайти в Марсель. Теперь, встретив вас здесь, я приглашаю всех на двухдневное пиршество.
      Резкий, как пистолетный выстрел, звук заставил всю компанию вздрогнуть. Один из надсмотрщиков щелкал своим длинным бичом и уговаривал толпу разойтись.
      - Уйдемте отсюда, дорогие мои, - сказал господин де Вивонн, положив руки в надушенных перчатках на плечи девушек. - Сейчас каторжники сойдут на берег. Я разрешил примерно пятидесяти из них вернуться в лагерь в бухте Роше, чтобы похоронить своего товарища, имевшего глупость отдать богу душу, когда мы входили в гавань. Из-за этого и вышла заминка. Мой помощник предложил, чтобы тело, по морскому обычаю, было брошено за борт, и я согласился с ним, но капеллан был против. Он заявил, что ему не хватит времени на обычные молитвы и прочие ритуалы и что мы не можем обращаться с христианской душой словно с собачьей, - короче, он хочет похоронить тело. Я согласился потому, что мы были так близко к порту и еще потому, что по собственному опыту знаю, что этот лазарист в конце концов всегда берет верх. Ничто - ни уговоры, ни сила - не способно заставить его изменить свое мнение, если что-то втемяшится ему в голову. Так что идемте. Я хочу отвести вас к Сцеволе и угостить фисташковым шербетом и кофе, - и они удалились, между тем как надсмотрщик продолжал щелкать своим бичом у сходней, словно укротитель, выгоняющий львов из клетки на песок арены.
      Из трюма донеслись ужасающие звуки раскачивающихся цепей и надломленные голоса. Шепот пролетел над толпой, когда на сходнях показались первые каторжники, скованные длинными цепями, которые они несли, перекинув через плечо или положив на локоть, чтобы не потерять равновесия под этим грузом. Один за другим они проходили по доске, соединявшей галеру с берегом. Они были скованы по четыре. Грязные лохмотья, обвязанные вокруг лодыжек, должны были защищать тело от этих цепей, но у многих эти тряпки были окрашены кровью. И мужчины, и женщины крестились, когда каторжники проходили мимо них.
      Они шли босиком, почесываясь от вшей и опустив глаза. Их одежда, состоявшая из рубахи и пары красных шерстяных штанов, поддерживаемых широким когда-то белым поясом, была покрыта пятнами от соленой воды и издавала невыносимую вонь. Многие из каторжников были бородаты. Красный шерстяной колпак, свешивающийся на брови, прикрывал спутанные волосы. У некоторых колпаки были зеленого цвета - это были пожизненные каторжники.
      Первые прошли не оглядываясь. Проход остальных и был тем зрелищем, ради которого собралась толпа. Их глаза блестели, они задирали женщин грубыми фразами или непристойными жестами. Один из пожизненных приставал к почтенному гражданину, единственный недостаток которого, по мнению каторжника, состоял в том, что ему следовало бы находиться в другом месте.
      - Надулся, а? Ты, проклятый толстый бочонок.
      Надсмотрщик высоко поднял плеть и вытянул ее пеньковыми хвостами по бледной коже, и без того покрытой ранами и струпьями. У женщин перехватило дыхание от жалости.
      Однако приближалась новая группа каторжников - каждый из них нес свой колпак в руке. Губы этих каторжников шевелились, и вскоре можно было расслышать, как они бормочут молитвы. Толпа погрузилась в торжественное молчание. Двое каторжников спустились по сходням, неся тело, завернутое в парусину. За ними шел капеллан, черная сутана которого резко контрастировала с массой красных лохмотьев.
      Анжелика пристально всматривалась в священника. Она не была уверена, что узнает. Прошло десять лет с тех пор, как она его видела, и ей тогда было не до того, чтобы рассматривать его лицо.
      Маленькая процессия, звякая цепями о булыжник мостовой, уже удалялась. Анжелика схватила Флипо за запястье:
      - Следуй за тем священником. Его имя - отец Антуан. Поравнявшись с ним, скажешь - слушай внимательно! - "Мадам де Пейрак здесь, в Марселе, и она хотела бы встретиться с вами в кабачке "Золотой Рог".
      - Входите, отец, - произнесла Анжелика.
      Священник помедлил на пороге комнаты, в которой сидела дама, одетая в простое, но дорогое платье. Он явно стеснялся своих грубых башмаков и порыжевшей черной сутаны, обтрепанные манжеты которой не закрывали покрасневших, потрескавшихся от морской воды запястий.
      - Простите, что принимаю вас в своих комнатах, - сказала Анжелика. - Я здесь по секретному делу и не хочу быть узнанной.
      Священник дал понять, что понимает и что ему это безразлично. Приняв ее извинения, он сел на табурет. Теперь она узнала его. Точно так же он выглядел в тот вечер, сидя на корточках перед костром палача, ссутулившись, похожий на замерзшего кузнечика; глаза его, если он открывал их широко, блестели.
      Она села перед ним.
      - Вы помните меня?
      Меж тонких губ отца Антуана промелькнула улыбка:
      - Помню, - он разглядывал ее, сравнивая сидящую перед ним женщину с тем раздавшимся, обезумевшим от горя существом, которое он видел когда-то в зимних сумерках бродящим вокруг жаровни с угольями, раздуваемыми ветром. Вы тогда ожидали ребенка, - сказал он мягко. - Кем он оказался?
      - Мальчиком, - ответила она. - Он родился в ту же ночь. И уже умер. Он дожил всего до девяти лет, - при мысли о Канторе она отвернулась к окну. Средиземное море отняло его у меня, - добавила она задумчиво.
      Опускался вечер. Из переулков доносились крики, песни, возгласы множества людей самых различных национальностей - турок, испанцев, греков, арабов, неаполитанцев, негров, англичан, - которые шумной толпой двигались к открывающимся тавернам и публичным домам. Невдалеке после нескольких гитарных аккордов послышался теплый, вибрирующий голос, поющий серенаду, и над всеми звуками доминировал шум вездесущего моря, подобный жужжанию пчелиного роя.
      Отец Антуан задумчиво рассматривал ее. Эта изумительно красивая женщина имела так мало общего с тем юным подавленным горем созданием, которое запомнилось ему. Теперь она казалась уверенной в себе, такой настороженной, такой внушительной. Он искал, не оставили ли перенесенные ею невзгоды каких-либо следов на ее внешности. Он не узнал бы ее, если бы она не назвалась, да и сейчас узнавал с трудом, и то благодаря печальному выражению, появившемуся на ее лице при упоминании об утонувшем сыне.
      Она снова повернулась к нему лицом. Капеллан сложил руки на коленях, как будто готовясь к долгому разговору. Он боялся говорить что-нибудь. Она заставит его рассказать обо всем, и это может лечь на его плечи тяжелой ответственностью.
      - Отец, - сказала Анжелика. - Я не знаю, каковы были последние слова моего мужа у костра, а теперь я хочу это узнать. На костре... - повторила она. - В последний миг. Что он говорил?
      Священник поднял брови.
      - Ваша просьба очень запоздала, мадам, - произнес он. Вы должны простить мне, если я не вспомню. С тех пор прошли уже годы, и за это время я, увы, напутствовал многих осужденных. Поверьте, я не могу ответить на ваш вопрос точно.
      - Тогда я могу. Он не говорил ничего. Ничего, потому что был уже мертв. К столбу привязали труп. А мой муж, еще живой, был вынесен через тоннель, пока толпа глазела, как пламя делает то, что несправедливо предназначалось ему. Король признался мне в этом, - она наблюдала, не сделает ли он удивленного, может быть, протестующего жеста, но он оставался невозмутимым. - Вы знали об этом, не правда ли? - сказала она со вздохом. Вы всегда знали об этом.
      - Нет, не всегда. Подмена была совершена так умно, что в то время у меня не возникло ни малейших подозрений. На его голову опустили капюшон. И только позже я...
      - Позже? Где? Когда? Кто сказал вам? - Она подалась вперед, тяжело дыша и сверкая глазами. - Вы видели его, не так ли? Вы видели его после костра.
      Он не отрываясь смотрел на нее. Теперь он действительно узнал ее. Она совсем не изменилась.
      - Да, - сказал он. - Я видел его. Слушайте, - и он начал свой рассказ.
      Это случилось в Париже в марте 1661 года. Морозной ночью, "терзаемый демонами", с воплями "прости меня, Пейрак!" умер монах Беше.
      Отец Антуан молился в часовне, когда к нему пришел послушник и сказал, что какой-то бедняк настаивает на встрече с ним - бедняк, который тем не менее вложил в ладонь послушника золотую монету. Послушник не посмел прогнать его. Отец Антуан вернулся в приемную. Человек ждал, опираясь на крепкий костыль, и почти уродливая тень его качалась на побеленной стене в свете масляной лампы. Одет он был соответственно. Лицо закрывала черная стальная маска. Когда он приподнял ее, отец Антуан упал на колени, моля небеса избавить его от ужасных видений, потому что перед ним стоял призрак, призрак колдуна, сожжение которого на Гревской площади он видел своими глазами.
      Призрак насмешливо улыбался. Он попробовал заговорить, но единственным звуком, который вырывался у него изо рта, было нечленораздельное рычание. Внезапно привидение исчезло. Лишь через несколько мгновений отец Антуан понял, что оно упало в обморок и лежало на каменных плитах у его ног. Он успокоился и наклонился над бесчувственным посетителем. Тот был еще жив, вернее, полумертв, и силы его были на исходе. Тело было не более чем скелетом, но кошелек содержал немалое достояние золотыми самородками и каменьями.
      Много дней посетитель находился между жизнью и смертью. Отец Антуан ухаживал за ним, поделившись тайной с настоятелем.
      - Он дошел до последней степени истощения. Трудно представить, что его тело, истерзанное палачом, было способно на малейшее усилие. На одной ноге той, которая хромала, - были ужасные раны на колене и бедре от пытки испанским сапогом. Раны не закрывались почти месяц, потому что все это время он оставался на ногах. Вот какая воля дана человеку, мадам!
      Однажды могущественный граф Тулузский сказал смиренному тюремному капеллану: "Отныне вы мой единственный друг!"
      Именно об этом священнике он подумал, когда, истратив все оставшиеся силы на посещение особняка Ботрелле, он почувствовал, что умирает от истощения. Зайти так далеко и умереть на пороге успеха! Он ушел из особняка через потайную дверь в саду, от которой у него был ключ, потом дотащился через весь Париж к Дому лазаристов, где, как он знал, он найдет отца Антуана.
      Теперь ему нужно было бежать - он не мог оставаться во Франции. Отцу Антуану предстояло присоединиться к партии каторжников, отправлявшейся в Марсель, и вступить там в новую должность.
      Жоффрей де Пейрак придумал план: смешаться с каторжниками и проделать с ними путь до Марселя. Он снова нашел своего слугу-мавра Куасси-Ба. Отец Антуан спрятал золото и драгоценности в собственной одежде и вернул их после прибытия на место. Спустя короткое время граф и его мавр спрятались в рыболовном смаке и исчезли.
      - И с тех пор вы их не видели?
      - Никогда.
      - И вы ничего не можете предположить о дальнейшей судьбе графа после побега?
      - Ровно ничего.
      Она опять заглянула ему в глаза, потом почти робко спросила:
      - Не вы ли приезжали в Париж несколько лет назад, чтобы справиться обо мне? Кто послал вас?
      - Я вижу, вы знаете о моем визите к Дегре.
      - Он сам сказал мне, - она ловила его на слове и, поскольку он медлил с ответом, настойчиво повторила: - Кто послал вас?
      Капеллан вздохнул.
      - По правде говоря, я так и не знаю этого. Это произошло несколько лет назад, когда я находился в Марселе, где занимался главным образом больницей для каторжников. Ко мне пришел арабский купец, один из тех, кто заходит в этот порт. Он под большим секретом сообщил мне, что кое-кто интересуется, что сталось с графиней де Пейрак. Он попросил меня съездить в столицу. Адвокат по имени Дегре, другие люди, имена которых он мне назвал, возможно, сообщат мне что-нибудь. На расходы я получил кошелек, содержащий значительную сумму, которую я принял, памятуя о своих бедных каторжниках, но все мои попытки узнать у араба, кто послал его, ни к чему не привели. Он только показал мне золотое кольцо с топазом - я узнал в нем одну из драгоценностей графа де Пейрака. Чтобы выполнить поручение, я отправился в Париж. Там я узнал, что мадам де Пейрак стала женой королевского маршала маркиза дю Плесси-Белльер, что она богата и занимает высокое положение при дворе, как и ее сыновья.
      - А вы не были шокированы, услыхав это? Я вышла замуж еще раз, хотя мой первый муж был еще жив! Может, ваша совесть церковника получит некоторое облегчение, если я скажу вам, что маршал был убит под Франш-Конте, так что с тех пор меня можно считать дважды вдовой.
      Отец Антуан не обиделся. Он даже слегка улыбнулся, отвечая, что знает о многих удивительных ситуациях, хотя должен признать, что провидение воистину ведет Анжелику по извилистому пути. Он глубоко жалеет ее.
      - Итак, я вернулся в Марсель и, когда купец появился снова, рассказал ему все, что узнал. Больше я не слышал от него ни слова. Это все, что я знаю, мадам, в самом деле все.
      - Этот араб, - спросила Анжелика, - откуда он появился? Помните ли вы его имя?
      Капеллан, нахмурившись, задумался.
      - Сейчас, - произнес он наконец, - я пытался припомнить о нем все, что могу. Его зовут Мохаммед Раки, но он не из Аравии. Я обратил внимание на его одежду. Арабские купцы с Красного моря стараются одеваться по-турецки, а купцы с Североафриканского побережья носят шерстяные платки, которые называются бурнусами. Этот приехал из Алжира или Марокко. Но это все, что я знаю, и этого мало, чтобы начинать розыски. Кроме того, я припоминаю его слова об одном из его дядюшек, имя которого мне запомнилось - Али Мектуб. Я говорил с ним об арабе - рабе на галерах, которого выкупил богатый дядя. Али Мектуб составил богатство на жемчуге, губках и всевозможных безделушках. Он жил на Крите и, насколько я знаю, живет там и сейчас. Возможно, он смог бы рассказать вам что-нибудь о своем племяннике Мохаммеде Раки.
      - На Крите? - Анжелика погрузилась в размышления.
      * * *
      Анжелика и Флипо спустились к самой воде, надеясь найти судно, которое могло бы взять их в длинное путешествие к Левантийским островам. Прогуливаясь, Анжелика вдруг остановилась и протерла глаза, думая, что, должно быть, видит сон. В нескольких шагах впереди нее на самом краю набережной в глубокой задумчивости стоял маленький старичок, не обращавший внимания ни на прохожих, ни на мистраль, теребивший его бороду. По его морской шапке, по очкам в черепаховой оправе, старомодной одежде, шелковому зонтику и бутылочкам в ивовой корзине, стоявшей у его ног, она сразу же узнала аптекаря Савари, которого встречала при дворе.
      - Мэтр Савари! - окликнула она.
      Он настолько изумился, разглядывая Анжелику через очки, что чуть не свалился в воду.
      - Так это вы, мой маленький дипломат! Вот не думал найти вас здесь!
      - Конечно. Я здесь оказалась совершенно случайно.
      - Гм-м! Эта случайность собирает всех искателей приключений. Разве вы знаете лучшее место, чтобы отправиться в рискованное предприятие? Рано или поздно ваше честолюбие должно было привести вас в Марсель. Это записано у вас на лбу. Или вы не вдохнули запаха восхитительных путешествий, - он в экзальтации поднял руки. - Пряности, ах, пряности! Или вы не чуете их, этих сирен, которые заманили лучших моряков? - Он принялся по пальцам перечислять: - Имбирь, корица, шафран, красный перец, чеснок, кориандр, тмин и князь всех пряностей - перец, черный перец! - с воодушевлением повторил он.
      Она оставила его с его мечтами, потому что увидела Флипо, возвращавшегося с крупным мужчиной в красном колпаке морского капитана.
      - Так это вы предлагаете целое состояние за переезд на Крит? воскликнул он, поднимая руки к небу. - Я думал, это какой-нибудь старый дурак, которому нечего терять, кроме своих костей. Неужели у вас нет мужа, чтобы вложить хоть немножко здравого смысла в вашу голову? Или вам не терпится кончить свои дни в гареме турецкого султана?
      - Я сказала, что хочу на Крит, а не в Константинополь.
      - Но Крит в руках турок. В нем столько евнухов, и белых, и черных, которые приезжают туда за дешевым товаром для своих хозяев. Ваше счастье, если вы попадете туда, не будучи похищенной по пути.
      - Но вы собираетесь на Крит, не так ли?
      - О, разумеется, я собираюсь на Крит, - прорычал капитан, - но я не говорил, что доберусь до Крита.
      - Послушать вас, так можно подумать, что берберийские пираты поджидают вас прямо у выхода из гавани.
      - Именно так. Только на прошлой неделе турецкая галера была замечена около Йерских островов. Наш флот не имеет сил даже на то, чтобы отпугнуть их. Господи, какой позор! Можете быть уверены - про вас прознают заранее, и все работорговцы Средиземноморья - белые, черные, коричневые, христиане, турки, берберы или пираты - будут бороться за возможность продать вас какому-нибудь задыхающемуся от жира паше. Как вам улыбается получить порцию палок от такой вот уродины? - он показал на тучного турецкого купца, спускающегося со своей свитой к набережной.
      Анжелика уставилась на эту группу, вполне обычную в Марселе, но непривычную для нее. Огромные тюрбаны из зеленой и оранжевой кисеи сидели на их головах, как тыквы. Туфли с загнутыми носами, на которых покачивались жемчужины, и зонтики, которые черные слуги несли над их головами, делали их похожими скорее на карнавальное шествие, чем на опасную шайку.
      - Они выглядят не такими уж злыми, - сказала Анжелика, чтобы поддразнить капитана. - И, безусловно, красиво одеты.
      - Ба! Не все то золото, что блестит. Они знают, что здесь они на нашей земле. В Марселе купцы всегда ведут себя как можно лучше. Но за замком Иф все их помыслы обращаются к пиратству и только пиратству. Нет, мадам, бесполезно так смотреть на меня. Я не буду связываться с вами. Пресвятая богородица никогда не простит меня за это.
      - А со мной? - спросил Савари. - Меня вы возьмете?
      - Вы тоже собираетесь на Крит?
      - На Крит и дальше. Если хотите знать, я собираюсь в Персию, но не разглагольствую об этом налево и направо.
      - И сколько вы предлагаете мне за проезд?
      - На самом деле я не очень-то богат, так что предлагаю тридцать ливров...
      - Не о чем говорить! - нахмурился капитан. - Ни с вами, ни с мадам. За тридцать ливров вы уплывете не дальше Ниццы. Ради этого не стоит рисковать. Вы, мадам, привлечете ко мне берберов, как труп привлекает акул, - простите за сравнение, - приподняв колпак благовоспитанным жестом, он направился к своей лодке, стоявшей на якоре у набережной.
      - Все они одинаковы, эти марсельские моряки, - сердито сказал Савари. Жадны и расчетливы, как армяне.
      - Мне нет смысла и говорить с другими капитанами, - сказала Анжелика. Со мной все начинают говорить о гареме и рабстве. Можно подумать, ни одна женщина до сих пор не могла выйти в море без того, чтобы угодить в сераль турецкого султана!
      - Или тунисского бея, или алжирского дея, или марокканского султана, добавил Савари. - Да, так часто и бывает. Но каждый, кто хочет избежать такой возможности, должен воздерживаться от морских путешествий.
      Анжелика вздохнула. С самого утра все, что она получала в ответ на свои просьбы о переезде, сводилось к разным степеням изумления, пожимания плечами, отказам. Женщина, в одиночку едущая на Крит! Полнейшее сумасшествие! Да вас должен конвоировать весь королевский флот!
      Савари столкнулся с аналогичными трудностями, но только из-за недостатка денег.
      - Давайте объединим усилия, - предложила ему Анжелика. - Вы находите мне судно, а я оплачиваю вашу поездку вместе со своей собственной, - она дала ему адрес гостиницы, где остановилась, и, когда он отправился на поиски, присела ненадолго на одну из новых пушек, которые во множестве стояли в порту и, без сомнения, были забыты каким-то экипировщиком кораблей, а теперь казались предназначенными служить скорее в качестве скамей для гуляющих по набережной, чем для стрельбы по берберийским галерам.
      Женщины из части города, носившей название Канбера, вязали и сплетничали здесь, поджидая, когда вернутся рыбаки, а купцы торговали своим товаром вразнос.
      Ноги у Анжелики горели, а голова болела от сильного солнца. Она с завистью смотрела на женщин, классически красивые лица которых с большими глазами и полными губами были закрыты от солнца широкополыми соломенными шляпами. Они придавали женщинам величественный вид, даже когда они призывали проклятия на прохожих, которые не хотели покупать у них букеты красных гвоздик, и расточали благодарности тем, кто останавливался у их прилавков.
      - Купите у меня эту треску, - приставала одна из них к Анжелике. - Это у меня последняя. Взгляните, она блестит, как новая монета.
      - Я не знаю, что с ней делать.
      - Есть конечно! Что еще можно делать с треской!
      - Я далеко от дома, и мне не в чем ее нести.
      - В своем животе. Так она не будет вам мешать.
      - Съесть ее сырой?..
      - Нет, поджарить на жаровне у братьев-капуцинов. Вот веточка чабреца, чтобы проткнуть ее, пока она жарится.
      - У меня нет никакой тарелки.
      - Возьмите камень с пляжа.
      - И вилки.
      - Как вы все усложняете! Ешьте пальцами.
      Чтобы отделаться от женщины, Анжелика в конце концов купила рыбу. Держа ее за хвост, Флипо отошел за угол, где трое капуцинов устроили что-то вроде кухни на открытом воздухе, черпая суп из большого горшка и наливая его беднякам. За несколько солей они позволяли желающим готовить на двух жаровнях. От запаха жарящейся рыбы и супа у Анжелики потекли слюнки, и она вдруг обнаружила, что голодна.
      Наступило время, когда горожане, даже самые напыщенные буржуа, приходили к воде, чтобы вдохнуть этот странный и восхитительный запах.
      Недалеко от Анжелики вылезала из паланкина тщательно одетая женщина с мальчиком, который с завистью смотрел на уличных мальчишек, кувыркавшихся на кипах хлопка.
      - Можно мне поиграть с ними, мама?
      - И не думай об этом, Анастас, - с негодованием отвечала мамаша. - Там одни оборванцы.
      - Им так весело, - надулся мальчик.
      С нежностью глядя на него, Анжелика думала о Флоримоне и Канторе. Сама она в детстве играла с мальчиками.
      Она с трудом уговорила Флоримона не ехать с нею. Она добилась этого, лишь сказав, что уезжает всего на несколько недель - если повезет, недели, может быть, на две. За то время, которое понадобится ей, чтобы доехать в почтовой карете до Лиона, затем спуститься по Роне в лодке, найти капеллана и вернуться, ее отсутствие в Париже, быть может, останется не замеченным королевской полицией. "Это была бы самая лучшая шутка, которую я сыграла с вами, господин Дегре", - говорила она себе.
      При воспоминании об опасном побеге сердце ее начинало биться чаще. Флоримон не обманул ее: подземным ходом вполне можно было пользоваться. Средневековые своды, возведенные рукой, опытной в горном деле, долгое время противостояли действию сырости. Флоримон провел мать в заброшенную часовню в Венсеннском лесу. Она была разрушена. Анжелика пообещала себе, что присмотрит, чтобы к появлению хозяина все было готово. Почему только, недоумевала она, он так долго не возвращается?
      Не без волнения она обняла сына, когда рассвет разбудил лес. Как он был смел, как горда была она, как здорово он сохранил тайну! Ей так много надо было сказать ему перед расставанием. Она проследила, как закрылась дверца за его кудрявой головой. Прежде чем закрыть лаз, Флоримон подмигнул матери. Для него все это было лишь игрой, которая возбуждала его и давала ощущение собственной значимости.
      После этого Анжелика в сопровождении Флипо, который нес ее саквояж, дошла пешком до следующей деревни, где наняла карету, которая довезла ее до Норгена. Там она села в почтовую карету.
      * * *
      Она достигла своей цели - Марселя. Теперь впереди вырисовывалась другая цель - Крит. В результате разговора с капелланом возникла необходимость в следующем путешествии, трудном и сомнительном. Следующим звеном был араб, торговец драгоценностями, чей племянник был последним, кто видел Жоффрея де Пейрака живым. Как найти этого ювелира на Крите - это особая задача. Поможет ли он разыскать своего племянника? Однако, говорила себе Анжелика, Крит это доброе предзнаменование. Она была назначена на должность консула Франции именно на этом острове. Правда, Анжелика не знала, сможет ли воспользоваться своим титулом, раз она действовала против воли короля Франции. По этой причине, а также и по многим другим ей следовало уехать из Марселя как можно скорее, а прежде всего - избегать встреч с людьми своего круга.
      Флипо не возвращался. Неужели все это время он жарил рыбу? Она поискала его и обнаружила за разговором с мужчиной в длинном коричневом плаще, который, казалось, задавал ему вопросы. Флипо выглядел растерянным. Жонглируя дымящейся рыбой, он переминался с ноги на ногу, но, судя по ужимкам, рыба обжигала его. Однако человек, видимо, не собирался его отпускать. Наконец, пожав плечами, он отошел и вскоре затерялся в толпе. Анжелика увидела, что Флипо двинулся в направлении, прямо противоположному тому, в котором она сидела.
      Некоторое время спустя он появился вновь, маневрируя, чтобы не привлекать ее внимания. Анжелика пошла следом и догнала его в темном переулке, где он пытался спрятаться за колонной какой-то галереи.
      - Что это означает? - спросила она. - Кто это говорил с тобой только что?
      - Не знаю... мне он сразу не понравился... Вот ваша рыба, мадам Маркиза. Тут осталось достаточно. На бегу я кое-что уронил.
      - Что он спрашивал у тебя?
      - Кто я такой. Откуда. На кого работаю. Я отвечал только: "Не знаю". "Валяй, валяй, - говорил он. - Не думай, что я поверю, будто ты не знаешь своего хозяина. Будешь так продолжать - я знаю, что делать: обращусь в полицию". - Я твердил: "Да, месье, нет, месье, не знаю..." - Тогда он обозлился: - "Уж не маркиза ли это дю Плесси-Белльер, ведь так, а? В какой гостинице она остановилась? Почему ты не хочешь мне сказать?"
      - И что ты ответил?
      - Я придумал подходящее название гостиницы: "Белая Лошадь". Она в другом конце города.
      - Идем! Быстро!
      Торопясь вместе с ним по крутым улицам, Анжелика старалась решить эту головоломку. Преследует ли ее полиция? Почему? Может ли быть, что Дегре так скоро обнаружил ее бегство и послал за ней своих провокаторов? Вдруг ей показалось, что она нашла ответ. Господин де Вивонн заметил ее в толпе, когда высаживался на берег. До сих пор он не мог вспомнить ее имени, но вспомнил, что ее лицо ему знакомо. Теперь он вспомнил и послал слуг, чтобы они разыскали ее. Из любопытства? или из дружбы? или чтоб угодить королю?
      Так или иначе, она не особенно жаждала видеть его, но его интерес не внушил ей беспокойства. Вивонн слишком часто отсутствовал в Версале, участвуя в очередной кампании, и не мог знать всех тонкостей придворных интриг и последних новостей о мадам дю Плесси-Белльер, будущей любовнице короля. В этом она была уверена. Однако не было сомнений, что... если только этот человек не послан капелланом, единственным, кто знает о ее пребывании в Марселе. Может быть, он сообщит ей что-нибудь об Али Мектубе или Мохаммеде Раки? Но тогда он послал бы своего человека в гостиницу "Золотой Рог" - он ведь знает, где она остановилась.
      До гостиницы она добралась мокрая от пота, с бешено бьющимся сердцем.
      - Не очень-то мудро с вашей стороны доводить себя до такого состояния, - сказала ей хозяйка. - Вы, парижские дамы, считаете, что все время нужно спешить. Пожалуйте сюда, я приготовила вам отличное кушанье из баклажанов и помидоров с хорошей порцией красного перца и масла, и вы сможете рассказать мне все новости.
      Без сомнения, хозяйка собиралась проявить материнскую заботу об ее туго набитом кошельке. У нее уже был наготове свой сюжет - она понимала, что гостиница ее весьма скромна, и подозревала, что Анжелика - знатная дама, которой пристало жить в окружении целой армии слуг, но она тем не менее старается жить здесь, не привлекая внимания. О, любовь, любовь!..
      - Идите сюда, - говорила она Анжелике. - Вот тихий уголок у окна. За этим столом вы будете совсем одна, и другие посетители с такого расстояния не будут пялить на вас глаза. Что вы предпочли бы пить - немного розового вина из Вара? - она поставила перед ней оловянный кубок и глазурованный глиняный кувшин, запотевший с холода.
      Анжелика подняла глаза и заметила Флипо, стоящего в дверях и делающего ей выразительные знаки. Как только хозяйка отошла, он проскользнул к Анжелике и зашептал: "Он подходит... этот дьявольский человек... самый злой из всех!"
      Она выглянула в окно и увидела на крутой улице мужчину, закутанного в пурпурный шелковый плащ, который держал в сложенных за спиной руках трость с серебряным набалдашником и был не кем иным, как лейтенантом полиции Франсуа Дегре, направлявшимся к гостинице.
      Глава пятая
      Первой реакцией Анжелики было оттолкнуть кресло, спуститься на две ступеньки, которые отделяли это помещение от остальной залы, и броситься через него к лестнице, ведущей наверх.
      - За мной, - приказала она Флипо.
      - Мадам, что случилось? - всплеснула руками хозяйка. - Что-нибудь с кушаньем, которое я вам приготовила?
      - Идите сюда, - приказала Анжелика таким голосом, что хозяйка повиновалась, не потребовав объяснений. - Быстро идите за мной. Я должна кое-что сказать вам, - Анжелика втолкнула ее в комнату, держа за запястье и не замечая, как ее ногти вонзаются в пухлое тело хозяйки. - Слушайте, через несколько минут сюда зайдет мужчина в лиловом плаще и с тростью с серебряным набалдашником.
      - Не тот ли, который утром прислал вам пакет?
      - О чем вы говорите?
      Хозяйка порылась за вместительным корсажем и достала письмо, написанное на пергаменте.
      - Его принес мальчик незадолго до вашего возвращения.
      Анжелика выхватила письмо и развернула его. Отец Антуан сообщал о визите Дегре, адвоката, с которым он имел честь встречаться в Париже в 1666 году. Он не счел разумным скрывать ни того, что мадам дю Плесси находится в Марселе, ни ее адреса.
      Анжелика скомкала письмо.
      - Оно мне уже неинтересно, - сказала она хозяйке. - Если человек, о котором мы говорили, спросит обо мне, вы не знаете меня и никогда не видели. Как только он уйдет, придете и скажете мне. Вот вам, - она вытащила три золотые монеты, которые привели хозяйку в такое восхищение, что она, ничего не говоря, понимающе подмигнула и удалилась с видом заговорщицы.
      Анжелика лихорадочно ходила по комнате, кусая от нетерпения ногти.
      - Собери мои вещи, - приказала она Флипо, который с беспокойством наблюдал за ней. - Упакуй чемоданы и будь готов.
      Дегре действовал быстро, но она не собиралась допускать, чтобы он поймал ее и в цепях, словно рабыню, доставил назад к королю. Теперь море и ей послужит путем к спасению.
      Она уйдет от Дегре и от короля. Море унесет ее отсюда. Она подошла к окну и прислушалась к звукам, доносящимся из гостиницы.
      Опускалась ночь и, как всегда в вечернее время, из темных переулков, которые извивались между домами террасами, спускавшимися к воде, послышались звуки гитары и голос провансальского певца.
      Кто-то постучал в дверь.
      - Вы сидите без света, - прошептала хозяйка, проскользнув в комнату. Она высекла огонь и зажгла лампу. - Он еще здесь, - продолжала она. - О, это человек приятной наружности и очень вежливый, но у него странная манера смотреть на вас. Но дело не в этом! "Как будто я не знаю, кто остановился у меня в гостинице, - говорю я ему. - Конечно, я заметила бы женщину, которую вы описываете, если бы она находилась в моем доме. Но говорю вам, я ее в глаза не видела". Наконец он поверил или сделал вид, что поверил. Он потребовал подать ужин, и притом в той самой комнате, где я накрывала вам. Он все потягивал своим длинным носом, как будто вынюхивал что-то.
      "Мои духи!" - подумала Анжелика. Дегре, конечно, должен был узнать их, потому что это была смесь вербены и розмарина, специально для нее составленная знаменитым парфюмером из предместья Сен-Оноре, Дегре часто вдыхал свежий деревенский запах ее тела, когда она позволяла ему целовать и ласкать себя. Ох, что толку в жизни, когда что-то выдает тебя такому дьяволу!
      - И тут, - продолжала хозяйка, - его взгляд упал на золотые монеты, которые вы дали мне и которые я все еще сжимала в ладони. "У вас щедрые постояльцы, матушка", - сказал он. Я начала нервничать. Этот человек ваш муж, мадам?
      - Нет, - с нажимом ответила Анжелика.
      Женщина несколько раз покачала головой:
      - Понимаю, - сказала она. Потом приставила ладонь к уху: - Кто это там выходит? Это не мои постояльцы - я знаю их походку. - Она приоткрыла щелочку в двери, потом с треском захлопнула. - Он в коридоре, открывает двери во все комнаты. - Она подбоченилась и с негодованием заявила: - Я покажу этому новоявленному тюремщику, с кем он имеет дело! - И тут же изменила тон: Нет, этим можно все испортить. Знаю я этих полицейский. Начинаешь им дерзить, а кончаешь тем, что плачешь и сморкаешься в платочек!
      Анжелика схватила кошелек:
      - Мне нужно выбраться отсюда... обязательно нужно. И я не могу ошибаться, - она вынула пригоршню золота.
      - Идите сюда, - прошептала хозяйка. - Она вытолкала Анжелику на маленький балкон и сняла один из железных поручней. - Прыгайте! Ну, прыгайте на соседнюю крышу! Не смотрите вниз. Ну вот и все. Отлично! Слева вы найдете лестницу. Когда спуститесь во двор, постучите. Скажите Марио-сицилианцу, что вас послала я и что он должен доставить вас к Санти-корсиканцу. Нет, это недалеко, только до Хуанито и до Левантийского квартала. Я займусь этим сыщиком, чтобы у вас хватило времени, - она добавила еще несколько напутственных слов по-провансальски, перекрестилась и вернулась в комнату.
      Бегство Анжелики и Флипо походило на игру в прятки. Не останавливаясь хотя бы для того, чтобы перевести дыхание, они возносились до небес, проваливались в сады, пробегали мимо окон, за которыми, даже не поднимая глаз от тарелок и не видя беглецов, спокойно ужинали люди; скатывались по лестницам, петляли по римскому акведуку - и лишь для того, чтобы спрятаться в греческом храме, запутывались в сотнях красных и голубых рубашек, висящих на веревках, протянутых поперек улиц, скользили по грудам арбузных корок и рыбьих голов, слышали глухие выкрики, песни и просьбы на всех языках и наконец, тяжело дыша, вместе со смуглым испанцем нашли убежище на границе Левантийского квартала. Теперь, сказал он им, они далеко, очень далеко от чего бы то ни было, напоминающего гостиницу "Золотой Рог". Не желает ли дама двигаться дальше? - испанец и Санти-корсиканец испытующе глядели на нее.
      Анжелика вытерла лицо носовым платком. На западе свет сумерек соперничал с огнями города. Странные монотонные ритмы слышались из-за закрытых дверей и ставней таверен - это уличные носильщики, а также арабские и турецкие купцы, развалившись на мягких подушках, курили свои кальяны и потягивали из серебряных чашечек таинственный состав с берегов Босфора. Заморские ароматы смешивались с тяжелыми запахами жарящейся пищи и чеснока.
      - Я хочу в адмиралтейство, - сказала Анжелика, - к господину де Вивонну. Можете вы проводить меня туда?
      Оба проводника закачали головами так, что их золотые серьги зазвенели. Окрестности адмиралтейства казались им намного более опасными, чем зловонный лабиринт, через который они провели Анжелику. Но благодаря ее щедрости они согласились подробно объяснить ей дорогу до адмиралтейства, чтобы Анжелика могла добраться туда сама.
      - Ты понял их? - спросила она Флипо.
      Мальчик покачал головой. Он был испуган до смерти, не зная, по каким законам живет это пестрое "дно" Марселя; он знал только одно - его обитатели не медлят, прежде чем вытащить ножи. Если на его хозяйку нападут, как он сможет защитить ее?
      - Не бойся, - успокаивала его Анжелика. Этот старый город финикийских колонистов не казался ей враждебным. Дегре не имел здесь своей власти, как в Париже.
      Уже опустилась ночь, но прозрачное небо бросало на город голубоватый отблеск, обрисовывая остатки былого - разрушенные колонны, римские арки, среди которых бесшумно, как кошки, играли полуголые ребятишки.
      Ярко освещенная резиденция Вивонна виднелась на изгибе улицы. Прибывали и исчезали паланкины и экипажи, а через открытые окна доносились звуки лютней и скрипок.
      Анжелика на минуту остановилась, чтобы оправить платье и привести себя, насколько это возможно, в приличный вид. Она увидела, как от группы людей отделился широкоплечий мужчина и направился к ней, будто он поджидал ее, однако против света она не могла рассмотреть его лица. Приблизившись, он внимательно вгляделся в нее и снял шляпу.
      - Мадам дю Плесси-Белльер, не так ли? Конечно, это вы. Разрешите представиться - Карулле, начальник полиции в Марселе. Я хороший друг господина Ла Рени. Он написал мне насчет вас, потому что хотел, чтобы ваше пребывание в нашем городе было по возможности приятным, - он говорил елейным голосом. Анжелика разглядела мягкое, отеческое лицо и заметила большой нарост в углу одной ноздри. - Я повидался также с его помощником, господином Дегре, который приехал вчера утром. Полагая, что вы, быть может, намереваетесь откликнуться на приглашение герцога де Вивонна, - он знает, что это один из ваших друзей, - он поручил мне подождать вас у входа, так что досадного недоразумения...
      Внезапно Анжелику охватила ярость - не страх. Дегре пустил по ее следу всю марсельскую полицию, вплоть до Карулле, про которого хорошо известно, что под бархатной перчаткой он прячет железную руку.
      - Понятия не имею, о чем вы говорите, - холодно произнесла она.
      - Гм, - ответил он снисходительно. - Но, мадам, вас так тщательно описали.
      Рядом с ними проезжала карета. Начальник полиции вжался в стену. Анжелика, напротив, бросилась чуть ли не под копыта лошадей и, воспользовавшись задержкой, - кучер вынужден был объезжать ее, - успела затеряться среди гостей, которые толпились у входа в особняк герцога де Вивонна. Слуги с зажженными факелами освещали парадную лестницу, ведущую в переднюю. Она уверенно поднялась по ней и смешалась с другими гостями.
      Флипо шел за ней по пятам, неся ее вещи. Анжелика отступила в тень лестницы, как женщина, которая заметила, что у нее спустилась подвязка.
      - Спасайся, пока можно, - шептала она своему пажу, - спрячься в кварталах, где живут слуги - меня это не касается, - пока никто не заметил нас. Я встречусь с тобой завтра утром на набережной во время отплытия королевского флота. Постарайся узнать, где и когда это будет. Если тебя не окажется, я уплыву без тебя. Вот тебе деньги, - она вышла из своего убежища и той же уверенной походкой поднялась по мраморной лестнице.
      Едва она достигла второго этажа, как внизу появился полицейский, от которого она только что избавилась. Любопытство в Анжелике превозмогло страх, и она нагнулась через перила, чтобы наблюдать за ним, будучи уверена, что он не увидит ее в тени.
      Карулле выглядел несчастным. Он заговорил со слугой, затем стал настойчиво расспрашивать его. Слуга покачал головой, потом отошел. Вскоре появился герцог де Вивонн, смеющийся над какой-то шуткой. Начальник полиции подобострастно поклонился ему, потому что адмирал флота был весьма значительной особой. Ему благоволил король, а его сестра была общепризнанной любовницей короля. Поскольку он был к тому же весьма обидчивым молодым человеком, держался он далеко не снисходительно.
      - О чем вы толкуете мне? - воскликнул он могучим голосом. - Мадам дю Плесси-Белльер среди моих гостей? Если верить последним новостям из Версаля, поищите ее лучше в королевской постели. - Карулле настаивал, и Вивонн потерял терпение: - Не говорите чепухи. Она была здесь, говорите вы, а сейчас ее здесь нет. Вы или слепы, или страдаете галлюцинациями. Примите лучше лекарство.
      Упавший духом начальник полиции счел за благо ретироваться. Вивонн пожал плечами. К нему подошел один из его друзей и, видимо, спросил, в чем дело, потому что Анжелика слышала, как молодой адмирал сердито ответил: "Этот невежда заявлял, что я скрываю в своем доме прекрасную Анжелику, последнюю страсть короля".
      - Мадам дю Плесси-Белльер?
      - Ее самую. Спаси меня небо, если я когда-нибудь принимал эту интриганку и шлюху под своей крышей. Моя сестра чуть не сошла с ума от всего, что ей пришлось вынести от этой женщины. Она писала мне отчаянные письма. Если эта зеленоглазая сирена добьется того, к чему стремится, то Атенаис придется спустить флаг, и для Мортемаров настанут тяжелые времена.
      - Вы думаете, она в Марселе? Я слышал, она такая красавица, что преследует во сне. Я всегда хотел встретиться с ней.
      - Вы бы только напрасно страдали. Она кокетка настолько жестокая, что способна чуть ли не на убийство. Ее воздыхатели знают, как трудно добиться от нее чего-нибудь. Она не жалеет времени на любовные разговоры, если хочет что-нибудь получить. А сейчас она хочет получить короля. Она хитра, говорю вам. Моя сестра писала в одном из последних писем... - Они отошли в сторону, и Анжелика не услышала окончания разговора.
      "Ты заплатишь за это, мой дорогой", - сказала себе Анжелика, взбешенная клеветой Вивонна.
      Она ощупью двигалась по длинному коридору, пока не наткнулась на дверь, ручку которой она медленно повернула. Пустая комната была освещена только отблесками света, проникавшими через открытое окно. Анжелика без сил растянулась на мягком восточном диване, покрытом коврами и подушками. Ногой она задела за что-то вроде медной тарелки, лежавшей на полу, и та зазвенела, как гонг. Она встревоженно прислушалась, потом разыскала свечу и определила, где находится - должно быть, в апартаментах герцога де Вивонна - спальня, гардеробная и ванная. Это было жилище моряка, который, будучи на берегу, ничего другого не делал, кроме как предавался удовольствиям. Разобравшись в царившем здесь беспорядке, она быстро разыскала карты и мундиры, а также стенной шкаф, в котором висело множество сорочек и домашних платьев.
      Анжелика выбрала белую расшитую муслиновую сорочку, она вымылась в бассейне, приготовленном для хозяина (и его возлюбленной) - вода в нем пахла провансальской лавандой. Анжелика вычесала пыль из волос. Вздохнув от блаженства, она завернулась в газовую одежду и босиком вернулась в гардеробную. Ее качало от усталости. Прислушавшись на мгновение к приглушенным крикам, доносившимся из гостиных, она опять опустилась на диван. К дьяволу будущее и всех полицейских в мире! Она намерена поспать.
      * * *
      - Ах! - Анжелику разбудил пронзительный визг. Она приподнялась, щуря глаза от яркого света.
      Темноволосая девушка с мушками по всему лицу стояла в ее изголовье, являя собой картину изумленного негодования. Она быстро обернулась и закатила кому-то звонкую пощечину.
      - Ну и свинья! Это и есть тот сюрприз, который ты приготовил мне? Поздравляю, хорошо придумано! Вряд ли я когда-нибудь забуду такое изысканное оскорбление. Видеть тебя больше не хочу! - громко шурша своим платьем и резко щелкнув веером, она вылетела из комнаты и исчезла. Герцог де Вивонн, держась за горевшую щеку, отвел взгляд от двери и увидел Анжелику.
      Первым, кто помог ему прийти в себя, был слуга. Он внес и поставил на стол два канделябра, поклонился хозяину - а заодно и Анжелике - и выскользнул из комнаты, бесшумно закрыв дверь.
      - Господин де Вивонн... я в отчаянии, - бормотала Анжелика, выдавливая покаянную улыбку. Только теперь, когда она заговорила, он, казалось, осознал, что имеет дело с существом из плоти и крови, а не с призраком.
      - Так этот невежда говорил правду, вы были в Марселе. Вы были под моей крышей. Откуда я мог знать? Почему вы не вмешались сами?
      - Я не хотела быть узнанной. Несколько раз меня чуть не арестовали.
      Молодой человек приложил ладонь ко лбу и направился к секретеру из черного дерева, откуда достал графин с коньяком и стакан.
      - Значит, по следам мадам дю Плесси-Белльер идет вся французская полиция! Вы убили кого-нибудь?
      - Нет. Хуже! Я отказалась лечь в постель к королю!
      Брови придворного удивленно поднялись:
      - Почему?
      - Из любви к вашей дорогой сестре, мадам де Монтеспан!
      Вивонн смотрел на нее молча, все еще держа графин в руках. Наконец его лицо смягчилось, и он расхохотался, наполнил себе стакан и сел рядом с ней.
      - Полагаю, это может стоить вам жизни.
      - Быть может. Но не так скоро, как вы думаете, - она продолжала робко улыбаться ему. Ее веки, еще тяжелые после сна, трепетали, а ресницы отбрасывали длинные тени на гладкие щеки. - Я так устала, - вздохнула она. Я несколько часов бегала по вашему городу. Я заблудилась. Пришла сюда искать убежища. Простите, я знаю, это было неразумно с моей стороны. Я вымылась в вашей ванне и взяла эту сорочку из вашего шкафа, - она пригладила на обнаженном теле однотонный белый материал. Под ним просвечивали розовые линии бедер и угадывалось лоно. Вивонн уставился на ее неглиже, потом отвел глаза. Он проглотил свой коньяк одним глотком.
      - Проклятое положение, - прорычал он. - Король того и гляди разыщет вас здесь и обвинит меня в сообщничестве.
      - Господин де Вивонн, - произнесла Анжелика, поднимаясь на ноги. - Не будьте дураком. Я думаю, вас больше всего волнует благополучие вашей сестры... от которого в немалой степени зависит и ваше собственное. Или вы в самом деле хотели бы видеть меня в объятиях короля, а ее - в немилости?
      - Нет, конечно, - пробормотал Вивонн, оказавшийся в ситуации, которая все больше и больше походила на пьесу Корнеля, - но я не хотел бы сердить его величество. Вы, если хотите, можете отвергать его внимание. Но почему вы в Марселе? Да еще в моем доме?
      Она легко положила ладонь на его руку:
      - Потому что я хочу попасть на Крит.
      - Что-о? - он подпрыгнул, будто его укусила пчела.
      - Вы отплываете завтра, не так ли? - настаивала Анжелика. - Возьмите меня с собой.
      - Нахалка! Видно, вы не в своем уме. Вы в самом деле собираетесь на Крит? Вы хоть знаете, где это?
      - А вы? Знаете ли вы, что я консул на Крите? У меня там очень важные денежные интересы, а сейчас самое время проследить за делами и дать королю малость поостыть. Разве это не хорошая идея?
      - Это безумие! Крит... - он закатил глаза, как бы теряя сознание от ее предложения.
      - Знаю, - заявила Анжелика, - гарем турецкого султана, берберийские пираты и так далее и тому подобное. Но видите ли, с вами мне нечего бояться. Что может со мной случиться, если я буду под охраной французского королевского флота?
      - Дорогая, - торжественно начал Вивонн, - я всегда глубоко уважал вас...
      - Может, даже слишком, - с насмешливой улыбкой вставила Анжелика. Это настолько смутило молодого адмирала, что он что-то проворчал, прежде чем продолжить начатую фразу:
      - Какая разница? Гм! Ну, все равно, я всегда уважал вас как разумную женщину с головой на плечах. Теперь, к моему огромному разочарованию, я обнаруживаю, что у вас не больше здравого смысла, чем у любой другой молодой вертихвостки, говорящей, прежде чем действовать, и действующей, прежде чем подумать.
      - Как прекрасная брюнетка, оставившая вас несколько минут назад? Я хотела бы объясниться с вашей очаровательной возлюбленной. Теперь она настолько разозлилась, что повсюду разнесет новость, что я здесь.
      - Она не знает вашего имени.
      - Она вполне способна описать меня, и люди, которым, по моему мнению, не следовало бы знать, где я, узнают меня. Отвезите меня на Крит.
      Герцог де Вивонн почувствовал, что у него перехватило горло, а от взгляда Анжелики у него кружилась голова. Он подошел к секретеру и налил себе еще один стакан коньяка.
      - Нет, - произнес он в ответ на ее последнее требование, - слишком большая ответственность. Содействуя вашему побегу, я стану соучастником, я навлеку на себя гнев короля.
      - И благодарность своей сестры.
      - Я уверен, что попаду в немилость.
      - Вы недооцениваете власти Атенаис, дорогой мой. Однако вы знаете ее лучше, чем я. Сейчас она единственная пассия короля и очень ему нравится. Она не забыла, какими хитростями завлекала его в самом начале. Не думайте, что у нее не хватит могущества и ума, чтобы исправить те небольшие разрушения, которые я, может быть, причиню.
      Вивонн нахмурился и погрузился в размышления.
      - Ба! - произнес он. После этого перед ним, должно быть, возник образ прельстительной Мортемар, послышался ее презрительный смех и ее неподражаемый голос, потому что он опять успокоился. - Ба! - повторил он. Мы можем положиться на нее, - он несколько раз покачал головой. - Но вы, мадам, как насчет вас? - он следил за ней краем глаза.
      Каждый раз, когда он смотрел на нее, она замечала, что он все лучше и лучше осознает ее присутствие в своем доме в этот час - присутствие женщины, которая была одним из украшений двора и которой домогался король. Он изучал ее совершенство с некоторым удивлением, как будто видел ее впервые. В ее красоте нельзя было найти изъянов. Цвет лица у нее был несравненный, более золотистый, чем у многих блондинок, а зрачки ясных зеленых глаз были черными, как смоль. В Версале он смотрел на нее в придворном платье как на идола, который, бывало, заставлял Монтеспан белеть от ярости. Теперь, неодетая, она была вполне женственной и живой. Впервые в жизни пожалел он короля, бормоча про себя: "Бедняга! Если она в самом деле отказала ему..."
      Анжелика не нарушала тяжелой тишины, установившейся между ними. Ей доставляло удовольствие поддерживать Мортемара в состоянии неопределенности; очень немногие могли похвастать этим. Сильные и импульсивные характеры представителей этого семейства, казалось, никогда не знали слабости. Можете ненавидеть или боготворить их - даже старейшую, аббатиссу Фонтеврало, которая своим лицом, закутанным в покрывала и платы, так напоминала изображения мадонны, что обворожила короля и очаровала его придворных. Года не остудили ее пыла, когда она читала отцов церкви, руководила монастырями и направляла своих монахинь на путь высшей добродетели.
      Вивонн обладал лучшими достоинствами и худшими недостатками своих сестер - он был непостоянным и добродушным, колебался между грубостью и учтивостью, глупостью и гениальностью. Так же, как нечто вроде дружбы дружбы между соперницами - влекло Анжелику к Атенаис, так же она всегда смотрела на герцога де Вивонна с полусерьезным интересом. Он казался сделанным из более деликатного материала, чем многие другие дворяне, которые ходили по следам своего хозяина и жили его подачками.
      Она еще раз улыбнулась ему своей неуловимой улыбкой и подумала, что в конце концов и в самом деле сама похожа на этих ужасно жадных, глупых, красивых Мортемаров. Она медленно подняла руку, чтобы опереть на нее голову, и бросила на молодого человека дразнящий взгляд.
      - Ну так что же насчет меня? - спросила она.
      - Вы удивительная женщина, мадам. Или вы забыли, что пытались свергнуть мою сестру? Тем не менее, здесь вы теперь делаете нечто противоположное и пытаетесь дать ей преимущество. Что за этим стоит? Чего вы хотите добиться с помощью всех этих притворств?
      - Ничего, кроме новых неприятностей.
      - В самом деле?
      - Имею ли я право на маленькие капризы, как любая другая женщина?
      - Конечно! Но только выбирайте себе мишени. Король может достать вас издалека.
      Анжелика надула губы.
      - Разве я виновата, что мне не нравятся молчаливые мужчины со странными наклонностями, едва чувствующие юмор и до вульгарности мелочные в интимных делах.
      - О ком вы говорите?
      - О короле.
      - Отлично! Вы заходите так далеко, что судите о нем?.. - Вивонн был явно оскорблен.
      - Дорогой мой, когда дело доходит до постели, позвольте мне говорить как женщине, а не как подданной.
      - К счастью, не все женщины рассуждают, как вы.
      - Пусть подчиняются и терпят, если им это нравится. Но я этого не разделяю. Что касается меня, то титулы, милости, почести никогда не перевесят подчинения и унижения. Я с радостью оставляю все это для Атенаис.
      - Вы... слов нет!
      - Чего вы ожидали? Разве моя вина, что я предпочитаю веселых молодых людей с характером... Как вы, например. Мне нравятся обходительные мужчины, у которых хватает времени на женщин. К дьяволу всех этих преданных своему делу зануд, у которых нет времени ни на что, кроме дел. Я люблю тех, кто способен сделать шаг с дороги успеха, чтобы сорвать цветок.
      Герцог де Вивонн отвел глаза, ворча:
      - Теперь я понимаю вашу игру. На Крите вас ждет любовник, этакий молодец с роскошными усами, не интересующийся ничем, кроме женщин.
      - Ошибаетесь. Я никогда не была на Крите, и никто меня там не ждет.
      - Тогда зачем вы стремитесь в этот пиратский притон?
      - Я уже говорила вам, у меня там дела. Кроме того, это, наверное, хороший способ заставить короля забыть меня.
      - Он не хочет забывать вас! Вы думаете, такую женщину, как вы, легко забыть?
      - Говорю вам, он забудет меня. С глаз долой - из сердца вон. Разве не так у вас, у всех мужчин? Он опять откроет свою Монтеспан и будет совершенно счастлив с нею до конца жизни. Он не сложный человек и вовсе не сентиментален. - Герцог де Вивонн, у которого странным образом сжималось горло, теперь не мог не разразиться смехом: "Как безнравственны женщины!.." - Поверьте, король будет благодарен вам, если узнает, что вы пришли мне на помощь и тем самым избавили его от бесплодной страсти. Теперь ему не придется поступать как пирату и заточать меня в темницу. Пройдет время, и он будет смеяться над своим гневом, а Атенаис сумеет как следует воспользоваться местом, которое вы обеспечите ей, удалив особу, которую она наверняка хотела бы удалить.
      - Но что если король не забудет вас?
      - Ну, тогда у меня будет время изменить свое мнение. Быть может, я обдумаю все еще раз и найду ошибку в своих поступках. Преданность короля тронет мое сердце. Я упаду в его объятия и стану фавориткой, и... так или иначе, я не забуду вас. Поймите, вы должны думать о будущем. Помогая мне, вы сможете выиграть в обоих случаях, мой маленький придворный, - в последние слова она вложила достаточно презрения, чтобы уязвить его. Он вспыхнул до корней волос и надменно возразил:
      - Уж не считаете ли вы меня негодяем, способным лизать чужие туфли?
      - Никогда так не думала.
      - Тогда поймите, что я так же способен высказать королю свое мнение, как и вы.
      - Не сомневаюсь.
      - Но не в этом дело, - резко ответил молодой адмирал. - Вы слишком легко забываете, мадам, что я командую эскадрой и что королевский флот завтра отправляется в военный поход, который, скажем так, связан с опасностью. На меня возложена ответственность наводить порядок в этом средиземноморском сумасшедшем доме именем короля Франции. Мои приказы строги. Никаких пассажиров, тем более женщин.
      - Господин де Вивонн...
      - Нет, - взревел он, - помните, я хозяин на борту своего корабля и знаю, что я должен делать. Экспедиция на Средиземном море - это не прогулка по большому каналу. Я знаю, сколь важна моя миссия, и я уверен, что король говорил и действовал бы так же, как я сейчас.
      - Вы думаете? Я, напротив, считаю, что король не будет совать свой нос в то, что я предлагаю вам, - она говорила серьезно. Вивонн опять изменился в лице. Кровь прилила к его вискам. Ему казалось, что сама жизнь поджидает его в мягком медленном колебании ее грудей, виднеющихся через кружево сорочки.
      Он потерял дар речи от удивления. Мадам дю Плесси-Белльер имела репутацию женщины надменной и недоступной. А она признавалась в своих капризах. Он был придворным и не мог допустить мысли, что ему предложат то, в чем было отказано королю. У него внезапно пересохли губы. Он проглотил свой коньяк и аккуратно поставил стакан на секретер, как бы опасаясь, что он выскользнет из рук.
      - Давайте убедимся, что мы понимаем друг друга, - произнес он.
      - Думаю, что понимаем... очень хорошо понимаем, - прошептала Анжелика. Она сложила губы бутончиком и смотрела ему прямо в глаза.
      Он опустился на колени рядом с диваном, обнял ее за тонкую талию. С почтительным жестом, которого сам не ожидал от себя, наклонил голову, прикоснулся губами к ее бархатной коже чуть выше трепещущих грудей и остался в этом таинственном мраке, вдыхая крепкий запах ее духов.
      Она не шевелилась, только прикрыла веками сверкающее великолепие своих глаз.
      Потом он почувствовал, что она прижимается к нему, ожидая его ласки. Его охватило бешеное желание овладеть этой золотистой плотью, слегка шероховатой, как тонкий фарфор. Он жадно покрывал поцелуями ее тело, ласкал ее гладкие округлые плечи, впадинку на шее, от теплоты которой у него закружилась голова.
      Руки Анжелики заключили его в объятия. Потом она мягко положила ладонь на его щеку и заставила взглянуть на нее. Вивонну еще не приходилось встречать такое совершенное создание природы и испытывать такое возбуждающее восхищение.
      - Вы возьмете меня на Крит? - спросила она.
      - Думаю... думаю, что я не могу поступить иначе, - хрипло ответил он...
      * * *
      Анжелика знала все тонкости искусства случайных любовных встреч. Она обещала удовлетворить его, а он был слишком извращен, чтобы ограничиться пассивным любованием. Иногда ластясь и смеясь, иногда ожесточаясь, как дикое животное, она отдавалась ему, потом избегала его новых ласк, так что ему приходилось умолять ее, признаваясь, что он умирает от огорчения.
      - Разве это мудро? - спросила она.
      - Зачем нам думать об этом?
      - Не знаю... вчера мы едва знали друг друга.
      - Это неправда. Я всегда издали восхищался вами.
      - А я должна признать, что находила вас весьма непривлекательным, но сегодня увидела как будто впервые. Вы намного более... зажигательны, чем я думала. Вы немного испугали меня.
      - Испугал?
      - Я так много наслышалась о жестокости Мортемаров.
      - Чепуха! Забудьте свои страхи, милая.
      - Но... месье! Ох! Дайте мне перевести дыхание, ради бога! Слушайте, у меня есть какие-то принципы. Есть вещи, которые нельзя делать ни с кем, кроме старого, хорошо знакомого любовника.
      - Вы восхитительны! Я еще увижу, как вы забудете свои принципы. Как вы думаете, мне это удастся?
      - Быть может. Не знаю.
      Они долго страстно перешептывались в мерцающем полумраке при свете свечей. Анжелика уступала его мягким, но решительным атакам, хотя и трепетала в его объятиях, покоряющих ее, подчиняющих ее своей воле. Свеча догорела. Их окутала темнота, которая, казалось, еще сильнее вовлекла ее в его игру. Она позволяла себе вслепую скользить во все новые и новые глубины сладострастия. Забыв обо всем, она стонала от страсти, борясь и блаженствуя, и каждый раз боль отдавалась наслаждением.
      Все еще сжимая ее, он заснул, но она не спала, несмотря на восхитительную усталость и томительное головокружение, охватившее ее. Уже недалеко было до рассвета, а она хотела застать момент, когда он откроет глаза, - хотя бы потому, что не полагалась на обещания мужчин после того, как их желания были удовлетворены.
      Она лежала с открытыми глазами, глядя в темно-голубое покрывало ночи за открытым окном, через которое доносился сердитый рокот моря на покрытом галькой берегу. Механически она ласкала рукой жилистое тело спящего любовника, вспоминая, как несколько лет назад тосковала по нежности, лежа рядом с Флоримоном.
      Дневной свет придал небу серо-розовую, как грудка воркующего голубя, окраску, которая постепенно сменилась нежным зеленовато-белым мерцанием, напоминающим переливы перламутра.
      Кто-то поскребся в дверь.
      - Адмирал! - послышался голос камердинера. - Пора!
      Вивонн проснулся сразу, как человек, привыкший к тревогам.
      - Это ты, Жузеппе?
      - Да, господин. Можно помочь вам одеться?
      - Нет, я сам. Скажи турку, чтобы приготовил мне кофе, - понимающее улыбаясь Анжелике, он добавил: - Скажи ему, чтобы он принес две чашки и захватил пирожных.
      Камердинер ушел.
      Анжелика вернула Вивонну улыбку и положила ладонь на щеку своему любовнику.
      - Как ты прекрасен! - сказала она.
      От такого дружеского обращения по его телу пробежала дрожь восторга. Она отказала королю!
      - Ты тоже прекрасна. Я, должно быть, заснул.
      В полумраке, окутанная собственными длинными волосами, она казалась почти ребенком.
      - Ты возьмешь меня на Крит?
      - Конечно! - он казался оскорбленным. - Не такой же я мерзавец, чтобы не выполнить свои обещания после того, как ты так изумительно выполнила свои. Однако нужно поторопиться, потому что мы должны выйти не позже чем через час. Твой багаж с тобой или нужно послать за ним?
      - Мой лакей будет ждать меня около причала с вещами. А пока я собираюсь обследовать этот шкаф, который так набит вещами, ласкающими женский взор. Это одежда твоей жены?
      - Нет, - спокойно ответил Вивонн. - Мы с женой живем отдельно. Мы не виделись с тех пор, как эта гадюка в прошлом году попыталась отравить меня, чтобы заменить своим возлюбленным.
      - Да, вспоминаю. Я слышала об этом при дворе, - она безрадостно засмеялась. - Бедняжка, какой ужас! Она действительно отравила тебя?
      - Меня рвало, как собаку.
      - Все уже позади, - мягко сказала Анжелика, поглаживая его по щеке. Так эти наряды принадлежали твоим любовницам, которые, судя по всему, столь же разнообразны, сколь многочисленны. Но не буду жаловаться. Я должна найти то, что мне нужно, - она опять рассмеялась. После любовных забав ее тело сохранило пряный аромат, и, когда она проходила мимо, он инстинктивно обнял ее и притянул к себе. Но она со смехом освободилась. - Нет, мой повелитель. Мы торопимся. Мы еще встретимся позже.
      - Ну, - поморщился он. - Не знаю, насколько ты осведомлена о комфортабельности галеры.
      - Пустяки! У нас найдется масса возможностей пообниматься. Разве ты никогда не заходишь в порты? И разве нет в Средиземном море островов с чистой голубой водой и мягкими песчаными пляжами?
      Он глубоко вздохнул.
      - Будь спокойна. Ты свела меня с ума, - он со свистом натянул шелковые чулки и надел голубые бархатные штаны, потом подошел к двери в ванную. Она налила в мраморный таз воды из графина и плескала ее на себя. - Позволь мне смотреть на тебя, - взмолился он.
      Она снисходительно взглянула на него через мокрое плечо.
      - Как ты молод!
      - Наверное, не моложе тебя. Я дошел до того, что прибавляю себе три или четыре года. Если не ошибаюсь, первый раз я увидел тебя - да, именно так, когда король вступал в Париж. Ты сверкала неукротимой свежестью своих двадцати лет. Мне тогда было двадцать четыре, и хотя я был взрослым мужчиной, умудренным опытом, я тогда начал понимать, что на самом деле не знаю ничего.
      - Но я состарилась быстрее, - весело ответила Анжелика. - Я ужасно стара. Мне сотня лет.
      Турок в зеленом тюрбане, с лицом, как будто сделанным из печеного теста, принес медный поднос, на котором стояли крошечные чашки с черным дымящимся напитком. Анжелика узнала в нем тот настой, который она пила вместе с персидским послом Бахтияром-беем, и узнала запах, пропитавший весь Левантийский квартал Марселя. Анжелика едва пригубила его - так отталкивал ее этот горький запах. Однако Вивонн одну за другой выпил несколько чашек и спросил, готова ли она отправляться.
      Анжелику опять охватила паника. Что, если полиция все еще подстерегает ее в спящем городе?
      Однако адмиральский дом, к счастью, примыкал к арсеналу, и чтобы попасть на причал, им пришлось просто пересечь внутренний двор.
      Вдали поджидали галеры. Золотые и белые шлюпки пересекали гавань, направляясь к причалу. Анжелика боялась, что лишится чувств, дожидаясь, пока они подойдут к берегу. Камни Марселя жгли ей ноги. В любой момент появление Дегре могло разрушить все ее планы и надежды. Она то и дело оглядывалась на молы, причалы, стапели, на гавань и на тонущий в коричневом тумане город.
      Пока Вивонн разговаривал со своими офицерами, слуги перетаскивали багаж в шлюпку.
      - Кто это там идет?
      Анжелика обернулась. От каких-то тюков робко отделились две тени и направились к ним. Она глубоко вздохнула, с облегчением узнав Флипо и Савари.
      - Вот моя свита, - представила она. - Мой врач и мой лакей.
      - Пусть сядут в шлюпку. И вы тоже, мадам.
      Им еще пришлось подождать, пока шлюпка качалась и билась о причал. Кто-то забыл карты, и пришлось вернуться за ними.
      Порт просыпался. Рыбаки, несшие сети, спускались по трапам в свои смаки. Другие вылезали из стоящих на якоре лодок, чтобы на берегу поджарить себе завтрак на жаровне братьев-капуцинов.
      Греческая, а может быть, турецкая проститутка принялась танцевать, полыхая своими покрывалами и поднимая руки с медными кастаньетами. Здесь было не место, да и не время привлекать мужчин своими чарами, но может быть, танцем она просто приветствовала восходящее солнце после убогой ночи в восточном квартале. Экзотический звук ее кастаньет казался неуместным на почти пустынном берегу.
      Весла маленькой шлюпки с плеском выскочили из воды, потом погрузились в нее снова. Скоро они уже плыли по волнам, и Анжелика могла видеть первые лучи восходящего солнца на башне Сен-Жан.
      Анжелика бросила назад последний взгляд. Марсель отступал. Но ей казалось, что она узнает силуэт человека, появившегося на причале. С такого расстояния она не могла разглядеть его лица, но была уверена, что это Дегре. Слишком поздно!
      "Я выиграла, господин Дегре", - подумала она, дрожа от сознания своего триумфа.
      ЧАСТЬ II
      КРИТ
      Глава шестая
      Анжелика задумчиво рассматривала золотые кисточки навеса табернакля; галера качалась на волнах и плясала в кильватерной струе. Шесть галер шли под свежим попутным ветром, их длинные бушприты вздымались и опускались, описывая изящные кривые, ярко расцвеченные корпуса склонялись над волнами. Украшенные золочеными фигурами носы весело разрезали волны, а на резной корме каждой галеры сверкали глазами трубящие в раковины тритоны, увенчанные розами купидоны и полногрудые сирены, и их золоченые тела, то погружались в воду, то выныривали из нее. На мачтах весело хлопали вымпелы и стяги. Полы тента были сдвинуты назад, и морской воздух, несущий запахи мирта и мимозы, дразнил ноздри.
      Герцог де Вивонн убрал табернакль в восточном стиле - коврами, низкими диванами и подушками - и превратил его в кают-компанию для офицеров. Анжелика сочла ее комфортабельной и предпочитала сидеть здесь, а не в узкой каюте в межпалубном пространстве, показавшейся ей совсем унылой. На корме непрерывный звон гонгов надсмотрщиков и хриплая ругань солдат тонули в плеске волн, разбивавшихся о корпус, и хлопках парусины. В кают-компании она чувствовала себя почти как в гостиной.
      В нескольких шагах от нее молодой офицер, господин де Миллеран, осматривал берег в подзорную трубу. Он по молодости лет был еще безбород, но высок и хорошо сложен. Адмирал, его отец, обучал его традициям королевского флота и, только что окончив школу и будучи строгим блюстителем правил, он не одобрял присутствия женщины на корабле. Его никто не видел улыбающимся, и он шагал надменно, старательно избегая общества других молодых офицеров, которые в определенные часы собирались вокруг Анжелики. Они были далеко не так строги, как он, и откровенно наслаждались ее обществом, которое вносило в их экспедицию какую-то прелесть.
      Береговая линия представляла собой отвесные скалы пурпурного цвета, за которыми поднимались горы, покрытые темно-зеленой растительностью - низкими кустами и ароматными растениями. Несмотря на приятный колорит, местность имела дикий вид - ни черепичной крыши, ни парусной лодки в голубых бухтах, окруженных розовыми скалами, очаровательными и зовущими, как шкатулки для драгоценностей. Только изредка виднелся красивый маленький городок, окруженный валами. Появился герцог де Вивонн, расточающий улыбки. За ним следовал негритенок, несущий коробку с конфетами.
      - Что вы делаете, дорогая? - спросил он, целуя Анжелике руку и садясь подле нее. - Не хотите ли восточных сладостей? Заметили что-нибудь, Миллеран?
      - Нет, ваше превосходительство, за исключением того, что берег пустынен. Рыбаки оставили свои уединенные деревни, прячась от берберов, которые пришли сюда за рабами. Они, должно быть, нашли убежище в городах.
      - Мы как раз проходим Антиб, не так ли? Немного везения - и к вечеру сможем воспользоваться гостеприимством моего хорошего друга, князя Монако.
      - Да, ваше превосходительство, при условии, что в наше путешествие не вмешается другой наш хороший друг - я имею в виду Рескатора.
      - Вы увидели что-нибудь? - повторил Вивонн, поднимаясь на ноги и принимая подзорную трубу от офицера.
      - Нет, конечно. Но именно это и удивляет меня - ведь мы знаем его.
      Помощник Вивонна, господин дела Броссадьер, в сопровождении двух других старших офицеров, графа де Сен-Ронана и графа де Лаганеста, вошел под тент, за ними - Савари. Появился слуга-турок и с помощью молодого раба принялся готовить кофе, в то время как господа уселись на подушках.
      - Хотите кофе, мадам? - спросил Анжелику де Броссадьер.
      - Не знаю. Думаю, я привыкну к нему.
      - Привыкнув, вы не сможете без него обходиться.
      - Кофе хорош, чтобы удерживать внутренности в животе и не давать им подниматься к голове, - педантично заметил Савари. - Магометане любят его не столько за его медицинские свойства, сколько в силу традиций - архангел Гавриил придумал его, чтобы поддержать силы великого Магомета. Сам пророк заявил, что не было случая, чтобы он пил кофе и не чувствовал достаточно сил, чтобы победить сорок мужчин и справиться с сорока женщинами.
      - Тогда давайте пить кофе! - весело воскликнул Вивонн, бросая на Анжелику горячий взгляд.
      Эти здоровые молодые люди глядели на нее, не стараясь скрыть своего восхищения. Она действительно великолепно выглядела в бледно-лавандовом платье, открывающем красоту ее кожи, румяной от морского ветра, и светлые локоны. Милостивой улыбкой она благодарила мужчин за восхищение, которое читала в их глазах.
      - Помнится, я пила кофе с Мохаммедом-беем, персидским послом, - сказала она.
      Молодой раб расстелил дамасские салфетки с золотой бахромой, турок налил кофе в чашечки из тонкого фарфора, негритенок принес два серебряных блюда - одно с кусками белого сахара, другое с зернами кардамона.
      - Возьмите сахар, - посоветовал ла Броссадьер.
      - Натрите в него немного кардамона, - предложил Сен-Ронан.
      - Пейте очень медленно, но не давайте ему остыть.
      - Кофе всегда нужно пить обжигающе горячим.
      Все пили кофе маленькими глотками. Анжелика поступила, как ей советовали, и обнаружила, что если кофе сам по себе и неприятен, то аромат его восхитителен.
      - Наше плавание начинается с отличных предзнаменований, - самодовольно заявил ла Броссадьер. - Нам повезло, у нас на борту одна из королев Версаля; к тому же я слышал, что Рескатор отправился навестить своего союзника, султана Марокко. Пока его нет, Средиземное море будет мирным.
      - Что это за Рескатор, который так занимает ваши мысли? - спросила Анжелика.
      - Один из бандитов вне закона, которых мы должны выследить и захватить, - спокойно ответил Вивонн.
      - Он турецкий пират?
      - Пират-то он пират, но турок или нет - не знаю. Кое-кто говорит, что он один из братьев султана Марокко, другие настаивают на том, что он француз, потому что он очень гладко говорит на нашем языке. Я скорее склоняюсь к мысли, что он испанец. Трудно остановиться на каком-либо мнении, потому что он всегда носит маску, а это не необычно для ренегатов-христиан. Они часто калечат себя, чтобы не быть узнанными после того, как отреклись от своей религии. Говорят также, что это немой с вырезанным языком и рваными ноздрями. Кто знает? Те, кто говорят, что он мавр или испанский мавр, считают его жертвой инквизиции. Те же, кто считает его испанцем, обвиняют мавров за то, что те искалечили его. В любом случае вряд ли он хорошо выглядит, потому что никто не может похвастаться, что видел его без маски.
      - Но это не мешает ему пользоваться большим успехом у дам, - со смехом сказал ла Броссадьер. - Я слышал, что в его гарем входят несколько бесценных красавиц и что на аукционе рабов он соперничал с самим Константинопольским султаном. Начальник белых евнухов султана - знаете, этот красавец Шамиль-бей с Кавказа - никогда не простит Рескатору, что тот перебил ему цену при торгах за голубоглазое сокровище - черкешенку.
      - У нас слюнки текут, - сказал Вивонн, - но следует ли рассказывать такие истории при даме?
      - Я не слушаю, - заявила Анжелика. - Пожалуйста, продолжайте свои средиземноморские сказки, господа.
      Ла Броссадьер сказал, что эту историю он слышал от рыцаря Мальтийского ордена Балиффа Альфредо ди Вакузо, итальянца, которого встречал в Марселе. Рыцарь возвращался с Крита, где он сам забрал нескольких рабов, и он очень живо вспоминал тот аукцион, на котором Рескатор один за другим бросал мешки с золотом к ногам черкесской красавицы, пока они не достигли ее колен.
      - Он наверняка богат? - сказал Вивонн в одном из неожиданных приступов гнева, когда он наливался кровью до самого парика. - Совершенно ясно, что он вовсе не так называемый Рескатор. Вы, наверное, знаете, что значит это имя, мадам?
      Анжелика покачала головой.
      - По-испански это означает торговец контрабандными деньгами, фальшивомонетчик. Были времена, когда они действовали практически повсюду, маленькие мастера, которые не представляли ни опасности, ни даже беспокойства, но теперь существует только один - Рескатор, - он торжественно углубился в размышления по этому поводу. Миллеран, молодой лейтенант, весьма сентиментальный и робкий от природы, набрался смелости и вступил в разговор:
      - Вы говорите, рваные ноздри не мешают Рескатору пользоваться успехом у женщин, но эти пираты имеют дело только с женщинами, которых они покупают или берут силой, так что мне кажется, что нельзя судить об его обольстительности просто по числу его жен. Возьмите хотя бы этого алжирского ренегата, Меццо-Морте, эту жирную свинью, крупнейшего работорговца на всем Средиземноморье. По его виду никому и в голову не придет, что найдется хоть одна женщина, которая отдастся ему из любви, тем более - из симпатии.
      - Лейтенант, - начал ла Броссадьер, - в ваших словах есть логика, но вы делаете две ошибки. Во-первых, Меццо-Морте, хотя он и крупнейший работорговец на Средиземном море, не имеет женщин в гареме, потому что предпочитает маленьких мальчиков. Говорят, он держит больше пятидесяти мальчиков в своем дворце в Алжире. Во-вторых, у Рескатора действительно репутация человека, любимого многими женщинами. Он покупает их во множестве, но удерживает только тех, кто по доброй воле предпочитает жить с ним.
      - А что он делает с остальными?
      - Отпускает их на свободу. Это его хобби. Он освобождает всех своих рабов, мужчин и женщин, если ему этого хочется. Не знаю, насколько это соответствует истине, но это входит в легенду о нем.
      - Легенду! - проворчал Вивонн озлобленно. - Эта часть легенды - правда. Он действительно освобождает своих рабов. Я сам видел.
      - Может быть, он делает это в компенсацию за отречение от веры, предположила Анжелика.
      - Может быть, но скорее - просто для того, чтобы создать беспорядок. Он делает это, чтобы... всех смутить! - взрычал Вивонн. - Для собственного развлечения, вот именно, для собственного развлечения. Вы помните, Грамон, когда вы были в моей эскадре в битве у мыса Пассаро, эти две галеры, которые он захватил? Вы знаете, что он сделал с четырьмястами каторжниками, находившимися на них? Расковал их и высадил в Венеции. Представляете, как рады были венецианцы этому подарку! Возник международный конфликт, и его величество не без иронии заметил мне, чтобы я, когда позволяю захватывать свои галеры, выбирал бы в победители нормального работорговца.
      - Ваши рассказы занимательны, - сказала Анжелика, - похоже, что на Средиземном море много интересных личностей?
      - Да поможет вам небо, если вы встретите кого-нибудь из них. Неважно, простые ли это искатели приключений или ренегаты-христиане, работорговцы или обычные купцы, - всякого, кто уходит к нехристям, чтобы противостоять мальтийским рыцарям или королю Франции, следует сжигать на костре. Вы еще должны услышать о маркизе д'Эскранвиле, французе; или о датчанине Эрике Янсене; или о Меццо-Морте, которого здесь уже упоминали; или о братьях Сальвадор, испанцах; или о многих других, не столь известных пиратах, Средиземное море кишит ими. Но хватит, мы достаточно говорили об этих подонках. Становится прохладно, и мне кажется, самое время проверить галеру. Я пойду посмотрю, все ли в порядке, - адмирал ушел, а за ним покинули Анжелику и другие офицеры, возвращаясь на свои посты.
      А потом Анжелика заметила Флипо. Маленький лакей, должно быть, прибежал по трапам из люка, потому что задыхался и побледнел, и он смотрел на свою хозяйку расширившимися от ужаса глазами.
      - Что с тобой? - накинулась она на него.
      - Там, - пробормотал он, - я видел его.
      Она бросилась к нему, схватила за плечи и встряхнула.
      - Что? Что ты видел? Кого? - она настолько была уверена, что видела Дегре на набережной при отплытии, что подумала было, не выскочит ли он сейчас перед ней, как чертик из табакерки. - Скажи же что-нибудь, - велела она Флипо.
      - Я видел его... видел... надсмотрщика. Ах, госпожа маркиза... Он напугал меня до смерти... я не могу... не могу сказать вам... там... внизу, где рабы, - он сдерживал рвоту и, освободившись из ее рук, подбежал к фальшборту, и его вырвало.
      Анжелика успокоилась. Бедный мальчик еще не обвыкся в море. Вид каторжников и вонь, исходившая из трюма, подействовали на него ужасающе. Анжелика попросила турка налить ей чашку кофе.
      - Останься здесь, - сказала она Флипо. - Свежий воздух поможет тебе.
      - О боже, видеть это! - повторял он. - У меня кровь застыла...
      - Все будет сделано, - проговорил герцог де Вивонн, возвращаясь. Через несколько дней мы будем готовы встретить бури. Мадам, осмотрим галеру, которую вы почтили своим присутствием.
      Золоченые поручни табернакля и алые парчовые занавески отделяли небо от преисподней. Как только Анжелика сошла с кормы, ветер донес до нее снизу отвратительный запах галерных рабов, то склоняющихся над веслами, то выпрямляющихся в медленном монотонном ритме, от которого у нее кружилась голова. Герцог де Вивонн протянул руку, чтобы помочь ей спуститься с трапа, а потом повел ее по кораблю.
      Переходный мостик шел почти по всей длине галеры. По обеим сторонам от него проходили вонючие трюмы, в которых находились скамейки каторжников и рабов. Здесь не было ни ярких красок, ни позолоты - только грубое дерево скамеек, к которым гребцы были прикованы по четыре.
      Адмирал продвигался вперед медленно, с важностью, чтобы все видели его стройные икры, облаченные в красные шелковые чулки с золотыми стрелками, и заботливо ставя изящные башмаки с алыми каблуками на скользкие доски. Костюм его был сшит из голубой парчи с широкими красными отворотами; вокруг талии был повязан широкий белый пояс с золотой каймой. Жабо и манжеты были сделаны из драгоценных кружев; шляпу украшало такое количество страусиных перьев, что на ветру она походила на гнездо с взлетающими из него птицами. Он часто останавливался, чтобы проверить все досконально. У камбуза на правом борту, где готовили пищу для гребцов, он задержался надолго. Над небольшим очагом висели два гигантских котла, в которых варилась плохая картошка и кипел суп из черных бобов - дневной рацион гребцов.
      Вивонн попробовал суп и нашел его отвратительным. Он постарался объяснить Анжелике, что сам проследил за усовершенствованием этого камбуза.
      - Прежний очаг весил пять тысяч фунтов. Он не был закреплен, и в шторм ближайшие гребцы обычно бывали ошпарены. Как видите, теперь я сделал его ниже и легче.
      Анжелика сделала неопределенно-одобрительный жест. Ее тошнило от вони, исходящей от гребцов, к которой добавлялся далеко не аппетитный запах супа. Но Вивонн, счастливый от того, что она находится рядом с ним, и гордый своим кораблем, не замечал ее состояния. Ей приходилось восхищаться красотой и мореходными качествами двух спасательных шлюпок, изящными линиями пинассы и тузика и хвалить расстановку вертлюжных пушек на шкафуте.
      Для размещения моряков оставался только узкий шкафут у орудий. Там едва хватало места, и им приходилось стоять согнувшись или сидеть весь день, чтобы не накренить тяжелый корабль. У них не было другого развлечения, кроме как осыпать проклятиями каторжников внизу или перекрикиваться со стражниками и надсмотрщиками. Дисциплину поддерживать было трудно.
      Вивонн объяснил, что гребцы работают в три смены, каждая под руководством надсмотрщика. Обычно гребут две смены, а третья отдыхает. Гребцов набирают по тюрьмам Франции и из иностранных пленных.
      - От гребца требуется большая сила, это должен быть убийца или вор. Каторжники, которых нам присылают из тюрем, мрут как мухи, потому что им недостает мускулов. Поэтому здесь так много турок и мавров.
      Анжелика разглядывала группу людей с длинными светлыми бородами, у большинства из которых на шее висели деревянные крестики.
      - Эти не похожи на турок, и у турок на груди не должны висеть кресты.
      - Это пленники турок. На самом деле это русские, которых мы купили у турок. Они превосходные гребцы.
      - А те, за ними, с длинными бородами и большими носами?
      - Это грузины с Кавказа, купленные у мальтийских рыцарей. Это добровольцы. Мы нанимаем их в качестве загребных, потому что они чрезвычайно сильны. Они поддерживают дисциплину в походе.
      Анжелика наблюдала, как сгибаются их спины в красной одежде и как они потом откидываются назад, показывая лица с открытыми от напряжения ртами. Еще более отталкивающим, чем тяжелый запах пота и грязи, было жестокое выражение их лиц, когда глаза гребцов устремлялись наверх, на женщину, как будто она была привидением.
      На ней было платье нежно-зеленого цвета и громадная шляпа с перьями, колыхавшимися на ветру. Неожиданный порыв ветра вскинул ее юбку так, что расшитые фестоны задели лицо каторжника, прикованного около мостика. Быстро повернув голову, он захватил материю зубами.
      Анжелика с ужасом вскрикнула и дернула юбку, чтобы высвободить ее. Гребец разразился диким хохотом.
      Надсмотрщик бросился к ним, высоко подняв плеть, и опустил ее на голову каторжника; но тот не разжимал зубов. Спутанные волосы под зеленым колпаком наполовину прикрывали дьявольский блеск его глаз, настолько дерзкий, жестокий и пристальный, что он невольно очаровал Анжелику. Внезапно она вздрогнула, и кровь отлила у нее от лица. Этот жадный, дразнящий, как у волка, взгляд не был ей незнаком.
      Два других стражника перегнулись в трюм и били гребца дубинками и кулаками до тех пор, пока не выбили ему зуб. Наконец они забросили его залитое кровью тело под скамью.
      - Извините, ваше превосходительство. Извините, мадам, - твердил стражник, ответственный за смену. - Это один из самых худших, совершенно неуправляемый смутьян. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту.
      Герцог де Вивонн посинел от ярости.
      - Привяжите его на час к бушприту. Небольшая ванна его успокоит, - он обнял Анжелику за талию. - Идем, дорогая. Прошу прощения.
      - Все в порядке, - ответила она, вновь обретая присутствие духа. - Он напугал меня, но теперь все прошло.
      Когда она удалялась, из трюма донесся хриплый крик:
      - Маркиза ангелов!..
      Смертельно побелев, Анжелика обернулась. На краю мостика к ее ногам вслепую тянулись, как когти, две скованные руки. На отвратительно распухшем лице, повернутом к ней, она вдруг увидела только два черных глаза, глядящих на нее из глубины ее прошлого.
      Никола! Это был пастушок, сын одного из слуг ее отца, с которым она водилась в детстве и который еще раз повстречался ей под именем Каламбреден на парижском "дне".
      Адмирал Вивонн помог ей вернуться под тень навеса на корме.
      - Мне следовало бы побольше заниматься этими собаками. Человек - не слишком приятный объект для наблюдения с мостика над трюмом галеры. Конечно, для дам здесь нет ничего интересного, но многие из моих знакомых дам любят это зрелище. Я не думал, что вы так чувствительны.
      - Ничего, - ответила Анжелика. Ее тоже тянуло к рвоте, точно так же как незадолго до этого Флипо, когда он узнал среди гребцов Никола Каламбредена, некогда первого человека на "Дворе чудес" и известного грабителя из Пон-Нёф, которого после стычки на Сен-Жерменской ярмарке все считали мертвым и который уже десять лет искупал свои преступления на скамье королевской галеры.
      * * *
      - Милая моя, что с тобой? Ты выглядишь такой печальной, - герцог де Вивонн наклонился над ней, воспользовавшись тем, что застал ее одну. Он стоял позади нее, любуясь дорожкой от заходящего солнца на волнах. Она так глубоко задумалась, что он встревожился.
      Анжелика обернулась и сжала его за сильные плечи:
      - Поцелуй меня, - прошептала она. Она нуждалась в прикосновении чистоплотного сильного человека, чтобы рассеялись призраки нищеты, преследовавшие ее в течение последних часов. Непрестанное гудение гонга падало на ее сердце свинцовым дождем, пробуждая в ней ощущение безнадежности, неизбежной предопределенности. - Поцелуй меня.
      Когда он коснулся ее губ, она горячо обняла его. Ей хотелось погрузиться в забытье.
      Он целовал ее снова и снова, желание вспенивало кровь, текущую по его жилам, как горный поток. Его рука скользнула с ее талии на грудь, и он гладил идеальные полушария ее грудей, дрожа от возбуждения, как будто ему было мало ее тела. Она тесно прижалась к нему.
      - Нет... слушай, дорогая, - сказал он, отодвигаясь от нее и тяжело дыша. - Не сегодня. Это невозможно. Мы должны быть начеку. В море полно опасностей.
      Она не настаивала, только прижалась лбом к его золотому эполету, который слегка царапал ей кожу, но от этой боли ей становилось легче.
      - Опасностей? - переспросила она. - Приближается шторм?
      - Нет, но пираты у нас на хвосте. Пока мы не придем на Мальту, нам надо быть готовыми к бою. - Он снова сильно прижал ее к себе. - Не знаю, что ты со мной делаешь, - сказал он. - Ты зажигаешь меня таким желанием. Ты такая изменчивая, настолько полна тайны и неожиданностей. Иногда ты так лучезарна, что все мы словно ручные овечки в сиянии твоих глаз и улыбок. Но теперь я вижу тебя слабой и беспомощной, как будто тебя объял ужас перед чем-то, что может повредить тебе. Я хочу защитить тебя от этого, - я не испытывал такого чувства ни к кому, кроме маленьких детей, - он мягко отстранил ее и поставил локти на поручень. Время от времени разбивавшаяся о борт волна обдавала брызгами его лицо, охлаждая пламя, которое Анжелика зажгла на его губах, еще хранящих тепло ее рта. Ему хотелось еще коснуться ее губ, почувствовать, как они раскрываются для него, ощутить своими зубами барьер ее зубов, барьер, благодаря которому это прекрасное лицо уступало с еще большим сладострастием, откидываясь назад с закрытыми глазами, отвечая на его ласки.
      Женщина, которая умеет так целоваться! Женщина, которая так искренне смеется и плачет - из самой глубины своего сердца! Его не заботило, насколько она чувствительна и ранима. И все же он не мог забыть, что в вероломном, безжалостном соперничестве она заставила неукротимую Атенаис склониться перед собой.
      Такие мысли огорчали его. Ему нужно было знать, что кроется за ее настроением.
      - Я знаю, почему ты так печальна, - сказал он. - Знаю с того самого момента, когда впервые ты заговорила со мной о своем сыне. Ты думаешь о нем, не так ли, - о мальчике, которого ты доверила моим заботам и который утонул во время сражения?
      Анжелика закрыла лицо ладонями.
      - Да, - произнесла она приглушенным голосом. - Так и есть. Вид этого ослепительного голубого моря, которое отняло у меня сына, терзает меня.
      - Это все этот дьявол Рескатор. Мы огибали мыс Пассаро, когда он устремился на нас, как морской орел. Никто не видел его приближения, потому что он не ставил верхних парусов и мог долго оставаться незамеченным благодаря бурному морю. Когда мы наконец увидели его, он был уже совсем рядом. Его двенадцать пушек дали только один залп, и мы потеряли две галеры. Рескатор послал своих янычар на борт "Фламандии", где находились мои приближенные, в том числе и маленький Кантор... Быть может, мальчик перепугался при виде закованных рабов, дерущихся в трюмах, или мавров с их кривыми саблями. Мой оруженосец слышал, как он кричал: "Папа, папа!". Кто-то из своих схватил его, чтобы вытащить...
      - Дальше?
      - Галера переломилась надвое и на удивление быстро затонула. Даже мавры из абордажной команды были смыты в море. Пираты выловили их, а мы сделали то же самое со своими людьми, еще державшимися на воде. Но почти все мои приближенные погибли - капеллан, мальчики-певцы, четыре камердинера, - и прекрасный ребенок с голосом, как у соловья...
      Лунный свет упал на табернакль, превратив слезы на глазах у Анжелики в жемчуга. Он страстно говорил ей, как ему нравится видеть ее плачущей, потому что она имеет такую власть над сердцами мужчин. В чем ее тайна? Он лишь смутно припоминает давний-давний скандал, что-то насчет колдуна, сожженного на Гревской площади...
      - Кто был его отцом? Тем, кого мальчик звал, когда тонул? - спросил он прямо.
      - Он исчез много лет назад.
      - Умер?
      - Возможно.
      - Смешно, как это люди думают о таких вещах перед смертью. Даже ребенок знает, когда он умирает, - он глубоко вздохнул. - Я любил этого маленького пажа. Ты не возненавидела меня за то, что случилось с ним, а?
      Анжелика сделала жест покорности судьбе:
      - С чего бы, господин де Вивонн? Это не ваша вина. Проклинать надо войну - или жизнь, такую жестокую, такую бессмысленную.
      Глава седьмая
      Перед отходом из Специи, где французская эскадра была радушно принята родственником герцога Савойского, Анжелике показалось, что меры предосторожности становятся строже. Адмирал Вивонн, хотя и был человеком капризным, становился, если того требовали обстоятельства, дальновидным и дотошным морским командиром. И хотя вторая галера эскадры уже отплыла, он стоял на табернакле "Ройяла" и наблюдал за ней.
      - Броссадьер, прикажите ей немедленно вернуться!
      - Однако, ваше превосходительство, это произведет наихудшее впечатление на итальянцев, которые наблюдают за нашим отплытием.
      - Как будто меня заботит, что подумают о нас эти пирожники! Я заметил, а вы этого, видимо, не замечаете, что "Дофин" накренился до самых бортов. Его груз расположен слишком высоко. Уверен, что его трюм пуст. Он перевернется при первом же шквале.
      Его заместитель подчеркнул, что продовольствие нужно хранить на палубе, в трюме оно отсыреет, особенно мука.
      - Лучше подмокшая мука, чем еще один тонущий корабль, как мы недавно потеряли один прямо в Марсельской гавани.
      Ла Броссадьер отправился выполнять приказы. Другая галера, "Флер д'Лиз" выходила в море.
      - Броссадьер, усильте гребцов в середине корабля!
      - Это невозможно, адмирал. Вы знаете, там мавры, которых мы захватили на этой лодке с контрабандным серебром.
      - Еще союзники Рескатора! Это вызывает тревогу, и они упрямы к тому же. Проследите, чтобы они получили по две плети и были посажены на хлеб и воду.
      - Уже сделано, ваше превосходительство, и врач говорит, что нам нужно оставить некоторых из них на берегу, так они слабы.
      - Доктор пусть думает о своих делах. Я никогда не ссажу на берег людей Рескатора, и вы знаете, почему.
      Броссадьер кивнул. Люди Рескатора, в каком бы состоянии они ни находились, исчезали, будто по волшебству, едва коснувшись земли. Возможно, они сами искали пути к побегу, тем более что хозяин платил особое вознаграждение каждому, кто доставлял ему его людей. Это были отборные моряки, но в плену они оказывали большее пассивное сопротивление, чем другие пленные.
      - А теперь мы выходим в открытое море, - заявил Вивонн, когда шесть других галер покинули гавань. - Наконец-то! Уже дней десять, с тех пор, как мы вышли из порта, мне кажется, что галеры не способны ни на что другое, кроме как тащиться вдоль берега. Поднять грот! - крикнул он.
      Приказ передавался с галеры на галеру.
      Матросы тянули канаты; свернутые паруса с пушечным звуком разворачивались, когда ветер наполнял их.
      Для Анжелики это был первый выход в море. Берега Тоскании исчезли позади, и куда бы она ни посмотрела, всюду перед глазами была одна вода.
      Еще до полудня раздался возглас впередсмотрящего: "Земля! земля!"
      - Это остров Горгона, - объяснил Анжелике герцог де Вивонн. Посмотрим, не прячутся ли там пираты.