- Дорогой кузен, - сказал Арман де Сансе, и его хрипловатый голос странно прозвучал в этом жеманном салоне, - я хотел бы неотлагательно побеседовать с вами о важных делах.
      Маркиз изумленно поднял брови.
      - Вот как? Я вас слушаю.
      - Простите, но это сугубо приватный разговор. Маркиз дю Плесси бросил на присутствующих покорный взгляд, в котором, однако, сквозила насмешка.
      - Прекрасно! Прекрасно, дорогой кузен. Коли так, пройдемте ко мне в кабинет. Сударыни, извините нас... Мы скоро вернемся.
      Анжелика осталась одна на своем табурете под перекрестными взглядами окружавших ее дам. Она постепенно справилась с овладевшим ею поначалу мучительным волнением. Теперь она уже ясно различала лица вокруг. Большинство дам были ей незнакомы, до рядом с маркизой она увидела очень красивую женщину, которую узнала по белоснежной, с перламутровым отливом шее.
      "Графиня де Ришвиль", - вспомнила Анжелика.
      Глядя на расшитое золотом с усеянной бриллиантами шемизеткой платье графини, Анжелика особенно ясно почувствовала, насколько уродливо ее серое платье. Все дамы сверкали с ног до головы. На поясе у них болтались разные безделушки: зеркальца, черепаховые гребни, бонбоньерки, часики. Нет, она, Анжелика, никогда не будет одета так роскошно. Никогда не сумеет так высокомерно смотреть, разговаривать таким тоненьким и кокетливым голоском, точно во рту у тебя леденец.
      - Дорогая, - пропищала одна из дам, - у нее же прелестные волосы, но они не знали настоящего ухода.
      - А грудь для пятнадцати лет чересчур мала.
      - Но, милая моя, ей только-только тринадцать.
      - Если вы желаете знать мое мнение, Анриетта, то прямо скажу вам: ее уже не обтесать!
      "Что я мул, выставленный на продажу, что ли?" - думала Анжелика. Она была так поражена, что даже не слишком оскорбилась.
      - Как хотите, но у нее зеленые глаза, - воскликнула графиня де Ришвиль, а зеленые глаза, как и изумруд, приносят несчастье!
      - Это же такой необычный цвет, - возразила другая дама.
      - Но они лишены обаяния. Посмотрите, какой холодный взгляд у этой девочки. Нет, право, я не терплю зеленые глаза.
      "Неужели они обесценят единственное мое богатство - волосы и глаза?" думала девочка.
      - Конечно, сударыня, - неожиданно сказала она вслух, - спору нет, голубые глаза настоятеля Ньельского аббатства нежнее... и приносят вам счастье, - тише добавила она.
      Наступила мертвая тишина. Несколько дам прыснули со смеху, но тут же замолкли. Все растерянно переглядывались, словно не веря, что такие слова смогла произнести эта сидевшая с невозмутимым видом девочка.
      Краска залила лицо и даже шею графини де Ришвиль.
      - Да я же ее знаю! - воскликнула она, но тут же от досады прикусила губу.
      Все в изумлении уставились на Анжелику. Маркиза дю Плесси, славившаяся своим злоязычием, снова прикрыла лицо веером, скрывая насмешливую улыбку. Но теперь уже она прятала ее от соседки.
      - Филипп! Филипп! - позвала она, чтобы выйти из неловкого положения. - Где мой сын? Мессир де Бар, будьте так добры, пригласите сюда полковника.
      И когда шестнадцатилетний полковник явился, маркиза сказала:
      - Филипп, эта твоя кузина де Сансе. Проводи ее к танцам. В обществе молодых людей ей будет веселее, чем с нами.
      Не дожидаясь приглашения кузена, Анжелика встала. Сердце ее отчаянно заколотилось, и она обозлилась на себя за это. Юный сеньор смотрел на мать с нескрываемым возмущением. "Как, - казалось, говорил он, - как осмеливаетесь вы навязывать мне так дурно одетую девчонку!"
      Но, видимо, по выражению лиц находящихся в гостиной дам он понял, что здесь произошла какая-то неловкость, и, протянув Анжелике руку, процедил сквозь зубы:
      - Идемте, кузина.
      Она вложила в его открытую ладонь свои маленькие пальчики, о красоте которых она даже не подозревала. Филипп молча довел ее до входа в галерею, где пажам и молодым сеньорам его возраста было разрешено резвиться в свое удовольствие.
      - Расступитесь! Расступитесь! - неожиданно крикнул юный маркиз. - Друзья, представляю вам мою кузину, баронессу Унылого платья!
      Раздался дружный хохот, их окружили молодые люди. Пажи были в туфлях на высоких каблуках, в коротких до колен штанах с буфами, из-под которых смешно торчали длинные и тощие ноги, и все они показались Анжелике похожими на цапель.
      "В общем-то, я в своем унылом платье выгляжу не смешнее, чем они с этими тыквами вокруг бедер", - подумала Анжелика.
      Она бы, пожалуй, охотно поступилась своим самолюбием, лишь бы побыть еще рядом с Филиппом, но один из подростков спросил ее:
      - Вы умеете танцевать, мадемуазель?
      - Немного.
      - Правда? А какие танцы?
      - Бурре, ригодон, умею водить хоровод...
      Ее слова вызвали новый взрыв хохота.
      - Ха-ха-ха! Филипп, что за птицу ты нам привел? А ну-ка, мессиры, давайте тянуть жребий! Кто будет танцевать с этой пастушкой? Есть любители бурре? Уф!.. Уф!.. Уф!..
      Анжелика выдернула свою руку из руки Филиппа и бросилась прочь.
      Она прошла через большие залы, где сновали слуги и толпились сеньоры, через холл с мозаичным полом, где на бархатных подстилках спали собаки. Она искала отца, изо всех сил удерживая слезы. Все это пустяки! Надо забыть об этом, как о нелепом, кошмарном сне. Перепелке не следует вылетать из своей чащи. Вспомнив наставления тети Пюльшери, к которым она все же прислушивалась, Анжелика твердила про себя, что наказана поделом, что незачем было из пустого тщеславия соблазняться лестным, на первый взгляд, предложением маркизы дю Плесси.
      Наконец она услышала пронзительный голос маркиза, доносившийся из маленькой комнаты, расположенной в стороне от других.
      - Ничего подобного! Ничего подобного! Мой бедный друг, вы совершенно не в курсе дела, - сокрушенным тоном говорил маркиз. - Вы напрасно воображаете, что нам, дворянам, - а у нас столько расходов! - легко получить льготы. К тому же ни я, ни принц Конде не в состоянии освободить вас от налогов.
      - Я вас прошу лишь замолвить за меня словечко перед суперинтендантом финансов мессиром де Треманом, ведь вы лично знакомы с ним. А дело не лишено интереса и для него. Я прошу освободить меня от налогов и всех подорожных пошлин только при перевозке товара от Пуату до побережья. И прошу, кстати, сделать это исключение только для четверти своих мулов и добытого свинца. В возмещение военное интендантство короля оставляет за собой право купить остальных мулов по рыночной цене, а королевская казна получит возможность приобретать свинец и серебро по официальному курсу. А ведь государству выгоднее иметь нескольких надежных поставщиков различных товаров у себя в стране, чем ввозить эти товары из-за границы. У меня, к примеру, для тяги пушек есть великолепные мулы, крепкие и сильные...
      - От ваших слов разит навозом и потом, - возмущенно воскликнул маркиз, брезгливым жестом поднося руку к носу. - И знаете, я не поручусь, что, занимаясь такого рода делами, которые - простите мою откровенность - сильно смахивают на торговлю, вы не унижаете своего звания дворянина.
      - Торговля это или нет, но мне надо жить, - отрезал Арман де Сансе твердым голосом, что весьма обрадовало Анжелику.
      - А мне, - воскликнул маркиз, вздымая руки к небу, - вы думаете, мне легко жить! И все же, смею вас заверить, никогда не опорочу я своего дворянского звания никаким низменным занятием.
      - Ваши доходы несравнимы с моими, кузен. Собственно говоря, я нищий и для короля, который отказывает мне в помощи, и для ростовщиков из Ниора, которые заживо сжирают меня.
      - Знаю, знаю, дорогой Арман. Но вы когда-нибудь задумывались над тем, как я, будучи придворным, занимая две важные должности при короле, свожу концы с концами? Убежден, что нет. А между тем, да будет вам известно, мои расходы неизменно превышают доходы. Я отношу сюда, естественно, и доходы от моего имения Плесси, и доходы от имения моей жены в Турени, а также те примерно сорок тысяч ливров, которые мне приносит Моя должность камергера короля и полковника Пуатевенской бригады, что в среднем составляет тысяч сто шестьдесят в год...
      - Я бы довольствовался и десятой частью, - вставил барон.
      - Терпение, мой деревенский кузен. Да, у меня сто шестьдесят тысяч ливров дохода. Но поймите, что расходы моей жены, полк моего сына, особняк в Париже, дом, который я снимаю в Фонтенбло, переезды вместе с двором в его скитаниях, проценты, которые надо погашать по различным займам, приемы, гардероб, экипажи, прислуга и прочее - все это обходится мне в триста тысяч ливров.
      - Иными словами, у вас ежегодно не хватает примерно ста пятидесяти тысяч?
      - Вы только что сами убедились в этом, дорогой кузен. И если я позволил себе изложить вам все эти утомительные подробности, то лишь затем, чтобы вы поняли меня, почему в данный момент я не могу обратиться к суперинтенданту финансов мессиру де Треману.
      - Но вы же знакомы с ним лично.
      - Знаком, но больше с ним не встречаюсь. Я уже устал повторять вам, что мессир де Треман остался верен королю, регентше и даже готов посвятить себя Мазарини...
      - Ну что ж, как раз...
      - Как раз по этой-то причине мы с ним больше и не встречаемся. Разве вы не знаете, что принц Конде, которому я предан до конца, в ссоре с двором?..
      - Откуда же мне знать это? - ответил ошеломленный Арман де Сансе. - Ведь когда мы виделись с вами несколько месяцев назад, у регентши не было более верного слуги, чем принц Конде.
      - Да, но с тех пор много воды утекло, - с досадой вздохнул маркиз дю Плесси. - Я не стану пересказывать вам здесь всю историю в подробностях. Но знайте только одно: если королева, оба ее сына и этот дьявол в красной мантии смогли вернуться в Лувр, в Париж, то лишь благодаря принцу Конде. Но вместо благодарности с этим великим человеком обращаются самым недостойным образом. Вот уже несколько недель, как между ними произошел полный разрыв. А сейчас Испания сделала принцу весьма заманчивые предложения, и он приехал ко мне, чтобы разобраться, имеют ли они под собой реальную почву.
      - Предложения со стороны Испании? - переспросил барон Арман.
      - Да. И представьте себе - только дайте слово дворянина, что это останется между нами, - король Филипп IV идет даже на такой шаг: предлагает нашему прославленному полководцу, а также и мессиру де Тюренну по десятитысячной армии каждому.
      - Но для чего?
      - Да для того, чтобы ограничить власть регентши и главным образом власть этого вора кардинала! Принц Конде во главе испанских армий войдет в Париж, и Гастон Орлеанский, брат короля, брат покойного Людовика XIII, взойдет на престол. Монархия будет спасена и наконец избавлена от женщин, детей и чужестранца, который бесчестит ее. А что в свете этих прекрасных перспектив, по-вашему, должен делать я? Чтобы вести такой образ жизни, о каком я вам говорил сейчас, я не могу делать ставку на того, кто обречен на поражение. Народ, парламент, двор - все ненавидят Мазарини. А королева продолжает за него цепляться и никогда от него не откажется. Просто Невозможно описать, какое жалкое существование влачат последние два года двор и малолетний король. Они живут как цыгане: бесконечные бегства, возвращения, ссоры, войны - и так без конца...
      Все имеет свои пределы! Дело малолетнего короля Людовика XIV проиграно. И добавлю еще, что дочь Гастона Орлеанского, герцогиня де Монпансье - вы знаете эту высокую шумную девицу, - ярая сторонница Фронды. Год назад она уже сражалась на стороне бунтовщиков. И теперь снова рвется в бой. Моя жена обожает ее, и та платит ей тем же. Но на сей раз я не допущу, чтобы мы с Алисой оказались в разных лагерях. Перепоясаться голубым шарфом и воткнуть в шляпу колос вроде бы не так уж страшно, если подобные разногласия не приведут к другим разногласиям между супругами. Вообще Алиса просто в силу своего характера вечно восстает против чего-нибудь, за что-нибудь борется. Против лент на чулках и за ленты на портупеях, против челки и за открытый лоб и тому подобное. Словом, оригиналка. Сейчас она против регентши Анны Австрийской, ибо та сказала, что пастилки, которые употребляет моя жена, чтобы освежить рот, напоминают слабительные таблетки. Ничто не заставит Алису вернуться ко двору, где, как она уверяет, всем опостылели набожность королевы и выходки малолетних принцев. Короче говоря, если моя жена не желает следовать за мной, придется мне последовать за ней. У меня есть маленькая слабость я нахожу, что моя жена весьма пикантна, обладает даром любви, и это мне по душе... А в общем, Фронда - премилая игра...
      - Но... но неужели хотите сказать, что и мессир де Тюренн... тоже? растерянно пробормотал Арман де Сансе.
      - Подумаешь, мессир де Тюренн! Мессир де Тюренн! Он такой же, как и все. Тоже не любит, когда недооценивают его заслуги. Он просил, чтобы ему пожаловали Седан. Ему отказали. Как и следовало ожидать, он разгневался. Даже ходят слухи, что он уже принял предложения испанского короля. Принц Конде тот более осмотрителен. Он не сделает такого шага, пока не получит известий от своей сестры герцогини де Лонгвиль, которая отправилась вместе с принцессой Конде поднимать на борьбу Нормандию. Надо вам сказать, что здесь находится герцогиня де Бофор, к чарам которой неравнодушен наш великий герой... Поэтому на сей раз он не так уж рвется в бой. И вы его, конечно, извините, когда увидите эту богиню... у нее такая нежная кожа, дорогой мой...
      Анжелика, которая стояла, прислонясь к стене, заметила издали, как отец достал огромный платок и вытер влажный лоб.
      "Ничего он не добьется, - подумала она, и у нее сжалось сердце. - Что им до наших мулов и нашего свинца с серебром?"
      Сердце ее разрывалось от жалости к отцу. Не в силах больше слушать, она выбежала в окутанный голубыми сумерками парк. Из окон гостиных, словно перекликаясь, доносились звуки скрипок и гитар, цепочка лакеев пронесла канделябры, другие слуги, взобравшись на табуреты, зажигали свечи в бра, висящих у зеркал, в которых дрожало пламя.
      "Подумать только, - размышляла Анжелика, медленно бредя по аллеям парка, подумать только, бедный папа потерял покой из-за того, что Молин собирается продать Испании, с которой мы воюем, нескольких мулов. Он считает это предательством. А вот принцам все безразлично, хотя они-то и пользуются милостями двора. Неужели они и правда собираются воевать против короля?.."
      Анжелика обошла замок и оказалась у той стены, на которую она когда-то не раз залезала, чтобы полюбоваться сокровищами волшебной комнаты. Здесь было пустынно, потому что даже парочки, не боявшиеся вечернего тумана, какого-то особенно промозглого в этот осенний день, предпочитали прогуливаться по лужайкам перед замком.
      Привычным движением Анжелика скинула туфли и, несмотря на свое длинное платье, проворно залезла на карниз второго этажа. Уже совсем стемнело, и вряд ли кто-нибудь, проходя мимо, мог заметить девочку, тем более что она укрылась в тени башенки, украшавшей правое крыло замка.
      Окно комнаты оказалось открытым. Анжелика заглянула туда. В комнате золотистым огоньком горел ночник, и Анжелика поняла, что наконец-то здесь кто-то живет. Сейчас, при свете ночника, прекрасная мебель и ковры казались еще таинственнее. Словно снежинки, поблескивали перламутровые инкрустации на шифоньерке красного дерева.
      Анжелика взглянула в ту сторону, где стояла высокая кровать, покрытая камчатым одеялом, и вдруг ей почудилось, будто картина, изображавшая богов, ожила.
      На кровати, среди скомканных простынь со свисавшими на пол кружевами, белели два обнаженных тела. Они так крепко сжимали друг друга в объятиях, что сначала Анжелика подумала, что это борются подростки, два бесстыдных драчливых пажа, и только потом она сообразила, что перед нею мужчина и женщина.
      Темные локоны мужчины закрывали лицо женщины, а своим длинным телом он, казалось, хотел совсем расплющить ее. Однако мужчина двигался медленно и ритмично, с каким-то сладострастным упорством, и в колеблющемся свете ночника видно было, как напрягались все его великолепные мускулы.
      Полумрак скрывал женщину - Анжелика различила лишь согнутую тонкую ногу, прижатую к бедру мужчины, грудь под мужской ладонью да белую руку, которая порхала легко, словно бабочка, почти машинально лаская мужское тело, а потом вдруг, расслабленная, падала, свисая с постели, и до Анжелики доносился глубокий стон.
      В те мгновения, когда наступала тишина, Анжелика слышала их слившееся воедино дыхание, оно становилось все чаще, напоминая порывы знойного ветра. Потом вдруг снова наступало затишье, и снова среди ночи раздавался жалобный стон женщины, а ее рука, словно срезанный цветок, бессильно падала на белую простыню.
      Анжелика была до боли потрясена и в то же время словно околдована этим зрелищем... Она столько раз любовалась картиной, изображавшей Олимп, столько раз упивалась красотой открывшегося ей мира, исполненного какого-то страстного, величественного порыва, что в конце концов сцена, которую она сейчас наблюдала и смысл которой ей был ясен, как всякой девочке, выросшей на лоне природы, показалась ей прекрасной.
      "Так вот она какая - любовь!" - думала Анжелика, и по ее телу пробегала дрожь ужаса и восторга.
      Наконец любовники разжали объятия. Теперь они отдыхали, лежа рядом, бледные, словно мертвецы, погребенные в темном склепе. В блаженном предчувствии приближающегося сна их дыхание становилось все спокойнее. Оба они молчали. Первой шевельнулась женщина. Протянув белоснежную руку, она достала с консоли у кровати графин, где поблескивало темно-красное вино, и виновато улыбнулась.
      - О, дорогой мой, я изнемогаю, - прошептала она. - Давайте выпьем русильонского вина, право, ваш лакей оказался весьма предусмотрителен. Налить вам бокал?
      Мужчина что-то пробормотал из глубины алькова, выражая, видимо, свое согласие.
      Дама, к которой, казалось, уже вернулись силы, наполнила вином два бокала и, протянув один мужчине, осушила свой с явным наслаждением. И вдруг Анжелика подумала, что и она бы не прочь сейчас лежать там, на этой постели, и смаковать жгучее вино Юга.
      "Это горячительный напиток принцев", - мелькнула у нее догадка.
      Сидеть на карнизе было очень неудобно, но Анжелика, поглощенная созерцанием этой сцены, ничего не замечала. Теперь она видела женщину всю, любовалась ее безукоризненно округлой грудью с лиловатыми сосками, изящной линией живота, длинными скрещенными ногами.
      На подносе лежали фрукты. Женщина выбрала персик и вонзила в него свои зубки.
      - Черт побери, кто смеет мешать нам? - вскричал вдруг мужчина и, легко перепрыгнув через свою любовницу, соскочил на пол.
      Анжелика не слышала стука в дверь и, решив, что ее обнаружили, в смертельном страхе прижалась к башенке.
      Когда она снова осмелилась заглянуть в окно, она увидела, что бог облачился в широкий коричневый халат и перепоясался серебряным шнурком. Ему было лет тридцать. Лицо у него оказалось не такое красивое, как тело, потому что длинный нос и жесткий, хотя и пламенный взгляд делали его похожим на хищную птицу.
      - Я здесь с герцогиней де Бофор, - крикнул он, повернувшись к двери.
      Глава 9
      Невзирая на грозное предупреждение, в дверях появился лакей.
      - Да простит меня его высочество! В замок только что пришел монах и настоятельно просит свидания с его высочеством принцем Конде. Маркиз дю Плесси счел необходимым незамедлительно направить монаха к его светлости.
      - Пусть войдет! - помолчав, буркнул принц.
      Он подошел к секретеру черного дерева, который стоял у окна, и открыл его.
      Лакей ввел в комнату новое действующее лицо - монаха в сутане с капюшоном. С поразительной гибкостью отвесив на ходу несколько поклонов, монах подошел к принцу.
      Он поднял голову, открыв свое смуглое лицо, и устремил на принца томный взгляд черных удлиненных глаз.
      Появление духовного лица, казалось, ничуть не смутило женщину, лежавшую на постели. Она продолжала беспечно есть персики и только накинула на бедра шаль.
      Принц, склонившись к секретеру, доставал из него большие конверты, запечатанные красным сургучом.
      - Отец мой, - сказал он, не оборачиваясь, - вас прислал мессир Фуке?
      - Да, лично он, ваше высочество.
      Монах добавил еще какую-то фразу на непонятном певучем языке, Анжелика решила, что на итальянском. По-французски он говорил с легким акцентом, как-то по-детски пришепетывая, что, впрочем, придавало его речи некоторое очарование.
      - Можно вполне обойтись и без пароля, синьор Экзили, - сказал принц Конде, - я и так узнал вас по приметам и по синему пятнышку в уголке глаза. Значит, вы и есть самый искусный в Европе специалист в столь трудной и тонкой науке, как яды?
      - Ваше высочество мне льстит. Я лишь улучшил кое-какие рецепты, доставшиеся мне в наследство от флорентийских предков.
      - О, итальянцы - мастера на все руки, - воскликнул принц Конде.
      Он разразился смехом, который скорее напоминал ржание, но тут же его лицо снова приняло жесткое выражение.
      - Эта вещь у вас с собой?
      - Вот она.
      Капуцин вынул из своего широкого рукава резной ларец ценного дерева и приложил палец к какой-то завитушке.
      - Вот, смотрите, ваше высочество, надо только ногтем поддеть шею этого славного человечка с голубкой на ладони.
      Крышка ларца отскочила. На атласной подушечке поблескивал стеклянный пузырек, наполненный жидкостью изумрудного цвета. Принц Конде осторожно взял его в руки и посмотрел на свет.
      - Римский купорос, - тихо сказал отец Экзили. - Действует медленно, но наверняка. Я предпочел его сулеме, которая приводит к скорой смерти, всего через несколько часов. Из слов мессира Фуке я понял, что вы лично, ваше высочество, как и ваши друзья, сочли бы нежелательным, чтобы у близких той особы возникли слишком определенные подозрения. А этот состав вызовет у интересующего нас лица недомогание, которое может продолжаться целую неделю, и смерть будет выглядеть вполне естественной, ну, скажем, от воспаления желудка из-за залежавшейся дичи или любой другой несвежей пищи. Недурно было бы подать этой особе к столу мидии, устрицы или еще какие-нибудь ракушки. Они иногда вызывают опасные для жизни отравления. Свалить на них внезапную смерть - это уже проще простого.
      - Благодарю вас, отец мой, за весьма ценные советы.
      Принц Конде не сводил глаз с бледно-зеленого пузырька, и взгляд его горел ненавистью. Анжелика почувствовала мучительное разочарование: бог любви, спустившись на землю, утратил свою красоту и сейчас внушал ей страх.
      - Будьте осмотрительны, ваше высочество, - продолжал отец Экзили, - с этим ядом надо обращаться с крайней осторожностью. Когда я изготовляю его, я надеваю стеклянную маску. Достаточно одной капле попасть на кожу, к примеру на руку, и она будет разъедать ее до тех пор, пока не изгложет совсем. Если вам не представится случай лично накапать это снадобье в еду интересующей вас особы, то внушите слуге, которому это будет поручено, что он должен действовать аккуратно и умело.
      - Мой лакей, который ввел вас сюда, заслуживает полного доверия. Мне удалось сделать так - и это большая удача для меня, - что особа, о которой идет речь, его не знает. И я думаю, мне не составит труда приставить к ней этого слугу.
      Принц бросил насмешливый взгляд на низкорослого монаха.
      - Я полагаю, синьор Экзили, что, посвятив жизнь такого рода искусству, вы не слишком щепетильны. И тем не менее, что вы скажете, если я признаюсь вам, что яд предназначается одному из ваших соотечественников, итальянцу из Абруцц?
      Тонкие губы Экзили растянулись в улыбке. Он снова поклонился.
      - Я считаю своими соотечественниками только тех, кто умеет оценивать мои услуги по их действительной стоимости, ваше высочество. Пока что мессир Фуке из парижского парламента более щедр ко мне, нежели некий итальянец из Абруцц, которого я тоже знаю.
      По комнате снова разнеслось ржание принца Конде.
      - Браво, брависсимо, синьор! Люблю иметь дело с такими людьми, как вы.
      Он осторожно положил пузырек на атласную подушечку. Наступило молчание. Синьор Экзили с удовлетворением и даже, пожалуй, с известной долей тщеславия любовался своим творением.
      - Хочу добавить, ваше высочество, что эта настойка хороша еще тем, то она не имеет запаха и почти безвкусна. Она не придает пище, в которую ее добавляют, никакого привкуса, и если даже данная персона будет особенно придирчива к еде, то она сможет лишь упрекнуть повара за избыток специй.
      - Да, вы ценнейший человек, - задумчиво проговорил принц.
      Немного нервозным жестом он взял с доски секретера запечатанные конверты.
      - А вот что я должен передать вам в обмен для мессира Фуке. В этом конверте находится письмо маркиза д'Окенкура, вот письмо мессира де Шаро, маркиза дю Плесси, маркизы дю Плесси, графини де Ришвиль, герцогини де Бофор, герцогини де Лонгвиль. Как видите, дамы менее ленивы... или менее щепетильны, чем мужчины.
      У меня пока еще нет писем мессира де Money, маркиза де Креки и еще кое-кого...
      - И вашего.
      - Совершенно справедливо. Вот оно. Я только что его закончил и еще не поставил своей подписи.
      - Не соблаговолит ли ваше высочество оказать мне любезность и прочитать письмо; чтобы я мог проверить, правильно ли оно составлено. Мессир Фуке настаивает, чтобы письма были написаны согласно форме.
      - Ну что ж... - еле заметно пожав плечами, сказал принц.
      Он взял в руки листок и начал читать вслух:
      "Я, нижеподписавшийся, Людовик II, принц Конде, заверяю мессира Фуке, что всегда буду верен только ему и никому другому, буду подчиняться только ему и никому другому, не делая ни для кого исключения, и обязуюсь предоставлять в его распоряжение мои города, укрепления и все прочее по первому его требованию.
      Залогом чему служит это письмо, которое написано и подписано собственноручно мной, по моей собственной воле, даже без каких-либо пожеланий с его стороны, ибо он с доверием отнесся к моему слову, которое я ему дал.
      Писано в Плесси-Бельер,
      20 сентября 1649 года".
      - Подпишите, ваше высочество, - сказал отец Экзили, и из-под капюшона блеснули его глаза.
      Конде поспешно, словно торопясь покончить с неприятным делом, схватил с секретера гусиное перо, отточил его и поставил свою подпись под письмом. Монах тем временем зажег светильник из позолоченного серебра. Принц растопил на огне красный воск и запечатал послание.
      - Все остальные письма составлены по тому же образцу и подписаны, заключил он. - Думаю, ваш господин будет удовлетворен и докажет нам это на деле.
      - Можете не сомневаться, ваше высочество. Однако я не могу покинуть замок прежде, чем получу в собственные руки остальные письма, на которые вы мне подали надежду.
      - Ручаюсь вам, они будут у меня до полудня завтрашнего дня.
      - В таком случае до тех пор я остаюсь под этой кровлей.
      - Наш друг маркиза дю Плесси распорядится, чтобы вас устроили на ночь, синьор. Я просил предупредить ее о вашем прибытии.
      - Но пока, я думаю, было бы благоразумнее запереть письма в ларец с секретом, который я вам вручил. Замочек хорошо скрыт, и для них нет более надежного убежища от нескромных глаз.
      - Вы правы, синьор Экзили. Чем больше я слушаю вас тем больше убеждаюсь, что заговоры - своего рода искусство, требующее опыта и практики. А я всего-навсего воин и не скрываю этого.
      - Прославленный воин! - воскликнул итальянец, отвешивая поклон.
      - Вы мне льстите, отец мой. Но признаюсь, я был бы не прочь, чтобы монсеньор Мазарини и ее величество королева разделяли ваше мнение. Но как бы то ни было, мне думается, что военная тактика, пусть она грубее и поле ее действия обширнее, все же чем-то напоминает эти изощренные приемы интриги. И там и тут важно разгадать замыслы противника.
      - Ваше высочество говорит так, словно его учителем был сам Макиавелли.
      - Вы мне льстите, - повторил принц. Однако лицо его просветлело.
      Экзили приподнял в ларце шелковую подушечку и показал принцу, как подсунуть под нее компрометирующие письма. Затем ларец был убран в секретер.
      Как только итальянец ушел, принц Конде достал ларец и с любопытством ребенка снова раскрыл его.
      - Покажи, - шепотом попросила лежавшая на кровати женщина и протянула руку.
      Она ни разу не вмешалась в разговор и, казалось, целиком была поглощена тем, что одно за другим нанизывала на пальцы свои кольца. Но, судя по всему, она не пропустила ни единого слова.
      Принц подошел к кровати, и они вдвоем стали разглядывать пузырек с изумрудной жидкостью.
      - Ты думаешь, этот яд на самом деле такой страшный, как он сказал? прошептала герцогиня.
      - Фуке утверждает, что нет на свете более искусного аптекаря, чем этот флорентиец. Все равно без Фуке нам не обойтись. Ведь это по его почину парижский парламент снесся в апреле с испанцами. Испанское вмешательство, хотя оно никому не по душе, помогло, однако, Фуке связаться с его католическим величеством. Я не смогу содержать свою армию без его помощи.
      Дама откинулась на подушки.
      - Итак, кардинала Мазарини уже можно считать мертвым, - медленно проговорила она.
      - Пожалуй, да, ведь сейчас я держу в руках его смерть.
      - А ведь говорят, будто королева-мать иногда обедает вместе с тем, кого она так обожает?
      - Говорят, - помолчав, согласился принц Конде. - Но нет, ваш план не годится, душенька. Мне пришел в голову другой ход, более ловкий и более верный. Кем станет королева-мать, лишившись своих сыновей?.. Испанке не останется ничего другого, кроме как удалиться в монастырь и там оплакивать своих детей.
      - Отравить короля? - вздрогнув, спросила графиня.
      Принц весело заржал и, подойдя к секретеру, спрятал в него ларец.
      - Вот они, женщины! - воскликнул он. - Подумаешь, король! Красивый мальчик, полный юношеского смятения, который, кстати, в последнее время, встречаясь с вами при дворе, смотрит на вас по-собачьи, преданными глазами. Вот кто король для вас.