Анжелика послушно взяла стакан не потому, что была лакомкой, а, скорее, из любопытства. Ей хотелось узнать, что это за золотисто-зеленоватый напиток, носящий ее имя, который так расхваливают... Она нашла его восхитительным, крепким и в то же время бархатистым, и, когда она осушила стакан, почувствовала, как по всему ее телу разлилось приятное тепло.
      - Браво! - заорал брат Тома. - Да ты не дура выпить!
      Он посадил ее к себе на колени. От него разило винным перегаром, а его засаленная сутана пахла потом, он вызывал у Анжелики отвращение, но ликер одурманил ее. Брат Тома как бы по-отечески похлопал ее по коленкам.
      - До чего же она милашка!
      - Брат мой, - послышался вдруг голос от двери, - оставьте девочку в покое.
      На пороге, словно привидение, возник монах в капюшоне, в сутане с длинными, широкими рукавами, скрывающими кисти рук.
      - Ага, вот и он, пришел смутить наше веселье - проворчал брат Тома. - Мы вас не приглашали в свою компанию, брат Жан, вы ведь не любитель вкусно поесть, но уж другим-то не мешайте веселиться. Вы еще не настоятель аббатства.
      - Не о том речь, - ответил монах дрогнувшим голосом - Я только советую вам оставить в покое девочку. Это дочь барона де Сансе, и будет весьма прискорбно, если она, вместо того чтобы похвалить ваше гостеприимство, пожалуется отцу на ваши нравы.
      Пораженные, все в смущении смолкли.
      - Идемте со мной, дитя мое, - решительным тоном сказал монах.
      Анжелика машинально последовала за ним. Они прошли через двор.
      Анжелика подняла вверх глаза и увидела над головой поразительно чистое небо, усеянное звездами.
      - Входите, - сказал брат Жан, отворяя узенькую дверь с маленьким окошечком. - Это моя келья. В ней вы сможете спокойно отдохнуть до утра.
      Это была небольшая комнатка, на голых стенах которой висели только деревянное распятие и лик богородицы. В углу находилось низкое ложе с плоским, как доска, тюфяком, застеленное одеялом и грубыми простынями. Под распятием стояла деревянная скамеечка, на которой лежали молитвенники. В келье веяло приятной прохладой, но зимой, наверно, здесь был ужасный холод. Полукруглое окно закрывалось одностворчатой ставней. Сейчас оно было распахнуто, и влажные запахи ночного леса, мха и грибов проникали в келью. Слева от двери приступка вела в крохотную каморку, где горел ночничок. Почти всю ее занимал стол, на котором лежали листы пергамента и стояли чашечки для разведения красок.
      Монах указал Анжелике на свою кровать.
      - Ложитесь и спите, ничего не опасаясь, дитя мое. А я вернусь к своим трудам.
      Он ушел в каморку, сел на табурет и склонился над рукописями.
      Анжелика присела на край жесткого тюфяка. Спать ей совсем не хотелось. Все тут казалось ей таким необычным. Она встала и подошла к окну. Внизу она разглядела узкие участки земли, отделенные один от другого высокой оградой. У каждого монаха был свой огород, и они ежедневно трудились там, выращивая овощи и копая себе могилы.
      Девочка крадучись подошла к каморке, где работал брат Жан. Ночник освещал в профиль молодое лицо монаха с надвинутым на лоб капюшоном. Он старательно срисовывал старинную цветную иллюстрацию. Обмакивая кисти в чашечки, где были разведены красная, золотая или голубая краски, он искусно воспроизводил орнамент из цветов и чудовищ, которыми в старину любили украшать молитвенники.
      Почувствовав, что девочка стоит рядом, монах поднял голову и улыбнулся:
      - Вы не спите?
      - Нет.
      - Как вас зовут?
      - Анжелика.
      На его изможденном лишениями и аскетической жизнью лице отразилось глубокое волнение.
      - Анжелика! Дочь ангелов! Ну, конечно же... - прошептал он.
      - Я очень рада, отец мой, что вы пришли. Этот толстый монах был такой противный.
      - Во мне вдруг заговорил какой-то голос, - сказал брат Жан, и его глаза как-то странно заблестели. - "Встань, - сказал он, - брось свою мирную работу. Оберегай моих заблудших овец..." Я вышел из кельи, влекомый какой-то неведомой силой... Дитя мое, почему вы не сидите благоразумно под кровом своих родителей, как подобает девочке вашего возраста и вашего положения?
      - Не знаю, - прошептала Анжелика, смущенно потупившись.
      Монах отложил в сторону свои кисти и встал. Руки его снова исчезли, скрытые широкими рукавами. Он подошел к окну и долго смотрел на небо, усыпанное звездами.
      - Смотрите, - проговорил он вполголоса, - над землей еще царит ночь. Вилланы спят в своих хижинах, а сеньоры - в своих замках. Они спят, забыв о всех людских горестях. Но монастырь никогда не спит... Есть места, где незримо присутствует Дух. Даже здесь, в борьбе, которая никогда не прекращается, витают Дух божий и Дух сатанинский... Я ушел в монастырь совсем юным. Я похоронил себя в этих стенах, дабы молитвой и постом служить богу. Я встретил здесь высочайшую культуру и возвышенный религиозный порыв и вместе с тем бесстыдные нравы, глубокую развращенность. Солдаты-дезертиры и инвалиды, нерадивые крестьяне идут в монастырь, чтобы, прикрывшись сутаной, вести беспечную и беззаботную жизнь, и с ними за монастырские стены проникает порок.
      Монастырь, словно большой корабль, качается на волнах бурного моря и трещит по всем швам. Но он не пойдет ко дну до тех пор, пока в его стенах есть благочестивые души. Нас здесь несколько истинно верующих, и мы хотим, чтобы наша жизнь проходила в покаянии и молитвах, ведь именно для этого мы предназначали себя.
      О, это нелегко! Чего только не придумывает дьявол, чтобы совратить нас с пути истинного... Тот, кто не жил в монастыре, никогда не видел вблизи лица сатаны.
      О, как бы хотелось ему властвовать над божьей обителью!.. Ему словно мало искушать нас отчаянием, вводить нас в соблазн женщинами, которые вхожи в наш монастырь, он сам приходит к нам по ночам, стучится в наши двери, будит нас, нещадно избивает...
      Монах отвернул рукав сутаны и показал Анжелике кровоподтеки на руке.
      - Взгляните, - сказал он жалобно, - взгляните только, что сделал со мною сатана!
      Анжелика слушала его со все возрастающим ужасом.
      "Он сумасшедший", - подумала она.
      Но еще больше она боялась - вдруг он не сумасшедший, вдруг он говорит правду, и у нее от страха волосы шевелились на голове. Когда же наконец кончится эта тягостная, мучительная ночь?..
      Монах упал коленями на холодный каменный пол.
      - Господи, помоги мне! - молил он. - Будь снисходителен к моей слабости! Пусть демон оставит меня в покое?
      Анжелика села на край его постели, от непонятного ей самой страха у нее пересохло во рту. Ей на память пришли слова, которые не раз встречались в рассказах кормильцы, - ночь наваждений. Вот она, ночь наваждении! Казалось, что-то давящее, невыносимое было разлито в самом воздухе, это душило ее, наводило на нее ужас.
      Наконец, разорвав глубокую тишину монастыря, в ночи раздался тонкий звон колокола.
      До создания Людовиком XIV Дома инвалидов старым солдатам некуда было деваться, и они находили пристанище в монастырях, которые служили им как бы богадельней. Вот откуда падение нравов.
      Брат Жан поднялся с пола. По вискам у него текли струйки пота, словно он только что выдержал изнуряющую рукопашную схватку.
      - Вот и к заутрене звонят, - сказал он. - Заря еще не занялась, но я должен идти с братьями в часовню. Если хотите, оставайтесь здесь. Когда рассветет, я приду за вами.
      - Нет, мне страшно, - проговорила Анжелика, с трудом удерживаясь, чтобы, не вцепиться в сутану своего покровителя. - А я могу пойти с вами в часовню? Я тоже помолюсь.
      - Пожалуйста, дитя мое.
      И он добавил с печальной улыбкой:
      - В былые времена никому бы в голову не пришло отправиться к заутрене с девочкой, но теперь в этих стенах можно встретить столь необычные лица, что уже ничему не удивляешься. Поэтому-то я привел вас к себе, у меня вы были в большей безопасности, чем в сарае.
      Помолчав, он сказал очень серьезно:
      - Анжелика, могу ли я вас просить, чтобы, когда вы вернетесь домой, вы никому не рассказывали о том, что видели здесь?
      - Обещаю вам, - сказала она, подняв на него свои ясные глаза.
      Они вышли в коридор, где с приближением рассвета на стенах из древних камней, казалось, выступила холодная роса.
      - А для чего в вашей двери окошко? - спросила Анжелика.
      - Когда-то мы были орденом отшельников. Монахи выходили из своих келий только для богослужения, а во время поста даже это запрещалось. Послушники ставили еду в эти оконца. А теперь, дитя мое, помолчите, старайтесь держаться как можно незаметнее. Я буду вам весьма благодарен.
      Мимо них проходили монахи в капюшонах, постукивая четками и бормоча молитвы.
      Анжелика забилась в угол часовни и попыталась молиться, но монотонное пение и запах горящих свечей усыпили ее.
      Когда она проснулась, часовня была уже пуста, и лишь легкие струйки дыма от погашенных свечей поднимались к темным сводам.
      Анжелика вышла на улицу. Вставало солнце. В его золотистых лучах черепичные крыши стали цвета желто-фиоли. В саду около каменной статуи святого ворковали голуби. Анжелика лениво потянулась и зевнула. И подумала, не приснилось ли ей все это...
      ***
      Брат Ансельм, человек добрый, но удивительно медлительный, запряг своего мула лишь после обеда.
      - Не волнуйтесь, ребятки, - весело успокаивал он детей, - я просто отодвигаю порку, которая вас ждет. Мы доберемся до вашей деревни только к ночи, все родители будут спать...
      "Если только они не бегают по полям в поисках своих отпрысков", - подумала Анжелика. Она была недовольна собой. Ей казалось, что за последние несколько часов она вдруг повзрослела.
      "Никогда больше я не буду выкидывать подобных глупостей", - твердо, но с какой-то грустью сказала она себе.
      Брат Ансельм из уважения к благородному происхождению Анжелики посадил ее на козлы рядом с собой, а мальчишки забрались в повозку.
      - Ну-у-у, пошел, красавец! Побыстрей, хороший мой! - распевал монах, потряхивая вожжами.
      Но мул не торопился. Наступил уже вечер, а они все еще ползли по римской дороге.
      - Я поеду самым коротким путем, - сказал монах. - Плохо, конечно, что придется ехать мимо Волу и Шайе, ведь это гугенотские деревни, но, бог даст, будет темно, и еретики нас не заметят. Мою сутану там здорово недолюбливают.
      Брат Ансельм слез с козел и перевел мула на тропинку, которая вилась вверх. Анжелике захотелось немного размяться, и она пошла рядом с ним. Она с удивлением смотрела по сторонам: она никогда не бывала здесь, хотя они находились в нескольких лье от Монтелу. Тропинка вела по склону какой-то осыпи, напоминавшей заброшенный карьер.
      Приглядевшись внимательнее, Анжелика действительно заметила развалины, каких-то строений.
      Она была босиком и то и дело спотыкалась о куски почерневшего шлака.
      - Какая странная пемза, - сказала она, подобрав тяжелый пористый камень, о который ушибла ногу.
      - Здесь был свинцовый рудник римлян, - объяснил монах. - В старинных рукописях он упоминается под названием Аржантьер, потому что там будто бы добывали и серебро. В XIII веке пробовали было возобновить разработку, остатки нескольких печей и свидетельствуют об этой попытке.
      Девочка слушала с интересом.
      - И этот тяжелый пористый камень и есть та руда, из которой добывали свинец?
      Брат Ансельм заговорил с видом знатока:
      - Да что вы! Руда - это большие рыжие глыбы. Говорят, что из нее получают еще мышьяковые яды. Не трогайте руками эти камни! Лучше я сейчас найду вам серебристые кубики, они, правда, очень хрупкие, но зато вы можете их потрогать.
      Монах несколько минут что-то искал вокруг, потом подозвал Анжелику и показал ей в расщелине скалы черные кристаллы. Когда он поцарапал один из них, поверхность кристалла заблестела, как серебро.
      - Так это же чистое серебро! - воскликнула Анжелика, и проявляя практический ум, спросила:
      - А почему никто его не собирает? Ведь серебро, должно быть, стоит больших денег, и можно будет хотя бы уплатить налоги?
      - Все это не так просто, как кажется, дорогая барышня. Во-первых, не все то серебро, что блестит, и то, что вы видите, - это всего-навсего вид свинцовой руды. Но и она содержит серебро, хотя извлечь его из руды очень сложно: только испанцы и саксонцы знают, как это делается. Говорят, будто к этой руде примешивают уголь и смолу, делают из этой смеси нечто вроде лепешек, которые расплавляют в горне на очень сильном огне. И получают в конце концов слиток свинца. Некогда расплавленным свинцом из машикулей вашего замка поливали врагов. А уж добыча серебра - дело ученых алхимиков, я в этом не очень-то разбираюсь.
      - Вы сказали, брат Ансельм, из "вашего замка". Почему именно из нашего?
      - Вот тебе и раз! Да просто потому, что этот заброшенный участок земли принадлежит вам, хотя и отделен от основных ваших земель владениями маркиза дю Плесси.
      - Мой отец никогда не говорил о нем...
      - Участок маленький, узкий, ничего на нем не растет. На что он вашему отцу?
      - А свинец, а серебро?
      - Ерунда! Можно не сомневаться, рудник давно истощен. Да и вообще, все, что я вам рассказал, я узнал от одного монаха-саксонца, помешанного на разных камешках и старинных книгах по черной магии. Я подозреваю, он был немножко не в своем уме.
      Предоставленный самому себе мул, таща повозку, ушел вперед и, спустившись с горки, поплелся по плато. Анжелика с монахом нагнали его и сели на козлы. Вскоре совсем стемнело.
      - Я не буду зажигать фонарь, чтобы не привлекать к нам внимания, - тихо сказал брат Ансельм. - Честное слово, я предпочел бы проезжать мимо этих деревень совсем голым, чем в своей сутане, да еще с четками на поясе. А что это там... уж не факелы ли? - вдруг спросил он, натягивая вожжи.
      Действительно, примерно в лье от своей повозки они увидели множество движущихся светящихся точек, которых становилось все больше. Ночной ветерок доносил необычное печальное пение.
      - Пресвятая дева, защити нас! - воскликнул брат Ансельм, спрыгивая на землю. - Это гугеноты из Волу хоронят своих покойников! Они идут нам навстречу! Нужно поворачивать назад!
      Он схватил мула под уздцы и попытался круто повернуть его назад на узкой тропинке. Но мул заупрямился. Охваченный страхом монах чертыхался, и "красавец" превратился в "проклятую скотину". Анжелика и Никола бросились на помощь монаху, в свою очередь пытаясь переубедить животное. Процессия приближалась. Все громче становилось пение. "Господь - наша опора во всех наших несчастьях..."
      - Беда! Беда! - стонал монах.
      Из-за поворота дороги показались первые факельщики. Неожиданно яркий свет озарил повозку, застрявшую попе-рек тропинки.
      - Кто это там?
      - Пособник дьявола, монах...
      - Он загородил нам дорогу.
      - Неужто им мало, что мы вынуждены хоронить наших покойников ночью, как собак...
      - Он еще оскверняет их своим присутствием!
      - Бандит! Распутник! Папистский пес! Толстый боров!
      О деревянные борта повозки звонко застучали камни. Дети испуганно заплакали.
      Анжелика, раскинув руки, выбежала вперед:
      - Остановитесь! Остановитесь! Это же дети! При появлении девочки с развевающимися волосами страсти разгорелись еще сильнее.
      - Ясно, девка! Их потаскуха!
      - А в повозке ублюдки, окропленные святой водицей...
      - Небось тоже зачаты непорочно!
      - С помощью святого духа!
      - Да нет, это наши дети, они украли их, чтобы принести в жертву своим идолам!
      - Смерть ублюдкам дьявола!
      - Спасем наших детей!
      Одетые в черное крестьяне со свирепыми лицами окружили повозку. А шедшие сзади, не подозревая о происходящем, продолжали петь. "Всевышний - наша крепость..." Но постепенно толпа вокруг детей становилась все плотнее.
      Осыпаемый руганью и тумаками, брат Ансельм с неожиданным для такого толстяка проворством выскользнул из толпы и помчался через поле. Никола, не обращая внимания на то, что его колотили палками, старался повернуть обезумевшего от страха мула. Чьи-то пальцы с длинными ногтями вцепились в Анжелику. Извиваясь, словно уж, она вырвалась и бросилась наутек в поле. Один из гугенотов кинулся следом и нагнал ее. Это был совсем еще мальчишка, примерно одного с ней возраста, и юношеский пыл еще больше разжигал его сектантский фанатизм.
      Сцепившись, они покатились по траве. Анжеликой внезапно овладело исступление. Она царапалась, кусалась, яростно впиваясь зубами в своего врага, ощущая во рту солоноватый вкус его крови. Наконец, почувствовав, что он слабеет, она вырвалась и снова помчалась прочь.
      В это время к повозке подбежал какой-то высокий мужчина.
      - Остановитесь! Остановитесь, несчастные! - кричал он, повторяя слова Анжелики. - Это же дети!
      - Дети дьявола! Да, да, дьявола! А что они делали с нашими детьми? В ночь святого Варфоломея их выбрасывали из окон на острия копий!
      - Но это уже прошлое, дети мои! Удержите свою карающую длань. Мы нуждаемся в мире. Образумьтесь, дети мои, послушайте вашего пастора.
      Анжелика услышала, как скрипнула и покатилась повозка. Значит, Никола все-таки удалось повернуть мула.
      Прячась за изгородью, Анжелика добралась до следующего поворота и присоединилась к своим товарищам.
      - Если бы не их пастор, нас, наверно, уже не было бы в живых, - прошептал Никола, стуча зубами.
      Анжелика была вся в царапинах. Она одернула свое изодранное, перепачканное платье. Во время стычки ее так сильно дергали за волосы, что теперь ей казалось, будто с нее сняли скальп, до того у нее болела голова.
      Когда они проехали еще немного, кто-то окликнул их приглушенным голосом, и из-за кустов появился брат Ансельм.
      Пришлось спускаться обратно к римской дороге. К счастью, ночь выдалась лунная. В Монтелу дети попали только под утро. Они узнали, что со вчерашнего дня крестьяне прочесывают Ньельский лес, но нашли лишь колдунью, которая на поляне собирала целебные травы, обвинили ее в том, что это она украла их детей, и без долгих слов вздернули на ветке дуба.
      ***
      - Ты понимаешь или нет, - говорил барон Арман Анжелике, - сколько беспокойства и хлопот причинили мне все вы, и ты в особенности?..
      Разговор этот происходил через несколько дней после их побега. Анжелика, прогуливаясь, шла по тропинке через овраг и повстречала своего отца. Он сидел на пне, а неподалеку щипал траву его конь.
      - Что же с мулами, ничего не получается, отец?
      - Нет, дело идет на лад. Я как раз возвращаюсь от Молина. Видишь ли, Анжелика, после твоего безрассудного бегства в лес тетя Пюльшери убедила нас, меня и твою мать, что дальше воспитывать тебя здесь, в замке, невозможно. Тебя надо поместить в монастырь. И вот я решился на шаг, весьма унизительный для меня, шаг, которого раньше я хотел избежать любой ценой. Я поехал к Молину и попросил его дать вперед некоторую сумму денег, благо он предлагал мне их для устройства наших семейных дел.
      Он говорил тихим, печальным голосом, словно что-то надломилось в нем, словно случилась беда куда горше, чем смерть отца или отъезд старшего сына.
      - Бедный папа, - прошептала Анжелика.
      - Но все это не так-то просто, - продолжал барон. - Просить милостыню у простолюдина тяжело уже само по себе. Но меня беспокоит другое: я никак не могу понять, что у этого Молина на уме. Давая ссуду, он поставил мне весьма странные условия.
      - Какие же, отец?
      Барон задумчиво посмотрел на дочь и провел своей мозолистой ладонью по ее чудесным темно-золотистым кудрям.
      - Как странно... Мне легче довериться тебе, чем твоей матери. Ты сумасбродка, дикарка, но мне кажется, что уже сейчас ты способна все понять. Конечно, я подозревал, что Молин рассчитывает как следует нажиться на этой затее с мулами, но я не совсем понимал, почему он обратился именно ко мне, а не к кому-нибудь из местных барышников. Теперь же я понял: для него важно, что я дворянин. Он сам сегодня сказал мне: он рассчитывает, что я при помощи своих связей или родственников добьюсь от суперинтенданта финансов освобождения от таможенной пошлины, городской ввозной пошлины и "пыльной пошлины" за прогон скота для четвертой части всех мулов, предназначенных к продаже, а также гарантированного права сбывать эту четверть в Англию или, когда кончится война, в Испанию.
      - Да это же великолепно! - восторженно воскликнула Анжелика. - Как хитро все задумано! С одной стороны Молин - простолюдин, но человек ловкий, с другой - вы, дворянин...
      - И не ловкий, - улыбнулся отец.
      - Нет, просто вы не привыкли заниматься такими делами. Зато у вас связи и титулы. Вы добьетесь успеха. Вы же сами говорили, что невозможно вывозить мулов за границу из-за очень высоких городских и дорожных пошлин. Но уж коли речь пойдет всего лишь о четвертой части мулов, суперинтендант сочтет вашу просьбу умеренной. А что вы будете делать с остальными?
      - Их получит право закупать в Пуатье по рыночным ценам военное интендантство.
      - Выходит, все предусмотрено. Молин - человек дальновидный. Может, вам следует повидаться с маркизом дю Плесси и даже написать герцогу Ла Тремулю? Хотя я слышала, что все эти сеньоры скоро приедут в наши края, они ведь снова занялись своей Фрондой.
      - Да, действительно, об этом поговаривают, - недовольно пробормотал барон. - Во всяком случае, поздравлять меня еще рано. Приедут ли эти вельможи или нет, еще не известно, как, впрочем, и то, захотят ли они мне помочь. Да, я еще не рассказал тебе самого удивительного.
      - Чего?
      - Молин настаивает, чтобы я возобновил добычу свинца на нашем заброшенном руднике около Волу, - задумчиво вздохнул барон. - Иногда мне кажется, что Молин просто не в своем уме, хотя, надо признаться, я не вполне разбираюсь в этих мудреных делах... если, впрочем, это настоящие дела. Короче говоря, он попросил меня ходатайствовать перед королем о восстановлении привилегии моих предков добывать свинец и серебро на этом руднике. Помнишь заброшенный рудник около Волу? - спросил барон, увидев, что Анжелика унеслась куда-то мыслями.
      Анжелика молча кивнула.
      - Интересно бы знать, что этот чертов Молин собирается извлечь из наших старых камней?.. По-видимому, оборудование рудника будет заказано от моего имени, но на деньги Молина. Мы заключим с ним тайное соглашение, по которому он получает рудник в аренду на десять лет и берет на себя все-расходы, связанные с моей земельной собственностью и разработкой рудника. Я же в свою очередь должен добиться от суперинтенданта, чтобы четверть добываемого металла тоже освободили от обложения налогом и дали те же гарантии на вывоз его за границу. Все это представляется мне несколько сложным, - заключил барон и встал.
      Когда он поднимался, в его кошельке звякнули золотые экю, которые он только что получил от Молина, и приятный этот звон подбодрил его.
      Он подозвал коня и, придав своему взгляду суровость, посмотрел на задумавшуюся Анжелику.
      - Постарайся забыть все, что я рассказал тебе, и займись своим гардеробом. На сей раз, дочь моя, решено: ты отправляешься в монастырь.
      ***
      Итак, Анжелика начала собираться в дорогу. Ортанс и Мадлон тоже уезжали. Ранмон и Гонтран должны были в Пуатье завезти своих сестер к урсулинкам, а сами отправиться к монахам-иезуитам, которые слыли отличными воспитателями.
      Намеревались было включить в этот список отъезжающих и девятилетнего Дени, но тут уж взбунтовалась кормилица. Сначала на нее навалили девятерых детей, а теперь хотят забрать сразу всех! Нет, так нельзя бросаться из одной крайности в другую! И Дени остался. Остался вместе с Мари-Агнесс, Альбером и младшим в семье, которого называли просто Бебе, заполнять "досуги" Фантины Лозье.
      Однако за несколько дней до отъезда одно происшествие чуть не изменило судьбу Анжелики.
      Сентябрьским утром барон де Сансе вернулся из замка Плесси крайне возбужденный.
      - Анжелика! - крикнул он, входя в гостиную, где, поджидая его, собралась уже вся семья, чтобы сесть за стол. - Анжелика, ты здесь?
      - Да, отец.
      Он критически осмотрел свою дочь, которая за последние месяцы сильно вытянулась и теперь ходила с чистыми руками, аккуратно причесанная. По всеобщему мнению, Анжелика наконец-то образумилась.
      - Ну что ж, ничего, - словно про себя пробормотал барон и, обратившись к жене, сказал:
      - Представьте себе, маркиз дю Плесси только что прибыл в замок со всеми чадами и домочадцами - с маркизой, сыном, пажами, слугами и псарней. У них именитый гость, принц Конде со своей свитой. Я столкнулся там с ними, и это меня даже несколько огорчило. Но мой кузен проявил по отношению ко мне крайнюю любезность. Подозвал меня, справился о вас, и знаете, о чем попросил? Привезти к нему Анжелику, чтобы она заменила одну из фрейлин маркизы. Маркизе пришлось оставить в Париже почти всех девушек, которые ее причесывают, развлекают и играют ей на лютне. Она очень взбудоражена приездом принца Конде, и ей, она уверяет, просто необходимы в помощь миловидные девушки.
      - А почему Анжелику, а не меня? - с вызовом воскликнула Ортанс.
      - Потому что он сказал "миловидные", - без обиняков отрезал отец.
      - Однако ведь маркиз нашел, что у меня тонкий ум.
      - А маркиза желает видеть вокруг себя хорошенькие мордочки.
      - Это уж слишком! - воскликнула Ортанс и бросилась к сестре с явным намерением исцарапать ей лицо.
      Но Анжелика, предвидя маневр сестры, проворно увернулась. С бьющимся сердцем поднялась она в большую комнату, где жила теперь только вдвоем с Мадлон. В окно она кликнула мальчика-слугу и приказала ему принести ведро воды и таз.
      Она тщательно вымылась и долго расчесывала щеткой свои прекрасные волосы, которые ниспадали ей на плечи шелковистой пелериной. Тетушка Пюльшери поднялась к ней и принесла самое лучшее платье из тех, что Анжелике сшили для монастыря. Анжелика восторгалась им, хотя было оно довольно тусклого, серого цвета. Но зато оно сшито из новой материи, специально купленной у известного суконщика в Ниоре, и его оживляет белый воротник! Это было ее первое длинное платье. Надевая его, она даже пританцовывала от радости. Тетушка Пюльшери в умилении сложила ладони.
      - Маленькая моя Анжелика, да тебя там примут за взрослую девушку. Может, тебе сделать настоящую прическу?
      Но Анжелика отказалась. Женское чутье подсказало ей, что не следует скрывать под пудрой свое единственное украшение.
      Она села на гнедого красавца мула, которого отец приказал оседлать для нее, и вместе с бароном отправилась в замок дю Плесси.
      Замок пробудился от своего зачарованного сна. Когда барон с дочерью, оставив мула и коня у Молина, шли по главной аллее, навстречу им неслась музыка. На лужайках резвились длинноногие борзые и маленькие грифоны. Сеньоры в локонах и дамы в переливающихся всеми цветами радуги платьях прогуливались по аллеям. Некоторые из них с удивлением поглядывали на жалкого дворянчика в темной одежде из грубого сукна и девочку-подростка в платье монастырской воспитанницы.
      - Одета нелепо, но хорошенькая, - заметила одна из дам, обмахиваясь веером.
      "Уж не обо мне ли они говорят? - подумала Анжелика. - Но чем же нелепо она одета?" - Анжелика внимательнее оглядела яркие, роскошные туалеты, украшенные кружевами, и ее серое платье вдруг показалось ей неуместным здесь.
      Барон Арман не разделял смущения дочери. Все его мысли были поглощены предстоящим разговором, о котором он собирался просить маркиза дю Плесси. Добиться отмены налога на четверть будущего табуна мулов и четверть добытого свинца для такого знатного родом дворянина, как барон де Ридуэ де Сансе де Монтелу, наверняка не составит труда. Но обнищавший дворянин понимал лишь одно: живя вдали от двора, он стал похож на простого виллана, и сейчас все эти господа в напудренных локонах, с благовонным дыханием, с их жеманной болтовней ошеломили его. Да, помнится, при Людовике XIII всячески подчеркивались простота и суровость нравов. Разве не сам король, шокированный слишком большим декольте у юной красавицы из Пуатье, без всяких церемоний плюнул в этот нескромный... и соблазнительный вырез?
      Арман де Сансе лично был свидетелем знаменитого королевского плевка и теперь, пробираясь с Анжеликой сквозь эту разряженную толпу, с грустью вспоминал о былых временах.
      С невысокого помоста доносились нежные, пленительные звуки - там сидели музыканты с рылями, лютнями, гобоями и флейтами. В большой зеркальной зале танцевала молодежь. Анжелика подумала, что, может, среди танцующих находится и ее кузен Филипп.
      Тем временем барон де Сансе добрался до последней валы и, сняв видавшую виды шляпу с жалким пером, склонился в почтительном поклоне. Это больно кольнуло Анжелику. "При нашей бедности было бы уместнее вести себя надменно", - подумала она. И вместо того чтобы присесть в глубоком реверансе, который тетушка Пюльшери заставила ее повторить трижды, она застыла, как деревянная кукла, устремив взгляд в пространство. Она почти не различала лиц окружающих, их словно окутывал туман, но она знала, что глядя на нее, каждый с трудом сдерживается, чтобы не хихикнуть. И когда лакей объявил: "Мессир барон де Ридуэ де Сансе де Монтелу!" - наступило внезапное молчание, прерываемое лишь приглушенными смешками.
      Прикрытое веером лицо маркизы дю Плесси стало пунцовым, а в глазах заискрилось сдержанное веселье. Маркиз дю Плесси спас положение, приветливо поспешив к барону.
      - Дорогой кузен, - вскричал он, - как любезно с вашей стороны, что вы столь быстро откликнулись на наше приглашение и привели с собой вашу очаровательную дочь. Анжелика, вы еще больше похорошели с тех пор, как я видел вас. Разве не так? - И, повернувшись к своей жене, он спросил:
      - Не правда ли, она похожа на ангела?
      - Сущий ангел! - согласилась маркиза, которой уже удалось взять себя в руки. - Если ее приодеть, она будет просто божественна. Душенька, сядьте на этот табурет, чтобы мы могли налюбоваться вами в свое удовольствие.