Письмо генерала де Голля монсеньеру Шрамеку, председателю совета министров Чехословацкой республики
      Лондон, 29 сентября 1942
      Господин председатель!
      Имею честь довести до сведения чехословацкого правительства, что Французский национальный комитет, уверенный в том, что выражает чувства французской нации, союзника и друга Чехословакии, убежденный в том, что нынешний мировой кризис может только способствовать углублению дружбы и союза между французской и чехословацкой нациями, объединенными общей участью и переживающими период общих страданий и общих надежд, верный традиционной политике Франции, заявляет, что вопреки прискорбным событиям и недоразумениям в прошлом одна из основных целей политики Национального комитета состоит в достижении того, чтобы франко-чехословацкий союз вышел из тяжелых испытаний нынешнего всеобщего кризиса упроченным для будущего.
      В соответствии с этим Французский национальный комитет отвергает соглашения, подписанные в Мюнхене 29 сентября 1938, и торжественно заявляет, что считает эти соглашения недействительными, также как и все акты, совершенные во исполнение названных соглашений или явившиеся их следствием.
      Не признавая никаких территориальных изменений в Чехословакии, происшедших в 1938 или позже, Французский национальный комитет обязуется сделать все зависящее от него, чтобы Чехословацкая Республика в своих досентябрьских границах 1938 получила полную и действительную гарантию в отношении ее военной и экономической безопасности, территориальной целостности и политического единства.
      Примите, господин председатель Совета министров, уверения в моем глубоком уважении.
      Письмо монсеньера Шрамека генералу де Голлю, в Лондон
      Лондон, 29 сентября 1942
      Господин генерал!
      В письме от 29 сентября 1942 вы сообщили мне, что Французский национальный комитет, уверенный в том, что выражает чувства французской нации, союзника и друга Чехословакии, убежденный в том, что нынешний мировой кризис может только способствовать углублению дружбы и союза между чехословацкой и французской нациями, объединенными общей участью и переживающими период общих страданий и общих надежд, верный традиционной политике Франции, заявляет, что вопреки прискорбным событиям и недоразумениям в прошлом, одна из основных целей политики Национального комитета состоит в достижении того, чтобы франко-чехословацкий союз вышел из тяжелых испытаний нынешнего всеобщего кризиса упроченным для будущего.
      Вы заявляете, что в соответствии с этим Французский национальный комитет отвергает соглашение, подписанное в Мюнхене 29 сентября 1938, и торжественно заявляет, что считает эти соглашения недействительными, как и все акты, совершенные во исполнение названных соглашений или явившиеся их следствием. Вы указываете также на тот факт, что Французский национальный комитет, не признавая никаких территориальных изменений в Чехословакии, происшедших в 1938 или позже, обязуется сделать все зависящее от него, чтобы Чехословацкая Республика в своих досентябрьских границах 1938 получила полную и действительную гарантию в отношении своей военной и экономической безопасности, территориальной целостности и политического единства.
      От имени правительства Чехословацкой Республики я благодарю вас за это сообщение, так же как и за обязательства, принятые на себя Французским национальным комитетом в отношении Чехословакии, значение которых мы по достоинству оценили.
      Чехословацкое правительство никогда не переставало считать французский народ союзником и другом чехословацкого народа и убеждено, что переживаемые нами тяжелые испытания приведут к укреплению этого союза и дружбы для великого блага обеих наших стран и всех наций и друзей мира.
      Имею честь довести до вашего сведения, что правительство Чехословацкой Республики обязуется со своей стороны сделать все возможное, чтобы Франция вновь обрела свое могущество, независимость и целостность территорий метрополии и заморских владений, получила полную и действительную гарантию в отношении своей военной безопасности и территориальной целостности и заняла в мире то место, на которое ей дают право великое прошлое и достоинство ее народа.
      Примите, генерал, уверения в моем высоком уважении.
      Телеграмма генерала де Голля генералу Катру, в Бейрут; генерал-губернатору Эбуэ и генералу Леклерку, в Браззавиль; губернатору Курнари, в Дуалу
      Лондон, 5 октября 1942
      29 сентября я вместе с Плевеном имел продолжительное свидание с Черчиллем и Иденом, которое прошло в очень неприятной атмосфере.
      Английские министры, особенно Черчилль, вели беседу в раздраженном тоне, что вызвало с нашей стороны резкие ответы.
      Что касается существа вопроса о Мадагаскаре и Сирии, беседа проходила так, будто английское правительство отказывалось изменить политику, проводимую его агентами в Бейруте и Дамаске, и откладывало исполнение своих обещаний относительно Тананариве.
      Однако после этих вспышек, которые, видимо, вызвали некоторое беспокойство и у самих представителей английского правительства, они предложили нам начать переговоры по двум вопросам обычным дипломатическим путем. Мы приняли это предложение. Переговоры начались, но у меня сложилось впечатление, что англичане стараются выиграть время. Самопроизвольное, автоматическое водворение "Свободной Франции" на Мадагаскаре могло бы создать прецедент, который весьма затруднит наши действия, особенно если учитывать американские и даже английские планы относительно Северной и Западной Африки.
      В то же время англичане могут попытаться произвести маневр изнутри, путем отождествления имеющихся затруднений с моей персоной. Наступил момент, когда стало необходимо, чтобы все французы, примкнувшие к Сражающейся Франции, проявили решимость и единодушие и сплотились вокруг Национального комитета.
      Прошу вас урегулировать на месте отношения с английскими властями, доведя до их сведения следующее:
      Во-первых, наша сплоченность надежна и, что бы ни случилось, в ней не появится трещины.
      Во-вторых, абсолютно необходимо, чтобы англичане выполнили свои обязательства относительно Мадагаскара; в противном случае наше сотрудничество, даже локальное, станет невозможным.
      В-третьих, справедливое возбуждение начинает охватывать наших людей, а также, как теперь стало известно, и общественное мнение во Франции.
      В-четвертых, хотя мы соглашаемся и сами предложили провести переговоры между Национальным комитетом и английским правительством для координирования французской и английской политики на всем Среднем Востоке, мы не можем допустить вмешательства в дела нашего мандата в Сирии и Ливане.
      Я высоко ценю работу наших радиостанций в Браззавиле, Дуале и Бейруте. Прошу вас немедленно ориентировать их работу в следующих направлениях:
      1) не вызывая никаких расхождений между нами и англичанами, настаивать на том положении, которое англичане сами признали в согласии с нами, что управление Мадагаскаром обеспечивается Национальным комитетом;
      2) ни одно французское должностное лицо или французский военнослужащий не имеет права по французским законам подчиняться какой бы то ни было иностранной власти. Единственным органом, имеющим право руководить администрацией и французскими вооруженными силами или контролировать их действия, является Французский национальный комитет.
      Подтвердите получение этой телеграммы.
      С дружеским приветом.
      Телеграмма генерала де Голля Адриену Тиксье, в Вашингтон
      Лондон, 15 октября 1942
      В ответ на ваш запрос посылаю указания, которые позволят вам определить нашу позицию относительно присоединения Шарля Валлена.
      1. Политические взгляды Шарля Валлена до июньской катастрофы 1940 не должны приниматься во внимание. Долг каждого француза - сражаться за Францию. А мы, мы не имеем права отказывать ему в этой возможности, раз уж он действует искренне.
      2. Присоединение Валлена к режиму Виши - другое дело. Я сам поставил перед ним этот вопрос. Валлен, как и многие другие французы у нас и за границей, был обманут маршалом. В конце концов он понял это и решил встать в наши ряды без всяких оговорок и условий. Будучи пехотным офицером запаса, он настоятельно просил меня о разрешении служить, на что я дал согласие. Кроме того, он публично заявил, что бил введен в заблуждение и осуждает режим Виши. Это вызвало во Франции значительный и благоприятный отзвук.
      3. Добавлю, что члены "Круа де Фе" ("Боевые кресты") были потрясены присоединением к нам Валлена - оно отражает эволюцию большей и лучшей части их организации. Петен теряет одну из своих главных опор. Этим нельзя пренебрегать.
      4. Факторы, которыми мы руководствуемся и будем руководствоваться в отношении лиц, служивших Виши, следующие:
      Люди, сотрудничающие с захватчиком, занимающие командные посты, подсудны военным трибуналам за сношения с врагом. Это особенно применимо ко всем членам правительства Петена.
      Чиновники или военные, служившие Виши, используются нами по мере их присоединения, за исключением случаев, когда их позиция или личные действия имели предательских характер по отношению к национальной обороне или, что то же самое, по отношению к нам.
      В отношении общественных деятелей применяются те же условия, учитывая, что в данном случае своевременность присоединения к нам имеет, конечно, значение при решении вопроса. В принципе мы намерены использовать их в армии.
      5. Обращаю внимание на то обстоятельство, что настроения, возникшие в Соединенных Штатах среди французов и некоторых американцев в связи с присоединением Валлена, не имеют ничего общего с впечатлением, произведенным во Франции. Это лишний раз показывает, насколько различны реакции, с одной стороны, у людей, которые, находясь во Франции, сохраняют прежнее умонастроение, с другой - у французской массы, которая чувствует и рассуждает по-иному. Андре Филип даст вам точные сведения об этом деле. Разумеется, мы обязаны прежде всего считаться с чувствами и мнением французского народа в массе, к каким бы преходящим затруднениям за границей это ни привело.
      Письмо генерала де Голля Жану Мулэну, во Францию
      Лондон, 22 октября 1942
      Дорогой друг!
      Одновременное пребывание в Лондоне Бернара и Шарве{127} позволило установить взаимопонимание между обоими движениями Сопротивления и определить условия их деятельности под руководством Национального комитета.
      Жаль, что вас не было здесь. Но принятые решения, я думаю, облегчат выполнение порученной вам миссии.
      Вы должны возглавить комитет координации, в котором будут представлены три главных движения Сопротивления: "Комба", "Фран-тирёр", "Либерасьон". Кроме того, как представитель Национального комитета в неоккупированной зоне, вы будете осуществлять те политические контакты, какие сочтете уместными и нужными. Используйте для этой цели некоторых наших агентов, которые непосредственно вам подчинены.
      Всем организациям Сопротивления, помимо трех основных движений, объединенных комитетом координации, следует предложить присоединять своих сторонников к одному из этих движений и вводить свои боевые отряды в части организуемой тайной армии. Следует избегать дробления на многочисленные маленькие группы, которые будут только мешать друг другу, соперничать между собой и создавать путаницу.
      Еще раз заверяю вас в том, что вы пользуетесь моим полным доверием, и шлю вам дружеский привет.
      Письмо генерала де Голля генералу Делестрэну, во Францию
      Лондон, 22 октября 1942
      Генерал!
      Мне говорили о вас... Я был в вас уверен! просим вас обеспечить организацию и принять командование над тем, что является для нас самым важным.
      Как никто, вы обладаете необходимыми качествами для этого дела. Час пробил!
      Обнимаю вас, генерал!
      Мы воссоздадим французскую армию!
      Выдержка из письма Леона Блюма комитету Национального освобождения, в Алжир
      Октябрь, 1942
      Не разделяя чрезмерного оптимизма некоторой части общественного мнения, я считаю, что следует представить положение, которое может реально возникнуть еще до наступления зимы.
      Нацистская Германия рушится в военном, политическом и экономическом отношении. Оккупированная зона начинает подниматься в результате высадки англичан и американцев или даже независимо от этого. Немецкие оккупационные войска оттянуты или изгнаны, или уничтожены... Что же произойдет во Франции после или даже в самый момент освобождения? Какой режим и какая власть будут во Франции?
      Я хочу предложить для рассмотрения несколько исходных данных, на мой взгляд неоспоримых:
      1. Правительство и вся система Виши исчезают ipso facto{128}. Вероятно, они не разложатся сами собой. Во всяком случае, от них ничего не должно остаться. Не имеет значения, если двойная игра Петена, который старается обезопасить себя на случай любого исхода войны, породила в некоторых кругах одураченных и обманутых. Перемирие, сдача Индокитая японцам, коллаборационизм Лаваля не могут быть ни забыты, ни прощены. Передача конституционных и законодательных полномочий национальной ассамблеи Виши недействительна, так как она основывается на сомнительном согласии. Следовательно, все мероприятия, проведенные в силу передачи полномочий, являются недействительными. Поэтому следует все начать заново.
      2. Начать надо с того, чтобы незамедлительно сформировать действительно новое правительство. Счет надо будет вести не на дни, а на часы. Всякая неуверенность, промедление повлекут за собой серьезные беспорядки, затяжные кровопролитные репрессии, которые со своей стороны я хочу предупредить; могут произойти даже потрясения более грозного характера.
      3. Задачи, поставленные перед этим правительством, и его полномочия будут преходящими. В освобожденной Франции принцип национального суверенитета будет восстановлен автоматически. Франция сама, суверенно определит форму и образ правления. Об этом надо сказать с самого начала твердо и определенно.
      4. Временное правительство может быть сформировано только вокруг одного человека, вокруг одного имени - генерала де Голля. Он первый поднял волю Франции к сопротивлению и продолжает быть ее выразителем. Поэтому он будет необходимым человеком, даже единственной фигурой в тот момент, когда идея сопротивления и самый факт освобождения породят связь между французами. Только он может добиться добровольной дисциплины в этом священном союзе. Такова очевидная действительность, и я считаюсь с ней... Мне известно, что в отношении генерала де Голля существуют определенные опасения и даже недоверие; распускаются слухи о его прежних политических связях, о его теперешнем окружении; я знаю, что распространено глубокое отвращение ко всякой власти, имеющей вид единоличной власти военного типа. Я не разделяю подобных опасений. Но, не ссылаясь на свое личное доверие, я повторяю, что принцип национального суверенитета должен быть с самого начала провозглашен без каких бы то ни было ограничений и недомолвок. Я хочу добавить к этому, что переходное правительство Франции, возникающее между развалинами диктатур и восстанавливающимися демократиями, ни в коем случае не должно изолироваться, исключить себя из всеобщего движения в мире. Наконец, я утверждаю, что ни это правительство, ни сама Франция не смогут на протяжении долгих месяцев существовать - в самом точном смысле этого слова - без непрестанной помощи и поддержки англосаксонских демократий. Этой совокупности гарантий будет достаточно.
      Из письма председателя сената Жюля Жанненэ комитету Национального освобождения, в Алжир
      Октябрь, 1942
      К Временному правительству.
      Бесчестию, которым покрыл себя режим Виши, придет конец в тот день, когда силы Сражающейся Франции и союзники приступят к освобождению французской территории.
      Режим Виши претендовал решить задачу укрепления власти, но он подавлял гражданские свободы, заткнул рот Франции, установив ее абсолютизмом и бюрократией спекулянтов; само слово "республика" было упразднено.
      Режим Виши повинен в заключении перемирия, которое было подписано якобы в условиях, не нарушавших чести и достоинства страны. Стоявшие у власти трусы и предатели тотчас же преступили его, а затем бесстыдно извратили. Они стали слугами врага, помогая ему в грабежах, угоне населения, убийствах. Истерзанная в своей плоти, в своей мысли, в своем историческом достоянии Франция с нетерпением ожидает момента, когда она сможет сказать свое слово и начать действовать. И только надежда на то, что этот час придет, дает ей силы выносить все это. Непрестанное и восторженное развитие голлизма, присоединение к нему отважной молодежи говорит о силе его воздействия.
      Подавленное вначале его влияние приведет в дальнейшем к взрыву с неистовой силой. Появится риск, что дух репрессалий возьмет верх, открывая простор для смутьянов, грабителей, для анархии. Появится опасность настоящей гражданской войны. Гитлер в своей обреченности захочет увлечь Францию на путь распада и гибели. Лаваль попытается удержаться при помощи своих полицейских и иных войск. Несмотря на разочарование, которое, как говорят, эти войска могут ему принести, все же страну постигнут страшные потрясения, и ей будет нанесен огромный ущерб.
      Нужен план действий, который может ослабить этот риск и был бы применим при различных обстоятельствах.
      Отправным пунктом этого плана, естественно, должна быть восторженная встреча освободителей по их прибытии, овации, выражающие признательность им и веру в них, немедленное объединение их сил и внутренних сил Сопротивления, общее стремление быстрее изгнать недостойных правителей и дать Франции новых.
      Может ли быть создано новое правительство без нарушения республиканской законности?
      В день "Д"{129} никакой новой конституции не появится. Поручение национальной ассамблеи от 10 июля 1940 обнародовать новую конституцию не будет выполнено.
      Национальная ассамблея, как мандатарий, имеет право взять обратно данный ею мандат. Но тогда останется в силе конституционный акт No 3, по которому обе палаты могут собраться только по приглашению главы государства. Таким образом, ассамблеи будут иметь право, но не будут располагать возможностью им воспользоваться.
      Обойти? Созвать палаты? Но это явится нарушением законности. К тому же такой шаг был бы и неэффективным, так как созыв ассамблеи (для чего может понадобиться предварительный созыв сената и палаты) и ее деятельность не смогут быть осуществлены так быстро, как этого потребует создавшееся положение. Больше того, нет уверенности, что полемика в палатах будет одобрена страной; срок нормального мандата депутатов и трети сенаторов истек три года назад; программа, на основе которой выбирались те и другие, не имеет ничего общего с нынешним положением. Наконец, нельзя забывать, что в Виши 569 парламентариев (при 80 голосовавших против и 18 воздержавшихся) отреклись от конституции 1875. Итак, остается один выход: Рубикон.
      Ввиду того, что национальный суверенитет ни юридически, ни практически не может быть поддержан существующим парламентом, сама нация должна взять эту задачу на себя.ц
      К тому же повсюду (в Лондоне, Алжире и Нью-Йорке, как и здесь) говорится о том, что, как только Франция будет освобождена, сам народ определит свою политическую судьбу и путем свободных выборов учредит общественные институты и назначит руководителей по своему выбору.
      Выборы станут возможными лишь по истечении некоторого срока, может быть, через несколько месяцев; придется ждать, пока будет установлен хотя бы минимальный порядок, вернутся военнопленные и будут составлены списки избирателей.
      С этим все согласны, как и с тем, что придется прибегнуть к формированию переходного правительства, задача которого - подготовить выборы и управлять страной, пока они не будут проведены.
      Беседа генерала де Голля с Мортоном, начальником канцелярии Уинстона Черчилля, 23 октября 1942
      Майор Мортон посетил генерала де Голля, чтобы передать поздравления премьер-министра в связи с недавними подвигами, совершенными экипажем подводной лодки "Жюнон" в Северном море, и успехами французских войск на египетском фронте. Он сообщил о тяжелых потерях, которые только что понесли эти войска: около 700 человек убитыми и ранеными.
      "Премьер-министр только что говорил мне о вас, - сказал майор Мортон, - он выражал восхищение вами лично и тем делом, которое вы осуществили за два с половиной года".
      Генерал де Голль просит майора Мортона по возвращении передать Черчиллю поздравления с большими успехами, достигнутыми английскими войсками в Египте, и заверяет, что испытывает не меньшее восхищение премьер-министром и теми делами, которые он совершил за время пребывания у власти.
      Майор Мортон говорит генералу де Голлю, что, просматривая на днях протоколы английского военного кабинета за последние два с половиной года, он заметил, что до дакарского дела английское правительство всегда точно следовало советам генерала де Голля, когда дело касалось отношений с Францией. Затем положение изменилось, и Мортон спрашивает генерала, чем он объясняет это.
      Генерал де Голль признает, что действительно до дакарского дела считались с его мнением, за исключением, подчеркивает он, дела Мерс-эль-Кебира. Эту оговорку майор Мортон принимает. Что касается последующего, то генерал находит две причины для такой перемены: одна основная, другая - непосредственная.
      После Дакара английское правительство изменило свою политику. Оно сблизилось с Виши и с тех пор вступает с ним в сделки.
      Другая причина - Сирия. Начиная с июня 1941, Франция и Великобритания схватились там, где они всегда были в состоянии конфликта.
      Таковы две причины, которые, по мнению генерала де Голля, подвергли серьезному испытанию доброе согласие между Французским национальным комитетом и английским правительством.
      Майор Мортон высказывает сожаление, что отношения не основываются на доверии, и выражает пожелание, чтобы с обеих сторон были приложены все усилия, способные изменить существующее положение.
      Письмо генерала де Голля президенту Франклину Рузвельту, в Вашингтон
      Лондон, 26 октября 1942
      Господин президент!
      Андре Филип передаст вам это письмо. Он изложит условия, существовавшие во Франции к моменту его отъезда. К информации Филипа о развитии и сплоченности групп французского Сопротивления и о состоянии умов в стране хочу добавить следующее:
      Вы следили за моральной и политической эволюцией Франции начиная с 1918, Вы знаете, что Франция вынесла основную тяжесть последней войны и вышла из нее истощенной. Она глубоко почувствовала, что появившееся в результате этого состояние относительной неполноценности подвергает ее серьезной опасности. Страна убедилась в необходимости сотрудничать с союзниками, чтобы компенсировать свою неполноценность и создать равновесие сил.
      Вам известно, в каком состоянии находилась Франция, когда она так нуждалась в этом сотрудничестве. Ее одолевали сомнения в реальности поддержки, которую она могла бы получить против противника прошлых дней и противника в будущем. Эти сомнения и породили политику колебания и непостоянства и негодную стратегию, которые и предопределили наше поражение. Ошибки в области внутренней политики, разногласия и злоупотребления, мешавшие деятельности наших институтов, - все это только побочные причины, существующие наряду с указанным основным фактом.
      Франция глубоко переживает чувство унижения, которому она подверглась, и несправедливости судьбы, которые она испытала. Вот почему Франция хочет вновь занять свое место в бою, и в ожидании этого момента она не должна испытывать чувство заброшенности и отрешенности. Она должна почувствовать, что является одной из тех стран, усилия которых приведут к победе. Это важно, когда война идет, и особенно будет важно после войны.
      Если Франция, освобожденная в результате победы демократий, почувствует себя побежденной нацией, то можно серьезно опасаться, что ее горечь, ее унижение и ее раздоры толкнут страну не к демократиям, а к другим влияниям. Вы знаете каким. Это опасность не воображаемая: ведь социальная структура нашей страны будет расшатана испытанными ею лишениями и ограблением ее богатств. Ненависть к "немцу", сильная сейчас перед присутствующим немцем-победителем, ослабнет, когда побежденный немец не будет на глазах. Мы уже наблюдали это после 1918. Во всяком случае, какому бы влиянию ни подвергалась Франция, оказавшись в условиях революционной ситуации, реконструкция в Европе и даже послевоенное устройство мира вследствие этого могли бы принять неправильное направление. Победа должна примирить Францию с самой собою и с ее друзьями, а это невозможно, если Франция не будет участвовать в достижении победы.
      Вот почему, если военные силы Сражающейся Франции будут увеличены только на несколько батальонов приверженцев партии свободы или даже будут подкреплены присоединением части Французской империи, все же возможности Сражающейся Франции окажутся ничтожными в условиях большой задачи: включить в войну всю Францию в целом.
      Вы скажете мне: "Почему вы ставите такую цель? На чем основано ваше право делать это!"
      В момент вишистского перемирия я, в сущности, оказался участником невиданных событий. Входя в состав последнего законного и независимого правительства Третьей республики, я во всеуслышание заявил, что хочу поддержать участие Франции в войне. Правительство, овладевшее властью в обстановке царивших в стране отчаяния и паники, приказало: "Прекратите сражение!" Во Франции и за ее пределами депутаты и сенаторы, представители правительства, председатели ассамблей покорились или хранили молчание. Если бы президент республики, если бы парламент и его руководители призвали страну продолжать борьбу, я даже не подумал бы обращаться к стране или говорить от ее имени. Политические деятели, высшие военные руководители могли, при определенных условиях, свободно говорить и действовать, например, в Северной Африке. Но они ни разу не высказали ни своего убеждения в возможности продолжить войну, ни верности своему мандату, который давал им возможность это сделать. Произошло банкротство элиты таков неоспоримый факт. Французский народ по-своему уже пришел к такому выводу. Но как бы то ни было, я был одинок. Следовало ли мне молчать?
      Вот почему я предпринял шаги, казавшиеся мне необходимыми для того, чтобы Франция не прекращала борьбы, для того, чтобы призвать всех французов во Франции и вне ее продолжать битву. Нужно ли говорить, что я сам и мои соратники никогда не выдавали себя за правительство Франции? Никоим образом. Мы считали себя временной властью, ответственной перед будущим национальным представительством и применяющей законы Третьей республики.
      Я никогда не был политическим деятелем. Всю жизнь я был поглощен своей специальностью. Перед войной я пытался заинтересовать моими идеями политических деятелей, я это делал с единственной целью: в интересах страны склонить их к осуществлению одного чисто военного плана. В момент заключения вишистского перемирия я обратился к стране прежде всего с военным призывом. Но, так как на наш призыв отвечало все больше и больше людей, так как все больше и больше территорий присоединялось к Сражающейся Франции и так как нам все чаще приходилось принимать решения в качестве определенной организации, мы увидели, что на нас ложится более значительная ответственность. Мы увидели, что во Франции возникает что-то вроде мистики, центром которой являемся мы и которая постепенно охватывает все элементы Сопротивления. Таким образом, силой обстоятельств мы сделались духовной сущностью французов. Такова действительность, и она породила серьезные обязанности для нас; уклониться от них было бы преступлением против страны. В этом случае мы не оправдали бы надежд, возлагаемых на нас французским народом.
      Нам говорят, что мы не должны заниматься политикой. Если под этим подразумевается, что нам не надлежит принимать участие в междоусобной борьбе, столь характерной для прошлого, или навязывать стране какие-либо институты, то мы не нуждаемся в таких советах, так как такие притязания противоречат нашему собственному принципу. Но мы не отступаем перед словом "политика", когда дело идет о сплочении в войне не каких-нибудь нескольких воинских частей, но всего французского народа, когда с нашими союзниками обсуждаются жизненные интересы Франции, - в то самое время, как мы защищаем эти интересы от врага. Кто же, кроме нас, мог бы представлять эти интересы? Или, может быть, хотят, чтобы Франция оставалась немой во всем, что касается ее дел? Или, может быть, хотят, чтобы ее дела обсуждались с Объединенными Нациями людьми Виши в той мере и форме, которые Гитлер сочтет подходящими? С нашей стороны нет и речи о недоверии к союзникам, но нами руководят и над всем доминируют следующие три факта: только французы, и одни они, могут определять свои интересы, они одни могут быть судьями в этих делах; французский народ, конечно, убежден, что мы говорим за него с союзниками, так же как мы сражаемся за него рядом с союзниками; в своем несчастье французы особенно чувствительны к судьбам своей империи. Даже видимость нарушения кем-либо из союзников их прав в этой области используется врагом и режимом Виши с целью задеть национальные чувства французов.
      Раз такие беспрецедентные в нашей истории обстоятельства возложили на нас большую задачу, есть ли основание говорить, что мы собираемся навязать Франции личную власть, как об этом поговаривает кое-кто за границей? Если бы питали такие низкие чувства и стремились обманным путем лишить французский народ его свободы в будущем, мы тем самым продемонстрировали бы полное незнание своего собственного народа. Французский народ по самой своей природе не приемлет личной власти. Навязать ему ее никогда не было просто. Но на другой день после гнусного опыта Петена, создавшего при содействии немцев режим личной власти и угнетения французов, после тяжелых лет оккупации абсурдно воображать, будто во Франции можно ввести и осуществлять личную власть. Тот, кто попытался бы совершить такой шаг, возбудил бы против себя единодушное негодование, каковы бы ни были его заслуги в прошлом.
      Но никто во Франции и не приписывает нам стремления к диктатуре. Я мог бы сослаться не только на таких людей, как Жуо, председатель Всеобщей конфедерации труда, как Эдуард Эррио, руководитель партии радикалов, Леон Блюм, лидер социалистической партии, но даже на руководителей коммунистической партии, которые предоставили себя в наше распоряжение и заявили, что мы можем рассчитывать на них в наших действиях, цели которых они безоговорочно одобряют.