 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: БСЭ :: Толстой Лев Николаевич :: Чехов Антон Павлович :: Нортон Андрэ :: Громов Дмитрий :: Грин Александр :: Раззаков Федор :: Борхес Хорхе Луис :: Сименон Жорж Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Справочник по реестру Windows XP :: Путь на Грумант :: Гусев :: Повесть о Воронихине :: Амнезия творца :: Том 3. Село Степанчиково и его обитатели. Записки из Мертвого дома. :: Gump & Company :: Приказы не обсуждаются |
Страшный Крокозавр и его детиModernLib.Net / Сказки / Голицын Сергей Михайлович / Страшный Крокозавр и его дети - Чтение (стр. 2)
Петр Владимирович продолжал: – И с тех пор всегда перед тем, как предпринять что-нибудь важное, я беру себя за виски и спрашиваю: кто я – изыскатель или тюфяк? Смелый или трус? Вот вам еще пример. Вы идете, вдруг попалась вам канава широченная. Тюфяки ее стороной обойдут. А изыскатели?.. Нет! Сразу берите себя за оба виска. А хотите – за один висок. Поймали изыскательскую жилку? Теперь – разбегайтесь! Раз, два, три – и уже на другой стороне канавы!.. Петр Владимирович оглядел ряды парт. Вот огромные глаза Гали Крышечкиной. Вот недоверчиво прищурилась близорукая Галя Крайнова. Равнодушный белоголовый Вова Драчев застыл за партой. А рыженький рысенок – Наташа Ситова от волнения покраснела так, что веснушки на ее носике стали белые, как рисовые зерна. Даже Миша Ключарев, кажется, слушал с интересом. Галя Крышечкина подняла руку. – Да, говори, – кивнул ей Петр Владимирович. Она встала, насмешливо посмотрела на Мишу и спросила: – Значит, Ключик тюфяк? Он ведь побоялся вам признаться, что мяукнул. Петр Владимирович повернул голову к Мише, которого Галя только что назвала Ключиком. Ребята захохотали. Миша сжался, покраснел. Петр Владимирович понял, что мальчик и так наказан, поэтому не стал отвечать на вопрос Гали Крышечкиной и сразу перешел на другое: – А вот Вова Драчев. За двойки его, наверное, можно было бы тюфяком считать. Но если он будет очень, очень стараться, очень, очень хотеть лучше учиться, значит, он настоящий, подлинный изыскатель. Широкое Вовино лицо просияло. Встала Галя Крайнова и спросила Петра Владимировича: – Значит, изыскатели учатся на пятерки? – Как правило, учатся лучше тюфяков. Но попадаются среди хороших учеников и зубрилы… Зубрилы – это типичные тюфяки. А бывает, что изыскатель двойку поймает. Если ему, скажем, вздумается во время урока ракету изобретать. Конечно, через неделю он отметку исправит. Ну а если мальчик на уроке ворон за окном считал или его лень одолела?.. Как такого двоечника назвать? Вдруг дверь класса распахнулась. На пороге стояли Валерия Михайловна и рослая девочка в очках. На один только миг вспыхнули темные глаза Валерии Михайловны, и тут же ее лицо расплылось в любезнейшей улыбке. – Ах, вы все еще тут! А класс не убран! – Она обратилась ко всем сидевшим за партами: – Вы должны были предупредить своего нового воспитателя, что уборка класса заканчивается к семи часам. К доске подскочила Галя Крышечкина. – Мы уберем, уберем быстренько! – порывисто воскликнула она. – Сколько же баллов поставить им за чистоту? – деловито спросила Валерию Михайловну девочка в очках и быстро положила на парту объемистую тетрадь. – На первый раз давайте простим, – снисходительно улыбнулась Валерия Михайловна. – А Вера Александровна вам бы не простила. – Да я, собственно говоря, кончил, – сказал Петр Владимирович, когда Валерия Михайловна и девочка в очках вышли. – Мне только хочется еще раз подчеркнуть: пусть у нас теперь будет свой тайный знак… – И опять дотронулся до своего виска. Галя Крышечкина не утерпела, выскочила в проход между партами, растопырила руки, чтобы никого не пускать, и отчаянно закричала: – Дайте честное пионерское, чтобы никто об этих изыскательских жилках не знал и не догадывался! И все согласились: – Ну конечно! Молчок! Ни гугу! Никогда! Никому! – Ребята, не уходите! Будем все вместе убирать класс! – предупредила староста Нина Вьюшина. Несколько мальчиков и девочек умчались в коридор. Они тут же вернулись с ведрами воды, с мокрыми швабрами и тряпками. Оживленно перекликаясь, ребята начали лить воду на пол, с остервенением двигать парты, водить швабрами по полу, протирать мебель. Очень скоро везде стало чисто, парты водворились на свои места, можно было идти ужинать. Окруженный толпой девочек, Петр Владимирович начал спускаться вниз по лестнице. Его забросали вопросами: – А вы всегда изыскатель? – Нет, иногда бываю самым настоящим тюфяком, – признался он. – А как хорошо вы говорили, точно на пятерку урок отвечали. Вы, наверное, всякие происшествия рассказываете очень интересно? – Мои друзья студенты, случалось, всю ночь слушали. – Какие ваши самые лучшие рассказы? О чем? О ваших путешествиях? О космосе? О шпионах? Вопросы девочек так и сыпались. Петр Владимирович пытался отвечать, но не успевал. – После ужина приходите к нам в спальню рассказывать. – Придете? Придете? Варвара Ивановна всегда такие интересные истории придумывала. Один вечер – нам, другой вечер – мальчишкам. – А у вас же кружки! – не без лукавства напомнил он. – Ах да, эти кружки! Я и забыла, – вздохнула Галя Крышечкина. – И я после ужина буду занят с Вовой Драчевым. – Тогда на ночь, на ночь! – подхватила рыженькая Наташа Ситова. – Мы ляжем на полчаса раньше, а вы придете к нам в спальню. Варвара Ивановна нам на ночь очень часто рассказывала. Девочка глядела приветливо; никак не верилось, что это та самая забияка-рысенок. Она и Галя Крышечкина подхватили Петра Владимировича под руки. – Знаете, о чем нам расскажите? Про шпионов, – выпалила Наташа. – Нет, про любовь! – едва дыша, прошептала Галя Крышечкина. – Расскажите о своей самой, самой первой любви. Петр Владимирович удивленно покосился на девочек. – Да, да, расскажите, – подхватили Нина Вьюшина и Наташа Ситова. – Нам Варвара Ивановна не так давно о своей подробно-преподробно рассказывала, – настаивала Галя. Эта просьба озадачила Петра Владимировича. Вообще, конечно, было у него в тринадцать лет нечто такое, что называлось, пожалуй, первой любовью. Неужели рассказать об этом давно забытом? А впрочем, почему же не рассказать? Он понял, что неожиданно сможет завоевать дружбу хотя бы пока одних девочек. – Хорошо, за полчаса до отбоя приду, и чтобы всем быть в постелях, – сказал он. Девочки с восторгом дали слово, что лягут и будут с нетерпением его ждать. Столовая помещалась в отдельной одноэтажной пристройке, примыкавшей к спальным корпусам. Широкий коридор перед столовой был переполнен галдящими ребятами. Младшие, обедавшие в первую смену, торопились в спальни, старшие один за другим разбивались на классы, вереницами вставали вдоль стен… – Пятый «Б»! Пятый «В»!.. – время от времени выкликали дежурные, называя то один, то другой класс. Петр Владимирович стоял у стены, с интересом наблюдая. Его поразила та отрегулированная с точностью до минуты четкость, с которой очередная цепочка ребят почти без задержки в коридоре проходила в столовую. Он пробрался вперед. В огромном зале было расставлено множество круглых столиков на четыре человека каждый. Дежурные с подносами в руках спешно принимали из кухни через окошко миски и на подносах проворно разносили по столикам. Как в прядильном цехе огромной текстильной фабрики гудит и жужжит множество веретен, так и многолюдная столовая школы-интерната размеренно гудела и жужжала. Как-никак около трехсот ребят одновременно звякали мисками и ложками, переговаривались полушепотом… Две девочки с голубыми нарукавными повязками энергично ходили между группами. Одна, не повышая голоса, указывала то на того, то на другого, называла фамилии. Сзади нее шла рослая девочка в очках и спешно заносила в толстую книгу фамилии нарушителей. – Вот этого запиши. Хотел пролезть без очереди. Этот громко разговаривал – запиши. Этого тоже… Петр Владимирович, несколько озадаченный, нарочно остановился. – С нами, с нами садитесь! – раздался голос Гали Крышечкиной. Он занял место между ней и Аллой Анохиной. Напротив сидел Игорь Ершов. – Значит, сегодня девчонкам будете рассказывать? А нам когда? – серьезно спросил Игорь. – А вам буду завтра. – Только лучше про войну, – отозвался с соседнего столика Вася Крутов. Петр Владимирович отставил пустую миску и неожиданно заметил, что Игорь и Алла удивительно, прямо-таки до смешного похожи друг на друга. Он опять сравнил лица мальчика и девочки. У обоих были совершенно одинаковые вздернутые носики, круглые румяные щеки, мохнатые брови, круглые и наивные голубые глаза, опушенные густыми, как щетки, длинными ресницами. Только у Игоря торчал на макушке вихор кверху, а у Аллы от затылка расходились в стороны два хвостика, перевязанные ленточками. – Вы случайно не брат и сестра? – спросил он их. – Нет, – разом ответили оба, посмотрели друг на друга и рассмеялись. – Петр Владимирович, мы на вас обижены, – послышался сзади звонкий голос. За его спиной стояла пионервожатая Светлана. – Воспитатели ужинают отдельно. Неужели вы не хотите с нами познакомиться? Он оглянулся. Несколько девушек вопросительно глядели на него издали, из-за своих столиков. Их всех, разумеется, очень заинтересовал новый сослуживец. Петр Владимирович спохватился, понял свою оплошность, взял миску с супом и подошел к ним. Перед тем как сесть, ему следовало бы для знакомства что-то сказать, но тут его окликнула Валерия Михайловна, сидевшая за соседним столиком: – Идите сюда, вот свободное место. Куда же садиться? Он извинился перед девушками и сел рядом с Валерией Михайловной. Девушки тотчас смолкли, а Светлана отвернулась и заговорила с соседкой. Валерия Михайловна оживленно принялась объяснять Петру Владимировичу сложнейшую систему соревнования между классами. Всю работу ведет недавно организованный орган интернатского самоуправления, так называемый Совет Справедливых. Она рассказала, что члены Совета, которые отличаются голубыми нарукавными повязками, следят за порядком. Если кто пробежит чересчур быстро, закричит чересчур громко, если кто опоздает на уроки, в столовую, на утреннюю зарядку или еще как-нибудь нарушит дисциплину – члены Совета сразу записывают его фамилию в «Журнал Правосудия». Ведется также специальный «Журнал Чистоты» по классам и по спальням и «Журнал Успеваемости». Каждый вечер подсчитываются баллы, их складывают, потом делят… Валерия Михайловна говорила долго. А Петр Владимирович пытался вникнуть в ее объяснения, но почему-то никак не мог понять. Голова шла кругом от размеренного жужжания в зале, от вороха сегодняшних впечатлений, от этих цифр, журналов, каких-то систем… – Пойдемте, пойдемте, я покажу вам нашу таблицу соревнований, – позвала Валерия Михайловна, как только они встали. Он пошел мимо столиков своих питомцев. Отставив ложки, все разочарованно провожали его взглядами. Тут Петр Владимирович издали заметил бледное лицо и черные узкие глаза Миши Ключарева, пристально смотревшие на него. «Какой, вероятно, противный мальчишка!» – подумал про себя, выходя из столовой. Валерия Михайловна привела его в просторную прихожую спального корпуса. Там перед пестро раскрашенным большим фанерным стендом стояла группа ребятишек и молча смотрела, как та самая девочка в очках старательно выписывала цветными карандашами показатели сегодняшнего дня. – Люба Райкова, наш председатель Совета Справедливых, – представила ее Валерия Михайловна. – Восьмиклассница, первая ученица, лучшая активистка. Эта примерная девочка была очень важная, пожалуй, серьезнее даже взрослых; она лишь мельком взглянула на Петра Владимировича и опять застучала карандашом по фанере. Снова он ничего не понял в этой сложнейшей системе подсчетов плюсов и минусов. Ему было ясно только одно: шестой «Б» занял последнее место. – Увы, это обычная оценка вашего класса, – вздохнула Валерия Михайловна. – Но я вам помогу, я обещаю вам помочь, – с искренним сочувствием добавила она и, распрощавшись с Петром Владимировичем, вернулась в столовую. А он забрался вместе с Вовой Драчевым в уголок возле медпункта и сел там на диване. «Кажется, здесь совсем тихо», – облегченно зевнул он, чувствуя, что может немного отдохнуть. Деревянным голосом мальчик забубнил какое-то алгебраическое правило. А Петр Владимирович прислонил голову к спинке дивана и задумался о сегодняшнем таком насыщенном событиями дне. ЧТО ПРОИЗОШЛО В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС ПЕРЕД ОТБОЕМ Спальни девочек помещались на третьем этаже, спальни мальчиков – на четвертом. Девочки всей гурьбой повели Петра Владимировича показывать свое жилище. Кровати стояли двумя совершенно прямыми линиями. Белые пикейные покрывала, накидки на подушках сверкали аккуратностью и чистотой; на полу – ни соринки. На тумбочках, покрытых белыми салфетками, лежали книги, свертки с вышиваньем, какие-то коробочки, содержимое которых было нужно лишь одним девочкам. Петр Владимирович с опаской прошелся от двери к дальней стене и обратно, ни к чему не смея прикоснуться. Староста спальни, рыженькая Наташа Ситова, принялась бойко объяснять ему, кто на какой кровати спит. Вдруг в комнату поспешно вошли две строгие восьмиклассницы с голубыми нарукавными повязками. Одна в очках – уже известная Люба Райкова, председатель Совета Справедливых, другая – член этого Совета. Поспешно оглянули они спальню. – Четверка! – равнодушно бросила Люба и записала в тетрадь. – Почему четверка? – возмутилась Галя Крайнова. – Смотрите, какая чистота! Люба тотчас же молча ткнула пальцем на бумажку, валявшуюся на полу, и на книгу поверх подушки. Обе восьмиклассницы скорыми шагами вышли. – Обязательно эти «справедливки» найдут, к чему придраться, – раздраженно заметила Наташа Ситова. Галя Крайнева досадливо передернула плечами и добавила: – Никогда не поставят пятерки. – Отсюда вывод: чистота должна быть безупречной, – заметил, посмеиваясь, Петр Владимирович. – Как надоело с этой чистотой! – печально вздохнула Галя Крышечкина. – Давайте, девочки, лучше поскорее ляжем в постели. Договорились: Петр Владимирович поднимется к мальчикам, а ровно через двадцать минут вернется. В спальне мальчиков шестого «Б» стояло также пятнадцать кроватей. И застелены они были такими же пикейными покрывалами. Но одна кровать выдвинулась вперед к проходу, другая стояла косо. Покрывала были кое-где сбиты, из-под них выглядывали простыни и одеяла. Книги на тумбочках и кроватях лежали как попало и даже корешками вверх. Посреди комнаты валялись грязные, рваные носки. Одни мальчики читали, другие, оживленно переговариваясь между собой, спешно раздевались; они хотели забраться под одеяло пораньше, чтобы хоть полчаса до отбоя почитать, лежа в постели. – А вы успеете нам немножко рассказать? – высунулся из-под одеяла Игорь Ершов. Но Петр Владимирович совсем не был расположен говорить сейчас о веселых приключениях. – Кто староста спальни? – спросил он. Старостой был Вася Крутов. Он сидел на стуле, уткнувшись в книгу. Вася нехотя встал и, потягиваясь, подошел. – Оглянись кругом. Видишь, какой беспорядок? Сейчас придут члены Совета Справедливых, поставят вам двойку. . – А они уже были, единицу закатили, – равнодушно протянул Вася, видимо недовольный, что его оторвали от книги. – Тюфяки вы несчастные! Кто сегодня дежурит по спальне? – Игорь Ершов и Миша Ключарев! – ответил Вася. – Ершов, сюда! Ключарев, встань! – позвал Петр Владимирович дежурных. – Мальчики, смотрите, покрывала измяты, на тумбочках беспорядок, на полу сор. А чьи носки валяются? При общем смехе выяснилось, что носки принадлежат самому старосте. Игорь Ершов побежал мочить тряпки, а Миша, кидая недобрые взгляды на Петра Владимировича, стал медленно водить шваброй по линолеуму. Он, очевидно, считал совершенно бессмысленным заниматься сейчас уборкой, когда Совет Справедливых уже поставил отметку. В спальню заглянула Валерия Михайловна. – Заставили вторично убирать? Очень хорошо! – одобрительно кивнула она. – Еще ваши девочки более или менее поддерживают порядок, но из-за мальчиков резко снижаются показатели вашего класса по чистоте. – Ребята, мне стыдно за вас, – досадливо заметил Петр Владимирович. Все угрюмо молчали. – Ваши слова отскакивают от них, как от стенки горох, – печально вздохнула Валерия Михайловна, – они боятся только окриков и наказаний. – С завтрашнего дня у них будет чисто, – ответил Петр Владимирович. Он повернулся к Васе Крутову, дотронулся до виска и незаметно подмигнул. – Посмотрим, – иронически усмехнулась Валерия Михайловна и закрыла за собой дверь. Тогда Петр Владимирович сказал: – Ребята, слушайте меня. В интернате я первый день. Сейчас вы останетесь одни, дежурные уберут всю спальню, а я спускаюсь к девочкам. Завтра весь вечер проведу с вами. Староста спальни, надеюсь, что все будет в порядке. Сразу после отбоя потушите свет. Спокойной ночи… Петр Владимирович вышел, спустился на этаж девочек и постучал в дверь. В их спальне было темно и совсем тихо. При неровном свете из окон головы с распущенными волосами едва различались на белых подушках. Петр Владимирович остановился у двери. Молчание. Потом с одной, с другой, с третьей кровати послышалось сдержанное хихиканье. – А скажите, почему вы иногда разговариваете, как все люди, а потом вдруг начинаете рычать, так громко, так страшно? – спросили, давясь от смеха, с дальней кровати. Петр Владимирович узнал тоненький голосок Гали Крышечкиной. Он мысленно представил себе ее огромные глаза, насмешливо смотрящие на него. – Наверное, потому, что я такой великан, – попробовал он отшутиться. – Когда я услышала в первый раз, как вы зарычали, – продолжала Галя, – я очень испугалась и подумала: какое же это чудище умеет так страшно рычать? Петр Владимирович нарочно не отвечал. «Девчонкам сейчас не терпится задать самые коварные вопросы, подожду». – Скажите, кто такой Крокозавр? – спросила, наконец, Галя Крышечкина. Разумеется, любой ребячий пытливый вопрос не должен остаться без ответа. Петру Владимировичу пришлось сейчас туго. Сразу видно, что они недавно побывали в музее ископаемых животных. «Бронтозавр, плезиозавр…» – перечислял он в уме. Но ведь нельзя на первый же вопрос ответить: «Не знаю». – Ах да! – вспомнил он и подошел к окну. Там на фоне темного неба вытягивали свои длинные журавлиные шеи черные подъемные краны грузового порта Москвы. Даже сюда с противоположного берега реки доносился не умолкавший ни днем, ни ночью лязг и скрежет этих удивительных допотопных чудовищ. Не подозревая подвоха, Петр Владимирович показал в окно. – Крокозавр? Вон они стоят, подъемные краны – доисторические чудовища. – Ха-ха-ха! Крокозавр – это доисторический подъемный кран! – неожиданно захохотали все девочки. Вдруг разом распахнулась дверь – Валерия Михайловна! – Вы тут смеетесь! – ужасным голосом закричала она. – А там бьют Драчева! Петр Владимирович выбежал в коридор, помчался вверх по лестнице. В спальне мальчиков было темно. Петр Владимирович повернул выключатель. Кое-кто полуодетый сидел на разобранных кроватях, двое стояли, многие уже легли, никто не спал. Щурясь от яркого света, все глядели на Петра Владимировича… Вова Драчев съежился на стуле. Он был босой, в трусах, в майке и, закрыв лицо руками, всхлипывал. – Вова, что с тобой? – кинулся к нему Петр Владимирович. Мальчик не отвечал. – Что с ним? – Петр Владимирович оглядел кровати. Никто не отозвался. – Я мыл в туалете ноги… И упал… – начал, заикаясь и плача, Вова. – Покажи. У Вовы вздулась шишка на лбу, была рассечена губа. – Нет, это не ушибы! – Петр Владимирович вдруг заметил, что на спинках кроватей Миши Ключарева и Васи Крутова не было их верхней одежды. Миша попытался закутаться в одеяло с головой. – Спать не даете! – пробурчал он. Петр Владимирович рванул одеяло с одной, с другой кровати. Оба – и Миша и Вася – лежали на простынях совсем одетые, даже в тапочках. Что же делать? Накричать на них? Наказать? Мысли его лихорадочно перескакивали. Макаренко тут, несомненно, нашел бы единственно верный выход. Прошло несколько секунд, может, минут… Оба драчуна между тем поднялись с кроватей и покорно встали рядком у стены, понурив головы; один – долговязый, нескладный, другой – маленький, худощавый, жилистый. – Рассказывайте, как было дело, – глухим шепотом выдавил Петр Владимирович. Миша Ключарев молчал, а Вася Крутов неловко подался вперед, переступил с ноги на ногу и, не поднимая головы, буркнул: – А чего Драчев такая ябеда! Мишкину фамилию назвал, когда, помните, Ключик в классе мяукал? – Вон оно что! – протянул Петр Владимирович. – Драчев – ябеда известный, – сердито вмешался лежавший на дальней кровати Игорь Ершов. – Он вам про нас, наверное, всякое успел наболтать. – Никогда я не болтал! Никогда не болтал! – всхлипывал Вова. – Вообще, конечно, Вова, ты тогда поторопился, – холодно заметил Петр Владимирович. – А вы, ребята, учтите, – он повернулся ко всем и заговорил, подчеркивая каждое слово, – запомните: никаких доносов, ябед, сплетен я никогда не слушал и слушать не буду. – Он подошел к Мише и Васе, которые стояли с опущенными головами, как пойманные преступники. – Я-то вам поверил, думал, бьются у вас изыскательские жилки, – с горечью бросил Петр Владимирович, – а вы, оказывается, самые что ни на есть стопроцентные тюфяки. Оба угрюмо молчали. – Долго еще так будете стоять? Тюфяки переминались с ноги на ногу, видимо, ждали наказания. И вдруг они поняли, что, по крайней мере сейчас, их не будут ни наказывать, ни даже бранить. Разом ринулись оба вперед, мгновенно скинули одежду, прыгнули в постели и спрятались под одеяла с головами. – Спокойной ночи, – сухо бросил Петр Владимирович. Игорь Ершов сел на кровати и с беспокойством спросил: – Вы сейчас к девочкам пойдете? Рассказывать будете? – Нет, не буду. Неужели вы думаете, что я сейчас в состоянии что-либо рассказывать? – с горечью ответил Петр Владимирович. – Вы из-за нас? Из-за нас не хотите? И девчонкам сейчас об этом скажете? Вася Крутов, высунув нос из-под одеяла, пробурчал: – Мы больше не станем Вовку лупить. Игорь Ершов захлопал мохнатыми ресницами и сказал: – Вы не беспокойтесь, все ребята сейчас заснут. Вы только потушите, пожалуйста, свет. И пожалуйста, идите к девочкам рассказывать. «Вот чего боятся мальчишки! Ведь девчонки завтра набросятся на них», – подумал Петр Владимирович. – Нет, рассказывать я не буду. – Он повернул выключатель. – Спокойной ночи. В темноте никто не увидел его хитрой улыбки. Петр Владимирович спустился на третий этаж и потихоньку подошел к полуоткрытой двери. В темной спальне негромко переговаривались. Он постоял немного, прислушиваясь к размеренным голосам, и понял, что девочки скоро заснут. Тогда он вновь поднялся к мальчикам. В их спальне царила тишина. Можно было спокойно отправляться домой. В прихожей Петр Владимирович встретил Валерию Михайловну, разговаривавшую с воспитательницами. – Все в порядке, они спят, – доложил он. – Ой, сколько вам придется с ними мучиться! – грустно вздохнула Валерия Михайловна. – Но у меня создается впечатление, что вы с ними недостаточно решительны. Смотрите не повторите ошибок чересчур добросердечной Варвары Ивановны. – Она повысила голос: – Искренне советую вам – держите их в ежовых рукавицах. Петр Владимирович ничего не ответил, оделся и вышел на площадь. Ноябрьский вечер был морозный, но тихий. Миллионами разноцветных электрических огней горела, искрилась, переливалась Москва. Черные облака быстро плыли по звездному небу, то заслоняя, то вновь открывая блистающий серп месяца. Странные остроносые головы огромных крокозавров – подъемных кранов, казалось, разрезали облака… Петр Владимирович решил пойти домой пешком. Он шел, вспоминая все подробности сегодняшнего дня. «Держите их в ежовых рукавицах», – говорила ему Валерия Михайловна. Она ведь опытный педагог. Но он всем существом своим восставал против этого совета. ДУМЫ КЛЮЧИКА, О КОТОРЫХ НИКТО НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ Миша Ключарев проснулся. Там, за окнами, в ночной тьме, сквозь густой морозный туман чуть светились мутные электрические огни. Миша проснулся и разом вспомнил весь вчерашний день. Пошевелив пальцами правой руки, он почувствовал боль. Это Вовкины зубы оставили след. Ясно, теперь новый воспитатель будет его ненавидеть. Сегодня, наверно, даст взбучку. Нарочно не стал вчера в спальне прорабатывать. Хочет при девчонках, чтобы опять на смех поднять. Из интерната, конечно, не выгонят. Вера Александровна заступится. Не иначе как заставят дней десять подряд лестницы мыть. Но и Миша тоже всегда будет ненавидеть этого длинного. Вообще-то сперва понравилось, как он про изыскателей рассказывал, как научил изыскательскую жилку ловить. А потом… «Эх, не надо было мяукать!» С этими тюфяками и попался Миша в ловушку. А потом Галя Крышечкина просмеяла на весь класс… И теперь Миша решил: «Буду на каждом шагу мстить этому длинному. У него новое светлое пальто. Взять да и облить рукав чернилами. Вот будет здорово! Нет, не годится. За пальто мать заставят платить». От бессилия, от злости Миша даже кулаки сжал. Время от времени Мишу охватывали приступы гнетущей тоски. В такие часы все его раздражало в интернате. Он ни с кем не разговаривал. То его подмывало хлопнуть первого встречного мальчишку по спине, то хотелось толкнуть малыша, ножку подставить. Он нарочно плохо убирал спальню, нарочно проливал суп на клеенку, баловался на уроках… Никто в классе не догадывался, почему на Мишу нападала эта тоска. А причина была. И причина очень серьезная. Миша тщательно скрывал от всех свое настоящее большое горе. Прошлой весной был арестован его старший брат Саша. В парке культуры случилась драка, и Саша полез разнимать, хотел за товарища заступиться. С тех пор только Миша один раз видел брата, видел на суде, бледного, похудевшего, с коротко остриженной головой. Он никогда не забудет его отчаянного крика: «Нет, нет, не виноват! Я только разнимал! Только разнимал!» Саша работал штукатуром, учился в вечерней школе на пятерки и деньги все до копейки матери приносил. Ну как же было не гордиться Сашей? И Миша весь прошлый год при любом разговоре с товарищами старался вставить: «А вот мой старший брат…», «А у моего старшего брата…» В этом году он ни разу не упомянул Сашу. Однажды мать поведала Вере Александровне о своем горе, когда ее после очередной шалости сына вызвали в интернат. На следующий день Вера Александровна привела Мишу в свой кабинет, усадила против себя, пристально посмотрела ему в глаза и ласково сказала: – Какой ты стал злюка! Если с братом случилась беда, это не значит, что тебе надо сердиться на весь мир Миша тогда заплакал. И обо всем рассказал, обо всех своих тайнах… Кроме одной, самой главной… об этом он никогда никому не говорил… Миша каждый день, нет, чаще – каждый час думал… об одной девочке, о Гале Крышечкиной… Он никогда и ни о чем не заговаривал с ней, а только изредка, словно невзначай, взглядывал исподтишка. Он боялся, что смутится и покраснеет… Боялся, что другие догадаются… Сейчас, уже под утро, он лежал в постели в ожидании горна. И мысли его опять возвратились к Гале. При воспоминании о ее вчерашнем смехе он зажмурился, уткнув лицо в подушку. Никогда внимания не обращала, а тут… на весь класс просмеяла… И надо же было еще с этой белой крысой Вовкой связаться! Эх! Чтобы эта ночь длилась долго-долго! Ведь утром на физкультурной зарядке девчонки встретятся с мальчишками и сразу все узнают. Узнают, что именно он, Миша, вчера расстроил их беседу. И тогда девчонки и, конечно, Галя накинутся на него и опять ткнут вот эдак обидно: «Ключик – тюфяк!» Мише казалось, что позорнее прозвища и не придумать… Горн заиграл подъем. «Какая противная музыка! До чего неохота вставать в такую рань!» Интернат разом наполнился звуками. Со всех кроватей с криками вскакивали ребята, торопливо одевались, выбегали один за другим в коридор. Миша, насупленный, угрюмый, медленно спустил ноги на пол. Он ни с кем не заговорил, не спеша обулся, вышел из спальни самым последним. Мимо него, толкаясь, бежали младшие. Миша двинул плечом кого-то из них, засунул руки в карманы и зашагал вразвалочку. «Куда торопиться? Пускай опоздаю, пускай меня запишут». Девчонки в лыжных костюмах выскакивали из своего коридора на лестницу, с визгом, смешками мчались вниз, обгоняя его. – Ты что, тюфяк, еле идешь? – Нина Вьюшина дернула за рукав Мишу. Он раздраженно оглянулся, но тут же сдержал себя. Галя Крышечкина! Вместе с Аллой Анохиной она выскочила на лестничную площадку. Обе девочки легко запрыгали по ступенькам. Сейчас они его нагонят… И Миша тут же поскакал вниз не через две, а через четыре ступеньки. Пусть Галя удивится: «Какой Ключик ловкий! Скачет, как олень, летит, как ветер…» Он оглянулся. Галя болтала с Аллой Анохиной. Она и не смотрела на Мишу… У наружной двери с часами в руках застыли две «справедливки». Сейчас начнут отмечать опоздавших. Миша проскочил мимо них во двор. Сразу в лицо пахнул ледяной воздух. Светало. Деревья, опушенные голубым инеем, стояли недвижно. Ноябрьское утро, подкованное морозцем, обещало чудесный солнечный день. Миша почувствовал, как холодок забирается к нему за воротник, пощипывает плечи, и он во весь дух побежал следом за другими на спортплощадку. Вот физрук Владимир Яковлевич, маленький, проворный. Он стоит на горке, притопывает ботинками, хлопает в ладоши, торопит ребят, покрикивает, улыбается. – Скорее, скорее, становитесь! Его щеки румянятся от мороза, насмешливо поблескивают черные веселые глаза. Ребята, одетые в коричневые, синие, серые спортивные костюмы, привычно и скоро выстраиваются в несколько рядов. Начинается утренняя зарядка. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 |
|||||||