— Пошли в лагерь, — флегматично сказал Берг, — его светлость сказал, что ноги его не будет ни под одной проклятой крышей. Он вообще в дурном настроении — лорду Ансарду полагалось бы встретить его здесь честь по чести, да проводить в Ворлан, да закатить подобающий прием, а его, Ансарда, до сих пор нет. Так что мы с утра выступаем. Обратно, в Солер…

— А… как же жители?

— А что жители? Не в Солер же им идти — пойдут в Ворлан. Земли тут хватает, может, Ансард и выделит им какой-то паршивенький надел. А может, и нет — они ж теперь как зачумленные.

— И все?

— А ты чего хотел? Все, что положено, сделано, а там — как бог судил… Вернее, боги… Ты куда?

— Да так, — сказал Леон. Он представил себе, что должно сейчас твориться в деревушке. — Пойду прогуляюсь.

Сумерки сгустились быстро — солнце уже опустилось за горный кряж, и озеро вместе с приютившейся на побережье горсткой хижин потонуло в густой тени. Над водой плавали мягкие кольца тумана — такого низкого, что верхушки валунов, выступающие из него, казалось, висели в воздухе. Было так тихо, что тишина утра казалась уже почти нечеловеческой — каждый звук, доносящийся со стороны деревушки, будь то женский плач или скрип двери, заставлял вздрагивать, точно от удара хлыстом.

Пора было возвращаться в лагерь, но Леон медлил. Пространство чужого мира мягко обнимало его — он был совсем один в сумеречном, пульсирующем сердце вселенной…

— Сударь, — раздался у него за спиной тихий голос. Он обернулся.

Из-за камня выглядывала девушка. Белокожая, с русыми рассыпанными по плечам волосами, она казалась просто порождением тумана и дышащих влагой сумерек. Глаза у нее тоже были светлые — светло-серые и прозрачные, точно озерная вода. Лишь когда Леон опомнился от неожиданности, он понял, что девушка вполне материальна: на ней было платье из грубой ткани, изодранное на локтях, а когда она нерешительно выступила из-за камня, стало видно, что на нежных, как лепестки, ступнях болтаются разбитые, заляпанные землей башмаки.

— Сударь… простите… Я увидела утром, как скакали всадники. Я подумала…

— Ты кто? — спросил он почему-то шепотом.

— Я Сорейль, — нетерпеливо ответила она и повторила: — Я видела, как вы съехали с горы. Я подумала… Малыши хотят есть… А вы ведь нездешний. И если я вас попрошу… — И мягко пояснила: — Больше мне просить некого.

Тут только он сообразил:

— Это вы… это вашу семью обвинили во всех несчастьях?

— Они напуганы, сударь, — тихонько отозвалась она.

«Странная снисходительность в таких обстоятельствах, — подумал он. — Во всяком случае, она не глупа, эта девушка».

— Погоди, — сказал он, — я принесу тебе поесть. И плащ потеплее. Где вы прячетесь?

Она вздрогнула, потом покорно ответила:

— В лесу, сударь. Но я подожду здесь.

— Я сейчас.

И он начал торопливо подниматься вверх по склону холма, к лагерю, палатки которого, подсвеченные кострами и пламенем факелов, плыли в тумане, точно стайка корабликов с яркими парусами.

Часовой, охранявший лагерь, пропустил его, ни о чем не спросив, — терранских амбассадоров все знали в лицо, первое время специально сбегались, чтобы посмотреть на этакое диво — первых людей, переплывших море… потом, правда, попривыкли. Все, похоже, попрятались по палаткам, не рискуя бродить по проклятой земле, — у костра сидели лишь несколько копейщиков да Берг с Айльфом.

— А где маркграф? — поинтересовался Леон.

— Охотится.

— Охотится?

— Да, — кивнул Берг, — загонная охота с факелами… Шикарное развлечение… И вся свита с ним… Что он, по-твоему, стал бы до ночи в палатке сидеть? А ни под одну проклятую крышу он, как сказал, не сунется. Ты это куда опять собрался?

Леон обернул лоскутом холста несколько лепешек и кусок вяленого мяса и прихватил из своей палатки теплый плащ.

— Пикник хочешь устроить?

— Пойти с вами, сударь? — тут же подхватился Айльф. Глаза юноши сверкали любопытством.

— Нет.

Он сделал решительный шаг прочь от костра, в темноту.

— Леон, — негромко окликнул Берг, — погоди.

— Потом поговорим, ладно?

— Ты опять, кажется, во что-то ввязался… — Берг не спрашивал, скорее утверждал. — Если не можешь удержаться, постарайся хотя бы не попадаться никому на глаза.

— Не учи ученого. Я только отнесу ей поесть…

— Ей! Калганов, ты уже однажды… Я тогда, на разборе полетов, за тебя заступился — больше не собираюсь. А это уже…

Берг явно собирался говорить и дальше, но Леон повернулся к нему спиной и начал спускаться к озеру, оскальзываясь на влажных от вечерней мороси камнях.

Девушка вновь выглянула из-за валуна. Она походила на зверька — одновременно доверчивого и пугливого.

— Возьми, — сказал он, протягивая ей сверток.

Она схватила его, прижала к груди и опрометью кинулась в гущу леса — заросли можжевельника сомкнулись за ней, и берег вновь стал абсолютно пустым.

— Эй! — растерянно пробормотал он.

Он так и не успел сказать ей, что в лесу охотится маркграф со своими людьми. Как знать, если они наткнутся на беглецов, не воспримут ли они их просто как еще один объект охоты?

Туман уплотнился и теперь стоял над озером зыбкой стеной, из которой внезапно проявлялись и подмигивали пустыми глазницами чудовищные рожи.

Неудивительно, что бедным местным жителям лезет в голову всякая чушь… Места-то и впрямь страшненькие.

Он подождал еще немного, жалея, что не захватил плащ для себя — туман оседал на волосах, на ресницах, превращаясь в мелкую водяную пыль, — потом пожал плечами и вновь направился к лагерю.

— Что-то ты быстро, — подозрительно сказал Берг.

— Не знаю, что ты себе вообразил, — устало ответил Леон, — это просто напуганные дети.

— А… та несчастная семья. И все же, Леон, это их внутренние дела. Если мы будем вести себя неосмотрительно, мы можем навлечь на себя немилость маркграфа. Или святого отца, что в нынешних условиях, пожалуй, еще хуже.

Леон вздохнул.

— Послушай, старик, я понимаю, ты все верно говоришь, но ведь инструкции — это еще не все. Во что мы превратимся, если не будем их жалеть?

— Нет, ты мне скажи, во что мы превратимся, если будем их жалеть! Ни ты, ни я — мы ведь просто не выдержим, Леон… Это же непосильный груз… Ну, одному ты поможешь, другому… Тем, кто тебе больше симпатичен, так? А остальные, значит, пусть мучаются… Господи, Леон, я не понимаю — ну ты же проходил психологическую подготовку, у тебя были вполне приличные результаты. Куда ты ее сейчас дел — в карман спрятал?

И он, безнадежно махнув рукой, прошел мимо Леона в палатку.

После нескольких часов, проведенных в седле, сон сморил Леона быстро, и он не видел, как вернулся со своими людьми маркграф, лишь смутно слышал приглушенные туманом голоса и звон оружия. Потом все стихло. Ему снились выползающие из тумана чудовищные рыла и бродящие меж хижинами белые призрачные фигуры. Весь мир стал призрачным, ненадежным — почему-то это вызвало такой приступ страха, что он, пожалуй, был даже рад, когда его разбудил какой-то шум. Он накинул плащ и вышел из палатки — не столько для того, чтобы узнать, что происходит, сколько для того, чтобы, уцепившись за действительность, скинуть с себя обрывки зловредного сна… Но когда он вышел из палатки и понял, что именно его разбудило, облегчение сменилось неясной тревогой: посреди лагеря на усталой взмыленной лошади восседал такой же усталый человек.

Его добротное платье было изодрано ветками и заляпано конским потом.

— Доложите его светлости, — обратился он к стоящему на пороге палатки часовому, но маркграф уже иозник рядом, кутаясь в плащ.

— Государь… — прошептал гонец.

— Говори.

— Я из Ворлана. Вернее…

— Говори, — повторил маркграф.

— Его больше нет. Замок Ворлан сгорел. В него ударила молния. Среди ясного неба!

— Среди ясного неба… — прошептал маркграф. — А… лорд Ансард?

— Он выехал вашей светлости навстречу, — пояснил гонец, — но, когда увидел столб дыма, вернулся… Застал пепелище… Замка больше нет. Милорд Ансард просил передать вам, что они нуждаются в вашей помощи. Там есть раненые…

— А леди Клария?

— Супруга лорда погибла в огне, упокой Двое ее Душу.

— Если святому отцу и впрямь удалось отвратить отсюда месть Двоих, — тихонько заметил невесть откуда вынырнувший Айльф, — то, похоже, она обратилась на Ворлан.

— Совпадение? — ехидно прошептал Леон сонному Бергу. — Гром среди ясного неба?

— Трубите сбор, — холодно сказал маркграф, — я выступаю немедленно.

По лагерю заметались блуждающие огни факелов.

— Мы поскачем вдесятером — гвардейцы со мной… Остальные сопровождают мурсианцев.

— В Ворлан, государь? — растерянно переспросил Варрен.

— Дурак! В Солер, не в Ворлан… Мы в Ворлане соберем тех, кто выжил…

Он осмотрелся, взгляд его упал на послов.

— Амбассадоры, вам придется ехать в Солер: я не имею права рисковать вашей безопасностью… да к тому же вы, прошу прощения, не блестящие наездники.

«Господи, — подумал Леон, — а этот дурак тренер уверял, что мы будем держаться в седле не хуже заправского воина…»

— Святой отец поедет с вами, — добавил маркграф уже мягче. — Боюсь, силы, поразившие Ворлан, ему не подвластны… А отпеть мертвецов, там, полагаю, все же найдется кому. Старосту ко мне.

Староста появился сразу — сонный и перепуганный.

— Я выезжаю, — отрывисто проговорил маркграф, — а ваши нечестивцы наутро поедут с моими людьми.

— Как будет угодно вашей светлости, — испуганно пробормотал староста, — но…

— Не бойтесь. Я охотился в окрестных лесах — они вполне безопасны.

— Разве что там прячутся эти отродья, — тихонько заметил староста.

— Глупости! Мы наткнулись на их логово. Загнали в сердце горы, в старую штольню. Не думаю, что они выберутся оттуда — во всяком случае, не так скоро. Быть может, Двое удовлетворятся этим и снимут с вас свое проклятье.

«Сорейль, — подумал Леон. — Он затравил их, как дичь».

Он поежился, поскольку всегда полагал маркграфа человеком порядочным и достойным — впрочем, тот и был таким. По-своему.

На этот раз они отправились не через ущелье, а в обход горы. Дорога шла через лес — заросшая бледным хвощом и нежной бархатистой травой, пробивавшейся сквозь опавшие листья и сухие иглы. Скрипели нагруженные скарбом телеги — единственный звук, который разносился далеко по утреннему лесу: жители бывшей деревни у Мурсианского озера ехали молча — даже дети не плакали. Маркграф поступил со своими подданными более чем милосердно — принял ответственность на себя, не бросил опальных мурсианцев на произвол судьбы, не изгнал из своих владений… Теперь им предстояло поселиться на новом месте — на каких-нибудь запущенных, каменистых землях близ северной границы или же в болотистых южных пределах… Но без помощи они не останутся — скорее всего, Солер ссудит их зерном и орудиями… Поставит над ними какого-нибудь лорда с твердой рукой… свободные кэрлы, возможно, превратятся в крепостных, но уцелеют, и дети их будут если и не сыты, то, по крайней мере, не умрут с голоду.

«Впрочем, — подумал Леон, — так ли уж виновны мурсианцы… Быть может, Двое ополчились вовсе не против них, а против Ворлана — тогда жители деревни чисты, а все их беды — просто отголосок того, что творится сейчас за крепостными стенами замка. Господи, — одернул он себя, — я уже начинаю думать, как они».

Солнце просвечивало меж красноватыми стволами; свет был холодный и четкий, как бывает ранним утром, раза два Леон обрывал раскинувшиеся меж ветвей паучьи сети, усеянные капельками росы, вспыхивающей в солнечных лучах. Скорбное шествие все так же двигалось по лесу, когда мелькнуло среди подлеска бурое, цвета прошлогодней листвы платье — если бы прятавшийся там человек не пошевелился, Леон и не заметил бы ничего. Он придержал лошадь, пропуская двух едущих в арьергарде копейщиков, — дорога делала здесь пологий изгиб, обегая громоздящиеся друг на друга массивные валуны, застрявшие тут со времени последнего ледника.

Стоило только остальной процессии скрыться за поворотом, девушка появилась из-за стволов деревьев с той же внезапностью, что и вчера. Однако Леон заметил, что с прошлого вечера кое-что изменилось: платье изодрано еще сильнее, его собственный плащ, в который она теперь куталась, заляпан красной глиной, в расширенных зрачках колотился страх.

Она бросилась к нему со всех ног — так, что испуганная лошадь заплясала и, возможно, сбросила бы Леона, если бы девушка не повисла на поводе: не столько потому, что пыталась удержать животное, сколько, видимо, боялась, что всадник передумает и пустится вдогонку остальным.

— Добрый господин! — торопливо прошептала девушка.

Он спрыгнул с седла. На твердой земле он чувствовал себя уверенней. Тут только он заметил, что она выше, чем большинство местных женщин: ее глаза были на уровне его глаз.

— Ну что ты? — он положил ей руку на плечо. Она не отодвинулась; кажется, даже не заметила. — Это… из-за людей маркграфа?

— Из-за людей… — она недоуменно поглядела на него, ее серые глаза наполнились слезами, но она не плакала: просто смотрела на него. Она была совсем юной, почти подростком; нежная прозрачная кожа была в чуть заметных голубых прожилках, точно лепесток первоцвета. — Они гнались за нами. Свистели, кричали. Но собак с ними не было, а верхом тут проохать трудно — там, дальше, каменные осыпи; вся земля изрыта.

— Да, знаю, — сказал он. — Маркграф вчера рассказывал. Но теперь тебе нечего бояться. Им не до вас: Ворлан сгорел. Гвардейцы, скорее всего, уже там, остальные переберутся в Солер. Ты можешь идти куда хочешь — никто тебе не помешает, никто не будет свидетельствовать против тебя. Наверняка где-нибудь неподалеку есть еще поселения…

— Я не могу — она тряслась, точно перепуганный зверек; Леон физически ощущал, как она пытается и не может унять дрожь. — Малыши пропали.

— Твои…

— Брат и сестра. В горе. Зачем, ну зачем они это сделали? Они же для них слишком большие. Они берут только маленьких! Только младенчиков!

— Кто — они?

— Ох, сударь! — Теперь ее затрясло сильнее, даже зубы стучали. — Нельзя! Зря я сказала… Я не слышала — наверное, заснула на минуту. Очнулась — их нет рядом. Плошка погасла. Темно… так темно!

— Успокойся, — он прижал ее к себе. — Никто их не забрал… Ты из-за этой байки о пропавших рудокопах? Так это ведь просто суеверие.

— Просто… что?

— Легенда. Предание. Детишки, скорее всего, просто заблудились там, в темноте.

Она безнадежно покачала головой.

— Вы нездешний, сударь, я же вижу — повадка, выговор… Откуда вам знать! Но они пропали. Я искала их до утра — там штольни… темные коридоры…

Он поднял голову. Обоз уже ушел далеко вперед, скрывшись за поворотом. Они были одни в лесу — деревья возносились к небу, точно колонны воздушного храма.

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе их искать, — подсказал он.

— Сударь, — прошептала она, — я бы не посмела… но…

Он задумался. Пуститься в такую авантюру… Даже если он и вернется невредим, шею ему собственноручно свернет Берг. С другой стороны… Отчет все равно составлять придется, а эту гору со всеми ее чудесами Первая Комплексная проморгала.

— Ладно, — сказал он, — ты подожди меня здесь, хорошо? Мне нужно переговорить с моим… ну, с другом. Потом я вернусь. Мы вместе займемся поисками.

Она держала лошадь под уздцы, пока он не сел в седло и не разобрал поводья. Потом опустила тоненькую руку и смотрела ему вслед, когда он, дав шенкеля, галопом погнал лошадь по мягкой земле.

Здесь дорога была достаточно широкой: какое-то время он ехал рядом с Бергом, стараясь не привлекать к себе внимания. Потом тихо сказал:

— Отстанем.

Берг придержал лошадь, подозрительно глядя на него.

— Ну, что там опять?

— Помнишь ту семью, которую выгнали из деревни?

— Девушку, — уточнил Берг.

— Охотники вчера наткнулись на них. Травили, загнали в гору.

— Я слышал. Дальше.

— Она остановила меня там, за поворотом. Ее брат и сестричка заблудились в горе, пропали, но, Берг, похоже, она уверена, что они не просто пропали… почему-то она не говорит прямо, но…

— Ты опять за свое… веришь всему подряд…

— Берг, а вдруг там действительно что-то есть такое… Планета плохо изучена. Первая Комплексная работала по стандартной схеме — да и с чего бы им действовать иначе?

— Может быть, но вся беда в том, что тебя не интересуют местные предания, — терпеливо проговорил Берг. — Тебя интересует девушка.

— Почему бы и нет? — с вызовом спросил Леон.

— Потому, Калганов, что ты, извиняюсь, на службе. Заводи интрижки сколько хочешь, если они безопасны и не мешают делу, но ведь ты собираешься отстать от отряда, если я правильно понял? Послушай, инструкции существуют для того, чтобы им следовать. А по инструкции нам нельзя разлучаться. У нас свои обязанности, никакого отношения к спелеологии они не имеют.

— Что с того? Инструкция предписывает по возможности быть при правящей особе, а маркграфа мы и так упустили. Да черт с ней, с инструкцией! — Леон дернул повод, и лошадь под ним вновь заплясала. — Девчонку жалко; с отрядом ехать не может — они же ее на куски разорвут! Мало того, не бросит же она малышей!

— Запросто, — холодно сказал Берг. — Не так уж тут они чадолюбивы…

— Но ведь раньше же не бросила! Да ведь дело даже не в этом… Послушай, а если я узнаю что-то новое? Действительно новое!

— Маловероятно…

— Берг… Мы же еле тащимся. Со всем этим скарбом… Я отстану ненадолго, а потом вас нагоню…

Берг молча смотрел на него серыми глазами, опушенными рыжеватыми ресницами.

— Ладно, — сказал он наконец. — Будь тут маркграф, мне сложнее было бы объяснить твое отсутствие. Святой отец, правда, здесь, но ему, похоже, какое-то время будет не до тебя. Я скажу, что отправил тебя вперед… А дальше уж сам выпутывайся. Передатчик с тобой?

Леон кивнул.

— Ладно, — повторил Берг. — И то хорошо. И, Калганов, поосторожней. До сих пор тут было неопасно, но, похоже, времена меняются… Ты бы подумал…

Но он, заставив лошадь сделать полувольт, уже несся назад по дороге, по направлению к груде валунов, почти неразличимой за мощными стволами сосен.

У камня он остановился. Девушки на дороге не было — она выглянула из укрытия лишь тогда, когда убедилась, что это действительно он. На ее бледном лице вспыхнула такая радость, что ему стало неловко: словно она приняла его за кого-то другого. Лишь спустя какое-то мгновение он осознал, что она до последней минуты не верила в его возвращение.

— Думала, брошу тебя? — мягко спросил он, — Не бойся. Я же обещал. Теперь куда — к той штольне? Тогда садись мне за спину.

Хотя и высокая, она тем не менее была такой хрупкой, что лошадь вполне могла нести их обоих — рысью, по крайней мере. Он наклонился и, убрав ногу из стремени, уже протянул руку, чтобы помочь ей взобраться в седло, как вдруг до них донесся мягкий стук копыт, ударяющих о тропу: кто-то из отряда скакал в их сторону. Она тут же метнулась обратно за валуны — ветер, поднятый ее плащом, ожег ему лицо.

«Чертов Берг, — подумал он, — неужто передумал и отправился вдогонку? Или, что еще хуже, послал за нами кого-нибудь из людей маркграфа».

И тут же расслабил неосознанно напрягшиеся мышцы: из-за поворота на своем мышастом муле выехал Айльф.

— Я вот тут подумал, сударь, — бодро крикнул он на скаку, — без меня вы пропадете. Амбассадор Берг, он ничего, он с людьми его светлости едет, а вас кто в случае нужды защитит, как не я? А где девица? Небось спряталась?

— Ты что, подглядывал за мной, что ли? — удивился Леон.

— Не то чтобы подглядывал, — неуверенно сказал Айльф, — случайно получилось.

И, покосившись в сторону валунов, добавил:

— Жалко девчонку. Хотя, — он перешел на шепот, — ведьма она или кто, но красавицей ее не назовешь. Чистый скелет — пальцем тронь, и переломится.

— А ты вот так поскитайся по лесам, — заступился за девушку Леон, — без еды, без надежды…

— Нет, сударь, не в этом дело. Сколько ее ни корми, она всегда такой будет. В ее возрасте девушка уже расцветает, точно розовый бутон, а у этой все в рост ушло.

Сорейль с обиженным видом выглянула из-за камня.

— Все в порядке, — успокоил ее Леон. — Не обращай внимания. Он тебя не обидит. Садись, сейчас поедем,

Айльф внимательно поглядел на Леона, его подвижное лицо вдруг стало серьезным.

— Вы собрались туда, в гору?

— И откуда ты все знаешь? — устало спросил Леон. Айльф задумчиво кивнул — скорее своим мыслям, чем отвечая собеседнику.

— Это поганое место, сударь, — серьезно сказал он. — Помните, я рассказывал — про рудокопов? Те, кто живет в горе… Уж больно паскудные они твари.

— Рудокопы?

Айльф помотал головой:

— Рудокопы — это так… Им просто глаза отвели, вот они и пропали… Нет, я о других говорю, об этих…

— Значит, там кто-то есть? — кисло сказал Леон, покосившись на Сорейль: ни к чему сейчас пугать девчонку. — Ну-ну… Брось, малый, это легенды… выдумки… Малышей стращать…

Айльф упрямо молчал.

— Ты хоть сам в это веришь?

Теперь Сорейль сидела у него за спиной, держась за пояс, ее дыхание щекотало ему шею.

Айльф, в свою очередь, покосился на нее, потом неохотно сказал:

— Все в них верят, кроме святого отца. Да и он верит, только нипочем в этом не признается. Говорят, живут они в норах хуже выгребных ям, но им доступна всякая подземная магия — могут исцелить, а могут и порчу навести. Или так человеку голову заморочат, что он собьется с дороги и так и будет под землей блуждать, пока не помрет от голода и усталости.

Он понизил голос:

— И что самое страшное, сударь, после — тоже.

— Что — тоже?

— Ну, как помрет, он не падает, как всякому порядочному покойнику положено, а все переставляет ноги, как заводные игрушки часовых мастеров. Так и будет ходить до конца времен.

Сорейль вздрогнула, ее пальцы судорожно впились Леону в бок.

— Глупости все это, — сердито сказал он, — умолкни, слышишь? И нечего людей пугать. Тебя ехать никто не заставляет. Если хочешь — поворачивай назад.

Айльф пожал плечами:

— Мое дело предупредить, сударь. А вы уж решайте сами. Собрались ехать, так поехали.

Леон молча подобрал повод и пустил лошадь шагом. Айльф двинулся следом, осуждающе покачивая головой, но больше не произнес ни слова. Верхушка горы, проглядывающая за деревьями по правую руку, постепенно росла и росла, пока не заслонила полнеба.

Он прикинул, что при таких темпах они доберутся к подножию, когда солнце перевалит за полдень. Впервые он оказался предоставленным самому себе — один, без напарника, но, как ни странно, даже если впереди и грозили какие-то опасности, страха он не ощущал — лишь радостное, чуть тревожное ожидание, словно в детстве перед праздником. Солнце поднималось все выше, бросая на тропу пестрые пятна, от прогретых стволов исходил терпкий смолистый запах, Сорейль сидела у него за спиной, а рядом раздавался мягкий топот Айльфова мула.

Наконец он решился свернуть с тропы, и лошадь, осторожно переступая подкованными копытами, пошла меж узловатых вывороченных корней, присыпанных опавшей хвоей.

Еще час стандартного времени — и лес расступился, открыв поросшую травой поляну, за которой начинались скалистые отроги. Он помнил, что расщелина в скале лежала где-то по левую руку, но отсюда ее видно но было; лишь бурые, заляпанные лишайником камни, меж которыми росли пышные папоротники: старые побеги трепетали на слабом ветру, точно опахала, молодые были свернуты в тугие изумрудные улитки.

Сказывалось отсутствие привычки к долгой верховой езде — мышцы ног начали болеть. Он тяжело впрыгнул на землю и ссадил Сорейль, которая, покачнувшись, слабо уцепилась ему за плечи.

— Отдохнем, — сказал он.

И с ужасом сообразил, что не позаботился забрать из обоза провизию — с непредусмотрительностью человека из цивилизованного мира, которому нет нужды гадать, где он пообедает в следующий раз, а потом и маркграфова гостя, живущего на полном довольствии его светлости.

— Ах ты, черт, — смущенно пробормотал он.

Айльф, который возился с седлом своего мула, подтягивая стремена, деловито подхватил увесистую чересседельную сумку и подошел к ним.

— Надо бы подкрепиться, сударь, — сказал он, — кто знает, что дальше будет, а девица небось со вчерашнего дня не ела.

— А я не взял ничего, — Леон растерянно покачал головой.

Айльф ухмыльнулся:

— Я почему-то так и подумал. — Он похлопал ладонью по туго набитой сумке. — Воды только надо набрать во флягу. — Он поднял голову, прислушиваясь. — Ручей тут где-то течет.

Теперь, когда шелест ветра в кронах стих, Леон услышал отдаленный шум ручья.

— Лучше бы нам устроиться поближе к ручью, сударь, — сказал Айльф, — там и животных можно напоить.

— Ладно, — устало отозвался Леон, — пошли. Сорейль тихонько двинулась за ними. За все время она не проронила ни слова. Леон подумал, что она, скорее всего, предпочла бы сразу отправиться на поиски, но не решалась их торопить — вдруг рассердятся и оставят ее тут одну, а сами уйдут?

Ручей стекал с горы — неширокий, но холодный и чистый. Айльф оглянулся в поисках удобного места, довольно кивнул и повел животных к краю поляны, где росло одинокое дерево. Привязав их и освободив от дел, он оставил животных пастись и вернулся к воде.

— Хорошее место для пикника, — пробормотал Леон.

Место и впрямь было красивым — скальная осыпь, точно обнимавшая поросшую клевером поляну, ручей, в котором играло солнце, и мачтовые сосны на самой опушке леса. Солнце переползло через зенит, тени, отпрошенные валунами, стали чуть длиннее — чересчур четкие и ровные, подумал Леон и лишь тут сообразил, что смотрит на развалины какой-то постройки. Поросшие мхом и оплетенные повиликой тесаные камни уже почти не отличались от своих соседей.

— Айльф, — сказал он, — как ты думаешь, что это такое?

— Развалины, сударь, — жизнерадостно отозвался :парень.

— Сам вижу. Я спрашиваю, развалины чего? Айльф пожал плечами:

— Скорее всего, старое святилище. Когда-то их ставили у подножия гор, на таких вот полянах.

— Двоим?

— Тут и кроме Двоих много кто ошивался, — неопределенно ответил Айльф.

«Видимо — и не так уж давно — этот мир, подобно Земле на заре истории, кишел малыми богами, — подумал Леон, — теми, что потом перешли в свиту Темного на почетные должности демонов и духов, или же вовсе позабылись, вытесненные четкой, логичной, по виду бинарной, а на деле монотеистической религией. Племенной божок… Или тотемный звероподобный родич — да мало ли…»

Он уже сделал несколько шагов по направлению к Развалинам, как вдруг Сорейль, которая неподвижно стояла, с тоской глядя на возносящуюся в небо гору, кинулась к нему и с неожиданной силой схватила за рукав.

— Не надо туда, сударь! — умоляюще произнесла она.

Он осторожно отстранил ее:

— Не надо? Почему?

— Это… нехорошо, — сказала она тихонько.

— Я ничего там не трону. Просто посмотрю.

Она молча отпустила его руку. Он обернулся к Айльфу, но тот не двинулся с места — они оба стояли и смотрели, как он пересек поляну и, отстранив гибкие зеленые плети, нырнул в развалины.

От святилища осталось немного — три обрушившихся стены и какое-то подобие алтарной плиты. Ветер сюда не проникал, солнечный свет — тоже, небо над головой показалось неожиданно синим — почти фиолетовым — и холодным. Пахло плесенью и застарелой сыростью. Ручей бурлил совсем рядом, подмывая заднюю стену.

Он подошел к алтарю. Каким бы заброшенным тот ни выглядел, а кто-то из здешних побывал здесь до них, и не так давно — на камне лежали зачерствевшие лепешки и почему-то нитка ярко-красного стекляруса: чье-то нехитрое подношение. Рельеф на глыбе камня позеленел от сырости, но он все равно разглядел приземистую фигуру с насмешливо высунутым языком.

— Корра, — пробормотал он.

Горный кряж задерживал облака; они клубились над вершиной, точно потоки мутной воды, тени наползали на поляну, и холод чужого, недружелюбного мира пронизал его до костей.

Он оглянулся. Сорейль стояла у него за спиной, глядя отчаянными глазами. Впереди темнел вход в штольню — наполовину осыпавшийся, черный, точно беззубый рот. Он поднял лампу, подобранную в опустевшем бараке рудокопов, заправил ее загустевшим маслом из найденного тут же кувшинчика и зажег фитиль. Свет был тусклый, колеблющийся, грязное стекло плохо пропускало его.

Айльф сделал было шаг в сторону отверстия, но Леон покачал головой:

— Нет-нет. Ты останешься здесь, с лошадьми. Если… если мы не выйдем до завтрашнего вечера, подожди еще ночь и уезжай. Скажешь амбассадору Бергу…

Айльф пожал плечами. Его лицо ничего не выражало, и Леон вдруг подумал, что со стороны сам он выглядит патетично до глупости.

— Ты слышал, что я сказал? — спросил он как можно строже.

— Сударь, — тихо отозвался юноша, — можно вас на минутку…

— Ну что еще? — Он передал фонарь Сорейль: —

Подержи, я сейчас.

— Видите ли, сударь, — неохотно сказал Айльф, — вы, конечно, вправе лезть в любую вонючую дыру, не мое это дело, но предупредить вас я все же должен… В общем… ничего вы там не найдете.

— Почему?

— Об этом не принято говорить, сударь, не знаю я, что там делается, да и знать не хочу; но не слишком-то полагайтесь на ее слова.

Он кивнул в сторону Сорейль.

Леон, в свою очередь, оглянулся на девушку — она стояла неподвижно, колеблющееся пламя освещало ее тонкое лицо.

— Брось! Не выдумала же она все это!

— Выдумала? Нет-нет, что вы, сударь. Она верит в то, что говорит, это точно. Просто — вы чужак здесь… А потому вы можете увидеть там одно, а она — совсем другое.

Юноша помолчал.

— Она говорит, детишки эти там пропали… Может, и так, кто знает… А только, сударь, детишек-то как следует никто не видел с тех пор, как их из деревни погнали.

— Ну и что?