Эрмольд щелкнул пальцами, и пехотинец, разбиравший завал, вытащил из-под груды обломков уцелевшее кресло и с натугой подтащил его к регенту. Эрмольд, кряхтя, устроился на бархатной подушке и вновь обернулся к Бергу:

— Вы хотели что-то мне сказать? Не стесняйтесь, облегчите душу.

— Я… — Берг поглядел на него, перевел взгляд на свои бесполезные руки.

«Все, — подумал он, — приехали». Почему-то мысль о неизбежной расправе не вызвала страха — словно он, незаметно для себя, переступил какую-то невидимую черту, за которой его собственная участь уже не имела значения.

— Да, — Эрмольд задумчиво его разглядывал, — промашка с вами вышла. Недоглядел. А ведь сам же говорил — человек, изменивший один раз, изменит и во второй. Но я, понимаете ли, думал, что вами движут высшие цели… что вы действуете в интересах Терры… И потому поддаетесь голосу разума… А вы просто… перебежчики… Что вы так головой трясете? Скажете, нет?

— Нет, — горячо возразил Берг. — Мы хотели… уладить все миром… Это было бы выгодно… для обеих держав… в конце концов…

— Вот так, значит? — вежливо удивился Эрмольд. — Так благородно? И никакого личного интереса? Ну-ну…

Берг молчал, опустив голову и разглядывая выщербленные плиты пола.

— Да ладно вам… Я зла на вас не держу… дело прошлое… Как видите, ваша благородная миссия потерпела неудачу.

— Так, значит, — не выдержал Берг, — у вас все-таки был порох? Этот бедняга…

— Порох? Нет. Он тогда истратил весь запас — на испытаниях. У вас почти все получилось. Почти… Не вините себя, амбассадор Берг, возможно, вы все и делали как надо, просто обстоятельства были против вас…

Он обернулся к Ансарду:

— Я все удивлялся, почему вы не приняли доблестную смерть с оружием в руках… Уж было думал, что вас пришиб кто-то ненароком. Послал людей на поиски… А вы, значит, прятались, терранского амбассадора караулили? Надеялись отомстить? Хочу вас заверить — он тут действительно ни при чем… А вы, значит, сударь мой Берг, оказались не такой уж легкой добычей… Удивляюсь, почему вы его не прибили сразу? Ведь он, насколько я знаю, в свое время обошелся с вами весьма грубо. Почему сохранили ему жизнь?

— Я не убийца, — сухо сказал Берг.

— Ну да, разумеется… Зачем убивать своими руками, когда это могу сделать я? Вы же его доставили прямиком ко мне…

Берг пожал плечами — стоило лишь пошевелиться, как стража плотнее придвинулась к нему с обеих сторон.

— Я не собирался этого делать. Но раз уж так получилось — что ж… делайте с ним, что хотите. Теперь, когда он у вас в руках, к чему продолжать эту бойню?

Эрмольд удивленно поглядел на него.

— Да ведь все уже кончилось. Даже пожар гасить не пришлось. Очень своевременно ударил этот ливень. На этот раз кстати. Как вы полагаете?

— Кончилось? — пробормотал Берг. — Но… Где-то из глубины коридоров донесся отчаянный, приглушенный расстоянием крик — и оборвался на высокой ноте. Берг вновь дернулся, но наткнулся спиной на ощутимо уколовшее острие.

— Ну не зверь же я, в самом деле! Вы и впрямь поверили, что я буду резать женщин и детей? Да чего ради? Тем более что об этом уже позаботился вот этот молодчик, — он кивнул на Ансарда. — Да вы же сами видели, как все оно было: те, кто защищался с оружием в руках, разумеется, убиты, но в основном к тому, что творится в замке, приложили руку любезные ваши солерцы. Придется приструнить их: почему-то перевороты на горожан всегда действуют разлагающе. А я догадываюсь, почему вы здесь, а не прячетесь в уютном шалашике… Маленькая фрейлина, верно? Вы ее нашли, свою девушку?

— Нет! — прохрипел Берг, с ненавистью глядя на Эрмольда.

— Ну, так и искали бы. Может, она еще жива…

— Эрмольд! — заревел вдруг Ансард. — Что ты со мной собираешься сделать, Эрмольд?

Он вырвался, расшвырял стражников, с неожиданной ловкостью перемахнул через груду поломанной мебели и оказался перед регентом. Арбалетчики у входа насторожились и натянули тетивы, но Эрмольд коротко взмахнул рукой, останавливая их.

Ансард потянулся было за мечом, не нашел его, выхватил из-за пояса чудом уцелевшую перчатку и кинул ее на каменный пол перед Эрмольдом.

— Тебе не удастся повесить меня, точно разбойника… Я требую божьего суда!

Эрмольд молча смотрел на него, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Потом холодно произнес:

— Надо же!

— Пусть Двое сами определят мне наказание. Только они имеют на это право — ибо я потерял свою бессмертную душу, погнавшись за ложными знамениями. Уж не думаешь ли ты, что ты такая важная птица, что они пропустят тебя вперед — судить и карать? Я заслужил свою участь — и готов… Поглядеть ему в глаза, когда он встретит меня у входа в вечный покой — чтобы спросить меня, зачем я столь низко, не по-рыцарски, убил его, ведь он мне доверял, как сыну…

— Надо же, как поэтично! Ну ладно, кого же вы вызываете? Меня?

— Ты тоже ответишь за все, — Ансард с ненавистью посмотрел на него. — Рано или поздно. Все мы ответим. Но есть еще один виновник.

Он обернулся к Бергу, подхватил с пола перчатку и вновь швырнул ее, на этот раз Бергу в лицо. Тот отшатнулся, и перчатка с шорохом соскользнула на пол.

— Я вызываю его.

— Ну, — с интересом проговорил Эрмольд, — и как вам это нравится, Берг?

— Чушь какая-то, — устало произнес Берг. — В чем моя вина? Я, как мог, пытался остановить это безумие.

— Возможно… но вот он почему-то думает иначе.

— Объясните ему… в том, что Солер пал, нашей вины нет…

— Я уже сказал. Он не верит. А потом, быть может, дело не только в этом…

— Да пусть думает, что хочет. — Берг нетерпеливо пошевелился. — У меня нет времени на детские игры.

— О нет, — возразил Эрмольд, — вы не можете отказаться. Понимаете, таковы правила. Я бы вам сказал, что, откажись вы сейчас драться, вы потеряете статус посла, а возможно, не только это. Что вы будете парией, амбассадор Берг, во всяком случае здесь, в Солере. Но, похоже, вас это сейчас не слишком заботит. Вы, кажется, очень торопитесь? Так вот, вы не уйдете отсюда, пока не сразитесь с ним… Он усмехнулся и добавил:

— Должен заметить, его вызов сделал вам честь. Все-таки он наконец признал вас за рыцаря, достойного скрестить с ним оружие.

Тут только Берг обнаружил, что он стоит перед Эрмольдом один-одинешенек — справа и слева от него больше никого не было. Зато арбалетчики, стоявшие по бокам Эрмольдова кресла, чуть заметно развернулись. Часть продолжала отслеживать Ансарда, но остальные уставили тяжелые наконечники стрел ему в грудь.

— Эрмольд… — голос Берга звучал почти жалобно, — вам-то это зачем?

— Это была не моя идея. — Эрмольд уселся в кресло и завозился, устраиваясь поудобнее.

Берг огляделся. На него уставилось множество глаз. Арбалетчики, копейщики, капитаны пехотинцев — они подходили откуда-то из глубины коридоров, толпились в дверных проемах.

— Он вас вызвал, значит, выбор оружия за вами, — вежливо сказал Эрмольд.

— Проклятье, да какая мне разница? Пусть берет, что хочет.

Его топор валялся на полу — кто-то услужливо поднял его обеими руками, поднес.

— Меч, — прохрипел Ансард. — Я выбираю мой меч.

— Где ваш меч, я понятия не имею, сударь. — Эрмольд по-прежнему был сама любезность. — Но вы можете выбрать любой из солерских. Или вам больше по душе сталь Ретры?

— Будь она проклята, ваша Ретра!

Ансард развернулся на каблуках и решительным шагом направился к стене, где дремали в своих смертоносных колыбелях скрещенные мечи, и толпа расступалась, освобождая ему дорогу.

Берг растерянно наблюдал за ним. Он взвесил в руке топор, который вновь показался до нелепости неудобным и ненужным, принял боевую стойку, вновь опустил топор.

— Ну же, — подбодрил его Эрмольд, — не стесняйтесь.

— Будьте вы прокляты, — устало сказал Берг.

— Сегодня все на удивление однообразны, — печально заметил Эрмольд.

Ансард вынул меч из ножен, взвесил его на руке, подержал, бережно положил на пол и взял другой. Это был тяжелый двуручный меч с прямым клинком, он показался Бергу непомерно большим, но Ансард ловко перехватил его, вышел на середину комнаты и указал острием клинка на пол перед собой.

«Этого не может быть, — подумал Берг, — мне все это мерещится. Я никогда бы не вляпался в такое дерьмо».

Он тоже вышел на середину зала и стал напротив Ансарда, широко расставив ноги.

Леон сделал несколько шагов — осторожно, точно пробуя пол на прочность. «Ловушки, — подумал он, — в том лабиринте были ловушки». Он вновь осмотрелся: факел трещал и чадил, но и в этом неверном свете каменные стены казались солидными и надежными, как и положено каменным стенам.

— Что, опять за свое? — сказал он громко.

Его собственный голос показался ему слабым и беззащитным, да и сами они в этом пустынном царстве выглядели чуждыми и нелепыми — два куска живой плоти, до обидного уязвимой.

— Развлекаетесь? Веселитесь? — вновь крикнул он в пустоту. — Вот он я! Что ж, полюбуйтесь, если вам угодно.

И двинулся по коридору, уходившему во тьму, в перспективу. Айльф шел следом, крадучись, затаив дыхание — бесплотный призрак… Слишком длинный коридор — длиннее, чем весь замок, они находились где-то на уровне второго этажа и уже вышли за пределы городской стены, но перед ними все еще простирался одетый камнем узкий тоннель, он мог тянуться еще километры и километры, все так же, на уровне окон второго этажа, это ничего бы не изменило; в этом мире, так незаметно сопрягающемся с тем, который они только что покинули, не действовали привычные законы природы, в нем все было вывернуто наизнанку, все подогнано под нужды неведомых хозяев планеты.

— Веселитесь? — повторил он. Горло ему перехватило, он отчаянно закашлялся, потом вновь выкрикнул: — Ну, шут с вами, паскуды, любуйтесь! Я тоже беспомощен — такой же идиот, как все остальные. Все эти несчастные, которых вы кинули в эту чертову мясорубку…

— Думаете, они вам ответят, сударь? — тихонько спросил Айльф.

— Нет, — сказал Леон. Весь его пафос куда-то испарился. — Не думаю. Они вообще, знаешь ли… возможно, не способны к общению, во всяком случае в нашем понимании. Но слышат нас, это уж точно.

— И понимают?

— О да, — горько сказал Леон, — отлично понимают.

И грустно добавил:

— В этом-то вся беда.

Вокруг было уничтожающе тихо. Треск пожара, вопли возбужденной толпы, грохот падающих балок остались где-то в другом измерении, а они шли и шли по бесконечному коридору, и Леон сначала осторожно ощупывал каждую плиту перед собой, опасаясь ловушек, а потом перестал. Если они их пропустили сюда, зачем ставить ловушки?

— Хотите убить меня? — вновь крикнул он. — Да бога ради! Валяйте. Мне надоело, ясно? И чего я тут перед вами выплясываю? Ору тут, корчу из себя тень отца Гамлета. Вы ведь именно этого и добивались, да? Хватит с меня! Я больше не играю.

Он кричал, обращаясь к невидимым наблюдателям то на местном языке, то на универсальном, и не замечал этого.

«Одного я хочу, — думал он, — взглянуть им в глаза. Если они есть у них, эти глаза… Вы разучились жалеть, — мысленно спрашивал он, — или никогда не умели? Ведь они поклонялись вам как богам — пока вы позволяли. Пока не ушли в тень, не позволили им выдумать себе новую религию… Оставшись в их памяти нечистью, страшной сказкой… Что бы вы о них ни думали, чем бы их ни считали, их страдания — реальны, их боль — это настоящая боль… просто потому, что они ее чувствуют… способны чувствовать… Неужели вы не понимаете?»

Он вздохнул, покосился на Айльфа, который сосредоточенно ступал за ним след в след.

— Оставили бы вы их в покое, — Леон перешел на шепот, — а?

— Чего? — переспросил Айльф.

— Нет, — сказал Леон, — это я не тебе.

— Тоже нашли с кем разговаривать, — Айльф покрутил головой, оттянул воротник куртки, точно тот душил его.

— Да, — согласился Леон, — да, пожалуй. Усталость навалилась на него, не было смысла кричать, не было смысла просить. С чего он взял, что они вообще станут его слушать? То есть они, безусловно, слушали. Так, как он дома, на далекой, невероятно далекой, почти несуществующей Терре слушал, скажем, головидео…

Айльф, тот слушал. Тот понимал. Он поразмыслил.

— Теперь уж чего… скажи честно, когда мы наткнулись на тебя в трактире… это случайно получилось?

Тень былой ухмылки мелькнула на лице Айльфа.

— Случайности сами по себе редко когда случаются, сударь. В городе ходили слухи, что, мол, прибыли к нам послы из далекой страны Терры… А какая там страна Терра — Гунтр говорил, нет за морем никаких стран, мы, мол, одни в мире, и если кто-то придет издалека, то, скорее всего, из-за неба… из бездны меж звездами. Он полагал, миров во Вселенной что блох на собаке и везде люди живут. Где получше живут, где похуже… Когда-нибудь это должно кончиться, говорил он, нужно только выждать… и не ошибиться…

— Похоже, — заметил Леон, — мы оба с тобой ошиблись. Ты — потому что поверил в нас. А мы — потому что не поверили тебе.

— Что поделать, — философски сказал Айльф, — на то мы и люди, чтобы ошибаться.

— Да, — согласился Леон, — на то мы и люди… Что-то шевельнулось совсем рядом с ними — в гладкой, сплошной стене на глазах начал образовываться темный проем; воздух мерцал, и камень мерцал и растворялся, и наконец перед ними возникло еще одно отверстие — слепое, черное, и где-то там, в его глубине, вспыхивали и гасли искры и слышался тихий равномерный стук падающей воды… Словно само время по капле уходило в темноту.

— Сударь, — в ужасе прошептал Айльф.

— Не боись, — сказал Леон, — не тронут — раз мы еще живы. Выходит, зачем-то мы им нужны. Нас просто приглашают пройти, вот и все.

«Да, — подумал он, — вот и все. Каков бы ни был конец этой непонятной игры, это последняя ее сцена. Занавес». Он даже испытывал какую-то странную благодарность, что ему дали досмотреть все до конца.

— Вы совсем их не боитесь, сударь? — удивленно спросил Айльф.

— Не знаю, — Леон покачал головой, — они для этого слишком… слишком всемогущи, что ли. Как можно бояться, скажем, вечности? Это бессмысленно.

— Значит, — тихо заключил Айльф, — с ними ничего нельзя сделать.

— Мы можем узнать о них больше, а это уже кое-что, — возразил Леон, — а потом… Разве у нас есть выбор?

Он слегка подтолкнул юношу к этой так услужливо распахнувшейся двери.

— Мы здесь, — громко сказал он. И вдруг ахнул, увидев, что окружает его. Он ожидал чего угодно, но только не этого.

Эрмольд кивнул и сдвинул ладони, давая сигнал к поединку. Этого было достаточно — Ансард заревел, сорвался с места и, подняв меч над головой, кинулся на Берга. Тот выставил топор перед собой — скорее защищаясь, чем пытаясь перейти в ответное наступление.

Тяжелый меч сверкнул в воздухе, и топор загудел, приняв удар такой силы, что оружие чуть не вывернулось из рук Берга. Он отступил на шаг и в сторону — Ансард пронесся мимо него, пролетел по инерции несколько шагов, остановился, обернулся и вновь бросился на противника.

Берг перехватил рукоятку — она послушно легла в ладонь — и, вместо того чтобы вновь отступить, давая Ансарду возможность размахнуться, поднырнул под меч, одновременно поддев противника ногой под щиколотку. Ансард зашатался, острие меча со свистом вонзилось в пол, выбивая из каменных плит сверкающее крошево.

Тело само вспоминало полученные когда-то на тренировках навыки. Исиро, маленький японец, гонявший их по плацу до потемнения в глазах, — как же тогда они все на него злились…

— Эрмольд! — вновь крикнул он, одновременно пытаясь обрести утерянное равновесие. — Остановите… это же безумие!

И пожалел об этом — Эрмольд лишь молча пожал плечами, а Берг сорвал себе дыхание и, когда Ансард вновь кинулся на него, еле успел увернуться — сталь чиркнула у него по плечу. Он даже не ощутил боли, лишь почувствовал, как что-то горячее, липкое просачивается сквозь рукав. Ткань почему-то сразу стала весить тонну, а сам он, наоборот, почувствовал странную легкость и звон в ушах — словно он был воздушным шаром, который вот-вот оторвется от земли и взлетит к закопченному потолку. Ансард вновь пошел в атаку — в этих неутомимых, механических нападениях было что-то пугающее, а ненависть, которую Берг читал в глазах противника, когда сталкивался с ним взглядом, сама по себе, кажется, могла бы сшибить с ног, точно удар электрического тока.

Чертов топор сделался совсем неподъемным — словно тоже, как и камзол, ухитрился нарастить добавочный вес и, казалось, решил действовать самостоятельно, да еще все время пытался вывернуться из сжимавшей его руки. «Кинжалом я бы его достал скорее, — подумал он, но уже не было времени менять оружие. — Нужно торопиться, пока я не стал неуправляемым воздушным шаром». Он и занес топор высоко над головой — на этот раз сталь легко приняла на себя скользящий удар другой стали — и резко опустил его, почти с ужасом ощутив, как топор, почти не встретив сопротивления, наискось вошел во что-то мягкое, потом наткнулся на что-то твердое. Ансард почему-то присел, зашатался, рукоятка топора дернулась в руках Берга как живая — он изумленно разжал ладони, выпуская ее. Ансард повалился на колени. Меч плашмя упал на пол перед ним, он поискал глазами, с трудом сфокусировал взгляд на Берге, рот его приоткрылся, на подбородок потекла струйка крови.

— Почему? — прохрипел он. Во взгляде его читалось глубокое, почти детское изумление.

— Я… не хотел, — промямлил Берг, и его самого передернуло от нелепости сказанного.

— Ты… тварь… ты ведь даже не воин… А я…

Он приподнялся, теперь в его взгляде читался вызов.

— Добей меня.

Берг растерянно обернулся к Эрмольду.

— Он говорит дело, — кивнул Эрмольд, — вы его искалечили так, что он больше не встанет, амбассадор Берг. Вы же разрубили его чуть не пополам. Милосердней будет покончить с ним сейчас.

Берг пошатнулся и вынужден был ухватиться за чье-то плечо — кольцо зрителей, благоразумно расступившихся на время поединка, теперь почти сомкнулось; глаза блестят, шеи вытянуты…

— Я… не могу… — пробормотал он.

— Можете, — успокаивающе проговорил Эрмольд, — это же так просто. Раз — и готово. Вот сюда.

Он пальцем прочертил полосу у себя на шее.

— Дайте ему кинжал.

— Да пропадите вы пропадом, — безнадежно сказал Берг.

Ансард слепо шарил руками по полу — наконец он нащупал валяющийся рядом меч и потянул его на себя. Он не смог удержать его за рукоять и схватил за лезвие — сталь пропорола ладони до кости и мгновенно окрасилась кровью. Берг непроизвольно отступил на шаг. Ансард ухмыльнулся.

— Трус, — сказал он.

И, балансируя тяжелым клинком, с размаху опустил острие в ямку между ключицами.

— Вот видите, как все просто, — сказал Эрмольд у Берга за спиной. Берг не ответил.

Он потянул топор на себя — ему пришлось сделать усилие, чтобы извлечь сталь, глубоко засевшую в размозженную плоть, и, когда услышал глухой чавкающий звук, его замутило. Кольцо зрителей вновь расступилось, и он остался посреди обширного зала один на один с мертвым телом — Ансард распластался на полу, руки-ноги бессильно раскинуты в стороны, как у тряпичной куклы, на лице застыло недоуменное, обиженное выражение.

Эрмольд, который прежде сидел, вцепившись в подлокотники кресла и напряженно вытянув шею, сдвинул ладони.

— Поздравляю, амбассадор Берг, — сказал он. — Великолепный был удар.

Берг отбросил ненужный топор и выпрямился.

— Вот он, ваш божий суд, — сказал он, — довольны?

— Как ни странно, — негромко ответил Эрмольд, — мне подобные зрелища удовольствия не доставляют. Слишком… патетично… но я ублажал вовсе не себя. Я сделал это ради него. Ради Ансарда. Надеюсь, он был бы доволен. Ведь он погиб с честью. Как и желал.

И, чуть заметно усмехнувшись, добавил:

— Он ведь неплохо дрался, знаете ли…

Он вновь хлопнул в ладоши, и двое воинов отделились от стены и направились к Ансарду.

— Его похоронят со всеми возможными почестями, — сказал Эрмольд. — Не сомневайтесь.

Берг не глядя протянул руку — кто-то вложил в нее нож, и он, откромсав подол рубахи, перетянул раненое плечо, помогая себе зубами. Потом какое-то время стоял неподвижно, исподлобья глядя на Эрмольда.

— Я могу считать себя свободным? — спросил он наконец.

Эрмольд поднял брови.

— Вы и были свободны. Вы ведь вольны в своих поступках, не так ли? Но если вы имеете в виду, можете ли вы идти, то да, в этом смысле вы свободны.

Берг повернулся и направился к выходу. Арбалетчики молча раздвинулись, давая ему пройти.

— И если вам что-нибудь нужно, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне, — сказал Эрмольд ему в спину.

В дверном проеме Берг остановился и обернулся к Эрмольду.

— Где она? — спросил он. — Я думал, она где-нибудь здесь… У вас…

— Ваша девушка? — Эрмольд покачал головой. — А! Вы думали, я придержал ее, чтобы обеспечить себе развлечение? Нет, заверяю вас, здесь ее и не было. Почему бы вам не посмотреть в ваших собственных апартаментах?

— Я уже был там, — сказал Берг.

— Ну, так сходите еще раз. Это было бы естественно для верной возлюбленной, не правда ли, — ожидать вас там, где вам легче всего ее отыскать. Там, разумеется, все обгорело, но сейчас это крыло вполне доступно; мои люди разбирают обломки.

— Вы… — устало проговорил Берг на универсальном, — черт бы вас побрал! Вы сам дьявол…

— Простите? — вежливо переспросил Эрмольд.

Берг, механически передвигая ноги, вышел из зала. Он ничего не чувствовал — лишь страшную опустошенность. «Надо бы поторопиться», — думал он. Но почему-то не мог себя заставить двигаться быстрее — точно невидимая рука, подталкивающая его, наконец разжалась.

Он отобрал у какого-то гвардейца, стоявшего на выходе, факел — тот лишь молча отступил, не сказав ни слова, — и двинулся дальше, в боковое крыло.

Везде были следы пожара, но само пламя уже погасло; каменные стены были подернуты жирной сажей, на полу валялась какая-то труха, что-то обуглившееся, скорченное привалилось к стене, но, когда Берг заставил себя всмотреться, он различил оплавленный металлический нагрудник и медные бляхи, уцелевшие от военной экипировки. Его вновь замутило, и пришлось привалиться к стене, чтобы перевести дыхание.

Чем дальше он продвигался, тем страшнее были разрушения: хаос, агония дерева и камня. То, что осталось от мебели, было вообще ни на что не похоже. В дыму сновали какие-то фигуры — видимо, это и была похоронная команда Эрмольда. Кто-то наткнулся на Берга, тот слепо выставил руку, оттолкнув незнакомца. Тут только он вспомнил о Леоне — где его черти носят? Здорово он тогда его приложил, но ведь не настолько же… Он давно уже должен был опомниться. Почему его не было в тронном зале? И как он, Берг, умудрился вообще не вспоминать о нем на протяжении нескольких часов? Господи, а вдруг, пока он валялся там, беспомощный, его кто-нибудь прирезал — просто так, походя…

Он набрал в легкие побольше воздуху и крикнул:

—Леон!

И закашлялся, наглотавшись дыма.

Он корчился у стены в отчаянных спазмах, в глазах плясало отбушевавшее вокруг багровое пламя. Наконец, отдышавшись и вытерев рот рукавом, побрел дальше.

Анфилада комнат была пуста — издевательски пуста. Проход был перегорожен упавшими балками, он попытался было перебраться через них, но от первого же прикосновения они просто-напросто рассыпались в труху. Пепел на полу лежал сплошным черным слоем, в задней комнате почему-то рухнула стена, груда камней громоздилась, преградив ему путь. Он стоял, растерянно озираясь, — никого. Было настолько тихо, что он различал собственное частое дыхание.

— Сорейль, — попытался вновь крикнуть он. Но сказал это едва слышно, словно боялся потревожить кого-то. В комнате до сих пор висел какой-то странный запах — лишь теперь он сообразил, что пахло пороховым дымом.

— Как же мне теперь? — растерянно пробормотал он.

Рука отчаянно заболела — он и забыл про нее.

Он покосился на забинтованное плечо — расплывшееся по полотну пятно было уже не ярко-красным, а бурым; боль была просто нормальной реакцией, заступившей место первоначальному шоку.

Какая-то фигура мелькнула в сумраке. Он вздрогнул. Женщина двигалась бесшумно, словно плыла, раздвигая сизый, напоенный гарью воздух, как теплую мутную воду.

— Сорейль! — крикнул он, на этот раз во весь голос. Она не обернулась.

Берг ринулся за ней — перемахнул через обломки мебели, даже не заметив этого, не сводя взгляда с колеблющегося силуэта, удаляющегося во тьму. Наконец он приблизился настолько, что смог коснуться ее плеча. Она чуть заметно дернула рукой, точно стряхивая надоедливое насекомое, но продолжала, не оглядываясь, двигаться дальше, и тогда он схватил ее за запястье и рывком развернул к себе. Его собственная рука тут же отозвалась пульсирующей болью. Здоровой рукой он высоко поднял факел, вглядываясь в лицо, смутным пятном маячившее в полумраке.

— Сорейль, — совсем тихо сказал он, — что ты… И осекся.

Девушка смотрела на него без всякого выражения, ее широко открытые глаза были слепы, на губах застыла бессмысленная слабая улыбка. Он разжал руку, девушка тут же выскользнула и так же механически двинулась прочь, легко перешагивая через груды обломков и мусора. Наткнувшись на черное обугленное тело в коридоре, она просто переступила через него — тем же плавным, неуловимым движением, даже не потрудившись подобрать юбки.

Берг продолжал следовать за ней — молча, точно его тянули на невидимом канате.

Дойдя до какого-то ничем не примечательного участка стены, она остановилась, приложила ладонь к каменной кладке, и Берг увидел, как стена начала исчезать — не расступаться, просто растворяться в воздухе, точно все атомы, ее составляющие, бросились врассыпную. Девушка остановилась перед открывшимся мерцающим проемом, обернулась — Берг вновь увидел огромные слепые глаза и мягкую мечтательную улыбку—и скользнула в образовавшееся отверстие.

— О господи, — пробормотал Берг.

Он двинулся следом, даже не отдавая себе в том отчета.

Он вновь стоял в зале с подземным озером. Только теперь с ним был Айльф — он так вцепился Леону в плечо, что оно занемело. Заброшенные штольни были в нескольких днях конного пути из Солера, но тем не менее он и менестрель оказались там — среди спускающихся с потолка сталактитов, органных труб, причудливых колонн; свет факела — только ли свет одного единственного факела? — играл на каменных гранях, отражался в черном озере, в которое лениво падали капли пропитанной известью воды век за веком, тысячелетие за тысячелетием.

Музыка слышалась откуда-то издалека — чистая и холодная, точно горный хрусталь, казалось, отблески света на камне чуть подрагивают, сопровождая причудливую игру аккордов.

Теперь он видел все совсем иначе, словно кто-то невидимый сдернул волшебное покрывало, прятавшее от него реальность. Наверное, и это не была окончательная реальность — одна из возможностей, вариант, версия… Застывшие белые фигуры уже не казались ему игрой природы — это были люди, вернее, одетые в камень человеческие формы, образцы, по которым подземные скульпторы лепили человеческую плоть, хранилище статуй, которые в любой миг можно было воскресить к жизни — вызвать из небытия, когда возникнет в том нужда. Мужчины, женщины, дети… особенно много детей. Застывшие лица неразборчивы, смазаны, им можно было придать любые черты, любое выражение… Смертный сон, веками длящееся ожидание…

«Вот и все, — думал Леон, — все кончено. Разве с этими сладишь? Вот оно, то, что за сценой, — кулисы, изнанка декораций, пыльные маховики поворотного круга судьбы… Да, они рождаются и умирают, потому что массовка не имеет значения, но, должно быть, какие-то ключевые фигуры возникают вот так — формируясь по неведомым лекалам; податливая плоть обретает душу, и сходит с постамента, и начинает действовать, и забывает обо всем… и об этом черном озере, где веками спала тяжелым сном небытия». Должно быть, они не любят зря расходовать человеческий материал. Или изымают лишних — земля Срединных графств в состоянии прокормить лишь ограниченное количество актеров. А этих хранят тут, во тьме, точно как кукольники, заталкивающие в сундук не нужных до поры марионеток. А кому-то, наверное, оставляют свободу воли, чтобы интересней было манипулировать, заставлять играть навязанную роль… Подталкивать, направлять, внушать, что все происходит само собой… Поскольку какой интерес работать с абсолютно покорным материалом? Это уже не творчество — ремесло…

— Ах, вы… — Он задохнулся и покачал головой. Раса эстетов… Цивилизация постановщиков… Если они могут все, что им остается? Ставить бесконечный спектакль. Еще бы, ведь у них в запасе вечность… Может быть, они еще и состязаются между собой — у кого лучше получается? Какой режиссерский ход изящней? А он еще трепыхался, принимал этот мир за чистую монету.

Айльф у него за спиной вдруг затрясся так, что Леон слышал, как у него стучат зубы.

— Я не останусь здесь, — пробормотал юноша. — Не хочу… не могу больше…

— Да, — сказал Леон мягко, — я знаю. Все в порядке. Мы сейчас уходим.

Одна из фигур там, в глубине, во тьме, вдруг шевельнулась. Леон вздрогнул и чуть не выронил факел.

Но это был Берг. Он стоял неподвижно, словно и сам принадлежал к тому же молчаливому воинству, вглядываясь во что-то невидимое рядом с собой.

— Это и правда ты? — спросил Леон внезапно охрипшим голосом.

Берг не ответил. Глаза у него были спокойные, точно вода подземного озера. Наконец он тихо произнес:

— Она здесь.

— Сорейль. — Леон не спрашивал, скорее утверждал.

Он поднес факел поближе, и белая фигура, выплывшая из тьмы рядом с Бергом, казалось, вздрогнула, когда ее коснулась игра света и тени.

— Я шел за ней, — пробормотал Берг, его вдруг затрясло как в лихорадке, — она подошла сюда и встала. Просто встала, даже не обернулась… Когда я посмотрел…

— Ты понимаешь, — сказал Леон неловко, — она всегда была здесь. В известном смысле.

Берг равнодушно пожал плечами:

— Должно быть, так.