Обратимся к хорошо известной дантологам проблеме «лунных пятен» во второй песне «Рая». Вопросом о поверхности Луны Данте уже занимался в «Пире». Если подойти ко второй песне «Рая» с позиций историка философии и вслед за итальянским медиевистом Бруно Нарди попытаться проникнуть в мысли Данте, не довольствуясь формальными сопоставлениями, станет ясным, что дантовское толкование «лунных пятен» не может быть объяснено текстами Фомы Аквинского. Здесь, как и во многих других местах «Божественной Комедии», в которых говорится об устройстве космоса, отразились идеи неоплатонизма, а также учение арабской философии. В частности, основная мысль Данте во второй песне о том, что вселенная является одним телом, в котором проявляется Перводвигатель (подобно тому, как в частях тела проявляется душа), восходит к Ямвлиху и Авиценне.

Такое объяснение устройства вселенной было осуждено парижским епископом в 1277 году как сугубо еретическое и близкое к идеям Аверроэса. Беатриче, символизирующая небесную мудрость, в Дантовом Раю объясняет мироздание в духе, не соответствующем учению церкви. Из слов Беатриче следует, что единственная и универсальная сила восходит к девятому небу и действует на все ниже расположенные небеса, пока не спускается в подлунную, чтобы проникнуть в состав земли. Небесные тела не что иное, как органы мирового Разума — силы, движущей всю вселенную.

В «Сне Сципиона», сохранившемся отрывке из шестой книги Цицерона «О государстве», дается картина вселенной, довольно близкая дантовской. Земля занимает здесь весьма скромное место. Напомним, что в средние века наша планета представлялась христианам центром мироздания. Африкан вопрошает Сципиона: «До каких пор твой ум прикован будет к земле? Разве ты не видишь, в какие храмы ты пришел? Вся вселенная состоит из девяти кругов или, лучше сказать, шаров, из них крайний — небесный, обнимающий остальные — сам вышний бог, сдерживающий и руководящий другими. На небе проложены вечно вращающиеся пути звезд. Под ними расположены семь шаров, которые вращаются в сторону, противоположную движению неба. Из них одним шаром владеет то светило, которое на земле называется Сатурном; затем идет то, которое благоприятно и спасительно для человеческого рода, называемое Юпитером; потом красное и ужасное для земли, которое вы называете Марсом; еще ниже, почти среднюю область, занимает Солнце, ведущее, управляющее и руководящее остальными светилами, — разум и управление мира. Оно так велико, что своим светом освещает и наполняет все. За ним следуют, как спутники, Венера и Меркурий. В самом низшем круге вращается Луна, зажженная лучами солнца, а под ней уже все смертно и тленно, кроме душ, данных человеческому роду в дар от богов. Над Луной все вечно: ибо среднее девятое место занимает Земля — она неподвижна, находится в самом низу, и все, что имеет вес, само собою стремится к ней».[22]

Счет небес у Данте несколько иной. Но античного писателя и великого итальянского поэта роднит ощущение космоса как бесконечности, замкнутой в себе. Космические просторы зиждятся у Данте на числе девять. Вокруг Земли находятся девять небес: первое небо — Луны, второе — Меркурия, третье — Венеры, четвертое — Солнца, пятое — Марса, шестое — Юпитера, седьмое — Сатурна, восьмое — неподвижных звезд, девятое — кристальное Перводвигателя, Девять духовных чинов, совершающих вращение с все возрастающей быстротой, являются по существу своему «идеями» неоплатоников, приспособленными к терминам христианской мифологии. Это ангелы, архангелы, начала, силы, крепости, власти, престолы, херувимы и серафимы. Они приводят в движение соответственно восемь небес; девятое (Перводвигатель) сообщает движение всем остальным и обладает предельной скоростью, то есть скоростью света, стремясь достигнуть предельной неподвижности эмпирея. Неподвижность и самое стремительное движение, таким образом, как бы сливаются не сливаясь.

Дантова система мироздания во многом восходит к неоплатонику Псевдо-Дионисию Ареопагиту, греко-сирийскому мыслителю, вероятно IV—V веков, которого в средние века ошибочно считали учеником апостола Павла, проповедовавшего в Афинах. Некоторые грузинские историки философии упорно настаивают на том, что загадочный Псевдо-Дионисий не кто иной, как грузинский царевич Петр Ивер, получивший образование при византийском дворе, куда он был привезен ребенком как заложник. Неоплатонические идеи Псевдо-Дионисия получили чрезвычайное распространение в Европе в IX и X веках, когда началось под влиянием Византии обновление культуры и искусства Запада. Рукопись греческого текста «О небесной иерархии» Людовик Благочестивый получил от византийского императора Михаила Заики (826—829). Она хранилась как величайшая святыня в аббатстве Сен Дени под Парижем. В это время, по-видимому, началась идентификация просветителя Франции епископа Диониса с Дионисием из Коринфа, бывшего по преданию учеником апостола Павла. Блестящий перевод на латынь этого произведения сделал по просьбе Карла Лысого ирландский (или шотландский) философ Иоанн Скотт Эриугена (умер в 880 г.), снабдивший текст комментарием. К этому переводу, как к источнику высшей мудрости, обратился в начале XII века известный аббат монастыря Сен Дени Сугерий. Сугерий писал стихи, проникнутые совершеннейшим неоплатонизмом. Аббатство Сен Дени было перестроено под руководством Сугерия также в духе аллегоризма и символизма, соответствующих основным мыслям автора сочинения «О небесных иерархиях». С большой вероятностью можно предположить, что именно в аббатстве Сен Дени под Парижем Данте познакомился с сочинениями философа-неоплатоника в переводе Скотта Эриугены. Быть может, также символика архитектуры храма, указывающая на восхождение и нисхождение идей в космосе и на значение света, как первоисточника всякого знания, повлияла на воображение Данте.

Соединив учение Плотина и Прокла с верованиями библии, Псевдо-Дионисий Ареопагит разработал систему так называемой отрицательной теологии. Он определял сверхсущность всех явлений как «вечный мрак и вечное молчание». Согласно Псевдо-Дионисию, вселенная творится, оживляется и получает единство непрестанным самоосуществлением, самораскрытием того, кого Плотин называл «единственным», невидимым солнцем, или первым излучением света. Огромно расстояние между высшей сферою света и низшей, подлунной. Все же» между крайними проявлениями света и земной субстанцией нет перерыва. Поглощаясь материей, свет снова восстает из нее, восходя к первоисточнику. Однако человек, утверждает Псевдо-Дионисий, может воспринимать силу звездных эманаций только в их видимых проявлениях, то есть в материальной форме света, поэтому зрение считалось в средневековой философии наиболее совершенным свойством человека. В то время как для других ощущений — осязания, слуха, обоняния — нет необходимости в третьем начале, пребывающем между субъектом и объектом восприятия, зрение требует этой третьей посреднической силы, а именно — света. Псевдо-Дионисий считал световую энергию основой всех предметов и существ. Земная красота есть также одно из проявлений света. Как Псевдо-Дионисий и Сугерий, Данте был убежден, что «слабый разум подымается к истине через познание материального». В картине космоса у Данте свет играет не меньшую роль, чем у Псевдо-Дионисия. На небе Солнца Данте воздаст хвалу автору «Небесной иерархии»:

В начале первой песни «Рая» Данте говорит, что более всего пронизан светом эмпирей. Свет сияет в беспредельных пределах вселенной в различной степени, однако, заверяет Беатриче в четвертой песне, неверно учение Платона в «Тимее» о том, что души возносятся обратно к звездам и что всякая душа возвращается к своей звезде, порвав связь с телом. Отвергнув благородство, связанное с происхождением, древностью рода и богатством, Данте утверждает иерархию света, благородство интеллектуальное и духовное.

Представление о пронизанном огнем бескрайнем просторе сочетается у Данте с другим поэтическим представлением — космического океана. Данте и Беатриче приближаются к самой медленной из небесных сфер — сфере Луны. Данте видит тени спасенных обитателей Луны; в нем рождается способность проникновения в то, что ранее было ему недоступно.

Данте встречает здесь духов любви, которым скорее место в Чистилище — это нарушившие не по своей воле, но без достаточного сопротивления обеты, данные на земле. Среди них — Пикарда Донати, которую похитил из монастыря и насильно выдал замуж ее брат Корсо Донати. После беседы с Пикардой Данте пытается разрешить мучащее его сомнение, «возможно ль возместить разрыв обета новыми делами». И как бы в ответ на эти мысли Беатриче вызывает в сердце поэта новый прилив любви:

Похвала небесной возлюбленной вызывает новое раскрытие духовных сил Данте:

На втором небе Меркурия Данте видит деятельных духов, и среди них — императора Юстиниана. Поэт снова возвращается к темам земли. Земная деятельность продолжает существовать в памяти блаженных духов. Земные явления возникают среди небесных. Данте напрасно пил воду реки забвения. Вознесение, созерцание, углубление в премудрость мироздания перебиваются воспоминаниями о земле и земном. В небе Венеры, где наслаждаются блаженным покоем любвеобильные, Данте встречает Карла Мартелла. С этим Анжуйским принцем, рано умершим, Данте связывала недолгая, но искренняя дружба. После нескольких прекрасных герцин, посвященных их пылкой и краткой дружбе, в которых Карл изъясняется в любви к Данте и сожалеет, что, кроме ответной любви, не успел ничем одарить поэта и уберечь его от грядущих несчастий, следует инвектива против Неаполя и Сицилии, где могло бы быть все иначе, если бы там воцарился Карл Мартелл.

Шестая песнь «Рая» посвящена истории Римской империи после Константина Великого. Данте осуждает и гвельфов, предпочитающих желтые лилии французских королей священному римскому знаку, и нарушающих законы справедливости гибеллинов, которым лучше было бы воспользоваться другой эмблемой, а не изображать на своих стягах императорского орла. В конце своей речи о судьбах империи Юстиниан рассказывает легенду о Ромео ди Вилланова, чья душа находится на небе Меркурия. Возвращаясь из паломничества к св. Иакову Кампастельскому, Ромео ди Вилланова очутился в Провансе, где поступил на службу к графу Прованса Раймонду Беренгарию IV. Верный домоправитель приумножил достатки своего сеньора и выдал четырех его дочерей за четырех государей. Когда его оклеветали придворные графа, он ушел, не взяв ничего с собой, как бедный пилигрим, и под старость лет просил милостыню. Такова была судьба справедливого и мудрого советника при дворе неблагодарного земного владыки. В «Пире» Данте писал, что без советов мудрецов нельзя справедливо управлять государством. Но мало кто из князей и королей внял наставлениям поэта. В печальной повести о Ромео ди Вилланова, между строк, можно прочесть какой-то нам неведомый отрывок из биографии самого Данте.

Праведность в раю Данте определяет самовольно, часто вопреки установившимся в церкви взглядам. Так, например, поэт вложил в уста Фомы Аквинского похвалу осужденному и преследуемому парижскими теологами аверроисту Сигерию из Брабанта, который был убит около 1283 года в Орвиетто, где пребывала в то время папская курия. Фома, указывая на один из пламенников на небе Сатурна, говорит:

Об этих «неугодных правдах» Данте мог слышать от учеников и последователей Сигерия в те годы, когда он посещал лекции и участвовал в ученых диспутах в парижском Соломенном проулке, расположенном в Латинском квартале, где находились философские и богословские школы Сорбонны. На небе Солнца Данте воздает хвалы также автору любимых им библейских книг древнееврейскому мудрецу Соломону:

В заоблачных высях, на небе Солнца, автор «Комедии» снова возвращается к своим любимым темам нестяжательства. Церковь утратила идеи первоначального христианства, более тысячи ста лет после смерти Христа — до появления Франциска Ассизского Бедность была вдовой, ибо церковь попала во власть стяжателей. Инвективы Данте против развращенных пап, прелатов и монахов, против отпущения грехов за деньги имели необычайный успех в XVI веке у протестантов. Тем не менее было бы ошибочно рассматривать Данте как последовательного реформатора католической церкви. Данте не мог бы согласиться с учением протестантов о предопределении, пессимистическим по существу, которое лишало человека свободы воли и ответственности за свои поступки. Для кальвиниста, верующего в предопределение, независимое от дел человека, система наказаний и наград в «Божественной Комедии» не могла быть приемлемой.

Между небом Солнца и небом Марса, которое в системе Данте отдалено от земли на большее расстояние, чем дневное светило, поэт наблюдает снова за переменным сиянием лица Беатриче и судит по нему о том, что предстоит ему увидеть.

На небе Марса находятся воители за правду, крестоносцы и праведные паладины. Песни пятнадцатую, шестнадцатую и семнадцатую обычно называют «трилогией Каччагвиды».

Среди воинов, павших за правое дело, появляется торжественная фигура прапрадеда Данте — Каччагвиды. Несмотря на заверения автора «Рая», что «скудно благородство нашей крови», что важны лишь духовные дары, а не знатность, Данте признается, что даже на небе он был горд своим предком и своим происхождением. Каччагвида отвечает подробно на вопросы своего правнука о генеалогии их рода, а также о знатных семьях Флоренции, существующих и вымерших. Мы узнаем много подробностей, драгоценных для истории Флоренции, хотя, быть может, и не вполне уместных в столь высоких небесных сферах. Родословные перемежаются с идиллией, идиллия переходит в сатиру. Данте устами Каччагвиды говорит о тех временах, когда Флоренция была заключена в первый узкий круг стен, когда мужья еще не покидали надолго постели своих жен для торговых путешествий во Францию, когда женщины пряли пряжу и рассказывали чадам и домочадцам о славе Трои, Фьезоле и Рима. В домах флорентийских граждан не было роскоши, превратившей их позже в «чертоги Сарданапа-ла»; Флоренция жила спокойно, скромно и смиренно. Ее женщины не рядились так, что их наряды обращали на себя внимание, не румянились и не белились. Отцы не давали за своими дочерьми непосильного для семьи приданого.

В семнадцатой песне Каччагвида предсказывает Данте изгнание. Как в древности ни в чем не повинный Ипполит должен был оставить Афины из-за ложных обвинений своей мачехи Федры, так Данте покинет Флоренцию, простившись со всем, что дорого его сердцу. Каччагвида обещает Данте покровительство Ееронских сеньоров делла Скала и хвалит щедрость и величие Кан Гранде. Выслушав это страшное предсказание, Данте обращается к своему прадеду и говорит: «Я вижу, мой отец, как на меня несется время, чтоб я в прах свалился». Он должен вооружиться уже сейчас против ударов судьбы и внутренне решить, следует ли ему утаить часть истины или рассказать обо всем, что он видел во время своих странствий, хотя бы это пришлось не по душе сильным мира сего. Если он откроет правду, то, потеряв Флоренцию, не сможет найти себе пристанища и в других местах. В то же время он понимает, что если не скажет всего, если умолчит, то слава его померкнет в грядущих веках. Каччагвида, праведный рыцарь без страха и упрека, ответствует, что Данте должен все объявить сполна: «И пусть скребется, если кто лишавый!» Слова Данте должны прозвучать, чтобы помочь исправиться людям. И Каччагвида обещает своему потомку:

В пределах «дневной планеты» — на Юпитере — Данте видит, как праведные души, меняя свое положение, составляют пылающие надписи. Он читает: «Любите справедливость судящие землю» — истина, возвещенная правителям еще Соломоном. Новая диспозиция праведников — они сначала образуют голову орла, а затем и весь силуэт священной птицы — символа Юпитера и Римской империи. Золотая пылающая птица сияет среди мириад звезд на серебристом фоне планеты. И поэт слышит речь, раздавшуюся из клюва орла:

Как не узнать идеи «Монархии»! В будущем всемирном государстве, мечты о котором не оставляют поэта и в заоблачных высях, не будет собственности, не будет границ и «мое» станет «твоим», и все — «нашим»!

На небе звезд Данте видит необычайные явления, триумф праведников, возникающий как световые волны. Над Данте пылает созвездье Близнецов, под знаком которых он родился в мае 1265 года. К ним обращается поэт, потерявший свою родину:

Перед тем как Данте духовно оторвется от земли, Беатриче повелевает:

И Данте видит, что малый и жалкий земной шар лежит где-то в бесконечности, окруженный бесчисленными звездными мирами.

Слышится песнопение — кристальное небо полнится гармонией сфер.

И вновь вспоминается цицероновский «Сон Сципиона»: «Я смотрел с него (с Млечного Пути) на вселенную, и она представлялась мне великолепной и удивительной. Я видел те светила, которые мы никогда не видим с земли и о величине которых мы никогда не подозревали. Наименьшее из них, самое дальнее от неба и ближайшее к земле, светило заимствованным светом, а звезды далеко превосходили величину земли: и сама земля казалась мне такой маленькой, что я с сожалением посмотрел на нашу Империю, занимавшую на ней как бы одну точку».

Неоплатонические источники космических представлений Данте становятся очевидными.

Блаженный покой Рая часто нарушается инвективами против дурных пастырей римской церкви, которые ведут людей не к спасению, а к гибели. Петр Дамияни, бывший аббат монастыря Санто Кроче ин Фонто Авелано, ополчается на «святителей» времен Данте, которых ведут под локти одни служки, а другие несут хвосты от их мантий. Когда же эти пастыри появляются верхом,

Роскошь царит во дворцах епископов, забывших те времена, когда апостолы Петр и Павел ходили босые, питаясь подаянием. Безрассудные священники рассказывают басни и небылицы в церквах, они стремятся вызвать смех прихожан плоскими остротами и шутовскими ужимками:

Их паства стала слаба рассудком. Простодушные верят всякому вранью и платят деньги за отпущение грехов (индульгенции). Монахи-плуты ордена св. Антония откармливают свиней подаяниями прихожан и сами грязнее этих животных. И все эти сатирические выпады, в которых Данте не слишком отбирает слова, звучат в девятой чистейшей кристальной тверди!

Данте заставляет самого апостола Петра произнести на восьмом небе звезд страстную тираду против порочных пап. Пылая святым негодованием, Петр говорит, что не следует удивляться, что облик его принимает алый цвет Марса, — это оттого, что на его месте воцарился недостойный (папа Бонифаций VIII). Падению церкви радуется в преисподней Люцифер. Звучат обличающие слова апостола:

Следует особо отметить трижды повторяющееся эмоциональное «на мой престол». Не для того создана божья невеста — церковь, чтобы стяжать золото, не для того погибли праведники, чтобы их преемник пристрастно разделял крещеных на своих противников и приверженцев. Ключи св. Петра стали гербом на боевом знамени папы, который водит дружины против христиан и скрепляет образом Петра на печати лживые и продажные грамоты. Петр повелевает поэту:

Инвектива апостола Петра против дурных пап заканчивается предсказанием о жалкой участи, ожидающей Климента V и Иоанна XXII — они низвергнутся в адскую бездну вслед за Бонифацием VIII.

В восьмом звездном небе Данте подвергается экзамену апостолов Петра, Якова и Иоанна, вопрошающих его о сущности трех богословских добродетелей: веры, надежды и любви. Данте сравнивает себя с бакалавром на экзамене у строгих и справедливых магистров. Это сравнение возникло из воспоминаний о диспутах в Болонском и Парижском университетах.

И в небе звезд не оставляет изгнанника тоска по Флоренции. Он мечтает о столь желанной его сердцу славе на родной земле. Данте надеется — настанет время, когда его, автора поэмы, созданной в тяжких трудах, признают на родине. Он вернется домой, и сограждане увенчают его лаврами в баптистерии Сан Джованни, где он был крещен ребенком.

В двадцать шестой песне Данте рассказывает о своей встрече с предком человечества — Адамом, и узнает от него, что в Земном Раю Адам пробыл недолго — всего несколько часов. Он был изгнан оттуда за то, что нарушил волю божества, стремясь узнать больше того, что было ему дозволено. Таким образом, грехопадение человечества было вызвано любопытством, гордыней и непослушанием. Это также грехи Люцифера, послужившие причиной его падения, нарушившего изначальную гармонию космоса. За эти грехи, а не только за предательский совет попал в ад Улисс; они были свойственны и самому Данте. Данте исповедуется в грехе гордыни и не может обуздать бесконечной своей любознательности.

Окрепший взгляд Данте встречает взор Беатриче и в несколько мгновений возносится в Эмпирей. Райской Розе девятого неба посвящены последние три песни «Божественной Комедии». Поэт вступил из мира времени в мир вечности, он уже не в состоянии описать улыбку и красоту Беатриче:

Он сумел все же выразить эту все возрастающую красоту своей госпожи, описав состояние, которое он ощутил, вознесенный любовью к пределам мироздания:

Сначала Эмпирей предстоит перед его взором, как огненная река, вспыхивающая бесчисленными искрами, по берегам которой растут огненные цветы, подобные рубинам. Но, привыкнув к сиянию, он видит небесных духов, двигателей космоса, носителей первоначальных идей. Цветы претворяются в праведников. Созерцая огненный круг с престолов Небесной Розы, души блаженных разделены: половину лепестков Розы занимают иудей, которые верили в мессию. Свободных мест мало во второй половине, отведенной для христиан; там Данте видит пустующий трон, ожидающий Генриха VII.

Данте должен расстаться со своей прекрасной водительницей. Последние слова, которые произносит Беатриче в Небесной Розе — снова не о небесном, а о земном. Они превращаются в последнюю инвективу, предрекающую падение нечестивых пап в ту темную область, где находится Симон Маг.

И вот Беатриче исчезает, подобно тому как исчез в Земном Раю при ее появлении Вергилий, но улыбка Беатриче доносится к Данте, как волна света. Она садится рядом с Рахилью и Евой у подножья престола богородицы. Данте не остается один, рядом с ним по просьбе Беатриче встает святой Бернард Клервосский, третий и последний вожатый поэта, духовный покровитель ордена тамплиеров. В Эмпирее пространство становится «искривленным», сферическим, все материальное — светом, исчезает понятие «верхних» и «нижних» сфер. В Небесной Розе лунные пределы являются не только «нижними», но и крайними; в центре вселенной — три огненных круга, неиссякаемая сила космоса, изначальный Амор — «любовь, движущая солнце и остальные светила». Весь мир в представлении Данте управляется этическим началом, гармонизирующим вселенную. Бездны космоса подчинены единому закону. Случайное превращается в необходимое, свобода воли сливается с предопределением. Золотая цепь неоплатоников соединяет земное и небесное.

Данте говорит, что он начал свое восхождение в тот миг, когда впервые предстала во Флоренции его взору та, которую «многие называли Беатриче, еще не зная, кого они так называют». В двенадцатой главе «Новой Жизни» Данте является во сне Амор и произносит непонятные слова: «Я подобен центру круга, по отношению к которому равно отстоят все точки окружности, ты же нет». В последней песне «Рая» Данте, поэт и геометр, ставит себя в центр круга, в центр мироздания, чтобы уразуметь архитектонику вселенной, которая вместе с тем и архитектоника его поэмы.

В творении, созданном силою непревзойденной фантазии, отразилась также страшная историческая реальность XIII — начала XIV веков. Для грядущих времен Данте открыл новые бездны и новые выси человеческого духа, ищущего правды и справедливости.