Театр представляет комнату, убранную по-деревенски. Бригадир, в сюртуке, ходит и курит табак. Сынего, в дезабилье, кобеняся, пьет чай. Советник, в казакине, – смотрит в календарь. По другую сторону стоит столик с чайным прибором, подле которого сидит Советницав дезабилье и корнете и, жеманяся, чай разливает. Бригадиршасидит одаль и чулок вяжет. Софьятакже сидит одаль и шьет в тамбуре.

       Советник (смотря в календарь). Так ежели Бог благословит, то двадцать шестое число быть свадьбе.
       Сын. Helas!
       Бригадир. Очень изрядно, добрый сосед. Мы хотя друг друга и недавно узнали, однако это не помешало мне, проезжая из Петербурга домой, заехать к вам в деревню с женою и сыном. Такой советник, как ты, достоин быть другом от армии бригадиру, и я начал уже со всеми вами обходиться без чинов.
       Советница. Для нас, сударь, фасоны не нужны. Мы сами в деревне обходимся со всеми без церемонии.
       Бригадирша. Ах! Мать моя! Да какая церемония меж нами, когда (указывая на Советника)хочет он выдать за нашего Иванушку дочь свою, а ты свою падчерицу, с Божиим благословением? А чтоб лучше на него, Господа, положиться было можно, то даете вы ей и родительское свое награждение. На что тут церемония?
       Советница. Ах, сколь счастлива дочь наша! Она идет за того, который был в Париже. Ах, радость моя! Я довольно знаю, каково жить с тем мужем, который в Париже не был.
       Сын (вслушавшись, приподнимает шишку колпака). Madame! я благодарю вас за вашу учтивость. Признаюсь, что я хотел бы иметь и сам такую жену, с которою бы я говорить не мог иным языком, кроме французского. Наша жизнь пошла бы гораздо счастливее.
       Бригадирша. О Иванушка! Бог милостив. Вы, конечно, станете жить лучше нашего. Ты, слава Богу, в военной службе не служил, и жена твоя не будет ни таскаться по походам без жалованья, ни отвечать дома за то, чем в строю мужа раздразнили. Мой Игнатий Андреевич вымещал на мне вину каждого рядового.
       Бригадир. Жена, не все ври, что знаешь.
       Советник. Полно, соседушка. Не греши, ради Бога. Не гневи Господа. Знаешь ли ты, какую разумную сожительницу имеешь? Она годится быть коллегии президентом. Вот как премудра Акулина Тимофеевна.
       Бригадир. Премудра! Вот-на, соседушка! Ты, жалуя нас, так говорить изволишь, а мне кажется, будто премудрость ее очень на глупость походит. Иное дело твоя Авдотья Потапьевна. О! я сказать ей могу, в глаза, и за глаза, что ума у нее целая палата. Я мужчина и бригадир, однако ей-ей рад бы потерять все мои патенты на чины, которые купил я кровию моею, лишь бы только иметь разум ее высокородия.
       Сын. Dieu! Сколько прекрасных комплиментов, батюшка! тесть! матушка! теща! А сколько умов, голова головы лучше.
       Советник. А я могу и о тебе также сказать, дорогой зятюшка, что в тебе путь будет. Прилежи только к делам, читай больше.
       Сын. К каким делам? Что читать?
       Бригадир. Читать? Артикул и устав военный; не худо прочесть также инструкцию межевую молодому человеку.
       Советник. Паче всего изволь читать уложение и указы. Кто их, будучи судьею, толковать умеет, тот, друг мой зятюшка, нищим быть не может.
       Бригадирша. Не худо пробежать также и мои расходные тетрадки. Лучше плуты-люди тебя не обманут. Ты тамо не дашь уже пяти копеек, где надобно дать четыре копейки с денежкой.
       Советница. Боже тебя сохрани от того, чтоб голова твоя наполнена была иным чем, кроме любезных романов! Кинь, душа моя, все на свете науки. Не поверишь, как такие книги просвещают. Я, не читав их, рисковала бы остаться навеки дурою.
       Сын. Madame, вы говорите правду. О! Vous avez raison. Я сам, кроме романов, ничего не читывал, и для того-то я таков, как вы меня видите.
       Софья (в сторону). Для того-то ты и дурак.
       Сын. Mademoiselle, что вы говорить изволите?
       Софья. То, что я о вас думаю.
       Сын. А что бы это было? Je vous prie, не льстите мне.
       Советник. Оставь ее, зятюшка. Она, не знаю о чем-то, с ума сходит.
       Бригадир. О! Это пройдет. У меня жена перед свадьбою недели полторы без ума шаталась; однако после того лет десятка с три в таком совершенном благоразумии здравствует, что никто того и приметить не может, чтобы она когда-нибудь была умнее.
       Бригадирша. Дай Бог тебе, батюшка, здоровье. Продли Бог долгие твои веки; а я, с тобой живучи, ума не потеряла.
       Советник. Всеконечно, и мне весьма приятно, что дочь моя иметь будет такую благоразумную свекровь.
       Советница (вздыхает). Для чего моей падчерице и не быть вашею снохой? Мы все дворяне. Мы все равны.
       Советник. Она правду говорит. Мы равны почти во всем. Ты, любезный друг и сват, точно то в военной службе, что я в статской. Тебе еще до бригадирства распроломали голову, а я до советничества в Москве ослеп в коллегии. В утешение осталось только то, что меня благословил Бог достаточком, который нажил я в силу указов. Может быть, я имел бы свой кусок хлеба и получше, ежели бы жена моя не такая была охотница до корнетов, манжет и прочих вздоров, не служащих ни к временному, ни к вечному блаженству.
       Советница. Неужели ты меня мотовкой называешь, батюшка? Опомнись. Полно скиляжничать. Я капабельна с тобою развестись, ежели ты еще меня так шпетить станешь.
       Советник. Без власти Создателя и Святейшего Синода развестись нам невозможно. Вот мое мнение. Бог сочетает, человек не разлучает.
       Сын. Разве в России Бог в такие дела мешается? По крайней мере, государи мои, во Франции он оставил на людское произволение – любить, изменять, жениться и разводиться.
       Советник. Да то во Франции, а не у нас, правоверных. Нет, дорогой зять, как мы, так и жены наши, все в руце Создателя. У него все власы главы нашея изочтены суть.
       Бригадирша. Вить вот, Игнатий Андреевич, ты меня часто ругаешь, что я то и дело деньги да деньги считаю. Как же это? Сам Господь волоски наши считать изволит, а мы, рабы его, мы и деньги считать ленимся, – деньги, которые так редки, что целый парик изочтенных волосов насилу алтын за тридцать достать можно.
       Бригадир. Враки. Я не верю, чтоб волосы были у всех считаны. Не диво, что наши сочтены. Я – бригадир, и ежели у пяти классов волосов не считают, так у кого же и считать их ему?
       Бригадирша. Не греши, мой батюшка, ради Бога. У него генералитет, штаб– и обер-офицеры в одном ранге.
       Бригадир. Ай, жена! Я тебе говорю, не вступайся. Или я скоро сделаю то, что и впрямь на твоей голове нечего считать будет. Как бы ты Бога-то узнала побольше, так бы ты такой пустоши и не болтала. Как можно подумать, что Богу, который все знает, неизвестен будто наш табель о рангах? Стыдное дело.
      Советница. Оставьте такие разговоры. Разве нельзя о другом дискюрировать? Выбрали такую сурьезную материю, которую я не понимаю.
       Бригадир. Я и сам, матушка, не говорю того, чтоб забавно было спорить о такой материи, которая не принадлежит ни до экзерциции, ни до баталий, и ничего такого, что бы…
       Советник. Что бы по крайней мере хотя служило к должности судьи, истца или ответчика. Я сам, правду сказать, неохотно говорю о том, о чем, разговаривая, не можно сослаться ни на указы, ни на уложенье.
       Бригадирша. Мне самой скучны те речи, от которых нет никакого барыша. (К Советнице.)Переменим, свет мой, речь. Пожалуй, скажи мне, что у вас идет людям, застольное или деньгами? Свой ли овес едят лошади или купленный?
       Сын. C’est plus int?ressant.
       Советница. Шутишь, радость. Я почему знаю, что ест вся эта скотина?
       Советник (к жене). Не стыди меня! Матушка Акулина Тимофеевна, люди наши едят застольное. Не прогневайся на жену мою. Ей до того дела нет: хлеб и овес я сам выдаю.
       Бригадирша. Так-то у меня мой Игнатий Андреич: ему ни до чего дела нет. Я одна хожу в анбары.
       Советник (в сторону). Сокровище, а не женщина! Какие у нее медоточивые уста! Послушать ее только, так раб греха и будешь: нельзя не прельститься.
       Бригадир. Что ты это говоришь, сват? (В сторону.)Здешняя хозяйка не моей бабе чета.
       Советник. Хвалю разумное попечение твоей супруги о домашней экономии.
       Бригадир. Благодарен я за ее экономию. Она для нее больше думает о домашнем скоте, нежели обо мне!
       Бригадирша. Да как же, мой батюшка? Вить скот сам о себе думать не может. Так не надобно ли мне о нем подумать? Ты, кажется, и поумнее его, а хочешь, чтобы я за тобой присматривала.
       Бригадир. Слушай, жена, мне все равно, сдуру ли ты врешь или из ума, только я тебе при всей честной компании сказываю, чтобы ты больше рта не отворяла. Ей-ей, будет худо!
       Сын. Mon p?re! Не горячитесь.
       Бригадир. Что, не горячитесь?
       Сын. Mon p?re, я говорю, не горячитесь.
       Бригадир. Да первого-то слова, черт те знает, я не разумею.
       Сын. Ха-ха-ха-ха, теперь я стал виноват в том, что вы по-французски не знаете!
       Бригадир. Эк он горло-то распустил. Да ты, смысля по-русски, для чего мелешь то, чего здесь не разумеют?
       Советница. Полно, сударь. Разве ваш сын должен говорить с вами только тем языком, который вы знаете?
      Бригадирша. Батюшка, Игнатий Андреевич, пусть Иванушка говорит как хочет. По мне все равно. Иное говорит он, кажется, по-русски, а я, как умереть, ни слова не разумею. Что и говорить, ученье свет, неученье тьма.
       Советник. Конечно, матушка! Кому Бог открыл грамоту, так над тем и сияет благодать его. Ныне, слава Богу, не прежни времена. Сколько грамотей у нас развелось: и то-то, вить кому Господь откроет. Прежде, бывало, кто писывали хорошо по-русски, так те знавали грамматику; а ныне никто ее не знает, а все пишут. Сколько у нас исправных секретарей, которые экстракты сочиняют без грамматики, любо-дорого смотреть! У меня на примете есть один, который что когда напишет, так иной ученый и с грамматикою вовеки того разуметь не может.
       Бригадир. На что, сват, грамматика? Я без нее дожил почти до шестидесяти лет, да и детей взвел. Вот уже Иванушке гораздо за двадцать, а он – в добрый час молвить, в худой помолчать – и не слыхивал о грамматике.
       Бригадирша. Конечно, грамматика не надобна. Прежде нежели ее учить станешь, так вить ее купить еще надобно. Заплатишь за нее гривен восемь, а выучишь ли, нет ли – Бог знает.
       Советница. Черт меня возьми, ежели грамматика к чему-нибудь нужна, а особливо в деревне. В городе по крайней мере изорвала я одну на папильоты.
       Сын. J’en suis ‘accord, на что грамматика! Я сам писывал тысячу бильеду, и мне кажется, что свет мой, душа моя, adieu, ma reine можно сказать, не заглядывая в грамматику.

Те жеи Слуга.

       Слуга. Господин Добролюбов приехать изволил.
       Софья (в сторону). Боже мой! Он приехал, а я невеста другому.
       Советник. Пойдем же навстречу сына друга моего и погуляем с ним по саду.
       Бригадир (к Советнице). Не изволите ли и вы проходиться?
       Советница. Нет, сударь, я останусь здесь. Мне сын ваш сделает компанию.
       Сын. De tout mon coeur, я с вами наедине быть рад.
       Советник (Бригадирше). Вы, матушка, не изволите ли также прогуляться?
       Бригадирша. Изволь, изволь, мой батюшка.
       Советница (Софье). А ты по крайней мере сделай компанию своей свекрови.

Советница , Сын.

       Сын (садится очень близко Советницы). Мне кажется, сударыня, что ваш сожитель не больше свету знает, сколько для отставного советника надобно.
       Советница. Вы правду сказали: он ни с кем в жизнь свою не обходился, как с секретарями и подьячими.
       Сын. Он, я вижу, походит на моего батюшку, который во свой век разумных людей бегал.
       Советница. Ах, радость моя! Мне мило твое чистосердечие. Ты не щадишь отца своего! Вот прямая добродетель нашего века.
       Сын. Черт меня возьми, ежели я помышляю его менажировать.
       Советница. В самом деле, жизнь моя, мне кажется, он не умнее моего мужа, которого глупее на свете и бывают, однако очень редко.
       Сын. Ваш резонеман справедлив. Скажите ж, сударыня, что вы думаете о моей матери?
       Советница. Как, радость! В глаза мне это тебе сказать совестно.
       Сын. Пожалуй, говори, что изволишь. Я индиферан во всем том, что надлежит до моего отца и матери.
       Советница. Не правда ли, что она свет знает столько же, сколько ваш батюшка?
       Сын. Dieu! Какой вы знаток в людях! Вы, можно сказать, людей насквозь проницаете. Я вижу, что надобно об этом говорить безо всякой дессимюлации. (Вздохнув.)Итак, вы знаете, что я пренесчастливый человек. Живу уже двадцать пять лет и имею еще отца и мать. Вы знаете, каково жить и с добрыми отцами, а я, черт меня возьми, я живу с животными.
       Советница. Я сама стражду, душа моя, от моего урода. Муж мой – прямая приказная строка. Я живу несколько лет с ним здесь в деревне и клянусь тебе, что все способы к отмщению до сего времени у меня отняты были. Все соседи наши такие неучи, такие скоты, которые сидят по домам, обнявшись с женами. А жены их – ха-ха-ха-ха! – жены их не знают еще и до сих пор, чт? это – дезабилье, и думают, что будто можно прожить на сем свете в полшлафроке. Они, душа моя, ни о чем больше не думают, как о столовых припасах; прямые свиньи…
       Сын. Pardieu! Поэтому мать моя годится в число ваших соседок; а давно ли вы живете с такою тварью?
       Советница. Муж мой пошел в отставку в том году, как вышел указ о лихоимстве. Он увидел, что ему в коллегии делать стало нечего, и для того повез меня мучить в деревню.
       Сын. Которую, конечно, нажил до указа.
       Советница. При всем том он скуп и тверд, как кремень.
       Сын. Или как моя матушка. Я без лести могу сказать о ней, что она за рубль рада вытерпеть горячку с пятнами.
       Советница. Мой урод при всем том ужасная ханжа: не пропускает ни обедни, ни заутрени и думает, радость моя, что будто Бог столько комплезан, что он за всенощною простит ему то, что днем наворовано.
       Сын. Напротив того, мой отец, кроме зари, никогда не маливался. Он, сказывают, до женитьбы не верил, что и черт есть; однако, женяся на моей матушке, скоро поверил, что нечистый дух экзистирует.
       Советница. Переменим речь, je vous en prie, мои уши терпеть не могут слышать о чертях и о тех людях, которые столь много на них походят.
       Сын. Madame! Скажите мне, как вы ваше время проводите?
       Советница. Ах, душа моя, умираю с скуки. И если бы поутру не сидела я часов трех у туалета, то, могу сказать, умереть бы все равно для меня было; я тем только и дышу, что из Москвы присылают ко мне нередко головные уборы, которые я то и дело надеваю на голову.
       Сын. По моему мнению, кружева и блонды составляют голове наилучшее украшение. Педанты думают, что это вздор и что надобно украшать голову снутри, а не снаружи. Какая пустота! Черт ли видит то, что скрыто, а наружное всяк видит.
       Советница. Так, душа моя: я сама с тобою одних сентиментов; я вижу, что у тебя на голове пудра, а есть ли что в голове, того, черт меня возьми, приметить не могу.
       Сын. Pardieu! Конечно, этого и никто приметить не может.
       Советница. После туалета лучшее мое препровождение в том, что я загадываю в карты.
       Сын. Вы знаете загадывать, grand dieu! Я сам могу назваться пророком. Хотите ли, чтоб показал я вам мое искусство?
       Советница. Ах, душа моя! Ты одолжишь меня чрезвычайно.
       Сын (придвинув столик с картами). Сперва вы мне отгадайте, а там я вам.
       Советница. С радостью. Изволь загадывать короля и даму.
       Сын (подумав). Загадал.
       Советница (раскладывает карты). Ах, что я вижу! Свадьба! (Вздыхает.)Король женится.
       Сын. Боже мой! Он женится! Что мне этого несноснее!
       Советница. А дама его не любит…
       Сын. Черт меня возьми, ежели и я люблю. Нет, нет сил более терпеть. Я загадал о себе. Ah, madame! Или вы не видите того, что я жениться не хочу?
       Советница (вздыхая и жеманяся). Вы жениться не хотите? Разве падчерица моя не довольно пленила ваше сердце? Она столько постоянна!
       Сын. Она постоянна!.. О, верх моего несчастья! Она еще и постоянна! Клянусь вам, что ежели я это в ней, женяся, примечу, то ту же минуту разведусь с нею. Постоянная жена во мне ужас производит. Ah, madame! Ежели б вы были жена моя, я бы век не развелся с вами.
       Советница. Ах, жизнь моя! Чего не может быть, на что о том терзаться? Я думаю, что и ты не наскучил бы мне лишними претензиями.
       Сын. Позволь теперь, madame, отгадать мне что-нибудь вам. Задумайте и вы короля и даму.
       Советница. Очень хорошо. Король трефовый и керовая дама.
       Сын (разложив карты). Король смертно влюблен в даму.
       Советница. Ах, что я слышу! Я в восхищении. Я вне себя с радости.
       Сын (посмотрев на нее с нежностью). И дама к нему не без склонности.
       Советница. Ах, душа моя, не без склонности! Скажи лучше, влюблена до безумия.
       Сын. Я бы жизнь свою, я бы тысячи жизней отдал за то, чтоб сведать, кто эта керовая дама. Вы краснеете, вы бледнеете. Конечно, это…
       Советница. Ах, как несносно признаваться в своей пассии!
       Сын (с торопливостью). Так это вы…
       Советница (притворяясь, будто последнее слово дорого ей стоит). Я, я сама.
       Сын (вздохнув). А кто этот преблагополучный трефовый король, который возмог пронзить сердце керовой дамы?
       Советница. Ты хочешь, чтоб я все вдруг тебе сказала.
       Сын (встав). Так, madame, так. Я этого хочу, и ежели не я тот преблагополучный трефовый король, так пламень мой к вам худо награжден.
       Советница. Как! И ты ко мне пылаешь?
       Сын (кинувшись на колени). Ты керовая дама!
       Советница (поднимая его). Ты трефовый король!
       Сын (в восхищении). О счастье! О bonheur!
       Советница. Может быть, ты, душа моя, и не ведаешь того, что невеста твоя влюблена в Добролюбова и что он сам в нее влюблен смертно.
       Сын. St… St… Они идут. Ежели это правда, oh, que nous sommes heureux! Нам надобно непременно оставить их в покое, чтоб они со временем в покое нас оставили.

Те же, Добролюбов и Софья.

       Софья. Вы изволили здесь остаться одни, матушка; я нарочно пришла к вам для того, чтоб вам одним не было скучно.
       Добролюбов. А я, сударыня, взял смелость проводить ее к вам.
       Советница. Нам очень здесь не скучно. Мы загадывали в карты.
       Сын. Мне кажется, mademoiselle, что вы как нарочно сюда, сведать о вашей свадьбе.
       Софья. Что это значит?
       Советница. Мы загадывали о тебе, и если верить картам, которые, впрочем, никогда солгать не могут, то брак твой не очень удачен.
       Софья. Я это знаю и без карт, матушка.
       Сын. Вы это знаете, на что ж вы рискуете?
       Софья. Тут никакого риску нет, а есть очевидная моя погибель, в которую ведут меня батюшка и матушка.
       Советница. Пожалуй, сударыня, на меня вины не полагай. Ты сама знаешь, что я отроду того не хотела, чего отец твой хочет.
       Сын. На что такие изъяснения. (К Советнице.)Madame, мы друг друга довольно разумеем; не хотите ли вы сойтиться с компаниею?
       Советница. Для меня нет ничего комоднее свободы. Я знаю, что все равно, иметь ли мужа или быть связанной.
       Сын (дает ей знаки, чтоб она Софью и Добролюбова оставила). Да разве вы никогда отсюда выйти не намерены…
       Советница. Изволь, душа моя.

Добролюбов, Софья.

       Добролюбов. Они нас оставили одних. Что это значит?
       Софья. Это значит то, что мой жених ко мне нимало не ревнует.
       Добролюбов. А мне кажется, что и мачехе твоей не противно б было, если б твоя свадьба чем-нибудь разорвалась.
       Софья. Это гораздо приметно. Мне кажется, что мы очень некстати к ним взошли.
       Добролюбов. Тем лучше, ежели этот дурак в нее влюбился, да и ей простительно им плениться.
       Софья. В рассуждении ее кокетства очень простительно, и она лучшего себе любовника найти, конечно, не может; однако я жалею о батюшке.
       Добролюбов. О, пожалуй, о нем не тужите. Батюшка ваш, кажется мне, с отменною нежностью глядит на бригадиршу.
       Софья. Нет. Этого я не думаю. Батюшка мой, конечно, и для того мачехе моей не изменит, чтоб не прогневить Бога.
       Добролюбов. Однако он ведает и то, что Бог долготерпелив.
       Софья. Ежели ж это правда, то, кроме бригадирши, кажется мне, будто здесь влюблены все до единого.
       Добролюбов. Правда, только разница состоит в том, что их любовь смешна, позорна и делает им бесчестие. Наша же любовь основана на честном намерении и достойна того, чтоб всякий пожелал нашего счастия. Ты знаешь, что ежели б мой малый достаток не отвратил отца твоего иметь меня своим, то бы я давно уже был тобою благополучен.
       Софья. Я тебя уверяла и теперь уверяю, что любовь моя к тебе кончится с жизнию моею. Я все предпринять готова, лишь бы только быть твоей женою. Малый твой достаток меня не устрашает. Я все на свете для тебя снести рада.
       Добролюбов. Может быть, и достаток мой скоро умножится. Дело мое приходит к концу. Оно давно б уже и кончилось, только большая часть судей нынче взяток хотя и не берут, да и дел не делают. Вот для чего до сих пор бедное мое состояние не переменяется.
       Софья. Мы долго заговорились. Нам надобно идти к ним для избежания подозрения.

Конец первого действия

Советник и Софья.

       Советник. Поди сюда, Софьюшка. Мне о многом с тобою поговорить надобно.
       Софья. О чем изволите, батюшка?
       Советник. Во-первых, о чем ты печалишься?
       Софья. О том, батюшка, что ваша воля с моим желанием несогласна.
       Советник. Да разве дети могут желать того, чего не хотят родители? Ведаешь ли ты, что отец и дети должны думать одинаково? Я не говорю о нынешних временах: ныне все пошло новое, а в мое время, когда отец виноват бывал, тогда дерут сына; а когда сын виноват, тогда отец за него отвечает; вот как в старину бывало.
       Софья. Слава Богу, что в наши времена этого нет.
       Советник. Тем хуже. Ныне кто виноват, тот и отвечай, а с иного что ты содрать изволишь? На что и приказы заведены, ежели виноват только один виноватый. Бывало…
       Софья. А правому, батюшка, для чего ж быть виноватым?
       Советник. Для того, что все грешны человецы. Я сам бывал судьею: виноватый, бывало, платит за вину свою; а правый за свою правду; и так в мое время все довольны были: и судья, и истец, и ответчик.
       Софья. Позвольте мне, батюшка, усумниться; я думаю, что правый, конечно, оставался тогда виноватым, когда он обвинен был.
       Советник. Пустое. Когда правый по приговору судейскому обвинен, тогда он уже стал не правый, а виноватый; так ему нечего тут умничать. У нас указы потверже, нежели у челобитчиков. Челобитчик толкует указ на один манер, то есть на свой, а наш брат, судья, для общей пользы манеров на двадцать один указ толковать может.
       Софья. Чего ж, наконец, батюшка, вы от меня желаете?
       Советник. Того, чтобы ты мой указ идти замуж толковала не по нашему судейскому обычаю и шла бы за того, за кого я тебе велю.
       Софья. Я вам должна повиноваться; только представьте себе мое несчастие: я женою буду такого дурака, который набит одними французскими глупостьми, который не имеет ко мне не только любви, ни малейшего почтения.
       Советник. Да какого ты почтения от него изволишь? Мне кажется, ты его почитать должна, а не он тебя. Он будет главою твоею, а не ты его головою. Ты, я вижу, девочка молодая и не читывала Священного писания.
       Софья. По крайней мере, батюшка, будьте вы в том уверены, что он и вас почитать не будет.
       Советник. Знаю, все знаю; однако твой жених имеет хорошее достоинство.
       Софья. Какое, батюшка?
       Советник. Деревеньки у него изрядные. А если зять мой не станет рачить о своей экономии, то я примусь за правление деревень его.
       Софья. Я не думаю, чтоб будущий мой свекор захотел вас трудить присмотром за деревнями его сына. Свекровь моя также хозяйничать охотница; впрочем, я ни чрез то, ни чрез другое не выигрываю. Я привыкла быть свидетельницею доброй экономии.
       Советник. Тем лучше. Ты своего не растеряешь; а это разве малое тебе счастье, что ты иметь будешь такую свекровь, которая, мне кажется, превосходит всякую тварь своими добротами.
       Софья. Я, по несчастию моему, их в ней приметить еще не могла.
       Советник. Это все-таки оттого же, что ты девочка молодая и не знаешь, в чем состоят прямые добродетели. Ты не ведаешь, я вижу, ни своей свекрови, ни прямого пути к своему спасению.
       Софья. Я удивляюсь, батюшка, какое участие свекровь может иметь в пути моего спасения.
       Советник. А вот какое: вышел замуж, почитай свекровь свою; она будет тебе и мать, и друг, и наставница. А ты ее первую по Бозе, угождай во всем быстропроницательным очам ее и перенимай у нее все доброе. О таковом вашем согласии и люди на земле возвеселятся, и ангели на Небесах возрадуются.
       Софья. Как, батюшка, неужели ангелам на Небесах так много дела до моей свекрови, что они тогда радоваться будут, ежели я ей угождать стану?
       Советник. Конечно, так. Или думаешь ты, что у Господа в книге животных Акулина Тимофеевна не написана?
       Софья. Батюшка! Я не ведаю, есть ли в ней она.
       Советник. А я верую, что есть. Поди ж ты, друг мой, к гостям и как будто от себя выскажи ты своей свекрови будущей, что я, я наставляю тебя угождать ей.
       Софья. Позвольте мне вам доложить, батюшка, на что это? Не довольно ли того, если я угождать ей буду без всякого высказывания?
       Советник. Я велю тебе ей высказывать, а не меня выспрашивать. Вот тебе мой ответ. Пошла!

       Советник (один). Она не дура, однако со всем ее умом догадаться не может, что я привязан к ее свекрови, привязан очами, помышлениями и всеми моими чувствы. Не знаю, как объявить ей о моем окаянстве. Вижу, что гублю я душу мою, желая соблазнить неблазную. О, грехов моих тяжести! Да хотя бы и она согласилась на мое моление, чт? сотворит со мною Игнатий Андреевич, который столько же хранит свою супругу, сколько я свою, хотя, впрочем, и не проходило у нас сряду двух часов бессорно? Вот до чего доводит к чужой жене любовь. Выдаю дочь мою против желания за ее сына, для того только, чтоб чаще возмог я по родству видеться с возлюбленною сватьею. В ней нахожу я нечто отменно разумное, которое другие приметить в ней не могут. Я не говорю о ее муже. Он хотя и всегда слыл мужиком разумным, однако военный человек, а притом и кавалерист, не столько иногда любит жену свою, сколько свою лошадь… А! да вот она и идет.

Советник и Бригадирша.

       Советник. Ох!
       Бригадирша. О чем ты, мой батюшка, вздыхаешь?
       Советник. О своем окаянстве.
       Бригадирша. Ты уже и так, мой батюшка, с поста и молитвы скоро на усопшего походить будешь, и долго ли тебе изнурять свое тело?
       Советник. Ох, моя матушка! Тело мое еще не изнурено. Дал бы Бог, чтоб я довел его грешным моим молением и лощением до того, чтоб избавилося оно от дьявольского искушения: не грешил бы я тогда ни на Небо, ни пред тобою.
       Бригадирша. Предо мною? А чем ты, батюшка, грешишь предо мною?
       Советник. Оком и помышлением.
       Бригадирша. Да как это грешат оком?
       Советник. Я грешу пред тобою, взирая на тебя оком…
       Бригадирша. Да я на тебя смотрю и обем. Неужели это грешно?
       Советник. Так-то грешно для меня, что если хочу я избавиться вечныя муки на том свете, то должен я на здешнем походить с одним глазом до последнего издыхания. Око мое меня соблазняет, и мне исткнуть его необходимо должно, для душевного спасения.
       Бригадирша. Так ты и вправду, мой батюшка, глазок себе выколоть хочешь?
       Советник. Когда все грешное мое тело заповедям супротивляется, так, конечно, и руки мои не столь праведны, чтоб они одни взялися исполнять писание; да я страшусь теплыя веры твоего сожителя, страшусь, чтоб он, узрев грех мой, не совершил на мне заповеди Божией.
       Бригадирша. Да какой грех?
       Советник. Грех, ему же вси смертные поработилися. Каждый человек имеет дух и тело. Дух хотя бодр, да плоть немощна. К тому же несть греха, иже не может быть очищен покаянием… (С нежностию.)Согрешим и покаемся.
       Бригадирша. Как не согрешить, батюшка, един Бог без греха.
       Советник. Так, моя матушка. И ты сама теперь исповедуешь, что ты причастна греху сему?
       Бригадирша. Я исповедуюся, батюшка, всегда в Великий пост на первой. Да скажи мне, пожалуй, что тебе до грехов моих нужды?
       Советник. До грехов твоих мне такая же нужда, как и до спасения. Я хочу, чтоб твои грехи и мои были одни и те же и чтоб ничто не могло разрушити совокупления душ и телес наших.
       Бригадирша. А что это, батюшка, совокупление? Я церковного-то языка столько же мало смышлю, как и французского. Ведь кого как Господь миловать захочет. Иному откроет он и французскую, и немецкую, и всякую грамоту; а я, грешная, и по-русски-то худо смышлю. Вот с тобою не теперь уже говорю, а больше половины речей твоих не разумею. Иванушку и твою сожительницу почти головою не разумею. Коли чью я речь больше всех разберу, так это своего Игнатья Андреевича. Все слова выговаривает он так чисто, так речисто, как попугай… Да видал ли ты, мой батюшка, попугаев?
       Советник. Не о птицах предлежит нам дело, дело идет о разумной твари. Неужели ты, матушка, не понимаешь моего хотения?
       Бригадирша. Не понимаю, мой батюшка. Да чего ты хочешь?
       Советник. Могу ли я просить…
       Бригадирша. Да чего ты у меня просить хочешь. Если только, мой батюшка, не денег, то я всем ссудить тебя могу. Ты знаешь, каковы ныне деньги: ими никто даром не ссужает, а для них ни в чем не отказывают.

Здесь входит Сын, а они его не видят.

       Советник. Не о деньгах речь идет: я сам для денег на все могу согласиться. (Становится на колени.)Я люблю тебя, моя матушка…

В самое то время, увидев Советник Сына, вскочил, а Сынхохочет и аплодирует.

Те же и Сын.

       Сын. Bravissimo! Bravissimo!
       Бригадирша. Что ты, Иванушка, так прыгаешь? Мы говорили о деле. Ты помешал Артамону Власьичу: он не знаю чего-то у меня просить хотел.
       Сын. Да он, матушка, делает тебе d?claration en forme.
       Советник. Не осуждай, не осужден будеши. (Оторопев, выходит.)
       Бригадирша. Иванушка! Вытолкуй ты мне лучше, что ты теперь сказал?
       Сын. Матушка, он с тобою амурится! Разумеешь ли ты хотя это?
       Бригадирша. Он амурится! И, мой батюшка, что у тебя же на уме!
       Сын. Черт меня возьми, ежели это не правда.
       Бригадирша. Перекрестись. Какой божбой ты божишься, опомнись! Вить чертом не шутят. Сложи ручку, Иванушка, да перекрестись хорошенько.
       Сын. Матушка, я вижу, ты этому не веришь. Да на что он становился на колени?
       Бригадирша. Я почем знаю, Иванушка. Неужели это для амуру? Ах он, проклятый сын! Да что он это вздумал?

Те же и Советница.

       Сын. Madame, я теперь был свидетелем пресмешныя сцены. J’ai pens? crever de rire. Твой муж объявил любовь свою моей матушке! Ха-ха-ха-ха!
       Советница. Не вправду ли? (Во время речи Бригадиршиной отводит Сына и нечто шепчет ему.)
       Бригадирша (в сердцах). Ах он, собака! Да что он и вправду затеял? Разве у меня Бог язык отнял? Я теперь же все расскажу Игнатию Андреичу. Пускай-ка он ему лоб раскроит по-свойски. Что он это вздумал? Вить я бригадирша! Нет, он плут! Не думай того, чтоб он нашел на дуру!.. Мне, слава Богу, ума не занимать! Я тотчас пойду…

Сыни Советницаухватили ее за полы.

       Сын. Матушка, постой, постой…
       Советница. Постой, сударыня!
       Сын. Да разве ты, матушка, не приметила, что я шутил?
       Бригадирша. Какая шутка! Вить я слышала, как ты божился.
       Советница. Он, сударыня, конечно, шутил.
      Сын. Черт меня возьми, ежели это была не шутка!
       Бригадирша. Как, ты и теперь так же, батюшка! Что за дьявольщина! Да чему же верить?
       Советница. Как, сударыня! Вы не можете шутки отделить от сурьезного?
       Бригадирша. Да нельзя, мать моя: вить он так божится, что мой язык этого и выговорить не поворотится.
       Советница. Да он, конечно, в шутку и побожился.
       Сын. Конечно, в шутку. Я знавал в Париже, да и здесь, превеликое множество разумных людей, et m?me fort honn?tes gens, которые божбу ни во что ставят.
       Бригадирша. Так ты и заправду, Иванушка, шутил?
       Сын. Хотите ли вы, чтоб я еще вам побожился?
       Бригадирша. Да ты, может быть, опять шутить станешь! То-то, ради Бога, не введи ты меня в дуры.
       Советница. Кстати ли, радость моя! Будь спокойна. Я знаю своего мужа; ежели б это была правда, я сама капабельна взбеситься.
       Бригадирша. Ну, слава Богу, что это шутка. Теперь душа моя на месте. (Отходит.)

Сын и Советница.

       Советница. Ты было все дело испортил. Ну ежели бы матушка твоя нажаловалася отцу твоему, вить бы он взбесился и ту минуту увез отсюда и тебя с нею.
       Сын. Madame! Ты меня в этом простить можешь. Признаюсь, что мне этурдери свойственно; а инако худо подражал бы я французам.
       Советница. Мы должны, душа моя, о том молчать, и нескромность твою я ничем бы не могла экскюзовать, если б осторожность не смешна была в молодом человеке, а особливо в том, который был в Париже.
       Сын. О, vous avez raison! Осторожность, постоянство, терпеливость похвальны были тогда, когда люди не знали, как должно жить в свете; а мы, которые знаем, что это такое, que de vivre dans le grand monde, мы, конечно, были бы с постоянством очень смешны в глазах всех таких же разумных людей, как мы.
       Советница. Вот прямые правила жизни, душа моя. Я не была в Париже, однако чувствует сердце мое, что ты говоришь самую истину. Сердце человеческое есть всегда сердце, и в Париже и в России: оно обмануть не может.
       Сын. Madame, ты меня восхищаешь; ты, я вижу, такое же тонкое понятие имеешь о сердце, как я о разуме. Mon dieu! Как судьбина милосердна! Она старается соединить людей одного ума, одного вкуса, одного нрава; мы созданы друг для друга.
       Советница. Без сумнения, мы рождены под одною кометою.
       Сын. Все несчастие мое состоит в том только, что ты русская.
       Советница. Это, ангел мой, конечно, для меня ужасная погибель.
       Сын. Это такой d?faut, которого ничем загладить уже нельзя.
       Советница. Что ж мне делать?
       Сын. Дай мне в себе волю. Я не намерен в России умереть. Я сыщу occasion favorable увезти тебя в Париж. Тамо остатки дней наших, les restes de nos jours, будем иметь утешение проводить с французами; тамо увидишь ты, что есть между прочими и такие люди, с которыми я могу иметь soci?t?.
       Советница. Верно, душа моя! Только, я думаю, отец твой не согласится отпустить тебя в другой раз во Францию.
       Сын. А я думаю, что и его увезу туда с собою. Просвещаться никогда не поздно; а я за то порукою, что он, съездя в Париж, по крайней мере хотя сколько-нибудь на человека походить будет.
       Советница. Не то на уме у отца твоего. Я очень уверена, что он нашу деревню предпочтет и раю и Парижу. Словом, он мне делает свой кур.
       Сын. Как? Он мой риваль?
       Советница. Я примечаю, что он смертно влюблен в меня.
       Сын. Да знает ли он право честных людей? Да ведает ли он, что за это дерутся?
       Советница. Как, душа моя, ты и с отцом подраться хочешь?
       Сын. Et pourquoi nоn? Я читал в прекрасной книге, как бишь ее зовут… le nom m’est ?chappe, да… в книге «Les sottises du temps», что один сын в Париже вызывал отца своего на дуэль… а я, или я скот, чтоб не последовать тому, что хотя один раз случилося в Париже?
       Советница. Твой отец очень смешон… такие дураки… Ах! как он легок на помине-то… вот он и идет.

Те же и Бригадир.

       Бригадир. Я уж начал здесь хозяйничать. Пришел вас звать к столу. Да что ты, матушка, разговорилась с моим повесою? А ты что здесь делаешь? Ты должен быть с своею невестою.
       Сын. Батюшка, я здесь быть хочу.
       Бригадир. Да я не хочу.
       Советница. Да вам, сударь, какое до того дело?
       Бригадир. Мне не хочется, матушка, чтоб он тебе болтаньем своим наскучил. Я лучше бы хотел сам с тобою поговорить о деле.
       Советница. Говорите, что вам угодно.
       Бригадир. Мне угодно, чтоб сын мой был от вас подале: он вам наскучит.
       Советница. Нет, сударь, мы очень весело без вас время проводили.
       Бригадир. Да я без тебя скучно. (Взглянув на Сына.)Поди ты вон, повеса.
       Советница (Сыну). Когда время идти к столу, так пойдем. (Подает ему руку, он ведет ее жеманяся; а Бригадир, идучи за ними, говорит.)
       Бригадир. Добро, Иван! Будет то время, что ты и не так кобениться станешь.

Конец второго действия

Бригадир и Сын.

       Бригадир. Слушай, Иван. Я редко смолоду краснелся, однако теперь от тебя, при старости, сгорел было.
       Сын. Mon cher p?re! Или сносно мне слышать, что хотят женить меня на русской?
       Бригадир. Да ты что за француз? Мне кажется, ты на Руси родился.
       Сын. Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской.
       Бригадир. Однако ты все-таки России больше обязан, нежели Франции. Вить в теле твоем гораздо больше связи, нежели в уме.
       Сын. Вот, батюшка, теперь вы уже и льстить мне начинаете, когда увидели, что строгость вам не удалася.
       Бригадир. Ну, не прямой ли ты болван? Я тебя назвал дураком, а ты думаешь, что я льщу тебе: эдакой осел!
       Сын. Эдакой осел! (В сторону.)Il ne me flatte pas… Я вам еще сказываю, батюшка, je vous le r?pet?, что мои уши к таким терминам не привыкли. Я вас прошу, je vous en prie, не обходиться со мною так, как вы с вашим ефрейтором обходились. Я такой же дворянин, как и вы, monsieur.
       Бригадир. Дурачина, дурачина! Что ты ни скажешь, так все врешь, как лошадь. Ну кстати ли отцу с сыном считаться в дворянстве? Да хотя бы ты мне и чужой был, так тебе забывать того по крайней мере не надобно, что я от армии бригадир.
       Сын. Je m’en moque.
       Бригадир. Что это за манмок?
       Сын. То, что мне до вашего бригадирства дела нет. Я его забываю; а вы забудьте то, что сын ваш знает свет, что он был в Париже.
       Бригадир. О, ежели б это забыть можно было! Да нет, друг мой! Ты сам об этом напоминаешь каждую минуту новыми дурачествами, из которых за самое малое надлежит, по нашему военному уставу, прогнать тебя спицрутеном.
       Сын. Батюшка, вам все кажется, будто вы стоите пред фруктом и командуете. К чему так шуметь?
       Бригадир. Твоя правда, не к чему; а вперед как ты что-нибудь соврешь, то влеплю тебе в спину сотни две русских палок. Понимаешь ли?
       Сын. Понимаю, а вы сами поймете ли меня? Всякий галантом, а особливо кто был во Франции, не может парировать, чтоб он в жизнь свою не имел никогда дела с таким человеком, как вы; следовательно, не может парировать и о том, чтоб он никогда бит не был. А вы, ежели вы зайдете в лес и удастся вам наскочить на медведя, то он с вами так же поступит, как вы меня трактовать хотите.
       Бригадир. Эдакий урод! Отца применил к медведю: разве я на него похож?
       Сын. Тут нет разве. Я сказал вам то, что я думаю: voil? mon caract?re. Да какое право имеете вы надо мною властвовать?
       Бригадир. Дуралей! Я твой отец.
       Сын. Скажите мне, батюшка, не все ли животные, les animaux, одинаковы?
       Бригадир. Это к чему? Конечно, все. От человека до скота. Да что за вздор ты мне молоть хочешь?
       Сын. Послушайте, ежели все животные одинаковы, то вить и я могу тут же включить себя?
       Бригадир. Для чего нет? Я сказал тебе: от человека до скота; так для чего тебе не поместить себя тут же?
       Сын. Очень хорошо; а когда щенок не обязан респектовать того пса, кто был его отец, то должен ли я вам хотя малейшим респектом?
       Бригадир. Что ты щенок, так в том никто не сомневается; однако я тебе, Иван, как присяжный человек клянусь, что ежели ты меня еще применишь к собаке, то скоро сам с рожи на человека походить не будешь. Я тебя научу, как с отцом и заслуженным человеком говорить должно. Жаль, что нет со мною палки, эдакой скосырь выехал!

Те же и Бригадирша.

       Бригадирша. Что за шум? Что ты, мой батюшка, так гневаться изволишь? Не сделал ли ты, Иванушка, какого нам убытку? Не потерял ли ты чего-нибудь?
       Бригадир. И очень много. Пропажа не мала.
       Бригадирша (запыхалася). Что за беда? Что такое?
       Бригадир. Он потерял ум, ежели он у него был.
       Бригадирша (отдыхая). Тьфу, какая пропасть! Слава Богу. Я было обмерла, испугалась: думала, что и впрямь не пропало ль что-нибудь.
       Бригадир. А разве ум-от ничто?
       Бригадирша. Как ничто! Кто тебе это сказывал, батюшка? Без ума жить худо; что ты наживешь без него?
       Бригадир. Без него! А без него нажила ты вот этого урода; не говаривал ли я тебе – жена! не балуй ребенка; запишем его в полк; пусть он, служа в полку, ума набирается, как то и я делывал; а ты всегда изволила болтать: ах, батюшка! нет, мой батюшка! что ты с младенцем делать хочешь? не умори его, свет мой! Вот, мать моя, вот он здравствует! Вот за минуту применил меня к кобелю: не изволишь ли и ты послушать?
       Сын (зевает). Quelles esp?ces!
       Бригадир. Вот, говори ты с ним, пожалуй, а он лишь только рот дерет. Иван, не беси меня. Ты знаешь, что я разом ребра два у тебя выхвачу. Ты знаешь, каков я.

Те же и Советница.

       Советница. Что ты, сударь, затеял? Возможно ль, чтоб я стерпела здесь такое barbariе?
       Бригадир. Я, матушка, хочу поучить немного своего Ивана.
       Советница. Как! Вы хотите поучить немного вашего сына, выломя у него два ребра?
       Бригадир. Да ведь, матушка, у него не только что два ребра; ежели я их и выломаю, так с него еще останется. А для меня все равно, будут ли у него те два ребра, или не будут.
       Бригадирша. Вот, матушка, как он о рождении своем говорить изволит.
       Сын (к Советнице). C’est l’homme le plus bourru, que je connais.
       Советница. Знаете ли вы, сударь, что грубость ваша к сыну вашему меня беспокоит?
       Бригадир. А я, матушка, думал, что грубость его ко мне вас беспокоит.
       Советница. Нимало. Я не могу терпеть пристрастия. Мериты должны быть всегда респектованы: конечно, вы не видите достоинств в вашем сыне.
       Бригадир. Не вижу, да скажите же вы мне, какие достоинства вы в нем видите?
       Советница. Да разве вы не знаете, что он был в Париже?
       Бригадирша. Только ль, матушка, что в Париже он был! Еще во Франции. Шутка ль это!
       Бригадир. Жена, не полно ль тебе врать?
       Бригадирша. Вот, батюшка, правды не говори тебе.
       Бригадир. Говори, да не ври.
       Советница (к Бригадиру). Вы, конечно, не слыхивали, как он был в Париже принят.
       Бригадир. Он этого сказать мне до сих пор еще не смел, матушка.
       Советница. Скажи лучше, что не хотел; а ежели я вас, monsieur, попрошу теперь, чтоб вы о своем вояже что-нибудь поговорили, согласитесь ли вы меня контактировать?
       Сын. De tout mon coeur, madame, только в присутствии батюшки мне неспособно исполнить вашу волю. Он зашумит, помешает, остановит…
       Советница. Он для меня этого, конечно, не сделает.
       Бригадир. Для вас, а не для кого больше на свете, я молчать соглашаюсь, и то, пока мочь будет. Говори, Иван.
       Сын. С чего ж начать? Par ou commencer?
       Советница. Начните с того, чем вам Париж понравился и чем вы, monsieur, понравились Парижу.
       Сын. Париж понравился мне, во-первых, тем, что всякий отличается в нем своими достоинствами.
       Бригадир. Постой, постой, Иван! Ежели это правда, то как же ты понравился Парижу?
       Советница. Вы обещали, сударь, не мешать ему. По крайней мере, вы должны учтивостию дамам, которые хотят слушать его, а не вас.
       Бригадир. Я виноват, матушка, и для вас, а не для кого более, молчать буду.
       Советница (к Сыну). Продолжайте, monsieur, continuez.
       Сын. В Париже все почитали меня так, как я заслуживаю. Куда бы я ни приходил, везде или я один говорил, или все обо мне говорили. Все моим разговором восхищались. Где меня ни видали, везде у всех радость являлася на лицах, и часто, не могши ее скрыть, декларировали ее таким чрезвычайным смехом, который прямо показывал, что они обо мне думают.
       Советница (Бригадиру). Не должны ли вы прийти в восхищение? Я, ничем не будучи обязана, я от слов его в восторге.
       Бригадирша (плача). Я без ума от радости. Бог привел на старости видеть Иванушку с таким разумом.
       Советница (Бригадиру). Что ж вы ничего не говорите?
       Бригадир. Я, матушка, боюся вас прогневать, а без того бы я, конечно, или засмеялся, или заплакал.
       Советница. continuez, душа моя.
       Сын. Во Франции люди совсем не таковы, как вы, то есть не русские.
       Советница. Смотри, радость моя, я там не была, однако я о Франции получила уже от тебя изрядную идею. Не правда ли, что во Франции живут по большей части французы?
       Сын (с восторгом). Vous avez le don de deviner.
       Бригадирша. Как же, Иванушка! Неужели там люди-то не такие, как мы все русские?
       Сын. Не такие, как вы, а не как я.
       Бригадирша. Для чего же! Вить и ты мое рождение.
       Сын. N’importe! Всякий, кто был в Париже, имеет уже право, говоря про русских, не включать себя в число тех, затем что он уже стал больше француз, нежели русский.
       Советница. Скажи мне, жизнь моя: можно ль тем из наших, кто был в Париже, забыть совершенно то, что они русские?
       Сын. Totalement нельзя. Это не такое несчастье, которое бы скоро в мыслях могло быть заглажено. Однако нельзя и того сказать, чтоб оно живо было в нашей памяти. Оно представляется нам как сон, как illusion.
       Бригадир (к Советнице). Матушка, позволь мне одно словцо на все ему сказать.
       Сын (к Советнице). Cela m’exc?de, je me retire. (Выходит.)
       Бригадирша (к Советнице). Что он, матушка, это выговорил? Не занемог ли Иванушка, что он так опрометью отсюда кинулся? Пойти посмотреть было.

Бригадир, Советница.

       Советница. Вот что вы сделали. Вы лишили меня удовольствия слышать историю вашего сына и целого Парижа.
       Бригадир. А я бы думал, что я избавил тебя от неудовольствия слышать дурачествы. Разве, матушка, тебе угодно шутить над моим сыном?
       Советница. Разве вам, сударь, угодно шутить надо мною?
       Бригадир. Над тобою! Боже меня избави. Я хочу, чтоб меня в ту минуту аркибузировали, в которую помышлю я о тебе худо.
       Советница. Благодарствую, сударь, за вашу эстиму.
       Бригадир. Не за что, матушка.
       Советница. Ваш сын, я вижу, страждет от ваших грубостей.
       Бригадир. Теперь для вас ему спускаю; однако рано или поздно я из него французский дух вышибу; я вижу, что он и вам уже скучен.
       Советница. Вы ошиблись; перестаньте грубить вашему сыну. Ведаете ли вы, что я его словами восхищаюсь?
       Бригадир. Какими?
       Советница. Разве вы глухи? Разве вы бесчувственны были, когда он рассказывал о себе и о Париже?
       Бригадир. Я бы хотел так быть на этот раз, матушка; я вижу, что вы теперь шутить изволите; рассказы его – пустошь. Он хотя и мой сын, однако таить нечего; где он был? в каких походах? на какой акции? А ежели ты охотница слушать и впрямь что-нибудь приятное, то прикажи мне, я тебе в один миг расскажу, как мы турков наповал положили, я не жалел басурманской крови. И сколь тогда ни шумно было, однако все не так опасно, как теперь.
       Советница. Как теперь? Что это такое?
       Бригадир. Это то, о чем я, матушка, с тобой давно уже поговорить хотел, да проклятый сын мой с безделками своими мешал мне всякий раз; и ежели тебе угодно, то я его завтра же за это без живота сделаю.
       Советница. За что, сударь, хотите вы его так изувечить?
       Бригадир. За то, что, может быть, без него я давно бы тебе сказал мой секрет и взял бы от тебя ответ.
       Советница. Какой секрет? Какой ответ?
       Бригадир. Я чинов не люблю, я хочу одного из двух: да или нет.
       Советница. Да чего вы хотите? Что вы так переменились?
       Бригадир. О, ежели бы ты знала, какая теперь во мне тревога, когда смотрю я на твои бодрые очи.
       Советница. Что это за тревога?
       Бригадир. Тревога, которой я гораздо больше опасаюсь, нежели идучи против целой неприятельской армии. Глаза твои мне страшнее всех пуль, ядер и картечей. Один первый их выстрел прострелил уже навылет мое сердце, и прежде, нежели они меня ухлопают, сдаюся я твоим военнопленным.
       Советница. Я, сударь, дискуру твоего вовсе не понимаю, и для того, с позволения вашего, я вас оставляю.
       Бригадир. Постой, матушка. Я тебе вытолкую все гораздо яснее. Представь себе фортецию, которую хочет взять храбрый генерал. Что он тогда в себе чувствует? Точно то теперь и я. Я как храбрый полководец, а ты моя фортеция, которая как ни крепка, однако все брешу в нее сделать можно.

Те же, Советник, Добролюбов.

       Советник (к Добролюбову). Так дело твое уже решено?
       Добролюбов. Решено, сударь.
       Бригадир. О! Черт их побери! Который раз принимаюсь, да не дадут кончить!
       Советница. Что ж вы, сударь?
       Бригадир. Матушка! Это не такое дело, о котором бы я говорил при вашем сожителе. (Выходя.)Я с досады тресну.

Советник, Добролюбов, Советница.

       Советник. Да ты как рано о деле своем сведал?
       Добролюбов. Сейчас.
       Советница. Как? Вы ваш процесс выиграли?
       Добролюбов. Так, сударыня; состояние мое гораздо поправилось. Я имею две тысячи душ.
       Советник. Две тысячи душ! О Создатель мой, Господи! И при твоих достоинствах! Ах, как же ты теперь почтения достоин!
       Советница. Да не были ли вы притом и в Париже?
       Добролюбов. Нет, сударыня.
       Советница. Жаль: это одно все мериты помрачить может.
       Советник. Однако ежели у кого есть две тысячи душ, то, мне кажется, они все пороки наградить могут. Две тысячи душ и без помещичьих достоинств всегда две тысячи душ, а достоинствы без них – какие к черту достоинствы; однако, про нас слово, чудно мне, что ты мог так скоро выходить свое дело и, погнавшись за ним, не растерял и достальное.
       Добролюбов. Ваша правда. Корыстолюбие наших лихоимцев перешло все пределы. Кажется, что нет таких запрещений, которые их унять бы могли.
       Советник. А я так всегда говорил, что взятки и запрещать невозможно. Как решить дело даром, за одно свое жалованье? Этого мы как родились и не слыхивали! Это против натуры человеческой… Как же ты дошел до того, что наконец дело твое решено стало?
       Добролюбов. Мы счастливы тем, что всякий, кто не находит в учрежденных местах своего права, может идти наконец прямо к Вышнему правосудию; я принял смелость к оному прибегнуть, и судьи мои принуждены были строгим поведением решить мое дело.
       Советник. Хорошо, что твое дело право, так ты и мог идти далее; ну, а ежели бы оно было не таково, как бы ты далее-то с ним пошел?
       Добролюбов. Я бы не только не пошел тогда далее, да и не стал бы трудить судебное место.
       Советник. Так хорошее ли это дело? А в мое время всякий и с правым и неправым делом шел в приказ и мог, подружась с судьею, получить милостивую резолюцию. В мое время дале не совались. У нас была пословица: до Бога высоко, до царя далеко.
       Советница (к Добролюбову). Мне кажется, что вам время уже себя этаблировать, время жениться.
       Добролюбов. Я ни на ком жениться не хочу, когда вы не соглашаетесь за меня отдать дочь вашу.
       Советник. Друг мой сердечный, ты был недостаточен, да к тому же и мои обстоятельствы не таковы.
       Советница. Я с моей стороны никогда в вашем сватовстве не препятствовала.
       Добролюбов. Однако я уже льститься могу…
       Советник. Теперь мне ни того, ни другого сказать нельзя. Пойдем-ка лучше да выпьем по чашке чаю. После обеда о делах говорить неловко. Я всегда интересные дела решал по утрам.

Конец третьего действия

Добролюбов, Софья.

       Добролюбов. Я великую надежду имею к совершению нашего желания.
       Софья. А я не смею еще ласкаться ею. С тобою я могу говорить откровенно. Если это правда, что батюшка мой изменяет моей мачехе, то и перемена состояния твоего не может переменить его намерения.
       Добролюбов. Однако я видел, с каким чувствием услышал он весть о решении дела моего в пользу мою. Я также мыслей своих от тебя скрывать не могу. Ты знаешь сама, что отец твой любит богатство; а корыстолюбие делает из человека такие же чудеса, как и любовь.
       Софья. Со всем тем корыстолюбие редко любовь побеждает. Я не знаю, буду ли я столько счастлива, чтоб судьба твоя с моей соединилась; я, однако, и тем одним уже утешаюсь, что твое состояние поправилось.
       Добролюбов. Мое состояние до тех пор несчастно будет, пока не исполнится мое главнейшее желание. Ты знаешь, в чем состоит оно. Тебе известно мое сердце…

Те же и Бригадирша.

       Добролюбов (видя, что Бригадирша слезы отирает). О чем вы плакали, сударыня?
       Бригадирша. Я, мой батюшка, не первый раз на веку плачу. Один Господь видит, каково мое житье!
       Софья. Что такое, сударыня?
       Бригадирша. Закажу и другу и ворогу идти замуж.
       Софья. Как, сударыня? Можете ли вы говорить это в самое то время, когда хотите вы того, чтоб я женою была вашего сына?
       Бригадирша. Тебе, матушка, для чего за него нейти? Я сказала так про себя.
       Добролюбов. Нет, вы про всех теперь сказать изволили.
       Бригадирша. И ведомо.
       Софья. Как же это: то про себя, то про всех? Скажите, матушка, что-нибудь одно.
       Бригадирша. Ты изволь говорить; а мне что?
       Добролюбов. Что же вам угодно?
       Бригадирша. Ничего. Я пришла сюда так, поплакать в свою волю.
       Софья. Да о чем же?
       Бригадирша (плача). О том, что мне грустно. Теперь Игнатий Андреевич напади на меня ни за что ни про что. Ругал, ругал, а Господь ведает за что. Уж я у него стала и свинья, и дура; а вы сами видите, дура ли я?
       Добролюбов. Конечно, видим, сударыня.
       Софья. Да за что он так на вас теперь напал?
       Бригадирша. Так, слово за слово. Он же такого крутого нраву, что упаси Господи; того и смотрю, что резнет меня чем ни попало; рассуди ж, моя матушка, вить долго ль до беды: раскроит череп разом. После и спохватится, да не что сделаешь.
       Добролюбов. Поэтому ваша жизнь всякую минуту в опасности?
       Бригадирша. До лихого часу долго ли?
       Софья. Неужели он с вами столько варварски поступал, что вы от него уже и терпели на это похожее?
       Бригадирша. То нет, моя матушка. Этого еще не бывало, чтоб он убил меня до смерти. Нет, нет еще.
       Добролюбов. Об этом, сударыня, вас никто и не спрашивает.
       Софья. Довольно, ежели он имел варварство пользоваться правом сильного.
       Бригадирша. То он силен, матушка. Однажды, и то без сердцов, знаешь, в шутку, потолкнул он меня в грудь, так веришь ли, мать моя, Господу Богу, что я насилу вздохнула: так глазки под лоб и закатились, невзвидела света Божьего.
       Софья. И это было в шутку!
       Бригадирша. Насилу отдохнула; а он, мой батюшка, хохочет да тешится.
       Добролюбов. Изрядный смех!
       Бригадирша. Недель через пять-шесть и я тому смеялась, а тогда, мать моя, чуть было чуть Богу души не отдала без покаяния.
       Добролюбов. Да как же вы с ним жить можете, когда он и в шутку чуть было вас на тот свет не отправил?
       Бригадирша. Так и жить. Вить я, мать моя, не одна замужем. Мое житье-то худо-худо, а все не так, как, бывало, наших офицершей. Я всего нагляделась. У нас был нашего полку первой роты капитан, по прозванью Гвоздилов; жена у него была такая изрядная, изрядная молодка. Так, бывало, он рассерчает за что-нибудь, а больше хмельной; так, веришь ли Богу, мать моя, что гвоздит он, гвоздит ее, бывало, в чем душа останется, а ни дай ни вынеси за что. Ну, мы, наше сторона дело, а ино наплачешься, на нее глядя.
       Софья. Пожалуйте, сударыня, перестаньте рассказывать о том, что возмущает человечество.
       Бригадирша. Вот, матушка, ты и слушать об этом не хочешь, каково же было терпеть капитанше?

Те же, Сын и Советница.

       Советница (Сыну). Не угодно ли сыграть партию в карты?
       Сын. С великой охотою, avec plaisir.
       Советница. Так велеть подать карты. Лакей, стол и карты. (К Добролюбову.)Не изволите ли вы здесь партию в кадриль?
       Добролюбов. Ежели вам угодно.

Между тем подают стол и карты ставят.

       Сын (разбирает карты и подает каждому по карте для мест. К Советнице). Madame! (К Бригадирше.)Madame!
       Бригадирша. Это на что, Иванушка? Да коли играть, так все раздай. Разве, мой батюшка, ныне по одной карточке играют?
       Сын. Это для мест.
       Бригадирша. И! Мне и так, по милости хозяйской, место будет.
       Сын. Матушка, берите же.
       Бригадирша. Да что мне, батюшка, в одной карточке?
       Советница. Играете ли вы в кадриль, сударыня?
       Бригадирша. И, мать моя, я и слухом не слыхала, что это.
       Советница (к Софье). Так возьмите вы.
       Сын. Mademoiselle! (Подает, и все садятся, между тем как Сын сдает карты.)
       Бригадирша. А я сяду, матушка, да посмотрю на вас, как вы забавляетесь.

Те же, Бригадир и Советник.

       Бригадир. Ба! здесь и картеж завели!
       Советник. А ты не изволишь ли со мною игорку в шахматы, в большую?
       Бригадир. Давай, бери.

Садятся в другом конце. Между тем как Советник с Бригадиром выступают и один другому говорит «Я так», а тот ему: «А я так».

       Советница. В кёрах волю.
      Сын. Passe.

И все пасуют.

       Советница. Они и они.
       Бригадирша. Что за околесица – они и они? Кто это они?
       Советник (услышав ее вопрос). Ныне, матушка, всех игор и не разберешь, в которые люди тешиться изволят.
       Бригадирша. Так, мой батюшка, уж чего ныне не выдумают. Они и они! Куды мудрен народ! (Заглянув к Сыну в карты.)Ах, Иванушка, как на руках-то у тебя жлудей, жлудей!
       Сын. Матушка, я брошу карты; je les jette par terre.
       Советница. И впрямь, сударыня, вы бы могли это держать только на уме… Рекиз.
       Бригадир (вслушавшись в речь Советницы). На уме? Было бы на чем!.. Шах!
       Советник. Плохо, плохо мне приходит.
       Бригадир. Не шути, сватушка.
       Сын (показав карты). Санпрандер шесть матедоров.
       Бригадирша. Что, мой батюшка, что ты сказал, мададуры? Вот нынче стали играть и в дуры, а бывало, так все в дураки игрывали.
       Советник. Так, матушка моя, мало ли чего бывало и чего нет, – чего не бывало и что есть.
       Бригадирша. Так, мой батюшка. Бывала и я в людях; а ныне – что уж и говорить – старость пришла; уж и памяти нет.
       Бригадир. А ума не бывало.
       Сын (поет французскую песню; Советница пристает к нему. К Советнице). Madame! мы оба беты. Матушка, пропойте-ка вы нам какую-нибудь эр.
       Бригадирша. Что пропеть? И, мой батюшка, голосу нет. Дух занимает… Да что это у вас за игра идет? Я не разберу, хоть ты меня зарежь. Бывало, как мы заведем игру, так или в марьяж, или в дураки; а всего веселей, бывало, в хрюшки. Раздадут по три карточки; у кого пигус, тот и вышел; а кто останется, так дранье такое подымут, что животики надорвешь.
       Советник (смеется с нежностию). Ха-ха-ха! Я сам игрывал, бывало, и, помнится мне, при всякой карте разные забавы.
       Добролюбов. Медиатор.
       Бригадирша. Так, мой батюшка! (Схватила одни карты и подбежала к Советнику.)Вот, бывало, коли кто виноват, так и скажут: с той стороны не проси вот этого, а с этой этого; а потом (держа в одной руке карты, одним пальцем шмыгает, между тем Советник остановляет игру в шахматы и смотрит на нее с нежностию)тот и выглядывает карточку; а там до этой карты и пойдет за всякую дранье; там розно: краля по щеке, холоп за ухо волок.
       Бригадир. Жена, давай-ка со мною в хрюшки! (Встает.)Воля твоя, мы эдак век не кончим.
       Сын. Pardieu! Матушка, куда ты карты девала?
       Бригадирша. Здесь, Иванушка.
       Сын (вскоча). II est impossible de jouer.

Все встают.

       Бригадирша. Да я вам что, мой батюшка, помешала? Вить у вас есть карты, да еще и с тройками.
       Бригадир. Слушай, жена! Ты куда ни придешь, везде напроказишь.
       Бригадирша. Да тебе, мой батюшка, чем я помешала? Ты бы знал выступал своей игрой. Вить я к нему подошла (указывая на Советника), а не к тебе.
       Бригадир. У кого нет ума, тот, подошедши к одному, всем помешать может.
       Бригадирша. Вот так; я же виновата стала.
       Сын. Матушка, да разве я виноват? (Указывая на Добролюбова.)Оu се monsieur? (Указывая на женщин.)Оu ces dames?
       Советник. Полно, зятюшка: тебе бы и грешно было упрекать рождшую.
       Советница. А вам стыдно, сударь, не в ваши дела вступаться.
       Бригадир. Я, сват, тебя люблю; а с женою моей, пожалуй, ты не мири меня. Разве ты, сват, не ведаешь пословицы: свои собаки грызутся, чужая не приставай?
       Сын. Так, батюшка, все пословицы справедливы, а особливо французские. Не правда (к Добролюбову), monsieur?
       Добролюбов. Я знаю много и русских очень справедливых; не правда ли, сударыня (к Софье)?
       Софья. Правда.
       Сын (к Софье). А какие же?
       Софья. Например, сударь: ври, дурак, что хочешь, со вранья пошлин не берут.
       Бригадир. Так, матушка, ай люблю! Вот тебе пословица и загадка. А ежели хочешь ты, Иван, чтоб я отгадал ее, так дурак-от выйдешь ты.
       Сын. Par quelle raison?
       Советница. По какому резону?
       Бригадир. По такому, матушка, что он врет беспошлинно.
       Бригадирша. Слава Богу, милость Божия, что на вранье-то пошлин нет. Вить куда бы какое всем нам было разорение!
       Бригадир. Ништо тебе: ты бы часов в пять-шесть пошла по миру.
       Советник. Не гневайся, матушка, на своего супруга, на него сегодня худой стих нашел.
       Бригадирша. И, мой батюшка, мне ль сердиться, когда он гневается; мое дело убираться теперь дале. (Отходит.)

Бригадир, Советник, Советница, Добролюбов, Сын, Софья.

       Бригадир. Дело и сделала.
       Советница (к Софье). Поди ж, сударыня, к своей свекрови. Ведь ей не одной сидеть тамо.
       Софья. Иду, сударыня. (Отходит.)

Бригадир, Советник, Советница, Добролюбов, Сын.

       Советник. Воля твоя, братец. Ты весьма худо поступаешь с своею супругою.
       Бригадир. А она весьма худо со мной.
       Советница. Чем же, сударь?
       Бригадир. Тем, матушка, что она не к месту печальна, не к добру весела, зажилась, греха много некстати.
       Советник. Как некстати? Что ж ты и заправду, сватушка? Дай Бог ей многолетное здоровье и долгие веки. С умом ли ты? Кому ты желаешь смерти?
       Сын. Желать смерти никому не надобно, mon cher p?re, ниже собаке, не только моей матушке.
       Бригадир. Иван, не учи ты меня. Я хотя это и молвил, однако все больше ей хочу добра, нежели ты нам обоим.
       Сын. Я вас не учу, а говорю правду.
       Бригадир. Говори ее тогда, когда спрашивают.
       Советница. Для чего же вы говорите ему тогда, когда он нас не спрашивает?
       Бригадир. Для того, матушка, что он мой сын; каково же мне будет, когда люди станут говорить, что у эдакого-то бригадира, человека заслуженного, есть сын негодница?
       Сын. Батюшка, я негодница! Je vous demande pardon; я такой сын, по которому свет узнает вас больше, нежели по вашем бригадирстве! Вы, monsieur (к Добролюбову), конечно, знаете сами много детей, которые делают честь своим отцам.
       Добролюбов. А еще больше таких, которые им делают бесчестье. Правда и то, что всему причиной воспитание.
       Бригадир. Так, государь мой, это правда. Дура мать его, а моя жена, причиною тому, что он сделался повесою, и тем хуже, что сделался он повесою французскою. Худы русские, а французские еще гаже.
       Советник. Э! Господа Бога не боишься ты, сватушка; за что ругаешь ты так свою супругу, которая может назваться вместилищем человеческих добродетелей?
       Бригадир. Каких?
       Советник. Она смиренна, яко агнец, трудолюбива, яко пчела, прекрасна, яко райская птица (вздыхая), и верна, яко горлица.
       Бригадир. Разве умна, как корова, прекрасна, как бы и то… как сова.
       Советник. Как дерзаешь ты применить свою супругу к ночной птице?
       Бригадир. Денную дуру к ночной птице применить, кажется, можно.
       Советник (вздыхая). Однако она все тебе верна пребывает.
       Советница. В самом деле, много в ней добродетели, если она вас любит.
       Бригадир. Да кого же ей любить-то, ежели не меня? Мне дурно самому хвастать; а, право, я, кажется, благодаря Бога, заслужил мой чин верой и правдой, то есть она по мне стала бригадиршей, а не я по жене бригадир; это в нынешнем свете приметить надобно. Так как же ей другого-то и полюбить можно? А кабы я не таков был, тогда посмотрел бы ее добродетель; а особливо когда бы поискал в ней кто-нибудь также из нашей братьи первых пяти классов.
       Советник. Нет, братец, не говори того: супруга твоя воистину не такова. Да не похвалится всяка плоть пред Богом; а хоть бы достойный и предостойный человек поискал в ней, право бы ничего не нашел. Вить это, мой друг, не город, – штурмом не возьмешь.
       Бригадир. Ты говоришь это, а я знаю, каков я.
       Сын. Что ж вы, батюшка? Ха, ха, ха, ха! Неужели вы думаете сердце взять штурмом?
       Бригадир. Иван! Мне кажется, нет ли теперь штурмы в твоей головушке? Не можно ли потише?
       Советница. Вы сами шуметь больше всех любите. Я не знаю, для чего вы хотите, чтоб сын ваш не говорил того, что он думает? Вы ужесть как бизарны! (К Сыну и Добролюбову.)Messieurs! Я хочу оставить их продолжать важные их дискуры и вас прошу сделать то же.
       Сын. Я иду за вами. Adieu, messieurs!
       Добролюбов. Я воле вашей повинуюсь.

Бригадир и Советник.

       Советник. И жена моя уже приметила, что ты на свою супругу нападаешь.
       Бригадир. Нет, а я приметил, что она слишком горячо вступается за моего сына.
       Советник. Я того не примечаю.
       Бригадир. Тем хуже.
       Советник. А что же?
       Бригадир. Ничего, сват; однако я моей жене не советовал бы за чужого детину так при мне вступаться.
       Советник. Ты думаешь, братец, что и я спустил бы жене моей, ежели б усмотрел я что-нибудь у нее блажное на уме… Слава Богу, у меня глаза-то есть; я не из тех мужей, которые смотрят, да не видят.
       Бригадир. Я, с моей стороны, спокоен; жена моя другого не полюбит.
       Советник. Целомудрие ее известно тому, кто, по несчастию, ослеплен ее прелестьми.
       Бригадир. Однако такого дурака нет на свете, которому бы вспало на мысль за нею волочиться.
       Советник. Да за что же ты бранишься?
       Бригадир. Кого? Нет, братец. Я говорю, что этакого скота еще не родилось, который бы вздумал искать в моей жене.
       Советник. Да за что же ты бранишься?
       Бригадир. Будто я бранюсь, когда я говорю, что надобно быть великому скареду, ежели прельститься моею женою.
       Советник. Будто ты и не бранишься? (С сердцем.)Почему же тот дурак, который бы пленился Акулиной Тимофеевной?
       Бригадир. Потому что она дура.
       Советник. А она так разумна, что все ее слова напечатать можно.
      Бригадир. Для чего не напечатать? Я слыхал, сват, что в нонешних печатных книгах врут не умнее жены моей.
       Советник. Возможно ли тому статься, чтоб в книгах врали? Да ведаешь ли ты, братец, что печатному-то надлежит верить всем нам православным? Видно, вера-то у нас пошатнулась. Еретиков стало больше.
       Бригадир. А мне кажется, что много печатного вздору у нас не оттого, что больше стало еретиков, а разве оттого, что больше стало дураков. Вить я, говоря о жене моей, не говорю того, чтоб она всех была глупее.
       Советник. А я говорю о твоей супруге и всегда скажу, что нет ее разумнее.
      Бригадир. Хотя бы мне с досады треснуть случилось, однако не отопрусь, что твоя хозяйка весьма разумна.
       Советник. Всякому, братец, в чужой руке ломоть больше кажется. Я в своей жене много вижу, чего ты не видишь.
       Бригадир. Положим, что это правда; однако и то не ложь, что и в супруге твоей также много теперь вижу, чего ты не видишь.
       Советник. А что бы такое?
       Бригадир. То, что ты, может быть, увидишь, да поздно.
       Советник. Я знаю, братец, к чему ты пригибаешь! Ты думаешь, что я мало смотрю за моею женою; однако для счастия мужей, дай, Господи Боже, чтоб все жены таковы целомудренны были, как моя.
       Бригадир. Женщины обыкновенно бывают целомудренны с людьми заслуженными, а с повесами редко.
       Советник. Мудрено, братец Игнатий Андреевич, меня обмануть.
       Бригадир. А всего мудренее, ежели я в этом обманываюсь.
       Советник. Мы оба, кажется, не таковы, чтоб наши жены могли от нас полюбить чужого мужика. Я с первою женою жил лет с пятнадцать и могу, благодаря Бога, сказать, что она так же жила, как и эта. Я в женах не бессчастен.
       Бригадир. Разумею.
       Советник. Жена какая бы ни была, да только ежели у доброго мужа, то ей и на ум не вспадет полюбить другого.
       Бригадир. Не говори, братец. Со мною служил в одном полку секунд-майором – до имени нужды нет – мужик не дурак и на взгляд детина добр. Ростом чуть не вдвое меня выше…
       Советник. Этому статься нельзя, братец…
       Бригадир. Однако я не лгу. В мое время, когда я еще был помоложе, народ был гораздо крупнее.
       Советник. Только все не так крупен, как ты сказываешь. Правда, что и в нашей коллегии был канцелярист один, чуть не впятеро меня толще…
       Бригадир. Этому статься нельзя, братец…
       Советник. Конечно, так. Когда я был в коллегии, тогда, от президента до сторожа, все были люди дородные.
       Бригадир. Ты, братец, перебил только речь мою. Да о чем бишь я тебе хотел сказывать?
       Советник. Право, не знаю.
       Бригадир. И я не ведаю… о чем бишь… да, о секунд-майоре. Он был мужик предорогой; целый полк знал, что жена его любила нашего полковника, подполковника, премьер-майора, или, лучше сказать, все ведали, что из наших штаб– и обер-офицеров не любила она одного его; а он, собачий сын, и мыслить не хотел, чтоб она кроме его кого-нибудь полюбить могла.
      Советник. Что ж мы так долго одни заговорились?
       Бригадир. О деле я говорить нескучлив; однако пойдем туда, где все. (Выходя.)Впрямь, ежели не переставая сказывать о том, как люди ошибаются, то мы не сойдем с места и до скончания нашей жизни.
       Советник. Пойдем же, пойдем.

Конец четвертого действия

Бригадирша и Сын.

       Бригадирша. Не упрямься, Иванушка. Для чего тебе не жениться?
       Сын. Матушка, довольно видеть вас с батюшкою, чтоб получить совершенную аверсию к женитьбе.
       Бригадирша. А что ж бы такое, друг мой? Разве мы спустя рукава живем? То правда, что деньжонок у нас немного, однако ж они не переводятся.
       Сын. Мало иль ничего, c’est la mкme chose, для меня все равно.
       Бригадирша. Как все равно, батюшка! Случится иногда и в десяти копейках нужда, так и тех из земли не выроешь. Уж куда, право, ноне вы прихотливы стали! У вас вот и десять копеек за помёт, а того и не помнишь, что гривною в день можно быть сыту.
       Сын. Матушка! Я хочу быть лучше голоден, нежели сыт за гривну.
       Бригадирша. Куда больно, Иванушка! Не покорми-ка тебя сегодня, не покорми-тко завтре, так ты небось и нашим сухарям рад будешь.
       Сын. В случае голода, осмеливаюсь думать, что и природный француз унизил бы себя кушать наши сухари… Матушка, когда вы говорите о чем-нибудь русском, тогда желал бы я от вас быть на сто миль французских, а особливо когда дело идет до моей женитьбы.
       Бригадирша. Как же, Иванушка? Вить мы уж на слове положили.
       Сын. Да я нет.
       Бригадирша. Да что нам до этого? Наше дело сыскать тебе невесту, а твое дело жениться. Ты уж не в свое дело и не вступайся.
       Сын. Как, ma mere, я женюсь, и мне нужды нет до выбору невесты?
       Бригадирша. И ведомо. А как отец твой женился? А как я за него вышла? Мы друг о друге и слухом не слыхали. Я с ним до свадьбы отроду слова не говорила и начала уже мало-помалу кое-как заговаривать с ним недели две спустя после свадьбы.
       Сын. Зато после слишком вы друг с другом говорили.
       Бригадирша. Дай-то Господи, чтоб и тебе так же удалось жить, как нам.
       Сын. Dieu m’en pr?serve!
       Бригадирша. Буди с вами милость Божия и мое благословение.
       Сын. Tres oblig?.
       Бригадирша. Или я глуха стала, или ты нем.
       Сын. Ni l’un, ni l’autre.
       Бригадирша. Чтой-то мне с тобою будет, Иванушка? Да по-каковски ты со мною говорить можешь?
       Сын. Виноват. Я и забыл, что мне надобно говорить с вами по-русски.
       Бригадирша. Иванушка, друг мой, или ты выучи меня по-французскому, или сам разучись. Я вижу, что мне никак нельзя ни слушать тебя, ни самой говорить. (Отходит.)
       Сын. Как изволишь.

Сын и Советница.

       Советница. Знаешь ли что, душа моя? Мне кажется, будто твой отец очень ревнует; нам как возможно стараться надобно скрывать любовь нашу.
       Сын. Madame, возможно ли скрыть пожар? и такой сильный, carje brыle, moi.
       Советница. Я боюсь того, чтоб, сведав о нашем пламени, твой отец и дурак муж мой не пришли его тушить.
       Сын. Так, vous avez raison: это такие люди, которые не в свои дела вступаться любят.
       Советница. А особливо муж мой. Ему ничего нет приятнее, как быть замешану маль а пропо в такое дело, которое до него не принадлежит, и чем меньше ему нужды до нашего пламени, тем больше он в том интересоваться будет.
      Сын. Vous avez raison. И какая бы ему тут была нужда?
       Советница. Вот какая: он говорит, жизнь моя, что будто муж и жена составляют одного человека.
       Сын. Тем лучше: par consequent, ежели тебе приятно любить меня, так и ему должно то быть приятно, что ты меня любишь.
       Советница. Конечно, он сам себе контрадирует.
       Сын. Madame, ты не была в Париже, а знаешь все французские слова. (Садятся оба.)Avouez (с веселым видом), не имела ли ты коннесансу с каким французом?
       Советница (застыдясь). Нет, душа моя. Мне нельзя было ни с кем, живучи в Москве, познакомиться.
       Сын. Et pourquoi? Там разве мало французов?
       Советница. Я никого не знала (с презрением), кроме учителей.
       Сын. Да знаешь ли ты, каковы наши французские учители? Даром, что большая из них половина грамоте не знает, однако для воспитания они предорогие люди; ведаешь ли ты, что я – я, которого ты видишь, – я до отъезду моего в Париж был здесь на пансионе у французского кучера.
       Советница. Ежели это правда, душа моя, je vous demande pardon. С сего часа буду я в сердце моем сохранять истинное почтение к французским кучерам.
       Сын. Я советую. Я одному из них должен за любовь мою к французам и за холодность мою к русским. Молодой человек подобен воску. Ежели б malheureusement я попался к русскому, который бы любил свою нацию, я, может быть, и не был бы таков.
       Советница. Счастье твое и мое, душа моя, что ты попался к французскому кучеру.
       Сын. Однако оставим кучера и поговорим об отце моем и о твоем муже.
       Советница. Возможно ли, душа моя, с такой высокой материи перейти вдруг в такую низкую?
       Сын. Для разумных людей нет невозможного.
       Советница. Говори же.
       Сын. Нам надобно взять свои меры; prendre nos mesures.
       Входят: с одного конца Бригадир, с другого Советник. А они, не видя их, продолжают.
       Советница. Я, любя тебя, на все соглашаюсь.
      Сын. На все! (Кидается на колени.)Idole de mon ?me!

Те же, Бригадир и Советник.

       Бригадир. Ба! Что это? Наяву или во сне?
       Советник. С нами Бог! Уж не обморочен ли я?
       Сын (вскоча и оторопев). Serviteur tr?s humble.
       Бригадир. Теперь я с тобой, Иван, по-русски поговорить хочу.
       Советница (к Советнику). Ты, мой батюшка, вне себя. Что тебе сделалось?
       Советник (с яростью). Что мне сделалось, проклятая! А разве не ты, говоря с этой повесою, на все соглашалась?
       Сын. Да вы за что меня браните! Пусть изволит меня бранить батюшка.
       Бригадир. Нет, друг мой. Я тебя поколотить сбираюсь.
       Советница. Как! вы это за то бить хотите, что он из политесу стал передо мною на колени?
       Бригадир. Так, моя матушка. Видел я, видел. Поздравляю тебя, братец, переменив зятя на свояка.
       Советник. О, Создатель мой Господи! Приходило ль на мое помышление видеть такое богомерзкое дело!
       Бригадир. Я, братец, тебе, помнишь, говорил: береги жену, не давай ей воли; вот что и вышло. Мы с тобою породнились, да не с той стороны. Ты обижен, дочь твоя тоже (в сторону), да и я не меньше.
       Сын (к Советнику). Не все ли равно, monsieur: вы хотите иметь меня своим свойственником: я охотно…
       Советник. О злодейка! ты лишила меня чести – моего последнего сокровища.
       Бригадир (осердясь). Ежели у тебя, сват, только сокровища и оставалось, то не слишком же ты богат: не за чем и гнаться.
       Советник. Рассуди ж, ты сам разумный человек, и это малое сокровище вверил я вот в какие руки (указывая на жену свою).

Те же, Бригадирша, Софья, Добролюбов.

       Бригадирша. Сокровище! Что за сокровище? Никак вы клад нашли! Дай-ка Господи!
       Бригадир. Клад не клад, а кой-что нашли, чего и не чаяли.
       Бригадирша. Что такое?
       Бригадир (указывая на Советника). Вот он в прибылях.
       Советник (к Бригадирше). Проклятая жена моя, не убояся Бога, не устыдясь добрых людей, полюбила сына твоего, а моего нареченного зятя!
       Бригадирша. Ха-ха-ха! Какая околесица, мой батюшка. У Иванушки есть невеста, так как ему полюбить ее! Это не водится.
       Сын. Конечно, не водится; да хотя бы и водилось, то за такую безделицу, pour une bagatelle, честным людям сердиться невозможно. Между людьми, знающими свет, этому смеются.
       Бригадир. Кабы кто-нибудь за моей старухой имел дурачество поволочиться, я бы не стал от него ждать дальних разговоров: отсочил бы я ему бока, где ни встретился.
       Советник. Нет, сударь мой; я знаю, что с сыном вашим делать. Он меня обесчестил; а сколько мне бесчестья положено по указам, об этом я ведаю.
       Бригадирша. Как! Нам платить бесчестье! Напомни Бога, за что?
       Советник. За то, моя матушка, что мне всего дороже честь… Я все денежки, определенные мне по чину, возьму с него и не уступлю ни полушки.
       Бригадир. Слушай, брат: коли впрямь дойдет дело до платежа, то сыну моему должно будет платить одну половину, а другую пусть заплатит тебе жена твоя. Ведь они обесчестили тебя заодно.
       Бригадирша. И ведомо, грех пополам.
       Советница (к мужу). Разве вы не хотите иметь его своим зятем?
       Советник. Загради уста твои, проклятая!
       Софья. Батюшка! после такого поступка, который сделал мой жених, позвольте мне уверить вас, что я в жизнь мою за него не выйду.
       Советник. Я на это согласен.
       Добролюбов (к Софье). Надежда мне льстит от часу более.
       Бригадир. И я не хочу того, чтоб сын мой имел такую целомудренную тещу; а с тобой, Иван, я разделаюсь вот чем (указывает палкою).
       Советник. Так, государь мой, ты палкой, а я монетою.
       Сын. Батюшка, вы не слушайте его: он недостоин иметь ее женою.
       Советница. Изменник! варвар! тиран!
       Советник (оторопев). Что, что такое?
       Сын (к Советнику). Разве не я видел, как вы становились на колени перед матушкою?
       Бригадир. Кто на колени? Ба! Перед кем?
       Сын. Он перед моей матушкой.
       Бригадир. Слышишь ли, друг мой? А! Что это?
       Советник. Не смею воззрети на небо.
       Бригадир (к Бригадирше). Он за тобою волочился, а ты мне этого, дурища, и не сказала!
       Бригадирша. Батюшка мой, Игнатий Андреевич, как перед Богом сказать, я сама об этом не ведала; мне после сказали добрые люди.
       Бригадир. Брат, с Иваном-то я разделаюсь; а тебе, я вижу, и на меня тоже челобитную подавать приходит, только не в бесчестье, а в увечье.
       Советник( иструсясь). Ваше высокородие! И Господь кающегося приемлет. Прости меня, согреших пред тобою.
       Сын. Моn pиre! Из благопристойности…
       Бригадир. Не учи ты меня, Иван, не забудь того, что я тебя бить сбираюсь.
       Советница. Что ж ты и вправду затеял? (Приступя к нему.)Разве не ты объявлял мне здесь, на этом месте, любовь свою?
       Советник. Как? Что такое, государь мой?..
       Бригадир (тише). Чего изволишь?
       Советник. О ком она сказывает?
       Бригадир. Обо мне.
       Советник. Так ты, государь мой, приехал в дом мой затем разве, чтоб искушать жену мою?
       Бригадир. Коли так, то я и назад поеду.
       Советник. Не мешкав ни часа.
       Бригадир. Ни минуты. Видно, что я к честным и заслуженным людям в руки попался. Иван, вели скорей подать коляску. Жена! Сей минуты выедем вон из такого дому, где я, честный человек, чуть было не сделался бездельником.
       Бригадирша. Батюшка мой, дай мне хоть прибрать кое-что.
       Бригадир. В чем стоишь, в том со двора долой!
       Советник. А что останется, то мое.
       Сын (к Советнице кинувшись). Прости, la moiti? de mon вme!
       Советница (кинувшись к Сыну). Adieu, полдуши моей!

Бригадир и Советник кидаются разнимать их.

       Бригадир. Куды, собака!
       Советник. Куды, проклятая! О Господи!
       Бригадир (передразнивая его). О Господи! Нет, брат, я вижу по этому, что у кого чаще всех Господь на языке, у того черт на сердце… Вон, все мои!
       Советник (вслед за Бригадиршей, всплеснув руками). Прости, Акулина Тимофеевна!

Советник, Советница, Софья, Добролюбов.

       Советник. О Господи! Наказуешь нас по делам нашим. А ты, Софьюшка, за что ты лишилась жениха своего?
       Добролюбов. Если ваша воля согласится с желанием нашим, то я, став женихом ее, почту себя за преблагополучного человека.
       Советник. Как? Ты, получив уже две тысячи душ, не переменяешь своего намерения?
       Добролюбов. Меня ничто на свете не привлечет переменить его.
       Советник. И ты, Софьюшка, идти за него согласна?
       Софья. Если ваше и матушкино желание не препятствуют тому, то я с радостию хочу быть его женою.
       Советница. Я вашему счастию никогда не препятвовала.
       Советник. Ежели так, то будьте вы жених и невеста.
       Добролюбов (Софье). Желание наше совершается; сколь много я благополучен!
       Софья. Я одним тобою могу на свете быть счастлива.
       Советник. Будьте вы благополучны, а я за все мои грехи довольно Господом наказан: вот моя геенна!
       Советница. Я желаю вам счастливой фортуны, а я до смерти страдать осуждена: вот мой тартар!
       Советник (к партеру). Говорят, что с совестью жить худо: а я сам теперь узнал, что жить без совести всего на свете хуже.

Конец комедии

1769

Г-жа Простакова, Митрофан, Еремеевна.

       Г-жа Простакова (осматривая кафтан на Митрофане). Кафтан весь испорчен. Еремеевна, введи сюда мошенника Тришку. (Еремеевна отходит.)Он, вор, везде его обузил. Митрофанушка, друг мой! Я чаю, тебя жмет до смерти. Позови сюда отца.

Митрофан отходит.

Г-жа Простакова, Еремеевна, Тришка.

       Г-жа Простакова (Тришке). А ты, скот, подойди поближе. Не говорила ль я тебе, воровская харя, чтоб ты кафтан пустил шире. Дитя, первое, растет; другое, дитя и без узкого кафтана деликатного сложения. Скажи, болван, чем ты оправдаешься?
       Тришка. Да ведь я, сударыня, учился самоучкой. Я тогда же вам докладывал: ну, да извольте отдавать портному.
       Г-жа Простакова. Так разве необходимо надобно быть портным, чтобы уметь сшить кафтан хорошенько. Экое скотское рассуждение!
       Тришка. Да вить портной-то учился, сударыня, а я нет.
       Г-жа Простакова. Ища он же и спорит. Портной учился у другого, другой у третьего, да первоет портной у кого же учился? Говори, скот.
       Тришка. Да первоет портной, может быть, шил хуже и моего.
       Митрофан (вбегает). Звал батюшку. Изволил сказать: тотчас.
       Г-жа Простакова. Так поди же вытащи его, коли добром не дозовешься.
       Митрофан. Да вот и батюшка.

Те же и Простаков.

       Г-жа Простакова. Что, что ты от меня прятаться изволишь? Вот, сударь, до чего я дожила с твоим потворством. Какова сыну обновка к дядину сговору? Каков кафтанец Тришка сшить изволил?
       Простаков (от робости запинаясь). Ме… мешковат немного.
       Г-жа Простакова. Сам ты мешковат, умная голова.
       Простаков. Да я думал, матушка, что тебе так кажется.
       Г-жа Простакова. А ты сам разве ослеп?
       Простаков. При твоих глазах мои ничего не видят.
       Г-жа Простакова. Вот каким муженьком наградил меня Господь: не смыслит сам разобрать, что широко, что узко.
       Простаков. В этом я тебе, матушка, и верил и верю.
       Г-жа Простакова. Так верь же и тому, что я холопям потакать не намерена. Поди, сударь, и теперь же накажи…

Те же и Скотинин.

       Скотинин. Кого? За что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не будь я Тарас Скотинин, если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?
       Г-жа Простакова. Да вот, братец, на твои глаза пошлюсь. Митрофанушка, подойди сюда. Мешковат ли этот кафтан?
       Скотинин. Нет.
       Простаков. Да я и сам уже вижу, матушка, что он узок.
       Скотинин. Я и этого не вижу. Кафтанец, брат, сшит изряднехонько.
       Г-жа Простакова (Тришке). Выйди вон, скот. (Еремеевне.)Поди ж, Еремеевна, дай позавтракать ребенку. Вить, я чаю, скоро и учители придут.
       Еремеевна. Он уже и так, матушка, пять булочек скушать изволил.
       Г-жа Простакова. Так тебе жаль шестой, бестия? Вот какое усердие! Изволь смотреть.
       Еремеевна. Да во здравие, матушка. Я вить сказала это для Митрофана же Терентьевича. Протосковал до самого утра.
       Г-жа Простакова. Ах, Мати Божия! Что с тобою сделалось, Митрофанушка?
       Митрофан. Так, матушка. Вчера после ужина схватило.
       Скотинин. Да видно, брат, поужинал ты плотно.
       Митрофан. А я, дядюшка, почти и вовсе не ужинал.
       Простаков. Помнится, друг мой, ты что-то скушать изволил.
       Митрофан. Да что! Солонины ломтика три, да подовых, не помню, пять, не помню, шесть.
       Еремеевна. Ночью то и дело испить просил. Квасу целый кувшинец выкушать изволил.
       Митрофан. И теперь как шальной хожу. Ночь всю така дрянь в глаза лезла.
       Г-жа Простакова. Какая же дрянь, Митрофанушка?
       Митрофан. Да то ты, матушка, то батюшка.
       Г-жа Простакова. Как же это?
       Митрофан. Лишь стану засыпать, то и вижу, будто ты, матушка, изволишь бить батюшку.
       Простаков (в сторону). Ну, беда моя! Сон в руку!
       Митрофан (разнежась). Так мне и жаль стало.
       Г-жа Простакова (с досадою). Кого, Митрофанушка?
       Митрофан. Тебя, матушка: ты так устала, колотя батюшку.
       Г-жа Простакова. Обойми меня, друг мой сердечный! Вот сынок, одно мое утешение.
       Скотинин. Ну, Митрофанушка, ты, я вижу, матушкин сынок, а не батюшкин!
       Простаков. По крайней мере я люблю его, как надлежит родителю, то-то умное дитя, то-то разумное, забавник, затейник; иногда я от него вне себя и от радости сам истинно не верю, что он мой сын.
       Скотинин. Только теперь забавник наш стоит что-то нахмурясь.
       Г-жа Простакова. Уж не послать ли за доктором в город?
       Митрофан. Нет, нет, матушка. Я уж лучше сам выздоровлю. Побегу-тка теперь на голубятню, так авось-либо…
       Г-жа Простакова. Так авось-либо Господь милостив. Поди, порезвись, Митрофанушка.

Митрофан с Еремеевною отходят.

Г-жа Простакова, Простаков,Скотинин.

       Скотинин. Что ж я не вижу моей невесты? Где она? Ввечеру быть уже сговору, так не пора ли ей сказать, что выдают ее замуж?
       Г-жа Простакова. Успеем, братец. Если ей это сказать прежде времени, то она может еще подумать, что мы ей докладываемся. Хотя по муже, однако, я ей свойственница; а я люблю, чтоб и чужие меня слушали.
       Простаков (Скотинину). Правду сказать, мы поступили с Софьюшкой, как с сущею сироткой. После отца осталась она младенцем. Тому с полгода, как ее матушке, а моей сватьюшке, сделался удар…
       Г-жа Простакова (показывая, будто крестит сердце). С нами сила крестная.
       Простаков. От которого она и на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет не было о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
       Г-жа Простакова. Что, что ты сегодня так разоврался, мой батюшка? Ища братец может подумать, что мы для интересу ее к себе взяли.
       Простаков. Ну как, матушка, ему это подумать? Ведь Софьюшкино недвижимое имение нам к себе придвинуть не можно.
       Скотинин. А движимое хотя и выдвинуто, я не челобитчик. Хлопотать я не люблю, да и боюсь. Сколько меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали, я ни на кого не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян, так и концы в воду.
       Простаков. То правда, братец: весь околоток говорит, что ты мастерски оброк собираешь.
       Г-жа Простакова. Хотя бы ты нас поучил, братец батюшка; а мы никак не умеем. С тех пор как все, что у крестьян ни было, мы отобрали, ничего уже содрать не можем. Такая беда!
       Скотинин. Изволь, сестрица, поучу вас, поучу, лишь жените меня на Софьюшке.
       Г-жа Простакова. Неужели тебе эта девчонка так понравилась?
       Скотинин. Нет, мне нравится не девчонка.
       Простаков. Так по соседству ее деревеньки?
       Скотинин. И не деревеньки, а то, что в деревеньках-то ее водится и до чего моя смертная охота.
       Г-жа Простакова. До чего же, братец?
       Скотинин. Люблю свиней, сестрица, а у нас в околотке такие крупные свиньи, что нет из них ни одной, котора, став на задни ноги, не была бы выше каждого из нас целой головою.
       Простаков. Странное дело, братец, как родня на родню походить может. Митрофанушка наш весь в дядю. И он до свиней сызмала такой же охотник, как и ты. Как был еще трех лет, так, бывало, увидя свинку, задрожит от радости.
       Скотинин. Это подлинно диковинка! Ну пусть, братец, Митрофан любит свиней для того, что он мой племянник. Тут есть какое-нибудь сходство; да отчего же я к свиньям-то так сильно пристрастился?
       Простаков. И тут есть же какое-нибудь сходство, я так рассуждаю.

Те же и Софья.

Софья вошла, держа письмо в руке и имея веселый вид.

       Г-жа Простакова (Софье). Что так весела, матушка? Чему обрадовалась?
       Софья. Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего не знали, которого я люблю и почитаю, как отца моего, на сих днях в Москву приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
       Г-жа Простакова (испугавшись, с злобою). Как! Стародум, твой дядюшка, жив! И ты изволишь затевать, что он воскрес! Вот изрядный вымысел!
       Софья. Да он никогда не умирал.
       Г-жа Простакова. Не умирал! А разве ему и умереть нельзя? Нет, сударыня, это твои вымыслы, чтоб дядюшкою своим нас застращать, чтоб мы дали тебе волю. Дядюшка-де человек умный; он, увидя меня в чужих руках, найдет способ меня выручить. Вот чему ты рада, сударыня; однако, пожалуй, не очень веселись: дядюшка твой, конечно, не воскресал.
       Скотинин. Сестра, ну да коли он не умирал?
       Простаков. Избави Боже, коли он не умирал!
       Г-жа Простакова (к мужу). Как не умирал! Что ты бабушку путаешь? Разве ты не знаешь, что уж несколько лет от меня его и в памятцах за упокой поминали? Неужто-таки и грешные-то мои молитвы не доходили! (К Софье.)Письмецо-то мне пожалуй. (Почти вырывает.)Я об заклад бьюсь, что оно какое-нибудь амурное. И догадываюсь от кого. Это от того офицера, который искал на тебе жениться и за которого ты сама идти хотела. Да которая бестия без моего спросу отдает тебе письма! Я доберусь. Вот до чего дожили. К деушкам письма пишут! деушки грамоте умеют!
       Софья. Прочтите его сами, сударыня. Вы увидите, что ничего невиннее быть не может.
       Г-жа Простакова. Прочтите его сами! Нет, сударыня, я, благодаря Бога, не так воспитана. Я могу письма получать, а читать их всегда велю другому. (К мужу.)Читай.
       Простаков (долго смотря). Мудрено.
       Г-жа Простакова. И тебя, мой батюшка, видно воспитывали, как красную девицу. Братец, прочти, потрудись.
       Скотинин. Я? Я отроду ничего не читывал, сестрица! Бог меня избавил этой скуки.
       Софья. Позвольте мне прочесть.
       Г-жа Простакова. О матушка! Знаю, что ты мастерица, да лих не очень тебе верю. Вот, я чаю, учитель Митрофанушкин скоро придет. Ему велю…
       Скотинин. А уж зачали молодца учить грамоте?
       Г-жа Простакова. Ах, батюшка братец! Уж года четыре как учится. Нечего, грех сказать, чтоб мы не старались воспитывать Митрофанушку. Троим учителям денежки платим. Для грамоты ходит к нему дьячок от Покрова, Кутейкин. Арихметике учит его, батюшка, один отставной сержант, Цыфиркин. Оба они приходят сюда из города. Вить от нас и город в трех верстах, батюшка. По-французски и всем наукам обучает его немец Адам Адамыч Вральман. Этому по триста рубликов на год. Сажаем за стол с собою. Белье его наши бабы моют. Куда надобно – лошадь. За столом стакан вина. На ночь сальная свеча, и парик направляет наш же Фомка даром. Правду сказать, и мы им довольны, батюшка братец. Он ребенка не неволит. Вить, мой батюшка, пока Митрофанушка еще в недорослях, пот? его и понежить; а там лет через десяток, как войдет, избави Боже, в службу, всего натерпится. Как кому счастье на роду написано, братец. Из нашей же фамилии Простаковых, смотри-тка, на боку лежа, летят себе в чины. Чем же плоше их Митрофанушка? Ба! да вот пожаловал кстати дорогой наш постоялец.

Те же и Правдин.

       Г-жа Простакова. Братец, друг мой! Рекомендую вам дорогого гостя нашего, господина Правдина; а вам, государь мой, рекомендую брата моего.
       Правдин. Радуюсь, сделав ваше знакомство.
       Скотинин. Хорошо, государь мой! А как по фамилии, я не дослышал.
       Правдин. Я называюсь Правдин, чтоб вы дослышали.
       Скотинин. Какой уроженец, государь мой? Где деревеньки?
       Правдин. Я родился в Москве, ежели вам то знать надобно, а деревни мои в здешнем наместничестве.
       Скотинин. А смею ли спросить, государь мой, – имени и отчества не знаю, – в деревеньках ваших водятся ли свинки?
       Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях-то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.)Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
       Правдин. Извините меня, сударыня. Я никогда не читаю писем без позволения тех, к кому они писаны.
       Софья. Я вас о том прошу. Вы меня тем очень одолжите.
       Правдин. Если вы приказываете. (Читает.)«Любезная племянница! Дела мои принудили меня жить несколько лет в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь в Москве, прожив несколько лет в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
       Скотинин и оба Простаковы. Десять тысяч!
       Правдин (читает). «…которым тебя, моя любезная племянница, тебя делаю наследницею…»
       Г-жа Простакова. Тебя наследницею!
       Простаков. Софью наследницею!
       Скотинин. Ее наследницею!
       Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты и Митрофанушке не желаю. То-то дядюшка! То-то отец родной! Я и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
       Скотинин (протянув руку). Ну, сестрица, скоряй же по рукам.
       Г-жа Простакова (тихо Скотинину). Постой, братец. Сперва надобно спросить ее, хочет ли еще она за тебя выйти?
       Скотинин. Как! Что за вопрос! Неужто ты ей докладываться станешь?
       Правдин. Позволите ли письмо дочитать?
       Скотинин. А на что? Да хоть пять лет читай, лучше десяти тысяч не дочитаешь.
       Г-жа Простакова (к Софье). Софьюшка, душа моя! пойдем ко мне в спальню. Мне крайняя нужда с тобой поговорить. (Увела Софью.)
       Скотинин. Ба! так я вижу, что сегодня сговору-то вряд и быть ли.

Правдин, Простаков, Скотинин, слуга.

       Слуга (к Простакову, запыхавшись). Барин! барин! солдаты пришли, остановились в нашей деревне.
       Простаков. Какая беда! Ну, разорят нас до конца!
       Правдин. Чего вы испугались?
       Простаков. Ах, отец родной! Мы уж видали виды. Я к ним и появиться не смею.
       Правдин. Не бойтесь. Их, конечно, ведет офицер, который не допустит ни до какой наглости. Пойдем к нему со мной. Я уверен, что вы робеете напрасно.

Правдин, Простаков и слуга отходят.

       Скотинин. Все меня одного оставили. Пойти было прогуляться на скотный двор.

Конец первого действия

Правдин, Милон.

       Милон. Как я рад, мой любезный друг, что нечаянно увиделся с тобою! Скажи, каким случаем…
       Правдин. Как друг, открою тебе причину моего здесь пребывания. Я определен членом в здешнем наместничестве. Имею повеление объехать здешний округ; а притом, из собственного подвига сердца моего, не оставляю замечать тех злонравных невежд, которые, имея над людьми своими полную власть, употребляют ее во зло бесчеловечно. Ты знаешь образ мыслей нашего наместника. С какою ревностию помогает он страждущему человечеству! С каким усердием исполняет он тем самым человеколюбивые виды вышней власти! Мы в нашем краю сами испытали, что где наместник таков, каковым изображен наместник в Учреждении, там благосостояние обитателей верно и надежно. Я живу здесь уже три дни. Нашел помещика дурака бессчетного, а жену презлую фурию, которой адский нрав делает несчастье целого их дома. Ты что задумался, мой друг, скажи мне, долго ль здесь останесся?
       Милон. Через несколько часов иду отсюда.
       Правдин. Что так скоро? Отдохни.
       Милон. Не могу. Мне велено и солдат вести без промедления… да, сверх того, я сам горю нетерпением быть в Москве.
       Правдин. Что причиною?
       Милон. Открою тебе тайну сердца моего, любезный друг! Я влюблен и имею счастие быть любим. Больше полугода, как я в разлуке с тою, которая мне дороже всего на свете, и, что еще горестнее, ничего не слыхал я о ней во все это время. Часто, приписывая молчание ее холодности, терзался я горестию; но вдруг получил известие, которое меня поразило. Пишут ко мне, что, по смерти ее матери, какая-то дальняя родня увезла ее в свои деревни. Я не знаю: ни кто, ни куда. Может быть, она теперь в руках каких-нибудь корыстолюбцев, которые, пользуясь сиротством ее, содержат ее в тиранстве. От одной этой мысли я вне себя.
       Правдин. Подобное бесчеловечие вижу и в здешнем доме. Ласкаюсь, однако, положить скоро границы злобе жены и глупости мужа. Я уведомил уже о всех здешних варварствах нашего начальника и не сумневаюсь, что унять их возьмутся меры.
       Милон. Счастлив ты, мой друг, будучи в состоянии облегчать судьбу несчастных. Не знаю, что мне делать в горестном моем положении.
       Правдин. Позволь мне спросить об ее имени.
       Милон (в восторге). А! вот она сама.

Те же и Софья.

       Софья (в восхищении). Милон! тебя ли я вижу?
       Правдин. Какое счастие!
       Милон. Вот та, которая владеет моим сердцем. Любезная Софья! Скажи мне, каким случаем здесь нахожу тебя?
       Софья. Сколько горестей терпела я со дня нашей разлуки! Бессовестные мои свойственники…
       Правдин. Мой друг! Не спрашивай о том, что столько ей прискорбно… Ты узнаешь от меня, какие грубости…
       Милон. Недостойные люди!
       Софья. Сегодня, однако же, в первый раз здешняя хозяйка переменила со мною свой поступок. Услышав, что дядюшка мой делает меня наследницею, вдруг из грубой и бранчивой сделалась ласковою до самой низкости, и я по всем ее обинякам вижу, что прочит меня в невесты своему сыну.
       Милон (с нетерпением). И ты не изъявила ей тот же час совершенного презрения?..
       Софья. Нет…
       Милон. И не сказала ей, что ты имеешь сердечные обязательства, что…
       Софья. Нет.
       Милон. А! теперь я вижу мою погибель. Соперник мой счастлив! Я не отрицаю в нем всех достоинств. Он, может быть, разумен, просвещен, любезен; но чтоб мог со мною сравниться в моей к тебе любви, чтоб…
       Софья (усмехаясь). Боже мой! Если б ты его увидел, ревность твоя довела б тебя до крайности!
       Милон (с негодованием). Я воображаю все его достоинствы.
       Софья. Всех и вообразить не можешь. Он хотя и шестнадцати лет, а достиг уже до последней степени своего совершенства и дале не пойдет.
       Правдин. Как дале не пойдет, сударыня? Он доучивает Часослов; а там, думать надобно, примутся и за Псалтырь.
       Милон. Как! Таков-то мой соперник? А, любезная Софья, на что ты и шуткою меня терзаешь? Ты знаешь, как легко страстный человек огорчается и малейшим подозрением.
       Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние! Я не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть мое чувство.
       Милон. Что ж ты ей отвечала?

Здесь Скотинин идет по театру, задумавшись, и никто его не видит.

       Софья. Я сказала, что судьба моя зависит от воли дядюшкиной, что он сам сюда приехать обещал в письме своем, которого (к Правдину)не позволил вам дочитать господин Скотинин.
       Милон. Скотинин!
       Скотинин. Я!

Те же и Скотинин.

       Правдин. Как вы подкрались, господин Скотинин! Этого бы я от вас и не чаял.
       Скотинин. Я проходил мимо вас. Услышал, что меня кличут, я и откликнулся. У меня такой обычай: кто вскрикнет – Скотинин! А я ему: я! Что вы, братцы, и заправду? Я сам служивал в гвардии и отставлен капралом. Бывало, на съезжей в перекличке как закричат: Тарас Скотинин! А я во все горло: я!
       Правдин. Мы вас теперь не кликали, и вы можете идти, куда шли.
       Скотинин. Я никуда не шел, а брожу, задумавшись. У меня такой обычай, как что заберу в голову, то из нее гвоздем не выколотишь. У меня, слышь ты, что вошло в ум, тут и засело. О том вся и дума, то только и вижу во сне, как наяву, а наяву, как во сне.
       Правдин. Что ж бы вас так теперь занимало?
       Скотинин. Ох, братец, друг ты мой сердешный! Со мною чудеса творятся. Сестрица моя вывезла меня скоро-наскоро из моей деревни в свою, а коли так же проворно вывезет меня из своей деревни в мою, то могу пред целым светом по чистой совести сказать: ездил я ни по что, привез ничего.
       Правдин. Какая жалость, господин Скотинин! Сестрица ваша играет вами, как мячиком.
       Скотинин (озлобясь). Как мячиком? Оборони Бог! Да я и сам зашвырну ее так, что целой деревней в неделю не отыщут.
       Софья. Ах, как вы рассердились!
       Милон. Что с вами сделалось?
       Скотинин. Сам ты, умный человек, порассуди. Привезла меня сестра сюда жениться. Теперь сама же подъехала с отводом: «Что-де тебе, братец, в жене; была бы де у тебя, братец, хорошая свинья». Нет, сестра! Я и своих поросят завести хочу. Меня не проведешь.
       Правдин. Мне самому кажется, господин Скотинин, что сестрица ваша помышляет о свадьбе, только не о вашей.
       Скотинин. Эка притча! Я другому не помеха. Всякий женись на своей невесте. Я чужу не трону, и мою чужой не тронь же. (Софье.)Ты не бось, душенька. Тебя у меня никто не перебьет.
       Софья. Это что значит? Вот еще новое!
       Милон (вскричал). Какая дерзость!
       Скотинин (к Софье). Чего ж ты испугалась?
       Правдин (к Милану). Как ты можешь осердиться на Скотинина!
       Софья (Скотинину). Неужели суждено мне быть вашею женою?
       Милон. Я насилу могу удержаться!
       Скотинин. Суженого конем не объедешь, душенька! Тебе на свое счастье грех пенять. Ты будешь жить со мною припеваючи. Десять тысяч твоего доходу! Эко счастье привалило; да я столько родясь и не видывал; да я на них всех свиней со бела света выкуплю; да я, слышь ты, то сделаю, что все затрубят: в здешнем-де околотке и житье одним свиньям.
       Правдин. Когда же у вас могут быть счастливы одни только скоты, то жене вашей от них и от вас будет худой покой.
       Скотинин. Худой покой! ба! ба! ба! да разве светлиц у меня мало? Для нее одной отдам угольную с лежанкой. Друг ты мой сердешный! коли у меня теперь, ничего не видя, для каждой свинки клевок особливый, то жене найду светелку.
       Милон. Какое скотское сравнение!
       Правдин (Скотинину). Ничему не бывать, господин Скотинин! Я скажу вам, что сестрица ваша прочит ее за сынка своего.
       Скотинин. Как! Племяннику перебивать у дяди! Да я его на первой встрече, как черта, изломаю. Ну, будь я свиной сын, если я не буду ее мужем или Митрофан уродом.

Те же, Еремеевна и Митрофан.

       Еремеевна. Да поучись хоть немножечко.
       Митрофан. Ну, еще слово молви, стара хрычовка! Уж я те отделаю; я опять нажалуюсь матушке, так она тебе изволит дать таску по-вчерашнему.
       Скотинин. Подойди сюда, дружочек.
       Еремеевна. Изволь подойди к дядюшке.
       Митрофан. Здорово, дядюшка! Что ты так ощетиниться изволил?
       Скотинин. Митрофан! Гляди на меня прямее.
       Еремеевна. Погляди, батюшка.
       Митрофан (Еремеевне). Да дядюшка что за невидальщина? Что на нем увидишь?
       Скотинин. Еще раз: гляди на меня прямее.
       Еремеевна. Да не гневи дядюшку. Вон, изволь посмотреть, батюшка, как он глазки-то вытаращил, и ты свои изволь так же вытаращить.

Скотинин и Митрофан, выпуча глаза, друг на друга смотрят.

       Милон. Вот изрядное объяснение!
       Правдин. Чем-то оно кончится?
       Скотинин. Митрофан! Ты теперь от смерти на волоску. Скажи всю правду; если б я греха не побоялся, я бы те, не говоря еще ни слова, за ноги да об угол. Да не хочу губить души, не найдя виноватого.
       Еремеевна (задрожала). Ах, уходит он его! Куда моей голове деваться?
       Митрофан. Что ты, дядюшка, белены объелся? Да я знать не знаю, за что ты на меня вскинуться изволил.
       Скотинин. Смотри ж, не отпирайся, чтоб я в сердцах с одного разу не вышиб из тебя духу. Тут уж руки не подставишь. Мой грех. Виноват Богу и государю. Смотри, не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой не принять.
       Еремеевна. Избави Бог напраслины!
       Скотинин. Хочешь ли ты жениться?
       Митрофан (разнежась). Уж давно, дядюшка, берет охота…
       Скотинин (бросаясь на Митрофана). Ох ты чушка проклятая!..
       Правдин (не допуская Скотинина). Господин Скотинин! Рукам воли не давай.
       Митрофан. Мамушка, заслони меня!
       Еремеевна (заслоня Митрофана, остервенясь и подняв кулаки). Издохну на месте, а дитя не выдам. Сунься, сударь, только изволь сунуться. Я те бельмы-то выцарапаю.
       Скотинин (задрожав и грозя, отходит). Я вас доеду!
       Еремеевна (задрожав, вслед). У меня и свои зацепы востры!
       Митрофан (вслед Скотинину). Убирайся, дядюшка, проваливай!

Те же и оба Простаковы.

       Г-жа Простакова (мужу, идучи). Тут перевирать нечего. Весь век, сударь, ходишь, развеся уши.
       Простаков. Да он сам с Правдиным из глаз у меня сгиб да пропал. Я чем виноват?
       Г-жа Простакова (к Милону). А, мой батюшка! Господин офицер! Я вас теперь искала по всей деревне; мужа с ног сбила, чтоб принести вам, батюшка, нижайшее благодарение за добрую команду.
       Милон. За что, сударыня?
       Г-жа Простакова. Как за что, мой батюшка! Солдаты такие добрые. До сих пор волоска никто не тронул. Не прогневайся, мой батюшка, что урод мой вас прозевал. Отроду никого угостить не смыслит. Уж так рохлею родился, мой батюшка.
       Милон. Я нимало не пеняю, сударыня.
       Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Иногда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего-то я с ним не делала; чего только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
       Правдин. По крайней мере, сударыня, вы не можете жаловаться на злой его нрав. Он смирен…
       Г-жа Простакова. Как теленок, мой батюшка; оттого-то у нас в доме все и избаловано. Вить у него нет того смыслу, чтоб в доме была строгость, чтоб наказать путем виноватого. Все сама управляюсь, батюшка. С утра до вечера, как за язык повешена, рук не покладываю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится, мой батюшка!
       Правдин (в сторону). Скоро будет он держаться иным образом.
       Митрофан. И сегодни матушка все утро изволила провозиться с холопями.
       Г-жа Простаков (к Софье). Убирала покои для твоего любезного дядюшки. Умираю, хочу видеть этого почтенного старичка. Я об нем много наслышалась. И злодеи его говорят только, что он немножечко угрюм, а такой-де преразумный, да коли-де кого уж и полюбит, так прямо полюбит.
       Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.)Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
       Софья. Зато и счастье свое должен он был доставать трудами.
       Г-жа Простакова. Милость Божия к нам, что удалось. Ничего так не желаю, как отеческой его милости к Митрофанушке. Софьюшка, душа моя! не изволишь ли посмотреть дядюшкиной комнаты?

Софья отходит.

       Г-жа Простакова (к Простакову). Опять зазевался, мой батюшка; да изволь, сударь, проводить ее. Ноги-то не отнялись.
       Простаков (отходя). Не отнялись, да подкосились.
       Г-жа Простакова (к гостям). Одна моя забота, одна моя отрада – Митрофанушка. Мой век проходит. Его готовлю в люди.

Здесь появляются Кутейкинс Часословом, а Цыфиркинс аспидной доскою и грифелем. Оба они знаками спрашивают Еремеевну: входить ли? Она их манит, а Митрофанотмахивает.

       Г-жа Простакова (не видя их, продолжает). Авось-либо Господь милостив, и счастье на роду ему написано.
       Правдин. Оглянитесь, сударыня, что за вами делается?
       Г-жа Простакова. А! Это, батюшка, Митрофанушкины учители, Сидорыч Кутейкин…
       Еремеевна. И Пафнутьич Цыфиркин.
       Митрофан (в сторону). Пострел их побери и с Еремеевной.
       Кутейкин. Дому владыке мир и многая лета с чады и домочадцы.
       Цыфиркин. Желаем вашему благородию здравствовать сто лет, да двадцать, да еще пятнадцать. Несчетны годы.
       Милон. Ба! Это наш брат служивый! Откуда взялся, друг мой?
       Цыфиркин. Был гарнизонный, ваше благородие! А ныне пошел в чистую.
       Милон. Чем же ты питаешься?
       Цыфиркин. Да кое-как, ваше благородие! Малу толику арихметике маракую, так питаюсь в городе около приказных служителей у счетных дел. Не всякому открыл Господь науку: так кто сам не смыслит, меня нанимает то счетец поверить, то итоги подвести. Тем и питаюсь; праздно жить не люблю. На досуге ребят обучаю. Вот и у их благородия с парнем третий год над ломаными бьемся, да что-то плохо клеятся; ну, и то правда, человек на человека не приходит.
       Г-жа Простакова. Что? Что ты это, Пафнутьич, врешь? Я не вслушалась.
       Цыфиркин. Так. Я его благородию докладывал, что в иного пня в десять лет не вдолбишь того, что другой ловит на полете.
       Правдин (к Кутейкину). А ты, господин Кутейкин, не из ученых ли?
       Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо есть, не мечите бисера пред свиниями, да не попрут его ногами».
       Г-жа Простакова. Да где наш Адам Адамыч?
       Еремеевна. Я и к нему было толкнулась, да насилу унесла ноги. Дым столбом, моя матушка! Задушил, проклятый, табачищем. Такой греховодник.
       Кутейкин. Пустое, Еремеевна! Несть греха в курении табака.
       Правдин (в сторону). Кутейкин еще и умничает!
       Кутейкин. Во многих книгах разрешается: во Псалтире именно напечатано: «И злак на службу человеком».
       Правдин. Ну, а еще где?
       Кутейкин. И в другой Псалтире напечатано то же. У нашего протопопа маленька в осьмушку, и в той то же.
       Правдин (к г-же Простаковой). Я не хочу мешать упражнениям сына вашего; слуга покорный.
       Милон. Ни я, сударыня.
       Г-жа Простакова. Куда ж вы, государи мои?..
       Правдин. Я поведу его в мою комнату. Друзья, давно не видавшись, о многом говорить имеют.
       Г-жа Простакова. А кушать где изволите, с нами или в своей комнате? У нас за столом только что своя семья, с Софьюшкой…
       Милон. С вами, с вами, сударыня.
       Правдин. Мы оба эту честь иметь будем.

Г-жа Простакова, Еремеевна, Митрофан, Кутейкин и Цыфиркин.

       Г-жа Простакова. Ну, так теперь хотя по-русски прочти зады, Митрофанушка.
       Митрофан. Да, зады, как не так.
       Г-жа Простакова. Век живи, век учись, друг мой сердешный! Такое дело.
       Митрофан. Как не такое! Пойдет на ум ученье. Ты б еще навезла сюда дядюшек!
       Г-жа Простакова. Что? Что такое?
       Митрофан. Да! того и смотри, что от дядюшки таска; а там с его кулаков да за Часослов. Нет, так я, спасибо, уж один конец с собою!
       Г-жа Простакова (испугавшись). Что, что ты хочешь делать? Опомнись, душенька!
       Митрофан. Вить здесь и река близко. Нырну, так поминай как звали.
       Г-жа Простакова (вне себя). Уморил! Уморил! Бог с тобой!
       Еремеевна. Все дядюшка напугал. Чуть было в волоски ему не вцепился. А ни за что… ни про что…
       Г-жа Простакова (в злобе). Ну…
       Еремеевна. Пристал к нему: хочешь ли жениться?..
       Г-жа Простакова. Ну…
       Еремеевна. Дитя не потаил, уж давно-де, дядюшка, охота берет. Как он остервенится, моя матушка, как вскинется!..
       Г-жа Простакова (дрожа). Ну… а ты, бестия, остолбенела, а ты не впилась братцу в харю, а ты не раздернула ему рыла по уши…
       Еремеевна. Приняла было! Ох, приняла, да…
       Г-жа Простакова. Да… да что… не твое дитя, бестия! По тебе робенка хоть убей до смерти.
       Еремеевна. Ах, Создатель, спаси и помилуй! Да кабы братец в ту ж минуту отойти не изволил, то б я с ним поломалась. Вот что б Бог не поставил. Притупились бы эти (указывая на ногти), я б и клыков беречь не стала.
       Г-жа Простакова. Все вы, бестии, усердны на одних словах, а не на деле…
       Еремеевна (заплакав). Я не усердна вам, матушка! Уж как больше служить, не знаешь… рада бы не токмо что… живота не жалеешь… а все не угодно.
       Кутейкин. Нам восвояси повелите?
       Цыфиркин. Нам куда поход, ваше благородие?
       Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.)Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.)С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
       Кутейкин. Житье твое, Еремеевна, яко тьма кромешная. Пойдем-ка за трапезу, да с горя выпей сперва чарку…
       Цыфиркин. А там другую, вот те и умноженье.
       Еремеевна (в слезах). Нелегкая меня не приберет! Сорок лет служу, а милость все та же…
       Кутейкин. А велика ль благостыня?
       Еремеевна. По пяти рублей на год да по пяти пощечин на день.

Кутейкин и Цыфиркин отводят ее под руки.

       Цыфиркин. Смекнем же за столом, что тебе доходу в круглый год.

Конец второго действия

Стародум и Правдин.

       Правдин.Лишь только из-за стола встали, и я, подошед к окну, увидел вашу карету, то, не сказав никому, выбежал к вам навстречу обнять вас от всего сердца. Мое к вам душевное почтение…
       Стародум.Оно мне драгоценно. Поверь мне.
       Правдин.Ваша ко мне дружба тем лестнее, что вы не можете иметь ее к другим, кроме таких…
       Стародум.Каков ты. Я говорю без чинов. Начинаются чины – перестает искренность.
       Правдин.Ваше обхождение…
       Стародум.Ему многие смеются. Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…
       Правдин. А я слышал, что он в военной службе…
       Стародум. В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные. Воспитание дано мне было отцом моим по тому веку наилучшее. В то время к научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову.
       Правдин. Тогдашнее воспитание действительно состояло в нескольких правилах…
       Стародум. В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
       Правдин. Вы говорите истину. Прямое достоинство в человеке есть душа…
       Стародум. Без нее просвещеннейшая умница – жалкая тварь. (С чувством.)Невежда без души – зверь. Самый мелкий подвиг ведет его во всякое преступление. Между тем, что он делает, и тем, для чего он делает, никаких весков у него нет. От таких-то животных пришел я свободить…
       Правдин.Вашу племянницу. Я это знаю. Она здесь. Пойдем…
       Стародум. Постой. Сердце мое кипит еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в первом движении ничего не начинать.
       Правдин. Редкие правило ваше наблюдать умеют.
       Стародум. Опыты жизни моей меня к тому приучили. О, если б я ранее умел владеть собою, я имел бы удовольствие служить долее отечеству.
       Правдин. Каким же образом? Происшествии с человеком ваших качеств никому равнодушны быть не могут. Вы меня крайне одолжите, если расскажете…
       Стародум. Я ни от кого их не таю для того, чтоб другие в подобном положении нашлись меня умнее. Вошед в военную службу, познакомился я с молодым графом, которого имени я и вспомнить не хочу. Он был по службе меня моложе, сын случайного отца, воспитан в большом свете и имел особливый случай научиться тому, что в наше воспитание еще и не входило. Я все силы употребил снискать его дружбу, чтоб всегдашним с ним обхождением наградить недостатки моего воспитания. В самое то время, когда взаимная наша дружба утверждалась, услышали мы нечаянно, что объявлена война. Я бросился обнимать его с радостию. «Любезный граф! вот случай нам отличить себя. Пойдем тотчас в армию и сделаемся достойными звания дворянина, которое нам дала порода». Вдруг мой граф сильно наморщился и, обняв меня, сухо: «Счастливый тебе путь, – сказал мне, – а я ласкаюсь, что батюшка не захочет со мною расстаться». Ни с чем нельзя сравнить презрения, которое ощутил я к нему в ту же минуту. Тут увидел я, что между людьми случайными и людьми почтенными бывает иногда неизмеримая разница, что в большом свете водятся премелкие души и что с великим просвещением можно быть великому скареду.
       Правдин. Сущая истина.
       Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
       Правдин. Что ж бы иное и делать надлежало?
       Стародум. Надлежало образумиться. Не умел я остеречься от первых движений раздраженного моего любочестия. Горячность не допустила меня тогда рассудить, что прямо любочестивый человек ревнует к делам, а не к чинам; что чины нередко выпрашиваются, а истинное почтение необходимо заслуживается; что гораздо честнее быть без вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану.
       Правдин.Но разве дворянину не позволяется взять отставки ни в каком уже случае?
       Стародум. В одном только: когда он внутренне удостоверен, что служба его отечеству прямой пользы не приносит! А! тогда поди.
       Правдин. Вы даете чувствовать истинное существо должности дворянина.
       Стародум. Взяв отставку, приехал я в Петербург. Тут слепой случай завел меня в такую сторону, о которой мне отроду и в голову не приходило.
       Правдин. Куда же?
       Стародум. Ко двору. Меня взяли ко двору. А? Как ты об этом думаешь?
       Правдин. Как же вам эта сторона показалась?
       Стародум. Любопытна. Первое показалось мне странно, что в этой стороне по большой прямой дороге никто почти не ездит, а все объезжают крюком, надеясь доехать поскорее.
       Правдин. Хоть крюком, да просторна ли дорога?
       Стародум. А такова-то просторна, что двое, встретясь, разойтиться не могут. Один другого сваливает, и тот, кто на ногах, не поднимает уже никогда того, кто на земи.
       Правдин. Так поэтому тут самолюбие…
       Стародум. Тут не самолюбие, а, так называть, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты не поверишь. Я видел тут множество людей, которым во все случаи их жизни ни разу на мысль не приходили ни предки, ни потомки.
       Правдин. Но те достойные люди, которые у двора служат государству…
       Стародум. О! те не оставляют двора для того, что они двору полезны, а прочие для того, что двор им полезен. Я не был в числе первых и не хотел быть в числе последних.
       Правдин. Вас, конечно, у двора не узнали?
       Стародум.Тем для меня лучше. Я успел убраться без хлопот, а то бы выжили ж меня одним из двух манеров.
       Правдин. Каких?
       Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
       Правдин. Итак, вы отошли от двора ни с чем? (Открывает свою табакерку.)
       Стародум (берет у Правдина табак). Как ни с чем? Табакерке цена пятьсот рублев. Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку. Другой пришел домой без табакерки. И ты думаешь, что другой пришел домой ни с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы. Я отошел от двора без деревень, без ленты, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою душу, мою честь, мои правилы.
       Правдин. С вашими правилами людей не отпускать от двора, а ко двору призывать надобно.
       Стародум. Призывать? А зачем?
       Правдин.Затем, зачем к больным врача призывают.
       Стародум. Мой друг! Ошибаешься. Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится.

Те же и Софья.

       Софья (к Правдину). Сил моих не стало от их шуму.
       Стародум (в сторону). Вот черты лица ее матери. Вот моя Софья.
       Софья (смотря на Стародума). Боже мой! Он меня назвал. Сердце мое меня не обманывает…
       Стародум (обняв ее). Нет. Ты дочь моей сестры, дочь сердца моего!
       Софья (бросаясь в его объятия). Дядюшка! Я вне себя с радости.
       Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, иногда быть собой довольным. Ничто так не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда не бывал я так собой доволен, как если случалось из рук вырвать добычь от порока.
       Правдин. Сколь приятно быть тому и свидетелем!
       Софья. Дядюшка! ваши ко мне милости…
       Стародум. Ты знаешь, что я одной тобой привязан к жизни. Ты должна делать утешение моей старости, а мои попечении твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей матерью и с тобою.
       Софья. Отсутствие ваше огорчало нас несказанно.
       Стародум (к Правдину). Чтоб оградить ее жизнь от недостатку в нужном, решился я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро.
       Правдин. Вы могли б обогатиться, как я слышал, несравненно больше.
       Стародум. А на что?
       Правдин. Чтоб быть богату, как другие.
       Стародум. Богату! А кто богат? Да ведаешь ли ты, что для прихотей одного человека всей Сибири мало! Друг мой! Все состоит в воображении. Последуй природе, никогда не будешь беден. Последуй людским мнениям, никогда богат не будешь.
       Софья. Дядюшка! Какую правду вы говорите!
       Стародум. Я нажил столько, чтоб при твоем замужестве не остановляла нас бедность жениха достойного.
       Софья. Во всю жизнь мою ваша воля будет мой закон.
       Правдин. Но, выдав ее, не лишнее было бы оставить и детям…
       Стародум. Детям? Оставлять богатство детям? В голове нет. Умны будут – без него обойдутся; а глупому сыну не в помощь богатство. Видал я молодцов в золотых кафтанах, да с свинцовой головою. Нет, мой друг! Наличные деньги – не наличные достоинства. Золотой болван – все болван.
       Правдин. Со всем тем мы видим, что деньги нередко ведут к чинам, чины обыкновенно к знатности, а знатным оказывается почтение.
       Стародум. Почтение! Одно почтение должно быть лестно человеку – душевное; а душевного почтения достоин только тот, кто в чинах не по деньгам, а в знати не по чинам.
       Правдин. Заключение ваше неоспоримо.
       Стародум. Ба! Это что за шум!

Те же, г-жа Простакова, Скотинин, Милон.

Милон разнимает г-жу Простакову со Скотининым.

       Г-жа Простакова.Пусти! Пусти, батюшка! Дай мне до рожи, до рожи…
       Милон. Не пущу, сударыня. Не прогневайся!
       Скотинин (в запальчивости, оправляя парик). Отвяжись, сестра! Дойдет дело до ломки, погну, так затрещишь.
       Милон (г-же Простаковой). И вы забыли, что он вам брат!
       Г-жа Простакова. Ах, батюшка! Сердце взяло, дай додраться!
       Милон (Скотинину). Разве она вам не сестра?
       Скотинин. Что греха таить, одного помету, да вишь как развизжалась.
       Стародум (не могши удержаться от смеха, к Правдину). Я боялся рассердиться. Теперь смех меня берет.
       Г-жа Простакова. Кого-то, над кем-то? Это что за выезжий?
       Стародум. Не прогневайся, сударыня. Я на роду ничего смешнее не видывал.
       Скотинин (держась за шею). Кому смех, а мне и полсмеха нет.
      М ил о н. Да не ушибла ль она вас?
       Скотинин. Перед-от заслонял обеими, так вцепилась в зашеину…
       Правдин. И больно?..
       Скотинин. Загривок немного пронозила.

В следующую речь г-жи Простаковой Софья сказывает взорами Милону, что перед ним Стародум. Милон ее понимает.

       Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец, ты должен образ выменить господина офицера; а кабы не он, то б ты от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.)Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
       Стародум (указывая на Софью). Приехал к ней, ее дядя, Стародум.
       Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
       Скотинин (в сторону). То-то, он-то, дядюшка-то!

Те же и Еремеевна.

       Еремеевна. Чего изволишь?
       Г-жа Простакова. А ты разве девка, собачья ты дочь? Разве у меня в доме, кроме твоей скверной хари, и служанок нет? Палашка где?
       Еремеевна. Захворала, матушка, лежит с утра.
       Г-жа Простакова. Лежит! Ах, она бестия! Лежит! Как будто благородная!
       Еремеевна. Такой жар рознял, матушка, без умолку бредит…
       Г-жа Простакова. Бредит, бестия! Как будто благородная! Зови же ты мужа, сына. Скажи им, что, по милости Божией, дождались мы дядюшку любезной нашей Софьюшки; что второй наш родитель к нам теперь пожаловал, по милости Божией. Ну, беги, переваливайся!
       Стародум. К чему так суетиться, сударыня? По милости Божией, я ваш не родитель; по милости же Божией, я вам и незнаком.
       Г-жа Простакова. Нечаянный твой приезд, батюшка, ум у меня отнял; да дай хоть обнять тебя хорошенько, благодетель наш!..

Те же, Простаков, Митрофан и Еремеевна.

В следующую речь Стародума Простаков с сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к руке. Еремеевна взяла место в стороне и, сложа руки, стала как вкопанная, выпяля глаза на Стародума, с рабским подобострастием.

       Стародум (обнимая неохотно г-жу Простакову). Милость совсем лишняя, сударыня! Без нее мог бы я весьма легко обойтись. (Вырвавшись из рук ее, обертывается на другую сторону, где Скотинин, стоящий уже с распростертыми руками, тотчас его схватывает.)Это к кому я попался?
       Скотинин. Это я, сестрин брат.
       Стародум (увидя еще двух, с нетерпением). А это кто еще?
       Простаков (обнимая). Я женин муж.
       Митрофан (ловя руку). А я матушкин сынок.
       Милон (Правдину). Теперь я не представлюсь.
       Правдин (Милону). Я найду случай представить тебя после.
       Стародум (не давая руки Митрофану). Этот ловит целовать руку. Видно, что готовят в него большую душу.
       Г-жа Простакова. Говори, Митрофанушка. Как-де, сударь, мне не целовать твоей ручки? Ты мой второй отец.
       Митрофан. Как не целовать, дядюшка, твоей ручки. Ты мой отец… (К матери.)Который бишь?
       Г-жа Простакова. Второй.
       Митрофан. Второй? Второй отец, дядюшка.
       Стародум. Я, сударь, тебе ни отец, ни дядюшка.
       Г-жа Простакова. Батюшка, вить робенок, может быть, свое счастье прорекает: авось-либо сподобит Бог быть ему и впрямь твоим племянничком.
       Скотинин. Право! А я чем не племянник? Ай, сестра!
       Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.)Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
       Стародум. Я это приметил, как скоро ты, сударыня, из дверей показалась.
       Правдин. А я уже три дни свидетелем ее добронравия.
       Стародум. Этой забавы я так долго иметь не могу. Софьюшка, друг мой, завтра же поутру еду с тобой в Москву.
       Г-жа Простакова.Ах, батюшка! За что такой гнев?
       Простаков. За что немилость?
       Г-жа Простакова. Как! Нам расстаться с Софьюшкой! С сердечным нашим другом! Я с одной тоски хлеба отстану.
       Простаков. А я уже тут сгиб да пропал.
       Стародум. О! Когда же вы так ее любите, то должен я вас обрадовать. Я везу ее в Москву для того, чтоб сделать ее счастье. Мне представлен в женихи ее некто молодой человек больших достоинств. За него ее и выдам.
       Г-жа Простакова. Ах, уморил!
       Милон. Что я слышу?

Софья кажется пораженною.

       Скотинин. Вот те раз!

Простаков всплеснул руками.

       Митрофан. Вот тебе на!

Еремеевна печально кивнула головою. Правдин показывает вид огорченного удивления.

       Стародум (приметя всех смятение). Что это значит? (К Софье.)Софьюшка, друг мой, и ты мне кажешься в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю место отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно от ее сердца. Будь спокойна, друг мой! Твой муж, тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного друга. Поди за кого хочешь.

Все принимают веселый вид.

       Софья. Дядюшка! Не сумневайтесь в моем повиновении.
       Милон (в сторону). Почтенный человек!
       Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого хочешь, лишь бы человек ее стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь только женихов пропускать не надобно. Коль есть в глазах дворянин, малый молодой…
       Скотинин. Из ребят давно уж вышел…
       Г-жа Простакова. У кого достаточек, хоть и небольшой…
       Скотинин. Да свиной завод не плох…
       Г-жа Простакова. Так и в добрый час в архангельский. Вместе.
       Скотинин. Так веселым пирком, ды за свадебку.
       Стародум. Советы ваши беспристрастны. Я это вижу.
       Скотинин. То ль еще увидишь, как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через час место приду к тебе один. Тут дело и сладим. Скажу, не похвалясь: каков я, право, таких мало. (Отходит.)
       Стародум. Это всего вероятнее.
       Г-жа Простакова. Ты, мой батюшка, не диви на братца…
       Стародум. А он ваш братец?
       Г-жа Простакова. Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, детей, было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о Святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стояли, батюшка.
       Стародум. Вижу, каковы были и родители ваши.
       Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
       Правдин. Вы, однако ж, своего сынка кое-чему обучаете.
       Г-жа Простакова (к Правдину). Да ныне век другой, батюшка! (К Стародуму.)Последних крох не жалеем, лишь бы сына всему выучить. Мой Митрофанушка из-за книги не встает по суткам. Материно мое сердце. Иное жаль, жаль, да подумаешь: зато будет и детина хоть куда. Вить вот уж ему, батюшка, шестнадцать лет исполнится около зимнего Николы. Жених хоть кому, а все-таки учители ходят, часа не теряет, и теперь двое в сенях дожидаются. (Мигнула Еремеевне, чтоб их позвать.)В Москве же приняли иноземца на пять лет и, чтоб другие не сманили, контракт в полиции заявили. Подрядился учить, чему мы хотим, а по нас учи, чему сам умеешь. Мы весь родительский долг исполнили, немца приняли и деньги по третям наперед ему платим. Желала б я душевно, чтоб ты сам, батюшка, полюбовался на Митрофанушку и посмотрел бы, что он выучил.
       Стародум. Я худой тому судья, сударыня.
       Г-жа Простакова (увидя Кутейкина и Цыфиркина). Вот и учители! Митрофанушка мой ни днем, ни ночью покою не имеет. Свое дитя хвалить дурно, а куда не бессчастна будет та, которую приведет Бог быть его женою.
       Правдин. Это все хорошо; не забудьте, однако ж, сударыня, что гость ваш теперь только из Москвы приехал и что ему покой гораздо нужнее похвал вашего сына.
       Стародум. Признаюсь, что я рад бы отдохнуть и от дороги, и от всего того, что слышал и что видел.
       Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Все готово. Сама для тебя комнату убирала.
       Стародум. Благодарен. Софьюшка, проводи же меня.
       Г-жа Простакова. А мы-то что? Позволь, мой батюшка, проводить себя и мне, и сыну, и мужу. Мы все за твое здоровье в Киев пешком обещаемся, лишь бы дельце наше сладить.
       Стародум (к Правдину). Когда же мы увидимся? Отдохнув, я сюда приду.
       Правдин. Так я здесь и буду иметь честь вас видеть.
       Стародум. Рад душою. (Увидя Милона, который ему с почтением поклонился, откланивается и ему учтиво.)
       Г-жа Простакова. Так милости просим.

Кроме учителей, все отходят. Правдин с Милоном в сторону, а прочие в другую.

Кутейкин и Цыфиркин.

       Кутейкин. Что за бесовщина! С самого утра толку не добьешься. Здесь каждое утро процветет и погибнет.
       Цыфиркин. А наш брат и век так живет. Дела не делай, от дела не бегай. Вот беда нашему брату, как кормят плохо, как сегодни к здешнему обеду провианту не стало…
       Кутейкин. Да кабы не умудрил и меня Владыко, шедши сюда, забрести на перепутье к нашей просвирне, взалках бы, яко пес ко вечеру.
       Цыфиркин. Здешни господа добры командеры!..
       Кутейкин. Слыхал ли ты, братец, каково житье-то здешним челядинцам; даром, что ты служивый, бывал на баталиях, страх и трепет приидет на тя…
       Цыфиркин. Вот на! Слыхал ли? Я сам видал здесь беглый огонь в сутки сряду часа по три. (Вздохнув.)Охти мне! Грусть берет.
       Кутейкин (вздохнув). О, горе мне, грешному!
       Цыфиркин. О чем вздохнул, Сидорыч?
       Кутейкин. И в тебе смятеся сердце твое, Пафнутьевич?
       Цыфиркин. За неволю призадумаешься… Дал мне Бог ученичка, боярского сынка. Бьюсь с ним третий год: трех перечесть не умеет.
       Кутейкин. Так у нас одна кручина. Четвертый год мучу свой живот. По сесть час, кроме задов, новой строки не разберет; да и зады мямлит, прости Господи, без складу по складам, без толку по толкам.
       Цыфиркин. А кто виноват? Лишь он грифель в руки, а немец в двери. Ему шабаш из-за доски, а меня ради в толчки.
       Кутейкин. Тут мой ли грех? Лишь указку в персты, басурман в глаза. Ученичка по головке, а меня по шее.
       Цыфиркин (с жаром). Я дал бы себе ухо отнести, лишь бы этого тунеядца прошколить по-солдатски.
       Кутейкин. Меня хоть теперь шелепами, лишь бы выю грешничу путем накостылять.

Те же, г-жа Простакова и Митрофан.

       Г-жа Простакова. Пока он отдыхает, друг мой, ты хоть для виду поучись, чтоб дошло до ушей его, как ты трудишься, Митрофанушка.
       Митрофан. Ну! А там что?
       Г-жа Простакова. А там и женисся.
       Митрофан. Слушай, матушка. Я те потешу. Поучусь; только чтоб это был последний раз и чтоб сегодня ж быть сговору.
       Г-жа Простакова. Придет час воли Божией!
       Митрофан. Час моей воли пришел. Не хочу учиться, хочу жениться. Ты ж меня взманила, пеняй на себя. Вот я сел.

Цыфиркин очинивает грифель.

       Г-жа Простакова. А я тут же присяду. Кошелек повяжу для тебя, друг мой! Софьюшкины денежки было б куды класть…
       Митрофан. Ну! Давай доску, гарнизонна крыса! Задавай, что писать.
       Цыфиркин. Ваше благородие завсегда без дела лаяться изволите.
       Г-жа Простакова (работая). Ах, Господи Боже мой! Уж ребенок не смей и избранить Пафнутьича! Уж и разгневался!
       Цыфиркин. За что разгневаться, ваше благородие? У нас российская пословица: собака лает, ветер носит.
       Митрофан. Задавай же зады, поворачивайся.
       Цыфиркин. Всё зады, ваше благородие. Вить с задами-то век назади останесся.
       Г-жа Простакова. Не твое дело, Пафнутьич. Мне очень мило, что Митрофанушка вперед шагать не любит. С его умом, да залететь далеко, да и Боже избави!
       Цыфиркин. Задача. Изволил ты, на приклад, идти по дороге со мною. Ну, хоть возьмем с собою Сидорыча. Нашли мы трое…
       Митрофан (пишет). Трое.
       Цыфиркин. На дороге, на приклад же, триста рублев.
       Митрофан (пишет). Триста.
       Цыфиркин. Дошло дело до дележа. Смекни-тко, по чему на брата?
       Митрофан (вычисляя, шепчет). Единожды три – три. Единожды ноль – ноль. Единожды ноль – ноль.
       Г-жа Простакова. Что, что до дележа?
       Митрофан. Вишь, триста рублев, что нашли, троим разделить.
       Г-жа Простакова. Врет он, друг мой сердечный! Нашел деньги, ни с кем не делись. Все себе возьми, Митрофанушка. Не учись этой дурацкой науке.
       Митрофан. Слышь, Пафнутьич, задавай другую.
       Цыфиркин. Пиши, ваше благородие. За ученье жалуете мне в год десять рублев.
       Митрофан. Десять.
       Цыфиркин. Теперь, правда, не за что, а кабы ты, барин, что-нибудь у меня перенял, не грех бы тогда было и еще прибавить десять.
       Митрофан (пишет). Ну, ну, десять.
       Цыфиркин. Сколько ж бы на год?
       Митрофан (вычисляя, шепчет). Нуль да нуль – нуль. Один да один… (Задумался.)
       Г-жа Простакова. Не трудись по-пустому, друг мой! Гроша не прибавлю; да и не за что. Наука не такая. Лишь тебе мученье, а все, вижу, пустота. Денег нет – что считать? Деньги есть – сочтем и без Пафнутьича хорошохонько.
       Кутейкин. Шабаш, право, Пафнутьич. Две задачи решены. Вить на поверку приводить не станут.
       Митрофан. Не бось, брат. Матушка тут сама не ошибется. Ступай-ка ты теперь, Кутейкин, проучи вчерашнее.
       Кутейкин (открывает Часослов, Митрофан берет указку). Начнем благословясь. За мною, со вниманием. «Аз же есмь червь…»
       Митрофан. «Аз же есмь червь…»
       Кутейкин. Червь, сиречь животина, скот. Сиречь: аз есмь скот.
       Митрофан. «Аз есмь скот».
       Кутейкин (учебным голосом). «А не человек».
       Митрофан (так же). «А не человек».
       Кутейкин. «Поношение человеков».
       Митрофан. «Поношение человеков».
       Кутейкин. «И уни…»

Те же и Вральман.

       Вральман. Ай! ай! ай! ай! ай! Теперь-то я фижу! Умарит хатят репенка! Матушка ты мая! Сшалься нат сфаей утропой, катора тефять месесоф таскала, – так скасать, асмое тифа ф сфете. Тай фолю этим преклятым слатеям. Ис такой калафы толго ль палфан? Уш диспозисион уш фсё есть.
       Г-жа Простакова. Правда. Правда твоя, Адам Адамыч! Митрофанушка, друг мой, коли ученье так опасно для твоей головушки, так по мне перестань.
       Митрофан. А по мне и подавно.
       Кутейкин (затворяя Часослов). Конец и Богу слава.
       Вральман.Матушка мая? Што тепе надопно? Што? Сынок, какоф ест, да тал Бог старовье, или сынок премудрый, так скасать, Аристотелис, да в могилу.
       Г-жа Простакова. Ах, какая страсть, Адам Адамыч! Он же и так вчера небережно поужинал.
       Вральман. Рассути ш, мать мая, напил прюхо лишне: педа. А фить калоушка-то у нефо караздо слапе прюха; напить ее лишне да и захрани поже!
       Г-жа Простакова. Правда твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург; скажут, дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.
       Вральман. Чефо паяться, мая матушка? Расумнай шеловек никахта ефо не сатерет, никахта з ним не саспорит; а он с умными лютьми не сфясыфайся, так и пудет плаготенствие пожие!
       Г-жа Простакова. Вот как надобно тебе на свете жить, Митрофанушка!
       Митрофан. Я и сам, матушка, до умниц-то не охотник. Свой брат завсегда лучше.
       Вральман. Сфая кампания то ли тело!
       Г-жа Простакова. Адам Адамыч! Да из кого ж ты ее выберешь?
       Вральман. Не крушинься, мая матушка, не крушинься; какоф тфой тражайший сын, таких на сфете миллионы, миллионы. Как ему не фыпрать сепе кампаний?
       Г-жа Простакова. То даром, что мой сын. Малый острый, проворный.
       Вральман. То ли пы тело, капы не самарили ефо на ушенье! Россиска крамат! Арихметика! Ах, хоспоти поже мой, как туша ф теле остаёса! Как путто пы россиски тфорянин уш и не мог ф сфете аванзировать пез россиской крамат!
       Кутейкин (в сторону). Под язык бы тебе труд и болезнь.
       Вральман. Как путто пы до арихметики пыли люти тураки несчетные!
       Цыфиркин (в сторону). Я те ребра-то пересчитаю. Попадесся ко мне.
       Вральман. Ему потрепно снать, как шить ф сфете. Я снаю сфет наизусть. Я сам терта калаш.
       Г-жа Простакова. Как тебе не знать большого свету, Адам Адамыч? Я чай, и в одном Петербурге ты всего нагляделся.
       Вральман. Тафольно, мая матушка, тафольно. Я сафсегда ахотник пыл смотреть публик. Пыфало, о праснике съетутса в Катрингоф кареты с хоспотам. Я фсё на них сматру. Пыфало, не сойту ни на минуту с косел.
       Г-жа Простакова. С каких козел?
       Вральман (в сторону). Ай! ай! ай! ай! Што я зафрал! (Вслух.)Ты, матушка, снаешь, што сматреть фсегта лофче зповыши. Так я, пыфало, на снакому карету и сасел, та и сматру польшой сфет с косел.
       Г-жа Простакова. Конечно, виднее. Умный человек знает, куда взлезть.
       Вральман. Ваш трашайший сын также на сфете как-нипудь фсмаститца, лютей пасматреть и сепя покасать. Уталец!

Митрофан, стоя на месте, перевертывается.

       Вральман. Уталец! Не постоит на месте, как тикой конь пез усды. Ступай! Форт!

Митрофан убегает.

       Г-жа Простакова (усмехаясь радостно). Робенок, право, хоть и жених. Пойти за ним, однако ж, чтоб он с резвости без умыслу чем-нибудь гостя не прогневал.
       Вральман. Поти, мая матушка! Салётна птиса! С ним тфои гласа натопно.
       Г-жа Простакова. Прощай же, Адам Адамыч! (Отходит.)

       Вральман, Кутейкин и Цыфиркин.
       Цыфиркин (насмехаясь). Эка образина!
       Кутейкин (насмехаясь). Притча во языцех!
       Вральман. Чему фы супы-то скалите, нефежи?
       Цыфиркин (ударив по плечу). А ты что брови-то нахмурил, чухонска сова?
       Вральман. Ой! ой! шелесны лапы!
       Кутейкин (ударив по плечу). Филин треклятий! Что ты буркалами-то похлопываешь?
       Вральман (тихо). Пропаль я. (Вслух.)Што фы истефаетесь, репята, што ли, нато мною?
       Цыфиркин. Сам праздно хлеб ешь и другим ничего делать не даешь; да ты ж еще и рожи не уставишь.
       Кутейкин. Уста твоя всегда глаголаша гордыню, нечестивый.
       Вральман (оправляясь от робости). Как фы терсаете нефешничать перед ушоной персоной? Я накраул сакричу.
       Цыфиркин. А мы те и честь отдадим. Я доскою…
       Кутейкин. А я Часословом.
       Вральман. Я хоспоже на фас пошалаюсь.

Цыфиркин замахивается доскою, а Кутейкин Часословом.

       Цыфиркин. Раскрою тебе рожу
      напятеро. Вместе.
       Кутейкин. Зубы грешника сокрушу.

Вральман бежит.

       Цыфиркин. Ага! Поднял, трус, ноги!
       Кутейкин. Направи стопы своя, окаянный!
       Вральман (в дверях). Што, фсяли, бестия? Сюта сунтесь.
       Цыфиркин. Уплел! Мы бы дали тебе таску!
       Вральман. Лих не паюсь теперь, не паюсь.
       Кутейкин. Засел пребеззаконный! Много ль там вас, басурманов-то? Всех высылай!
       Вральман. С атним не слатили! Эх,
      прат, фсяли!
       Цыфиркин. Один десятерых уберу!
       Кутейкин. Во утрие избию вся грешныя земли!

Конец третьего действия

Софья .

       Софья (одна, глядя на часы). Дядюшка скоро должен вытти. (Садясь.)Я его здесь подожду. (Вынимает книжку и прочитав несколько.)Это правда. Как не быть довольну сердцу, когда спокойна совесть! (Прочитав опять несколько.)Нельзя не любить правил добродетели. Они – способы к счастью. (Прочитав еще несколько, взглянула и, увидев Стародума, к нему подбегает.)

Софья и Стародум.

       Стародум. А! ты уже здесь, друг мой сердечный!
       Софья. Я вас дожидалась, дядюшка. Читала теперь книжку.
       Стародум. Какую?
       Софья. Французскую. Фенелона, о воспитании девиц.
       Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.)Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
       Софья. Ваши наставления, дядюшка, составят все мое благополучие. Дайте мне правила, которым я последовать должна. Руководствуйте сердцем моим. Оно готово вам повиноваться.
       Стародум. Мне приятно расположение души твоей. С радостью подам тебе мои советы. Слушай меня с таким вниманием, с какою искренностию я говорить буду. Поближе.

Софья подвигает стул свой.

       Софья. Дядюшка! Всякое слово ваше врезано будет в сердце мое.
       Стародум (с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
       Софья. Все мое старание употреблю заслужить доброе мнение людей достойных. Да как мне избежать, чтоб те, которые увидят, как от них я удаляюсь, не стали на меня злобиться? Не можно ль, дядюшка, найти такое средство, чтоб мне никто на свете зла не пожелал?
       Стародум. Дурное расположение людей, не достойных почтения, не должно быть огорчительно. Знай, что зла никогда не желают тем, кого презирают; а обыкновенно желают зла тем, кто имеет право презирать. Люди не одному богатству, не одной знатности завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.
       Софья. Возможно ль, дядюшка, чтоб были в свете такие жалкие люди, в которых дурное чувство родится точно оттого, что есть в других хорошее. Добродетельный человек сжалиться должен над такими несчастными.
       Стародум. Они жалки, это правда; однако для этого добродетельный человек не перестает идти своей дорогой. Подумай ты сама, какое было бы несчастье, ежели б солнце перестало светить для того, чтоб слабых глаз не ослепить.
       Софья. Да скажите ж мне, пожалуйста, виноваты ли они? Всякий ли человек может быть добродетелен?
       Стародум. Поверь мне, всякий найдет в себе довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего будет легче не делать того, за что б совесть угрызала.
       Софья. Кто же остережет человека, кто не допустит до того, за что после мучит его совесть?
       Стародум. Кто остережет? Та же совесть. Ведай, что совесть всегда, как друг, остерегает прежде, нежели как судья наказывает.
       Софья. Так поэтому надобно, чтоб всякий порочный человек был действительно презрения достоин, когда делает он дурно, знав, чт? делает. Надобно, чтоб душа его очень была низка, когда она не выше дурного дела.
       Стародум. И надобно, чтоб разум его был не прямой разум, когда он полагает свое счастье не в том, в чем надобно.
       Софья. Мне казалось, дядюшка, что все люди согласились, в чем полагать свое счастье. Знатность, богатство…
       Стародум. Так, мой друг! И я согласен назвать счастливым знатного и богатого. Да сперва согласимся, кто знатен и кто богат. У меня мой расчет. Степени знатности рассчитаю я по числу дел, которые большой господин сделал для отечества, а не по числу дел, которые нахватал на себя из высокомерия; не по числу людей, которые шатаются в его передней, а по числу людей, довольных его поведением и делами. Мой знатный человек, конечно, счастлив. Богач мой тоже. По моему расчету, не тот богат, который отсчитывает деньги, чтоб прятать их в сундук, а тот, который отсчитывает у себя лишнее, чтоб помочь тому, у кого нет нужного.
       Софья. Как это справедливо! Как наружность нас ослепляет! Мне самой случалось видеть множество раз, как завидуют тому, кто у двора ищет и значит…
       Стародум. А того не знают, что у двора всякая тварь что-нибудь да значит и чего-нибудь да ищет; того не знают, что у двора все придворные и у всех придворные. Нет, тут завидовать нечему: без знатных дел знатное состояние ничто.
       Софья. Конечно, дядюшка! И такой знатный никого счастливым не сделает, кроме себя одного.
       Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
       Софья. Вижу, какая разница казаться счастливым и быть действительно. Да мне это непонятно, дядюшка, как можно человеку все помнить одного себя? Неужели не рассуждают, чем один обязан другому? Где ж ум, которым так величаются?
       Стародум. Чем умом величаться, друг мой! Ум, коль он только что ум, самая безделица. С пребеглыми умами видим мы худых мужей, худых отцов, худых граждан. Прямую цену уму дает благонравие. Без него умный человек – чудовище. Оно неизмеримо выше всей беглости ума. Это легко понять всякому, кто хорошенько подумает. Умов много, и много разных. Умного человека легко извинить можно, если он какого-нибудь качества ума и не имеет. Честному человеку никак простить нельзя, ежели недостает в нем какого-нибудь качества сердца. Ему необходимо все иметь надобно. Достоинство сердца неразделимо. Честный человек должен быть совершенно честный человек.
       Софья. Ваше изъяснение, дядюшка, сходно с моим внутренним чувством, которого я изъяснить не могла. Я теперь живо чувствую и достоинство честного человека и его должность.
       Стародум. Должность! А, мой друг! Как это слово у всех на языке, и как мало его понимают! Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже не мыслит, ничего не чувствует, когда, если б люди понимали его важность, никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения. Подумай, что такое должность. Это тот священный обет, которым обязаны мы всем тем, с кем живем и от кого зависим. Если б так должность исполняли, как об ней твердят, всякое состояние людей оставалось бы при своем любочестии и было б совершенно счастливо. Дворянин, например, считал бы за первое бесчестие не делать ничего, когда есть ему столько дела: есть люди, которым помогать; есть отечество, которому служить. Тогда не было б таких дворян, которых благородство, можно сказать, погребено с их предками. Дворянин, недостойный быть дворянином! Подлее его ничего на свете не знаю.
       Софья. Возможно ль так себя унизить?
       Стародум. Друг мой! Что сказал я о дворянине, распространим теперь вообще на человека. У каждого свои должности. Посмотрим, как они исполняются, каковы, например, большею частию мужья нынешнего света, не забудем, каковы и жены. О мой сердечный друг! Теперь мне все твое внимание потребно. Возьмем в пример несчастный дом, каковых множество, где жена не имеет никакой сердечной дружбы к мужу, ни он к жене доверенности; где каждый с своей стороны своротили с пути добродетели. Вместо искреннего и снисходительного друга, жена видит в муже своем грубого и развращенного тирана. С другой стороны, вместо кротости, чистосердечия, свойств жены добродетельной, муж видит в душе своей жены одну своенравную наглость, а наглость в женщине есть вывеска порочного поведения. Оба стали друг другу в несносную тягость. Оба ни во что уже ставят доброе имя, потому что у обоих оно потеряно. Можно ль быть ужаснее их состояния? Дом брошен. Люди забывают долг повиновения, видя в самом господине своем раба гнусных страстей его. Имение растощается: оно сделалось ничье, когда хозяин его сам не свой. Дети, несчастные их дети, при жизни отца и матери уже осиротели. Отец, не имея почтения к жене своей, едва смеет их обнять, едва смеет отдаться нежнейшим чувствованиям человеческого сердца. Невинные младенцы лишены также и горячности матери. Она, недостойная иметь детей, уклоняется их ласки, видя в них или причины беспокойств своих, или упрек своего развращения. И какого воспитания ожидать детям от матери, потерявшей добродетель? Как ей учить их благонравию, которого в ней нет? В минуты, когда мысль их обращается на их состояние, какому аду должно быть в душах и мужа и жены!
       Софья. Ах, как я ужасаюсь этого примера!
       Стародум. И не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.
       Софья. Боже мой! Отчего такие страшные несчастии!..
       Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина – презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
       Софья. Да как достойного мужа не любить дружески?
       Стародум. Так. Только, пожалуй, не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и будете оба совершенно благополучны.
       Софья. Все, что вы ни говорите, трогает сердце мое…
       Стародум (c нежнейшею горячностию). И мое восхищается, видя твою чувствительность. От тебя зависит твое счастье. Бог дал тебе все приятности твоего пола. Вижу в тебе сердце честного человека. Ты, мой сердечный друг, ты соединяешь в себе обоих полов совершенства. Ласкаюсь, что горячность моя меня не обманывает, что добродетель…
       Софья. Ты ею наполнил все мои чувства. (Бросаясь целовать его руки.)Где она?..
       Стародум (целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
       Софья. Дядюшка! Истинное мое счастье то, что ты у меня есть. Я знаю цену…

Те же и камердинер.

Камердинер подает письмо Стародуму.

       Стародум. Откуда?
       Камердинер. Из Москвы, с нарочным. (Отходит.)
       Стародум (распечатав и смотря на подпись). Граф Честан. А! (Начиная читать, показывает вид, что глаза разобрать не могут.)Софьюшка! Очки мои на столе, в книге.
       Софья (отходя). Тотчас, дядюшка.

Стародум.

       Стародум (один). Он, конечно, пишет ко мне о том же, о чем в Москве сделал предложение. Я не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…

Стародум и Софья.

       Софья (подавая очки). Нашла, дядюшка.
       Стародум (читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.)Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
       Софья. Могу ли я иметь на сердце что-нибудь от вас скрытое? Нет, дядюшка. Я чистосердечно скажу вам…

Те же, Правдин и Милон.

       Правдин. Позвольте представить вам господина Милона, моего истинного друга.
       Стародум (в сторону). Милон!
       Милон. Я почту за истинное счастие, если удостоюсь вашего доброго мнения, ваших ко мне милостей…
       Стародум. Граф Честан не свойственник ли ваш?
       Милон. Он мне дядя.
       Стародум. Мне очень приятно быть знакому с человеком ваших качеств. Дядя ваш мне о вас говорил. Он отдает вам всю справедливость. Особливые достоинствы…
       Милон. Это его ко мне милость. В мои леты и в моем положении было бы непростительное высокомерие считать все то заслуженным, чем молодого человека ободряют достойные люди.
       Правдин. Я наперед уверен, что друг мой приобретет вашу благосклонность, если вы его узнаете короче. Он бывал часто в доме покойной сестрицы вашей…

Стародум оглядывается на Софью.

       Софья (тихо Стародуму и в большой робости). И матушка любила его, как сына.
       Стародум (Софье). Мне это очень приятно. (Милону.)Я слышал, что вы были в армии. Неустрашимость ваша…
       Милон. Я делал мою должность. Ни леты мои, ни чин, ни положение еще не позволили мне показать прямой неустрашимости, буде есть во мне она.
       Стародум. Как! Будучи в сражениях и подвергая жизнь свою…
       Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость была такое качество сердца, какое солдату велит иметь начальник, а офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.
       Стародум. Я крайне любопытен знать, в чем же полагаете вы прямую неустрашимость?
       Милон. Если позволите мне сказать мысль мою, я полагаю истинную неустрашимость в душе, а не в сердце. У кого она в душе, у того, без всякого сомнения, и храброе сердце. В нашем военном ремесле храбр должен быть воин, неустрашим военачальник. Он с холодною кровью усматривает все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что всего более – он для пользы и славы отечества не устрашается забыть свою собственную славу. Неустрашимость его состоит, следственно, не в том, чтоб презирать жизнь свою. Он ее никогда и не отваживает. Он умеет ею жертвовать.
       Стародум. Справедливо. Вы прямую неустрашимость полагаете в военачальнике. Свойственна ли же она и другим состояниям?
       Милон. Она добродетель; следственно, нет состояния, которое ею не могло бы отличиться. Мне кажется, храбрость сердца доказывается в час сражения, а неустрашимость души во всех испытаниях, во всех положениях жизни. И какая разница между бесстрашием солдата, который на приступе отваживает жизнь свою наряду с прочими, и между неустрашимостью человека государственного, который говорит правду государю, отваживаясь его прогневать. Судья, который, не убояся ни мщения, ни угроз сильного, отдал справедливость беспомощному, в моих глазах герой. Как мала душа того, кто за безделицу вызовет на дуэль, перед тем, кто вступится за отсутствующего, которого честь при нем клеветники терзают! Я понимаю неустрашимость так…
       Стародум. Как понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных людей. Это чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
       Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
       Стародум (к Софье, с радостью). Как! Сердце твое умело отличить того, кого я сам предлагал тебе? Вот мой тебе жених…
       Софья. И я люблю его сердечно.
       Стародум. Вы оба друг друга достойны. (В восхищении соединяя их руки.)От всей души моей даю вам мое согласие.
       Милон (обнимая Стародума). Мое счастье несравненно!
       Софья (целуя руки Стародумовы). Кто может быть счастливее меня!
       Правдин. Как искренно я рад!
       Стародум. Мое удовольствие неизреченно!
       Милон (целуя руку Софьи). Вот минута нашего благополучия!
       Софья. Сердце мое вечно любить тебя будет.

Те же и Скотинин.

       Скотинин. И я здесь.
       Стародум. Зачем пожаловал?
       Скотинин. За своей нуждой.
       Стародум. А чем я могу служить?
       Скотинин. Двумя словами.
       Стародум. Какими это?
       Скотинин. Обняв меня покрепче, скажи: Софьюшка твоя.
       Стародум. Не пустое ль затевать изволишь? Подумай-ко хорошенько.
       Скотинин. Я никогда не думаю и наперед уверен, что коли и ты думать не станешь, то Софьюшка моя.
       Стародум. Это странное дело! Человек ты, как вижу, не без ума, а хочешь, чтоб я отдал мою племянницу за кого – не знаю.
       Скотинин. Не знаешь, так скажу. Я Тарас Скотинин, в роде своем не последний. Род Скотининых великий и старинный. Пращура нашего ни в какой герольдии не отыщешь.
       Правдин (смеючись). Эдак вы нас уверите, что он старее Адама.
       Скотинин. А что ты думаешь? Хоть немногим…
       Стародум (смеючись). То есть пращур твой создан хоть в шестой же день, да немного попрежде Адама.
       Скотинин. Нет, право? Так ты доброго мнения о старине моего рода?
       Стародум. О! такого-то доброго, что я удивляюсь, как на твоем месте можно выбирать жену из другого рода, как из Скотининых?
       Скотинин. Рассуди же, какое счастье Софьюшке быть за мною. Она дворянка…
       Стародум. Экой человек! Да для того-то ты ей и не жених.
       Скотинин. Уж я на то пошел. Пусть болтают, что Скотинин женился на дворяночке. Для меня все равно.
       Стародум. Да для нее не все равно, когда скажут, что дворянка вышла за Скотинина.
       Милон. Такое неравенство сделало б несчастье вас обоих.
       Скотинин. Ба! Да этот что тут равняется? (Тихо Стародуму.)А не отбивает ли?
       Стародум (тихо Скотинину). Мне так кажется.
       Скотинин (тем же тоном). Да где черту!
       Стародум (тем же тоном). Тяжело.
       Скотинин (громко, указывая на Милона). Кто ж из нас смешон? Ха-ха-ха-ха!
       Стародум (смеется). Вижу, кто смешон.
       Софья. Дядюшка! Как мне мило, что вы веселы.
       Скотинин (Стародуму). Ба! Да ты весельчак. Давеча я думал, что к тебе приступу нет. Мне слова не сказал, а теперь все со мной смеешься.
       Стародум. Таков человек, мой друг! Час на час не приходит.
       Скотинин. Это и видно. Вить и давеча был я тот же Скотинин, а ты сердился.
       Стародум. Была причина.
       Скотинин. Я ее и знаю. Я и сам в этом таков же. Дома, когда зайду в клева да найду их не в порядке, досада и возьмет. И ты, не в пронос слово, заехав сюда, нашел сестрин дом не лучше клевов, тебе и досадно.
       Стародум.Ты меня счастливее. Меня трогают люди.
       Скотинин. А меня так свиньи.

Те же, г-жа Простакова, Простаков, Митрофан и Еремеевна.

       Г-жа Простакова (входя). Всё ль с тобою, друг мой?
       Митрофан. Ну, да уж не заботься.
       Г-жа Простакова (Стародуму). Хорошо ли отдохнуть изволил, батюшка? Мы все в четвертой комнате на цыпочках ходили, чтоб тебя не обеспокоить; не смели в дверь заглянуть; послышим, ан уж ты давно и сюда вытти изволил. Не взыщи, батюшка…
       Стародум. О сударыня, мне очень было бы досадно, ежели б вы сюда пожаловали ране.
       Скотинин. Ты, сестра, как на смех, все за мною по пятам. Я пришел сюда за своею нуждою.
       Г-жа Простакова. А я так за своею. (Стародуму.)Позволь же, мой батюшка, потрудить вас теперь общею нашею просьбою. (Мужу и сыну.)Кланяйтесь.
       Стародум. Какою, сударыня?
       Г-жа Простакова. Во-первых, прошу милости всех садиться.

Все садятся, кроме Митрофана и Еремеевны.

      Вот в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, – нам, грешным, где б и умолить, – даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
       Стародум. О сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь только и отучиться изволил. Я слышал об его учителях и вижу наперед, какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина, и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.)Любопытен бы я был послушать, чему немец-то его выучил.
       Г-жа Простакова. Всем наукам, батюшка. Вместе.
       Простаков. Всему, мой отец.
       Митрофан. Всему, чему изволишь.
       Правдин (Митрофану). Чему ж бы, например?
       Митрофан (подает ему книгу). Вот, грамматике.
       Правдин (взяв книгу). Вижу. Это грамматика. Что ж вы в ней знаете?
       Митрофан. Много. Существительна да прилагательна…
       Правдин. Дверь, например, какое имя: существительное или прилагательное?
       Митрофан. Дверь, котора дверь?
       Правдин. Котора дверь! Вот эта.
       Митрофан. Эта? Прилагательна.
       Правдин. Почему же?
       Митрофан. Потому что она приложена к своему месту. Вон у чулана шеста неделя дверь стоит еще не навешена: так та покамест существительна.
       Стародум.Так поэтому у тебя слово дурак прилагательное, потому что оно прилагается к глупому человеку?
       Митрофан. И ведомо.
       Г-жа Простакова. Что, каково, мой батюшка?
       Простаков. Каково, мой отец?
       Правдин. Нельзя лучше. В грамматике он силен.
       Милон. Я думаю, не меньше и в истории.
       Г-жа Простакова. То, мой батюшка, он еще сызмала к историям охотник.
       Скотинин. Митрофан по мне. Я сам без того глаз не сведу, чтоб выборный не рассказывал мне историй. Мастер, собачий сын, откуда что берется!
       Г-жа Простакова. Однако все-таки не придет против Адама Адамыча.
       Правдин (Митрофану). А далеко ли вы в истории?
       Митрофан. Далеко ль? Какова история. В иной залетишь за тридевять земель, за тридесято царство.
       Правдин. А! так этой-то истории учит вас Вральман?
       Стародум. Вральман? Имя что-то знакомое.
       Митрофан. Нет, наш Адам Адамыч истории не рассказывает; он, что я же, сам охотник слушать.
       Г-жа Простакова. Они оба заставляют себе рассказывать истории скотницу Хавронью.
       Правдин. Да не у ней ли оба вы учились и географии?
       Г-жа Простакова (сыну). Слышишь, друг мой сердечный? Это что за наука?
       Митрофан (тихо матери). А я почем знаю.
       Г-жа Простакова (тихо Митрофану). Не упрямься, душенька. Теперь-то себя и показать.
       Митрофан (тихо матери). Да я не возьму в толк, о чем спрашивают.
       Г-жа Простакова (Правдину). Как, батюшка, назвал ты науку-то?
       Правдин. География.
       Г-жа Простакова (Митрофану). Слышишь, еоргафия.
       Митрофан. Да что такое! Господи Боже мой! Пристали с ножом к горлу.
       Г-жа Простакова (Правдину). И ведомо, батюшка. Да скажи ему, сделай милость, какая это наука-то, он ее и расскажет.
       Правдин. Описание земли.
       Г-жа Простакова (Стародуму). А к чему бы это служило на первый случай?
       Стародум. На первый случай сгодилось бы и к тому, что ежели б случилось ехать, так знаешь, куда едешь.
       Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, – свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.
       Стародум. О, конечно, сударыня. В человеческом невежестве весьма утешительно считать все то за вздор, чего не знаешь.
       Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
       Стародум. Препохвально. Надобно быть Скотинину, чтоб вкусить такую блаженную кончину.
       Скотинин. Да коль доказывать, что ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто от него и не слыхивал, ни он ни от кого слышать не хотел; а какова была головушка!
       Правдин. Что ж такое?
       Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?
       Милон. Вы, господин Скотинин, сами признаете себя неученым человеком; однако, я думаю, в этом случае и ваш лоб был бы не крепче ученого.
       Стародум (Милону). Об заклад не бейся. Я думаю, что Скотинины все родом крепколобы.
       Г-жа Простакова. Батюшка мой! Да что за радость и выучиться? Мы это видим своими глазами в нашем краю. Кто посмышленее, того свои же братья тотчас выберут еще в какую-нибудь должность.
       Стародум. А кто посмышленее, тот и не откажет быть полезным своим согражданам.
       Г-жа Простакова. Бог вас знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит, что на покой. (Правдину.)Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда шедши, я видела, что к тебе несут какой-то пакет.
       Правдин. Ко мне пакет? И мне никто этого не скажет! (Вставая.)Я прошу извинить меня, что вас оставлю. Может быть, есть ко мне какие-нибудь повеления от наместника.
       Стародум (встает и все встают). Поди, мой друг; однако я с тобою не прощаюсь.
       Правдин. Я еще увижусь с вами. Вы завтре едете поутру?
       Стародум. Часов в семь.

Правдин отходит.

       Милон. А я завтра же, проводя вас, поведу мою команду. Теперь пойду сделать к тому распоряжение.

Милон отходит, прощаясь с Софьею взорами.

       Г-жа Простаков а, Митрофан, Простаков, Скотинин, Еремеевна, Стародум, Софья.
       Г-жа Простакова (Стародуму). Ну, мой батюшка! Ты довольно видел, каков Митрофанушка?
       Скотинин. Ну, мой друг сердечный? Ты видишь, каков я?
       Стародум. Узнал обоих, нельзя короче.
       Скотинин. Быть ли за мною Софьюшке?
       Стародум. Не бывать.
       Г-жа Простакова. Жених ли ей Митрофанушка?
       Стародум. Не жених.
       Г-жа Простакова. А что б помешало? Вместе.
       Скотинин. За чем дело стало?
       Стародум (сведя обоих). Вам одним за секрет сказать можно. Она сговорена. (Отходит и дает знак Софье, чтоб шла за ним.)
       Г-жа Простакова. Ах, злодей!
       Скотинин. Да он рехнулся.
       Г-жа Простакова (с нетерпением). Когда они выедут?
       Скотинин. Вить ты слышала, поутру в семь часов.
       Г-жа Простакова. В семь часов.
       Скотинин. Завтре и я проснусь с светом вдруг. Будь он умен, как изволит, а и с Скотининым развяжешься не скоро. (Отходит.)
       Г-жа Простакова (бегая по театру в злобе и в мыслях). В семь часов!.. Мы встанем поране… Что захотела, поставлю на своем… Все ко мне.

Все подбегают.

       Г-жа Простакова (к мужу). Завтре в шесть часов, чтоб карета подвезена была к заднему крыльцу. Слышишь ли ты? Не прозевай.
       Простаков. Слушаю, мать моя.
       Г-жа Простакова (к Еремеевне). Ты во всю ночь не смей вздремать у Софьиных дверей. Лишь она проснется, беги ко мне.
       Еремеевна. Не промигну, моя матушка.
       Г-жа Простакова (сыну). Ты, мой друг сердечный, сам в шесть часов будь совсем готов и поставь троих слуг в Софьиной предспальней, да двоих в сенях на подмогу.
       Митрофан. Все будет сделано.
       Г-жа Простакова. Подите ж с Богом. (Все отходят.)А я уж знаю, что делать. Где гнев, тут и милость. Старик погневается да простит и за неволю. А мы свое возьмем.

Конец четвертого действия

Стародум и Правдин.

       Правдин. Это был тот пакет, о котором при вас сама здешняя хозяйка вчера меня уведомила.
       Стародум. Итак, ты имеешь теперь способ прекратить бесчеловечие злой помещицы?
       Правдин. Мне поручено взять под опеку дом и деревни при первом бешенстве, от которого могли бы пострадать подвластные ей люди.
       Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
       Правдин. Я в этом согласен с вами; да как мудрено истреблять закоренелые предрассудки, в которых низкие души находят свои выгоды!
       Стародум. Слушай, друг мой! Великий государь есть государь премудрый. Его дело показать людям прямое их благо. Слава премудрости его та, чтоб править людьми, потому что управляться с истуканами нет премудрости. Крестьянин, который плоше всех в деревне, выбирается обыкновенно пасти стадо, потому что немного надобно ума пасти скотину. Достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных. Мы это видим своими глазами.
       Правдин. Удовольствие, которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно быть столь велико, что я не понимаю, какие побуждения могли бы отвлекать…
       Стародум. А! Сколь великой душе надобно быть в государе, чтоб стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках своих судьбу себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…
       Правдин. Без душевного презрения нельзя себе вообразить, что такое льстец.
       Стародум. Льстец есть тварь, которая не только о других, ниже о себе хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.
       Правдин. Несчастиям людским, конечно, причиною собственное их развращение; но способы сделать людей добрыми…
       Стародум. Они в руках государя. Как скоро все видят, что без благонравия никто не может выйти в люди; что ни подлой выслугой и ни за какие деньги нельзя купить того, чем награждается заслуга; что люди выбираются для мест, а не места похищаются людьми, – тогда всякий находит свою выгоду быть благонравным и всякий хорош становится.
       Правдин. Справедливо. Великий государь дает…
       Стародум. Милость и дружбу тем, кому изволит; места и чины тем, кто достоин.
       Правдин. Чтоб в достойных людях не было недостатку, прилагается ныне особливое старание о воспитании…
       Стародум. Оно и должно быть залогом благосостояния государства. Мы видим все несчастные следствия дурного воспитания. Ну, что для отечества может выйти из Митрофанушки, за которого невежды-родители платят еще и деньги невеждам-учителям? Сколько дворян-отцов, которые нравственное воспитание сынка своего поручают своему рабу крепостному! Лет через пятнадцать и выходят вместо одного раба двое, старый дядька да молодой барин.
       Правдин. Но особы высшего состояния просвещают детей своих…
       Стародум. Так, мой друг; да я ждал бы, чтобы при всех науках не забывалась главная цель всех знаний человеческих, благонравие. Верь мне, что наука в развращенном человеке есть лютое оружие делать зло. Просвещение возвышает одну добродетельную душу. Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.
       Правдин. Надобно действительно, чтоб всякое состояние людей имело приличное себе воспитание; тогда можно быть уверену… Что за шум?
       Стародум. Что такое сделалось?

Те же, Милон, Софья, Еремеевна.

       Милон (отталкивая от Софьи Еремеевну, которая за нее было уцепилась, кричит к людям, имея в руке обнаженную шпагу). Не смей никто подойти ко мне!
       Софья (бросаясь к Стародуму). Ах, дядюшка! Защити меня!
       Стародум. Друг мой! Что такое?
       Правдин. Какое злодеяние!
       Софья. Сердце мое трепещет!
       Еремеевна. Пропала моя головушка!
       Милон. Злодеи! Идучи сюда, вижу множество людей, которые, подхватя ее под руки, несмотря на сопротивление и крик, сводят уже с крыльца к карете.
       Софья. Вот мой избавитель!
       Стародум (к Милону). Друг мой!
       Правдин (Еремеевне). Сейчас скажи, куда везти хотели, или как с злодейкой…
       Еремеевна. Венчаться, мой батюшка, венчаться!
       Г-жа Простакова (за кулисами). Плуты! Воры! Мошенники! Всех прибить велю до смерти!

Те же, г-жа Простакова, Простаков, Митрофан.

       Г-жаПростакова.Какая я госпожа в доме! (Указывая на Милона.)Чужой погрозит, приказ мой ни во что.
       Простаков. Я ли виноват?
       Митрофан. За людей приниматься? Вместе.
       Г-жа Простакова. Жива быть не хочу.
       Правдин. Злодеяние, которому я сам свидетель, дает право вам как дяде, а вам как жениху…
       Г-жа Простакова. Жениху!
       Простаков. Хороши мы! Вместе.
       Митрофан. Всё к черту!
       Правдин. …требовать от правительства, чтоб сделанная ей обида наказана была всею строгостью законов. Сейчас представлю ее перед суд как нарушительницу гражданского спокойства.
       Г-жа Простакова (бросаясь на колени). Батюшка, виновата!
       Правдин. Муж и сын не могли не иметь участия в злодеянии…
       Простаков. Без вины виноват!
       Митрофан. Виноват, дядюшка!
       Г-жа Простакова. Ах я, собачья дочь! Что я наделала!

Те же и Скотинин.

       Скотинин. Ну, сестра, хорошу было шутку… Ба! Что это? Все наши на коленях!
       Г-жа Простакова (стоя на коленях). Ах, мои батюшки, повинную голову меч не сечет. Мой грех! Не губите меня. (К Софье.)Мать ты моя родная, прости меня. Умилосердись надо мною (указывая на мужа и сына)и над бедными сиротами.
       Скотинин. Сестра! О своем ли ты уме?
       Правдин. Молчи, Скотинин.
       Г-жа Простакова. Бог даст тебе благополучие и с дорогим женихом твоим, что тебе в голове моей?
       Софья (Стародуму). Дядюшка! Я мое оскорбление забываю.
       Г-жа Простакова (подняв руки к Стародуму). Батюшка! Прости и ты меня, грешную. Вить я человек, не ангел.
       Стародум. Знаю, знаю, что человеку нельзя быть ангелом. Да и не надобно быть и чертом.
       Милон. И преступление и раскаяние в ней презрения достойны.
       Правдин (Стародуму). Ваша малейшая жалоба, ваше одно слово пред правительством… и уж спасти ее нельзя.
       Стародум. Не хочу ничьей погибели. Я ее прощаю.

Все вскочили с коленей.

       Г-жа Простакова. Простил! Ах, батюшка!.. Ну! Теперь-то дам я зорю канальям своим людям. Теперь-то я всех переберу поодиночке. Теперь-то допытаюсь, кто из рук ее выпустил. Нет, мошенники! Нет, воры! Век не прощу, не прощу этой насмешки.
       Правдин. А за что вы хотите наказывать людей ваших?
       Г-жа Простакова. Ах, батюшка, это что за вопрос? Разве я не властна и в своих людях?
       Правдин. А вы считаете себя вправе драться тогда, когда вам вздумается?
       Скотинин. Да разве дворянин не волен поколотить слугу, когда захочет?
       Правдин. Когда захочет! Да что за охота? Прямой ты Скотинин. Нет, сударыня, тиранствовать никто не волен.
       Г-жа Простакова. Не волен! Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен; да на что ж дан нам указ-от о вольности дворянства?
       Стародум. Мастерица толковать указы!
       Г-жа Простакова. Извольте насмехаться, а я теперь же всех с головы на голову… (Порывается идти.)
       Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.)Именем правительства вам приказываю сей же час собрать людей и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие, повелевает мне правительство принять в опеку дом ваш и деревни.
       Простаков. А! До чего мы дожили!
       Г-жа Простакова. Как! Новая беда! За что? За что, батюшка? Что я в своем доме госпожа…
       Правдин. Госпожа бесчеловечная, которой злонравие в благоучрежденном государстве терпимо быть не может. (Простакову.)Подите.
       Простаков (отходит, всплеснув руками). От кого это, матушка?
       Г-жа Простакова (тоскуя). О, горе взяло! О, грустно!
       Скотинин. Ба! ба! ба! Да эдак и до меня доберутся. Да эдак и всякий Скотинин может попасть под опеку… Уберусь же я отсюда подобру-поздорову.
       Г-жа Простакова. Все теряю! Совсем погибаю!
       Скотинин (Стародуму). Я шел было к тебе добиться толку. Жених…
       Стародум (указывая на Милона). Вот он.
       Скотинин. Ага! так мне и делать здесь нечего. Кибитку впрячь, да и…
       Правдин. Да и ступай к своим свиньям. Не забудь, однако ж, повестить всем Скотининым, чему они подвержены.
       Скотинин. Как друзей не остеречь! Повещу им, чтоб они людей…
       Правдин. Побольше любили или б по крайней мере…
       Скотинин. Ну?..
       Правдин. Хоть не трогали.
       Скотинин (отходя). Хоть не трогали.

Г-жа Простакова, Стародум, Правдин, Митрофан, Софья, Еремеевна.

       Г-жа Простакова (Правдину). Батюшка, не погуби ты меня, что тебе прибыли? Не возможно ль как-нибудь указ поотменить? Все ли указы исполняются?
       Правдин. Я от должности никак не отступлю.
       Г-жа Простакова. Дай мне сроку хотя на три дни. (В сторону.)Я дала бы себя знать…
       Правдин. Ни на три часа.
       Стародум. Да, друг мой! Она и в три часа напроказить может столько, что веком не пособишь.
       Г-жа Простакова. Да как вам, батюшка, самому входить в мелочи?
       Правдин. Это мое дело. Чужое возвращено будет хозяевам, а…
       Г-жа Простакова. А с долгами-то разделаться?.. Недоплачено учителям…
       Правдин. Учителям? (Еремеевне.)Здесь ли они? Введи их сюда.
       Еремеевна. Чай, что прибрели. А немца-то, мой батюшка?..
       Правдин. Всех позови.

Еремеевна отходит.

       Правдин. Не заботься ни о чем, сударыня, я всех удовольствую.
       Стародум (видя в тоске г-жу Простакову). Сударыня! Ты сама себя почувствуешь лучше, потеряв силу делать другим дурно.
       Г-жа Простакова. Благодарна за милость! Куда я гожусь, когда в моем доме моим же рукам и воли нет!

Те же, Еремеевна, Вральман, Кутейкин и Цыфиркин.

       Еремеевна (введя учителей, к Правдину). Вот тебе и вся наша сволочь, мой батюшка.
       Вральман (к Правдину). Фаше фысоко-и-плахоротие. Исфольили меня к сепе прасить?..
       Кутейкин (к Правдину). Зван бых и приидох.
       Цыфиркин (к Правдину). Что приказу будет, ваше благородие?
       Стародум (с приходу Вральмана в него вглядывается). Ба! Это ты, Вральман?
       Вральман (узнав Стародума). Ай! ай! ай! ай! ай! Это ты, мой милостифый хосподин! (Целуя полу Стародума.)Старофенька ли, мой отес, пошифать исфолишь?
       Правдин. Как? Он вам знаком?
       Стародум. Как не знаком? Он три года у меня был кучером.

Все показывают удивление.

       Правдин. Изрядный учитель!
       Стародум. А ты здесь в учителях? Вральман! Я думал, право, что ты человек добрый и не за свое не возьмешься.
       Вральман. Та што телать, мой патюшка? Не я перфый, не я послетний. Три месеса ф Москфе шатался пез мест, кутшер нихте не ната. Пришло мне липо с голот мереть, липо ушитель…
       Правдин (к учителям). По воле правительства став опекуном над здешним домом, я вас отпускаю.
       Цыфиркин. Лучше не надо.
       Кутейкин. Отпускать благоволите? Да прежде разочтемся…
       Правдин. А что тебе надобно?
       Кутейкин. Нет, милостивый господин, мой счетец зело не мал. За полгода за ученье, за обувь, что истаскал в три года, за простой, что сюда прибредешь, бывало, по-пустому, за…
       Г-жа Простакова. Ненасытная душа! Кутейкин! За что это?
       Правдин. Не мешайтесь, сударыня, я вас прошу.
       Г-жа Простакова. Да коль пошло на правду, чему ты выучил Митрофанушку?
       Кутейкин. Это его дело. Не мое.
       Правдин (Кутейкину). Хорошо, хорошо. (Цыфиркину.)Тебе много ль заплатить?
       Цыфиркин. Мне? Ничего.
       Г-жа Простакова. Ему, батюшка, за один год дано десять рублей, а еще за год ни полушки не заплачено.
       Цыфиркин. Так: на те десять рублей я износил сапогов в два года. Мы и квиты.
       Правдин. А за ученье?
       Цыфиркин. Ничего.
       Стародум. Как ничего?
       Цыфиркин. Не возьму ничего. Он ничего не перенял.
       Стародум. Да тем не меньше тебе заплатить надобно.
       Цыфиркин. Не за что. Я государю служил с лишком двадцать лет. За службу деньги брал, по-пустому не бирал и не возьму.
       Стародум. Вот прямо добрый человек!

Стародум и Милон вынимают из кошельков деньги.

       Правдин. Тебе не стыдно, Кутейкин?
       Кутейкин (потупя голову). Посрамихся, окаянный.
       Стародум (Цыфиркину). Вот тебе, друг мой, за добрую душу.
       Цыфиркин. Спасибо, ваше высокородие. Благодарен. Дарить меня ты волен. Сам, не заслужа, век не потребую.
       Милон (давая ему деньги). Вот еще тебе, друг мой!
       Цыфиркин. И еще спасибо.
       Правдин дает также ему деньги.
       Цыфиркин. Да за что, ваше благородие, жалуете?
      Правдин. За то, что ты не походишь на Кутейкина.
       Цыфиркин. И! Ваше благородие. Я солдат.
       Правдин (Цыфиркину). Поди ж, мой друг, с Богом.
       Цыфиркин отходит.
       Правдин. А ты, Кутейкин, пожалуй-ка сюда завтре да потрудись расчесться с самой госпожою.
      Кутейкин (выбегая). С самою! Ото всего отступаюсь.
       Вральман (Стародуму). Старофа слуха не остафте, фаше фысокоротие. Фосмите меня апять к сепе.
       Стародум. Да ты, Вральман, я чаю, отстал и от лошадей?
       Вральман. Эй, нет, мой патюшка! Шиучи с стешним хоспотам, касалось мне, што я фсе с лошатками.

Те же и камердинер.

       Камердинер (Стародуму). Карета ваша готова.
       Вральман. Прикашишь мне дофести сепя?
       Стародум. Поди садись на козлы.

Вральман отходит.

Г-жа Простакова, Стародум, Милон, Софья, Правдин, Митрофан, Еремеевна.

       Стародум (к Правдину, держа руки Софьи и Милона). Ну, мой друг! Мы едем. Пожелай нам…
       Правдин. Всего счастья, на которое имеют право честные сердца.
       Г-жа Простакова (бросаясь обнимать сына). Один ты остался у меня, мой сердечный друг, Митрофанушка!
       Митрофан. Да отвяжись, матушка, как навязалась.
       Г-жа Простакова. И ты! И ты меня бросаешь! А! неблагодарный! (Упала в обморок.)
       Софья (подбежав к ней). Боже мой! Она без памяти.
       Стародум (Софье). Помоги ей, помоги.

Софья и Еремеевна помогают.

       Правдин (Митрофану). Негодница! Тебе ли грубить матери? К тебе ее безумная любовь и довела ее всего больше до несчастья.
       Митрофан. Да она как будто неведомо…
       Правдин. Грубиян!
       Стародум (Еремеевне). Что она теперь? Что?
       Еремеевна (посмотрев пристально на г-жу Простакову и всплеснув руками). Очнется, мой батюшка, очнется.
       Правдин (Митрофану). С тобой, дружок, знаю что делать. Пошел-ко служить…
       Митрофан (махнув рукою). По мне, куда велят.
       Г-жа Простакова (очнувшись в отчаянии). Погибла я совсем! Отнята у меня власть! От стыда никуды глаз показать нельзя! Нет у меня сына!
       Стародум (указав на г-жу Простакову). Вот злонравия достойные плоды!

Конец комедии

1781

       Гостиная, в ней большие часы, справа дверь в спальню Софии, откудова слышно фортопьяно с флейтою, которые потом умолкают.
       Лизанькасереди комнаты спит, свесившись с кресел.
       Утро, чуть день брезжится.

Лизанька

(вдруг просыпается, встает с кресел, оглядывается)

 
Светает!.. Ах! как скоро ночь минула!
Вчера просилась спать – отказ.
«Ждем друга». – Нужен глаз да глаз,
Не спи, покудова не скатишься со стула.
Теперь вот только что вздремнула,
Уж день!.. Сказать им.
 

(Стучится к Софии.)

 
Господа,
Эй! Софья Павловна, беда:
Зашла беседа ваша з? ночь;
Вы глухи? – Алексей Степаныч!
Сударыня!.. – И страх их не берет!
 

(Отходит от дверей.)

 
Ну, гость неприглашенный,
Быть может, батюшка войдет!
Прошу служить у барышни влюбленной!
 

(Опять к дверям.)

 
Да расходитесь. Утро. – Что-с?
 

Голос Софии

 
Который час?
 

Лизанька

 
Всё в доме поднялось.
 

София

(из своей комнаты)

 
Который час?
 

Лизанька

 
Седьмой, осьмой, девятый.
 

София

(оттуда же)

 
Неправда.
 

Лизанька

(прочь от дверей)

 
Ах! амур проклятый!
И слышат, не хотят понять,
Ну что бы ставни им отнять?
Переведу часы, хоть знаю: будет гонка,
Заставлю их играть.
 

(Лезет на стул, передвигает стрелку, часы бьют и играют.)

       Лиза и Фамусов.

Лиза

 
Ах! барин!
 

Фамусов

 
Барин, да.
 

(Останавливает часовую музыку.)

 
Ведь экая шалунья ты, девчонка.
Не мог придумать я, что это за беда!
То флейта слышится, то будто фортопьяно;
Для Софьи слишком было б рано??..
 

Лиза

 
Нет, сударь, я… лишь невзначай…
 

Фамусов

 
Вот то-то невзначай, за вами примечай;
Так верно с умыслом.
 

(Жмется к ней и заигрывает.)

 
Ох! зелье, баловница!
 

Лиза

 
Вы баловник, к лицу ль вам эти лица!
 

Фамусов

 
Скромна, а ничего кром?
Проказ и ветру на уме.
 

Лиза

 
Пустите, ветреники сами,
Опомнитесь, вы старики…
 

Фамусов

 
Почти.
 

Лиза

 
Ну, кто придет, куда мы с вами?
 

Фамусов

 
Кому сюда прийти?
Ведь Софья спит?
 

Лиза

 
Сейчас започивала.
 

Фамусов

 
Сейчас! А ночь?
 

Лиза

 
Ночь целую читала.
 

Фамусов

 
Вишь, прихоти какие завелись!
 

Лиза

 
Всё по-французски, вслух, читает запершись.
 

Фамусов

 
Скажи-ка, что глаза ей портить не годится,
И в чтеньи прок-от не велик:
Ей сна нет от французских книг,
А мне от русских больно спится.
 

Лиза

 
Что встанет, доложусь,
Извольте же идти; разбудите, боюсь.
 

Фамусов

 
Чего будить? Сама часы заводишь,
На весь квартал симфонию гремишь.
 

Лиза

(как можно громче)

 
Да полноте-с!
 

Фамусов

(зажимает ей рот)

 
Помилуй, как кричишь.
С ума ты сходишь?
 

Лиза

 
Боюсь, чтобы не вышло из того…
 

Фамусов

 
Чего?
 

Лиза

 
Пора, суд?рь, вам знать, вы не ребенок;
У девушек сон утренний так тонок;
Чуть дверью скрипнешь, чуть шепнешь:
Всё слышат…
 

Фамусов

 
Всё ты лжешь.
 

Голос Софии

 
Эй, Лиза!
 

Фамусов

(торопливо)

 
Тс!
 

(Крадется вон из комнаты на цыпочках.)

Лиза

(одна)

 
Ушел… Ах! от господ подалей;
У них беды себе на всякий час готовь,
Минуй нас пуще всех печалей
И барский гнев, и барская любовь.
 

       Лиза, София со свечкою, за ней Молчалин.

София

 
Что, Лиза, на тебя напало?
Шумишь…
 

Лиза

 
Конечно, вам расстаться тяжело?
До света запершись, и кажется всё мало?
 

София

 
Ах, в самом деле рассвело!
 

(Тушит свечу.)

 
И свет, и грусть. Как быстры ночи!
 

Лиза

 
Тужите, знай, со стороны нет мочи,
Сюда ваш батюшка зашел, я обмерла;
Вертелась перед ним, не помню, что врала;
Ну что же стали вы? поклон, суд?рь, отвесьте.
Подите, сердце не на месте;
Смотрите на часы, взгляните-ка в окно:
Валит народ по улицам давно;
А в доме стук, ходьба, метут и убирают.
 

София

 
Счастливые часов не наблюдают.
 

Лиза

 
Не наблюдайте, ваша власть;
А что в ответ за вас, конечно, мне попасть.
 

София

(Молчалину)

 
Идите; целый день еще потерпим скуку.
 

Лиза

 
Бог с вами-с; прочь возьмите руку.
 

(Разводит их, Молчалин в дверях сталкивается с Фамусовым.)

       София, Лиза, Молчалин, Фамусов.

Фамусов

 
Что за оказия! Молчалин, ты, брат!
 

Молчалин

 
Я-с.
 

Фамусов

 
Зачем же здесь? и в этот час?
И Софья!.. Здравствуй, Софья, что ты
Так рано поднялась! а? для какой заботы?
И как вас Бог не в пору вместе свел?
 

София

 
Он только что теперь вошел.
 

Молчалин

 
Сейчас с прогулки.
 

Фамусов

 
Друг. Нельзя ли для прогулок
Подальше выбрать закоулок?
А ты, сударыня, чуть из постели прыг,
С мужчиной! с молодым! – Занятье для девицы!
Всю ночь читает небылицы,
И вот плоды от этих книг!
А все Кузнецкий мост, и вечные французы:
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас Творец
От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!
И книжных и бисквитных лавок!
 

София

 
Позвольте, батюшка, кружится голова;
Я от испуги дух перевожу едва;
Изволили вбежать вы так проворно,
Смешалась я.
 

Фамусов

 
Благодарю покорно,
Я скоро к ним вбежал!
Я помешал! я испужал!
Я, Софья Павловна, расстроен сам, день целый
Нет отдыха, мечусь как словно угорелый.
По должности, по службе хлопотня,
Тот пристает, другой, всем дело до меня!
Но ждал ли новых я хлопот? чтоб был обманут…
 

София

(сквозь слезы)

 
Кем, батюшка?
 

Фамусов

 
Вот попрекать мне станут,
Что без толку всегда журю.
Не плачь, я дело говорю:
Уж об твоем ли не радели
Об воспитаньи! с колыбели!
Мать умерла: умел я принанять
В мадам Розье вторую мать.
Старушку-золото в надзор к тебе приставил:
Умна была, нрав тихий, редких правил.
Одно не к чести служит ей:
За лишних в год пятьсот рублей
Сманить себя другими допустила,
Да не в мадаме сила.
Не надобно иного образца,
Когда в глазах пример отца.
Смотри ты на меня: не хвастаю сложеньем;
Однако бодр и свеж, и дожил до седин,
Свободен, вдов, себе я господин…
Монашеским известен поведеньем!..
 

Лиза

 
Осмелюсь я, суд?рь…
 

Фамусов

 
Молчать!
Ужасный век! Не знаешь, что начать!
Все умудрились не по л?там,
А пуще дочери, да сами добряки,
Дались нам эти языки!
Берем же побродяг, и в дом, и по билетам,
Чтоб наших дочерей всему учить, всему —
И танцам! и пенью?! и нежностям! и вздохам!
Как будто в жены их готовим скоморохам.
Ты, посетитель, что? ты здесь, суд?рь, к чему?
Безродного пригрел и ввел в мое семейство,
Дал чин асессора и взял в секретари;
В Москву переведен через мое содейство,
И будь не я, коптел бы ты в Твери.
 

София

 
Я гнева вашего никак не растолкую.
Он в доме здесь живет, великая напасть!
Шел в комнату, попал в другую.
 

Фамусов

 
Попал или хотел попасть?
Да вместе вы зачем? Нельзя, чтобы случайно.
 

София

 
Вот в чем, однако, случай весь:
Как давиче вы с Лизой были здесь,
Перепугал меня ваш голос чрезвычайно,
И бросилась сюда я со всех ног…
 

Фамусов

 
Пожалуй, на меня всю суматоху сложит.
Не в пору голос мой наделал им тревог!
 

София

 
По смутном сне безделица тревожит;
Сказать вам сон: поймете вы тогда.
 

Фамусов

 
Что за история?
 

София

 
Вам рассказать?
 

Фамусов

 
Ну да.
 

(Садится.)

София

 
Позвольте… видите ль… сначала
Цветистый луг; и я искала
Траву
Какую-то, не вспомню наяву.
Вдруг милый человек, один из тех, кого мы
Увидим – будто век знакомы,
Явился тут со мной; и вкрадчив, и умен,
Но робок… знаете, кто в бедности рожден…
 

Фамусов

 
Ах! матушка, не довершай удара!
Кто беден, тот тебе не пара.
 

София

 
Потом пропало все: луга и небеса. —
Мы в темной комнате. Для довершенья чуда
Раскрылся пол – и вы оттуда,
Бледны, как смерть, и дыбом волоса!
Тут с громом распахнули двери
Какие-то не люди и не звери,
Нас врознь – и мучили сидевшего со мной.
Он будто мне дороже всех сокровищ,
Хочу к нему – вы тащите с собой:
Нас провожают стон, рев, хохот, свист чудовищ!
Он вслед кричит!.. —
Проснулась. – Кто-то говорит:
Ваш голос был; что, думаю, так рано?
Бегу сюда – и вас обоих нахожу.
 

Фамусов

 
Да, дурен сон; как погляжу,
Тут все есть, коли нет обмана:
И черти, и любовь, и страхи, и цветы.
Ну, сударь мой, а ты?
 

Молчалин

 
Я слышал голос ваш.
 

Фамусов

 
Забавно!
Дался им голос мой, и как себе исправно
Всем слышится и всех сзывает до зари!
На голос мой спешил, за чем же? – говори.
 

Молчалин

 
С бумагами-с.
 

Фамусов

 
Да! их недоставало.
Помилуйте, что это вдруг припало
Усердье к письменным делам!
 

(Встает.)

 
Ну, Сонюшка, тебе покой я дам:
Бывают странны сны, а наяву страшнее;
Искала ты себе травы,
На друга набрела скорее;
Повыкинь вздор из головы;
Где чудеса, там мало складу. —
Поди-ка ляг, усни опять.
 

(Молчалину.)

 
Идем бумаги разбирать.
 

Молчалин

 
Я только нес их для докладу,
Что в ход нельзя пустить без справок, без иных,
Противуречья есть, и многое не дельно.
 

Фамусов

 
Боюсь, суд?рь, я одного смертельно,
Чтоб множество не накоплялось их;
Дай волю вам, оно бы и засело;
А у меня, что дело, что не дело,
Обычай мой такой:
Подписано, так с плеч долой.
 

(Уходит с Молчалиным, в дверях пропускает его вперед.)

       София, Лиза.

Лиза

 
Ну вот у праздника! ну вот вам и потеха!
Однако нет, теперь уж не до смеха;
В глазах темно, и замерла душа;
Грех не беда, молва нехороша.
 

София

 
Что мне молва? Кто хочет, так и судит,
Да батюшка задуматься принудит:
Брюзглив, неугомонен, скор,
Таков всегда, а с этих пор…
Ты можешь посудить…
 

Лиза

 
Сужу-с не по рассказам;
Запрет он вас, – добро еще со мной;
А то, помилуй Бог, как разом
Меня, Молчалина и всех с двора долой.
 

София

 
Подумаешь, как счастье своенравно!
Бывает хуже, с рук сойдет;
Когда ж печальное ничто на ум нейдет,
Забылись музыкой, и время шло так плавно;
Судьба нас будто берегла;
Ни беспокойства, ни сомненья…
А горе ждет из-за угла.
 

Лиза

 
Вот то-то-с, моего вы глупого сужденья
Не жалуете никогда:
Ан вот беда.
На что вам лучшего пророка?
Твердила я: в любви не будет в этой прока
Ни в? веки веков.
Как все московские, ваш батюшка таков:
Желал бы зятя он с звездами да с чинами,
А при звездах не все богаты, между нами;
Ну, разумеется, к тому б
И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он б?лы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И золотой мешок, и метит в генералы.
 

София

 
Куда как мил! и весело мне страх
Выслушивать о фрунте и рядах;
Он слова умного не выговорил сроду, —
Мне все равно, что за него, что в воду.
 

Лиза

 
Да-с, так сказать, речист, а больно не хитер;
Но будь военный, будь он статский,
Кто так чувствителен, и весел, и остер,
Как Александр Андреич Чацкий!
Не для того, чтоб вас смутить;
Давно прошло, не воротить,
А помнится…
 

София

 
Что помнится? Он славно
Пересмеять умеет всех;
Болтает, шутит, мне забавно;
Делить со всяким можно смех.
 

Лиза

 
И только? будто бы? – Слезами обливался,
Я помню, бедный он, как с вами расставался. —
Что, сударь, плачете? живите-ка смеясь. —
А он в ответ: «Недаром, Лиза, плачу,
Кому известно, что найду я, воротясь?
И сколько, может быть, утрачу!»
Бедняжка будто знал, что года через три…
 

София

 
Послушай, вольности ты лишней не бери.
Я очень ветрено, быть может, поступила,
И знаю, и винюсь; но где же изменила?
Кому? чтоб укорять неверностью могли.
Да, с Чацким, правда, мы воспитаны, росли;
Привычка вместе быть день каждый неразлучно
Связала детскою нас дружбой; но потом
Он съехал, уж у нас ему казалось скучно,
И редко посещал наш дом;
Потом опять прикинулся влюбленным,
Взыскательным и огорченным!!.
Остер, умен, красноречив,
В друзьях особенно счастлив.
Вот об себе задумал он высоко…
Охота странствовать напала на него,
Ах! если любит кто кого,
Зачем ума искать и ездить так далёко?
 

Лиза

 
Где носится? в каких краях?
Лечился, говорят, на кислых он водах,
Не от болезни, чай, от скуки, – повольнее.
 

София

 
И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.
Кого люблю я, не таков:
Молчалин за других себя забыть готов,
Враг дерзости, всегда застенчиво, несмело…
Ночь целую с кем можно так провесть!
Сидим, а на дворе давно уж побелело,
Как думаешь? чем заняты?
 

Лиза

 
Бог весть,
Сударыня, мое ли это дело?
 

София

 
Возьмет он руку, к сердцу жмет,
Из глубины души вздохнет,
Ни слова вольного, и так вся ночь проходит,
Рука с рукой, и глаз с меня не сводит. —
Смеешься! можно ли! чем повод подала
Тебе я к хохоту такому!
 

Лиза

 
Мне-с?.. ваша тетушка на ум теперь пришла,
Как молодой француз сбежал у ней из дому.
Голубушка! хотела схоронить
Свою досаду, не сумела:
Забыла волосы чернить
И через три дня поседела.
 

(Продолжает хохотать.)

София

(с огорчением)

 
Вот так же обо мне потом заговорят.
 

Лиза

      Простите, право, как Бог свят,
      Хотела я, чтоб этот смех дурацкий
      Вас несколько развеселить помог.

       София, Лиза, слуга, за ним Чацкий.

Слуга

 
К вам Александр Андреич Чацкий.
 

(Уходит.)

       Софи я , Лиза , Чацкий.

Чацкий

 
Чуть свет – уж на ногах! и я у ваших ног.
 

(С жаром целует руку.)

 
Ну, поцелуйте же, не ждали? говорите!
Что ж, ради? Нет? В лицо мне посмотрите.
Удивлены? и только? вот прием!
Как будто не прошло недели,
Как будто бы вчера вдвоем
Мы мочи нет друг другу надоели;
Ни н? волос любви! куда как хороши!
И между тем, не вспомнюсь, без души,
Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря,
Верст больше седьмисот пронесся, – ветер, буря;
И растерялся весь, и падал сколько раз —
И вот за подвиги награда!
 

София

 
Ах! Чацкий, я вам очень рада.
 

Чацкий

 
Вы рады? в добрый час.
Однако искренно кто ж радуется этак?
Мне кажется, так напоследок,
Людей и лошадей знобя,
Я только тешил сам себя.
 

Лиза

 
Вот, сударь, если бы вы были за дверями,
Ей-богу, нет пяти минут,
Как поминали мы вас тут.
Сударыня, скажите сами.
 

София

 
Всегда, не только что теперь. —
Не можете мне сделать вы упрека.
Кто промелькнет, отворит дверь,
Проездом, случаем, из чужа, из далёка —
С вопросом я, хоть будь моряк:
Не повстречал ли где в почтовой вас карете?
 

Чацкий

 
Положимте, что так.
Блажен кто верует, тепло ему на свете! —
Ах! Боже мой! ужли я здесь опять,
В Москве! у вас! да как же вас узнать!
Где время то? где возраст тот невинный,
Когда, бывало, в вечер длинный
Мы с вами явимся, исчезнем тут и там,
Играем и шумим по стульям и столам.
А тут ваш батюшка с мадамой за пикетом;
Мы в темном уголке, и кажется, что в этом!
Вы помните? вздрогнём, что скрипнет столик, дверь…
 

София

 
Ребячество!
 

Чацкий

 
Да-с, а теперь
В седьмнадцать лет вы расцвели прелестно,
Неподражаемо, и это вам известно,
И потому скромны, не смотрите на свет.
Не влюблены ли вы? прошу мне дать ответ,
Без думы, полноте смущаться.
 

София

 
Да хоть кого смутят
Вопросы быстрые и любопытный взгляд…
 

Чацкий

 
Помилуйте, не вам, чему же удивляться?
Что нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два.
Тот сватался – успел, а тот дал промах.
Все тот же толк, и те ж стихи в альбомах.
 

София

 
Гоненье на Москву. Что значит видеть свет!
Где ж лучше?
 

Чацкий

 
Где нас нет.
Ну что ваш батюшка? всё Английского клоба
Старинный, верный член до гроба?
Ваш дядюшка отпрыгал ли свой век?
А этот, как его, он турок или грек?
Тот черномазенький, на ножках журавлиных,
Не знаю, как его зовут,
Куда ни сунься: тут как тут,
В столовых и в гостиных.
А трое из бульварных лиц,
Которые с полвека молодятся?
Родных мильон у них, и с помощью сестриц
Со всей Европой породнятся.
А наше солнышко? наш клад?
На лбу написано: Театр и Маскерад;
Дом зеленью раскрашен в виде рощи,
Сам толст, его артисты тощи.
На бале, помните, открыли мы вдвоем
За ширмами, в одной из комнат посекретней,
Был спрятан человек и щелкал соловьем,
Певец зимой погоды летней.
А тот чахоточный, родня вам, книгам враг,
В ученый комитет который поселился
И с криком требовал присяг,
Чтоб грамоте никто не знал и не учился?
Опять увидеть их мне суждено судьбой!
Жить с ними надоест, и в ком не сыщешь пятен?
Когда ж постранствуем, воротимся домой,
И дым Отечества нам сладок и приятен!
 

София

 
Вот вас бы с тетушкою свесть,
Чтоб всех знакомых перечесть.
 

Чацкий

 
А тетушка? все девушкой, Минервой?
Всё фрейлиной Екатерины Первой?
Воспитанниц и мосек полон дом?
Ах! к воспитанью перейдем.
Что нынче, так же, как издревле,
Хлопочут набирать учителей полки,
Числом поболее, ценою подешевле?
Не то, чтобы в науке далеки;
В России, под великим штрафом,
Нам каждого признать велят
Историком и геогр?фом!
Наш ментор, помните колпак его, халат,
Перст указательный, все признаки ученья
Как наши робкие тревожили умы,
Как с ранних пор привыкли верить мы,
Что нам без немцев нет спасенья!
А Гильоме, француз, подбитый ветерком?
Он не женат еще?
 

София

 
На ком?
 

Чацкий

 
Хоть на какой-нибудь княгине,
Пульхерии Андревне, например?
 

София

 
Танцмейстер! можно ли?
 

Чацкий

 
Что ж? он и кавалер.
От нас потребуют с именьем быть и в чине,
А Гильоме!.. – Здесь нынче тон каков
На съездах, на больших, по праздникам приходским?
Господствует еще смешенье языков:
Французского с нижегородским?
 

София

 
Смесь языков?
 

Чацкий

 
Да, двух, без этого нельзя ж.
 

София

 
Но мудрено из них один скроить, как ваш.
 

Чацкий

 
По крайней мере, не надутый.
Вот новости! – я пользуюсь минутой,
Свиданьем с вами оживлен,
И говорлив; а разве нет времен,
Что я Молчалина глупее? Где он, кстати?
Еще ли не сломил безмолвия печати?
Бывало, песенок где новеньких тетрадь
Увидит, пристает: пожалуйте списать.
А впрочем, он дойдет до степеней известных,
Ведь нынче любят бессловесных.
 

София

(в сторону)

 
Не человек, змея!
 

(Громко и принужденно.)

 
Хочу у вас спросить:
Случалось ли, чтоб вы, смеясь? или в печали?
Ошибкою? добро о ком-нибудь сказали?
Хоть не теперь, а в детстве, может быть.
 

Чацкий

 
Когда всё мягко так? и нежно, и незрело?
На что же так давно? вот доброе вам дело:
Звонками только что гремя
И день и ночь по снеговой пустыне,
Спешу к вам голову сломя.
И как вас нахожу? в каком-то строгом чине!
Вот полчаса холодности терплю!
Лицо святейшей богомолки!..
И всё-таки я вас без памяти люблю. —
 

Минутное молчание.

 
Послушайте, ужли слова мои все колки?
И клонятся к чьему-нибудь вреду?
Но если так: ум с сердцем не в ладу.
Я в чудаках иному чуду
Раз посмеюсь, потом забуду;
Велите ж мне в огонь: пойду как на обед.
 

София

 
Да, хорошо – сгорите, если ж нет?
 

       София, Лиза, Чацкий, Фамусов.

Фамусов

 
Вот и другой!
 

София

 
Ах, батюшка, сон в руку.
 

(Уходит.)

Фамусов

(ей вслед вполголоса)

 
Проклятый сон.
 

       Фамусов,Чацкий(смотрит на дверь, в которую София вышла).

Фамусов

 
Ну выкинул ты штуку!
Три года не писал двух слов!
И грянул вдруг как с облаков.
 

Обнимаются.

 
Здорово, друг, здорово, брат, здорово.
Рассказывай, чай, у тебя готово
Собранье важное вестей?
Садись-ка, объяви скорей.
 

Садятся.

Чацкий

(рассеянно)

 
Как Софья Павловна у вас похорошела!
 

Фамусов

 
Вам, людям молодым, другого нету дела,
Как замечать девичьи красоты?:
Сказала что-то вскользь, а ты,
Я чай, надеждами занесся, заколдован.
 

Чацкий

 
Ах! нет, надеждами я мало избалован.
 

Фамусов

 
«Сон в руку» – мне она изволила шепнуть.
Вот ты задумал…
 

Чацкий

 
Я? Ничуть.
 

Фамусов

 
О ком ей снилось? что такое?
 

Чацкий

 
Я не отгадчик снов.
 

Фамусов

 
Не верь ей, все пустое.
 

Чацкий

 
Я верю собственным глазам;
Век не встречал, подписку дам,
Что б было ей хоть несколько подобно!
 

Фамусов

 
Он всё свое. Да расскажи подробно,
Где был? Скитался столько лет!
Откудова теперь?
 

Чацкий

 
Теперь мне до того ли!
Хотел объехать целый свет,
И не объехал сотой доли.
 

(Встает поспешно.)

 
Простите; я спешил скорее видеть вас,
Не заезжал домой. Прощайте! Через час
Явлюсь, подробности малейшей не забуду;
Вам первым, вы потом рассказывайте всюду.
 

(В дверях.)

 
Как хороша!
 

(Уходит.)

       Фамусов (один)
 
Который же из двух?
«Ах! батюшка, сон в руку!»
И говорит мне это вслух!
Ну, виноват! Какого ж дал я крюку!
Молчалин давиче в сомненье ввел меня.
Теперь… да в полмя из огня:
Тот нищий, этот франт-приятель;
Отъявлен мотом, сорванцом;
Что за комиссия, Создатель,
Быть взрослой дочери отцом! —
 

(Уходит.)

Конец первого действия

       Фамусов, слуга.

Фамусов

 
Петрушка, вечно ты с обновкой,
С разодранным локтем. Достань-ка календарь;
Читай не так, как пономарь,
А с чувством, с толком, с расстановкой.
Постой же. – На листе черкни на записном,
Противу будущей недели:
К Прасковье Федоровне в дом
Во вторник зван я на форели.
Куда как чуден создан свет!
Пофилософствуй – ум вскружится;
То бережешься, то обед:
Ешь три часа, а в три дни не сварится!
Отметь-ка, в тот же день… Нет, нет,
В четверг я зван на погребенье.
Ох, род людской! пришло в забвенье,
Что всякий сам туда же должен лезть,
В тот ларчик, где ни стать, ни сесть.
Но память по себе намерен кто оставить
Житьем похвальным, вот пример:
Покойник был почтенный камергер,
С ключом, и сыну ключ умел доставить;
Богат и на богатой был женат;
Переженил детей, внучат;
Скончался; все о нем прискорбно поминают.
Кузьма Петрович! Мир ему! —
Что за тузы в Москве живут и умирают! —
Пиши: в четверг, одно уж к одному,
А может, в пятницу, а может, и в субботу,
Я должен у вдовы, у докторши, крестить.
Она не родила, но по расчету
По моему: должна родить.
 

       Фамусов, слуга, Чацкий.

Фамусов

 
А! Александр Андреич, просим,
Садитесь-ка.
 

Чацкий

 
Вы заняты?
 

Фамусов

(слуге)

 
Поди.
 

Слуга уходит.

 
Да, разные дела на память в книгу вносим:
Забудется того гляди.
 

Чацкий

 
Вы что-то не весёлы стали;
Скажите, отчего? Приезд не в пору мой?
Уж Софье Павловне какой
Не приключилось ли печали?
У вас в лице, в движеньях суета.
 

Фамусов

 
Ах! батюшка, нашел загадку,
Не весел я!.. В мои лета
Не можно же пускаться мне вприсядку!
 

Чацкий

 
Никто не приглашает вас;
Я только что спросил два слова
Об Софье Павловне, быть может, нездорова?
 

Фамусов

 
Тьфу, Господи прости! Пять тысяч раз
Твердит одно и то же!
То Софьи Павловны на свете нет пригоже,
То Софья Павловна больна.
Скажи, тебе понравилась она?
Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?
 

Чацкий

 
А вам на что?
 

Фамусов

 
Меня не худо бы спроситься,
Ведь я ей несколько сродни;
По крайней мере, искони
Отцом недаром называли.
 

Чацкий

 
Пусть я посватаюсь, вы что бы мне сказали?
 

Фамусов

 
Сказал бы я, во-первых: не блажи,
Именьем, брат, не управляй оплошно,
А, главное, поди-тка послужи.
 

Чацкий

 
Служить бы рад, прислуживаться тошно.
 

Фамусов

 
Вот то-то, все вы гордецы!
Спросили бы, как делали отцы?
Учились бы, на старших глядя:
Мы, например, или покойник дядя,
Максим Петрович: он не то на серебре,
На золоте едал; сто человек к услугам;
Весь в орденах; езжал-то вечно цугом;
Век при дворе, да при каком дворе!
Тогда не то, что ныне,
При государыне служил Екатерине.
А в те поры все важны! в сорок пуд…
Раскланяйся – тупеем не кивнут.
Вельможа в случае – тем паче:
Не как другой, и пил и ел иначе.
А дядя! что твой князь? что граф?
Сурьезный взгляд, надменный нрав.
Когда же надо подслужиться,
И он сгибался вперегиб:
На к?ртаге ему случилось обступиться;
Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;
Старик заохал, голос хрипкой;
Был высочайшею пожалован улыбкой;
Изволили смеяться; как же он?
Привстал, оправился, хотел отдать поклон,
Упал вдруг?рядь – уж нарочно,
А хохот пуще; он и в третий так же точно.
А? как по-вашему? по-нашему – смышлен.
Упал он больно, встал здорово.
Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен?
Кто слышит при дворе приветливое слово?
Максим Петрович! Кто пред всеми знал почет?
Максим Петрович! Шутка!
В чины выводит кто и пенсии дает?
Максим Петрович! Да! Вы, нынешние, – ну-тка!
 

Чацкий

 
И точно, начал свет глупеть,
Сказать вы можете, вздохнувши;
Как посравнить да посмотреть
Век нынешний и век минувший:
Свежо предание, а верится с трудом;
Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;
Как не в войне, а в мире брали лбом,
Стучали об пол не жалея!
Кому нужда – тем спесь, лежи они в пыли,
А тем, кто выше, лесть, как кружево, плели.
Прямой был век покорности и страха,
Всё под личиною усердия к царю.
Я не об дядюшке об вашем говорю;
Его не возмутим мы праха;
Но между тем кого охота заберет,
Хоть в раболепстве самом пылком,
Теперь, чтобы смешить народ,
Отважно жертвовать затылком?
А сверстничек, а старичок
Иной, глядя на тот скачок
И разрушаясь в ветхой коже,
Чай, приговаривал: ах! если бы мне тоже!
Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит; и держит стыд в узде;
Недаром жалуют их скупо государи.
 

Фамусов

 
Ах! боже мой! он карбонари!
 

Чацкий

 
Нет, нынче свет уж не таков.
 

Фамусов

 
Опасный человек!
 

Чацкий

 
Вольнее всякий дышит
И не торопится вписаться в полк шутов.
 

Фамусов

 
Что говорит! и говорит, как пишет!
 

Чацкий

 
У покровителей зевать на потолок,
Явиться помолчать, пошаркать, пообедать,
Подставить стул, поднять платок.
 

Фамусов

 
Он вольность хочет проповедать!
 

Чацкий

 
Кто путешествует, в деревне кто живет…
 

Фамусов

 
Да он властей не признает!
 

Чацкий

 
Кто служит делу, а не лицам…
 

Фамусов

 
Строжайше б запретил я этим господам
На выстрел подъезжать к столицам.
 

Чацкий

 
Я, наконец, вам отдых дам…
 

Фамусов

 
Терпенья, мочи нет, досадно.
 

Чацкий

 
Ваш век бранил я беспощадно,
Предоставляю вам во власть:
Откиньте часть,
Хоть нашим временам в придачу,
Уж так и быть, я не поплачу.
 

Фамусов

 
И знать вас не хочу, разврата не терплю.
 

Чацкий

 
Я досказал.
 

Фамусов

 
Добро, заткнул я уши.
 

Чацкий

 
На что ж? я их не оскорблю.
 

Фамусов

(скороговоркой)

 
Вот рыскают по свету, бьют баклуши,
Воротятся, от них порядка жди.
 

Чацкий

 
Я перестал…
 

Фамусов

 
Пожалуй, пощади.
 

Чацкий

 
Длить споры не мое желанье…
 

Фамусов

 
Хоть душу отпусти на покаянье!
 

Слуга

(входит)

 
Полковник Скалозуб.
 

Фамусов

(ничего не видит и не слышит)

 
Тебя уж упекут
Под суд, как пить дадут.
 

Чацкий

 
Пожаловал к вам кто-то на дом.
 

Фамусов

 
Не слушаю! под суд!
 

Чацкий

 
К вам человек с докладом.
 

Фамусов

 
Не слушаю, под суд! под суд!
 

Чацкий

 
Да обернитесь, вас зовут.
 

Фамусов

(оборачивается)

 
А? бунт? ну так и жду содома.
 

Слуга

 
Полковник Скалозуб. Прикажете принять?
 

Фамусов

(встает)

 
Ослы! сто раз вам повторять?
Принять его, позвать, просить, сказать, что дома,
Что очень рад. Пошел же, торопись.
 

Слуга уходит.

 
Пожало-ста, суд?рь, при нем остерегись:
Известный человек, солидный,
И знаков тьму отличья нахватал;
Не по летам и чин завидный,
Не нынче-завтра генерал.
Пожало-ста при нем веди себя скромненько…
Эх! Александр Андреич, дурно, брат!
Ко мне он жалует частенько;
Я всякому, ты знаешь, рад.
В Москве прибавят вечно втрое:
Вот будто женится на Софьюшке. Пустое!
Он, может быть, и рад бы был душой,
Да надобности сам не вижу я большой
Дочь выдавать ни завтра, ни сегодня;
Ведь Софья молода. А впрочем, власть Господня.
Пожало-ста при нем не спорь ты вкривь и вкось
И завиральные идеи эти брось.
Однако нет его! какую бы причину…
А! знать, ко мне пошел в другую половину.
 

(Поспешно уходит.)

Чацкий

 
Как суетится! что за прыть!
А Софья? – Нет ли впрямь тут жениха какого?
С которых пор меня дичатся, как чужого!
Как здесь бы ей не быть!!.
Кто этот Скалозуб? отец им сильно бредит,
А может быть, не только что отец…
Ах! тот скажи любви конец,
Кто на три года вдаль уедет.
 

       Чацкий, Фамусов, Скалозуб.

Фамусов

 
Сергей Сергеич, к нам сюда-с.
Прошу покорно, здесь теплее;
Прозябли вы, согреем вас;
Отдушничек отв?рнем поскорее.
 

Скалозуб

(густым басом)

 
Зачем же лазить, например,
Самим!.. Мне совестно, как честный офицер.
 

Фамусов

 
Неужто для друзей не делать мне ни шагу!
Сергей Сергеич, дорогой!
Кладите шляпу, сденьте шпагу;
Вот вам софа, раскиньтесь на покой.
 

Скалозуб

 
Куда прикажете, лишь только бы усесться.
 

Садятся все трое, Чацкий поодаль.

Фамусов

 
Ах! батюшка, сказать, чтоб не забыть:
Позвольте нам своими счесться, —
Хоть дальними, – наследства не делить;
Не знали вы, а я подавно, —
Спасибо, научил двоюродный ваш брат, —
Как вам доводится Настасья Николавна?
 

Скалозуб

 
Не знаю-с, виноват;
Мы с нею вместе не служили.
 

Фамусов

 
Сергей Сергеич, это вы ли!
Нет! я перед родней, где встретится, ползком;
Сыщу ее на дне морском.
При мне служ?щие чужие очень редки;
Всё больше сестрины, свояченицы детки;
Один Молчалин мне не свой,
И то затем, что деловой.
Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку,
Ну как не порадеть родному человечку!..
Однако братец ваш мне друг и говорил,
Что вами выгод тьму по службе получил.
 

Скалозуб

 
В тринадцатом году мы отличались с братом
В тридцатом егерском, а после в сорок пятом.
 

Фамусов

 
Да! счастье, у кого есть эдакий сынок!
Имеет, кажется, в петличке орденок? —
 

Скалозуб

 
За третье августа; засели мы в траншею:
Ему дан с бантом, мне на шею.
 

Фамусов

 
Любезный человек, и посмотреть – так хват;
Прекрасный человек двоюродный ваш брат.
 

Скалозуб

 
Но крепко набрался каких-то новых правил.
Чин следовал ему: он службу вдруг оставил,
В деревне книги стал читать.
 

Фамусов

 
Вот молодость!.. читать!.. а после – хвать!..
Вы повели себя исправно,
Давно полковники, а служите недавно.
 

Скалозуб

 
Довольно счастлив я в товарищах моих,
Вакансии как раз открыты;
То старших выключат иных,
Другие, смотришь, перебиты.
 

Фамусов

 
Да, чем кого Господь поищет, вознесет!
 

Скалозуб

 
Бывает, моего счастливее везет.
У нас в пятнадцатой дивизии, не дале,
Об нашем хоть сказать бригадном генерале.
 

Фамусов

 
Помилуйте, а вам чего недостает?
 

Скалозуб

 
Не жалуюсь, не обходили,
Однако за полком два года поводили.
 

Фамусов

 
В погонь ли за полком?
Зато, конечно, в чем другом
За вами далеко тянуться.
 

Скалозуб

 
Нет-с, ст?рее меня по корпусу найдутся,
Я с восемьсот девятого служу;
Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;
Об них как истинный философ я сужу:
Мне только бы досталось в генералы.
 

Фамусов

 
И славно судите, дай Бог здоровье вам
И генеральский чин; а там
Зачем откладывать бы дальше,
Речь завести об генеральше?
 

Скалозуб

 
Жениться? Я ничуть не прочь.
 

Фамусов

 
Что ж? у кого сестра, племянница есть, дочь;
В Москве ведь нет невестам перевода;
Чего? плодятся год от года;
А батюшка, признайтесь, что едва
Где сыщется столица, как Москва.
 

Скалозуб

 
Дистанции огромного размера.
 

Фамусов

 
Вкус, батюшка, отменная манера,
На всё свои законы есть:
Вот, например, у нас уж исстари ведется,
Что по отцу и сыну честь;
Будь плохенький, да если наберется
Душ тысячки две родовых —
Тот и жених.
Другой хоть прытче будь, надутый чванством,
Пускай себе разумником слыви,
А в с?мью не включат. На нас не подиви.
Ведь только здесь еще и дорожат дворянством.
Да это ли одно? Возьмите вы хлеб-соль:
Кто хочет к нам пожаловать, – изволь,
Дверь отперта для званых и незваных,
Особенно из иностранных;
Хоть честный человек, хоть нет,
Для нас равнёхонько, про всех готов обед.
Возьмите вы от головы до пяток,
На всех московских есть особый отпечаток.
Извольте посмотреть на нашу молодежь,
На юношей – сынков и вн?чат,
Журим мы их, а если разберешь, —
В пятнадцать лет учителей научат!
А наши старички?? – Как их возьмет задор,
Засудят об делах, что слово – приговор, —
Ведь столбовые всё, в ус никого не дуют,
И об правительстве иной раз так толкуют,
Что если б кто подслушал их… беда!
Не то, чтоб новизны вводили, – никогда,
Спаси нас Боже! Нет. А придерутся
К тому, к сему, а чаще ни к чему,
Поспорят, пошумят, и… разойдутся.
Прямые канцлеры в отставке – по уму!
Я вам скажу: знать, время не приспело,
Но что без них не обойдется дело. —
А дамы? – сунься кто, попробуй, овладей;
Судьи? всему, везде, над ними нет судей;
За картами когда восстанут общим бунтом,
Дай Бог терпение, – ведь сам я был женат.
Скомандовать велите перед фрунтом!
Присутствовать пошлите их в Сенат!
Ирина Власьевна! Лукерья Алексевна!
Татьяна Юрьевна! Пульхерия Андревна!
А дочек кто видал, – всяк голову повесь…
Его величество король был прусский здесь;
Дивился не путем московским он девицам,
Их благонравью, а не лицам.
И точно, можно ли воспитаннее быть!
Умеют же себя принарядить
Тафтицей, бархатцем и дымкой,
Словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой;
Французские романсы вам поют
И верхние выводят нотки,
К военным людям так и льнут,
А потому, что патриотки.
Решительно скажу: едва
Другая сыщется столица, как Москва.
 

Скалозуб

 
По моему сужденью,
Пожар способствовал ей много к украшенью.
 

Фамусов

 
Не поминайте нам, уж мало ли крехтят:
С тех пор дороги, тротуары,
Дома и всё на новый лад.
 

Чацкий

 
Дома новы?, но предрассудки стары.
Порадуйтесь, не истребят
Ни годы их, ни моды, ни пожары.
 

Фамусов

(Чацкому)

 
Эй, завяжи на память узелок;
Просил я помолчать, не велика услуга.
 

(Скалозубу)

 
Позвольте, батюшка. Вот-с – Чацкого, мне друга,
Андрея Ильича покойного сынок:
Не служит, то есть в том он пользы не находит,
Но захоти – так был бы деловой.
Жаль, очень жаль, он малый с головой,
И славно пишет, переводит.
Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…
 

Чацкий

 
Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом?
И похвалы мне ваши досаждают.
 

Фамусов

 
Не я один, все так же осуждают.
 

Чацкий

 
А судьи кто? – За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забыты?х газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма;
Всегда готовые к журьбе,
Поют всё песнь одну и ту же,
Не замечая об себе:
Что старее, то хуже.
Где, укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.
Да и кому в Москве не зажимали рты
Обеды, ужины и танцы?
Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен,
Для замыслов каких-то непонятных,
Дитёй возили на поклон?
Тот Нестор негодяев знатных,
Толпою окруженный слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменил борзые три собаки!!!
Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в зефирах и в амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы поодиночке!!!
Вот те, которые дожи?ли до седин!
Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!
Вот наши строгие ценители и судьи!
Теперь пускай из нас один,
Из молодых людей, найдется – враг исканий,
Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В науки он вперит ум, алчущий познаний;
Или в душе его сам Бог возбудит жар
К искусствам творческим, высоким и прекрасным, —
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них мечтателем! опасным!! —
Мундир! один мундир! Он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
Их слабодушие, рассудка нищету;
И нам за ними в путь счастливый!
И в женах, дочерях – к мундиру та же страсть!
Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?!
Теперь уж в это мне ребячество не впасть;
Но кто б тогда за всеми не повлекся?
Когда из гвардии, иные от двора
Сюда на время приезжали, —
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали!
 

Фамусов

(про себя)

 
Уж втянет он меня в беду.
 

(Громко.)

 
Сергей Сергеич, я пойду
И буду ждать вас в кабинете.
 

(Уходит.)

       Скалозуб, Чацкий.

Скалозуб

 
Мне нравится, при этой смете
Искусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским, к гвардионцам;
Их золоту, шитью дивятся, будто солнцам!
А в Первой армии когда отстали? в чем?
Всё так прилажено, и тальи все так узки,
И офицеров вам начтем,
Что даже говорят, иные, по-французски.
 

       Скалозуб, Чацкий, София, Лиза.

София

(бежит к окну)

 
Ах! Боже мой! упал, убился! —
 

(Теряет чувства.)

Чацкий

 
Кто?
Кто это?
 

Скалозуб

 
С кем беда?
 

Чацкий

 
Она мертва со страху!
 

Скалозуб

 
Да кто? откудова?
 

Чацкий

 
Ушибся обо что?
 

Скалозуб

 
Уж не старик ли наш дал маху?
 

Лиза

(хлопочет около барышни)

 
Кому назначено-с, не миновать судьбы:
Молчалин н? лошадь садился, ногу в стремя.
А лошадь на дыбы,
Он об землю и прямо в темя.
 

Скалозуб

 
Поводья затянул. Ну жалкий же ездок.
Взглянуть, как треснулся он, грудью или в бок?
 

(Уходит.)

       Те же, без Скалозуба.

Чацкий

 
Помочь ей чем? Скажи скорее.
 

Лиза

 
Там в комнате вода стоит.
 

Чацкий бежит и приносит. Все следующее – вполголоса, до того, как София очнется.

 
Стакан налейте.
 

Чацкий

 
Уж налит.
Шнуровку отпусти вольнее,
Виски ей уксусом потри,
Опрыскивай водой. Смотри:
Свободнее дыханье стало.
Повеять чем?
 

Лиза

 
Вот опахало.
 

Чацкий

 
Гляди в окно,
Молчалин на ногах давно!
Безделица ее тревожит.
 

Лиза

 
Да-с; барышнин несчастен нрав:
Со стороны смотреть не может,
Как люди падают стремглав.
 

Чацкий

 
Опрыскивай еще водою.
Вот так. Еще. Еще.
 

София

(с глубоким вздохом)

 
Кто здесь со мною?
Я точно как во сне.
 

(Торопко и громко.)

 
Где он? что с ним? Скажите мне.
 

Чацкий

 
Пускай себе сломил бы шею,
Вас чуть было не уморил.
 

София

 
Убийственны холодностью своею!
Смотреть на вас, вас слушать нету сил.
 

Чацкий

 
Прикажете мне за него терзаться?
 

София

 
Туда бежать, там быть, помочь ему стараться.
 

Чацкий

 
Чтоб оставались вы без помощи одне?
 

София

 
На что вы мне?
Да, правда, не свои беды? – для вас забавы,
Отец родной убейся – все равно.
 

(Лизе.)

 
Пойдем туда, бежим.
 

Лиза

(отводит ее в сторону)

 
Опомнитесь! куда вы?
Он жив, здоров, смотрите здесь в окно.
 

София в окошко высовывается.

Чацкий

 
Смятенье! обморок! поспешность! гнев! испуга!
Так можно только ощущать,
Когда лишаешься единственного друга.
 

София

 
Сюда идут. Руки не может он поднять.
 

Чацкий

 
Желал бы с ним убиться…
 

Лиза

 
Для компаньи?
 

София

 
Нет, оставайтесь при желаньи.
 

       София, Лиза, Чацкий, Скалозуб, Молчалин(с подвязанною рукою).

Скалозуб

 
Воскрес и невредим, рука
Ушиблена слегка,
И, впрочем, все фальшивая тревога.
 

Молчалин

 
Я вас перепугал, простите ради Бога.
 

Скалозуб

 
Ну! я не знал, что будет из того
Вам ирритация. Опр?метью вбежали. —
Мы вздрогнули. – Вы в обморок упали,
И что ж? – весь страх из ничего.
 

София

(не глядя ни на кого)

 
Ах! очень вижу, из пустого,
А вся еще теперь дрожу.
 

Чацкий

(про себя)

 
С Молчалиным ни слова!
 

София

(по-прежнему)

 
Однако о себе скажу,
Что не труслива. Так, бывает,
Карета свалится, – подымут: я опять
Готова сызнова скакать;
Но все малейшее в других меня пугает,
Хоть нет великого несчастья от того,
Хоть незнакомый мне, – до этого нет дела.
 

Чацкий

(про себя)

 
Прощенья просит у него,
Что раз о ком-то пожалела!
 

Скалозуб

 
Позвольте, расскажу вам весть:
Княгиня Ласова какая-то здесь есть,
Наездница, вдова, но нет примеров,
Чтоб ездило с ней много кавалеров.
На днях расшиблась в пух, —
Жокё не поддержал, считал он, видно, мух.
И без того она, как слышно, неуклюжа,
Теперь ребра недостает,
Так для поддержки ищет мужа.
 

София

 
Ах! Александр Андреич, вот —
Яви?тесь, вы вполне великодушны:
К несчастью ближнего вы так неравнодушны.
 

Чацкий

 
Да-с, это я сейчас явил
Моим усерднейшим стараньем,
И прысканьем, и оттираньем;
Не знаю для кого, но вас я воскресил.
 

(Берет шляпу и уходит.)

       Те же, кроме Чацкого.

София

 
Вы вечером к нам будете?
 

Скалозуб

 
Как рано?
 

София

 
Пораньше: съедутся домашние друзья
Потанцевать под фортопьяно,
Мы в трауре, так балу дать нельзя.
 

Скалозуб

 
Явлюсь, но к батюшке зайти я обещался,
Откланяюсь.
 

София

 
Прощайте.
 

Скалозуб

(жмет руку Молчалину)

 
Ваш слуга.
 

(Уходит.)