А этих вещей никакими просьбами нельзя вымолить. Одно средство: выпустить заносчивую, задирающую книгу, которая заставила бы встрепенуться всех. Поверь, что русского человека, покуда не рассердишь, не заставишь заговорить. Он все будет лежать на боку и требовать, чтобы автор попотчевал его чем-нибудь примиряющим с жизнью (как говорится). Безделица! Как будто можно выдумать это примиряющее с жизнью. Поверь, что какое ни выпусти художественное произведение, оно не возьмет теперь влияния, если нет в нем именно тех вопросов, около которых ворочается нынешнее общество, и если в нем не выставлены те люди, которые нам нужны теперь и в нынешнее время. Не будет сделано этого -- его убьет первый роман, какой ни появится из фабрики Дюма. Слова твои о том, как чорта выставить дураком, совершенно попали в такт с моими мыслями. Уже с давних пор только и хлопочу о том, чтоб после моего сочинения насмеялся вволю человек над чортом". (Том VI, стр. 375--376.)
      Мы кончили наши извлечения из "Писем" Гоголя, -- уже слишком много приведено нами выписок, большею частью утомительных своею монотонностью и тяжелою странностью мыслей, но показавшихся нам не лишенными важности для того, чтобы хотя несколько разъяснить вопрос о Гоголе как о человеке. Чтение писем его с 1840 года чрезвычайно утомительно и очень неприятно; но мнение, внушаемое ими о Гоголе, выгодно, насколько может быть выгодно мнение о человеке, вдавшемся в заблуждения, пагубные для него самого, грустные для всех поклонников его великого таланта и ума. Мы уже сказали, что сведения, до сих пор обнародованные, слишком еще не полны и вовсе недостаточны для того, чтобы составить о характере и развитии Гоголя, как человека, точное понятие без опасности ошибиться. Но, насколько мы можем судить о Гоголе по этим недостаточным материалам, мы думаем, что наиболее близкое к истине мнение будет следующее.
      Родившись среди общества, лишенного всяких прочных убеждений, кроме некоторых аскетических мнений, дошедших до этого общества по преданию старины и нимало не прилагающихся этим обществом к жизни, Гоголь ни от воспитания, ни даже от дружеского кружка своих сверстников не получил никакого содействия и побуждения к развитию в себе стройного образа мыслей, нужного для каждого человека с энергическим умом, тем более для общественного деятеля. Потом, проведя свою молодость в кругу петербургских литераторов, он мог получить от них много хорошего для развития формальной стороны своего таланта, но для развития глубоких и стройных воззрений на жизнь и это общество не доставило ему никакой пищи. Между тем инстинкт благородной и энергической натуры обратил его к изображению общественной жизни с той стороны, которая одна могла в то время вдохновлять истинного поэта, поэта идеи, а не только формы. Литературная известность сблизила его с некоторыми литераторами, не принадлежащими к петербургскому кружку, в котором он жил, но пользовавшимися в этом кружке репутациею замечательных ученых и мыслителей 447. В то время Гоголь еще мало заботился об общих теориях, и знакомство с этими мыслителями пока еще не оказывало на него особенного влияния; его мало занимали мысли, занимавшие их; они только западали, более или менее случайным образом, в его память, в которой хранились некоторое время без всякого развития и употребления. Как мнение петербургского литературного кружка, в котором жил Гоголь, содействовало сближению его с этими учеными, так оно воспрепятствовало сближению его с другими тогдашними литераторами, которые одни могли бы иметь полезное влияние на его умственное развитие: Полевой и Надеждин не пользовались уважением людей, среди которых жил Гоголь.
      Юноша поглощен явлениями жизни; ему не время чувствовать потребность общих теорий, если эта потребность не развита в нем воспитанием или обществом. Гоголь писал о тех явлениях, которые волновали его благородную натуру, и довольствовался тем, что разоблачает эти вредные явления; о том, откуда возникли эти явления, каково их отношение к общим принципам нашей жизни, никто ему не говорил, а самому ему еще рано было для таких отвлеченностей отрываться от непосредственного созерцания жизни. Собственно говоря, он не имел тогда никакого образа мыслей, как не имели его в то время никто из наших литераторов [, кроме двух журналистов, от которых отстранялся он своими литературными связями 448, и нескольких молодых людей, которых не мог он знать по их безвестности]. Он писал так, как рассуждает большая часть из нас теперь, как судили и писали тогда почти все: единственно по внушению впечатления. Но впечатление, производимое безобразными явлениями жизни на его высокую и сильную натуру, было так сильно, что произведения его оживлены были энергиею негодования, о которой не имели понятия люди, бывшие его учителями и друзьями. Это живое негодование было вне круга их понятий и чувств -- они смотрели на него довольно индифферентно, не одобряя и не осуждая его мыслей слишком решительно, но совершенно сочувствуя формальной стороне таланта Гоголя, которым дорожили за живость его картин, за верность его языка, наконец за уморительность его комизма.
      Слабость здоровья, огорчения, навлеченные "Ревизором", и, быть может, другие причины, остающиеся пока неизвестными, заставили Гоголя уехать за границу и оставаться там много лет, почти до конца жизни, посещая Россию только изредка и только на короткое время. Вскоре после отъезда за границу начался для молодого человека переход к зрелому мужеству.
      При развитии, подобном тому, какое получил Гоголь, только для очень немногих, самых сильных умом людей настает пора умственной возмужалости, та пора, когда человек чувствует, что ему недостаточно основываться в своей деятельности только на отрывочных суждениях, вызываемых отдельными фактами, а необходимо иметь систему убеждений. В Гоголе пробудилась эта потребность.
      Какими материалами снабдило его воспитание и общество для утоления этой потребности? В нем ничего не нашлось из нужных для того данных, кроме преданий детства; те умственные влияния, о которых вспоминал он и с которыми встречался он в заграничной жизни, все склоняли его к развитию этих преданий, к утверждению в них. Он даже не знал о том, что могут существовать иные основания для убеждений, могут быть иные точки воззрения на мир.
      Так развивался в нем образ мыслей, обнаружившийся перед публикою изданием "Переписки с друзьями", перед друзьями гораздо ранее, до издания первого тома "Мертвых душ".
      В статье о сочинениях Жуковского мы говорили об одном из тех людей 449, вместе с которыми, отчасти под руководством которых, жил теперь Гоголь. Теоретические основания были одни и те же у них, но результаты, произведенные этою теориею, вовсе не одинаково отразились и на нравственной, и на литературной, и даже на органической жизни Гоголя и его сотоварищей-учителей, потому что его натура была различна от их натур. То, что оставалось спокойным, ничему не мешающим и даже незаметным во внешности у них, стало у него бурным, все одолевающим, неудобным для житейской и литературной деятельности и невыносимым для организма. В этом отношении все Другие, кроме Гоголя, были сходны с Жуковским, которого мы и берем для сравнения с Гоголем, ссылаясь на нашу статейку о сочинениях Жуковского, вышедших в нынешнем году.
      Умеренность и житейская мудрость -- вот отличительные черты натуры Жуковского по вопросу о применении теории к жизни. При таких качествах теория оказывалась содействующею у Жуковского мудрому устроению своей внутренней жизни, мирных отношений к людям, нимало не стесняющею сил и деятельности таланта.
      У Гоголя было не то. Многосложен его характер, и до сих пор загадочны многие черты его. Но то очевидно с первого взгляда, что отличительным качеством его натуры была энергия, сила, страсть; это был один из тех энтузиастов от природы, которым нет средины: или дремать, или кипеть жизнью; увлечение радостным чувством жизни или страданием, а если нет ни того, ни другого -- тяжелая тоска.
      Таким людям не всегда безопасны бывают вещи, которые всем другим легко сходят с рук. Кто из мужчин не волочится, кто из женщин не кокетничает? Но есть натуры, с которыми нельзя шутить любовью: стоит им полюбить, они не отступят и не побоятся ни разрыва прежних отношений, ни потери общественного положения. То же бывает и в отношении идей. Человек "разумной середины" может держаться каких угодно теорий и все-таки проживет свой век мирно и счастливо. Но Гоголь был не таков. С ним нельзя было шутить идеями. Воспитание и общество, случай и друзья поставили его на путь, по которому безопасно шли эти друзья, -- что он наделал с собою, став на этот путь, каждый из нас знает.
      Но все-таки что же за человек был он в последнее время своей жизни? Чему верил он, это мы знаем; но чего теперь хотел он в жизни для тех меньших братии своих, которых так благородно защищал прежде? Этого мы до сих пор не знаем положительно. Ужели он в самом деле думал, что "Переписка с друзьями" заменит Акакию Акакиевичу шинель? Или "Переписка" эта была у него только средством внушить тем, которые не знали того прежде, что Акакий Акакиевич, которому нужна шинель, есть брат их? Положительных свидетельств тут нет. Каждый решит это по своему мнению о людях. Нам кажется, что человек, так сильно любивший правду и ненавидевший беззаконие, как автор "Шинели" и "Ревизора", неспособен был никогда, ни при каких теоретических убеждениях окаменеть сердцем для страданий своих ближних. Мы привели выше некоторые факты, кажущиеся нам доказательствами того. Но кто поручится за человека, живущего в нашем обществе? Кто поручится, что самое горячее сердце не остынет, самое благородное не испортится? Мы имеем сильную вероятность думать, что Гоголь 1850 года заслуживал такого же уважения, как и Гоголь 1835 года; но положительно мы знаем только то, что во всяком случае он заслуживал глубокого скорбного сочувствия ...
      Да, как бы то ни было, а великого ума и высокой натуры человек был тот, кто первый представил нас нам в настоящем нашем виде, кто первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими. И что бы напоследок ни сделала из этого [великого] человека жизнь, не он был виноват в том. И если чем смутил нас он, все это миновалось, а бессмертны остаются заслуги его.
      КОММЕНТАРИИ
      ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
      Воспоминания современников о Гоголе в большинстве своем разбросаны по различным дореволюционным журналам и газетам и малодоступны для широкого читателя. Неоднократно переиздавались общеизвестные воспоминания -- И. С. Тургенева, П. В. Анненкова, С. Т. Аксакова. Из других материалов перепечатывались в разное время лишь незначительные отрывки (например, в сб. "Гоголь в рассказах современников", под ред. Вл. Львова, М. 1909, и книге, сост. В. В. Каллашом "Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников и переписке", вышедшей двумя изданиями: М. 1909 и М. 1924). Свидетельства современников были широко использованы в известных книгах В. В. Гиппиуса ("Н. В. Гоголь в письмах и воспоминаниях", М. 1931) и В. В. Вересаева ("Гоголь в жизни", М.--Л. 1933). Однако "монтажный" принцип, положенный в основу этих изданий, лишал читателя возможности цельного восприятия мемуарных документов. Отрывки из них играли здесь лишь чисто иллюстративную роль в освещении тога или иного периода биографии Гоголя. Что касается книги Вересаева, то ее порочность определялась прежде всего совершенно некритическим отношением составителя к мемуарным источникам. В. В. Вересаев воспроизводил без каких бы то ни было комментариев противоречивые, а порой и взаимно исключающие друг друга свидетельства.
      Настоящее издание является наиболее полным, хотя далеко не исчерпывающим, сводом мемуарных материалов о Гоголе. В отборе этих материалов мы руководствовались желанием дать советскому читателю лишь самое ценное и важное, что помогло бы воссоздать живой облик великого русского писателя. В книгу не включены воспоминания, содержание которых основано на малозначительных или сомнительной достоверности фактах (И. Г. Кулжинского. В. Н. Репниной, А. С. Стурдзы, И. Ф. Золотарева и др.). Некоторые мемуары (С. В. Скалон, И. К. Айвазовского, К. С. Аксакова, Д. К. Малиновского и др.), не вошедшие по тем или иным причинам в книгу, но содержащие интересные свидетельства о Гоголе, используются в комментариях.
      Ряд воспоминаний воспроизводится нами с сокращениями, главным образом за счет мест, не имеющих мемуарного значения или содержащих явные ошибки, грубо фальсифицирующие образ Гоголя. Из общих воспоминаний В. А. Соллогуба, И. И. Панаева, В. В. Стасова, Ф. И. Буслаева и др. даются отрывки, имеющие непосредственное отношение к теме книги.
      Воспоминания расположены в книге в хронологическом порядке -- в соответствии с этапами биографии Гоголя.
      Тексты воспоминаний воспроизводятся по первопечатным или последним прижизненным изданиям. Мемуары С. Т. Аксакова, издававшиеся весьма неисправно, со множеством ошибок, сверены с рукописью.
      Комментарии преследуют цель: дать читателю краткую характеристику личности мемуариста, раскрыть фактическую историю публикуемого материала, расшифровать содержащиеся в нем намеки, исправить ошибки и пр. Некоторые объяснения, дающиеся в тексте, заключены в угловые скобки (например, инициалы, расшифрованные нами фамилии, окончания сокращенно обозначенных слов, и т. д.). Все подстрочные примечания, за исключением переводов иностранных слов и выражений, принадлежат авторам воспоминаний.
      В конце книги приложен аннотированный алфавитный указатель упоминаемых мемуаристами имен.
      Т. Г. ПАЩЕНКО ЧЕРТЫ ИЗ ЖИЗНИ ГОГОЛЯ
      Тимофей Григорьевич Пащенко вместе со своим братом Иваном Григорьевичем были младшими соучениками Гоголя в Нежинской "Гимназии высших наук", которую они закончили в 1830 г.
      Настоящие воспоминания были записаны со слов Т. Г. Пащенко литератором Виталием Пашковым и с подзаголовком: "Рассказ современника и соученика Гоголя" опубликованы в петербургской газете "Берег" от 18 декабря 1880 г., No 268, откуда мы и воспроизводим их с некоторыми сокращениями.
      1 (Стр. 41) Нежинская "Гимназия высших наук" была рассчитана на девятилетний курс обучения. В ней было три отделения: низшее, среднее и высшее -- по три класса в каждом. При гимназии существовал интернат. Помещения, в которых размещались ученики-пансионеры, назывались "музеями".
      2 (Стр. 41) Егор Иванович Зельднер служил в Нежинской гимназии надзирателем и преподавателем немецкого языка в 1820--1829 гг. Отец Гоголя в 1821 г. привез сына в Нежин и поручил Зельднеру присматривать за мальчиком и сообщать о состоянии его здоровья, об успехах в гимназии и пр. Услуги Зельднера оплачивались щедрыми дарами, присылаемыми из гоголевского имения. Система воспитания, которой придерживался Зельднер, раскрывается одной характерной его фразой в письме к Василию Афанасьевичу Гоголю: "Без маленьких благородных наказаний не воспитывается ни один молодой человек" (П. Е. Щеголев, "Детство Н. В. Гоголя" -- в кн. "Исторические этюды", изд. "Прометей", изд. 2-е, стр. 89. Здесь впервые опубликован ряд писем Зельднера к В. А. Гоголю). Ограниченный и чванливый Зельднер не пользовался никаким авторитетом у воспитанников гимназии. Его терпеть не мог и Гоголь.
      3 (Стр. 42). Авторство Гоголя не подтверждается.
      4 (Стр. 44). Предположение Пащенко, что замысел "Вечеров на хуторе близ Диканьки" относится ко времени пребывания Гоголя в Нежинской гимназии, неверно. Эта книга была задумана в начале 1829 г., т. е. уже после переезда в Петербург.
      По свидетельству школьного товарища Гоголя, Г. И. Высоцкого, "охота писать стихи высказалась впервые у Гоголя по случаю его нападок на товарища Бороздина, которого он преследовал насмешками за низкую стрижку волос и прозвал Расстригою Спиридоном. Вечером, в день именин Бороздина, 12 декабря *, Гоголь выставил в гимназической зале транспарант собственного изделия с изображением чорта, стригущего дервиша, и с следующим акростихом:
      * Именины были мнимые.
      <><>
      Се образ жизни нечестивой. Пугалище (дервишей) всех, Инок монастыря строптивой,<>
      Расстрига, сотворивший грех. И за сие-то преступленье Достал он титул сей. О чтец! имей терпенье, Начальные слова в устах запечатлей",
      (П. А. Кулиш, "Записки о жизни Гоголя", Спб. 1856, т. I, стр. 24.) Из воспоминаний современников мы знаем названия произведений, написанных Гоголем и до нас не дошедших. Например, по свидетельству того же Высоцкого, Гоголем была написана сатира "Нечто о Нежине, или дуракам закон не писан". Н. Я. Прокопович рассказывает, что Гоголь читал ему в гимназии свою стихотворную балладу "Две рыбки", в которой изобразил в образе двух рыбок судьбу свою и брата, рано умершего. Называют еще трагедию "Разбойники", написанную пятистопным ямбом (П. А. Кулиш, "Записки о жизни Гоголя", т. I, стр. 24--25). Из несохранившихся ранних произведений Гоголя может быть названо еще одно -- поэма "Россия под игом татар". Г. П. Данилевский, со слов М. И. Гоголь -- матери писателя, воспроизвел уцелевшие в ее памяти две строки поэмы: Раздвинув тучки среброрунны, Явилась трепетно луна. (наст. изд., стр. 459.)
      О первых творческих опытах Гоголя сохранился ряд воспоминаний его товарищей по гимназии. "В школе Гоголь мало выдавался, -- рассказывал его ближайший друг А. С. Данилевский, -- разве под конец, когда он был нашим редактором лицейского журнала. Сначала он писал стихи и думал, что поэзия -его призвание" (см. запись В. И. Шенрока, "Вестник Европы", 1890, No 1, стр. 79). О содержании журнала, издававшегося Гоголем, свидетельствует К. М. Базили: "В нем были отделы беллетристики, разборы современных лучших произведений русской литературы, была и местная критика, в которой преимущественно Гоголь поднимал насмех наших преподавателей под вымышленными именами" (В. И. Шенрок, "Материалы для биографии Гоголя", т. I, стр. 250). В гимназии существовала литературная среда, способствовавшая пробуждению творческих интересов Гоголя. В 1825 г. здесь организовался литературный кружок, участники которого еженедельно собирались и подвергали обсуждению своя произведения. На одном из таких собраний была обсуждена первая, известная нам лишь по названию, прозаическая вещь Гоголя -- "Братья Твердославичи, славянская повесть". Один из его школьных товарищей рассказывал об этом эпизоде: "Наш кружок разнес ее беспощадно и решил тотчас же предать уничтожению. Гоголь не противился и не возражал. Он совершенно спокойно разорвал свою рукопись на мелкие клочки и бросил в топившуюся печь" (В. И. Любич-Романович, "Рассказы о Гоголе и Кукольнике" в записи М. В. Шевлякова, "Исторический вестник", 1892, No 12, стр. 696). Вспоминая в "Авторской исповеди" начало своего творческого пути, Гоголь писал: "Первые мои опыты, первые упражнения в сочиненьях, к которым я получил навык в последнее время пребыванья моего в школе, были почти все в лирическом и сурьезном роде. Ни я сам, ни сотоварищи мои, упражнявшиеся также вместе со мной в сочинениях, не думали, что мне придется быть писателем комическим и сатирическим..." (Соч. Н. В. Гоголя, изд. 10-е, под ред. Н. Тихонравова, т. IV, стр. 248).
      5 (Стр. 45) В гимназии впервые проявилась необыкновенная наблюдательность Гоголя. Он вспоминал в "Авторской исповеди": "Говорили, что я умею не то что передразнить, но угадать человека, т. е. угадать, что он должен в таких и таких случаях сказать, с удержанием самого склада и образа его мыслей и речей" (Соч. Н. В. Гоголя, изд. 10-е, т. IV, стр. 248). Когда в гимназии организовался театральный кружок, Гоголь стал одним из первых его участников. Он обладал ярко выраженным дарованием комического актера. Он владел мимикой и искусством сценического перевоплощения. Большим успехом пользовался Гоголь в пьесе Фонвизина "Недоросль", в роли госпожи Простаковой, и в комедии Крылова "Урок дочкам", в роли няни Василисы. "Он был превосходный актер, -- рассказывал А. С. Данилевский. -- Если бы он поступил на сцену, он был бы Щепкиным" ("Вестник Европы", 1890, No 79). Приведем еще одно свидетельство современника -- К. М. Базили: "Театральные представления давались на праздниках. Мы с Гоголем и с Любич Романовичем сами рисовали декорации. Одна из рекреационных зал (они назывались у нас музеями) представляла все удобства для устройства театра. Зрители были, кроме наших наставников, соседние помещики и военные расположенной в Нежине дивизии... Играли мы трагедии Озерова, "Эдипа" и "Фингала", водевили, какую-то малороссийскую пьесу, сочиненную тогда же Гоголем *, от которой публика надрывалась со смеху. Но удачнее всего давалась у нас комедия Фонвизина "Недоросль". Видал я эту пьесу в Москве и в Петербурге, но сохранил всегда то убеждение, что ни одной актрисе не удавалась рольПростаковой так хорошо, как играл эту роль шестнадцатилетний тогда Гоголь" СВ. Шенрок, "Материалы...", т. I, стр. 241).
      * Вероятно, имеется в виду пьеса отца Гоголя.
      6 (Стр. 45) Дмитрий Прокофьевич Трощинский -родственник М. И. Гоголь -- матери писателя, именитый вельможа, начавший свою карьеру при Екатерине II, ставший сенатором при Павле I и министром (уделов -- в 1802--1806 гг., а в 1814--1817 гг. -- юстиции) при Александре I. Последние годы находился в отставке и жил "царьком" в своем богатом имении -- Кибинцах. Н. В. Гоголь в детстве нередко бывал в гостях у своего сановного родственника, присутствовал на часто устраиваемых здесь домашних театральных представлениях, в которых главную роль играл его отец в качестве драматурга и актера. Будучи в Нежине, Н. В. Гоголь пользовался иногда богатой библиотекой Трощинского (см., например, его письмо к родным от 13 июня 1824 г. Полн. собр. соч., т. X, АН СССР, 1940, стр. 47).
      7 (Стр. 45) Гоголь познакомился с Пушкиным 20 мая 1831 г. на вечере у П. А. Плетнева (см. В. Гиппиус, "Литературное общение Гоголя с Пушкиным". Ученые записки Пермского государственного университета, отдел общественных наук, вып. 2, 1931, стр. 63--77).
      8 (Стр. 46) Это замечание Пащенко -- неверно. В действительности Гоголь служил лишь в двух департаментах: с 15 ноября 1829 г. по 25 февраля 1830 г. -- в департаменте государственного хозяйства и публичных зданий министерства внутренних дел, а с 10 апреля 1830 г. по 9 марта 1831 г. -- в департаменте уделов министерства двора (см. "Н. В. Гоголь. Материалы и исследования", I, 1936, стр. 288--306).
      9 (Стр. 46) В мемуарной литературе это единственное свидетельство о встрече Гоголя с известным поэтом и баснописцем Иваном Ивановичем Дмитриевым, занимавшим в прошлом видные государственные посты (при Павле I -- обер-прокурор сената, при Александре I -- министр юстиции), а с 1814 г. жившим в Москве в отставке. Гоголь познакомился с Дмитриевым в начале июля 1832 г. во время своего первого посещения Москвы, проездом из Петербурга в Васильевку. Прибыв домой, Гоголь написал письмо Дмитриеву, в котором благодарил его за "ласковый прием" (Полн. собр. соч., 1940, т. X, стр. 238--240). Эпизод с чтением "Женитьбы", о котором ниже рассказывает Пащенко, мог иметь место лишь летом 1835 г.
      <>
      А. П. СТОРОЖЕНКО ВОСПОМИНАНИЕ
      Украинский писатель Александр Петрович Стороженко (1806-- 1874) был земляком Гоголя -- уроженцем Полтавской губернии. Стороженко стал писать (на украинском и русском языках), когда Гоголя уже не было в живых. Начав с рассказов, свежо и непосредственно рисующих атмосферу украинского народного быта, Стороженко впоследствии определился как один из активных деятелей реакционно-националистического лагеря на Украине.
      "Воспоминание" Стороженко рисует облик Гоголя в юношеские годы. Необходимо отметить, что оно было написано по памяти, много лет спустя после изображаемых событий, поэтому пользоваться им следует весьма осторожно. Встреча, описываемая Стороженко, относится, очевидно, к лету 1827 г. Об этом свидетельствует ряд деталей: определение возраста Гоголя -- "лет восемнадцати", разговор о персидской войне и, наконец, самое существенное: замечание Гоголя, что через год он заканчивает свою учебу в Нежине.
      "Воспоминание" было напечатано в "Отечественных записках", 1859, No 4, стр. 71--84, откуда мы и воспроизводим его.
      Н. П. МУНДТ ПОПЫТКА ГОГОЛЯ
      Окончательному решению Гоголя посвятить себя литературной деятельности предшествовал длительный период раздумий и сомнений. Потерпев неудачу с первым своим напечатанным произведением ("Ганц Кюхельгартен"), а также разуверившись в возможности найти службу, Гоголь почти через год после приезда в Петербург, осенью 1829 г., сделал попытку поступить на сцену актером. Попытка, однако, не увенчалась успехом. Много лет спустя, в письме к Жуковскому из-за границы, жалуясь на трудные условия своей жизни, Гоголь вспомнил о своем давнем и неосуществившемся намерении: "Поди я в актеры -- я был бы обеспечен: актеры получают по 10 000 и больше, а вы сами знаете, что я не был бы плохой актер" (Письма, под ред. В. Шенрока, т. I, стр. 442).
      Воспоминания Николая Петровича Мундта (1803--1872) являются единственным свидетельством современника об этом интересном эпизоде в биографии Гоголя. О личности Н. П. Мундта сохранились весьма скудные сведения. Он был драматургом, беллетристом и переводчиком. Кроме того, он писал биографические очерки о деятелях театра. Некоторые очерки были положительно оценены Белинским (Полн, собр. соч., под ред. С. А. Венгерова, т. V, Спб. 1901, стр. 162, 234). В 1829--1836 гг. Мундт служил секретарем и чиновником особых поручений при дирекции петербургских императорских театров. Воспоминания Н. П. Мундта впервые опубликованы в газете "С.-Петербургские ведомости", 1861, от 24 октября, No 235, откуда мы и перепечатываем их.
      10 (Стр. 65) Описываемый эпизод мог иметь место не позднее ноября 1829 г., ибо 15 ноября этого года Гоголь был уже зачислен на службу в департамент государственного хозяйства и публичных зданий министерства внутренних дел.
      11 (Стр. 67) Гоголь решил скромно умолчать о своих сценических лаврах в Нежине (см. примеч. 5).
      12 (Стр. 67) "Дмитрий Донской" -- трагедия В. А. Озерова, "Гофолия и Андромаха" -- трагедия Расина.
      13 (Стр. 68) "Школа стариков" -- комедия К. Делавиня.
      14 (Стр. 69) А. И. Храповицкий -- инспектор репертуара русского театра в Петербурге, известный своими реакционными политическими взглядами. После первого представления "Ревизора" на сцене Александрийского театра он записал в своем дневнике: "Пьеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купечество" ("Русская старина", 1879, No 2, стр. 348).
      15 (Стр. 69) Это предположение Н. Мундта малоправдоподобно. Гоголь никогда не считал зазорным свое влечение к сцене.
      м. н. лонгинов ВОСПОМИНАНИЕ О ГОГОЛЕ
      Приехав в декабре 1828 г. в Петербург, Гоголь в течение целого года не мог найти службу. Но найдя ее после долгих поисков, очень скоро разочаровался в ней и решил посвятить себя педагогической деятельности. По рекомендации П. А. Плетнева и В. А. Жуковского он получил в начале 1831 г. ряд частных уроков и 9 февраля того же года был назначен младшим учителем истории в Патриотическом институте. Об увлечении, с каким Гоголь первоначально относился к своим педагогическим обязанностям, рассказывает автор настоящего "Воспоминания".
      Михаил Николаевич Лонгинов (1823--1875) -- библиограф я историк русской литературы, сотрудник "Современника" в 50-е гг., автор ряда работ о Н. И. Новикове, Я. П Княжнине, о русском театре и т. д. Впоследствии стал реакционным администратором, дослужившись до поста орловского губернатора (1867--1871) и начальника Главного управления по делам печати (1871--1875). В начале 1831 г. Гоголь получил место домашнего учителя 8-летнего Лонгинова -- будущего автора "Воспоминания" -- и его двух старших братьев.
      "Воспоминание" М. Н. Лонгинова было написано через два года после смерти Гоголя. Впервые оно появилось на страницах "Современника" (1854, т. XLIV, No 3, стр. 85--90) и много лет спустя перепечатано в "Сочинениях" Лонгинова (М. 1915, т. I, стр. 4--7), Мы воспроизводим текст первопечатного издания с одним незначительным сокращением.
      16 (Стр. 70) См. об этом в воспоминаниях В. А. Соллогуба, стр. 75.
      17 (Стр. 70) Речь идет о работе П. А. Кулиша "Опыт биографии Н. В. Гоголя", опубликованной в 1854 г. первоначально в "Современнике" (NoNo 2--4) и в том же году вышедшей в Петербурге отдельным изданием.
      18 (Стр. 71) О происхождении фамилии Гоголя см. статью В. Вересаева ("Звенья", 1933, II, стр. 286--291). В Нежинской гимназии Гоголь был известен под фамилией Яновского, но иногда он называл себя Гоголь-Яновским. Двойная фамилия закрепилась, видимо, в 1792 г., с момента получения дедом Гоголя -- Афанасием Демьяновичем -- дворянской грамоты.
      19 (Стр. 72) Бал[ь]тическое море -- старинная форма, еще употреблявшаяся в первой половине XIX века. Ср. в "Евгении Онегине": "И по балтическим волнам" (гл. I, строфа XXIII).
      20 (Стр. 72) Толки о "танцующих стульях" вызвали в конце 1833 г. большой переполох в Петербурге. 17 декабря 1833 г. Пушкин записал в "Дневнике": "В городе говорят о странном происшествии. В одном из домов, принадлежащих ведомству придворной конюшни, мебели вздумали двигаться и прыгать; дело пошло по начальству. Кн. В. Долгорукий нарядил следствие. Один из чиновников призвал попа, но во время молебна стулья и столы не хотели стоять смирно. Об этом идут разные толки. N. сказал, что мебель придворная и просится в Аничков" (Полн. собр. соч. в одном томе, Гослитиздат, М. 1949, стр. 1437). Об этой же мистификации 4 января 1834 г. П. А. Вяземский сообщал А. И. Тургеневу ("Остафьевский архив", Спб. 1899, т. III, стр. 254--255). Слухи о "танцующих стульях" дошли и до Москвы. А. Я. Булгаков запрашивал 25 декабря 1833 г. своего брата, жившего в Петербурге: "Что это у вас за чудеса были со стульями у какого-то конюшенного чиновника? Только и разговора здесь... Такая тревога, что не поверишь" ("Русский архив", 1902, кн. I, стр. 626).
      Сообщение Лонгинова об "уморительных" рассказах Гоголя про танцующие стулья позволяет уточнить продолжительность учительской работы Гоголя в доме Лонгиновых. Она велась с начала 1831 г. и, по словам автора воспоминаний, "продолжалась года полтора". Занятия велись, по-видимому, значительно дольше, не исключено, что -- до конца 1833 г.
      21 (Стр. 73) Отец автора воспоминаний -- Н. М. Лонгинов -видный чиновник, в 1826 г. он был назначен статс-секретарем и ответственным за все благотворительные и учебные заведения, входившие в ведомство императрицы Марии Федоровны, а затем -- Александры Федоровны. В частности, под его наблюдением находился и Патриотический институт, в котором служил Гоголь.