К тому же батюшка да и старый добрый Биккерт совершенно определенно и резко выступили против магнетизма и в каком-то смысле против Альбана, чего никогда еще в моем присутствии не делали, - все подозрения против повелителя с удвоенною силою всколыхнулись в моем сердце: а что, если он, желая поработить меня, прибегает к тайным дьявольским средствам; что, если он затем повелит, чтобы я, чьи помыслы и чувства стремятся к Нему одному, оставила Гиполита? Неведомое дотоле чувство захлестнуло меня мертвящим страхом; я увидела Альбана в его комнате, окруженного незнакомыми инструментами, и уродливыми растениями, и животными, и камнями, и блестящими металлами, увидела, как он судорожно выделывает руками странные круги. Лицо его, всегда такое спокойное и серьезное, искажено было ужасною гримасой, а из багровых глаз с мерзостной быстротою змеились блестящие, гладкие василиски, какие прежде виделись мне в лилиях. По спине у меня словно студеная волна пробежала, я очнулась из моего похожего на обморок состояния; предо мною стоял Альбан - но Боже милостивый! то был не Он, нет! то была чудовищная маска, созданная моим воображением!.. Как же стыдилась я на следующее утро себя самой! Альбан узнал мои подозренья и, верно, лишь в благой милости своей умолчал передо мною, что знает о том, каким я его себе представляю, ведь он живет в моей душе и знает мои самые тайные помыслы, которые я в набожности и смирении вовсе и не желаю от него скрывать. Кстати, он не принял моего болезненного припадка близко к сердцу, а отнес все это за счет дыма турецкого табаку, который в тот вечер курил батюшка. Видела бы ты, с какой доброй серьезностию, с какой отеческой заботою относится теперь ко мне чудесный владыка. И он умеет поддержать не только телесное здоровье, нет! - он ведет дух к высокой благородной жизни. Если бы ты, милая добрая Адельгунда, могла быть здесь и наслаждаться поистине благочестивой жизнию, которую мы ведем средь мирной тишины. Биккерт по-прежнему все тот же бодрый старец, только вот батюшка и Оттмар порою бывают в странном расстройстве; мужчинам, увлеченным бурной жизнью, наше однообразие, видимо, нередко наскучивает... Альбан так замечательно рассказывает о легендах и мифах древних египтян и индусов; слушая его, я частенько, особенно под большими буками в парке, невольно впадаю в сон, из которого пробуждаюсь с ощущением, будто в меня вдохнули новую жизнь. И тогда я кажусь себе почти Мирандою из "Бури" Шекспира, которую Просперо тщетно пытается разбудить, чтобы она услышала его повесть. В точности словами Просперо Оттмар намедни и сказал мне: "Ты хочешь спать... То будет сон благой{180}. Противиться ему не в силах ты".
      Ну вот, Адельгундочка! Теперь ты вполне знаешь, что происходит в моей душе, я все тебе рассказала, и это благотворно для моего сердца. Засим несколько строк для Гиполита и т.д.
      Фрагмент письма Альбана к Теобальду
      ...осталось. Набожность заключает в себе и ханжество, а всякое ханжество есть лицемерие, пусть даже оно имеет целью не только обман других, но самоослепление бликами сияющего, отраженного в поддельном золоте нимба, коим ты сам увенчал себя и освятил... Ужели в собственной твоей груди не оживали порою чувства, которые ты, дорогой мой брамин, не мог соединить с тем, что по привычке и из удобства, оставаясь в колее, накатанной допотопною обывательской моралью, полагаешь добрым и мудрым? Все эти сомнения в добродетельной морали Матушки Гусыни{181}, все эти склонности, что шумно выплескиваются на искусственные берега потока, запруженного системами морали, необоримое стремление вновь встряхнуть крылом, мощное оперенье которого чувствуешь за плечами, и воспарить к горним высям, - все это те самые сатанинские соблазны, от коих остерегают аскеты-наставники. Нам, как доверчивым детям, должно зажмурить глаза, дабы не ослепнуть от блеска и сияния св. Христа, коего натура везде и всюду ставит у нас на пути... Всякая склонность, требующая приложенья больших душевных сил, не может быть предосудительна, но, рожденная человеческой натурою и в ней коренящаяся, должна стремиться к воплощению цели нашего бытия. А может ли эта цель быть иною, нежели наивысшее, наисовершеннейшее развитие и применение наших физических и психических сил?.. Я знаю, что, даже не продолжая своих речей, уже вызвал тебя, любезный мой брамин (так и не иначе я принужден именовать тебя, соответственно твоим жизненным принципам), на возражения, ибо все твои дела и поступки расходятся с тем глубочайшим убеждением, каковое я здесь лишь слегка обрисовал... Но будь уверен, я уважаю твою созерцательную жизнь и твои старания проникнуть в тайны природы через все более пристальное всматриванье, однако, наместо того чтобы услаждать тебя блеском алмазного ключа в тихом праздном созерцании, я с дерзкою отвагой беру его и отмыкаю таинственную дверцу, перед которой ты иначе останешься на веки вечные... Ты вооружен для борьбы - так зачем же пребываешь в бездеятельном покое?.. Все существование есть борьба и проистекает из борьбы. На высочайшем взлете более сильному выпадает победа, и покоренный вассал множит силу его... Ты знаешь, любезный Теобальд, что я всегда ратовал за эту борьбу, также и в духовной жизни, что я дерзко утверждал, будто именно таинственное духовное превосходство того или иного баловня природы, власть, на которую он вправе притязать, дает ему крепость и силу для все более высокого подъема. Оружие, каким мы, обладатели такой силы и превосходства, ведем сию духовную борьбу против низшего начала и подчиняем его себе, смею сказать, со всею очевидностию находится в наших руках. Как же случилось, что это проникновение, это полное постижение внеположного духовного начала и овладение им с помощью известного нам средства назвали магнетизмом, ведь название это неудовлетворительно, больше того, отнесенное как бы к одной физически воздействующей силе, обозначает вовсе не то, что следует под этим разуметь. Надо же было не кому-нибудь, но врачу{182} первым рассказать миру о моем секрете, который незримая церковь хранила в тайне как бесценнейшее сокровище, и объявить совершенно подчиненную тенденцию единственною целью воздействия, выткавши таким образом завесу, непроницаемую для бессмысленных глаз непосвященных... Не смешно ли полагать, что натура доверила нам чудесный талисман, дарующий власть над духами, чтобы исцелять зубную или головную боль и Бог весть что еще?.. Нет, все глубже постигая могучую силу этого талисмана, мы добьемся безраздельного господства над духовным началом жизни. Склоняясь пред его чарами, покоренная чужая духовность должна существовать только в нас и своею силою питать и укреплять нас одних!.. Средоточие, в котором концентрируется все духовное, есть Бог!.. Чем больше лучей сбираются в огненную пирамиду - тем ближе сие средоточие! Сколь широко распространяются эти лучи - они охватывают органическую жизнь всей природы, и как раз сиянье духовности позволяет нам распознать в растении и животном наших сотоварищей, оживленных тою же силой... Стремление к такому господству есть стремление к божественному, и соразмерно ощущению власти растет и степень блаженства. Идеал же всякого блаженства заключен в самом средоточии! Сколь мелкой и жалкою кажется мне всякая болтовня о той дивной силе, каковою наделены посвященные, а ведь, пожалуй, можно бы понять, что лишь более высокое знание как выраженье внутренней посвященности влечет за собою и более высокую действенность... После всего этого ты, верно, подумаешь, что я теперь отрешился от использования всех физических средств, однако это не так. Именно здесь мы еще блуждаем в потемках, ибо до сей поры нам не ясна загадочная связь меж духовностью и телом, и я бы сказал, подсобные физические средства даны нам лишь как атрибуты властителя, коим покорны неведомые вассалы... Сам не знаю, как это я успел сообщить тебе, мой Теобальд, столь много о предмете, о котором я говорю неохотно, ибо чувствую, что лишь убежденность, проистекающая из самой что ни на есть глубинной духовной организации, должна придавать пустословью значимость и важность. Я хотел ответить на твой упрек в том, что я-де последовал внезапному порыву и согрешил против твоих так называемых нравственных принципов, и только сейчас я начинаю сознавать, что намедни изобразил мои обстоятельства в доме барона чересчур уж сумбурно и отрывочно, так что пойми меня правильно... Я постараюсь наверстать упущенное и кое-что расскажу о моем появлении в этом доме, и если мой милый благочестивый брамин хотя бы и лишь на краткий миг высокого душевного подъема согласится заглянуть в мои Палестины, то я буду чист от всякой вины...
      Так вот, Оттмар - один из многих людей, которые, обладая светлым умом и здравым смыслом, с поистине восторженной живостию принимают всякое новшество из области науки; но этим приятием все для них и исчерпывается; упиваясь силою своей мысли, они с легкостью достигают лишь знания формы. И это знание довлеет их духу, который даже и не подозревает о внутреннем содержании; спору нет, в уме им не откажешь, однако ж ему недостает глубины... Оттмар, как тебе известно, пристал ко мне сам, а так как он казался мне предводителем весьма многочисленного класса молодых людей, каких нынче встречаешь на каждом шагу, я находил усладу в насмешливой с ним игре. Ко мне в комнату он входил с таким благоговением, точно это святая святых храма в Саисе, поскольку же он, как мой ученик, покорно склонялся пред моею розгой, я полагал справедливым доверить ему иную невинную игрушку, которую он победоносно демонстрировал друзьям, и притом изрядно хвастал любовью наставника... Когда я, уступивши его настояниям, отправился с ним в имение его батюшки, то встретил там вздорливого старика в лице барона, Оттмарова отца, да чудаковатого и потешного художника преклонных лет, который от времени до времени разыгрывает этакого слезливого моралиста-паяца... Что я прежде говорил тебе о впечатлении, какое произвела на меня Мария, я уже не помню; но теперь я чувствую, что трудно будет рассказать об этом так, чтобы ты меня вполне понял... Действительно, вся моя надежда лишь на то, что ты знаешь меня, что ты издавна понимал все мои дела и поступки в их высокой устремленности, от веку недоступной обычным людям. Посему нет надобности убеждать тебя, что и стройная фигурка, тянущаяся к солнцу точно дивное растение, выгоняя по мере спокойного роста сочные листья и цветы, и голубые глаза, которые, глядя ввысь, словно тоскуют о том, что прячется за далекими облаками, - в общем, ангельски прекрасная девушка не способна повергнуть меня в слащавое томление этакого смехотворного amor oso*... Меня пронзило трепетом одно-единственное волшебное чувство - мгновенное осознание тайной духовной связи между мною и Марией. Глубочайшее упоение мешалось с острою, режущею яростью, рожденною упорством Марии - чужая враждебная сила противилась моему воздействию и держала в плену Мариин дух. Со всею мощью сосредоточивши мой дух, я узрел врага и, вступив в единоборство с ним, попытался как бы в зажигательном стекле собрать все лучи, струившиеся ко мне из души Марии. Старый художник наблюдал за мною внимательнее, нежели остальные; он словно провидел то внутреннее напряжение, в которое Мария повергла меня. Может статься, меня выдал взгляд, ведь тело этак зажимает дух, что легчайшее из его движений, переливаясь по нервам, являет себя вовне и меняет черты - по меньшей мере взгляд. Но как же меня забавляло, что он подошел к делу столь примитивно; он беспрестанно толковал о графе Гиполите, нареченном женихе Марии, и прямо-таки с удовольствием расстилал предо мною пестрый ковер всевозможных его добродетелей, я же мог лишь посмеяться в душе над неуклюжими связями, каковые люди устанавливают в простодушной ребяческой суете, и порадоваться моему глубокому знакомству с теми узами, что создает природа, и силе развивать их и лелеять... Полностью вовлечь Марию в мое "я", так вплести все ее бытие, все существование в мое собственное, чтобы отлучение от этого неизбежно ее уничтожило, - вот каков был замысел, который, окрыляя меня восторгом, выражал лишь свершенье того, чего желала природа. Сия глубочайшая духовная связь с женщиной, упоительность коей неизмеримо выше всякого другого животного наслаждения, пусть даже провозглашенного высочайшим, подобает жрецу Изиды, а в этом пункте ты с моей системою знаком, далее мне позволительно и не продолжать. Природа устроила женщину пассивною во всех ее устремлениях... Покорная преданность, жадное восприятие чужого, внеположного, признание и почитание высшего начала - вот из чего слагается поистине ребячливая душа, свойственная только женщине, и полностью ею завладеть, полностью принять ее в себя есть высочайший восторг... С этих мгновений я, хоть и удалился, как ты знаешь, из имения барона, сделался духовно близок Марии, а уж к каким средствам я прибегал, чтобы втайне приблизиться к ней и физически и тем усугубить свое влияние, я говорить не стану, ибо иные из них покажутся тебе мелкими и ничтожными, невзирая на то что привели к желанной цели... Вскоре после этого Мария впала в странное состояние, каковое Оттмар, натурально, принял за нервическую болезнь, и мое предвиденье сбылось: я снова приехал в дом как врач... Во мне Мария узнала того, кто в ее снах не раз уж являлся в блеске всевластья как ее господин, и все, о чем она только смутно догадывалась, она теперь ясно и отчетливо узрела очами своего духа. Надобны были лишь мой взгляд, лишь моя твердая воля - и она пришла в так называемое сомнамбулическое состоянье, которое было не чем иным, как полным исходом из самой себя и жизнию в вышнем царстве господина. То был мой дух, что с охотою приял ее и даровал ей крылья, чтобы она выпорхнула из темницы, в кою ввергли ее люди. Только пребывая духом во мне, может Мария жить дальше, и она спокойна и счастлива... Образ Гиполита существует в ней всего лишь слабым очерком, да и он тоже в скором времени растает как дым. Барон и старик художник смотрят на меня недоброхотно, однако сколь замечательно, что и здесь оправдывает себя та сила, которою меня наделила природа. Уж верно, неприятное чувство поневоле, скрепя сердце признать господина. Тебе известно, каким чудесным образом собрал я сокровища тайных знаний. Ты никогда не желал читать эту книгу, хотя, пожалуй, тебя и удивило бы, что ни в одном учебнике физики не найти столь замечательных разработок по части комбинаций кой-каких природных сил и их воздействий. В иных случаях я не чураюсь и старательных приуготовлений; да можно ли назвать обманом, если праздно глазеющая чернь замирает в испуге и дивится тому, что справедливо полагает чудесным, ведь знание первопричины уничтожает не чудо, а одно только удивленье?.. Гиполит полковник на ...ой службе и находится в действующей армии; смерти ему я не желаю: пусть возвращается, тем прекраснее будет мой триумф, ведь победа несомненно за мною. Если же противник окажется сильнее, чем я думал, ты, чутьем сознавая мою силу, допустишь, верно, что и т.д.
      ______________
      * Влюбленный (ит.).
      Уединенный замок
      Гроза миновала, и, пылая багрянцем, закатное солнце проглянуло сквозь мрачные тучи, которые, быстро уходя прочь, таяли в небесной глубине. Вечерний ветер шевельнул опереньем, и, будто кипучие волны, в воздух нахлынули ароматы, поднявшиеся от деревьев, цветов, трав. Когда я вышел из лесу, приветливая деревушка, близость коей посулил мне почтальон, явилась предо мною в уютной долине, средь пестрящих цветами лугов, а высоко над нею вздымались готические башни замка, окна которого пожаром горели в солнечных лучах, будто огонь стремился вырваться изнутри на волю. Колокольный звон и церковные песнопения донеслись до меня; вдалеке, на дороге от замка к погосту, я увидел торжественную похоронную процессию; когда я наконец подошел, пение уже смолкло; гроб по тамошнему обычаю открыли, опустили наземь возле могилы, и священник читал теперь надгробную молитву. Они уже собирались закрыть гроб крышкою, когда я, подошед, бросил взгляд на усопшего. То был мужчина весьма преклонных лет, и лицо у него было ясное, неискаженное, он словно тихо и мирно спал. Старик крестьянин, глубоко растроганный, сказал:
      - Гляди-ка, до чего хорош наш старый Франц в гробу, вот кабы и мне Господь ниспослал столь же благочестивый конец... н-да!.. блаженны почившие в Бозе.
      Мне почудилось, будто панихида эта и впрямь по чину набожному усопшему, а простые слова крестьянина суть самая прекрасная эпитафия... Гроб опустили в могилу, и когда комья земли глухо застучали по крышке, мною вдруг овладела горчайшая печаль, словно в мертвой холодной земле лежал мой сердечный друг... Я было направился в гору, к замку, но тут навстречу мне вышел священник, и я спросил его о покойном, коего только что погребли. Он отвечал, что хоронили старого художника Франца Биккерта, который вот уж три года жил один в опустелом замке, был там вроде кастеляна. Я сказал, что хотел бы побывать в замке; впредь до прибытия уполномоченного от теперешнего владельца священник держал ключи у себя, и вот я не без трепета душевного ступил в запустенье просторных зал, где прежде обитали веселые, радостные люди, а теперь царила мертвая тишина. Последние три года, которые Биккерт отшельником провел в замке, его занятия художеством отличались необычною манерой. Без всякой помощи, не прибегая даже к механическим приспособлениям, он затеял расписать в готическом стиле весь верхний этаж, где находилась и его комната, и с первого же взгляда в причудливых композициях странных вещей, каковые вообще характерны для готических орнаментов, угадывались глубокие аллегории. Очень часто повторялась безобразная фигура черта, украдкою наблюдающего за спящей девушкой... Я поспешил в комнату Биккерта... Кресло было отодвинуто от стола, на котором лежал начатый рисунок, казалось, Биккерт только что оставил работу; серый сюртук висел на спинке, а рядом с рисунком лежала небольшая серая шапочка. Впечатление было такое, будто вот сию минуту войдет старец с добрым благочестивым лицом, над которым даже смертная мука оказалась не властна, и искренне, радушно приветит гостя в своей мастерской... Я сообщил священнику о своем желании провести в замке несколько дней, а может быть, и недель. Его это удивило; он сказал, что весьма сожалеет, однако исполнить моего желания не может, ибо до прибытия уполномоченного замок надлежит в судебном порядке опечатать и посторонним жить там не дозволяется.
      - А что, если я и есть тот самый уполномоченный? - С такими словами я предъявил ему пространную доверенность нынешнего владельца, барона фон Ф.
      Священник пришел в немалое изумленье и рассыпался в любезностях. Он предложил мне комнаты в своем доме, ведь жилье в пустом замке едва ли меня устроит. Я отклонил его предложение, водворился в замке и все часы досуга посвящал оставшимся после Биккерта бумагам, которые меня очень заинтересовали... Скоро обнаружились несколько листков с краткими записями, вроде дневника, они-то и помогли мне разобраться в катастрофе, приведшей к гибели целой ветви большого рода. Ежели сопоставить их с довольно забавным сочинением "Сон в голове - что пена на вине" и фрагментами двух писем, которые попали художнику в руки весьма необычным способом, то круг замыкается...
      Из дневника Биккерта
      Разве не дрался я, соперничая со св. Антонием{187}, против трех тысяч чертей и не был столь же храбр? Если смело глядеть этому отродью прямо в глаза, оно само собою рассыпается в прах... Умей Альбан читать в моей душе, он увидел бы там форменное извинение и честное признание в том, что я, к собственному стыду, сваливал на него все сатанинское, что рисовала мне в ярких красках чересчур буйная фантазия; и пусть это послужит мне уроком!.. Да вот же он!{188} бодрый... здоровый... цветущий... кудри Аполлона, высокий, как у Зевса, лоб... взгляд Марса, осанка вестника богов... точь-в-точь такой, каким Гамлет изображает героя... Мария земли под собою не чует, она теперь на седьмом небе от счастья... Гиполит и Мария - какая пара!
      И все же доверять ему невозможно... отчего он запирается в своей комнате? отчего украдкою бродит по ночам, словно коварный убийца? Невозможно доверять ему!.. Порою у меня такое чувство, будто я должен поскорей пронзить его моею скрытой в трости шпагой, а засим учтиво сказать: pardonnez*. Нет, доверять ему невозможно!
      ______________
      * Прошу прощения (фр.).
      Странное происшествие! Когда я провожал моего друга, с которым мы до глубокой ночи вели задушевный разговор, к нему в спальную, мимо нас скользнула по коридору худая фигура в белом шлафроке со свечою в руке. Барон вскричал: "Майор! Франц! Это майор!" Бесспорно, то был Альбан, только идущий снизу свет, как видно, исказил его лицо, выглядевшее старым и безобразным. Он появился сбоку, ровно бы из комнаты Марии. По настоянию барона мы зашли к ней. Она спала спокойно, словно праведный ангел Господень... Завтра наконец грядет долгожданный день! Счастливец Гиполит! Однако же тот призрак внушает мне ужас, сколь ни стараюсь я убедить себя, что это был Альбан... Неужто злой демон, являвшийся барону еще в ранней юности, словно властвующее над ним злое начало, вновь зримо, сокрушая добро, воротился к жизни? И все же отбросим мрачные предчувствия!.. Уверься, Франц, кошмарные сновиденья зачастую суть детища испорченного желудка. Не принять ли дьяволини{188}, дабы оборонить себя от превратностей злых сновидений?
      Боже милостивый! Она погибла... погибла! Я должен сообщить Вашему высокородию, как умерла прелестная баронесса Мария, для семейного архива... я весьма плохо разбираюсь в дипломатических тонкостях... Ах, если б Господь моего художества ради не сделал меня самую чуточку Фаустом!.. Одно ясно: в тот миг, когда Гиполит хотел у алтаря заключить ее в объятия, она упала замертво... замертво... замертво... все прочее я вверяю правосудию Божию...
      Да, это был ты! Альбан... лукавый сатана!.. Ты убил ее бесовскими ухищрениями; какой же бог открыл сие Гиполиту!.. Ты бежал, и беги не останавливаясь... схоронись в центре Земли, возмездие настигнет тебя и сразит.
      Нет, не могу я простить тебе, Оттмар! Ты, именно ты поддался прельщеньям сатаны, у тебя требует Гиполит бесценную свою возлюбленную!.. Нынче они обменялись слишком резкими словами, дуэли не избежать.
      Гиполит сложил голову! Его счастие! Он снова увидит ее... Несчастный Оттмар! Несчастный отец!
      Exeunt omnes!* Мир и вечный покой усопшим! Сегодня, девятого сентября, в полночь у меня на руках скончался мой друг!.. А я все же дивно утешен, ибо знаю: скоро я вновь встречусь с ним... Весть о том, что Оттмар благородно искупил свою вину геройской смертию на поле брани, пресекла последнюю нить, которая еще связывала дух с земными делами... Я останусь здесь, в замке, буду бродить по комнатам, где жили они и любили меня... Часто мне будет слышаться их голос - приветное слово набожной прелестной Марии, добрая шутка верного друга отзовутся эхом, призрачным зовом, и поддержат во мне бодрость и силу, дабы мне легче было нести бремя жизни... Нет для меня более Настоящего, лишь счастливые дни Прошедшего смыкаются с далекой потусторонностию, что сплошь и рядом в чудных грезах объемлет меня ласковым светом, из коего мне с улыбкою кивают любимые друзья... Когда, о, когда я уйду к вам?
      ______________
      * Все уходят (из жизни)! (лат.)
      И он ушел!
      ПРИМЕЧАНИЯ
      МАГНЕТИЗЕР
      Первоначальное название - "Сон в голове - что пена на вине". Написано с апреля по август 1813 г. Впервые опубликовано во 2-м т. "Фантазий..." (1814).
      Стр. 154. ...говоря словами Шиллера... - Смерть Валленштейна" (V, 3). Перевод Н.А.Славятинского.
      Стр. 155. ...отвечал словами Просперо... - Шекспир, "Буря" (I, 2).
      Стр. 156. Ученики в Саисе... - Автор имеет в виду поэтическую притчу Новалиса "Ученики в Саисе" (1798).
      Стр. 161. ...как однажды заметил некий остроумный писатель... - Имеется в виду Жан-Поль и его книга "Письма и предстоящий жизненный путь" (1799), где сон назван "непроизвольным сочинительством".
      Стр. 162. Труппа Сакки - венецианская театральная труппа Антонио Сакки (1708-1786), для которой писал свои пьесы Карло Гоцци (1720-1806).
      ...хорошо мне знакомый бахвал офицер... - Вольный пересказ одного из примеров, приводившихся в книге врача Генриха Нудова "Опыт теории сна" (1791).
      Стр. 168. Животный магнетизм. - Это понятие лежало в основе теории австрийского врача и теолога Франца Антона Месмера (1734-1815), без особого успеха практиковавшего "нетрадиционные" методы лечения больных (нечто из области гипнотерапии).
      Барбаренов магнетизм. - Если месмеризм (см. выше) основывался на физическом контакте врача с больным (воздействие через руки врача), то другая, лионско-остендская школа врачевателей, под руководством кавалера Барбарена, известная под названием спиритуализма, стремилась к чисто духовному воздействию на волю и веру пациента.
      ...новейшей школе, каковая под названием Пюисегюровой, соединяет оба эти течения... - Третья школа "нетрадиционной медицины", образовавшаяся под руководством Армана Марка Жака де Шатене, маркиза Пюисегюра (1751-1825), стремилась соединить оба метода - Месмеров и Барбаренов.
      Стр. 173. Шведенборг (Сведенборг) Эмануэль (1688-1772) - шведский ученый и философ-мистик, которому приписывали сверхъестественную силу. Байрейс Готтфрид Кристоф (1730-1809) - профессор физики и медицины, надворный советник в Гельмштедте; полуученый-полушарлатан, он был загадкой своего времени. Рассказывали, что в 1757 г. Байрейс появился на обеде у герцога Брауншвейгского в черном фраке, который постепенно стал красным.
      Калиостро Алессандро, граф (Джузеппе Бальзамо; 1743-1795) - знаменитый авантюрист, чернокнижник и врачеватель, прообраз героя гетевской пьесы "Великий Кофта".
      Стр. 176. ...детские сказки о Зеленой Птичке... - Итальянская народная сказка, по мотивам которой написана пьеса-сказка Карло Гоцци "Зеленая Птичка" (1772)... о... принце Факардене... - незаконченная сказка шотландского графа Энтони Гамильтона (1646-1720) "Четыре Факардена".
      Стр. 177. Василиск - сказочное змееподобное существо с испепеляющим взглядом, царь ядовитых смертоносных существ.
      Зарастро - персонаж оперы Моцарта "Волшебная флейта" (1791), верховный жрец в храме мудрости.
      Стр. 180. "Ты хочешь спать... То будет сон благой..." - Шекспир, "Буря" (I, 2).
      Стр. 181. ...сомнения в добродетельной морали Матушки Гусыни... - Намек на сборник Шарля Перро "Сказки Матушки Гусыни" (1697), изданный в свое время в Германии с морализирующими комментариями.
      Стр. 182. Надо же было не кому-нибудь, но врачу... - Имеется в виду Месмер (см. коммент. к с. 168).
      Стр. 187. Антоний - христианский святой Антоний Великий (ок. 250-356), который, живя отшельником в египетской пустыне, по преданию, боролся с демонами. Гофман многократно использовал этот сюжет ("Отшельник Серапион", "Эликсиры Дьявола" и др.).
      Стр. 188. Да вот же он!.. - Ср.: Шекспир, "Гамлет" (III, 4).
      Дьяволини (ит.) - засахаренные анисовые зернышки, употреблявшиеся от расстройства пищеварения.
      Г.Шевченко