Дыхание лавин

На фотографии 1945 года, сделанной в Болгарии, в центре группы бойцов в черной кожанке стоял невысокого роста полковник. Однополчане уверяли, что это командир 394-й стрелковой дивизии Илья Самсонович Титов, кто в ноябре и декабре 1942 года командовал, после В. А. Смирнова, 810-м полком на Марухском перевале. Гаевский запомнил один из рассказов командира полка, в котором он упоминал город Урюпинск Волгоградской области. Мы сделали туда запрос, но безрезультатно. Ничего не мог ответить и архив Министерства обороны.

И вдруг неожиданный телефонный звонок из Киева. Гаевский передал трубку Титову:

– Здравствуйте, дорогие друзья! – послышался далекий взволнованный голос.

– Титов?

– Да, Титов.

– Как же вы встретились с Гаевским?

– Газеты навели меня на этот след...

– Вы живете в Киеве?

– Нет, я прибыл сюда в командировку и вот... такая неожиданность, такая встреча... через 21 год-Титов стремился сказать многое, а поэтому говорил быстро, будто боясь, что разговор прервется.

– Я прочитал книгу “Тайна Марухского ледника”. Очень трудно передать чувства, которые вызвали у меня два слова “Марухский ледник”. Я увидел в книге своих друзей! И даже неожиданно встретился там и с самим собой.

Он на секунду умолк, что-то сказал Гаевскому, а затем снова продолжал:

– Да, с самим собой. Там, где вы пишете: “Как бы много мог рассказать о завершающем этапе боев на Марухском перевале майор Титов, но он пока не отозвался, хотя есть все основания полагать, что он жив, видимо, вышел в отставку и где-то скромно трудится на мирной пиве”. Я действительно жив-здоров, вышел в отставку, и не где-то, а в городе Волгограде работаю директором Дома архитекторов.

– До скорой встречи в Волгограде и в Черкесске,– этими словами мы закончили свой совершенно неожиданный разговор.

И вот мы в Волгограде. На аэродроме нас встречал Илья Самсонович Титов.

Илья Самсонович целый день посвятил нам для знакомства с городом, который стал символом русской славы.

– Волгоград и перевалы Кавказа, – сказал он возле Дома Павлова,—звенья одной цепи событий 1942 года. – Прославленный снайпер Василий Зайцев бросил тогда клич: “За Волгой для нас земли нет!” И словно эхо повторялись эти слова на вершинах Кавказа: “За Марухским перевалом для нас земли нет!” Волгоград помогал Кавказу, а мы на перевалах облегчали положение защитников Волги...

А когда мы снова въехали в центр города, Илья Самсонович остановил машину и, обращаясь к нам, полушутя сказал:

– Я основательно окопался на проспекте Мира. Вот и мой дом!

Мы познакомились с супругой его Марфой Гавриловной, с их дочерью Эммой и сыном Владимиром, инженерами. Есть еще у Титовых один сын – Геннадий. Он пошел по дороге отца – старший лейтенант Советской Армии.

Здесь, в кругу семьи, шел долгий и непринужденный разговор о войне и мирной жизни, о пережитом, которое никогда не забудется. А жизненный путь у Ильи Самсоновича – крутой и тернистый. Начав его пастухом на Смоленщине, поднялся до заместителя командира корпуса. 30 лет своей жизни он отдал армии. На его груди ордена Ленина, Красного Знамени, Александра Невского, Отечественной войны, боевые ордена Болгарии и Югославии.

Символичным кажется то, что этот человек, только недавно снявший военный китель, помогает архитекторам строить города, что этот пехотный полковник в отставке “основательно окопался” сейчас на проспекте Мира, что дети его тоже строят, а одни из них охраняет наш общий труд.

Вскоре после нашей поездки в Волгоград Титов приехал в Черкесск для выступлений перед трудящимися области.

Одно из его выступлений было передано по областному радио. Илья Самсонович вспоминал многих своих однополчан. В частности, он очень тепло отозвался о своем начальнике штаба полка Федоре Захаровиче Коваленко, который, как он сказал, погиб на Кубани.

И случилось так, что эту радиопередачу слушал в Новороссийске сам Коваленко. Оказалось, на Кубани погиб заместитель командира полка Кузнецов, но за 21 год в памяти Титова перепутались эти две фамилии.

Так два командира, решавшие судьбу 810-го полка в ноябре и декабре 1942 года, нашли друг друга.

– Я полагаю, дружище, – написал после Титов своему бывшему начальнику штаба, – что ты не обидишься на меня, старика. Гарантию тебе даю: сто лет будешь жить!

Оба они вместе с другими отозвавшимися однополчанами рассказали нам многое, что происходило на Марухском перевале в ноябре-декабре 1942 года и позднее.

Самолет ПО-2 взял курс на Марухский перевал. На этот раз на борту были не мешки с сухарями и продовольствием, которые обычно доставлялись этим самолетом, а пассажир. Кто он, этот пассажир, летчик не знал, но, видимо, он очень нужен был на перевале, иначе почему сам генерал Леселидзе лично вызвал его и приказал срочно доставить офицера в горы? Летчик хотел было сказать генералу, что он только недавно возвратился из ночного рейса (возил крымским партизанам боеприпасы), что в Марухском ущелье, видимо, бушует вьюга, и посадка просто немыслима, – но по виду генерала понял, что говорить об этом бесполезно. Тогда летчик высказал свои мысли белокурому майору, с которым предстояло лететь. Но майор лишь улыбнулся:

– Ты, я вижу, тертый калач, – сказал он и, похлопав летчика но плечу, добавил: – Ничего, браток, долетим как-нибудь и приземлимся как-нибудь...

Чем дальше отлетали от Сухуми, тем хуже становилась погода. Хребты и перевалы замело снегом, и лишь по темным линиям леса, которые с двух сторон спускались в Кодорское ущелье, можно определить, что самолет идет в нужном направлении. Ветер все крепчал и бросал маленький самолетик, как щепку. Летчик оглянулся. Ему хотелось узнать самочувствие “как-нибудь” – так он мысленно называл майора. Титов сидел молча и был погружен в свои мысли.

Титов вспоминал беседу с командармом.

Он зашел к генералу с письменным приказом о назначении его командиром отдельного сводного полка, в который входили сводные отряды Сухумского, Бакинского и 2-го Тбилисского военных училищ.

– Прежнее предписание придется изменить,– выслушав доклад Титова, мягко сказал Леселидзе. – На это имеется согласие командующего фронтом генерала армии Тюленева. Вы назначаетесь командиром 810-го полка. Воевать придется в необычных условиях. Никогда еще в зимнее время в таких горах, на такой высоте никто не воевал. А вам придется. Мы вам верим, мы на вас надеемся.

Затем генерал обстоятельно со всеми подробностями обрисовал обстановку на перевалах Марухском, Клухорском и других, которые обороняла 394-я дивизия, и поставил конкретную задачу.

– Командир дивизии подполковник Кантария болеет.

Дела в дивизии вершит сейчас начальник штаба майор Жашко. Это человек боевой и опытный, он вам расскажет все остальное.

Генерал поднялся, пристально посмотрел в глаза, крепко пожал Титову руку и уже на прощанье сказал:

– Желаю удачи, чтобы вы победили и стихию, и врага. От этих слов, от простоты обращения генерала у Титова осталось теплое чувство в душе... Самолет неожиданно пошел вниз.

– Вот так... Приземлились... как-нибудь, – сказал летчик, сверкнув глазами на майора. Титов улыбнулся.

– Ладно. Забудем прошлое. А ты действительно тертый калач...

В штабе майор Титов встретил командира полка майора Смирнова и его заместителя капитана Васильева, начальника штаба капитана Коваленко, ПНШ-1 старшего лейтенанта Окунева, ПНШ-2 лейтенанта Глухова и заместителя командира полка майора Кириленко.

Судя по докладам, обстановка осложнялась из-за снежных метелей и буранов. Днем ярко светило солнце, отчего снег сиял так, что без черных очков было больно смотреть на пего. Ночью – трескучие морозы.

Титов вместе с начальником штаба Коваленко и ПНШ-2 Глуховым, в сопровождении автоматчиков вышел в боевые порядки для ознакомления с состоянием обороны.

После трагедии Родионова и Швецова вторым батальоном командовал кадровый офицер капитан Заргарьян Петр Арутюнович (П. А. Заргарьян – инвалид Отечественной войны. В боях на Кубани он лишился ноги. После войны жил в Тбилиси, умер в 1969 г.), который прибыл на Марухский перевал из 2-го Тбилисского военного пехотного училища вместе с курсантами. Начальником штаба батальона был лейтенант Орехов. Подавляющее большинство бойцов – это бывшие курсанты Батайского авиационного училища, эвакуированного в Тбилиси.

Второй батальон занимал оборону подножья горы Марух-Баши.

Титов поставил задачу второму батальону прочно удерживать высоту а не давать противнику, расположенному на противоположной высоте, покоя ни днем ни ночью.

Но удержать этот рубеж даже без огневой активности противника очень трудно. Ведь в полном разгаре марухская зима, да такая, какой никогда не испытывали люди, не побывавшие в это время на такой высоте. В дозорах солдаты стояли и днем и ночью. И каждый солдат больше всего тратил сил на то, чтобы добраться к заставе. Титов и Коваленко видели, что солдаты, почерневшие от ветров, буквально падали с ног, многие обмораживались и даже застывали в снегу навечно.

Коваленко, который еще до войны был начальником снайперской команды, всегда при удобном случае стремился побывать на снайперских позициях.

– Илья Самсонович,– сказал Коваленко командиру полка,– разрешите на часик отлучиться.

– Выбрал время,– возразил Титов.– С твоим здоровьем только стихию покорять. Надо за ночь накопить сил для перехода в первый батальон.

Но Коваленко с тремя солдатами все же ушел на смену караула, а старшего сержанта оставил подольше обогреться. В это время разыгрался ураган. Смену часовых высылать было нельзя, так как их могло сбросить в пропасть. Всю ночь провел Титов в страшном волнении: он чувствовал себя беспомощным чем-либо помочь начальнику штаба и бойцам. И лишь утром ураган немного стих. Послали смену караула.

Но прежде чем сменить, пришлось долго разрывать огромный сугроб. Всех четырех вытащили живыми. Коваленко в эту страшную ночь, находясь под снегом, сам не замерз и не дал замерзнуть трем бойцам.

Титов дал себе слово, что если начальник штаба останется живым, он сделает ему очень серьезное внушение за самовольство. Но когда увидел его больного, худого, посиневшего, с воспаленными красными глазами, опухшими от мороза веками, запекшимися черными губами, то отказался от своего намерения, крепко обнял начальника штаба л ограничился лишь легким упреком.

В ноябре и декабре ледяной фронт стабилизировался. На Марухском направлении был создан мощный оборонительный кулак. 810-й полк был укомплектован до штатной численности за счет курсантов училищ, батальона сибиряков, а также за счет приданных частей 11-го и 12-го отдельных горнострелковых отрядов альпинистов, горно-вьючной минометной батареи 107-мм минометов. На нас начала работать авиация. Постоянным мобильным и ударным подразделением особого назначения была полковая рота автоматчиков.

Командир полка поставил задачу – не давать покоя противнику ни днем ни ночью. Для этой цели были созданы специальные отряды – группы разведчиков и автоматчиков. Заместитель командира полка по политчасти майор Кузнецов и инструктор политотдела дивизии Ковальчук много занимались подбором этих групп из числа коммунистов и комсомольцев.

И все эти группы в суровых условиях действовали постоянно, совершали отчаянные вылазки в тыл врага, не давали покоя егерям.

Особенно отличалась рота автоматчиков. Везде, где складывалось опасное положение, где надо было быстро ликвидировать прорыв, отбросить просочившегося в нашу оборону врага, произвести дальнюю глубокую разведку или поставить надежное боевое охранение,– направлялась она. Возглавляли роту смелые офицеры – лейтенант Авдей Андреевич Дудин и замполит лейтенант Андрей Николаевич Гаевскнй.

Когда в горах наступила зима, с большими снегопадами и сильными ураганами, рота автоматчиков изменила свою тактику. Командование полка превратило ее в отряд, на который возлагались большие задачи в обороне.

Под натиском полка немцы вынуждены были уйти с южной седловины Марухского перевала на северную. Чтобы удержать эту позицию, полк выставлял заставы.

В одну из таких застав был послан отряд автоматчиков в количестве 26 бойцов во главе с лейтенантом Девятьяровым и замполитом лейтенантом Гаевским.

Мороз давил все сильнее. Пушечным эхом раздавался треск ледника. Словно свинцовой пеленой окутаны шапки вершин. Огромными хлопьями, которых не встретишь на равнине, валил снег. Периодически со страшной силой из-за хребта вырывался ураган, и в одно мгновение наступала кромешная тьма. Бойцы коченели. Казалось, спасенья нет никакого. Они залезали в ледяные пещеры и щели, сооружали из камней перекрытия.

В одной из таких ледяных нор рядом с трупом замерзшего неделю назад солдата, тесно прижавшись друг к другу, лежали Гаевский, Девятьяров и один боец. Наверху с адским шумом ревел буран, а в ледяном мешке от собственного дыхания “потеплело”, текли струйки воды... Но от этого было не легче: деревенело тело, одежда обрастала льдом, который они тут же откалывали руками.

Так, словно вечность, прошла ночь. Чтобы вырваться из “ледяного склепа”, пришлось автоматом пробивать лед я вытолкнуть одного, а он, расчистив снег, вытащил остальных двоих.

Стояла зловещая тишина, все было покрыто снегом, толщина которого достигала нескольких метров.

– Остались мы живы потому,– вспоминает Гаевский,– что нас обнаружили бойцы из спасательной службы, которых прислал командир отряда лейтенант Дудин. Они принесли с собой теплое обмундирование. С трудом отрывали из-под толщи снега полуживых бойцов, одевали на них полушубки и валенки. Но не всех удалось спасти. Восьмерых извлекли замерзшими. Там мы их и похоронили.

Зима становилась все суровее. Однако оборона Марухского перевала не ослабевала. Боевые действия проводились мелкими группами: начеку стояли заставы, отряды автоматчиков совершали переходы через перевал, делали смелые вылазки в тыл вражеских войск.

Жили бойцы в землянках, в которых почти постоянно горели костры. В “старшинской” землянке жили старшина отряда Фатих Измаилович Баязитов и командир взвода лейтенант Подопригора. По душе солдатам приходилась команда старшины: “Получать продукты!” И всегда здесь слышался шум и веселье. Питание в это время наладилось.

Не только бойцы транспортных подразделений, но и местное население – грузины, абхазцы, аджарцы и сланы – вьюками на мулах и ишаках доставляли на перевалы боеприпасы, теплую одежду, продовольствие. Проводник 810-го полка Цалани получил правительственную награду. И не только Цалани, но и все проводники – эти сильные и смелые люди – проявили себя настоящими героями.

Многие жители маленького сванского селения Адзагара, что приютилось у подножия высокого Домбая, веками испытывали суеверный страх перед грозными силами природы. Они не ходили к хребту зимой, так как в это время на нем, но суеверной традиции, беснуются злые духи. Адзагарцы даже избегали смотреть в его сторону. Но когда на Домбай-Ульгене неожиданно появились фашисты, горцы смело повели советские войска на хребет.

Всегда оживленно было в “комиссарской землянке”. Здесь находился замполит отряда Гаевский вместе с лейтенантом Шабуниным. Сюда приносили бойцы свои радости и печали, собирались помечтать о будущем, забегали перед уходом на боевое задание. Иногда через проводников получали газету, чаще всего “Советскую Абхазию”. Бойцы читали ее много раз, зачитывали буквально до дыр. Когда же газет не было, читали личные письма, которые хотя и редко, но все же доставлялись бойцам. Письма шли из Сибири и Поволжья, Армении и Азербайджана, Грузии и Южной Осетии, Дагестана и Средней Азии. И хотя каждое письмо адресовалось одному бойцу и описывались в нем личные, семейные дела, читалось оно чаще всего вслух и было дорого каждому – от него как бы слышался аромат родного края, тепло рук матери, жены, дочери, сына. Письма давали хороший повод для задушевных разговоров, для бесед о положении в тылу и на фронте, о долге, верности, счастье. И какими грустными и молчаливыми были тогда те бойцы, которые не получали писем из родных мест, оккупированных врагом.

Отряд автоматчиков был многоязычный, состоял из разных национальностей. Среди бойцов сложилась крепкая, закаленная в боях интернациональная дружба. Жили все, как родные братья. В часы досуга вместе пели песни. Сложили в отряде и свою песню “Меж Кавказских хребтов” и пели ее на мотив “Меж крутых бережков”.

Так бодрствовали бойцы в короткие зимние дни и длинные холодные ночи. Нередко завязывались кровопролитные бои. Такой бой был в конце ноября на южном склоне перевала. Гитлеровцы попытались еще раз просочиться в Чхалтскую долину и прорваться к Сухуми. Попытка егерей обошлась им дорого и не увенчалась успехом.

После этого боя в Адзагаре полк оставил свою надежную сторожевую группу, а остальные бойцы снова возвратились на Марухский перевал.

Здесь, в заставе, отряд встретил праздник – 25-ю годовщину Великого Октября.

Командир полка получил сведения, что противник пытается перейти вершину юго-восточней горы Кара-Кая. Надо было перепроверить эти данные, “прощупать” оборону и “настроение” немцев.

В лютую декабрьскую пургу взобраться на высоту кажется просто безумием. Но обстановка заставляет идти на риск.

– Кто сможет выполнить эту задачу? – спрашивает Титов у начальника штаба.

– Автоматчики, – отвечает Коваленко.

И в это время они оба невольно посмотрели на мрачную громаду Кара-Кая, которая возвышалась над всеми соседними хребтами, упиралась мохнатой белой головой в темное небо. Оттуда докатывалось грозное эхо обвалов.

На этот раз Титов и Коваленко особенно тщательно инструктировали замполита Гаевского и начальника штаба альпинистского отряда старшего лейтенанта Губкина, которым была поручена эта боевая операция.

Долго Титов и Коваленко наблюдали в бинокль, как мучительно медленно, но уверенно, с помощью ледорубов и железных кошек карабкались автоматчики к вершине. Тонкая, растянувшаяся цепочка бойцов то исчезала за снежными валунами, то снова появлялась на спине белого великана.

Вот наконец вершина. Отсюда хорошо просматривалась вся верхняя седловина перевала, пулеметные и минометные точки, землянки противника. Разведчики заметили, что у немцев появились зенитные пулеметы, которых прежде не было.

Ночь смельчаки провели на вершине под снегом, а утром собрались идти обратно. Начала меняться погода. Зловеще гудел мрачный шпиль Кара-Кая. По гребню пробегали снежные змейки. Каждому опытному альпинисту, знавшему коварство гор, было понятно, что не миновать беды.

Через несколько минут разразилась сильная метель. Они успели скрыться за скалами и валунами, однако там их накрыла лавина. Бойцы, не раз попадавшие в лавины, научились спасать друг друга. Идя в поход, они каждому на рукав привязывали длинную темную ленту. И когда буран затихал, они по этим лентам разыскивали своих товарищей, заваленных снегом. Так было и на этот раз. Двое суток бойцы спасались от бури в ледяных “могильниках”. Это было 13 декабря. День рождения замполита Гаевского чуть не стал днем смерти. Измученные, еле живые, бойцы находили в себе еще силы шутить. Боец Парфенов с лукавой иронией посматривал на флягу, которая висела на боку у Гаевского, и говорил: