Батальон курсантов несколько раз поднимался в атаку, но немцы заставляли его вновь и вновь возвращаться на исходный рубеж. Наступление наше в тот раз так и не состоялось, однако, начатое в период подготовки немецкого наступления, оно принесло несомненную пользу уже хотя бы тем, что разрушило планы немецкого командования. Кроме того, нашему командованию стало ясно, что высоту над водопадом надо брать немедленно.

На разработку операции времени ушло не слишком много, ибо и раньше Савичев немало размышлял о ней и изучал маршруты, по которым, как он предполагал, немцы поднимались на высоту. Дальнейшие события подтвердили правильность его наблюдений.

Командиру взвода, которому было поручено непосредственное проведение операции, Савичев объяснил, что надо перерезать тропу, проходящую но северо-западным склонам высоты, не допускать на нее противника, а самим подняться на вершину и уничтожить его огневые точки. Взвод ушел на выполнение задачи вечером, а утром следующего дня послышался сильный ружейный и пулеметный огонь с той части высоты, где по предположению, скрывался немецкий снайпер. К вечеру этого дня Савичев получил донесение от командира взвода, в котором говорилось, что взвод достиг половины северо-западных скатов высоты и тут был обстрелян из ручного пулемета. Оказалось, что уже не один снайпер, а целое отделение фашистских стрелков сосредоточено на этом участке. Развернувшись, взвод принял бой, в результате которого многие фашисты были уничтожены, остальные отступили. Взвод занял завоеванные позиции.

“...Пока что найден один маршрут, по какому поднимались немцы,– писал далее командир взвода.– Продолжаю искать другие их маршруты и подхожу к высоте. Не будет ли дополнительных распоряжений...”

Тем же посыльным, что принес донесение, Савичев отправил приказание начать штурм высоты как можно быстрее. Одновременно донесение обо всем случившемся он отправил в штаб группы войск Марухского направления.

После трех бессонных суток Савичев, отправив связного, смог, наконец, уснуть. Около часу ночи его разбудили и спешно позвали к телефону. Звонили из штаба.

– Что у тебя нового? – донеслось к нему сквозь шорохи и трески помех.

– Пока ничего,– ответил Савичев, слегка досадуя на прерванный отдых.

– У тебя и у твоего штаба под носом противник, а ты ничего не видишь, и слышишь и не знаешь.

– Не понимаю вас, – сказал Савичев, а сам внимательно прислушался к тому, что делается наружи – может, и в самом деле немцы устроили ночную атаку. Но кругом было тихо и лишь вдалеке где-то, близ расположения командного пункта штаба слышались одиночные выстрелы.

– Немедленно высылайте взвод на КП штаба,– грозно приказала трубка.—Только что звонил оттуда начальник разведки и доложил, что прямо на него наступают немцы. Силы их еще не установлены. А с начальником разведки лишь два телефониста да наблюдатель. На всех у них три винтовки. Теперь понял?

– Теперь понял,– сказал Савичев, – принимаю меры... Он тут же распорядился отправить в сторону КП штаба десять автоматчиков и два отделения с ручными пулеметами. Снова раздался звонок, и Савичев на этот раз услышал голос самого начальника разведки.

– Немцы совершают какие-то странные передвижения, – сказал он,– Думаю, готовятся к наступлению. Чувствуется, что численность их немалая, так что и ты но задерживайся с помощью...

Телефон работал почти непрерывно до четырех часов утра, батальон был поднят по тревоге и приготовлен к отражению крупной атаки, а в четыре часа туман рассеялся, и наблюдатели увидели, как между нашими и немецкими позициями мечутся, не находя выхода среди выстрелом, медведи, которых, вероятно, потревожил грохот боев. Перемещаясь, они избрали местом прохода командный пункт штаба, показавшийся им наиболее безопасным, потому что оттуда не стреляли. Наблюдатель и поднял панику, а за ним не удержался от опасений и начальник разведки. Весь следующий день и долгое время спустя от души смеялись бойцы над “медвежьей атакой”.

Тем временем операция по взятию высоты продолжала развиваться. После событий с медведями днем два немца снова встали на вершине высоты и долго смотрели в сторону штаба батальона. Горная батарея их обстреляла, и они ушли. К вечеру Савичев получил второе донесение от командира взвода, штурмовавшего высоту.

“Мы все еще находимся на прежнем месте,– сообщалось в донесении,– и не можем продвигаться дальше, потому что заняты охранением тропы. Только что отразили атаку двух групп альпийских егерей, в одной из которых было восемнадцать, а во второй двадцать четыре человека. Шли они к высоте, вооружены автоматами, а ранцы их набиты до отказа. Встретив наше сопротивленце, они повернулись и ушли, но вскоре после этого по взводу начался минометный огонь противника...”

Савичев об этом донесении сообщил полковнику Тронину и попросил его разрешения послать на тропу еще один стрелковый взвод, пулеметное отделение и минометный расчет. Тронин разрешил, и выделенные люди, получив максимум продовольствия и боеприпасов, под командованием старшего лейтенанта Бушуева, выступили на помощь товарищам. А еще через час Савичев получил приказ от командования группы войск, в котором говорилось, что командир 1-го ОСБ 107-й бригады должен лично возглавить названную операцию по захвату высоты. Вся ответственность ложится на него. Савичев расписался в получении приказа и, захватив с собой ординарца и двух автоматчиков, отправился на высоту.

Перейдя замерзшую реку, начали подъем и на рассвете прибыли на место, куда за два часа до этого пришел с подкреплением и старший лейтенант Бушуев. Помощь подоспела вовремя, потому что немцы повторили свои атаки на позиции, занятые взводом. Во что бы то ни стало им надо было прорваться к вершинам высоты, где сидели егери и ожидали боеприпасов и продуктов. Пять дней продолжались бои с теми, кто пробивался снизу, а в конце пятого дня немцы, сидевшие наверху, решили не просто ждать, когда им помогут, но и самим ударить сверху. Вот тут-то и выручили наших отделение пулеметчиков и минометный расчет. Немцы, очевидно, решили прорвать окружение, в котором оказались, и повели огонь из всего оружия, какое имели, а снизу, с основных их позиций, ударила по нашим еще и горная батарея. Два наших взвода приняли этот бой, в свою очередь открыв огонь из автоматов, пулеметов и минометов. Наша горная батарея также ударила по немцам.

Дуэль эта продолжалась несколько дней. От долгого пребывания на высоте, от холода и недоброкачественной пищи, Савичев заболел. У него открылось кровохарканье, начались головные боли. Кроме того, он отморозил пальцы на ногах, на холоде они распухли и болели так, что трудно ходить было. Поэтому полковник Тронин приказал ему спуститься вниз, в штаб батальона, а командование штурмовой группой принял старший лейтенант Рыбалко, командир 3-и роты.

В штабной землянке горела железная печь, было расслабляюще тепло и тихо. Ординарец сварил рисовый бульон и рисовую кашу без соли. Савичев поел и лег спать. Проснувшись утром, прислушался; стояла тишина. Он уже хотел спросить ординарца, как там, на высоте дела, но услышал частые выстрелы с вершины. Пришел в землянку комиссар и сообщил, что наши уже на вершине, дали салют и теперь группами ходят по вершине, машут шапками.

Комиссар на минуту вышел из землянки, но быстро вернулся и сказал:

– Если двигаться можешь, выйди посмотри на чудо. С трудом поднявшись, Савичев вышел и глянул в сторону высоты. Там, на неимоверно отвесной стене виднелось томное пятно, которое потихоньку спускалось вниз. В бинокль видно стало, что это боец, одетый в черную фуфайку и такие же брюки.

– Убьется же, дьявол, – сказал Савичев. – Немедленно пошлите туда солдат с плащ-палатками, может, успеют поймать его. И фельдшера!

Солдаты побежали к стене, фельдшер, прихватив сумку с медикаментами и фляжку с водой, двинулся за ними. Но боец в черном спускался все ниже, движения его были уверенными, он даже что-то веселое крикнул подоспевшим солдатам. Вскоре он стоял уже перед Савпчевым и протягивал ему донесение от Рыбалко.

– Кто послал тебя по этому спуску? – строго спросил Савпчев.

– Мне приказали быстро доставить донесение,– ответил боец, и глаза его смеялись от счастливого сознания только что одержанной победы над смертельной опасностью.—А по какому пути идти—не определили. Вот и подумал я, что обычной тропой идти – долго будет. А к горам я привычный: на Урале вырос...

Что оставалось делать Савичеву? И он вынес бойцу благодарность. Ведь сколько раз обсуждали в штабе вопрос – возможен или невозможен подъем на высоту с водопадом по этому склону и всегда вывод был один: невозможен. А простой боец доказал обратное единственно доступным ему способом – собственным примером...

Рыбалко в сообщении докладывал, что высота взята и что собраны немалые трофеи. В соответствии с общим планом наступления на высоту по другим склонам поднялись на вершину и бойцы соседних с батальоном Савичева подразделений. Своевременность взятия высоты подтверждалась осмотром вражеских позиций. Более ста окопов для одиночного пользования насчитали офицеры Савичева, и каждый окоп обращен был в сторону наших позиций, да и общий обзор был великолепен для контроля за действиями всех наших подразделений.

Со времени взятия высоты немцы стали вести себя спокойнее, признаков возможного наступления не подавали. Трижды в день – утром, в обед и вечером – с точностью до одной минуты открывали они минометный огонь по району штаба батальона и по расположению нашей горной батареи. После ответного огня нашей горной батареи немцы умолкали, но появлялись их самолеты, кружились и потом исчезали. Передний край гитлеровцев молчал.

– Наелись! – шутили бойцы батальона...

И снова потянулись военные будни с их повседневными заботами о продовольствии, патронах, полушубках и дровах. Не ослабляя наблюдения за немцами, Савичев организовал команды дровосеков, ибо дрова зимой в горах, в условиях частых метелей и нелегких морозов имели едва ли меньшее значение, чем боеприпасы. Еще были живы в памяти каждого бойца рассказы солдат 810-го полка о муках холода, испытанных ими в первые дни обороны. Да и теперь, несмотря на достаточное количество теплого обмундирования, морозы, подкрепляемые сильными ветрами, неприятно действовали на психику людей, и лишь воспоминание о землянке, где в самодельной печке жарко пылают дрова, помогало бойцам бодро переносить трудности ночного дозора.

Команды, созданные Савичевым, прихватив топоры и кирки (лопат в батальоне не было), спускались вниз, в леса, и немедленно приступали к работе. Огромные стволы деревьев подрубливали со всех сторон топорами, а затем валили их в снег. Очищали от ветвей, разделывали на небольшие бревна и волокли вверх, в рощу, расположенную восточнее водопада. Там готовые дрова складывали в штабеля.

Поскольку война приобретала позиционный характер, надо было подумать и об организации службы наблюдения, напоминающую по своему типу пограничные заставы. Но опыта пограничной службы ни у кого не было, исключая старшего лейтенанта Банникова, который когда-то служил на заставе рядовым и потому богатыми знаниями похвастаться не мог.

Сколько и где организовать застав? Где ставить дозоры, а где строить жилье? Надо было хорошо продумать эти вопросы, чтоб дозоры не ставить на ветру, а жилье не построить в лавиноопасном месте или там, где в случае оттепели его зальет вода. Опыта не было и тут, по помогла извечная солдатская смекалка, умение наблюдать и сравнивать. Так относительно быстро строители поняли, что лавины спускаются по свободным от леса склонам, на возможные их проходы указывает и подлесок, по сторонам которого стоят могучие деревья. Значит, жилье надо ставить там, где скалы круче, а лес повыше, и где не просматривается вверху место, накапливающее снега.

Продумать надо было и лыжные маршруты между жильем и дозорами, чтобы они не были слишком тяжелыми для неопытных лыжников, какими были многие бойцы. В Сухуми дали заказ на лыжи и деревянные паты. Вскоре самолеты доставили то и другое.

После долгих размышлений и обсуждений сошлись на том, что наблюдательные дозоры будут состоять из одного взвода, который время от времени станет менять другой взвод. Весь остальной личный состав батальона следует отвести на зимовку в район штаба войск перевала, где для этой цели построить домики и землянки. Полковник Тронин и начальник штаба подполковник Малышев этот план одобрили. Савичев хотел также, чтобы в условиях надвигающейся зимы снять взвод охраны, находившийся на высоте с водопадом, но командование группы войск перевала до поры до времени оставило взвод на прежнем месте...

Время шло, бои на различных участках горного фронта то разгорались, то стихали, оранжево светились разрывы мин и снарядов, бешено клубились лавины, летящие в тесные ущелья, и долго не оседала после них белесая пыль. Налаживалась связь между перевалами, отовсюду поступали известия, что немцы остановлены и что продвижение вперед им теперь не светит. По-прежнему лютыми врагами защитников Кавказа оставались холод и метели. Только что ярко светило солнце, было расслабляющее тепло, от снега тянуло арбузной свежестью, кое-где пробивались даже маленькие ручейки, и вдруг налетал ветер, мороз прихватывал наст и тучи сухого снега, поднятого с вершин, закрывали солнце и небо.

В последних числах ноября обрушилось такое бедствие и на позиции батальона Савичева. В течение полутора суток гудел и свистел ветер с перевала. Штабную землянку, а также укрытие под огромным камнем, где находились телефонисты со своими аппаратами, писари и охрана штаба, занесло трехметровым снегом. Связь со штабом перевала и ротами прекратилась, ибо невозможно было выглянуть из укрытия. Люди остались без пищи и воды. Появилось уже опасение, что будут жертвы, но в конце вторых суток стихия утихла. Бойцы, пробиваясь сквозь снег, откапывали своих товарищей. Все оказались живы и здоровы, обморожений не было ни у кого. Оставалось проверить только взвод на высоте. Связные, посланные туда, вернулись нескоро, но принесли вести утешительные: там тоже все было в порядке, за исключением одного происшествия. Перед самой пургой старшина автоматчиков ушел проверять пост, располагавшийся несколько в стороне, и затерялся в начавшейся пурге. Во время метели идти искать его было бессмысленно, а метель укрыла все следы. Двое суток продолжались поиски и не напрасно: пробивая тропу от поста к расположению взвода, один боец ощутил под ногами что-то упругое. Разгребли снег и обнаружили старшину, у которого еле-еле прощупывался пульс. Старшину отогрели, спустили вниз и после недолгого лечения он продолжал воевать, оставаясь на перевале до конца обороны...

Пурга закончилась, многометровые толщи снега надежно укрыли вершины гор, долины, держать в такой обстановке людей на высоте становилось бессмысленным, и командование группы войск перевала разрешило Савичеву отвести взвод вниз, к батальону. Теперь весь личный состав батальона был занят расчисткой тропинок, по которым можно было бы добраться к жизненно важным коммуникациям. Вскоре все позиции наших подразделений были из резаны глубокими ходами сообщений то ослепительно сверкавших, когда в них заглядывало солнце, то светившихся синеватым светом сумерек. Если бы не редкие ракеты дозорных постов да не гудение разведывательных самолетов – наших и немецких, – весь этот снежный мир можно было принять как покинутый всяким живым существом. Немцев тоже не было слышно и видно. Передний край их обороны и ворота перевала замело таким же глубоким снегом, что и наши позиции. Но, надо полагать, у противника были те же заботы, что и у наших солдат, и тут надо было спешить привести себя в полную боевую готовность раньше противника.

Едва откопали людей и материальную часть, едва стало возможным вести пулеметный и минометный огонь по врагу, начался систематический обстрел позиций противника. Немцы на огонь не отвечали и их по-прежнему не было видно.

– Может, они перемерзли там,– высказал предположение замполит,– но сомнительно это: одеты они тепло.

– Скорее всего драпу дали,– откликнулся Савичев.

– Вряд ли они успели сделать это до пурги, а когда пошла метель, только сумасшедший может решиться на драп,– сказал замполит.

– Ну, ладно,– вздохнул Савичев. – Поживем – увидим. А пока надо не спускать с них глаз. Прикажи усилить наблюдение...

В один из дней после этого солнце начало припекать прямо-таки с весенним ожесточением, и снег начал быстро таять. Он шумно оседал на потемневших склонах, набухал водой, которая, просачиваясь все ниже и ниже, образовывала ручьи и, впадая в горные реки, вызывала их бурный разлив. Добралась вода и до оборонительного района. Батальону, особенно позициям 1-й и 3-й стрелковых рот, грозила опасность остаться без имущества и боеприпасов, поэтому им срочно был отдан приказ перемещаться к северным и северо-восточным скатам высоты с водопадом, куда меньше попадало солнце, и, значит, меньше таял снег.

Солнце светило и грело таким образом несколько дней, и странно было видеть, как буквально на глазах исчезали громадные массы снега, который, как раньше казалось, не потает за целую вечность. Было так тепло, что кое-кто из солдат пытался загорать, но эту затею пришлось запретить, так как появились случаи сильных солнечных ожогов. В чистейшем горном воздухе горячим солнечным лучам не было, казалось, ни малейшей преграды, они размягчали снега и поднимали пар от воды, но едва только солнце уходило за гору, мгновенно начинался обратный процесс:

вода в реках темнела и становилась даже с виду жгуче холодной, мороз пощипывал щеки и уши, снег звонко похрустывал под ногами. По ночам светили над головой огромные звезды с острыми лучами, яркая луна неистовствовала над белоснежными хребтами и долинами. Противник молчал. Молчали и наши позиции, и огромную тишину нарушал лишь шум воды в реках, стремительно уходивших к югу...

А потом Савичева вызвал начальник группы войск Марухского направления полковник Тронин и спросил:

– Ну, что там немцы?

– Молчат,—пожав плечами, сказал Савичев.—A paзведку провести нет возможности, сами знаете, что там сейчас творится.

– Знаю,– с сожалением сказал Тронин, молча походил вдоль стола туда и обратно и остановился, барабаня пальцами по шершавому дереву.—А как дела в батальоне? – снова спросил он.

– Не очень хорошие, товарищ полковник,– сказал Савичев.– Обувь и зимнее обмундирование изношены, белье также пришло в негодность, люди истомились без бани и хорошего отдыха.

– Я видел, как солдаты в реках мылись,– оказал Тронин,– или это показуха для немцев?

– Да нет,– улыбнулся Савичев,– не показуха. Это сибиряки, им холод нипочем. А вот остальные...

И тут Савичев начал выкладывать полковнику одну за другой все беды, постигшие батальон в результате столь долгой обороны, беды, ни одна из которых пе была новостью ни для самого Савичева, ни для полковника Тронина, слушавшего, впрочем, очень внимательно – обычные беды фронтовой полосы, можно даже сказать,– будни ее.

– Кроме того,– заканчивая доклад, сказал Савичев,– необходимо добиться в Сухуми, чтоб они прислали дополнительно лопаты для расчистки снега и котлы для варки нищи. Те, что есть, уже пришли в негодность.

Во время доклада и особенно при последних словах Савичев заметил, что Тронин едва сдерживает улыбку и это слегка обидело его. “Может, считает просьбы несерьезными?” Но Тронин оторвался от стола, подошел и, улыбаясь уже откровенно, сказал:

– Подготовьте батальон к выступлению с перевала в Сухуми, в расположение 107-й бригады. Когда выступите, получите дополнительные распоряжения. Сейчас же подготовьте списки отличившихся к награждению.

Сказав это, Тронин повернулся, чтобы уйти, но остановился снова, сверкнул глазами:

– Насчет котлов сами договоритесь на месте... И вот наступил день прощания батальона с Марухским перевалом. В полном составе построился оп возле штаба группы войск, куда вскоре вышла большая группа офицеров во главе с полковником Трониным, секретарь ПК партии Грузии тов. Шерозия и другие ответственные работники. Савичев, еще раз оглядев батальон, подал команду “Смирно!” и, оступаясь на влажном снегу, подошел к Тронину для доклада. Тронии поздоровался с батальоном и кивнул головой начальнику штаба подполковнику Малм-шеву, который держал в руках наготове приказ. И бойцы батальона, слушая этот приказ, вновь переживали месяцы трудной обороны, суровые дни и ночи, прожитые среди безмолвных снегов.

“Личный состав батальона, – говорилось в приказе, – с честью выполнил поставленную перед ним боевую задачу, и потому заслужил благодарность и признательность народа...”

После зачтения приказа несколько теплых слов сказали на прощание полковник Тронин и Шерозия, а с ответным словом выступил командир батальона майор Савичев. Он, как и положено строевому офицеру, произнес всего несколько сухих фраз, в которых поблагодарил командование группы войск за хорошую оценку действий его батальона, но, как сам он впоследствии говорил, за те несколько минут, что он выступал, пронеслось в голове и в душе многое. Расставание с перевалом было так неожиданно, что он внутренне просто не сумел еще отрешиться от повседневных забот здесь, в горах, и потому, произнося ответные слова, прощаясь с горами, где прошла часть жизни его и товарищей, он машинально вспоминал заботы прошедшие н те, что ставил себе задачей на будущей еще сегодня утром, до разговора с Тронпным. Он вспомнил трудное восхождение к перевалу три месяца назад, и как не хватало тогда продуктов и боеприпасов, и как холодно было жить здесь, среди голых скал, пока не построили землянки и не поставили там печки. И вспоминал он, как прилетали потом самолеты, кружась над его позициями, и, увидев условный знак батальона, сбрасывали мешки с сухарями, консервами, обмундированием и на каждом мешке была надпись: “Для Савичева”.

И, глядя на представителя партии, худощавого, одетого в штатское, Шерозия, он вспоминал, как много сил и энергии положил этот человек для общей победы на этом скромном и в то же время очень ответственном участке фронта. Как едва ли не главным делом его стало строительство посадочной площадки, куда стали садиться самолеты, привозя сюда все необходимое для войны и увозя отсюда раненых воинов. И многое еще вспоминал Савичев, пока произносил положенные при расставании слова и глядел в глаза тем, с кем бок о бок провоевал три месяца, навсегда ставшие самыми длинными месяцами его жизни...

Сразу после прощания батальон выступил в обратный поход, вниз по горным тропам, и к вечеру достиг первого поселения, где и заночевал. Утром подразделения погрузились на машины и по узкой, опасной дороге отправились в Сухуми. Сам Савичев явился в штаб армии и был принят начальником штаба. Через несколько минут его принял командующий армией генерал-лейтенант Леселидзе и попросил подробно доложить о положении на перевале. Затем он отдал приказ переобмундировать весь личный состав батальона и после бани и санобработки предоставить ему трое суток отдыха. Офицеры надели новые яловые сапоги, солдаты поскрипывали новыми ботинками. Все получили содержание за три месяца и наслаждались заслуженным отдыхом под теплым сухумским солнцем.

После отдыха батальон погрузили на пароход и морем доставили в Сочи. Оттуда ехали по железной дороге и прибыли прямо в тылы основной части 107-й бригады. Ночью выгрузились, день отдыхали, а на вторую ночь заняли свои позиции в боевых порядках бригады. Война продолжалась. Но теперь, после гор, она но казалась бесконечной. И кроме того, шла весна сорок третьего года – переломного года войны.