Глава 1

ОСЕННИЙ БОЙ

Пару недель назад Муха со своим друганом Кочергой возвращались «домой» — в подвал разрушенного дома на бывшем проспекте Вернадского. Целый день они провели, обшаривая развалины на предмет хоть чего-нибудь полезного, что можно было променять на еду, лекарства и боеприпасы.

Патроны и еда катастрофически подходили к концу, гранаты и медикаменты первой необходимости кончились уже давно.

Ошалев от недоедания и бесплодности многодневных поисков, ребята потеряли бдительность, и судьба-злодейка тут же наглядно продемонстрировала, что расслабляться нельзя ни в коем разе. Пацаны нарвались на свору взбесившихся от первых холодов упырей, в общем, ребятам круто не повезло. Кочерга погиб, а Муху отбили проезжающие мимо по своим делам Данька и Немо.

Октябрь в Москве — самое скверное время. Сплошные непогоды, день за днем, низкие облака, дождь, ветер... Федька, правда, про «октябрь» слыхал краем уха — он был дитя своей эпохи, родился уже на опустошенной Земле, и вся жизнь его прошла в развалинах, скитаниях и боях. В дальнем, дальнем детстве мать начала было ему рассказывать о временах года, о месяцах и днях недели... но как раз тогда на их лагерь налетели гоблины, в неравном бою перебили почти всех, лишь нескольким, в том числе и Фединому отцу, успевшему захватить малыша с собой, удалось спастись. Мама так и осталась там навсегда. А через год погиб отец.

И вот Федька Муха, новый боец команды генерала Дани, сидел на четвертом этаже пустого дома, дрожал от холода, шмыгал сопливым носом и в глубине души думал, что ни черта у них не получится. Но ничего не говорил — приказ есть приказ. А Федька пацан дисциплинированный.

Хотя в Фединой памяти остались самые смутные понятия о словах «январь» там, «октябрь» или «июль» — времена года он себе представлял отлично. Он знал твердо, что весна и лето — хорошо, а осень и зима — хреново.

И что его настоящее боевое крещение пришлось на осень, казалось ему дурным знаком. Лучше бы весной, когда так весело, все цветет и с каждым днем теплей... Но с другой стороны, ждать до весны тоже фигня. Что жрать зимой? С голоду подыхать?.. Нет уж. Лучше в бою погибнуть, как настоящему мужику. Повезло в команду попасть, так теперь только держись.

Федька зажал пальцем левую ноздрю и сморкнулся на полусгнивший линолеум. Вытер грязную ладонь о штаны и любовно погладил ею ствол оружия. В руках у парня был автоматический карабин «Сайга».

Федька не знал, что улица, на которую смотрят выбитые окна этого дома, называлась когда-то Профсоюзная, что та большая широкая дорога неподалеку — Московская кольцевая... ничего этого Федя не знал и знать не мог.

В настоящем бою Муха еще не был — как боец не был. Схватки, кровь и смерть он видел ровно столько, сколько помнил себя, он чудом спасся, на его глазах геройски пал отец. И он не боялся смерти, потому что смерть была спутницей всей его жизни. Но ему казалось обидным помереть, не угробив ни одной сволочи из тех, что такой напастью заполонили Землю. Он очень ждал своего первого боя, даже если этот бой кончится поражением. Но уж кого-то из гадов он, Федя, отправит на тот свет — их поганый гоблинский тот свет... И он презрительно плюнул в окно.

Что такое «тот свет», Федя тоже не знал. Слышал просто эти слова. И есть ли он у гоблинов, никак не представлял.

Зато Даня Уваров, «генерал» команды, знал это на все сто, хотя не смог бы объяснить, как он это знает. Видел — и все тут. Видел, что у гоблинов нет духа, как у людей, а значит, того света нет и быть не может. Только ад.

Но это Даню меньше всего волновало, а особенно сейчас, перед боем. С духом они или без духа, но они могут мыслить, двигаться, сражаться и убивать. Убивать, убивать, убивать! — вот что они могут, твари.

Щурясь, Даня в который раз оглядел сверху место засады. Вроде бы все гладко. Никаких подозрений. Пустая улица, мусор, бетонные обломки, ржавые остовы машин... Все точно так же, как по всей Москве. А то, что блоки раскиданы, остовы сдвинуты так, что путь колонны обязательно должен пройти над люком, аккуратно прикрытым чугунной крышкой... ну так что ж из того. Подобных люков по дорогам сотни.

Шаги за спиной Дани не зазвучали, но он почувствовал их. Он научился видеть спиной, потому и не обернулся. В шагах не было ничего опасного — по остаткам ковролина бесшумно ступал Гром, шустрый малец, некогда дружинник Братцевского замка, а ныне один из Даниной команды.

Он остановился в полушаге от правого плеча генерала. Молча.

— Ну что? — спросил Даня.

— Все готово, — сказал Гром.

— Вижу. — Даня кивнул.

Помолчали. Гром молчал из учтивости, Даня — потому, что думал. Вернее, не думы были это, а особая сосредоточенность, «предбоевая», так сказать. Он знал: все необходимое сделано и что-то добавлять еще — бессмысленно. Остается только ждать.

Но он старался «проинтуичить» будущее, как повернется этот предстоящий бой. И как-то это у него не получалось, и от тревоги никуда не деться, потому что никуда не денешься от самого себя...

— Все будет как надо, — сказал Гром сочувственно.

— Знаю, — ответил Даня негромко.

За выбитым окном засвистел ветер. Капли дождя брызнули Дане в лицо. Он стер их ладонью.

Дане Уварову шел шестнадцатый год, и он был опытным командиром.

В его команде были люди и постарше, были и такие, кто уже имел боевой опыт, повоевав в команде погибшего генерала Крохи. Но все они признавали лидерство Дани. Не потому, что боялись его или не было у них самолюбия никакого. Нет, конечно. Просто лучшего командира для них не существовало.

Данька один стоил десятка любых бойцов, благодаря его способности проводить операции, его команда даже в самых, казалось бы, безнадежных схватках не потеряла ни одного человека.

Данино преимущество видели сразу. Он был прирожденный лидер. Чувствовал опасность до того, как она появлялась рядом. Умело вычислял, где средь руин, в заброшенных складах, хранилищах, подвалах можно найти оружие, продукты или топливо. Он «видел спиной». Он мог найти вернейшее решение изо всех возможных за один миг. И конечно, только с таким командиром можно было здесь выжить.

С тех пор как опустел мир, как поселилась в нем мерзкая нечисть, людская жизнь едва теплилась в развалинах городов. А уж после «чумы тридцатилетних», казалось, людям и вовсе кранты. Но люди выжили. Жить стали меньше, это да. А впрочем, сколько жизни ни есть, вся твоя, как говорится — живи дольше сегодня. Повоюем еще!

В разных городах, на разных краях их, не зная друг о друге, возникали стаи юных беспризорников, промышлявших кто чем может. Хотя, в сущности, оставалось лишь воровать у гоблинов жратву либо же гробить их, отбивая все, что придется. И это было!

Ребята гибли в боях десятками, но выжившие закалялись, мужали, становились жесткими и сильными бойцами. Их не брали болезни, не страшили холода. Они владели всеми видами оружия — холодного, огнестрельного, магического или энергоимпульсного, умели ремонтировать технику; могли собрать из взрывчатки, радиосхем и передатчиков такую адскую машину, что любо-дорого. Они научились военной медицине, вплоть до ампутаций в полевых условиях... Да, то была жестокая, суровая жизнь, она делала из детей взрослых в двенадцать лет — но она же очищала юные души от вздорного, слабого и мелкого. Эти молодые бойцы на себе познавали принцип «один за всех и все за одного» — хотя, конечно, ничего не слыхали ни о мушкетерах, ни о Дюма. Они становились друзьями на всю жизнь, совсем не думая об этом — да и не зная, сколько она продлится, их жизнь...

Даня понимал, что ему дано поболее, чем другим; в нем что-то есть. Это «что-то» не дало ему, пацану, пропасть в этой пустыне, привело к другим, соединило их, а затем и поставило его во главе нарождающейся команды.

Сколько всего уже было пройдено! Вылазки в другие районы, встречи с другими командами, стычки с гоблинами, потери друзей и обретение новых... зимы, весны, снега, ливни, закаты и рассветы — все прошло так, словно не годы, а пустяк какой-то, пара дней. Только вот не казалось, что это было вчера.

Наоборот! Теперь уже не вспомнить, где и когда это было.

У Дани не было возможности развивать абстрактное мышление, но жизнь сама заставила его развиваться. Не зная ровным счетом ничего о законах и правилах логики, он успешно мыслил как раз по ним и не мог потому не подметить одну важную закономерность жизни.

Все в ней сбалансировано. Если чего-то не хватает, то другого будет избыток, и напротив. Даня был наделен даром мыслить серьезно, мощно, чувствовать, соображать и принимать точные решения в один миг — это абсолютно так. Судьба хранила его.

Но она же сделала до крайности нечувствительной его память.

Нельзя сказать, конечно, чтобы он все забывал. Что считал важным, он помнил превосходно. Но вот общий ход событий, лица людей, дни, разговоры, встречи и разлуки... Это уходило от него сразу, как бы терялось в дымке. Даня не жалел об этом, но иной раз становилось грустно. Ненадолго, понятное дело — взгрустнул, и будет. Долго грустить в этом мире было вредно для здоровья.

Что же касается судьбы, то Даня, кажется, догадывался, откуда это. Всего вернее, как-то связано с маленьким серебряным крестиком, висевшим на его шее. Крестик когда-то был надет мамиными руками — вот это он помнил прекрасно. Из памяти улетучилось лицо мамы, но руки ее, их бережное и ласковое движение, голос: «Носи, Даня, не снимай...» — забыть нельзя.

Он и не забыл. И не снимал. Он не понимал до конца, в чем сила этого маленького предмета, но надеялся понять когда-нибудь. Иногда он рассматривал его. Видел, что там в странной позе — раскинув руки в стороны — изображен человек. Может, в том-то и сила?.. Человек как будто хотел обнять Даню, что-то очень дружественное, доброе было в этом жесте. Дане хотелось думать, что этот человек и его сила ведут его именно туда, куда надо. Правда, куда — этого никто не знал.

Привычным движением Даня сунул руку под рубаху. На месте. Не делся никуда. Да и не денется! Просто хотелось прикоснуться. Даня даже улыбнулся, сам того не заметив.

Гром шмыгнул носом.

Тихо пока, — сказал Даня.

Гром шмыгнул еще раз, но с какой-то другой интонацией. Появятся, не сомневайся — расшифровал этот звук Даня. Он кивнул молча — сам думал так.

Вновь обвел взглядом дождевой, туманный горизонт. Пусто — если не считать стаи ворон, с ленивым карканьем кружившейся где-то по ту сторону кольцевой. Кружиться они могли так по любому поводу, и к цели засады это вряд ли имело отношение... Даня сощурился, пытаясь разглядеть, но не смог.

— У тебя бинокль с собой?

— А то. — Гром протянул двенадцатикратный «цейс».

Даня поднес бинокль к глазам, пошарил по горизонту вооруженным взором. Серое полотно асфальта растворялось в тумане, и что там за туманом... Гром рядом сопел, вытягивал шею, как будто мог чем-то помочь.

— Гром, не пыхти, — сказал Даня. — Мешаешь. Тот затих. Даня отнял бинокль от глаз. Показалось?..

Ветер доносил шелест листьев, шорох капель дождя, карканье ворон. Где-то хлопал полуоторванный железный лист. Это все было обычно, но слух генерала вроде бы еще ловил что-то именно там, в дали, сокрытой туманом. Что-то там двигалось... или нет? Черт! Если б хоть чуть-чуть поотчетливее, на ползвука больше!..

Хриплый гудок прорвал туман. Есть! — вскрикнул Гром.

Даня стиснул бинокль так, что пальцам стало больно. Есть! — прав малец. И есть кто-то ТАМ, наверху, кто услышал Даню. Конечно, есть.

— К бою! — приказал он.

— К бою! К бою! К бою! — мгновенно разнесли голоса.

Где-то клацнули затворы. Где-то чумазые руки торопливо нащупали гранаты. На четвертом этаже засуетился Муха, прищелкивая магазин к «Сайге». На первом Немо взялся за токер, проверил настройку на волну.

— Норма, — доложил он, и тут же цепь голосов понесла: «Норма! Норма! Норма!» — навстречу Дане с Громом, мчавшимся со всех ног вниз по лестнице.

Командный пункт у Дани был на пятом этаже — и видно хорошо, и к месту боя близко. Сверху, конечно, наблюдать лучше, но поди-ка оттуда покомандуй, не доорешься.

Здесь ждала Лизавета.

— Гром, на связь, — бросил Даня, — Лиза, давай вниз...

— Ага. — Лиза ринулась дальше, завизжало под башмаками битое стекло.

Даня быстро прошел к балкону. Порядок! В доме на той стороне на балконе третьего этажа болталось грязное полотенце. Все шло по плану.

Полотенце — знак. Наблюдателю в той комнате отлично был виден заминированный люк, и за секунду до того, как первая машина гоблинов наедет на него, полотенце должно слететь — тогда-то Немо и нажмет на контакт. Ему самому не видно, когда бампер грузовика накроет люк. А радиосигнал в той точке, где он сидел, был наибольший. Они с Даней все окрестности излазили, приноравливаясь и так и эдак, — лучше того места не нашли. Потому пришлось усложнять план, с наблюдателем, с полотенцем.

Шум моторов был слышен явно. Даня всмотрелся в туман, но бинокль поднимать не стал — хоть и ничтожна вероятность, что блеснет стекло, но не стоит и ее создавать. Да и без того видно, пусть и нечетко: ползут, движутся в тумане тени, приближаясь сюда.

— Вижу цель, — негромко сказал Даня.

— Вижу... — подхватил за спиной Гром и запнулся. — Команда это или нет?.. — Он помолчал, соображая, так и не сообразил.

— Готовность номер один, — подсказал Даня.

— Готовность номер один! — радостно воскликнул парень — это было знакомо. Он повернулся, выбежал на лестничную площадку. — Готовность номер один!.. — донесся оттуда его голос.

Тишина изменилась — так показалось Дане. Стала напряженной. Впрочем, не совсем уж она была и тишина, моторы звучали отчетливо. Даня различил знакомый гул камазовских дизелей и среди них какой-то незнакомый рев, более грубый и надсадный... Командир слегка приподнял бровь: посмотрим, что там такое.

... Первый КамАЗ выплыл из тумана, как корабль, уверенно и важно. Над кабиной высились две безобразные шишковатые головы, мерно покачиваясь в ритм движения машины. Следом показался еще один грузовик, еще один... а за ними из тумана вырулило незнакомое чудище — какой-то, видно, старинный агрегат, вроде тех, какие Даня видел однажды на заброшенной армейской базе. Только те были так раскурочены, что их использовать было нельзя, разве что открутить еще что-нибудь — а этот катил, и весьма бодро.

Это был древний, мощный грузовик КрАЗ, наверное, еще в прошлом веке сделанный. Те, что Даня видел на базе, были «Уралы», но сейчас ему было не до сравнений, он смотрел, и сердце его отчаянно билось.

Гоблины — огромные мерзкие твари, метра под три ростом, в кабинах человеческих машин они не умещались, поэтому срезали крыши и ездили так, как если бы взрослый балбес вздумал прокатиться в детском автомобильчике. Дождь, пекло, вьюга и мороз этим уродам были нипочем. В диапазоне температур от минус до плюс семидесяти гоблины чувствовали себя как рыба в воде.

«Ладно, паскуды, — сказал Даня про себя. — Счас мы вам устроим диапазон невыживания»... Еще чуть-чуть! Лишь бы не заподозрили чего-то.

Машины шли со скоростью километров шестьдесят. Первый КамАЗ правым колесом шел на здоровенную выбоину, но притормозить и не подумал — так и налетел, и тряхнуло его, едва не развернув поперек. Второй почти ткнулся ему в задний борт.

Видно было, как жуткие маски двух гоблинов в передней кабине повернулись друг к другу, — похоже, один ругал другого, того, что за рулем, за тупорылость. Колонна встала на несколько секунд, какой-то из автомобилей злобно загудел воздушной сиреной, но тут первый тронулся, сирена смолкла. Тронулись и остальные. Теперь медленнее — да и препятствия начались: сперва пришлось объезжать кучу кирпича, затем бетонный блок...

Федьке с четвертого этажа люк был как на ладони, в знаке нужды не было, хотя, скосив глаза, можно было заметить и полотенце. Но хрен с ним! Главное — точнее лупануть по второму КамАЗу. Лучше — в мотор. Федька поудобнее перехватил карабин, прижался щекой к прикладу. «А может, в колесо!» — вдруг осенила его мысль.

Патроны «Сайги» были снабжены особыми пулями. Их отливал из свинца Кочерга. Он, как и Гвоздь, был помешан на технике, особенно военной. Он умел читать! — редкость для людей мертвой Земли. Федька вот грамоту так и не узнал. А у Кочерги были книжки с картинками, со всякими там схемами... Он как-то раз показывал их Федьке — интересно страх как! Только ни хрена не понять.

Кочерга возился со всякой техникой, какая в руки попадалась. Свинец для пуль брал из старых аккумуляторов, сам делал деревянные макеты, делал оттиски в глине, а когда глина засыхала, вливал расплавленный свинец. Пули получались чудные, вроде как витые купола храма Василия Блаженного — Федя знал, что есть такой в самом центре, где окопалась всякая нечисть. В натуре не видал, конечно, никогда, но на картинке Даня показывал. Храм этот, здоровую стену с башнями — Кремль и еще странное какое-то, приземистое здание... Музей, что ли? Или Музолей?.. Даня говорил, но Муха не запомнил.

Ну так вот, Кочерга такие хитрые пули отливал и называл их «пули Шена», по имени, говорил, изобретателя. Мол, в полете они винтом вращаются, потому полет устойчивый. Стреляли ими, было дело, и Муха стрелял — железный таз они дырявили и плющили как блин, но вот в бою...

Прицелом Федя поймал моторный отсек второй машины. Подержал. Вроде в норме. Указательный палец осторожно лег на спуск. Большим пальцем Муха убрал предохранитель. Затвор уже был взведен.

Первый грузовик почти остановился — надо было сманеврировать между блоком и железным корпусом легковушки. Гоблин дернул рычаг, неуклюже стал ворочать руль. Мотор взревел громче.

Феде показалось, что в этот миг он чувствует всех ребят, что затаились по обе стороны улицы. Вернее — что все они стали одним целым. Один за всех и все за одного! Только так! Так и будет. Будем жить!

КамАЗ наехал на люк.

Из окна первого этажа Немо не было видно, когда цель достигнет точки контакта. Но сигнал тут и вправду был наилучшим, можно было не бояться, разве что батарейки вдруг отвалятся. Но это исключено.

Приемно-передающее устройство Гвоздь слудил из остатков мобильного телефона и транзистора. Получилось не очень эстетично, зато надежно. Даня, когда увидел конструкцию, лишь головой покачал.

— Ну, мужик... — сказал он. — Цены тебе нет.

Шум стал совсем близким, цель замаячила на периферии зрения, вот-вот... Немо надавил на кнопку.

Полотенце птицей вспорхнуло вверх.

Грохнул взрыв!

Рвануло так, что пламя и пыль взметнулись вверх, как из вулкана.

Дом тряхнуло. Вылетели уцелевшие стекла. Федька чуть не упал, разинул рот — и глотнул добрый клуб пыли.

Залп врезал с двух сторон. Шаровой молнией пролетела ракета из гранатомета «Шмель». Термобарический заряд ударил в дверь кабины КрАЗа — громыхнуло, и тут же сдетонировал бак с соляркой.

— Ух ты! Федька опомнился.

Он поймал в прицел решетку над бампером КамАЗа. Не дышать! Палец сжал крючок. Не дергать! Ну...

Хлопнул выстрел, отдача толкнула плечо. Попал!!

Федька чуть не завопил от счастья. «Пуля Шена» пробила радиатор, проделав в нем огромную дыру, — пар хлынул толстой струей, как из чайника. А ну-ка! Муха заспешил, восторг распирал его. Он с силой дернул спуск и промазал.

В горячке Федя видел только свою цель. Даня же с КП видел весь бой. Он видел, что вышло все по плану. Единственный заряд «Шмеля», который берегли как святыню, сработал на все сто. Теперь гоблины — те, которые не перебиты, — оказались в ловушке. И надо кончать их как можно скорее А это совсем не просто!

— Огонь плотней! — крикнул Даня.

— Огонь плотней! — во все горло завопил связной. Выстрелы застучали чаше. Дым взрыва оседал.

От КамАЗа остался кузов и задний мост. Кабины не было. Обломки расшвыряло черт-те куда. На дороге в луже вонючей жижи валялся разорванный пополам гоблин — башка, грудь, руки. Ими он скреб по асфальту, ворочался, скрежетал зубами.

Но воевать эти уроды умели! Они сразу заняли оборону. У одного в лапах Даня заметил энергоимпульсный генератор.

— Берегись! — гаркнул он.

— Берегись!.. — истошно завопил Гром, но без толку — чего беречься, поди разбери.

Даня стремглав кинулся вниз.

— Оставайся здесь! — крикнул он связному. — Стреляй!

Он обругал себя за оплошность. Дурак! Надо было сразу вниз, после взрыва!..

Но на счастье у них был такой боец, как Немо. Все он мигом сообразил, понял, что генератор сейчас самая страшная вещь, — и всадил короткую очередь в грудь урода.

Пули с чавканьем вошли в тело гоблина, и черная поверхность косо лопнула, из нее плеснула черная жижа. Сам гоблин пошатнулся, но не упал.

— Получи! — Немо метко добавил еще одну короткую очередь.

Грудной щит раскололся, и ошметки гоблина полетели в разные стороны.

Огромный монстр — такой может привидеться разве что в бреду, с дичайшего бодуна — нелепо взмахнул конечностями и дико заревел.

Это был страшный вой. Не человечий, не звериный — рев существа из преисподней. Но всякий — даже слыша это в первый раз, отчего б мороз подрал по коже, — всякий понял бы, что это вой предсмертный, перед тем как смрадный гость из тьмы опять провалится туда, в ту тьму, откуда ему больше не вернуться.

Вой оборвался. Гоблин качнулся и, как башня, плашмя рухнул на асфальт.

— Молодец, Немо!! — заорал Даня. — Гаси их дальше! Живей! Гранаты давай!

Даже в азарте Даня не терял головы. Он понял, что удача улыбнулась им. И нельзя было терять ни секунды! Вся их сила была во внезапности. Упустишь момент — и труба! Гоблины-солдаты, конечно, твари тупые, нечего и говорить, но бойцы они мощные и противники смертельно опасные. Дерутся до последнего — никогда не отступают и не сдаются — на это у них просто не хватает мозгов! Муха, как молодой боец, этого еще не понимал. Но он ругал себя за промах последними словами. Приложился зло к карабину. Замер. Потянул крючок...

И не нажал. Он вдруг увидел на асфальте странный предмет размером с подушку.

Это было нечто живое, крайне гадкое. Темное, цвета кала, оно было вроде гигантской мокрицы или толстого червя. Оно извивалось, вздрагивало, ежилось... Но не это было в нем главное.

Федор видел прекрасно. Зрение — сто процентов из ста возможных. И сейчас он увидел, что над этой дрянью странно дрожит, переливается воздух, каким-то неуловимо-перламутровым свечением. Федя, конечно, и понятия не имел о свойствах, а тем более теориях пространства-времени, да и подумать ничего он не успел — крайнее омерзение, до рвоты, ощутил он и навел прицел на эту мразь.

Хлопнул выстрел...

Даня не понял, что случилось. И никто не понял.

Метать гранаты у них должны были двое самых длинноруких — Немо и Тэйки. Они, пригибаясь, прячась за укрытия, побежали вперед. Немо взялся за кольцо лимонки...

И тут как будто дрогнуло все вокруг: дома, машины, дым, земля и небо. Никто не успел бросить гранату. Немо резко присел, Тэйки и вовсе упала на задницу.

— Ни хрена себе! — донеслось до Дани.

Даня думал, что он видел на этом свете все и ничему уже не удивится. Но он ошибся.

Прочие так не думали, но изумление пробило и их.

Да и было отчего!

Дрогнув, пространство вбросило в самую гущу схватки людей — человек семь, таких же пацанов, грязных, лохматых... и вооруженных.

— Атас!.. — пронзительно заверещал малой, клоп лет восьми.

— Гоблины! — рявкнул рослый раскосый парень, Кате чем-то напомнивший индейца из комиксов о Чингачгуке, которые она видела в детстве.

На груди у него висела массивная, с коротким стволом штука — ручной автоматический гранатомет «Зорро», одно из последних перед коллапсом достижений земной военной техники.

— А! — заорал Чингачгук так, что раскосые глаза стали круглыми. — Вон что! Лупи, братва!

И «Зорро» харкнул огневым залпом. Его выстрел не пуля «пять — сорок пять» — у ближнего гоблина оторвало руку и полгруди, а самого швырнуло на асфальт. Другие парни тоже похватали кто что — автоматы, пистолеты — и, открыв огонь, кинулись отходить, причем задние прикрывали передних, фиксируя сектора обстрела.

Даня восхитился при виде такого тактического искусства.

— Пацаны, сюда! Гвоздь, поддержи огнем! Гранаты отставить!

Ребята сыпанули очередями, и это было неплохо — но в сравнении с гранатометом все ж не то. Он один создавал такой фронт огня, какой все остальные, — только б выстрелов хватило до конца боя!

Услышали пришельцы Данин крик, или само так вышло — но отбежали они прямо к Немо и Кате, прятавшимися за обгорелым остовом троллейбуса. Кто-то налетел спиной прямо на Немо.

— А! — вскрикнул этот налетевший тонким голосом. — Люди!

— Свои! — Даня бросился вперед. — Ребята, мы здесь! Катя, чего рот разинула?! Гранаты давай!

Немо подгонять не надо было. Он швырнул одну за другой две лимонки.

— Ложись! — гаркнул так страшно, что все попадали. Попадали умело, за укрытия. Даня еще успел послать очередь, прежде чем прыгнул за бетонный обломок.

Хлоп! Хлоп! — два взрыва лопнули легко, игрушечно.

И хлестнул залп из «Зорро».

— Огонь! — Даня чуть не сорвал голос. — Дожимай! Не давай очухаться!..

Да! Он был прав. Яростный порыв охватил всех. Все стали как один. Страх пропал! Бешеный огонь не дал гоблинам прийти в себя. Гнев и задор успели сделать дело до того, как включилась мощь и злоба этих динозавров. Через пять минут все было кончено.

Последний выстрел был контрольным. Верней, сразу два. Парень из пришлых очередью добил еще дергавшегося на земле гоблина. В шею — самое незащищенное место. Бах-бах! — две гильзы звонко скакнули по асфальту.

И — тишина.

После боя она всегда кажется потрясающей.

Слышно, как шуршит невесомый дождик по брезенту кузова. Другими кажутся предметы. И воздух другой. Всю пороховую кислятину точно ветром унесло.

Даня хлебнул его, этот сырой осенний воздух, как глоток чистейшей ключевой воды. Взор его прояснился, словно кто-то вдруг усилил в нем резкость. Он огляделся, увидел, что все живы, здесь, — даже Муха, который находился на верхней позиции, и тот здесь.

Все глазели на невесть откуда взявшихся гостей, а те — на них. Ясным взглядом Даня увидел, что парень, столкнувшийся c Немо, вовсе не парень, а девчонка. Надо было что-то говорить, и Даня сказал дружески:

— Ну что? Здорово, что ли, союзнички!

Тот, раскосый, с гранатометом, тряхнул головой:

— Здорово, братва!

Он был постарше Дани, лет семнадцати, ростом повыше, худощавый, крепкий. Ясно — вожак этой стаи.

Два лидера крепко стиснули руки друг другу.

Прочие гости озирались с крайним изумлением на лицах. Лишь сейчас, после боя, до них начало доходить, что с ними случилось нечто необычайное.

— ... твою мать! — так просто выразил свои чувства светловолосый лопоухий парень. — Это вы только гляньте, чуваки!..

Чингачгук бегло оглянулся.

— Да, — выговорил он. — Сурово... А вас как сюда кинуло?

Даня удивился, но не очень.

— То есть? — сказал он. — Как это — кинуло? Мы тут как были, так и есть. Живем здесь!

Парень приподнял брови, но тоже без большого удивления. Похоже, повидал он всяких видов.

— Вот как. Значит, это нас к вам в гости?

— Выходит, так.

— Так, так... — Юноша снова огляделся. — А здоровый город! Побольше нашего будет. Как называется?

— Москва. Как?!

Это не он вскрикнул, не вожак гостей. Другой парнишка — худенький, голубоглазый, с компактным автоматом АКСУ.

И Даня, и его коллега воззрились на паренька с недоумением — что, мол, это он так?.. Ты что, Гром? — нахмурился вожак.

— Да ведь... — обладатель АКСУ аж захлебнулся. — Это же... Москва! Это же от нас знаешь сколько километров? Полторы тыщи!

— Да иди ты!

— Ну, я тебе говорю!..

— Погодите, погодите, — вмешался Даня. — Так вы сами откуда?

— Из Уфы, — сказал высокий. — Слыхал?

— Нет, — искренне сознался Даня. — Как ты говоришь? Уфа?

— Ну да. Город такой. Слыхали? Москвичи переглянулись, напрягли свою географическую эрудицию.

— Н-нет... Подольск — слыхали. Серпухов... Потом вот еще Коломна где-то есть...

— Тула, — сказал кто-то.

— А я про вашу Москву слышал. — Рослый снял гранатомет, прислонил к фонарному столбу.

— И я! — высунулся самый мелкий. — Очкарик говорил, помню.

Тихо! — цыкнул на малого вожак. — Только не думал, что так далеко. Костя! Ты откуда знаешь, что полторы тыщи?

— По карте смотрел. — Тот, кого раньше назвали Громом, а теперь почему-то Костей, тоже стянул автомат. — Я что думаю... Это нас этой хренью кинуло, точно. Она лопнула — и вот... Я же говорил — энергетика.

— Какой такой хренью? — любопытный Муха был тут как тут.

— Ну, это...

— Так, — перебил Даня. — Давайте для начала познакомимся. И вообще, надо пошустрей. Немо! Давай-ка возьми Грома, Муху и Лизавету, пошарьте по грузовикам, что там есть. Оружие все соберите! У одного там импульсник был, куда-то улетел. Мне отдадите.

— Обижаешь, генерал. — Лиза ухмыльнулась. — Пошли!

— Погоди, — Даня спохватился. — Тебя как звать?

— Бабай, — рослый еще раз протянул руку.

— Генерал Даня, московский юг. — Уваров ответил крепким рукопожатием. — Я что хотел сказать: твои ребята пусть тоже трофеи соберут. Пополам! Думаю, это справедливо.

— Лады.

— Отлично! Ну, ребята, давайте знакомиться.

Уфимцы по одному стали подходить, представляться:

— Кишка.

— Гондурас.

— Костя Гром...

— Тоже Гром, — удивился десятилетний дружинник павшего Братцевского замка. — Ты, это, брат, Костей, что ли, пока побудь.

И так далее. У одного оказалось удивительное имя: Оооо.

— Как?! — поразились москвичи. Тот рассмеялся:

— Оооо! Можно так: О-о-о-о. Или короче: О-о.

— Ну ты даешь, брат, — с удивлением сказал Даня. — Прямо китаец какой-то.

Про китайцев он читал.

Всего пришлых оказалось восемь. Две девчонки: Гулька Конопатая и Бешеная Тумбочка. Самого маленького звали Шуруп.

— Ну, — сказал Даня после того, как все перезнакомились, — давайте живо по машинам, выгребайте, а мы с тобой давай-ка отойдем в сторону. Разберемся, что к чему.

— Айда, — кивнул Бабай. Отошли.

— Ну, рассказывай.

Тот откашлялся, сплюнул.

— Все рассказывать — дня не хватит, в двух словах не расскажешь, а в трех — ты слушать зае... ся!

— Тогда самое главное...

Глава 2

УФИМСКАЯ САГА

Но мы можем сказать если не все, то почти все. Когда грянула катастрофа, Уфа была процветающим городом, где жили почти два миллиона жителей. Промышленность, наука, культура — все, что положено мегаполису. Как и везде, особый фавор имели оккультно-мистические течения. Филиал Академии наук вел сразу несколько тем в данном направлении. Газеты и рекламные щиты были все загажены объявлениями разных магов, экстрасенсов и даже деятелей какой-то «интегрально-провиденциальной экзистенции», как они сами себя позиционировали... Местный Молодежный театр поставил пьесу «По ту сторону тени» — с большим успехом, зрители валом валили.

Трудно сказать, сыграло ли это какую-то роль в том, что взрыв нечисти так здорово задел Уфу. Наверное, да. Всякий мистический поиск так или иначе входит в контакт с метафизической защитой нашего мира — может усиливать ее, а может, наоборот, дырявить. Духовные метания человечества в двадцатые годы двадцать первого века привели, увы, к самому одиозному оккультизму — ну а отсюда и такой разлом.

Да, Уфу эта напасть смела в одночасье. Стаи гоблинов огненным смерчем прошлись по городу. Что-либо сделать люди не смогли, просто не успели, хотя были и бои, и примеры отваги, даже подвиги были. Но силы были слишком неравны.

Месяц в городе полыхало, как в аду. Потом недели две гоблины бродили по улицам, дворам, домам, уничтожая тех, кто еще прятался. Все это время в разных местах догорали пожарища, смрад и горький дым стлались над городом. Монстры старались истребить всех, до последнего, понимая, что чем качественнее они это сделают сейчас, тем меньше забот у них будет потом.

Можно спорить о том, насколько одушевленные существа гоблины. Но то, что они разумны, причем их разум усилен злобой — несомненно. Злоба как бы разжигает их кровь, без этого они были бы вялыми, глупыми и унылыми.

Но они вялыми и глупыми не были. Как, впрочем, и всесильными. В свое стремление выжечь человечество они вложили максимум ненависти, мощи и свирепости, они уничтожали город зверски — но до конца уничтожить все же не смогли. Люди выживали, находили друг друга, объединялись, рожали детей. Больше того! Они делали это со страстным рвением, истово: по любви, не по любви — плевать. Женщины рвались забеременеть, а от кого, даже не думали. Все понимали, что дело проще пареной репы: быть роду человеческому или не быть.

И это дало эффект. Дети рождались. В жутких условиях. Болели. Умирали. Оставались жить. Людская жизнь теплилась в подвалах домов, подземных службах заводов, в коллекторах канализации. Ясно, гоблины не идиоты — они понимали это, вели охоту за людьми. Но и люди бились как могли. Те, кто остался, ожесточались — они твердо знали, за что дрались, что стоит на кону. Знали: отступать нельзя, даже когда как будто все потеряно — потому что все потерять может лишь трус. С солдатом всегда остается честь! Она сильнее смерти. Пока последний солдат разбитой армии, один против вражьих полчищ, не сошел с места и пал, не отступив, война не проиграна.

И значит, город не проиграл эту войну. В разных местах руин, не зная друг о друге, люди жили и сражались. Искали друг друга, находили или нет, гибли и рождались. Жизнь не прекратилась, как ни старалась уничтожить ее нежить.

Уфа сильно вытянута по меридиану, в сравнительно узком промежутке между двумя реками: на востоке с севера на юг течет Уфимка, на юге и западе — с юга на север река Белая. Возник город в шестнадцатом веке как раз на этом южном отрезке Белой, много-много лет нехотя рос, а в тридцатые-пятидесятые годы двадцатого века случился невиданный прежде в этих местах бум градостроительства.

Километрах в двадцати севернее, на месте железнодорожной станции Черниковка, начали грандиозную стройку: сразу несколько нефтехимических заводов и один авиационный, точнее, авиамоторный. Вместе с заводами вырос и жилой сектор, который сперва назвали город Черниковск, а потом выстроили магистраль под названием проспект Октября и формально присоединили этот город-спутник к Уфе — так что долго столица Башкирии формой напоминала гантелю: два набалдашника, соединенные перемычкой.

Но время шло, город рос. Хотя расти ему вроде бы один путь — на север, туда он как раз почти не двигался: мешали эти чертовы нефтезаводы, жить возле них было невозможно, одно время даже пришлось отселять оттуда людей, из поселка Ново-Александровка, кем-то от большого ума выстроенного между двумя предприятиями. На запад шириться тоже было почти невозможно: там обрывисто уходил вниз крутой, сплошь лесистый правый берег Белой; да и левый представлял собою лес. Потому в конце двадцатого — начале двадцать первого веков город двигался на восток, к Уфимке, и перевалил через Белую на юге — те места считались элитными, их занимали частные угодья богачей.

А лет за пятнадцать до катастрофы, в 2013 — 2016 годах, все-таки начали осваивать земли на северо-востоке, в районе поселков Тимашево и Максимовка. В эти полтора десятка лет там были построены солидные массивы не очень престижного, зато недорогого жилья, где расселилась чуть ли не треть жителей Уфы...

И вот все это пошло прахом.

Над городским безлюдьем завывали ветры, шли дожди, облака, небо хмурилось, яснело, озарялось солнцем, лето сменялось осенью, осень — зимой. Гоблины — их было немного, они в сравнении с людьми твари совсем не плодовитые (что, впрочем, компенсируется длительностью их поганого существования) — заняли исторический центр, то есть южную часть Уфы. Главной их резиденцией стал квартал бывшего Гостиного двора: сам Двор, Технологический университет и оперный театр — вот их, гоблиново, гнездо.

Хотя и нечисть, они должны были питаться, как-то перемещаться по Земле, осваивать ее. Для этого им более-менее подходили автомобили, а раз так, то нужно и топливо. В сообразительности этим демонам не откажешь: они поняли значение нефтеперерабатывающих заводов. Да что там! Добравшись до цехов, они сумели разобраться в технологии и пустить производство — в мизерных количествах: две-три установки работали. Благо, запасы нефти в резервуарах имелись, а со временем эти гады научились и саму нефти добывать... Бензин у них получался дрянной, нечто вроде давно забытого шестьдесят шестого, а вот солярка — ничего, в меру. И в основном уроды катались на грубо подогнанных под свои габариты дизельных грузовиках.

На нефтезаводах — вернее, на одном, самом дальнем и самом большом, где и работали три перегонных установки, у гоблинов постоянно находился персонал. Он менялся — одни уезжали в город, другие приезжали, и так далее. Все казалось привычным, установки гудели, гнали бензин и дизтопливо, являлись бензовозы, забирали готовую продукцию... Паскудный гоблинский быт на Земле!.. Но всему свое время — вот и этой идиллии пришел конец.

К исходу лета 2052 года, где-то в середине августа, когда стало заметно холодать к ночи, на одной из установок случилась авария. Прекратилась подача тока — сломался питающий генератор. Это была крупная неприятность: процесс останавливать нельзя; и вся орава гоблинов сбежалась исправлять. Они когда уж очень коварные, а когда бестолковые — сбежались и давай топтаться, толкаться, рычать. Двое сцепились, стали грызться, кто-то еще встрял... Рев поднялся до небес.

И в этот миг, когда безобразные гиганты сгрудились все у подножья установки, с эстакады недалекого шоссе пыхнуло пламя.

Оно было как шаровая молния — понеслось параллельно земле. Гоблины, злобясь друг на друга, сперва и не заметили летящий к ним огненный шар, а когда увидали-таки, стало поздно.

Наверно, если б прилетела шаровая молния, эффект был бы тот же. Но то была не молния, а выстрел ПЗРК «Наваха» — последней земной разработки портативного ракетного оружия; что-то тогдашним генералам глянулись такие вот испанообразные названия... Самонаводящийся снаряд шел на температурный максимум — понятно, что им была раскаленная, как самовар, установка.

Взрыв полыхнул такой, что содрогнулась вся земля. В лесу сорвались с мест, залетали вороны, закаркали бешено. Огневой фонтан взмыл в небо, унося с собой девять свирепых созданий, — это была первая маленькая победа над ними в городе Уфе.

Бабай почти не помнил своих родителей.

Отца-то уж и знать не знал. Можно сказать, что и мать его не знала этого человека. Случайно встретила его в подвале бывшего супермаркета. Понравился?.. Да кто ж его знает. Противным не был, и ладно. Он и еще двое его друзей пробыли в этом подвале день и ночь — до утра, а там подались куда-то и сгинули навсегда. А у женщины через девять месяцев после того к четырехлетней дочке прибавился сынишка.

Была ли счастлива молодая мать?.. Нам не понять. Счастье для людей той эпохи изменилось так, что наши оценки вряд ли уместны. Оно как-то растворилось в буднях, борьбе, в каждодневной ненависти — оно поблескивало так, как искорки во тьме. Наверное, мать улыбнулась в тот миг, когда младенец явился на свет. А в миг следующий ей уже надо было думать о том, чтоб он выжил.

Он выжил. Это было непросто, но он выжил. Видно, его мать была хорошей матерью. Она сумела сохранить ему жизнь, пока он был совсем беззащитен. Конечно, она берегла бы его и потом, но смерть унесла ее, когда мальчику было пять лет.

Гоблины каким-то путем разнюхали, что группа людей прячется там, в бывшем микрорайоне Максимовка, в подвале супермаркета, — и нагрянули туда.

Бабай смутно помнил мать и тех людей, что жили тогда с ними, — но на всю жизнь в его память врезалась страшная картина.

Взрыв! — и обвалился потолок.

— Атас! — крикнул один парень — и тут же был убит.

В пролом обрушилась нечисть.

Рев. Вопли. Стоны. Выстрелы!

Кто-то из мужчин успел схватить ружья, открыть огонь — это не спасло их, но спасло детей. К счастью, враги не знали, что в убежище есть два запасных хода: жизнь научила людей быть предусмотрительными. Когда гоблины ворвались и кинулись на людей, девятилетняя сестра Бабая (тогда еще Руслана) подхватила мальчишку и кинулась бежать. Последнее, что он успел увидеть в родном своем подвале, — то, как один из мужчин бросился навстречу чудищам со здоровенным кухонным ножом в руке. Этим кинжалом он что есть сил ударил гоблина в пах — дикий рев сотряс стены, и страшная рука с когтями снесла храбрецу полголовы. Кровь хлынула рекой.

Потом, спустя много лет, Бабай часто вспоминал того человека. Вернее, не позволял себе забыть о нем. Он, пацан, жил потому, что тот парень погиб, отдав мальчишке свою жизнь, — это было ясно, яснее некуда.

И так же он не забывал свою сестру. Сводную, получается: от кого родила ее когда-то мать — никто теперь уже не знал. Сестра не дала малышу пропасть. Когда они все: две женщины, один парень лет пятнадцати и четверо детей — спаслись бегством, именно она, сестра, подсказала взрослым, куда им идти. Она была бойкая, смелая девчонка, успела разведать все окрестности и выяснила, что есть отличный, глубокий и просторный бункер под аэродромом авиазавода — ближе к Уфимке, километрах в трех отсюда.

Удалось успешно добраться туда. Девятилетняя девочка оказалась спасительницей! Она, конечно, детским разумом своим не могла этого понять, но вышло точно так. Около аэродрома было озерцо, и за годы безлюдья рыбы расплодилось там видимо-невидимо; а еще выяснилось, что рядом — поля одичавших ржи, бобов и репы. Это и спасло маленькую группу от голодной смерти. Им удалось сделать запасы на зиму, в бункере было сравнительно тепло. Оказалось, между прочим, что бункер этот не что иное, как конечный пункт целого чуть ли не метро, соединяющего аэродром с заводом. Это сообразила одна из женщин, она же вместе с подростком отправилась туда, в глубь тоннеля. Один парень не пошел, побоялся. Он был трус.

Да, этот юнец по кличке Поддувало был трус. Там, в подвале, он первый кинулся со всех ног, тем и спасся... Пути Господни неисповедимы: трусость — подлая вещь, но если б не она, то пресеклась бы одна, пусть тоненькая, но живая все же веточка человеческого рода.

Поддувало и другими талантами не сиял: сутулый, хилый. Малышей норовил исподтишка ударить или пнуть — ни за что ни про что, а так, от мелкой злобы, всегда в нем коптившей. И похож-то он был на выморочную бледную поганку: блеклый, с жидкими волосами, длинным прыщавым носом...

Однако не бывает так, чтобы обделено оказалось человеческое существо. Достался дар и Поддувале. Но если у большинства людей он оказывается распределен более-менее равномерно, то у плюгавого юноши все ушло в сексуальную неистовость. В этом деле он был прямо сверхчеловек!

Озабочен он был всегда. Вечно руки у него блуждали в карманах, что-то тянули, теребили там. И норовил развратничать с маленькими девочками: показывал им член, скверно кривлялся, причмокивал. А девочки-то были не лыком шиты — тут же с криком бежали к женщинам:

— Тетя Фая! Тетя Оля! Поддувало опять х... показывает! — Лексикон у них был самый натуральный.

В ответ слышался страшный мат — и Фая, и Оля в словах тоже не стеснялись. Они и в прежней-то жизни принцессами не были, а от этой огрубели и очерствели до предела. Обе жестоко били Поддувалу — тот валился на кафельный пол и вскрикивал:

— Лежачего не бьют! Лежачего не бьют!

Но бабы его все-таки били.

Ясный перец — они презирали его до глубины души. И при том — что делать! — обе жили с ним такой половой жизнью, какой не живут самые страстные влюбленные. Обе если не разумом, то какой-то глубинной женской сущностью понимали: надо, невзирая ни на что, наплодить как можно скорей как можно больше ребятни. Что они и делали.

За девять лет житья в аэродромном бункере они принесли одиннадцать детей: Ольга — четыре, а Фая — семь. Первая была холодновата, секс с Поддувалой был ей невмоготу, и занималась она этим лишь из чувства долга перед человечеством. Фая же, бывшая служащая МВД, была натура ненасытная, хоть и постарше Ольги лет на пять. Ей Поддувало, правда, тоже тошен был, и она его полноценным человеком не считала, но признавала, что никто из ее мужиков, здоровых, взрослых и красивых, не мог так достать, «до самых печенок», как этот недоделок... Он же мог совокупляться в любую секунду, неистощимо: казалось, что ни мозгов, ни мышц в его организме нет — одна сперма.

Из одиннадцати детей выжило шесть. Четверо Фаининых, два Ольгиных. Три мальчика, три девочки. Подросла и сестренка Бабая, стала девушкой. Разумеется, она понимала, что ей придется быть с Поддувалой; как это ее радовало, можно себе представить. Тот из подростка превратился в молодого человека, щуплого, плешивого и старообразного. На девушку он пялился плотоядно, гоготал, давился слюной... Фая и Ольга осаживали его, материли. Случались и потасовки.

Ребятня — Бабай и его ровесники, мальчик Костя и девочка Снежана — за эти годы сдружились, водой не разольешь. Окрестности они изучили как свои пять пальцев, пытались и по подземному пути проникнуть на завод, однако женщины им это строго-настрого запретили. Ребята помалкивали, но меж собой, понятно, уговорились когда-нибудь добраться туда...

Жизнь казалась устоявшейся. Долго ли она могла продлиться?.. — этот вопрос не задавал никто. Либо по малолетству, либо по глупости, либо от слишком сильного понимания, что жить надо, пока живешь.

Катастрофа грянула внезапно.

Пришло лето — точнее, не совсем пришло, был конец мая, но очень тепло, все буйно зеленело, вовсю цвела сирень, ее пышные гроздья мотались на теплом ветру. День был такой ясный!.. Синее-синее небо раскинулось над миром, а солнце сияло так, словно помолодело вдруг лет эдак на миллиард.

Потом Бабай часто вспоминал, что в тот день его с самого утра давило тяжкое, мрачное предчувствие, и корил себя за то, что не прислушался к нему. На юность ссылок он не делал — юности ведь у них не было никакой. В четырнадцать лет уже они были взрослые люди.

Сестра с Ольгой пошли на озеро. Поддувало послонялся по бункеру, начал домогаться Фаины. Она сперва огрызнулась, но этот маньяк не отставал, и Фая недолго противилась — с возрастом ее ненасытность не пропала, хотя перевалило ей уже за сорок и последнему ее младенцу не было и года.

Итак, герои-любовники уединились в небольшом отсеке и скоро заохали там, застонали. Отчаянно скрипел деревянный топчан. Малышня на это никакого внимания не обращала: самые крохотные дремали, укутанные в тряпки; те, кто постарше, тихонько играли во что-то — они умели быть тихими, хотя никто их специально тому не учил. Сама жизнь научила.

А Бабая все глодало какое-то нехорошее чувство. Он беспокоился за сестру, чего раньше не было. Гнал от себя беспокойство. Ходил по бункеру, сунув руки в карманы, часто сплевывал на пол. Что-то не то, что-то не так было вокруг — а что, он не знал.

В который раз он отшагал от стены до стены, круто развернулся...

И как тогда, вновь взорвался мир.

С адским грохотом рухнул потолок подвала, и адский рев ударил в уши.

Несколько секунд напрочь вышибло из памяти. Были, не были?.. Бабай увидел себя бегущим по тоннелю. Сказать бы — со всех ног, да не скажешь: бежал и волок на руках и за руки ребятню, и бежавшие перед ним Снежана с Костей тоже тащили кого-то, а Костя еще отчаянно жужжал фонариком с ручным генератором — в тоннеле был кромешный мрак.

И сзади тоже. Бабай обернулся на бегу. Вроде должен зиять проем — ан нет, хоть глаз коли.

Костя как будто услыхал эти мысли. Он тоже оглянулся и, задыхаясь, прокричал:

— Это... завалило все! Ударило, ну и весь потолок посыпался. Дураки они! Надо не так...

— Беги! — оборвал Бабай. — Дураки не дураки, а разгребут завал — тогда держись!

Бежали сколько смогли. Но вот выбились из сил дети, захныкали, повалились на пол... Тогда сделали привал. Фонариком жужжали по очереди, пока руки не устанут.

Принялись подсчитывать потери. Ясно, что Фаю с Поддувалой накрыло на глушняк. Вместе с ними погибли и трое самых маленьких: годовалый мальчонка и две маленькие девочки. Остальные спаслись — дети своей эпохи, они были пугливые, как зверьки, и инстинкт выживания, ослабленный за века цивилизации, в них легко вернулся на подобающее ему место.

— А сестра твоя? — спросила Снежана. — И Ольга?..

Бабай хмуро пожал плечами. Что он мог ответить?

— Не знаю, — сказал он. — Ладно, нечего зевать. Пошли!

Пошли. Тоннель несколько раз поворачивал то влево, то вправо, казалось, вот-вот он кончится, но не кончался... Ребята потеряли время. Сколько они шли? Полчаса? Час? Два?.. Кто-то вновь из малявок вновь начал всхлипывать, но на него цыкнули, и он затих.

— Должны прийти, — твердил Костя. — Там завод был, туда дорога... Раньше ездили.

Снежана поддакивала. Бабай молчал. Он считал, что языком молоть — пустая трата сил. Конечно, должны прийти! Не бесконечное же это метро. Вопрос в том, куда они придут и что их там встретит...

Костя первый вскрикнул:

— Есть!

— Тихо! — рыкнул Бабай.

Костя послушно смолк и водил лучом фонаря по сторонам. Мальцы сопели и шмыгали носами.

Тоннель кончился подземным залом — здоровым, побольше их бункера. Вдоль стен смутно угадывались контуры каких-то машин, видимо компрессоров. Здесь и пахло чем-то машинным: когда-то нагретым, а теперь давно остывшим металлом, маслом, окислами... так и не выветрилось.

— Тише, — повторил Бабай едва слышно. — Костя, ну-ка тихо.

Луч плавно погас. Тьма.

И тишина. И детвора смолкла. Как нет их!

И в этом безмолвии прозвучал голос:

— Люди.

Он был негромкий, но разнесся по всему подвалу. И вмиг в ответ взвизгнула Снежана:

— Люди!! — и разрыдалась.

Видно, так разрядился стресс. И заревели следом малыши.

Вспыхнули фонари, замелькали беспорядочно.

— Ребята! Свои! Не стреляй!.. — Хотя Бабаю с Костей стрелять было не из чего.

Плач. Мельтешение лучей. Лица, руки.

— Вы кто? Откуда? А-а... А мы тут давно. Ну, пойдем к нам, наверх. Нет, гоблинов нету. То есть бывают, но нас они хрен достанут. Правда, теперь могут по тоннелю пройти, но и так не найдут! Пошли, не бойсь... Да не реви ты! Слышь, чего она ревет?

— Отходняк, — кратко сказал Бабай.

В этом углу заводской территории, в двух цехах и вокруг них обитала группа ребят такого же примерно возраста: трое парней — Очкарик, Витек, Кишка; и две девчонки — Гулька Конопатая и Бешеная Тумбочка (прозванная так из-за маленького роста, особенностей сложения и абсолютно сумасшедшего темперамента). Как они нашли друг друга?.. Долгая история. Жили такой компанией уже больше года, довольно спокойно. Гоблины сюда почти не заглядывали. По заводу шастают, бывает, но не шибко. Он их не особо интересует.

— А-а, — Бабай махнул рукой. — Мы девять лет спокойно прожили, а на десятый...

И рассказал, что случилось. Новые друзья повздыхали, покивали. Кишка — длинный, худой парень — сказал с ненавистью:

— Сволочь эту мочить надо. Насмерть! А мы, блин, от них лишь прячемся да бегаем.

— Давай мочи, — усмехнулся Бабай. — Как? Из пальца?

— Ну, у нас-то кое-что есть... — Очкарик вздохнул. — Но это не то, конечно. А оружие должно быть!

— Где?

— Да в том и дело, что не знаем... У вас там, на аэродроме, ничего похожего не было?

— Даже не пахло.

— Вот-вот... — Очкарик вновь вздохнул, поправил очки. — Вслепую искать — не найдешь. Библиотеку бы найти!

— Чего?!

— Где книги хранятся, — пояснил интеллектуал. Грамота в этом мире вроде бы не требовалась.

Читать? — некогда. Писать?! — тем более. Правда, Фая немного научила старших ребят разбирать буквы — они не могли понять, зачем это надо, а она все талдычила, что пригодится; больше ничего втолковать не могла — педагог она была, мягко говоря, неважнецкий.

Очкарик же был интеллигентом бог весть в каком колене. Родители его и в этом хаосе сумели сохранить семью, сверх того ухитрились привить сыну любовь к чтению. Мама, учитель литературы, так заразила свое чадо этим, что он потом и остановиться не мог, читал, читал, читал... Все, что под руку подвернется! Так и испортил зрение. Благо, отец в одну из вылазок наткнулся на целый магазин оптики, там набрал очков на двадцать лет вперед.

Ну а дальнейшая судьба паренька сложилась похоже на судьбы его ровесников. Мужчины их клана попытались организовать нападение на гоблинов. Организовать-то организовали, даже уложили двоих, а одного подбили — но и сами все полегли в том бою... Женщинам и детям пришлось бежать. Кто спасся, кто нет. Маму свою в этом бегстве Очкарик потерял навсегда.

Потом были скитания, встречи и разлуки... Он встретил Витька, за ним Кишку. Попозже к ним прибились две одичавшие девчонки. Вот так и жили доныне.

— Драться надо! — убежденно закончил он свой рассказ. — И оружие должно быть где-то здесь, на заводе. Я знаю. Они делали заказы. Мне отец еще говорил... Но где! Территория — чтоб только обойти, полгода надо... Вот зачем библиотека нужна. Там планы должны быть.

— Так это... — Костя наморщил лоб. — В этой... в конторе, или как ее?

— В заводоуправлении. — Очкарик глянул на Костю с интересом. — Мысль дельная, мы и сами так думали. Но там все разворочено. Пепелище! Ничего не осталось.

— Ну а чего тогда эти терки зря тереть? — сказал Бабай недовольно. Ох, не любил он пустой болтовни!

— Вот и я тоже... — начал было Витек, но Очкарик перебил:

— Не зря! Я вам говорю, не зря. Должна еще где-то быть документация. Где?! Вот вопрос. Может, в цехах где-то... Думать надо.

— Ну а ты не видал те цеха, да? — Витек осклабился. — Вон они, смотри!

— Я говорю — думать надо, — терпеливо повторил Очкарик. — А так сидеть сиднем лучше?

Бабай заметил, что Костя хочет что-то сказать, но не решается.

— Погодите, — остановил он спорщиков. — Ты что?

Костя страшно смутился.

— Да я это... — Он заерзал. — Я просто хотел сказать... Может, в клубе? Я слыхал, при заводах клубы какие-то были. Ну а там книги, бумажки всякие... Вот я и подумал: может, там что?

Все переглянулись. На несколько секунд наступила тишина.

— А что... — протянул Очкарик с удивлением. — Браво! Молодец, Костя.

— Он у нас мозг. — Бабай был польщен, точно его самого похвалили. — И в технике шарит!

— В технике — это хорошо. — Очкарик уже задумался. — Это хорошо... А насчет клуба есть идея. Знаете, где он скорее всего?

— Клуб?

— Ну да. Где старые дома! Тот квартал, за дорогой, знаете? Там вот площадка такая есть...

В общем, решили отправиться туда. Выработали план. Заодно Косте пришла в голову еще одна гениальная мысль: создать «детский сад» — пусть девчонки опекают малышей, пока они, мужики, занимаются серьезными делами, разведкой, добычей и войной.

— Дельно. Правда, войной еще не занимались, — поправил педантичный Очкарик.

— Все будет, — пообещал Бабай. Он вспомнил сестру, улыбнулся зловещей улыбкой. — Все будет, — повторил он.

Гоблины твари такие, им что день, ночь — все равно. Совсем ночными их не назовешь, но в это время они опаснее, чем днем. Хотя бы потому, что видят лучше, движутся ловчее в темноте: как-никак, порождение тьмы... Да и днем с ними лучше не сталкиваться, это уж как пить дать.

А вот рассвет для этих мразей самое худое время. Они делаются вялыми, сонными, — собственно, они тогда и спят. Потому ребята и решили идти на рассвете искать клуб.

— Ни минуты терять не будем! — заявил Очкарик. — Чуть только светать начнет — мы и двинем.

Едва побледнела краюшка неба на востоке, пять пацанов, поеживаясь от холода, осторожно вышли из цеха, выбрались за территорию завода, затаились в кустах.

Утренняя роса стала не самым приятным подарком.

— В-вот, б-блин... — стучал зубами Кишка. — Т-тоже мне, май месяц!..

Вслушивались. Всматривались. Вроде бы тихо. С каждой минутой становилось светлей.

— Пойдем, — шепнул наконец Очкарик. — Я первый!

Аккуратно, по одному они перебежали через широкую дорогу к пустующим двух-, трехэтажным домам — жилому комплексу, построенному когда-то вместе с первыми цехами завода, перед Великой Отечественной.

Перебежав, сосредоточились в ближайшей двухэтажке, в одной из квартир первого этажа.

— Осторожней! — прошипел Витек. — Полы гнилые. Я, б... ь, чуть не провалился!

Доски и в самом деле прогибались угрожающе. Все сгнило здесь за столько лет. Лохмотьями свисали со стен отсыревшие обои. Воняло тухлятиной.

Очкарик внимательно рассмотрел из окна окрестности.

— Ну, парни... Туда идем. Там короче.

Не ошибся. Задворками, по заросшим дворам, сквозь дыры в заборах они достигли того, что было названо «площадкой». Это был, видимо, некогда скверик перед клубом — трехэтажным зданием, построенным в стиле конструктивизма.

Забрались в клуб. Долго блуждали по темным коридорам, с силой отдирали перекошенные двери. Трещал, отскакивал от пола рассохшийся паркет...

Библиотеки не было.

— Должна быть, — твердил Очкарик. — Если не она, то хотя бы техническая документация какая-то...

Витек с Кишкой переглядывались, ухмылялись. Они не очень верили в эту затею. А мудреные слова Очкарика звучали для них китайской грамотой.

Бабаю же, наоборот, казалось, что они на верном пути. Правда, откуда такое предчувствие — ей-богу, не скажешь.

Но оно не обмануло! На втором этаже, после методичного осмотра всех комнат и кабинетов, ребя-та наткнулись на какое-то хранилище бумаг в толстых папках.

— Вот!.. — возликовал Очкарик. — Вы читать умеете?

— Со словарем, — грустно сострил Костя.

Тем не менее, стали смотреть желтые, ломкие страницы. Ничего интересного. Какие-то «акты», «договора», «протоколы»... названия, в которых парни ни черта не смыслили — кроме Очкарика разве что. Бабай больше озирался по сторонам: похоже, гоблины сюда не добрались, даже стекла были целы. В углу стоял навеки потухший компьютер под толстым слоем пыли — Костя к нему так и прилип, щупал его и так и сяк, весь перепачкался.

— Не работает, — сказал он с сожалением.

— А ты что думал, — Бабай усмехнулся, — он тебе песню споет? ...

Они стояли рядом. Бабай потыкал пальцем в клавиатуру — интересно, кнопочки.

От этих нажимов рассохшаяся дверца тумбочки со скрипом отворилась, и ребята увидели толстый железный ящик.

Слова «сейф» они не знали.

— Э-э, — удивился Костя. — Смотрите, тут какая штука!

Подошли. Вылупились недоуменно. Один Очкарик, разумеется, смекнул, что к чему.

— Ага, — победно заявил он, — еще теплее. Это такой шкаф специальный, для особо ценных вещей. Только вот как открыть его...

Подергали ручку. Шиш, конечно. Но фортуна, как и беда, одна не ходит — если уж повезет, так от души. А им сегодня определенно везло.

После недолгих поисков Кишка нашел в столе связку ключей. Видимо, так буро все было здесь когда-то, что хозяину кабинета вмиг стало не до ключей, не до сейфа; да и спасся ли он вообще тогда...

Впрочем, сейчас это уже ровным счетом ничего не значило.

— Вот этот вроде бы должен подойти, — решил Очкарик, рассмотрев ключи. — Сейчас попробуем.

И опять оказался прав. Со скрежетом, но провернулся ключ в замке, массивная дверца медленно открылась... Костя зажужжал своим фонариком, с которым не расставался.

Очкарик полез в сейф.

— Та-ак, — приговаривал он, — так-так... сейчас посмотрим.

Первым делом явились на свет два прямоугольничка, цветные такие, красивые, упругие. Для чего они — никто не знал. Даже Очкарик.

— Нет, — молвил он твердо. — Что тут гадать? Не знаем.

Лишь Костя, наморщив лоб, произнес неуверенно:

— Я вроде слышал... Ольга у нас... она продавцом работала, и вот она говорила... По ним, — он кивнул на пластинки, — товары брали. Ну, вещи всякие...

Но ребята и что такое «магазин» представляли не очень, а про эти-то штуковины (кредитные карточки, понятно) и говорить нечего. Как на них можно брать вещи? Меняться?.. Да на хрен они кому нужны!

— Чушь все это! — припечатал Витек. — И вообще, смотрите — день уже вовсю. Что дальше-то?

— Дальше?.. — переспросил Очкарик, роясь в сейфе. — А дальше вот здесь что-то есть. Ну-ка!

«Что-то» оказалось солидной черной папкой из натуральной кожи.

— Вот вещь! — Очкарик назидательно потряс ею. — Сразу видно: цивилизация!

Открыли. В папке оказались разные бумаги.

— Пас-порт, — раздельно прочел Костя в маленькой книжице. — Ага, понятно. Это раньше такое было... документы...

Очкарик торопливо разворачивал огромную, в несколько раз сложенную бумажную портянку.

— Слушайте... — и радовался и боялся радоваться он, — слушайте, парни... А не нашли мы то, что искали?!

Развернул наконец. Прочел с чувством:

— План!

И оглядел соратников своих.

— Понимаете? План!! Нет, не понимали.

Пришлось объяснять дополнительно:

— Это план всей территории завода. Что, не дошло еще?.. Господи! Да теперь мы сможем все найти, что хотим! И где «Навахи» делали, и где склад... Вот! — Он ткнул пальцем в надпись на углу портянки. — Написано: секретно. Значит, есть. Найдем!..

И ведь нашли! Он раз за разом находил верный путь, этот удивительный парнишка. После того как вернулись, Очкарик долго при свете фонарика изучал план. Все остальные нажрались от пуза, завалились спать, а он все светил, шуршал, что-то бормотал себе под нос...

Бабай спал так сладко и сон видел хороший — какой, не скажешь, но хороший, что-то светлое, солнечное. Даже запеть ни с того ни с сего захотелось, хотя отродясь он не пел... Не успел. Кто-то стал толкать его в плечо и в бок.

— М-м... — недовольно промычал он, открыл глаза и тут же зажмурился — свет ослепил. — Э! Ну кто там?!

— Я это, — торопливо шелестнули слова. — Я, Очкарик.

— Ну. — Бабай поморгал, проснулся совсем. — Убери фонарь. Чего тебе?

Свет метнулся вбок.

— Ты посмотри. — Очкарик вновь был с планом. — Вот тут условные обозначения. Видишь?

— Ну, вижу. — Бабай всмотрелся в значки и закорючки, ни шута в них не понял. — И что это значит?

— А вот что. — В голосе зазвучало торжество. — Все обозначено: ну вот, например, цех номер пять там, номер восемнадцать, котельная, подсобки... Все обозначено, написано. А вот четыре помещения — смотри, вот они! — никак не названы. Понимаешь? Никак!

— Думаешь, здесь и есть оружие?

— Скорее всего... ой! Кто там?!

От их шепота проснулся Костя. Он вмиг сообразил, о чем речь.

— Нашли?

— Предполагаем, — ответил Очкарик очень сдержанно.

Он всегда был аккуратен в формулировках.

Но прошло еще немало времени, прежде чем предположения стали реальностью. Дни, недели, месяцы поисков... Долго искали первое из тех четырех помещений — не хотела местность совпасть с планом, ну хоть ты тресни. Путали, ошибались. Кое-кто начал психовать. Но вдруг, почти случайно, им попался первый потайной подвал — и все стало на места! План вдруг перестал быть бумажкой, проявился перед взором стенами цехов, километрами трубопроводов, перекрестками дорог... И искать стало легче.

Первый подвал оказался пустым. Второй тоже. Третий... собственно, третий мог оказаться четвертым, потому что начались споры, куда пойти сначала. Большинство считало, что двигаться надо по порядку, но Очкарик, глядя на план, высказал предположение, что искать надо в самой дальней точке, в северном углу территории, примыкающем к глухому лесу. Почему? Да очень просто! Туда скорее всего никто не добрался. Люди не успели, а гоблины не додумались. Они не дураки, спору нет, и недооценивать их нельзя, но такое никчемное, совсем уж заброшенное место...

Эту версию поддержал Бабай, а следом, поглядев на друга, и Костя. Решили, словом, идти туда — и попали в точку. Подвал оказался заперт, но дверь осилили. И нашли там оружие!

После такого открытия Очкарика дружно произвели в гении. Он и сам подобного эффекта не ожидал, потому выглядел смущенным, как актер на внезапном бенефисе.

— Да ну что... — говорил он. — Ничего удивительного. Вот план. Здесь все указано. Пошли и нашли... Очень просто!

— Теперь держись! — злобно ликовал Кишка. — Разнесем! Давно мне охота кого-нибудь из этих завалить...

Правда, похоже, люди здесь все же успели побывать. В наличии оказались пять «Навах» и несколько ящиков с различной начинкой для их выстрелов, хотя должно было бы больше быть. Зато нашелся один ручной гранатомет «Зорро», два автомата АКМСУ и полный стеллаж не очень новых пистолетов «Гюрза» с кучей патронов к ним... Откуда здесь такой разнокалиберный набор? На этот вопрос, конечно, никто уже ответить не мог.

Названий оружия ребята прежде не знали, узнали только сейчас. Очкарик читал инструкции, а Костя слушал и разбирался уже с натурой. Вдвоем это у них здорово получалось.

Затем Костя обучал остальных. Осваивали оружие с редкостным рвением, никого заставлять не надо было. Техническое первенство Кости признавали все, его слушались, понимая, что от этого одна польза... Бабай, хоть и не особо силен в технике, смекнул, что «Зорро» — штука суровая, и тут же его прихватизировал. Он оказался чертовски тяжел, но и это юного воина не оттолкнуло. Остальные вооружились кто чем мог.

Обвешавшись оружием, парни решили, что готовы к бою. Дело осталось за противником. Где он, сволочь?!

Тут возникли дебаты. Конечно, гоблины водились и неподалеку, и завалить одного-двух вполне можно было. Но дальше что?.. Наверняка сюда нагрянет свора, начнут шерстить, наткнутся на нас. Сцепимся. Возможно, уложим еще кого-то. Но и сами погибнем. Ну, может, кто-то и уцелеет... Все равно не то. Надо что-то покруче! Но что?..

Здесь судьба сама помогла им. Однажды Витек отправился на разведку по окрестностям, пропадал полдня — а вернулся не один, с лопоухим пареньком лет двенадцати, грязным и оборванным до полной невозможности, зато с улыбкой до ушей.

— О-о-о-о! — весело расхохотался новичок. — Я с вами теперь!

— Ого, — увидал это явление Бабай. — Что за чудо?

— Будем ценить, — засмеялся и Очкарик. — Звать-то тебя как?

— А черт его знает, — тот и глазом не моргнул. — Как хотите! Откликнусь, не ошибетесь.

— Ну и будешь Оооо. Сам себя назвал!

С Бабаем заспорили, загомонили... Он сказал, что пошутил. Но что вы думаете? Нелепая кличка взяла и прижилась! Правда, в подсокращенном виде: О-о. Сам же веселый бродяга не просто прижился, а оказался ценнейшим прибытком. Он, как выяснилось, обитал северо-западнее, в районе нефтехимзаводов.

— Вот там этой дряни полно, — говорил он, разумея гоблинов. — Бензин качают. Вот где самое то — улучить момент да ка-ак шваркнуть их к ядреной матери! И спрятаться там есть где. Там подземные ходы такие!..

— А чего ж ты оттуда смылся? — спрашивали его с подозрением.

— Я? Да и не думал! Просто изучал местность. Вот и наткнулся на вас. Вместе-то такие дела можно делать!..

Убедил. Дела начались. Сперва с ним отправились Бабай и Витек, своими глазами глянуть на место. Глянули. Все оказалось точно так, как живописал О-о. Гоблинов было много, ни о чем они не подозревали, а ходов и коммуникаций в самом деле было великое множество.

Вернувшись, так и доложили. Тогда собрали общий совет, обсудили положение и заключили: перебираться! И вступать в боевые действия. Очкарик не удержался от пафоса:

— Теперь мы команда! Начинается новый этап!.. — и так далее. Говорил мудрено и непонятно, но слушали его, рты разинув, — здорово.

Не очень поняли и про «великое переселение народов» — так Очкарик назвал их переход, который и вправду оказался нелегким делом. Шли лесом, осторожно, с оглядкой, разбившись на несколько групп. Приходилось ведь и «детский сад» тащить с собой, и оружие, и боеприпасы, и прочие самые необходимые пожитки и продукты — а это не шутка. Но ни один не ныл, не хныкал. Наоборот, все стало так дружно и весело, как никогда! Вот то, что они бойцы самой первой линии, что они решают судьбу мира — это поняли все. Казалось, даже понимают и мальцы.

Вообще, этот переход сплотил их. Слово «семья» еще не прозвучало, но они уже перестали быть «каждый — сам — по — себе». Может, они это не осознавали до конца, но чувствовали — чувствовали, как они стали близки друг другу и как тяжело будет терять кого-то...

И чувствовали ведь, что терять придется. Впереди бои. Если вдуматься — только они, дальше будущее не просматривалось... Но наших ребят спасала юность. Будь на их месте взрослые, с опытом, со знанием жизни — кто знает, может, и опустили бы руки. А юнцам такой дальний прицел был неведом. В немногом знании — немного и печали! Парадокс.

На новом месте стали обживаться. В здешних подземельях оказалось потеснее и погрязнее, чем в цехах авиазавода, однако сами подземные ходы, заключавшие в себе множество трубопроводов, образовывали такую сеть, в которой заплутать — плевое дело. Но изучать ее было необходимо.

Эту мысль первым высказал Бабай. Очкарик горячо подхватил:

— Тут весь наш оперативный простор! Выучим — никто не поймает.

О-о бегал, суетился:

— Я тут все знаю! Все ходы-выходы. Как мышь! Со мной не пропадешь.

— Тише, мыши! — осадил Бабай. — Кот на крыше... Посмотрим, как ты знаешь. Давай покажи, где завод этот да гоблины где.

— Завод — вот он, смотрите до упаду. А гадость эта позорная где — идем, покажу.

Показал. Он, Бабай и Костя, спрятавшись в траве, разглядывали установки: как они работают, как подъезжают, отъезжают бензовозы...

— Нормально, — прошептал Костя. — Позицию выберем, «Навахой» пульнуть — самое то выйдет... А вон там, смотрите, склад у них продуктовый. Потом надо будет успеть сколько можно выгрести... Главное, чтоб взрывом не зацепило.

— Выйдет, выйдет, — поддакнул О-о. — Я же и говорил — самое то.

Мальчишки загорелись, но опять-таки Бабай их остудил:

— Сначала как следует ходы выучим. Без этого — только попробуйте суньтесь!

Пришлось всем подчиниться.

Надо сказать, если Очкарик был мозговым центром команды, то Бабай явно становился боевым лидером. У него раскрывался талант к этому, и все подспудно это ощущали. А раз так — командуй!

Чуть ли не все лето парни осваивали подземелья. Путались. Кишка один раз чуть не потерялся, едва нашли. Изучить все оказалось делом немыслимым, но уж все возможные пути подхода-отхода меж основным местом и эстакадой, откуда решили жахнуть по гоблинским трудам, освоили от и до. Отработали и ложные отходы. Очкарик сиял.

— Собьем со следу! — говорил он.

Ребят охватил азарт, они спешили, рвались в бой. Передалось это и соплякам — те давай играть «в войну», бегать с палками в руках, верещать пронзительно... Приходилось урезонивать. Бабай с Очкариком оставались самыми трезвомыслящими.

— Семь раз отмерь — один отрежь! — не уставал твердить Очкарик, значительно подымая палец.

Очень эта присказка Бабаю нравилась, но уж очень хотелось прекратить «отмерять» и начать «отрезать».

Ну вот наконец и настал день, когда операцию сочли подготовленной. Незадолго перед тем Костя предложил:

— Я это... Мысль такая: нам же надо, чтоб эти уроды в кучу собрались, так? Так. И я вот что придумал. Надо кабель перерубить, который от генератора к насосу. Тогда они все к насосу сбегутся, а он как раз возле печи... И наш снаряд туда — на! Всем крышка.

— Дельно, — одобрил Очкарик. А Бабай брови сдвинул:

— Дельно-то дельно, а кто рубить будет?

— Я! — так и вскинулся Костя. — Я сам и рубану. Я прикинул уже: надо рубануть и сразу за складом спрятаться. Тут взрыв... надо минуты три пересидеть, а потом по косогору назад. Если кто и уцелеет из гадов, им все равно не до меня будет.

Бабай подумал.

— Нет, — сказал он. — Ты у нас главный технарь, ты стрелять должен. Рисковать нельзя.

— Да это ж просто! Там всех делов — на спуск нажать. Ракета сама цель найдет. Я покажу...

— Нет.

— Я смогу выстрелить! — встрял Витек. — Чего там такого сложного?

— Нет! Я сказал. Это что, шутки, что ли?! Стрелять хотелось каждому. Но Бабай расставил все точки над i. Сделал это разумно, споры прекратились.

— Ну, мне тогда кабель рубить. — Витек набычился.

— А может, я? — это О-о уже наготове. — Я тут давно, как-никак соображу, куда бежать!

Бабай помолчал.

— Решу, — сказал он.

На самом деле он уже решил. Мгновенно, четко и жестко. Возможно, именно в этот момент он стал настоящим командиром — от его решения теперь зависело, кому жить, а кому умереть. О-о — прирожденный разведчик, к тому же отлично знает местность, такой для команды — клад. А Витек — ну что, парень неплохой, но и всего-то... Сам рвется. Пусть и идет.

Вечером Бабай тайно поделился своими рассуждениями с Очкариком.

— Все верно, — кивнул тот. — Тут не до чувств, один расчет. А Витек даже и рад будет, что его пошлют. Он самолюбивый, черт.

Так и сделали. И вышло в самую десяточку! Для гоблинов в Уфе начался новый отсчет времени. Хотя сами они об этом еще не знали.

Это время побежало куда быстрее прежнего. Их всех спасло отличное знание подземных коммуникаций — тренировки, как оказалось, пошли впрок.

Гоблины, понятно, спуску не дали: долго они бродили по окрестностям, искали, где могут прятаться диверсанты. Один подземный ход они нашли, старательно его разрушили. Делали даже засады — и на это у них ума хватало... Но ребята оказались еще умнее, хитрее, изворотливее — и вышли победителями. Они переждали напасть, пережили зиму. А весной приступили к новой операции. Вдохновителем стал Костя.

— ... они готовый бензин в тот здоровый бак сливают, — говорил он возбужденно, блестя глазами. — Ну, круглый такой, серебристый.

— Резервуар. — Очкарик кивнул.

— Да! И вот я решил...

И решил взорвать этот резервуар. Он дотошно изучил устройство «Навахи». И понял: автоматику наведения ракеты можно изменить так, чтобы она шла не на температурный максимум, а строго по прямой. То или иное расстояние можно задать специальным механизмом. И начинку выстрела можно комбинировать: делать бронебойной, зажигательной, бронебойно-зажигательной... Костя предложил: первый выстрел с метрической наводкой сделать чисто зажигательным. Задать дистанцию до резервуара, пальнуть, и пламя охватит его поверхность. И тут же долбануть еще раз, уже с температурной наводкой и выстрелом бронебойно-зажигательным. Этот снаряд летит прямо на пламя, бьет в металлическую стенку... ну, дальнейшее — без комментариев.

— Что ж. Толково, — произнес Очкарик, выслушав. А Бабай даже улыбнулся.

— Молоток, — только и сказал он. Костя воспрянул, глаза засверкали.

— Слушайте, а хорошо бы ночью! Представляете картинку?! Класс!..

Но романтику отклонили, сказав, что при свете с наводкой все же надежнее. А права на ошибку нет. Эх, ладно... — Костя с сожалением подчинился. — Если для пользы дела...

План приняли. Однако внимательный Бабай заметил, что Витек насупился. Видать, глодало то, что не он в центре внимания... И Бабай подбодрил его.

— Первый выстрел твой, Костя. А вторым пусть Витек. Заслужил.

Очкарик бросил быстрый взгляд туда, сюда. Все понял.

— Да, да! Заслужил. Пусть стрельнет!

Тот аж поперхнулся:

— Да я... Братва! Да я так стрельну! Я...

И слов у него не хватило, затряс кулаками.

В восторге он и не сообразил, что главное-то в этом деле — первый выстрел, от него все зависит. А второй... в самом деле, на спуск нажать — невелика мудрость. Но Витек прямо на седьмом небе был от счастья. Бабай про себя усмехнулся. Он становился неплохим психологом.

Ну и эту акцию провели как по нотам. Костя сработал молодцом. Он изучил местность, выбрал идеальную позицию для стрельбы. Вычислил расстояние — в точку!

Стреляли на рассвете. И это учли. Гоблины бдительность если не потеряли, то понизили. Задремали, расслабились...

И получили по самые помидоры! Костин расчет был верен. Зажигательный выстрел влепился точно в борт резервуара. Пламя вспыхнуло так — фыхх! — словно с резким выдохом. И тут же вдогон Витек врезал бронебойным.

Этот снаряд звонко щелкнул в железо — как гвоздь в консервную банку. И на миг повисла полная тишина.

Или так показалось?..

А затем парни увидали такое, чему бы ни за что ни поверили, если бы своими глазами не видели.

Огромный, с двухэтажный дом, резервуар стал важно надуваться, как воздушный шар...

И сорвалось куда-то небо. Дрогнула земля. Рассвет с испугу враз стал днем, без всякого утра.

Так дало по ушам, что парни вмиг оглохли. Разинув рты, остолбенев, смотрели они на беззвучное безумие огня. Очкарик первый очнулся от ступора. Он толкнул друзей, знаками показал, что надо тикать. И в той же полной тишине все кинулись в укрытие.

Слух начал возвращаться к ним через полчаса. Ну а там!.. Разговоров, поздравлений, восхищений было не остановить...

Тогда-то Костю и прозвали Громом, с легкой руки Очкарика. Костя Гром! — прилепилось прозвище.

Вот тут-то, видно, до Витька дошло, что лавры главного героя опять проехали мимо. Нет, его хвалили, ясное дело, поздравляли — но ведь это же не то... А тут еще и О-о вдруг отличился.

— А я вроде знаю, где еще оружие может быть! — взял да и ляпнул он где-то спустя неделю после взрыва.

— Что значит — вроде? — Бабай нахмурился.

— Догадываюсь.

— А что ж раньше молчал?!

Тот плечами пожал:

— Да кто ж его знает. Может, и нет там ничего. У Бабая от такой логики голова кругом пошла.

— Ну... — только и сказал он без мата, а дальше сплошная ненормативная лексика. — Показывай, давай, чудак на букву «м»!

Правда, последней фразы Бабая О-о не понял.

Выяснилось, что километрах в пяти к северо-востоку была воинская часть. Гоблины там все, что могли, разграбили — но что-то все же не смогли. В бытность свою бродягой-одиночкой О-о из любопытства побывал там, полазал везде. Углядел неприметный холмик — совсем бы неприметный, если б не металлическая труба с грибовидной крышкой, торчащая из земли. По ней шустрый малый и смекнул, что холмик скорее всего вход в подземное хранилище...

— А с чего ты решил, что там оружие? Может, там картошка!

— Да я же говорю, не знаю. Может, и картошка. Тоже неплохо...

Так она там, поди, вся сгнила! — встрял Кишка. Невесть отчего это показалось ему ужасно смешным. — Га-а!..

Но там оказалось все-таки оружие. Автоматы с «подствольниками», один ручной пулемет, патроны и гранаты к ним. И добра этого — хоть завались!..

Так вот и О-о попал в передовики. И, похоже, это стало последней каплей, переполнившей чашу попранного самолюбия Витька. Он надулся, пару дней ходил мрачнее тучи, а вечером, за общим ужином, взорвался.

Сидели, ели печеную картошку, старую, еще осенью захваченную на складе. Весной жратва не ахти, авитаминоз — все исхудавшие были, утомленные, но бодрились, а вот Витек не удержался. Он молчал, ел нехотя, а когда Кишка взял какую-то картофелину, вспылил:

— Куда хватаешь, дебил? Твое, что ли?!

Кишка тоже был не денди:

— А что, твое?

— Мое!

— Ну и подавись! — Картошка полетела Витьку в голову.

Через секунду оба катались с матом по полу, а прочие, и девчонки в том числе, крутились вокруг, пытаясь остановить драку.

— А-а!.. Да тише вы! Придурки! Услышат! А-а!.. Да разнимите их!..

А мальцы по глупости хохотали. Они подумали, что это хохма такая.

Растащили наконец. Витек бешено рвался из рук, растрепанный, с царапиной на лбу:

— Пришибу! Сволочь!..

— Сам сволочь! — неслось в ответ.

— Да тише вы! — еще громче вопили девчонки.

Кончилось тем, что Витек вырвался, обложил напоследок матом всех и убежал куда-то в ночь. Кишка зло плюнул на пол:

— Тьфу! С-сучара!..

— А ну всем спать! — приказал Бабай. Оглядел себя, отряхнул брезгливо. — Г-гадство, все пуговицы оборвали... Ну? Спать, я сказал!

Ночью они с Очкариком, естественно, шептались — когда все уснули.

— Хреново, брат, — качал головой Бабай. — Ох, хреново! Вот тебе и семья.

— В семье не без урода, — утешал Очкарик.

— И я проглядел, дурак. Видел же, что он сам не свой! А, думаю, обойдется... Куда он рванул, как думаешь?

— Понятия не имею. Утром объявится, наверное.

— А делать-то что? Разброд пойдет — хуже не придумаешь.

— Это точно. Ты знаешь... — Очкарик неловко усмехнулся, — я подумал... С этой точки зрения лучше, чтоб он вообще не вернулся. Да со всех точек! Для него тоже.

Бабай сперва не понял, что имеет в виду товарищ, а когда понял, то поднял голову и посмотрел собеседнику прямо в глаза. Вернее, в очки. Увидал в них отблеск догоравшего костра.

— Ты думаешь? А ты?

Что тут скажешь...

— Ладно, — сказал Бабай. — Давай-ка спать. Там поглядим. Утро вечера мудренее, как говорится.

Но глядеть не пришлось. Витек сам все решил за них.

С ранья обнаружилось, что пропала одна «Наваха» и пять выстрелов. Честно говоря, Бабай даже и не рассердился. Велел только всем сегодня быть тише воды, ниже травы.

— А еще лучше, — невесело сказал Очкарик, — отойти в запасные ходы. Чую я, будет нынче буря...

И как в воду глядел. Не успел толком начаться день, часов в десять полыхнуло пламя. Совсем с другой стороны, оттуда, где когда-то был город Благовещенск. Как Витек успел туда пробраться?.. Да какая разница!

Разницы, точно, не было, ибо иное затмило безрассудный Витьков героизм. Ракета не достигла цели. Она взвилась, ринулась было на цель — но тут же воздушная волна чудовищной силы ударила в ответ. Снесло деревья, как бритвой скосило верхний слой почвы, с бугорками, пригорками — все, ровный чернозем. Земля вздрогнула. По бетонному своду коллектора пошла трещина. Что-то посыпалось сверху.

Позже ребята, выбравшись наружу, из-за укрытия смотрели, как все еще дымятся земля и поваленные деревья на месте удара. Там бродили гоблины, рычали, гоготали — ветер доносил это... Все были подавлены.

— Ничего, — утешал Очкарик. — Не найдут нас! И отходных путей у нас куча...

Но все же понимали, что не в этом дело, а в том, что эти уроды, оказывается, могут гораздо больше, чем думалось.

— Надо еще эти подземные ходы отработать, — сказал Костя. — Такое дело... Запас не повредит.

Согласились.

А гоблины зачем-то сместились в сторону Благовещенска, и несколько дней там что-то бухало, взрывалось. Потом стихло.

А еще через пару дней О-о, отправленный на разведку, наткнулся на здорового парня лет семнадцати — у него, у О-о, видимо, вообще был талант встречать людей в этом безлюдном мире.

Оказалось, что парень как раз из Благовещенска. Там тоже была группа, но жили они недружно и с гоблинами не воевали — просто выживали как могли. Разумеется, взрывы на заводах они видели и слышали, и у них пошли толковища на эту тему. Часть ребят стала склоняться к тому, что надо бы и им включаться в бои: вот ведь воюют же люди... Но таких было мало. Некоторые просто отмахивались — живем, мол, да и ладно, нас не трогают, ну и не надо высовываться... Большинство же вяло бормотало, что оно бы хорошо, конечно, да ведь зима на носу. Вот кончится она...

Она кончилась, и на носу очутилась весна, а с ней опять что-то не слава богу... потом еще что-то мешало... а потом нагрянули твари и всех «зачистили».

Один этот парень и уцелел. С неделю он плутал, питаясь подножным кормом, но все же наконец наткнулся на команду.

— Теперь я ваш, — так просто сказал он. Бабай смерил пришельца взглядом, помолчал.

Спросил:

— Звать как?

— Гондурас, — ответил тот.

— Твою мать. И что это значит?

— Да вроде город такой.

— Страна, — поправил Очкарик. — Страна... Далеко где-то. Была. А город вот Москва такой есть. Ну, то есть тоже был. Вот бы где я хотел побывать...

— Ну что, берем? — обратился Бабай к соратникам.

— Берем! — сказали все.

— Зачислен с испытательным сроком, — Бабай хмуро улыбнулся. — Правила простые. Приказы у нас не обсуждаются, конфликты не одобряются — мы одна команда! Все понял? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Обживайся, все равно недели две будем сидеть тихо.

Парень оказался крайне спокойным. Не спрашивают — молчит. Сидит и молчит. Мог целыми днями молчать. Окликнут его:

— Гондурас!

А он:

— А? — и снова молчит.

Кстати, и Очкарик сделался молчаливым. Вернее, задумчивым каким-то — а отсюда и молчание.

Да и все, честно сказать, приуныли. Тут тебе и взрыв, и гибель Витька, и авитаминоз... Сам Бабай сдал. Лежал часами, закрыв глаза. Дремал. Вспоминал мать, сестру... Странно — но не было при этом боли в душе. Лишь тихая печаль такая, точно не годы прошли с тех пор, а десятки лет, точно самому ему не шестнадцать, а шестьдесят, и все, чему суждено сбыться, сбылось, и ждать больше нечего...

Даже вставать не хотелось. Лежать бы да лежать так... Он сам себя заставлял. Ближе к вечеру, когда уже обозначались недалекие сумерки, выбирался наверх. Было у него любимое местечко: перелесок на склоне холма, березы, елочки, рябины. Там на проталинке, прислонясь к березе, он сидел, старался дышать поглубже. В сырых осенних ветрах было нечто такое, чего не изъяснить словами... Уходил почти в темноте.

Однажды он сидел так, и подсел к нему Очкарик.

— Слушай... — негромко молвил он.

— Слушаю, — так же вполголоса отвечал Бабай. Очкарик помолчал чуток, затем кашлянул и начал:

— Знаешь, давно уже я подозревал, а теперь все больше убеждаюсь... У гоблинов этих, у них иерархия. Этот взрыв...

— Стоп, — тормознул его Бабай. — Давай-ка попроще, без мудреных слов. Я что тебе, ученый?

— А! Ну ладно. Скажу проще: я думаю, что они делятся на несколько разрядов. Те, кого мы видим, это самые низшие, быдло: для работы, для войны... Кто выше — мы не знаем, верно?

Бабай ковырнул пальцем в зубах, сплюнул.

— Хрен знает.

— Не знаем, не знаем. Не видели никогда. Ты видел?

— Нет.

— И я нет. Но они должны быть! Почему? Объясню. Ведь вообще они действуют неглупо, согласись. А разве могут они сами, вот эти, так действовать? Ты видел их?! Дебилы!..

— Тупорылые, точно.

— Ну вот. А что это значит? Да то, что над ними кто-то стоит, какая-то умная, хитрая нечисть. Они направляют действия этих чурбанов. Более того! Они владеют какими-то секретами. Энергетическими. То есть они... ну, маги, что ли. Они, видно, могут так накапливать энергию...

— Ты это про взрыв?

— Конечно! Ты видел результат?

— Еще бы, — Бабай криво усмехнулся. — Как ножом срезало.

— Вот именно. Как это могло быть? Запас энергии... и когда выстрел прозвучал, она вырвалась в направлении выстрела. И все там снесла. Как такое можно было сделать? Не иначе, сработали те... их высшие уровни. Видно, умеют это делать.

Бабай подумал.

— Может быть, — сказал он. — А нам делать что?

— Идея есть, — Очкарик кивнул. — Но прежде всего — пока об этом звонить не надо.

— Да уж сообразил как-нибудь. А никто еще не догадывается?

— Нет. Разве что Костя, да и тот смутно... Но это ладно. А суть вот в чем: по некоторым моим соображениям их маги могут находиться... ну, словом, в одном месте. Вот я и хочу эту догадку проверить.

— Ну, — Бабай хмыкнул, — про место и спрашивать нечего?

— Да, пока я не уверен. Ты уж извини...

— А, что там. Но ребятам сказать надо будет. А то как-то не так. Куда — не надо говорить, а что идешь, надо. Просто там поразведать, поглядеть.

— Дельно, — Очкарик улыбнулся. — Вот за ужином и скажу.

— Завтра с утра хочешь?

— Точно, — вновь улыбнулся Очкарик.

— Решил уже, — понял Бабай. — Ну ладно. Один хочешь?

— Естественно.

— Смотри. Дело опасное.

— Э-э!.. Волков бояться — в лес не ходить.

В пословицах да поговорках Очкарик был знаток.

За ужином — все той же опостылевшей картошкой — он объявил о своем завтрашнем походе. Восприняли нормально, как должное, лишь Костя пробормотал:

— А почему это тебе надо идти?

— А почему бы и нет? Я что, особенный? — И Очкарик подмигнул Косте. Тот смешался.

— Да нет... Я просто... — И совсем запутался. Утром Очкарик взял с собой автомат, два магазина, немного картошки.

— К вечеру ждать? — спросил Костя.

— Постараюсь. Если не успею, ночь пересижу где-нибудь, а уж наутро... Ну, бывайте! Пошел я.

Это были последние его слова.

То есть последние, какие слышали ребята от него.

Он не вернулся.

Сначала они все ждали, думая, что он задерживается где-то. Зашел слишком далеко — ну, вернется... Но прошел и второй день, а за ним и третий, и четвертый...

Он не вернулся.

Бабай это понял уже к исходу второго дня, хотя виду не подал. К концу четвертого, когда кто-то извелся в нелепых догадках, кто-то угрюмо молчал, а кто-то взирал на командира с безмолвной надеждой, как на оракула, он сказал:

— Ну вот что. Сейчас пожрем, а потом перетрем этот вопрос. И там уж от и до. Девчонки, давайте жратву!

Этот ужин прошел как-то живее, словно всем показалось, что их лидер сейчас объявит нечто такое, что другим неведомо... Сам же лидер решение принял верное. Что он мог сказать своим подопечным? Да ничего! Но это «ничего» надо сказать так, чтоб в нем стала сила. И Бабай сумел сделать это.

— Ну что, братва, — сказал он, — дело, сами видите, какое... Никто не знает, что случилось с нашим другом. И я не знаю! Ушел и не вернулся. Вот и все.

— И все... — эхом повторил Костя.

— Да. Что делать дальше? — вот вопрос. Все закивали, молча, скорбно.

— Вот я и скажу, что делать. Во-первых — ждать. Чего б там не было — ждать! Даже если кажется, что ждать нечего, — все равно ждать, и все тут.

— И надеяться и верить, — Костя вздохнул.

— И это тоже. А во-вторых — не киснуть! Дело делать. Мы команда или нет? А?!

— Да! Команда!.. Да!.. — поддакнули все. Даже Гондурас буркнул глухое «да».

Бабай повысил голос:

— А раз так, то и будем командой! Зачем жили наши друзья? Чтобы биться! Так что, мы раскиснем, что ли?

— Нет!..

— Нет! Значит, будем биться. Ради их памяти. Для всего! Так я говорю?

— Да!..

— Вот так. А теперь к делу. Как у нас с продуктами?

— Последнее доедаем, — тихо проговорила Снежана.

Она была тихая, бледная девочка, не то что Гулька с Тумбочкой: те носились наравне с пацанами, да и сами были такие крепкие, большегрудые, широкобедрые... А Снежана заведовала хозяйством и «детским садом». Для малышей она была как мама.

— Ага, — подхватил Бабай. — То-то и оно! Еще три дня — и взвоем. Поэтому...

— Бить гадов! — Кишка стукнул прикладом о пол.

На том и порешили. Чему быть, того не миновать, а помирать, так с музыкой. Потому и стали готовиться к акции — нападению на продовольственную базу гоблинов, обнаруженную Гондурасом во время его блужданий. Он видел, как уроды выгружали туда картошку, крупу и капусту:

— Жрать будут, сволочь.

Готовились тщательно, зло. Коль уж суждено погибнуть — то суждено. Но надо постараться выжить! И они старались. Они забыли про страх. Победа или смерть! — только так. Они, конечно, не знали таких пафосных слов. Но делали все так, как будто этот лозунг, начертанный на кумаче, висел в их подземелье.

И победа улыбнулась им! Сработали на «ять». Трое гоблинов, загружавших продукты в КамАЗ, и моргнуть не успели своими свирепыми глазами, как огневой шквал смел их с лица Земли, Через две минуты три смердящих трупа валялись на холодной весенней земле.

С КамАЗом Костя разобрался как с игрушкой. Затем был сделан ловкий маневр: окружным путем грузовик подогнали к дальнему коллектору, откуда расходились сразу несколько коммуникаций. Часть трофеев забросили в один из ходов, обрушили его, а остальное все уволокли в другой. Это был адский труд — в диком темпе, без отдыха, во тьме. Как смогли это сделать? — сами потом изумлялись. Но сделали, и уцелели, и врагов пустили по ложному следу. Те через пару дней отыскали брошенный КамАЗ, спустились кое-как в коллектор, ревели, как бабуины в брачный период. Потом, еще через день-другой, вдруг рвануло — над тем самым, заваленным ходом. Вновь дрогнула земля. Малость зацепило и те ходы, где ребята обитали. Потрескался кое-где бетон, полопались трубы... Бабай смекнул, что это, должно быть, работа тех, кого Очкарик назвал «магами». Но друзьям не сказал, чтоб не было брожения умов.

Потом были дни, месяцы... Пришло лето. Команда сделала еще пару дерзких, удачных вылазок. В них отработалась боевая слаженность, парни и сами не заметили, как заматерели, стали воинами. Самого старшего из мелкоты, Шурупа, стали подключать к акциям — восемь лет как-никак, не маленький... Твари неистовствовали — их били, а они ничего не могли поделать. И магия не помогала. (Ребят спасало только то, что магов было мало: большая часть их квартировала в центре города — обеспечивая безопасность князю Шаппи-Ру. А остальные просто не могли «перекрыть» огромные территории — наземные и подземные, — которые занимали нефтехимзаводы. Но пацаны об этом не знали.)

В июле решили, что надо бы на месяц притихнуть. Да и передохнуть не мешало бы. Так и сделали. Но теперь затишье было совсем иное, не унылое, а собранное, бодрое. Чистили оружие, поодиночке и малыми группами ходили на разведку... Слава богу, все вернулись, все нормально.

За эти дни Бабай много думал о магах, о таинственных возможностях нечистой рати. Он и сам ходил на разведку, но никаких других гоблинов, кроме гигантских полудурков, не углядел. Слова пропавшего друга крепко запали ему в память, он верил в проницательность Очкарика, да и сам был вроде не дурак — ясно, что не гоблинского ума те дела, которые довелось повстречать. Так что похожа на правду была теория, только вот подтверждения ей никакого не было. А в какую сторону ушел навсегда Очкарик, где он хотел обнаружить магов, Бабай и понятия не имел...

В августе сделали еще один успешный налет. И вновь залегли.

— Месяца на полтора, — объявил Бабай.

Ну, теперь настроение у них было лихое, веселое. Они стали бойцами, со жратвой порядок, да и лето как-никак — грибы, ягоды, плоды всякие... Само оно, лето, выдалось отличным, ясным, жарким, со стремительными ливнями и грозами. Жить бы да поживать таким летом! — но вот чье-то дурное любопытство — и потомкам любопытных приходится расплачиваться за это...

Август и сентябрь дружная уфимская команда тоже не зевала: насобирали грибов, засушили их на зиму. Ушлый О-о ухитрился на территории все той же военчасти найти небольшой продсклад, никем не тронутый. Консервы, правда, частично пропали, но крупы уцелели, а сахару в пластиковых мешках и «аварийным» рационам в жестяных коробках и вовсе ничего не сделалось.

— Ну, ты это... — восхищенно молвил Костя по данному поводу, — даешь! Тоже надо звание давать. Если уж я — Гром, то ты, наверное, Енот!

Но это имечко не прижилось.

Снежана сказала, что если насобирать побольше ягод, то она наделает на зиму варенья. Идею подхватили на «ура», рьяно зарыскали по лесам. И опять О-о стал чемпионом. Он отыскал такие земляничные места, что больше и искать не надо было. И нажрались ягод от пуза, так что и глядеть на них потом не могли. Костя же особо налегал на ежевику:

— Самые витамины! И вкус такой...

Ее, правда, было мало, только на еду.

Словом, осень встретили в приподнятом настроении. И дожди, туманные утра, долгие сумерки не казались унылыми. Неугомонный О-о нашел удачное место для очередной акции: косогор возле бывшей городской свалки. Под ним проходила дорога, где гоняли туда-сюда гоблинские эскорты. Ребята все побывали там, посмотрели.

— Годится, — сказал Бабай. — Будем готовить.

— Я подходы-отходы отработаю, — поспешил заявить О-о. — За пару дней — все на мази будет!

— Валяй, — одобрил командир.

Следующее утро вышло каким-то особенно промозглым. Моросил мелкий дождь. Все небо затянуло. Не хотелось выбираться из норы, ставшей такой уютной, обжитой... Лишь О-о непогода была нипочем. Он оделся, собрался, перекусил и бойко двинул на дело.

Прибежал, однако, через полчаса, взволнованный и запыхавшийся.

— Слушайте! Братва!..

Все сбежались:

— Что такое?!

— Слушайте! Я там какую-то такую фигню видел, страсть! Никогда раньше не видал.

Более внятно описать «фигню» он не смог, но слушателей заинтересовал. Им непривычно было видеть такого О-о — в волнении, почти в испуге. И все пошли с ним, остались лишь малыши и Снежана. Даже Шуруп бежал следом, серьезный, пыхтя от усердия.

Шли быстро, но с предосторожностями.

— Такое темное... — силился донести до друзей свои впечатления О-о. — Ну, противное. Шевелится так... Но не в этом дело!

— А в чем? — Костя аж забегал вперед от любопытства.

— Ну, понимаешь... Оно так шевелится, и как бы воздух над ним дрожит. Кажется, вот-вот — и втянет его.

— Кого — его?

— Воздух! То есть над ним как бы воронка такая закручивается. Кажется, вот сейчас вдруг как всосет все! Страшно. Я и близко подходить не стал... Вдруг засосет.

— Не бзди, — успокоил его Кишка. — Не всосало же.

— Ага, не всосало! Раз не всосало, а в другой раз...

— А ну, хватит! — оборвал Бабай. — Закаркали. Оружие с собой?

— Ну так!

— А раз так, то и ссы кипятком на ноги. Семь рыл, каждый с пушкой — чего пугаться?! А если кто так не думает — пусть идет назад. К бабам, детишкам. Пусть там штаны сушит...

— Девчонки здесь тоже! — хрипло вякнула Бешеная Тумбочка.

— Ну тем более.

Так дошли до свалки. Здесь уже начало зарастать травой, но все же видно было, что это пустырь, почва пропитана дрянью. Только-только растительность начала одолевать ее.

— Сюда, — приговаривал О-о, — сюда... Вот, гляньте. Вот оно!

Неведомо, что подумали другие, но Бабай, как увидел этот предмет, сразу понял, что штука эта серьезная. Больше всего это было похоже на оживший вдруг желудок, которому почему-то вздумалось пожить самостоятельной жизнью. Гадкий предмет — тут О-о был прав на все сто, сам по себе он ничего, кроме омерзения, вызвать не мог.

Но в том-то и дело, что он был не сам по себе! Он как-то изменял пространство вокруг себя, воздух над ним дрожал и змеился легким маревом, как над горячим асфальтом в жаркий день, даже переливался неким неуловимо-перламутровым оттенком... Это было и жутко и восхитительно враз, особенно притягательной казалась смесь гадкого и таинственного. Все обступили странную штуковину, смотрели и молчали.

Молчание нарушил Костя.

— Это... — произнес он. — Видите, как подрагивает?

— Не слепые, — буркнул Кишка.

— Это энергетика, — убежденно заявил Костя. — Точно вам говорю! Оно с энергией что-то делает. Смотрите, вон как ходит ходуном!..

Бабай хотел было осадить умника, чтоб не болтал лишнего, да не успел.

Не то чтоб эта пакость лопнула, но как-то мощно вздулась — все отшатнулись, — а она так же резко сжалась, и каждый ощутил на миг что-то вроде падения в пропасть. А затем пространство вокруг «энергетики» как-то вывернулось наизнанку, втянуло всех и выплюнуло — прямо в хаос, к рожам гоблинов и горящим грузовикам.

Глава 3

ПАРЕНЬ ИЗ ПОДОЛЬСКА

Все это Бабай как мог постарался передать Дане. Конечно, получилось спешно, скомканно и сбивчиво, но главное Даня усвоил.

— Н-да, — сказал он. — Интересно... Тогда что же получается: эта штука вывернулась и вас перебросило сюда. Вопрос: почему сюда?

Бабай хмыкнул:

— Ты меня спрашиваешь? Даня усмехнулся, кивнул.

— Тоже верно. Но объяснение какое-то должно быть. Гром!

— Здесь, генерал!

Как из-под земли выскочил. Даня глянул на него одобрительно.

— Слушай, Гром. Перед тем как случилось... ну, что ребят сюда бросило — ты ничего не заметил? Что могло стать причиной?

— Ну, — Гром малость замялся, — точно не знаю... Может, показалось только.

— Выкладывай, выкладывай, что показалось. Гром откашлялся, затем высморкался на асфальт.

— Как будто дрогнуло. Воздух дрогнул...

— Где? — перебил Даня.

— Вон там. — Гром ткнул пальцем. — В том месте. Бабай и Даня глянули туда. Но среди обломков, трупов и стреляных гильз не было ничего такого.

— А ну-ка. — Бабай шагнул туда так решительно, как будто все понял. Даня и Гром — за ним.

Но яснее от того не стало.

— Просто дрогнуло, и все? — допытывался Даня.

— Да вроде, — не очень уверенно отвечал Гром. — Я ж так только, краем глаза... Тэйки ближе была, может, она видела?

— Позови ее сюда, — распорядился Даня. Подошла Тэйки:

— Слушаю, генерал!

— Слушай. — Даня чуть улыбнулся и повторил вопрос. Тэйки прищурила глаза, соображая.

— А ведь правда... — пробормотала она. — Было! Только я как-то не подумала.

— Ну, теперь думай.

— Да тут думать-то нечего, только рассказывать... Короче, когда мы с Немо вон оттуда зашли, чтоб гранаты бросить, я смотрю — какая-то хрень лежит и ежится...

— Как?! — Бабай аж вздрогнул. — Как ты сказала — ежится?

— Ну да. Вот так. — Тэйки мимикой и жестами попыталась передать действия «хрени». Зрелище было дикое, но Бабай сразу ее понял.

— Точно! А вид у нее какой был?

Тэйки стала описывать вид, но через три-четыре слова Бабаю все стало ясно. Он махнул рукой.

— Оно? — Даня скосил глаза.

— Именно что, — был краткий ответ.

— Угу. — Даня подумал. — И как оно могло быть одновременно тут и там?..

Он спросил скорее себя, чем кого-либо, но Бабай и Гром дружно пожали плечами. А Тэйки сказала:

— Мне кажется, его кто-то шлепнул. В смысле, пулей. Оно и раскорячилось... Вообще, интересно. Я как это увидела, так и подумала — ну не иначе какая-то гоблинская хрень. Но тут бой, шухер... я, понятно, и позабыла вмиг.

— Пулей, говоришь? — прищурился Даня. — Так. А кто стрелял, не заметила?

— По-моему, сверху. Кто там у нас наверху был?.. Муха, — подсказал Гром.

— Давай его сюда, — велел Даня.

— Муха! К генералу!..

Но тут все перекрыл пронзительный вопль Гульки Конопатой:

— Эй! Сюда! Здесь человек! Живой!..

Уфимцы и москвичи, дружно обшаривая грузовик за грузовиком и вытаскивая оттуда провиант, довольно скоро поняли, что эдак они провозятся до вечера.

— Надо разделиться, — сухо обронил Немо. Мысль здравая. Костя Гром сказал:

— Тогда это... Мы пойдем к тем двум, а вы тут. Все в общую кучу. А потом разделим.

Согласились. Уфимцы пошли к двум последним грузовикам. Кишку, О-о и Гондураса Костя отправил осматривать КрАЗ, а сам с Шурупом и девчонками занялся КамАЗом.

Шуруп пулей взлетел в кузов.

— Ух ты! — возопил он фальцетом. — Слышь, Гром, тут консервы! Сгущенка!! Ну, обожремся!.. И салагам хватит!

Он не понимал еще, что им до «салаг» теперь идти и не дойдешь.

Ты откуда про сгущенку знаешь, шкет?! — удивился Костя. Удивиться было чему: за всю Шурупову жизнь никакой сгущенки рядом и близко не было. Костя, впрочем, тоже ее ни разу не пробовал, но ему-то Ольга рассказывала, а один раз даже показала сплющенную ржавую банку от этого продукта.

— Очкарик рассказывал! — хвастливо объявил малец. — Штука — супер!

— Ладно, супер... — Костя оглянулся. — Девчонки, давайте-ка две крепкие доски найдите, по ним сгрузим. Ящики тяжелые.

«Золотого правила механики» он не знал, но своим умом до него допер.

Гулька с Тумбочкой были девчонки расторопные, они мигом нашли доски, приладили их к заднему борту. Шуруп с натугой начал толкать к доскам ящики.

— Т-тяжелые, блин!..

— Дай помогу. — Конопатая вскарабкалась наверх.

— Живее, живее, — торопил Костя.

— Взяли! — бодро скомандовал Шуруп, но Гулька почему-то не откликнулась на этот призыв. Она выпрямилась и застыла.

Шуруп удивился:

— Ну че встала, кастрюля?

— Тише ты! — отмахнулась та.

— Да чего такое?!

— Ты что, мелочь, не слышишь? Там кто-то шевелится!

Костя соображал быстро, как ЭВМ. Молнией мысль его промчалась по трем пунктам:

1. А вдруг там гоблин?!

2. Если б он там был, давно бы снес всех нас!

3. Значит, не гоблин.

Но не успел Костя и рта раскрыть, как Конопатая уже ринулась в глубь крытого кузова. Вот оттуда-то и раздался ее вопль:

— Эй! Сюда! Здесь человек! Живой!..

По ящикам, спотыкаясь, ринулся следом Шуруп, ломанулись в кузов и Костя с Бешеной. Костин автомат зацепился за что-то, сам Костя чуть не упал, чертыхнулся, схватился за ящики.

Девчонки и Шуруп толкались, мешали друг другу.

— Да погодите вы! — гаркнула Гулька. — Не лезьте! Его тут мешками завалило.

Там, дальше, были мешки с крупой.

— Что у вас?! Что там?.. — послышались снаружи встревоженные голоса.

Но им не ответили — не до того было.

— Сейчас, сейчас... — бормотала Конопатая. — А, у него рот заклеен!

Раздался краткий трескучий звук. И сразу хриплый голос:

— Руки развяжите. Затекли.

— Дай помогу! — рыпнулся Костя.

— Мешок развяжи, — велела Гулька.

— Да что там у вас?! — В кузов полезли любопытные.

— Человек, — как-то торжественно ответила Бешеная.

— Как! Чего?! Откуда?.. — Но вездесущий Гром мигом пресек бестолковщину:

— Тихо!.. Не толпитесь там — все равно толку нет. Если он связанный, так ему размяться надо. А ну назад!

Народ полез обратно. А голос из потемок, уже не хриплый, а звонко-мальчишеский, произнес:

— Спасибо! Я сейчас. В самом деле затекло... Разотру.

Тут и начальство подоспело, Бабай с Даней.

— Зачем они его везли, как думаешь? — вполголоса спросил Бабай.

Даня пожал плечами:

— Черт их знает. Чужая душа — потемки, а уж гоблинская... или что там у них вместо души.

— Смрад у них там, больше ничего. — Бабай сплюнул зло. — Ну не сожрать же они его хотели?

— Ну, это вряд ли. Хотели бы — сожрали. Тут другое что-то... Кстати, Очкарик ваш был совершенно прав. У них есть высшие ранги.

— Маги?

— Они.

— Ты их сам видел?

— Видел. И мочил тоже, друг. Много еще чего у них есть. Здесь их верховное правительство проживает. Каганат Раш, неужто не слыхал?

— Не-а.

— Ну и что там наш освобожденный пленник?

— Идет! — радостно крикнул Шуруп.

— Иду, — подтвердил спасенный, ступил на край борта и ловко спрыгнул. — Спасибо, парни!

— И девчонки, — ввернул Костя.

— И девчонки тоже. — Парень рассмеялся, и засмеялись все.

Даня с удовольствием разглядывал юношу. Всегда приятно смотреть на человека, которого ты спас.

А тот отряхивался, сбивал с рукавов и бортов куртки всякий мусор так беззаботно, словно бы не из лап погибели вырвали его только что.

— Силен ты брат, — заметил ему Даня.

— Чем же? — Паренек вскинул ярко-голубые глаза.

Он был совершенный блондин, волосы густые, вьющиеся, — правда, грязные, видно, что очень давно не мыл. Сам невысок и щупловат. Черты лица правильные, чуть мелковатые. Как-то сразу он располагал к себе — Даня это почувствовал, а он в таких делах не ошибался.

— Да тем, что на волосок от смерти был — а хоть бы хны. Другой бы на ногах не стоял.

— Э! — с великолепной небрежностью отмахнулся белокурый. — Что такое смерть? Пока мы живем, ее нет, а пришла она — нас уже нет. Вот и все!

Этой фразой он заставил остолбенеть всех, даже Шурупа. Такое никому прежде не приходило в голову.

Даня стряхнул столбняк первым.

— Силе-он... — повторил он с изумлением. — Ловко придумано!

— Ну, это не я, — заскромничал белокурый. — Это Эпикур придумал.

— Кто такой?

— Философ древний.

Бабай смотрел на паренька с симпатией — здорово напомнил ему он Очкарика, хотя внешне сходства никакого. Напомнил, и все тут... Однако, несмотря на сантименты, командир уфимцев головы не потерял.

— Вот что, философы, — сказал он, — мы здесь и так уж лишнего торчим. У вас база есть? — обратился он к Дане.

Тот лишь усмехнулся.

— Не глупее вас, господа пришельцы!.. Но поспешать надо, это ты верно сказал. Ты с нами? — спросил новенького.

— Если не возражаете.

— Ничуть. Звать тебя как?

— Сергей.

— Ладно. Ну, братцы, взялись поживее!

Через час все — москвичи, уфимцы и Сергей — сидели в логове Гвоздя и с аппетитом трескали варево из трофейной пшенки и тушенки. Светили два фонаря, сделанные Гвоздем, — они бросали резкий, грубый свет, где тени все перемешались в беспорядке: у кого, казалось, пол-лица нет, у другого вообще были видны рука и кусок туловища, и походило это на робота-миноискателя... Никто, впрочем, не замечал ничего, все были поглощены едой. Лишь Костя, наглотавшись месива, сунулся было к Бабаю.

— Слушай, — шепнул на ухо, — а наши-то там, Снежанка и малышня... С ними-то что будет?!

Бабая это слегка обозлило.

— Твою мать! Ты, Гром, сам, что ли, маленький? — сердито прошипел он в ответ. — Откуда я знаю! Нас кинуло хрен знает куда, за полмира!.. Что мы можем сделать, как ты думаешь?!

— Не знаю. — Костя поник.

— Ну вот. А я знаю, да? Волшебник, твою мать! Сердитое перешептывание от зорких глаз Дани не укрылось, но виду он не подал. Подождал, пока дожуют кашу, догрызут сухари.

— Ну что, воинство, наелись?..

Довольный смех, отрыжка и хлопанье по пузу были ответом.

— И отлично. А теперь... — Даня сделал эффектную паузу, — чай со сгущенкой!

Подвал дрогнул от восторгов. Кто-то зааплодировал, и подхватили все — только криков «бис» не хватало... Здравомыслящий Бабай, однако, не упустил спросить:

— А чай у вас откуда?

Даня заговорщически подмигнул:

— Умеем жить!

Чай, признаться, был плохонький, залежалый, но пили со смаком, с кряхтеньем, уханьем. Потели, утирались, смеялись... Один Немо был невозмутим. Ни малейшего чувства нельзя было прочесть на его лице.

Когда эмоции малость поутихли и чаепитие стало рутиной — прихлебывали, отдуваясь, кто третью, кто четвертую кружку, — Даня, как бы внезапно вспомнив, воскликнул:

— Да! Муха, послушай-ка. Муха оробел.

— Я, генерал... То есть это, слушаю.

— Ты стрельнул в тот предмет на асфальте — темный, скверный такой?

Федор оробел пуще.

— То есть... Что, не надо было?

Даня успокаивающе повел рукой:

— Все нормально. Все правильно сделал. Как ты в него долбанул! Прямо чемпион.

Пацан так и просиял.

— Так я смотрю — лежит, гад! Меня прям колбасить стало от него, такая гнида. Ну, навел, да ка-ак грохну!..

Бабай с Даней обменялись быстрыми взглядами.

— Понимаешь? — спросил москвич.

— Вроде того, — ответил гость. Любознательный Костя был тут как тут.

— Чего — понимаешь?

Бабай нахмурился было, готовясь отсечь любопытство, но Даня сказал:

— Да уж чего тут секретить. По-моему, дело ясное. Ну, конечно, не до конца, но в целом — да.

Гвоздь по натуре был исследователь. И слух у него был острый. Он мигом услышал:

— Это что ясно? Насчет перемещения?

Даня кивнул. Гром торопливо отхлебнул из кружки и завопил:

— Тихо все! Генерал говорить будет!

Все стихли. Даня усмехнулся:

— Ну я сам только в общем представляю...

И изложил свое понимание дела. Выходило так: проникновение в срединный мир не просто исторгло оттуда взрыв нечисти. Оно стало бомбой замедленного действия. С годами измерения пространства-времени нарастают. Появляются такие... ну, как бы их назвать...

— ... как их назвать... — Даня мучительно сморщился и зашевелил пальцами...

— Пространственные концентрации, — очень спокойно подсказал Сергей.

Честно сказать, Данину речь не все из присутствующих понимали. Шурупу там или Мухе такое было как по барабану. Но серьезность темы дошла и до них. И когда Сергей сказал, все выпучились на него — кто с удивлением, кто рот раззявив, а кто с острым любопытством. И Гвоздь в том числе.

— Да, — произнес он. — Именно так. Как ты так определение подобрал?

— Привычка, — ответил новичок.

— Откуда?!

— От отца. Он у меня философ был...

Да, Алексей Владимирович Лавров закончил философский факультет МГУ. Однако защищать диссертацию или преподавать он не пожелал, а пристроился в пресс-службу крупной финансовой корпорации, отчего и зажил безбедно, и философию не забыл. Совершенствовался, писал. У него завелись обширные связи в мире прессы — благодаря им он активно публиковался и стал довольно заметной фигурой в интеллектуальных сферах. Писал, кстати, здорово — хлестко, образно, и печатали его охотно.

Но не только стиль у молодого философа был хорош. Это счастливо сочеталось и с глубиной мысли. Он умел смотреть в корень. И в своих статьях много раз предупреждал, что игры с потусторонними измерениями опасны для людей.

Он не призывал прекратить исследования, боже упаси! Это было бы просто глупо. Он лишь говорил, что надо быть как можно осмотрительнее, что прежде, чем отрезать, надо семь раз отмерить, что неизученное — всегда большой риск...

Но давно замечено, что главный урок истории в том, что люди не учат уроков истории. Так было, так случилось и на сей раз. Правду сказать, Алексей Владимирович в известном смысле это напророчил. По легкомысленным повадкам современников он предчувствовал: гром может грянуть такой, что перекреститься и не успеешь.

На редкость для философа, Лавров был человек практичный. Предвидя беду, он озаботился проблемой выживания в условиях дикой природы. Занялся экстремальным туризмом — инструктора там обучали сутками блуждать по лесам, обходясь самым минимальным. Добился успехов! Через какое-то время он мог сам совершенно свободно уходить за десятки километров в лес, дневать и ночевать там, и это ему стало даже нравиться. Летом, разумеется, — зимой, сами понимаете, в таких прогулках кайфу немного. И вот как-то в июле, в самый летний цвет, бродя в чащобах в Подольском районе, он неожиданно наткнулся на заброшенную, но вполне крепкую избушку, рядом с которой наблюдались явные следы давно не паханого огорода.

Мыслитель все дотошно исследовал. Нашел, что крыша цела, стекла целы, печка действует. Жить можно! А он был не только практичен, но и хваток. Мигом узнал, на чьей земле находится пустая заимка, прибыл в тот сельсовет. Там выяснил, что это лесной кордон, который за неимением желающих прозябать в медвежьем углу давным-давно пустует.

И Лавров принял решение. Он легко договорился с местным начальством — и лесная хижина стала его собственностью. Алексей Владимирович нашел время привести ее в порядок, сделать запасы. В сухом прохладном погребе складировал мешки с крупами, горохом, фасолью, консервы, сухари. Закупил побольше армейских полевых пайков со всякими там причиндалами: комплектами охотничьих спичек, таблетками сухого спирта, пластиковыми ложками и вилками... Впрочем, не то чтоб он уж был такой ясновидящий или готовился к скорому концу света; скорее, ему нравилось возиться так, устраивать свое хозяйство, чувствовать себя не зависимым ни от кого, нравилось ощущать себя своим в лесу. Хотя потом, после того, как катастрофа раскатилась по миру, он философски расценил те собственные действия как знак судьбы.

Знак судьбы! Лавров оказался ко всему готов, и морально и материально. Его лишь удивляло, что люди, в том числе и умные, и образованные, будто слепы, будто не видят, что бросают камни, живя в стеклянном доме. Он писал об этом, взывал, умолял... нет, все как о стену горох.

Что ж делать! Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И когда полыхнуло адским огнем, смертно опалило мир, когда из неведомых дыр полезла нечисть, когда пылала факелом обезумевшая Москва — философ и робинзон Алексей Лавров, взяв как можно больше соли, спичек, специй, перьев и чернил, навсегда покинул свой родной город... В огненном кошмаре этого никто не заметил.

Так Алексей Владимирович и зажил в лесу. С тревогой он ожидал первой зимы, но ничего, осилил ее. И инструмент у него оказался наготове: топор, лопата, пила, точильный камень; все было припасено, и все пригодилось. Философ без устали рубил, пилил дрова, топил печку. С запасом дров он даже перестарался, истопил их на две трети, за что себя и похвалил: на следующую зиму заготавливать придется меньше.

В общем, не так страшен оказался черт. Вообще-то Лавров готовился к худшему... Дальше пошло легче.

Никакие гоблины сюда не добрались. Что творилось в Москве, Алексей Владимирович не ведал. В Подольске — тоже. Желания выбраться, посмотреть не было. Вообще, к некоторому удивлению своему, интеллектуал обнаружил, что к житию отшельника привык быстро. Справлялся со своим небольшим хозяйством, успевал и философией заниматься. Правда, не читал ничего, книг у него не было, да и не нуждался он в них. Труды великих — вещь, безусловно, замечательная, интересная и все такое, но что они, труды, могли сказать мыслителю, пережившему всемирную бурю?! Разве что Апокалипсис мог что-то сказать, но эту книгу Алексей Владимирович знал наизусть.

Так что оставалось писать самому. Осмысливать произошедшее, делать выводы и искать выход — если он, конечно, есть.

Должен быть! — убежден был наш философ. Он считал, что безвыходных положений не бывает. И он искал. Думал, писал ночами. Потрескивали дрова в печке — если то были зимние ночи мудрости... Много думал. Одиночество располагало к тому.

Правда, помимо этой благородной стороны одиночества, проявилась и другая, земная. Даже философам хочется женщин — тут уж ничего не поделаешь... Алексей Владимирович не был исключением. Он затомился.

Сны стали такие сниться, что хоть в лес беги. А кроме того, размышления о будущем человечества предполагали само это будущее, а его, ясное дело, нужно создавать. И не головой, не руками, а сами знаете чем...

Шли месяцы, тянулись годы. Мыслитель изнемогал в борьбе с плотью. И все-таки судьба улыбнулась ему. Определенно она присматривала за ним! До поры до времени, правда, как выяснилось — но об этом позже.

А тогда то ли судьба наткнулась на него, то ли он на нее — в образе голодной, истощенной и почти отчаявшейся девушки, бродившей по лесу вот уже несколько дней. Когда они случайно увидали друг друга, она, себя не помня, кинулась ему на шею и разрыдалась так, что он не мог ее успокоить добрых часа два. Лишь потом смог завязаться более или менее внятный разговор.

Выяснилось, что девушка Анастасия вместе с группой уцелевших жила в Подольске. Жили недружно. Совсем. Даже и гоблинов не понадобилось — сами один другого пережрали. Сначала их было семеро, потом трое сбежали, сперев едва ли не половину припасов. Четверо обокраденных разругались в хлам; то бишь Настя-то не ругалась, она была девушка смирная, а вот те — два парня и одна вздорная, вредная баба — сцепились. Настя попыталась было их образумить, да куда там! Осатанели.

Баба обложила парней последними словами.

— Да вы!.. — завизжала она. И — мать-перемать. У одного глаза стали как два огненных шара.

— Ах ты... — Он задохнулся. И страшно медленно, как показалось Насте, его рука полезла за спину... Настя обомлела. А рука с такой же ужасающей неторопливостью потянулась обратно. Только теперь в ней был револьвер.

Тут Настину оторопь как сдуло. Она сама не поняла, как уже неслась прочь, а за спиной сухо и зло хлестнули два выстрела — и дикий бабий взвизг. Что было дальше, Настя не видела и никогда не узнала. И знать не хотела.

Лавров привел ее к себе, накормил, дал отдохнуть. По пути рассмотрел, что девушка хоть и изнурена, и перепугана до полусмерти, но хорошо сложена и миловидна; надо только малость отъесться и прийти в себя.

Конечно, такая возможность ей была предоставлена. На аппетит она не жаловалась. За неделю щеки округлились, взгляд подобрел... Ну а потом, понятное дело, коли мужчина с женщиной живут вместе…

Вдвоем они дружно вскопали огород. Настя отлично знала сельское хозяйство — в Подольске у ее родителей был дом с садом. Вообще, девушка она была простецкая, совсем не образованная, и при том спокойная, покладистая и ласковая. Лучшей жены философу не надо! Через два месяца Алексею казалось, что он знает ее всю свою жизнь.

Если это не любовь, то что?.. Счастье? В глухом лесу, в ужасном, одичалом мире?.. Алексей Лавров был, наверное, законченный оптимист. Он был счастлив. Он понимал трагедию мира — еще бы, понимать было его профессией. Но это не мешало ему переживать мгновения счастья и верить в то, что человечество не кончилось. Что лихолетье это сгинет! Не сейчас пусть, и не завтра, и не через год — но когда-нибудь.

За время совместной жизни лесные жители произвели на свет шестерых детей, из которых в суровых условиях выжили двое. Два мальчика. Старший — Сергей и младший — Володя.

Сергей помнил себя лет с трех. Воспоминания эти были скудные, но очень приятные: солнечный летний день, жара, зеленая трава, дурманный, пряный запах разноцветья... Видимо, маленький Сережа, ни черта еще не смысля, сидел в траве и наслаждался жизнью — что простительно, ибо не ведал, в какую жизнь он угораздил.

Впрочем, много лет она была прекрасной, эта жизнь. Голодноватой, трудной, да. Это правда. Но счастливой! Он был окружен родительской любовью. Все человеческие отношения для него были — ласка, забота, дружба, веселый смех. Других он просто не знал. Он не слышал никогда не то что ругани, а ни одного худого слова.

Иногда, просыпаясь по ночам, он видел, как отец при махоньком свете лучины сидит и пишет. Это было ужасно интересно. Иногда Сережа подходил.

— Пап, а что ты делаешь?

Отец смеялся, ласково трепал сына по голове:

— Подрастешь, узнаешь!..

А когда мальчик стал постарше, они много гуляли по лесу, и отец показывал ему такие места, от которых дух захватывало.

— Что, брат Серега? — улыбался он. — Красиво?

— Да, пап! — восхищенно говорил Сережа. — Уходить не хочется!

— То-то. — Алексей Владимирович клал сыну руку на плечо. — Красота спасет мир!

— Это почему?

Отец загадочно щурился.

— Увидишь... — отвечал так же загадочно. — А вообще это один писатель сказал. Достоевский Федор Михайлович! Был такой.

— Писатель? Как ты?

Алексей Владимирович хохотал всласть:

— Ну, я ему, пожалуй, и в подметки не гожусь... Но ты посмотри, ты посмотри только, какая поляна! Боже мой! Райское место!..

Признаться, Сережа не очень понимал, зачем красоте спасать этот мир. Он ведь и сам есть красота! — в любое время, осенью, зимой, весной, летом — всегда по-разному... Меняется, но остается красотой.

От родителей Сергей слышал, конечно, о гоблинах, о том, что за пределами прекрасного лесного мира царит несчастье. Он спрашивал отца. Тот не отмалчивался и не отмахивался, но и не говорил прямо. Все у него было: вот подрастешь, брат Серега, там мы с тобой займемся...

Не успел подрасти. Как гоблины пронюхали, что семья прячется в лесу?.. Пронюхали, и более того, подкрались незаметно, на рассвете, не поленились. Все спали в избушке, и ничто не предвещало беды.

Враз содрогнулись стены, вылетела дверь, со звоном лопнули стекла. Зачем их выбивать — неизвестно, все равно гигантским чудищам в оконные проемы не влезть. Но выбили и хари свои сунули, и рев сотряс маленький домик.

Странно, но Сергей вовсе не испугался. А хотя не странно: он впал в ступор какой-то, и все, что с ним творилось, точно и не с ним было; или с ним — но в кино.

Про кино он слышал от мамы.

Он не видел, как погибли родители и брат. В этот страшный миг отец успел крикнуть ему:

— Сергей! Беги! Поляна!! Помни!!! И он рванул.

Каким чудом он шмыгнул мимо кошмарных рыл, он сам не понял. Выпало из памяти. А затем совсем странное: он бежал, высоко поднимая ноги, почти не чувствуя веса, и весь мир плавно, как огромная волна, то валился вниз, то начинал подыматься вверх...

Чудилось, что бежишь, бежишь и все на месте, как в дурном сне.

Вдруг — сразу чаща, заросли, сухие сучья. Заблудился! Повернул назад. И вновь заросли, колючие лианы ежевики. Сергей разодрал руки. Взмокший, распаренный, несмотря на сырое осеннее утро, он, задыхаясь, кое-как выбрался из путаницы ветвей.

И тут опять провал.

Очнулся он лежащим на земле. Вокруг толпились твари. Как чужой, равнодушно он увидел свою избушку, пустой огород. Что-то мешало... и он не сразу понял, что это руки связаны за спиной, а рот заклеен скотчем. Как догадался, то закрыл глаза. Не хотел видеть и свою смерть.

Но никакой смерти не случилось. Сергей слышал, как твари урчали и рявкали над ним. Потом вдруг он ощутил, как на его босые ноги натягивают обувь. Он чуть-чуть приоткрыл глаза и увидел, как отвратительные лапы аккуратнейшим образом обувают его в кроссовки.

Он не стал сопротивляться. Тут впервые проскользнула мысль, что гоблины вовсе не хотят убивать его... Ну ладно, подумал он, тоже неплохо. Хотя и к смерти был готов.

В этом месте рассказа Бабай внятно хмыкнул, и Сергей с готовностью оборвал речь.

— Ты что-то сказать хотел? — уставился он на уфимца.

Тот хмыкнул еще:

— А ты не думал, что это они тебя на обед прихватили?

Сергей зачем-то глянул на свои исцарапанные ладони, улыбнулся:

— Была такая мысль. Но уже позже, в кузове. Признаюсь, грешным делом приуныл. А потом думаю: ну если б даже решили потом сожрать, то на кой башмаки-то надевать?! — Он поднял правую ногу, демонстрируя всем старые грязные кроссовки. — С ними вкуснее, что ли?

Бабай подумал, тряхнул головой.

— Тоже верно, — признал он.

— Да нет! — хмыкнул Даня. — Они человечину едят. Это им все равно что нам собака или кошка, а вот едят они кроссовки или нет — нам без разницы. Ладно, проехали. Главное, что ты жив, здоров и даже сыт. Так, Серега?

— Так точно! — Сергей улыбнулся, хлопнул себя по брюху.

— Вот и отлично. А что было... Ну что ж тут. Дальше жить надо! Будем живы — не помрем.

— Да ну, я и не собирался! Переживать? Буду, наверное, тут ничего не обещаю. Но если буду, то сам. Никого грузить не стану.

Даня кивнул:

— Вот это по-мужски. Так?

Так, так!.. — загомонили, закивали все.

— Ну и хватит пока об этом. Сейчас, — Даня повернулся к Бабаю, — давайте с вами. Похоже, что мы с вами одновременно наткнулись на две эти самые... концентрации в разных точках Земли. Нашу Федька подстрелил — и сработала ваша. Вот вас и перенесло сюда. Что делать думаете?

Трудный вопрос. Бабай оглядел своих.

— Ну что, — сказал он с неохотой, — давайте решать. У нас там одна девчонка осталась да ребятня, трое. Мальцы совсем. Как они без нас?..

— А чего! — вскинулся Кишка. — Жратвы у них хоть жопой жуй! Внизу посидят, лезть никуда не будут. Снежанка — она баба с башкой. Сообразит! А мы до утра отдохнем, а там и двинем. Опыт есть...

— Дурак! — обрезал Бабай. — Куда? Как ты двинешь?! Ты хоть знаешь, сколько отсюда до нас?

Тихо, тихо, — остановил их Костя. — Ну чего вы?.. Все нормально будет. Все нормально.

Он сказал это так, что всем показалось: ну вот уж Костя знает! Знает секрет, как перенестись в родные края. Сейчас выдаст!..

Зря ждали. Костя и в самом деле вид сделал мудрейший, однако выдал наибанальнейшее:

— Надо подумать. Вот подумаем, пораскинем, так это... А утром соберемся, обсудим.

Тьфу ты. — Бабай даже рассердиться не смог. — Ну, тоже мне...

— Слушайте, ребята, — сказал Даня серьезно. — Дело ваше непростое, тут скрывать нечего. Зима на носу, полторы тыщи верст. Не дойдете — даже при самом удачном раскладе. Не дойдете! Думай не думай, ничего не выдумаешь. Решение вижу одно: до весны вам остаться здесь. Перезимуете. Продуктами на первое время мы вас снабдим, а там трофеи добудете. Оружие — опять-таки на первое время хватит...

— Народу много, — глухо сказал Немо. — Это будет плохо.

— Знаю, — согласился Даня, — что плохо. Тут надо по-умному. Вы, — обратился он к уфимцам, — давайте-ка в метро. Станция «Юго-Западная». Так вы ее и занимайте. Расширим зону действий! Все, что нужно, дадим. И будем действовать бок о бок. А с ребятами вашими до весны ничего не случится. Главное, чтобы продукты были да где перезимовать.

— Да это-то есть, — Бабай вздохнул. — Ну что, братва? Что скажете?

— Разумно, — тут же сказал Костя и значительно поджал губы.

О-о посмотрел на него, тоже вздохнул и грустно выговорил:

— Да ведь другого-то выхода нет...

Кишка сплюнул:

— Самое то. Я тоже хотел так сказать. Только не думал, что так далеко. Ну а если так, то чего тогда...

— Ясно, — сказал Бабай. — Гондурас!

— Неплохой вариант, — ответил молчун.

— Девчонки?

Те переглянулись. Бешеная Тумбочка шмыгнула носом, почесала лохматую башку:

— Ты командир — решай.

У Конопатой запас слов оказался побольше:

— Ну а чего делать-то? Нам-то, конечно, домой охота, да что делать?.. До весны и думать нечего. А они там перезимуют, ничего.

Так. Ну и ты, подрастающее поколение? Шуруп на своей чумазой мордахе скроил такой умняк, что все невольно улыбнулись.

— До весны! — припечатал он.

— Ну, так тому и быть. — Бабай хлопнул рукой по колену. — Как говорится, мы подумали и я решил! Остаемся, воюем, перенимаем боевой опыт, а весной — домой, зададим гадам шороху. Они там, правда, думают, поди, что мы погибли... Ну ничего. Не впервой.

— Вот и решили, — сказал Даня. — Я рад, говорю честно. Ну, еще чайку? Со сгущенкой!

— Можно! — Уфимцы все расплылись в улыбке.

— Давайте. Потом можно будет отдохнуть, а ночью мы вас на «Юго-Западную» проведем.

— Эти-то, — Бабай мстительно ухмыльнулся, — уроды, поди, встрепенутся скоро. Вот суета будет!

— Суета, думаю, уже есть. — Даня вскинул глаза, словно мог сквозь толщу земли увидеть, что там, наверху. — Но нас им не найти. И проведем вас так, что они и не чухнутся.

— А там какое помещение? — полюбопытствовал Костя.

— Большое. Места вам хватит... Что там с чаем?

— Муха занимается, — ответил Гвоздь, хозяин этого убежища.

— Сейчас попьем. — Даня подмигнул.

— Угу. — Бабай о чем-то призадумался, прикусил нижнюю губу. — Слушай!

— Да?

— Я вот что. Вот Серега... Может, он с нами? Ну, в нашу команду его?

— А это уж как он сам решит. Сергей! Что скажешь?

— С их командой идти?

— Ну да.

— Легко!

Бабай обрадовался:

— Ага! Тогда считай, что решили?

— Считаем, — ответил за Сергея Даня и засмеялся. — А вот и чай. Ну, давайте кружки!..

Глава 4

МУХИН ДОМ

В принципе, Федька привык к тому, что люди вместе живут, в куче. Он в детстве так жил и потом так жил, а тут вдруг заела его страсть к отделению.

В команде генерала Дани многие так жили. То есть базировалась команда по-прежнему в убежище мастера Гвоздя, старинного Даниного приятеля, но с некоторых пор уж слишком много стало у Дани людей, чтоб свободно они вмещались в стильные Гвоздевы апартаменты. Да и привык кое-кто жить сам по себе, и лишь нужда и потеря старого убежища заставила их перебраться к Гвоздю.

Первым нашел себе жилье Немо, и так последнее время ночевавший в гараже. На это у Немо были свои, недоступные другим членам команды резоны.

Федька после своего появления в команде долго привыкал к тому, что один среди них не совсем человек. Что Немо покалечился в той же схватке, в которой убили генерала Кроху, это Федька уразумел быстро. Вот чего не мог понять, так это, что такое с человеком нужно сделать, чтоб он стал на Немо похож? Не, выглядит парень, прямо скажем, классно, весь такой из себя: черные, чуть вьющиеся волосы, правильные черты лица — прямой нос, «мужественный» подбородок, высокий лоб, — но это все ненастоящее — лицо то есть. Маска там, титановая вроде. И голова у него не поймешь чем набита. Но не живыми человеческими мозгами — вот это факт стопроцентный. Да еще если к этим мозгам добавить электронный «арсенал» стоимостью в три вездехода, который некогда Гвоздь для Немо в каску впендюрил и который подключался напрямую к черепу, так и выходит, что Немо тип странный и человек-то не вполне. Терминатор. Биомагический боевой комплекс. Самоходный, блин. Правда, слов таких Муха не знал.

На прямой Лизаветин вопрос: не из-за нас ли, мол, сбегаешь — Немо с неожиданной застенчивостью ответил:

— Ты же уже поняла, что я не такой, как все. Людям на меня постоянно смотреть тяжело. Не хочу мешаться. И потом, у меня бывают моменты, когда мне абсолютно необходимо побыть в полном одиночестве.

И поселился, значит, отдельно. Второй смоталась Тэйки, объяснив свои действия еще проще:

— А чтоб было откуда, генерал хренов, тебя вон послать. А то отсюда тебя только Гвоздь выставить может, а он тебя не в жисть не выставит, это ж коню понятно. А тут что не по мне, так шагом марш, генерал Даня, ступай себе к Гвоздю на постой.

Но обидное объяснение Тэйки сопроводила нежным поцелуем, и Даня смирился. Даня команду чувствовал хорошо, всех до дна видел. А уж девочку свою, любимую, и впрямь как самого себя ощущал. Тэйкемии иногда нужно было побыть без него. Порой на нее находил непреодолимый страх: вот стали они парой, и лишилась девочка Тэйки своей независимости, почти как в кабалу попала, — и тогда Тэйки принималась свою независимость отстаивать яростно и не всегда без потерь среди окружающих.

Следующим отделенцем оказалась Лизавета. У той были причины самые понятные и весьма прозаические. Двум хозяйкам, как говорится, на одной кухне не место: столкнувшись пару раз с Катей, Лиза собрала в охапку свою малышню, захватила Васю Громова по кличке Гром, бывшего своего дружинника, и отбыла из Гвоздева жилища на поиски жилища собственного.

Обстроилась самым наилучшим образом, в глубоком подвале, и Гвоздь помог, соорудил систему безопасности, можно сказать, за бесплатно. Мальцы Лизины приучены были сидеть тихо и не высовываться, жилище оказалось выбрано удачно, и никакие неприятные неожиданности с Лизиным семейством пока не случались. А Вася Гром пошел за компанию. Привык, мол, к своей княгине, лучше под боком буду, если ей с детьми помочь понадобится.

Мастер Гвоздь, и сам бывший индивидуалист, все шутил, мол, сплошные сепаратисты собрались. Федька от кликухи сепаратиста отказался наотрез, сказал — Мухой стал, Мухой и помру, но решил отделиться и он.

Сменив несколько мест, недостатки которых напрочь перевешивали достоинства, Федька наконец обосновался на верхнем этаже дома-муравейника. Дом заслужил свое погоняло за множество закутков, которые Гвоздь называл «квартирами».

В такой «квартираме» Федька и обосновался. Здесь хватало маленьких помещеньиц, которые Федьке были на фиг не нужны, а поселился он в неплохой комнатке шагов этак двадцать в длину — как раз, чтобы одному человеку пространства хватило. Больше всего привлекало Федьку в его нынешнем жилье то, что из окон просматривалась вся улица, да и часть соседней захватывалась. Тем более что высоких зданий здесь практически не осталось, разве что на углу возвышалась свечкой четырнадцатиэтажка, заросшая синей жирянкой — высоким жестковатым мхом — по самые антенны. Синяя эта жирянка — вещь неопасная и почти даже полезная, умеючи из нее даже суп можно сварить, но только когда ты о-очень проголодался. Варить нужно долго, почти сутки, и воду несколько раз менять, пока вся дрянь из нее не выйдет. Муторное дело, в общем. Если есть, чего жрать, заморачиваться не будешь, а если нечего, так и синюю жирянку сваришь.

А так на всей улице — здесь остов в два этажа, там огрызок в три этажа, целые всхолмья из шлакоблоков и прочего мусора. Да посреди улицы — озеро застекленевшего расплава. Бои здесь в свое время шли жестокие, все высотки поразметало мажьими ударами, а с севера долбила артиллерия, вот и раздолбали совместными усилиями все в пух и прах.

А тоже ведь жили тут когда-то люди, не боялись ничего, на работу каждый день ходили, деревянные и зелень «срубать»... В лес, что ли? Так не напасешься на всех вокруг Москвы лесов. Катя вон рассказывала, страх как много народу в Москве жило, полстраны — и все в одну Москву набились. Вот жили себе люди тихо-смирно, из леса зелень тащили, потом ее на еду меняли или там на одежду, на — как это в пословице сказано? — «детям мороженое, а бабе цветы»... Хотя зачем бабе цветы, Муха не понимал, а что такое «мороженое» — не знал. Сколько не перевидал Муха всякой цветущей растительной мелочи, всю ее считал бесполезной: жратву какую-нибудь особенную из нее не сварганишь, на что другое тоже не пустишь. Насекомых только притягивает, а так толку никакого. А вот те люди какой-то толк находили. Впрочем, у них много чего было, Мухе непонятного. А потом случилась с миром большая дрянь, и полный абзац пришел всей этой непонятной и наверняка замечательной жизни. И дома, где люди жили, все пораздолбало к чертовой матери.

Но с другой стороны, такой вид из окна Муху вполне устраивал. Даже более чем устраивал. Нравился даже, можно сказать.

Потому как уж что Федьке Мухе необходимо было в этой жизни, так это иметь хороший угол обстрела.

Ясен пень, вести обстрел из своего жилья Федьке не приходилось, да и было бы это дуростью изрядной.

Ведь дом — это что такое? Правильно — убежище, укрытое от врага. Да и от случайных друзей тоже можно тайну поберечь, небось, лишним не будет. Люди, они тоже всякие бывают, и дураки, и даже враги среди них вполне могут встретиться.

Слово «квартирами» Федьке тоже нравилось. Чем-то оно напоминало Тэйки, девчонку классную на редкость, но вот беда — втюренную в генерала Даню по уши. Муха по Тэйки вздыхал с того момента, как первый раз ее увидал, а все без толку: получить Тэйки, конечно, можно было, с генералом она ссорилась по десять раз на дню и в момент размолвки на все была готова, да только Федька этого не любил. Это могло быть здорово, но душу не грело. А хотелось, чтоб именно душу...

Чтобы попасть домой. Федька преодолевал сложную систему лестниц и каменистых осыпей, перепрыгивал через кучу мусора, набросанного с виду как попало, а на самом деле с очень сложным расчетом, и проползал под наклоненной балкой. Здесь Федьку ждала комната с двумя окнами, груда щебня, в которой скрывался тайник с оружием, тряпичная постель под шалашом из коробок (а вы как думали? — из окон-то дует) — в общем, не просто убежище случайное, а убежище обжитое, любовно устроенное. Муха был парень домовитый, что и говорить.

Появление уфимцев породило для команды генерала Дани множество мелких бытовых проблем. С неожиданными пришельцами пришлось делиться буквально всем, от патронов до одеял. Бывший транспорт павшего Братцевского замка, незаконный гибрид КамАЗа, ЗиЛа, армейского ГАЗа и хрен знает скольких еще родителей, заботливо перебранный руками Кати и доведенный ею до почти приличного состояния, теперь предназначался в помощь незадачливым пришельцам. Москвичи охотно таскали боеприпасы, одежду, кастрюли, батарейки, пачки чая, примус, работающий на огненном пале (на пал было наложено ограничивающее заклинание, результат двухчасовых экспериментов Гвоздя и Кати, тогда порядком опалившей себе волосы), и множество прочей мелкой бытовой фигни, без которой, впрочем, легко загнуться, а вот не загнуться довольно сложно. Все это было загружено в братцевский транспорт, и Лизавета тайком погладила борт машины: мол, идти, дружок, послужи другим, как мне до сих пор служил.

Лиза свой транспорт любила. Он ей о прежних временах напоминал, о муже да о замке с гордым знаменем. Генерал-то Даня все предпочитал в прятки с врагами играть, а вот в Братцевском замке все не так было. Знамя на башню, оборону на стены.

Только вот рухнула та оборона.

И опустив голову, бывшая княгиня Братцевского замка, рыжеволосая и коренастая деваха почти семнадцати лет, отошла от бывшего своего транспорта и пошла заниматься нынешними делами. Теперь она ходила под генералом Даней, а у того самой любимой присказкой было: жить надо здесь и сейчас.

А сам Даня, отдав одну машину и сделав солидное кровопускание своим запасам, всерьез задумался. Дело было нешуточное, приближалась зима, и команде нужно было как-то просуществовать это неласковое время. К тому же нужно было дать подзаработать уфимцам, которые тоже оказались в ситуации поистине хреновой: без всякого барахла и боеприпаса, практически голяком, да еще и в совершенно незнакомой местности. Озадачишься тут, пожалуй: как дальше жить, что делать? Так что помочь им следовало. Люди ведь чем сильны? Правильно, взаимопомощью.

«Начнем друг на друга плевать, все передохнем» — так думал Даня.

Конечно, кое-что они уфимцам уже выделили, но это ведь тьфу, крохи. Их там восемь человек, надолго ли чего хватит. А больше тоже не отдашь, самих одиннадцать, если Лизкину малышню считать.

«Размножаемся, блин. Скоро, как у Крохи, сорок человек будет. А большой команде сложнее дела делать, уж больно она на виду. Не успеешь оглянуться, как вычислят».

В общем, нужно было вертеться по-крупному. Посему Даня кое с кем связался, кратко переговорил, потом связался еще кое с кем и отбыл в неизвестном направлении.

С мужиком из Секретного войска Даня встретился в месте безопасном и укромном — в подвале здания под названием «Билитека». Ну или как-то так. Неизвестно, чем занимались в этом здании раньше, но чем-то, по всему выходило, очень непростым, потому что отпугивало это здание всякую нечисть не хуже вольных зон. Гоблинов, ясен пень, не забирало чтобы уж совсем сильно, так только, слегка покореживало. Но гоблины — это ж твари такие, что и на вольные зоны нападают, случается, что и проламывают оборону. Правда, давненько такого не случалось. Слабеют они, твари, слабеют, это Даня давно заметил.

В общем, гоблинов неведомая защита билитеки не остановила бы, а вот всякая шушера типа оборотней сюда и близко не совалась.

С мужиком Даня тер долго и серьезно, но все равно наводку на «жирный» караван еле вытянул. Обещал чуть ли не половину добычи отстегнуть Секретному войску.

Ну что ж. Работать команде нужно было все равно. Не будешь работать, загнешься к едрене-фене. Тем более что народу теперь в команде уйма, да еще мальцы Лизины, которые сами себе на пропитание заработать не могли, а есть, есстно, хотели каждый день. Малышня в команде — это, конечно, всегда проблемы. Зато смена растет.

Если команда сиднем сидит, так просто дохнет такая команда — и все. От голода, бывает, загибаются, или, скажем, боезапас выйдет, так любая мелкая нечисть сожрет, и не заметишь. Так что Даня и на половину согласился, и на больше бы согласился. Надо работать. Сегодня малую добычу взять, завтра — большую, а там, глядишь, еще какие-нибудь перспективы нарисуются.

Слово «перспектива» Дане очень нравилось. Он его у Гвоздя перенял.

План операции родился достаточно быстро. Приземлившись у Гвоздя на кухне, Даня крутил свой план и так и этак, рассматривая все возможные вероятности. Увеличил на компьютере карту города и рассматривал район, где предстояло работать.

Гвоздь шуршал рядом, чем-то своим занимался. Он в генеральские расклады больно-то не лез, ему своих дел хватало выше крыши. Да и вообще свои, так сказать, дела почитал превыше всяких там мелких командных делишек. Что там — пропитание, зима, ерунда всякая. Вот Гвоздь, он — да, у него дела так дела. Это от мастеров-хранителей ему такая точка зрения в наследство досталась, не иначе.

«То-то они с этой точкой зрения и наворотили, — думал меж тем Даня. — Ладно хоть Гвоздяра от этой дряни большей частью в стороне остался. Да и исправил многое. А все равно замарался, как ни крути. Права Катя: магия — как дерьмо, не сунешься — не вляпаешься, а не вляпаешься — не будешь вонять».

Гвоздь будто прочитал его мысли. Повозюкался со своими железками и слинял с кухни, хотя раньше они часами могли рядом работать. Данино сознание все сильнее менялось. У него не просто мысли, у него мировоззрение образовывалось. И выкрутасам давнего друга Гвоздя в этом мировоззрении место находилось отчего-то не самое лучшее.

Глава 5

БУДНИ И БИТВЫ

Уфимцы с трудом привыкали к новому месту. Оно вроде было и неплохое, без особенных напастей, но чужое, блин.

Дело все было в этом...

Чужое.

У себя они знали каждый камешек под ногами. А здесь что? Пусть Костя Гром многозначительно говорит:

— Москва-а! — и палец указательный поднимает.

Какая, на хрен, Москва.

Вот если б домой, к своим рекам, к своим лесам.

Уфа — город такой. И большой, и заводы, а все равно лесов видимо-невидимо. Прям в самом городе, не где-нибудь там. И говорят, раньше тоже так было. Не от запустения всеобщего леса выросли, а всегда тут были. Красота, небось, была тогда. Да и сейчас красота.

А тут Москва какая-то. Столица, вишь, каганата Раш. Град стольный.

Поутру Бабай оглядел свое приунывшее воинство и крякнул.

— Да, ребята. Много мы тут навоюем, если кукситься будем.

— А хрена ли воевать? — вяло возразил Кишка. — Дома гоблинов бить — дело понятное. Нам там жить...

— Нам и тут жить.

— Все равно, — гнул свое унылый Кишка, — всех гоблинов на свете не пригробишь, так? Здоровья не хватит, да и жизни, прямо скажем, тоже. Много их. Свой дом от грязи очищать — дело правильное, а зачем чужой чистить, если в своем работы полно? У чужого дома тоже хозяева есть. А нам бы в живых остаться и домой вернуться.

— Та-ак, — Бабай оглядел свою команду, — кто еще так думает?

Девчонки отвели глаза. Ясен пень, домой хотят, вон глаза заплаканные. Зато О-о хмыкнул:

— Фигня, Бабай. Гоблинов везде надо бить. У себя побьем, а они отсюда к нам опять придут. Или вообще не драться, а только сидеть тихо, как мыши. Ага?

Бабай повернулся к Сергею:

— Ну, а ты чего скажешь, умник?

То и скажу, что прав О-о и Кишка прав. За нашу жизнь мы всех гоблинов точно не перебьем. Но бить их надо везде, где увидим, потому что иначе мы от них все равно не избавимся. Одних прибьем, другие придут. Они по всей Земле расселились. Такая нам выпала судьба — оказаться в Москве. Значит, что-то нам здесь значительное предстоит совершить. Просто так ничего в жизни не делается. Мы должны были все здесь оказаться, вот и оказались.

Тебя-то, понятно, гоблины сюда привезли, — буркнула Ира. — А нас-то за что? Гадостью какой-то сюда кинуло.

— Не просто так кинуло, — ответил на это Серега. — Ведь вы могли и не ходить и на эту гадость не смотреть, так?

— Ну так.

— А ведь пошли.

— Сдуру пошли, — вступилась за Иру Света. — Нечего было и ходить.

— Может, и незачем, а вы пошли. Значит, зачем-то это нужно было. Что-то жизнь вам здесь готовит, и мне заодно. Все в жизни происходит не просто так.

— Правильно! — высунулся Шуруп. — Перебьем всех гоблинов верховных и домой!

— Кончай базар, — наконец сказал Бабай. — Нам тут жить. До самой весны. Так что сначала жилье оборудовать надо, а потом разбираться, будем мы драться или как. Хотя я вас, братва, не понимаю. Там мы, значит, орлами были, а здесь вдруг мышами станем? Никого не вижу, ничего не слышу, в норке сижу? Не, ребята, это фигня полная. А москвичи на нас как посмотрят? Мол, появились придурки какие-то, тише воды, ниже травы быть хотят?

— Они и сами тут не больно-то навоевали, — буркнул Кишка.

— А ты знаешь, сколько они навоевали?

— Знаю, небось. Видно. Сами по норам прячутся.

А впрочем, нужно было жить постепенно. Решать проблемы не все сразу, а одну за другой.

А кроме глобальных проблем на каждый день имелась целая куча мелких проблемок, без решения которых можно было очень легко попрощаться со своей шкурой.

Станция метро была местом отличным, просто, можно сказать, замечательным, но и его следовало оборудовать.

Дни стояли мерзкие, дождливые. Костя распланировал маскировку входа, показал, все одобрили без исключений и теперь батрачили, как проклятые.

Работа была муторная, тяжелая. Бабай с Кишкой таскали проржавелые автомобильные остовы, каменные плиты от ближайших развалин. Костя с О-о создавали из этого хлама тщательно продуманный лабиринт. Так шли день за днем. Текла осень.

Октябрь сыпал холодными дождями, нависал туманами. По утрам рассветало сквозь сырость неохотно, с трудом, точно дневному свету лень было тратить себя на этот неприютный, тошный мир... Такое настроение передалось и бойцам Бабая, поселившимся на бывшей станции метро «Юго-Западная» и оказавшимся в состоянии вынужденного безделья.

Гвоздь снабдил новую команду радиосвязью: одной рацией, самолично собранной им, — чудовищный на вид агрегат работал безотказно даже в подземелье — и персонально для командира выделил мини-передатчик, нечто вроде мобильного телефона, только с меньшим, конечно, радиусом действия.

— Базовая станция у меня, — объяснил Гвоздь. — От вас это километров пять, не больше. Брать будет без проблем!

— Чего — брать? — удивился Бабай.

— Волну, — встрял Костя. — Ну, звуки, передачу. Это же все по волнам идет.

Бабай ни хрена не понял, но здраво рассудил, что лучше этим себе голову не забивать.

— Ладно, — сказал он. — Ты мне, главное, растолкуй, какие кнопки тискать.

Костя с Гвоздем наперебой стали втолковывать, — оказалось, не так уж сложно.

— Питание только берегите, — предупредил Гвоздь, — батареи то есть. Я вам в запас, ясное дело, дам, но зря расходовать ни к чему...

Ну, это и ежу понятно. Зря не расходовали. Раз или два в день выходили на связь — с Гвоздем либо с Даней, сообщали друг другу, что все нормально, все тихо, ничего такого не предвидится.

Так текли дни. Жратвы у ребят было завались, с водой тоже без проблем, а вдобавок и делать нечего. Вроде бы лафа, но Бабай-то знал, насколько эта лафа обманчива. Расслабляться нельзя! При такой жизни от безделья не только обленишься, утратишь боевую сноровку, но очень просто и болезнь какую-нибудь нажить. В подземелье, без воздуха, без света.. Конечно, командир установил график дежурств: ребята по двое, по трое патрулировали окрестности, заодно и знакомясь с ними. Это было, конечно, необходимо и полезно, но никак не достаточно.

— Ну что там у вас, — говорил по рации Бабай Дане, — что-нибудь намечается?

— Нет пока, — отвечал Даня. Как что наметится — тут же сообщу.

Бабай хмыкал. Даня его отлично понимал:

— Да, да. Без дела разлад наступает, сам знаю. Но и рисковать впустую ни к чему. Исследуйте окрестности! Чем не дело? Там любопытного много.

Ну, это чистая правда. Вокруг «Юго-Западной» громоздились безмолвные, жутковатые в своем безмолвии бетонные коробки, меж ними всегда гулял ветер, завывая, высвистывая — то грозно, то печально... Ребята лазали по этажам, на одном из зданий забрались на крышу. Ветер чуть их не сдул оттуда, но смотреть сверху вниз было чертовски интересно, аж дух захватывало. В одну сторону распростерся огромный пустой город: дома, дома, дома... до горизонта пустыня мегаполиса. Над нею тоже возносились пики высоток, — одна казалась совсем недалекой; Сергей смотрел, смотрел на нее и неуверенно сказал, ткнув пальцем:

— Вот ту башню видите?.. По-моему, это университет. Отец рассказывал... Похоже на его описание.

— Уни... что? — Костя поперхнулся.

— Университет, — повторил Сергей и разъяснил, что это такое. Поняли.

— Он там учился, — грустно добавил Сергей. Ненадолго все примолкли. Потом О-о произнес:

— Можно туда сходить. Посмотреть...

— Подумаем, — сказал Бабай. Обернулся. — Мне почему-то та сторона больше нравится.

В той стороне город кончался. Над пустырем едва-едва возвышались руины церкви, а дальше шли леса. Но и там высились здания. Одно, левее, стояло как-то на отшибе, уже в лесу. Оно было огромное и круглое, белое — настоящий дворец.

— Во, дом какой, гляньте! — восхитился Шуруп. — Круглый!

— А это что, не знаешь? — спросил Сергея Костя. Тот отрицательно покачал головой. Сказал лишь:

— Да, странное сооружение...

Чем-то оно привлекло его. Показалось загадочным, таинственно-мрачным, несмотря на белый цвет...

Впрочем, белым оно было условно: от лет и непогод оно стало таким... цвета дождя — и в тускло-облачный осенний день, казалось, хочет слиться с фоном, стать невидимым.

— Если дождь пойдет... — медленно произнес Сергей, — его совсем не видно будет...

— Кого — его? — не понял Бабай.

— Да вот, дом этот круглый...

Сергей как в воду глядел: и минуты не прошло, как сперва закапал, а затем брызнул, заморосил дождичек. Ребята поспешили убраться с крыши.

Потом были еще вылазки. К университету, правда, и к круглому дому Бабай отправляться запретил: далеко все же, незнакомый город... Пришлось ограничиться окрестностями.

Они надоели довольно быстро. Вот тогда-то и наступила скука... Бабай забеспокоился. Нужно дело! А дела не было.

Он и сам не то чтоб опустился, нет; этого бы он себе не позволил. Однако вялость, лень одолевали точь-в-точь, как тогда в Уфе... все хотелось прилечь, вздремнуть.

А тут еще и ностальгия. Бабай старался не подать виду, ходил бодрее, прогоняя сон, насвистывал, распоряжался. Но в глубине души поселилась глухая, тяжкая тоска, сидела жабой, тянула... И ведь странно: днем в сон клонит, ходишь хоть спички в глаза вставляй — а спать ляжешь, и чтоб тебе треснуть! Ни хрена не заснешь. Все храпят давно (кроме часовых, конечно!), а он, командир, лежит во тьме с открытыми глазами и не может заснуть.

Вспоминались люди, навсегда ушедшие из его жизни. Жалко было этого почти до слез.

Мать. Сестра. Очкарик. Тот мужик, что спас, их всех когда-то. Теперь Бабая мучило, что он не помнит его имени. Дядя Миша вроде?.. Нет, не вспомнить. Лицо помнится, пожалуйста. Немолодое, доброе, большие залысины спереди со лба... Ну и на том спасибо. Буду помнить! Никогда не забуду.

Даже Поддувало вспоминался по-хорошему. Гаденыш был, конечно, если правду говорить, ну да уж что там... Бог с ним. И Рита, и Оля... И Витек.

А Снежана с малышней! Что с ними?! Эх, если б можно было сорваться да полететь туда, домой!.. Дом! Никогда еще Бабай не думал так об их неказистом жилище в заводском подземелье. Не понимал, не понимал... Видать, и вправду что-то начинаешь ценить тогда, когда потеряешь.

Но не один Бабай был таков. Прочие тоже тосковали. Косте снились сны: вот он идет по лугу, солнце, лето... И весь луг полон цветущих ромашек. Как бы даже нет конца у него, у этого поля — можно идти и идти бесконечно, и счастье твое такое же бескрайнее, как поле, как небо, как свет солнца... Костю сильно подмывало рассказать об этом друзьям, но он не решался. Думал, засмеют.

Свои изгибы памяти были и у Сергея. Со временем точно анестезия отошла, и вот теперь-то боль потери вцепилась в душу клещами. Больше всего Сергей боялся разрыдаться во сне — хотя отлично понимал, что никто бы его не осудил, все бы все поняли, наверняка и поддержали. Но было бы ужасно стыдно перед самим собой. Разве этому учил его отец?! Он учил сына быть мужчиной, вести себя по-мужски — в любом случае, каким бы этот случай ни был.

Ну а вести по-мужски — прежде всего, думать. Для того и голова на плечах! И Сергей думал.

В тот последний миг отец крикнул: «Помни поляну!» Что это значит? А вот что: одна из тех лесных полян, где они с отцом бывали в своих блужданиях. Сидели на траве, болтали... Сергей без труда мог припомнить все — не так уж их и много было... Но с этим-то все ясно, не ясно другое: зачем надо помнить? Впрочем, и тут догадаться нетрудно. Это очень важно! Что важное, что-то существенное там, на той поляне... А вот что — вот тут уж думай, родной, ломай голову.

Сергей пытался думать, но мысль как-то не шла. В самом деле, ну что здесь можно предполагать?.. Да все, что угодно! А раз так, то все гипотезы — гадание на кофейной гуще. Единственное здравое решение: вернуться в лес, обходить эти все поляны одну за другой, внимательно исследовать их и думать, что же такое имел в виду Алексей Владимирович. Решение громоздкое, спору нет. Но кто предложит что-либо другое?.. А кроме того, до весны об этом, ясен пень, и думать нечего.

Потому мысли Сергея сами собой уплывали в прошлое. Родные лица, дом, огород, лес. Помнилось, как шли с отцом потаенными тропами, глядели снизу вверх в кроны деревьев, как шумел в них ветер... однажды вспомнилось, как вышли на границу леса — такие дали распахнулись перед ними, что Сергей ахнул и долго стоял зачарованный, а отец посмеивался над ним... Это и снилось тоже, иной раз Сергей просыпался средь ночи — и такая тоска, хоть вой.

Так, повторимся, текли дни. Пришельцы обживались на новом месте, привыкали к нему. Уже не казалось оно чужим: родным, правда, еще не стало, но знакомым — да, конечно... тяга к дому не проходила, да ведь жить-то надо. Вот и жили. Неважнецки. Каждому в душе хотелось перемен.

Это прекрасно понимал и Даня. Психолог он был не хуже Бабая. Он представлял, каково сейчас ребятам и как влияет на них безделье. В данной ситуации, пожалуй, лучше всего было бы им сейчас рассредоточиться; вот они, москвичи, недаром жили малыми группами или совсем поодиночке: такая жизнь закаляла, не давала расслабиться — правда, лишь тем, у кого есть характер. Ну а бесхарактерным, вообще-то, в том мире делать было нечего.

Все так, кроме одного обстоятельства: разбредаться новичкам было никак нельзя. Пока не стали здесь как рыба в воде, не изучили подземелья, переулки и дворы как свои пять пальцев... Риск! Потому придется пока подождать. Пока — потому что долгое ожидание опасно не менее, чем молодецкая дурь.

Даня связался с Тэйки:

— Привет, Тэ! Слушай, у тебя новых данных никаких нет?.. Понимаешь, надо новых ребят этих, из Уфы, привлекать к делу поскорее, а то они скиснут так, в бездействии.

Тэйки среди Даниных бойцов была одним из лучших разведчиков — не хуже Немо и, пожалуй, получше самого Дани... Получше в некоторых компонентах: вряд ли она могла сравниться с генералом в стрельбе, в тактическом мастерстве: выборе позиции и прочем. Но она была неуловимым и бесшумным лазутчиком, могла пройти без отдыха такое расстояние, какого не осилить никому из парней, умела проскользнуть незамеченной под самым носом у гоблинов и добыть столь ценные сведения, что остальные только восхищенно качали головами — им это было недоступно.

Но нынче и Тэйки не могла своему генералу помочь.

— Ничего пока, — звучал из динамика рации ее голос. — То есть я знаю, где их зоны, но нам их сейчас не взять. Укрепления... подходы охраняются... перебьют всех, если сунемся...

И все таком духе.

— Ясно, — молвил Даня. — Понял, спасибо... Конец связи.

Он помолчал, подумал и соединился с Гвоздем.

— Привет! У тебя все в норме?.. Ну и отлично. Надо бы повидаться. Да, да, сам хотел к тебе. Когда? Да чем скорее, тем лучше. Если сейчас выйду, то через час буду у тебя... Ну и отлично. Иду.

Как и подобает генералу, Даня был человек основательный. Про час он сказал не всуе, хотя ходу ему от своего дома до дома Гвоздя было не больше получаса, то бишь километров двух. Но чтобы эти два километра пройти без хлопот, необходимо как следует подготовиться — что Даня и делал.

Для начала он взял карту и просмотрел маршрут, знакомый вроде бы от первого шага до последнего. Вот кратчайший путь, дворами, вот улицами — подлиннее, зато удобнее для возможного маневра... Все это были пути давно исхоженные, а вот можно пройти еще вот так... Даня взял карандаш и осторожно прочертил тонкую линию. Вот так! По краю сквера, который когда-то был школьным двором. Немного дальше, но — малоизученно. А знать надо как можно больше.

Даня взял портативный передатчик, настроил его. Пошел сигнал.

— Да! — мятым, искаженным голосом откликнулся Гвоздь.

— Я на связи, — тихо молвил Даня. — Через пять минут выхожу.

И на сей раз он был точен со временем. Пяти минут хватило ему, чтоб собрать в дорогу все, что надо. Одежда: камуфляж, легкий кевларовый бронежилет с титановыми вставками, высокие шнурованные ботинки. Кевларовый же шлем с жаропрочным и пуленепробиваемым стеклом. Перчатки! Вещь нужная, пригодятся.

Оружие. Здесь он замешкался на секунду. На секунду, не более — и уже в следующую решил, что обременять слишком себя не стоит, и взял старинный, почти раритетный пистолет ТТ.

Странное дело: это древнее оружие вот уже сколько лет служило, служит и небось еще послужит — и хорошему, и плохому, смотря в чьи руки или лапы попадет... Когда-то в середине двадцатого века калибр 7, 62 миллиметра сочли для пистолетов неперспективным, делая новые модели большего калибра. Оружие ближнего боя должно не столько даже убивать, сколько глушить, контузить, сшибать с ног, — конечно, если насмерть, то годится и это; но главное все же мгновенно нокаутировать противника, а откинул он ласты или нет — вопрос второстепенный. В случае чего можно добить потом. Вот и стали делать пистолеты крупнокалиберными, чтобы пуля била как молотом.

Однако и средства защиты прогрессировали. Появились бронежилеты, амортизирующие пулевой удар. И вот тут-то возник парадокс: широкие тупорылые пули продвинутых образцов отлетали от брони, а острые и тонкие старых наганов и ТТ дырявили ее, то есть нежданно-негаданно оказались более эффективными... Кардинально ничего нового по сравнению с кольтами и браунингами начала двадцатого века в навороченных моделях не было. Лазерные целеуказатели, композиционные материалы, элегантные обводы корпусов — это здорово, слов нет, однако не принципиально. Удачный выстрел из ТТ (который, в сущности, не что иное, как браунинг 1903 года!) кладет врага точно так же, как выстрел из супернавороченного «Вектора», «Глока» или «Интратека». Разумеется, за годы появилось оружие, в том числе и короткоствольное, иное, более мощное, чем пороховое, — но когда мир развалился, стало не до жиру, а патронов успели наклепать столько, что их запасов хватило и на разоренной земле...

Кстати, о патронах. Не обошлось без прогресса и тут, а именно: в двадцать первом веке пули к ним (и пистолетные тоже) наловчились делать кумулятивными, компрессионными, комбинированными и даже биопсихотропными... Царапнет такая пуля предплечье — и крышу сносит архимедовым винтом, увидишь сразу всех чертей и ангелов. Правда, на посткатастрофной Земле эти патроны дикая редкость и ценность; они и в нормальные времена были доступны единицам, а теперь сделались антиквариатом. Даня, во всяком случае, их никогда не встречал, хотя слыхал, конечно.

Итак, он взял ТТ, выщелкнул из него магазин, а из магазина патроны, заменил бывшие там кумулятивные на компрессионные: что-то поджечь по пути вряд ли придется, а грохнуть какую-нибудь тварь, если такая встретится, — самое то. Даня передернул затвор.

Теперь по мелочи. Десантный нож. Фонарь. Прибор ночного видения. Пара гранат-лимонок. Пара сухарей. Шоколадка. Фляжка с водой. Готов!

Ну и главное. Даня сунул руку под броневой каркас, под рубашку, нашел ладонью крестик. На месте. Оно, конечно, куда ж ему деться! — но для Дани эта процедура стала ритуалом, исполненным сакрального смысла. Прикосновение к кресту как бы вливало в него силы — именно через ладонь Даня ощущал в пальцах необычно приятное тепло. Ощутил и на сей раз, и улыбнулся.

Но и злоупотреблять силой креста не стоило — это он тоже знал.

Он попрыгал на месте, проверяя, ничего ли не звякает. Ничего. Можно идти. И Даня пошел.

Разумная предосторожность и решительность — сплав этих качеств, видимо, и сделал Даню лидером. Сплав выражался в том, что Даня умел вмиг сделать оптимальный ход, — если мы мыслим силлогизмами, значит, мозг Дани строил цепи этих силлогизмов мгновенно, причем вывод в финале почти всегда был лучшим.

Ну и опыт, понятно. Куда ж без него... В его-то годы опыт у Дани был как у бойца спецназа в ранге капитана, не меньше.

Даже по знакомым местам он ступал с предосторожностями. Не выходя во двор, прямо из подвала дома проник в подземелье городских коммуникаций. Постоял, послушал. Тихо. Тогда он прикрепил на шлем прибор ночного видения — ЛНВ-200, когда-то новейшую разработку военных конструкторов, — и двинулся во тьме.

В окулярах прибора она, естественно, тьмой не была — призрачное сиреневое пространство, густые тени, вот что было. Даня взял ТТ наизготовку.

Шел аккуратно, но не мешкая. Какие-либо злостные сюрпризы тут были маловероятны, он шагал уверенно, умело, притом отнюдь не бесшабашно. Вся «техника безопасности», выработанная тяжким кровавым опытом, соблюдалась Даней строжайше.

Подземную часть пути он прошел без приключений. Выбрался опять-таки не на улицу, а в подвал дома, пятиэтажки. Снял прибор. Вслушался. И лишь после того вышел в подъезд.

Отсюда к Гвоздю два пути: один знакомый, уличный, другой через школьный двор. Этот второй путь Даня не знал. И хотел узнать. Рано или поздно это сделать придется... А раз так — то и думать нечего.

Он отступил в подъезд, вынул рацию. Нажал кнопку вызова.

— На связи! — прохрипел голос Гвоздя.

— Это я, — приглушенно сказал Даня. — Хочу пройти новым путем. Через сквер этот, или как его... Ну, знаешь.

— Знаю.

— Могу задержаться. Но буду точно.

— Понял.

— Конец связи. — Даня отключился.

Умение маскироваться — одна из основ тактики. Даня этим искусством владел мастерски. Он всегда выбирал наилучшие варианты. Вот если бы — представим себе! — кто-то с верхних этажей смотрел сейчас на улицу, он и не заметил бы, что по ней, по пустой улице куда-то пробирается человек.

Кустарником, за стволами деревьев, бегом через проезжую часть, вновь кустарником — Даня достиг ограды школьного двора. Она не являла собой препятствия: где-то порушена была, где-то прутья выломаны... не проблема, словом. Тем не менее, Даня переступил границу с внутренней опаской, с напряжением — и тут же рассмеялся этому и даже выругал себя: барьер-то чисто психологический, самим собой сделанный.

Но вот бдительность — это не выдумка. А в незнакомой обстановке и подавно. Даня осмотрелся.

За много лет безлюдья школьный сквер разросся вольготно, превратился в настоящие березово-рябиновые джунгли. Наметанный глаз Дани не обнаружил в густой траве никаких тропок или там просто примятостей. Значит, места нехоженые. Для начала неплохо.

Держа в поле зрения здание школы, Даня тронулся по зарослям. Он чуть углубился от ограды влево, двигался меж рябиновых и березовых стволов, опять-таки бесшумно и невидимо, что он умел делать в совершенстве.

Он вслушивался и вглядывался крайне внимательно. Он различал в негромком шумовом фоне шорох листвы, скрип оконной рамы, распахнутой лет двадцать назад, да так никем с тех пор не закрытой, далекий-далекий посвист ветра, блуждающего в пустых домах... Знакомо. Ясно. Ничего опасного. И в обозримой жизни тоже: выбитые или просто открытые окна школы, потемневшие стены, облупленная штукатурка...

Стоп!

Даня замер. Пистолет был уже в руке, стволом верх. Тишина. Одной рукой Даня осторожно переключил рацию на виброрежим, чтобы она сдуру не пискнула.

Показалось?..

Даня ждал. И секунд через пять вторично скрипнуло. Отчетливо, ясно — в здании школы.

Там кто-то ходил.

Очень осторожно Даня опустился на одно колено, правым плечом прижался к рябине. Оптимальная поза: минимум энергозатрат, максимум защиты и мобильности. Не показалось. Надо выждать.

Слух враз обострился. Теперь Даня различал все звуки, с которыми нечто двигалось в здании: скрипы, шорох, сопение. Не очень-то это «нечто» осторожничало. По звукам, их характеру Даня уже был уверен, что там — человек, однако убеждаться в том до конца не спешил.

Впрочем, не спешил он и уйти. Запросто можно: слинял без звука, и ищи-свищи... Но опыт давно научил Даню несложной боевой истине — неясную ситуацию всегда лучше разрешить, чем оставить неясной.

Потому Даня постарался расслабить мышцы, не снижая внимания. Руку с пистолетом положил на колено. Будем ждать.

Ждать пришлось не долго. Звуки явно приблизились. Хрустнуло битое стекло. В окне первого этажа мелькнула тень.

Дане почудилось, что он весь слился с листвой. Да так оно, наверно, и было: взглянешь — не увидишь.

Тень стала фигурой. Без опаски она подошла изнутри к окну, остановилась. Дане стало все ясно. Была б возможность, он кивнул бы в подтверждение. Но кивать нельзя.

У окна стоял человек. Даня одним взглядом охватил его. Здоровый парень — рост под сто девяносто, вес за сто.

Даня понятия не имел о килограммах и сантиметрах. Но параметры «физики» схватывал реально, точно. Тот, у окна, был в два раза больше и, надо думать, сильнее Дани.

Друг, враг иль просто так?..

Верзила этот Дане не понравился. Взирал нагло, самоуверенно, выпятив квадратную челюсть. Широкая, скуластая рожа густо заросла щетиной, и возраст определить трудно: от двадцати пяти до сорока, все едино старик.

Но нравится не нравится — это эмоции, а вот объективно... А объективно не скажешь. Он может быть из Подземного войска — и это хорошо. Может быть из Защитников. Тогда плохо. Наконец, он может быть сам по себе... Ну, это маловероятно.

Оружие... Ага, ремень наискось. Ну и дурак. Если это автомат, надо наизготовку, палец на крючке. На Подземного не похоже! Те такие волкодавы, они оплошностей не делают... Значит, гоблинский прихвостень? Не факт!

Пока Даня так напряженно мыслил, детина вдруг оперся рукой о подоконник и резко выпрыгнул на улицу. Мягко спружинил ногами об асфальт, встряхнулся, горделиво выпрямился: мол, каков я молодец, а?!

Лихо! Даня невольно восхитился. И сам оплошал: неловко двинулся, задел за ветку, всколыхнул ее.

Тип у стены рванул с плеча автомат. Зубы ощерились, в глазах сверкнула злоба. Он дернул затвор.

Но Даня был быстрей.

Двуручный хват! Ствол — линия огня. Выстрел!!

Компрессионная пуля — страшное дело. Типу снесло полбашки. Кровь, мозги — в стену. Тело кинуло назад, оно ударилось о подоконник, отлетело и плашмя рухнуло на асфальт.

Даня метнулся вправо, нырнул рыбкой, перекатился и замер. Сердце билось так, что отдавало в уши. Он почти оглох.

Но даже так он слышал, как разорвалась тишина. Эхо выстрела заметалось по коробкам дворов. Неистово заорали вороны — этим бестиям все было до фени: судьба человечества, катастрофа, гоблины... они как жили себе, так и живут, мимо всех людских трагедий.

Под боком у Дани беззвучно запульсировала рация. Он не глядя нашел ее рукой, тиснул «прием» и сразу же «отбой».

Это значило: «Слышу! Помощи не надо. Справлюсь сам. Сидите тихо!»

Звонил, конечно, Гвоздь. Теперь, если еще кто-то из наших слышал выстрел, наверняка выйдет на связь с Гвоздем, и тот сумеет успокоить... А тут надо дело довести до конца.

Вряд ли незнакомец здесь был с компанией. По всем признакам — нет. И все же надо подождать.

Даня быстро осмотрелся. Мысленно похвалил себя: отличное место. Не разглядишь.

Самому же ему сквозь просветы в листве и траве виден был лежащий на асфальте труп. Не весь: верхняя часть туловища и то, что осталось от головы. Но этого было достаточно. Даня выжидал, не подойдет ли кто к телу... Никто не подходил.

Ни малейших терзаний по поводу того, что, может быть, убил невиновного, Даня не испытывал. Не выстрели он первый, так сейчас лежал бы в траве мертвяком. Все справедливо!

Потаился еще минут пять, после чего решил, что можно действовать. Привстал, с величайшими осторожностями пустился дальше, огибая здание школы. Исследовательский энтузиазм, понятно, под воздействием событий отступил, однако если уж начал, то надо до конца довести — такой был у Дани принцип.

И в этот раз, пусть с грехом пополам, да обошел все же он этот чертов сквер. Хотя, честно сказать, и так ясно было, что никого здесь нет, — когда б не так, давно бы уж сбежались на выстрел... Или, наоборот, удрали бы куда глаза глядят. Ну, правда, возможен и третий вариант: затаились; да ведь и он, Даня, не лыком шит.

Но получилось все же наспех, что там толковать. Побродив по зарослям минут десять, Даня удостоверился, что вокруг тихо. Тогда он аккуратно отступил за ограду и, не теряя бдительности, отправился к Гвоздю. Через четверть часа он был на месте.

— Вот так — завершил Даня рассказ о своих приключениях. Такие новости.

Гвоздь задумчиво покивал, затем мудрено сложил губы, наморщил лоб — ни дать, ни взять, лицо взрослого человека, никак не четырнадцатилетнего пацана.

— Так себе новости, — молвил он. — Могло быть и получше.

Даня усмехнулся:

— Ну извини. Какие есть.

Хозяин поскреб пальцами в сто лет не чесаном затылке и неожиданно предложил:

— Чаю хочешь?...

Гость даже удивился. Но согласился без раздумий:

— С удовольствием.

В чаепитии есть что-то непередаваемо уютное, патриархальное. Даня с Гвоздем неторопливо прихлебывали, грызли кусковой сахар и рассуждали вслух.

— Ну, предположим, он из Подземного войска... — говорил Даня, вытирая рукавом потное, раскрасневшееся лицо. — Тогда какого черта он поперся сюда без предупреждения? Наверняка бы сигнал от них был: так, мол, и так, идет один из нас в вашу сторону... Не было ничего ведь такого?

— Не-а... — Гвоздь помотал косматой головой. — Но он мог и самодеятельность устроить.

— Ну, тогда доустраивался, — проговорил Даня. — Сам виноват... Но знаешь, что-то не верится мне, что он из Подземных. Морда бандитская. Сытая. Очень.

На это предложение в ответ Гвоздь значительно приподнял брови, однако ничего не сказал.

Какое-то время помолчали оба. Даня пожал плечами, положил в рот крохотный кусочек сахару, глотнул чаю...

Тихонько запиликала большая рация в углу.

— Катька, наверное, — почему-то решил Гвоздь, протянул руку и щелкнул тумблером. — На связи!

— Гвоздь? — неузнаваемый мужской голос.

— Ну, — Гвоздь насторожился.

— Это Михей. Здравствуй! Даня чуть не поперхнулся.

— Здорово, — чуть помедлив, ответил Гвоздь.

— Удивлен? — Голос засмеялся.

Было чему удивиться. Михей — один из двух людей, через которых Подземные держали связь с Даниной командой. Он был повыше рангом и сам на контакт выходил не часто. Обычно переговоры велись с Мартином — тихим молодым человеком, который и говорил-то тихо, да к тому же и мало, больше слушал и кивал. Михей же был постарше, был элегантен, ироничен и надменен. Ребятам не то чтобы неприятно было общаться с ним... но что-то гнуло, разговор всегда казался как бы не на равных. С Мартином было проще. У Дани в голове крутилось одно слово, крутилось, крутилось... но не мог он его вспомнить.

Слово это было — «аристократ».

— Удивлен?.. — переспросил Гвоздь и вновь почесал голову, на сей раз темя. — Да нет, с чего бы. Не ждал — да; так вы всегда неожиданно объявляетесь.

— Ясно, — молвил невидимый Михей. — Слушай, ты меня с Даней можешь связать? Соедини-ка.

Ребята, не сговариваясь, улыбнулись: ответ «нет» на заданный вопрос даже не подразумевался.

— Легко, — сказал Гвоздь и отодвинулся от микрофона. А Даня придвинулся.

— Слушаю!

— Даня? — пришла очередь и денди малость удивиться. — Ты у Гвоздя, что ли?

— Да. Генерал был краток.

— Надо же, как удачно... Что ж, тем лучше. Необходимо встретиться.

«Когда?» — чуть было не спросил Даня, но вовремя спохватился. Сказал куда более разумное:

— Я готов.

— Отлично. Тогда, если не возражаете, я сам к вам явлюсь. Хозяин! Не против?

— Буду рад. — Общаясь с Михеем, Гвоздь начинал выражаться церемонно.

— Вот к отлично. Ждите. Потолкуем!

Организация, называемая «Подземный магический круг», или в просторечии «Подземные», любила напустить на себя туману — пифагорейцы, блин. Даня этих ребят не то что недолюбливал, но относился к ним как-то сразу и настороженно и иронически. Он считал, что сражаться на стороне Добра гораздо эффективнее без запутанных магических выкрутасов, умничанья и недомолвок... Но с другой стороны, польза от них была, и отрицать этого никак нельзя. В конце концов, Подземные искренне хотят освободить Землю от напасти, а то, что средства у них специфические... ну, в данном случае цель вроде бы оправдывает средства.

Даня с Гвоздем час провели в ожидании. Чтоб не бездельничать, достали карту и долго ее рассматривали.

— А что, — сказал наконец Даня, — кажется, неплохо мы тут закрепились, а? Вот на этой территории. — Он обвел пальцем.

— Да ничего вроде... — осторожничал Гвоздь.

— Нормально, нормально. Вот еще эти ребята подключатся, уфимские, так совсем заживем. Дело бы только нам стоящее! Они там киснут от скуки, я уж знаю. Я, собственно, к тебе затем и шел, чтоб выяснить. Вдруг что-нибудь да нащупаем.

— Вот сейчас Михей заявится, — Гвоздь ухмыльнулся, — и щупать нечего будет. Сразу все и разъяснит.

Даня одобрительно кивнул: и сам так думал. Подземные просто так — потрепаться — не шляются. Тем более Михей. Фигура!..

— Сколько времени, кстати, прошло?

Гвоздь глянул, шмыгнул носом:

— Еще минут десять. Да ты не тревожься. Он уж сам сказал, придет точка в точку.

— Знаю...

Так и вышло. Через недолгое время резко зазвучал зуммер. Гвоздь приподнялся, заглянул в монитор:

— Ага, прибыл... — В динамик негромко: — Открываю.

Защелкали приглушенно электронные замки. Данина рука по привычке легла на пистолет. Даня и сам этого не заметил, а когда заметил, стало сразу и смешно и стыдно. Убрал руку.

Дверь открылась. Вошел Михей.

— Привет честной компании!..

Всегда вот так — с улыбкой, с усмешкой, будто бы и несерьезно. Этакий развлекающийся джентльмен. Даже одет изящно: все подтянуто, приглажено, ничего мешком не висит... Даже причесан! — вот диво-то. Вооружен, ясен пень, не хило — импульсным генератором, но и эта убойная штука в его руках казалась пижонской тросточкой.

Здравствуйте, — Даня улыбнулся вежливо. — Давно не виделись.

— Да, давненько... Здравствуй, дорогой мой мастер. Позволите присесть?

И уселся без всякого позволения. Огляделся, одобрил:

— Хорошо живешь.

— Стараюсь, — скупо молвил Гвоздь.

— Хорошо, хорошо... Ну-с, однако я по делу. Что, вашего я шлепнул? — вырвалось у Дани.

Он так и подумал в самом начале, когда только Михей отзвонился. Ну, решил, пойдут выяснения...

Но Гвоздю говорить не стал, да и вины никакой за собой не чувствовал: действовал здраво, по обстановке. Вопрос вырвался у него сердито, даже зло.

— Сейчас? — ничуть не удивился Михей.

— Ну да. Только не говорите, что не знаете. — Даня зря сказал эту фразу и понял, что зря, да ведь слово не воробей.

— Да что ты. — Михей вмиг убрал все свои усмешки. — Первый день разве друг друга знаем?.. Спешу успокоить: покойник не наш.

— Защитничек? — с презрением обронил Гвоздь.

— Именно. Отчасти по этому поводу я и у вас.

— Сюда подбираются? — догадался Даня.

— И это так. Надо сказать, шуму вы наделали... Ребята знали, что разгром оравы гоблинов на Профсоюзной без последствий не останется, но что враги решат засылать сюда изменников — об этом как-то не думали... Даня и Гвоздь переглянулись: век живи, век учись! Предположить такое было бы вполне реально, а они прохлопали ушами.

Подземный гость им разложил все как по полочкам, Ясно, что гоблинская рать заинтересовалась районом, где был разбит их отряд. И сделала вражеская сила это, надо признать, по-умному, без шума-треска. Гоблины начали засылать на близлежащую территорию своих лазутчиков. Из человечьего отребья: это незаметнее... Один такой и напоролся на Даню нынче.

— И много их? — спросил Даня.

— Нет, — поспешил сказать Михей. — Пока нет. И я думаю, что сегодняшний случай их здорово припугнет.

Так и надо! — Гвоздь мстительно сжал кулаки. Сильно не любил он предателей.

— Согласен. Но... — Здесь Михей сделал значительную паузу. — Но не в этом главное.

— Вот как, — с нарочитым равнодушием сказал Даня. Он слишком знал Подземных, знал Михея — просто так тот слова не скажет!

Тот и не стал томить, заговорил о главном:

— По нашим сведениям, завтра вечером по Кольцевой пойдет колонна. Откуда и куда — не знаю, ибо много знать вредно. Однако...

Даня рассмеялся:

— Что же, выходит, надо знать мало?

— Нет, — без улыбки сказал Михей. — Знать надо столько, сколько надо. Вот что знаю, я и говорю. На участке Кольцевой от Ленинского до Профсоюзной они должны трижды остановиться и высадить три группы — диверсантов, лазутчиков, называйте как хотите.

— Хотим — гадами! — отрубил Гвоздь.

— Замечательно. Итак, три группы. Цель — внедриться на вашу территорию... ну, и далее по списку. Думаю, объяснения излишни. Вопросы есть?

— Есть, — Даня кивнул. — Численность групп?

— По три единицы каждая.

Михей избегал называть выродков людьми. Никогда не скажет про них: «три человека» или там «пять человек». Исчислял их в «единицах», «стволах» или как еще иначе. Ребятам это нравилось.

— Предлагаете засаду сделать?

Почти неуловимая усмешка скользнула по Михеевым губам.

— Я вам даю информацию. Выводы по ней — дело ваше.

Даня вновь рассмеялся — понимающе, по-взрослому. Умеют же, черти, дипломатничать!..

— Ладно, ладно, — сказал он. — А то я не знаю… Что нужно-то?

— Простая вещь. — Михей сразу же сделался добрым-добрым, как дедушка Ленин на кремлевской елке. — В колонне должно быть четыре машины. Два грузовика с продуктами и этими... паскудами. Один бензовоз с солярой. И... один небольшой такой полугрузовичок. Пикап. Знаете, что это?

— Знаем, — ворчливо ответил Гвоздь. Сердился, когда кто-то сомневался в его технической эрудиции.

— Замечательно. Так вот: что возьмете, все ваше. Продукты, соляра, оружие.

— Было ваше... — чего-то вдруг начал остроумничать Гвоздь.

— Будет, — вежливо поправил Михей. — Будет ваше. А наше — пустяки. Нам нужен будет всего один ящичек из пикапа. Небольшой такой ящичек, — Михей показал руками размер, — металлический. Вот и все!

— И все? — счел нужным Даня переспросить.

— Все! — сказал Михей твердо.

— Сделаем, — так же твердо сказал Даня. — Время?

— Завтра от восемнадцати до девятнадцати. Лучше всего накрыть их до первой высадки, где-то сразу после Ленинского.

— Сделаем, — повторил Даня. — Сейчас объявляем большой сбор.

— И отлично. — Гость встал. — Я же не смею вас более задерживать... Как ваши новые ребята, кстати?

— Обживаются.

— Будете их привлекать?

Даня хотел было брякнуть: «Конечно!» — но вовремя себя тормознул. Надо быть тоже дипломатом.

— Посмотрим, — ответил он.

— Посмотрите, — согласился Михей. — Ну а я пошел. Провожать не надо!

Ребята широкими улыбками оценили шутку. Посланец подземелья козырнул по-гвардейски и убыл. Какими он ходил путями? — только одному ему известно. Растворился, точно и не было его. Ну что, — начал Гвоздь, — сбор? Так точно. — Даня глянул на часы. — Немедля!

В сумерках нудно сеялась холодная изморось. Дорога вдали сливалась с сырым и серым лесом. Бойцы Дани и Бабая тоже старались слиться с фоном — маскировка.

В общем, им это удавалось. Если не знать заранее, что в лесополосах вдоль дороги за кустами и стволами деревьев прячутся люди, смотреть, так сказать, непредвзятым взглядом — не заметишь.

Операцию пришлось готовить в темпе, но не второпях. Даня всякой разболтанности, недоделок не терпел, потому, оповестив всех о новости, сразу же созвал на совет Бабая с Костей, Тэйки и Катю — ну и, разумеется, они с Гвоздем присутствовали. Даня обрисовал ситуацию и в заключение сказал:

— Я предлагаю сейчас отправиться на место. Посмотрим вживую, прикинем, что и как, выберем позиции. А завтра с утра придем всей группой, потренируемся. Отработаем взаимодействие. И все выйдет отлично!

— Годится, — ответил Бабай. — Только всем нам туда тащиться ни к чему.

— Да я и не думал. — Даня вроде бы даже удивился. — Пойдем ты, я и Тэйки. Кате своих забот хватит, а Гвоздь с Костей пусть материальной частью займутся. Оружие надо приготовить, проверить. Опять же связь.

— Это верно, — сказал Бабай хмуро. — Моим балбесам говори не говори, по неделям стволы не чистят... Костя! Давай-ка к нам, проследи там, чтоб все подготовили. Скажи — я велел. Дойдешь сам?

— Да ну, что, я маленький? — обиделся Костя.

— Тогда вали. А мы пойдем, что ли?

— Конечно. — Даня встал. — Пошли.

Пошли. Бабай подивился темпу, которым шла Тэйки.

— Ну ты даешь... — пропыхтел он. — Не угнаться!

— Привычка, — сухо отвечала Тэйки.

У Кольцевой дороги они, затаясь в зарослях, долго наблюдали за шоссе. Никто не объявился — ни машины, ни люди, ни нелюди.

— Ну, пойдем, — шепнул Даня.

Изучили место со всех сторон. Выбрали огневые позиции. А на завтрашнее утро явились уже всей командой. Пришлось поработать лопатами, попотеть, несмотря на холод. Утро было ветреное, студеное. К полудню ветер стих, но наползла хмарь, и вот — изморось, сырость, сопли, хлюпанье носами... В восемнадцать ноль-ноль все заняли свои позиции, затихли и стали ждать.

Даня объявил режим радиомолчания. Собственно, вообще молчания — тишина стояла по обе стороны дороги. Шуршал дождь, уныло подвывал ветер. Голо. Пусто. Октябрь...

Кишка яркими талантами не блистал, но одна способность у него все же была: крайне острый слух.

Между прочим, у парня и уши были удивительные — здоровые, как локаторы, оттопыренные и тонкие: в солнечный день они просвечивали насквозь, и видны были все прожилочки на них. Уж на что О-о был лопоух, а до Кишки ему было далеко.

Вот этими ушами Кишка и уловил первым движение колонны. Даже не шум — просто в скучных звуках окружающего мира нечто изменилось. Нечто; Кишка и сам не понял, что такое. Но насторожился. Прошло несколько секунд и стало ясно. Далекий, далекий гул моторов.

— Едут, — шепнул он и подтолкнул локтем соседа — Гондураса.

— Едут! Передай по цепи. Гондурас послушно кивнул.

Условные сигналы пошли от одного к другому. О-о махнул рукой, и на той стороне дорога отмахнулись — видим!

Все спешно изготавливались к бою. Едва слышно щелкали предохранители и затворы. Генератором решили не пользоваться — из-за бензовоза. Опасно!

Теперь шум моторов слышался ясно. Один двигатель тужился надрывно, через силу...

«Цилиндр какой-то не тянет», — мельком подумал Костя и тут же забыл об этом.

Колонна показалась. Четыре смутных контура — большой, маленький, большой, большой. Шли без огней.

Готовность номер один! Приклад — в плечо, нишкни. Безмолвие сгустилось на шоссе.

Сто метров до засад. Бензовоз КамАЗ идет третьим. Пикап — вторым. Бабай навел мушку «Зорро» на капот переднего грузовика. Подержал. Отпустил. Во рту стало сухо. Навел опять.

Полета метров. Секунды перед боем. Стволы в цель. Сердца бьются отчаянно. Еще...

Выстрел!

Кто-то сплоховал. Выстрел грохнул в сыром воздухе со страшной силой...

А может, показалось.

Резкий визг тормозов. Залп! Очередь — взахлеб, неприцельно. У первого грузовика разлетелось лобовое стекло.

Пикап круто вильнул влево. Бабай обложил матом все на свете. Ствол «Навахи» дрогнул. Пикап? Нельзя! Бензовоз? Тоже. Тогда последний!

Прицел! Ублюдки горохом сыпались из кузовов на асфальт. Падали. Стреляли. Пальба металась над дорогой.

Бабай нажал на спуск. «Зорро» харкнула огнем. Ну... Ах ты, черт!!

Этого он не мог предвидеть. Взял прицел верно, но водитель бензовоза, то ли очумев от страха, то ли почему еще, вдруг резко попер назад, и задний бампер долбанул в капот грузовика — бумм!..

А выстрел «Зорро», вместо того чтобы снести кабину старого ЗИЛа, влупил точно в цистерну с солярой.

Фонтан огня взмыл в сумрачное небо, почти играючи, с легким хлопком. Сорвало крышку люка — она полетела, кувыркаясь, в зенит, долетела до верхней точки, замерла на секунду и понеслась вниз плашмя.

Бабай проклял себя последними словами. Но что делать! Он не зря был командир. Вмиг переключился на картину боя — увидел, как группа «верных» поливает огнем ребят на той стороне, как полугрузовик судорожно пытается развернуться, чтобы рвануть назад.

— Костя! — крикнул Бабай. — Пикап не упусти! А сам врезал залпом в группу автоматчиков. Тех расшвыряло, полетела человечья рвань, комья мокрой земли. Чье-то тело без головы вскочило сгоряча, крутнулось на месте и рухнуло.

— Бензин кончился?! — захохотал Бабай.

Он верно просек ключевые точки боя. Сопротивление резко упало. Кинжальным огнем с двух сторон ребята крошили врагов. Костя меткой очередью пробил мотор пикапа, тот замер наискось дороги. Водитель выскочил и тут же был убит.

С той стороны уже неслось «ура!», бежали на шоссе разгоряченные бойцы. Один Немо мчался без криков. Лицо — маска.

— Вперед! — скомандовал Бабай. Уфимцы бросились вперед.

— Ура-а!.. — грянули юные голоса.

Стрельба. Дым. Вспышки. Пламя над шоссе. Вопли. Рожи. Время — вихрем! Мгновения. Ад кромешный!..

Все.

Тишина упала на мир. Беззвучно полыхал КамАЗ. Сергей остановился и, разинув рот, смотрел.

Звуки медленно возвращались. Сначала какой-то ровный, однообразный вой, как бы предвестник настоящих звуков... затем послышались голоса, а потом вернулось все.

Сергей словно очнулся и увидел всю картину. Дым клубами валил из бензовоза. Ребята свободно ходили по шоссе, среди убитых. Кое-кто из бандитов дергался еще, хрипел. Тех добивали.

Один был в сознании. Приподнявшись на локте в луже крови, он диким взором водил вокруг.

— А-а... — проскрипел он, — г-гниды... Рвать буду!..

Безумный взгляд наткнулся на Сергея. Тот вздрогнул невольно, попятился.

— Что сволочь? Ссышь?.. Ну, сейчас!..

Сзади к нему приближался Немо с автоматом в руках.

Умирающий вдруг заревел свое:

— Рвать буду!..

Немо грохнул в упор одиночным. Труп кинуло навзничь.

— Не будешь, — сказал Немо.

Откуда-то сбоку на дорогу выметнулось три фигуры.

— Даня! — крикнул первый.

Даня резко обернулся. Батюшки! Михей, Мартин и еще кто-то незнакомый.

Тяжело дыша, они подбежали к генералу.

— Ну, блин, заварили кашу вы!.. — Вся Михеева утонченность куда-то делась. — На хрена было бензовоз палить?!

Обилие продуктовых терминов в одной фразе Даню позабавило. Захотелось поддеть Михея, но сделать это изящно он не умел, а неизящно — выйдет вздор... Потому прозвучало кратко:

— Это бой. Всякое может быть.

— Мой промах, — сказал Бабай. Он был рядом. — Целился в того, а этот возьми да и сдай назад. Граната — прямо в борт.

— Я видел, — Даня кивнул. — Все правильно. Михей с любопытством посмотрел на Бабая:

— Ты командир у новых?

— Я. А что?

— Да ничего. Теперь знаю.

— А я тебя — нет.

— Ну, после потолкуем!.. Так, ребята, ну-ка живо!

Подручные Михея кинулись к пикапу, сунулись в кузов.

— Здесь! — радостно крикнул Мартин. — На месте!

— Забирай! — распорядился Михей.

Парни, пыхтя, выволокли наружу небольшой, но, видать, увесистый ящик из оцинковки.

— Тяже-е-ленький... — довольно бормотал тот, третий, безымянный.

— Ну, ребята, давайте, — заспешил Михей. — Нам пора... Пока! До связи.

И все трое — старший налегке, а младшие, корячась от тяжести ящика, затрусили к обочине.

Бабай проводил их взглядом. Они добежали до обочины, нырнули в кювет — и исчезли. Бабай думал, что они сейчас вынырнут с другой стороны канавы, у лесополосы. Но никто не вынырнул.

Он покачал головой. Многое было в этом жесте.

— Это и есть Подземные? — спросил он Даню.

— Они самые.

— Лихие ребята.

— Да уж. — Даня оглянулся зачем-то. Оглянулся и Бабай. Пламя еще плясало на цистерне. Дым стал пониже, но все-таки валил густо.

— Ну, чего встали? — сказал он сам себе. — Забираем добро, да скорей отсюда! Чуда ждем?

— Не дождемся, — подхватил Даня. — Эй, народ! Ну-ка живей! Кочерга, Муха, давайте в кузов, выгружаем оттуда!..

Глава 6

МУХА НА КРЮЧКЕ

Базы корпуса «Верных защитников» располагались в местах, считавшихся потенциально безопасными для них, защитников. В Москве одним из таких мест числилось Бирюлево.

Длиннющие корпуса с длинными коридорами внутри. Крохотные квартирки. Собственно, те же бараки, только многоэтажные и чуть более комфортные — когда-то выстроенные для зиловской лимиты. В одном из таких домов располагалась база разведотряда «верных». Восьмой этаж. Несколько квартир в углу коридора. Обитала здесь группа прислужников, восемь... стволов, как сказал бы Михей.

Уже восемь. Было девять. Один не вернулся с разведки. Потому у прочих настроение было подавленное, рожи насупленные. Только главарь по кличке Жженый оставался таким же непроницаемо-хмурым, как всегда.

Он лежал на топчане в маленькой комнате, закинув руки за голову. Смотрел в потолок. Сумерки медленно густели, как бы и изнутри, незаметно наливались темнотой.

В соседней большой комнате четверо играли в карты, двое праздно валялись на полу. Еще одного не было — он нес дежурство на крыше дома, следил за окружающей обстановкой.

Сумерки уже начали мешать игрокам видеть.

— Эй, Ботва, — позвал один из них. — Сходи-ка лампу принеси. Сейчас темень придет, так ее и перетак.

Лампа керосиновая, конечно, об электричестве и помина не было.

— А почему я? — лениво отозвался Ботва, низенький кривоногий субъект. — Вон, Мыло тоже валяется, как бревно. Чего ему не пойти?

Тот, что просил лампу, ничего не сказал на это. Но взгляд его забродил по округе... и нашел автоматный магазин, набитый патронами. Сидевший взял этот магазин, взвесил на руке и вдруг швырнул Ботве в ноги.

Тяжелая железка ударила по кости голени, очень болезненному месту. Ботва взвизгнул, как недорезанный хряк.

— Ты!.. Ой, бля... Слякоть, ты чего?! Больно, мать!.. Понял теперь почему? — равнодушно спросил Слякоть. Быстро за лампой. А то вон кирпичом кину. И уже в башку.

Ботва встал, бормоча ругательства, захромал прочь. Мыло разразился гоготом:

— Га-а!.. Давай! Иди!

Тот огрызнулся на ходу. Слякоть вернулся к игре:

— Ну чего?... Сдавай, Пистон.

Играли на вещи. Жратва, магазины с патронами, шлемы, бронежилеты... Играли б и на самогон, но побаивались Жженого. Он запретил это под страхом пули в лоб. Вещи кочевали от одного к другому, попадали к своему исходному владельцу и вновь уходили от него... Странно, но жульничества не было. А впрочем, не странно. Все тут были отребье, пробы ставить негде — таким друг друга надувать невыгодно. Перо в бок получить проще простого.

Жженый из своей комнаты слышал ругань и скверную матерщину. От всего этого его тошнило, но вставать, идти равнять подонков... Тоже тошно. Черт с ними. Твари! Все равно.

Он закрыл глаза.

Приковылял Ботва с лампой.

— Зажгем? — спросил Пистон.

— Да не, — ответил еще один, некто Тухляк. — Светло еще, видать. Вот стемнеет когда…

Где-то слабо ухнуло. Чуть звякнуло оконное стекло.

— Что это? — насторожился Пистон.

— Где? — не понял Слякоть.

— Ну вроде как грохнуло где-то. Взрыв, что ли?

— Да нет ни хрена. Сдавай, говорю!

Но Пистон все напряженно вслушивался, а затем вскочил, высунулся в форточку. Мыло опять загоготал:

— Эй! Слухач! Га-а!..

Даже в этой компании он считался придурком. Пистон спрыгнул, ветер руки о штаны.

— Черт-те знает... — произнес он неуверенно. — Показалось, что ль?

— Да, небось, Дешевый слыхал, если что, — сказал Тухляк. — Придет, спросим. А в самом деле-то, пошаливают людишки... Вон, Скальп куда делся? Всегда приходил вовремя.

— А может, слинял просто. — Пистон наконец-то начал сдавать. — За ним это дело не заржавеет, знаете же его.

Слякоть скривился, плюнул презрительно на пол. Скальпа он ненавидел и боялся — а оттого ненавидел еще сильнее. Он не хотел признать, но чувствовал, что Скальп сильнее его. Во всех смыслах — злее, удачливее, резче. И действительно сильнее. Против него Слякоть в самом деле был как слякоть — и знал это. Оттого и ненавидел.

Если б он знал, наверно, позлорадствовал бы: он-то жив, а Скальп как раз лишился именно скальпа. Его труп со снесенной крышкой черепа валялся в школьном сквере, и вороны с удовольствием лакомились падалью... Но Слякоть этого не знал, а потому и сплюнул с выражением.

— Ну и болт на него, — заявил он. — Пропал — ну и пропал!

Прочие промолчали. Тухляк и Пистон не рисковали говорить о Скальпе что-либо плохое: узнает — несдобровать. Четвертый же игрок, по имени Тощий, просто молчал всегда.

Странный он был тип, этот Тощий. Вправду очень тощий — высокий, исхудалый, с резко выступавшими чертами лица, запавшими глазами. Если бы эти олухи были знакомы с мифологией, наверняка бы сказали про него: «Кощей Бессмертный!..»

Конечно, так они сказать не могли. Но относились к нему именно так: пугливо и настороженно, точно и в самом деле был колдун. Притом что ничего похожего он не делал. Молчал, и все. Говорил по две фразы в день. Правда, он никогда никому не смотрел в глаза — либо вниз, либо в сторону. Это заметили. И напряглись еще больше. И уж конечно никто не решился лезть с расспросами.

Пистон осторожно покосился на Тощего, и отчего-то померещилось ему, что в уголках длинного беззубого рта проскользнула усмешка... После чего случилось маленькое чудо: этот рот открылся и проговорил:

— Ничто в этом мире не пропадает... Ходи, Тухляк! Твой ход.

Тот засуетился, зашарился в своих картах и выкинул на стол шестерку пик.

Философема Тощего на какое-то время погрузила общество в затишье. Даже Мыло, хоть и ни черта не понял, разинул рот и переводил взгляд с одного на другого, словно ожидал, что кто-нибудь да разъяснит ему глубину мысли... Не дождался, понятно. В коридоре затопали шаги, скрежетнула дверь, и на пороге объявился часовой с крыши — тот самый Дешевый. Он был в старой армейской плащ-накидке, которая от множества крохотных капелек измороси казалась цветом похожей на бок свежей рыбы.

— Ну чего?! — обиженно воззвал он. — Вы чего тут охренели, что ли!

Дешевый в группе был на последнем месте. Хилый, плюгавый и почему-то с вечно гноящимися глазами — кому, как не такому, быть парией?.. Вот он и был. Служил на побегушках, делал всякую грязную, позорную работу. Или просто непрестижную. Вот и сейчас в промозглом сумраке, на продуваемой холодными ветрами крыше очутился именно он.

Правда, пришла пора меняться. Сменить Дешевого должен был Слякоть, но он и головы не повернул.

— Я говорю, совсем охренели, что ли! Слякоть, давай иди наверх. Я тебе что, нанялся караулить?

Слякоть как будто и не слышал. Он швырнул козыря, покрыв им чьего-то короля.

— Слякоть! — вякнул Дешевый. — Ты че, не слышишь?!

— Пошел ты, — прозвучал ответ.

— Чего? — вылупились гнойные глаза.

— Что слышал.

Дешевый растерялся. Что делать? Заставить силой он не мог. Уговаривать?.. Смешно.

— Да ты че?.. Иди, давай, твоя очередь!

Слякоть резко повернулся:

— Чего ты сказал?

— А че мне говорить? — Дешевый сразу струхнул. — Очередь твоя? Твоя! Вот и иди.

Несмотря на трусость, хоть как-то выглядеть человеком Дешевому хотелось. Потому он и зафасонил.

Но Слякоть вдруг вскочил как вепрь:

— Чего?! Чего ты, гнида! На кого рога поднял? Р-раздавлю!

У Дешевого сердце в пятки ушло. Он отшатнулся, споткнулся, чуть не упал.

— Да ты че! — взвизгнул он. — Я ничего!.. Я сам... Слякоть! крикнули из соседней комнаты.

Стало тихо. Пауза. Секунд через пять Слякоть откликнулся:

— Я! А чего такое?

— Поди сюда.

Переглянулись Тухляк и Пистон. Мыло опять разинул рот. Ботва ехидно заерзал.

— Сейчас иду, — сказал Слякоть выжидающе.

— Не сейчас, а сию секунду, — раздался спокойный ответ. — А не придешь — сам приду.

Сказано было без угрозы, но о возможных последствиях знали все — большого ума не надо. Хватит и того, что у Мыла.

— Да ты че, босс? — вдруг заговорил Слякоть весело — Уже иду! Вот он я.

Он быстро зашагал в соседнюю комнату и предстал перед командиром.

— Слушаю, босс.

Жженый ответил не сразу. Он даже не пошевелился, так и лежал с закинутыми за голову руками. Потом спросил:

— Кто сейчас должен заступать на пост?

— А кто должен? — начал придуриваться Слякоть.

— Ты мне здесь идиота из себя не строй, — негромко посоветовал Жженый. — Иначе желаемое может стать действительным... Повторяю вопрос: кто должен заступить на дежурство?

— А-а, это!.. — Слякоть будто бы лишь теперь сообразил. — Так это, босс! Я Дешевому говорю честь по чести: постой, говорю, за меня, я тебе две банки тушенки и кусок сахару... И сухарей еще. Ладно, говорит! А теперь на дыбы.

— Дешевый! — позвал начальник. Тот суматошно подскочил:

— Здесь!

Жженый посмотрел на одного, на другого. В сумерках, правда, видно было плоховато.

— Вы договаривались с ним? — кивнул Жженый на Слякоть.

— О чем? — изумленно моргнул Дешевый.

— Да это я про замену! — встрял Слякоть. — Ну, помнишь? Я говорил тебе: мол, отдежурь за меня, а я тебе за это тушенку и сахар. Ну! Забыл, что ли?

Дешевый вмиг смекнул. Он был жадный и, когда пахло поживой, соображал быстро. Даже слишком — спешил, себе же на голову.

— А-а, — забормотал он, и счастливая улыбка расползлась по лицу. — Ну да, ну да... Я и забыл! Да, точно. Договаривались.

Жженый помолчал.

— Все нормально, босс, — интимно произнес Слякоть. — Без проблем! Вопрос закрыли.

— Ладно, — обронил наконец Жженый. — Идите.

— Пошли, — сказал Слякоть дружески и подтолкнул Дешевого. — Пошли, сразу отдам.

— Чего? Продукты отдашь? — обрадовался Дешевый.

— Ну да. Пошли.

Они вышли из комнаты.

— Сюда. — Слякоть направился в подъезд.

— Куда это?

— Идем, идем, — Слякоть понизил голос. — Они у меня там припрятаны, наверху.

— Да?.. А тушенка-то того... не испортилась?

— Нет. Свежак.

Стали подниматься по лестнице. Слякоть приобнял спутника за плечи.

— Ты это, — сказал он, — обиды не держи. Погорячился я, бывает... Чего сгоряча не брякнешь.

— Да ладно... — Дешевый был польщен.

Поднялись на промежуточную площадку, меж восьмым и девятым этажами. Здесь проходила толстая труба мусоропровода, зияла в ней дыра — когда-то люк.

— Так что извиняй, — приговаривал Слякоть. — Тушеночки тебе... Это сейчас. Будет тебе тушенка.

Рука его как-то незаметно легла сзади на шею Дешевого.

— Будет, — бормотал он. — Будет...

Рука резко сжала худую шею. Рывок! — Дешевый врезался мордой в стену.

Он ничего не успел сделать. Удар! — искры из глаз, боль, шок.

Потолок кувыркнулся в глазах. Это Слякоть швырнул свою жертву на пол.

Дешевый разинул рот. Кровь из расквашенного носа лилась в него, на плащ, на пол... Над головой возникла злобно перекошенная рожа.

— Тушенки захотел, да?.. — прогнусавила она. — Вот тебе тушенка!

Страшный удар под дых скрючил Дешевого в дугу. Он перегнулся на бок, беззвучно хватнул воздух ртом.

Последовал убийственный пинок.

— Ну что? Пожрал тушенки? Пожрал, гнида?.. На! Еще удар. Щуплое тельце кинуло к стене.

— А теперь давай наверх, понял? И смотри, если прозеваешь что-то! Так с той крыши и порхнешь птицей. Понял?!

Шаги затопали вниз.

В комнату Слякоть вошел веселый, довольный, как ни в чем не бывало. Там уже зажигали лампу.

— Ну чего? — спросил Пистон. — Пошел он за тебя?

— А куда ж денется. — Слякоть сел на свое место. — За жратву ведь удавится, даром, что от горшка два вершка... Ну чего — играем?

— Играем, — сказал Тухляк. Он поставил лампу посреди стола. — Во! Красота!

На какое-то время Дешевый вырубился. Во всяком случае, не сразу догадался, где он, почему лежит на жестком, почему так болят голова и живот... Но тут же он вспомнил все и понял, что с ним.

Тогда он заплакал. От бессилия, от унижения, от всего. От жизни.

Слезы бежали по носу, по правой щеке — он лежал на правом боку. Почему-то особенно горько было осознавать, что никто, ни одна душа не пожалеет его. Никогда!

Дрожащей рукой он ощупал лицо. Кровь засохла на губах, на подбородке. Он подвигал челюстями, вяло сплюнул.

— Ладно... — прошептал он.

Жить — погано. Но и подыхать не хотелось. Дешевый начал подниматься.

Встав, он схватился за стену и долго так стоял, качаясь, точно пьяный. Голова кружилась. Он закрыл глаза и переждал головокружение. Затем поплелся вверх.

Но до крыши не дошел. Обида начала душить его. Он сел на площадке девятого этажа, шмыгнул распухшим носом, осторожно потрогал его и вновь чуть не расплакался.

Да какого черта! Почему он должен торчать, мерзнуть на крыше?.. Не ходить, да и все.

— Не пойду, — сказал вслух. Шепотом, правда, но вслух.

Это понравилось ему. Прозвучало! Он ободрился.

— Да что я, хуже всех?..

И это вслух. Понравилось еще больше. Он ощутил прилив сил.

В самом деле — что он, всех хуже?.. У него даже оружия нет. Ну, настоящего, во всяком случае. Один нож. Классный, правда.

Дешевый закопошился под плащом, нащупал нож, вынул его.

Это был старинный, наверное, даже музейный стилет с очень узким острым лезвием. Какими путями он попал в руки плюгавого типа?.. — бог весть. Дешевый потянул лезвие из ножен.

Глазенки его, пусть и трахомные, хорошо видели в темноте: было у них такое свойство. Они отлично различали прихотливые узоры рукоятки, завитушки на ножнах, изящную форму лезвия... Блеск!

Он задрожал от странного чувства — смеси злобы, мстительности и восхищения. Он вдруг ощутил себя сильным — чего отродясь не было. Он вскочил. Сжал нож в руке. Лезвие мелко вздрагивало.

— Лох! — рявкнул Слякоть на Тухляка. — Как ходишь?! Жопа вместо башки!

Тухляк сдуру кинул даму крестей, а Слякоть не заметил это. И в итоге несложной комбинации остался без поставленного на кон УНР — универсального ножа разведчика, комплекса с восемнадцатью функциями.

В общем-то, сам виноват. Внимательным надо быть. Но Слякоть, хоть и старался выглядеть бодряком, в душе грел злобу, и она внезапно вырвалась наружу.

Злился он на Жженого. Потому что боялся его. Затем по цепной реакции начал злиться на Тощего — причина та же. Растравлять злобу в себе нравилось ему. Особенно же остро было то, что приходилось сдерживать ее, играть в спокойствие...

И тут вдруг срыв.

Слякоть обозлился сам на себя. Память сразу услужливо подсунула ему: а вот ни Жженый, ни Тощий никогда так не лаются...

Это была правда. Усилием воли Слякоть вернул себя в норму.

— Да че ты! — надулся Тухляк. — Сам куда смотрел? У самого-то что на плечах?!

Сказал и сам испугался. Все знали, что со Слякотью шутки плохи. Тухляк и ноги поджал, сам весь как-то сжался, готовясь...

Но ничего не случилось. Слякоть неожиданно осклабился:

— Да ладно, что там! В самом деле... Давай сдавай. Сыграли еще кон. На сей раз Слякоти повезло.

Выиграл.

— Вот так! — Он швырнул последнюю карту. — Гони добро! — И захохотал, сочтя последние слова удачной шуткой.

— Забирай... — Проигравший Пистон не без сожаления двинул барахло по столу. После чего он адски зевнул, мотнул головой и произнес: — Ну, дальше моя смена. Пойду вздремну.

Он шумно выбрался из-за стола и зашагал к выходу. Квартир в доме — больше трехсот, занимай любую. Но, понятно, разбойники не разбредались, кочуя из квартиры в квартиру в пределах коридора.

Ботва и Мыло уже дрыхли вовсю. Тухляк тоже зевнул, почесал левый бок, затем спину... Тощий молча поднялся и вышел.

— Ну, будь, Тухляк, — встал и Слякоть. — Пойду... Гнилое время — ночь, а?

— Да мне все равно... — Тот ожесточенно скреб спину.

— Ну, бывай, — повторил Слякоть и зашагал к выходу. И тут его окликнули.

Он вздрогнул: не ожидал. Он почему-то думал, что Жженый давно спит. А тот не спал.

— Я здесь, босс. — Слякоть повернулся.

В маленькой комнате было темно. Голос оттуда молвил:

— Этот... он где караулит? На крыше?

— Ну да. — Слякоть малость напрягся. Неужто Жженый догадался о чем-то?..

Но тот, помолчав, произнес:

— Дурак. Чего толку там сейчас торчать? Скажи ему, пусть ниже спустится. Этаж на шестой, седьмой.

— Ясно, босс. Сейчас скажу.

— Вперед!

Слякоть вышел. Презрительное «вперед!» больно задело его. Он вновь закипел.

Нет, так дело не пойдет. Он что, холуй какой-нибудь, вроде Ботвы или того же Дешевого?! Вперед, а?.. Не-ет, этот номер пустой. Поглядим! Посмотрим, кто кого!..

Он жестоко вдохновился этой мыслью. Кто кого! Что это значит? А то и значит, что я их всех.

Он задрожал от злого предвкушения. Я их всех!.. Он представил, как они трясутся перед ним. А он решит, казнить иль помиловать.

И вот сейчас начну с Дешевого. Надо же начинать! Надо. Сейчас. В полет!

Слякоть представил, как Дешевый летит с крыши вниз. Он даже не подумал, что сейчас темно. Картина встала перед взором ярко, как в кино.

Веселая, лихая алчность блеснула в душе. Улыбка исказила рот. Он начал подниматься на девятый этаж.

Дешевый так и не пошел на крышу. Он сладостно питался грезами своими. Он царил — великий и ужасный. Все сгибались перед ним. Он глубоко дышал, дыхание шумно рвалось из ноздрей, изо рта его.

Он вскакивал, ходил по площадке. Рука сжимала рукоять ножа, глаза вращались, зубы скрежетали. Потом столь же внезапно он садился. И опять вскакивал.

Ему стало жарко. Он скинул плащ, затем сапоги, остался в грубых самодельных носках, сшитых из холщовых тряпок. Бетон площадки приятно холодил ноги сквозь ткань.

Сколько так времени прошло — неведомо. Дешевый пылал в мечтах. Стало мерещиться, что он растет! Высится, ширится, наливается силой. Он герой!.. Еще б чуть-чуть, и показалось, что взлетит...

Внизу зазвучали шаги.

Дешевый вздрогнул. Все пропало.

Он увидел себя мелким, щуплым, с гнойными глазенками, в холодной затхлой темноте.

Но он по-прежнему все видел в этой темноте. Как кошка.

И потому увидел, что на промежуточную площадку неторопливо, уверенно ступая, поднимается Слякоть.

Дешевый задрожал. Страх сжал его. Он обмер.

Слякоть поднялся на площадку. Дешевый стоял ни жив ни мертв. Вот сейчас его мучитель повернется и пойдет сюда...

И Слякоть вроде бы повернулся. Но замешкался. Остановился. И шагнул к мусоропроводу. Остановился там. Начал расстегивать штаны.

Он решил справить малую нужду.

Дешевый очнулся. Страх исчез. Вспыхнула злость. Нож! Вот он.

Как догадался снять сапоги!..

Шаги бесшумные. Без малейшего звука, призраком, Дешевый стал на цыпочках спускаться вниз.

Слякоть громко отхаркался, плюнул. Перетоптался с ноги на ногу. В люк зажурчала струя.

Дешевый затрепетал от хищного восторга. Он подкрался. Его враг не слышал ничего! Рука с ножом стала как стальная. Он занес ее.

Слякоть кончил журчать и харкнул еще раз. Плевок влип в стену.

Дешевый вдруг понял, что если не теперь — то никогда. Глаза дико сверкнули.

Удар!

Лезвие вошло легко, как в желе. Дешевый задохнулся — от безумия, счастья и жути. Время пропало. Нет его!

Слякоть издал какой-то странный звук: будто хотел вздохнуть, но вместо этого икнул. Время пропало, да: ужасное мгновение — вечность, ночь, мертвые звезды. Дешевый стоял, держал нож. Вроде бы что-то крикнул. А может, и нет.

Тело Слякоти внезапно обмякло — точно в нем враз исчезли все кости. Повалилось вперед, глухо стукнулось о трубу и упало на пол. Нож выскользнул из руки убийцы.

Несколько секунд Дешевый стоял, растерянно смотря на труп. Потом вдруг спохватился, подскочил, выдернул стилет, обтер лезвие о рубаху трупа. Он стал сильным, ярым. Сила так и рвалась из него! Он подхватил труп под мышки, сунул головой в дыру мусоропровода, стал вталкивать. Что-то застряло. Дешевый стал ворочать тело, и оно вдруг провалилось вниз, зацепилось на миг одной ступней за край дыры — и кануло в зловонную тьму.

Слышно было, как оно бьется обо что-то на лету. Раз. Два... Глухой удар. Все.

Дешевый поднял нож, всунул в ножны. Вернулся наверх, надел сапоги и плащ. Постоял. Улыбнулся. И пошел на крышу.

Он ходил там, дышал полной грудью. Останавливался, смотрел на небо. Вслушивался в шум ветров осенней ночи.

— Вот так, — шептал он. И ежился, хихикал. Холода не ощущал. Ежило от чего-то незнакомого, непривычного. Перед ним открылась другая жизнь. Он жадно встречал ее, он дышал ею, глотал ртом, обнимал руками...

В таком состоянии застал его пришедший на смену Пистон.

— Эй! — приглушенно окликнул он.

— Я! — отозвался Дешевый.

Ты чего... а, блин! — выругался Пистон. Он споткнулся, едва не упал. — Ни черта не видно, темень!

Повозился, щелкнул чем-то. Пролился слабенький ручеек света от фонарика с «вечной» батарейкой.

Ты чего тут торчишь, на крыше?

— А где я должен быть? — удивился Дешевый.

— А где? Ниже, на седьмом этаже. Или на шестом.

— Зачем? — Дешевый удивился еще больше. Пистон был не мастер объяснять:

— Да ты че! Тебе что, Слякоть не передал?

Сердце у Дешевого екнуло. Но голос сумел остаться равнодушным:

— Нет. Чего передавать?

— А, ... — дальше было непечатное. — Жженый мне сейчас говорит: иди, говорит, ниже, Дешевый, говорит, там должен стоять. Я, говорит, Слякоти велел, чтоб он ему передал вниз идти, там караулить. Что, не передал он?

— Да нет, — с натуральным недоумением ответил Дешевый. — Вообще я его не видел! Как тогда договорились мы с ним... ну, что я отстою за него, так сюда я и пошел, вот хожу. Никто не был!

— Ну ни хрена себе... — начал было изумляться Пистон, но тут свет его фонарика упал на мышиное личико соратника, и изумление взмыло фонтаном. — Тьфу ты, черт! Что это у тебя с харей?!

— А, зараза, — пустился лгать Дешевый. — Споткнулся тоже в темноте, там на площадке. И прям рожей в трубу! Такая толстая там, знаешь?.. Чуть мозги не вышиб! Кровища из носа!.. Весь плащ в крови. И там на полу, наверно, тоже.

Свет скользнул ниже.

— Точно... Ну даешь, Дешевка! Чуть не вышиб... Х-ха! Были бы — вышиб бы! Поди, нету мозгов-то!

Пистон загоготал. Дешевый подхихикнул весело. Ему такое было только на руку. Он восхитился собой — как ловко придумал про кровь! Все разом объяснил.

Тут Пистон вспомнил, что не ржать сюда пришел. Он оборвал смех:

— Ну ладно! Пошли вниз. Здесь и правда какой прок торчать.

Двинулись. По пути Пистон бубнил:

— Этот долбак-то... Поди никому слова не сказал, да в ночную охоту рванул. Вроде Скальпа! Завидно... Ну тот, похоже, догулялся, вторую ночь нету... И этот догуляется.

Пистон был пророком, сам не зная того. Спустились на седьмой этаж.

— Ну, давай, — кратко обронил Пистон и пошел вниз.

Дешевый вернулся в квартиру, где обычно обитал. Из одной комнаты шел чей-то храп. Дешевый пробрался в другую, ощупью нашел тюфяк и, повозившись немного, залег. Скинул сапоги.

Но почему-то сон не шел. Дешевый ворочался, жмурился или, наоборот, таращился во тьму. Не спалось, хоть ты глаз коли!

Возбуждение еще пылало в нем. Ему казалось, что он в горячке, — когда-то он болел, простыл, лежал в жару; вот было очень похоже.

Он вновь и вновь переживал сцену у мусорной трубы. Удар! И враг, сраженный, рушится наземь. Я победил врага! Да я... выходит, я — герой.

Он захихикал тоненьким, диким смешком. Нет, черт возьми, никогда не было такого! Упоительно!.. И видно, теперь уже не заснуть. Он вскочил, подошел к окну.

В темноте внизу угадывались оголенные кроны кленов и лип. Дальше — безмолвная громада такого же длинного дома-корабля. В небе слева средь облаков слабо млел раствор лунного света. Смотрящему луна почудилась призрачной, ненастоящей. Но это лишь возбудило его. Он стоял, дрожал мелкой дрожью, упивался величием.

— Я сам!.. — горячечно шептал он. — Я сильный!..

Жженый в своей комнате тоже не спал. Лежал, руки за голову. Сон не шел к нему.

Это было плохо. Он хотел заснуть, чтоб не думать ни о чем. А так — мысли сами лезли в голову.

Думалось о том, какая сволочь и дрянь все вокруг него. И как жить с ними дальше. Вот об этом-то не то чтоб думать, это хотелось забыть. А как забыть будущее? Только сдохнуть. Значит, хотелось сдохнуть.

Он закрыл глаза, полежал так и вновь открыл. Подыхать показалось чертовски обидным.

Вот так: жить невмоготу, сдохнуть неохота. Выбирай?..

Невесть сколько бы времени маялся Жженый над этой альтернативой, но тут на руке его запульсировал магический браслет.

Лежащий выпростал левую руку из-за головы. Браслет дрожал бледно-зеленым светом фосфоресцирующей лесной гнилушки. Жженый подумал, что он с удовольствием бы зашвырнул поганое изделие в окно... однако не решился. Вместо этого он поднес запястье к глазам — и по гладкой светящейся поверхности поплыли странные, причудливые символы.

Как обычно, Жженый ощутил легкий дурман в голове — работа браслета вызывала симптомы, схожие с действием алкоголя или слабого наркотика. Незнакомые иероглифы стали истекать смыслом.

«Срочно... — начал читать Жженый. — Необходимо встретиться... На том же месте... Немедля».

Браслет вспыхнул напоследок и медленно угас. Комната показалась Жженому кромешной тьмой. Дурман в мозгу растаял.

Лучше бы остался! Жженый как представил себе, что надо идти, разговаривать с этой мразью... Он чуть не застонал.

Но вой не вой — делать нечего. Идти придется. Он с усилием поднялся, надел башмаки и вышел из квартиры.

Какая-то отвратная слабость навалилась на него. Он ощутил ее как постороннюю невидимую тяжесть, потянувшую за плечи вниз. Стало трудно передвигать ноги... И вообще — черт бы побрал! — потянуло в сон. Три часа лежал, пялился в потолок, и хоть бы хны. А стоило встать, пойти — и вот нате... Закон подлости.

— Стой! — испуганно вскрикнул внизу. — Кто там?!

— Свои, — негромко отозвался Жженый. — Пистон, ты?

— Я! — обрадовался голос. — Это вы, босс? Я.

Жженый спустился на пол-этажа.

— Ты где?

Надо отдать Пистону должное: он так запрятался во мраке, что его не разглядеть.

— Тут я босс, вот я.

Часть мрака угодливо завозилась, зашуршала.

— А, — сказал Жженый. — Как дела?

Тихо все, пока тихо. Знаете что, босс? Слякоть пропал.

— Как это?!

— Ну, — Пистон зачем-то понизил голос, — вы же его посылали, чтоб Дешевому передал сюда спуститься? Что на крыше торчать без толку?

Так, — подтвердил Жженый. — И что?

— Да я-то думал, здесь уже Дешевый, внизу. Пошел его менять — нету его. Вот-те нате, думаю... Пошел наверх — он там. Ты чего, говорю?.. А он говорит — никто, говорит, не приходил, не говорил. Я аж обалдел! Как, говорю? Слякоть должен был прийти, тебе сказать. Нет, говорит! Никто не приходил, ничего... Ну ладно. Я говорю...

— Ясно, — остановил этот поток Жженый. — И ты не видел?

— Нет.

— И куда он мог деться, по-твоему?

— Ну... я не знаю, босс. Только... Он выжидательно примолк.

— Ну! Что — только?

Пистон решился:

— Только я думаю, пошел он сам на дело. На подвиги потянуло.

— Почему так думаешь?

— Да уж больно он Скальпу завидовал. Да, босс. Это ж видно. Прям слюнями исходил от зависти!

«Нашел кому завидовать...» — подумал Жженый, но вслух этого не сказал. И правильно: чего ж удивляться! И тот и другой, оба твари. Гаже не бывает. Убийцы и садисты. Скальп — зверь, Слякоть — мелкая гнида. Чего ждать от него?..

— Ну и пес с ним, — сказал Жженый. — А придет — я ему рыло начищу.

Пистон захихикал, заерзал:

— Да, да, босс!.. Это да... — но хихикал осторожненько — мало ли что.

— Кто тебя меняет?

— Ботва.

— Когда?

— Да через час где-то.

— Ладно. Если я не приду за это время, предупредишь его. Я по своим делам.

— Понял, босс.

— Давай.

Жженый быстро пошел вниз. Разговор с Пистоном отнял время, теперь приходилось спешить.

Тем не менее он прибыл первым. «На том же месте» — значит, на углу гастронома. Бывшего гастронома, понятно.

Ночной пейзаж мертвого мегаполиса Жженого не пугал. Он привык. Другого просто не знал. Потому, встав спиной к стене, равнодушно смотрел в тьму.

На миг стало занятно: в этот раз сумеет он не упустить мага? Не прозевает ли, откуда...

Прозевал.

— Здравствуйте, — зазвучал сбоку тонкий скрипучий голос.

Жженый резко обернулся.

Маг стоял в двух метрах. Взгляд человека пришелся в гоблинский пах.

Нет, черт возьми, как они могут так возникать из ниоткуда?!

— Рад видеть вас, — так же пискляво скрипнуло сверху.

А этот, как у карлика, фальцет ничуть Жженого не удивлял, несмотря на трехметровый рост мага. Рост сочетался с чудовищной худобой, — казалось, над тобою высится скелет жирафа, обтянутый темной шкурой... Ну, насчет жирафа, конечно, так, для красного словца; маг был человекообразен. Но как, боже мой, как!..

Если бы Жженый был учен, наверняка бы он подумал про это существо: плод фантазии безумного художника. Но так подумать он не мог и потому испытал лишь привычное, усталое отвращение.

— Здравствуйте, — сказал он. Пауза.

— Есть задание для вас, — прочирикал голос.

— Слушаю.

— Необходимо взять и доставить нам одного местного обитателя...

Если Даня избегал называть «людьми» предателей, то гоблины вообще не называли людей людьми. Почему? — вот уж потемки. Называли «обитателями», «единицами», «объектами» либо еще как-то...

Это царапнуло Жженого, но виду он, конечно, не подал. Молча выслушал описание внешности и места жительства объекта, то, как его необходимо взять, куда доставить и какое вознаграждение за это последует...

— Задача ясна? — тем кончилась скрипучая речь.

— Есть вопросы, — сказал Жженый.

— Задавайте.

— Гм, — понадобилось кашлянуть, чтоб задать вопрос. — Зачем он вам нужен?

— Это не должно вас интересовать.

— Ясно. Не интересует. Еще: срок выполнения?

— Мы вас не ограничиваем. Но чем скорее, тем лучше.

— Так. — Жженый помолчал. — Тогда последний вопрос: как зовут этого... — он жестко усмехнулся, — этого человека?

— Имя объекта — Муха.

Глава 7

СМЕРТЬ НЕГОДЯЕВ

Утро вставало так, будто его волокли силой: на работу, на работу!.. А оно не хотело, упиралось, плакало дождем, оно не хотело светать. И не рассвело; не рассвело по-настоящему. То, что серело за окном, назвать светом и утром... ну нет, только не на русском языке.

Жженый проснулся с тяжелой, чугунной головой. Вроде бы она не болела, но от тяжести трудно было поднять ее, трудно думать... ой... Черт! Трудно было жить.

От таких мыслей он разозлился на себя и встал. Кровь прихлынула к глазам, потемнело, шатнуло. Он схватился за стену.

В соседней комнате приглушенно бормотали голоса. Жженый прошел туда и увидел, что его орава сидит, жрет. Тощий, Мыло, Пистон, Ботва — и Дешевый тут же притулился сбоку, жадно рвал мелкими зубами какую-то дрянь.

Бесцветные глаза Пистона радостно округлились.

— О, — проговорил он, — босс... С проснутием вас!

— С пробуждением, — хмуро поправил босс. — Тухляк на карауле?

— Да. — Пистон замельтешил. — Садитесь, садитесь! Покушайте.

Жженый хотел было отказаться, но подумал, что пожрать надо. Как бы там ни было, а это дело таково, что без него нельзя.

При начальнике душегубы притихли. Чавкали, глотали молча. Сам Жженый ел быстро и неразборчиво — лишь бы зубам была работа. Прочие, глядя на него, тоже заработали челюстями поживее: как-то сразу до всех дошло, что сейчас босс подымет их зачем-то, а раз так, то надо утробу набить поскорей.

Предчувствия сбылись. Жженый проглотил последний кусок, вытер губы рукой и объявил:

— Так. Мне надо кое-что сказать вам. Давайте-ка все при оружии на крышу. И Тухляку скажите. Я туда пошел.

Через пять минут боевики стали выползать на крышу. Явился и Тухляк. Не было только Ботвы.

— Где он? — спросил Жженый сумрачно.

— С... ть пошел, — ответствовал Пистон. — Понос что-то его прошиб.

— Жрать надо меньше. — Жженый окинул взглядом свое поганое воинство, задержался на Дешевом. — Что у тебя с рожей?

Здесь, в каком ни есть дневном освещении раскрас физии обозначился явственно. Дешевый вновь начал путано излагать то же, что ночью сочинил Пистону.

— Ладно, — оборвал его Жженый, — не подохнешь... Ну где этот болван?!

Ботвы не было. Жженый осерчал.

— Да говорю же, босс, с... ть пошел, — вновь пустился в объяснения Пистон, но Жженый рассвирепел совсем:

— Что?! Да он что, растудыт его, веревку проглотил?. Ладно, я сейчас. Ждите!

Кипя гневом, он пошел вниз. На площадке между девятым и восьмым этажами он увидел на полу засохшие бурые пятна.

Кровь. Жженый приостановился.

Ах да. Это Дешевый здесь долбанулся мордой в трубу. Ну да, вон там...

Внизу зашуршало.

Жженый напрягся — но это оказался Ботва, всего-то навсего. Он вышел из-за угла, подтягивая штаны, стал подниматься вверх. Глядел под ноги себе, бурчал что-то.

Своего шефа он прежде ощутил, чем увидел. Жесткие, как из дерева, пальцы стиснули его глотку. Ботва разинул рот, выкатил глаза.

И вот тогда-то он встретил взгляд Жженого — такой, что чуть вторично не обгадился.

— Э-э... — просипел он.

Пальцы сжались крепче.

— Что, — шепнул Жженый с ужасной задушевностью, — по-хорошему не понимаем?..

Он так встряхнул подшефного, что у того перебултыхнулись все внутренности.

— Значит, будем учить по-плохому. — Жженый улыбнулся еще ужаснее, чем говорил.

В свободной руке неведомо откуда — точно из воздуха! — взялся нож. Ботва облился холодом. Затем жаром. Затем его пробила дрожь.

— Я... — прохрипел он сквозь мертвую схватку, — я... нет! Я ничего... Босс... виноват... я...

Хватка разжалась.

— Виноват, — подтвердил Жженый. — Вот учу. Опаздывать нельзя. Запомнил?

— Да, босс.

Ботву трясло. Колени ходили ходуном. Урок удался.

Жженый спрятал нож. Ну, идем.

На крышу командир вышел спокойный, равнодушный, как всегда. Ботва плелся следом, все еще нервно вздрагивая.

— Ну вот, все в сборе, — подытожил Жженый. — Слушай меня. Сегодня ночью я имел встречу с нашими... покровителями.

Крохотную паузу после «наших» заметили не все. Но кому надо, тот заметил.

Далее Жженый, в сущности, пересказал то, что говорил ему маг. Слушали внимательно, Мыло аж рот открыл от напряжения — для него понимать звучащую речь было работой, и нелегкой.

— Вопросы есть? — спросил Жженый, закончив. Молчание. Тихий шелест дождя. Пистон осторожно откашлялся. Жженый перевел взгляд на него.

— Слушаю.

Пистон затоптался, закряхтел.

— Я хотел, босс... Спросить хотел, да.

— Спрашивай.

— Они не сказали, зачем он им? Ну, этот Муха вот?

— Тебе это так надо знать?

— Мне? — Пистон подавился словом. — Да вы что, босс! Я это так просто...

— Вот запомни, — резко прервал Жженый. — Ничего никогда «так просто» не делай. Даже по малой нужде. А вопросов таких тем более не задавай. Понял?

— Понял, понял, босс, — поспешил заткнуться Пистон.

— Еще вопросы есть?

Тухляк поежился от гнилой сырости:

— Когда? Когда это надо? Жженый немного помолчал.

— Сегодня подготовимся, — решил он. — Отдохнем. А завтра двинемся.

— А как же... — нерешительно начал Пистон и не закончил.

— Что такое?

— Э-э... я просто хотел, а как же если вдруг эти наши вернутся, Слякоть, Скальп? Придут, а нас нет.

— Их проблемы.

Сказав так, Жженый взглянул почему-то на Тощего. Тот совершенно недвижимо стоял, слушал. Даже вроде бы не моргал.

— Ну, пошли, — велел начальник. — А то промокнем.

Это было верно. Дождь сеял и сеял. Вниз повалили все охотно.

Вернулись на восьмой этаж, занялись подготовкой. Чистка оружия, подгонка одежды, бронежилетов... Тухляк решил починить сапоги.

— Подметка отлетает, — объяснил он. — Возьмет да крякнет в пути, что тогда?..

— Швах тогда, — согласился Ботва.

Он уже оправился от шоковой терапии, но вел себя пугливо, зыркал по сторонам — Жженый его умело перевоспитал.

Сам Жженый чувствовал некое странное беспокойство. Откуда оно исходило? — он не мог понять. Что-то с чем-то не срасталось, что-то было не так.

В раздражении от этих непоняток он вышел из квартиры и прошелся по коридору. Однако здесь, в узком затхлом пространстве, ему не хватило воздуху, и он решил опять подняться на крышу.

Стал подниматься. Дошел до промежуточной площадки...

Стоп.

Вот оно! Сошлось.

Жженый понял, в чем дело. Еще когда он спускался, чтоб вразумить Ботву, он заметил это. Но тогда отвлекся.

Вот что: потеки крови с самой кромки люка. Вот они.

Он присел рядом, осматривая внимательно. Дешевый говорил, что споткнулся и мордой долбанул трубу. Если так, то кровь должна быть на полу возле трубы, на ее стенках... так, вот они, капли, есть... А почему вон там, далеко, на полу тоже?.. Так, так. Что-то не так!

Ну ладно, на полу понятно. Дешевый ходил, кровь капала из носа. А вот эти потеки, на краю дыры...

Внезапно для себя Жженый рванул вниз. На бегу проверил то, с чем не расставался никогда: пистолет «вальтер» в кобуре, универсальный нож, фонарик, мини-аптечку. На месте! Жженый был опытный боец.

Предчувствие, неясная еще догадка колесила в нем. Сердце билось учащенно. Добежав до первого этажа, он остановился, чтоб перевести дух. Постоял, отдышался. Вышел из подъезда.

Приемник мусоропровода находился по соседству — узенький, загаженный дверной проем. Когда-то была дверь, но теперь, конечно, и помина не было. Впрочем, никто туда никогда не заглядывал из-за грязи и вони.

Жженый бесшумно вынул пистолет. «Вальтер-29» со сбалансированной системой автоматики и электронным ударным механизмом не нуждался в передергивании затвора. Указательный палец привычно лег на крючок, привычно поджал его — едва-едва, так, чтобы ощущать усилие спуска. В общем-то, предосторожность эта была излишней, но она давно уже обратилась в инстинкт — как у зверя. Разум в этом не участвовал.

Фонарь пока не был нужен, но левая рука легла на него, чтоб потом не вошкаться в потемках. Помещение состояло как бы из двух комнат: первая — прихожая, что ли; а вторая представляла собой собственно приемник, то бишь сюда и попадал мусор.

Конечно, за столько лет все, что должно было гнить и вонять, сгнило, однако вонь отчасти уцелела. Она точно впиталась в стены. Смрад в этой камере был устойчивый.

Здесь уже было темно. Кучи окаменевшего мусора скорее угадывались, чем виделись. Но...

Но!

Жженый повидал немало на своем веку. И не только повидал, но и услышал, ощутил и вдохнул. А память у него была отличная — и на звуки, и на прикосновения, и на запахи. И тот тошный душок, что едва-едва коснулся его ноздрей, он знал на сто пудов.

Это тянуло мертвечиной.

Так же бесшумно, как и «вальтер», выскользнул из чехла фонарь. Далеко отставив левую руку, Жженый щелкнул кнопкой.

Узкий луч света прорезал мглу. Вряд ли что-либо можно было разглядеть в нем... но только не для Жженого.

Глаза его сузились. Ноздри раздулись. Луч хищно зашарил по полу и по стенам...

Вот оно.

Жженый сунул фонарь и пистолет на места, резко шагнул вперед, взялся за нечто тяжелое, с усилием поволок это нечто к выходу. Выволок.

В первой комнате он распрямился, вытер руки о бока. Постоял немного над трупом, затем ногой брезгливо перевернул его на спину.

Труп вяло перевалился навзничь, откинув левую руку.

Жженый сплюнул.

В сущности, ему все уже было ясно, когда он тащил мертвяка за ноги. Но теперь, убедившись окончательно, он усмехнулся.

Он не питал теплых чувств ни к кому из своей гоп-компании. Даже равнодушен ни к кому не был. Презирал всех — хотя каждого по-разному. Мыло — за глупость, Тухляка — за нечистоплотность, Дешевого и Ботву — за гнилость духа... Но были двое, кого он терпеть не мог. Не мог он, правда, этого и выказать, но уж питаться своей ненавистью в глубине души никто не смел ему запретить. Он и питался.

Эти двое были — Скальп и Слякоть. И вот оба сдохли!

Мысль поразила его. Он возненавидел двух, и обоим — кранты. Это как? Знамение?..

В упоении он даже и не подумал о том, что Скальп, может, вовсе и не сдох, а пустился в вольную охоту, как не раз уже бывало. Нет! В его понимании этот подонок был трупом.

Жженый и сам не знал, насколько он прав.

Он поднял голову, обвел взором грязнющий потолок. Выражение лица сделалось задумчивое, он закусил нижнюю губу, покивал — и все понял, всю драму, разыгравшуюся ночью: и мотив, и действия... Скорее, не понял, а представил — так ярко, по-настоящему. Его и азарт разобрал, он вновь перевернул изломанный, кошмарный труп ничком. Ну да! Так и есть: ножевое в область сердца. Совсем небольшое. Жженый вспомнил стилет Дешевого, поощрительно кивнул. Все верно.

Он даже зауважал Дешевого. И уважение сливалось с каким-то до конца не понятным духовным освобождением. Все-таки что-то значит! — его враги враз пали смертью гнусных. Это неспроста.

Никогда прежде он такого не переживал. Он удивился. Больше! — изумился. В волнении заходил по вонючей комнате. Потом остановился. Ему стало тесно здесь.

— Так, — сказал он.

И заспешил. Подхватил труп, швырнул его назад во мглу. Отряхнул руки и вышел на улицу.

Свет этого дня все же рассеял муть. Исчез дождь. Побежали облака. Их ткань не выдержала, порвалась, и солнце хлынуло в разливы. Оно причудливо испятнило хмурый мир, окружавший хмурого человека с лицом убийцы и взглядом, от которого какая-нибудь старая дева наверняка бы тут же отдала концы.

Этот человек широкими шагами ходил по двору. Круто разворачивался, шел обратно, вновь поворачивался и шагал еще куда-то.

Думал ли он? Сам он о том не думал. Волны чувств, образов и слов вздымались, рушились и вновь вздьмались в нем. Он почти задыхался в этой буре.

Кончилось тем, что он едва не налетел на дерево. Тогда опамятовался. Он остановился, провел рукой по лбу и взглянул новыми глазами.

— Так, — сказал он уже по-другому. Он и сам стал другим.

Когда вернулся, его встретило какое-то странное молчание. Все его разбойники сидели тихо, возились каждый со своим барахлом и казались если не напуганными, то настороженными, что ли.

Жженый чуть задержал взгляд на Дешевом. Тот словно уловил этот взор, дернулся, но Жженый сразу отвернулся.

— Ну что? — произнес он сурово. Безмолвие.

— Что — что? — осторожно переспросил Пистон.

— Дела как, спрашиваю. Опять тишина.

— Да... нормально, — еще осторожнее выдавил Пистон.

Жженый помолчал, а потом сказал без улыбки:

— Хорошо. Готовьтесь. Вечером проверю. И пошел к себе.

Глава 8

О ПОЛЬЗЕ КНИГ

Эта чертова осень, казалось, никогда не кончится. Стоял уже конец октября. А может, начало ноября?.. Черт его знает. Честно сказать, Даня не очень отсчитывал дни, большой нужды в том не видя. Все равно придет зима, за ней весна, а там лето... Часы — часы да. Это другое дело. А день за днем, это второстепенно.

Да тут еще один вопрос занял московского генерала. Причем возник он, вопрос, почти случайно, от слов Кишки — когда они возвращались после разгрома бандитов на кольце.

— Н-ну, блин!.. — сказал тогда Кочерга, довольно отдуваясь под тяжестью трофеев. — Везет же нам! Крошим этих гадов в труху. Ма-агия... Штык вам в жопу, а не магия!

При всех своих достоинствах Кишка был парень недалекий. Он и не понял, какую интересную вещь сказал. А Даня-то просек это сразу. Естественно, он ничего никому не сказал и виду не подал. Но заинтересовался. Задумался. Думал несколько дней. Вспоминал, сопоставлял, делал выводы... И по итогам их позвонил Бабаю:

— Привет! Есть разговор.

— Ладно. Где встретимся?

— Я сам к вам приду.

— Давай. Ждем.

Бабай лично вышел встречать гостя. На посту стоял Гондурас, и командир велел ему смотреть зорко.

— Гость у нас. Смотри не прозевай, — сказал он с напускным равнодушием, но про себя напрягся: не хотелось ему ударить в грязь лицом перед москвичами. И не ударил! Он и сам внимательно смотрел по сторонам, но первым заметил пришельца все-таки Гондурас.

— Командир, — позвал он. — Смотри! Идет. Бабай широко улыбнулся, что делал не часто.

— Привет, привет! Ждем. Проходи! Поешь?

Даня тоже заулыбался в ответ, однако пройти и покушать отказался:

— Нет, извини. Некогда. Решил сразу два дела сделать: к вам заглянуть и вон там посмотреть, поисследовать, что творится.

Он кивнул в сторону бывшей Олимпийской деревни.

Бабай подумал, что под словами «к вам заглянуть» скрыто желание доброго соседа узнать, как живется-дышится здесь новым его соратникам. Это приятно тронуло уфимского командира, и он постарался по максимуму отметить позитивы жизни на «Юго-Западной».

— Живем как короли на именинах! — блеснул он эрудицией в конце рассказа. — Точно, Гондурас?

Фраза про королей, естественно, была позаимствована у Очкарика.

Гондурас все подтвердил энергичным кивком и кратким:

— Точно!

Даня выслушал это, тоже кивнул, сказав искренне:

— Очень рад. Хорошо, что у вас так вышло... Но знаешь, я хотел кое о чем посоветоваться.

— Со мной? — Бабай чуть удивился.

— Ну конечно.

Бабай почесал пальцем в ухе, затем пятерней в затылке. Он почувствовал себя польщенным.

— Ладно, слушаю.

— Тут вот какое дело. Понимаешь, что-то кажется мне странным, как мы лихо громим врагов. В тот день, помнишь, когда вы появились?.. Разнесли вдрызг. Сейчас вот тоже... А ведь у них и вправду магические приемы всякие есть. И неслабые. А нам они — хоть бы хны. Тебя это не удивляет?

— Ну кто его знает. — Бабай пожал плечами, повспоминал. — Да ведь и мы их там у себя тоже били в хвост и в гриву... — Здесь он, правда, смутился и заскромничал. — То есть боестолкновение, по сути, одно было, но вообще справлялись мы неплохо.

— Вот! — обрадовался Даня. — Вот именно. Это я и хотел обсудить. Понимаешь, все данные указывают на то, что их магия долбаная не срабатывает. Понимаешь?! Не срабатывает здесь, с нами. Я уверен, что они пытались ее применить. Уже после того боя на Профсоюзной, когда вы оказались здесь.

— Пытались, думаешь?

— Уверен! Уж я-то эту сволочь знаю. И раздавили б нас в лепешку, если бы...

— Если бы что? — Бабай загорелся интересом.

— Если бы у нас не было защиты от этого. Понимаешь?

— Вроде да. — Бабай ухмыльнулся. — Ты хочешь сказать, что нас что-то защищает, но что — не знаешь. И хочешь выяснить.

Даня рассмеялся:

— Верно! Не знаю. То есть отчасти знаю, вот. — Он расстегнул куртку, рубаху и показал приятелю свой нагрудный крест.

— Что это? — заинтересовался Бабай.

— Это... ну как бы амулет такой. Мне его мать когда-то повесила в детстве. Очень давно уже... Вот он, я знаю, обладает силой отражать магию ихнюю. Но все-таки одного его недостаточно. Я думаю, что у вас есть что-то такое, чего вы и сами не знаете...

— Я знаю, — сказали сзади. Оба генерала разом обернулись. Гондурас невозмутимо смотрел на них.

— Мне кажется, я знаю, — повторил он.

Даня первым опомнился.

— Ну-ка, ну-ка... — заговорил он. — Поведай!

Для Бабая же, знавшего разговорчивость своего подчиненного, такое заявление стало почти чудом, потому он на несколько секунд онемел — и лишь потом обрел дар речи, правда матерной.

— ...! — прозвучало в сыром воздухе. — Нет, я балдею!..

— От чего? — повернулся к нему Даня.

— Да от него! — Бабай ткнул в Гондураса пальцем. — Он же у нас и слова не скажет сам. Великий немой!

А этой фразы Бабай не знал совсем — вторично изобрел ее в порыве вдохновения.

Виновник переполоха невозмутимо молчал.

Бабай готов был еще восхищаться метаморфозой, но Даня быстро вернул беседу в нужное русло.

— Погоди, — сказал он. — Так что ты хотел сказать?

Пришлось Гондурасу пуститься в самую длинную в его жизни речь.

Ты сказал, — начал он, — вот амулет на шее... Это было предисловие.

— Да, — согласился Даня. — А что?

— Да у меня так же. Только не на шее, а книга. Написано. Вот.

Он сунул руку в недра своих одежд и извлек оттуда небольшую кожаную папку.

— Вот. Здесь. Ношу с собой. — И открыл папку. — Видали? Вот она. Это один старик мне дал. Вот как тебе мать эту штуку...

— Крест.

— Ну да. А мне вот книгу. Называется Коран. И далее таким же телеграфным стилем Гондурас поведал о следующем.

Когда он был мальцом — лет десять, не больше, — еще был жив в их группе один старый-старый дед. То есть, может, он и не был таким уж реликтом, но десятилетнему пацану казался, конечно, динозавром.

— Эй, балам[1], — сурово сказал старец. — Татарский знаешь?

— Чего?

— Э-э... — огорчился дед. — Ладно, давай по-русски...

И по-русски рассказал нечто удивительное.

В их роду из поколения в поколение, от мужчины к мужчине переходила уникальная реликвия: половинка рукописного Корана, собственноручно переписанная святым, жившим в Сирии в XI веке. Почему половина — теперь уже невозможно сказать. Равно как и то, какими путями половина книги перекочевала с Ближнего Востока на Южный Урал. История — штука странная, даже необъяснимая.

Рукопись почиталась священным чудом. Она оберегала род от напастей. Она не давала роду угаснуть. Она не дала последнему его представителю погибнуть в катастрофе. Он был немолодым уже человеком, но уцелел и выжил.

Однако в кровавой буре сгинули его наследники: дети и внуки. Кому передать священный текст?.. На какое-то время даже пришло отчаяние. Но потом, здраво рассудив, он решил, что негоже впадать в оторопь. Раз так вышло, то надо передать реликвию кому-то далее. Прошли годы — и вот он выбрал мальчишку.

— А почему тебя? — спросил Даня.

— Не знаю, — Гондурас пожал плечами. — Я спокойный всегда был. Может, потому.

Даня подумал.

— Логично, — признал он. — Ну и дальше что? Дальше Хранитель втолковал, что эта книга будет беречь от бед. Надо всегда носить ее с собой. «Ты понял?» — с сильным нажимом спросил он.

Понял, конечно. Гондурас вовсе не был дураком. Тугодум, да. А вернее, даже не тугодум, а слишком уж основательный. И молчаливый. Словно душа какого-нибудь финна или эстонца забрела по непонятной траектории в Гондурасово тело... Не любил раскрываться окружающим, отчего и заслужил такую Бот репутацию Сундука Сундуковича. Но его это не волновало.

— Погоди. — Бабай нахмурился. — Как так? Зачем же он отдал тебе книгу эту, если она его самого берегла?

— Время пришло, — сказал Гондурас.

В самом деле было так. Старик предчувствовал нечто. Правда, что именно — и сам бы не сказал. Но предчувствовал. И предчувствия не обманули. Два дня спустя он отправился куда-то — за водой, кажется. И не вернулся.

Это случилось за несколько лет до гибели Благовещенской диаспоры. Причем как раз с момента исчезновения Хранителя дела пошли все хуже и хуже. Начались склоки, свары, грызня... Нарастали апатия и бессилие. И чем все это кончилось — известно.

— Здорово! — воскликнул Даня, и вправду заинтересованный. — Так это, ты говоришь, половина целой книги?

— Да.

— Ага... Можно посмотреть?

— Да легко. Заинтересовался и Бабай.

— А ну-ка...

Книга была удивительная. В ней не имелось букв в привычном понимании. Были строчки извилистых закорючек — арабский шрифт, о котором, понятно, никто из трех ребят и представления не имел. Кроме того, каждая страничка окаймлялась необычно красивой причудливо-узорной ленточкой...

— Орнамент, — вспомнил слово Даня и показал пальцем.

Странички книги были тонкие, но изумительно плотные, такие нежно-бежевые, цвета топленого молока. А чернила — черные — были столь ярки, что немыслимо и представить, что перо в них окунали тысячу лет тому назад.

— М-м... да, — промычал Бабай многозначительно. — И что, больше ничего он тебе не говорил?

— Говорил.

Бабай аж поперхнулся. А в следующий миг рассердился:

— Да что же... Что ж ты молчишь, как пень, мать твою! Из тебя что, слова тащить надо?!

— Я все по порядку, — невозмутимо изрек Гондурас.

— Ну давай, давай, порядок!

По порядку выходило вот что. Семейное предание Хранителя гласило: обе половинки книги когда-то должны встретиться. До сих пор этого не произошло. Но кто знает, быть может, юнец окажется удачливее и ему суждено будет увидеть, как соединятся они, прежде разлученные! И вот тогда-то их сила, и по отдельности не малая, станет огромной...

— И еще он сказал, — молвил Гондурас. — Я запомнил. Сказал так: теперь для тебя случайностей нет. Все, что будет...

Можно не продолжать! Даня вскинул руку. Он уже все прочел.

— Стоп! — воскликнул он. — Значит, тебя вело сюда, так?

— Скорей всего.

— Скорей, скорей всего, да-да-да... — Даня на миг нахмурился, но тут же озарился: — Да! Все верно.

— Что верно? — До Бабая не сразу дошло.

— Ну как же! Вот смотри: раз нет случайностей, значит, не случайно он один уцелел после разгрома. Не случайно наткнулся на вас. Не случайно произошел этот сдвиг пространства! Вы все рассматривали непонятную штуку, а у нас Муха выстрелил в такую же. И вас кинуло сюда. Зачем?! Теперь понимаешь?

Теперь понял. Бабай кивнул. Глаза сверкнули. Бабай зябко передернул плечами:

— Бр-р!.. А что, братва, и вправду холодно. Айда чай пить!

— Я на посту, — напомнил Гондурас.

— А, да. Ну, кстати, твое время вышло! Кто тебя должен менять?

— О-о.

— Сейчас его пришлю. Айда, Данька, чаю хлебнем.

— Идем, — улыбнулся Даня. — Вот тебе и некогда... Ладно, подождет окраина.

Глава 9

РЯД ВОЛШЕБНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ

Муха и не подозревал, какие тучи сгущаются над ним. Он чувствовал себя прекрасно. Конечно же, он не был таким мастером, как Гвоздь, но боец и рейнджер из него вышел неплохой. Поэтому он оснастил свое жилище множеством примитивных, но эффективных примочек, способных стать развеселыми сюрпризами для тех, кто вздумал бы проникнуть сюда без предупреждения.

На площадке первого этажа, где всегда была темень непробудная, Муха ловко натянул на высоте сантиметров тридцати прочную капроновую нить. Протянутая сквозь решетку перил, она уходила вверх, перебрасывалась через трубу отопления — а к концу нити крепилось ведро, на треть наполненное мокрым песком, на две трети — пустыми жестянками из-под консервов. Но это не все! К рукояти ведра была привязана другая такая же нить, и она вела на этаж выше — к оцинкованному тазу, также полному гремучих железяк. Закреплена веревка была не внатяг, а с легким провисанием... Ну и нетрудно догадаться, что от тазика следующая нить вела еще выше, к бельевому бачку, установленному на самом краю лестничной площадки... и так далее. Если кто-то незваным гостем входил в Мухин подъезд, то мимо первой веревки пройти никак не мог. Он задевал ее ногой, ведро летело вниз, дергало таз, тот приглашал в полет бачок — и подъезд содрогался от таких фанфар, что если этот вошедший был слабонервным, то выходил или, вернее, вылетал он отсюда готовым шизофреником.

Федор тщательно, с вдохновением устанавливал свою посудную автоматику, регулировал вес каждого объекта и нажатие нитей — чтобы работа системы была безупречной. Сам же и проверил. Сработало как из пушки! Он чуть не оглох.

Это дело настолько Мухе понравилось, что он понаставил подобных секретов, где надо и где не надо. Ну а кроме того, он не расставался с заряженной «Сайгой» ни днем ни ночью, спал чутко — и таким образом полагал себя защищенным на все сто.

Он просыпался рано, хоть никто его силком не будил. Какое-то время позволял себе поваляться, подремать. Недолго, разумеется. Наступал день со своими проблемами, заботами, походами... Это была жизнь. Муха другой не знал. Считал, что живет замечательно...

Он ошибался.

Как и обещал, вечером Жженый устроил своим оглоедам смотр.

Претензий не было лишь к Тощему и Тухляку: у них все было собрано, отглажено, смазано и заряжено. У прочих — как попало... У Дешевого и оружия не было.

— В бою добудешь, — осклабился Жженый.

— Как это? — расстроился супермен.

Жженый хотел было съязвить еще, но спохватился. Умолк. В этот момент Пистон осторожно произнес:

— Можно слово сказать, босс?..

— Говори.

Пистон сказал довольно много слов:

— Этот-то, Слякоть... Он-то свой автомат не взял. Вон там стоит, в той квартире. Почему без оружия ушел? Куда?

Командир знал, куда и зачем ушел Слякоть. «Туда ему и дорога!» — подумал он, а вслух молвил совсем иное:

— Куда пошел — не знаю. А насчет оружия думаю, что где-то что-то у него спрятано было. Тайно от всех.

У Пистона глаза округлились.

— Точно!.. То-то я замечал, как он все вон туда шастает, через двор. Где магазин бывший, знаете?

— Знаю.

— Вот-вот... Шасть туда! Потом назад прется.

Тут Пистон заметил, что болтает лишнего. Узнает Слякоть про такую его неуместную наблюдательность... Но слово не воробей.

— То есть... А может, нет, конечно. Может, я и ошибся.

Начальник подумал, что если Слякоть куда и шнырял тайком — скорее всего у него там брага была припрятана... Но теперь это не имело значения.

— А патроны есть? — спросил он.

— А как же! Два рожка полных.

— Ну вот и бери себе, — сказал Жженый Дешевому.

Тот аж обомлел. Заморгал, рот разинул.

— Можно?!

Жженый пристально взглянул в слезящиеся глазенки.

А что? Боишься, что ли, этого?

Дешевый вздрогнул, уловив в словах босса что-то такое... Дрожь пробрала по спине. «Неужто знает?!» — прянула мысль, но, ужаснувшись, Дешевый постарался загнать ее поглубже.

— Я?! — Голос дрогнул. Дешевый молодецки выпятил цыплячью грудь. — Да пошел он! Боюсь!.. Пусть вши да блохи его боятся!

Соратники немало подивились такому взрыву воинственности. Лишь в уголке рта Жженого мелькнула неуловимая усмешка, да на лице Тощего ровным счетом не изменилось ничего.

Дешевый же вновь ощутил силу — словно своим выпадом он сам влил ее в себя. «Не боюсь!» — мелькнуло припадочным весельем.

Он вправду стал другим. Распрямился. И задышал иначе — ровно, мощно. Даже и плечи вроде стали шире.

— Не боюсь, — повторил он твердо.

Взгляд шефа стал каким-то задумчивым. Он, этот взгляд, прошелся по неказистой фигурке сверху вниз...

— Ну так тем более, — сказал Жженый. — Иди бери. Приказ!

— Есть, босс! — Дешевый бросился в соседнюю квартиру. Вернулся сияющий. — Во! — Наконец-то и он обрел настоящее оружие.

— Так, — молвил босс. — Ну, теперь, кажется, готовы.

Сказавши это, он сильно покривил душой. Он прекрасно видел все упущения в подготовке. Знал он и моральный дух, и степень профессионализма своей рати. Но ничего не сказал. Теперь его это не волновало.

Хотя нет. Волновало, только в другую сторону Сброд? И отлично! Легче будет.

— Слушай приказ, — объявил он. Разбойники послушно онемели.

— Сейчас всем спать, — велел Жженый. — Обойдемся без дежурства, силы надо беречь. Завтра подъем ранний. Разбужу затемно. Завтракаем и выходим. Своим помощником назначаю... Тощего.

— Есть, босс, — сказал тот без всякого выражения.

— Отбой!

Бандиты побрели по комнатам.

— Живее! — крикнул Жженый. Медлительность его раздражала.

Сам он пошел к себе, закрыл дверь. Прикрыл, вернее: перекошенная, разбухшая, она не закрывалась плотно. Он подошел к окну, остановился, стал смотреть.

Ничего нового он не увидел. Гнилые сумерки, почти ночь. Несколько минут до темноты. Но все-таки смотрел он по-новому, не как раньше. И чувствовал себя по-новому, сырой осенний воздух по-другому вливался в легкие. Он, в сущности, впервые почувствовал вкус поздней осени — холодного дождя, сырой холодной земли, прелых листьев, мокрой коры... Все это, прежде не знакомое ему, пришло, изумило, переменило жизнь.

— Дурак, — едва слышно слетело с его губ. — Эх, дурак!..

Давно уже пришла ночь, и почти ничего нельзя было увидеть, а он все стоял и стоял в темноте. Совсем тихо было вокруг.

Наконец он отошел от окна, лег, вздохнул глубоко и почти сразу погрузился в глубокий, темный сон.

Но даже если б он не спал, то не услышал бы, как из соседней квартиры в коридор выскользнула высокая худая фигура. Это произошло в кромешной тьме, но фигура была не только невидимой, а совершенно беззвучной. Словно не шагала она, а плыла над цементным полом. Так вот и выплыла из коридора на площадку, а затем и вниз, по смрадной лестнице.

Наутро Жженый проснулся как по будильнику.

Он открыл глаза — стояла полная темнота. Но это было утро, скоро должен забрезжить рассвет. Жженый угадал это. Угадал он и то, что рассвет действительно будет рассветом, а не такой тоской собачьей, какая тянулась чуть ли не весь последний месяц. Ощутимо похолодало, и морозная свежесть вливалась в комнату из приоткрытой форточки.

Жженый встал, зевнул, поежился, сделал несколько энергичных движений. Хорошо! Он пошел будить ораву.

К некоторому его удивлению, уже не спал Дешевый. Сидя в коридоре, он зажег керосинку и при ее тусклом огне тихо возился с автоматом. Появление босса застигло его врасплох. Он вздрогнул, вскочил. Зд... Желаю здравствовать, босс, — прошептал он.

У Жженого, честно сказать, язык не повернулся произнести что-либо ответно-вежливое. Он лишь посмотрел на разложенные по мешковине части затворного механизма.

— Чистишь?

— Да. То есть почистил уже. Смазал... Вы сразу спать велели, потому вот встал пораньше, чтобы проверить, смазать... Это для порядка, чтоб аккуратно было.

Начальник молча стоял, смотрел. Он понимал, что надо бы похвалить подчиненного, как-то приободрить его... но опять же это было выше его сил.

— Ясно, — только и сказал он. — Давай собирай. Остальные спят?

— Вроде да.

— Пойду будить.

Он повернулся и уже сделал шаг назад, как его окликнули:

— Босс.

Жженый чуть вздрогнул.

— Что? — развернулся. Дешевый смотрел на него.

— Ну чего? — сказал шеф уже с раздражением.

— Я... — начал было Дешевый, но запнулся. — Я подумал... а нет, нет. Ничего. Перепутал.

— Ну нет, так и нет, — сухо молвил Жженый и пошел будить команду.

Деликатностью эта побудка не отличалась: командир светил фонарем и толкал спящего ногой.

— Подъем! — гаркал он при этом.

Впрочем, стоило толкнуть двоих, как прочие зашевелились сами. Не проснулся лишь Мыло: у него нервная система была как у бегемота. Его пришлось лягнуть дважды. После второго пинка он вскочил как очумелый, вылупил зенки:

— А?!

Грубый хохот был ему ответом.

Собрались быстро. Жженый подгонял мешкающих такими эпитетами, от которых уши не то чтобы вяли, а прямо-таки провисали. Благодаря этому сборы, завтрак и последний инструктаж удалось завершить до рассвета.

— Ну пошли, — скомандовал наконец главный.

Он сам возглавил шествие. Спускался по лестнице первым, посвечивая себе фонариком. Действительно, за ночь стало намного холоднее, архаровцы оделись тепло, но все-таки вслух выражали свои мнения в адрес московского климата. Делали они это дико и скверно, и после одной, какой-то особо паскудной фразы, Мыло загоготал во всю дурацкую глотку. Правда, сам же и спохватился, и заткнулся, но было поздно. Жженый приостановился, подождал, когда дебил приблизится, и без замаха кратко хлестнул ему прямым правым в челюсть.

От удара Мыло лязгнул зубами, как скелет в школьном кабинете анатомии. В башке у него точно кто-то на миг выключил свет. Правда, всего на миг — да и какой вообще мог быть свет в такой башке, сказать трудно. Он икнул, подавился слюной, судорожно схватился за перила.

— Все понял? — негромко спросил Жженый.

— Да... босс...

— Очень хорошо. А еще раз заржешь — врежу так, что уши отклеятся... Тощий!

— Я, босс.

— За этим м...ком глаз да глаз нужен. Натворит дел... Пусть при тебе будет. Приглядывай за ним.

— Понял, босс.

Жженый пошел дальше. На ходу подумал о том, правильно ли он сделал, увязав Тощего и Мыло в пару… Да, пожалуй. Тощего надо чем-то отяготить. Вот пусть приглядывает за этим идиотом.

По пути Жженый не забывал принюхиваться Морозец не мог перебить обычный смрад, но главаря беспокоило, не вплетается ли в этот пахучий ансамбль новая нота, известно какая...

Что-то, кажется, было. Жженый не отличался особо острым обонянием, но на нижних этажах, где-то после третьего, ему показалось, что трупный душок все же тянет сюда через трубу мусоропровода. Не успел он об этом подумать, как сзади где-то Пистон закашлялся, сплюнул и буркнул вполголоса:

— Тьфу ты, зараза, ну и вонь... Эй, Ботва, это не ты вчера так на... ал? То-то знатно несет!

— Да иди ты... — обиженно продудел Ботва. Жженый прибавил шаг, и все невольно зашагали побыстрей. А он сделал это сознательно, чтобы поскорее выйти на свежий воздух. Маневр удался: больше никто ничего не почуял.

На улице Жженый скомандовал:

— Становись.

Выстроились по ранжиру: длинный, прямой Тощий; рослый, но сутулый Тухляк; коренастый Пистон, узкоплечий Ботва; затем стоял приземистый Мыло, почти равный что в высоту, что в ширину — квадратная голова у него сидела без шеи, сразу на плечах. И наконец, замыкала строй тщедушная фигурка Дешевого.

— Так. — Жженый прошелся вдоль шеренги. — Значит, идем на дело. Задание ясно?..

Молчание.

— Значит, ясно. Сейчас идем группой. Не болтать! Не курить. Объясняться жестами. Если что надо сказать — в самом крайнем случае. На подходе к объекту разделяемся на пары, окружаем дом и ждем, когда объект выйдет. Тогда — по обстановке. Пары такие: Тухляк — Дешевый, Тощий — Мыло, Пистон — Ботва. Я в своем секторе буду один. Вопросы есть?

Вопросов не было.

— Вперед!

Впервые за много дней рассвет был истинно рассветом, а не бледной немочью. Ядрено-красное солнце встало над совершенно чистым горизонтом, и небо, еще в туманной кисее, которую не успела утянуть за собой ночь, обещало к полудню сделаться ясным, морозно-голубым. Ледок затянул лужи, под ногами он звонко трескался. Балбес Мыло начал было нарочно вставать на этот лед: хруп, хруп! — но тут же получил подзатыльник от Тощего и выразительный жест: мол, скажи спасибо, что шеф не видел. Легко отделался!.. Мыло понял и затух.

Шагая в равномерном темпе, Дешевый думал о том, что их вожак слишком уж осторожен. В конце концов, идут они по гоблинской территории, на руке у Жженого магический браслет — чего уж так грузиться?.. А самое главное — зачем делиться на пары и окружать дом? Ведь если известен подъезд, запросто можно всем спрятаться в засаду, наблюдать, а когда жертва выйдет, по-тихому окружить да взять... Но, впрочем, начальству лучше знать.

Сказав себе так, Дешевый думал, что утешился, но не тут-то было. Память назойливо закопошилась в нем. Он вспомнил странный взгляд Жженого вчера вечером и вот нынче на площадке... Взгляд такой, словно бы иначе, совсем иначе смотрел лидер на подчиненного... «Так не смотрят на пустое место, на ничтожество!» — вдруг сообразил Дешевый.

Мысль не поразила его. Она лишь подтвердила то, о чем он догадывался, не решаясь признаться в этом. Жженый все знает. О том, что Слякоть убит и что убил его Дешевый.

Но почему Жженый скрыл это?! Вот вопрос! Может, все-таки не знает? И это может быть. Но этот его взгляд!..

А Жженому меж тем плевать было на мысли Дешевого. Да вообще на всех тех, кто шагал с ним рядом. Он думал о своем.

Как это лучше сделать? Ну, первый шаг уж есть. Разделить на пары — это неплохо придумано. Пусть сидят и наблюдают, все глаза проглядят... А я тем временем все сделаю. Главное — тихо. Тихо, да... Ну, это не проблема.

Солнце оторвалось от горизонта. Откуда-то сбоку побежал ветер. Дешевый вдохнул поглубже — и с удивлением ощутил, что рассветный ветер пахнет лесом, дальними полями, стылой речной водой. Он почти увидел все: лес, поля и реку, хотя видел это всего один раз в жизни.

Боевики шли еще около часа, прежде чем Жженый поднял руку, дав знак остановиться.

Остановились.

— Близко, — едва слышно произнес шеф, достал карту и сверился по ней. — Туда, — молвил он так же тихо. — И чтобы ни звука!

Бесшумными фантомами семь фигур двинулись право. Жженый дело знал, сказать нечего: на заданный рубеж вышли скоро и точно.

Так, — сказал Жженый. — Вон тот подъезд, видите?.. Тише! Не суй башку! Смотреть аккуратно, не высовываться... Ну, все видели? Вот за той дверью наблюдать. Сектора действия... вот так, так и так. Когда он выйдет, работают те, в чей сектор пойдет. Прочие — на подхвате. Брать невредимым. Ни одной царапины! Слыхали? А то потом сам расцарапаю... Ну все, по местам!

Тухляка с Дешевым он отправил на правый фланг. Мыло и Тощего — по центру. Пистон с Ботвой поползли влево. Сам Жженый остался в качестве всевидящего ока.

— Я за вами приглядываю, — предупредил он. — Смотрите, кто дурака сваляет...

Он не закончил, но это многозначительное недомолвие все поняли как надо.

Разбойники двинулись на свои точки. Жженый, глядя, как они удаляются, почувствовал волнение. Без сомнений, Жженый давно все решил. Осталось сделать. И поскорей. Вот это «поскорей» и волновало. Вдруг и в самом деле этот Муха вздумает выйти!.. То-то будет петрушка.

Надо успеть.

Жженый осмотрелся. Тихо. Он поглядел, как устроились Тощий и Мыло. Очень грамотно устроились. Сзади к ним подойти было невозможно.

Тощий покосился на командира. Жженый поймал этот взгляд. Тощий вопросительно ткнул в себя пальцем: мол, что-то нужно? Жженый досадливо мотнул головой: нет! Ничего.

Он жестами показал, что пойдет на правый фланг. Тощий кивнул: понял.

Жженый неслышно отступил вправо. Держа в поле зрения дверь подъезда, он двигался к позиции Тухляка и Дешевого... «Ладно, — подумал он. — Так даже лучше. Проще».

Дешевый напряженно всматривался в темный проем двери, время от времени вытирая пальцем гноящиеся глаза. Тухляк брезгливо держался на некотором расстоянии, сказав лишь:

— Ты по сторонам тоже гляди. Ничего из виду не упускай.

Сам он, опытный вояка, так и делал. Успевал всматриваться повсюду. И пробиравшегося к ним Жженого заметил еще издали.

— Смотри-ка, босс к нам, — сказал он Дешевому. Тот обернулся и оторопел.

Хотя вроде бы не от чего — навстречу двигался их командир, Жженый, которого он знал давным-давно. Но какой это был Жженый!..

Если бы взглянул кто другой — он ничего бы не заметил и не поразился. Жженый как Жженый, тот же самый, вечно хмурый, со взглядом таким, в который лучше не смотреть. Но Дешевый смотрел и смотрел — он смотрел иначе, он теперь видел то, чего не видел никто другой.

И — невероятно! Жженый улыбнулся ему. И даже приложил палец к губам: тс-с!.. А Дешевый обомлел настолько, что и в ответ улыбнуться не сумел.

Жженый еще раз сделал знак: тихо! А потом пальцем на дверь — мол, смотри туда. Дешевый понял. Сглотнул, послушно кивнул, отвернулся. Дрожь трясла его.

Начальник подошел к дозорным, присел рядом.

— Ну как? — шепнул он.

— Нормально, босс, — шепнул Тухляк. Пауза.

— Хорошо, — так же тихо сказал Жженый.

Дешевый смотрел на дверь и дрожал. От чего — он не знал. Зубы начали колотиться друг о друга, он испуганно стиснул их, боясь, что этот стук услышат.

Но раздался совсем другой звук.

Слева и сзади что-то резко дернулось — сразу хриплый выдох:

— Х-хы-ы!

Дешевый вздрогнул всем телом.

Когда Тухляк сказал: «Нормально, босс», Жженый смотрел на него сверху и слева. Тухляк был облачен в бронежилет и шлем, но шлем снял — все же тяжело и тесно было в нем.

Жженый неслышно зашагнул вправо. Тухляк с наслаждением поскреб косматый, вспотевший затылок. Жженый смотрел.

В эти секунды он совсем неожиданно вспомнил, что никогда не думал о том, кто он такой, этот Тухляк. Кем был, где жил? Любил, ненавидел?.. То есть ни про кого из своих Жженый не думал, никогда, но сейчас перед ним был именно этот человек.

Жженому вдруг показалось, что еще чуть-чуть — и он дрогнет. Он испугался.

Лезвие ножа сверкнуло на солнце. Сильный рывок — коленом Жженый ударил лежащего меж лопаток. Левой рукой вмял его голову лицом в землю. Удар! — нож врезался в шею справа.

Дешевому почудилось, что он во сне. А если точнее, то как в кино, но что такое «кино», Дешевый не знал. Словно какая-то незримая преграда встала между ним и тем, что он видит.

Он видел, как Жженый изо всех сил прижимал к земле дергающееся тело. Не отпускал нож. Агония была бурной, но недолгой. Десять секунд — и Жженый распрямился.

Тухляк недвижимо лежал на земле. Мертв.

Остановившимися глазами Дешевый проследил, как окровавленное лезвие дважды вытерлось о воротник куртки трупа.

— Ну чего? — быстро спросил Жженый. — Удивлен?

— Э-э... — только и просипел Дешевый.

— Слякоть ты замочил? — такой же быстрый вопрос.

Дешевый судорожно кивнул.

— Правильно сделал. Туда ему и дорога! Я вот тоже, как видишь... Хватит! Послужил уродам, погубил людей... Все! Возвращаюсь.

— Так вы, босс... — расколдовал Дешевый свою немоту. — Вы того... Вы это все специально задумали?

Жженый бесшумно рассмеялся:

— Ну, надоела мне вся эта дрянь уже давно. Но все как-то... Так, жил как гад ползучий. А вчера, когда эти задание дали, так все и перевернулось. Да что это, опять губить кого-то... и чего ради? Ради нечести какой-то там паскудной? Ну уж нет. Да еще Скальп и Слякоть куда-то делись, а оба сволочи последние... Ну, думаю, это знак. Потом догадался... и труп нашел. И тогда уж все решено.

— А этого, — стуча зубами и трясясь, заговорил Дешевый, — этого зачем?..

— Против него ничего не имел. Но говорить... он бы меня не понял. А ты, я так понял, со мной?

Дешевый пугливо кивнул.

— Так. — Жженый сощурился. — Тогда слушай. Нам только Тощий опасен. Надо его кончить. С ним Мыло... ну, этого кретина не жалко, и его можно. А Ботву с Пистоном...

— Оставить? — насмешливо сказали сзади. Оба мгновенно обернулись. Перед ними стоял Тощий.

На секунду, не больше — как будто все застыло. Время умерло. Дешевому показалось, что у него исчезло сердце.

Но вспышка! — резкий прыжок, взмах руки, удар! Землю вышибло из-под ног. Дешевый полетел навзничь, ударился спиной, перевернулся, вскочил сгоряча.

Тощий держал в руке импульсивный генератор. Лицо бледно и спокойно. На левой скуле свежий шрам. Сочится кровь.

Жженый лежал вверх лицом рядом с Тухляком, раскинув руки. Глаза открыты. Из ушей кровь медленно вытекала тонкими ручейками.

Тощий потрогал кончиками пальцев ссадину на скуле.

— Испугался? — вдруг спросил он совершенно Дружелюбно.

Конечно. Только неизвестно, чем Дешевый больше был испуган — всем, что разыгралось тут, или приятельским тоном Тощего.

Генератор у того еще в руке. Дешевый осторожно покосился на это страшное оружие, вздрогнул. Пальцы обеих его рук задвигались...

— Правильно испугался, — сказал Тощий и улыбнулся невыносимой улыбкой.

Второй удар сотряс пространство. Он был заметно слабее.

Дешевый лежал без сознания. Тощий вынул свой нож и перерезал лежащему горло. Затем он обшарил все три трупа, забрал оружие, продукты, с руки Жженого снял браслет. Надел его на свою левую руку — а на правой у него был точно такой же.

После этого он оттащил тела к железным коробкам гаражей неподалеку, затолкал в расщелины меж этих коробок. Взял все найденное им у покойников и вернулся на свою позицию.

Мыло встретил его изумленно-бессмысленным взглядом.

— Операция отменяется, — сказал Тощий. — Иди зови этих двух, Пистона с Ботвой.

— А как... — начал было полудурок, но Тощий лишь взглянул на него — и тот пулей метнулся выполнять.

Через пять минут ничего еще не понимающие соратники предстали перед очами заместителя. Впрочем, теперь он уже не был заместителем.

— Слушай меня, — заговорил он тихим ровным голосом. — Беру на себя командование отрядом. Вот. — Он показал браслет. Все разинули рты, заморгали. — Жженый оказался предателем. Тех двух он зарезал. Ножом. Но я успел его ликвидировать. Он хотел всех убить, а сам сбежать.

Рты разинулись еще шире, а моргание пропало. Три пары круглых глаз таращились в полном безмолвии. Тощий тоже помолчал малость — и объявил:

— Сейчас отбой. Идем на базу. Операция переносится. Сегодня же я свяжусь с руководством для инструкций. Идем.

Он не оглядываясь зашагал обратно, на восток. Никому из троих уцелевших и в голову не пришло что-то выяснять, спрашивать. Тем паче — возражать. Все послушно пошли за новым лидером.

Молчали. И обратный путь показался короче. В полдень уже были дома.

— Можно отдыхать, — велел Тощий. — Поешьте чего-нибудь. Не расходиться. Быть здесь.

Совет поесть Мыло воспринял буквально и сразу: он извлек откуда-то сухарь и начал с хрустом грызть. Ботва и Пистон молча начали снимать с себя снаряжение.

Тощий вышел в коридор. Там он включил браслет.

Через пару секунд знакомый дурман коснулся мозга. Тощий жадно дернул ноздрями. Он был неравнодушен к этому; можно сказать, подсажен на магическую дурь.

По браслету побежали символы.

«Вызов принят... Через полчаса... На том же месте...»

Светящаяся поверхность погасла. Кайф растаял. Тощий с заметным сожалением глянул на браслет и пошел вниз.

Место встречи для него, конечно, было не то, что для Жженого. В другую сторону и подальше. Полчаса, правда, и для этого многовато, он шел не торопясь, да и придя, какое-то время подождал, задумчиво поглядывая в голубое небо...

Хотя ни о чем он не думал. И не следил, откуда появится посланец темных сил. Потому писклявое:

— Здравствуйте, — прозвучало у него за спиной.

Он не спеша развернулся.

Один и тот же маг являлся на встречи со Жженым и с Тощим?.. — мы не знаем. Не знал этого и Тощий.

Вообще людям отличить одного мага от другого практически невозможно. Да и надо ли?.. Тем, кто воюет с гоблинами, это совсем не важно: кроши всех в лебеду, и все дела. Тем, кто у них в прислужниках, — тоже: какая разница? Гоблины-маги свою человечью шваль не шибко жалуют: для них это ходячее мясо. Ходят, воюют, подыхают — что еще надо?..

— Здравствуйте. — Тощий постарался сказать это с достоинством.

— Я вас слушаю, — пропищал карликовый голос.

— Ну что... — начал Тощий, — все подтвердилось. — Бывший командир Жженый и некто Дешевый вступили в сговор. Цель — переметнуться к врагам. Сначала они устранили одного из наших, по кличке Слякоть. Видимо, планировали устранить всех. Однако в помещении это сделать неудобно. И тут возникло задание. Они решили воспользоваться им, чтобы решить свой вопрос... Но я разгадал их замысел. В результате столкновения оба уничтожены. Одного они успели устранить. С оставшимся личным составом операция невозможна. Поэтому я принял решение вернуться на базу. Жду дальнейших указаний.

Маг покачался на своих ходулях, словно от ветра хотя никакого ветра в помине не было. Затем спросил:

— Объект ничего не заподозрил?

— По моим данным — нет, — четко ответил Тощий. — Я смотрел внимательно. Все было спокойно, тихо. Ликвидация тоже прошла бесшумно. Я использовал генератор.

Он умолк. Уродливая гигантская фигура тоже молчала. Потом голосом кастрата произнесла:

— Мы назначаем вас старшим группы.

Это была награда. Тощий вытянулся:

— Благодарю! Но я нуждаюсь в подкреплении.

— Мы знаем об этом.

— И еще я хотел бы знать: задание остается прежним?

— Мы сообщим вам. Пока можете отдыхать. Новый босс не поверил своим ушам. Отдыхать!

Когда это хозяева были такими щедрыми?!

— Есть отдыхать. А еще продукты...

— За продуктами можете послать двоих прямо сейчас.

— Ясно. Сколько нам можно отдыхать?

— Мы свяжемся с вами. Браслет бывшего старого необходимо вернуть.

— Ах да. — Тощий заторопился, стянул с левого запястья браслет Жженого, протянул магу.

Похожая на пучок щупалец безобразная рука гоблина протянулась вперед. Тощий передал браслет, тот скрылся в темной горсти. Конечность мигом, как у фокусника, убралась, мигом вернулась:

— Это вам.

На ссохшейся кисти, подобной мумии, лежал розовый шарик величиной с крупную вишню. На солнце он казался перламутровым.

Тощий непроизвольно сглотнул. Шарик переливался, играя оттенками розового... Человеческая рука осторожно, не прикоснувшись к нечеловеческой, двумя пальцами взяла шарик.

— Благодарю... — Голос прозвучал хрипло.

— Итак, мы свяжемся с вами. Ступайте. Тощий развернулся, пошел. Когда отошел шагов на десять, его стало бороть желание оглянуться... и не утерпел, оглянулся.

Никого не было.

Он усмехнулся и зашагал уже без затей. Пальцы правой руки в кармане ласково поглаживали шарик. Он был нежно-податливый на ощупь, теплый. Сладкое мление разливалось в душе от мысли о нем. Но с подчиненными Тощий миндальничать не собирался. Когда он вошел в комнату, где сиротливо сидели трое незадачливых бандитов, то они мигом вскочили, а он одарил их таким взором, от коего у всех трех отнялись языки.

Он помолчал, усиливая эффект. Наконец, сочтя его достаточным, тяжело, мощно молвил:

— Я назначен командиром группы. Ясно?

Краткая пауза. И вразнобой пролопотали голоса:

— Да, босс... ясно... да...

Он выждал и сказал:

— За неподчинение — смерть.

Последнее слово упало как плита. Душегубы трусливо молчали. Тощий обвел их глазами и предупредил:

— Запомните это.

Можно было не сомневаться, что запомнят. Тощий помолчал еще чуток. Объявил:

— Мыло, Ботва — сейчас за продуктами. Где всегда. Передадут. Пистон на пост, следить. Потом по очереди. Ужин приготовить. Я отдохну до вечера. Все!

Он вышел из квартиры и пошел в другую. Он знал, что никто не посмеет обеспокоить его.

Там он хотел еще малость подразнить себя ожиданием, но не утерпел. Губы нервно дрогнули. Правая рука вынула шарик.

Дверь надо поплотнее закрыть! Так он и сделал. Закрыл. Затем лег на топчан. Катнул еще раза два шарик в пальцах — и сильно сжал его.

Меж пальцами беззвучно лопнуло. Розовый шлейф начал быстро окутывать комнату. На лице Тощего задержалось жесткое, недоверчивое выражение... и враз пропало. Глаза сомкнулись. Странная улыбка растянула и без того длинный рот. Розовый призрачный дым теперь клубился везде. Но у головы лежащего он вдруг стал превращаться в сиреневый, а затем и в фиолетовый и стал точно втягиваться в эту голову — в уши, ноздри, в глаза. Сначала это было незаметно, но вот пошло быстрей и быстрей... розовые клубы, темнея над головой Тощего, стремительно втекали в нее, и рот его то съеживался в гузку, то раздвигался в оскале, тело подергивали судороги, пальцы рук скребли топчан.

Дым исчезал с неестественной быстротой. Последние клубы закрутило в воронку, острие которой нацелилось меж бровей и чуть выше — в точку, где принято искать «третий глаз». Сиреневая воронка бесследно вошла туда, и в комнате остались грязь, убожество, топчан и человек, который больше не дергался. Казалось, он даже и не дышал. Кожа на костистом лице побледнела, натянулась. И вдруг открылись глаза и стали мертво смотреть в потолок.

Муха же ни о чем знать не знал и ведать не ведал. Возни окрест его убежища он просто не заметил. В это ясное морозное утро он проснулся раньше обычного и, увидав, что стоит такая прекрасная погода, отправился подышать свежим воздухом да заодно и поразведать, что творится в округе. А когда вернулся, то все уже кончилось.

Глава 10

ФИЛОСОФИЯ В СТРАНЕ УПЫРЕЙ

Даня безответно вызывал по токеру Тэйки. — Вот черти ее носят... — в сердцах пробормотал он. — Где она может быть, как думаешь?

Гвоздь пожал плечами:

— Да бродит где-нибудь. Говорил же: бери рацию с собой! Нет... не берет. Чем меньше тащишь, говорит, тем лучше.

Диалог этот происходил у Гвоздя.

— Так-то оно так... — И Даня не договорил.

Ситуация, в коей он оказался сейчас, его раздражала: есть цель, есть план по достижению этой цели — и вот, первое звено плана выпадает, а раз так, то и все дело стоит...

Но не тот человек был Даня, чтобы раскисать от пустяков. Он подумал. Результатом думы стал вопрос:

— Слушай, Гвоздь. Ты знаешь, что такое мечеть? Чего?!

— Мечеть. — Даня вздохнул. Все ему стало уже ясно.

— Нет. Не слыхал. А что такое?

— Ну если не знаешь, то дальнейшие вопросы смысла не имеют...

То, что не касалось техники, Гвоздя интересовало мало, и он переспрашивать не стал. Даня же продолжил рассуждения.

Муха?.. Увы. Пацан он, конечно, хороший, но с эрудицией у него, сами понимаете... Тэйки? Вряд ли. Кто дальше? Немо?

Да, пожалуй, это вариант. Еще Катя... Нет, все-таки Немо вероятнее.

— Соедини-ка меня с Немо, — попросил Даня Гвоздя.

Через полминуты человек-киборг был на связи.

— Немо, привет, — сказал Даня. — Надо бы потолковать...

Договорились встретиться в известном им обоим месте. Даня быстро облачился в боевое снаряжение, которое снял в Гвоздевом логове, распрощался с хозяином — а через двадцать минут они с Немо встретились во дворе, густо заросшем липами, клёнами и всяким кустарником вроде бузины и жимолости.

Здесь, в зарослях, никто их не мог увидеть.

Даня не стал ходить вокруг да около, сразу загрузил Немо своим вопросом и сразу получил краткий ответ:

— Знаю.

— Ага — Даня воспринял это как должное. — И где они у нас находятся, тоже знаешь?

— Одну. Где?

— У Поклонной горы.

Даня присвистнул:

— Не близко! А больше не знаешь?

— Больше нет.

— Угу… Ну уже что-то. А я, понимаешь, хотел у Тэйки разузнать, да не могу ее найти. Бродит где-то вольным охотником.

— Тэйки? — переспросил Немо. — Тэйки у меня. Тут и генерал оторопел.

— Как так?! — воскликнул он.

— Да так. Является вдруг: вся грязная, усталая, еле на ногах стоит. Можно, я у тебя отдохну?.. Можно, отвечаю. Тогда она как завалилась у меня в подвале, так и спит до сих пор.

Еще одна замечательная черта имелась у Дани: он умел владеть собой. Известие о Тэйки было как снег на голову, и в первый миг Даня так и ахнул. Но уже во второй сдержался.

— Ясно, — молвил он. — Тогда идем.

— Будить опасно, генерал, — сказал Немо. — Сам знаешь.

— Знаю. Ничего! Разбужу.

Будить Тэйки на самом деле все равно что тронуть боевую мину: взорвется или нет — твоя удача иль беда. Оружие всегда при ней, и чтоб проснуться, ей не нужно времени — мгновение, рывок, взмах меча! — Тэйки холодным, твердым взглядом смотрит, как подошедший приходит в себя от шока. Или хрипит уже, оседая наземь...

Но Даня не боялся. А кроме того, еще одна мысль подцепила его, он заинтересовался и захотел проверить.

Жилища Немо они достигли без проблем. Хозяин первым спустился в подвал, где посторонился, любезно уступая генералу дорогу. Даня напялил неразлучный свой ПНВ и в бледно-сиреневом свете увидал худенькое полуобнаженное тело спящей Тэйки и множество магических предметов вокруг — защитная линия.

Это вот и завлекло Даню. Он тронул ладонью крест на груди. Насколько сильны колдовские артефакты? Способны ли они соперничать с крестом?.. Даня усмехнулся, но тут же согнал ухмылку с губ. Он слегка нервничал, а выдать это нельзя было ни в коем случае и никому. Даже Немо.

Что снилось Тэйки?.. На сей вопрос не ответила бы и она сама. Это было что-то стремительное, неуловимое, полет хищника сквозь чудные пространства, мелькавшие так быстро, что их ни разглядеть, ни запомнить. Конечно, от немыслимых взлетов, нырков и прочих пилотажных пируэтов дух восторгало до предела — это вот было, пожалуй, главное, что оставалось от снов. Тэйки просыпалась вмиг — и состояние восторга жило в ней вместе с готовностью драться и совершенно ясным разумом. Потом, правда, разум и сила оставались, а восторг уходил... До следующего сна.

Не приближаясь к спящей, Даня постоял немного, а потом пошел. У магической линии он все же приостановился — это было почти незаметно глазу, но сам-то он эту запинку заметил, еще бы. Ему стало досадно.

Тем не менее он в заколдованный круг вступил. Теперь он стоял в двух шагах от спящей Тэйки, стоял и смотрел на ее лицо.

Оно было спокойным. Все полеты души никак не отражались на нем. Дыхания почти не было видно.

— Тэйки, — тихо, мягким голосом произнес Даня. — Тэйки, это я. Ты узнаешь меня?.. Не бойся.

Последнее он, пожалуй, сказал зря. Тэйки не боялась. Глаза ее открылись.

Что она могла разглядеть в темноте? — бог весть. Но она улыбнулась и спокойным голосом сказала:

— Даня.

— Я. — Он тоже улыбнулся.

— Ты рядом, — сообщила она уверенно.

— Да, — подтвердил он. — Извини, что разбудил. Но дело важное, надо поговорить.

— Конечно, — сказала она и встала.

— Мы наверху, — предупредил Даня. — Я и Немо.

Тэйки была умна. Когда через несколько минут она поднялась к ожидавшим ее ребятам, то первые слова были такие:

— Ты, Даня, молодец. Когда подошел ко мне, я во сне почувствовала. Что-то изменилось, как будто новый ветер дунул...

Сказано было с уважением.

— Свежий ветер? — Даня весело прищурился.

— Да, — ответила Тэйки серьезно. — И амулеты тебя не остановили. Ты — сильнее.

— Ну, на то я и генерал, — пошутил он.

А у самого от слов девушки точно розовый куст расцвел в душе. Все правда! Крест — сила. Сильнее магических накрутов. Значит, он бережет их всех. А может, и та половинка рукописной книги — тоже. Из одной ведь серии!.. Вывод: за дело надо браться всерьез.

— Слушай, Тэйки. Вот мы с Немо говорили... — И Даня четко, сжато передал разговор насчет мечети.

Девушка кивнула:

— Поняла. Да, я знаю где. Надо вывести туда? Даня подумал.

— Надо, но... Тут нужно определиться. Кому идти...

— А можно узнать, зачем нам туда? — подал голос долго молчавший Немо.

— Легко. — И Даня поведал то, что слышал давеча от Гондураса.

— Занятно, — без эмоций прокомментировал Немо этот рассказ.

— Не то слово, — откликнулся Даня.

— Тогда пусть они идут. — Немо поднялся со стула, на котором доселе сидел не шевелясь. — Уфимцы, уточнил он. Прошелся по комнате. — И Тэйки с ними. А нам надо бы остаться. Оголять местность нельзя.

Немо прямо-таки высказал Данины мысли. Генерала очень порадовало то, что мыслят они с Немо одинаково.

— Золотые твои слова, друг, — сказал вроде бы в шутку, а вроде как и абсолютно серьезно. — Значит, так тому и быть... Тэйки?

— Я готова, — был краткий ответ.

Сергей за годы лесной жизни сделался профи по всяким природным приметам. А иногда и без всяких примет он предвидел какие-то явления — когда их, кажется, и предвидеть-то нельзя.

Вот, слезливо-тусклым вечером, в сыром отвратном сумраке дежуря на посту, Сергей поднял голову, взглянул в сплошную облачность, затянувшую небо... и понял, что завтра ударит мороз и разгонит к чертям всю эту непогодь.

Так и случилось. Шла зима.

В общем-то, ребята были к зиме готовы. В метро было сравнительно тепло, да еще Костя где-то ухитрился обнаружить чугунную печку для бани; да не просто чугунную, а с керамическими наполнителями, держащими тепло. Костя сразу же сообразил, в чем суть этих наполнителей, восхитился человеческим хитроумием — и не надо было ему долго объяснять ребятам, что к чему. Печка мигом украсила своей персоной подземелье «Юго-Западной». Еще один удачливый искатель, О-о, раздобыл гибкую гофрированную трубу, и Костя мастерски приспособил ее к печке, чтобы дым выходил в тоннель метрополитена, где всегда гуляли шальные ветра.

Только дрова ищите, — уверял Костя, — и жить будем припеваючи!

Ну, это ясно. Усердно искали любой горючий материал, волокли все: от старых газет до роскошной мебели — и такая нашлась в вымершей Москве.

Практически мыслящий Костя велел еще искать кирпичи:

— Они тепло хорошо держат. Обложим со всех сторон, и это... нагреются они, так вообще тут в трусах ходить будем!

Может быть, он и преувеличивал, но бойцы прекрасно его поняли и откликнулись с редким энтузиазмом. Кишка, Гондурас и Шуруп какую-то кирпичную стену разгромили. Костя потом старательно обкладывал печку добытой строительной продукцией. Он вошел в азарт и малость перестарался, так что Бабай вынужден был сказать ему:

— Ну хватит! Эдак до весны не кончим, когда уже ни хрена не нужно будет...

Сооружение, конечно, получилось дикое, чем-то напоминающее труп гигантского травоядного динозавра, у которого другие хищные ископаемые отъели голову и хвост. Но Костину гипотезу этот монстр теплотехники подтвердил блестяще! Кирпичи раскалялись чуть ли не докрасна — лишь постоянно суй дрова в жерло печи.

Ну, не такая уж это была проблема. В порыве старания ребята натащили столько деревяшек, что завалили ими чуть ли не полтоннеля.

— Хорошо, — одобрительно говорил Бабай.

Почему-то в процессе работы печка гудела, как реактивный истребитель, но это даже и здорово. Все-таки огонь — бодрая стихия, с ним жизнь куда веселей: тут старина Гераклит прав на сто пудов.

Про Гераклита вспоминал Сергей, когда сиживал у открытой печной дверцы. Вспоминались, понятно, отцовы рассказы, и вот странное дело: то чудилось, что это было вчера. А то — словно давным-давно, подернулось дымкой... Вообще Сергей ощущал себя внезапно повзрослевшим за эти дни. Все был мальчик, а тут вдруг раз! — и взрослый парень. Сергей, малый любознательный, присматривался к своим новым друзьям, и они тоже представлялись ему никак не пацанами и девчонками, а людьми пожившими, нахмуренными от забот... которые, правда, в любой миг могли скинуть эту маску взрослости, превратиться в дурашливого подростка — чтобы через несколько минут опять замкнуться в образе сурового бойца.

Да ведь так оно в самом деле и было.

Бабай, узнав от Гондураса историю об удивительной книге, для начала велел ее обладателю помалкивать:

— Пусть разузнают сначала, есть ли мечеть, а там уж думать будем...

Наверное, предупреждать было излишне — Гондурас, мягко говоря, к числу болтунов не принадлежал. И по второму пункту Бабай сам себе противоречил: сам он думать начал уже сейчас, не дожидаясь Даниных сообщений. Думал, и предположения Дани и Гондураса виделись ему вполне разумными и убедительными. Что верно, то верно — удача с нами. А главное, этот невероятный трюк, переброс из Уфы в Москву! Случайность? Их на свете нет. Другое дело, что этот факт можно объяснять разными причинами. Но пока самой вероятной выглядит именно версия Гондураса. Значит, ее и надо проверить.

Проверка подоспела скоро. Через несколько дней после памятного разговора позвонил Даня:

— Бабай! Я говорил с Тэйки. Она согласна. Можно идти на поиски.

— Раз можно — значит, нужно, — мудро рассудил уфимский командир. — Идем.

И они пошли.

Обсудив тему как следует, решили, что и уфимцам всем идти незачем. Девчонки, О-о и Шуруп остались дома. Последний бурно протестовал, и Бабаю пришлось употребить власть.

— Ты что, мать твою?! — рявкнул он. — Я с тобой шутки шучу? Приказ! Что непонятно?!

Этого оказалось достаточно. Малый затих.

— Остаешься за старшего, — веско предупредил О-о Бабай.

— Есть, генерал, — серьезно ответил тот.

Зима за эти дни тоже освоилась всерьез. Морозы по Утрам, лед на дорогах, студеные ветра... Костина печь оказалась как нельзя кстати. Ребятам не привыкать было к подземельям, они быстро обжились и чувствовали здесь себя вполне дома, хотя и о своей Уфе не забывали.

Честно сказать, идти в экспедицию по ноябрьским холодам было неохота. Но что же делать! Порядок есть порядок. Оделись потеплее, запаслись продуктами, оружием, не забыли про связь и приборы ночного видения... словом, экипировались важно. Бабай лично рассмотрел маршрут по карте. Вместе с Тэйки.

— Есть несколько путей, — объяснила она. — И у каждого свои плюсы и минусы.

— Это ясно. — Бабай соображать умел. — Ты скажи, какой, по-твоему, самый лучший?

Тэйки долго не думала.

— На мой взгляд, этот, — показала на карте. — Во-первых, краткий. Во-вторых, гоблины сюда почти не суются...

— И? — Бабай ухмыльнулся. Что — и?

— Я так понял, что есть еще в-третьих. Ошибся?

Тэйки помолчала.

— Нет. Но это в-третьих объясняет то, что во-вторых.

Бабай с одобрением посмотрел на нее — ему нравилась четко сформулированная мысль.

— Ну-ка, ну-ка...

— Там живут упыри, — сказала Тэйки. — Или, по-другому, вампиры.

Грех человеческой любознательности, совершивший пробоину в срединный мир, вместе с гоблинами выбросил сюда свору всякой прочей нечисти, менее заметной, чем гоблинская рать, но так или иначе расползшейся по Земле и вовсе не собирающейся проваливаться обратно в родную преисподнюю.

Одну из таких свор и прозвали упырями.

Строго говоря, эти мерзкие создания не были вампирами по определению — то есть кровососание не составляло главную цель их существования. Кровь они пили, разумеется, но не потому, что к этому стремились, а по дикой злобе своей, которая-то как раз и была целью, смыслом и содержанием их паскудного бытия.

Видимо, атмосфера злобы и ненависти являлась той средой, в которой только и могли существовать эти твари. Они сами ее продуцировали — и в ней жили.

Они ненавидели всех и вся, и гоблинов в том числе. Те, понятно, к упырям теплых чувств также не испытывали, однако терпели — именно потому, что эти уродцы кидались на все живое, а значит, и на людей.

Все живое... Вот тут вопрос! Вампиры бросались и на гоблинов, но следует ли отсюда, что гоблины суть живые организмы? С точки зрения привычной нам физиологии — конечно нет. Никаких тебе сложных белковых соединений, генов, ДНК и хромосом! Ничего этого в гоблинской плоти и в помине нет.

Но вот если взглянуть шире, философски, так сказать... Если признать, что словом «жизнь» обозначается существование очень сложных, самоорганизующихся и самовоспроизводящихся систем, то, безусловно, гоблины таковыми системами являются. Видимо, с такой философской позиции, правда о ней и не подозревая, и действовали упыри. Они были антисистемным феноменом в принципе, разрушителями — как раковые клетки, которые умеют лишь пожирать белковую ткань и подыхать потом, вслед за ими же самими сожранным организмом...

Бабай был парень толковый и дотошный, он расспросил у Тэйки про вампиров, кажется, все. Узнал, что они предпочитают селиться на пустырях, в скверах, парках. Что выглядят как безобразные карлики, сморщенные и синюшные, чуть ли не фиолетовые. Ну и про их нрав, разумеется...

— Тебе с ними схлестнуться не доводилось? — спросил он.

— Почти нет, — Тэйки отрицательно качнула головой.

— Как это — почти?

— Ну, как-то раз... Они вообще-то стаями живут и бросаются на всех. Я-то их логово выследила, но уж приближаться к нему — на фига оно мне надо. А тут как-то один отбился, почему — не знаю...

— Где это было?

— Да там же, неподалеку. Увидал меня, зафырчал, пасть оскалил — и прямо на меня. Ну я его тут же мечом и приласкала. — Тэйки тронула висящий на правом боку самурайский меч.

— Понятно... Так, значит, крошить их можно без проблем?

— Без больших, — ответила девушка.

Это совершенно так. Сила упырей в их бешеной ярости и многочисленности... И в этом же их слабость.

Странно? Вовсе нет. Просто в схватке с противником неопытным, нестойким и неумным данные качества — сила; а когда отряд вышколен в боях и каждый солдат стоек, хладнокровен, знает свой маневр — с таким противником у стада разъяренных придурков никаких шансов нет.

Бабай все это продумал.

— Ну ясно, — молвил он. — Значит, ты говоришь, гоблинов там нет?

— Не бывает, — подтвердила Тэйки.

Отношение гоблинов к вампирам, в общем, похоже на отношение людей к комарам — с той разницей, что мы-то от летучих кровопийц совсем никакого профита не имеем.

— Ясно, — повторил Бабай. — Раз так, то будем идти в два ряда, оружие на изготовку. Можно сказать, спровоцируем их. А как накинутся — огонь! Всю сволочь положим, какая только сунется.

Тэйки это понравилось.

— Попробуем, — сказала она. — Должно получиться...

И вот они стоят на границе вампирьего царства — когда-то парка, разбитого здесь в честь победы в Великой Отечественной, а теперь порядком одичавшего, заросшего диким кустарником... ну, если еще не леса, то уже и никак не продукта городских озеленительных служб.

Впрочем, теперь этот продукт стоял пустой и неуютный: голые сучья, почти черные стволы деревьев и мертвая тишина. Лишь голубые елочки, нежная хвоя которых издали похожа на бархат, как-то оживляли угрюмый, несмотря на синее безоблачное небо, пейзаж.

Сергей с любопытством смотрел на них. Таких прелестных елей он в своем лесу не видывал. Правда, там была своя красота, другая, и не хуже этой...

— Идем! — Голос Бабая выдернул Сергея из лирических элегий. Он вздрогнул и поспешил стать в строй.

План их командира был прост до гениальности. Шесть человек образуют коротенькую колонну: первыми идут Тэйки с Костей, затем попарно — Бабай с Гондурасом и Кишка с Сергеем. Все вооружены автоматами, у всех солидный запас патронов... Бабай даже расстался со своим ненаглядным «Зорро» — больно уж тяжел сей агрегат, не для долгого похода. Хранить его было поручено Шурупу, под личную ответственность — и здесь командир нашел верный ход. Малец аж чуть не задохнулся от гордости.

— Береги, как свою башку, — напутствовал Шурупа Бабай. — Тебе доверяю, никому другому. Понял?

— Понял, генерал! — Пацан пришел в восторг. — А стрельнуть из него можно?

— Я вот те стрельну! Не-ет, вижу я, ты еще дурак дураком... Все, давай сюда.

— Нет, нет! Я, генерал... виноват, я это... словом, больше не повторится.

Бабай подумал. Смягчился:

— Смотри.

— Все, все нормально. Я без глупостей.

И вот сейчас командир отщелкнул предохранитель до упора и передернул затвор. И все сделали то же самое. Жесткий железный лязг коротко секанул пространство — и вновь тишина.

— Хорошо, — похвалил соратников Бабай. — Ну, идем!

По схваченным морозом палым листьям идти было как по борцовскому ковру — упруго и плотно. Сергею это ощущение было очень знакомо: они с отцом хаживали и по предзимнему лесу, и в нем была своя особенная прелесть, не похожая ни на что другое... Запах! Особенная, тонкая свежесть, почти неуловимая...

— Готовность! — скомандовал Бабай.

Ну вот. Сергей опять очнулся. Лирик хренов!

Бабай был лидером, кроме всего прочего, еще и потому, что обладал чутьем на опасность. Ничего вроде бы не делалось кругом, стояла тишь — а он, Бабай, что-то ощутил, некую невидимую опасность, никак пока не давшую о себе знать, но...

Но оказался прав.

Парк взорвался диким воплем, лохмотьями палой листвы, жестяным грохотом.

— Стой! Стрелять по моей команде! — зычный голос Бабая.

С холодным любопытством он смотрел на мчащиеся к ним со всех сторон толпы уродов. Откуда они взялись, черт их разберет! Как из-под земли. И красавцы, да уж, как на подбор!..

Никто из бойцов, изготовившихся к стрельбе, не испугался — очень уж нелепы были эти вздорные создания. Но гадливое омерзение прошлось не по одному сердцу.

И было отчего! Упыри вправду походили на злую карикатуру на людей, изображенную сумасшедшим художником — причем таким, чье безумие не титаническое, как у Гойи, а мелкое, дрянное и трусливое. Оно ненавидит и боится, завидует, жмется и кривляется — вот из его фантазий и изливаются такие эманации.

Бабай заметил, что у тварей есть старшие: отвратительные старцы, столь же синюшные, что и прочие, но заросшие седой шерстью, с длинными, косматыми, спутанными гривами и бородами...

«Шаманы!» — вспомнил он слова Тэйки.

В этих ручонках были дубины, ими они вращали, да так, что палки в воздухе свистели, как пропеллеры. Ну и глотки у них, конечно, были круче остальных — извергали такой рев, от которого едва не гнулись деревья.

Но люди не согнулись. Все встали наизготовку, ожидая команды. Бабай успел еще заметить, что среди прочих в атаку несутся упыри, которые адски лупят во всякие гремучие предметы: тазы, ведра, подносы — где они их только раздобыли!..

«Психическая атака», — усмехнулся Бабай и сказал спокойно:

— Огонь.

До бегущих, воющих толп оставалось метров тридцать.

Шесть автоматов хлестанули ураганным залпом.

Грохот. Вспышки. Град гильз. Вопли!

Кинжальный фронтальный огонь ссек первые ряды бегущих. Задние, налетая на убитых, со всего разбега кувыркались наземь. Полетели в разные стороны тазы и ведра.

— Есть! — крикнул Бабай. — Лупи дальше! «Калашниковы» косили упырей как сорняк. Их плоть не наша и даже не гоблинская. Они примитивны — они как бы символ темного мира, его неизбежной деградации. Они способны самоусложняться лишь затем, чтобы после распасться, исчезнуть, подобно дурному сну. От любого попадания в них пули они просто лопаются, почти как пузыри, ибо они, в сущности, и есть пузыри, кожаные мешки, надутые зловонной газожидкостной смесью. Их тела разметало обрывками, гадость брызгала в воздух, а кто еще был цел, те неслись и орали и через миг лопались вонючим фейерверком и они.

Минуты две! — все было кончено.

Два выродка неизвестно отчего оказались умнее прочих. Они повернули и пустились наутек. Костя шарахнул вслед им очередью. Один великолепно лопнул, как перезрелый гриб-дождевик, — в клочья! Костя врезал второй очередью. Мимо!

— Не надо, — сказала Тэйки. — Сам сдохнет.

— Думаешь?.. — спросил Костя и перекривился. — фу ты, ну и смрад!

— Пошли отсюда, — велел Бабай.

— Можно больше не бояться, — Тэйки улыбнулась едва заметно, уголками губ. — Их больше нету здесь.

— Почему?

— Да они же придурки. Всем скопом кинулись. Они по-другому и не могут. Они же не думают, не соображают... А вот в этот сезон, когда холода приходят, они совсем дуреют. Они зиму не переживают. Дохнут.

— Да ну? — не поверил Костя. Точно говорю, — сказала Тэйки.

— М-м?.. А как же это... откуда же они снова берутся? Ну, весной?

— Черт их знает. Никогда себе этим башку не забивала.

— Да? Ну это, пожалуй, и верно.

— Хватит болтать, — вмешался Бабай. — Что теперь?

Теперь вон туда, — Тэйки указала кивком.

— Ну так пошли. Шире шаг!

Здание мечети, поставленное некогда на самой границе парка и жилмассива, заметили сразу: позолоченный купол с пристроенной сбоку башенкой — минаретом. Когда-то коричнево-красное, сейчас потемневшее, со следами дождевых потеков... Гондурас вздохнул:

— Ну вот... — А что он имел в виду, никто не поинтересовался.

Но идти до мечети оказалось порядочно. Деревья стали реже, и шагали уже не по листьям, а по траве тоже подмороженной. Шли быстро, уже не таясь, однако осторожности не теряли, оружие у всех было готово к бою. Сначала шли молча, а потом Костя, которого, видимо, давно сверлила тема, начал:

— Это... Слушай, Серега, как ты думаешь, а у вампиров этих душа есть? Да и у гоблинов тоже?

Сергей аж поперхнулся.

— Как ты сказал?!

— Ну как, как, — сердито буркнул Костя, — как сказал, так и сказал... У нас с тобой душа есть?

Ответа он получить не успел, потому что вмешался Бабай.

— Эй, мудрецы, — сказал он полушутя-полусерьезно. — Вы на войне. Будете отвлекаться — дома заставлю посуду мыть вместо девчонок.

Мыслители заткнулись. Сергей поднял голову, осмотрелся: до мечети оставалось метров триста. Солнце стояло в самом зените, заливало ярким светом весь мир, но почти не грело. Пар вырывался из ноздрей и ртов...

Зима.

Слова Кости о гоблинских и вампирьих душах задели философскую часть Сергеева сознания. Дебаты он прекратил, но задумался.

А что же, собственно, такое душа?!

Ну, наверное, это сила, благодаря которой мы можем чувствовать, двигаться, говорить... словом — жить. Вернее, наша, человеческая, душа — это часть некоей мировой, всеобщей силы. Мы причастны к ней, оттого и способны мыслить, радоваться, быть счастливыми... Мыслю — следовательно, существую! Точно. Можно по-другому сказать: существую, потому что и во мне есть эта всемирная сила. Есть! А иначе — какое же существование?..

Ну, хорошо. А что же эти выродки: гоблины, упыри? Они ведь существуют?.. Да. И еще как существуют! Нам всем тошно от их существования... А раз так, значит, и в них действует, и ими движет та сила.

Как ее?..

Сергей напряг память. Вспомнил! Апейрон[2].

Да. Но что же выходит: и в нас, и в них одно и то же. Значит, мы равны?..

Вот этого уж никак нельзя было принять. Какое тут, к чертям, равенство! Ты видел гоблинов, мыслитель? Видел упырей? Видел. Ну и где тут равенство?..

Но что же, допустить, что в мире действуют две различные силы, два разных апейрона? Нет, это еще хуже. На такой ступени не удержишься, и придется дальше признавать третью силу, четвертую... и так до бесконечности. Дурная бесконечность — так, кажется, это называл отец.

Вот так. Это называется — ловушка для мысли. Ловушка, да... Но нет такой ловушки, из которой не найти выход! Найдется. А пока...

— Пришли, — сказала Тэйки.

Они стояли пред самым зданием мечети. Бабай повернулся к Гондурасу.

— Ну что? — требовательно спросил он. Тот как-то неуверенно пожал плечами:

— Не знаю...

— Ну что такое: не знаю! Если в эти двух половинках такая мощь, то ты ее, думаю, должен чувствовать. Чувствуешь?

— Нет.

Бабай едва было не матюкнулся, но его опередил со словами Костя:

— Так это... Вы погодите! Ну чего мы тут стоим, гадаем? Вторую половинку той книги ищем, правильно?

Гондурас кивнул.

— Ну так раз пришли, то и искать надо! Где она должна быть, внутри?

Владелец книги об этом и понятия не имел. Он вообще заметно приуныл.

Взгляд его сместился вверх, забродил по куполу, по вершинам минарета...

Все невольно посмотрели туда же. И все враз поняли этот взгляд: в таком здании искать наобум половинку книги... Иголка в стоге сена — это, пожалуй, еще мягко сказано.

— Ничего! — с фальшивой бодростью заявил Костя. — Если должна быть — найдется, никуда не денется. Давайте это...

— Не найдется.

Костя сбился. Все выпучились на Сергея.

— Не найдется, — повторил он.

— Это... почему? — Костя вскинул брови.

— По здравому смыслу, — сказал Сергей и движением плеча поправил автоматный ремень. — Сам посуди: даже одна половина книги — огромная сила, так?

— Ну так, — осторожно согласился Костя.

— Ага, — с азартом подхватил Сергей. — А если бы их было целых две? Та, что у него, — он кивнул на Гондураса, — и здесь? — показал на мечеть. — Да разве бы нечисть тогда накинулась на нас?! Вообще, разве была бы здесь?.. Ну ладно, я готов допустить, что действие книги не такое уж сильное и не столь быстрое. Но оно было бы! Разве смогли бы упыри эти позорные обитать здесь, в этом парке, рядом с таким мощным предметом? Да они или передохли бы, или бы рано или поздно убрались отсюда!..

И Сергей победным взором обвел друзей. Некоторое время царило молчание. Потом Бабай произнес:

— Ну ты, Серега, голова... — без малейшей иронии.

— Согласен, — скромно сказал Сергей.

Глава 11

РАЗНОСТЬ ФАКТОРОВ

Если бы Тощий услыхал разговор Кости с Сергеем о присутствии либо отсутствии души у его хозяев-гоблинов, он наверняка бы лишь хмыкнул презрительно...

Его это не интересовало.

Достаточно было того, что у самого-то у него душа есть и что под действием магических снадобий она способна отправляться в путешествия по диковинным мирам, таким, в которых рядовому человеку не бывать ни в жизнь, — чем Тощий немало гордился.

Он редко задумывался о будущем. А если честно, то и не задумывался вовсе. Вернее, считал, что это будущее придет само собой. Главное — жить правильно. А уж судьба сделает как надо.

Как видим, человек этот мыслил вполне разумно. Даже философически. Вот только в умопостроениях своих он допускал ошибку, в логике известную как «подмена тезиса»: когда правильное рассуждение строится на неправильном исходном основании и в итоге приводит, естественно, сами понимаете, к какому выводу.

Жить надо правильно. С этим поспоришь? Нет. Тощий полагал, что он живет правильно. Правильнее некуда...

Если кому-либо довелось сравнить те миры, в которых блуждал его нечистый дух, с мирами, скажем, Тэйки, то постороннего наблюдателя поразила бы скорее всего разница цветовых гамм. Пространства Тэйки все были пронизаны светом, он искрился, переливался в голубых, нежно-сиреневых, изумрудных просторах, он казался самой сущностью этого мироздания, а яркие волшебные цвета — множеством его воплощений... У изменника было не так.

Ему виделись могучие, величественные, но мрачные, угрюмые теснины, более всего похожие на скалы, расщелины и каньоны. Казалось, что все это в холодном, стылом месте. Оно было как живое, двигалось, смещалось, меняло цвета... Вот цвета-то эти — темные, тревожные; бурый перетекал в серый, а потом вдруг все наливалось убийственно-кровавым, таким, от коего выть волком хочется. Или бежать скорей куда глаза глядят, лишь бы не видели они это багровое зарево.

Но Тощему такое было в самый раз. Он упивался, наслаждался. Он хотел, чтоб это оставалось с ним навек... ан нет. Пришло время — и грозовой фон стал блекнуть, таять, затем явственно распадаться, в прорехи начало вливаться что-то совсем черное и бесформенное... и Тощий понял, что это ночь.

Он лежал с открытыми глазами. Сколько времени прошло, он не знал. Голова была тяжелой, неприятно давило в висках. И сухо во рту. Обычное ощущение после дурмана.

Тощий прислушался. Ни звука. Дрыхнут, поди, разбойнички. Надо бы встать, проверить, кто там на посту...

Нет. Неохота. Слабость. Голова болит...

Он закрыл глаза. Одна тьма сменилась другой.

Потом дни сменялись днями...

Четверо бандитов жили уныло, неподвижно. Проедали продукты, полученные тогда еще, играли в карты. Только теперь втроем — Тощий, как новый главарь, считал ниже своего достоинства забавляться с подчиненными. Да и не нуждался он в общении.

Те трое большей частью молчали. Вяло шлепали картами. Без аппетита ели. Подолгу лежали: спали или просто так... Как-то раз Ботва не вышел на дежурство, поленился. Правда, тут же и раскаялся, ибо Тощий обнаружил это, и коротенькое следствие завершилось приговором: десять ударов проволочным жгутом по филейной части. Сам же Тощий и привел приговор в исполнение — совершенно равнодушно, без эмоций. Ботва дергался, визжал, зато после экзекуции насчет дежурств сделался почти отличником... Спать, правда, ему теперь приходилось на животе.

Вообще, драма, разыгравшаяся в группе, как-то придавила всех. Даже Мыло. Раньше он, бывало, ржал идиотским гоготом, а нынче и этого не стало... И Тощий стал другим, хоть сам не замечал. Прежде был просто молчалив и неприветлив, а стал нелюдимым совсем. Если раньше все равно — один ли, с другими, то сейчас видеть никого не хотелось, и он то лежал в своей комнате, то отправлялся бродить по окрестностям, предупреждая своих обормотов, чтобы никуда не отлучались.

Браслет молчал. Тощий поглядывал на него: молчит, холера. Самому напомнить о себе не в правилах, это уж известно... Ждем-с!

Блуждая по мерзлым улицам, главарь частенько думал о будущем пополнении. Какое оно будет? И — главное! — кто там станет тайно наблюдающим за ним, как сам он когда-то был таким же надзирающим за Жженым?..

А в том, что такое гоблиново око у него в команде будет, Тощий даже не сомневался. Ему бы не знать! Это его не оскорбляло. Надо, значит, надо. Но быть настороже необходимо. Можно ведь и ни за что ни про что влипнуть. Попадется паскуда...

Ни на секунду в голову ему не пришла мысль, что для Жженого он оказался такой же «паскудой». Но мысль другая промелькнула воровато: а что, если того... вычислить кто, да и кранты. Погиб во время операции. А?..

Но сам же он испугался своих мыслей. Черт знает этих магов, вдруг они читают в наших мозгах! Все насквозь видят...

Предположение сомнительное, что там говорить. Но от греха подальше Тощий поскорее перестал думать об этом — о пополнении, о магах, о гоблинах вообще... Постарался просто ни о чем не думать. Остановился.

Ясно, что жизнь учила Тощего сурово. В числе прочих уроков был и такой: не расслабляться. Никогда. Что он и делал.

(Можно ли считать расслаблением те самые полеты по мирам-призракам?.. Он сам так не считал.)

Не расслабился он и сейчас. Огляделся. Спокойно. Он отступил в промежуток между гаражом и трансформаторной будкой — так, что никто не мог его видеть ни из какой точки. Здесь он позволил себе посмотреть в небо, чего практически не делал.

Прозрачно-голубой, далекий, дивный небосвод не нашел никакого отклика в душе убийцы. Но вот ветерок, пробежавшийся над самой землей, морозный, свежий, внезапно напомнил что-то. Что?.. Беспокойно задвигалась память, перебирая прошлое... Что?! Что-то было. Где-то и когда-то.

Так и не вспомнилось. А на руке мягко завибрировал браслет.

Ну надо же! Тощий ухмыльнулся. Вот тебе и не думай ни о чем. Не стал думать — и сразу вспомнили... Он поднял руку, поджидая, когда явятся таинственные письмена.

Флюиды браслета на него действовали слабо. Легкий, почти неощутимый толчок головокружения — да еще показалось, что собственные руки вдруг куда-то отодвинулись от глаз. Это было забавно; Тощий даже пошевелил пальцами — потеха, как будто до них метра три.

Потекли знаки. Тощему не надо было вчитываться: они словно сами вплывали в мозг.

Подкрепление завтра... утром... на углу... пароль... отзыв... трое. Встречайте.

Зеленоватое свечение погасло.

Ну что ж, по крайней мере, что-то есть. Тощий осторожно сделал шаг вперед, огляделся. Все в норме. И он зашагал домой.

На следующее утро, прихватив с собой самого толкового — Пистона, Тощий отправился встречать новобранцев.

На запланированное место пришли, естественно, пораньше. Тощий присмотрелся, прислушался. Пистон при этом был тише воды, ниже травы.

— Давай в этот дом, — вполголоса велел Тощий, — на первый этаж. Оттуда как на ладони...

Ждать долго не пришлось. Стоя по разные стороны окна, они наблюдали разные сектора, и минут через пять Пистон зашептал:

— Идут! Идут, босс... Вон оттуда!

— Отойди, — приказал Тощий.

Пистон послушно отступил. Тощий поднырнул под нижний обрез окна, к той стороне проема, выпрямился, глянул.

Точно, трое. Идут не таясь, в теплых куртках, за плечами у всех огромные рюкзаки. Наметанный глаз мигом определил уверенную, плотную походку переднего плечистого, мощного парня — и корявый, неумелый шаг двух других.

«Лохи», — вздохнул про себя Тощий.

Те остановились. Передний что-то сказал двум другим. Они закивали, начали озираться...

Тощий прижался грудью к стене, голову повернул к окну.

— Эй! — резко крикнул он.

Свистящий шорох — автоматные ремни скользят по курткам. Тощий прокричал:

— В полночь на перекрестке!..

Молчание. Настороженный голос:

— Приди и увидишь.

«Порядок», — сказал себе Тощий. Шагнул в оконный проем.

— Мы здесь! Стойте где стоите. Идем. Пистону было чертовски любопытно. При Тощем, правда, он и рта не смел раскрыть, зато уж пялился во все глаза. Новые, черт возьми!

Передний, тот самый могучий парень, неприятно напомнил Пистону пропавшего бесславно Скальпа. Такой же амбал, такой же нахальный, дерзкий взгляд — только глаза серые, с прищуром; Скальп, чтоб ему пусто было, мог прямо в душу тебе уставиться круглыми, зеленовато-карими... Да, ну и этот, похоже, сволочь.

Слева от него — длинный, с мутным взором, приоткрытым ртом. Дебил.

Ну и, наконец, по правую руку стоял невысокий, круглолицый, большеголовый: маленькие глазки хитровато бегают, красный носик-пуговка сопливо шмыгает...

Автоматы в руках у всех троих.

— Ну здравствуйте, что ли, — молвил Тощий.

— Здорово, — ответил качок.

Его голос говорил: «Приди и увидишь». Видно, за старшего у них... Был.

— Вам все объяснили? — безразличным тоном осведомился Тощий.

— Все, не все, не знаем, — нагловато сказал детина. — Объяснили, что должны прийти сюда. Назвали пароль и отзыв. Сказали, что будем действовать с группой Тощего... Это ты и есть?

— Не «с группой», — поправил Тощий, — а «в группе». Большая разница.

Как бы невзначай на свет появился генератор. Тощий небрежно поиграл им, будто стеком.

Конечно же, он заметил, как взгляд здоровяка скользнул по этой элегантной машинке. И наглости в нем сразу же поубавилось. Тощий усмехнулся про себя: то-то же! Смотри, смотри... У тебя такого вовек не будет.

Вывод отсюда: значит, наблюдающий не он. Так сыграть невозможно!

Значит, кто-то из тех двух. Ну, посмотрим.

— Так, я думаю, все ясно. — Тощий похлопал стволом генератора по ладони. — Я старший группы. Ваше дело простое: делать, что я скажу. За неподчинение: первый раз — в рыло, второй — тоже в рыло. Только первый раз кулаком, а второй — пулей...

Все это говорил Тощий размеренно, монотонно, даже скучновато. Он знал, что делал. Такой тон действует сильней, чем гром и молния. Тем паче в сочетании с внешностью: лидер группы был ни дать ни взять Кощей Бессмертный...

— Как звать? — вдруг резко оборвал себя он.

— Капкан! — отчеканил амбал.

Он как-то подтянулся. Нагловатую развязность пригасил. Хватило, видно, ума понять, что здесь такой номер не прокатит.

— Ясно. Ты? — повернулся Тощий к головастику.

— Редька, — охотно представился тот.

— Понял. Тебя как?

— Бред, — уныло молвил длинный.

— Хорошее имечко... В рюкзаке что?

— У кого, у меня? — выкатились туманные глаза.

— Да, у тебя.

— В рюкзаке, — произнес Бред, как бы запоминая. — Ну что там может быть?.. Жратва, во-первых. Потом, теплые вещи. Вам велели передать. Есть и медикаменты. Вещь нужная... Это вот, видимо, основное. Потом, второстепенное...

— Все понятно, — прервал Тощий. — Теперь ясно, почему тебя так назвали... У вас что?

То же самое, — сказал Капкан. При упоминании о жратве Пистон духовно воспрянул, даже чуть было не вякнул что-то. Но вовремя прикусил язык.

Тощий посмотрел на вновь прибывших так, что если у кого из них еще и оставалась охота куражиться, то после этого пропала точно.

— Тогда вперед. — Он отступил в сторону. — Пистон, веди их, я замыкающим пойду.

На ходу он ощупал опытным взглядом фигуры всех троих — у кого может быть заметен генератор?.. Но ровно ничего заметно не было.

Ну, Капкана можно было уже не брать в расчет. После того психологического трюка ясно, что он не надзирающий. Тогда кто?.. Бред? А вот это как раз не бред! Дураком прикинуться — самое милое дело. Хрен раскусишь. Да только не на того напали...

Вновь запульсировал браслет.

Тощий притормозил. Прочие не заметили, шли себе дальше. Он подождал несколько секунд, подтянул рукав, глянул на запястье.

Знакомое обманное чувство. Тихо горящие слова:

Задержитесь... За углом дома...

Все. Тощий крикнул в спины:

— Пистон! — но обернулись все.

— Доведешь до базы, — распорядился босс. — Начинайте обед готовить. У меня дела.

— Вы надолго, босс?..

— Не твое дело. Ступай!

Как всегда, маг объявился неожиданно. Да Тощий и не ожидал — бесполезно, ясный перец. Явился, и ладно.

— Слушаю, — произнес Тощий почтительно и с достоинством.

— Задание прежнее, — пискляво молвил гигант. — Объект необходимо взять в хорошем состоянии.

— Возьмем, — пообещал главарь.

— Необходимо провести подготовку. Проверьте качество ваших новых единиц. При необходимости подтяните их до уровня.

— Сделаем.

— Не сомневаюсь. Мы ценим вас.

Вот те на! На что уж Тощий был воплощение ледяного бесстрастия, а тут и он чуть не упал. Слышать такое от начальства! От гоблинов!.. Нет, это что-то новое.

— Польщен, — сказал он, и втайне заскреблась надежда, что сейчас похвала сопроводится материальным поощрением, а именно розовым шариком...

Но прозвучало только обещание:

— В случае успешного решения задачи я гарантирую вам три порции.

— Благодарю. — Тощий позволил себе изобразить церемонный наклон головы.

А в душе у него, что уж там говорить, вспыхнула целая сверхновая звезда. Он изо всех сил постарался сдержать радость. Но они вырвались все же в виде вопроса, коего Тощий и сам от себя не ожидал. Получилось это так:

— Благодарю. А можно узнать, зачем вам этот Муха?

Вырвалось, черт! Тощий жестоко выругал себя — Да уже поздно. Слово не воробей.

Но маг как будто и не осерчал. Если и была пауза между вопросом и ответом, то совсем незаметная.

— У него присутствуют явно выраженные магические способности. Он представляет для нас значительный интерес.

— Понятно. — Главаря это слегка озадачило. — Значит... Да, а тогда... Мы сумеем с ним справиться?

— Фактор внезапности, — был дан ответ, — старайтесь использовать его. На подготовку вам неделя. Затем получите окончательные инструкции. Я вас больше не задерживаю.

Даня, Бабай и Немо сидели дома у Гвоздя и обсуждали результаты последней вылазки.

— Они под самую зиму совсем с ума сходят, — сказал Немо, разумея вампиров. — Но вы хорошо сработали. Тактически. Все правильно сделали.

— Ну, это фигня, — поскромничал Бабай. — Меня другое напрягает: книжку-то мы так и не нашли, вторую половину. Где ее теперь искать? И надо ли?..

— Надо, — твердо сказал Даня. Встал, прошелся по комнате. — Искать надо, потому что это вещи, на которые гоблинская магия не действует. Я в этом уже убедился.

Он подумал, привычным жестом коснулся крестика.

— Даже больше. Думаю, только так мы с их магией и справимся. А значит — и с ними.

Гвоздь усмехнулся. Даня это заметил:

— Что? Сказать что-то хотел?

— Хотел, — не спорил Гвоздь. — С вопросом «зачем искать» все ясно. Остается вопрос — где?..

— Хороший вопрос, — одобрил Даня. — Как бы ты сам на него ответил?

— Я бы ответил — не знаю.

— А вот ответ плохой. — Даня даже не улыбнулся. Он все ходил по комнате туда-сюда, сцепив руки за спиной.

— Ну, тут ничего нового не выдумаешь, — произнес Немо. — Идти и искать. Что за объект — примерно знаем... Тэйки знает, — поправился он. — Вот мы с ней этим делом и займемся.

Даня остановился. Посмотрел на Немо, но взор был таков, что видел, казалось, не товарища, а нечто далекое-далекое...

Ясно было, что такая стратегия генералу не очень нравится. Но ничего другого он покуда предложить не мог.

— Ладно... — медленно вымолвил он. — Начнем с этого. А думать все же надо. Упускать нельзя! — Он подумал немного и добавил: — Фактор силы. Главная вещь! Прошляпим — пиши пропало.

Глава 12

КТО ИЩЕТ, ТОТ НАЙДЕТ!

Примерно в том же направлении, что и Даня, думал и Сергей, только ход его мыслей был несколько иным.

Ему все не давала покоя та самая мысль: чем душа нечисти отлична от человеческой?.. Для начала решил опросить соратников, еще на обратном пути. Но толку из этого вышло немного.

Бабай сразу посоветовал не грузиться всяким вздором:

— Ты, Серега, зря себе башку забиваешь такой хренью. Ну, ты умный парень, конечно, слов нет. Да только слишком умным быть, по-моему, тоже хреново, мать его! Вот у нас в Уфе один был, Очкарик звали. Мозг! Так что ты думаешь? Пропал. Ушел, и нету.

— Ну, он, наверное, не из-за ума пропал!

— Да кто ж его знает... Отличный парень был. Жалко.

Тогда Сергей от уфимского командира отстал и переключился на Тэйки. Это было на привале, уже под вечер — разместились в квартире первого этажа, костерок аккуратно развели, так чтоб не было видно с улицы... Тут-то юный философ и улучил момент, подсел к девчонке, пристроившейся у стены и глодавшей сухарь.

— Слушай, Тэйки... я вот спросить тебя хотел.

— Спрашивай, — равнодушно кивнула та, жуя. Сергей изложил свой вопрос, который Тэйки совершенно не удивил. Она догрызла свой сухой паек, отряхнула ладонь о ладонь:

— Не знаю. Я слыхала, как вы с Костей говорили. Есть у них душа, нет — по-моему, без разницы. Вот у меня есть точно. И нормальная, правильная, это я тоже точно знаю. Мне этого хватает.

— Что значит — правильная?

— Значит, что я с ней в ладу.

— Конкретизируй! — Сергей малость удивился. Тэйки конкретизировала. То есть, как сумела, рассказала о своих чудесных мирах. Сергея это крайне заинтересовало, но тут раздалась команда жрать, и приоритеты интересов вмиг сменились. А потом уже поговорить с Тэйки времени не было.

Попробовал Сергей потолковать и с Костей — тем более что он-то саму тему и взбодрил. Костя сказал, что у него мозги враскорячку: задуматься-то он задумался, а дальше — ни тпру ни ну. Загадка так и остается загадкой.

Видя это, Сергей вздохнул и расспросы прекратил. Говорить с Гондурасом и Кишкой показалось ему бессмысленным.

Значит, нужно думать самому. Что ж, будем думать.

Думал и Даня. Ну, у него служба такая.

А у Тэйки с Немо служба — разведка, рейнджерство.

— Куда пойдете? — спросил у Немо Даня.

Тот слегка пожал плечами:

— Как скажешь.

Даня, признаться, этого не ожидал.

— Как скажу? Ну, пусть будет на восток.

— Хорошо, — согласился Немо. — Пойдем на восток.

Почему Даня сказал так? Он не знал. Сказалось само. Но Даня умел мыслить — и знал, что просто так ничего никогда не говорится. Сказалось — значит, КТО-ТО за тебя подумал. Кто-то наверху.

Отношения с этим КЕМ-ТО у Дани были осторожные. Разумеется, он не мог не прийти к идее о том, что КТО-ТО направляет, движет земные события, в том числе и его, Данину, жизнь, и жизнь его друзей. Что ОН наблюдает за ними и может быть благосклонен к ним. Даня не стопроцентно, но догадывался, что его крестик, Гондурасова книга, их удачи, та самая сила, о которой шел разговор намедни, — все это связано с НИМ.

Только не мог Даня понять, как же тогда ОН позволил нечисти заполнить Землю?..

Однако сейчас этой проблемой загружаться было некогда. Даня мельком подумал, что стоит, пожалуй, потолковать с Сергеем, а может, с кем-нибудь из Вольной зоны... подумал — и отодвинул эту мысль на задний план. Но не забыл.

Гвоздь сильно жалел, что не в его возможностях сделать одежду с самоподогревом:

— Вот зараза, я же знаю, как это... Ну, то есть в плане. Надо вовнутрь проводку вшить такую, с сильным сопротивлением, и заизолировать... Только аккумулятор, зараза, нужен, сильный, но маленький, чтоб сундук такой с собой не таскать. А где такой, собаку, возьмешь?..

— Сам сделай, — подначивал его Гром.

— Сделай!.. Да я бы сделал, если б знал как.

Теоретические огорчения Гвоздя были понятны, но ходить по ноябрю, декабрю и прочим зимним временам предстояло сейчас, а не когда будет изобретен самосогревающий костюм. Потому и Тэйки, и Немо готовились к походу крайне тщательно.

Теплая нижняя одежда, обувь, носки, перчатки, шапки — все это совершенно необходимо. Какая-нибудь забытая мелочь может свести на нет кучу усилий. Хотя...

— Всего не предусмотришь, — сентенциозно заметил Немо, когда все уже головы свихнули в лабиринтах скрупулезности. — А то так никогда с места не сдвинемся.

В практических делах Немо почти всегда оказывался прав.

— Значит, завтра с утра, — решил Даня. — Лучше заметно. Оружие, продукты... А впрочем, чего я говорю зря.

И ночью, ближе к утру, повалил густой снег.

Первый снег!..

Наши ребята были в чем-то совсем взрослые, а в чем-то совсем дети. Вот и снегу обрадовались так, как радуются дети всех эпох и всех сторон Земли, где только выпадет он. Хохот, девчачьи взвизги, неизменные снежки... Кого-то уже кувыркнули в сугроб, кто-то сам с размаху сиганул туда... Бабай стоял, покачивал головой, солидно ухмылялся, а когда мимо него несся разгоряченный, выпуча глаза, Шуруп, командир неожиданно сделал ему подножку — точь-в-точь как в футболе, о котором никто слыхом не слыхивал.

Шуруп так и порхнул ласточкой в снег.

— Нечестно! — возопил он, вскакивая на ноги.

— Зато красиво! — ржал Бабай. — Полет века!.. Все это происходило уже засветло. Снег все шел и шел, крупный, снежинки мохнатые, кружились так медленно и важно... Девчонки ловили их на рукав, разглядывали, тараторили возбужденно.

А Тэйки с Немо отправились в разведку еще в темноте. Даня провожал их. Они тоже рады были первому снегу, тоже швырялись снежками и смеялись — кроме Немо, конечно... В сущности, снегопад заметно осложнял задачу: на снежной целине хорошо видны следы, да и сами движущиеся фигуры как мухи в сметане. На этот счет, правда, у предусмотрительного Дани под рукой оказались светоотражающие маскировочные комбинезоны: такие были изобретены еще в десятых годах двадцать первого века и использовались в армейских спецподразделениях. В таком костюме человек на снегу практически незаметен, разве что в солнечный день кажется, что в этом месте сугроб отсверкивает как-то уж слишком ярко. Но нынче-то как раз солнца и не было.

— Ничего, — говорил Немо. — Не пропадем! По краям дорог идти будем, там никто не заметит.

У Дани в голове крутилась целая речь о магических и антимагических факторах и воздействиях... но, подумав, он решил пока оставить ее при себе. В конце концов, если крест плюс книга действуют, то будут действовать и по отношению к Немо и Тэйки. А кроме того, Тэйки ведь тоже не лыком шита, она всякие магические хитрости знает, так что чересчур заморачиваться нечего.

Немо будто бы прочел эти мысли своего генерала. Все нормально будет, — сказал он. — Не в первый раз.

Говоря так, он вовсе не хотел утешить патрона, вообще сделать какой-либо психологический ход. Он просто так и думал. Он далек был от разного рода метафизических соображений, глубинных или, наоборот, высотных там каких-нибудь. Рассуждал индуктивно — от наблюдений и фактов к выводам. А эта схема у него работала безукоризненно.

В самом деле, чего душевно дребезжать? И он, и Тэйки опытные бойцы и рейнджеры. Искусством маскировки на местности, в том числе и зимней, владеют. Запас продуктов есть. Связь есть. Заночевать — пожалуйста, к вашим услугам бесчисленное множество домов, где всяко можно отыскать более-менее уютный уголок. Спору нет, присутствует при этом риск наскочить на какую-нибудь пакость, человеческую или нечеловеческую... да ведь волков бояться — в лес не ходить.

Ничего этого Немо не произнес, но Даня все понял как надо.

— Я тоже думаю, что все нормально, — сказал он.

Даня постарался изо всех сил убедить себя в том, что так и будет, но его-то философская рефлексия скребла где-то там, и все ему казалось, что не до конца их эта акция продумана, какая-то дыра есть в построениях... и никак не мог он эту дырку обнаружить. Вроде бы плюнул уже на это, дал себе слово не думать, потому что — золотые слова сказал Немо! — всего не предусмотришь. Плюнуть-то плюнул а все равно вот какая-то окаянная кошка скребла в душе...

На выходе из квартала остановились.

— Ну все, — сказал Немо. — Отсюда идем. Сантиментов разводить не стали.

— Удачи, — пожелал Даня.

— Счастливо, — кивнула Тэйки.

А Немо вместо слов проверил рацию. Работала. Тогда он отозвался:

— Все к лучшему на этом свете. Будем думать так.

Умел и Немо высказаться философски. Правда, будь кто другой на его месте, он после такого афоризма наверняка бы мудро улыбнулся. А Немо этого сделать не мог. На том и расстались. Даня побрел к себе, задумчивый ровно настолько, чтоб не упускать из виду обстановку, да и вообще быть в полной боевой готовности. Конечно, Дане это удавалось — опыт, способности, фортуна... Но, правду сказать, сейчас бы он с удовольствием не думал ни о чем, да не выходило.

Мысли сами так и копошились, не давали покоя. А вернее, даже не мысли это были, а некое смутное беспокойство, досада и томление... Что-то не так. Или по-другому: что-то не доделано... Ну, это все равно, что-то не так.

Он остановился в простенке меж двумя стандартными многоэтажными корпусами. Постоял, посмотрел. Светало.

«Да, вот и зима...» — такая лирическая мысль плавной волной колыхнулась в сознании. Он зачерпнул горсть мягкого, податливого снега, скатал в шарик, кинул в ближайший ствол липы. Попал. Снежок шмякнулся в самую середину, оставив белую отметину.

Даня остался доволен. Элегия на тему: «Да, вот и зима...» — приобрела более отчетливые формы. Вспомнилось детство — как в такой же день ранней зимы шли куда-то... Резко чернели проталины, жуть навевала темнота речной воды у снежного берега... Тогда, в тот день Даня впервые увидал стены и башни Новодевичьего монастыря.

Они поразили его. Он и понятия не имел, что это некая вольная зона, особенное место на Земле. Но и не зная этого, он детским разумом своим вмиг понял, что столкнулся с чем-то необычным, чем-то таким... ну, тогда у него и слов подобных не было, а сейчас легко сказать: чем-то возвышенным, удивительной силой, против которой бессильна любая магия, всякая нечисть, какая бы сволочная и изощренная она ни была...

Стоп. Даня остолбенел.

Если бы он читал Гоголя, то как пить дать вскрикнул бы: «Эх, я, Аким-простота! Ищу рукавиц, а обе за поясом», — лучше не скажешь.

Но с классикой литературной Даня, увы, не был знаком, потому молвил проще:

— Эх, Данька! Лопух ты лопухом.

В самом деле, ищем мечеть, сооружение, по сути своей близкое к монастырю. Даже если вокруг нее и не образовалась вольная зона, то, во всяком случае, какое-то в переносном смысле свечение... то есть она наверняка продолжает работать как источник духовной радиации. И кому, как не монахам из Новодевичьего, знать об этом!..

На свое счастье, Даня о межконфессиональных различиях ничего не знал. Знал бы — засомневался. А так — никаких сомнений у него не было.

Он ободрился. Налет меланхолии как сдуло. Осмотревшись, он вышагнул из укрытия и, стараясь не следить на снегу, внимательно и бодро пустился домой.

Для Тощего наступили — тоже в переносном смысле — горячие денечки, а для его подчиненных тяжкие — в прямом. Они сразу ощутили разницу между старым начальством и новым.

Жженый, презирая эту сволочь, старался как можно меньше с ней общаться. Тощий, презирая не меньше, решил, что надо из такой швали делать бойцов. И взялся за обучение.

Бег. Силовая подготовка: отжимания от пола, переноска тяжестей. Основы маскировки. Передвижение по-пластунски. Рукопашный бой.

Всем этим Тощий нагрузил команду. Кроме того, для отработки выносливости он заставлял своих оболтусов бегать в боевом снаряжении по лестницам девятиэтажки — снизу вверх.

Бездельникам, привыкшим к праздному идиотизму, небо показалось с овчинку. Правда, Тощий поставил на поток и питание, и сон: он следил за рационом и за тем, чтобы по ночам охламоны не валяли дурака, а спали (за исключением, разумеется, постовых!) — но они сами такой заботе не рады были и про себя крыли ретивого начальника последними словами...

Вслух же, конечно, сказать что-либо подобное и помыслить не могли.

Лишь Капкану, пожалуй, такая жизнь пришлась по душе. Здоровый, агрессивный малый, он упражнял свое мощное тело со звериным, плотоядным удовольствием. Особенно нравился ему рукопашный бой, что неудивительно. Противники летели у него наземь как груши. Пуще всего доставалось бестолковому, неповоротливому Ботве и Бреду. Другой же из новичков, Редька, оказался на редкость хитрым, изворотливым типом. Конечно, с Капканом ему было не сладить, но и лупить себя, как сноп, он не давал. А однажды, удачно нырнув в ноги, обрушил громилу наземь. Тот взбеленился, ринулся было в настоящую драку, однако босс сумел найти пару ласковых слов, чтобы утихомирить его. Потом, правда, когда Тощий не слышал, Капкан прошипел Редьке:

— Ладно! Пойдем на дело, там...

Он зловеще не закончил, но ясно и без того, что имелось в виду.

Редька, впрочем, не испугался, не таков был.

— Там посмотрим! — задорно сказал он и без боязни глянул в прищуренные жестокие глаза.

Стычка эта прошла мимо Тощего. Он, правда, завербовал себе в стукачи Ботву, заметив, что тот больше прочих подавлен так внезапно свалившимся на них распорядком... Но об этом не знал и стукач.

Психологический расчет тут оказался верен. Ботва воспринял должность барабана как некий знак милости, приближения к боссу. И он охотно принялся докладывать о том, что видел, слышал, о провинностях, допущенных тем-то и тем-то. Можно сказать даже, что у него, прежде лишенного каких-либо талантов, Тощий открыл талант сексота: Ботва оказался просто превосходным шпионом, скрытым и наблюдательным, не вызывавшим подозрений... Тощий ведь тоже был неглуп: получая информацию, он потом использовал ее так, что невозможно было догадаться, откуда она пришла, да и вообще есть ли в группе доносчик.

Но один прокол все же допустил. Хотя вряд ли это можно поставить ему в упрек: все учесть не способен никто, и на старуху бывает проруха... Проруха Тощего заключалась в том, что он не знал важного обстоятельства: Ботва был наркоман.

При Жженом он еще как-то держался, хотя запасы дури были припрятаны у него неподалеку, на чердаке соседнего подъезда Известно было, что Жженый ненавидит наркоманов и гомосексуалистов лютой ненавистью — до того лютой, что даже не злится на них, не психует, а просто вынимает нож или пистолет да и отправляет гнилую душу «в область Аида», как у Гомера сказано... К педерастии, скажем истину, Ботва никакого отношения не имел, но вот на дурь был подсажен плотно.

Однако терпел. Страх смерти оказывался сильнее жажды удовольствия. Поэтому, когда в область Аида отошел сам Жженый, он тайно возликовал, а когда Тощий, закрывшись в своей комнате, отправился в странствия по неизведанным мирам, он, дождавшись своей очереди идти на пост, прокрался через крышу в потайное место, да и нанюхался там всласть. Потом он еще раз надышался своей дряни, после чего и не вышел на дежурство. Но за это последовала порка.

Ботва испугался. Почесывая ноющий зад, он решил, что пока опять надо воздержаться. Вдруг Тощий узнает?.. Ну а тут начались интенсивные тренировки, и стало совсем не до того.

Самое интересное, если бы Тощий узнал, он бы действительно отверг Ботву. Он и так относился к нему как существу низшему, а уже зная, что тот нюхает дурь... Интересно здесь то, что свои упражнения розовыми шариками Тощий отнюдь не считал «дурью». Это была благодарная медитация, волшебное соитие с чем-то величественным... по крайней мере, так полагал новоявленный глава шайки.

Что же касается Ботвы, то он, как всякая ничтожная личность, расценил милость начальства как разрешение на пакости. Мол, за его сексотские заслуги босс уж наверняка простит пару-тройку грехов... И он задрожал от вожделения, но добраться до заначки все никак не получалось. Думал повторить номер на посту, однако Тощий завел пренеприятный обычай проверять часовых, а попасться на этом Ботва опасался. Тут, верно считал он, и заслуга не спасут... А задница все еще зудела.

Все же он надеялся, что вот-вот и удастся выловить какое-то послабление... и зря. Больше того, после физподготовки Тощий затеял стрельбы.

Но это, правда, показалось интересным. Стреляли из автоматов с разных позиций и дистанций: лежа, с колена, стоя, в помещении из-за стены... Тощий стремился отработать все. Потом целый вечер чистили оружие, босс лично и дотошно проверял, как это делается. Мыло удостоился тычка в зубы за плохое качество чистки и был отправлен на лишние два часа дежурства ночью.

А наутро выпал снег.

Тощий поднял стаю строго в восемь, на зарядку. Затем — завтрак. Потом у него запланированы были стрельбы, но как раз после жратвы сработал браслет.

Командира вызывали на рандеву.

— Я сейчас... — буркнул он. — Пока физподготовку продолжить. По пять-десять отжиманий и с боевой выкладкой по два раза вниз-верх. Капкан за старшего.

— Есть, босс! — весело откликнулся верзила.

У него если сначала и были какие-то поползновения на лидерство, то потом Тощий однозначно дал ему понять, кто есть кто. Капкан на этом вполне успокоился: он просто занял в бандитской иерархии второе место, и это его полностью устраивало.

А Тощий, как обычно, встретился с магом.

— Акцию необходимо осуществить завтра, — сразу объявил тот.

Небольшая пауза. Потом Тощий ответил:

— Ясно.

Маг счел нужным объяснить:

— Фактор внезапности должен сработать. Снег расслабляюще подействует на объект. Еще лучше было бы приступить сегодня, но уже поздно. Потому завтра.

— Я понял, — сказал Тощий.

— Объект доставите по известному вам адресу. Мы будем ждать вас там. Предварительно свяжитесь с нами.

— Есть.

— Ступайте.

Уже подходя к логову, Тощий вдруг обратил внимание на множественное число, которым именовал нынче себя маг. «Мы», «нами»... что бы это значило?

Правда, и раньше он употреблял такие местоимения, но в том контексте, что «мы» — это раса гоблинских магов вообще. А сейчас-то имелось в виду конкретное место и конкретное время, и термин «мы» в этом случае тоже должен нести совершенно конкретную нагрузку...

А хотя, черт его знает, может, у них так принято, не называть себя «я»?..

Тощий вспомнил почему-то, как он выходил на контакт с магом еще будучи наблюдающим, и помрачнел.

Ему никак не удавалось выяснить, кто же выполняет эти функции при нем.

Ботва ничего не мог сообщить. Разумеется, Тощий не стал раскрывать ему всю суть дела, а просто велел понаблюдать — кто втихаря отлучается куда-то, пропадает; может, у кого-то припрятаны спирт, брага, наркотики... Вот что надо отследить.

Босс постарался проговорить это повнушительнее. Ботва испугался: если кто и отлучался, так он сам! Но надо сказать, что к заданию он отнесся ответственно, изо всех сил следил за собратьями. Но, как ни старался, ничего не выследил.

Ладно! — решил Тощий, уже ступая на крыльцо. Наше от нас не уйдет. А пока, если кто и наблюдает, то на здоровье. Придраться не к чему.

В подъезде его встретили пыхтение, возня, а затем чье-то дикое ржание:

— Га-а!.. — Ну конечно, так мог только Мыло.

Это Капкан проводил кросс по вертикали.

Разбойники были все вспотевшие, загнанные, дышали тяжко. Один Капкан, хоть и раскраснелся, но смотрел бодро, дышал глубоко, но ровно — физически он был подготовлен идеально.

Тощий оглядел подразделение бесстрастным взором.

— Так, — сказал он, и это получилось бессознательным подражанием Жженому. — Сейчас отдыхаем. Двадцать минут. Потом стрельба. Глушители не забыть!

С отработкой меткой стрельбы у бандитов проблем не было. Патронами их обеспечивали, глушители — армейские интерференционно-эжекционные с теплопоглощающим наполнителем — также присутствовали в избытке... Стреляй — не хочу!

Расположились меж двумя параллельными корпусами. В качестве мишеней чего только не использовали! Были тут и мониторы давно погасших компьютеров, и ведра, и бидоны, и ящики... В общем, то, что по объему составляет тридцать-пятьдесят процентов от человеческой фигуры — для выработки навыков практической стрельбы это оптимально.

Выстрелы приглушенно захлопали в заснеженном дворе. Стреляли неплохо. Даже на дикие, огрубевшие души первый снег подействовал как-то особенно, даже они ощутили что-то вроде вдохновения. Сам Тощий почувствовал нечто поэтическое, если можно так сказать.

И уж конечно, им всем и в голову не могло прийти, что именно сейчас, в данный миг, за ними наблюдают...

А в самом деле так и было.

Сказать, что у Немо и Тэйки был план поиска мечетей в городе Москве — значит сказать и «да» и «нет».

Конечно же, они не брели бессистемно, куда глаза глядят. Слово «брести» вообще никаким боком не подходит к манере передвижения как Тэйки, так и Немо. Даня мог иной раз позволить себе побродить. А разведчики — нет.

Они шли, отмечая ориентиры, по которым будут потом возвращаться. Знакомая местность сменилась полузнакомой. Тэйки припомнила, что была здесь когда-то, но мимоходом, выполняя совсем другую задачу.

Разумеется, каждый из них понимал, что задача нынешняя куда как неблагодарна. В сущности, они шли на авось — и это было тем самым «нет», о котором говорилось выше. Но у Немо были все основания надеяться на свой дар предвидения: ведь если цель поставлена, то дар как бы автоматически начинает работать на эту цель. Иначе говоря, если до цели остается, допустим, несколько сот метров (или несколько минут, смотря в каких категориях, пространства или времени, измерять наше мироздание...), то ясновидение Немо должно четко нарисовать ему картину предстоящих минут — и тогда порядок действий представляется совершенно ясно.

У Немо был подобный опыт, и он никогда не подводил. Другое дело, что срабатывает-то он по приближении к цели, а удается ли приблизиться — вопрос еще тот...

К десяти часам разведчики отмахали порядочное расстояние. Зашли в четырнадцатиэтажный дом-башню, поднялись на второй этаж, перекусили там.

Именно в этот момент затрепетал поставленный на бесшумную вибрацию передатчик Немо.

На связи был Даня.

— Слушаю, генерал, — спокойно молвил Немо. — Привет, старина. — Голос у Дани был приподнятый. — Не знаю, обрадую я тебя или нет, но, по-моему, ваша операция отменяется.

— Попробую обрадоваться. — Немо был не лишен своеобразного юмора. — А в чем дело?

— Дело в том, что я, кажется, нашел, где искать!

Слово «кажется» Немо и Тэйки не смутило. Оба они знали Данины мыслительные способности и знали, что Даниному «кажется» можно доверять. Поэтому Немо не стал разводить канитель с вопросами «как» да «почему», а, подумав, сказал:

— Хорошо. Только уж раз мы пошли, то до вечера походим здесь, поисследуем. Чтобы зря время не терять. А потом доложим, что наблюдали.

— Добро, — согласился Даня. — Действуйте. Если что, я на связи, Гвоздь тоже.

Он отключился. Рейнджеры наши, не торопясь, но и не мешкая, завершили свой ланч и тронулись дальше. Время для них потекло быстрей.

Трудно сказать, из-за ясновидения ли, из-за электроники, но слуховые качества у Немо были на порядок выше, чем у обычных людей, даже таких, как Кишка с его ушами-локаторами. Поэтому подозрительные звуки он услыхал на расстоянии, намного превышающем обычный порог слышимости.

— Стой, — сказал он тихо, и Тэйки сразу остановилась. Наметанным взглядом она окинула окрестности, ничего подозрительного не обнаружила, но поняла как дважды два, что это Немо уловил что-то за горизонтом.

— Где? — только и шепнула она одними губами. Немо помолчал и так же молча указал рукой где.

— Выстрелы, — добавил он почти беззвучно, но Тэйки услышала.

Они прибавили шагу, но не убавили осторожности. Почти невидимые, скользнули по дворам и улицам. И вот уже и Тэйки явственно различала легкие хлопки. Одиночные: пух! пух! — и очередями: пух-пух-пух!

Совершенно ясно, что где-то либо идет бой, либо пристрелка оружия.

Немо не надо было голову ломать, чтобы догадаться, что это пристрелка. Ну, посудите сами: кто в бою станет напяливать на ствол глушитель?.. Не до него! Да и пальба станет в бою беспорядочная, лупят, как попало; а тут ясно, что тренируются.

Ребята безошибочно шли на звуки стрельбы. Здесь уже нужна была предосторожность. Судя по звукам, до стрелявших оставалось метров двести.

Тэйки краем левого глаза уловила какое-то движение Немо. Скосилась влево — тот рукой сделал плавный жест: ложись, а затем горизонтальное скользящее движение: дальше по-пластунски. Тэйки кивнула: ясно.

Они натянули на лица светоотражающие маски, входящие в комплект комбинезона, и стали похожи на привидения, как их изображали когда-то в комиксах. Уменьем двигаться пластом оба владели мастерски. Поползли по снегу, умело хоронясь за всевозможные естественные прикрытия.

Можно сказать, что им повезло: на ползучем их пути оказалась хоккейная площадка с пластиковыми бортами, над которыми, как воскликнул бы плохой поэт, время не властно. Чуть подальше стояли гаражи, выкрашенные серебрянкой, а сбоку и от площадки, и от гаражей почва образовывала небольшой косогор. По нему и двинулись разведчики.

Еще когда надевали маски, Тэйки активировала свои обереги. Была ли в том нужда людям, защищенным от ненужных взглядов косогором, бортами, стенами гаражей, право же, сказать нелегко. Но Тэйки свято верила, что — да, нужна.

Так или иначе, они замаскировались и осторожно выглянули из-за укрытия.

Картина, открывшаяся их глазам, была проста и понятна.

Несколько мужиков в боевом снаряжении вели учебную стрельбу из автоматов с глушителями. Они палили поодиночке, стоя, с колена; затем падали в снег, лупили лежа, быстро перезаряжали автоматы, вставляя новые рожки, и продолжали стрельбу... Потом по команде рослого худого типа — видимо, старшего — прекратили огонь и по движению руки этого худого сгрудились вокруг него.

Очевидно, то был «разбор полетов». Немо напряг слух, но даже и он, как ни старался, почти ничего не разобрал из речи главного, кроме отдельных слов: огонь... прицел... навскидку...

Но это и так было понятно.

Тэйки чуть тронула правую руку Немо. Тот, не поворачивая головы, покосился вправо.

— Защитники?.. — едва слышно произнесла девушка.

— Скорее всего, — так же отшепнул ей Немо. Она его прекрасно поняла. Да и самой было ясно: будь это Подземные или еще кто-либо, разве стали бы они так наглеть на гоблинской территории?..

В куче стрелков вдруг раздался грубый хохот. Худой резко скомандовал — прочие припустили бегом, разворачиваясь в цепь.

«Залповый огонь!» — догадался Немо.

И был прав. Шесть человек, не считая главного, застыли наизготовку. Тот махнул рукой. Началось!

Фронтальный огонь. Фронтальный со смещением. Перекрестный в точку. Косоприцельный. Даже огневой вал — с поражением целей от фронта в глубину.

Выглядело это куда как эффектно. Густое хлопанье, дым, маневры стрелков. При перекрестном огне мишень — деревянный ящик — разнесло в щепки, буквально! Там, где он стоял, осталось днище с обломком боковухи.

«Неплохо», — спокойно подумал Немо.

Теперь он тронул Тэйки за рукав. Когда она повернулась к нему, кивком показал: обратно. Она закрыла и открыла глаза: поняла.

Благополучно вернулись. Когда отползли на исходные позиции и сняли отражающие маски, Немо сказал:

— Ну вот и не без пользы наш поход. Обнаружили базу. Будем знать.

Тэйки сгребла чистый снег в маленький комочек, откусила чуть-чуть, оставшимся осторожно вытерла разгоряченное лицо. Сглотнула и сказала:

— Я поняла. Второй подъезд вон того дома... От подъезда натоптано.

Немо одобрительно кивнул: все верно. Сечет девка! Молодец.

— Я всегда думал так, — произнес он. — Искать надо! Не это найдешь, так другое. Главное, без дела не сидеть.

Тэйки была с этим полностью согласна. Она бережно стянула с рук амулеты, спрятала в нагрудный карман.

— Что делать будем? — спросила она. Ясно, что в их группе Немо все же старший.

Он прислушался. Хлопки стихли.

— Отстрелялись, — сказал Немо, посмотрел на солнце, посмотрел вокруг. — Время еще есть, — вывел он. — Пойдем-ка вон туда, южнее, разузнаем, что там делается.

Глава 13

ДРУГАЯ СТОРОНА ДУШИ

Взявшись за дело, Даня не любил растягивать его, откладывать, разводить сомнения... Собственно, сомнение — вещь хорошая, но до принятия решения. А принял — тут же философию долой. Одна логика.

Хотя надо сказать, что, уже все решив, Даня пропустил одну мыслишку. Такую: а не связаться ли с Подземными? Но тут же ее и отбросил. Ничего худого он против союзников не имел, но все же не нравилась ему их слишком уж въедливая, пронырливая манера. Не то чтобы Даня ревновал: мол, займутся поисками... Да на здоровье! — лишь бы всем на пользу шло. Но ведь начнут темнить, туманить... а в итоге только друг другу и помешаем — известно, у семи нянек дитя без глазу.

Словом, Даня быстро соединился с монастырем и получил аудиенцию в четырнадцать ноль-ноль у ворот. Встретить его должен был отец Никифор — человек, Дане прежде не знакомый.

Ну и отлично! Даня пришел в распрекрасное настроение. Позвонил Немо, потом Гвоздю, потом уфимцам... Потом перекусил, позволил себе отдохнуть, а в нужный час отправился в путь.

Переходя Москву-реку по руинам метромоста, он задержался на мгновение, посмотрел вниз. Бр-р!.. Ну и водица. Плюхнись в такую — все, сразу кранты.

У него даже озноб пошел по спине. Плечи невольно дернулись. Он заспешил на берег.

Явился он вовремя, но, несмотря на это, уже издалека заметил стоявшую у ворот невысокую коренастую фигуру в черном монашеском балахоне и в клобуке[3].

День был безветренный, снегопад прекратился еще к полудню, но Даня все равно подивился тому, что монах ждет его в одном балахоне, который на вид кажется совсем тонким. Сам Даня оделся потеплее, а поверх всего на нем была зимняя куртка спасателя, некогда раздобытая на бывшем складе МЧС.

Завидев идущего к нему человека, монах повернулся к приближающемуся, сложил руки на животе. Даня заметил, что выражение лица священнослужителя изменилось: было просто спокойным, созерцательным, а стало выжидающим, в нем появился интерес. Молодое, располагающее к себе лицо, обрамленное пышной черной бородой.

Даня улыбнулся, помахал рукой. И монах не остался в долгу, заулыбался приветственно, а когда гость приблизился, первым протянул руку:

— Здравствуй, сын мой. Даня Уваров — ты и есть?

— Я самый, — засмеялся Даня. — А вы, значит, отец Никифор?

— Аз есмь[4], — ответствовал обитатель монастыря. Рука у него была твердая, сильная, явно привычная к физической работе.

Улыбнулись оба.

Вам не холодно так? — вырвалось у Дани.

— Отнюдь. Даже напротив. Приятная прохлада. Даня так не считал, но спорить не стал, конечно.

Он привычно огляделся.

Здесь, на Вольной земле, опасаться было нечего. Однако предосторожность въелась в Данины плоть и кровь на всю жизнь...

И хорошо, что так было.

— Меня к вам, отец Никифор, привело одно любопытное обстоятельство... — начал Даня очень уж пышно, отчего запнулся слегка.

— Излагай, сын мой, излагай, — ободрил его монах. Почему-то Дане показалось, что отец Никифор уже все знает: с чем пришел к нему гость, чем озабочен... знает и ответ на этот вопрос.

Но лишь показалось. Не стал Даня тужиться на эту тему, а просто постарался в точности передать все то, что слышал от Гондураса плюс свои собственные и Бабаевы соображения. Ни к чему, наверное, и говорить, что сделал это он кратко, четко и внятно.

Отец Никифор слушал, кивал понимающе. Никаких эмоций на его лице не явилось. Темные глаза смотрели на Даню доброжелательно, спокойно. Когда рассказ завершился, монах мягким движением коснулся пальцами наперсного креста — точь-в-точь как Даня.

— Что ж... — молвил он. — Интересно.

Ну, это Даня и без него знал. Ему хотелось поскорее услышать мнение самого святого отца — и тот его томить не стал.

— Да, это нам знакомо, — сказал Никифор. — Правда, это другая религия... ислам — слышал о такой?

Даня отрицательно покачал головой. Монах вздохнул. Ну, об этом в двух словах не скажешь. Другая религия, да, и мечети к нам отношения не имеют. Но от них может исходить нечто, чувствительное для гоблинов. Чужое. Точнее сказать затрудняюсь... Даня все мигом просчитал:

— Ну, тогда где-то должна быть мечеть...

Но и отец Никифор соображал не хуже:

— ... которая источает сильнее прочих. Возможно.

В первый миг Даня ушам своим не поверил. Но затем сам себя ругнул: а не за тем ли сюда шел!

— И вы располагаете?..

— Располагает, юноша, Господь, — наставительно сказал отец Никифор. — Мы же, грешные, всего лишь предполагаем... Однако предполагаем мы в данном случае не на пустом месте.

— Я понял, — нетерпеливо перебил Даня. — Где?

Монах едва заметно улыбнулся в бороду.

— Я знаю еще одну мечеть. На севере. У спорткомплекса «Олимпийский». Знаешь, где это?

— Слышал. Но не был никогда.

— Не близко. Весьма не близко...

— Ничего. Примерную схему можете дать?

— Отчего же. Карта Москвы у вас есть?

— Есть.

— Прекрасно. Тогда следи по памяти...

И отец Никифор чрезвычайно толково разъяснил, где на карте должен быть «Олимпийский». Дане оставалось лишь кивать согласно, что он и делал.

— Спасибо, все ясно, — искренне сказал он. Подумал и добавил: — Вы мне... нам, вернее, вы нам очень помогли.

Отец Никифор вновь спрятал улыбку в бороде:

— Не стоит благодарности.

Собственно, на этом можно было прощаться. В самом начале Даню исподтишка глодала мысль что его собеседник помянул «приятную прохладу» как фигуру вежливости... однако по ходу беседы с некоторым удивлением пришлось реально убедиться в том, что отцу Никифору ничуть не холодно. Он был весел, румян, не ежился и не дрожал — и потому Даня решился задержать его еще на пять минут.

— Послушайте, отец Никифор. Можно еще один вопрос?

— Охотно, охотно.

— Только он к делу отношения не имеет...

Священнослужитель сделал неопределенно-дружеское движение глазами и бровями: ты, мол, излагай, юноша, свой вопрос, а там посмотрим.

Даня изложил:

— Вот вы сказали о разных религиях. Если я правильно понял, так было раньше в мире?..

— Именно.

— То есть кто-то ходил в один храм, кто-то в другой, а друг друга не очень жаловали?

— Увы. Не без того.

Даня покивал с видом врача, убедившегося в правильности своего диагноза.

— Так, может быть, из-за того все и случилось? Что недружелюбно жили?

— Причин много. Увлечение оккультными знаниями. Неверие. Гордыня. Пресыщение. Разврат. Все вместе... Вот и попустил Господь свершиться наказанию.

— Сурово, — горько усмехнулся Даня.

— Бесспорно. Но что ж делать? Вот, — Никифор обвел рукой панораму разрухи. — Факты. С ними не поспоришь.

— Так что же все-таки делать? — Даня прищурился.

— Жить, — неожиданно жестко сказал монах. — Не сдаваться. Побеждать!

— Знаете как?

— Нет. Знаю что. Что победим. Да и ты знаешь. А как... Пути Господни неисповедимы. Кто знает, может, этот путь рядом? Надо вглядеться — и найдешь.

— Надо, — подтвердил Даня.

Если бы разговор юного «генерала» с духовным лицом слышал разбойник по кличке Пистон, то он бы двумя руками проголосовал за последние слова этой беседы. И даже подписался бы — если б умел писать.

Правда, своим разумом он не додумался бы: слишком неразвит был. Он лишь почувствовал, что делает он что-то не то в этой жизни, куда-то не туда загибается путь его судьбы...

А как разогнуть — не знал.

Он остро ощутил это после трагических событий в отряде. То, что Жженый взбунтовался, потрясло его. Больше того! Пистон уловил в бунте главаря какую-то правду. Какую, он не мог постичь, но стал думать. Он ни на палец не поверил Тощему, что Жженый перебил бы их всех. Но промолчал, конечно.

Мышление потребовало от него огромных усилий. Он помрачнел, насупился. Хорошо, что никто не заметил перемены! Тощему было не до того, Ботва увлекся шпионским делом, Мыло — идиот. Трое же новеньких и знать не знали, каков был Пистон прежде.

Тем паче, что претензий к нему не было. Дело он делал: на посту стоял, физподготовкой занимался, стрелял отлично, — наверное, лучше всех. А мысли оставались в тайне. Тощий опасался зря: гоблинские маги не в состоянии были так уж явно проникнуть в человеческое сознание.

В этот последний перед акцией день, когда выпал снег, Тощему особенно пришлось потрудиться. Пожалуй, он избыточно гонял свою ораву, он и сам это почувствовал, почему после обеда приказал отдыхать. Сам же он сходил в пункт, куда должен быть доставлен пленник: подсобку расположенного неподалеку гастронома.

Там он дотошно проверил прочность стен, крепления дверей, замки. Стараясь не топтать снег, обошел кругом. Все было тихо. Успокоенный, он вернулся на базу.

После подъема и ужина он велел гопникам чистить оружие, готовить снаряжение. Чистка — это, конечно, да, а вот со снаряжением опять переусердствовали: в конце концов, ведь семерым здоровым парням предстояло захватить одного маленького пацаненка, так куда ж такие усилия?.. Но Тощий всегда считал, что лучше перестараться, чем недостараться. Да к тому же этот чертов Муха маг, или кто он там... Нет уж, тяжело в учении, легко в бою!

Суворовский принцип Тощий исповедовал свято, сам о том не догадываясь.

«Маг и волшебник» Муха тоже ровным счетом ни о чем не догадывался. Он считал, что живет припеваючи, а однажды утром проснувшись и увидя в окне, как в белесой мути рассвета тихо летают, кружатся крупные снежинки, он и вовсе пришел в восторг.

В месяцах, днях недели он, мы знаем, разбирался слабо. Но во временах года — это уж извините! Природу Федя чувствовал нутром. Можно сказать, у него был талант. Он умел бескорыстно радоваться приходу весны, или ранним июньским рассветам, или золотой тишине сентября... Обрадовался он и первому снегу. Живо вскочил, протер глаза и пустился вниз, не забыв, разумеется, свой верный карабин. По пути проверил знаменитую сигнализацию — на месте! Порядок.

Во дворе он всласть натер снегом лицо и руки до локтей. Кожа раскраснелась, стала приятно гореть. Федор вытер руки, глянул в небо: оттуда, из неведомой, немыслимой высоты, валился на землю ворох снежинок, и совершенно невозможно было понять, где же начинается их тихое падение.

Муха вернулся к себе, поел. Потом связался с Гвоздем, сообщил, что все нормально.

— Ничего подозрительного не замечено, — щегольнул он словом. — Какие будут указания?..

Очень Федор остался доволен своим докладом. Пока ничего, — прохрипел искаженный атмосферными помехами Гвоздев голос. — Ты только на связи будь!

— А то! — самоуверенно сказал Муха. — Слышь, Гвоздь! Мне бы «пули Шена» еще, хотя бы с десяток. Мало осталось.

Гвоздь подумал.

— Чего дашь? — наконец спросил он.

Муха был парень запасливый, даже прижимистый. Родись он лет на полтораста пораньше, наверняка стал бы «крепким хозяином», а то и кулаком.

— Ну, сахар есть, — сказал он, — сухой спирт. В таблетках.

Гвоздь молчал.

— Спички, — торопливо добавил Муха.

— Табак есть?

Муха не курил, но табак для обмена держал.

— А то! — воспрянул он: может, сахар и спирт останутся в целости. — Отличный, сухой!

— Годится, — решил Гвоздь. — Тогда так: три пригоршни табаку и две коробки спичек. Идет?

Федя попытался было сторговаться на две пригоршни, но Гвоздь был неумолим. Муха сдался. Сошлись на трех.

— Завтра приходи, — сказал Гвоздь. — К полудню где-нибудь. Тут и сменяемся.

Договорились. Потом Муха поднялся на крышу, поглазел на окрестности. Смотрел старательно, однако ж ничего не обнаружил. Ну и отлично! Он спустился к себе.

А ближе к вечеру его навестили Немо и Тэйки.

Усталые, замерзшие, они возвращались из своего рейда. Муха им ужасно обрадовался.

— О, давайте!.. — захлопотал он. — Проходите!.. Чай будете?

И чай у хозяйственного паренька имелся в наличии. Гости ни от чего не отказывались: рейд был трудным. Зима есть зима.

— Сигнализация у тебя плоховата, — сразу заметил Немо. — Мы прошли шутя.

— Ну, это вы ее знаете, — легкомысленно отмахнулся Федя. — А если кто не знает, то ему такой концерт будет, куда тебе!

Немо покачал головой — без одобрения, ежу понятно.

— Ты несколько веревок натяни, — посоветовала Тэйки. — Когда первую заметят, то подумают, что все; а тут и вторая, и третья. Мухе это понравилось.

Разведчики рассказали ему, что обнаружили лагерь Защитников.

— Так надо грохнуть их!

— Неплохо бы, — согласился Немо. — Но не с наскока. Продумать надо как следует.

— Думайте, — охотно передоверил Муха этот труд старшим товарищам.

Потом еще поговорили о чем-то несущественном. Поев, отдохнув, гости поблагодарили хозяина, сказали, что все замечательно, и отбыли.

Сообщение о бандитах взбудоражило Федьку. Он долго ходил по комнатам, представляя, как бы он разделал под орех всю эту сволочь... но вздорных фантазий в его мечтах было куда больше, чем здравого смысла. Набродившись и намечтавшись, он прилег отдохнуть, а после, когда уже смеркалось, решил пройтись по окрестностям.

В известном смысле Федор тоже был первопроходцем, хотя, конечно, не таким крутым, как Тэйки и Немо. Собственно, не быть таковым в этом мире было просто нельзя: вот Муха и шастал по дворам, заглядывал в дома, в квартиры и редко, но находил что-нибудь полезное, а иной раз и жизненно необходимое: соль, перец, сахар...

Впрочем, на сей раз добыча не побаловала Федю. Он обшарил два подъезда хрущевской пятиэтажки, но все уцелевшее: мебель, зеркала, ржавые холодильники, стиральные и швейные машины... — все это на фиг не нужно ему было. Разве что на дрова — но такого добра и без того завались.

Нашел немного соли и перца; товар полезный, хотя и не больно-то дефицитный. Муха бережно ссыпал и то и другое в заранее припасенные целлофановые пакетики. В одной из квартир, кстати, он обнаружил подобные, но не совсем такие; это были файлы для бумаг. Муха прибрал и их.

Будучи стихийным эстетом, он с любопытством осматривал всяческие безделушки: статуэтки, часы, посуду... В свете фонаря, конечно, многое не разглядишь, но Муха все равно интересовался, трогал, хмыкал одобрительно. Правда, ничего из этого его не взволновало.

Взволновало другое. Однажды луч фонарика зацепил картину на стене. Муха сразу шагнул к ней, стряхнул пыль. Прибавил мощность света и стал рассматривать.

Это была репродукция «Лесных далей» Шишкина. Федя аж рот открыл: до того здорово показалось ему это!

Уходящие в бесконечность сосны, горизонт в легчайшей дымке, неизмеримость и покой лесного мира — все это поразило парня. Ему почудилось, что автор своей картиной понял его, Федькину, душу; что этот ландшафт каким-то непостижимым образом есть незнакомая ему самому сторона души. Он знать не знал об этой стороне, а неизвестный художник, оказывается, знал. Знал — и изобразил ее на этом полотне так, как сам Федор никогда бы не смог.

Кончилось тем, что Муха забрал картину с собой и дома долго смотрел на нее. Вот так: не очень-то разбогатев добычей материальной, он питался духовно — может быть, не первый раз в жизни, но уж точно как никогда прежде. И когда лег спать, заснул, держа карабин под рукой, — сны ему виделись неясные, но хорошие, и даже ощущался в них тонкий, печальный аромат диких лесных трав.

Рано утром Тощий поднял своих, взбодрил зарядкой и погнал на задание.

— Потом пожрете, — сказал он. — Сейчас некогда.

Пошли. Маршрут знакомый. Дошли быстро. Рассвело.

Тощий изменил тактику: двух наблюдающих, Пистона и Редьку, он оставил на прежней позиции, там, где когда-то располагались Тухляк с Дешевым, а прочих сосредоточил близ подъезда. К входу крались вдоль стены, с великими предосторожностями. Тощий обстановку знал, потому тактически сработал очень грамотно: разместил двоих с одной стороны двери, двоих с другой, а сам осторожно вошел в подъезд. Прибора ПНВ-200, как у Дани, у него не было, однако окуляры ночного видения, похуже, имелись. Похуже, но вполне работоспособные: Тощий нацепил их и сразу разглядел все парадное и Мухины веревки... Он лишь усмехнулся этому.

— Капкан! — шепнул он. — Мыло! Сюда! Те послушно втянулись в подъезд.

— Давайте под лестницу, — приказал Тощий. — Сидеть тихо! Если он пойдет сверху, кидайтесь на него, руки вяжите, в рот — кляп. И чтоб ни одной царапины! Головой отвечаете.

— Да ясно, босс, — ухмыльнулся Капкан. — Мы что, маленькие?

— Маленькие! Большой здесь один я. Понял?

Капкан смолчал. Кивнул. Затем буркнул все же:

— Чего ж не понять.

— Вот так. Вопросы есть?

— Есть.

— Слушаю.

— А если он уже шастает где-то? И пойдет не сверху, а с улицы?

— Не ваша забота! — отрезал Тощий, но тут же сообразил, что забота легко может стать не только «ихней», но и его самого. Тогда он поправился: — Будем его брать на крыльце. Как услышите шум — сразу туда. Еще вопросы?

— Больше нет, — четко сказал Капкан.

— Без моей команды — никуда! И вышел на крыльцо.

— Ну, чего столбами стоите? А если увидят? Он сорвал досаду на них — как ни старался, а упустил из виду, что Муха может находиться на улице.

— Стоим?.. — приготовился пуститься в путаные рассуждения Бред, но дальше первого слова ему продолжить не удалось.

— Быстро туда! — скомандовал Тощий и почти втолкнул Бреда и Ботву в помещение мусоропровода. — Тихо! Следить за сигналом.

Редька и Пистон, завидев объект, должны были подать условный знак — качнуть ветку рябины, возле которой они и залегли.

Тощий сам шагнул следом за Ботвой. Оттуда, из помойной комнатенки, он посмотрел, как спрятались сигнальщики. Замаскировались они хорошо — как ни старайся, не увидишь.

— Ждем, — вполголоса приказал Тощий.

Настроение у Пистона сделалось препоганое.

Еще когда шли сюда, он плелся подавленный, а когда они с новым компаньоном заняли наблюдательный пункт, он окончательно почувствовал себя паршиво.

Не в физическом смысле — в нравственном.

Ему, Пистону, тоже вдруг открылась какая-то сторона собственной души, о которой он подозревал. Как он жил раньше, что делал?.. Жрал, спал. Убивал...

Убивал, да. Чего уж тут с самим собой в прятки играть. А для чего? Да хрен знает для чего. Чтобы дальше жрать и спать.

Ему стало невыносимо горько. Он понял Жженого. Черт побери, как он его понял!..

И тут его подтолкнули в бок. Он вздрогнул.

Сосед, Редька, смотрел веселыми хитрыми глазками.

— Чего загрустил?

Пистону хотелось послать этого бодряка в такую даль, откуда уже не вернуться. Но нельзя! Опасно.

— Да так... Жрать охота.

Редька полез куда-то в недра своих одежд и, к удивлению Пистона, вынул оттуда аппетитный, поджаристый сухарь.

— На. Только не хрусти. Откуси кусок, пососи во рту, а уж потом жуй.

Пистон сказал про жратву для отмазки, но правду: жрать ему в самом деле хотелось. Поколебавшись секунду, он взял сухарь.

— А ты?

— А я не хочу. Я, брат, воздухом питаюсь.

— Чего? — Сухарь застрял у Пистона в горле.

— Вот так, — пояснил сосед: вдохнул глубоко, задержал воздух и медленно выдохнул... — И все. Сыт.

Пистон остановившимся взглядом смотрел на плутовскую рожу Редьки. А тот вдруг расплылся и беззвучно рассмеялся:

— Шучу я! Люблю, грешный, пошутить.

— А ну тебя, — сердито отмахнулся Пистон и стал жевать.

— Ты следи, следи, — посоветовал Редька. — Не прозевай. Начальничек-то у вас — ух! — строгий. Случись что, башку сымет.

— Знаю, — проворчал Пистон.

Он понял, конечно, что у Тощего был генератор. Да почему был — есть... Серьезно. Серьезно, да, но ему-то, Пистону, что делать? Жить так, как жил? Против своих?.. Позорно. Восстать? И тут же распрощаешься с жизнью.

Вот ведь выбор! От переживаний Пистон не заметил, как проглотил весь сухарь. Но как ни странно, бдительности он не утратил, смотрел во все глаза, и именно он, а не Редька заметил, как в окне подъезда на шестом этаже мелькнул силуэт человека.

От неожиданности Пистон дернулся. Редька сразу напрягся.

— Что?! — шепотом.

— Идет! — выдохнул Пистон.

В этот день Муха проснулся почему-то раньше обычного.

Было вроде бы совсем темно, однако по неуловимому оттенку неба в окне Федя догадался, что это не ночь, а утро, скоро будет светать.

Он закрыл глаза и сонно улыбнулся тому, что может еще без забот подремать часок-другой. Левой рукой он потрогал цевье карабина. На месте!

Муха не был левшой, но стрелял с левой руки I и левого плеча — так ему почему-то было удобнее.

Однако сон не шел, прямо-таки назло. Муха кряхтел, ворочался. Тьма в окне и комнате стала явно жиже. Было обидно терять предрассветные, самые сладкие часы сна... Обида перешла в раздражение. Муха осерчал — и тут, неожиданно для себя, уснул.

Вторично проснулся он, когда было уже совсем светло. Вновь ощутил досаду: проспал! Вскочил энергично, стал разминаться.

Затем долго сидел перед картиной, приставленной к стене. Странно, но теперь этот небесно-лесной пейзаж навевал какую-то грусть, объяснить и выразить которую Муха не мог. Просто сидел и грустил. И черт его знает, почему вспомнились когда-то слышанные слова: жди меня, и я вернусь... Федя и понятия не имел, что это первая строчка стихотворения. Кто-то сказал, а он услышал и запомнил. Потом забыл. А теперь вдруг вспомнил снова.

Но это казалось приятным.

После завтрака он поглядел в окно и решил, что пора топать к Гвоздю. Связался с ним.

— Ну что, как договаривались? — не преминул уточнить он.

— Ясный пень, — ответствовал Гвоздь. — Я что, когда-нибудь динамил?

— Да нет. — Муха смутился. — Это я так просто...

Гвоздь смягчился:

— Ладно, ладно... Давай, жду.

— Тогда я выхожу.

— Давай.

Федор сходил на кухню, из тайника достал табак отсыпал две пригоршни. Взял пару коробков спичек. Оделся потеплее и пошел.

Спускаясь, он ощутил морозец и мысленно похвалил себя за то, что так экипировался. На шестом этаже подошел на секунду к выбитому окну: точно, подморозило. Зима.

Повернувшись, он краем глаза уловил какое-то неясное движение во дворе, где кусты рябины возле гаражей. Наверное, ворона села на ветку, решил он и пошел дальше вниз.

Глава 14

ЗАХВАТ

Вернувшись домой из Вольной зоны, Даня придумал попить чаю. Когда он отправлялся к монахам, то хотел найти ответ на вопрос, вставший перед ним. Так и вышло. Но, получив ответ, он наткнулся на другие, новые вопросы, отвечать на которые считал себя обязанным.

Надо — сказал он. Надо вглядеться, чтоб увидеть путь. До сих пор он считал, что путь свой знает: бить нечисть поганую до тех пор, пока всю ее не выбьешь. Или пока они не убьют тебя. Второй вариант, разумеется, был совсем нежелателен, но трезво мыслящий Даня не исключал и его. И был к нему готов. Что ж! Совесть его чиста: сделал все, что мог.

А вот теперь, после разговора с отцом Никифором, стало казаться, что не все. Надо еще что-то...

Да что! Пока надо искать книгу. Вот этим и займемся. Только завтра. А сегодня по случаю начала зимы можно и отдохнуть.

Но прежде он все же соединился с уфимцами, порадовал их новой информацией. Затем — с Гвоздем. Я к тебе завтра зайду, — предупредил он. — Карту посмотрим.

— Есть, генерал, — привычно отозвался Гвоздь. — Когда?

Даня подумал.

— Ну, в полдень где-нибудь. Годится?

— Принято. Жду! Жди.

Жди меня, и я вернусь...

Опять вспомнились эти слова, пока шел по лестнице. И картина. Муха даже остановился, закрыл глаза, представил в памяти лесные дали... Ему очень захотелось туда вернуться. По наивности своей Федор и помыслить не мог о таких сложных материях, как творческое воображение и тому подобное. Еще менее могла прийти ему в голову мысль о том, что натура была найдена художником где-то за тысячи верст отсюда. Федька не то чтоб думал, просто этот мир он знал в пределах взгляда — от себя до горизонта, — а потому, естественно, и пейзаж на картине счел расположенным где-то в этих пределах. Ну, может быть, чуток подальше. Только надо его найти.

Муха вздрогнул и пошел дальше. Звук его шагов гулко зазвучал в пустом подъезде.

Мыло в темноте выпучил глаза:

— Идут!

— Тише ты! — злобно шикнул Капкан. — Придурок! Готовься.

«Придурка» Мыло съел как должное. Кто-то сказал: дурак, понявший, что он дурак, уже не дурак — с этой точки зрения Мыло дураком не был.

Оба напряглись. Глаза их привыкли к тьме и предметы различали вполне сносно.

Шаги приближались.

«Ишь топает, сволочь, — зло подумал Капкан, — хозяином!.. Ну, погоди, будет тебе щас хозяин!»

Он подтолкнул Мыло.

— А?!

— Тише, дебил!.. Слушай сюда. Как он дойдет дотуда, я — на него, сшибу и кляп в рот. А ты руки ему крути. Вот веревка.

— Ага, ага...

— Тихо! Готовься.

Мыло сглотнул. Глаза готовы были выскочить из орбит. Руки стиснули веревку.

Шаги затопали над самой головой.

Муха думал. Это оказалось на удивление здорово — раньше он и не знал, что это так. Он вспомнил, как с крыши своего дома видел края Земли — там тоже темнели леса, и где-нибудь там, конечно, и есть та самая даль...

«Найду! — решил Муха. — Чего там! Летом. Пойду, буду ходить и найду... Вернусь».

Последний лестничный марш. Федя остановился на полминуты, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, перешагнул через веревку и пошел к выходу.

Когда шаги зазвучали не над головой, а у самой головы, Мыло едва не обмер. Руки затряслись. Он ощутил, как напрягся Капкан рядом с ним.

Фигура человека показалась в проеме двери, на левом плече вниз стволом висело ружье.

Мыло и глазом не успел моргнуть — Капкан молнией бросился вперед.

Удар!

Муха ничего не успел. На спину ему точно рухнул потолок. Карабин полетел вперед. Сам Федя полетел вперед и вниз и больно треснулся левым плечом о цементный пол.

— А-а, гаденыш!..

Федя разинул рот — и вмиг в него загнали кляп. Руки! Руки крути ему!..

Тяжесть завозилась, запыхтела на спине у него. Федька свирепо лягнул ногой. Попал! Кто-то сдавленно крякнул.

Замелькало множество ног, загомонили голоса.

— Ну? Взяли?!

— Упакован... — довольно пропыхтел сволочной голос. — Брыкается!

Но Муха уже не брыкался. Мотали веревками обе ноги. Он стал извиваться. Толку от этого было немного. Тогда он попытался языком вытолкнуть кляп. Вроде бы тряпка подалась.

— Берите!

Несколько рук сразу подхватили Федькино тело и понесли — примерно как путейские рабочие тащат рельс. Под вытаращенными его глазами проплыли: пол, порог, крыльцо — и вот пошел снег.

И тут Мухе удалось вытолкнуть кляп.

Он даже орать не стал, а в гневе хватил зубами первый попавшийся кулак — здоровенный, мясистый, с толстыми пальцами.

— А-а!.. — дико заорал Капкан — ибо рука была его. — Ах ты, паскуда!..

Кулак мелькнул — и страшный удар вышиб из Федьки дух.

От ярости Тощий готов был разорвать огромного детину.

Все отшатнулись — никогда еще не видели босса таким. А самое страшное — что он вовсе не повысил голоса. Наоборот, понизил.

— Ты что же это, харя, — заговорил он так, что окружающие стали ни живы ни мертвы, — что же ты творишь?.. Я сколько раз говорил...

— Да он, сволочь, меня за руку!..

— А я тебя сейчас за все органы. Ты меня понял?

— Понял.

— Нет, не понял. Не понял! А сейчас поймешь. Если он сдох — то и ты сдохнешь. Обещаю.

Капкан злобно ощерился. Чего уж там, труса спраздновал. Что босс слово сдержит — он знал. А подыхать, однако ж, не хотелось.

Но Муха выручил его. Он слабо пошевелил головой и застонал.

— Да жив он, босс! Видите? Живой, рожа!

Капкан проворно нагнулся над лежащим. Муха дышал, глаза закрыты. Кровь из носа и изо рта текла на снег.

— Живой, — повторил Капкан, убеждая сам себя.

— Ну, берите, — велел Тощий. — Карабин его где?

— Вот, босс, — показал Редька. — В целости и сохранности! Вот еще и рация у него есть!

— Отключить!.. Ну, тащите.

Несколько рук подхватили Муху и потащили. Голова его сникла. Кровь часто капала на снег.

— Живее, — велел Тощий.

Разбойники запыхтели, затолкались от усердия. Им стало жарко. Суровый взор шефа был лучшим стимулом.

— Кляп, — суетился Ботва, — кляп ему обратно! Очухается, заорет как резаный...

— Засуньте, — приказал Тощий. И в окровавленный Федькин рот вторично вбили тряпку, еще глубже.

— Вот так! — победно сказал Капкан.

Даня пришел к Гвоздю, как обещал, ровно в полдень.

— Привет. — Он улыбнулся. — Чаю?

— Ну так, — довольно отвечал Гвоздь. — Все готово, ждет... Чай-то у меня имеется, вот с табаком дело швах... Ну ничего, Муха сейчас должен поднести. Я ему пули отлил — такие, знаешь, с вращением в воздухе, для «Сайги»...

— Знаю. А ты слыхал, что Немо с Тэйки нашли?

— Нашли? В разведке, что ли?

— Ну да. Обнаружили, вернее.

— Клад! — Гвоздь загоготал.

— Пуще того, — в тон ему отвечал Даня. — Защитничков целое гнездо.

— Да ну?! — Гвоздь сразу острить перестал.

— Точно. — Даня хлебнул чаю. — В Бирюлево.

— А ну-ка... — Гвоздь шибко заинтересовался. Вскочил, выволок на свет божий карту. — Где?

Две лохматые головы склонились над картой. Даня ткнул пальцем:

— По его рассказу, вот тут примерно.

— Ага... Так тут Муха неподалеку живет, вот где.

— Ну уж и неподалеку...

— Ну все-таки. Надо ему звякнуть!

— Погоди. Зачем? Ты же говоришь, сейчас должен прийти?

— А, да! Точно. Ладно, побазарим... Не наша зона, конечно. А все равно, неплохо было бы — к ногтю всю эту мразь!

— Согласен. Подумаем. Но нам еще с книгой надо вопрос решить, не забывай.

— Ну так! Где, говоришь, находится?

— На севере. Спорткомплекс «Олимпийский».

— Север, север... Вот, смотрим. О... Останкино. Телецентр! Телевидение тут было.

— Было, да сплыло. Ты не отвлекайся, ищи.

— Ищу. Вэ... Вэ, Дэ, Нэ, Хэ! О как! ВДНХ. Это чего такое?

— Не знаю, Гвоздь.

— И я не знаю. Ты там был когда-нибудь?

— Шутишь?..

Водя пальцем по карте, Даня упорно вспоминал отца Никифора. Вернее, сами вспоминались слова о пути, который рядом... Может быть. А может не быть. Вот ищи. Посоветовал, нечего сказать... Ну а вообще-то, конечно, прав, душа монашеская: надо...

— Нашел, — сказал Даня. Палец замер в одной точке.

— Где? — сунулся Гвоздь.

— Вот, — Даня постучал ногтем.

Гвоздь смерил глазами расстояние, присвистнул:

— Да уж! Ничего себе. Как добираться-то туда будем?

— Разберемся. — Даня не признавал неразрешимых задач. — Подумаем.

— Ну, это... — Гвоздь не договорил. — Так, ну где этот собачий сын, Муха?! Давно уже пора быть. Шляется где-то!

Гвоздь начал вызывать «собачьего сына» по рации, и безуспешно. Это его немного удивило.

— Странно. Не откликается... Отключился, что ли?

— Батареи сели, — предположил Даня.

— Батареи? Да нет, не должны. Он мне перед выходом звякнул. Иду, мол. Все в порядке было.

— Когда это случилось по времени?

— Н-ну... с час, полтора тому назад. Полтора, да. Так вернее.

Даня слегка приподнял брови:

— М-да. Пора бы явиться.

— Вот и я о том же... Ладно, подождем. Стали ждать. Пили чай, рассматривали карту, вздыхая о том, сколько же еще неисследованных земель в этом мире... Гвоздь заговорил про то, что он, пожалуй бы, и смог собрать телевизор, вполне работоспособный; да вот беда: как его смотреть, если нет трансляций...

В общем, болтали о пустяках, однако тревога грызла обоих. Они почему-то избегали про это говорить... но наконец Гвоздь не выдержал.

— Слушай, — серьезно сказал он. — Тут что-то неладно. А ну-ка...

Он опять стал вызванивать Муху, и опять без толку.

— Молчит, собака!

— Звони Немо. — Даня встал. — Пойдем искать. Принять решение — это Даня умел.

Немо шел первым. Его прямая спина была самым надежным ориентиром. В сущности, можно ничего не опасаться, не озираться и не напрягаться, когда с тобой Немо. Но Даня все же озирался.

Привычка! Береженого Бог бережет. Всю жизнь свою Даня бессознательно следовал этому девизу и был глубоко прав — даже когда это было излишним.

Потому что излишним это не было никогда.

Шли осторожно, но быстро, — понятное дело, как рейнджер Немо был круче всех. Гвоздь малость запыхался: он в походном деле не блистал. Но шагал зло, упорно, ничуть не выдавая своей слабости. Его это даже слегка задело за живое, и он старался изо всех сил...

— Стоп. — Немо вскинул руку.

Стали все мгновенно. Замерли. Немо слушал тишину.

Однако даже его суперслух не мог разобрать ничего внятного. Шумы — да, смутные, неясные. Мало ли что может издавать смутные звуки пусть и в почти вымершей, но огромной Москве...

— Идем, — сказал Немо. — Нет ничего.

— Показалось? — спросил Гвоздь.

— Нет, — помолчав, ответил Немо. — Профилактика.

— Нужное дело, — одобрил Даня.

Еще раз в пути Немо останавливался для профилактики и так же ничего не уловил. А вскоре показался Мухин дом.

Минуты три, притаясь, сидели за укрытием, напряженно рассматривая пустой, безмолвный двор. Может, это и была перестраховка — но никто не счел ее избыточной. Выждали, посмотрели. И аккуратно двинулись к дому, а дойдя, тронулись вдоль стены: первым Немо, за ним Гвоздь и Даня — замыкающим.

Чем ближе подбирались они к подъезду, тем сильнее нарастало в Дане тяжелое, нехорошее чувство. И Даня даже не пытался с ним бороться. Бесполезно.

Только раз мелькнуло: а может, это просто волнение?.. Но тут же он жестко укорил себя: брось, генерал! Никакое это не волнение. Это предчувствие правды. Это...

— Вот, — сказал Немо. И шагнул влево.

Даня и сам увидел. Тяжесть сдавила сердце. На снегу отчетливо виднелось пятно крови.

— Гвоздь, проследи, — сказал он.

— Понял, генерал. — Гвоздь вскинул автомат, озираясь.

Даня нагнулся над пятном. Кровь впиталась, застыла, но была свежей. Еще маленькие капельки ее тянулись дорожкой по двору.

— Здесь сбили, — молвил Немо. — И потащили туда.

— По следу! — приказал Даня. — Следить за округой.

След вел прямо от крыльца, к гаражам. Не только кровь — снег был истоптан множеством ног.

— Люди, — заключил Немо. — Не меньше пяти. Даня кивнул. По снегу все читалось, как по книге.

— Скорей, — зачем-то сказал он. — Туда! Холодный, жестокий азарт охотника погнал его вперед.

— Генерал, — негромко сказал Немо.

— Да?..

— Погоди.

Немо умел сказать так, чтоб его послушали. Даня остановился:

— Что?

— Я уверен, что это те. Которых обнаружили мы с Тэйки. Они его взяли.

Подошел Гвоздь, шмыгнул носом. Даня проследил линию следов, соотнес ее направление с тем, что слышал от Немо, видел на карте — и понял, что Немо прав...

Скорее всего прав. Рационалист в Дане держал оборону твердо.

— Но проследить надо, — произнес он.

— Надо, — согласился Немо. — Я прослежу. А вы возвращайтесь. Надо сбор объявлять. Будем спасать.

Гвоздь сдвинул шапку, почесал в затылке. Что-то такое промелькнуло в его взгляде...

— Ты что? — сдвинул брови Даня.

— Да... гм! Спасать-то надо, без базара. Только боюсь, как бы не кончили уже парня, а?

— Нет, — резко сказал Даня. — Раз поволокли, значит, живым нужен.

— А! Точно. — Гвоздь обрадовался.

— Но может, что и ненадолго. Потому надо спешить. Немо!

— Я, генерал.

— Ты на связи?

— Конечно. — Рука Немо полезла за пазуху, вынула рацию. — Вот.

— Отлично. Значит, как проследишь, отзвонишься. Мы собираем всех. Уфимских тоже. Идем выручать. Мы своих не сдаем!

Глава 15

ОДИН ЗА ВСЕХ

Муха выплывал из провала несколько раз. Первый — еще на улице, очень смутно, как в бреду. Он разлепил веки, увидел снег, мелькающие ноги, услышал сбивчивое сопение — и вновь провалился в никуда.

Потом ему показалось, что кто-то тянет, дергает его за руки, он ощутил тупую боль в ушибленном плече. Пошевелил языком, и другая боль отдалась в правой скуле. Муха успел почувствовать во рту вкус крови... Но даже не успел понять, что потерял сознание. А потом резкая вонь шибанула в нос. Федя откинул голову, но эта дрянь пробила его еще раз. Муха дернулся, но с места не сдвинулся. Еще сунь, — услышал он голос. «Я вам суну, гады», — хотел сказать Муха, но вместо того промычал что-то вроде:

— Э-аммм!.. — Язык не слушался его.

— Очухался! — радостно сказал другой голос. Глаза Мухи открылись, тусклый взгляд проехался по мрачной комнате...

Да, то была комната, и именно мрачная.

Даже не столько мрачный, сколько дикий был у нее вид.

Подсобка гастронома — помещение без окон, только с дверью. Дверь, кстати, вовсе не была закрыта, да и закрывать ее нужды не было. Пленник все равно никуда удрать не мог.

Что там удрать! Он не мог и пошевелиться: сидел на тяжелом железном стуле, прочно привязанный к нему.

Где бандиты раздобыли этот стул — уму непостижимо.

Перед беспомощным Мухой стоял Тощий. В левой руке он держал склянку с нашатырным спиртом, в правой — тряпку, этим спиртом пропитанную. Правую руку он и подносил к Федькиным ноздрям. Откуда у главаря взялся водный раствор аммиака — тоже тайна сия великая есть.

За спиной Мухи топтался, с любопытством поглядывая на все это, Редька. Он держал «вечный» фонарик, такой же был и у Капкана, стоявшего сбоку, — бывший фонарь Жженого. Кроме того, на полу поодаль стояла известная керосиновая лампа, горевшая неровно и чадившая. В сумме три этих источника света и создавали дикий, мрачный фон, вроде подвала средневекового замка.

Вместе с памятью к Мухе возвращалась способность соображать — да вот радости от того было совсем немного. Он прекрасно понял, что с ним случилось; где он находится, конечно, он не знал, да это и не важно было. Важно было осознание произошедшего — а именно того, что дела обстоят хреново.

Можно было потянуть время, притворяясь оглушенным, но не до бесконечности же. Да и тогда так и будут совать в нос дерьмо.

Чья-то рука несильно хлопнула Федьку по щеке.

— Ну, будет, — сказал голос. — Видно, что очнулся. Не бойся, ничего не сделаем.

Конечно, так Муха им и поверил, уродам. Но делать нечего, глаза открыл.

Увидя, что объект приходит в себя, Тощий кликнул:

— Пистон!

— Я, босс. — Тот выступил из мрака.

— Возьми. — Тощий отдал ему склянку и тряпку. Пленник вполне осмысленно поводил глазами по округе. Затем горло его сделало судорожное глотательное движение.

Тощий понимал, что сладким голосом сюсюкать бесполезно. Рычать зверем — такая же чушь в данной ситуации. Потому он заговорил спокойно и размеренно:

— Слушай, малый, меня внимательно. Слушаешь? Муха вынужден был кивнуть.

— Вот и отлично. Ты, видимо, уже понял, где ты. Ты в плену. Дела твои аховые, прямо скажем. Сделать ты ничего не можешь, сам видишь. А мы можем, все, что захотим. Захотим убить — шлепнем на месте.

И Тощий вынул пистолет — бельгийский ФН-27 с электронным комплексом «свой — чужой» — далекий потомок легендарного «хай-пауэра»[5].

Электроника в нем, понятно, давно сдохла, но все прочее работало как часы.

Дульный срез уткнулся Федьке в переносицу. Тощий это сделал намеренно: чтобы беспомощный человек ощутил смертный холод между глаз.

Муха ощутил. Этот холод словно влился в него, потек по телу. А психологические этюды на том не закончились. Тощий легко и просто нажал на спуск.

Звонко щелкнул боек.

Федя вздрогнул всем телом — так, что чуть не опрокинулся со стулом вместе.

Пистолет был не заряжен.

— Х-ха! — грубо хохотнул Капкан.

Щелчок предохранителя. Пистолет исчез.

— Вот видишь, — ровно молвил Тощий, — Это пример. Но никто ничего тебе не сделает — и пальцем не тронет! — если ты будешь делать, что тебе скажут. Понимаешь?

Пленник разлепил губы.

— Ты... — хрипло произнес он, совсем не по-детски. По-мужски. — Это ты будешь приказывать?

— Нет, — ответил Тощий. — Сам увидишь. Но я уже понял, ты парень не глупый. Это хорошо. Сработаемся.

У Пистона дрожали руки. Когда Тощий позвал его, он перепугался — подумал, что все сейчас увидят эту дрожь. А Тощий точно не помилует. На всякий случай: зачем ему нервные слюнтяи. И вот от страха, что ли, дрожь пропала. Он взял то, что ему дали, и отступил в тень, где и был. Он нарочно встал в то место, чтоб его не видно было.

Как ему было жалко пленного!.. Никогда никого Пистон в своей жизни не жалел — потому что никто ни разу не пожалел его. А сейчас он взял и понял, что жалеть людей надо не за то, что они жалеют тебя, а просто за то, что они люди. И тогда ты тоже будешь человек.

Да только поздно он это понял.

Смотреть на связанного парня было невыносимо. Правда, босс плел сказку хитрую, усыпляющую, но Пистон знал цену таким сказкам.

Знать-то знал, да чем же он мог помочь...

— ... сработаемся, — сказал Тощий и встряхнул рукой, проверяя, на месте ли браслет.

Конечно же — куда он мог деться; но этот жест у главаря стал инстинктивным.

— Посиди тут немного, — совершенно по-приятельски сказал Мухе Тощий, а подчиненным велел: — Идите за мной... Керосинку не бери, — предупредил он Редьку.

Все четверо вышли в коридор, где торчали Бред, Ботва и Мыло.

— Вот что, — заговорил Тощий. — Сейчас самое время явиться нашему руководству. А оно вряд ли захочет наблюдать всю нашу братию. Поэтому давайте-ка сейчас туда. — Он показал на торговый зал. — Там подождите. До дальнейших распоряжений. Быть начеку!

У Тощего были свои политические заботы. Он так и не сумел выяснить, кто же среди новых наблюдатель, и это раздражало его. Завелась было мысль: попытаться отследить это дело в процессе магова визита... но тут же с досадой Тощий отмел эту идею. В самом деле, что он, маг, идиот, чтобы так подставляться?..

Да, но ведь и он, Тощий, не дурак. И при желании можно отследить их шашни. С умом-то... Ладно, решим.

Он активировал браслет. Почему-то он не оказал своего привычного дурманного действия. Но заработал исправно: засветился глубинным, как бы уходящим куда-то в диковинную даль светом, а затем побежали письмена:

«Сигнал принят... Ждите... Будем... Обеспечьте секретность...»

На том сеанс кончился.

— Ясно, — буркнул Тощий и пошел обеспечивать секретность.

Надо полагать, что маг войдет через крыльцо подсобки. Значит, надо туда поставить Капкана. Этому можно, пусть смотрит. Вроде поощрения. Поощрить его надо, хоть и сволочь. А правду сказать, как раз потому и надо поощрить...

А остальные пусть сидят в зале.

Как подумал про остальных, аж темно стало в душе.

Ведь кто-то из них, гад, стучит!..

Взвыл так и сам испугался. Все же побаивался он где-то, что маг читает в его мозгах. Тогда за этот текст как бы не лишиться чистого листа — самих, то бишь, мозгов...

Тощий постарался перестать думать об этом. Лучше... Ага, вот что лучше! Ладно, поглядим.

Мельком он заглянул в подсобку: сидит пленник, нос повесил. Ну, ничего, пусть поскучает... Тощий завернул в зал.

Здесь было посветлее. Кто-то и когда-то заложил витринные окна кирпичом, не поленился; зачем?.. — теперь уж пусть археологи из будущего ломают свои очкастые головы над этим. Заложить-то заложили, да скверно: во-первых, со щелями, а во-вторых, в двух окнах не доложили доверху, и там остались эдакие бойницы. Хотя, черт знает, может, и специально так сделали...

Ноябрьский день заметно таял, осаживался. Но это надолго: такая муть, ни день, ни сумерки, теперь будет тянуться и тянуться... Худой в Москве месяц ноябрь. Как и октябрь, впрочем... Нет, октябрь еще хуже.

Итак, Тощий шагнул в зал. Бандиты повскакивали с мест — субординация! Босс обвел их нелегким взглядом.

— Все по плану, — объявил он. — Ждем. Ботва, иди-ка сюда.

Вдвоем они вышли в коридор.

— Ты вот что... — Тощий таинственно снизил голос — и Ботва весь ушел в слух.

А главарю того и надо. Он довольно ухмыльнулся про себя.

— ... вот что. Нужно будет обеспечить наблюдение. Я решил поручить это тебе. Пошли-ка.

Вышли на улицу. Тощий повел рукой: Вот это все пространство надо взять под контроль. Ясно?

— Ага, — Ботва кивнул, довольный, что доверили ему. — Тогда надо наверх...

— Верно мыслишь. Вот и давай наверх. На крышу. С нее будешь смотреть. А потом лично мне доложишь, что видел. Понял?

— Ага.

— Любую мелочь замечай! Понял?..

На сей раз Ботва лишь кивнул.

— ... вплоть до того, где ворона взлетит, где ветка шевельнется. Потом я все спрошу, имей в виду!

Тот слегка напугался:

— Да, босс... Будет сделано!

— Иди. Делай.

— На нашу... ну, на наш дом залезть, на его крышу? Тощий посмотрел влево, вправо.

— Без разницы. Если удобнее, то на наш. Главное, чтобы местность четко просматривалась.

— Ага! Просмотрится, босс. Уж я не подведу!..

— Давай.

Начальника слегка озадачило, что подчиненный так обрадовался. Мелькнула мысль: что-то здесь не то... Тощий с подозрением посмотрел в спину Ботвы, заспешившего к подъезду.

А впрочем, черт с ним! Не до того. Потом. Босс вернулся к банде.

— Быть здесь! — распорядился он.

Все безмолвно восприняли эту команду. Тощий вновь вошел в коридор, включил браслет.

«К приему готов», — ушла информация. Прошло секунд десять, и просигналил ответ: «Ждите».

Ботва вправду обрадовался, когда шеф послал его на крышу. Даже не то слово. Не обрадовался, а возликовал!

Его давно уже поддалбливала страсть одурманиться. Он крепился, боялся Тощего. А тут вдруг нате — сам Тощий его туда и посылает, прямо к тайнику!..

Будь Ботва поумнее, он бы, возможно, увидел в столь странном совпадении замысловатый ход судьбы. Но он был дурак. Потому радостно бежал к дому, теша себя предвкушением кайфа.

Однако ж ума у него хватило пуститься не в соседний подъезд, где на чердаке и была припасена дурь, а в свой.

Вдохновение придало Ботве сил. Тщетно добивались от него Тощий и Капкан такой прыти на тренировках по вертикальному кроссу. Взлетел вихрем! Сам изумился. На площадке последнего этажа остановился перевести дух.

Аж в глазах потемнело, так мчался. Постоял, отдышался и, уже не торопясь, пошел на крышу.

Капкана Тощий поставил у входа:

— Держи вот этот сектор. Гость появится — встретишь по ранжиру.

— Как?!

— Ну, с этикетом. Понял?

В отличие от Ботвы, Капкан был не дурак. Неуч — да, конечно. Но не дурак. Ясное дело, он не знал, что такое «ранжир» и «этикет». И тем не менее догадался.

— С почетом, значит? Понял, босс. Не волнуйтесь...

— Я не волнуюсь. Никогда. Ты это тоже запомни.

— Запомнил, босс.

— И еще...

— Здравствуйте, — сказал карликовый голос слева.

Оба — и Тощий, и Капкан — застыли. Потом Тощий начал медленно поворачиваться влево.

Когда повернулся, то понял, отчего маг все выражался во множественном числе. Рядом с ним — длинным, худым — стоял монстр совсем иного рода.

Он был почти как человек. То есть почти человеческая, слегка разве что деформированная фигура: плечистая, сутулая, с мощными и длинными, едва не до колен, руками. В общем, что-то типа неандертальца. Но какая на этом почти человеческом теле высилась голова!..

Эта кошмарная голова не была похожа ни на что земное. Больше она напоминала бредовое видение.

Темно-коричневого цвета, она была точно сшита из толстой, складчатой и бородавчатой кожи. Она подрагивала и пульсировала, и пульсировала так, словно в ней варилось и кипело нечто. Нелепым придатком на ней выглядело лицо — тоже почти человеческое, но отмеченное какой-то ускользающей дьявольщиной: лицо сатира, фавна, греховного бога Пана.

— Это, — чирикнул маг, — величайший актар гагтш!

Маленький рот приоткрылся, и...

И зазвучал необычайно приятный, мелодичный голос, настоящий оперный баритон:

— Здравствуйте, господа.

— Зд... рав... здравст... здрасьте, — в разнобой и с заиканием отвечали оба головореза.

— Вы обеспечили секретность? — свистнул маг фистулой.

— А... а как же, — чуть запнувшись, ответил Тощий. — Объект в комнате упакован. Своих я вывел в зал, пусть там посидят. Они вас не увидят.

— Хорошо, — обронил маг. — Мы идем.

И оба урода неуклюже, с какой-то абсолютно нечеловеческой координацией движений пошагали в дом.

Их не увидели, это верно Тощий сказал. Но услышали. Не услыхать было невозможно.

Полы и стены содрогнулись от тяжести монстров. Мыло рот разинул.

Вбежал Тощий.

— Все в норме? — спросил он. — Сидеть тихо! Не высовываться. Быть в готовности. Ждать моих указаний. Все!

И исчез.

Шаги протопотали в подсобку...

Пистон ощутил, как затомилось, нехорошо затяжелело у него внутри. Сейчас пытать будут... А что он, Пистон, может сделать? Ничего.

Он встал.

— Пойду пос... ть, — хмуро объявил он. — Чего-то приспичило...

По крайней мере, хоть подальше от этого всего, хотя б не видеть, не слышать.

Побрел в дальний конец зала. Там оказался ход в темный узкий коридор. Пистон свернул туда. Дальше был другой поворот, вправо. И тьма.

Заинтересовавшись, Пистон двинулся по коридору. Фонарь при себе у него был, он включил его и стал рассматривать окружающее.

Коридор завершался туалетом: теснейшим помещением, в котором, естественно, царил унитаз, пересохший, как ручей в Сахаре. Сбоку на стене были видны крепления раковины, но самой раковины не было и в помине.

Кривая ухмылка выдавилась на губах Пистона: надо же, словно и не врал... К слову сказать, по большой нужде ему вовсе не хотелось. Да и по малой тоже. Он осмотрелся. Унитаз был старой конструкции, с бачком, на трубе вознесенным к потолку. Пистон посветил туда фонарем.

Черт возьми, там что-то есть!..

Вот тут Пистона в самом деле разобрало любопытство. Он встал на обод унитаза, дотянулся до предмета, потащил его наружу. Тяжелый!

Что такое... Пистон выволок действительно тяжелый предмет, завернутый в толстую тряпку, байковое одеяло.

Оружие, что ли. Он стал торопливо разворачивать эту штуку...

И обомлел. Челюсть отвисла.

У него в руках был... импульсный генератор!

И тут же пронзила мысль: так вот зачем сюда бегал Слякоть! То-то он сюда шнырял едва ли не каждый день!..

Вот сволочь.

Долго раздумывать Пистон не стал. Проверил блок питания — нормально! Глазок индикатора вспыхнул ровненьким зеленым светом. Тогда Пистон сунул генератор за пазуху, так, чтоб в любой момент выхватить и сработать. Проверил: все отлично. Он сразу почувствовал себя уверенно и быстрым шагом вернулся в зал.

— С облегчением? — усмешливо спросил Редька. — Быстро ты!

— Чего?.. А, да.

Он сел, поерзал малость.

— Ну что там? — спросил у Редьки. Тот пожал плечами: — Пока тихо.

Пистон ошибался: никто и не собирался Федьку пытать.

Правда, самому Федьке в данный момент это было глубоко все равно, потому что у него так разболелась голова, что это само по себе стало хуже всякой пытки. Боль распирала череп спереди и справа, причем такими пульсациями, волнами. От нее Муха болезненно щурил правый глаз: казалось, откроешь его полностью, и башка тут же треснет.

Федя стискивал зубы, но стонать себе, не позволял — не мог уронить достоинства перед врагами. Терпел. Лампа чадила.

Вдруг дверь распахнулась, свет фонаря ударил в глаза. Федя зажмурился.

— Сюда, — проговорил знакомый голос. И тотчас тяжко дрогнул пол.

В полутьме, в мелькании ослепляющих лучей Мухе почти не видно было, кто там. Хотя понял, конечно: это гоблины. Стало жутко, чего уж там. Но сразу вспыхнула и злость: ну нет, твари!.. Шиш вам, а не что-нибудь. И он приготовился ко всему.

— Не темно? — предупредительно спросил голос. Бесформенно ворочались во мраке огромные тела.

— Достаточно, — противно вякнул голос другой.

«Гоблин, сволочь», — сквозь наплывы боли трудно подумал Муха.

Нечто мурлыкнуло за спиной.

— Но можно, — пропищал противный, — можно, можно... Пригласите! Однако ненадежнее.

Луч метнулся к выходу.

Тощий — понятно, это он был с фонарем — вышел из подсобки и шагнул в зал.

— Пистон, — выбрал он. — Фонарь есть?

— Да, босс. Но...

— Без но! Идем. Посветить надо. Вы все будьте в готовности!

— Идем. — Тощий подтолкнул Пистона в спину. — Тут гости... Ты молчи, понял?

— Да понял, не дурак.

Он щелкнул выключателем фонаря.

— Вот, — сказал Тощий, — этот поможет.

Пистон плохо разглядел фигуры гоблинов, но сейчас ему было наплевать на это. Он видел лишь маленького, щуплого паренька, безжалостно прикрученного к стулу. На вспухшем от удара лице мальчика Пистон увидел мучение, но и непокорность — и никогда не ведомая ему прежде жалость сдавила сердце. С непостижимой, какой-то пронзительной ясностью он вдруг понял, что так просто отсюда не выйдет. Это знак свыше! — что генератор оказался у него и что не успел он вернуться, как его выдернули сюда. Знак.

Гоблины перемяукнулись друг с другом на своем поганом языке — если эти сдавленные звуки только можно назвать языком... Тем не менее они друг друга поняли.

— Господин Муха?.. — Баритон был настолько приятным, что Пистон от неожиданности вздрогнул.

Муха ухмыльнулся. Ухмылкой этой он хотел выразить презрение, но получилась лишь корявая мина тяжелобольного.

— Мы рады вас видеть, — так же сладко прожурчал голос. — Не обижайтесь, что вынуждены были прибегнуть к резким мерам. Это необходимость...

Муха молчал.

— ... но теперь это позади. Мы умеем ценить таланты, и верьте, у нас вы сможете развить их так, как прежде не могли никогда. Мы создадим вам все условия. Можете не сомневаться. Вы достигнете такого, чего не достигал до сих пор никто из вашего племени...

Эти слова путались, терялись в волнах боли, но главное Муха понял: ему парят мозги. Ласково стелят...

— Покупаете? — хрипло, насмешливо спросил он.

— Смотря как это назвать, — охотно откликнулся баритон. — Нам больше нравится: находим взаимовыгодное сотрудничество.

«А, вот как... — подумал Муха. — Сотрудничество! Ну уж умеют, гады...»

— Клал я на ваше сотрудничество, — сказал он и сразу же испытал удивительную легкость и свободу — несмотря ни на что: ни на адскую боль, ни на скрюченные руки и ноги... Ничего теперь не было страшно ему!

Он ожидал, что сейчас его тут же возьмут и убьют. И черт с ним! Он готов.

Но он был совсем еще пацан — и потому наивен.

— Понимаем, — серебряно пролился голос. — Очень понимаем! У вас нет никаких оснований верить нам. Нужно время... Пусть же так и будет. Мы подождем. Вы увидите. Все будет просто великолепно!..

Последние слова были произнесены прямо-таки сахарно. Этот великий актар гаггш переиграл.

Муха не поверил этим песням ни на грош. Не поверил и Пистон. Он увидел, как чудища шевельнулись и вдруг оба отошли в дальний угол…

Пора! Пистон задрожал. Еще миг — и он бы не решился. Но он испугался сам за себя. И сунул руку за пазуху...

Глава 16

ВСЕ ЗА ОДНОГО

На сборы ушел ровно час. Когда уфимцы узнали о несчастье с Мухой, они все, как один, поднялись на помощь. Бабай даже руководить не стал: ясно, что идти надо всем, каждый ствол на счету. Так, все девять, вместе с девчонками, явились к Гвоздю.

Вся Данина команда была уже там: они с Гвоздем, Гром, Тэйки, Катя. Все суровые, серьезные.

— Молодцы, — кратко сказал Даня уфимцам. — Ждем звонка от Немо.

И он прозвучал. Немо доложил, что все подтвердилось: следы ведут к тому дому в Бирюлево, где они с Тэйки вчера видели бандитов.

— Подходите к дому Мухи, — сказал он. — Я вас там встречу.

— Ясно, — ответил Даня. — Ну, подъем!

— Погодите! — вскричал Гвоздь. — Давайте на ГТС. ГТС (гусеничный тягач средний), заправленный солярой под завязку, спрятан был Гвоздем в подземном гараже неподалеку. Гвоздь порядком повозился с этим чудом из прошлого века, навесил на него дополнительное вооружение, форсировал дизель — ничего получилась тачка.

Даня мигом просчитал все «pro» и «contra».

— Нет, — отказался он. — Шумно будет. На весь город рев будет.

— Не будет! — горячо сказал Гвоздь. — Я глушители надену, есть у меня. Ну, совсем, конечно, шум не устранят, да и мощность снизят — так плешь с ней, с мощностью! Не до нее. Шум будет... ну, как от небольшого авто, знаете, такие...

— Легковые. — Даня кивнул, — Ладно, годится. Едем!

— Пошли. — Гвоздь заспешил. — Парни, глушители поможете надеть?..

Глушители — огромные, с мелкими дырками железные цилиндры — дружно прикрепили к обеим выхлопным трубам тягача. Гвоздь скакнул за рычаги, нажал на стартер пускача — тот взвыл пронзительно, а следом за ним глухо, утробно рявкнул дизель...

Через десять минут здоровенная махина неслась по улицам, по дворам, комья снега и земли летели из-под гусениц. Гвоздь мчался, не особо разбирая дороги.

У Мухиного дома их ждал Немо: он вышел из подъезда, завидев подъезжающих друзей.

— Это придется тут оставить, — указал он на тягач.

Спорить никто не стал: теперь-то приближение должно стать скрытным, атака — внезапной. ГТС Гвоздь загнал между гаражами: не бог весть как, конечно, но худо-бедно упрятал... Да сейчас об этом думать было нечего!

Следом за Немо ринулись в последний марш-бросок. Всем показалось, что время промчалось как порыв ветра — вот уже и на месте.

— Заходим с той стороны дома, — шепнул Немо. — Через окна.

Тут возник небольшой военный совет: как штурмовать врагов. Снизу? Или сверху через соседний подъезд и крышу? Или же разделиться: часть сверху, а часть снизу?.. Краткий консилиум решил, что это все равно. Боестолкновение будет в тесном, узком пространстве, потому все тактические хитрости теряют смысл.

— Тогда сверху, — решил Даня. — Согласен? — обратился он к Бабаю.

Тот лишь кивнул: какой-никакой, а плюс. В те окна, — сразу же прикинул Немо. Через окна первого этажа — в квартиру, из квартиры — в подъезд и наверх.

— Живей! — командовал Даня. — Не отставать! Мчались так, что в глазах темнело. Домчались доверху. Осталось — на чердак, и тут...

— Стой! — замер Немо. И все замерли.

— Что? — шепотом спросил Даня.

Немо приложил палец к губам. Все аж дышать перестали.

Пальцем Немо показал на Даню и Бабая.

— Идем, — шепнул он. — Туда, — ткнул вверх. Бабай разинул рот, но Даня схватил его за руку:

— Тихо! Идем. Он знал Немо.

А уж Немо тем паче знал себя. Его способность видеть будущее — пусть это будущее исчислялось минутами — была штукой капризной, проявлялась, когда надо и когда не надо. Ну вот зачем, скажите на милость, такое ясновидение, которое подсказывает, что сейчас дунет ветер и со скрипом отворится старая дверь в соседней комнате... А ведь бывало и такое.

Но сейчас сработало, как из пушки. Немо ясно увидал: по темному чердаку крадется согбенная фигура. Из тех, из разбойников. Один. Удача!

— Тихо, — шепнул он еще раз, хотя нужды не было. И Даня, и Бабай олухами никак не считались. Они послушно замерли на самом входе на чердак.

Пока здесь пусто. Полутьма. Немо взмахом руки пригласил командиров за собой, и все трое, бесшумно ступая, двинулись вглубь. Немо отступил влево, за кирпичный выступ.

Стало так тихо, что Бабаю померещилось, как он слышит удары своего сердца. Стук отдавался в ушах. В горле пересохло.

Видения Немо все были безошибочны: над головами бойцов — чуть левее — с грохотом распахнулась железная дверь, и кто-то шумно попер с крыши сюда...

В руке Немо блеснуло лезвие ножа.

Ботву корежило в предчувствиях. Он спешил, шмыгал носом, нервно кусал губы.

Желание приторчать от дури вышибло из него все прочие мысли и осторожность в том числе. Он даже не стал смотреть с крыши, что там, внизу. Опять он перешел на бег, добежал до входа в соседний чердак, рванул дверь, ссыпался по коротенькой лестнице, кинулся к тайнику...

И тут словно пол чердака схватил его за ногу и дернул. Ботва взмахнул руками, полетел наземь, грохнулся. Хотел вскочить и не смог: на спину, на ноги навалилась живая тяжесть.

— Пикнешь — убью, — сказал тихий, но ясный голос.

Вмиг Ботва понял все, выкатил глаза — острие лезвия зависло в дюйме от правого.

— Где ваши? Только тихо, — предупредил голос.

— Здесь нету.... — прошелестел разбойник. — Там, внизу, в магазине, в подсобке...

— Наш боец у них?

— Ага. Связанный.

— Живой?

— Ага, ага!.. Ничего с ним не сделали. Берегут!..

— Зачем? — другой голос.

— Не знаю, — искренне сказал Ботва.

— Ваших сколько?

От усердия Ботва заерзал по полу, получил несильный тычок в затылок:

— Тихо лежать!

— Да я это, я ничего... Ну, сколько... семь. То есть со мной семь. Там шесть.

— Оружие какое? Автоматы у всех?

— Ага! И один генератор. У главного. Небольшая пауза.

— Помещение описать сможешь?

— Чего?..

— Уб-бью, — раздельно произнес первый голос, и лезвие коснулось века.

— А! Да! Да-да! — Ботва враз все просек и помещение описал до подробностей. Его пленители выслушали это очень внимательно. Он под конец добавил: — И еще один маг с ними. Гоблинский. Ребята переглянулись. Вот уж не было печали.

— Ты сам видел?

— Нет. — Ботва заторопился. — Меня босс сюда послал! Для наблюдения. А мага они ждут...

Так, слово за словом, Немо и Даня вытянули всю информацию, какую надо. Когда решили, что больше ничего уже не получишь, они обменялись взглядами... Немо кивнул.

— Вот и молодец, — сказал он. — Живи. Ботва обрадованно закивал...

— Живи, — повторил Немо. — Только ни с места! Лежи и не шевелись. Понял?

Тяжесть исчезла. Ботва перевел дух... Ну, лежать так лежать. Шут с ним!

И в тот же миг Немо резко и точно всадил нож ему ниже затылка — в шею, одним ударом срубив позвоночный столб.

Тело припадочно дернулось — и обмякло.

Немо выдернул нож и вытер об одежду трупа. Бабай поднялся, как-то брезгливо отряхнул ладонь о ладонь. Немо уловил его взгляд.

— Он ничего подумать не успел. И боли никакой. Мгновенно.

— Да ну, чего ты меня лечишь? — удивился командир уфимцев. — Что я, баба?

— Ладно, пошли, — распорядился Даня. — Только обыщите его.

Обыскали. Взяли оружие, боеприпасы, сухари, табак.

— Подождите. — Бабая осенило. — Так давайте глянем с крыши, где этот магазин долбаный. Просечем ситуацию.

— Верно! — поддержал Даня. — Пойдемте-ка.

— Эй, — донесся снизу спокойный голос Грома. — У вас там все в порядке?

— Да, — откликнулся Даня. — Слушай, Гром, возьми-ка это... А впрочем, чего я?! Ну-ка, народ, валим все сюда, на крышу! Только осторожно.

Народ повалил. Косились на труп, но молчали. Лишь Костя спросил:

— Языка взяли?..

— Да, — односложно сказал Немо. — Хороший был язык.

На крыше Даня велел всем притаиться, а Немо с предосторожностями подошел к краю и с минуту изучая обстановку... Вернулся.

— Все точно, — доложил он. — Один стоит на часах у входа, остальные, видимо, внутри.

— Давайте-ка все, осторожненько, — велел Даня, — своими глазами.

Аккуратно ребята по одному подбирались к краю крыши, осматривали, запоминали... Вскоре обстановка стала ясна всем. Приступили к выработке плана.

Много времени это не заняло. Решили так: Немо в своем масккостюме подбирается на расстояние прицельного броска ножа — и снимает часового. Тогда все штурмом врываются вовнутрь и действуют по обстановке. Все!

Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы заметить скудность этой стратегии. Но ничего другого здесь изобрести и предложить было невозможно. Все видели это. И все согласились.

Спустились на первый этаж, затаились там. А Немо нацепил маску и, маскируясь, сливаясь со снегом, двинулся к гастроному.

Ему удалось ловко сманеврировать за кустами шиповника и подобраться почти на нужную дистанцию. Но дальше, как назло, шел пустырь, заснеженная плешь, и тут, конечно, костюм не поможет.

Прячась за кустами, Немо сумел рассмотреть бандита, стоявшего на стреме. Здоровенный жлоб, морда зверская. Такого, ясно, завалить не грех. Только вот как, черт его задери! И ведь главное, трех-четырех метров не хватает... Насчет меткости броска Немо был уверен — глазомер-то у него электронный, похлеще, чем у снайперской винтовки. А вот дальность может подвести.

И тогда Немо решил рискнуть.

Охранник, следя за обстановкой, смотрел влево, вправо, вверх. Вот когда отвернется или полуотвернется — вскочить и резко к нему. Секунду-полторы можно выиграть. Еще полсекунды — эффект внезапности. Итого — две. Ну, впрочем, он может и не растеряться... Ладно! Полторы секунды — это как раз те четыре метра. Немо напрягся. Ноги сжались, как пружины...

— Ч-черт... — проскрежетал Даня, выглядывая из окна. — Дураки! Надо было в ближнем подъезде затаиться! Там можно было бы. Метров полcта сократили.

Бабай посмотрел и вынужден был признать Данину правоту.

— Ну что, — пробормотал он, — все мы задним умом сильны... Может, успеем перебраться?

— Нет, — твердо сказал Даня. — Не успеем. Точно. И был прав. Часовой отвернулся.

Рывок! — Немо, как пантера, рванул вперед.

Краем глаза Капкан уловил что-то, Он круто развернулся.

Он был лихой вояка, конечно. Палец лежал на крючке. В любую секунду Капкан был готов открыть огонь.

Но доли секунды ему не хватило. Что-то сверкнуло перед глазом — и вдруг погас свет.

Нож Немо, свистнув в воздухе, сразил бандита в левый глаз.

Капкан стоял, так осел вниз, словно у него вмиг исчезли все кости. Немо подскочил к нему, сдернул автомат, выхватил нож. Кровь из глазницы полилась по щеке. Тело мягко завалилось навзничь.

— Вперед! — Даня первый прыгнул из окна в снег. Все повскакивали следом. Кто-то полетел носом в сугроб. Кто-то матюкнулся. Но все вскочили, во всю прыть ударили к Немо — и пулей долетели до него. Тот встретил их предупреждением:

— Стойте.

Даня сообразил:

— Предвидение?

— Есть, — Немо кивнул. — Слушайте: входим — и налево две двери. За первой Муха плюс уроды. За второй — только уроды.

— Ясно, — сказал Даня. — Лучшие стрелки?! Гром, Бабай, Немо...

— У нас еще Тумбочка.

— Годится. Ну и я, без ложной скромности... Значит, врываемся в первую дверь. Остальные — в другую. Там лупите всех подряд! Главное — внезапность. Не давайте генератор вытащить! Ну?..

Выстроились. Первыми — кто стрелял поплоше, вторыми — лучшие стрелки.

— Давай! — скомандовал Даня.

Давай!..

Пистон выхватил генератор. Сжал рукоять — автоматический предохранитель включил систему. Вспыхнула зеленая точка. Пистон врубил тумблер на «максимум».

Действие генератора напоминает эффект гидроудара — в известном смысле так оно и есть, только это не гидро-, а пневмоудар. Сверхмощный и компактный источник электромагнитных волн в бесконечно малый миг создает мощнейшую поляризацию, которая приводит в краткое, но резкое движение массив воздуха. В сущности, атакуемый объект получает баротравму страшной силы. Правда, сила удара катастрофически ослабевает с расстоянием: она абсолютно смертельна на расстоянии до десяти метров, а на большем — кому как повезет. Более чем в двадцати пяти метрах он практически не смертелен; правда, волна может швырнуть нехилый камень, и тут уж дело худо. Так что опасаться этого оружия надо в любом случае. Ну а что касается ближнего боя... Пневмоудар в упор примерно соответствует встрече с кирпичной стеной на скорости километров восемьдесят в час. Последствия ясны.

Будь ты человек или гоблин. Гоблинский организм, быть может, покрепче, но такой подарок и ему смерть.

Ударная волна врезала так, что стены дрогнули. Муха вместе со стулом загремел на пол. А этот великий, мать его, содрогнулся весь, в утробе что-то глухо лопнуло — и он стоймя, как шкаф, рухнул навзничь.

Никто ни черта не успел. Второй удар! — мага сломало, как сухое дерево. Тощего швырнуло на пол.

И распахнулась дверь.

Залп!

Ребята ворвались в обе двери враз.

— Огонь! — рявкнул кто-то.

Самым счастливым оказался Мыло. Дуракам везет. Две пули разнесли ему череп, и он даже не понял, что сдох.

А вот Пистон успел.

— Я свой! — заорал он. — Свой!

Только, черт возьми, что ж такая боль в груди?!

— Свой я! Да свой же!..

Молчаливый крик сотрясал невидимое пространство Пистоновой души — пространство, которое стремительно сжималось и гасло. Душа кричала и рвалась, а тело в агонии скребло пальцами по полу, на губах вяло кипела кровавая пена, и лишь в глазах безумно билась жизнь. Но недолго. Секунда, две, три... все. Душа ушла. Куда — один Бог знает.

Бред успел мысленно взвыть — оттого, что не взял генератор, когда ему предлагали, посылая сюда. Он опасался, что с генератором этим его вычислят. Но вот ведь как взвешивает судьба на весах! Главарь и вправду его не просек: к тому же он прекрасно притворялся придурком. И это все, все хитрости, притворство, все успехи конспирации — к чему?.. Чтоб помереть!

Это была правда. Внедренный в шайку наблюдающий по кличке Бред, сраженный очередью, упал у стены, попытался встать, не смог и понял, что это конец. Понял верно.

Другой агент, внедренный другой организацией — Подземными, — замешкался на миг, и этот миг стал роковым.

Но в самом деле, что мог успеть Редька? Тоже крикнуть, что он свой? Упасть на пол с криком: «Сдаюсь!» — или пуститься бежать в глубь зала?.. Можно было или одно, или другое. Только бесполезно.

И все же Редька замешкался. Он ощутил досаду оттого, что не успел никого склонить на свою сторону — а ведь парень по кличке Пистон явно был уже готов поддаться... Черт! Чуть-чуть не хватило.

Да, замешкался Редька. Правда, если б он среагировал мгновенно, результат был бы тот же самый. Так что пришлось секретному агенту Подземных рухнуть на пол и кончиться вместе с врагами, так никого и не успев завербовать.

Пневмоудар зацепил Тощего краем, но ему почудилось, что левую руку оторвало напрочь.

Это было не так. Хотя все кости раздробило — плечевую, локтевую, лучевую, рука висела тряпкой.

И теперь он не мог достать генератор, прижатый левым боком к полу.

Ярость полыхнула в нем. «Убью!» — скрипнул он зубами, пытаясь выдернуть оружие.

Не получалось. Что-то мешало, толкало в спину, в ноги, в правую руку. Она вдруг не стала слушаться, как ни силился Тощий схватить генератор. Не слушалась, и все.

И тут он понял, что эти толчки — это пули, попавшие в него. И осознал, что умирает.

Мысль эта ужаснула его. Тоска, ужас! — он не знал, что это такое, никогда, он представить себе этого не мог.

И с еще большим ужасом он понял, что его ждет ничто. Что вот сейчас, через несколько мгновений, он перестанет быть. Навсегда. Будет жить дальше этот мир, другие миры, будет жить вечно мироздание всех царств: Небесного, земного... каких там еще! Все это будет. А его не будет никогда.

Перед тускнеющим взглядом призрачно мелькнули картины всего того, что уходило от него: Неимоверной красоты рассвет с многоцветным — от нежно-розового до глубоко-синего — небом, с гаснущими звездами, с облаками, снизу озаренными невидимым солнцем, с ветром, радостно бегущим навстречу пробуждению...

Он успел понять, что он жил не так. И эта мысль была горше всего.

Его душа еще цеплялась за берег мира, еще не хотела пропадать — но сил уже у нее не было, она окуналась в ничто, и хоть кричи, хоть плачь, хоть ты и понял все, во всем раскаялся и все готов начать сначала — это уже не имеет значения...

Берег жизни оторвался от души человека, и этот человек перестал быть.

— Муха! Живой?! Черт!..

— Да живой, живой... — пробормотал Муха, кривясь от боли. — Волной кинуло.

Свалился, правда, он со стулом удачно — на бок, ударился о цементный пол другим, правым плечом и, грешным делом, слегка боднул тот самый пол башкой, но это, понятно, были мелочи.

— Как у вас там? — крикнул Гром бойцам первой группы.

— Порядок! — радостно откликнулся весельчак О-о. — Покойнички лежат! — И расхохотался.

— Сейчас, сейчас, потерпи... — бормотали Бабай и Тумбочка, остервенело возясь с веревками, коими опутан был Муха, дергая и возя спасенного по полу.

— Да вы стул-то подымите, — сказал Даня. Он уже размышлял вовсю.

Удары генератора раздались тогда, когда все они еще мчались по коридору. Значит, кто-то из этих сработал? Зачем?..

Переругались они между собой, что ли?

Керосинка погасла — не выдержала стресса. Фонарь, валявшийся на полу, светил куда-то в угол. Даня пошарил своим фонарем... ага, вот он.

Генератор лежал рядом с одним из убитых. Даня осветил его лицо.

Голубые глаза уже остекленели. В приоткрытом рту блестели перепачканные кровью зубы. Струйки крови как-то удивительно симметрично сбегали из уголков рта по щекам вниз.

Даня пожал плечами, взял генератор и стал смотреть дальше. Луч фонаря метнулся влево.

Ага, вот он — типичный гоблинский маг. Его так причудливо переколбасило, что руки-ноги теперь не распутать... Ну и хрен с ним. Главное, подох.

Ладно, смотрим дальше. Так, еще один труп. Ну и рожа: злодей злодеем. Главарь. По описанию ясно... А это еще что?!

Сперва Даня не поверил своим глазам: из-под этого трупа виднелся... еще один генератор!

Все не веря, Даня потянул этот предмет на себя — и пришлось поверить. Да, это был именно энергоимпульсный генератор, точно такое же изделие российской оборонной промышленности, последнее слово военной техники, так и оставшееся последним.

— Генерал! — окликнул Даню Гром.

Даня обернулся. Муха уже размахивал освобожденными руками, дрыгал одной ногой, а другую торопливо распутывала Тумбочка.

Немо, Бабай и Гром сгрудились в кучу, стояли, молчали и смотрели. Даня так сразу и понял, что их внимание привлекло что-то совсем уж необычное.

Он подошел и стал смотреть вместе с ними.

— Видал когда-нибудь такое? — спросил Бабай. Даня отрицательно качнул головой.

— Я тоже. — Бабай вздохнул. Вбежал Гвоздь:

— У вас тут как, нормально? Мы там всех в петрушку!

— Гвоздь, — подозвал его Даня. — Иди-ка сюда. Глянь.

— Чего?.. Иду. Ух ты! Ну и рожа!

— Это не солдат, не маг, — подал голос Немо.

— Не князь, — добавил Даня.

— Загадка, — молвил Гвоздь.

— Кстати... — Бабай огляделся. — Загадка загадкой, а надо бы проверить. Все осмотреть кругом. А то мы зенки вылупили, а вдруг какая-то сволочь прячется где-то.

— Верно, — Даня одобрил.

Он тут же кликнул Катю с Тэйки и велел им осмотреть помещение. Бабай приказал Гондурасу и О-о сделать то же вокруг здания.

Остальные дружно обшаривали убитых. Трофеи — вещь необходимая, а здесь их было порядком.

Авторитеты же по-прежнему стояли ученым советом вокруг ужасного существа. Генеральная версия выработалась быстро: очевидно, это какой-то прежде не встречавшийся им вид гоблина... но в чем его специфика? Никто не знал.

— Муха, — позвал Даня. — Ну как ты? Самочувствие?

— Нормально. — Федя уже оправился от шока. Он и вправду чувствовал себя нормально, даже головная боль почти пропала — верно, что клин клином вышибают.

— Что они с тобой делали?

— Что делали? Сказками сладкими кормили.

И Федор достаточно толково передал суть допроса. Мудрецы переглянулись, почесали в затылках.

— Вот как, — с интересом сказал Даня. — Вот оно что... Значит, пытались склонить к сотрудничеству. А зачем? Как думаешь? — спросил он Муху.

Но тот лишь плечами пожал. Не любил он заморачиваться сложными вопросами. Ответил Немо:

— Надо думать, решили, что их поражения — результат наших особых способностей.

— И похитили одного из нас. Точно! — Даня с одобрением глянул на Немо: тот мыслил так же, как генерал. — С целью перетянуть такого сильного мага на свою сторону. Логично?

— Да, — сказал Гром.

— Поздравляем, Федор. — Даня улыбнулся. — Ты у нас в волшебниках теперь.

— А ну их, — Федя только отмахнулся. — Куда вот они карабин мой дели?..

Это волновало его куда больше.

Но Даня-то обязан был делать выводы. Он и сделал:

— Значит, эта образина как раз по этой части и есть. Интеллектуал.

— Слушайте, — вмешался Гвоздь. — А чего бы нам его башку не подключить к компу? Я смогу. Отчекрыжим балду, да и приконтачим. Не выйдет, так не выйдет. Ничего не потеряем.

Предложение показалось дельным. Гоблины твари такие, что их органы после смерти всей системы могут отдельно существовать, как бы в анабиозе, — не бесконечно, правда, но достаточно долго.

Конечно, ребята столь умных слов не знали, но рассуждали именно так. Молодец, Гвоздь! В самом деле, не потеряем ничего, а приобрести можем. А ну-ка...

— Где Тэйки? Давайте ее сюда, — распорядился Даня. Тэйки явилась.

— Как твой меч?

— Да вот. — Тэйки тронула рукоять. — На месте.

— Отлично. Есть работа ему... — Даня кратко обрисовал задачу.

— Есть, — так же кратко поняла Тэйки. — Сделаю.

Лезвие было отточено едва ли не до бритвенной тонкости; Тэйки его и пробовать не надо было — и так известно.

— Посветите, — сказала она.

Свет нескольких фонарей пролился на безобразную личность. Тэйки небрежно крутанула меч в руке.

— Отойдите немного!

Парни поспешно отодвинулись. Удар!

Раздался мягкий хруст — словно клинок рассек что-то вроде пенопласта. Лезвие крепко секануло пол.

— Вот черт, — удивилась Тэйки. — Так легко! Не ожидала.

В отрубленной башке прошло слабое движение.

— Забираем, — сказал Даня.

— Трупняк оттащить надо, — рассудил Бабай. Взялись за ноги, стали тащить, но покойник и на сей раз удивил: оказался он таким тяжелым, что едва с места сдвинули.

— Вот же зараза, мать твою, — Бабай крайне удивился. — Что ж в нем за потроха такие?!

Удивление было законным: башку отсекли как картонную, а все прочее из чугуна, что ли?.. Кликнули всех ребят.

Те явились довольные, обвешанные оружием. Кто-то чавкал добытым провиантом.

— Ну-ка, братва, — взялся руководить Бабай, — берем эту колоду. Дружно!

Обступили со всех сторон, приготовились.

— Взяли, — скомандовал Бабай. Совершенно случайно Даня взглянул на чьи-то руки, взявшиеся за правую ногу урода...

То, что случилось потом, ребята запомнили на всю жизнь.

От этих рук, коснувшихся туши монстра, внезапно побежал какой-то ток, как будто электрический разряд блеснул, — и плоть чудища подалась, провалилась под пальцами, а затем вспыхнула синеватым пламенем. Это пламя с неимоверной быстротой побежало по ноге трупа...

— Э! — возопил Костя. — Глянь-ка! Гондурас!!

Да что глядеть, все видели. Синее пламя пожирало труп нечисти. Оно вроде бы и не обжигало — никто не почувствовал тепла, хотя все инстинктивно отпрянули.

И в обалделом молчании смотрели на этот странный пожар!

Гоблинское мясо корежилось, тихо потрескивая, как береста в костре. Брюхо вдруг вспучилось, надулось... и лопнуло, озарившись тихим огнем. Потом еще секунд пять — и все. Пламя исчезло.

Съежившийся, обугленный труп стал поразительно похож на человеческий, только без рук — щупальца просто обратились в пепел.

Гондурас, казалось, был потрясен больше всех: он от себя такого отродясь не ожидал.

— Да-а... — потрясение изрек кто-то.

Даня постарался не удивляться — положение обязывает.

— Ну что, — как можно будничнее произнес он. — Вот вам еще пример... Ну, берите этот мыслительный аппарат, да поехали. Мы тут и так лишнего торчим.

ГЛАВА 17

СВОЕ ВРЕМЯ

На обратном пути, в мчащемся ГТС, когда вокруг возбужденно гомонили, переживая вслух перипетии бурных событий, Даня был молчалив и сосредоточен.

Ясно, что это сработала половина Гондурасовой книги. Лихо!.. Половина. А если она станет целой?!

Даня никак не был восторженным мечтателем. Мыслил здраво и не стал представлять, что в этом случае будет. Он принялся разумно предполагать.

Ведь не одна же книга обладает такой сакральной мощью! Сколько в мире предметов, хранящих силу духа!.. Вот монастырь, пожалуйста. А в центре города — церкви, соборы... Ведь мы же туда не суемся, не знаем ни фига, что там творится. А если бы...

Тут вездеход так тряхнуло, что Даня едва язык не прикусил. Тогда он временно перестал думать.

— Сейчас куда, Гвоздь? — спросил он водителя.

— Ко мне. — Гвоздь даже удивился. — А куда же еще? Этот гроб ведь спрятать надо.

— Надо, — согласился Даня. — Надо, надо... Доехали благополучно, Гвоздь загнал тягач в секретный бокс. Дизель рокотнул напоследок и смолк.

И как-то необычно — тишина. Почему-то все замолчали в этот миг.

А в следующий она взорвалась хохотом. Ребята ржали от души, держась за животы, а смешливый О-о так и вовсе сполз на дно кузова. Дети своей эры, что сделаешь. Эмоции у них были грубоваты.

— Хозяин! — крикнул Даня.

— Здесь! — так же бодро гаркнул Гвоздь.

— Ужином обеспечишь?

— Не вопрос. Только посуды маловато.

— Разберемся. Девчонки, как насчет жратвы?..

— Сделаем, — уверенно сказала Катя. — Часок потерпите?

Даня сощурил один глаз. Жрать чертовски хотелось. Однако неожиданно встрял Бабай:

— Ну какой разговор! Подождем, конечно. Муха! Ну-ка, ты расскажи, как это у тебя вышло...

Муха смутился, шмыгнул носом.

— Да по глупости... — Но Гвоздь перебил его:

— Эй, пошли ко мне, там потолкуем. Чайку хлебнем, пока там ужин... Где кочан этот, чтоб ему.

Так называл он гоблинскую башку.

Сказать, что сей предмет был увесист — ничего не сказать. Гвоздь извлек из своих запасников две длинные жердины, ужасную голову взгромоздили на них, и четверо: Кишка, О-о, Гром и Гондурас — с усилием потащили поклажу наверх.

— Слушай, — сказал перед тем Гондурасу Гвоздь, — а ты и эту хреновину не спалишь случайно?..

Но ничего не случилось. Почему?

— Не знаю, — Гондурас пожал плечами. — Может, настрой не тот.

— Вполне возможно, — подтвердил Даня. — Ну, тащите.

Все потянулись наверх. Даня тормознул Немо:

— Погоди-ка.

Гвоздь оглянулся на ходу:

— Вы чего?..

— Мы ненадолго, — Даня улыбнулся. Гвоздь не стал обижаться: военное дело — штука серьезная, тонкостей много.

— Ну, догоните, — только и сказал он.

— Догоним, — сказал Даня.

Он ценил диалоги с Немо, особенно если это касалось каких-либо тактических вопросов. В таких беседах они понимали друг друга с полуслова, и если Немо говорил то же, что Даня думал, — значит, можно было считать это истиной.

— Я вот что, — начал Даня. — Когда мы ворвались туда, то генератор сработал...

Немо кивнул.

— Да. Нашли мы их два. Вот. — Даня показал оба. Немо вновь кивнул. — Один у главаря; ну, это ясно. А другой — рядом с одним парнем. Кто он — не знаю. Но похоже, что тварей этих завалил он. Согласен?

— Пожалуй, — чуть поосторожничал Немо.

— А ты не увидел?

Человек-киборг медленно покачал головой:

— Нет. Комнаты, Муху, гадов этих — это все ясно, как на картине. Но вот как бы и есть картинка. А события, что делалось там... нет, это нет.

— Ясно. Но предполагать можем, ведь так? Имеем основания.

— Имеем.

— Вот и предположим. Если случилось именно так, то почему? Причины?

С большим интересом Даня уставился в бесстрастное лицо Немо, конечно же, не потому, что ждал движения чувств. Просто ждал ответа.

Ждать пришлось недолго. Немо помолчал и сказал:

— Я вижу две.

— Ну-ка...

— Или они перегрузились там, или же кто-то был там засланный. Скорее всего от Подземных. И мы его по ошибке завалили.

Даня испытал даже некоторое разочарование: он ожидал, что Немо хоть что-то новое для него, для Дани, скажет... Ан нет. Синхронное мышление, черт возьми.

— Я думаю, что скорее всего первое, — сказал Немо.

— Почему?

— Слишком уж много случайностей. Точно в тот момент, как мы подошли, он врубил генератор... Тогда бы уж, наверное, он что-то успел крикнуть.

— Успел? — Даня подумал. — Да кто ж его знает... А в общем, ты прав. Случайность, правда, всего одна, но крепкая. На самом деле, маловероятно... Хотя, думаю, мы это узнаем.

— Как?

— Очень просто. Если мы точно завалили их человека, эти подземные ребята к нам прибегут. Что-то я очень сильно это подозреваю.

— Михей, — утвердительно молвил Немо.

— Он самый, — Даня улыбнулся. — Ладно, подождем. А пока пойдем-ка, послушаем Мухины мемуары.

Муха меж тем говорил без умолку. Дар слова прорвался в нем в одночасье. И не удивительно! От стресса и не то может быть.

Он изображал все в лицах. Хмурился, кривился, резко взмахивал руками. Артист! Слушали его, разинув рты. Один лишь Гвоздь, почти как Юлий Цезарь, делал два дела сразу: и слушал, и уже возился возле гоблиновой башки, подтаскивая к ней какие-то свои электронные причуды.

Это, понятно, было мужское дело. Девчонки хлопотали с ужином.

Не заметили даже, как вошли Немо с Даней. Немо бесшумно прошел вперед, к Гвоздю, Даня остановился у входа, стал слушать.

Совершенно ясно было, что Муха не врет. Он просто не умел этого, по юности и наивности. Даня смотрел на него, чуть прищурясь: так, наверное, мог смотреть гусарский полковник на юного корнета... Муха всегда ему нравился, несмотря на вопиющую неопытность, и Даня сразу же поверил тому, что юнец не сдался тварям, не сломался перед ними.

Но не только смотрел и слушал Даня. Он еще и думал. Улыбался, кивал в такт Мухиным словам. А сам думал. И надумал, конечно.

Только прежде надо было решить один деликатный вопрос. Даня был дипломатом.

Когда Федор закончил, все загалдели, повскакивали, замахали руками, бурно комментируя этот рассказ. Тут же вспомнили бой в подсобке. Чувства захватили всех.

Кроме Сергея. Даня это хорошо заметил, потому что присматривался как раз к нему. Разумеется, Сергей радовался, быстро говорил, смеялся со всеми вместе — но ясно, что он тоже загружен какой-то думой... Что вполне понятно.

Подоспел ужин. У Гвоздя в хозяйстве все имелось — в том числе неимоверных размеров кастрюля, где и замесили варево. Девчонки проявили чудеса кулинарного искусства: из имеющихся продуктов сварганили нечто, благоухающее аппетитным, сытным, домашним паром.

Явление этого блюда было встречено бурей восторгов. Тут же была провозглашена демократия: всяк подходи, черпай и жуй. Фуршет, одним словом, с поправкою, увы, на одичание.

С лицом светского льва Даня протолкался к Бабаю. Тот вооружился миской, ложкой — и наворачивал похлебку за обе щеки.

— Классно! — первое слово, коим встретил он подошедшего к нему коллегу.

— Согласен, — вежливо ответил Даня. — Слушай, мне надо бы с Сергеем вашим перетолковать кое о чем. Позволишь?

— Секреты? — Уфимский «генерал» был польщен, хотя и постарался этого не выдать.

— Догадки.

— Понятно. — Бабай облизал ложку. — Да какие разговоры! Для дела ведь нужно?

— Еще бы!

— А дело превыше всего.

Бабай произнес это так значительно, что сам себя удивил.

— Смотри-ка, — сказал он. — Тоже философом делаюсь!

— Это естественно, — утешил его Даня и пошел к Сергею.

Тот отсутствием аппетита также не страдал, причмокивая от удовольствия, жмурился.

— На здоровье, — пожелал ему Даня.

— Благодарствую, — и Сергей был не лыком шит.

— Хотел бы я с тобой поговорить всерьез...

— Это пожалуйста. Только...

— Что — только?

— Только еще хотел я добавки взять.

— Знаешь что, Серега? Ты бери добавку свою, и пойдем-ка мы с тобой на воздух, освежимся. Там и побеседуем. Гвоздь по случаю банкета свою электронику, небось, отключил. Так что не грех и на часах постоять. Давай, дуй.

Через пять минут оба стояли на улице, дышали морозной тьмой.

— А хорошо, правда? — искренне молвил Даня. — Свежо так, воздух как...

Запнулся. Эпитетов ему не хватило, чтобы сравнить зимний воздух с чем-то другим. Впрочем, Сергей его понял.

— Да, — сказал он, жуя. Ложка стукнула о миску. — Я у нас в лесу зиму любил. Ну, правда, я все времена любил. В каждом что-то хорошее есть.

На это Даня просто кивнул и перешел к делу:

— Хочу поговорить с тобой как с философом...

— Да какой я философ!..

— Ну, сын философа. Так вот, слушай. М-м... не знаю, как изъяснюсь.

— Пойму.

— Да? Ладно, попробую. Вот какая мысль гложет меня. Вижу я, что наш дух сильнее гоблинского. Ну, сам видел сегодня. Какая, к черту, магия! — Даня усмехнулся, вспомнив слова Кишки. — Вот. — Он вынул из кармана браслет Тощего.

— Что это? — Сергей не разглядел в темноте.

— Магический браслет ихний. Средство связи. Покруче нашего радио будет... И что? Да ничего. Наши святыни в сто раз сильнее этой магии. Факт! Верно?

Сергей выразил свое согласие тем, что крайне энергично проглотил последнюю ложку варева — так энергично, что и Даня это понял.

— Верно! — сказал он, как впечатал. — А при этом — вот беда! — Землю нашу мы им продули вчистую.

— Не вчистую...

— Не вчистую. Что ж, рад слышать. Но первое сражение — вдрызг. Теперь вроде как мало-помалу начинаем отвоевывать... На ощупь. Тут шажок, там шажок... Вот знаю, крестик работает как защита, половинка книги у Гондураса как-то действует. Найдем вторую половину, возможно, закроемся еще надежнее... Все это верно. Хорошо, полезно и так далее. Но ведь это шаг за шагом! Жизни не хватит. Нашей. Может не хватить. Надо поймать главное! Принцип. То, что должно сделать нас сильными. Такими, что вражья сила сама рассыплется в прах!.. Мы, люди, видно, это главное забыли, потеряли где-то в погоне за счастьем. Понимаешь?

— Ну еще бы. Гнались за счастьем, а нашли беду. Ты знаешь, мне отец об этом говорил. Не очень, правда, чтоб уж так... Все смеялся: потом скажу... Но кое о чем мы поговорить успели. И он говорил, что предупреждал, писал об этом, но никто не слушал. Не верил, что может так случиться. А оно взяло и случилось...

Ты знаешь, — прервал сам себя Сергей, — а ведь я тоже об этом думал. О чем?

— О преимуществах нашей души над гоблинской.

— Вот как! И что надумал?

— Да, собственно, вокруг да около... Да, мы выше. Мы нащупываем это, возвращаемся к нему. Но вот этот путь!..

— Ну так и я о том же! Значит, вот он — исходный пункт, откуда надо двигаться...

Даня почувствовал, что начинает повторяться. Надо, надо!.. Ясно, что надо. Он досадливо умолк.

Сергей уронил ложку, чертыхнулся. Стал шарить в темноте. Нашел.

— Я думаю, — сказал он, выпрямившись, — отец если и не нашел, то находил... был близок к этому. Он все что-то думал, писал... Ну да я уж об этом говорил.

Тут Дане пришла в голову неожиданная мысль.

— Серега, — сказал он, — а знаешь, давай-ка мы эту тему обсудим с монахами из Вольной зоны, из Новодевичьего.

— А можно?

— Почему ж нет! Я на днях с одним общался, и представь себе, с большим толком. Так что... слушай-ка, холодно, а! Так и простыть недолго. Пойдем.

Профессиональный этикет Даня соблюдал неукоснительно. Он знал, что Бабай не против того, чтобы Сергей остался с ним до завтра, но испросить разрешения счел себя обязанным. Так и сделал.

Бабай, разумеется, не возражал:

— К монахам, говоришь? Ну, это интересно. Давайте.

И дали бы прямо с утра, если б, как чертик из коробочки, не возник Михей. Он разбудил Даню ни свет ни заря — часов в семь.

— Мой генерал?.. — и при этом был безупречно вежлив.

— Уже ваш? — слегка съязвил Даня. Михей коротко рассмеялся:

— Форма почитания!

Даня усмехнулся, зевнул, крепко потер глаза.

— Слушаю.

— Необходимо встретиться. — Голос Михея сразу стал серьезным.

— Догадываюсь, — вновь не без язвинки ответил Даня. — Тогда жду вас на завтрак, в десять часов.

— У Гвоздя?

— Естественно.

— Отлично. До встречи.

— Ждем...

Еще раз Даня зевнул, встряхнулся, встал и пошел будить Гвоздя.

Тот полночи провозился с жутким трофеем, подключая его к сканеру. Вошел в азарт, бормотал про себя, матом в том числе, бренчал деталями... Теперь спал, как Илья Муромец. Даня насилу его дотолкался:

— Эй, мастер-кошмастер! Подъем.

Гвоздь промычал нечто неудобопонятное, перевалился на другой бок, но генерал не дал ему почивать:

— Вставай, вставай. Гости к нам.

— Провались они...

— Увы, не выйдет. Не провалятся. Давай, Гвоздь.

Разбудил-таки. С Сергеем оказалось проще, он вскочил, как на пружине:

— Уже?!

— Не совсем. Но вставать надо... Гвоздь, — обратился Даня к мастеру, — соедини-ка меня с Немо.

В ответ на это Гвоздь зевнул так яростно, что весь сон пропал.

— Счас... А что за гости-то? Чего-то я не понял.

— Спросонья не понял. Наш друг Михей, кто же еще. Немо и в этот ранний час оказался на связи, что, конечно, неудивительно. Даня изложил ему новости.

— Значит, все-таки второй вариант, — помолчав, сказал Немо.

— Видимо.

— Мне подойти?

— Да нет, пожалуй, — Даня долго не думал. — Выясним. А я тебе потом расскажу.

— Я на связи.

— Хорошо. Будь!

Пробужденные уже приводили себя в порядок, умывались, экономя воду. Гвоздь, наскоро ополоснувшись, сразу загорелся работой, полез к компьютеру... Гоблинова голова, ужасная и важная, уже была вся опутана разноцветными проводами.

Сергей с опаской покосился на мрачный симбиоз.

— Сурово... — решил он. — Слушай, а что, оно, — Сергей указал на страшилище, — реагирует? То есть в нем жизнь остается?..

В философических теориях Гвоздь не блистал:

— Жизнь? Черт знает. А информацию скачать можно.

Зато Даня прекрасно понял, что волнует Сергея.

— Я думаю, это тот случай, когда убожество выручает, — сказал он.

— Парадокс, — Сергей кивнул.

— Вот-вот. — Даня все мигом сообразил, хотя слово «парадокс» услыхал впервые. — У них части трупов еще живут довольно долго, причем сами по себе. Ну, это, конечно, не настоящая жизнь, а так... Какие-то процессы там идут. Они стихают, но медленно. До года может длиться.

— Преимущества примитива, — понял Сергей. Это поучительная беседа была прервана Гвоздем.

— Эй, господа хорошие, — сдержанно произнес он. — А не пора ли нам подумать насчет завтрака?

— Так ты ж хозяин, — резонно заметил Даня. — Тебе и кастрюля в руки!

— Я сделаю, — вмешался Сергей. — Только покажите, где тут у вас чего...

Показали. Сделал. Поели.

— Да у тебя, Серый, талант! — воскликнул Гвоздь, выскребая тарелку ложкой.

— Согласен, — Сергей улыбнулся. — Я это дело любил почему-то. Матери помогал. Сам готовил...

За такими разговорами, за мелкими делами время пролетело незаметно. А точно в десять прибыл Михей.

Вошел, как всегда, в стиле комильфо, изящно, с улыбочкой.

— Здравствуйте, здравствуйте... Сергей, если не ошибаюсь?

— Нет, — ответил Сергей, несколько удивленный. — То есть да. Сергей.

— Как же. Имел удовольствие видеть вас в бою на кольцевой. Прекрасно себя проявили...

Говоря это, он успел поздороваться со всеми, цепким взором окинуть комнату. Понятно, что взор этот замкнулся на отвратительной башке.

— Трофей? — спросил Михей, подойдя.

— Да, — сухо ответил Даня.

Михей помолчал. Затем сказал искренне:

— Экая сволочь, прости Господи.

— Знаете уже, — сказал Даня без вопроса.

— Про ваши подвиги вчерашние? Ну как же... Обязан знать, иначе кто я? Шиш на палочке. Но я не шиш.

Даня сунул руки в карманы, прошелся туда-сюда.

— Послушайте, — рот его слегка скривился, — ну чего мы играем в эти игры-прятки?.. Что, положили мы там кого из ваших? Скажите прямо!

— А это не я, вы сами говорите, — безмятежно откликнулся Михей. — Все правильно. Один там наш был, нелегал. Теперь нет. Готов.

— Ну и откуда мы могли это знать?! У нас похитили товарища. Мы должны были его спасать. Мы видели перед собой врагов! Разве до того нам было, чтобы думать, кто там кто, как думаете?

— Я? Я сам ни боже мой. А вот руководство наше вполне может вам предъяву выкатить. Придется объясняться на таком уровне.

В Дане, возможно, и присутствовала некая горячность, по молодости лет. Но вот уж обвести его вокруг пальца было сложно.

Он неуловимо сощурился:

— Вот вы все Бога поминаете. А знаете ли, что мы нынче в Вольную зону собирались?

— Когда?

— Да чего ж откладывать. Прямо сейчас созвонимся да пойдем. Они нас ждут...

Насчет последнего Даня приврал, но вышло удачно...

— ... ждут. Изложим ситуацию, пусть свое слово скажут. А вы там у себя передадите. Считаю, нам предъявлять нечего.

Складно сработал Даня, очень складно. Не прислушаться к мнению Вольных — себе дороже. И правду ли говорил Михей про начальство, пургу ли гнал — все едино. А в том, что монахи скажут, Даня не сомневался.

На одну лишь секунду задумался Михей — все просчитал в эту секунду, все понял. И рассиял улыбкой:

— Ну конечно! Отличное решение.

Тут же Даня связался с монастырем.

— Отца Никифора, пожалуйста, — молвил он значительно, и через полминуты тот был на связи. А еще две минуты спустя была назначена встреча там же, у Южных ворот. Через час.

Через час Даня, Сергей и Михей подходили к месту. Гвоздь остался возиться с добычей.

День был морозным. Дул сильный ветер, прохватывал сквозь одежду. Торопливо ползли по небу сизые облака. Снег хрупал под ногами.

А отец Никифор встретил гостей в тех же рясе и клобуке. Даня даже решил было, что под обширной рясой на монахе надето два-три свитера... И сразу подумал: ну и что? Хоть пять.

— Здравствуйте! — сказал он. Он и вправду рад был видеть этого человека.

— Здравствуйте, отроки, — молвил отец Никифор.

Михей был не очень отрок, но возражать не стал. Даня представил его и Сергея, сказал, что первый представляет Подземное войско... Ну а после церемоний перешли к делам.

— У нас к вам, отец Никифор, два дела. Первое — вот, несогласованность в действиях. Грустно говорить, но погиб их боец... — Даня кивнул на Михея и далее рассказал, как все было.

Монах покивал, выслушав.

— Да, печально. Вы хотите, чтобы я помолился за упокой его души? — вдруг обратился он к Михею.

Тот так и поперхнулся:

— Как?!

— За упокой, — терпеливо повторил отец Никифор. — Мы не можем знать планов и решений Господа нашего, но знаем о Его безбрежном милосердии. И кто же нам мешает смиренно помолиться об упокоении души?..

— Благое дело, — неожиданно для себя ляпнул Сергей.

— Совершенно верно, юноша.

Михей откашлялся. Видно было, что он сбит с панталыку, хотя и всячески старается это скрыть.

— Ну... да отчего ж нет? Конечно да.

— Христианское имя у усопшего было?

— Христианское?

— Да. Вы, поди, его кличкой какой-то пустой звали, — монах едва заметно сместил интонацию. — Но мне нужно истинное имя.

— Было, — твердо сказал Михей. — Антон.

— Очень хорошо. Помолюсь за упокой раба Божия Антония. А на них обиды не держите. — Никифор кивнул на Даню с Сергеем. — Злого умысла там не было.

— Понимаю.

— Надеюсь, — молвил Никифор, — понимаете также, что ваши товарищеские отношения не должны пострадать?..

— Безусловно.

Честно говоря, Даня сейчас ожидал от союзника некоего выверта, светской иронии или чего-нибудь еще... Но ничего подобного. Сказал Михей спокойно и разумно. И Даня понял, что первый вопрос исчерпан.

— Вы не спешите, отец Никифор?

Очень неожиданно отец Никифор улыбнулся с озорством. Блеснули зубы.

— Спешка, друг мой, нужна в двух случаях...

— Шутите? Шучу.

— Ясно, — сказал Даня. — Это хорошо. Но нам нужен ваш совет. Я вот вспоминаю наш тот разговор... Путь рядом! Мы думали. Где он, этот путь? Мы поняли: надо найти такое, в чем бы мы были выше их. — Даня резко выделил голосом это «их». — Главное! Самое главное. Вроде бы просто. Но... Вот так.

— Вроде бы просто, — повторил за Даней монах. — В чем мы выше? Человек — образ Божий. Не в буквальном смысле — в духовном. В нас — центр Вселенной, понимаете?

— Ну так где ж он, этот центр!..

— Обожди! Обожди, Даня, обожди. — Отец Никифор непривычно для него разволновался, заспешил даже, хотя никак не был это один из тех двух случаев. — Где? Вот скажи, пожалуйста, почему ты не один пришел сейчас?

Тут Даня прямо восхитился: ну монашья душа, все видит!..

— Ну так вы уж сами знаете.

— Догадываюсь, Даня. Но думаю, что не ошибся. Сергей? — Отец Никифор полуобернулся.

Тот улыбнулся. А отец Никифор вдруг велел:

— Расскажи! — именно велел. Потребовал, не просил.

И Сергей рассказал. Об отце, о разговорах с ним. О том, что крикнул он в последний миг. О том, как обсуждали это они с Даней...

Отец Никифор выслушал внимательно, изредка кивая. Когда Сергей закончил, он чуть приподнял брови:

— Так что же непонятного? Значит, что он писал, то и спрятал на поляне. Это и хотел сказать.

— Да это ясно. — Сергей вроде как даже обиделся чуток: неужто думают, что сам не догадался? — Это я понимаю... Только где же искать! Этих полян в лесу видимо-невидимо.

— А вы с отцом разве на всех полянах были? — с напором спросил монах.

— Ну не на всех, конечно...

— Тогда о чем же речь? Ищите на знакомых! Ведь это ясно.

Последний фразой он не то слегка поддел Сергея, не то сказал всерьез. Но в глазах что-то блеснуло точно.

— Подождите. — Даня нахмурился. — Вы полагаете, что в записях... э-э, как, Сергей, отца звали?..

— Алексей Владимирович.

— В записях Алексея Владимировича содержится истина? То есть мы там найдем то самое, главное?!

— Ну я же говорил... — начал было Сергей и не успел.

— Ребята, — сказал отец Никифор мягко, но так, что все смолкли. — Поймите одну вещь. Не скажу, что простую, но поймите. Тот центр мироздания у нас в нашей душе — мы его потеряли, да. Но возвращение!.. Должны вернуться. Разными путями. Каждому — свой путь. Ищите! Рукописи твоего отца, Сергей. Ищите их! Если там правда, вы почувствуете это. Судьба подскажет сама. Цель у нас одна, верно. Но вот путь у каждого свой. И каждый должен найти. Я нашел. Свой! Вы — ищите.

— Ищем. — Даня вздохнул, поддернул пояс с кобурой, тот сполз. — А если, например, мы... ну, вот я хотя бы — найдем путь здесь, у вас? — Он выразительно указал взглядом на стены монастыря.

— Милости просим, — ответствовал монах. — Но только тогда, когда это станет для вас насущной необходимостью. Играть в монахов и «примеряться» к монастырю — дело недостойное.

— Да это понятно, — согласился Даня.

— А к разговору нашему мы вернемся, — пообещал отец Никифор.

— Ох, нескоро только, — Даня вздохнул. — Что-то мне так кажется...

— Ничего, — сказал отец Никифор. — Всякому овощу свое время.

Назад парни шли молчаливые, загруженные. Особенно Михей казался озадаченным. Даже в лице переменился вроде бы... что, в сущности, и было: хлыщеватая игривость и развязность пропали, сменившись нормальной человеческой задумчивостью, такой же, как у Дани или Сергея.

Михей поежился, взглянул в небо.

— Однако, господа, — молвил он, — не заметили ли вы одной странной вещи?

— А именно? — спросил Даня.

— А именно, пока мы стояли да толковали там, то ничуть не мерзли?..

И ведь верно! Словно в жаркой беседе мороз сам собой куда-то делся. Сергей простодушно удивился этому, Даня многозначительно усмехнулся.

— Знаем, знаем, — проговорил он так же многозначительно, но Михей не стал на сие обращать внимания.

— Ну давайте, мужики. — Он стянул перчатки. А после рукопожатия как-то нерешительно поскреб пальцем бровь.

— С-слушай...

— Слушаю, — сказал Даня.

— Ты... м-м... ну, извини, если что. Могло сложиться впечатление, что я на вас давлю... Ну так вот, больше не сложится. Видимо, я в чем-то был не прав, — решился сказать он.

— Да что там, — Даня махнул рукой. — Пустяки.

— Во всяком случае, надоедать я вам больше не буду. — Михей улыбнулся. — Если что — звоните! Связь есть. Счастливо!..

На том расстались. Даня и Сергей пошли к Гвоздю.

— Н-не жарко... — стуканул зубами Сергей. — Точно, там было нормально, а тут...

— Ничего, сейчас дойдем. Дошли.

Гвоздь встретил их бурно, вытаращенные глаза сверкали: удалось-таки ему проникнуть в гоблинские мозги, или как их там назвать.

— Жрать готовь, — сразу остановил поток эмоций Даня.

Тот взялся за посуду, но делиться пережитым не перестал:

— Представляете?! Оказывается, уродище-то это, да еще маг — ну, тот, которого мы с ним там грохнули, — они у себя там бунт затевали, в ихнем царстве-государстве долбаном... Вот им зачем Муха был нужен! Они, придурки, решили, что он тоже вроде мага!.. И хотели потом своих переколбасить. С ним-то! Одно слово — придурки.

— Ну, это невесть какое открытие. — Даня стащил сапоги. — У них там грызня не кончается, известно.

— Знаю. Но тут еще пункт есть.

— Еще? Давай выкладывай свой пункт.

— Не мой. Но интересный! Вот: они часть солдат припрятали для себя, для будущих дел. И знаете где? В белом круглом доме, вон там, к вам ближе, — сказал он Сергею. — Знаешь?

— Да. — Сергей немного удивился. — Это на отшибе? Мы с ребятами как-то на крышу залезли, смотрели. Оттуда видели. Помню, да.

— Точно. — Гвоздь просиял. — И ведь хитрые твари, а? Они просекли, что этот район опасен, лишний раз ни один гоблин сюда не сунется... Вот и спрятали неподалеку своих уродов.

Так надо их грохнуть! — Сергей посмотрел на Гвоздя, затем на Даню.

— Успеется. — Даня блаженно вытянулся на лежанке. — Не спеши, Серега, это от нас не уйдет...

И не ушло. Но сколько же пришлось не спешить!..

Зима потянулась долгими сумерками, вечерами и ночами. Выдалась она студеная, бесснежная, Костиной печке в метро много пришлось поработать... Да и ребятам довелось испытать.

В экспедицию к «Олимпийскому» думали отправиться через центр: хотелось проверить, как же в самом деле там святыни, насколько они недоступны гоблинам... Не удалось. Рукопись портит злую магию нечисти, но нейтрализовать технику, которая сама по себе этически нейтральна, не способна. Прорваться сквозь мощные вооруженные отряды оказалось немыслимым. Вынуждены были вернуться. Зима прошла в боях с карательными отрядами.

Наступила весна.

Глава 18

ВСПОМНИТЬ ПОЛЯНУ

Сергей шел по утреннему лесу, где еще не просохла роса. Серебристыми капельками отблескивала она на свежей, такой нежно-зеленой травке, какая бывает только в мае. Сергей ощущал радость оттого, что он вернулся в свой лес — как-никак, родина, и он не забыл ее за эти полгода, он все узнавал здесь: и тропку, и кусты орешника, и сломанный дуб — вот его ствол сумрачно темнеет средь юной зелени...

Дорожка раздваивалась. Сергей хорошо знал эту развилку. Налево — ход к шоссе, заброшенному и рассыпанному временем. Направо — тропинка шла чуть под уклон, почти терялась в густом подлеске, затем несколько раз виляла туда-сюда и, наконец, выбегала на полянку.

О, эта поляна!.. Какая здесь красота! Как ласково гнутся ветви деревьев и кустов, какая густая трава, какая россыпь цветов!.. Впрочем, цветы позже, летом, а пока только май, и все только начинается...

— Серега! Серега!

... начинается. Только что за гадство, что это там...

— Серега!

... кто это...

— Да Серега! Подъем!

И Сергей проснулся.

Фонарь с затемненным стеклом светил так, что были видны лишь контуры предметов. Но по голосу было ясно, что это О-о. Сергей зевнул: ага, понятно, пять утра... Пора идти в дозор, менять товарища, отдежурившего ночь.

— Встаю, — сказал он негромко. — Как у тебя было?

— Да все нормально. — О-о стянул через голову ремень автомата. — Там, — он махнул рукой, — севернее, что-то вошкалось часа в пол-третьего, да быстро стихло.

— Как это — вошкалось?

— Ну, словно что-то тяжелое тащили по асфальту.

— Может, и вправду тащили?

— А кто же их, паскудов, знает... Да и хрен с ними! Тут их не было. Боятся, гады!

— Правильно делают. — Сергей встал. — Рация где?

— Вот. Вот фонарь... Пайка твоя на столе. Ну, я отбиваюсь? Аж глаза слипаются.

— Ладно, — повторил Сергей.

Он энергично растер лицо, встряхнулся. Взял фонарь, прошел к умывальнику. Воды там было меньше половины, и он экономно ополоснул руки, лицо, голову, прополоскал рот. Сон сразу пропал, Сергей повеселел. На столе нашел паек: два сухаря, одну вяленую рыбешку, кусок сахару и фляжку с водой. Он рассовал все это по карманам, рацию закрепил специальным ремешком на груди, взял автомат, запасной магазин. Тяжеловато сделалось, но что же — служба! Он побрел к выходу, подсвечивая себе фонариком. На ходу отгрыз уголок у сахарного кусочка, тщательно рассосал его: еще от отца слыхал, что это обостряет зрение.

Жизнь научила Сергея ступать бесшумно. Он делал это неосознанно и очень умело: если б не туманный отсвет фонарика, ни за что бы не догадаться, что кто-то идет. Здесь, правда, в тайной поступи нужды не было, но опять-таки это выходило бессознательно.

Метров за десять до выхода на платформу станции он отключил фонарь, остановился и стоял в полной темноте. Обостряет ли вправду сахар зрение — вот уж бог его знает; постояв с полминуты, Сергей в самом деле начал различать пространство вокруг, но происходило ли это от сахара или оттого, что глаза привыкли к темноте, — неведомо.

Сергей долго не морочил себя этой проблемой. Постоял, послушал и двинулся вперед. Маловероятно, конечно, чтоб кто-то проник сюда... «кто-то» — это гоблин, понятно; маловероятно, но зевать не стоит. И Сергей шел шагом разведчика.

Фонарь здесь ему не был нужен. В полутьме он ориентировался, как у себя в лесу, то бишь как дома. Да хотя это и был теперь его дом. Что уж говорить! Тот, прежний, — в прошлом, хочешь или нет. Хотя вот и весна! Самое время вернуться. Туда, на поляну...

Тут Сергей с удивлением поймал себя на том, что лес и дом родителей в последние дни так вспоминаются ему. Ведь не было раньше!.. Опять весна? Наверное. Май, зацветает все. Воздух-то и тот особый, свежий, напоенный дивным духом... вот память! Сергей улыбнулся: не забыл, как отец говорил ему:

«Весна — ты замечаешь, брат Серега! — изменяет все. Не просто теплеет, листья распускаются, подснежники цветут, а как бы весь состав мира меняется. Он делается точно... м-м, податливее, что ли? Да, именно податливее. Именно! Доступнее. Понимаешь? То-то же. Я, брат, чувствую!.. Будто бы поверхность контакта расширяется. Он сам, мир то есть, приглашает тебя к дружбе с ним!»

Увлекаясь, Алексей Владимирович упускал из виду, что рядом с ним мальчик, и начинал размышлять вслух сам для себя. Мальчик же, разинув рот, только глазками недоуменно хлопал.

Но сейчас он вдруг понял те отцовские слова. Легко и просто, без всякого напряга. И он вторично улыбнулся: весной мир просто лучше! Ближе к человеку. Конечно, малость странно говорить про такое в этом мире — вон, поди-ка глянь на мертвый город... И все-таки! Все-таки мир вовсе не помер. Да, он в нокауте. Но он встает, очухивается, он собирает силы, готовясь к новому бою. Вот он уже огрызнулся! И хорошо огрызнулся. И сам Сергей был тому участником...

Мысля таким образом, наш боец быстро, бесшумно и уверенно шагал по платформе. Дойдя до замершего эскалатора, он приостановился на пару секунд, прислушался — все о'кей! — и легко взбежал вверх по резиновым ступеням.

Вот здесь он философию свою оставил. Бдительность превыше всего! Он пригнулся, замер. Тихо. Палец правой руки лег на предохранитель автомата. Осторожно, почти нежно Сергей потянул его вниз... щелк! — на одиночный. Потянул дальше... щелк! — на непрерывный огонь.

И тут же негромкий оклик сверху: Эй!

Сергей так вздрогнул, что чуть не всадил очередь в пластиковый борт лестницы.

— Не бойтесь. Это я, Немо.

У Сергея коленки так и подсеклись от облегчения.

— Фу ты... — выдохнул он, хотел было одним прыжком махнуть с эскалатора в верхний вестибюль, да ноги стали непослушны: не то что махнуть, ступить не получилось. Тогда Сергей рассердился, выругал себя — встряхнулся и стал как пружина. Прыжок! — наверху.

Немо стоял посреди вестибюля. Рассвет жидковато лился сюда из перехода под бывшим проспектом Вернадского. В позе гостя совсем не было ничего бойцовского, он стоял как человек, просто уставший идти и решивший немного передохнуть, не садясь.

Человек!.. Он — человек?!

— Привет! — крикнул Сергей куда громче, чем надо.

— Здравствуй, — кратко ответил Немо.

Рукопожатие. Ладонь Немо была холодной. Сергея это чуть царапнуло, хотя вида, конечно, он не подал. Все-таки странно, в самом деле: то ли человек, то ли... Но Сергей себя мигом успокоил — нет, изначально-то Немо обычным нормальным человеком родился, а уж если в него потом и натолкали всякой электроники, так это дело, так сказать, вторичное. Поэтому Сергей улыбнулся бодро и произнес:

— А ты что это так? Без предосторожностей всяких? Немо не улыбнулся.

— Здесь тихо, — сказал он. — Я знаю.

— А-а, — с удивлением протянул Сергей. — О-о дежурил ночью, говорил, кто-то возился, ближе к центру.

— Не слыхал.

— Ясно...

— А я вот заступаю.

— Ну да. Так ты говоришь, тихо... Сам-то откуда топаешь?

— Вон там был, — кивком указал Немо в сторону Никулино. — Проверил кое-что.

— Что?

— Да Гвоздь когда-то говорил...

— А-а, ну понятно, понятно! Уроды, что ли, эти там?

— Точно. В круглом доме.

— Знаю, знаю, слыхал... Точно, Гвоздь говорил, еще зимой. Их те спрятали, которых мы в Бирюлево грохнули. Так и фиг с ними? Сами собой все передохнут.

— Нет, так не годится. Если уж за зиму не сдохли, то сейчас и подавно... А потом, они ведь боевая мощь. Их запросто могут и другие использовать. Какая разница?.. Да и вообще им на Земле делать нечего.

Сергей подумал и признал, что ляпнул чушь.

— Ну это пожалуй... Теперь к Дане идешь?

— Сперва к вам. — Здесь какое-то подобие улыбки тронуло бледные губы человека-киборга.

— А! Милости просим. Только наши дрыхнут еще.

— Ничего. Я тут с тобой подежурю пока. Можно?

— Д-да, — Сергей аж захлебнулся от радости, — да ты что!.. Какой разговор!

— Ну и отлично. Где у вас НП?

— Идем, покажу. Тут в одном доме... Там несколько ходов-выходов, удобно.

Минут через десять оба были на пятом этаже огромного жилого дома — бывшего жилого, ясное дело.

— Выше подниматься смысла нет, — объяснил Сергей. Немо кивнул.

Свежий утренний ветер заставил Сергея поежиться.

— Ишь ты, — заметил он. — Прохладно... Слушай, вон там, по-моему, тот круглый дом-то?

Он махнул рукой наискось, за полуразрушенные корпуса химико-технологического и педагогического институтов.

— Да. — Немо сощурился. — Южнее. Он был точен в определениях.

— Южнее... — повторил Сергей и вздохнул. — Эх! Там ведь как раз...

— Дом?

Сергей кивнул грустно.

Помолчали оба. Затем Сергей вздохнул еще и заговорил тихо:

— Ты знаешь... Я в последнее время все во сне вижу. Раньше как-то не было, а вот уже несколько дней... И лес, и дом наш, и родителей. Снится, и все тут.

Искусственные нервы и мышцы Немо не дрогнули. Лицо как было неподвижным, таким и осталось. Не изменился голос. Но человеческая душа коснулась души Сергея словами.

— Ничего. Все вернется. Ты мне поверь.

— Я бы рад. — Сергей поправил сползшую на бок рацию. — Да только как?..

Разговаривая, они не забывали о своих обязанностях. Весь рассветный окоем, клубы холодного тумана, причудливое их смещение вдали... ничего не избегло зорких взглядов. Сергей чисто механически отметил раскачку деревьев левее, в стороне Ленинского проспекта... но через миг успокоился, сообразив, что это ветер. Ветер, больше ничего.

— ... разве вернешь... — докончил он в тот самый миг.

— Можно попробовать, — молвил Немо. Сергей сперва как-то пропустил фразу мимо ушей, но вот она до него дошла, и он страшно удивился.

— То есть! Как это?

— Очень просто, — ответствовал Немо. — Вернуться туда. Самому тебе.

— Думал. Считаешь, можно?

— Чего же нет? Направление знаешь. Ходу — день-другой, не больше. Взял продуктов, воды, вот тебе и сходил, и вернулся.

— Думал, — повторил он, машинально продолжая следить за горизонтом. — Тогда мы говорили... Поляну надо искать, где отцовы записи спрятаны. Тот монах сказал: сердце само подскажет...

— А то, — совсем по-человечески ответил Немо.

— Ну... — неуверенно выговорил Сергей. — Это уж такая штука... Надо мне со своими согласовать.

— Согласуй, — одобрил Немо.

После этого Сергей надолго умолк, обдумывая тему, а Немо, если его не спрашивают, сам рта не открывал — вот оба и молчали... Потом Сергей нахмурил брови, губы его шевельнулись, но тут замигала зеленым огоньком и затряслась рация — она стояла на виброрежиме, без звука.

Рука как-то неловко ухватила пластмассовый корпус, соскользнула, и Сергей чертыхнулся. Сжал пальцы крепче, выдернул рацию из лямки.

— Да, — приглушенно сказал в репродуктор.

— Серега? — тоже тихий, искаженный электроникой голос Бабая.

— Все в норме, — ответил Сергей. И сам спросил: — А у вас что?

Тоже порядок. — Бабай будто бы удивился слегка. — Дрыхнут все. А ты почему спросил?

— Да думал, рано вам еще на связь. Отчего, думаю, не спится...

— Да нет, так. Проснулся что-то, дай, думаю, узнаю, как дела... Ну ладно, давай.

— Даю. У меня Немо тут, рядом.

— Ну?! — радость в голосе. — Откуда он?

— Говорит, в разведке был, решил к нам зайти.

— Вот и молоток! Ладно, пусть сюда топает.

Сергей скосил глаза на Немо:

— Пойдешь к нашим?

— Достоим смену.

— Слышь, Бабай! Он говорит — вместе отстоим, а потом уж и придем.

— А, ну ладно. Ну, привет ему! Ждем.

— Привет тебе от наших, — сообщил Сергей, сунув рацию на место.

— Спасибо.

— Слушай! — Сергей оживился. — А ведь ты меня завел. Теперь только и буду думать, как вернуться.

— Доброе дело. — Немо посмотрел вправо — что-то там почудилось ему. Но ничего не было. — Скажи, а ты не думал, почему вдруг гоблины к вам нагрянули? Там, в лесу. Так вот, ни с того ни с сего... Столько лет все тихо было, а тут вдруг налет. Почему так?

— Думал, — сознался Сергей. — Думал-думал и ни черта не надумал. Запутался, вернее. Первым делом, конечно, предположил, что стуканул кто-то. Кто? Я тогда знать не знал; слышал, как отец с матерью шептались — что, мол, есть такая сволочь, что с гоблинами как бы в дружбе. Вот я и подумал, не они ли навели... Но как? Не было никого! До вас отродясь я ни одного человека не видел, кроме своих. Незаметно подкрались, выследили?.. Не верится мне в это. Отец бы это в два счета пробил. Да и я бы тоже. Я в лесу знаешь как? Как пять пальцев свои!

— Ясно. Может, маги? Или те... ну, вроде того, чья башка у Гвоздя?

Эта знаменитая башка со временем отключилась, но Гвоздь оставил ее у себя как сувенир.

— И это думал. Может быть. Но тогда спрашивается: почему они столько лет не знали, не знали, а тут взяли да и узнали?

— А почему нет?

— Ну, тоже верно. Но тогда...

Он закусил губу в раздумье, и Немо подсказал:

— Почему всех убили, а тебя взяли?

Сергей помолчал, а затем как-то рассеянно произнес:

— Да... Отец мне крикнул: «Беги!» — и еще: «Поляна! Помни!..» Я навсегда запомнил. Никогда уже не забуду!

— Что за поляна?

Сергей объяснил про записи, помянул разговор с отцом Никифором. Немо кивнул:

— Ясно.

— Так вот я и думаю. Поляна... Значит, рядом где-то. Ну, там полян этих несколько... Но не в этом дело. Понимаешь?

— Нет, — совершенно серьезно ответил Немо. — Не понимаю.

— А, ну да. Я что хочу сказать: отец ведь... — Сергей поморщился, сглотнул: комок подступил к горлу. — А, ч-черт... Словом, как-то раньше я и не думал, а теперь дошло: а что, если отец сам бросился на них... ну, чтоб убили его. Понимаешь?

— То есть, — прозвучало бесстрастно, — ты хочешь сказать, что гоблины пришли за ним? За твоим отцом? И он выбрал смерть. Так?

Сергей дернул плечом.

— А мне крикнул, чтоб я спасался. И еще про поляну... Зачем?

— Не знаешь?

Сергей сжал губы, покачал отрицательно головой:

— Нет.

Немо помолчал, поводил взглядом по округе. Заметно уже рассвело, туманные клубы поблекли, стояли, последние их клочья цеплялись за деревья, за дома... Немо сказал:

— Ну, если хочешь знать...

Сергей прямо поперхнулся:

— Да ты что?! Хочу, конечно!..

— ... то потолкуй с Даней, — ровно закончил Немо.

— Это почему?

— Ну, у него голова знаешь какая? — Немо вновь обозначил улыбку. — Уж на что я такой... электроник, а мне до него далеко. Он тебе в минуту все рассчитает и вывод сделает. Главное, все данные ему сообщить.

— А-а!.. Ну, это я знаю, как не знать.

— Тем более.

— Хм?.. — Сергей поморгал, покряхтел, затем сплюнул осторожно. — Попробую, ладно... О, смотри, смотри, солнце выходит! Вон оно!..

— Восход, — подтвердил Немо.

За утренним чаем было весело, оживленно. Вспоминали прошлые бои.

— А там-то, там-то!.. — захлебываясь, вопил Костя. — Помнишь, Немо?! Как этот урод подпрыгнул, когда ты из генератора влепил! Как в цирке!

— Ты в цирке был? — ржал Кишка во всю пасть. Тише вы, придурки... — урезонивал их Бабай, но тоже не больно-то строго.

Немо вежливо кивал, соглашаясь.

— Только расслабляться не надо, — предупредил он после того, как воспоминания вроде бы поутихли. — Это плохо.

— Это точно! — Бабай хлебнул горячего чаю, крякнул. — И мешкать нечего. Гнид этих добить надо, что правда, то правда. А то чего-то мы малость расслабились. В круглом доме, говоришь?

— Да.

— Ага. С Даней связывался, с ребятами его?

— Нет. Я ведь только-только иду. Вы ближе — к вам сперва и зашел.

— Угу. — Бабай еще глотнул чаю. — Так давай свяжемся.

— Ну, это не обязательно. Я сейчас уже двинусь. Но если хочешь...

Командир подумал, поскреб в затылке.

— Да чем быстрее, тем лучше. Давай, Костя, свою музыку.

Косте, если с техникой возиться, повторять не надо. Он и сгущенку, до которой был большой охотник, тут же оставил, руки вытер о штаны.

— Батарея подсела, — поведал он с озабоченным лицом. — Ну ничего, попробуем... Должны поймать. Звук, может, похуже будет...

— Давай, давай, — поощрил Бабай. Повернулся к Немо, сказал с гордостью: — Он у нас не хуже Гвоздя. Такой же мастер!

— Ну уж, — заскромничал Костя. — До Гвоздя мне далеко. Он вообще супер... Но кое-чего можем!

Пальцы его в тот миг уже касались осторожно, почти ласково всяческих ручек-штучек передатчика... Золотые руки — недаром сказано! У человека, который с техникой на ты, руки и вправду волшебные: кто-то другой хоть лбом стучи, не шелохнется ничего; а этот чуть дотронулся — и ожило, пискнуло, замигали огоньки...

— Первый, — тихонько заговорил Костя, — ответь второму... Второй вызывает первого! Первый, ответь.

Все невольно примолкли. Шуруп выпучил глаза — ни дать ни взять лягушонок.

— Первый, первый, — продолжал вызывать Костя. — Жду ответа. Первый!..

— На связи, — вдруг искаженно прохрипел радиоящик.

— А! — Костя обрадовался. — Гвоздь, ты?

— Я, — неузнаваемо скрежетнуло из динамика.

— А это я, Костя. Здорово!

— Привет.

— Слушай, тут дело такое... — И Костя несколько сбивчиво изложил сообщение Немо.

Рация прохрипела в ответ:

— Дани нет на месте.

— А где он?! — подскочил Сергей. Костя глянул удивленно:

— Ты что?.. Нет, Гвоздь, это не тебе, это Серега тут что-то...

Но тот уже спохватился:

— Да нет, я так. Ерунда.

— Что?.. Да не, ерунда, говорит. Ну так Немо, наверное, сейчас к вам идет... — (Немо подтвердил кивком.) — Потом еще свяжемся, согласуем... — (Теперь кивнул Бабай.) — Да, да, пусть сам нам звякнет, будем ждать. Ну все, конец связи!

— Сами на нас выйдут, — радостно поведал Костя окружающим, хотя и так все поняли...

— Да уж понятно, — не без иронии ответил на это Бабай. — Ну так мы готовы. — Он оглядел свои вооруженные силы. — Верно, говорю?

— Верно... да, так... — загомонили юные вояки. Только Сергей кивнул молча, чем-то загрузился крепко.

От Бабая это не укрылось, но и сказать он ничего не сказал. Отметил про себя. Подумал еще: чем-то вроде Серега озабочен... Надо будет потолковать. Озабоченность, она ведь всякой бывает. Парень-то он не промах, но шибко углубляться мыслью в нашей жизни вредно: так вот задумаешься, отвлечешься, а какая-нибудь сволочь подкрадется да как хватит! — и капут философии. Словом, поговорить надо будет...

Но тут Сергей сам решил вопрос.

— Слушай, генерал, — заявил он. — Имею просьбу.

— Слушаю, — Бабай чуть удивился.

— Разреши мне с Немо сходить к Дане. Надо мне кое-что выяснить.

— Выяснить? — не понял Бабай. — У Дани, что ли? Да. Именно у него.

— А что выяснить-то?

Сергей замялся на секунду. Сказать, что Даня — такой мощный интеллект, который любую задачу вмиг расколет? Нет. Амбиций и самолюбия у ребят хватает — заденет это их. А мы-то, дескать, что, дураки?.. Не пойдет.

— Ну, понимаешь... — медленно начал он. — Помнишь, я говорил, что в лесу мы жили близ Подольска? Город такой.

— Помню, конечно. И что?

Тут Сергей постарался сделать вид многозначительный.

— А то-то и оно! Хочу уточнить кое-что. Даня этот район хорошо знает. Они там тусовались когда-то. А я... сам понимаешь, для меня этот вопрос важный.

Кажется, удалось запутать дело. У Бабая голова кругом пошла.

— Так что за вопрос-то?

И вновь хорошо удалась Сергею мимика: сумел он сделать выражение лица такое озабоченно-премудрое, какого друзья его еще и не видывали.

— Ты знаешь... пока не буду говорить, ладно? Пока одни только гипотезы. Чего зря воздух трясти.

— Гип... как? — поперхнулся О-о.

— Гипотезы. Ну, предположения, догадки, что ли. А я не люблю пустые разговоры, умничать там чего-то. Выясню точно — тогда скажу. Ну, отпустишь?.. К вечеру, думаю, вернусь.

Бабай приосанился — все взгляды обратились к нему.

— Я не против. — Он кашлянул для солидности. — Все равно ведь на операцию вместе пойдем. Завтра они, скорее всего, сюда подтянутся, так с ними вместе и вернешься.

— Ясно! — Сергей расцвел. — Будет исполнено!

— Тогда пошли. — Немо встал.

Честно сказать, пробираться по Москве вдвоем с Немо и здорово и туго сразу. Здорово тем, что с ним рядом чувствуешь себя в безопасности. Кибер есть кибер — и зрение у него четче, и слух лучше, и дальние колебания почвы он чует. При нем Сергей чувствовал себя не больше чем приложением — он только озирался и прикрывал тылы. А вот что туго... Он, Немо, и в обычных-то ситуациях немногословен, мягко говоря, а здесь, в поиске, он становился как безмолвный и бесшумный хищник. Сергей знал. Что-либо спрашивать даже бесполезно. Ну, ясное дело, в таких случаях болтать — невелика мудрость, но вовремя словами перекинуться, хотя бы пошутить — самое то. Но с Немо этот номер не проходил.

— К Гвоздю идем? — шепнул-таки, не удержался Сергей. Немо лишь кивнул.

Сергей, конечно, знал, что идет к Гвоздю, — так уж спросил. По-пустому. Шли дворами, поближе к открытым люкам канализационных коллекторов или вдоль стен, чтобы в любой миг нырнуть, спрятаться куда-то. Маршрут известный, много хоженный, но всякий раз с разными вариациями: береженого Бог бережет.

— Не заплутаем? — беспокоился Сергей, когда Немо довольно здорово уклонился в сторону от привычных путей.

Тот предостерегающе поднял правую руку, остановился. Замер и Сергей. Стояли, напряженно вслушивались. Тишина... Немо призывно махнул рукой.

— Все тихо, — едва слышно молвил он и лишь после ответил на вопрос: — Нет. Не заблудимся.

Оказался прав. Дошли как по компасу. Условный сигнал — легкий стук стволом автомата по трубе, — и хитроумная дверь со множеством замков распахнулась перед гостями.

— Немо? — произнес голос где-то над самым ухом.

Сергей аж вздрогнул.

— Я. И еще Сергей со мной.

Тот головой покачал: понял, что это встроенный в стену динамик.

— Вижу, — объявил голос. — Проходите.

Знакомый извилистый коридор с ложными заходами. Лабиринт! Немо с Сергеем все те ловушки знали наизусть, лихо отшагали мимо — и вот, пожалуйте, в небольшой комнатенке сидит Гвоздь, как всегда с кучей какого-то технического хлама, и в этом хламе возится.

— Здравствуй, — сказал Немо.

— Привет! — радостно воскликнул Сергей. — Что мастеришь?

— А, так, — не стал распространяться Гвоздь. — Фигня всякая.

— Почему фигня? — пошутил Сергей. — Почему не открытие века?

— На это времени не хватает, — отшутился Гвоздь и заговорил серьезно: — Я со всеми уже связался, кроме Тэйки.

— А она...

— А она скорее всего шляется где-то по Черемушкам и связь отключила.

— Чтоб не мешал никто, — понял Сергей. — Э, дура. Сказано: у бабы волос длинный, ум короткий.

— Ну, у нее-то и волос короткий, — хохотнул Гвоздь.

— Так, может, ум как раз длинный? — на удивление просек юмор и Немо.

Сергей с Гвоздем переглянулись, хотели было замутить эту тему, но тут раздался новый сигнал. Гвоздь глянул в самодельный монитор.

Это явился Муха.

— Здорово, спасенный! — приветствовали его хором, захохотали дружно.

Федя смутился, закраснелся даже.

— Да ну, чего вспомнили, — сбивчиво забормотал он, — когда было-то... Ну, дурака свалял, верно что. Так что теперь, всю жизнь вспоминать?..

— Ничего, ничего, — поддержал его Гвоздь. — Мы ж так. Шутим. Ты не грузись. Жрать хочешь?

Муха помялся, шмыгнул носом и сознался:

— Хочу.

— Давай, давай. — Гвоздь живо поднялся. — А вы?

Немо с Сергеем отказались — сыты.

— А я тоже подкреплюсь, — поведал всем Гвоздь. — Пошли, Федор. У меня зелень свежая есть! Лук, черемша... Катька где-то надергала, она эти дела знает.

Они вдвоем вышли в соседнее помещение и там завозились, зашуршали чем-то. Потом раздалось чавканье.

— Чуешь?

— Ага, в нос шибает! — комментировал Гвоздь. — Класс!

Сергей улыбнулся. Он вспомнил, как они с отцом — и Вовка иной раз с ними — бродили по весеннему лесу, искали всякую съедобную травку — и находили. Так вкусно казалось! И такая нежная, свежая зелень окутывала лес!.. Ее, наверное, и листвой-то еще не назвать — так, будущее лета, мечта о нем...

Показалось, что наплыл запах той лесной весны: его не описать, не передать словами. Только вспомнить! Зато без усилий. Сергей ничего не сделал — память сама вернула цвета, звуки, запахи... Прошлое стало настоящим.

Оно никуда не делось, Сергей это понял вдруг. Вот оно!

Он вздрогнул и открыл глаза — хотя не знал, как закрыл их. Увидел: жуткая, грязная комната, груды какого-то ржавья, проводов, пластмассового вздора. Гвоздь, чумазый, косматый, жрал, скалил зубы, Муха тоже молотил все подряд... Немо с абсолютно неподвижным лицом сидел на ящике в углу.

— Черт-те что... — едва выдавил Сергей. Задребезжал сигнал.

— Да, — рассеянно сказал Гвоздь. — Кто?.. А-а, генерал! Заходи.

— Даня? — спросил Сергей.

— Ну да. — И Гвоздь вновь заработал челюстями.

Даня вошел пружинисто, бесшумно, улыбнулся:

— Привет честной компании! Поздоровались.

— Ну что, к делу? — не любил Даня пустой болтовни. — Давай, Немо, слушаем.

Немо заговорил негромким ровным голосом и четко, внятно описал то, что увидел в круглом доме: количество гоблинов, их вооружение, технику, а также подходы к зданию и отходы от него.

Даня с удовольствием выслушал этот рапорт.

— Ну что, — сказал он. — Коротко и ясно! Давай, Гвоздь, карту посмотрим.

— Сейчас. — Гвоздь, жуя, сунулся куда-то вниз, выдернул большой пухлый лист, сложенный вчетверо, развернул.

— Так, — со знанием произнес Даня. — Ну-ка глянем.

Сергей заинтересовался, подошел. Он умел читать карту — у отца была похожая... Да что похожая! Такая же.

— Слушайте, ребята, — поинтересовался он, — а Подольск тут есть?

— Подольск? — переспросил Даня. — Вряд ли, — сказал он с сожалением. — Нет, — сказал уже твердо. — Слишком крупномасштабная. Здесь только вот... Солнцево, Внуково... нет, Подольска нет. Что, интересно на родные места глянуть?

В голосе ощутимо просквозило сочувствие. Сергей понял, что попал на верный путь.

— В общем, да... — протянул он. — Хотя почему — в общем? Просто да. Конечно! Ты знаешь... То есть знаете, — Сергей обратился ко всем, — я в последнее время не то чтобы вспоминаю, а прямо-таки само оно так ко мне рвется... Понимаете?

— Стараемся. — Даня вроде бы удивился. — Нука, поподробнее.

— Подробнее — и сны вижу, и наяву бывает. Эти картины прошлого: мать, отец, брат, наш лес весь... Никогда раньше так не было! Всю осень, зиму — ничего. А вот как весна пошла... И главное, отец! Его слова. Помните, я рассказывал? И тогда с отцом Никифором... помнишь, Даня?

— Ну конечно.

— Про поляну. Последнее, что он успел крикнуть.

— Где его записи должны быть?

— Предположительно. И это прямо жжет меня! Я не могу понять, как гоблины нас вычислили. Как?!

Муха тут вякнул было что-то, но его мигом заткнули.

— А ну-ка, ну-ка... — Даня с Гвоздем уже вдвоем заинтересованно слушали Сергея. И тот как бы осенился идеей — хитро так подвел, все как надо.

— Да понимаете, у меня как-то не складывается. Вот, Даня, может, ты? Ты же умеешь: все факты сложить и из них — вывод. Дедукция!

Даня улыбнулся:

— Дедукция?.. Раз так, то надо все подробности знать.

— Ну, это пожалуйста. Я это помню как сейчас. Мы спали; помню еще, я проснулся в темноте, еще светать не начало. На крыльцо сбегал до ветру да опять завалился. Сумрачно было так, дождливо — ну, вы помните... В такую погоду спится прекрасно. И вот мы дрыхли, дрыхли, нам и в голову не могло прийти, что что-то может случиться! Отродясь ведь ничего не было.

— В смысле гоблинов? — уточнил Гвоздь.

— Естественно. И тут вот такая оказия! И ведь что странно: никогда я этих тварей видом не видывал, слыхом не слыхивал — а вот поди-ка ты... да нет! Не так даже. Это все было как в один миг. Не думал ничего, не решал — все само собой. Раз! — и как взрыв. Взрыв событий, что ли...

— Инстинкт, — опять сунулся Гвоздь.

— Видимо, так. Но помню все отлично! Никаких туманов. Отец крикнул: «Беги!» — и потом: «Сергей! Поляна! Помни!» Вот так. И это мне теперь покоя не дает.

— И снится? — спросил Даня.

— И снится. Лес, тропинки, поляны. Я понимаю, — поспешил Сергей предупредить глубокомысленные комментарии, — что это очень важно. Что тут какая-то серьезная связь. Но в чем она? — вот вопрос.

Взгляд Дани стал пристальным.

— Так... — а рука коснулась нагрудного крестика легчайшим, почти невесомым движением — на мгновение и скользнула вниз. — Так кто был твой отец, Серега?

— Кто был? Лавров Алексей Владимирович.

— Нет-нет. Я имел в виду — по профессии кто?

— А! Да ты же знаешь! Философ он был.

— Знаю, — терпеливо молвил Даня. — Вот я и хочу, чтобы мы шаг за шагом все и прояснили. Итак, отец твой был философ.

— Естественно!

— Очень хорошо. И чем он занимался? Сергей посерьезнел. Он догадывался, что Даня аккуратно подводит их всех к какой-то одному ему ведомой цели. Скорее всего он уж вывод сделал. Сергею даже стало досадно: почему не сам, черт возьми?..

— Дело философа... — начал он со значением и паузу сделал для пущей важности — но Муха вдруг ляпнул:

— Думать! — чем изумил всех. Сергей, правда, тут же дослал:

— И писать! — а Даня кивнул:

— Все правильно. Думать и писать...

— О жизни, — подхватил Сергей. — О том, что делать. Как жить... ну и так далее...

Он не докончил, насупился. Но Даня не дал ему впасть в кручину.

— Понятно. И что тогда получается? Что?

— Простое рассуждение. Твой отец был философ. Значит, он размышлял о жизни, так?

— Допустим.

— Да чего тут допускать? — Даня удивился. — Разве не так?

— Ну так.

— Тогда дальше. Что такое наша нынешняя жизнь? Объяснять не надо, все видели сами.

— Говно! — бухнул Муха.

— Правильно, Федор, — молвил Даня поспокойнее. — Вот она, жизнь. Все рухнуло, весь мир! Должен философ это объяснить? Должен!

— И выход должен искать, — вдруг сказал из угла Немо.

— Точно! — Даня обрадовался такой поддержке. — Размышлять, делать выводы и писать.

— Можно не писать, — опять сказал Немо.

— Можно, — согласился Даня. — Но его отец писал. Так, Серега?

— Да, — хмуро ответствовал Сергей. Ему и вправду досадно было: все ясно ведь, лишь разложи по полочкам да уясни суть... да суть сама проступит. А вот отчего-то он, Сергей, не разложил. А Дане — как орех щелкнуть.

— Да... Ну, кажется, ясно. Отец искал выход из этого... из этой ситуации. Писал и записи прятал в тайнике, где-то на поляне. Успел крикнуть мне в последний миг. Значит, тайник этот где-то в лесу так и есть, на поляне... Ну, это мы знаем.

— Больше того, — тихо сказал Даня. — Мы знаем... ну, предполагаем, что он нашел...

— Решение проблем? — Сергей напрягся.

— Да. И потому...

Все! Даня мог дальше не говорить. Как заря полыхнула в Сергеевой душе.

— Понял!! — вскричал он так, что все вздрогнули — кроме Немо, конечно. — Я понял все!

— Все? — весело переспросил Даня.

— Ну, главное! — поправился Сергей.

От возбуждения он забегал по комнате, наткнулся на стол. Сразу стало тесно.

— Понял, понял, — твердил он. — Черт, как раньше-то не дошло!..

Действительно — как просто! Ведь Лавров-старший был голова. Наверное, он вправду подошел к чему-то важному. К решению судьбы человечества, возможно. Как выжить и победить! Он нашел. Но нашли и те...

— Маги! — никак не мог успокоиться Сергей. — Или те, головастики. Ну надо же! Пронюхали как-то...

— А может быть, и выше, — сказал Даня. Может, и выше. Те, о ком мы еще не знаем. Они уловили импульсы этой опасной для них истины. Источник импульсов! И послали туда группу захвата.

— ... теперь я понимаю. — Сергей наконец набегался, сел. — Мне не показалось. Он точно сам бросился им навстречу! Не хотел, чтоб они его взяли.

— И выпытали, где тайник, — заключил Гвоздь. После этих слов все как-то примолкли, а затем Даня заговорил осторожно:

— Если так, то... ну, предположим только. Если так, это значит, что они, — он выделил голосом это «они», — могут если не угадывать, то как-то чувствовать наши мысли. Переживания, наверное...

— Эмоции! — подсказал Сергей и вновь не усидел, вскочил. — Да, они, похоже, это чувствуют. И главное — где опасность для них, чуют! Гвоздь нахмурился.

— А чего ж они тогда нас не почуяли? Мы что — не опасность для них?

— Ну, видимо, не такая... — Сергей испытал прилив гордости за отца. — Да, не настолько. Выходит, мысль должна быть настолько сильной, чтобы они уловили ее. Правильно я рассуждаю?

Он посмотрел на Даню. Тот едва заметно шевельнул плечом.

— Что-то есть. Но пока это лишь предположение, не больше. Надо проверить.

— Давай! — Сергей так и ухватился. — Я готов. Если тайник на поляне... Мне продуктов на два дня, больше ничего не надо. Похожу, поищу. Не найду, вернусь. Потом еще пойду. Но искать надо! Если отец в самом деле нашел какой-то способ... Ну, недаром же он крикнул про поляну! Значит, там. Ты подумай только: а если и вправду там какой-то такой способ, а?! Ведь мы тогда сможем... ну, черт его знает, что сможем!

Даня усмехнулся:

— Тогда ты против своей теории говоришь.

— Как это?

— Очень просто. Смотри: если гоблины уловили опасную для них идею твоего отца, то, наверное, они поймают и твою мысль. Ты же будешь ходить там, искать тайник, где хранится такая информация! Значит, опять пойдет импульс из того же места. Они это дело вмиг просекут. Похоже на правду?

Сергей призадумался. Кивнул.

— Похоже, — признал он. — Ну а если я ошибаюсь?

— Тогда большого смысла искать нет.

Логика у Дани и впрямь была бронебойная. Сергей поморгал и поник. И сказал Немо:

— Рискнуть можно.

Все воззрились на него. Он невозмутимо разъяснил:

— Наши обереги. Если они нас тут хранят, то почему б и там того им не делать?

На несколько секунд воцарилось молчание. Муха восхищенно прошептал:

— Ну, Немо... Вот голова!

Но Даня-то был не наивный пацан Муха, он видел больше и мыслил глубже.

— А что, если они сами следят за тем лесом? Уже поджидают там кого-то. Я уверен, они пробивали такой вариант, что Сергей вернется туда. И ждут. Они ведь знают, что он спасся. Если для них это столь важно, то и они могут рискнуть. Обереги-то они оберегами, но... как бы не хлебнуть нам лиха.

— Тогда они бы сами явились. А раз нет, значит, резона в том не видели. Значит, вряд ли.

Похоже, Даню это не очень убедило, но и спорить он не стал.

— Ладно! Сначала и вправду надо этих пламенных революционеров добить, а там видно будет.

Гвоздь, казалось, только этого и ждал:

— Ну что, генерал, карту смотрим?..

— Конечно, — успел сказать Даня, и тут зажужжал сигнал.

Гвоздь глянул в монитор и как-то очень буднично сказал:

— Это Тэйки.

Глава 19

ПРИКОСНОВЕНИЕ

Все было рассмотрено, разведано, обсуждено, спланировано и утверждено. Команды Дани и Бабая, разбившись на несколько групп, подходили к круглому дому (бывшей Академии Генштаба) по маршрутам, которые с нескольких точек обеспечивали наиболее эффективный обстрел цели. Шли, соблюдая радиомолчание; был разработан график движения: в строго определенный момент ударные группы должны были выйти на огневые точки и вот тогда обменяться краткими сигналами о готовности.

Сергей, Кишка и Гондурас заходили к объекту с северо-запада. У них имелся один импульсный генератор — тот самый, трофейный — у Сергея, а двое других бойцов были «силой поддержки и подавления», как мудрено выразился Даня. Очень это выражение понравилось Бабаю, и он теперь без нужды щеголял им и ему подобными едва ли не через фразу.

С генераторами немного повозилась Тэйки, сделала им магическое усиление. Теперь их и в руки-то опасно стало брать, что-то там таинственно пульсировало внутри... Сергей свое оружие держал осторожно, как сосуд с ядом.

Сила эта была вооружена автоматами. Кишка, похоже, немного надулся на то, что не он старший группы, но выступать не посмел и шел послушный, хотя и хмурый. Гондурасу же все было трын-трава. Сказали: иди — и пошел; сказали бы: стой — стоял бы... Как-то Костя не без яду сказал ему:

— Хорошо тебе живется! Думать не надо.

На что сей деятель без тени юмора ответил:

— Так а чего? На то начальство есть, пусть думает.

— Ну а не будет начальства, тогда что? — не утерпел полюбопытствовать Костя.

Это предположение крайне изумило Гондураса. Подобный поворот событий никогда прежде не приходил ему в голову.

— Как это? — разинул он рот.

— А вот так, — язвил Костя. — Раз — и нету! Но мы знаем, что Гондурас был не дурак, он лишь думал долго. Вот и на сей раз постоял, подумал — и изрек:

— Нет. Его не может не быть!

Услышь эти слова Очкарик, наверняка бы выдал что-нибудь типа: «Твоими бы устами да мед пить»... Но, увы, не мог он сказать так.

Итак, трое рассветным лесом шли на боевое дело. Сергей, прирожденный лесной житель, шагал по едва заметной тропе столь же легко, как любой горожанин идет по асфальтированному тротуару. Он шел первым. Впрочем, соратники его тоже были людьми новой первобытной эры — и они ступали бесшумно, след в след. Три человека двигались сквозь лес, как три призрака.

Тропка действительно была тропкой, в прямом смысле. По ней ходили, гуляли — только вот в последний раз двадцать лет назад. Она заросла, однако опытный глаз Сергея без труда выделял ее в не очень еще густых майских зарослях. Ошибок не было. Кишка, шагавший вторым, сплюнул в кусты и спросил озабоченно:

— Не опаздываем? А то... — и не договорил.

— Нет, — ответил Сергей. — Идем по графику. Легкий рассветный туман еще оседал, клубился кое-где, но вершины деревьев уже ловили восход, как антенны сигнал далекого передатчика. Да Сергей и сам это ощущал — правда, не отдавал себе в том отчета; еще не было солнца, но уже бежал с востока радостный ветерок, уже что-то неуловимо играло в воздухе, подрагивали кроны — верхний край светила уперся в восточный горизонт.

Это чувствовалось. Сергей испытывал странное, счастливое волнение, как бы предвидение чего-то нового, большого. Шагалось легко, дышалось ясно, воздух казался бесплатным целебным составом. Серебряные искорки росы, сбиваемые быстрыми шагами, брызгали в стороны... даже грубые брезентовые штаны, надетые специально, намокали, коробились — но и это не огорчало Сергея.

«Что такое...» — весело подумал он, не находя причин для этакого оптимизма. На ходу бегло глянул вправо, угадал, что лучи солнца вот-вот хлынут в мир, — и чуть не засмеялся от совсем уж детского счастья.

— Не тормозим?.. — пробормотал хрипло Кишка: все ему мерещилось, что они отстают.

— Нормально, — откликнулся Сергей, однако решил, что надо бы малость наддать: ничего худого нет в том, чтоб выйти на точку пораньше. А идти оставалось совсем немного.

Ускорились. Сергей задумался о том, а хорошо ли оно, то, что такая отвязанная бесшабашность колобродит в нем. С чем это связано?.. Задумался, но не додумал до конца — солнце взошло.

Хоть вроде бы и ждали этого, а все равно внезапно. Как чудно, волшебно вдруг изменился мир! Точно вздрогнул, проснувшись. И иначе озарился лес, ожил, заговорил — Сергею показалось так; заговорил, хотя на непонятном языке.

Ну, вот она, развилка. Дорогу меняли много раз: отсюда ходу пять минут, не больше. Сергей оценил темп — при таком шаге и трех хватит.

— В норме, — довольно бормотнул он. — Хорошо идем... Гондурас, ты живой там?

— А чего мне будет? — удивился тот.

Сергей хотел было еще что-то сказать, но вспомнил вовремя, что у Гондураса с юмором совсем туго, и заткнулся.

Да и три минуты пробежали незаметно. Вот лес явно поредел, а вот и опушка. Дальше — поле и полуразрушенное шоссе, кольцевой загиб его вокруг огромного и жутковатого безмолвного здания со слепыми, почти везде выбитыми окнами.

Парни незаметно для себя заговорили шепотом.

— Вот точка! — Кишка, чтоб превратить шепот в пафос, страшно завращал глазами. — Нет, ну ловко придумано, черт! Точно, никакая сволочь не заметит.

Что правда, то правда. Сергей кивнул. Несколько елей, видимо когда-то высаженных для красоты, здесь срослись в очень плотный шатер. Под густые длинные лапы нижнего яруса ветвей, пыхтя, и полезли ребята.

— Аккуратнее! — придушенно воззвал Сергей, скорее к себе, чем к друзьям. — Генератор!..

Генератор, верно, штука капризная: не дай бог, не так заденешь его, и самого тебя сдует к едрене-фене.

Сергей полез под ветви с великими предосторожностями, ерзал, кряхтел, пристраивал генератор... и пристроил наконец.

— Готово, — объявил он.

Кишка и Гондурас возились по его бокам, пристраиваясь. Примостились. Здесь, под покровом еловых лап, почти не было травы, а значит, и росы. Правда, ночной холодок остудил землю, и прохлада ощутимо стала проникать в тела бойцов... Но это можно было пережить.

— Как рация? — спросил Сергей. Связью заведовал Кишка.

— На приеме, — кратко ответил тот. — Порядок!

— Ну, ждем, — согласился Сергей.

Лежали плечо в плечо, и от этого было как-то особенно дружно, по-боевому. Гондурас покопошился где-то на брюхе у себя, вынул сухарь.

— Хотите?

Кишка отказался, Сергей согласился:

— Давай.

И вдвоем они захрумкали осторожно, почти бесшумно. При этом зорко следили за всем происходящим, хотя, вообще-то, следить не за чем: никаких гоблинов не наблюдалось. Вообще, тишина была вокруг — если только применимо слово «тишина» к живому, волнительному, трепетному пробуждению майского дня.

— Хорошо! — брякнул вдруг Гондурас.

Сергей сперва не понял, к чему это, а когда до него дошло, что невосприимчивый к лирике его соратник проникся красотой рассвета, стало немного смешно. И почему-то вспомнился отец — вот уж совсем нежданно. Сергей удивился, перестал жевать. Хотел было...

Но не успел. Пискнула рация, замигала огоньком. Кишка схватился за нее аж двумя руками.

— Третий на связи! — Лицо враз стало бледным, напряженным.

Группы были строго пронумерованы. Хорошо, — тихий голос Дани в динамике. — Сергей?

Кишка двинул рацию вправо.

— Я, — быстро вполголоса ответил старший группы.

— Как у вас?

— Норма! Все тихо.

— Отлично. Тогда готовность номер один.

— Есть, генерал! — серьезно ответил Сергей. План акции был разработан так. Четыре группы, каждая с генератором, окружали здание с четырех точек — между двумя соседними получается угол в девяносто градусов. Быстро связывались друг с другом по рации, уточняли, что они на месте, все в порядке и готово к действию. Наступала «готовность № 1»: ждали либо ракеты, либо команды «отбой».

Но отбоя быть не должно. Сергей беспокойно поерзал. Ракета! Какая она? Никогда прежде Сергей их не видел — в работе, то бишь.

Ракеты были найдены когда-то неугомонным О-о на складе пиротехники; вернее, сам склад был им найден в подвале одного из домов. Сергей, у отца перенявший философский тип мышления, тогда без шуток подумал о том, что если у каждого человека есть какой-то (особый) талант — он же маяк его судьбы, — то у О-о таких талантов сразу два: веселый нрав и легкость находок. Казалось, не он их находит, а они его.

Сергей усмехнулся. Да, так вот ракеты... Костя изучил их и сказал, что они вполне пригодны. Разобрался в принципе действия. Одной хотел пальнуть, но Бабай запретил — демаскировка! Костя сообразил, что погорячился.

— Ну, зато теперь покажу вам, что такое фейерверк! — хвастался он вчера.

— А ты что, сам видел, что ли? — скептически спрашивал Кишка.

— Я представляю, — парировал Костя. — Воображение у меня... Ну, увидите!

Сергей тоже попробовал представить. Вроде бы получилось. Но все же интересно, как на самом деле. Костя поволок с собой целую батарею фейерверков, ящичек такой, к неудовольствию Бабая. Но на сей раз Костя настоял на своем.

— Для страховки, — талдычил он. — Вдруг одна не сработает?

В общем-то тоже резонно...

— Следите! — жарко шепнул Кишка. — Сейчас…

Сейчас! Сергей сглотнул, сжал крепче генератор.

Ощутил, как бьется сердце. Прицел! Главное — не промахнуться. Он приподнял раструб генератора, целясь в верхние этажи. Удар должен быть с четырех сторон одновременный...

Ракета!!!

И — чей-то вскрик.

Или показалось?

Сергей обмер. Поздно?!

Нет! Генератор сработал. И три других тоже. Мир содрогнулся.

Уфимцы сразу вспомнили подрыв резервуара — только это было еще эффектней: огромное здание точно подпрыгнуло. Вернее, подпрыгнули верхние этажи, оторвались и как бы зависли на миг, как бы в испуге, — а затем вдруг все сложились внутрь.

Адский грохот заглушил утро. Замотало туда-сюда верхушки деревьев. И удивительно! — в этом грохоте стали беззвучно взлетать и лопаться разноцветными искрами Костины фейерверки. Зачем — никто не понял.

Кажется, Кишка что-то сказал, но слышно не было. Все еще рушилось, осыпалось, перекатывалось внутри здания. Клубы белой пыли вздымались и оседали над руинами. Обломки стен торчали безобразно. С одной стороны почему-то кусок стены уцелел и теперь нелепо и изломанно высился — как зуб динозавра.

Грохот стихал. Стало слышно, как фейерверки, взлетая, шипят и хлопают. Хлоп! — и целый трескучий дождь сверкающих огней. Хлоп! — и еще...

— ... хрена себе! — расслышал наконец Сергей слова Кишки. Ну, зрелище и вправду эффектно.

Гондурас тоже нечто бормотнул невнятное и расхохотался. Сергей покосился на него — счастье на роже, как у именинника.

Генератор после выстрела как-то усох, что ли. Как боксер после боя. Сергей взглянул с интересом: ему любопытно было это, магические объекты. То ли живые они, то ли нет?.. Да и вообще он отличался любознательностью — ничего не попишешь, философская наследственность.

— Вызов! — Кишка ткнул его локтем. Сергей вздрогнул.

Огонек рации мигал напористо, требовательно.

— Да! — Сергей крикнул погромче: шум еще не затих.

— Все нормально? — голос Бабая.

— Да. У вас как?

— Тоже порядок. Гоблины на вас выскакивали?

— Нет! — Сергей только теперь удивился: точно ведь, из обрушившегося дома никто не выбегал.

— А у нас двое выскочили. Положили.

— Молодцы. А у других?

— Никого. Как у вас?

— Может, их всего двое и было?

— Да ну! Долбануло-то как, видал? Там и слона сплющит... Ладно, подождем еще малость, а потом выйдем.

— Отбой, — согласился Сергей.

Фейерверк смолк. Стало почти тихо, но все равно первоначальное очарование утра пропало безвозвратно. Тревога, ярость и смерть вернулись в этот мир невидимыми силами — и вот накрыли лес и поле. Сергею почудилось, что он слышит, как они мечутся над головами, раскачивают ветви елей. Лес как будто застонал над напором этих сил. Сергей заслушался, но опять же Кишка бесцеремонно ткнул его в бок.

— Эй! Задумался?

— Да нет... — ответ прозвучал как-то виновато. — Это я так...

А что «так» — и сам толком не знал. Пожал плечами и улыбнулся. Кишке не терпелось:

— Ну что там? Нет сигнала?.. — хотя сам прекрасно видел, что нет.

Даже Гондурас удивился:

— Да чего ты? Пять минут подождать не можешь?

Бравый вояка смутился, затих. А Гондурас оказался провидцем: и пяти минут не прошло, как Бабай вышел на связь.

— Ну, вроде все, — сказал он. — Выходим потихоньку. Не геройствовать!

— Да уж знаем, как-никак... — Сергей стал подниматься. — Выходим, пацаны.

Генератор — Сергей взял его двумя руками — был точно как живой. Живой, усталый — и это Сергей ощутил. Честно сказать, это было неприятно. «Промежуточная форма!» — привычно помыслил он философской категорией. То ли живой, то ли нет...

Но вот бойцы Дани и Бабая точно были все живые. Послышался смех. Сергей увидел, как вылезает Костя, чумазый и смущенный.

— ... пиротехник, твою мать! — донесся голос Бабая.

Костя что-то задудел, оправдываясь. Бабай только рукой махнул.

Он тоже выглядел довольно закопченным. Третий в этой тройке, О-о, очумело тряс головой, растерянная улыбка блуждала по его лицу, косо перечеркнутому полосой сажи.

Гондурас вдруг чего-то сообразил, загоготал и пустился бежать по траве, разбрызгивая росу.

— Э-гей! — вопил он диким голосом. — Глянь-ка! Ах-ха-ха!..

— Ну, ума палата... — буркнул Кишка.

А Сергей ничего не сказал. Кричать вслед? Бесполезно.

Видно, и Бабай это понимал. Да и предупреждение «не геройствовать» было скорее для проформы.

Когда собрались вместе, это стало окончательно ясно. В такой Хиросиме, какую парни устроили гоблинам, уцелеть было просто нереально.

— А эти двое как на вас выскочили? — полюбопытствовал Гвоздь.

— Да хрен их знает, — ответил Бабай, — обезумели, видать. Они хоть и нечисть, а чувства какие-то есть, наверно. Ну и когда грохнуло, все повалилось, заметались сдуру. Эти, наверно, где-то возле выхода были, успели наружу, ну а дальше куда шары глядят. Смотрим: мать твою, чешут! Ну, мы их так и положили. Можете глянуть, вон валяются, падаль.

— Да ну их! — сказал Сергей. Но Кишка, Гондурас и Муха поперлись смотреть — интересно.

Даня окинул взглядом развалины.

— Ну и ну... — произнес он как бы про себя. Костя, однако, услыхал.

— Что такое? — сразу спросил он. Даня покачал головой, улыбнулся.

— Сказал бы мне год тому назад, что мы так будем эту мразь громить, — ни за что не поверил бы... Сколько их тут примерно было? — Он повернулся к Немо.

— Я видел семь. Боевики. Других не было.

— Да и не должно быть. — Даня зачем-то всмотрелся внимательнее в одно из окон здания.

— Но может, их и больше было, — добавил Немо.

— Может быть. И тем лучше. — Даня засмеялся. — Теперь мы и этот район если не навсегда очистили, то надолго, по крайней мере.

— Это точно! — радостно воскликнул Костя. Вернулись любознательные.

— Вдрызг! — Кишка был в восторге. — Это вы их из «Зорро»?

— Все вместе, — сказал Бабай. — Там уже не разбирали.

— Да уж... А ничего не слыхать было.

— Это ему спасибо, — Бабай кивнул на Костю. — Вулкан видали? Его работа.

— Система залпового огня! — важно ляпнул Гвоздь.

Тут все заржали, загомонили наперебой, вспоминая Костин фейерверк.

— ... Да я и сам не ожидал, — отбивался тот как мог. — Ну, случайно. Даже и дублировать-то не хотел, так как-то... Ну, и оно как сработает! Я аж обалдел.

— И мы тоже, — усмехнулся Бабай. — Вон, — кивнул он на О-о, — до сих пор отойти не может.

— Да ну, ничего такого, — сердился Костя. — Подумаешь! Ну дым, треск... Кстати, вовсе не из-за этого. Это все рушилось, вот и грохот стоял. А это почти не слышно было...

— Ты на себя глянь — дым, треск, — посоветовал ему Бабай.

— Так ты такой же красавец!

— И я тоже, — согласился командир.

Сергей улыбался этому, а сам озирался кругом. Той дивной рассветной сказки, как полчаса назад, уже и помина не было... Грустно. Сергей тихонько вздрогнул.

И пелена упала с глаз.

Все то, что прежде Сергей видел, знал, хотел понять, о чем мечтал и от чего он уставал — все это враз и по-новому открылось ему. Иной свет хлынул в мир — даже не солнечный, а тот освещает все, не жаркий, а прозрачный, мягкий. «Свет добра!» — вдруг сказал голос изнутри.

Как будто разогнулся горизонт. Свет дальних стран, в которых не был никогда. Их леса и поля, реки, берега морей, облака и острова. Они ждали его, Сергея, и всех его друзей — целый мир, где края нет, где небо неотрывно от земли — где дышишь небом, а не воздухом, где пьяный запах диких трав, цветов, лесной смолы и меда, где нет врагов и смерти нет, а есть одно лишь счастье. Вот и все!

— Эй!

Нет ответа.

— Эй, Серега!

Сергей очнулся. Диковато поглядел на приятелей. Те хохотали над ним.

— Ты чего, Серега? Очумел!..

Хохот разносился по округе как-то неровно, звуки точно бились о стены, улетали вдаль. Солнце уже взошло над лесом, длинные узкие резкие тени вытянулись по траве с востока на запад.

— Слушайте... — сказал Сергей негромко.

И никто его не услышал. Кроме Дани. Он странно взглянул на Сергея: будто бы увидев в нем нечто раньше не виданное.

— Ты что?

— Я? Нет... Ребята!

Сергей крикнул так, что все разом смолкли. И уставились с изумлением. А Сергей ощутил, что в горле у него пересохло. Он сглотнул. Сглотнул еще раз.

— Ребята. Я, кажется, понял.

— Чего понял? — Бабай был изумлен больше всех. Что делать нам.

— В каком смысле?

— В самом главном. Как жить и побеждать.

— Серьезно, — сказал Гвоздь.

— Серьезней некуда. — Сергей не шутил. — Я знаю, что писал отец. Что в тайнике.

Глава 20

У ЦЕЛИ

Только не знаю, где он сам...» — так по правде должен был бы дальше сказать он. Но не сказал. Это, понятно, никакой не секрет, но не хотелось снижать эффект. И пожалуй, это сработало: ребята если и не поверили Сергею, то, по крайней мере, заинтересовались. Начальство — Бабай с Даней — посовещались и решили, что кто желает, тот пусть идет. Резоны есть. Найдем — грудь в крестах, а не найдем, так голова не в кустах, а на месте... Дней пять на это потратить можно.

— А вы-то сами, — не без ехидства поинтересовался Костя, — как? Желаете?

Генералы переглянулись. Почему нет? — сказал Даня утвердительно...

И вот они идут лесом на юг, в сторону Подольска. Жарко.

Душистый, хмельной лесной ветер горячо овевал лица. Сергей вдыхал жадно — родной, чуть позабытый за зиму запах... Даже там, у круглого дома, было не так. Здесь настоящий лес, к тому же и одичавший за последние безлюдные годы, — для всех, кроме Сергея, это в новинку, и ребята шли, озираясь с интересом, удивляясь всяким мелочам.

Сергею это казалось чудным, смешным немного, он улыбался.

По его расчетам, они должны были достигнуть места через двое суток — идя размеренным шагом, с привалами, с ночевкой. В картах Сергей был не особо силен, потому корректировал маршрут Даня: он указывал направление, в котором надо двигаться, а уж Сергей отыскивал тропки, в том направлении идущие. Бывало, что сбивались, блуждали, бывало, что приходилось идти бездорожьем, сквозь подлесок, вспугивая комариный рой. То тут, то там слышались звонкие шлепки и ругань в адрес мелких кровососов.

— Терпите, — смеялся Сергей. — Дань лесу!

— Я в рот... такую дань! — возмущался Кишка. — Черт... Знал бы, не пошел.

Но это он так ворчал, для порядка. Все знали, зачем идут, всем было интересно. Сергей так толком и не сказал, что ему открылось, что он понял. К нему приставали, конечно, но он отговаривался.

— Мне надо в записи глянуть, — твердил настойчиво. — Я так не готов.

— Да ё-мое! — удивлялся Кишка. — Ты же все понял!

— А теперь хочу проверить. Вдруг ошибся. А какого... тогда мы с тобой премся?!

— А вот это уж у вас надо спросить... — мудро отвечал Сергей.

Он и в самом деле не хотел говорить, пока не заглянул в отцовские записи. Он ведь был не дурак — сообразил, что скорее догадался, чем понял по-настоящему. Но в верности догадки и сомнения не было! Такое не обманет.

О том, что пережил Сергей в тот миг, у круглого дома, он рассказал крайне скупо. «Открылось так, снизошло...» — в таких вот немногих словах. Не передашь этого, да и не поймут: жизнь научила мыслить практично, без обзоров и прогнозов. Лишь Даня оценил ситуацию верно — оценил и решил помолчать, пока не найдут бумаги. Что тоже верно.

Кроме того, Сергею показалось, что и Немо что-то просканировал. Но у него ведь вовсе не поймешь, что на уме... Он, кстати, не пошел в экспедицию.

— Кому-то надо здесь остаться, — своим ровным голосом произнес он, когда стали обсуждать. — А то мало ли что.

С этим согласились, а Сергей сразу же обрадовался и насторожился. Обрадовался — потому что Немо, очевидно, не видит ничего опасного в походе. Видел бы — пошел обязательно, это уж как пить дать. А насторожило то, что скорее всего Немо счел затею пустяком, пусть вслух и не высказался. Будь она с его точки зрения стоящей, он наверняка тоже пошел бы.

Хотя... Чужая душа потемки, а уж у Немо-то и подавно. Может, и вправду решил, что полезней остаться здесь. Разумно, в общем-то: оставлять территорию без присмотра дело не самое важное. Остался в городе и Гром. Так же, наверное, мыслил и Бабай: он волевым порядком приказал девчонкам — Конопатой и Тумбочке, а с ними и Шурупу остаться на хозяйстве. Малый разбушевался:

— Опять я?! Нет, ну я реально не въезжаю, как танк в жопу! Я чо, самый стремный тут?!

— Я тебе счас въеду, счас въеду, — пообещал Бабай таким голосом, от которого Шуруповы понты враз ссохлись. — Я тебе что, клоун, мать твою, шутки шутить?..

На клоуна уфимский генерал похож не был. Порядок восстановился быстро. Потом Бабай еще провел воспитательную работу, уже с другим подходом — психолог он был от Бога:

— Вот ты все орешь, как конь фанерный, а я опять хотел тебя за старшего оставить! Ну а теперь не знаю.

— Да я это так... — Шуруп сконфузился. — Ну, ума-то нет, вот бункер и разинул. Не допер! А так, если скажешь... Приказ есть приказ.

— Это поощрение, а не приказ, — слегка слукавил Бабай. — Расти надо. Не век же тебе в пацанах ходить.

Итак, Бабай, Костя, Сергей, О-о, Кишка и Гондурас; а москвичи — Даня, Катя, Тэйки, Гвоздь, Муха. Одиннадцать! Если б ребята лучше знали прошлую жизнь человечества, они бы, наверное, пошутили на тему о футбольной команде... Но про футбол они слыхали, а вот про то, что в команде одиннадцать человек — увы, нет.

Но уже перед самым выходом Сергей вдруг решил, что оставлять Шурупа и девчонок не совсем справедливо. Ему захотелось, чтоб и они прикоснулись к красотам его леса... Потолковал с Бабаем. Тот подумал и махнул рукой: а, ладно! Если хотят, пусть идут. Ну, они, конечно, захотели.

Поход оказался — сложнее, чем это предполагал Сергей. Хоть и закаленные боевым опытом, жители разоренных городов не очень-то были приспособлены к лесным тропам, кустам, кочкам, комарам... Кое-кто быстро сбил ноги, кто-то подвихнул лодыжку; закряхтели, заплевались, помянули половые органы.

Как всегда, лучшим ходоком оказалась Катя. Она шла уверенно, молча и ничуть не уставала. Это малость задевало мужское самолюбие, но сделать парни ничего не могли — только Даня, пожалуй, не уступал лидерам; остальные выдыхались. Особенно худо пришлось Шурупу и Кишке: первый все-таки еще маловат был. Что касается Кишки, то он, похоже, являл собой пример подросткового дисбаланса — резко вытянулся вверх, а внутренние органы еще не перестроились, остались детскими, и трудно было им работать на такую дылду.

— Может, привал сделаем?.. — заговорил он уже часа через два похода. На него цыкнули, он устыдился, замолчал, но тащился с видом таким несчастным, так дышал и всхлипывал, что Даня раз взглянул на него, другой глянул... поморщился и предложил:

— Ну что, может, и в самом деле передохнем? Ты как, Серега?

Сергей-то мог оттопать еще хоть верст десять, но и он увидел, что ребята порядком вымотались. Потому согласился.

— Давайте. Только не жрите, а то совсем рухнете. Чуть-чуть по сухарику.

Так и пошло у них: час-полтора ходьбы — четверть часа привал. Первые сутки шли туговато, и когда встали наконец на ночевку, почти все так и попадали в прохладную густую траву. А Тэйки будто и не ходила никуда — легко села, легко скинула кроссовки... Сергей восхитился:

— Ну ты, мать, даешь! Прямо-таки будто в лесу росла.

Тэйки даже не улыбнулась:

— Да нет. Просто походить-побегать мне пришлось по жизни. Не то что им.

Костер разводить не решились. Пришлось питаться всухомятку, разве что водой из фляжек запивать. Сергей пообещал:

— Ничего! Завтра я вас к роднику приведу. Вода там!! Слов нет. Сами вот попробуете.

Но ужин без чаю, без горячего показался все-таки скучным. Да еще комары, будь они неладны, к вечеру вконец осатанели!.. Пришлось срочно ставить шалаши — благо, ночи в мае еще не жаркие.

В общем, веселого немного. Сергей, признаться, решил, что завтра будет совсем худо. Ну, естественно, дисциплину нарушить никто не осмелится, но и идти дальше в таком психологическом климате...

Однако, к удивлению и радости нашего лесного лоцмана, случилось ровно наоборот. То ли сон в лесу оказался таким целебным, то ли утро своей красотой просветило зачерствевшие на войне души — словом, точно заново родились все.

Сам Сергей этого не ожидал. Проснулся — и на миг почудилось, что он дома. Что все живы. Отец, мать, брат — вот они рядом. Утро, солнце, жизнь!..

Это был вправду один миг. Уже в следующий все пропало. Сергей лежал в шалаше, рядом спали товарищи, кто-то похрапывал тихонько. Утренний свет золотисто сеялся сквозь еловый лапник, лучи были как живые: вздрагивали, попадая друг на друга, радостно вспыхивали.

И эта радость вспыхнула в душе. Никакой грусти, никакой тоски — такой же ясный свет. «Жить вечно!» — это вдруг Сергей понял не как слова, а как что-то доселе скрытое в себе. Он рассмеялся и повторил вслух:

— Жить вечно! — чем разбудил спавшего рядом Костю.

— Чего ты?.. — сонно спросил тот и зевнул.

— Утро, — ответил Сергей с улыбкой. — Видишь? Посмотри-ка!

Очень быстро проснулись все. Веселый, оживленный гомон вместе с птичьим щебетом зазвучал над поляной.

— Слушайте, а хорошо-то как!.. — Муха наивно, но точно выразил общую мысль.

— То ли еще будет! — похвастал Сергей. — Вот увидите.

Он и сам с каким-то счастливым удивлением ощутил невесомую волну: свет, звуки, ветерок в листве — ведь это ж чудо!.. Новый, неведомый раньше изгиб планеты, дороги бегут куда-то — выбирай любую и иди. Они все на рассвет, не ошибешься. Здорово? То-то. Если б можно было пойти по всем сразу!..

Он так размечтался, что кто-то, глянув на него, улыбнулся. Кишка, сроду не отличавшийся тактичностью, заржал:

— Га-а!.. Чо, Серега, встал, будто хрен проглотил?

Сергей нисколько не обиделся.

— Да нет, — просто сказал он. — Хорошо, братцы, а? Как хорошо!..

И с этого мгновения все пошло по-другому.

Вроде бы и усталость пропала — хотя, конечно, уставали по-прежнему, куда же от этого; и комаров точно перестали замечать, хотя и они, гнусы, никуда не делись; и ветки, хлещущие по лицу, и потная одежда, и пересохшие глотки... как это было, так и осталось.

И все-таки мир изменился. Это почувствовали все, даже если не могли высказать. Странное, вдохновенное предчувствие захватило их — и уже путь — не путь, жара — не жара — ноги сами пошли, в голоса вплелся смех, а Муха стал насвистывать мелодию, да так ловко, что все поразились. Вот тогда-то, точно, узнали, что у Мухи есть слух.

Карта и Сергеева память малость подвели их. Команда заплутала и прошла лишних километров десять, пришлось топать обратно; убили на это полдня. Но никто не обозлился, не расстроился, напротив, посыпались шуточки, весомые, ядреные... Даня назвал Сергея каким-то «Сусаниным».

— А это кто? — тут как тут любознательный Костя.

Даня слегка замялся.

— Ну... как тебе сказать. Старинный герой! — И как мог постарался передать сказание о подвиге костромского крестьянина.

Разговор происходил на привале. Ребята выслушали генерала с некоторым недоумением. Один Сергей почти незаметно прищурился: он-то эту историю знал... Но встревать не стал.

— А как это, — не понял Кишка, — при чем тут? Он же врагов увел, так?

— Конечно, — Даня кивнул.

— Ну. А Серега же нас ведет?..

С чувством юмора у Кишки было туговато. Даже до Гондураса иной раз доходило поскорее.

— Э, балда, — беззлобно сказал О-о. — Шутка это. Понял? Шуточное сравнение.

Кишка чуть покраснел.

— Сам ты балда, — огрызнулся он. — Лопух!.. А Сергей ничего этого не слышал.

Он опять вспомнил. Ведь про подвиг Сусанина рассказывал отец, когда они однажды просто так гуляли по лесу.

Это случилось в конце прошлого лета, как раз перед той самой несчастной осенью. Было заметно за полдень, но далеко еще до вечера.

Странно, но лишь сейчас Сергей сообразил, что именно такое время дня кажется ему чем-то особенно тихим, умиротворенным. И тогда, в тот день, было так. Изрядно набродившись по лесу, они решили отдохнуть.

— Идем-ка, брат, на одну поляну, — подмигнул с видом заговорщика отец. — Красота!.. Сам увидишь.

— Пошли, — охотно поддержал сын. И вот пришли. Сергей восхитился:

— Ну, пап, и правда... Красота!

— То-то же. Давай-ка присядем.

Уселись в центре полянки. Алексей Владимирович улыбнулся, приложил палец к губам:

— Помолчим!.. Сергей кивнул.

Они молчали, сидели и слушали.

Эта поляна точно сердце леса. Березы, елочки, кусты обступали ее тихо и таинственно. Тишина — главное, наверно, слово здесь. Тихо покачиваются ветви, тихо и ласково синее небо, тихо плывут по нему облака. Живая тишина! Она наполнена неуловимым шелестом, сладковато-пряными запахами... Вдруг налетит ветерок, весело дунет в лицо. Где-то прожужжит шмель. Густая, темная к концу лета трава полна цветов: белые зонтики, сиреневые гроздья иван-чая, мелкие желтые бутончики, редко рассыпанные в одном месте, ближе к большой старой березе.

— Ну как? — негромко спросил Лавров-старший.

— Слов нет, — сын был краток.

— Верно. — Алексей Владимирович поднял голову, огляделся. Рассмеялся.

— Ты что? — спросил Сергей.

— Да если б кто-нибудь лет двадцать назад сказал мне, что стану я таким Сусаниным!.. Ни в каком сне присниться не могло.

— Кем это — Сусалиным?

— Сусаниным, — поправил философ. — Ну, это отдельная история... А впрочем, отчего б не рассказать?

И рассказал. Рассказчик он был превосходный, Сергей слушал с открытым ртом. И когда отец закончил, искренне восхитился:

— Здорово!

— То-то же. Запоминай, брат... И это запомни, — помолчав, добавил отец.

Его рука обвела окрест.

— Да уж это не забудешь!.. — воодушевленно воскликнул Сергей.

— Не забудь, — неожиданно серьезным стал отцовский голос.

Сергей удивился:

— Да нет, конечно. А что это ты так сказал? Алексей Владимирович покосился на сына. Лицо стало знакомо лукавым.

— Есть дело. Хотя... а, нет! — прервал он сам себя. Полез рукой за пазуху, порылся там. — Вот прочти-ка.

Протянул Сергею мятую бумажку. Тот взял, исправно начал читать:

— Красота природы — явление, глубоко взаимосвязанное с духовным миром человека. Можно сказать, что и то и другое суть разрозненные в нашем мире феномены единой идеи... — На этом текстовка обрывалась. Сергей с недоумением воззрился на отца. — И что?

— Согласен с этим? Сергей подумал.

— Ну, наверное, — проговорил он. — Конечно... Красота, это... я вот смотрю, понятное дело, в душе так хорошо.

— Замечательно! — отец обрадовался. — Значит, понял. Не забудь! Ну, пойдем, насиделись.

— Пойдем. — Сергей встал, сморкнулся, вытер нос. — Бумажка-то нужна тебе?

— А, давай.

— Слушай, а зачем ты вообще об этом вот заговорил?

Сергей догадывался, какой будет ответ, но все-таки спросил... А догадывался верно.

Алексей Владимирович сделался загадочным.

— Понимаешь... Вот ты сейчас о красоте верно понял, это хорошо. Но в целом... В целом все сложнее. Я недаром заговорил, разумеется. Есть нечто важное. Но мы с тобой давай-ка будем к нему подбираться постепенно...

Но это Сергей много раз слыхал. И про важное он уже понял, так что не это зацепило его сейчас в том разговоре... Важное, важное! Понятно, что написано, и понятно, что спрятано. Где! Вот что зацепило. Где. Поляна! Вот она.

— Па-адъем! — громко скомандовал Бабай. — Кончай отдыхать.

— Серега, — обратился Гвоздь, — затяни рюкзак, будь другом. Вон та лямка ослабла, будь она неладна.

— Давай, — сказал Сергей, а сам все думал. Где спрятано!..

Ребята ловко, споро выстроились в походную колонну, Даня зашелестел картой, вынул компас. Ворожил с этими предметами он недолго, вскинул голову, поглядел туда-сюда.

— Вроде бы так? — указал он рукой.

Сергей прикинул направление. Вот ведь и сам бы не сказал, как это у него выходит! Просто опыт. Но он почти не подводил.

— Правее чуток, — молвил Сергей.

— Вот так? — с готовностью переспросил Даня.

— Похоже... Черт, там самая чащоба. Придется огибать.

— Огибать — не возвращаться. — Даня сложил карту. — Идем?

— Пошли!

Пошли. Скоро втянулись. Ритм, темп, вдох, выдох. Жара, пот, тяжесть нош. Привыкнешь — вроде ничего. Главное, не дать слабины.

«Главное, главное, главное... — повторял про себя Сергей. Главное — не расслабляться. Главное — держать темп. Главное... Где тайник! — вот главное».

Сергей вцепился в эту мысль, как бульдог в тряпку. Он чуял, что правда рядом, но не дается. Что-то было, что-то вот сейчас, только что... Нет, упустил.

С досады он мотнул головой. И не заметил сам, как наддал шагу. Но Даня, шедший следом, тут же его окликнул:

— Серега! А?

— Разогнался. Сбавь ход, а то растянемся на километр.

— Понял...

Обернулся. Все шли молча, сосредоточенно, лица серьезные. Сергей улыбнулся.

При всем этом он ничуть не отклонялся от курса. Ну, понятно, приходилось делать вынужденные зигзаги, обходя ямы, муравейники, коряги и всякую прочую беду, но направление выдержалось Сергеем точно. Солнце шло по небу, менялись тени, что-то потрескивало, ухало приглушенно в глубине леса...

— Что это там? — вскидывался Муха. Да хрен его знает, — равнодушно отвечали ему шедшие рядом Гвоздь или Кишка.

Сергей-то знал, что это разное зверье обеспокоено пришествием людей. Запахами ружейного масла, резины, дыма, шагами, хрустом веток, голосами, смехом... Звери боятся человека, это Сергей тоже знал. Даже годы безлюдья не сгладили эту боязнь. Ребята — кроме Кати, возможно, — наверное, ни одного дикого зверя в жизни не видели, они топали по лесу, как по своим городским руинам. Сергей же в этом мире был своим, он воспринимал цвета, звуки и запахи почти автоматически — это было с ним, окружало его всю его жизнь, с детства... Родная стихия! Вот только об этом Сергей сейчас не вспоминал. Не до того. Он шел, держал курс, и мысль его билась пульсом.

Где же тайник?!

Поляна. Ведь она большая! Сергей легко представил ее себе. Да, огромная. Хотя, пожалуй, огромная — слишком уж сильно сказано... Но не маленькая. И даже одиннадцати искателям найти на ней небольшой объект будет ой как нелегко.

О том же думал и Даня. Понятно, он не мог знать того, что знал Сергей, но мозг его работал четко и выводы делал ясно, прочно — блок за блоком.

Сергей взволнован. Это видно. Значит? Значит, крутится вокруг разгадки места тайника. Но не разгадал. Разгадает?.. Посмотрим.

Важнее то, ЧТО в тайнике.

Здесь Даня сам чувствовал какое-то неясное волнение. Он прекрасно осознавал, что логически это не объяснить. Но разум же и говорил ему: эй, Даня, ты себя знаешь... Ты никогда не станешь волноваться просто так. Ты чувствуешь, чувствуешь: здесь серьезно. Здесь может быть нечто.

Он вглядывался в спину и затылок Сергея. Тот шагал как по проспекту, изредка лишь дергал головой или рукою взмахивал, отгоняя комаров. Но в фигуре его, в легком наклоне плеч, в том, как он держит руки, — да! в этом было предчувствие. Да и во всем вокруг: в причудах света в листве. В синем-синем небе, там где-то, за лесными вершинами, в веселых майских цветах. Даня не знал их названий, конечно. Но они так радовали глаз! Что-то острое, пьянящее, что-то неведомое, от чего и радостно, и тревожно...

И у Сергея то же. Он спешил и сам замечал это. Сбавлял шаг. Осматривался. Все верно! Он опять заставлял себя не спешить.

Себя заставить можно, а вот сердце... Оно билось все быстрее, и дыхание сбивалось, словно после бега. Отчего? Да поди ж, скажи!

Трава под ногами. Зелень свежая, светлая. Желтенькие цветочки как солнышки. Яркие пятна, проблески большого солнца. Шаги. Хруст веток. Близко, чую. Близко, близко!..

Стоп. Сергей встал так внезапно, что Даня едва не наскочил на него. Но с реакцией, слава богу, все в норме: не наскочил, не сбил. А сзади кое-кто не совладал — слишком уж резко тормознул лидер.

Чертыхнулся Гвоздь. Матюкнулся Кишка. Колонна встала.

— Что случилось? — воскликнул Костя. Сергей стоял, смотрел и не верил глазам своим.

Казалось бы: чему не верить, так или иначе это должно было случиться. Но все равно...

— Что, Серега? — спросил уже Даня.

Тот сперва кивнул зачем-то, после чего ответил:

— Вот она, родина.

— Пришли? — Костя обрадовался.

— Почти. — Сергей скинул с плеча автомат. — Отсюда до дому полчаса ходьбы. Ну, может быть, чуть побольше. Мы с отцом тут были... — Он осмотрелся повнимательнее и подтвердил: — Да были. Все, карта не нужна.

— Ну так пойдем? — полувопросом предложил Гвоздь.

— Погоди, — сказал Сергей. А чего ждать — не знал.

Где их избушка, он представлял совершенно ясно. Где поляна — тоже. В общем, стоять нечего, можно сразу идти — но не шлось.

И он признался:

— Слушайте, ребята... Как-то не решаюсь я.

Даня дружески положил ему руку на плечо:

— Понятное дело. Нелегко?

Сергей кивал молча. Лицо стало грустным.

— Ну, не скисай! — Даня похлопал его по плечу. — Знаешь что? Давайте-ка привал сделаем! — Он обратился ко всем: — Как вам эта идея?

— Отличная! — обрадовался О-о. — И перекусить не мешало бы.

— Ну, тебе ли жрать, — проворчал Бабай. — Куда столько вмещается...

— Я безразмерный. — О-о подмигнул.

В целом предложение было принято. Слова О-о вызвали цепную реакцию: все вдруг вспомнили, что они проголодались.

— Похоже, вон там поляна, — разглядел Гвоздь. Пошли туда. Верно, метров через сто деревья расступились и ребята увидели маленькую полянку.

— Знакома? — спросил Даня. Сергей отрицательно покачал головой.

Нет, эта полянка была незнакома ему. И не похожа на ту. Это было, скорее, что-то вроде незаконченной просеки. Но кто, когда, зачем начал рубить деревья среди леса, почему не закончили?. , на это, конечно, теперь уже не ответить.

Бабай первый стянул со спины рюкзак, кинул его в траву и блаженно вытянулся рядом.

— Ух! — воскликнул он, но тут же привстал и начал расшнуровывать башмаки.

— Может, поплотнее пожрем? — предложил он. — Костерок разведем?

— О! — поддел его О-о. — А про меня-то: и прорва, и то, и се...

— Да ладно, ладно... а, черт! — Бабай звонко хлопнул себя по шее. — Комары эти, мать их... Ну так что, обедаем?

— Давайте, — решился и Даня.

Все разом задвигались, снимая поклажу, послышался смех. Гвоздь галантно помог Кате стянуть ранец.

— Пойду дровишек поищу, — произнес Сергей. — Вон там, похоже, сухостой есть.

Ему хотелось побыть одному, хоть немножко. Надо было собраться с мыслями. А то мысли текли так: «Ну вот. Ждал, ждал, а как пришло — так пшик... Идти на поляну? Ну пусть. Поляну знаю. А на ней где искать?..»

Сергей ощутил, что теряется. Он сам всех поднял, ребята прониклись, пошли. И вот пришли. А он не знает, что делать.

Тут он встряхнулся. А ну-ка! Хотел собраться — собирайся.

Он осмотрелся. Лес. Трава здорово подросла! Прямо за последние дня три. Вымахала почти по пояс, и цветы распустились. Забавные вот эти колокольчики сиреневые... Он потрогал один. А вот желтые, маленькие звездочки...

Ну, вот опять память! Как наяву — ночью они с отцом стоят на крыльце и смотрят на звезды.

— В те времена, — улыбаясь, говорил Алексей Владимирович, — ученые делали классификации звезд. В зависимости... ну, от разных факторов. И обозначения давали такие броские. Белый гигант, скажем! Или желтый карлик...

Вот это и вспомнилось: желтый карлик. Звезда. Желтый цветочек в траве.

Сергей присел на корточки, осторожно тронул пальцем шершавый стебелек. Яркая звездочка качнулась...

Желтая звездочка. Цветы... Слова отца. Поляна! Желтые цветы. Береза!!

Все!!!

Когда прищуренным взглядом Даня проводил унылую спину Сергея, удалившегося за валежником, то во взгляде этом было сочувствие. Ясно — что-то не так. Не того ожидал вдохновитель похода. И растерялся.

Тогда Даня угадал, что Сергею хочется сейчас побыть одному. Это очень верно: сосредоточиться. Даня покосился влево, вправо, увидел, что никто не обратил внимания, не поперся вслед за Сергеем. Все были оживлены, распаковывали свои пайки, переговаривались... Даня незаметно отсел в сторонку.

Он сам ощутил нечто странное. Поддевало нетерпение. Сейчас!.. А что сейчас? Сейчас должно решиться. Что? Не знаю.

Он чуть не сказал это вслух. И это правда: знать было нельзя. Просчитать, вычислить — все это было впустую. Здесь было нечто большее, чем знание; чем просто знание, вернее. Знание, но другое.

И опять, как бывало раньше, мысль свернула к нагрудному кресту, так выручавшему Даню по жизни. Он положил ладонь на этот крест, ощутил холодок металла...

Что-то должно быть. Даня закрыл глаза.

— Есть! — звонкий возглас потряс лес.

Все аж застыли на местах. Даня открыл глаза.

Раздался треск. Сучья кустов мотнулись, из них выскочил Сергей. Глаза — как два велосипедных колеса.

— Ребята!! — возопил он и тут же кувыркнулся в траву.

О-о расхохотался от такого трюка. Фыркнул еще кто-то. Сергей сам вскочил и рассмеялся.

— Ребята, — повторил он уже без крика. — Все! Я знаю, где тайник!

— Опять озарение, — понял с иронией Бабай. Он был в таких делах скептик.

Но Сергея пробило так, что всякий скептицизм побоку.

— Да! — сказал он. Его распирало от счастья. — Теперь все. Никаких гвоздей!

— Каких гвоздей? — сощурился Гвоздь. Вопрос канул в никуда. Сергею все поверили враз — и Бабай тоже в глубине души, только не хотел себе сознаться. Слишком уж ценил он реноме скептика.

— Ну и где? — спросил Костя.

— На той поляне... Ну, словом, знаю! У старой березы. Где желтые цветы. Там! Точно. Знаю. Пошли!

И пошли, и пришли. Сергей не шел, а мчался. Вместо получаса — двадцать минут. От темпа все взмокли, выбились из сил, но ни один не роптал. И про голод забыли.

— Сейчас, — задыхаясь, бормотал Сергей, — сейчас, сейчас... Немного!

Он не замечал, что это вслух.

Но никто не говорил ничего, не переспрашивал. Ясно — азарт, напор, факт. Без слов.

Родной лес вел Сергея. Все приметы — вот они! Сердце билось по-сумасшедшему. Поляну Сергей угадал метров за сто. Еще лес, стволы берез и лип, везде кусты, сквозь них приходилось переть напролом — треск, шум, от листьев клочья в стороны...

Но вот это пройдено. Последний шаг — и Сергей встал. Кто-то нечаянно подтолкнул его в спину. Он отшагнул влево. Ребята гурьбой, толпясь, высыпали на опушку. Пыхтение, возня длились еще секунд пять, а после все смолкло. Тишина.

Сергею сделалось смешно: никто не решался ступить на поляну, как будто заколдованная зона. Он не шел — и все стояли.

— Ну, что остолбенели? Идемте.

Старая береза никуда не делась. Вот она — в майской зелени словно бы и помолодела. Сергей двинул к ней наискось через лужайку, за ним зашагал Даня. Все прочие замешкались на миг, а затем повалили следом.

Сергей уже не спешил. И сердце не билось взволнованно. Обычная работа, больше ничего... Он подошел к березе, огляделся. Посмотрел вверх — просто так. Нежная зелень, голубое небо. Полдень.

— Вот так, — сказал Сергей. Прозвучало это у него вполне философически и было принято за руководство к действию.

— Что, здесь копаем? — Бабай притопнул по траве и тоже огляделся окрест.

— Сейчас, — ответил Сергей. — Соображу... Катя, отойди-ка.

Катя проворно отступила в сторону.

— Ага. Ну, похоже, здесь. Вот этот участок, — очертил пальцем в воздухе.

— А цветы где? — Костя удивился.

— Какие цветы?

— Ну, желтые. Сам же говорил — где цветы желтые.

— А-а!.. Чудак ты, Костя. Это ж когда было? В августе. А сейчас май! Цветы-то поздние.

— Фу ты! — Костя в досаде хлопнул себя по лбу. — Не врубился.

Муха слегка напрягся: он в месяцах не очень разбирался, и когда называли: июнь там, июль, апрель — путался. Стеснялся этого. И сейчас в мозгу у него закрутилось: август, август, когда это?. , летом? А, ну да! Конец лета. Точно!

Он чуть не подпрыгнул от радости. И вскричал:

— Да чего болтать-то! Давайте копать. Где? Бабай смерил малого генеральским взглядом, но промолчал. Своего подчиненного, конечно, он бы одернул.

— Где копать? — Сергей стал деловым. — Ну, давайте с разных концов начнем, навстречу друг другу. Вот отсюда, отсюда и отсюда. Думаю, только этот участок. Больше не надо.

— Что значит думаю? — Бабай нахмурился. — Ты ж сказал — знаю?

— Ну, знаю, знаю.

— Ни хрена себе, только этот... — протянул Кишка. — Да тут окривеешь! До вечера провозимся...

— Да ну, до вечера! — перебил Сергей. — За час управимся. Глубоко-то не надо. Где-нибудь полметра глубины, не больше. Где лопата? Давайте!

— Подожди, Серый, — спокойно молвил Даня.

— Что такое?

Даня подмигнул ему:

— Спешка — дело трухлявое. Прежде чем браться за дело, надо мозгами пораскинуть.

— То есть?!

Пришлось разъяснить:

— То есть логически размыслить. Все станет много легче.

— Например? — Сергей насторожился.

— Например, — педантским тоном заговорил Даня, — здравый смысл подсказывает: если это тайник, что это значит?

— Что? — воскликнуло хором несколько человек.

— А то, что дерн аккуратно вырезали, подняли; что надо спрятали — и снова закрыли.

— Аккуратно... — что-то начал соображать Костя...

— Аккуратно, — весело подхватил Даня, — но не так, чтоб совсем незаметно. Если всмотреться внимательно...

И тут точно молния сверкнула у Сергея в голове!

— Ах ты! — вскричал он. — Да как же я сразу не допер!!

В самом деле — чего ж тут думать. Ясно: на этом месте что-то должно быть чуть-чуть не так. Трава, почва! Что-то не так.

— Давайте, ищем, — засуетился Сергей. — Давайте, народ. Это же мигом!

Он был прав: на такой участок одиннадцать рыл — тьфу. И как всегда, удачливее всех оказался О-о.

— Слушайте, — неуверенно промолвил он. — Вот тут какой-то вроде холмик... Может, то?

Сергей так и метнулся туда. Упал на колени.

— Ну-ка!..

Точно. Незаметный сверху, но совершенно отчетливый на ближний взгляд, на ощупь — холмик. Сергей огладил его ладонями. Точно! Прямоугольной формы. Таких не бывает. Значит — клад.

— Лопатку!

Кто-то протянул саперную лопатку. Сергей схватил ее.

Удар! Еще удар! Целый пласт дерна вспучился горбом.

— Есть! — восхитилась Катя.

— Кажется... — процедил Сергей.

Штыком лопатки он поддел пласт, напрягся — перевернул. Тот вяло шлепнулся белесыми спутанными корнями вверх.

— Есть!!

А это кто крикнул? Сергей не знал. Да и какая разница! Он отгреб сухие комья, очищая верх голубой пластмассовой коробки.

Все сгрудились вокруг.

— По бокам! По бокам отчисть, — не терпелось Косте.

Сергей и сам знал, как надо. Провел точными, аккуратными движениями борозды обочь коробки; смахнул крошки и пыль сверху. Можно было вынимать... но Сергей поймал себя на том, что он чуточку тянет. «Торжественность момента!» — усмехнулся он и резко выдернул тайник.

Крышка соскочила легко, лишь коснулись ее пальцами. Коробка невысокая, почти плоская — и содержалось в ней одно: обычная школьная тетрадь в ярком, с голограммой, переплете.

— А! — обрадовался Костя. — Я такие видал. Пальцы Сергея задрожали. Неловко он попытался перелистнуть страницы — увидел четкие строчки, ясный почерк. Тетрадь захлопнулась.

— Ты что, Серега? — удивился Даня.

— Нет. Ничего, — отрывисто сказал Сергей. — Просто так.

А это слезы непрошеные навернулись на глаза, и Сергей еле удержал их. Предательски задергались губы... Он справился и с этим. Только наклонил пониже голову.

Так, — повторил он. — Вот тут вроде еще что-то есть...

— Да нет ничего, — удивился Кишка. До него, конечно, не дошло.

Но Сергей уже овладел собой.

— Да, нету, — молвил он. — Ну что ж, посмотрим. Открыл первую страницу.

«Дорогой мой сын! — началась рукопись. — Если ты читаешь эти строки...

Глава 21

ЖИВОЙ КОСМОС

…эти строки, то меня, вероятно, нет с тобой рядом. Не хочу сказать — нет в живых, так как верю в бессмертие вообще и надеюсь на свое в частности. Почему мне хотелось бы думать, что разлука наша временна. А жизнь — вечна».

— Ну, чего ты! — нетерпеливо вскричал Бабай. — Давай вслух читай!

— Вслух? — усомнился Сергей. — А вы, э-э... поймете? Здесь ведь, поди, философия сплошная!

— Ты читай, — распорядился Бабай. — А там видно будет.

— Ну, как скажете.

Сергей откашлялся и прочитал начало. Сделал паузу. Оглядел слушателей.

— Все понятно, — поспешил заявить Костя. — Чего непонятного? Все понятно.

Сергей вопросительно поводил взглядом туда-сюда. Народ безмолвствовал.

— Понятно, значит, — расценил это глашатай. — Ладно, продолжаю.

Он уселся поудобнее на траву и продолжил:

— «... жизнь — вечна. Я уверен: ее не одолеет никакая нечисть, даже если покажется, что все пропало. Не пропадет. Жизнь — большее, чем представлялось нам до сих пор. Мы, люди, упустили это из виду. Ты помнишь, наверное, как мы с тобой однажды зимним вечером обсуждали плюсы и минусы техногенной цивилизации...»

Здесь Сергей прервался.

— Верно, — сказал он. — Помню! Как вчера. Говорили, что во всем есть свои и хорошие стороны, и недостатки.

— А что это — техно... как это там? — наивно спросил Муха.

— Техногенная цивилизация?

— Ну да!

— Я знаю! — обрадовался Костя, но на него шикнули.

Сергей постарался как можно доступнее объяснить Мухе смысл мудреных слов, и надо сказать, сумел сделать это неплохо.

— А-а!.. — произнес Муха. — Понятно. Это, значит, такое развитие было раньше?

— Да, — кивнул Сергей. — И мы с отцом толковали... да вот тут и написано: «... техногенной цивилизации. Я, сознаюсь, затеял этот разговор не просто так. Мне хотелось, чтоб ты его запомнил. Я далек от мысли, что человечеству надо было совсем отказаться от научного прогресса и остаться жить в пещерах. Смешно говорить так! Этого просто не могло быть. Но и злоупотреблять техникой не стоило, а именно так и случилось.

Где, когда люди переступили ту грань? Не знаю, не берусь сказать. Когда тягу к удобствам, комфорту и удовольствиям стало не перебороть?.. Я еще тогда, в те времена, предупреждал, что это не шутки, что надо бы остановить, поскольку в погоне за благами земными мы упускаем из виду другие блага, земные тоже, но иного рода. Мы не замечаем, что живем и развиваемся отдельно от богатств природы, то есть биосферы Земли».

Тут Сергей вновь прервал себя.

— Биосфера... ну, как бы вам это объяснить...

— Никак не надо, — сдержанно сказал Даня. — Читай, не прерывайся. Что надо — спросим после.

— Ага. Ну ладно, «... биосферы Земли. Не буду здесь пускаться в размышления о свойствах и причудах мироздания, постараюсь сказать кратко. Наука и технологии сложились так, что были нацелены на освоение уже заданного человеку пространства — времени, заданного условиями нашего мира. Опять же! Ни в коем случае не хочу утверждать, что этого не нужно было делать. Это делать было не то что нужно, а необходимо. Но помнишь, мы и об этом говорили — во всем должна быть „золотая середина“. Вот ее-то, середину, в какой-то момент и упустили. А с нею упустили и возможность открыть по-настоящему биосферу, вернее, ее растительный мир.

Я пришел к таким выводам еще в прежние времена, до катастрофы, а теперь убедился в этом окончательно. Ведь, в сущности, мы, люди, и растения Земли существовали разобщенно, в разорванных пространствах. Разумеется, мы использовали растения в своих целях, да и они нас тоже: наши биологические массы служат пищей друг другу... но настоящего единства нет.

Видимо, здесь надо объяснить суть настоящего единства. Давно я обратил внимание на то, что растения — особый мир. Неверно думать, что это низший по сравнению с животными уровень живого вещества! Нет, они не ниже, они другие. Помню, как в свое время поразила меня простая вещь: если растения ниже нас уровнем, то почему они красивее и добрее нас?! Ведь это в самом деле так: ничто не сравнится красотой с пейзажем земли, ни одно животное, ни один человек не прекрасны так, как даль наших лесов, полей, холмов, рек и озер... Кроме того, растения, в отличие от нас, не нуждаются в насилии для того, чтобы питаться. Мы вынуждены пожирать другие существа, а растения живут, никому не мешая, никого не уничтожая. Они не приносят в мир зла, а лишь покой, умиротворенность и красоту.

Но, разумеется, есть какие-то преимущества и у нас. Какой отсюда следует вывод? Вот он: человек и мир растений — две ветви жизни, которые почти не знают друг друга. Отсюда дисбаланс, отсюда и трагедия человечества. Мы не сумели разглядеть то, что перед нами! Вспомни, Сережа, как мы с тобой гуляли по лесу, как восхищались его красотой. Признаюсь: я это делал недаром, хотя до поры до времени не говорил тебе об этом. Мне хотелось, чтобы ты проникся этой красотой, чтобы впитал ее в себя, всей душой своей. Я не знаю, доживем ли мы с тобой вместе здесь, в этой жизни, до того дня, когда я расскажу тебе все это, и ты меня поймешь. Я надеюсь!.. Надеюсь, что и наша мама. Что я сумею передать это тебе, а ты потом Володьке... и так далее. Человечество не должно погибнуть. Больше того! Оно должно вступить в новую фазу бытия. Я в том уверен, несмотря на все несчастья. Это урок. Увы, беда — самый лучший учитель в этом мире. Мы научились. И мне хочется, чтоб вы, мои дети, влились в новое, преображенное человечество.

Я уже много раз обращался к тебе с фразой «помнишь ли...», но что ж делать — приходится еще. Помнишь ли ты — это было в самом начале лета, — как мы с тобой вышли на юго-восточную опушку нашего леса? Помнишь, конечно. Пологий склон холма, поля уходят вдаль, перелески. И вот в одном из них, среди берез, стоит маленькая заброшенная церковь...»

Тетрадь резко захлопнулась. Сергей смолк. Несколько секунд царило полное безмолвие. Тихонько шумел лес.

— Ты чего?.. — как-то непривычно осторожно спросил Бабай.

Сергей поднял голову, обвел друзей странным взором.

«Восторженный», — мелькнуло в голове у Дани про этот взгляд.

— Ребята... — начал Сергей торжественно, а кончил так: — Я-то был совсем дурак.

— Совсем? — лукаво переспросил О-о.

— Почти. — Сергей улыбнулся, встал и отряхнул штаны.

— Поясни, — потребовал Бабай.

— Поясняю. Я вам заорал, что все понял, да? Ну да.

— Ну да! Вот и вышел дурак. Потому как ни хрена не понял!

— Как так? — запротестовал Костя. — А тайник?! Ты же его нашел!

— Ну, тайник, это уж да... Но это предисловие. Скажем так: главного не понял. Вот! — Он потряс тетрадкой. — Вот где!

— Теперь понял, что ли? — Бабай сдвинул брови. Сергей, однако, стал в прогнозах осторожнее:

— Думаю, что да. Думаю, да. Опушка, склон холма... О господи! Прямо перед глазами, так и вижу. Пошли!

— Туда? — сказал Даня. — На юго-восточную?..

— Да. Пошли! Это не так далеко. За час дойдем.

— Стой, так ты до конца не дочитал. — Бабай указал на тетрадку. — Что там дальше-то?

— Вот потому и пошли. Сами все поймете. Я скажу! Он не стал тратить больше слов. Махнул рукой и зашагал в чащу. Хрустнул сухой сучок.

Ребята на какое-то мгновение замешкались, но Даня молча устремился за Сергеем — а раз сам генерал пошел, то остальным-то и подавно. Все пустились вслед.

И вновь Сергей как на крыльях летел. Но и прочие научились быть в лесу, и они мчались так, точно никакой поклажи на них нет. Марш-бросок! — вот земля под ними пошла под уклон, стали реже стволы берез и лип, и — то ль почудилось, то ль в самом деле... нет! Не почудилось. Еще не совсем, но показалось впереди бескрайнее пространство, свет его, высота небес, дыхание ветров...

— Ну вот! — прокричал Сергей на бегу. — Вот!.. Здесь! Вот оно!..

Пространство быстро нарастало. Оно будто само вливалось сюда, раздвигало деревья, смывало кусты — навстречу людям, а люди навстречу ему.

Сергей чувствовал, как бьется сердце. Оно билось счастливо. Такого не было никогда еще в его жизни. Была радость, было наивное, беззаботное детство... наверно, это все казалось счастьем, но сейчас о том и говорить нечего.

Он опустил взгляд. Не хотел, чтоб ему что-то мешало. Хотел все и сразу. Смотрел под ноги, видел, как ходят тени по траве, слышал шелест листвы. Ветер летел оттуда, из просторов, он был теплый, словно солнечный, он обещал неведомое, новый, дивный и прекрасный мир.

«Еще малость, — говорил себе Сергей. — Ну, еще. Чуть-чуть! Вот уже последние стволы. Вот граница тени и света. Вот он, свет! Вот предпоследний шаг. Последний...»

Вот и все.

Сергей поднял голову.

Боже мой!..

Он не понял — подумал лишь или сказал это вслух. Да и какая разница! Главное — он увидел ЭТО.

Склон уходил вдаль так полого, что там, в этой дали, уже и не понять — выравнивается ли он, или что-то все так же плавно круглит его вниз. При том, что никаких теней, туманов, ничего, мешающего взору... нет, конечно. Все ясно: небо, поля, перелески, горизонт. Где-то почти на самом краю серебристо отблескивала тоненькая ленточка реки.

— Красота!.. — восхищенно выдохнул кто-то. Сергей даже не понял кто. Но это и не важно.

Он обернулся к друзьям. Глаза его сияли.

— Ну как?

Даня лишь головой покачал:

— Слов нет!..

Это была правда. Слов не было потому, что почти никому из москвичей никогда еще не приходилось видеть столь безмерный мир. Конечно, они забирались на крыши больших домов, на огромную высоту и видели оттуда большие пространства — но то были пространства замершего города: пустые улицы, пустые дома... Впечатление от этого было скорее гнетущее, чем вдохновляющее.

Уфимцам же подобное было знакомо. У себя они видали похожие ландшафты. Но никто тогда толком не обращал внимания на их красоты. А сейчас, после слов Сергея, после того, что они услышали из дневника его отца, они взглянули по-другому. И сейчас они тоже стояли и молчали, пораженные величием открывшейся им картины.

И лишь один человек не удивился. Это был Муха.

Не сказать, что этот пейзаж был точно таким же, как на найденной картине, которая так и стояла у Феди дома; нет, он другой. Но этот мир!.. Это был тот самый мир. Муха узнал его сразу. И понял, что вернулся. Понял, что красота этого мира ждала его, Муху, и вот дождалась — а по-другому и быть не могло.

— Ну как? — повторял Сергей. — Впечатляет?!

— Еще бы, — ответил Даня.

— Теперь поняли, в чем суть?

Бабай, Даня и Костя переглянулись. Что-то блеснуло, но...

— Лучше поясни, — нашел Даня формулу.

— Поясняю! — весело вскричал Сергей.

Он весь сиял от вдохновения.

— Мой отец — он давно понял, в чем дело. Человек и растения...

Бабай нетерпеливо перебил:

— Ну, это мы сами поняли. Что недооценили. Человечество недооценило... этот, как его?..

— Потенциал, — подсказал Даня.

— Ну да. Потенциал растительного мира.

— Да! — Сергей рассмеялся. — Так вот, батя мой как раз и оценил. Что такое красота природы? Ну, вот земных пейзажей? Это окно в бескрайнее пространство! В биокосмос. Врубаетесь?!

Судя по лицам, врубались изо всех сил, но безуспешно. Только Муха смотрел счастливым взором. Пришлось пояснять еще:

— Ну, чтобы яснее было, тогда так. Красота — вид энергии. Самые красивые места — особые энергетические зоны. Человек, оказавшись там, может преобразиться! Стать больше. Больше, чем человеком! Это ясно?

Даня напряг мозги:

— М-м... это как бы получается, в другие миры выйти?

— Можно и так! — Сергей энергично кивнул. — В другие измерения. Новый космос! Гигантские миры!.. Помнишь, Тэйки, ты мне рассказывала о своих снах, о путешествиях в них?

— Конечно.

— Ну вот, а там эти миры — наяву! Не этот — это пустяки, всего три измерения. А там... Вселенная! И не просто Вселенная, а человеческая. Наша! Врубаетесь? Единство человека и Земли! Ноосфера!

— Чего? — обомлел Бабай. — Нет, ты откуда такое знаешь?!

— Отец говорил. Слушай! Ах-х ты... Ну нет, вот уж век живи, век учись.

— И дураком помрешь, — вдруг брякнул Кишка. Все воззрились на него.

— Хорошо сказано... — с удовольствием молвил Даня. — Откуда это?

— А это Очкарик говорил, — вздохнул Кишка.

— Нет! — в азарте выкрикнул Сергей. — Не надо помирать! Ни дураком, ни умным. Никак не надо!

Ну, тут уж никто и слова не сказал, знали, что Сергей все сейчас разложит от и до.

— Вот, — сказал он. — Вот! Отец видел, что люди упустили этот шанс. С их техникой и магией. Слишком увлеклись тем и этим. И вот результат.

Даня приподнял правую руку. Сергей осекся, выжидательно смолк.

— Ты хочешь... — Даня сдвинул брови, подбирая слова, — хочешь сказать, что человечество раз выбрало путь техники, то оно стало нечувствительно к этим вот... ну, биосферным окнам?

— Именно! — Сергей подпрыгнул от радости, что его поняли. — Точно так! Невосприимчиво стало. Да что там человечество! Теперь я вижу, что и отец не смог это сделать. То есть он все понимал, ходил в эти места — и ничего. Что тогда?

— Тогда нужно было воспитать сына, — усмехнулся Даня.

— Точно. — Сергей тоже улыбнулся, но вышло грустно. — Другое поколение. Так воспитать, чтоб он и культуру воспринял, и от цивилизации свободен был. Так он и делал. Он водил меня по лесу, чтоб я впитывал эту энергию красоты. Конечно, я должен был созреть. Да я бы просто ни фига не понял! Потому он и говорил — погоди, мол, подрасти... Бог мой! Он ведь чуть-чуть, совсем чуть-чуть не успел!..

Сергей опять разволновался, забегал. Остановился.

— Ладно, — сказал он. — Ладно! Я спокоен. Как бы там ни было, он цели достиг. Мы на границе неведомого мира. Вот он, перед нами! — Он повел рукой. — Видите?.. В старину знали, где церкви ставить.

— И мечети, — вставил Гондурас.

— Ну, ясное дело. Вообще, такие здания. Ну... Сергей мимикой и пальцами изобразил, какие это здания. Слов «культовые сооружения» даже он не знал. Но его поняли. Даня серьезно покивал.

— То есть ты хочешь сказать, что люди все же чувствовали этот большой мир? Окна в него. И там ставили церкви.

— Конечно. Только потом развитие пошло так, что эти предчувствия утратились.

— Зато другие оправдались, — хмыкнул Гвоздь.

— И это так. Но теперь все позади! Вы представляете? Мы станем... ну, я даже не знаю, как это назвать...

— Монстрами! — обрадовался Костя.

— Нет, — Сергею не понравилось. — Монстр — это чудище, а в этом мире ничего такого быть не должно.

Тогда ангелами. — Косте было все равно.

— Супер! — задорно крикнул Шуруп.

— Ну, может быть. — Сергей обернулся, смерил взором дивный пейзаж. — Нет, ну красота все-таки, а?.. Эх, ребята, представляете, что мы сделаем?! Это же для всех, для каждого... для всех людей! Это спасение! Мы перейдем в такую жизнь, где гоблины нам просто ничего не смогут сделать. Они станут бессильны против нас... Даже нет! Не совсем так.

Сергея озарило.

— Не так! Они просто перестанут для нас существовать, понимаете? Нам с ними и биться нечего — пускай здесь живут, твари, пусть жрут друг друга. Пусть! Они для нас никто. Что может сделать тень?

Да ничего. Так вот она — победа! Смерти больше нет. Это догадка, но я уверен; ну, почти уверен: там мы не будем умирать, как здесь...

— Жить вечно?

Сергей запнулся:

— Не знаю.

Вскинул голову, глянул в небо.

— Не знаю, — повторил он. Тряхнул головой. — Но смерти такой, как здесь, уже не будет. А потому дело за малым: идем вниз.

— Куда вниз? — не въехал тугодум Кишка.

— До церкви, — разъяснил Сергей. — Скорее всего это и есть вход в ноосферу.

— Куда? — спросили сразу несколько.

— Ну, вот такое состояние, единство человека и Земли. Новый мир! — это и есть ноосфера.

— Ага, ага, — обрадованно поддакнул Костя. Он был очень доволен, что с ходу схватил суть.

— Да, вот так, — подтвердил Сергей. — Ну, пошли?

— Подожди, — сказал Даня.

Сергей уже сделал движение идти и потому неловко дернулся от слов Дани. Остановился, недоуменно посмотрел на генерала.

— Что?.. — вырвалось у него.

— Я говорю: подожди. — Голос Дани звучал твердо.

Сергей малость растерялся:

— То есть?

— То есть не так все просто.

Это Сергей и сам знал, но вот в чем именно сложность, пока не ведал, что прямо и заявил.

— Да понимаешь, — ответил Даня, — я всю жизнь свою только и делаю, что с гоблинами бьюсь. И буду биться! И думаю, что все-таки надо добить эту сволочь здесь... Ты помнишь наш разговор с отцом Никифором? — неожиданно спросил он.

Но для Сергея это неожиданностью не было.

— Ну так! — вскричал он. — Только сейчас вспоминал!.. Он все точно сказал — путь где-то рядом. Так вот он, путь!..

— Верно. А раз так, то и другие слова вспомни. Что путей этих много. И что каждому — свое время. Вот мое время — здесь, на Земле. Я не могу ее оставить так, чтоб по ней ходила всякая мразь. Уничтожим ее, а уж потом, к этому... к центру мироздания. Тогда — порядок!

И Даня подумал о НЕМ, о том, кто владел его, Даниной, судьбой. Он не мог сейчас выразить, даже осознать не мог всего — но он точно увидел сейчас свой путь к НЕМУ.

Только болтать об этом Даня не стал.

— Даня! — воскликнул Сергей. — Да ты пойми...

— Понимаю. Знаю, что ты скажешь: мы сейчас нашли решение всех проблем. Не спорю. Может, и так. В конце концов, твой отец был философ и ему видней. Но я — боец, я знаю одно: враг еще есть! И его надо добить.

Он сделал паузу. И сказал:

Ты как хочешь, а я остаюсь здесь.

— Как это — как хочешь?.. — Сергей растерялся.

— Да обыкновенно, — пожал плечами Даня. — Мы же не гоблины и не эти... шавки ихние. У нас свобода. Кто хочет — иди, а кто хочет — оставайся.

— Ну, эдак мы пополам разделимся. — Бабаю этот план не очень глянулся.

— А что делать, — Даня не уступил. — Дело и в самом деле важное. Тут каждый должен сам решать.

Бабай сильно потер пальцами край левого глаза. Затем сжал губы в непонятную фигуру.

— Давай, давай, генерал, — поощрил его Даня. — Решай.

— А что там, — долго не стал думать тот. — Свобода, говоришь?.. Ну, пусть свобода. Так и быть: кто хочет, пусть идет в эту сферу. Кто хочет — остается тут. Работы хватит. Нам, кстати, еще домой возвращаться. Нас там ждут.

— Да ведь и у вас там, наверное, такие места есть! — Сергей воспрянул. — Поищите! Самое красивое место, какое найдете, — может, это и есть выход.

— А без тебя мы сможем выйти? — спросил Костя. — Ведь ты же у нас это... проводник?

— Думаю, да. — Сергею это прежде в голову не приходило, но сейчас он как-то ловко вдруг сообразил: — Ведь это же все не случайно! Все шло одно к другому: отец меня старался воспитывать; потом несчастье, но вы меня спасли. Надо было, чтоб в тот миг сюда кинуло ребят. — Он кивнул на уфимцев. — Чтоб мы вместе прошли то, что мы прошли. Вот это все в сумме и стало ключом к двери. — Он кивнул на церковь.

— Сим-сим, откройся, — неожиданно для себя вспомнил Даня и улыбнулся.

— Что? — не понял Бабай.

— Да так, — Даня отмахнулся. — Пустое. Слышал в детстве.

— Ну, чего? — Косте не терпелось. — Давайте решать. Время идет!

Тут он был прав. Солнце заметно откатилось к западу. Вытянулись тени. Еще не вечер — но уже вроде бы и не день. По вершинам деревьев легонько бежал ветер.

— Тогда тянуть нечего, — подвел черту Бабай. — Ну, Уфа! Кто куда? По очереди.

— Я остаюсь, — сказал Гондурас.

— Почему? — спросил Бабай.

— Это уже другой вопрос.

— Ты смотри-ка. — Бабай удивился. — Ну а все-таки?

— Я со своей книгой, — Гондурас положил руку на грудь, — дома полезней буду. Кто знает, как она нам еще пригодится?..

— Резон есть, — одобрил Бабай. — Ты, юниор? Шуруп солидно высморкался сперва из левой ноздри, затем из правой.

— Остаюсь, — изрек он. — Малые дома остались. Как они там без меня?

Все дружно улыбнулись. Бабай хотел было сострить, но передумал.

— Ладно, дальше давайте.

Девчонки обе пожелали остаться, мотивируя это тем, что им тоже «влом» оставлять Снежану с малышней.

— Неохота их бросать, — вздохнула Тумбочка.

Бабай про себя подумал, что если они даже и вернутся в Уфу, то найдут ли там свой «детский сад» — вопрос, да еще какой... Но говорить вслух, конечно, не стал.

О-о без колебаний решил идти с Сергеем. Ну, он бродяга известный, никто поэтому не удивился... Дошла очередь до Кишки.

Тот хмуро задумался. Поводил взглядом по траве.

— Нет, — сказал наконец. — Это не по мне. Философия там... Тварей этих бить надо! Остаюсь.

Костя облегченно вздохнул.

— Ну, как хорошо! Я, правду сказать, боялся, что все рванут туда...

— И тебе придется остаться, — понял его Бабай.

— Точно. А теперь не боюсь. Я, если честно, хочу туда. В эту... как ее?

— Ноосферу, — подсказал Сергей.

— Да. Посмотреть. Любопытно. Я, пожалуй, пойду.

— Ясно. Ну, мои вроде бы все. За вами дело. — Бабай взглянул на Даню. Тот кивнул.

— Слушаю, — молвил он кратко.

Из его ребят изъявил согласие отправиться с Сергеем Муха. Прочие предпочли остаться. Даже Тэйки. Миры мирами, но и здесь ее ждало еще немало дел.

Даня как-то по-новому взглянул на Федю. Он чувствовал к маленькому пареньку необъяснимую симпатию. Как начальник, он, конечно, не имел права ее высказывать. Не сделал этого и теперь. Лишь спросил:

— Почему?..

Федор тряхнул головой:

— Это мой мир. Я знаю. Еще зимой угадал. Перед самым тем, как меня тогда эти захватили. Я картину одну нашел — там тоже такая лесная даль. И вот тогда я понял, что туда вернусь. И вот вернулся. Это для меня. Я знаю.

Даня смотрел на Федьку. В сердце появилась грусть — такая странная, не хотелось, чтоб она уходила... Она и не ушла.

— Ладно, — сказал Бабай так, будто подвел черту. — Давайте прощаться.

Сергей почему-то не думал, что это все выйдет так буднично. Бабай первым протянул ему руку, и он растерянно пожал ее. И тут протянулась к нему рука Конопатой.

— Бывай, — сказала она и шмыгнула.

— Слушай, — деловым тоном заговорил О-о. — А ведь нам там оружие-то и не понадобится, а?

— Оружие?.. — Сергей механически пожал плечами.

О-о удивился.

— Э, Серега! — воскликнул он. — Что с тобой?

— Что?.. Ах да. Оружие? Да нет, конечно. Оставим ребятам все. Им нужно.

Разоружились. Но тут Костю огрела новая идея:

— Это... Серега, как ты думаешь, а жрать мы там что будем?

— Посмотрим. — Сергею уже не терпелось. — То есть скорее всего такой нужды у нас просто не будет. Там ведь другое все. Другой мир. Свет!.. — Он едва было не ударился в пафос, но вовремя спохватился. — Ну, все. Ребята! Мы не прощаемся. Думаю, поразведаем, что там, как, да будет возможность, вернемся. Поможем вам добить этих гадов, и тогда уж все вместе — в новую Землю...

— И новое небо, — закончил Даня. Где-то он слышал эти слова. Или читал. Попытался вспомнить где — и не смог.

— Все попрощались? — спросил Сергей. Оказалось, что все. — Ну, идем.

Четверо парней начали спускаться по склону холма. Оставшиеся смотрели им вслед.

— Не забывайте! — крикнула вдруг Гулька.

Сергей обернулся на ходу, помахал рукой.

— Если управитесь раньше, — крикнул он, — сами приходите сюда! Это — жизнь, помните! Здесь смерти нет! Вот главное!.. Смерти больше нет!..

Они уже отошли далеко. Расстояние гасило слова. Сергей вроде бы еще что-то голосил, но разобрать нельзя было. Он махнул рукой в последний раз и зашагал, взяв курс к церкви.

Тогда обернулись разом все его спутники — веселые, смеющиеся лица. Три правых руки взметнулись в прощальном салюте. Кажется, О-о воскликнул чтото... но что — этого, конечно, никто не услышал.

Все четверо пошли, больше не оглядываясь. Они шли быстрым, чуть притормаживающим шагом, как всегда бывает, когда люди идут под уклон. Солнце светило им в спины. Какое-то время трава за ними стелилась примято, а затем распрямлялась, и было уже совсем ничего не заметно.

— Ну, — нарушил молчание Даня, — пойдем и мы. Тэйки! Ты теперь наш главный поводырь. Дорогу найдешь?

— Без проблем, — был краткий ответ.

Глава 22

ПУТЬ ДОМОЙ

Обратный путь оказался заметно короче — всего одна ночевка. К переходу второго дня Тэйки привела команду к родимому юго-западу Москвы.

— Может, к нам зайдете? — предложил Бабай Дане и его ребятам. — Чаю попьем, отдохнете с дороги?..

Даня поколебался и отказался все же.

— Нет, спасибо. Расслабимся, еще хуже будет. Лучше уж сразу до дому.

Бабай не стал настаивать:

— Ну, как хотите. Тогда завтра свяжемся?

— Конечно.

На том распростились. Своим Даня приказал рассредоточиться: правила безопасности он соблюдал свято.

— Расходимся. Связь — как обычно. Пока!

— Пока, — ответил Гвоздь. Тэйки лишь кивнула.

Знакомыми тропами Даня двинулся домой. Иногда чуть-чуть менял маршрут, проверялся. Все было спокойно. Однако вплоть до самого дома генерал бдительности не сбавлял, ибо тем и живы.

Это совершенная правда. Осторожность и внимательность Дани обратились в чутье — вот и теперь на подходе к базе он без всяких вроде бы внешних признаков уловил то, что здесь кто-то есть.

Кто-то — либо человек, либо гоблин.

Повадка Дани изменилась. Если прежде он пусть не спеша, но продвигался вперед, то теперь остановился совсем. Более того, он бесшумно сманеврировал влево, в ближайший дом, и пристроился в угловой квартире. Позиция для наблюдения отличная.

Впрочем, долго наблюдать не пришлось. Чутье Даню не подвело: близ его дома вправду находился человек. И человек совсем не прятался. Он показался в Данином поле зрения спокойный и уверенный, зная, что он в безопасности...

Потому что это был Немо.

Даня облегченно поднялся во весь рост. Свистнул негромко.

Немо услыхал, обернулся. Даня махнул ему рукой и прямо из окна выскочил на улицу.

— Привет, — сказал он, подойдя.

— Привет. Обменялись рукопожатием.

— Как поход? — спросил Немо.

— Ох, — Даня вздохнул. — В двух словах не расскажешь... Пойдем-ка лучше ко мне.

Пошли. Даня соорудил чай, стали пить — горячий, замечательно.

— Ну, что поход, — начал Даня, — поход с событиями, слов нет... — И рассказал как можно обстоятельнее обо всех этих событиях.

Немо выслушал, кивнул:

— Понятно. Знаешь, а я чего-то похожего ожидал.

Даня усмехнулся:

— Догадываюсь... Ну и как твое мнение? Немо сделал маленькую паузу.

— Правильно все, — решил он. — Ты прав. Да и они правы. Те, кто ушел. Не бывает так: или — или.

— Бывает, — сказал Даня.

Что такое «закон исключенного третьего», он не знал, но своим умом до него добрался. Немо подумал.

— Да, — согласился он. — Бывает. Но это не тот случай. Я понимаю.

— Я тоже.

Даня вспомнил, как ребята уходили вниз по залитому солнцем склону. Он подержал эту картину в памяти, чтоб она запомнилась навсегда, — и хотел отпустить, да она не ушла. Так перед мысленным Даниным взором уходили от него друзья, уходили, уходили и все не могли уйти...

Немо взглянул искоса на генерала, все понял и счел, что вечер воспоминаний — слишком большая роскошь. Потому произнес:

— Подземным сообщать будешь?

Слова эти как-то не сразу дошли к Дане. Но дошли, конечно, куда же им деться... И не очень удивили его.

— Можно, пожалуй. Союзники!

Он связался с Гвоздем:

— Слушай, Гвоздь. Соедини-ка меня с Михеем.

— Зачем?!

— Надо. Что?.. Нет, давай-ка без вопросов. Действуй!

Даня взглянул в окно. Сумерки сгущались. Ветвь липы из ярко-зеленой стала цвета хаки.

— Выйдет, — утвердительно произнес Гвоздь, имея в виду Михея.

— Выйдет, — сказал Даня.

Обоим им нетрудно было быть пророками. И десяти минут не прошло, как завибрировала Данина рация.

— Слушаю! — Даня подмигнул Немо.

— Это я, — голос Михея.

— Знаю, — сказал Даня.

— Знаешь уже? Отлично. Тогда скоро я у тебя.

— Жду. — Даня отключился. — Сейчас будет, — сообщил он Немо.

— Ясно, — молвил тот. — Я пойду.

Михей прибыл минут через двадцать. Как всегда, элегантный, даже прифранченный — ни дать ни взять щеголь на придворном рауте.

— Привет, привет, — заговорил радушно. — Жив, здоров?.. Вижу. Отлично выглядишь! Возмужал... Угостишь гостя?

— Прошу. — Даня был официален.

По некоторым признакам он безошибочно определил, что Михей, несмотря на все свои слова, в некоторой... ну, если не обиде, то на дистанции. Что ж, можно понять: нелегко отказываться от роли покровителей, снисходительных, но вездесущих, державших ребят в мягких, ласковых руках.

И вдруг из этих рук сквозь пальцы протекло что-то важное. Может быть, самое важное... Вот те на!

Впрочем, Даня вовсе не хотел злорадствовать. Как бы там ни было, Подземные пока союзники, пусть и своеобразные. И слово свое сдержали: больше не мешали, не лезли с советами, пусть это и было им огорчительно... А это надо ценить.

— Хотите знать, как все было? — просто спросил он.

— Да, — и Михей не стал кочевряжиться. — Ну, то, что вы двинули туда, где этот ваш Сергей жил, я догадываюсь. Пожалуй, даже знаю. Но неожиданно вы сорвались, признаю. Я этот момент прошляпил. С чего вдруг такая спешка?

— Ну, это целая история... — загадочно молвил Даня и по Михеевой реакции угадал, что попал в цель. Тогда он решил не испытывать терпение союзника и вторично за вечер пустился в один и тот же рассказ.

К некоторому удивлению своему, он нашел в этом повествовании какие-то новые краски и ноты, аж самому стало интересно. И Михей слушал с интересом — видно было, с настоящим интересом. Да и немудрено: то, что рассказывал Даня, могло стать для Подземных откровением, с которым дальше жить, действовать и развиваться будет куда вольготнее и бодрее.

Кода Даня. закончил, на несколько секунд воцарилось молчание. Михей пальцем взъерошил свои усики и тут же пригладил их.

— К-гм, — откашлялся он. — Да, интересно, слов нет. Но послушай-ка, друг мой... А ты уверен, что без него, без Сергея то есть, вы сможете войти туда?

Все-таки Михей соображал метко. Практическую суть проблемы уловил сразу. Даня улыбнулся:

— Не уверен. Но мне проще: я и пробовать не собираюсь. Не моя это тема, у меня своя есть. А вы, как я понимаю...

Он не договорил с намеренным лукавством. Михей все понял, улыбнулся в ответ, подмигнул:

— Посмотрим.

Даня решил не расшифровывать, что кроется за этим обещанием. В конце концов, Подземные сами себе хозяева и пусть думают...

— Посмотрим, — повторил Михей.

Надо отдать ему должное. Если он и был раздосадован, то все сумел скрыть. Он научился быть сдержанным, и Даня взял это на заметку себе: хорошее качество. Даня умел подмечать полезное.

Гость же с удовольствием угостился чаем повторно, похвалил. Однако Данина наблюдательность и на сей раз ему не отказала: он смекнул, что гость засиживаться не станет, и так оно и вышло.

— Ну, спасибо за чай, за угощение...

— Не стоит благодарности. — Даня умел выразиться церемонно.

— Стоит, стоит. — Михей встал, совсем по-дружески хлопнул юного собеседника по плечу и пошел было к выходу, но, не дойдя до двери, притормозил. — Послушай-ка, друг мой...

Внутренне Даня рассмеялся, однако лицо его как было невозмутимым, так и осталось: урок не прошел даром. А вступительное слово Даня разгадал четко — сейчас последует какая-нибудь ласковая, обволакивающая просьба.

Михей как бы задумался — тоже приемчик известный! — и, наконец заговорил:

— Ваши уфимские ребята... они вроде бы домой собираются?

— Вроде бы, — сказал Даня скупо. Михею надо — пусть сам и озвучивает... Ну, там дело не стало.

— Вот и отлично. Ты меня свяжи-ка с ними, а? По дружбе. Я и сам хотел с ними поближе познакомиться, да вот как-то не вышло... А теперь хочу им одного своего человека подбросить. Опытного, толкового. Им не в тягость; напротив, на пользу. И нам соответственно. Мы ведь про те края ничего, ну абсолютно ничего не знаем! Терра инкогнита. Вот и подошлем туда дозорного... Годится?

— Вам виднее.

— Но ты меня с ними свяжешь?

— Ладно.

— Лучше всего, если бы мы с тобой вместе к ним пришли.

— Придем...

— И чем быстрее, тем лучше.

— Завтра.

— Годится! — Михей еще раз крепко хлопнул Даню по плечу. — Тогда я завтра тебе звякну. После обеда.

Даня кивнул.

— Ну, бывай. — И Михей шагнул за дверь. Даня вернулся к столу, сел, одним глотком допил остывший чай.

— Вот и все, — сказал он себе.

За окном в кронах лип негромко шумел ветер.

Когда пришли к себе, скинули снаряжение, пацаны повалились отдыхать, а девчонки взялись за ужин... вот тогда Бабай по-настоящему почувствовал, что такое разлука.

Он сбросил оружие, расстегнул ремень, повел плечами и уже хотел было привычно крикнуть: «Костя!» — как вспомнил, что Кости с ними больше нет.

И вот тут впервые в жизни у строгого генерала защемило сердце. Он вдруг подумал о том, о чем прежде не думал никогда: что Костю-то он ведь знал всю свою жизнь, ровно столько, сколько себя помнил, всегда Костя был с ним рядом...

А теперь больше не будет.

— Что у нас пожрать? — спросил он, чтоб отвлечься.

Конопатая ответила что-то, но он даже не услышал. Все думал. Вернее, даже не думал, а просто как-то оглох для внешних впечатлений. Остались одни внутренние.

Он прошел к себе, сел, полон этих внутренних впечатлений. Лишь сейчас до него дошло, как изменилась его жизнь сегодня. Это не огорчило его: она много раз менялась, и было гораздо хуже. Просто сегодня, еще одна большая перемена. Ну что ж, будем жить.

«Конечно! — сказал он себе. — Конечно, по-другому нельзя. И надо полагать, не одно такое место на Земле, этот вход в ноосферу, что нашел Серега. Есть и другие, не могут не быть... Когда-нибудь человечество и в самом деле войдет в новый облик, наверное, будет счастливо, и никакая нечисть ему будет не страшна. Хотелось бы, чтоб так! Но и эту, родную Землю тварям оставлять нельзя. Никак! Немыслимо представить даже, чтоб они тут оставались, гадили, воняли... Нет! Прав Данька. Бить их. Бить, бить и бить!..»

— Генерал! Генерал, эй, ты чего? Задумался! Ужин готов, пошли!..

Бабай вздрогнул. Перед ним стояла Тумбочка, смотрела насмешливо.

— Лопать, говорю, идем. О чем задумался?

— Ну, о чем. — Бабай поднялся устало, потоптался, размял ноги. — Раз я генерал, то и мысли у меня генеральские. Ясно?

— Так точно! — браво отрапортовала Тумбочка, вытянувшись. — Здравия желаю!

— Ладно, ладно. — Он грубовато шлепнул ее пониже спины. — Тоже мне, юмористка... Пошли.

Ужинали исправно, и все-таки не так весело, не с таким аппетитом, как бывало раньше. Расставание с друзьями прошлось по всем. Не было смеха, привычных шуток, подначек. Просто сидели, жевали, изредка перебрасывались равнодушными фразами... Пожалуй, Тумбочка смотрелась пободрее прочих, да Кишка, по обыкновению трескавший за семерых, шумно облизывал ложку, чавкал, рыгал.

— Привет из глубины души! — сострил он после одного такого выхлопа, но вызвал лишь пару вялых улыбок.

Бабай понаблюдал за этим всем и решил, что пора брать дело в свои руки.

— Чай готов? — спросил он и, узнав от Конопатой, что готов, распорядился: — Налей-ка мне.

Следом за ним забренчали кружками остальные, оживились. В чаепитии есть нечто непередаваемо приятельское, товарищеское, размягчающее души. Ребята повеселели. Вот уже и засмеялся кто-то...

Шуруп хватил полную ложку сгущенки, зачавкал, зажмурился от удовольствия:

— Класс!

— Живем, — подтвердил и Бабай и плавно подъехал к главной теме: — Живем-то живем, но вот что я, братцы, думаю: не пора ли домой, а?

— Давно пора! — обрадовалась Конопатая.

— Давно не давно, а сейчас самое время. Дорога дальняя, сколько идти — не знаем, а до холодов дойти надо. Дойдем раньше — совсем здорово. Как думаете?

Мог бы не спрашивать. Но верно, что спросил, — все воспрянули, загомонили. Заблестели глаза, веселье загуляло по комнате...

— Вот и хорошо, — подвел Бабай итог дебатам. — Тогда с Даней созвонимся, рассмотрим по карте — да и в путь.

— Давай сейчас! — заявил Шуруп.

— Чего — сейчас?

— Звонить.

— Ишь ты, прыткий какой, — построжился для порядка Бабай, однако сердиться не стал. Малец мыслил разумно — тянуть в самом деле незачем.

— Ладно. Пожрали?.. Хвалю. Девчонки — посуду мыть! Я звоню.

Долго соединяться не пришлось — Даня был дома, возле своей рации.

— Привет, — сказал Бабай. — Скажи, у тебя карта есть?.. — И дальше разговор пошел деловой, причем Бабай больше слушал, а если и говорил, то «да», «ага», «понятно»... и наконец: — Понял. До завтра! Отбой. — Отключившись, он почесал в затылке и сообщил: — Подкрепление нам хотят дать. Подземного одного. Берем?

Он посмотрел на Гондураса, и тот пожал плечами:

— Тебе видней.

— Но я и вас хочу спросить!

Гондурас кивнул: ясно, мол. Подумал и сам спросил:

— Подземные — это союзники?

— Ну конечно.

— Тогда стоит взять. Нам любая подмога сейчас нужна. Может, они двух смогут дать?

— Поговорим.

— А они что, к нам хотят прийти?

— Да. Завтра с Даней придет один. Михей какойто. Данька говорит, мы его видели. Когда бой на Кольце был, помните? Они тогда какой-то ящик себе взяли.

— Помню! — обрадовался Шуруп. — Из маленькой такой машины.

— Да. Вот он там был.

— Михей? — спросила Конопатая. Да.

— Не помню. — Гондурас мотнул башкой.

— Понятно! В горячке. После боя... Я-то помню, что трое их было, но кто есть кто... Да ладно! Завтра увидим. А сейчас давайте-ка спать.

Завтра увидели. После обеда на «Юго-Западную» явились Даня, Гвоздь и двое неизвестных — один пижон с усиками, другой тихий, скромный.

— Знакомьтесь, — предложил Даня.

— Михей, — сверкнул улыбкой франт.

— Мартин, — вежливо молвил скромный.

— Ну а это наши уфимские друзья. — Даня повел рукой.

— Знакомы, знакомы, — Михей улыбнулся еще обаятельнее, — имел честь... Вы, как я помню, генерал над ними?

— Точно, — сказал Бабай.

— Наслышан. — Гость крепко стиснул руку командира. — Наслышан, в самых лестных тонах...

Перезнакомились. Михей кивнул на Мартина: Сей отменного поведения юноша намерен быть вашим соратником. Приемлете?

Бабаю пришлось малость напрячь мозги, чтоб выпрямить в сознании витиеватую речь союзника. Но выпрямил-таки:

— Это он с нами пойдет?

— Если вы не возражаете.

— Да нет. Мы вчера эту тему прокачали. Он только один?

— Да, — как-то слишком поспешно ответил Михей. — А что, вы кого-то хотели?

— Думали.

— Понимаю. Очень понимаю. Рад бы помочь, но... К сожалению.

— Ну, на нет и суда нет. — Бабай вдруг вспомнил Очкарика. — Тогда к делу. Как нам лучше всего выбраться и куда идти?

— Вот, — Даня кивнул на Гвоздя, — на все руки-ноги мастер. Он знать должен.

Гвоздь солидно откашлялся и вынул из планшета, висевшего на боку, сложенную вчетверо карту.

— Где ее тут развернуть?..

Шуруп с Гондурасом подтащили здоровенный ящик. Гвоздь согласно кивнул, развернул на нем карту.

— Вот смотрите. К вам ведет вот эта дорога. — Грязный палец ногтем подчеркнул Рязанское шоссе.

— Почему? — сунулся Шуруп и тут же получил щелбан в лоб — не лезь в разговор старших!

— Понял? — спросил Бабай сурово. Малец, потирая лоб, кивнул.

Даня улыбнулся, покачал головой:

— Дисциплина — первое дело, согласен. Но вообще вопрос по существу.

Бабай с этим не спорил. Он лишь считал субординацию началом начал в этой жизни... Разумную, конечно, — так сказать, демократический авторитаризм.

— Ну, будет, будет, — нетерпеливо перебил Гвоздь. — Лучше вот, смотрите.

Палец от юго-восточной окраины отъехал к центру — Железную дорогу видали? Рельсы, рельсы, шпалы?..

— Знаем, да... видали! — наперебой откликнулись несколько голосов.

— Ну так вот. Вот здесь, — ноготь ткнул где, — сразу три исходных точки таких дорог.

— Вокзалы, — сказал Даня.

— Да! Три вокзала. Вот они.

— Ты был там? — спросил Бабай.

— Ну... — Гвоздь чуть замялся. — Быть-то бывал, но... Там эти гады шастают... ну, словом, вот он лучше расскажет, — кивок в сторону Мартина.

Все воззрились на него. Он ничуть не смутился.

— Наш друг совершенно прав, — деликатно подтвердил он. — Действительно, гоблины там хозяйничают. Однако мне удалось проникнуть туда.

— На все три? — уточнил Бабай.

— Увы, нет. На два. Один и остался неизученным... Но это не важно. Важно то, что именно на этом вокзале, — он показал пальцем, куда более чистым, чем Гвоздев, — вот здесь. Здесь сохранилась таблица с указанием городов, куда идут поезда. Так и висит себе прямо на стене.

Он оглядел слушателей. Во взгляде мелькнуло что-то озорное, и Бабай почувствовал, как сердце его заволновалось, затревожилось, побежало быстрее...

— Ну? — воскликнул он. — Таблица. И что?

— А то, что много там было названий разных городов. Иные и не запомнишь. Но один я запомнил точно. Несложно! Название совсем короткое...

— Уфа!

Это Шуруп вновь выпалил и в испуге захлопнул себе рот сразу двумя ладошками. Но грозный начальник лишь зыркнул темными глазами. Рука его, правда, дернулась было дать щелчка, но сам же он себя и тормознул.

Он ведь и сам едва не ляпнул то же самое. Просто Шуруп успел на полсекунды раньше.

— Да! — воскликнул Мартин радостно. — Так и есть. Я это запомнил...

Ну а дальнейшее можно было не объяснять: как он услышал от Михея, что пришельцы как раз из этого города Уфы, как посмеялись такому совпадению; а потом как родилась мысль отправить кого-нибудь из своих вместе с ребятами, когда они решат вернуться на родину... Все это ясно. Поставил точку Гвоздь:

— А я когда услыхал про это, стал карту свою смотреть. Нашел вокзал, глянул, куда от него рельсы тянутся. Во-он, видите? И вот дорога...

— Шоссе, — подсказал Бабай.

— Да. Вот они. Топай вдоль, не ошибешься. Так прямо и войдешь в свою Уфу.

— Ха! Легко сказать...

— А я не говорю, что легко...

Даня вдруг рассмеялся. Гвоздь поперхнулся на полуслове.

— Что ты?

— Да я знаете, что подумал? Ведь из этой ноосферы Серегиной... если она и в самом деле многоразмерное пространство, то из нее все наши расстояния — рукой подать. И Москва, и Уфа, все вместе, в одной куче...

— Погоди. — Бабай нахмурился. — Ты хочешь сказать, что войди мы с Серегой туда, то перемахнули к себе за секунду?

— Не знаю, — сказал Даня. — Не уверен. Мы ведь не знаем почти ничего... Да что почти! Совсем ничего. Может из такого состояния в наше уже не вернуться. И тогда рукой-то подать, а толку — нуль...

— Ну, господа хорошие, — вмешался Михей, — это все теории. Дело прекрасное, но не ко времени. Давайте подводить итоги.

Подвести оказалось несложно. Уфимцам оставалось собрать свое барахло, выбросить ненужное, упаковать нужное, добраться с проводником до Ново-Рязанского шоссе...

— Зачем проводник? — удивился Мартин. — Я знаю путь.

— Не промахнешься? — с подозрением спросил Бабай.

— Ни в жизнь! — заверил тот.

— Вот и замечательно. — Михей оживился, потер руки. — Замечательно! Тогда что ж... на этом позвольте откланяться. Продуктами вам помочь?

— Не откажемся! — твердо заявил Бабай.

На том и порешили.

Собираться в дорогу весело. А когда собрались и пришла минута расставания — грустно.

Проводить уфимцев явилась вся Данина команда: он сам, Гром, Немо, Гвоздь, Катя, Тэйки. Они даже умылись и приоделись — насколько это возможно.

Прибыл и Михей с двумя безымянными и безмолвными помощниками: те тащили на горбах мешки с продуктами.

— Как обещал! — гордо объявил он.

Продукты распределили поровну между путниками. Нагрузка получилась нехилой: жратва, вода, оружие, боеприпасы...

— Нелегкий путь, — вздохнул Гондурас. Дойдем! — отрезал Бабай.

Он не любил пессимизма.

— Да я разве что?.. — пошел Гондурас на попятную. — Дойдем, конечно.

— Ну и нечего трепаться зря. Легко, нелегко... Все! Пора.

— Присядем на дорожку, — сказал Даня. Присели. Помолчали. Бабай решительно хлопнул рукой по колену:

— Ну все!

И вот тогда до каждого дошло, что вправду — все.

У сентиментальной от природы Гульки глаза сделались на мокром месте. Губы дрогнули, нос захлюпал... Кто-то взялся подшучивать над ней, но кошки на душе заскребли у всех.

Бабай сразу смекнул, что тянуть нечего. То же сообразил и Даня. Они переглянулись и поняли друг друга.

Последние слова, улыбки. Последний взмах руки. Походная колонна, возглавляемая Мартином, потянулась вперед.

Бабай вспомнил, как два дня назад они провожали Сергея, Костю... и странно! — почудилось ему, что это было черт-те сколько лет назад. И так захотелось оглянуться... но он стиснул зубы и ускорил шаг.

... Давно скрылись из виду ребята, исчезли Михей и его тени-спутники, а Даня, Гвоздь, Немо, Гром, Тэйки и Катя все стояли и смотрели в ту сторону, куда ушли их друзья. Почему-то не могли они разойтись.

Наконец Даня промолвил:

— Ну что, друзья... Вот и эта страница нашей жизни перевернута. Надо жить дальше.

— Будем жить, — сказал Немо.

— Будем, — подтвердил Даня. Улыбнулся. Тряхнул головой и сказал еще раз: — Будем.

1

Балам (тат. , башк.) — примерно «малыш», «малец».

2

Апейрон (греч., беспредельное) — согласно учению древнегреческого философа Анаксимандра, неопределимая и неощутимая тонкая материя, являющаяся основой мира. Примерно соответствует современному термину «энергия».

3

Клобук — цилиндрический головной убор с черным покрывалом, ниспадающим на плечи

4

Аз есмь (церковно-славянское) — я есть.

5

Автоматический пистолет Browning — high power (браунинг высокой мощности), сконструированный в 1935 году в Бельгии, стал этапом в истории оружия. Кроме прочих позитивных качеств его отличает еще и дьявольски элегантный дизайн.