Со стороны дороги к сетчатому забору подъехал желтый милицейский "уазик"; сидевший в нем старшина посигналил.
      - Ну что там? - спросил Остапчук у старшины, выскочившего из машины.
      - В ДОСААФе комнату, где оружие, обчистили. Начальник управления послал за вами.
      - Ладно, жди, - пробурчал Остапчук и поплелся назад.
      - Через пятнадцать минут они выехали в город.
      16
      Утром Левин встал с головной болью, вялый и хмурый. И еще угнетало почти полное отсутствие движения в делах, которыми он занимался в бюро, а потому - перспектива одиноко сидеть за письменным столом, натужно думая, что еще можно предпринять, куда бы ткнуться, чтоб забрезжило, чтоб мелькнула хоть какая-то радость.
      Трамвай, как назло, тащился медленно, часто останавливался, затем вообще остановился, где-то далеко впереди была пробка. Левин вышел и двинулся пешком...
      Посидев с полчаса, пошевелив бумагами на столе, Левин взял листок с недавними выписками, сделанными после чтения писем Кизе: "Сержант Юра", "прораб", "авторемонтный завод", "Рита (очевидно, Маргарита) - кладовщица в инструментальном цехе". Единственное, что выглядело материальным в данный момент - это красно-кирпичное здание авторемонтного завода с железными въездными воротами, которые Левин видел десятки раз. Все остальное - Юра, Рита, прораб - просто слова, имена существительные, вынырнувшие из глубины сорокадвухлетней давности. Они для него сейчас бесплотны, как это стекло в окне - тоже имя существительное, обозначающее некую прозрачную субстанцию. Однако сквозь нее виден двор, каштан, у забора "уазик", эту машину Михальченко привел в порядок, и она резво бегает; в машине, свесив ноги в открытую дверцу, сидит шофер Стасик, недавно демобилизовавшийся из погранвойск; если он на месте, значит и Михальченко у себя. Вот что видно сквозь прозрачное имя существительное "стекло", которое даже потрогать рукой можно, чтоб ощутить. А что видно сквозь слова "сержант Юра", "прораб", "Рита"? Ни-че-го! Остается авторемонтный завод: красный кирпич стен, рядом автобусная станция, маленькая площадь, где всегда народ, пыль, ошметки газет, использованные билеты, крохотный - три-четыре прилавка - базар, где продают пучки моркови, петрушки, укропа, свеклу...
      Он вышел к Михальченко, дернул дверь, но она оказалась заперта. "Значит махнул куда-то поблизости", - подумал Левин и двинулся во двор. Заметив его, Стасик, еще не утративший армейских привычек, соскочил с сиденья и встал у дверцы.
      - Где наш милый шеф? - спросил Левин.
      - Не знаю, Ефим Захарович. Приказал быть здесь.
      - Заводи, прокатимся.
      - Куда едем? - Стасик вставил ключ зажигания.
      - На авторемонтный завод. Улица Белградская. Знаешь?
      - Знаю.
      - Поехали.
      Из вахтерской по внутреннему телефону Левин позвонил начальнику отдела кадров, объяснил, кто он, передал трубку вахтеру, тот, получив указание, сказал:
      - Проходите.
      - Куда идти?
      - Справа, за этим цехом здание заводоуправления. На втором этаже...
      Кабинет начальника отдела кадров находился в конце коридора. Постучав, Левин вошел. Обыкновенная казенная комната, стол, сейф в углу, этажерка с какими-то брошюрами. Начальник отдела кадров поднялся из-за стола.
      - Проходите, садитесь.
      Левин протянул ему удостоверение. Тот с любопытством повертел его.
      - Смотри, - улыбнулся кадровик, - не знал даже, что существует такое агентство, - и взглянул на Левина.
      - Как видите, существует.
      - И много убийств расследуете? - он был высок, худощав, хорошо выбрит, ладно скроен, неброско, но аккуратно одет: белая свежая сорочка с ровно закатанными рукавами, хорошо отглаженные, черные, но почему-то, как успел заметить Левин, флотские брюки.
      - Мы убийствами не занимаемся, - ответил Левин. - Так, всякой мелочью. Вы, я вижу, недавний флотский?
      - Точно. Недавний. Списали... Я вас слушаю.
      - Простите, как ваше имя-отчество?
      - Олег Степанович.
      - Олег Степанович, скажите, пожалуйста, на заводе есть ветераны?
      - Что понимать под "ветеранами"?
      - Те, кто работал здесь с сорок седьмого-сорок восьмого годов.
      - О-хо-хо! Таких уже никого нет.
      - Я ищу женщину, которую звали Рита, очевидно Маргарита. Фамилия неизвестна. Работала в ту пору на заводе кладовщицей в инструментальном цехе.
      - А говорите, что занимаетесь всякой мелочью! - покачал головой собеседник. - Ничего себе мелочь: найти бесфамильного человека через сорок два года!
      - Вы давно здесь работаете?
      - Четыре года.
      - А до вас кто был?
      - До меня один подполковник, отставник. Проработал шесть лет. А вот до него... Знаете, у нас есть такой стенд "Они защищали Родину". Там фотографии и краткие биографии всех фронтовиков, кто пришел на завод сразу после войны.
      - Можно взглянуть?
      - Конечно...
      Они спустились этажом ниже, где был небольшой холл, по дугообразной стене которого шел застекленный стенд.
      - Вот, - указал кадровик. - Второй ряд, третий справа.
      Небольшой портрет пожилого мужчины в военной фуражке, в офицерском кителе покроя конца сороковых, - со стоячим воротником, только без погон. Полноватое лицо его ничего не выражало, вернее выражало напряженность человека, который знает, что его снимают. Левин стал читать текст под фотографией: "Колядко Амвросий Илларионович. Родился в 1918 году. Участник Великой Отечественной войны. Член КПСС. Имеет правительственные награды. На нашем заводе проработал с 1946 по 1979 год в должности начальника отдела кадров".
      - Олег Степанович, а у вас нет его адреса или телефона? - спросил Левин.
      - Это должно быть, пойдемте.
      Они вернулись в кабинет. Из нижнего ящика стола кадровик, порывшись, достал длинный узкий справочник с вертикальным алфавитом, и полистав его истрепанные страницы, сказал:
      - Записывайте. Колядко Амвросий Илларионович, улица Чапаева, дом двенадцать, квартира шесть, телефон 35-74-01.
      - Спасибо, Олег Степанович, - Левин поднялся.
      - Да тут не за что... Дорогу от меня найдете? Вниз и налево, а там проходная.
      - Найду. Спасибо...
      Выйдя за ворота, Левин поискал глазами телефон-автомат, но не обнаружив, пошел к автобусной станции, где в уголочке припарковался Стасик.
      Левин вошел в одноэтажное замызганное здание станции. Недалеко от касс висело три телефонных аппарата. Один оказался неисправным, но монетку заглотал. Левин перешел ко второму, набрал номер. После долгих гудков ответил резкий женский голос:
      - Да!
      - Это квартира товарища Колядко? - спросил Левин.
      - Его.
      - Будьте добры, Амвросия Илларионовича можно?
      - Можно, можно! - трубку на что-то там положили, но Левин слышал: Отец, иди к телефону. Амврося, ты что, глухой, к телефону тебя.
      - "Дочь? Невестка? А, может и жена. Иногда жены называют мужей "отец", - гадал Левин, вспоминая нелюбезный голос женщины. Но тут в трубке кто-то тяжко задышал, и сиплый голос произнес:
      - Колядко слушает.
      - Здравствуйте, Амвросий Илларионович. С вами говорят из сыскного бюро "След". Левин моя фамилия. Вы, пожалуй, единственный, кто может нам помочь в одном деле. Не откажите в любезности.
      - Я хвораю. Ноги больные. Ежели вам уж так нужно, прибывайте ко мне.
      - Хорошо, с вашего разрешения я через пятнадцать-двадцать минут буду. Улица Чапаева двенадцать, квартира шесть. Правильно?
      - Ну да. Езжайте.
      - Уже еду, - Левин подмигнул сам себе и повесил трубку...
      - Заводи, Стасик. Гулять так гулять. Улица Чапаева, двенадцать, сказал он шоферу.
      - Поедем через Артема, - согласился Левин, хотя ему было безразлично, как поедет Стасик, поскольку его занимала радостная мысль, что день начал складываться с маленьких удач: кадровик с завода попался любезный, на заводе оказался стенд с фотографией, подписью, сохранился алфавитный справочник, где имелся адрес и телефон Колядко, - и - главное - сохранился сам Колядко, которому, как высчитал Левин, шел семьдесят третий год. С завода Колядко ушел одиннадцать лет назад. За это время он мог поменять квартиру или уехать в другой город, просто умереть, наконец, мог только что по телефону послать Левина ко всем чертям...
      Дверь открыла маленькая толстая женщина лет шестидесяти в домашнем фланелевом халате до пят, с кудрявыми черными крашенными до лилового отлива волосами.
      - Входите! - как бы рыкнула она.
      Левин сразу узнал этот голос.
      - Амврося, к тебе пришли!.. Он у себя в кресле. Ноги не держат. Пить надо было меньше, - сообщила она Левину, утицей шествуя перед ним по длинному коридору. Возле входа в кухню она остановилась. - Дверь налево в его комнату. Да нет! Куда вы идете? Это в туалетную. Следующая...
      Колядко сидел в кресле, сдвинув очки на нос и глядя поверх них на вошедшего Левина. На коленях у него лежала газета. У распухших ног стояли суконные тапочки с отрезанными задниками, видимо отечные ступни не умещались в тапочки.
      - Здравствуйте, Амвросий Илларионович, - поздоровался Левин. Извините за вторжение. Без необходимости не стал бы вас беспокоить.
      - Садитесь вон в то кресло, - сипло сказал Колядко.
      На кресле стоял телефонный аппарат с длинным шнуром. Левин снял аппарат, осторожно поставил на книжную полку и сел.
      - Амвросий Илларионович, я работаю в частном сыскном агентстве. Вот мое удостоверение, - Левин полез в карман, но Колядко махнул рукой, мол, ни к чему это. - По просьбе одного зарубежного клиента мы разыскиваем следы его родственника. Он был военнопленным, сидел в Старорецком лагере и работал у вас на заводе. Фамилия его Кизе. Алоиз Кизе. Вы не помните такого?
      - Их много у нас имелось, в разных цехах, всех не упомнить.
      - Он работал у прораба, кажется в инструментальном цехе.
      - Не помню.
      - А кто был прорабом в 1947-1948 годах?
      Колядко задумался. Левин следил за его как бы отупевшим оплывшим лицом, понимая, как тяжело вращаются в обратную сторону стершиеся жернова старческой, скованной склерозом памяти. Наконец тот просипел:
      - Гутаров, вроде Павлом звали. Или Петром.
      - А где он сейчас?
      - Он недолго проработал. Кажется, после смерти Сталина уволился и куда-то уехал.
      "Для него точка отсчета времени - смерть Сталина. Это никакой склероз не затуманит", - подумал Левин и спросил:
      - А вы с какого года там работали?
      - Я служил в конвойных войсках. В сорок шестом, летом, демобилизовался. С тех пор там и был на кадрах.
      - Амвросий Илларионович, а не помните ли вы кладовщицу из инструментального цеха, Риту, Маргариту.
      - Эту помню. Рита Марголина. Ушла с завода на пенсию. Сам ее оформлял.
      - Давно ушла?
      - Давно, почти разом со мной.
      - А адреса или телефона у вас нет?
      - Нет. На что мне ее адрес? Я сотни людей на пенсию провожал. Это сколько же мне адресов надо хранить, - он слабо пошевелил пальцами.
      - Что ж, спасибо вам, Левин поднялся, понимая, что больше ничего тут не выловит. - До свидания.
      - До свидания, - равнодушно ответил Колядко.
      На улице Левин взглянул на часы. Было четверть третьего.
      - "Что ж я имею в итоге? - подумал он. - Фамилию Риты, кладовщицы из инструментального цеха - Марголина. Дырка от бублика. Но не сжевало ли время сам бублик?" Он сел в машину.
      - Куда теперь? - спросил Стасик.
      - Домой, в контору. Обедать пора. Проголодался, небось?
      - Не очень...
      На письменном столе Левин нашел записку от Михальченко: "Не дождался, ушел в райфинотдел. Звонили с почты, на ваше имя есть какое-то заказное письмо".
      Порвав записку и бросив ее в корзину у стола, он включил электрочайник, достал из ящика салфетку, расстелил, вытащил из бумажного свертка бутерброды, опустил в чашку два кусочка сахара и разовый пакетик грузинского чая. Вода закипела быстро. Он налил в чашку, дождался пока чай заварится покрепче, и стал есть. Жевал бездумно, прихлебывал подслащенную воду, вовсе не имевшую вкуса чая.
      Покончив с едой, Левин позвонил кадровику на авторемонтный завод.
      - Слушаю, - отозвался голос кадровика.
      - Олег Степанович, извините, беспокою еще раз. Это Левин. Вы не смогли бы в той адресной книге, где вы нашли мне товарища Колядко, поискать еще такую фамилию: Марголина Рита или Маргарита... Нет, не Марговина, а Марголина... Да... На пенсию ушла в 1979 году... Хорошо, жду у телефона... Что? Записываю: Марголина Маргарита Семеновна, улица Бакинских комиссаров, восемнадцать, квартира пять, - повторил Левин. - А телефон есть? Очень хорошо... Так. 74-12-52... Все. Огромное Вам спасибо!..
      "Ну, Маргарита Семеновна, окажитесь на высоте. Главное, чтоб вы были живы и проживали еще по этому адресу, - думал Левин. - Я нашел вас в нашем городе через Германию. Вот такие бывают фокусы. Так что сговоритесь с судьбой и предстаньте во плоти".
      Он сунул очки в истрепанный футляр, убрал со стола посуду и салфетку, похлопал по карману, проверяя на месте ли ключи и вышел, захлопнув входную с улицы дверь.
      На почте, в сортировке почтальона, с их участка уже не было. Старшая сортировщица, сидевшая перед кипой журналов, видимо, расписывала их по участкам. Она неохотно пошла искать письмо. Наконец нашла.
      Письмо было от майора Каназова из Энбекталды.
      Вернувшись в бюро, Левин сел в кресло у окна, вскрыл письмо.
      "Уважаемый товарищ Левин!
      Пишет вам майор Каназов по вашим вопросам.
      Установлено, что:
      1. Как сообщили по почте, в Энбекталды из наших немцев никто корреспонденции из ФРГ не получает. Только одно письмо, заказное, было в январе. Получатель гражданин Тюнен Г.Ф.
      2. В амбулатории имеется история болезни Тюнена Г.Ф. Он там на спецучете. У него тяжелая форма диабета. Инсулинозависимый.
      3. В сберкассе с разрешения прокурора выяснил: гражданин Тюнен Г.Ф. накануне отъезда снял со своего счета 250 рублей. Стоимость авиабилета от Энбекталды до Алма-Аты 17 р. От Алма-Аты до Старорецка 84 р.
      4. Из шести обнаруженных фотографий отобрал самую годящуюся для опознания.
      Пока все. Если что потребуется еще, исполним. Александру передайте привет от меня.
      Майор Ж.Каназов".
      Отложив письмо, Левин как бы благодарно улыбнулся Каназову, будто тот сидел перед ним, затем извлек из конверта фотографию Тюнена. Обычный снимок размером со спичечный коробок, довольно четкий, на обороте никаких указаний, когда был сделан, но по виду человека можно было предположить, что снимку не более десяти лет. Если Тюнену семьдесят четвертый, то на фотографии ему не менее шестидесяти пяти.
      "Годится, - подумал Левин. - Ай да Каназов, ай да майор! Все сделал, как надо!"
      Стукнула входная дверь, затем по коридору широким тяжелым шагом (Левин уже узнавал) прошествовал Михальченко.
      Левин выглянул в коридор:
      - Иван, ну-ка зайди ко мне в гости.
      - Вы уже вернулись? А где же Стасик?
      - Обедать уехал.
      - Что нового? - усаживаясь, спросил Михальченко.
      - На, почитай, - протянул он письмо от Каназова.
      - Смотри, как сработал! Нам бы такого майора, - прочитав письмо, Михальченко разглядывал фотографию. - Что же мы имеем?
      - Эту фотографию. Для телевидения. С соответствующей просьбой к населению. Теперь глянь на цифры, - протянул он бумажку, - это сумма, которую Тюнен снял со сберкнижки. Это - сколько стоили билеты в оба конца. А это то, что у него должно было остаться. Накинем еще чуток из тех, что могли быть дома на всякие хозяйственные расходы. Допустим и их он захватил с собой. Думаю, не больше: старый человек, потребности невелики, по словам сына педантичен, аккуратен, бережлив. Бухгалтер ведь! Соблазны в Энбекталды какие для такого человека? Практически никаких. Значит зафиксируем, что если с Тюненом, не дай Бог, что-то случилось дурное, то преступнику досталось максимум вот этот пустяк. - Глянь, - Левин ткнул ручкой в цифру на бумажке, где вел подсчеты. - Согласен?
      - Согласен. Что это нам дает сейчас?
      - Сейчас ничего. Просто упражнение для мозгов, поскольку это уже некий факт.
      - Как поездка на авторемонтный?
      - Пока никак. Сейчас буду звонить одной даме. Поэтому ты мне тут больше не нужен.
      Когда Михальченко ушел, Левин набрал номер, полученный от начальника отдела кадров авторемзавода.
      - Вам кого? - спросил детский голос.
      - Это квартира Марголиных?
      - Да. А вам кого?
      - Мне бы Маргариту Семеновну, - попросил Левин.
      - Бабушки нет, она в больнице.
      - А тебя как зовут?
      - Сема.
      - А бабушка надолго легла в больницу, Сема? Навестить ее можно?
      - Нет, у нее с сердцем плохо. Позвоните через неделю, - и трубку повесили.
      "Важно, что она жива, существует, а из больницы, даст Бог, выйдет", подумал Левин.
      17
      В комнате у Михальченко были распахнуты окна.
      - Закрой, невозможно разговаривать, весь уличный шум тут, - попросил Левин.
      - Нам, людям умственного труда, нужен кислород, - отшутился Михальченко. - Тут одна дама была, щенок породистый пропал, просила найти. Но больно уж от нее потом воняло. Проветрить надо.
      - Боишься, что жена унюхает и не поверит сказкам про щенка?.. Нет, то, что ты намечаешь, нам противопоказано, - продолжал Левин какой-то их прежний разговор. - Эти следственные действия запрещены. Если милицейское начальство или прокуратура узнают, нашу фирму прихлопнут.
      - Но мы же платим хорошие налоги!
      - Не имеет значения...
      В глубине коридора хлопнула входная дверь.
      - Ты можешь, наконец, купить пружину, чтоб эта дверь так не стучала? Если не хочешь казенные тратить, я тебе дам трояк, купи и приколоти, сказал Левин.
      Вошел Остапчук:
      - Здравствуйте, люди добрые.
      - О, какой у нас гость! Привет, привет! - встал с подоконника Михальченко. - Вы знакомы? - повернулся он к Левину.
      - Будем считать, что знакомы.
      Остапчук с обоими обменялся степенным рукопожатием, сел на стул и утер крутой лысеющий лоб.
      - Ты что же это так, Максим Федорович, налегке? - спросил Михальченко.
      - Это в каком смысле?
      - В смысле, что без бутылки?
      - Ты ее у меня еще заработай. Дай хоть из крана воды. Жарко. А ты бутылку хочешь в такое пекло.
      - Пей, - Михальченко указал на сифон с водой.
      Когда Остапчук отставил опорожненный стакан и аккуратно сложенным платком промокнул губы, Михальченко в том же шутливом тоне спросил:
      - Ты к нам, конечно, заскочил просто попить бесплатно водички?
      - Ага. А тебе бы все денежку драть с людей... Так что считай, что я пришел не по частному делу, а официально. Понял?
      - Валяй, валяй. Что с вас бесштанных взять?
      - Мы получили ориентировку, что сюда выехал из Еревана "Нивой" некий Мурадян Ашот Гургенович. Скупщик оружия. Ездит по городам, где у него есть уголовные связи. В Армении оружие перепродает боевикам, - произнеся этот длинный для него монолог, Остапчук уставился на Михальченко.
      - Почему ты думаешь, что он отсюда будет гнать оружие?
      - А почему он не самолетом? Прибыл "Нивой". Неблизко, а? И машину не жалко.
      - Прибыл?
      - Да. Мы его уже установили. Даже на видеопленку записали его свидание с Владимиром Басиком. Они вели денежные расчеты. Басик проходил когда-то по делу о хищении взрывчатки на Булавинском карьере. Не исключено, что школу ДОСААФ потрошил он с дружками.
      - Я этого Басика помню, снимал его подельщиков, - уже серьезно сказал Михальченко. - Чего же вы не взяли его с армянином?
      - За что? Предмета торговли при них не было. Да и попасти Басика следует, чтоб выйти на всю группу.
      - Пока вы будете пасти, "Нива" с оружием укатит в Ереван. Надо было брать обоих и "колоть", "колоть", чтоб они вам всех сдали. Тем более видеопленка у вас есть.
      - Грош ей цена, видеопленке, - сказал молчавший все время Левин.
      Оба повернулись в его сторону.
      - Почему? - спросил Михальченко. - По закону она может служить доказательством в суде.
      - До суда еще далеко. Им еще и в прокуратуру нечего передавать, посмотрел Левин на Остапчука. - А с видеозаписью обстоит так: для судьи должна быть гарантия, что пленка подлинная, что в ней нет монтажа. Значит ее надо идентифицировать. Для этого потребуется специальная фонографическая экспертиза. Пора бы это знать, Михальченко, не первый год сыском занимаешься.
      - Так надо это сделать. Вкупе с другими доказательствами...
      - Не спеши, - оборвал его Левин. - Если пленка подтверждает слова свидетеля, она годится для суда. А где свидетель? Так что в данном случае она анонимна. Вот почему ей грош цена. Ни один следователь, если он грамотный, не приобщит ее к делу. Иначе в судебном заседании получит двойку, как школьник у доски, - Левин посмотрел на обоих.
      После недолгого молчания, Остапчук как бы вспомнив о цели своего прихода, сказал:
      - Я помню, что ты брал подельщиков Басика.
      - Их было трое.
      - Да. Один - Вялов. Отсидел, вернулся, живет нормально. Сейчас механик в гараже треста "Сантехмонтаж". Семья у него. Все путем.
      - Да знаю я! Что ты мне рассказываешь. Мы чуть ли не приятели, по кружечке пива выпиваем, когда встречаемся. Я ведь ему прописку помог восстановить. Не хотели прописывать у матери.
      - Вот мне и нужно, чтоб ты с ним поработал. Пусть поможет: кто мог быть с Басиком, когда брали школу ДОСААФ.
      - Ты что уверен, что это Басик провернул?
      - Почти.
      - С Вяловым не обещаю. Мужик он крутой. Скажет: "Иди-ка ты, опер, к такой-то маме. Я отмылся, больше меня ни во что не тяни". И весь разговор.
      - А ты попробуй, - настаивал Остапчук.
      - Попробую, - согласился Михальченко и обратившись к Левину, заметил: - Видели, какой наш Максим Федорович настырный.
      - Будешь настырным, - нахмурился Остапчук. - Начальство шумит: "Плохо работаете!" А как работать, когда комиссии замучили, от писанины уже озверел. Учат: "Работать, товарищи, надо профессионально", - Остапчук налил себе еще стакан воды, выпил залпом. Видно, прорвало его, обычно молчаливого и сдержанного. - Это они-то профессионалы! Ну а вы чем сейчас веселитесь? - спросил Остапчук.
      - Немцев ищем, - улыбчиво сощурившись, Михальченко посмотрел на Левина. - Двоих сразу.
      - Каких еще немцев? - не понял Остапчук.
      - Приехал, понимаешь, сюда из Казахстана, из какого-то Энбекталды, туды его мать, старик-немец. И как в воду канул. Вот сын его и заказал нам эту работу: ищите, мол.
      - А к кому он приехал?
      - Если б мы знали!
      - А как он называется немец этот, фамилия?
      - Тюнен. Георг Тюнен. Не слыхал?
      - Нет. А что за второй немец?
      - Давняя история. С военных лет. Тут в лагере сгинул. Вот и мыкаемся.
      - За валюту, - вставил Левин.
      - Чего ж ты стонешь! - Остапчук посмотрел на Михальченко. Что-нибудь уже нашли от этого немца из Казахстана?
      - Фунт дыма, - Михальченко махнул рукой.
      - Больницы, морги, гостиницы, все такое прочее проверял?
      "Все мыслим по шаблону. И никуда не денешься. Все начинается с элементарного, даже у шахматистов - Е-2, Е-4", мысленно усмехнулся Левин.
      - А шмотки его искал? - спросил Остапчук.
      - Какие шмотки? - развел руками Михальченко.
      - Что-то же у него было? Какая-нибудь приметная вещь.
      - Разве что плащ. Сын Тюнена говорил - новый, импортный.
      - Вот и пошуруй в комиссионках.
      Левин и Михальченко переглянулись, но Михальченко тут же раздраженно сказал:
      - Ты что смееешься! Искать плащ в комиссионках! Да он давно продан, если и попал туда! Это что же - все городские комиссионки обшмонать?!
      - Не шмонай, дело твое, - равнодушно ответил Остапчук.
      - Да ты знаешь, сколько их!
      - Знаю, двадцать четыре.
      - Это на год работы!
      - Думаю, намного меньше, - вдруг вставил Левин. - Отбрось специализированные.
      - Радио-фото-электротовары - один, посуда-фаянс, хрусталь и прочее два, детских - два, ювелирный - один, трикотаж - два, дамская одежда и обувь - один, не запинаясь, словно декламировал Остапчук. - Дальше: мебельных - два. Вот и посчитай, куда тебе не надо.
      Но подсчитал Левин, быстро, на подвернувшейся бумажке, пока Остапчук говорил.
      - Остается верхняя одежда. Таких пять. И универсальных шесть. Всего одиннадцать. Тебе, что, первый раз искать?
      - Тюнен исчез в середине апреля. Если плащ был сдан тогда же, то он давно продан. Размер ходовой - пятидесятый. Да он и двух дней не лежал! А вы хотите, чтоб через четыре месяца я искал его в комиссионках! Ну, даете! - замотал головой Михальченко. - Ладно, - успокоившись, сказал он, совершу я такую экскурсию по одиннадцати комиссионкам, уговорили.
      - Я тебя не уговариваю, - спокойно, но жестко сказал Левин. - Ты не постовой милиционер, сам должен знать, чего делать, а чего не делать.
      18
      В десять утра, уже имея адреса комиссионных магазинов, Михальченко, усевшись в машину, командовал Стасику:
      - Поехали!
      - Куда, Иван Иванович?
      - Сегодня у нас с тобой большая экскурсия, и он назвал первый, ближний, адрес.
      Михальченко с самого начала не верил в эту затею. Покидая очередной магазин, убедившись, что среди висевших плащей ничего похожего на плащ Тюнена не было, и выслушав от продавщиц один и тот же ответ: "Нет, не помню, может и был такой. Всего не упомнишь", - Михальченко говорил Стасику:
      - Двигай дальше. На Привокзальную...
      К двум часам, к началу перерыва, из одиннадцати адресов оставалось четыре. Они пообедали в кафе со странным названием "За тыном", съездили на заправочную и снова крутились по городу. Продолжалось это почти до вечера.
      Без результата покинув последний магазин, Михальченко сказал шоферу:
      - Я, Стасик, человек, можно, сказать, везучий. Случалось, копал такую безнадегу, а все же находил, что искал. А сегодня вытащил пустышку. Знаешь почему? Когда-то один полковник сказал мне: "Опер, который все быстро находит, так же быстро теряет нюх". Так что считай, что господь сегодня пожалел меня, - ухмыльнулся Михальченко.
      - Значит завтра опять по магазинам? Хорошо, что бак залили.
      - Нет, завтра сделаем иначе.
      На этот раз главный редактор журнала "Я - жокей" Матиас Шоор прибыл в Старорецк самолетом из Москвы, куда прилетел на несколько дней по поручению Анерта вести переговоры о совместном издании по заказу туристических фирм ФРГ рекламного буклета. Удачно закончив дела в Москве, Шоор опять сел в самолет и через час сорок был в Старорецке. Устроившись в знакомой гостинице, во второй половине дня он уже демонстрировал директору конного завода только что вышедший номер журнала и оттиски цветных фотографий следующего номера для франкоязычных стран.
      Они сидели в кабинете директора завода. Тот разглядывал оттиски. И хотя давно привык к великолепному качеству фотоиллюстраций, все же и на этот раз не мог не подивиться, глядя на глубину, сочность и естественность цвета. И лошади, и наездник (тот парень, которого ему нашли, натурщик Леонид Локоток), и манеж, и луг - все было снято с большим вкусом: не назойливо-рекламно, а как-то даже повествовательно, мол, как с лошадью работают, как выхаживают, объезжают и, наконец, какие это дает результаты. В этом и крылась вся тонкость, ненавязчивость рекламы. Да и парень этот, Локоток, хорош, всем вышел: статью, физиономией, держится свободно, прямо киноактер. Надо его не выпускать из виду, пригодится...
      - Нравится? - спросил Шоор.
      - Да, хорошая работа... Как съездили в Москву? Удачно?
      - Очень. Ваши бюрократы учатся не только говорить слово "бизнес", но и видеть его середину.
      - Суть, - поправил директор. - Что ж, дай им Бог... Вы надолго к нам?
      - Несколько дней. А потом буду улетать в Москву и домой. Но у меня тут гешефт с этим бюро "След", с господин Левин.
      На следующий день к девяти утра Михальченко отправился в контору "Комиссионторга", но директора не застал, секретарша сказала, что того к девяти вызвали в облисполком и порекомендовала подождать. Таких, как Михальченко, ожидающих, в приемной было пять человек, и он с расчетом сел на самый ближний к входу в кабинет стул, чтобы сразу, едва появится хозяин, войти. У секретарши он предварительно выяснил, что директора зовут Богданом Юрьевичем. И сейчас, набравшись терпения, представлял себе, как заерзает этот Богдан Юрьевич, когда услышит просьбу Михальченко: перерыть документы одиннадцати комиссионных магазинов, начиная с 17 апреля...
      Прождал Михальченко полтора часа. Распахнув дверь в приемную, директор быстро пересек ее, вошел в кабинет, не дав никому по дороге остановить себя. Михальченко знал этот прием, и потому хозяину удалось опередить его лишь на два шага.
      - Послушайте, я только вошел, а вы уже врываетесь. Так же нельзя, стоя между письменным столом и Михальченко, директор журил его.
      - Богдан Юрьевич, не сердитесь, - заулыбался Михальченко. Обстоятельства заставляют... У вас хорошее настроение?
      - А в чем дело?
      - Я вам сейчас его испорчу. Моя фамилия Михальченко, капитан Михальченко, - и как только директор приблизился к своему креслу, быстро уселся сбоку письменного стола.
      - Что у вас за дело? - спросил директор, смирившись.
      Михальченко посмотрел на него. Человек лет пятидесяти, худощавое лицо, чуть вдавленные виски, облегавшие череп реденькие светлые волосы гладко зачесаны назад. Синий костюм, белая сорочка, красный галстук. "Нормальный конторский, у которого десятки завмагов. И, понятно, жизнь у него тревожная и колготная", - подумал Михальченко, и без особых подробностей рассказал о Тюнене, о плаще, о своих вчерашних поисках.
      - Значит вы даже не уверены, что плащ был сдан кем-то в комиссионный и продан через него? - спросил Богдан Юрьевич.
      - Не уверен.
      - И все-таки хотите искать?
      - А что делать?
      - Вы представляете, что такое поднять столько квитанций?! Это же гора! А выловить надо одну. Да еще сомнительно, есть ли она там.
      - Придется.
      - Для этого мне надо выделить вам человека. На целый день.