- Это тебе на память о Монмартре, - сказал он. - Вот что моя фирма производит еще. Поехали обедать?..
      10. ПАРИЖ. ЖЕЛТОВСКИЙ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
      Мой приятель Поль Берар за два дня до моего прилета умчался в Македонию. Консьержку он предупредил, тем более, что в лицо она меня знала, и ключи от его квартиры вручила с приветливой улыбкой. Один день у меня ушел на поездку автобусом в Орлеан, там я сделал небольшой миленький сюжет: бракосочетание португальской пары в мэрии. На площади у мэрии случайно увидел группу нарядно одетых мужчин, женщин, детишек; в центре в белом длинном подвенечном платье с венком на голове стояла невеста, жених был в черном костюме, в белой сорочке с рюшами под черной бабочкой. Оба держали огромные букеты цветов. Я подошел, разговорил их, представился, они очень оживились, узнав, откуда я; поснимав их, когда они вошли к мэру, я занялся главным: у меня был "левый" заказ для частного издательства "Земной шар". Они издают альбом "По долинам и замкам Луары". В этой серии уже вышли "По Рейну", "Течет река Волга", "Дунайские волны". Мне же нужно было отснять все связанное с Жанной д'Арк в этих местах, разумеется, памятник - она верхом на коне, дом-музей, где она, семнадцатилетняя, худенькая, тщедушная, но таскавшая на себе четверть центнеров доспехов, провела две ночи, и еще многое...
      Следующий день и ночь, вернувшись в Париж, я славно провел с Милицей - веселой симпатичной югославкой, работавшей фотолаборанткой в рекламном агентстве. С нею меня познакомил однажды Поль Берар, и Милица без всяких дала мне свой телефон...
      Встреча с Перфильевым на ступенях базилики Секре-Кёр, когда меня донимала цыганка, а я ждал в это время Милицу, прошла бы для меня, как мимолетная (мало ли теперь встречаешь соотечественников по заграницам!), не пригласи он меня на выставку "Экспорттехнохима". Туда я поехал к пяти, захватил с собой видеокамеру, заранее зная, что подобные выставки - скука, что всю запись придется за ненадобностью стереть. Так оно потом и оказалось. Народу в зале было немного, походили вдоль стендов, послушали объяснения стендиста, гости вежливо и уклончиво говорили о возможных протоколах, о намерениях и т.д. Эти сопли о намерениях, обычно, ни во что конкретное не воплощаются. Уж это я знал. Перфильев был внешне возбужден, приветлив, улыбчив, но по его умным глазам с осторожным взглядом я понимал, что вся эта провинциальная показуха на хрен ему не нужна. Тут же тоскливо слонялся его приятель-фирмач Ив Кнорре. Я поболтал с ним, он рассказал о своей фирме "Орион", я оценил - мужик действительно занимается полезным делом: клепает унитазы, а без них половина России, наверное, все еще присаживается на корточки за сараями...
      Потом почти все разошлись, остались только члены Комитета Общества дружбы "Франция-СССР" 12-го района. И началась, как они назвали, "беседа вокруг бокала вина", а проще говоря пьянка, разумеется за счет нашего родного "Экспорттехнохима", т.е. государства. Гульбище набирало кондицию. Россия в эту пору укладывалась спать или уже спала. И ни в Москве, ни в Пошехонье люду нашему ни в каком дурном сне не снилось, куда, а главное пошто летят его денежки, ставшие бутылками с неведомыми этикетками, и то, что денежки эти плюхнутся блевотиной в унитазы какой-нибудь фирмы "Орион"...
      Набрался я крепко; бренди, смешанное с водкой, пивом и виски, несмотря на обильную закусь, начали путать мой, говоря по-научному, опорно-двигательный аппарат. Я глянул на часы, было начало второго ночи. Метро работает до часу пятнадцати. Ту-ту. Поезд в прямом смысле ушел.
      Мы вывалились на улицу. Кнорре поймал такси. Втроем мы уселись.
      - Вас куда? - спросил Перфильев меня.
      - Куда угодно! - пьяно махнул я рукой.
      - Ладно, переночуете у меня, - сказал Перфильев.
      Сперва мы отвезли Кнорре, это было по дороге. Около двух добрались до квартиры Перфильева.
      Он постелил мне в кабинете на диване.
      - Вас когда поднимать? - спросил он, пока я с трудом раздевался.
      - Мне надо в одиннадцать быть в автосалоне. Если встану в половине десятого, как раз успею.
      - Хорошо. Меня уже не будет. Консьержка позвонит, разбудит, я предупрежу ее. На кухне на полке банка кофе.
      Я лег, закрыл глаза и уплыл...
      Поднял меня звонок, я разлепил глаза, не сразу понял - звонят в дверь или телефон, наконец, сообразил: телефон. Я прошлепал босой к столу, снял трубку и прокашливая похмельную хрипоту буркнул:
      - Алло! - полагая, что это консьержка.
      На другом конце провода сперва помолчали, затем осторожный голос сказал:
      - Мне нужен месье Алибаев Фарид Латыпович.
      - Здесь такого нет, - я глянул на часы, звонок поднял меня на час раньше.
      В трубке какое-то время недоверчиво посопели. Я опустил ее на рычажки... Приняв душ, побрился, заварил большую чашку крепкого кофе, нашел в холодильнике сыр, в буфете на кухне кусок от полметрового свежего хлеба, мягкого как вата и такого же пресно-невкусного, его сожмешь, он тут же распрямляется; намазав его апельсиновым джемом, я все это сжевал, запил кофе и выпорхнул.
      По дороге в метро думал: надо же! В Париже, на квартиру русского Перфильева звонит какой-то француз и разыскивает татарина или башкира Алибаева Фарида Латыповича!
      Через два с половиной года я тоже смеялся по этому поводу, но смех мой имел уже иной смысл...
      11. ПАРИЖ. ПЕРФИЛЬЕВ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
      Ноябрь был гнилой, слякотный, падавший иногда снег тут же таял, размазывался скатами автомашин по мокрому асфальту. Всегда уютный Париж в эту пору выглядел, как любой большой город в самое неприветливое время года: зонтики, плащи с поднятыми воротниками, торопливые шаги, в метро запах сырого меха и просыхавшей ткани.
      Было, помню, воскресенье. Из-за какого-то срочного дела я поехал в офис. Около четырех пополудни принесли телеграмму. Она была от сестры: "Срочно прилетай. Мама при смерти, Инсульт". Я позвонил в представительство "Аэрофлота". Знакомая девочка пообещала билет на понедельник. Заказал разговор с Москвой. Сестры не оказалось дома, ушла в больницу. Разговаривал с шурином - Антоном Меренковым, способным математиком, ушедшим работать в СП по составлению компьютерных программ. Сообщил ему, что прилечу завтра. Хотел купить ему в подарок пару сорочек, но универмаг "Претан" на бульваре Осман в воскресенье был закрыт, остальные магазины работали до шести вечера, а в понедельник были выходными, в том числе и мой любимый небольшой магазинчик мужской одежды "Today" ("Сегодня") на углу Бульвара Сен-Мишель. Мне же еще надо было заехать за билетом в агентство, а в понедельник утром - в аэропорт; я уже никуда не успевал...
      В Москву прилетел вовремя, без опоздания, и из аэропорта на такси поехал в больницу. Маму вывели из коматозного состояния, но интеллект ее и речь были нарушены, рука и нога парализованы. Она лежала с закрытыми глазами, оглушенная к тому же транквилизаторами. Прогноз лечащего врача был невеселый. Посидев у постели минут сорок, я уехал домой, позвонил начальству, доложился, объяснил почему вдруг оказался в Москве. У тех хватило такта не дергать меня служебными вопросами...
      Назавтра поехал к сестре. Для дела, которое я затеял, мне нужен был шурин. Выслушав, он дал согласие. Я попросил его:
      - Не тяни, зарегистрируй на себя как можно скорее. Открой счет...
      Жене я сказал:
      - "Девятку" нашу продай. И все от "Panasonica" продай: музыкальный центр, видеокамеру, видеомагнитофон. Свои побрякушки тоже загони. Не волнуйся, все со временем восстановим. Всю валюту отдай Антону, он знает, что делать, - и без особых подробностей я рассказал ей о своих планах. Она лишь пожала плечами, сказала: "Как знаешь, тебе виднее..."
      В Москве я пробыл до пятницы, каждый день ездил в больницу, состояние мамы почти не изменилось, правда, однажды, открыв глаза, она долго всматривалась в меня, не узнавала, затем, видимо узнала, дала знак шевельнула губами...
      Дальнейшее мое пребывание в Москве было бессмысленным, сестра настояла, чтоб я возвращался в Париж, жена тоже деликатно сказала об этом. В пятницу утренним рейсом я улетел...
      Итак, господин Манджери Рао получил то, что хотел, Кнорре - сумму, с лихвой перекрывавшую его кредитный долг, остальные деньги он перевел на счет, который открыл я, и где уже лежала моя доля. Между собой я и Кнорре называли этот счет "резервным". В Москве мой шурин Антон Меренков тоже не спал, оказался шустрым, дело закрутилось, я перебросил на счет, открытый им, необходимую для начала сумму.
      Рождество я отгулял вместе с Леони, Ивом Кнорре и их приятелями. Новый год тоже встречали вместе. В феврале нового года я сдал дела очередному руководителю парижского бюро "Экспорттехнохим" и распрощавшись со всеми, отбыл в Россию. К Пасхе я уже был комиссован, и ощущая, как естественно теперь сидит на мне цивильный костюм, с радостью нырнул в дела французско-российского СП "Стиль-керамика"...
      12. ПАРИЖ. БУРЖЕ. ПЕРФИЛЬЕВ, ЖЕЛТОВСКИЙ И ДРУГИЕ. СЕГОДНЯ
      Перфильеву, конечно, не хотелось аннулировать просуществовавший два с половиной года резервный счет. Он приносил хорошие проценты, был надежен, в любой критический момент мог оказаться полезным. Но тревожный факс Кнорре с просьбой закрыть его не случаен. Осторожный и опытный Перфильев пренебречь этим не мог. Хотя в другом банке имелся еще один, официальный счет российско-французского СП "Стиль-керамика"...
      Утром следующего дня, как и было назначено, он сидел в парижском отделении фирмы "Катерпиллер". Его руководитель по заведенному обычаю разлил виски в высокие с толстым дном стаканы. Перфильев изложил ему суть дела. Глава бюро сказал:
      - О'кей! Ужинаем сегодня вместе. Я приглашаю, за счет фирмы и позвонив секретарше, распорядился: "Ширли, приготовьте все бумаги для контракта", - перечислил, что требуется впечатать, сроки и прочие подробности условий...
      Через два дня контракт был подписан, деньги переведены Перфильевым "Катерпиллеру", резервный счет таким образом был аннулирован. В аккуратности "Катерпиллера" Перфильев не сомневался: катки, бульдозеры, скреперы, землеройные машины, - все будет в срок доставлено в Россию...
      Теперь оставалось дать знать Кнорре, что он, Перфильев, здесь, значит, выполнил его просьбу. Избранный им заранее вариант был самым безопасным. И в субботу Перфильев поехал в церковь - в Храм Всех Святых в Земле Российстей Просиявших. Он приехал заранее и стоял у входа, пропуская прихожан. Но Кнорре среди них не было. Началась литургия. Торчать одному у входа было глупо, Перфильев вошел внутрь, отстоял литургию, и поняв, что Кнорре уже не появится, уехал. Назавтра он снова отправился в церковь, занял ту же позицию, уже нервничая: если Кнорре не придет, как связаться с ним, известить? Но в этот раз Кнорре прибыл, припарковал машину и не спеша двинулся к входу, не увидеть стоявшего Перфильева Кнорре не мог. Еще издали, разглядывая его, Перфильев обратил внимание, что Кнорре осунулся и шел какой-то уставшей походкой. Не виделись они очень давно, и перемены в облике Кнорре показались Перфильеву разительными. "Что-то произошло. Что-то его грызет", - подумал Перфильев. Кнорре поднял глаза, встретился взглядом с Перфильевым, тот на мгновение утвердительно смежил веки: все, мол, сделано. Кнорре ответил так же: дескать, я понял, и прошествовал мимо Перфильева, как мимо столба. Минуты через две-три Перфильев тоже вошел в храм, нашел взглядом Кнорре, но стал поодаль. Во время литургии Перфильев вдруг подумал: "Будет ли человек, присланный вместо него, пытаться выйти на контакт с Кнорре? Ведь дело, задуманное в Москве его прежним начальством, не доведено до конца? Нет, уж тут им не обломиться, Кнорре теперь, ежели кто к нему сунется, шуганет", - внутренне злорадно ухмыльнулся Перфильев...
      Служба окончилась. Перфильев вышел из церкви, даже не оглянувшись на Кнорре...
      Вернувшись в гостиницу, он позвонил в бюро "Экспорттехнохима". Трубку снял шеф.
      - Привет. Это Перфильев. Ты грозился взять меня в Бурже на авиасалон. Есть такая возможность?.. Хорошо. Я в гостинице "Дом Мадлен"... Отлично, буду ждать у подъезда...
      Дмитрий Желтовский слыл талантливым тележурналистом. Многие, правда, считали, что таланта у него наполовину, вторую часть его успехов составляли цепкость, наглость, циничность и сумасшедшая работоспособность. Он не отрицал. Кто-то из коллег сказал ему: "Ты как тот голодный солдат, что хочет сорокаграммовой ложкой зачерпнуть с одного раза котелок каши". На это Желтовский со смехом ответил: "Почему бы нет, если каша вкусная. А ежели она дерьмо, я и чайную ложку в руку не возьму". Нюх у него был, как у собаки, особенно на скандальные истории. Вцепившись, не отпускал, как бульдог; мог продать людей, дававших информацию на условиях анонимности. Коллеги его об этом знали, но для телезрителей, читателей, радиослушателей он был кумиром, обаятельным на экране, с приятным баритоном, располагавшим внимать и верить ему. Что правда, у него никогда не случалось проколов, он был терпелив, факты перепроверял тщательно, считал, что достоверность одно из условий игры, которая либо возвышала, либо уничтожала людей. Его завидная интуиция подсказывала, как стянуть воедино разрозненные и разбросанные во времени и пространстве факты, фактики, мелкие штрихи, детальки, которые, сложившись в его голове, объясняли ему многое, на что он искал ответы в своих репортерских поисках, расследованиях и погонях... Многому Дмитрий Юрьевич Желтовский научился у своего французского коллеги и приятеля Поля Берара. Давно, когда они только начинали сотрудничать и готовили скандальный репортаж об одном адвокате, Желтовский усомнился: "Слушай, а этот мужик из Нанта, нас не выпорет? - Берар ответил: "И не только он, а другие накинутся. Но усвой одну истину, ее внушил мне отец: кто бы тебя ни порол, все равно ногами сучить будешь..."
      В этот раз Желтовский прилетел в Париж на три дня, чтоб снять сюжет об авиасалоне в Бурже, один день просто поболтаться в Париже, обговорить с Полем Бераром дельце, за которое они взялись давно.
      Остановился Желтовский в небольшом трехзвездочном чистеньком отеле, где на час-два проституткам и их торопливым клиентам номера не сдавали, поскольку в этом недорогом отеле, почти постоянно меняясь, проживали деловые люди и чиновники из Восточной Европы, в том числе из России...
      Спустившись в холл, Желтовский направился было к киоску купить газеты, когда услышал русскую речь. Трое стояли у колонны рядом с киоском и беседовали. Один пожилой, очень сутулый, с крупной рыжеволосой головой, другой помоложе в голубой сорочке с зеленым галстуком, третий худощавый, болезненного вида, с запавшими сероватыми щеками. Желтовский любил послушать разговоры не из праздного любопытства, а по привычке: а вдруг что-нибудь интересное. Он подошел к киоску, стал спиной к разговаривавшим, начал перелистывать журналы, словно выбирал, какой бы купить, и слушал.
      - Когда он должен приехать? - спросил худощавый.
      - Вот-вот, - ответил рыжеволосый, глянув на часы. - Ты выйди на улицу, встречай, - сказал он "Зеленому галстуку" (так Желтовский окрестил третьего). Тот подошел к огромной стеклянной двери, она отворилась, повинуясь команде фотоэлемента. "Зеленый галстук" вышел из отеля. Сквозь сдвинувшиеся опять створки Желтовский видел, как тот, стоя на тротуаре, вертел головой вправо-влево.
      - Даже, если получится, все равно не то, что хотелось бы, - сказал худощавый печально. - Лицензия по трем фирмам всего на шесть штук.
      - А ты придумай что-нибудь получше, - насмешливо ответил рыжеволосый, - если ты такой умный.
      В это время вбежал "Зеленый галстук".
      - Выходим, подъехал!
      Они заторопились к двери. Через минуту-другую за ними последовал Желтовский. Он видел, как они уселись в серебристый новый "форд" с дипломатическими номерами. Разглядеть, кто еще находился в машине, Желтовскому не удалось - стекла были затемнены. Не успел отъехать "форд", как подкатил Поль Берар, чтоб подхватить по дороге в Бурже Желтовского.
      Желтовский вскочил в машину.
      - Видишь серебристый "форд"? Гони за ним, - быстро сказал Желтовский.
      - Они, что красотку у тебя из номера увели? Мы же должны в Бурже ехать!..
      Вскоре в потоке других машин на пересечении улицы они потеряли из виду "форд".
      - Жалко, - вздохнул Желтовский.
      - На кой тебе этот "форд"?
      - Люблю погони, - засмеялся Желтовский. - На всякий случай запомни номер, дипломатический, - Желтовский перечислил буквы и цифры...
      Российская делегация была невелика, некоторых Желтовский знал только в лицо, кое с кем был знаком поближе. Все смотрели на поле, где выстроились самолеты и вертолеты. К своему удивлению, Желтовский заметил и Перфильева. Они не виделись более двух лет, с момента, когда Перфильев окончательно вернулся в Москву, Желтовский потерял его след, он ему был не нужен.
      - Привет, Павел Александрович! - подошел Желтовский. - Сколько лет, сколько зим.
      - Это несложно посчитать... На это шоу прибыли?
      - Да... А вы?
      - Я по другим делам. Сюда попал случайно, благодаря приятелю. Завтра улетаю домой.
      - Чем заняты в Москве? Там же, в "Экспорттехнохиме"?
      - Нет, ушел в бизнес. Совместное частное французско-российское НПО, Перфильев протянул Желтовскому визитную карточку. Тот, прочитав, спросил:
      - "Стиль-керамика". Что за стиль, что за керамика? Перфильев объяснил.
      - Дело с размахом? Успешно?
      - Пожалуй.
      - Быстро вы развернулись... Как-нибудь загляну, - положив визитку в карман, Желтовский отошел.
      Увидел он еще одно знакомое лицо: окруженный свитой профессионалов, переговариваясь, возвышался седоглавый, с постоянно сведенными к переносью густыми бровями знаменитый Артемий Тарасович Кононенко - генеральный директор крупнейшего государственного НПО авиастроения. Желтовский счел необходимым и с ним поздороваться, перекинуться словечком-другим, с такими людьми нужно поддерживать знакомство.
      - Что привезли, Артемий Тарасович? Чем будете побивать неуступчивый Запад? - здороваясь, весело спросил Желтовский.
      - Кое-что есть, - суховато ответил Кононенко и посмотрел на видеокамеру Желтовского. - Я скажу, когда надо будет снимать наши изделия.
      И тут, разглядывая людей, ища знакомых, Желтовский увидел тех из гостиницы. Они вроде были и со всеми россиянами вместе, но держались как-то отстраненно.
      - А эти кто, Артемий Тарасович? - указал на них Желтовский.
      - Черт их знает, - насупился Кононенко. - Нынче всякое налипает. Прежде и духу их тут бы не было. Разве случалось, чтоб я да не знал, кто тут есть кто среди соотечественников.
      Троица, о которой Желтовский спросил Кононенко, направилась к другой группе людей - чьей-то делегации, - но не смешиваясь с нею, остановилась. Рыжеволосый, видимо, старший, что-то втолковывал внимавшим ему двоим, резко рубя воздух ребром ладони. И тут из какой-то группы отделился человек и подошел к ним. Он был в черном костюме, белой сорочке со стоячим воротником, наглухо застегнутым, как на гимнастерке. Узкое смуглое лицо обрамлено аккуратной небольшой бородой, сливавшейся с усами. Трое заговорили с ним. По костюму его, по облику, Желтовский пытался определить: иранец? пакистанец? Повинуясь профессиональному инстинкту, он нацелил на них видеокамеру, нажал на пуск. Затем направился к Перфильеву, и тут нос к носу столкнулся с Анатолием Ивановичем Фитой.
      - Вот где теперь встречаемся! - заулыбался Фита. - Нет, чтоб в Москве созвониться, съездить на рыбалку. В Париж надо слетать, чтоб повидаться! Вы надолго тут?
      - Три дня, - ответил Желтовский. С Фитой он был хорошо знаком еще с поры, когда тот делал завидную карьеру: из кресла парторга химико-технологического факультета - в МГК КПСС завсектором, оттуда - в замначальники управления серьезного министерства, затем начальник управления; когда министерство ликвидировали, Анатолия Ивановича Фиту определили без потерь в замы председателя одного из Госкомитетов, имевшего отношение к вооружению. Нынче, знал Желтовский, Фита возглавлял другой Госкомитет. Желтовский делал о Фите видеорепортаж в предвыборную кампанию - программа Фиты показалась ему умной, без демагогии и пустых обещаний. На ней Фита и вплыл в Госдуму.
      - Вы-то каким чудом здесь? - спросил Желтовский. - Вы же теперь ушли в другую сферу?
      - В командировке. По старой памяти решил заглянуть сюда, не удержался от соблазна.
      - Анатолий Иванович, кто эти трое, тот рыжий и двое справа, беседуют с каким-то бородатым, - указал Желтовский.
      - Понятия не имею, - проследив за его рукой, ответил Фита. - Вы помните, что обещали?
      - Помню, помню, виноват. Честное слово, на сей раз точно - честное слово! Возвратимся в Москву, - сразу же занесу.
      Однажды Желтовский был на даче у Фиты и отснял кассету о семействе Фиты: хозяин, жена, сын с невесткой, внук и внучка. Пообещал завезти кассету на работу Фите, но так и не удосужился, замотался, потом и вовсе забыл...
      Начались демонстрационные полеты. Однако внимание Перфильева привлекли не рев двигателей и не взлетавшие красивые машины, а четыре человека, стоявшие в стороне, вернее один, которого Перфильев знал: глава фирмы "Улыбка" Евсей Николаевич Батров! "Он-то что тут делает?! Забавно, забавно..." - думал Перфильев. Рядом с Батровым стоял сутулый рыжеволосый и еще один - в зеленом галстуке. Они беседовали с бородатым (то, что бородатый - пакистанец или иранец, опытный Перфильев определил по одежде: черный костюм, белая, без галстука сорочка с высоким воротником-стойкой); Батров молчал, говорил рыжеволосый, обращаясь к обладателю зеленого галстука, потом тот поворачивал голову к бородатому, видимо переводил слова рыжеволосого, после чего бородатый отвечал, а мужчина в зеленом галстуке тут же снова обращался к рыжеволосому. "Надо будет рассказать Лебяхину", - пронеслось в голове Перфильева.
      - Павел Александрович, - окликнул его голос Желтовского.
      - Да, - вскинул на него глаза Перфильев, не уловивший, когда Желтовский оказался рядом.
      - Вы не знаете, кто эта пара гнедых с рыжеволосым и чернобородым? спросил, кивнув головой, Желтовский.
      - Почему они вас интересуют?
      - Меня все интересует, - подмигнул Желтовский. - Даже вы.
      "Избавь меня Бог от твоих интересов", - мысленно ответил Перфильев и сказал:
      - Я знаю одного из них, худощавого с болезненным лицом, если видите отсюда его лицо. Это Евсей Николаевич Батров, глава фирмы "Улыбка".
      - Что-то он не очень улыбчив. Чем промышляет эта фирма?
      - Что-то, связанное со стоматологией. Кажется, заготовки к зубным протезам. Так что на всякий случай заведите с ним знакомство.
      - Пока обойдусь. Я еще могу проволоку перекусить... Удирать отсюда не намерены? Вроде дождик собирается.
      - Побуду еще немного. А вы?
      - Мне-то до конца торчать...
      Через час Перфильев попрощался с привезшим его сюда шефом бюро "Экспорттехнохим", автобусом, шедшим из Бурже, через двадцать минут добрался до метро "Майо", и вскоре входил в холл своей гостиницы...
      Первый день авиасалона в Бурже закончился. По шоссе N_2 к Парижу неслись машины. В одной из них ехали Поль Берар и Желтовский.
      - Чего приуныл? - спросил Берар.
      - Думаю.
      - О чем?
      - Каким образом ты узнаешь для меня, кто владелец того серебристого "форда" с дипломатическими номерами.
      - Тебе это очень нужно?
      - Не очень. Но желательно... Пить хочется.
      - В "бардачке" две банки пива. Одну оставь мне.
      Желтовский содрал с банки скобу и стал пить.
      - Хочу развлечь тебя, - сказал Берар. - Могу сообщить приятную новость: есть такой небольшой банк - "Жюстен кредито-банк". На случай, если я внезапно умру от инфаркта или погибну в автокатастрофе, в наследство завещаю его тебе. Вернее его название, так что запомни: "Жюстен кредито-банк". Но поскольку я здоров, как бык и езжу очень аккуратно, то банком этим пока займусь я. Нащупал там некоего чиновника месье Паскаля Жувэ, с ним-то и хочу завести роман.
      - Педик?
      - Совсем наоборот, в молодости был большой шалун.
      - Как ты набрел на него?
      - Сложными маневрами и терпением, не жалел ни времени, ни денег.
      - А если ничего не окажется?
      - Значит этот банк вычеркнем и пойдем дальше. Где-то наткнемся... Поедешь ко мне?
      - Нет, отвези в отель...
      Вечером он пошел в бар выпить пиво. У входа, окинув взглядом овальное помещение бара, увидел слева у стойки двоих: "франта" с зеленым галстуком на фоне голубой сорочки и человека с измученным лицом язвенника. Они пили оранж из высоких прямоугольных бокалов с толстым дном. Народу в баре было полно, стоял многоголосый шум. Желтовский помедлил какое-то время, пока освободилось удобное место невдалеке от заинтересовавших его соотечественников, сел почти спиной к ним, отвернул голову, чтоб они не видели его лица, и потягивая пиво, прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, вылавливая из шума русские фразы, которыми обменивались эти двое:
      - ...Это дешевле, конечно, чем мировые цены...
      - ...Зато надежно... Не наше дело, как они их будут использовать.
      - ...Ладно, пойдем отдыхать... Завтра трудный день...
      Допив оранж, они ушли.
      Желтовский, медленно потягивая пиво, курил, пытаясь втиснуть услышанное в какой-нибудь "сюжет", но ничего не получалось... "А где же рыжеволосый? - подумал Желтовский. - Он что, не в этой гостинице?"...
      Утром следующего дня он спустился в холл, перебросив через плечо видеокамеру и фотоаппарат "Кодак". По поводу "Кодака" Поль Берар шутил: "Ты, наверное, и в сортир не можешь сходить без фотокамеры".
      Он стоял у колонны около лифта, ожидая Берара, который должен был заехать. Они собирались в музей Чернуски посмотреть новую экспозицию средневековой китайской графики. И тут опять увидел двоих: "Зеленый галстук" и человека с серым лицом язвенника. Они беседовали, поглядывая на двери. Вскоре в холл вошел рыжеволосый, кивнул обоим, не протянув руки. А минут через пять-семь появился... Анатолий Иванович Фита. От недоумения Желтовский прищурился. А те стали оживленно беседовать, посмеиваясь, и было непохоже, что познакомились с Фитой только что. Желтовский стал за колонну, открыл "Кодак" и сделал несколько снимков, стараясь, чтобы киоск сувениров с надписью попал в кадр.
      Вчетвером те вышли на улицу. Сквозь большие окна-витрины Желтовский видел, как Фита, пожав каждому руку, двинулся направо, двое - налево, а рыжеволосый остался на месте, какое-то время подождал, затем поймал такси и уехал. И Желтовский понял, что рыжеволосый живет не в этой гостинице. "Почему? Тут номеров достаточно... Впрочем, Фита ведь, судя по всему, тоже не здесь остановился". Но Желтовскому не могло прийти в голову, что ни "Зеленый галстук", ни человек с лицом язвенника, ни даже Фита не ведали, где остановился рыжеволосый...
      Минут через десять подъехал Берар.
      - Ты узнал что-нибудь о машине с дипломатическими номерами? усаживаясь, спросил Желтовский.
      - За ночь? Могло только присниться... Подонок! - прокричал Берар вслед черному "ситроену", едва не снесшему ему борт. - Что тебя так раздосадовало? - Они стояли под красным светофором.
      - Нюх обострился, в ноздрях щекотно...
      Они пробыли вместе до полудня. Затем Берар помчался в какую-то редакцию, а Желтовский пошел бродить по автосалонам на Елисейских полях, затем тут же зашел в кинушку, попал на середину фильма, потому ничего не понял, но досидел до конца - надо было как-то убить время - и отправился а гостиницу, купив по дороге пачку газет.
      Вечером, накануне отлета, Желтовский сидел в баре за бокалом любимого пива, когда отошедший куда-то бармен, вернулся и громко произнес:
      - Месье Желтовский! - бармен обвел взглядом посетителей, выискивая, кто из них Желтовский, и ожидал, когда он откликнется.
      - Вас к телефону, месье.
      - Благодарю. Попросите, пусть перезвонят мне в номер, я буду там через пять минут...
      Звонил Берар.
      - Машина с дипномерами принадлежит иранскому посольству. Тебя это устраивает?
      - Вполне. Даже если б это было посольство Тонго. Слышал о таком государстве? Населения в нем около ста тысяч.
      - Завидую им, что их так мало... Ездит на этой машине некий господин Хеджези. Запомни или запиши: Хеджези.
      - Уже. Как ты узнал?
      - Доллар, конечно, весомая валюта. Но и наш франк кое на что способен, когда нужно разговорить, допустим, клерка, швейцара, хозяина бистро или шофера. А шофер у Хеджези француз, молодой парень, у которого только родился второй ребенок, нужна более просторная квартира.
      - Понятно.
      - Господин Хеджези постоянно обитает в Москве, но и здесь довольно частый гость и бывает подолгу... В котором часу улетаешь?
      - Ранним рейсом.
      - Проводить тебя не смогу, еду в провинцию, надо уточнить биографию Паскаля Жувэ.
      - Бог в помощь.
      - Счастливого полета...
      13. МОСКВА. СЕГОДНЯ
      Перфильев прилетел из Парижа в пятницу после полудня. Жена еще не пришла с работы. Приняв душ, он тут же позвонил Лебяхину. Секретарша сообщила, что Василия Кирилловича увезла скорая день назад с болями в животе. Подозревали аппендицит, но аппендицит в госпитале отвергли, однако серьезно обследоваться необходимо...
      С этого неприятного сообщения началась полоса странных событий и нервотрепки.
      Вечером, когда сидели с женой за ужином, раздался телефонный звонок. Перфильев снял трубку:
      - Слушаю.
      В ответ молчание. Только где-то дыхание.
      - Алло! Говорите же! - раздраженно сказал Перфильев.
      И снова - ни звука. Он опустил трубку.
      - Опять? - спросила жена.
      - Что значит "опять"?
      - Это не первый раз. Вот так и во время твоего отсутствия: звонят, молчат и сопят...
      В ту же ночь его разбудил телефонный звонок. Все повторилось, как и накануне за ужином. "Проверяют, дома ли? - гадал Перфильев. - Может быть воры, просчитывают удобное время? Непохоже, если и днем звонили, то уже определили, что днем в квартире никого... Кто же и зачем? - Однако жену попытался успокоить: - Кто-то валяет дурака..." Но нервирующие, досаждавшие звонки продолжались, и именно в то время, когда Перфильевы были дома: в обед, во время ужина и ночью. На ночь он стал выдергивать вилку со шнуром из розетки. Звонки прекратились также неожиданно, как и начались...