Юрий Глазков
      МУДРЫЙ
      Степняки опять загнали могутов в леса. Стычка была кровавой, много воинов лежало на снегу, ставшем похожим на пурпурное одеяло. Могуты пленили двух степняков, а своих потеряли с десяток.
      Перед сражением мастера-оружейники показали князю могутов Гору новую выдумку - к стрелам приделывали перья, и они летели намного точнее, не кувыркаясь на излете. Уповали на них. Но предательство и корысть уже бродили среди лесов и полей. Степняки ударили такими же стрелами. Надежды на победу не было, князь увел своих людей. Сидели в лесу тихо, хоть и морозно было, но печей не топили - дым степняки увидят. За ослушание - голова с плеч, князь на расправу был скор.
      - Князь, к тебе мастер идет, сказывает, что споро с тобой говорить надо, - доложил воевода.
      - Пусть войдет, - разрешил князь.
      Вошел белокурый рослый мужик. Лоб его был высок, глаза умны, руки натруженные, работные.
      - Говори, - приказал князь.
      - Государь, других убери, - только тебе скажу, - смело глядя на князя, произнес мастер.
      - Всем вон, - зыкнул князь, - кроме отца духовного, он наша вера и посредник божий, от него секретов нету. - Все бросились из избы.
      - Князь, пойдем в лес, покажу, - веско сказал невозмутимый мастер, - степным шельмам теперь конец придет.
      Не мешкая, князь и отец духовный двинулись по сугробам в чащу леса.
      - Смотреть, князь, отсюда способнее, дальше не ходи. Вон ту опушку леса зри внимательно. Я сейчас, не заморожу. Крикну, а покуда отдыхай, княже.
      Поклонившись, мастер скрылся в ельнике. Духовный отец на всякий случай перекрестился и осенил крестом князя.
      - Будь начеку, - послышалось из лесу.
      Князь и духовный отец впились глазами в опушку. Вдруг над опушкой, как пчелиный рой, пронеслись десятки быстрых стрел и повтыкались в снег, как тростник на болоте.
      - Не возьму в толк, чего тут хитрого, схоронил лучников дюже скрытно, числом много, ну и что? - заворчал князь, промерзая на холоде.
      - Не спеши гневаться, князь, давай дождемся мастера, тогда и учини ему допрос, пусть обскажет, что к чему, растолкует, - посоветовал духовный отец.
      Пришел мастер, поклонился и так и остался склоненный перед бородатыми повелителями.
      - Сколько стрелков учинили стрельбу единовременную, где ты их попрятал, иль какое мудреное свойство имеет твое оружие, для нас не приметное? - строго спросил князь.
      - Один всего и был стрелок-то, я только и стрелял, княже, - еще ниже сгибая спину, ответил мастер.
      - Как один? - подпрыгнул князь. - Врешь, покажи.
      Устройство было нехитрым, пучок стрел сразу вырывался из пустотелого кедрача и веером рассыпался в воздухе. Одни стрелы летели дальше, другие - ближе. Большую площадь утыкали стрелы.
      Князь уже видел мчавшихся степняков, храпящих, оскаленных коней; конница мчалась, как черный саван смерти, и летящий им навстречу рой убийственных стрел, выпущенных из нового оружия. Степняки слетали с коней с пронзенной грудью и, как вороны на вспаханном поле, вертелись на красной земле.
      Князь был доволен и горд своим умельцем.
      Бросив золотой мастеру, князь задумчиво двинулся к себе в избу.
      - Что скажешь, святая церковь? - обратился он к отцу духовному.
      - Страшное оружие, сотни сразу убиенных. Ты прогонишь степных разбойников, завоюешь все вокруг, но оружие богопротивное, один на один борьба нам, славянам, милее и честнее - вот мой сказ, государь.
      Князь шел, взвешивая виденное и обдумывая услышанное. Воевода встречал их у порога.
      - За ночь помост сбей, плаху поставь, разбойников рубить будем, сказал князь. Духовный отец перекрестился.
      - И то дело, пусть люди видят беспомощность врага, кровь его, страх, а то болтают злые языки о силе и непобедимости степняков, язык бы им вырвать.
      Всю ночь князь ворочался, кряхтел, сны его мучили... сотни убиенных людей, и степняков и могутов, вдовы плачут, дети мрут.
      Утром учинили скорую казнь. Разбойничьи головы катились с открытыми, полными ненависти и дикой злобы глазами.
      Сделав свое дело, палач подошел к князю и склонился перед ним, ожидая поощрения или строгого слова.
      Князь думал, потом резко встал и выкрикнул:
      - И его, живо!
      Перст с золотым кольцом и блестящим бриллиантом, словно луч, уперся в грудь мастеру. Голова мастера скатилась к головам разбойничьим, в глазах были слезы и удивление.
      Духовный отец был изумлен, но не вступился за мастера, время было военное, спорить с князем было опасно. Народ в страхе разбежался. Шепот полз от избы к избе: князь-де ума лишился, мастера лучшего, умнейшего обезглавил.
      Духовный отец заперся в келье и взывал к богу. Монахи стояли смиренно, дожидаясь решения. Дверь отворилась. Духовный отец крикнул монахам:
      - Летописца ко мне, скоро.
      Летописец прибежал, бухнулся на колени, целуя рясу.
      - Чем кончил ты последние слова книги нашей истории? - спросил духовный отец.
      - Описанием казни, святой отец.
      - Какое слово начертал ты последним перед тем, как поставить точку дня того?
      - Имя государя, святой отец.
      - Допиши еще одно.
      - Каково, отец?
      - Мудрый.
      - Исполню, отец.
      Церковники в полном собрании пришли к князю.
      - Государь, - обратился святой отец, - святое собрание решило имя твое дописать. Отныне ты не просто Гор, а Гор Мудрый, - и добавил: За то утро, государь.
      - Мудрый, - усмехнулся князь, вспомнив стрелы с пером, летевшие от степняков, - теперь я за свой народ спокоен.
      Затрубили трубы, застонали рожки... в поле появились всадники. Опять пришла степь, надо браться за луки, каждый за свой.