Юрий Николаевич ГЛАЗКОВ
      МАСТЕРОК
      Нет-нет, а мир удивлялся. И это очень нравилось людям. Конечно, здесь не было ничего сверхъестественного. Не удивляйся мир, не шел бы человек вперед. Появилось электричество, и мир в прямом смысле слова вырвался из мрака; появился атом, и мир восхитился этому источнику силы и могущества. Потом первый космический полет вокруг родной планеты, потом на Луну, потом на Марс, к Юпитеру, на окраины Солнечной системы, потом к звездам... все дальше, все смелее, все глубже до Вселенную.
      Мир восхищался Гагариным, Леоновым, Терешковой, Борманом, Андерсом, Армстронгом, Олдрином, Коллинзом... Вселенная постепенно раскрывала свои таинства. Порой за это приходилось платить самую высокую цену человеческие жизни. Но вечно загадочным оставалось то, что создал и пережил сам человек, - история человечества. Не переставала приводить в недоумение удивительная способность древних к созиданию. Строили красиво и в то же время грубо, мощно, рассчитывая явно на тысячелетия сражения со стихией. Строили на всех континентах.
      Поражали Пальмира, храмы Чичен-Ицы, Тадж-Махал, Паган, Лалибела, Персеполь, Баальбек... Оставалось загадкой, не понятым и не познанным, как и зачем наши далекие предки строили Стоунхендж, зачем карабкались к небесам, воздвигая Вавилонскую башню и пирамиды на берегах Нила.
      Может, для того, чтобы рассказать нам о своих математических и астрономических знаниях? Неотесаные камни "смотрели" за Солнцем и Луной, "отсчитывали" годы, месяцы, дни, звали в поле и на охоту, предсказывали затмения... Вопросы "зачем?" и "как?" так и остались открытыми.
      Примитивные орудия труда и операции с числами достоинством в миллионы не уживались друг с другом, не складывались в единое целое, не объединялись в логическое единство. Ясно было одно: наши предки хотели оставить нам свои знания, хотели рассказать о своем умении, искусстве, о своей жизни и порой о мечте, стремлении к звездам. Многое было безвозвратно потеряно, забыто, уничтожено.
      Потеряна Атлантида, не до конца раскрыт секрет булата, уничтожены книги майя в кострах Диего де Ланды. Многое, очень многое безвозвратно затонуло в волнах потерянного времени, растворилось в пространстве. Не услышать теперь музыки древних, их песен; звуки умерли, растаяв навсегда, и лишь книги и камни порой рассказывали о песнях, о музыкантах, о красоте голоса и силе слова...
      Пожалуй, исследования веков, ушедших безвозвратно, были самыми трудными и зачастую просто недоступными, но человек не переставал искать, анализировать, сопоставлять, находить, терять и ошибаться. И вдруг над планетой нет-нет да и пролетит песня далекой старины: песня простого народа о солнце, дождях и охоте, о храмах, воздвигнутых в честь побед царей и фараонов, о пастбищах и урожае, о богах и хищных могучих зверях, о счастье... Упакованная в радиоволны песня летела над миром. Воспроизведенная приемными устройствами, она звучала в жилищах, залах, на стадионах...
      Такие песни были необычными, простыми и открытыми. Едва услышав их, люди затихали, и в глубине их сознания просыпалась встревоженная память предков, их чистота и суровость, их счастье и горе, люди вспоминали себя, они возвращались к полям и пустыням, к рекам и озерам, к солнцу, к зреющим хлебам. Люди вырывались в эти минуты из липкого мира искусственного света, синтетической, не гнущейся под ветром травы, пахнущей химией, из хаоса "психологической музыки" и изысканно-отвратительных развлечений. В людях просыпалась любовь к природе.
      Песни были первозданные, от них пахло настоящей травой, в них светило настоящее солнце, в них были понятными и близкими радость и печаль. Они были неподдельны. Люди истосковались по настоящему, безвозвратно потерянному и желанному. Люди ждали этих песен, они были им нужны. Было много споров, дискуссий, сомнений в подлинности песен, мелодий, текстов.
      Специалисты проводили массу исследований, особенно по части истинности их языка, писались диссертации в защиту и диссертации, опровергающие эти диссертации... Но люди поверили в эти песни. Никакие рекламы, статьи, выступления по телевидению и радио не могли убедить их в том, что это очередной обман ловких конкурирующих фирм.
      Но воспроизвести первозданность этих песен не удавалось ни одному певцу, даже при помощи разного рода акустических ухищрений. Люди сразу чувствовали фальшь. Пробовали искать авторов и исполнителей этих песен, но безрезультатно. А песни звучали на разных языках повсюду. В них рассказывалось о жизни простых людей в древней Африке, Америке, Индии...
      Около высоких пирамид стояла обыкновенная брезентовая палатка, она сама-то выглядела как предмет почти той древности, которую здесь тщательно изучали шаг за шагом. Один из исследователей жил здесь, в этой брезентовой палатке, звали его Иван Петрович.
      Сегодня, впрочем, как и всегда, в палатке было людно, ее предпочитали блистающим залам Клуба археологов, светящегося яркими окнами в километре отсюда.
      Иван Петрович внимательно посмотрел на своих друзей и спросил:
      - Кто вчера слушал эфир?
      Все отрицательно покачали головами.
      - Значит, никто, устали, вон вчера сколько земли просеяли, устанешь от такого, столько перетаскать, надорвешься. Сколько времени прошло, везде автоматы, роботы, а тут как копался археолог в веке XVIII, так и сейчас все на свои пальцы да глаза надейся. Так вот, вчера опять одна из древних песен прозвучала, причем отсюда песня, честное слово, отсюда, рядом где-то ее нашли, здесь, в островерхих пирамидах.
      - Иван Петрович, не тяните за душу, дайте послушать, - загалдели собравшиеся.
      - Сейчас, сейчас, записать я ее действительно успел от начала и до конца, я эту волну всегда караулю, а включается запись от автомата, так что это не я в общем-то молодец, а он - автомат. То, что я слышал, просто потрясающе. Сейчас послушаем. Только вот что: я уже знаю, о чем она. Давайте выйдем, станем лицом к Солнцу и пирамидам и послушаем.
      Все молча поднялись и по очереди выскользнули из палатки.
      Солнце склонялось к горизонту, и лучи его, озаряя пирамиды, летели ввысь, в чернеющее небо.
      Пирамиды были словно очерчены ясными контурами. Чернота звездного неба была там - впереди, как бы ближе взмывались косые лучи уходящего Солнца; резкие переходы света и тени, вычерченные грани пирамид - все это перемешало черные краски неба с картин Куинджи и яркость солнца с картин Рериха, делало видимое фантастическим и нереальным.
      Все затаили дыхание, всматриваясь в эту красоту... и тут воздух задрожал, ожив мощным голосом, сильным и красивым. Пел мужчина, и от его песни все замерли. Слова песни словно переносили собравшихся в далекое прошлое...
      Жрец мастерок в мои руки вложил,
      Кто я без бога? Что мог и чем жил?
      Гнал я по полю тучных быков,
      Чтобы властвовал царь и не вымер народ.
      Было время, под Солнцем парящим я жил,
      Жену полюбил и детей народил,
      Старший сын красивым и стройным ходил,
      Меч, копье, щит тяжелый носил.
      Уходил с легионом, жена не спала,
      Все смотрела в пустыню, все сына ждала.
      Было счастье большое - домой приходил,
      Из походов далеких дары приносил,
      Но фракиец стрелой ему сердце пронзил,
      И не знаю я, кто его в землю зарыл.
      И была еще дочь - любви красота
      И стройна, высока, весела и умна,
      Но вот злой победитель однажды пришел
      И красавицу дочь в рабыни увел.
      Не смогла пережить наше горе жена
      И однажды под вечер на небо ушла.
      Я проплакал всю ночь, я богов призывал,
      Но в тоске и слезах лишь быка потерял.
      Долго били, срамили, пытали меня,
      Будто Хава моя быка увела.
      Будто там, в небесах, тоже пища нужна.
      И теперь я один, вместо песен детей
      Слышу стук, перезвон железных цепей.
      А в руках мастерок, предо мною стена,
      Отделила от жизни меня навсегда.
      Нет ни Солнца, ни рек, ни пустыни песка,
      И должна не дрожать больная рука.
      Гладкой будет сегодня у храма стена...
      Вот придет фараон, самый мудрый из всех,
      Он наместник богов, не допустит он грех,
      Он обнимет меня и за труд одарит,
      Взглянет прямо в глаза, цепи снять повелит,
      Накормить он прикажет, дать чистой воды
      И посмотрит на нас и на наши труды.
      На стене он увидит себя и великого Ра
      И в единстве великом еще и жреца.
      Я согну свою спину, колени склоню,
      Фараону и Солнцу я гимн пропою.
      И прикажет светлейший наш царь-фараон
      Отпустить нас на волю, ведь любит нас он.
      Выйду к свету, закрою от Солнца глаза,
      И вернутся ко мне и мой сын и жена,
      Буду счастлив опять, буду жить и страдать
      И быков по полям пыльной тучей гонять,
      А пока предо мною стена и стена
      И в разъеденных известью язвах рука...
      Бог мой, Ра, фараон, помоги,
      Внука мне хоть на миг покажи,
      Пусть он будет счастливей меня,
      Бог мой, Ра, пусть потомки услышат меня.
      Голос умолк, а песня еще витала рядом, теплый воздух еще дрожал обращением к потомкам, а уже хотелось ее услышать вновь, еще и еще...
      Молчание нарушил Иван Петрович.
      - Ну как? Понравилось?
      - Еще бы, да и как может не понравиться, ведь это настоящая, я уверен, именно настоящая, а не копия, скопировать это просто невозможно! страстно воскликнул Женя, самый молодой из археологов.
      - А почему это не стилизация под старину, выполненная каким-либо современным талантом или, как еще называют, талантом современности? Где доказательства, что "отсюда песня"? Кто доказал? - вступила в спор Натали.
      - Вот что, пошли в палатку, там чай попьем и поговорим, - предложил Иван Петрович, - я вам кое-что расскажу.
      Чай был крепкий, с сибирской душицей, аромат растекался по палатке и будоражил и без того возбужденных людей.
      - Так все-таки почему вы отрицаете, что это талант современности, сейчас что угодно можно скопировать. Моны Лизы висят в квартирах, копии той, настоящей, а не отличишь. Я у одного шапку Мономаха видела, даже примерить намеревалась - оказалась копия, голограмма, - горячо продолжала свою мысль Натали, - почему же нельзя скопировать? Скажете: чтобы скопировать, все равно надо иметь подлинные. Правильно. А может, кто-то сам придумывает?
      - Натали, я поддерживаю мнение Жени. И вот почему. Язык, понимаешь, язык именно тот, тех времен, он не подвержен редуцированию тысячелетних наслоений и метаморфоз, как это было с английским языком на Американском континенте. Это язык, открытый Шампольоном, язык ожившего тогда Розеттского камня. Я давно занимаюсь этими песнями. В их внезапном появлении есть что-то мистическое. Они словно восставшая из пепла птица Феникс. Но наверняка здесь замешан человек, и человек небескорыстный. Очевидно, эти сенсации приносят ему определенную выгоду, может быть, деньги. Так вот, я давно интересуюсь этими песнями, их звучало в нынешне первозданном виде одиннадцать. Вот что характерно. Песни майя звучали на языке Монтесумы, песни Индии - на языке времен Мохенджо-Даро, песни Африки содержали воспевание Тассилии, Лалибелы, песни египтян, как мы слышали, на языке Тутанхамона и Рамзеса. Все в этих песнях - стиль, содержание, язык, риторическая манера - утверждает подлинность песен.
      Я провел своего рода исследование, беседовал со многими специалистами. Голоса, звучавшие в песнях, направили в банк языкового хранилища, изучили их спектры, провели сравнительный анализ с современными голосами простых людей и певцов. Получился любопытный результат. Пришли к выводу, что звучание песен принадлежит людям древнего времени, так как голосовые связки современного человека не в состоянии воспроизвести подобное, они не способны к древнему прекрасному примитивизму. Голос современного человека богаче обертонами, или, говоря языком техники, голос древнего человека имеет более узкий частотный спектр. Вроде бы более бедны были звуки старины, меньше было различных оттенков, например, хитрости, коварства, заискивания, подхалимства. Прямее, видно, была речь предков, бесхитростнее. Вот одно из доказательств, может, и косвенное, что этот голос из прошлого. Интересно? Продолжать?
      - Конечно, Иван Петрович, конечно, - воскликнула Натали и даже нетерпеливо придвинулась поближе к нему, - я тоже думаю, что эти песни первозданные, а о копии я заговорила, чтобы разговор такой затеять.
      - Так вот, это было первое приближение к истине, первое, но не последнее, хотя до истины еще, очевидно, далеко. Ох вы, женщины! Натали, хитрющая ты, оказывается.
      - А второе, Иван Петрович, - это уже не сдержался Женя, - второе?
      - Есть, дорогие друзья, и второе, есть. Далее мы решили сделать вот что. Мы сравнили голосовые спектры тех национальностей, народностей, племен, на языке которых звучали эти странно волнующие песни. Вспомните, речевые фонемы отчасти совпадают по спектрам со "звуками природы" в той местности, где люди родились, жили, учились говорить и петь. В степях и прериях речь приглушенная, вроде как с присвистом ветра, в горах гортанная, как раскатистое эхо, в ней много от бегущих с гор ручейков, в лесах - от шума листвы... Поэтому по особенностям речи можно определить, откуда ты и какой национальности. Так вот и здесь совпадение полное песни майя пел индеец, песни Африки - африканец, а песни Индии - индус. Так что это еще одно доказательство подлинности песен. Итак, и старина доказана, и принадлежность певца к своему народу, к языку и песне. Какое же тут копирование? Но все-таки остается много загадок. Почему поют только мужчины? Почему льются песни только простого народа? Почему во всех песнях звучат слова о строительстве храмов, пирамид? Много "почему?".
      - Да, да, это правильный путь, правильный. Очевидно, многие думали об этих песнях, многие пытались разгадать их тайну. Я тоже занимался этой проблемой, и вот что мы обнаружили со своими друзьями. Мы исследовали не только голос. Мы обнаружили, что голос певца звучит над периодическими шумами, как бы на фоне этих шумов. Мы исследовали этот фон, и вот что обнаружили. К голосу с почти равными промежутками времени примешивался звук, похожий на шуршание. Я думал, что это звук сыпучих песков, характерных для голоса пустынь и египтян, но это было не так. Знаете, что это оказалось? Я был во всемирной фонотеке звуков и попросил идентифицировать этот фон. Как ни странно, наибольшее совпадение оказалось с царапающими звуками. Как будто царапали шершавую стену, причем более глубокий анализ дифференцировал сочетание дерева и извести. Более чем странно. Музыкальное сопровождение - царапанье по известковой стене деревяшкой. Хотя известно, что в те древние времена и майя, и индусы, и африканцы имели целые оркестры, причем весьма темпераментные. Это еще одна особенность - песни без музыкального сопровождения, если не считать этого странного звукового фона. - Женя умолк.
      - Да, действительно странно, но в этом есть какой-то смысл, какая-то закономерность, ведь ты, Женя, исследовал все фоны, фоны всех песен?
      - Да, все. Всех одиннадцати песен.
      - И на всех было это шуршанье-царапанье?
      - Да, на всех, Иван Петрович.
      - Так, - Иван Петрович задумчиво тер подбородок, - значит, эта постоянная помеха, так сказать, была и в Азии, и в Африке, и в Америке, и в Индии. Интересно, интересно.
      - Завтра узнаем и о сегодняшней песне, у меня с собой программы обработки, я их и здесь мучаю, а записи песни у вас есть, - засмеялся Евгений. - Иван Петрович, давайте займемся этим вместе, а? Может, докопаемся до истины.
      - Мне тоже хотелось быть с вами. Сознаюсь, я тоже увлечена этим феноменом, только стеснялась сказать об этом даже Жене. Жаль, что мы раньше не объединили свои усилия. Я в основном занималась языковым содержанием песен. И должна подтвердить, что язык в них действительно тех старых времен. И сейчас звучал язык древних египтян, я его знаю неплохо. Я хорошо помню библиотеку верховного жреца Амона. Там было много стихов и песен простого народа. Я-то поначалу восхитилась этим. Вот как любил жрец народное творчество, даже на стенах некоторые песни были высечены, и рисунки житейские! Их-то вы видели наверняка - то урожай собирают, то скот пасут. Да, жрец изучал свой народ, его беды, мечты, стремления. Но не для блага народного. Оказалось, что он просто ловко использовал песни и их содержание против фараона, воспевая чаяния народа, но противопоставляя их реальной жизни. Получалось, что во всем виноват фараон. Ведь он правит страной, он грабит народ, воюет, не дает житья, уводит сыновей и дочерей. А он, жрец, за народ, он хороший. Я до сих пор помню мудрые слова о Солнце: "О великий Ра, ты далеко от нас несешься в мраке и холоде, ты далеко, но лучи твои долетают до нас, согревают, дают жизнь, обнимают всех нас, твоих детей, как одну семью". Вроде бы как мудр Амон! А взял-то он эту мысль из народной песни, я сама нашла папирусы, он их изучал и тщательно записывал. Хотите, я прочту эту песню?
      - Конечно хотим, Натали, прочти, пожалуйста! - Женя глядел на нее восторженными глазами.
      - Хорошо, читаю. - Натали закрыла глаза и, чуть покачиваясь, ровным голосом запела:
      Великий, сильный, полноводный Нил
      Во все века величие носил.
      Во все года людей водою ты поил,
      Не оскудей, наш добрый, сильный Нил.
      Украсив наши берега,
      Течешь ты вдаль, придя издалека,
      Уносит мысли наши желтая вода
      И отдает их тем, кто нас не видел никогда.
      А если ты засохнешь, будет всем беда,
      Погубишь нас и, может, навсегда.
      Живи, земной наш бог-отец, живи всегда.
      Ты обнял всех на многие года,
      Великий Нил, богов молю я только за тебя!
      - Натали, ну и что дальше? - спросил Иван Петрович.
      - Иван Петрович, Женя, я хотела сказать о том, что песня, которую дал послушать Иван Петрович, эта песня отсюда, она родилась в этих песках, ее пел пастух, который жил здесь и любил. Здесь, в храмах, мы можем найти эти песни... завтра исследуют второй слой, под известью стены в "усыпальнице бедняков", пойду посмотрю, что там найдут. Да, пел ее бедняк, об этом говорит и простота слова, и манера исполнения. Это не придворные сочинения поэтов-подхалимов. Песня звучала от души, с болью, с горем... и язык простой, не вычурный.
      - Скромница ты наша, Натали. Самое главное, что я понял, - это то, что ты до тонкостей знаешь поэзию египтян, их язык, народный эпос. И то, что ты указала на кладезь народных песен, и та песня, которую мы услышали, позволяет утверждать, что она действительно отсюда, это очень важно. А вот как ее озвучили, как ее услышали - вот это вопрос вопросов. Я уверен, что Женя завтра получит однозначный ответ от своего анализатора - пел явно египтянин. Стихи твои, Натали, просто прекрасные. Но давайте отдохнем, а завтра соберемся снова, поговорим, попытаемся упорядочить наши знания.
      - Иван Петрович, давайте соберемся завтра в "усыпальнице бедняков" у стены, а потом я провожу вас в библиотеку Амона.
      - Так, что у нас завтра по плану? Анализ последней недели. Ничего, потом обговорим, мы и так в общем-то знаем, что сделали, надо просто обобщить материал. Так что принимаем твое предложение, Натали, и завтра все предстанем пред стеной. Спокойной ночи, друзья, - Иван Петрович улыбнулся, глядя на молодых людей.
      - Спокойной ночи, Иван Петрович.
      Разошлись, но всем не спалось. Каждый по-своему обдумывал то, что услышал, что хотел услышать, фантазировал, мечтал.
      "Молодцы мои молодые помощники. Я и не задумывался над этим шумовым фоном. По старинке думал, что шумит электронная аппаратура. А вот Женя не только понял, что он есть, но и проанализировал его досконально. Надо же, даже вероятности совпадения со всеми известными звуками планеты проанализировал. Кто и что мог скрести? И зачем? Я такого аккомпанирования никогда не слышал. А Натали? Наши знания египетского ничто по сравнению с ее знаниями. Умница, как углубила знания языка, какой анализ сделала народному эпосу египтян. Заслушаешься. А почему она статью не опубликовала по поводу источника молитв Амона? Надо подсказать, пусть напишет, это очень и очень интересно. Умница, просто умница Натали. Все, спать!" - Иван Петрович наконец заснул, чуть тяжелое его дыхание расползалось от палатки и пугало юрких ящериц. Они подбегали к палатке и, словно натолкнувшись на невидимый барьер, останавливались, встревоженно и удивленно поднимая острые головки на пульсирующей шее.
      Натали закрыла глаза и попыталась уснуть. В полудреме ей представлялся сильный красивый юноша, почему-то спустившийся с неба. Сама она оказалась среди индейцев, которые в страхе стояли на коленях, уткнув лица в колени. Юноша шел навстречу Натали, протягивал к ней руки и, улыбаясь, пел.
      "И как он может одновременно и улыбаться и петь? Наверное, это во мне песня или это телепатия", - удивилась Натали. А юноша все шел и пел о любви, которая осталась святой реликвией всех веков, такой же чистой, яркой, красочной, как и тысячелетия назад. Натали шла ему навстречу, она хотела прикоснуться к нему, взглянула в его лицо и удивленно ахнула:
      "Женя!" - и проснулась.
      Полными радостных слез глазами она увидела над собой далекие холодные звезды и одну яркую, летящую среди них звездочку.
      "Вот так, на глазах людей, они, наверно, все-таки прилетали к нам, а может, и нет..."
      Натали заснула.
      "Любимая моя, Натали, до чего же здорово, что мы здесь вместе", успел подумать Женя, и крепкий сон свалил его.
      Утро, холодное для пустынь, пришло к пирамидам. Солнце, еще не выглянув из-за ровно очерченного горизонта, уже подсвечивало пирамиды. Их гигантские строгие геометрические фигуры нарушали линию горизонта причудливыми изломами. Из черноты ночи пирамиды проступали сначала серым цветом, потом желтоватым, в основании своем сливаясь с цветом песков, а потом заискрились красным отливом от солнечных лучей. Красное постепенно переполнялось, густело, и вот солнце всплыло над линией горизонта и залило золотом и пустыню и пирамиды.
      - Все-таки есть в них что-то сказочное, фантастическое, - нарушил молчание Иван Петрович.
      - Да, я тоже об этом думал, сколько бы раз ни наблюдал восход солнца в пустыне, среди пирамид, все равно он неповторим, величав и царствен: прямой горизонт, треугольники пирамид и парящий над всем этим диск золотого солнца. Это завораживает, и я признаюсь вам, Иван Петрович, у меня несколько раз ноги подгибались, так и хотелось занять коленопреклоненную позу. Наследие предков взыграло, - шутливо закончил Женя.
      - Не только у тебя, - засмеялась Натали. - А я тебя во сне видела, Женя, ты, как бог, спустился с неба к индейцам каяпо, а я тебя встречала среди них. Но как только поняла, что бог - ты, я проснулась.
      - От ужаса? - полушутя-полусерьезно спросил Женя.
      - Ну что ты, Женя, от желания поскорее увидеть тебя наяву, - ответила Натали.
      - Ну что, пора, наверное, к усыпальнице, а то без нас начнут ее "раздевать", - сказал Иван Петрович.
      - Конечно, конечно, - заторопился Женя, - надо идти.
      - Успеем, - коротко констатировала Натали.
      Быстрым шагом добрались до "усыпальницы бедняков". Так ее назвали археологи потому, что в ней не нашли богатого захоронения, золотых масок, украшений. Ничего, кроме скромного погребения бедного египтянина. Вошли в главный зал. Аппаратура была уже установлена. Ее камеры были направлены на голую стену. Сбоку стоял большой черный экран. Комиссия, представленная всеми заинтересованными странами, собралась.
      - Здравствуйте, мистер Волков, - поздоровался с Иваном Петровичем Джон Пат, - о, пардон, гуд монинг, мисс Иванова, хелло, мистер Женя.
      "Как всегда, "мистер Женя", никак не скажет "мистер Петровский", да и Натали пора бы уже миссис Петровской называть", - размышлял Женя.
      - Вы, как всегда, точны, хоть часы по вас проверяй. По-моему, у вас так говорят?
      - Здравствуйте, мистер Пат.
      - Ну что ж, господа, вот и все собрались, назначенное время пришло. Я думаю, пора начинать. Итак, сегодня мы изучим содержание второго отделочного слоя. К сожалению, и здесь, где, казалось бы, не к чему приложить своенравную руку правителя, как правило, что-то переделывающего по-своему и зачастую разрушающего старое, но не менее, а порой даже более прекрасное, какая-то рука все-таки наложила второй слой извести. А вот что под ней, мы сейчас посмотрим. У вас все готово? - обратился к инженерной группе мистер Пат.
      - Готово, мистер Пат.
      - Включайте.
      Загудели преобразователи, и невидимый луч начал свою работу. Он, подобно лучу старой телевизионной трубки, бежал от одного края стены к другому, обнажая то, что было спрятано в глубине, под наружным слоем. На черном экране строка за строкой рисовались ровная серая стена и линии плотно пригнанных каменных плит. Черный фон экрана постепенно уступал серому цвету. Все вглядывались в экран, но ничего любопытного там пока не было. Так бывало часто. Напряжение спало, люди стали переговариваться между собой, обсуждая новости или просто дружески беседуя. Вот луч пробежал у фундамента, и весь экран засветился ровным серым цветом пустой стены. Вторая стена оказалась такой же. Перешли к третьей. И тут... На трети высоты стены, как в пишущей машинке, одна за другой стали четко проступать буквы... Разговоры разом стихли... Многие бросились к словарям, и только губы Натали сначала шепотом, а потом все громче и громче шептали:
      Жрец мастерок в мои руки вложил,
      Кто я без бога? Что мог и чем жил?
      Гнал я по полю тучных быков...
      Автоматы замедлили бег луча, подстраивая фокусировку на каждую из букв, а голос Натали, теперь уже опережая строки на экране, все громче и тверже продолжал:
      Чтобы властвовал царь и не вымер народ.
      Было время, под Солнцем парящим я жил,
      Жену полюбил и детей народил...
      По случайному совпадению слова появлялись на экране вслед за голосом Натали. Все умолкли и с изумлением смотрели и слушали ее. Было что-то сверхъестественное в происходящем, события тысячелетней давности переплелись с настоящим. В стройной Натали, несмотря на ее современную одежду, присутствующим почудилась потерявшая детей, убитая горем женщина, жившая тысячелетия назад. Глаза собравшихся выражали восхищение, благоговение к священному таинству происходящего, беспокойство, трепет и даже страх. Один из операторов в ужасе схватился за голову и изумленно смотрел на Натали. Глаза их встретились, и Натали, как часто выбирают со сцены артисты кого-то из зала, остановив на нем свой взгляд, продолжала читать, читать от души, от сердца, читать, как свои стихи, вымученные своей жизнью и рожденные самой... Она жила жизнью той далекой Хавы, ее горем, судьбой ее детей, она стала ею...
      Оператор затравленно вертел головой, руки его дрожали, он не мог оторваться от взгляда Натали, лоб его покрылся испариной, ноги подгибались, он был близок к обмороку, сознание явно покидало его... А голос Натали звучал все быстрее, опережая текст экрана все больше и больше...
      Бог мой, Ра, фараон, помоги,
      Внука мне хоть на миг покажи,
      Пусть он будет счастливей меня,
      Бог мой, Ра, пусть потомки услышат меня.
      Натали умолкла, а буквы все бежали и бежали, пока последняя из них не заняла своего места на экране.
      В зале было тихо, и лишь легкое позвякивание вызывающе отвлекало от картин прошлого, возвращая в настоящее. Это бренчал металлический часовой браслет на дрожащей худой руке несчастного оператора. Глаза его закатились, рот был перекошен.
      - Нет, - вырвалось у него, - нет, не может быть, я не виноват, я не хотел, я... - Он повалился на пол и затих.
      Глубокая, тревожная тишина сковала людей. Не сразу бросились на помощь. Натали, чувствуя себя в чем-то виноватой, присела рядом с ним, положила его голову на свои колени и, слегка покачивая, как ребенка, обмахивала его лицо, пытаясь дать приток свежему воздуху. Холодная вода, которую услужливо подали Натали, сделала свое дело. Он открыл глаза, вздрогнул, лицо Натали было рядом, она дружески улыбнулась ему... страх пробежал по его лицу, он зарычал, вскочил и, отбросив Натали, с ненавистью глядя ей в глаза, закричал:
      - Как ты могла догадаться, как? Что ты на меня смотришь? Ты отнимаешь у меня не только деньги, но и жизнь! Ты не могла, не могла видеть мои голограммы, не могла! Я не мог представить, что песня здесь, под слоем извести, не знал. Но как догадалась ты?
      С этими словами, которые привели всех в недоумение, он выскочил из помещения и понесся прочь, песок взвивался фонтанчиками из-под его ног и оседал невысокими холмиками, отмечая его путь.
      - Что с ним? Почему он говорит, что я его жизнь разбила? - спрашивала всех Натали. - Какие деньги?
      - Кто это? - коротко спросил Иван Петрович.
      Молчание нарушил Пат.
      - Это мистер Гарри, лучший оператор, кстати, и лучший специалист по голографии, ни одна морщинка на любом холеном лице не ускользнет от него, ни одна шероховатость. А что с ним, не знаю. Знаю только, что он стал очень богат, и дело оператора не бросает, любит его, что ли, так и переезжает из Африки в Америку, из Америки в Индию, из Индии в Азию, а сейчас вот сюда прикатил, к пирамидам. Очень увлеченный человек, я его часто вижу у храмовых стен с его голографом. Причем однажды видел, как он поглаживал стену и вслух сокрушался, что она очень ровная. Богатый чудак, но еще раз говорю - специалист он отменный. Да, так что же мы даже не поздравили друг друга с такой находкой - стихи, это же такой успех, такой успех и такая редкость! - Пат взволнованно подпрыгивал на месте. - Мисс Натали, а почему вы читали текст, забежав вперед, вы знали его наизусть? Откуда, позвольте спросить? И прошу простить за грубый тон моего соотечественника, он был явно не в себе. Так, мисс Натали, как вы могли знать текст песни заранее?
      - Да, мистер Пат, я знала текст наизусть, я вчера слышала эту песню, она недавно звучала в эфире.
      - Еще одна из песен, которые так будоражат мир? А я ее не слышал! Жаль, сейчас же пойду послушаю, поздравляю вас, коллеги, еще один шедевр старины глубокой увидел свет...
      Вечером опять собрались в палатке Ивана Петровича.
      - Ну что, друзья, вот это совпадение! Не успела прозвучать песня, как мы нашли ее текст. Слишком маловероятное совпадение. Я бы сказал, трех событий - звучание песни в эфире, находка текста и их полная идентичность.