- Переоденусь здесь в сарае! Только простите и не бейте.
      - Постараешься быть хорошенькой, иначе помни, что я тебя прямо из зала отведу в сарай и опять выпорю, но уже много больнее!
      Я начинаю клясться, что все буду делать, тогда Мария Ивановна спрашивает меня, буду ли ласкова с гостями? Я опять клянусь, что буду ласкова, если же не буду, то пускай меня опять порют. Только теперь она позволила меня снять со скамейки. Когда я встала, то она при всех подняла мне все платье с рубашкой и сказала: "Полюбуйся Маша, на свою спину, видишь, что бывает, когда меня не слушаются!" Я из стыда не хотела смотреть и старалась опустить платье, говоря, что мне стыдно. Но она ударила меня не сильно по щеке и прибавила: "Обещала слушаться, а не слушаешься, стыдно не слушаться, если говорю, смотри на спину, так значит не стыдно, и должна смотреть, я лучше тебя знаю, что стыдно и что нет, видно я тебя мало пробрала, и нужно опять велеть пороть!" Тут я совсем обезумела, увидав, что меня опять хотят класть на скамейку, сама подняла все и стала смотреть на спину, умоляя простить и говоря, что я не поняла... Вся спина была в рубцах, из многих сочилась кровь, были рубцы темно-красные. Теперь я видела, что нужно все делать, если не хочу опять быть поротой. Когда мне принесли белье, платье, зеркало и все необходимое для туалета, Мария Ивановна велела уйти Егору и Агафье. Сама же осталась с Эмилией Федоровной, и все время были, пока я умывалась и переодевалась. Когда я была совсем готова и приняла вполне приличный вид, так что волнение от пощечин и наказания розгами было заметно только по раскрасневшемуся лицу, что, по-моему, делало меня еще интересней, Мария Ивановна осмотрела меня, похвалила и рассказала мне некоторые подробности, которых я не знала. Затем сказала, что я могу идти в зало. Но мне нужно было за естественной надобностью... Мария Ивановна велела позвать за Агафьей и отпустила меня только с ней. Вернувшись оттуда, я еще раз поправилась и пошла в зало".
      Оказалось, что в истекшую ночь она имела у себя одиннадцать "гостей", десять человек были у нее временно, а одиннадцатый остался ночевать. Лопатнюкова отправлена в больницу. Скоряк и Шомнис предаются суду.
      ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ И ЛЮБОВЬ
      Не подлежит никакому сомнению, что женщина в любви будет, обыкновенно, такой, какой пожелает видеть ее мужчина, с которым ей приходится иметь дело в минуты страсти.
      Выше мы говорили, что девушка, за исключением патологических случаев, во время наступления половой зрелости волнуется от сладострастных мыслей, но становится нормальной в этом отношении около восемнадцати или девятнадцати лет.
      Очень часто к этому времени ее чувства, недавно еще так возбужденные, вдруг успокаиваются вследствие родов, необходимости зарабатывать кусок хлеба или от светской жизни и флирта, особенно сильно атрофирующего здоровую чувственность у женщины.
      Но бывают такие женщины, у которых с годами развивается сладострастие.
      За исключением патологических случаев полового извращения, женщина в таком периоде неизбежно удовлетворяет свою страсть с мужем или любовником, от которых и зависит та дорога страстей, по которой она пойдет.
      Если мужчина нормален, она станет тоже нормальной, если он садист, то и она сделается более или менее садистской в зависимости от своего темперамента. Если он - флагеллянт, неизбежно ей придется познакомиться с розгами и пристраститься к ним.
      Моя пациентка, госпожа Р. Б., была тридцати четырех лет и только по слухам знала о наслаждении, испытываемом некоторыми лицами при флагелляции, когда сошлась близко с одним молодым человеком, на вид слабым, деликатным, но с твердым, жестким взглядом; в форме его носа и рта проглядывала повелительность.
      По ее словам, он был страшный любитель флагелляции, и в ней его соблазняли главным образом сильно развитой круп и ляжки, многообещающие округленности тела, а также величественный вид богини, которой недоставало только немного властности и строгости во взоре, чтобы вполне осуществить ту идеальную любовницу, которую создало его воображение.
      Вначале они имели нормальные половые сношения. Очевидно, он хотел ее сперва приручить, считая совершенно неподготовленной к тем упражнениям, в которых он собирался пригласить ее принять участие.
      За последнее время на свиданиях он стал проявлять особенную озабоченность, рассеянность и злость. Будучи в него сильно влюбленной, дама умоляла открыть ей причину его беспокойства. Может быть, он ее разлюбил?
      Он признался, что один вид ее волнует его странным желанием испытать наслаждения, которые рисовало ему его воображение и которое можно испытать только от страданий, он славословил поцелуи, так сказать, кровавые...
      Б. слушала его с удивлением и даже некоторым испугом...
      Хотя она не дала согласия, но по выражению ее лица он понял, что отныне он может действовать с нею смело.
      Прошло несколько дней, когда молодой человек не заговаривал более об этом предмете. Затем, раз, когда оба они были в постели, он вдруг опять заговорил о своей страсти.
      В этот раз, как признавалась сама Б., она надела особенно кокетливое нижнее белье, стараясь всеми способами удержать при себе своего любовника.
      Вдруг он схватил ее и положил на живот; затем стал всю покрывать поцелуями, но в то же время ударять слегка шнурками по плечам; раз он ударил довольно сильно, и Б. запротестовала слабо, тогда он, подняв у ней рубашку, дал ей штук десять более сильных ударов уже по ягодицам. Она хотела вырваться, напуганная его бешенством и порывистым дыханием... Но при первых же ее попытках он стал ее хлестать что есть мочи, меняя руки и полосуя ее по всем частям тела, не обращая внимания на ее крики; было видно, что крики еще более возбуждали, и он после сильного крика или попытки вырваться ударял с еще большим остервенением... Наконец он как-то особенно вскрикнул, бросил шнурки на пол, перевернул ее и приласкал с такой силой, с какой еще никогда не ласкал. Б. испытала такое наслаждение, которое еще ни разу не испытывала.,. Немудрено, что после этого она стала поклонницей флагелляции.
      Бывает иногда, что женщина не так скоро постигает прелесть от перенесения или причинения страданий. Для таких женщин требуется часто очень долгий промежуток времени для опытов, которые не обходятся без последствий для них.
      Другая моя пациентка, Анжель Л., едва переступила за тридцать лет. Это была жгучая брюнетка, с очень развитым крупом и бедрами, но тонкой талией.
      Жена фабриканта, бездетная, ничем не занимавшаяся, чрезвычайно любопытная, она уже имела несколько романов с первыми встречными.
      Несмотря на всю опасность подобных приключений, нюх парижанки выручал ее до сих пор, и она избегала неприятностей. Всегда ей везло на вполне галантных мужчин, которые не причиняли ей ни малейшей неприятности.
      Раз после полудня, когда шел мелкий осенний дождик, она, подобрав высоко юбки и платье, довольно торопливо шла домой, как всегда делая задом соблазнительные движения, - вдруг она заметила рядом с собой мужчину, изящного, хорошо одетого, по виду перешагнувшего сорок лет, но еще очень красивого, тщательно выбритого, с черными усами, темными глазами, пронизывающими насквозь и властными; иногда в его взоре проглядывала как будто нерешительность и забота о чем-то.
      Он сказал ей несколько комплиментов, довольно изысканных, без всякой шокирующей фамильярности.
      В конце концов, он предложил ей зайти с ним в очень приличную кондитерскую напиться чаю. Заинтересовавшаяся, немного увлекшаяся, Анжель согласилась. Очень галантно он опередил ее и выбрал в кондитерской столик в самом отдаленном углу, где их трудно было заметить.
      Она мило провела с ним около двух часов и рассталась, очарованная им и дав обещание прийти к нему на другой день около четырех часов.
      Аккуратно в назначенное время она на другой день входила в очень приличный дом на улице Ларошфуко в квартиру во втором этаже.
      В передней ее встретил новый друг - Виктор и провел в обставленную гостиную; это была, очевидно, не холостая квартира, но в данное время все в ней указывало на отсутствие постоянных обитателей.
      На вопросы Анжели Виктор, улыбаясь, сознался, что он, правда, женат, но его жена с двумя детьми и прислугой уехала на шесть недель к своей матери в По; он вполне свободен приводить в квартиру кого ему угодно. Ей нечего бояться, консьерж на него молится.
      Однако он через некоторое время провел ее в свой охотничий кабинет, а не в спальную.
      Комната была убрана подобно всем комнатам спортсменов: был уютный диван, две кушетки, ассортимент разного оружия, и что ее особенно поразило это громадная коллекция всевозможных плеток и бичей; тут были собачьи плетки, кнуты погонщиков, ужасные английские девятихвостки, дамские и мужские бичи и т. д.
      Из деликатности, за которую Анжель в душе была ему очень благодарна, Виктор закрыл окна вместе со ставнями, спустил шторы и занавеси, затем зажег две электрических небольших люстры. Комната выглядели совсем мило, и Анжель внутренно радовалась, что придется принести жертву богине любви в таком изящном храме, ничем не похожем на банальные комнаты гостиниц.
      Около широкого и низкого дивана, служившего ему, как объяснил Виктор, постелью, стоял большой массивный дубовый стул для моления, обитый дорогим шелковым трипом малинового цвета.
      Анжель, указывая на этот стул, сказала, улыбаясь насмешливо: "Вы на нем творите молитвы?"
      Он загадочно улыбнулся и ответил:
      - Нет, не я, но случается, что мои посетительницы молятся на нем, и очень горячо.
      Она захохотала, хотя была охвачена каким-то необъяснимым беспокойством при этих словах, самих по себе ничего не значащих, но которым придавала странное значение особенная интонация, с которой произнес их Виктор. Впрочем, это впечатление скоро исчезло; Виктор сделался нежным, несколько раз поцеловал, очень мило шепнул ей, не хочет ли она помыть руки, и проводил ее в туалетную комнату. Когда вернулась оттуда, он опять стал ее целовать и умолять, чтобы она разделась, на что Анжель тотчас же согласилась. Пока она раздевалась, Виктор принес подушки, простыни и одеяло; затем постелил на диване. Когда она была уже в одной рубашке и собиралась нырнуть в приготовленную постель, то удивилась, что он не раздевается, а потому, шутя сказала ему: "Надеюсь, вы не думаете остаться в вашем костюме?"
      Он посмотрел на нее искоса и, делая вид, что не слыхал ее вопроса, прошептал:
      - Ну, а ваши молитвы... Вы должны помолиться теперь...
      Снова у ней сжалось сердце от невольного страха.
      - Что за глупые шутки! - сказала она несколько свысока и отступила назад.
      Но он одним прыжком был около нее, схватил ее не особенно грубо, но с большой силой, и, подтащив ее к стулу, поставил на нем на колени.
      - Молись, говорю тебе, изволь сейчас молиться!
      Тогда уже окончательно Анжелью овладел ужас.
      - Пусти меня! - заорала она во все горло. - Я хочу уйти, вы сумасшедший!
      В ту же минуту она почувствовала, что ее привязывают к стулу в положении не на коленях, а верхом, с лицом, обращенным к спинке. Откуда-то появились веревки, прикрепленные к стулу. Ими он крепко привязал ее под мышки и за талию.
      Анжель рвалась, кричала, ругалась и даже кусалась, но Виктор, по ее словам, поднял ей обе руки вверх я крепко связал кисти рук.
      - Молись! Молись! - повторял он без перерыва, улыбаясь и с горящими глазами.
      Она продолжала кричать, браниться и, наконец, стала умолять отпустить ее.
      - Напрасно кричишь, все равно никто тебя не услышит! - При этом он указал на тяжелые занавеси.
      Тогда Анжель заорала нечеловеческим голосом:
      - Спасите, меня убивают!
      Виктор только расхохотался и сказал:
      - Да нет же, ты с ума сошла, я тебя обожаю и после ты меня сама за все поблагодаришь!
      "Подняв мне рубашку и приколов ее вверх, он несколько раз погладил мое обнаженное тело, произнося голосом, уже задыхающимся от радости:
      - Да! Я верно угадал, что у тебя дивные ягодицы!
      Я уже молчала, - говорит Анжель, - сообразив, что ничего не поделаешь, и решила наблюдать, что будет дальше. Я заметила, что у Виктора возбуждение все росло и росло, и втайне ласкала себя надеждой, что он скоро меня отвяжет и отнесет на диван, где будет умолять о прощении. Но он вдруг бросился к коллекции бичей, схватил один из них и, подойдя ко мне, стал меня сечь что есть мочи. Тут уже я от боли стала орать во всю глотку. Когда он наконец остановился и отвязал меня, то я, подойдя к зеркалу, увидала, что вся была исполосована темно-красными рубцами, припухшими, местами сочилась кровь. Но отвязал он меня, когда я уже немного успокоилась. С нежностью самой усердной сестры милосердия он обмыл мне все иссеченные места, но со мною сделался истерический припадок, и я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то увидала, что лежу на диване рядом со своим палачом. Я, конечно, с ужасом вскочила. Но он меня взял в руки, стал умолять простить, целовать, ласкать...
      Одним словом, когда я уходила, то не только простила его, но пообещалась даже придти навестить такого оригинального любовника, взяв с него клятву, что он не позволит себе дойти до той же степени увлечения, как в этот раз.
      Он сдержал свое обещание легко, так как на него находило подобное опьянение только с женщиной, которую он встречал в первый раз.
      Обыкновенно, женщин, которые приходили к нему во второй и последующие разы, он подвергал банальной флагелляции, т. е. сек розгами или плетью, но несильно, редко до крови, затем следовал нормальный коитус.
      Анжель оставалась его любовницей около восемнадцати месяцев, не столько влюбленная, сколько загипнотизированная этим человеком. К нему влекли, против даже ее желания, его ласки бичом или розгами, хотя она испытывала от ударов больше ужаса, чем счастья.
      Тем не менее, когда она впоследствии играла в любовь с другими, у ней проявилась потребность к флагелляции, и она многих мужчин посвятила в тайны этого искусства; причем сама постоянно оставалась пассивной флагеллянткой; если же приходилось исполнять роль активной флагеллянтки, то она действовала крайне неумело и совсем плохо.
      Флагелляция между супругами. Вполне понятно, что гораздо труднее узнать от замужних женщин тайны алькова, особенно относительно такого щекотливого вопроса, как флагелляция, чем собрать подобные же сведения от дам полусвета.
      Но есть, однако, одно место, где все тайны, рано или поздно, открываются, где вся душа, все чувства, все самые сокровенные секреты обнажаются. Это - кабинет врача.
      Я был в состоянии собрать сам и через своих собратьев много любопытных фактов, которые и постараюсь изложить здесь.
      Но прежде всего нам необходимо решить вопросы:
      Является ли флагелляция между супругами редким исключением? - Нет!
      Есть ли она тогда явление, повторяющееся часта? - Опять нет!
      Обыкновенно, в первую очередь у мужчины существует к ней страсть, но он стыдится сознаться в ней своей жене и удовлетворяет ее вне дома.
      Впрочем, бывает, что муж по тем или другим причинам посвящает свою жену в тайну предпочитаемых им наслаждений.
      Случается также, что жена, по натуре флагеллянтка или пристрастившаяся к ней благодаря любовнику, вводит флагелляцию в свой домашний обиход.
      Довольно трудно установить вполне точную статистику по этому вопросу, но я полагаю, что не ошибусь, если скажу, что на сто семей существует две или три, где флагелляция применяется или была в ходу раньше.
      Было бы грубой ошибкой думать, что флагелляция - удел неврастеников или утонченных умов. В действительности флагелляция имеет своих адептов среди всех классов общества, и в крестьянских семьях она практикуется чаще, чем в других.
      Один английский автор говорит, что флагелляция в семье была чуть не от сотворения мира. Раввины утверждают, что Адам оправдывался, что съел плод от древа познания добра и зла под влиянием побоев от Евы. Мы знаем, что многие дамы следуют примеру своей прародительницы и присваивают себе право наказывать своих мужей.
      Известен исторический факт, как лорд Мюнзон, королевский судья, был при помощи служанок привязан женой к постели и жестоко наказан розгами за свое непохвальное поведение. Благородная леди секла его до тех пор, пока он не стал просить прощения и обещать исправиться. Когда дело дошло до суда, то судьи не только оправдали леди, но торжественно, в присутствии всего суда благодарили ее.
      С другой стороны, большая часть законодателей относится вполне снисходительно к наказанию телесно мужьями своих жен. Вопрос о том, может ли муж сечь свою жену, не раз ставился на разрешение. И обыкновенно решали, что подобное право зависит от поведения и характера его дражайшей половины.
      Стекль справедливо замечает: есть такие бесспорно испорченные хозяйки, что мужу необходимо проявить совсем необычную дозу философии, чтобы ужиться с ними. Если подобные женщины нападают на мужей с вспыльчивым характером, несдержанных и невоспитанных, то случается, что те их частенько колотят. Уверяли, что женщина была сотворена, чтобы быть подругой мужчины, товарищем, ангелом-хранителем его, и что она обязана быть доброй, аккуратной и т. п.; если она такова, то охотно подчиняется власти мужа. Если же она не удовлетворяет этим качествам, то неизбежно приходится употребить розги.
      12 октября 1856 года в лондонской юридической газете были приведены следующие факты:
      - За последнее время королевским судам приходится разбирать массу жалоб жен на побои со стороны их мужей, в особенности в квартале Вест-Гавен. В этом квартале живет много последователей христианской секты, которая, в числе других доктрин, утверждает, что телесное наказание жен мужьями вполне допустимо, согласно повелению самого Бога. Высокоуважаемый Жорж Бирд, бывший викарий Гумберворта, поселился в этом квартале, и около него собралось много одинаково верующих. Он публично проповедовал, что по Священному Писанию муж имеет право пороть свою жену.
      Шесть недель тому назад некий Джемс Скотт, член секты последователей, был привлечен, по жалобе жены, к суду за то, что наказал ее розгами. В своей жалобе госпожа Скотт пишет, что "муж, возвратясь из молельни, где проповедовал Бирд, спросил ее, садясь за стол завтракать, почему она не пришла в молельню? Когда она ответила, что не желает слушать глупостей Бирда и не будет ходить в молельню, то муж, не севши за стол, подошел к ней, ударил два раза ее по щеке, а когда она оттолкнула его, сказав, что он не смеет ее бить, что ее даже родители не били, что все равно она в молельню не пойдет, то он вышел из столовой, а через некоторое время пришел к ней в спальную, куда она ушла после его ухода. Вместе с ним вошли горничная и лакей; в присутствии их муж велел мне идти на конюшню, где он, по его словам, научит меня слушаться его и ходить в молельню. Я говорю: "На конюшне мне нечего делать, туда не пойду и прошу вас оставить меня в покое". Тут он меня опять ударил по щеке, тогда я отскочила к комоду и, схватив подсвечник, бросила в него, но не попала. После этого он велел прислуге взять меня и отвести на конюшню. Так как я не хотела идти, то меня лакей с горничной взяли и понесли на руках, хотя я все время сопротивлялась. Когда меня принесли на конюшню, то я увидела там скамейку и кучера с розгами в руках, другой пучок таких же длинных розог лежал на полу около скамейки. Я поняла, что муж хочет меня высечь. Стала кричать, но меня все-таки силой положили на скамейку, горничная, по приказанию мужа, развязала панталоны, спустила их и завернула все платье с юбками и рубашкой на голову. Потом горничная стала меня держать за ноги, которые держал раньше кучер; муж велел кучеру пороть меня розгами. Он сказал, что мне дадут пятьдесят розог. Когда мне дали все удары, то муж сказал мне: "Видишь, Мери, к чему привело тебя непослушание: ты вся в крови, и тебе стыдно прислуги. Будешь слушаться и ходить в молельню?" Я отвечала, что не пойду в молельню, тогда муж велел кучеру взять другой пучок розог и дать мне еще пятьдесят розог. После этого я помню, что меня стали сечь еще сильнее, и я от боли вскоре не могла кричать и потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то увидала, что лежу у себя на постели, и около меня доктор с мужем. Муж при докторе и горничной говорит мне: "Мери, помни, если завтра не пойдешь в молельню, то я тебя высеку розгами еще больнее".
      Госпожа Скотт ухитрилась убежать к матери, а затем подала жалобу в суд.
      На суде госпожа Скотт заявила, что она просит суд не наказывать мужа, если он даст обещание больше не бить ее по щекам и не сечь розгами. Когда судьи потребовали от Скотта дать подобное обещание, то он отказался, прибавив, что будет слушаться скорее повелений Бога, чем людей. Тогда судьи приговорили его к заключению в тюрьму на месяц с каторжными работами.
      В Ветхом Завете есть действительно изречение: "Кто кого любит сильно, то и наказывает его сильно". Царь Соломон советовал наказывать детей розгами с самого раннего детства, чтобы сделать из них честных и хороших граждан.
      В Библии тоже говорится, что тот, кто получит побои, станет умным. Наказывай розгами твоего сына строго, но не до смерти. Розги или плеть оставляют следы на коже, а злой язык разбивает существование. Тому подобных изречений можно очень много найти в Библии.
      Теперь женщин гораздо реже секут, чем в старину, но от этого они не сделались умнее. И теперь, как и в старину, очень много плохо налаженных семей, несносных мужей, сварливых и ревнивых жен, пьяниц, а потому нет ничего удивительного, если и теперь розги иногда гуляют по той или другой спине.
      Теперь перехожу к собранным мною фактам. Вот один из них.
      Однажды меня пригласили к жене очень состоятельного крестьянина из местечка, где я жил на даче. Она упала, сходя с лестницы чердака, и сломала правую ногу немного ниже колена.
      Осматривая больную, я был страшно удивлен, что у нее на спине, ягодицах и ляжках были полосы от заживших длинных рубцов. Их было очень много, в некоторых местах они сохранили еще синеватость. Для меня было очевидно, что это следы от розог, но я не хотел выдать этого, а потому спросил:
      - Вы уже раньше упали, что у вас на теле синяки и ссадины?
      Женщина была молодая, не старше двадцати пяти лет. На мой вопрос она ответила, вся покраснев:
      - Да, нет!
      - Откуда же у вас эти следы?
      - Я не знаю.
      Осторожно, при помощи окольных вопросов и особенного внимания, мне удалось, наконец, через несколько дней добиться от молодой женщины откровенного признания.
      Вот уже два года, по ее словам, как у мужа вдруг явилась странная мания смотреть на нее, как на маленького ребенка, и очень часто под тем или другим предлогом наказывать розгами, иногда очень больно. У нее ягодицы и ляжки очень полные и совсем белые. Сперва муж стал хлопать, когда они были в кровати, рукой по обнаженным ягодицам и ляжкам; она заметила, что это его возбуждает. Шлепки раз от разу становились все сильнее и сильнее. Вначале женщине это нравилось, но когда шлепки стали сильнее и продолжительнее, то она стала протестовать. Правда, протестовала не особенно энергично, так как боль была терпима, а за наказанием всегда следовала приятная награда.
      Раз, когда он долго не приходил вечером из трактира, она легла без него и так крепко заснула, что ему, по его словам, пришлось очень долго ждать, пока она отперла дверь. Вернулся от навеселе и, раздеваясь, сказал, что в этот раз накажет ее гораздо строже, а чтобы не вырывалась, то привяжет ее веревками на постели. Сперва она не хотела давать привязывать себя, но потом согласилась, чтобы поскорее отделаться и заснуть, вполне уверенная, что дело не пойдет дальше шлепков; ну, думала, будет бить подольше и посильнее, чем обыкновенно...
      Когда он привязал, то она удивилась, что он не поднял ей сорочку и не стал шлепать, как это делал всегда, а встал с кровати и вышел на двор. Подумала, что за нуждой. Прошло очень продолжительное время, пока муж опять вернулся. Когда он вошел, она, не поворачивая уткнутой головы в подушку, сказала, что едва не заснула, и просила скорее наказывать ее.
      Он сказал, что она сегодня особенно провинилась и он ее выпорет розгами, чтобы в другой раз не держала его долго на дворе. Тогда только, повернув голову, она увидала у него в руках пучок длинных и толстых березовых прутьев и поняла, зачем он уходил так надолго. Стала просить оставить такие глупые шутки, но не тут-то было. Он вставил ей в рот кляп, чтобы не слышно было криков, и высек страшно больно, до крови. Когда он вынул кляп и отвязал, она еще больше часа проревела. Но он ее успокоил и несколько раз приласкал, так что она стала забывать боль от розог, хотя все тело страшно ныло и приходилось лежать на животе, чтобы не касаться иссеченных мест. Несмотря на все горячие ласки, муж сказал, что теперь будет редко наказывать шлепками, а чаще розгами. В действительности, он совсем перестал бить рукой и непривязанную, а постоянно сек и страшно больно иногда, когда был выпивши.
      - Но вы знаете, господин доктор, он вовсе не злой, и это он делает из любви ко мне, - прибавила бедная женщина.
      В один из приемных моих дней ко мне явились две дамы, которых раньше я не видал у себя. Одна была мать, а другая - дочь.
      Мать объяснила мне, что ее дочь, Елена, находится в страшном отчаянии, что не имеет детей, и решила посоветоваться со мной, нет ли возможности вылечить ее мужа от одной страшной ненормальности.
      Он вовсе не бессилен, в чем она убеждалась, касаясь руками его члена, находившегося в состоянии полного напряжения, но у мужа было отвращение к коитусу, и он находил наслаждение в том только, что заставлял жену ложиться на живот и долго бил ее рукой по ягодицам и ляжкам; в это время у него происходила эякуляция, и она осталась бы невинной, если бы в первые дни медового месяца он не совершил коитуса три или четыре раза. Коитус доставил ей большое наслаждение, но, к сожалению, зачатия не произошло.
      На мои вопросы молодая женщина с трудом, вся покрасневшая, объяснила, что ей стыдно было сказать своему мужу о своем желании иметь ребенка; когда же ее мать пробовала деликатно коснуться этого вопроса, то молодой человек приходил в бешенство, и той ничего не оставалось, как замолчать. На другой вопрос молодая супруга ответила мне, что шлепки мужа ей были далеко не неприятны, даже она испытывала сильное наслаждение, и, если бы не желание иметь ребенка, она не обратилась бы к моим услугам, хотя, добавила вполголоса и вся покраснев, наслаждение от коитуса было бы в несколько раз сильнее.
      Я попросил прислать ко мне мужа и рассказал ему только о желании жены иметь от него ребенка, скрыв все сообщенные мне другие подробности.
      - Я был бы, доктор, в отчаянии, если бы моя жена забеременела, так как в течение долгого периода беременности мне не пришлось бы с ней ездить на автомобиле.
      - Послушайте, разве вы не могли бы на время болезни жены найти женщину, которая ездила бы с вами на автомобиле, надев рейтузы, чтобы вы могли любоваться ее формами и с терпением ждать выздоровления жены?
      Молодой человек покраснел до ушей, поняв, что его тайна известна мне. Он сознался, что обыкновенный коитус для него скорее неприятен, тогда как продолжительные удары и даже прикосновение к ягодицам и ляжкам любимой женщины вызывают у него страшное возбуждение. Впрочем он все-таки дал мне слово постараться удовлетворить вполне законное желание своей жены иметь ребенка.
      У Терезы В. была от рождения страсть к флагелляции. Будучи совсем маленькой девочкой, она постоянно старалась устроить игру в мать и дочь или учительницу и ученицу, причем требовала себе непременно роль непослушной ученицы или дочери и настаивала, чтобы за каждое непослушание или дерзость с ее стороны мать или учительница раздевала ее и секла розгами или плеткой. Когда ей исполнилось десять лет, родители взяли для нее в гувернантки англичанку, которая была отчаянной флагеллянтшей. Родители имели неосторожность разрешить гувернантке наказывать девочку за проступки розгами. По ее словам, вплоть до четырнадцати лет не проходило недели, чтобы гувернантка не секла ее розгами. При этом очень часто она нарочно ленилась, шалила или грубила, чтобы добиться наказания розгами. Если же находила, что ее слабо высекли, то, опять же нарочно, говорила какую-нибудь дерзость и с радостью ожидала, что ее снова будут пороть, уже сильнее.
      Двадцати лет она вышла замуж. К половому акту она питала полное отвращение. Наконец, преодолев свой стыд, она созналась мужу в своей страсти и уговорила его, чтобы каждый раз, как ему захочется иметь с ней совокупление, он перед этим наказывал ее розгами, отчего она испытывала невероятное наслаждение.
      В июне 1908 г. один сторож парка в окрестностях Лондона составил протокол, что он, услыхав человеческие крики, поспешил на них. В самом глухом месте парка он застал мужчину, который жестоко сек крапивой молодую женщину по обнаженным ягодицам.
      Возмущенный сторож бросился на мучителя и схватил его за шиворот. Освобожденная жертва, вся сконфуженная, поспешно стала поправлять беспорядок в своем костюме.
      Однако мужчина на упреки сторожа ответил, что молодая женщина - его жена и наказывал он ее с ее же согласия.
      Не понимая ничего, сторож свел обоих в мэрию. Секретарь мэра, человек образованный и имевший понятие о подобных вещах, улыбнулся и свел все дело к простому нарушению общественной нравственности. Но сторожу такой оборот дела показался странным, и он с горячностью сказал:
      - Уверяю вас, господин секретарь, что этот господин истязал эту барыню самым жестоким и недостойным образом. Вам стоит только приказать освидетельствовать их доктору, - я уверен, что следы от крапивы еще совсем свежи!
      На это секретарь самым спокойным образом ответил:
      - Мой милый друг, тело барыни принадлежит ей одной, и она вольна им распоряжаться, как ей вздумается. Оба они в одном только виноваты, что приняли парк - публичное место - за комнату, принадлежащую им.