Зловещее проклятие

Рыжеволосый потер оконное стекло, оттаивая лед, и припал к образовавшемуся прозрачному пятнышку.

– Ого! Выезд-то, Жорка, выезд каков, а! Ух-х… Царский. Кони – звери. Кто бы это мог быть? Так рано…

Заскрипела входная дверь, и в мастерскую вошла закутанная в меха старуха. Неуверенно ступая мелкими шажками и касаясь рукой стены, она подошла к подмастерьям и спросила, шепелявя:

– Ювелир Шсодомшский, проше пана, кто ештем?

– Один момент, ясновельможная пани! – сказал рыжеволосый Модя.

И постучал в некрашеную дверь, ведущую в личную мастерскую ювелира, куда тот подмастерьев не допускал.

– Господин Содомский! – позвал он. – Извините-с, но к вам пришли…

За дверью послышались покашливание, шорох шагов; что-то упало, звякнув. Наконец дверь отворилась, и Содомский, одетый во все черное, склонился перед старухой в глубоком поклоне, предупредительно вежливом, но с большой долей гордого достоинства: он сразу узнал раннюю визитершу.

– День добрый, госпожа Сасс-Тисовская. Чему обязан?

– Мне нужно с вами поговорить…

Княгиня бросила выразительный взгляд на подмастерьев.

– Прошу сюда, – понял Содомский.

И жестом пригласил ее в свою личную мастерскую.

Они уединились; в комнате стало тихо.

Подмастерья едва не на цыпочках отошли к окну, уселись на скамейку. Переглянулись.

Модя поднял широкие рыжие брови, округлил глаза.

Сасс-Тисовская была в городе личностью небезызвестной. О ее богатстве знали все, и такой ранний визит гордой аристократки к убогому ювелиру-плебею являлся в их довольно однообразной жизни событием немаловажным.

Тем временем Сасс-Тисовская расположилась у крохотного столика, с которого Содомский поторопился смахнуть хлебные крошки.

Она с брезгливым вниманием принялась рассматривать давно не беленые стены, верстак с инструментом, массивный сейф и окно, забранное ржавой решеткой.

Княгиня терпеливо ждала, пока не появился ювелир, – Содомский, извинившись, вышел ненадолго в другую комнату, чтобы привести в порядок свою одежду.

Когда он возвратился, на нем был все тот же черный костюм со следами влажной щетки.

Но теперь вместо будничной рубахи в мелкий выцветший горошек из-под лацканов сюртука выглядывала белая манишка с галстуком-бантом.

Свою неизменную ермолку Содомский снял и потому часто приглаживал обширную плешь: с непривычки ему казалось, что мерзнет голова.

– Милейший…

Княгиня с сомнением смотрела на бледное, морщинистое лицо ювелира; видно было, что она колебалась – внешний вид Содомского был мало почтителен.

– Милейший, мне бы хотелось, чтобы наш разговор не стал известен кому-либо.

– Госпожа Сасс-Тисовская!

Лицо ювелира пошло красными пятнами. Недоверие, явственно звучавшее в голосе княгини, глубоко уязвило его.

– В моей профессии сохранение в тайне пожеланий и предложений клиентов дело само собой разумеющееся. На этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Да-с.

– Надеюсь…

Княгиня сняла перчатки; на правой руке сверкнул крупный бриллиант, оправленный в белое золото.

Содомский впился в него взглядом, вытянув шею.

– Посмотрите…

Сасс-Тисовская стащила перстень с пальца и положила его на стол перед ювелиром.

Содомский с неожиданным проворством схватил его, поднес близко к глазам. Лицо ювелира стало одухотворенным, морщины разгладились, в больших черных глазах появился влажный блеск.

– Бог мой, я весь в волнении…

Голос Содомского дрожал.

– Я знал… я знал, что когда-нибудь увижу собственными глазами… это чудо, эту звезду первой величины… “Магистр”! О-о… – простонал в восхищении ювелир.

Он суетливо достал из бокового кармана сюртука лупу и стал пристально рассматривать камень.

– Ну зачем, Зачем!? Кто придумал и свершил такую глупость?! – воскликнул он неожиданно в раздражении и негодовании.

– Пшепрашем пана, не есть понятно, что вы имеете в виду? – встревожилась Сасс-Тисовская.

– Камень имел древнюю индийскую огранку. И конечно, вес и размеры его были гораздо больше теперешних. Но потом алмаз по чьей-то прихоти подвергли переогранке. И не весьма удачно. Но это ничего, ничего… – поспешил ювелир успокоить княгиню. – «Магистр» по-прежнему великолепен.

– У меня есть к вам предложение, пан Содомский…

Княгиня, оглянувшись на дверь, заговорила тише:

– Вы не могли бы изготовить копию камня и перстня? Да такую, чтобы никто, кроме специалиста, не смог отличить ее от подлинника.

– Страз. Вы хотите, чтобы я сделал страз…

Содомский нахмурился, положил перстень на стол, спрятал лупу обратно в карман.

– Я вам хорошо заплачу…

Княгиня по-своему истолковала перемену в настроении ювелира и поторопилась достать из сумочки кошелек.

– Здесь золото. Это задаток. Цену за работу я заплачу любую, какую вы укажете. Конечно, в разумных пределах, – поспешила добавить Сасс-Тисовская.

– Простите, госпожа Сасс-Тисовская, возможно, мой вопрос вам покажется нескромным… Но я хотел бы знать, для каких целей вам нужен страз?

– Ах, какое это имеет для вас значение!? Повторяю, если вы в состоянии изготовить этот страз так, чтобы он был похож, как две капли воды, на подлинник, за ценой я не постою.

– Вы ошибаетесь. Для меня имеют значения дальнейшие ваши намерения относительно подделки.

– То есть?

– Я бы не хотел… – Содомский едва не сказал “опять”, да вовремя спохватился, – фигурировать в полицейских протоколах.

– При чем здесь полиция?

– А притом, что некто – я не имею в виду вас, упаси

Бог! – может воспользоваться моей работой, чтобы обманным путем сорвать с кого-нибудь солидный куш, всучив вместо подлинного “Магистра” страз. Такое бывало, госпожа Сасс-Тисовская, – предупредил он гневный взрыв оскорбленного высокомерия княгини. – Потому я и хочу знать предназначение копии.

– Если так…

Княгиня поостыла и натянуто улыбнулась.

– Добже. Пан может быть спокоен – у меня нет намерений использовать копию так, как вы предполагаете.

Сасс-Тиисовская не преминула уколоть этими словами ювелира, подчеркнув разницу между ним, плебеем, и собой, аристократкой “голубой” крови.

Содомский сделал вид, что не понял намека, смотрел спокойно, даже сонно, прикрыв веки так, что его глаза превратились в узкие щелки.

– Надеюсь, вы не предложите мне поклясться на Библии? – спросила она.

– Нет-нет, мне достаточно вашего слова. Как я понимаю, вы хотите таким образом уберечь настоящий “Магистр” от злого умысла?

– Именно.

Княгиня с невольным уважением посмотрела на невзрачного, рано состарившегося человека; на удивление, ювелир оказался весьма проницательным человеком.

Она могла бы добавить, что ее многочисленная родня уже пробовала и неоднократно, всеми правдами и неправдами завладеть перстнем, который был баснословно дорог.

Сасс-Тисовская могла еще сказать, что у нее практически не было никаких сомнений в намерениях неудачливых воров, пытавшихся забраться в дом – они зарились на бриллиант. И что она догадывалась, кто их на это подтолкнул.

Только один человек в Гловске знал о существовании перстня с “Магистром” – купец Вилюйский.

Как он узнал? – на этот вопрос княгиня ответа не находила.

Но Вилюйский однажды нанес ей визит и предложил продать ему эту фамильную драгоценность. И несмотря на уверения, что она даже не слышала о “Магистре” и что это чей-то досужий вымысел, купец, конечно же, остался при своем мнении.

А что Вилюйский способен ради личной выгоды на любое преступление, княгиня не сомневалась.

Она была близко знакома с его батюшкой, – он, как поговаривали люди, промышлял на большой дороге, пока не завел свое дело.

Яблоко от яблони далеко не падает…

Но Сасс-Тисовская промолчала. Ювелир не пастор, а мастерская не исповедальня.

– Я согласен…

Ювелир потрогал перстень, как бы погладил, бережно и ласково.

– Сколько потребуется на это времени? – спросила княгиня.

– Немного… Совсем немного. Но вам придется довериться и оставить перстень здесь. Дня на два.

Княгиня заколебалась – риск все же был чересчур велик. С сомнением посмотрела на зарешеченное окно, на хлипкую дверь…

– Иначе я просто не смогу добиться абсолютной схожести.

– Нет, – наконец после долгих раздумий отрезала княгиня. – Пшепрашем, нет.

Ювелир развел руками. Княгиня поднялась, взяла перстень.

Содомский кинул робкий взгляд на увесистый кошелек с золотыми монетами, лежавший на столе.

И наконец решился:

– Ладно. Попробую. Только вам придется еще немного побыть здесь. Нужно сделать рисунки, снять размеры, оттиски граней. И сделать фотоснимки. Но для этого мне требуется помощь моего подмастерья, смыслящего в фотоделе.

– Это надежный человек?

– За него я могу поручиться, как за себя.

– Добже. Я обожду.

– Модест! – позвал ювелир, приоткрыв не крашенную дверь.

В личную мастерскую Содомского зашел рыжеволосый низкорослый Модя.

– Приготовь все необходимое для фотографирования мелкого предмета. Жоржу, – ювелир показал пальцем в сторону двери, – скажешь, что сегодня он свободен. Пусть отправляется домой.

Содомский, больше не обращая внимания на княгиню, вроде ее вовсе не существовало, нервным, порывистым движением развязал галстук-бант, швырнул его на стол, надел фартук, взял перстень и подошел к окну.

Уже рассвело окончательно, и солнечные лучи рассыпались по морозным узорам на стекле золотыми блестками. «Магистр» сверкал в его руках как утренняя звезда.

Глава 10. УДАЧНЫЙ ДЕНЬ БЕЛЕЙКО

В этот день старшему лейтенанту Белейко явно везло.

Едва уехал Дубравин, как позвонил следователь прокуратуры, который вел дело об убийстве Новосад.

Он сообщил, что в один из райотделов милиции обратились сотрудники скупочного пункта драгметаллов.

Позавчера вечером, перед самым закрытием пункта, им сдали вещи, похожие на значившиеся в полученной из угрозыска описи загадочно исчезнувших драгоценностей Ольховской.

Белейко был скор на решения и легок на ноги.

Спустя двадцать минут после звонка следователя, он уже разговаривал с заведующей скупочного пункта, полной, рыхлой женщиной лет сорока с бегающими глазками неопределенного цвета.

– …Посмотрите, здесь все.

Она открыла сейф и положила перед старшим лейтенантом две серебряные с позолотой броши, серьги из дутого золота, шесть серебряных рюмочек и четыре кофейные ложечки, тоже из серебра.

Окинув взглядом вещицы, Белейко уже не сомневался, – это те, что находились в ларце актрисы.

– Почему сообщили в милицию только сегодня? – с трудом сдерживая раздражение, спросил Белейко.

Женщины такого типа ему не нравились, а эта тем более; было в ней что-то скользкое, подхалимистое.

– Понимаете, вчера я пришла на работу после обеденного перерыва и сразу же поехала в налоговую инспекцию. Отчеты… Поэтому мне просто некогда было посмотреть новые поступления.

Заведующая заискивающе улыбнулась.

– Вещи принимала моя подчиненная. Она у нас новенькая, работает всего месяц. Ну и недосмотрела…

– Позовите ее.

В кабинет заведующей вошла невысокая черноволосая девушка с испуганными покрасневшими глазами. Она робко встала у двери, покусывая нижнюю губу.

– Садитесь, – предложил ей стул Белейко.

– Спасибочки, я постою…

– Не положено. Садитесь, – сделал строгий вид Белейко.

Девушка была симпатичная и какая-то по-домашнему простая. По покрою ее одежды, уже вышедшей из моды, Бронислав понял, что она недавно приехала в город из провинции.

– Рассказывайте, – сказал старший лейтенант.

– Эти вещи принесли где-то за полчаса до окончания рабочего дня…

Девушка сильно волновалась и немного окала.

– Я торопилась. Виновата… Заведующая сказала мне об этом только сегодня утром. Честное слово я не знала!

– Кто принес вещи?

– Женщина. Молодая.

– Вы надеюсь, записали ее паспортные данные?

– Конечно, а как же!

– Хорошо. Это мы проверим.

Впрочем, во всей этой истории со сдачей ворованных вещей хорошего было мало. Белейко интуитивно чувствовал какой-то подвох – чересчур все выходило просто.

Или вор – большой нахал?

– А как она выглядела? – спросил старший лейтенант.

– Ой, вы знаете, я не запомнила. За день столько сдают…

– И все-таки, подумайте. Хоть что-нибудь…

– Шапка норковая… коричневая… – неуверенно начала девушка. – Пальто… Кажется, темно-синее. Воротник тоже из норки.

– Лицо? Какое было у нее лицо? Круглое, овальное, цвет волос, губы, нос, как разговаривала…

– Не помню… Не-а…

Девушка едва не плакала.

– Мне… ничего не будет? – вдруг спросила с отчаянной решимостью.

– Кроме выговора в приказе по скупочному пункту, – понял ее страхи и волнения Белейко. – Но чтобы в следующий раз…

– Да я… Да теперь!…

Девушка засияла…

Как и предполагал Белейко, по указанному в документах адресу сдатчицы не оказалось.

Паспорт с таким номером на имя Моторной М.С. был утерян около года, так сообщили ему из паспортного стола.

Моторная прошлым вечером была во второй смене – она работала на номерном предприятии – и о сданных вещах понятия не имела.

Было от чего расстроиться Белейко – удача поманила и растаяла, как дым.

И все же отчаиваться было рано: девушка из приемного пункта в конце концов кое-что из внешнего облика сдатчицы вспомнила.

В частности, голос – хрипловатый, с неожиданно врывающимися визгливыми нотками. И губы – необычно большие, полные, накрашенные модной помадой красно-коричневого цвета…

По дороге в управление Белейко никак не мог отделаться от мысли, что где-то уже встречал эту женщину.

Он мучительно пытался вспомнить, кого напоминает ему внешний облик сдатчицы – невысокая, пышная, с развязными манерами, с импонирующей собеседнику безоговорочной верой в его россказни…

Сдатчицей оказалась небезызвестная милиции мелкая воровка Басалыго Алина Фроловна, 29 лет, которая чуть более года назад возвратилась по амнистии из ИТК.

Отыскав ее данные в картотеке управления, Белейко порадовался – все-таки память не подвела его.

Старшему лейтенанту уже приходилось заниматься похождениями этой шустрой сверх всякой меры девицы в связи с делом ее первого мужа, который угонял автомашины и продавал их на запасные части.

Предъявив для опознания фотографию Басалыго девушке из приемного пункта и еще двум женщинам, которые стояли вместе со сдатчицей ворованных вещей в очереди, старший лейтенант окончательно убедился в правильности своих первоначальных предположений – в скупке была именно Алина Кошкин Глаз (такую кличку дали ей подруги-воровки).

Белейко не удержался и посетил квартиру, где жила Басалыго.

Но дома ее не оказалось.

Прослонявшись под окнами Алины почти до полуночи, старший лейтенант в расстроенных чувствах отправился восвояси – она так и не появилась…

Утром следующего дня хорошо отдохнувший Белейко встретил Дубравина радостной улыбкой.

– Никак что-то раскопал? – догадался майор.

– От тебя ничего не скроешь. Держи… – Он протянул бумаги Дубравину.

Майор, не раздеваясь, принялся читать.

– Ну как? – спросил Белейко, довольно потирая руки.

– Бронек, а ты уже был у Басалыго?

– Конечно. Вот только дома ее не оказалось.

– Небось, спрашивал у хозяйки, у соседей, где ее нелегкая носит…

– Само собой… Только у хозяйки, по-моему, не все дома в голове.

– Эх, Бронек, Бронек, и куда ты все торопишься? – покачал головой Дубравин.

– Почему?

– Да потому, что я сомневаюсь теперь, найдем мы в скором времени Басалыго или нет. Эта птичка уже пуганая и отнюдь не глупа. А ты ее гнездышко потревожил и ждешь, что она, закрыв глаза и уши, сама припрыгает в твою клетку. Понаблюдать нужно было денька два-три, чтобы заодно прихлопнуть и того, кто ей эти вещицы оставил.

– Вот голова садовая! – постучал себя кулаком по лбу Белейко. – Не додумал…

– Ладно, не огорчайся. Тем более, что у меня есть некоторые сомнения.

– По какому поводу?

– Понимаешь, что-то не похоже это на Семку-Заику. Вспомни его прежние дела. У Семки ведь есть железное правило: ни в коем случае не реализовать ворованное там, где он “работает”. А тут… Что-то не вяжется.

– Может, кто-то другой?

– Не исключено. Но очень сомнительно. Басалыго, насколько мне известно, была хорошо знакома с Заикой через своего мужа. И я подозреваю, что в своих поездках по городам и весям она сплавляла заодно и то, что Семка наворовал. Хотя он на следствии ее имени и не упоминал, но, похоже, так оно и было.

– Ты думаешь?…

– Именно. Видимо, это ее личная инициатива, о причинах которой можно только гадать. Так что теперь Семка Заика на пушечный выстрел не подойдет к квартире Басалыго.

– Если узнает, что она ходила в скупку…

– Узнает. Не сомневайся. Осторожный, бес. И ее куда-нибудь спровадит.

– Уже спровадил…

Белейко, глядя на Дубравина, встал, подошел к окну.

– Соседка Басалыго рассказала, что поздним вечером, позавчера, у нее был какой-то мужчина. Кто – не знает, но слышала, что они скандалили. А затем, примерно через полчаса, ушли. И с тех пор ее не видели.

– Вон как… Значит, все-таки, Семка. По крайней мере, очень на него похоже.

– И что теперь?

– Пойдем по накатанной дорожке. Больше ничего другого не придумаешь. Санкцию прокурора на обыск – и на квартиру Басалыго. Хотя я очень сомневаюсь что мы там что-либо найдем…

Убедив прокурора в необходимости обыска, Дубравин вместе с Белейко и экспертом ЭКО вскоре были в квартире, где жила Басалыго.

Она снимала комнату у своей дальней родственницы, совершенно глухой старухи, сгорбленной, подслеповатой и с запавшим беззубым ртом.

Старуху появление оперативников вовсе не удивило. Беседа у них не получилась. Старуха лишь что-то шамкала в ответ на вопросы Белейко, невнятно и монотонно.

Минут пять старший лейтенант кричал, будто его резали, а старуха кивала головой, как китайский болванчик.

Не добившись от нее ни единой связной и понятной фразы, Белейко, потный и охрипший, с отчаяния попросил закурить у одного из понятых.

Обыск не дал нужных следствию результатов – похищенных из ларца Ольховской вещей в квартире Басалыго не оказалось.

Но порадовал эксперт-криминалист. Несмотря на то, что Алина Кошкин Глаз явно перестаралась с уборкой – протерто было все от пола до потолка, – ему удалось обнаружить, пусть весьма слабые, но вполне читаемые для современной аппаратуры отдела следы пальцев рук вора-рецидивиста Чугунова.

А это значило, что Семка Заика в городе. И что все эти нераскрытые кражи, скорее всего, его рук дело.

Глава 11. АРТУР ТИХОВ

Дубравин торопился на похороны Новосад. Они немного задержались с обыском у Басалыго, и теперь майор ехал на городское кладбище на таксомоторе.

И все же опоздал – могилу уже готовились засыпать землей.

Людей было много: артисты театра, жильцы дома – Дубравин некоторых узнавал – родственники.

Майор с удивлением отметил про себя, что здесь был и Ольховский – неестественно прямой, задумчивый, с аккуратно подстриженной бородкой, в тщательно отутюженных брюках.

Он один из немногих не торопился надеть шапку, хотя снег сыпал, не переставая, и его не по сезону легкое пальто уже изрядно промокло.

С не меньшим удивлением Дубравин узнал в мужчине, который плакал, не стесняясь окружающих, того самого симпатичного молодого человека, товарища Ольховского.

“Не Тихов ли?” – подумал майор.

И протиснулся к Ольховской – она поддерживала совершенно обессилевшую от слез Алифанову.

– Простите…

Майор дотронулся до рукава пальто Ольховской.

– Это Артур Тихов? – спросил он актрису.

И кивком головы указал на плачущего молодого человека.

– Он…

К Тихову майор так и не подошел, хотя сначала намеревался.

Дубравин лишь посетовал на себя – он вызвал его сегодня повесткой к концу дня в управление. Но что можно было спрашивать у него в таком состоянии?

Впрочем, менять что-либо было уже поздно, да и не хотелось – неумолимо подстегивали сроки.

Положив на могильный холмик букет живых цветов, Дубравин направился к автобусной остановке…

Тихов все же явился в управление, правда, с получасовым опозданием.

– Извините… Я вот…

Он нервно хрустел пальцами.

– Ничего… – сказал Дубравин.

И с пониманием ободряюще кивнул.

– Раздевайтесь, – сказал майор. – Садитесь…

Тихов, сумрачно посмотрев на Белейко, – тот начал копаться в бумагах, – снял черный кожаный плащ с меховой подстежкой, повесил его на спинку стула и сел, безвольно опустив руки на колени.

Даже сейчас, с осунувшимся и каким-то потускневшим лицом, он был очень красив. До неприличия красив, с неожиданным неприятием подумал Дубравин.

Казалось, что молочно-белой бархатной кожи на щеках Тихова никогда не касалась бритва.

Резко очерченные губы, немного тонковатые для удлиненного овала лица, были свежи и будто накрашены блестящей помадой.

Прямой, правильной формы нос был ни велик, ни мал – в самый раз.

Светлые глаза (Дубравин никак не мог понять, какого они цвета; временами глаза казались ему серыми, а иногда голубели холодными льдинками) смотрели на майора с выражением горестного недоумения, изредка прячась под припухшие веки, опушенные длинными ресницами.

С крепкой шеей, ладно скроенный – изысканный дорогой костюм темно-синего цвета с искрой плотно облегал широкие, мускулистые плечи, – он был живым воплощением идеального мужчины в представлении Дубравина.

– Артур Вениаминович, насколько мне известно, вы знали Новосад, как никто другой…

Майор начал осторожно и издалека.

– Она была моей невестой, – просто ответил Тихов.

– У нее были враги? Или, скажем точнее, недоброжелатели?

– Сложно ответить на ваш вопрос… Недоброжелатели, в общем-то, были. Мир артистов – это сложный мир. Высока конкуренция всегда предполагает конфликты – явные или тайные. Но враги, и чтобы так…

– В тот день она была у вас?

– Да. После того, как я уехал от Ольховского – надеюсь, вы помните нашу первую встречу? – мы с ней виделись. Она забежала ко мне на квартиру буквально минут на десять, а затем ушла. И больше я ее не видел.

– В котором часу это было?

Тихов задумался.

– Нет, точно сказать не могу, – сказал он спустя некоторое время.

– Хотя бы приблизительно.

– Кажется… где-то около двух часов дня…

В голосе артиста слышалось сомнение.

– Странно…

– Что именно? – спросил Тихов.

– Алифанова утверждает, что в это время они были еще в театре. По-моему, так… Сейчас проверю…

Майор полистал папку с делом.

– Да, все верно, я не ошибся.

– Честное слово, не помню. Может, немного позже. Если бы я знал, что это когда-нибудь понадобится…

– Если бы…

Дубравин сокрушенно вздохнул. Все мы сильны задним умом, подумал он.

– Артур Вениаминович, а как она выглядела? Я имею в виду не внешний вид, а настроение. Не была ли она взволнована, встревожена?

– Нет. Даже наоборот – смеялась, шутила.

– Может, таким образом Новосад маскировала свое истинное состояние?

– Ни в коем случае. Она не умела притворяться. Что на уме, то и на языке – так говорят про подобных людей.

– О чем вы говорили?

– Разве теперь вспомнишь… Я угостил ее чаем…

Тихов в задумчивости потер висок.

– Ах, да, она говорила мне что-то о своей новой роли. В тот день режиссер театра предложил сыграть ей главную героиню в одной из пьес репертуарного плана на будущий сезон, и Валя была на седьмом небе от счастья. Помнится, я ее поздравил…

– Значит, она ушла, а вы? Что потом делали вы?

– Вскоре мне позвонил Ольховский, и я поехал к нему.

– Зачем?

– Тогда вы, простите, нам помешали. Мы собирались сыграть в преферанс, ждали еще одного товарища. Но – увы…

– Каким транспортом вы ехали?

– Извините, но я не понимаю, зачем вам это нужно?

– Артур Вениаминович, у нас работа такая; знать по возможности все, что касается обстоятельств дела.

– То есть, вы хотите сказать, что проверяете мое алиби? Вы… меня… подозреваете!?

– Ни в коем случае. С какой стати? Но все-таки, как я говорил ранее, для нас все нужно и важно. Мы ведь как сборщики часов: пока на место не будет поставлен последний винтик, стрелки не закрутятся. Думаю, вам ясно.

– Если так…

Тихов успокоился.

– Я хотел поймать такси, но погода помните, какая была… Поэтому пришлось ждать троллейбус. Затем я пересел в автобус. Вот так и добрался к дому, где живет Ольховский.

– Игра состоялась?

– Конечно.

– Сколько времени она длилась?

– Закончили мы часов в одиннадцать…

Тихов ушел.

Дубравин посмотрел на задумчивого Белейко, за время допроса не проронившего ни единого слова, и спросил:

– Что ты о нем думаешь, Бронек?

– Холеный парнишка. Артист, одним словом.

– Считаешь, что и здесь играл?

– Не похоже. Переживает здорово.

– Еще бы. Потерять невесту. И какую…

– Как ты насчет чаю? – спросил Белейко.

И включил чайник.

– С удовольствием, – ответил Дубравин. – У меня, кстати, бутерброды есть.

– Не откажусь…

Друзья налегли на бутерброды с сыром и ветчиной.

В окно кабинета вместе с метелью заглянули ранние сумерки.

Глава 12. ИОНА ХРОБАК

Подполковник Драч, грузный и неторопливый в движениях, пока длилось оперативное совещание, ходил, не приседая.

Его левая щека вздулась, опухоль надвинулась на глаз, лицо кривила страдальческая гримаса.

Время от времени он прикасался толстыми, словно обрубленными, пальцами к щеке и морщился – у него болел зуб.

Майор Дубравин, с потемневшим от хронического недосыпания лицом, а оттого хмурый больше обычного, изредка косился на замерзшие окна кабинета начальника ОУР.

Наконец ударил крепкий морозец, и майор озабоченно пытался вспомнить, надел он младшему сыну вторые колготки, шерстяные, или нет.

А тем временем старший лейтенант Белейко, стараясь незаметно ослабить чересчур туго затянутый галстук, докладывал результаты своих изысканий:

– …Басалыго найти не удалось. Никаких следов. Ее подружки-спекулянтки слезно клянутся, что не видели Алину почти неделю.

– Аэропорт, вокзалы?… – спросил Драч.

– Проверил. Сомнения только по поводу железнодорожного вокзала. Думаю, что она все же в городе.

– Линейную милицию предупредили?

– Так точно.

– Фотографии?…

– Размножены и розданы участковым, постовым, по райотделам.

– Тэ-эк… Что у вас есть по Чугунову?

– Проверяя знакомства и связи с Басалыго, я натолкнулся на некого Хробака Иону Лукича, – ответил Дубравин. – Он проходил по делу ее мужа – как свидетель. Впрочем, если судить по материалам того дела – о продаже ворованных машин на запчасти, – Иона Хробак в свидетели попал только благодаря счастливой для него случайности. И следственной недоработке. Он занимался реализацией деталей на автомобильном рынке. А их поставлял ему муж Басалыго. На суде Хробак заявил, что понятия не имел о происхождении деталей. Он отделался лишь крупным штрафом…

– Прошу поконкретней, – раздраженно бросил Драч.

Он проглотил таблетку анальгина и запил ее водой.

– Возвратимся к Чугунов, – сказал подполковник.

Драч болезненно поморщился и перевел взгляд на Белейко, который был основным докладчиком.

– Евгений Тарасович дал мне задание проверить, не существует ли какая связь между Хробаком и Семкой Заикой, которые были односельчанами…

Видно было, что Белейко немного волнуется.

– Так вот… жили они на одной улице. Иона Хробак дружил с отцом Чугунова, а значит, знал Семку достаточно хорошо. Это первое. И второе: Хробака опознали по фотографии жильцы обворованных квартир, где он представлялся то деревенским гостем, то стекольщиком.

– Наводчик?

– У нас с Евгением Тарасовичем на этот счет сомнений нет: Хробак – наводчик.

– Тэ-эк…

Драч повеселел.

– Неплохо… – сказал он с удовлетворением. – Версия, вполне, я бы сказал, подходящая. Итак, треугольник: Басалыго, Чугунов и Хробак?

– Связаны они крепко, – уверенно сказал Дубравин. – Сомнений в этом нет. А значит, не исключена возможность, что Семка теперь скрывается у Ионы Хробака.

– Логично. Басалыго “засветилась”, деваться ему вроде некуда, – подытожил Драч. – Это если судить по нашим данным, – добавил он осторожно.

– Чугунов уверен в надежности своего убежища, – ответил ему Дубравин. – Судя по всему, его связь с Хробаком давняя. Но Семка никогда в процессе следствия и на суде не упоминал своего односельчанина. Потому и думает теперь, что бояться ему особо нечего.

– Согласен, – сказал подполковник.

И с нетерпением посмотрел на часы.

– Закончили, – сказал он. – Дубравин и Белейко, прошу остаться. Остальные могут быть свободны…

Хробак, невысокий плосколицый старик с коротким приплюснутым носом, семенил по тротуару, кутаясь в длинный не по росту полушубок.

Иона нес в руках объемистую хозяйственную сумку. Она была почти доверху набита съестными припасами.