Он прогуливался по берегу Альстера. Река под дождем казалась серой и пустынной. Почти все корабельные причалы были свободны, но несколько яхт стояли пришвартованные, несмотря на погоду, как будто не имело никакого значения, что на дворе был декабрь, канун Рождества. Быть может, владельцы просто забыли про свои парусники или махнули на них рукой. Местность казалась очень похожей на стокгольмский район Юргорден: богатые жилые дома с электронной сигнализацией, высокие стены, решетки на окнах красивых вилл, почти наверняка построенных еще до войны и стоящих много миллионов. До войны здесь, скорее всего, причалов не было, берега оставались безлюдными. Но потом, в результате демократизации и прихода к власти социал-демократов, после денацификации, реку быстро обжили. Интересно, живут ли здесь сегодня те же семьи и те же люди, что и прежде? Район вилл закончился, а Карл продолжал шагать еще минут пятнадцать к своей цели - большому универмагу на Юнгфернстиг, набережной Малого Альстера. Здесь народу было много, и ему пришлось пробираться через рождественскую толчею. Он прошел мимо роскошного белого отеля с надписью золотом "Четыре времени года" и оказался прямо у цели.

По его расчетам, именно здесь, в центре городской рождественской распродажи, можно найти сборщиков денег в поддержку антиимпериалистических сил, стоящих с кружками у входа в универмаг. По крайней мере, так всегда было в Швеции: сторонники социализма проводили сбор средств именно в таких местах, и здесь же обычно можно было встретить их противников. Вероятно, можно было также найти, например, симпатизирующих палестинцам перед магазинами фирмы "NK" в Стокгольме, как и перед Альстерхаусом в Гамбурге. Возможно, именно здесь они и стоят. И то же самое, видимо, происходит и в Париже, и в Лондоне.

Но Карл прежде решил сделать покупки и вошел в большой универмаг, где приобрел две дешевые пластиковые сумки, белую и коричневую. Помотавшись по этажам на лифте и по лестницам, он добрался до отдела, где продавалась рабочая одежда, и купил голубой комбинезон. Остальное снаряжение для предстоящего налета на банк у него уже было. С рождественскими пакетами Карл вышел из универмага между Альстерхаусом и Ханзефиртель. Возможно, в этот момент он находился в центре наиболее оживленного европейского торгового района и именно здесь надеялся найти своих сборщиков с кружками.

Первыми, кого он увидел, были иранцы, собиравшие средства на борьбу с аятоллой. Нет, это не то. Следующая группа сборщиков была из "Международной амнистии". Давать им деньги - все равно что выбрасывать их на ветер. Лишь спустя четверть часа Карл заметил тех, кого искал.

Ошибиться он не мог. Они и под дождем вызывающе высоко держали палестинский флаг, хотя, казалось, никто их не замечал. Это были парень и девушка, каждому лет по двадцать. Так он и думал.

- Имеет ли смысл стоять здесь, где полно сионистов и буржуев? - спросил Карл, подойдя к ним вплотную. Как можно было ожидать, никакого ответа не последовало. Им было непонятно, говорит он это с иронией или всерьез.

- Я спрашиваю потому, что сам занимался почти тем же самым, когда был молодым и твердо верил, что помогаю борьбе за правое дело, - пояснил Карл самым обычным тоном, чтобы не быть в дальнейшем превратно понятым. Но никакого четкого ответа он так и не получил, только какое-то неопределенное мычание. Демонстративно вздохнув, он стал рыться в своем рюкзаке, делая вид, будто что-то перебирает внутри. Вытащив небольшую пачку с двадцатью стомарковыми банкнотами, он убрал мелкие, а остальные сложил так, чтобы они следовали по номерам. Затем свернул и связал бумажным шпагатом, отчего казалось, что денег значительно больше, и бережно, словно сосуд с драгоценной жидкостью, протянул изумленным палестинским активистам.

Девушка попыталась что-то робко сказать, а ее напарник тут же стал проворно отвинчивать крышку кружки для пожертвований, как будто не видел в этом жесте Карла ничего необычного. Карл поспешил заверить их, что с его стороны это был сознательный шаг, а не ошибка.

Мельком взглянув на девушку, Карл сказал, что прекрасно понимает, как много денег им требуется, и что он сейчас ходил за рождественскими покупками. При этом как бы вскользь, и это как раз и была его уловка, заметил, что деньги поступают от врага, хотя подробнее распространяться об этом не может.

Прежде чем отправиться дальше, он спросил, где могут находиться другие товарищи, занимающиеся сбором денег.

Следующая пара стояла на другой стороне, напротив магазина "Хеннес и Мауриц" на Ханзефиртель, прямо в центре потока рождественских покупателей, идущих к метро или Альстеру. Карл их быстро нашел и повторил примерно то же, что говорил первым, но на этот раз подтвердил свои слова пачкой в тысячу марок, где купюры также шли в порядке возрастания номеров. В благодарность он получил указания, где можно найти третью группу. Ее он отыскал немного в стороне, на берегу реки, как раз напротив отеля "Четыре времени года", где летом, должно быть, очень оживленно. На тротуаре под дождем, на ветру стояли двое молодых людей. Карл поговорил с ними о том, как сложно завоевать общественное мнение в поддержку палестинского дела. Особенно здесь, в Германии, где, в отличие от остальной Европы, до сих пор дает о себе знать первородный грех Гитлера.

Затем он спросил, какие еще левые группировки существуют в Гамбурге. И они перечислили те организации, о которых он уже знал, но вместе с тем назвали и, на его взгляд, весьма интересные. Например, союз - которым сейчас завладели террористы - по гуманитарной помощи заключенным в тюрьме Штамхайм, поддержке их борьбы против изоляции, за право общения друг с другом. Карл спросил, где можно найти тех, кто собирает пожертвования для этого союза. Ответом был достаточно неопределенный жест по направлению все к тому же рождественскому базару. И снова он достал небольшую пачку новых банкнот и снова заметил, что деньги идут от врага. Это, собственно, и было сутью дела (и, кроме того, абсолютной правдой).

Ему потребовался почти час, чтобы найти двух угрюмых девиц без каких-либо следов макияжа на лице, которые собирали деньги в помощь арестованным борцам РАФ. Карл решил не вступать с ними в долгий разговор, понимая, что они не станут пытаться никого обращать в свою веру. Они здесь исключительно ради доброго дела, награда за которое их ждет разве что на небесах. Первое время в "Кларте" он видел немало людей этого типа. Они всегда страдали больше других, собирая деньги на общее дело, продавая бюллетени о вьетнамской войне возле винных магазинов.

Девушки сами спросили, откуда он с такими познаниями. Узнав, что Карл швед, они заявили, что он вовсе не обязан что-либо жертвовать. На что Карл не преминул воскликнуть, что ему досталась неожиданно большая сумма от врага и его жест поэтому естествен. Затем он пожелал девушкам счастливого Рождества и скрылся в толпе.

Карл медленно пошел к метро. Ему было любопытно, как коллеги из Ведомства по охране конституции смогут получить информацию о том, что государственные деньги попали в руки врагов государства. Однако ему было легко оправдать свои действия: более дешевых билетов в этот другой мир он просто не мог получить. Иначе бы ничего не вышло. Теперь, конечно, среди сборщиков пожертвований неизбежно поползут слухи, которые сделают половину рекламы для банковского налетчика с Севера, и тогда, конечно, стомарковые банкноты обретут совсем другую стоимость.

Карл ехал в метро в противоположном направлении от Эйдельштадта, где должно было произойти ограбление.

Его цель - Бергедорф, район Гамбурга, больше похожий на пригород. Но он вышел на одну остановку раньше, привлеченный названием "Netteinburg" ("Чистый городок"), заставившим его задуматься. Далеко идти не пришлось: напротив жилых домов он заметил автостоянку с двумя подходящими автомобилями. Он выбрал темно-синий, с тонированными стеклами, по иронии судьбы напоминавший машины, которыми пользовались начальники из Ведомства по охране конституции.

Замок Карл открыл очень легко, как будто действовал настоящим ключом. Надев тонкие серые перчатки, он удобно уселся на водительское место, закрыл дверь и несколько минут сидел тихо, ожидая, не отреагируют ли как-нибудь на его дерзость из соседних домов. Внутри машины он заметил нечто необычное: там, в жилых домах, очевидно, боялись воров, если забирали с собой из машины все подчистую. Тем лучше, подумал Карл, нет необходимости избавляться от всего лишнего. Он включил зажигание, и машина легко тронулась с места. Заработали "дворники", но фары он включать не стал, пока не отъехал метров на пятьдесят.

Чтобы испытать машину, Карл выехал на автобан, в сторону от центра, но, как и следовало ожидать, она работала с немецкой четкостью. Немного поплутав по развилкам, Карл очутился в гараже на Альтоне, который находился как раз посередине между местом, где должно было произойти нападение на банк, и его базой в отеле на Хафенштрассе.

Спустя несколько часов Карл снова посетил ресторан "Кунео". На этот раз он выбрал дорогое блюдо - телятину с густым соусом, запеченную в сыре. У этого блюда было какое-то длинное, трудно запоминающееся название. Вместо итальянского вина теперь он заказал бутылку "Шатонёф-дю-Папэ", чтобы иметь повод для беседы. Карл мог, например, пошутить, что шведы все же должны пить иностранное вино и поэтому сейчас в итальянском ресторане вино он выбрал не итальянское. Но никто ни о чем его не спросил, да и сам он не искал больше поводов для беседы. Главной цели он уже достиг, а остальное придет само собой. Еда сегодня была очень приличной, и Карл решил немного потянуть время, резонно полагая, что предстоящий вечерний обход пивных будет значительно менее приятным. В завершение ужина он выпил двойной эспрессо и, выходя, щедро расплатился.

Кабачок, который он не посетил накануне в своем квартале "оккупантов", назывался "Volx Kuche" - "Народная кухня", где на вывеске буква "О" была в форме классической бомбы из комиксов: черный шар с бикфордовым шнуром. И этот "X" в названии - не поймешь, то ли ошибка, то ли какой-то всеобщий революционный знак.

Хуже всего, что эта грязная нора неожиданно предлагает еще и еду.

Чтобы войти в "Народную кухню", нужно было толкнуть дряхлую дверь и затем перешагнуть через кучу цемента. После этого оказываешься в помещении, заставленном какими-то жалкими остатками мебели. Диваны, из которых вылезали стальные пружины, казалось, специально были сломаны, чтобы больше подходить к революционному стилю. Стены украшены различными символами, которые, к удовлетворению Карла, в основном состояли из пятиконечных звезд с буквами "А" (анархизм) или "РАФ" в центре. На этот раз он решил с ходу взять на себя инициативу разговора. И это было правильно, поскольку в таком месте едва ли надо притворяться, как в ресторане. Посетители - их было всего шесть-семь человек - уставились на него, как только он подошел к человеку, который, судя по всему, был барменом.

- Я иностранец и хочу кое о чем спросить, о'кей? - начал с места в карьер Карл, но в ответ, как и следовало ожидать, услышал лишь враждебное хмыканье.

- Да, возможно, это выглядит немного странно, - продолжал он, - но когда я поселился в отеле, здесь, напротив, то подумал, что в этом квартале полицейские вряд ли будут безумствовать, как им заблагорассудится. Итак, я не знаком с "движением оккупантов". В каком состоянии оно сейчас? Как ведут себя полицейские, продолжают ли свои налеты? - Задав свои вопросы, Карл попросил пива.

Эти слова немного расшевелили посетителей. Карл рассказал, что он швед и терпеть не может полицейских, что он сам, когда был моложе, занял в Стокгольме дом, который называется Мюлльваден. Слышал ли кто-нибудь о Мюлльвадене? Ах, нет. Кстати, тогда все закончилось вмешательством полицейских, и ведь то же может произойти и здесь.

Его плохой немецкий с очевидным иностранным акцентом подействовал. Кто-то сказал, что слышал что-то о шведском движении за оккупацию домов (правда, сам Карл прочитал об этом только в Сент-Августине, а до тех пор он об этом и не подозревал). Он получил свое пиво, и на этот раз завязалось что-то похожее на беседу с двумя молодыми людьми, выглядевшими, в общем, вполне опрятно: девушка в белом свитере с черным "конским хвостом" и держащий ее за руку юноша того же возраста - что-то около двадцати. Эти двое совершенно не вписывались в остальную компанию, почти однозначно полууголовную, а может, просто уголовную, - публика, на которую Карл уже насмотрелся в этом квартале. Это было любопытно. Он сознательно повел беседу так, чтобы естественно, как бы само собой, подать в выгодном свете свои революционные взгляды. Это было не так уж сложно, пришлось только задать несколько вопросов: почему, например, полиция, как это ни странно, не вмешивается в движение за оккупацию домов?

Ну да, социал-демократы, можно сказать, купили здесь закон и порядок, установив за каждый захваченный дом символическую плату всего в 100 марок. Это дешево, чертовски дешево (он вынул из кармана стомарковую банкноту и неторопливыми движениями разорвал ее на маленькие кусочки). Так социал-демократические свиньи выкрутились из положения.

И люди, захватившие дома, позволили себя купить? И каждый "оккупант" теперь настроен миролюбиво по отношению к государству? Ну да, социал-демократов можно понять: любой ценой они хотят сдержать полицейских, чтобы не нарушить свой собственный мир с "революционерами", которых они, по сути дела, купили за сто марок. Все это было важно для самого Карла. Вначале он расстроился, что оказался в районе, который притягивает к себе полицейских, и думал, что ему наверняка придется вскоре отсюда бежать. Как он и ожидал, тут последовал вопрос, а почему он, собственно, не хочет иметь дело с полицией. Карл ухмыльнулся и стал сочинять, говоря, что в свое время он "нанес ущерб" полицейскому и теперь предпочитает с ними больше не сталкиваться. Он хочет просто исчезнуть с их горизонта здесь, в Германии. А то ведь за это можно схлопотать не один год, не так ли? Но дальше он распространяться не стал, сменив тему беседы, ибо большинство сидящих вокруг производили впечатление весьма темных личностей и уж, во всяком случае, не были похожи на "товарищей".

Девушка с "конским хвостом" ответила спокойно и назидательно: даже если нельзя ожидать, что люмпен-пролетариат будет играть ведущую роль в борьбе, все же объективные условия для формирования самого люмпен-пролетариата в последние десятилетия, особенно в Германии, изменились таким образом, что люмпенов нужно причислить к тем слоям народа, у которых вполне может развиться революционное сознание.

Это было превосходно. Прямое попадание. Карл испытывал какое-то озорное веселье, как будто он снова школьник, играет в "морской бой" и ему с первого раза удалось потопить линкор. Пусть в искаженном виде, но девушке, похоже, не чужд ленинизм.

Отвечая ей, Карл уверенно опирался на традиционные ленинские догмы, с которыми она полемизировала, но не очень решительно. Люмпен-пролетариат реакционен, и от него нельзя ждать проявления каких-либо классовых чувств и классовой солидарности. И если толкнуть его на революционную борьбу, есть риск, что в движении быстро появятся фашистские элементы, освободиться от которых будет не так-то просто.

Девушка и ее молодой человек схватились друг с другом, и дискуссия возобновилась. Карл дал им выговориться и снова вступил в спор: перед ними предстал швед, ортодоксальный марксист-ленинец. Взамен он получил представление о своих собеседниках, которое не мог даже точно определить: что-то вроде студентов-троцкистов 70-х годов, когда они почти все были революционерами, прежде чем стать социал-демократами и получить приличные должности в различных министерствах.

Карл прервал спор уже после второго стакана пива, извинился и объяснил, что не хочет больше пить, поскольку завтра у него важные дела. Но они, возможно, увидятся снова, это действительно здорово - встретить человека, по крайней мере, в этом квартале, с которым можно поговорить на такие темы. Затем он положил сотенную банкноту, сказав, что платит за всех, и махнул рукой, как бы предупреждая слабые возражения, - дескать, это своего рода прогрессивное выравнивание доходов, в пику социал-демократам, которые такими суммами гасят революционное насилие. Сказав это, он вышел, обошел квартал кругом и поднялся в свою холодную комнату с дурным запахом и красной лампой у кровати. Завтра, помимо всех дел, нужно не забыть купить новую лампу.

Прежде чем пойти за машиной, он снова изучил свою записную книжку. Карл не хотел, чтобы после него оставались ненужные бумаги с его собственноручными записями, поэтому все детали старался всегда держать в голове. Сторож гаража, казалось, никак не отреагировал на опрятного молодого человека в темно-синем "Мерседесе-190" с легкой вмятиной. Он походил на обычного щеголя.

Карл нашел выезд на магистраль Киль-Эльмсхорн без осложнений, и ему потребовалось меньше четверти часа, чтобы добраться до Эйдельштадта, где все выглядело так, как он и представлял себе по фотографиям.

Это был последний четверг перед Рождеством. По четвергам Дойче банк в Эйдельштадте после обеда открыт с 14.30 до 17.00. Сейчас часы показывали 16.17. Оставалось три минуты до ограбления.

В ста пятидесяти метрах от главного входа в банк, на Кильштрассе, по которой проходил путь отступления, стоят два белых трехэтажных деревянных дома со свободной для парковки грунтовой дорожкой между ними. В, одном доме находилась автошкола Дёбница. Вокруг постоянно ездили учебные машины, сновали ученики, которых часто подвозили родители.

Карл припарковал машину в тени; с одной стороны была живая изгородь, а с другой - черно-желтый рекламный щит автошколы. Он надел голубой комбинезон, заранее оставил ключ в замке зажигания, но решил запереть машину.

Поднимаясь по улице к красному кирпичному дому, в котором находился банк, Карл почувствовал, что начинает нервничать. Окна в банке из затемненного стекла, так что нельзя было увидеть ни того, что творится снаружи, ни того, что внутри. Это было идеально. Еще одна деталь, делавшая банк прекрасной целью для ограбления, - вход в него шел через маленький вестибюль, где также были непрозрачные стекла.

Когда ему осталось двадцать пять метров до входа в этот вестибюль, куда он нагрянет в натянутой на голову маске, его поразила страшная мысль: там, внутри, скрытые от него, сидят сейчас четверо немецких полицейских с автоматическим оружием наизготовку - ведь они точно знают, что именно сейчас произойдет ограбление. И он неминуемо погибнет в тот самый момент, когда перешагнет порог. А что если все это заварил Нэслюнд со своими немецкими коллегами, чтобы наконец с ним разделаться? И едва ли ему удастся убраться подобру-поздорову"

Карл остановился и трижды глубоко вздохнул. Затем вошел в вестибюль банка и натянул на голову маску с тремя дырками, взял револьвер в правую руку, а в левую - белую сумку. Он открыл дверь и сделал большой шаг резко влево, как и планировалось, чтобы попасть в фокус банковских камер.

- Ограбление! - закричал он и, демонстративно подняв револьвер, выстрелил дважды в потолок.

Это было сделано для того, чтобы люди внутри поняли, пусть с небольшим опозданием, что к чему. Вначале все замерли, как в детской игре. Потом раздался громкий крик какой-то женщины, кто-то из клиентов стал искать защиты, кто-то подумал о кнопке тревоги, когда прозвучал резкий звук металлического звонка.

- Ложись! - громко крикнул Карл, потрясая своим револьвером. Подчинились почти все сразу. Это заняло меньше десяти секунд. Согласно расчетам, себе он оставлял три минуты. Обведя всех взглядом, он перешел к следующему этапу.

В банке была семиметровая стойка без всяких перегородок, за которой работали пять девушек. Слева находилась касса, закрытая пуленепробиваемыми стеклами. Поэтому у девушек и не было никакой охраны - все деньги были собраны за пуленепробиваемой перегородкой. Было маловероятно, что кассир внутри, как бы он ни был напуган, согласится добровольно открыть кассу. У него там, конечно, были и кнопка тревоги, и видеокамера.

Камера работала, и кассир уставился на него широко раскрытыми глазами. Это было любопытное зрелище.

В зале находилось около пятидесяти клиентов. Карл направил револьвер на тех, кто еще не выполнил его команду, приказав им лечь немедленно. Они подчинились мгновенно и покорно. Чертовы немцы с их дисциплиной, подумал Карл.

Никто не сделал ни малейшей попытки напасть на него или сдвинуться с места. Прекрасно, потребовалось меньше двадцати секунд, чтобы установить контроль над ситуацией.

Теперь Карл впервые, после того как вошел в банк, сделал несколько шагов и встал точно напротив видеокамер. Без особой спешки он подошел к стойке рядом с кассой и легко перепрыгнул через нее, оказавшись прямо перед кассой с внушительным замком с внутренней стороны бронированного стекла. Тут он вытащил из сумки припасенную винтовку и направил ее на замок; затем кивком приказал кассиру, с ужасом смотревшему на него с расстояния меньше метра, отойти в сторону, насколько позволяет пространство. Когда кассир молниеносно, как и все остальные немцы, подчинился приказу, Карл нажал на оба спусковых крючка и двумя патронами раздробил пуленепробиваемое стекло и вышиб замок. Осколки стекла засыпали кассира. Дверь легко открылась.

Карл вначале оглянулся и еще раз обвел взглядом присутствовавших в помещении. Все как будто окаменели и как завороженные смотрели на него, но никто не двигался. Что ж, пока все идет прекрасно.

Он протянул белую сумку кассиру и жестом показал, чтобы тот наполнил ее деньгами. Кассир тут же подчинился и методично, быстрыми движениями начал перекладывать банкноты слева направо. Казалось, он предпочитал как можно скорее покончить с этой неприятной ситуацией, не поднимая тревоги и не затягивая время, хотя оно работало, конечно же, против грабителя.

Когда Карл потянул к себе сумку, полную денег, прошло не больше полутора минут с начала операции. Он положил обратно в сумку винтовку и застегнул "молнию", все время держа в поле зрения всех, кто был в банке. Никто не изменил положения, все уставились на него, не двигаясь, и вообще вели себя исключительно послушно.

Карл перепрыгнул через стойку и быстро прошел к выходу, где развернулся и направил револьвер на людей справа от себя.

- Ни с места, стреляю без предупреждения! - крикнул он и двинулся по направлению к выходу.

Вестибюль был пуст. Карлу очень повезло. Он закрыл за собой дверь, снял маску и поправил волосы. Спрятав револьвер в сумку, Карл открыл наружную дверь и быстрыми шагами пошел к машине.

Пройдя примерно сто метров из ста пятидесяти, он услышал сзади себя крик и шум. Тогда на последнем отрезке он побежал, держа ключ от замка в руке. На улице уже стемнело, и никто не мог увидеть его лица, даже когда он садился в машину.

"Мерседес" завелся сразу. Кто-то уже бежал к нему, а Карл старался развернуться как можно спокойнее, когда поворачивал на узкую извилистую пригородную Кильштрассе. Ехал он довольно медленно, тем не менее, бежавший за ним человек догнать его не смог, но, остановившись, напряженно вглядывался в наступающую темноту, чтобы разглядеть номер машины.

Метров через пятьсот на его пути возник светофор. Конечно, красный. Карл остановился, ожидая, когда загорится зеленый свет. Здесь уже его нельзя было видеть из центра Эйдельштадта и из здания банка. Вряд ли кто предполагал, что банковский налетчик остановится перед красным светофором. Зеленый зажегся спустя вечность. Он сразу повернул направо, на Рейнбанштрассе, и проехал по ней вдоль пригородных вилл еще примерно метров пятьсот, прежде чем увидел у дороги какую-то фабрику. Предприятие представляло собой довольно большое здание с автостоянкой справа, с въездом и выездом прямо впереди. Посетитель мог, таким образом, свободно, не рискуя быть остановленным охранником, въехать во двор и припарковаться.

Именно это Карл и сделал. Он поставил машину подальше, на посыпанную гравием площадку, выключил двигатель, опустил боковое стекло и прислушался. Нет, никакой полицейской сирены он не слышал. Посмотрел на часы. Прошло четыре минуты и тридцать пять секунд с момента, как он закрыл дверь в банк.

Карл снял комбинезон, положил его в сумку, поверх банкнот. Внимательно осмотрел машину, чтобы там ничего не осталось. Взяв переполненную белую сумку, вышел и закрыл машину. Затем спокойно прошел вдоль ограды и дальше, к входу в метро, который, как он знал, должен был находиться метрах в ста пятидесяти.

На станции "Эйдельштадт" наземной железной дороги он спокойно купил в автомате билет и неторопливо вышел на перрон. И там в первый раз услышал звук полицейской сирены. В тот же момент подошел первый поезд по направлению к Пиннебергу.

После четырех пересадок, спустя сорок минут он был в нескончаемой гамбургской толпе на Центральном вокзале. Медленно и как бы бесцельно Карл шел к выходу на Кирхеналле, где должны были располагаться камеры хранения. Они были установлены в форме буквы Т" вдоль угловой стены с одной, линией ящиков, которая почти соединяла внутренние концы "Г". В самом углу находилась камера номер 410. Если стоять напротив нее, можно прекрасно наблюдать одновременно за выходом на Кирхеналле и за остальными камерами хранения.

На камере 410, единственной во всем ряду, красовалась сенсационная надпись: "Полицейские - свиньи" и "Сент-Паулис Клам". "Что это, случайность или своеобразное выражение юмора Зигфрида Маака?" - подумал Карл. И что означает "Сент-Паулис Клам"? Карл вставил отмычку в "занятый" номер, и дверца сразу открылась. Он поставил в камеру обе сумки со снаряжением грабителя и деньгами, а рядом положил квитанцию, извещавшую, что он уже растратил более шести тысяч марок и на будущее ему требуется по крайней мере вдвое большая сумма. Затем Карл защелкнул замок и вышел. По дороге к выходу с Кирхеналле он вдруг сообразил, что не пересчитал деньги. Согласно предположениям, в кассе Дойче банка в Эйдельштадте в момент ограбления должно было быть около полумиллиона марок. Впрочем, безразлично, как много денег лежало сейчас в камере хранения Ведомства по охране конституции. Маловероятно, что они надуют его с награбленными деньгами. Вероятно, через двадцать четыре часа он получит аккуратную немецкую расписку на всю сумму. Карл пересек Кирхеналле, прошел мимо полицейского участка, затемненного матовыми стеклами, невдалеке стояли три бело-зеленые полицейские машины. Карл чувствовал удовлетворение и был абсолютно спокоен. Он ничего не нарушил, против него нет никаких доказательств, кроме ничтожного видеофильма, и, скорее всего, полиция его не поймает. Миновав полицейский участок, Карл вошел в первый же приличный ресторан, оказавшийся немецким, но с итальянской кухней. Он съел толстую пиццу и выпил три большие кружки пива. Непонятно почему, его мучила жажда. За едой он с удовольствием слушал, похоже, турецкого музыканта, выводившего мелодии из "Кармен" на электрооргане, да так, что это напоминало турецкий вальс. Да-а, подумал Карл, турок, играющий на японском органе "Ямаха" французскую музыку Визе с испанскими мотивами для шведского террориста, съевшего итальянскую пиццу в немецком исполнении.

Налет на банк он уже выкинул из головы. Теперь он размышлял, как ему продолжать свою роль симпатизирующего террористам на Хафенштрассе. Лучше всего было не суетиться. Возможно, теперь, после ограбления, нужно выдержать несколько дней, это придаст ему большую известность, но точно он еще не решил. Но если система работает, как дома, в Швеции, то журналисты раструбят обо всем. Наверняка Ведомство по охране конституции имеет собственных журналистов, так же как в Стокгольме Нэслюнд содержит целую "конюшню".

Весь следующий день Карл посвятил чтению бульварной прессы. И из-за этого пропустил редчайший случай - посмотреть свое собственное изображение на западногерманском телевидении.

Программа новостей раз за разом прокручивала видеофильм. Ведущий говорил о "коммандос"-налетчике, который, согласно подозрениям полиции, мог быть шведским морским пехотинцем со специальной подготовкой. По взглядам своим - левый экстремист, вероятно, очень близкий к европейским террористическим организациям. Как подозревают, этот "коммандос"-одиночка виновен по меньшей мере в шести налетах на банки по всей Федеративной Республике (далее следовал их перечень, а также назывались награбленные суммы). И полиция была близка к цели. Затем полицейский комментатор заявил, что если - это если он все время подчеркивал - если это тот самый человек, которого они подозревают, то речь действительно идет о "коммандос", которого без особого преувеличения можно сравнить разве что с Рэмбо. Как следовало из комментария, это вообще самый тревожный момент. А что если этот человек предоставит себя, свои знания и навыки в распоряжение террористов? Пока, правда, об этом ничего не известно, но возможные последствия непредсказуемы. Ведь террористы по большей части не идут ни в какое сравнение с профессионалами. Полиция сейчас пытается собрать какие-нибудь подтверждения своим подозрениям. В конце был призыв, обращенный к персоналу банков, ко всем, кто, возможно, столкнется с "коммандосм-налетчиком, быть предельно осторожными. Помнить, что они имеют дело с человеком, натасканным на молниеносное убийство и который сейчас где-то близко. Вступив на путь преступлений, он, вероятно, не будет колебаться и десятой доли секунды, если на него напасть. И так далее, и все в том же духе.

Все это Карлу было неизвестно, когда он шел домой сквозь рождественскую возбужденную толпу под мокрым снегом. Он решил не искать контакта с кем-либо в квартале в ближайшие двадцать четыре часа. По дороге домой Карл сделал себе рождественский подарок - купил самый дорогой стереоплейер с кассетами и к нему миниатюрные наушники.

Кассеты, которые он прослушал вначале, содержали примерно половину бетховенских фортепьянных сонат. Карл лежал на кровати с закрытыми глазами при красном свете. Да, купить новую лампу он все же забыл. Под фортепьянную музыку он размышлял, как ему попытаться спровоцировать кого-нибудь из террористов выйти на него. В середине второй части Лунной сонаты он незаметно уснул.