Глава 1

Смерть пришла с фургоном пива. Потом, конечно, в полицейском управлении на Байм Штрохаузе, 31, нашлось кому строить из себя умников и критиковать подчиненных. Но поначалу дело выглядело как обычный угон, один из почти двухсот ежедневно происходивших в двухмиллионном Гамбурге. К тому же оставалось неясным, какому из отделов писать отчет. Был ли это действительно угон или кража - ведь груз машины состоял из четырех тысяч бутылок "ратсхернпильс" - местного гамбургского крепкого темного пива. Первое, что приходило в голову, - какая-то компания юнцов решила основательно опохмелиться в это утро, в понедельник, 14 ноября.

Правда, офицер безопасности в Высшей академии бундесвера, западногерманской высшей военной школе, получил предупреждение от начальника местного отделения Ведомства по охране конституции, то есть полиции безопасности.

Общественность уже не раз выступала против обучения иностранных офицеров. И хотя на этот раз речь шла не о кадетах из Чили, которых натаскивали по специальной программе, а об офицерах из Гондураса, в связи с предстоящим через два дня выпуском можно было ожидать демонстраций. Тем более что пресс-секретарь бундесвера официально объявил о намерении высших чинов из министерства обороны прибыть через два дня для участия в торжественной церемонии.

Ожидалось, что демонстрации могут быть довольно бурными, сопровождаться диверсиями, не говоря уже о различной писанине в прессе и тому подобном. Такие намеки, кстати, содержались в анонимной листовке, полученной полицией безопасности в Гамбурге, где указывалось также, что Федеративная Республика все более встает на сторону американского империализма, обучая его приспешников и таким образом прямо помогая военным действиям против революции в Никарагуа.

Уже само содержание листовки и тот факт, что она была анонимной, требовали максимального усиления мер безопасности.

Шеф безопасности высшей военной школы, быть может, и представлял себе, как надо действовать, однако дело осложнялось приездом высокого начальства из министерства обороны, что, несомненно, могло привести к непредсказуемым последствиям.

Высшая академия бундесвера находилась на Мантойфельштрассе, 20, в тихом районе между Бланкенезе и Нинштедтен - там, где раньше был сельский пригород Гамбурга. Среди многочисленных зданий красного кирпича самыми старыми были казармы, существовавшие уже во вторую мировую войну, когда бундесвер еще именовался вермахтом.

Машина с пивом, проехав по извилистой, застроенной виллами дороге - Эльбшоссе - по направлению к Бланкенезе, а затем, свернув на Мантойфельштрассе, не привлекла к себе внимания, поскольку ничем особенным не выделялась среди других машин. Без сомнения, часовой в начале Мантойфельштрассе да и другие посты - ведь это был военный объект не только бундесвера, но и НАТО - за последний год получали множество инструкций относительно проверки персонала и транспорта. Как вольнонаемные, так и военнослужащие подвергались тщательному контролю: обычные военные удостоверения личности уже не служили надежной гарантией, было немало случаев, когда ими пользовались террористы. Военному персоналу также был запрещен въезд на большинство объектов на частном транспорте.

Однако обычный фургон для перевозки пива беспрепятственно миновал все посты. Часовые оправдывались на следующий день, что и номер машины, и время ее появления были обычными.

Впоследствии выяснилось, что водитель вел себя чрезвычайно хладнокровно. Уже въехав на территорию объекта, он спросил проходившего мимо офицера, в какой казарме живут латиноамериканцы. А поскольку они, конечно же, именно сегодня жаждали получить вдоволь пива, водителю было точно указано, как туда проехать.

Спустя десять минут, когда двадцать два молодых офицера из Гондураса вернулись на обеденный перерыв в свое временное жилище, фургон уже стоял перед входом.

Но все же на центральном контрольно-пропускном пункте что-то заподозрили. Посланный сержант Генрих Бенке попытался выяснить, в чем дело, и, к своему удивлению, обнаружил, что водителя нет. Странно, подумал он, встав на подножку и взявшись за ручку дверцы. Это была его последняя мысль.

Насколько потом можно было судить, в фургон заложили по меньшей мере двадцать пять килограммов тротила, а также около двадцати газовых баллонов.

Взрыв выбил все стекла в радиусе пятисот метров, а пожар был виден из большинства районов Гамбурга. В результате взрыва погибли четыре немца и девять иностранных офицеров.

Если исходить из критериев самих западногерманских террористов, это была их наиболее успешная акция в Федеративной Республике. В листовке, полученной газетами в тот же вечер, содержалось примерно то, что и можно было ожидать: "Европейские боевики снова ударили в сердце капиталистического государства" и в том же роде. "Акция направлена непосредственно против тех, кто проводил политику НАТО, враждебную народам "третьего мира"". Террористов называли "коммандос" - как и героев никарагуанской революции.

Задним числом все представлялось логичным и предсказуемым, хотя это был первый случай, когда местные террористы осуществили столь масштабную акцию против бундесвера.

Также впервые, если верить листовке, акция проводилась силами не только "Роте Армэ Фракцион", которую и полиция, и служба безопасности тотчас взяли под подозрение, как только услышали о террористическом акте, но и родственной бельгийской ССС (Cellules Communistes Combattantes). До сих пор РАФ сотрудничала со своими французскими коллегами, с "Аксьон Директ", когда дело касалось убийств и диверсий. Теперь, оказывается, она действовала заодно и с бельгийской организацией. Значит, террористы продолжают объединяться.

Оставалась неясной одна деталь: куда исчез мнимый водитель фургона после того, как бросил машину? Предполагали, что он спокойно ушел с места происшествия или спрятался где-нибудь в туалете, а позже, воспользовавшись суматохой, наступившей после взрыва, исчез. Во всех отношениях теракт был проведен до жути ловко.

Тем же вечером на заседании земельного правительства отмечались два факта. Первый - эта акция была самой страшной в истории германского терроризма. И второй - в борьбе с терроризмом надо использовать любые силы и средства. Демократическое государство должно себя защищать. Любой ценой.

Глава 2

Западногерманское министерство, соответствующее шведскому Государственному полицейскому управлению, называется сокращенно BKA, его штаб-квартира находится в обычном, застроенном виллами городском квартале на окраине Висбадена. Небольшой подъезд, контролируемый телекамерами, на Таерштрассе, 11, напоминает вход в невзрачную контору или ремесленное училище. Таерштрассе на самом деле не улица, а тупик, который заканчивается зданием BKA, и если пройти несколько сот метров в обратном направлении, туда, где Таерштрассе меняет свое название на помпезное Рихард-Вагнерштрассе, то можно заметить скрытый от посторонних глаз большой комплекс из четырех или пяти строений со стеклянными переходами, огражденный колючей проволокой. Это и есть полицейский мозг Федеративной Республики - место работы тысяч людей.

Старший комиссар по уголовным делам Дитмар Верт в этот день, как обычно в перерыв, отправился на ланч. Хотя он работал в отделе по борьбе с терроризмом BKA больше двух лет, но по-прежнему каждый раз на выходе ему приходилось предъявлять удостоверение личности.

Дитмар Верт был голоден. А единственное место поблизости, где можно было перекусить, маленький итальянский ресторан на Рихард-Вагнерштрассе выглядел как перестроенный гараж. Впрочем, возможно, так оно и было. Дитмар Верт чувствовал, что прогулка ему необходима даже больше, чем еда, к тому же прохладный моросящий дождь мог взбодрить. В течение двух часов он думал только об операции.

Ровно в 14 часов он должен был явиться к Клаусу Хеберту Беккеру, шефу отдела по борьбе с терроризмом BKA, и дать четкие рекомендации. Он больше склонялся к тому, чтобы предложить что-нибудь порискованней, и тогда, глядишь, господин начальник отдела решит передать дело конкурентам в Кёльн, в Ведомство по охране конституции.

Но такое предложение могло и не встретить понимания. Должность начальника отдела соответствовала приблизительно званию полковника, а должность комиссара по уголовным делам - капитана. Дитмару Верту было только тридцать четыре года, и он двигался по служебной лестнице достаточно быстро, но сейчас его карьера могла резко оборваться, если полковника разозлит или даже просто что-то не устроит в предложении капитана.

Дитмар Верт задумчиво шел по направлению к центру, обогнул городской театр на Вильгельмштрассе, обошел парк. Казалось, весь район вымер, только в пруду плавала пара диких уток.

Сначала весь план представлялся просто надуманным. Какой-то чересчур ретивый наблюдатель из отдела по борьбе с наркотиками FD6 (служба уголовных расследований) в Гамбурге просидел целую неделю с малозавидным заданием прослушивать и анализировать все разговоры, которые велись из двух находящихся почти рядом телефонных будок между Реепербаном и Хербертштрассе. Боже мой, какой чепухи и глупостей ему пришлось наслушаться!

Тем не менее, один разговор его заинтересовал. Похоже, это был конспиративный контакт двух террористов, хотя внешне все выглядело как беседа на хорошем немецком языке двух молодых коммерсантов, обсуждавших недавно законченное удачное дело и планировавших затем выйти на рынок Бельгии или Швеции.

Разговор длился одиннадцать минут: согласно компьютерному счетчику, он продолжался с 14.03 до 14.14 в среду, 16 ноября. В распечатанном виде беседа заняла двенадцать неплотно заполненных страниц, сам диалог был вполне невинным по форме и нечетким по содержанию.

Позже компьютер выдал номер телефона, по которому звонили из автомата. Этот телефон находился в итальянском ресторане "Кунео", что было довольно интересно, поскольку расстояние между рестораном и телефонной будкой едва превышало двести метров.

Почему, задавал вопрос коллега из отдела по борьбе с наркотиками, два человека ведут деловую беседу по телефону одиннадцать минут, находясь друг от друга в полутора минутах ходьбы? Почему они не хотят, чтобы их видели вместе?

Так возникло первое подозрение, и тем самым чисто разведывательная операция привела к обрисовке контуров преступления. В результате вместо того, чтобы, следуя обычной практике, уничтожить листы с распечаткой и стереть разговор из памяти компьютера, поскольку эта информация относилась к разряду лишней, ибо в ней не шла речь о наркотиках, - а прослушивание велось с расчетом уловить что-либо, касающееся наркотиков, - инспектор из FD6 все же продолжал сидеть над текстом беседы и пытался строить версии. Не было сомнений, что дело приобретало серьезный оборот.

Полиция в одиночку занималась расследованием. Согласно одной версии, речь шла о двух террористах из ядра РАФ, которые, во-первых, говорили о только что совершенной террористической акции - взрыве бомбы в Гамбурге, во-вторых, об участии в акции бельгийских террористов и, в-третьих, выбирали, где совершить новый террористический акт - либо в Бельгии, либо в Швеции, но что касается последней, то пока существовали сложности с установлением контакта с достаточно опытными шведскими собратьями.

Вначале все это казалось притянутым за уши, если не полной чепухой. Но, по-видимому, инспектору по наркотикам удалось представить свои идеи столь интригующим образом, что шеф FD6, начальник службы уголовных расследований, решил передать дело в антитеррористическую секцию BKA в Висбадене, и оно, таким образом, попало на стол к Дитмару Верту, но лишь три дня спустя после записи разговора и через пять дней после взрыва в Гамбурге.

Поначалу Дитмар Верт был совершенно не согласен с интерпретацией этой бессмысленной телефонной болтовни и хотел поскорее отделаться от подобной ерунды. Для этого нужно было лишь выполнить формальную просьбу FD6 о том, чтобы BKA проверило записанные телефонные голоса по своей специальной фонотеке.

Поэтому Верт послал распечатку и пленку с записью на экспертизу в технический отдел управления по борьбе с терроризмом. В Западной Германии полицией было зарегистрировано семьсот разыскиваемых террористов либо подозреваемых в симпатиях к ним. Голоса примерно восьмидесяти из них были собраны в специальной фонотеке приблизительно так, как это делается с отпечатками пальцев.

Современная компьютерная техника позволяет по голосу надежно идентифицировать личность. И технические средства, имеющиеся в распоряжении BKA в Висбадене, вполне совершенны, чтобы почти со стопроцентной гарантией определить записанный голос.

Дело начало приобретать серьезный оборот, ибо один из голосов принадлежал Хорсту Людвигу Хану: 29 лет, рост 175 сантиметров, особая примета - шрам на лбу. На плакате разыскиваемых двадцати двух террористов он был в нижнем левом углу. За голову каждого из них государство назначило пятьдесят тысяч марок. Красно-лиловый плакат с черно-белыми фотографиями, тиражом свыше миллиона экземпляров, висел в каждом общественном месте Западной Германии, в том числе и на двери кабинета самого Дитмара Верта. Vorsicht Schusswaffen[1] было написано внизу плаката. Это были те самые двадцать два террориста, захватить которых представлялось важнее всего.

Кто являлся собеседником, точно сказать было нельзя. Во всяком случае, его голоса в фонотеке не оказалось. Но методом исключения Дитмар Верт пришел к выводу, что, судя по диалекту, голос, вполне вероятно, мог принадлежать некоему Мартину Беру: 25 лет, 195 сантиметров, крепкого сложения, с шестисантиметровым шрамом на левом предплечье.

Голова Мартина Бера также была оценена в пятьдесят тысяч марок. На плакате его фотография помещалась в правом нижнем углу.

Итак, в квартале притонов вокруг Реепербана через два дня после взрыва в Гамбурге разгуливали двое усиленно разыскиваемых террористов.

Эти двое, находясь друг от друга меньше чем в двухстах метрах, вместо того чтобы встретиться, провели конспиративный разговор. По некоторым признакам можно было прийти к выводу, что они более или менее постоянно посещали этот квартал. Между прочим, это была не такая уж глупая идея - спрятаться здесь. Конечно, полиция нравов и отдел по борьбе с наркотиками постоянно совершали рейды в Сент-Паулис, самый криминогенный район во всей Западной Германии. Но это означало также, что внимание полиции было направлено на другие виды преступности, а не на терроризм.

Согласно стандартному оперативному заключению, BKA берет на себя инициативу усилить наблюдение в районе. Если террористы бывали там постоянно, шанс найти кого-нибудь или даже нескольких из них был достаточно высок. Короче говоря, надо было сократить количество фотографий на той красно-лиловой афише, что пошло бы на пользу и налогоплательщикам.

Но вряд ли можно рассчитывать на благодарность общества, если в суматохе будут схвачены лишь один-два бандита. Ведь главная группа западногерманских террористов, так называемое "основное ядро", никогда не была особенно большой, а в течение последних двадцати лет даже постепенно сокращалась из-за регулярных потерь, однако общее количество террористов отнюдь не уменьшалось. Собственно, привлечь новых людей в "основное ядро" было легко, но жесткая тактика никогда не позволяла расширить его сверх того, что требовалось для восстановления группы. Это диктовалось прежде всего соображениями безопасности: чем больше посвященных, тем больше риск.

По этим соображениям захват одного-двух террористов большого значения не имел, если одновременно нельзя будет нанести удар по змеиному гнезду - их центру.

Но прежде чем BKA приняло решение, здесь возникла довольно соблазнительная версия, осложнявшая положение. Версия была настолько очевидной, что уже при предварительном изучении материалов инспектор по наркотикам и его начальство в Гамбурге поняли или, по крайней мере, догадались: записанная беседа - это разговор двух террористов из "основного ядра".

Когда же перечитывали записи уже после того, как было установлено, что разговор ведут два члена РАФ, содержание становилось абсолютно ясным.

Прежде всего два террориста поздравили друг друга с успешно проведенной на днях акцией в Гамбурге ("позавчера" указывало на взрыв). Они намекали на удачное сотрудничество с бельгийскими коллегами. А поскольку РАФ и бельгийская террористическая организация ССС на следующий день после взрыва опубликовали совместное коммюнике о своей "военной атаке на главного врага" - НАТО, это подтверждало догадки следователей.

Потом говорилось об осложнении в связях со Швецией. Альтернатива продолжению в Бельгии бельгийско-германской акции, очевидно, "большое выгодное дело в Швеции". Но Мартин ждал шведского коллегу, обладавшего необходимыми специальными знаниями, поскольку дело было "технически сложным и требовало обновления машинного парка", а значит, и "предварительных инвестиций". Партнер из Швеции был необходим также для "лучшего знакомства со шведским рынком".

В полицейском отделе по наркотикам из FD6 сделали чисто интуитивный вывод, что террористы искали шведа, находящегося в данный момент в Швеции и компетентного в военной технике, то есть именно в той области, где сами западногерманские террористы, почти все без исключения, были доками. Время научило их делать бомбы, и они стали в этом крупными специалистами. Большинство из них, по крайней мере, могли управляться с ручным оружием. Но теперь, очевидно, они искали шведа, основательно знакомого с военным делом и к тому же симпатизирующего террористам. Вероятно, им надо было обновить свой арсенал дорогим, скорее всего тяжелым, оружием.

Дитмар Верт был вынужден сознаться, что и сам пришел примерно к тем же выводам. Иначе не объяснишь "шведскую" часть телефонного разговора, которая казалась такой же гладкой, хотя чисто теоретически можно было предположить, что речь шла, например, о вложении денег в аренду грузового транспорта и использовании его для похищений или чего-либо в этом роде. Но подобные акции плохо укладывались в современную стратегию террористов. Они перестали довольствоваться захватом заложников и перешли к тактике "прямых ударов", "военным акциям" против своих нынешних "главных врагов".

В FD6 в Гамбурге поставили три вопроса и хотели бы на них получить официальный ответ, при подготовке которого непременно нужно было принять определенное решение. Три вопроса ставились так: можно ли идентифицировать этих двоих с кем-либо из уже установленных террористов? Требует ли это особого расследования? Требует ли дело рассмотрения в специальном аспекте, получения дополнительных сведений особыми методами и передачи его в Ведомство по охране конституции?

Что касается последнего вопроса, сформулированного несколько двусмысленно и, очевидно, содержащего некоторые эвфемизмы, то его-то смысл был достаточно ясным. "Особые методы" могли быть применены для поиска человека, отвечающего требованиям террориста, для отправки его в Сент-Паулис и дальше в надежде, что те клюнут на приманку.

Казалось странным, что на этот раз террористы искали человека не своего собственного круга, которого они могли бы знать или, во всяком случае, иметь о нем подробную информацию. Как раз, наоборот: это был абсолютно незнакомый швед, а такая ситуация открывала совершенно особые возможности (это понимали даже в отделе по наркотикам).

Но ведь тогда дело должны были передать в службу безопасности, в Ведомство по охране конституции, и тем самым миновать криминальную полицию, что с точки зрения бюрократических процедур да и закона вполне понятно. Обычная западногерманская полиция может пользоваться большей свободой, когда речь идет о внедрении агента в среду организованных преступников, может даже спровоцировать какое-либо дело с наркотиками для получения доказательств. Но сложности с нелегальным внедрением - служебная ответственность. Полицейский чиновник не должен совершать служебных ошибок, по крайней мере не выходить в своих действиях за определенные рамки. А преступление, в которое может оказаться втянутым сотрудник, проникший в организацию террористов, весьма вероятно, окажется гораздо серьезнее, чем то, что может допустить, например, следователь по делам о наркотиках из FD6 в Гамбурге.

Служба безопасности не может позволить своему человеку участвовать в подобной авантюре. Должностное лицо из Ведомства по охране конституции - такой же чиновник со служебной ответственностью, как и обычный полицейский. Другое дело, что у нее гораздо больше возможностей использовать посторонних. И человек со стороны, вероятно, может не быть чиновником в определяемом законом смысле. Следовательно, с юридической точки зрения может возникнуть достаточно неопределенная ситуация. Кроме того, здесь хорошо использовать и иностранца. Для обычной полиции такая задача ни юридически, ни технически не выполнима. Но она может оказаться вполне приемлемой для Ведомства по охране конституции.

Значит, надо запросить их, заинтересованы ли они взять это дело на себя. Не ясно было только, почему Дитмар Верт испытывал некоторое беспокойство перед приближающимся представлением вопроса своему начальству. Напротив, логика подсказывала, что в дальнейшем решение должно перейти к Ведомству по охране конституции.

Конкуренция между гражданской полицией и службой безопасности не вызывала желания выпускать из рук такое интересное расследование. В BKA на коллег из Ведомства по охране конституции смотрели как на бюрократов, а там коллег из полиции считали недалекими ищейками - это в лучшем случае, а в худшем - недоразвитыми павианами. Увы, нередко не без основания.

И Дитмар Верт, рассматривая одинокую пару диких уток в пруду парка, принял решение. Он должен рискнуть и поступить согласно логике, не боясь глупо выглядеть перед шефом. Он хотел предложить передать дело в Гамбург с запросом разрешения на специальную операцию. Ведь террористы хотели получить себе в помощь шведа.

Возможно, шеф отдела взорвется. Возможно, в Ведомстве по охране конституции откажутся - как в Гамбурге, так и в Кёльне, и тогда дело вернется обратно в Висбаден. В любом случае совесть у Дитмара Верта будет чиста, а дело вторично ляжет ему на стол. Этого-то он и боялся, но все же чувствовал, что на правильном пути, и обязан подняться к шефу отдела и высказать ему именно это предложение. Тем временем моросящий дождь перешел в ливень, и Дитмар Верт, запахнув поглубже пиджак, быстрым шагом стал решительно подниматься в гору по направлению к Таерштрассе.

Он ошибся в своих пессимистических прогнозах. Шеф похвалил его за вывод, который дался ему с таким трудом, и согласился, что дело должно быть передаю в службу безопасности.

А уж там пусть ищут безупречную кандидатуру для внедрения.

Глава 3

Логе Хехт удивительно свыкся с мыслью о своей роли в жизни Федеративной Республики. Каждый день он добирался на метро до Центрального вокзала Гамбурга, а затем с точностью часового механизма проходил короткий отрезок до Йоханисваль, 4, тогда как его коллеги, по крайней мере, одного с ним положения, приезжали в разное время в темно-синих бронированных "Мерседесах-190 " с шоферами.

Он остановился перед входом, скользнул взглядом по арке, заметил, что винный магазинчик еще раз объявлял о том, что молодое божоле этого года уже поступило в продажу. Он сомневался, сможет ли сделать покупку, хотя помнил обещание, которое дал накануне своей жене-француженке. А может, об этом обещании лучше забыть?

Он был консервативен в своих привычках больше, чем в политических взглядах. Решительно предпочитал немецкие вина, даже - к отчаянию своей жены - немецкие красные. Он принадлежал к консервативному ХДС, но, несмотря на правление в Гамбурге социал-демократов, прочно сидел в своем кресле. Его компетенция была, конечно, выше всяких амбиций - Логе Хехт был известен как один из самых знающих начальников в Ведомстве по охране конституции.

Именно поэтому некоторые его привычки казались причудливыми и даже эксцентричными. Сейчас он спокойно стоял перед входом на службу в метре от, без сомнения, самой скромной коричневой таблички с тусклой золотой надписью, сообщавшей, что здесь находится Ведомство внутренних дел. Эта вывеска выглядела приблизительно так, как будто она принадлежала какой-нибудь местной конторе министерства внутренних дел (однако в телефонном справочнике Гамбурга Ведомство по охране конституции значилось именно по этому адресу).

В простом аккуратном костюме, немного располневший, тщательно причесанный на пробор, он выглядел скорее как обычный немецкий колбасник, чем как шеф службы безопасности. Впрочем, это не имело никакого значения. Его фотографии множество раз появлялись в газетах, он мелькал по телевидению, и, следовательно, его не трудно было узнать. Тем не менее, Логе Хехт стоял неподвижно, как мишень, перед входом и раздумывал, покупать или нет обещанное настоящее французское вино, которое, по его мнению, было слабовато и по вкусу скорее напоминало виноградный сок.

Он пожал плечами, кивнул хорошо скрытым телекамерам и решительно двинулся к входу, так и не купив вина. Пройдя входные двери, он миновал вахтера за стеклянной перегородкой и вошел в один из белых, непрерывно движущихся лифтов. Ему, как ребенку, нравилось ездить на таких лифтах, где мелькали светящиеся красные таблички, где темнота постепенно сгущалась, по мере спуска в шахту, а потом лифт останавливался и ты оказывался вновь на свету.

Логе Хехт сознавал, что не без основания считается самым компетентным западногерманским охотником за террористами. Поэтому он ни на минуту не забывал (как, впрочем, и обычные работники службы безопасности), что одним из первых может стать их жертвой. Его коллеги никогда не ездили на работу на метро, никогда не останавливались, замирая на несколько секунд перед входом, никогда не ходили пешком, никогда не следовали одним и тем же маршрутом.

Но Щука, как его называли в стране и за ее пределами (ибо именно это и означала его фамилия), был убежден, что имя его находится далеко в конце списка врагов, осужденных террористами на смерть. Он вряд ли попадал даже в число двухсот наиболее важных жертв. Все было просто и логично. Для террористов сейчас "главный враг" - НАТО. Они пошли, так сказать, по военной линии, стремясь наносить удары по "главному врагу" как можно чаще. Было выделено более двух тысяч возможных целей - отдельных лиц и сооружений. И это было для них важнее, чем охота за собственными гражданами, даже если те служат в Ведомстве по охране конституции.

Логе Хехт был, возможно, единственным человеком в Западной Германии, который внимательно читал листовки, коммюнике и все остальное, что исходило из "основного ядра". Читал, несомненно, больше, чем любой террорист. Конечно, у него был огромный опыт. Террористы понимали, что пишут. Внутри левых политических группировок лгали примерно так же много, как вообще в политике. Но террористов с ними не надо путать. Террористы никогда не должны говорить лишнего, ориентируясь не столько на "массы", сколько на ближайший круг симпатизирующих. Поэтому они думали, что пишут. Поэтому их единственный знаток Логе Хехт был наилучшим источником информации. В себе он был уверен, противника чувствовал прекрасно.

Когда он вошел в свой кабинет на втором этаже, ближайший помощник, знавший до минуты его расписание, уже приготовил кофе. Зигфрид Маак, лет тридцати, выглядел немного старше из-за своей заметной лысины и пенсне с четырехугольными стеклами.

Они кивнули друг другу и занялись обычной утренней работой. Вчерашнее дело, присланное криминальной полицией из Висбадена, было неотложным. Там хотели, чтобы Ведомство по охране конституции дало несколько советов по разведке, а затем они собирались провести эту операцию "по специальным методам", как немного нелепо сообщалось в их записке. Им срочно требовались указания из Ведомства по охране конституции, поскольку "в случае негативного решения", то есть если Хехт откажется, они должны будут самостоятельно и немедленно осуществить условленные разведывательные действия. В этом случае BKA нужно было незамедлительно захватить или обезвредить одного или обоих террористов, выявленных в районе Сент-Паулис в Гамбурге. Само собой разумеется, что указания должны поступать от BKA немедленно, поскольку самостоятельно осуществить эту операцию Ведомство по охране конституции не могло. Это, возможно, единственная служба безопасности в мире, которая не имела права задерживать людей.

Последнее обстоятельство требует разъяснений. Дело в том, что западногерманской службе безопасности запрещено арестовывать граждан. Ее задачи - разведка и документация. В остальных случаях, когда речь шла об обыске или аресте, нужно было привлекать обычную полицию.

Объяснение этому особому положению в Германии проще, чем может показаться. Ведь меньше чем поколение назад в Германии служба безопасности называлась "тайная государственная полиция", она и сегодня еще известна в мире под отвратительным сокращением - ГЕСТАПО.

И когда создавалась служба безопасности в новом, демократическом государстве, первым условием стало, чтобы она никогда больше не имела возможности, тяжело ступая ночью по лестнице, забирать граждан, вторгаться в их жилища.

Коллеги в других странах не переставали удивляться этому внешне непрактичному и невозможному порядку, установленному для федеральной полиции безопасности. И все же, продолжая испытывать неудобства, они соглашались с простым историческим объяснением; лишь немногие позволяли себе иронически заметить, что, мол, служба безопасности в другом немецком государстве - ГДР - отнюдь не сдерживалась теми же историческими чувствами.

Но Щука любил эту тему, беседуя с зарубежными коллегами, с которыми достаточно часто встречался, будучи западногерманским представителем в комиссии Европейских сообществ по борьбе с терроризмом. В таком порядке были, конечно, определенные преимущества, ибо если нельзя было арестовать подозреваемого, то ведь нет никакой ответственности. Обычный полицейский имеет право браться за дело более грубо, бороться с преступлениями, которые он может расследовать, так как это входит в его обязанности. Возможно, этот принцип полицейские службы мира применяют чаще всего.

Но сейчас, правда, начинают понемногу избавляться от обязанности следовать тому, что на немецком языке называется "законный принцип". Соответственно возрастает возможность наблюдать за деятельностью преступных обществ или даже внедряться в них, не беспокоясь постоянно о границах служебной ответственности.

Но Логе Хехт все же испытывал сильную неприязнь к завуалированному предложению BKA открыть возможность контакта со шведами для секретной операции. Что касалось внедрения - как и множества других служебных проблем, - у Щуки была готовая и достаточно обоснованная теория, согласно которой предлагаемый проект был практически невыполним.

Во-первых, для внедрения нужно было найти кого-то со стороны. Служащий Ведомства по охране конституции не может быть замешан в преступной деятельности. В его действиях должен существовать определенный порог, который Хехт - больше в шутку - называл служебным преступлением: существует риск превысить этот порог уже после пятиминутного пребывания в обществе террористов.

Возможно, есть способы обойти эти каверзные юридические преграды, и их надо знать. Но потом возникают практические препятствия, которые чаще всего непреодолимы. Человек, выбранный для внедрения, должен быть холостым, не иметь детей, быть свободным по выходным. Кроме того, у него должна быть натуральная легенда: не выдуманная история с выдуманным прошлым, а именно натуральная легенда.

Но в данном случае, помимо всего прочего, это должен быть швед, и притом компетентный в военной области. Кроме того, этого человека Федеративная Республика должна каким-то образом привлечь по служебной линии, добровольно, и как можно скорее. Словом, речь может идти о шведе из службы безопасности или из разведки.

Когда он после обеда рассказал обо всех условиях Зигфриду Мааку, то ему самому стало тошно от этого проекта.

- Короче, - сказал он, заканчивая свой инструктаж, - мы ищем шведа двадцати пяти - тридцати лет, связанного со службой безопасности и в то же время имеющего коммунистическое прошлое или что-то вроде того. Уже только поэтому дело может сорваться. Ведь в Швеции отнюдь не принято брать коммунистов в службу безопасности. И, кроме того, избранник должен иметь специальную военно-техническую подготовку и еще быть холостым. Такого человека в мире просто не существует.

Но дело есть дело. Через Ведомство по охране конституции запрос пойдет в центральную службу в Кёльн или через разведку в Бонне: смогут ли они в своих архивах найти кого-нибудь, приблизительно соответствующего описанию. И уж затем, когда, естественно, придет отрицательный ответ, дело будет закончено самим Логе Хехтом и возвращено в BKA в Висбаден.

Хехт работал вместе с Зигфридом Мааком три года, и ему, входя в кабинет, достаточно было лишь бросить взгляд на помощника, чтобы понять, есть ли что-нибудь важное среди свежих бумаг. Так было и сегодня, к тому же Маак (за что он позже упрекал себя), не успел еще шеф отпить первый глоток кофе, молча протянул ему телекс из архива разведки. Хехт читал его с возрастающим удивлением.

Ответ на запрос, телекс отд. III VS, /Гамбург/ Хехт через VS/Z - Кёльн 23 нояб. Согласно данному описанию, существует следующий возможный объект. Карл Г. Хамильтон, лейтенант флота, тридцати лет. Служащий со специальным заданием службы безопасности Стокгольма. Список антиконституционных симпатий типа марксизм-ленинизм, студенческий союз "Кларте", пропалестинская группа поддержки и т.д. Специальное образование - водолаз, кроме того, прошел подготовку, очевидно, где-то вне Швеции. В прошлом году провел самостоятельное задание против четверых израильских оперативников (см. архив Израиля под кодовым названием "Фиаско в Стокгольме"). Все четверо израильских оперативников погибли в схватке. Владеет многими видами оружия. Предупреждение: осторожно при встрече. Кодовое имя: Coq Rouge. Фотография отсутствует. Конец сообщения.

- Но в это невозможно поверить, - прошептал Логе Хехт, внимательно прочитав лаконичный телекс службы разведки. - Подобного зверя не существует, даже Хагенбек не поверил бы своим глазам.

- Вот тебе и натуральная легенда для начала, - улыбнулся Маак, видевший сейчас впервые своего шефа буквально ошеломленным, а ведь обычно Щука никогда не позволял себе удивляться. - Что означает к тому же "марксист-ленинец"? - мягко продолжал Маак, неуклюже стараясь попасть в тон своему шефу.

Но Щука уже пришел в себя и отвечал рублеными фразами обычным тоном:

- Студенты-леваки - яростные противники индивидуального террора, как это называется на их языке. Он теоретически подкован и, вероятно, сможет избавиться от антиимпериализма. Короче говоря, в этом отношении прекрасная кандидатура. Ничего лучше и не придумаешь!

- А как насчет техники и военного дела? Что это за израильское "Фиаско в Стокгольме", о котором они пишут? Я имею в виду, может ли один человек?.. - продолжал почтительно Маак, причем неприятная вторая половина вопроса повисла в воздухе. Сейчас он чувствовал себя менее уверенно, чем утром, когда в первый раз увидел телекс. Ведь это-то, очевидно, и была прекрасная возможность.

- Нам не миновать близкого знакомства с "Фиаско в Стокгольме". Израильтяне решили уничтожить персонал стокгольмского отделения ООП. Я забыл, почему именно заварилась эта чертова каша. Насколько я слышал, правда на уровне сплетен: один человек из шведской службы безопасности за раз уничтожил четверых. И здесь он снова возникает. Мы имеем, таким образом, дело с квалифицированным убийцей с коммунистическим прошлым. Замечательно, не правда ли?

- Но, видимо, нельзя исключать, что с таким прошлым он продолжает им симпатизировать?

- Нет, с подобным прошлым почти покончено, не иначе как его марксизм-ленинизм уже где-то глубоко на дне. Для террористов это значит не больше, чем для нас наши собственные зеленые. Кроме того, он на государственной службе.

- И как он станет работать на нас?

Логе Хехт поднялся и прошелся по кабинету. На вопрос нельзя было ответить однозначно и быстро. Он остановился около книжной полки рядом с дверью и задумчиво вытащил одну из любимых книг. Это были мемуары разведчика, которым он восхищался, - Леопольда Треппера, человека, возглавлявшего во время второй мировой войны руководимую Москвой "Красную капеллу". Минуту он как бы взвешивал книгу в руке, затем поставил ее на место и вернулся к своему столу, к захватывающему тексту телекса.

- Для начала надо выяснить одну вещь, - начал он. - Если все, что здесь написано, - правда, то нет никакого повода сомневаться: мы имеем дело с человеком, у которого совершенно замечательная натуральная легенда. Случай прекрасный, и от него грех отказываться. Однако возникает вопрос: может ли служащий шведской службы безопасности рассматриваться, согласно законам Федеративной Республики, как должностное лицо, или в общем и целом он, как иностранец, является тем самым частным лицом? Ты понимаешь, почему?

- Да, безусловно, если юридически он должен рассматриваться как служащий, тогда все лопнет. Или нет?

- Совершенно верно. Выясни этот вопрос в юридическом отделе в Кёльне. При положительном ответе готовим следующий шаг. Но сначала все должно быть ясно с юридической стороны. И не надо фантазировать о каких-то возможностях, прежде чем мы не узнаем, на нашей ли стороне закон или нет. Как ты, конечно, догадываешься, это никогда нельзя предусмотреть.

Глава 4

Шеф бюро Хенрик П. Нэслюнд с первых же минут визита двух немецких коллег пришел в плохое расположение духа. Сейчас он сидел и вполуха слушал одного из них, обстоятельно сообщавшего о неких новых "объективных обстоятельствах" в стратегии борьбы Федеративной Республики против так называемого четвертого поколения террористов. Доклад даже на шведском был невыносимо нудным, а из-за перевода все затягивалось еще больше. Немцы не говорили по-английски, шведы - по-немецки.

Нэслюнд едва сдерживал зевоту и все время медленно проводил расческой по волосам, не замечая, что гости томятся. Было утро понедельника, полдевятого, еще темно, и его секретарша зажгла свечи в подсвечниках ручной работы с традиционными гномами и серым мхом. Предложила она и выпить кофе с "рождественскими булочками" домашнего приготовления - ведь первый рождественский пост уже прошел. Нэслюнд вообще-то не одобрял эти год от года становившиеся все более ранними рождественские приметы - булочки, например, не следует есть до дня Лусии, а в такое время суток это самое неподходящее дело.

К тому же и чувствовал он себя не очень удобно: никак не мог решить, где и как должны расположиться важные немецкие коллеги. Сам он так и продолжал сидеть за своим столом, а посетители тем самым превращались как бы в подчиненных, сидя напротив него друг за другом на вращающихся стульях с одной ножкой. Это, наверное, не вполне отвечало служебному этикету. Но сейчас их было уже пятеро - он сам, начальник отдела безопасности, начальник полиции Кристиан Каллен, военный переводчик, а также двое высокопоставленных немецких коллег. За низким маленьким столиком в кабинете начальника, предназначенном для шефа и максимум двоих посетителей, они чувствовали себя крайне стесненно. Но, с другой стороны, в одном из залов для заседаний службы безопасности им было бы слишком просторно и тоже неуютно. Это обстоятельство сильно раздражало Нэслюнда.

Кроме того, он чувствовал, что самое трудное - не показать свое нетерпение. Немцы попросили о встрече с большой поспешностью, они очень нуждались в помощи, по крайней мере, именно это вытекало из их краткого телекса.

Но вместо того чтобы перейти к делу, они начали со второстепенных деталей, суть которых можно было выразить очень коротко. На данный момент террористов не так уж много. Но время от времени они устраивают настоящие погромы, и захватить их становится все труднее. Мы можем помочь им поймать террористов. Больше того, можем помочь им окончательно решить проблему терроризма.

Примерно к этому сводилось содержание первых тридцати минут сообщения немцев.

Если не считать некоторой неловкости из-за того, что они никак не могли подойти к сути дела, Нэслюнд чувствовал себя вполне комфортно. Шведско-немецкое сотрудничество развивалось примерно так же, как и с другими партнерами. Но в данном случае шведы были в долгу, и они это знали.

"Вот так, - думал Нэслюнд. - Именно это и неприятно. Для нас платить долги - значит быть непритязательными в своих требованиях, а немцы даже не намекают, в чем дело".

Наконец подошла очередь невысокого, кругленького, похожего на колбасника немца, который до сих пор больше помалкивал.

- Я хочу начать с описания чисто оперативных условий, после этого перейду к юридической стороне дела, - сказал Хехт и, ожидая перевода, разложил перед собой бумаги.

"О черт, все начинается сначала", - подумал Нэслюнд.

Но условия, представленные Хехтом, отличались от изложенного его начальником из Кёльна. Хехту потребовалась всего минута, чтобы заинтересовать шведских коллег.

Итак, Ведомство по охране конституции с довольно большой уверенностью сделало вывод, что центр "основного ядра" РАФ переместился из Южной Германии в Гамбург. Двух членов группы опознали во время их телефонного разговора (Хехт зачитал записанную беседу, пододвинув к себе распечатку).

Таким образом, открывались две оперативные возможности. Одна - о чем, конечно, уважаемые шведские коллеги уже догадались - усилить наблюдение в квартале Сан-Паули Гамбурга, определить тайное убежище группы, а это, вероятно, была одна или больше конспиративных квартир.

Из перехваченного телефонного разговора следует, что террористы задумали крупную операцию в Швеции или со шведским участием. Это - серьезное основание для чисто оперативного сотрудничества со шведскими коллегами. В интересах обоих партнеров - помешать любой исходящей от немцев террористической акции на шведской территории. Ведь создаваемая группа может осуществить любые диверсии, угрожать человеческим жизням, если не удастся вовремя расстроить ее планы.

Главное в том, что сейчас террористы ищут шведского сообщника. И они его очень обстоятельно описали: молодой швед с военным образованием, разбирающийся в диверсионной технике, хорошо вооруженный, с коммунистическим прошлым.

Понятно, конечно, что такие агенты вряд ли есть в распоряжении полиции ФРГ.

- Условие задуманной нами операции, - продолжал Логе Хехт со значением, - состоит в том, что вы через вашу организацию или среди оперативных служб находите человека, который нужен нам.

Затем он выложил пачку бумаг, ожидая, пока переводчик закончит и его слова будут поняты.

- Но прежде чем перейти к соображениям по оперативной модели, я хочу изложить некоторые чисто юридические аспекты, - продолжил Хехт. - Шведский гражданин располагает совершенно иной свободой - будь он служащим шведской службы безопасности или обыкновенным туристом. Что касается немца, то для него не существует никаких юридических возможностей избежать в Западной Германии служебной ответственности, когда дело касается внедрения в преступную группу, ибо это приравнивается к террористической деятельности. Суть, таким образом, состоит в том, что деятельность шведа в задуманной операции отнюдь не будет означать нарушения законности и он может продолжать действовать, разумеется весьма скрытно.

Здесь Хехт заметил, что оба шведа, слушавшие его, без сомнения, очень напряженно, несколько озадачены, поэтому он вынужден был сделать небольшое отступление, чтобы пояснить свои слова:

- Это означает: Ведомство по охране конституции не обязано вмешиваться или останавливать подобное сотрудничество, хотя иногда это необходимо в разведывательной работе. Законодательство Федеративной Республики в данном отношении совершенно однозначно.

С другой стороны, может возникнуть сложность с обычной полицией. По той или иной причине она имеет право вмешаться в деятельность агента, но и здесь существует юридически обоснованный выход. Даже если полиция вмешается, против агента непосредственно не может быть выдвинуто обвинение. Согласно немецким законам, факт преступления при исполнении служебных обязанностей должен быть доказан судом. Но - и это решающий момент - юридическое обоснование обязательно будет содержать ссылку на государственную безопасность, а также на необходимость согласования действий с иностранными властями. А поскольку суд будет проходить при закрытых дверях, контакт между агентом и Ведомством по охране конституции проблем не вызовет и сотрудники Ведомства без труда смогут засвидетельствовать реальное положение вещей. После чего суд без ненужных проволочек вынесет оправдательный приговор. Прецеденты уже есть, и необходимые практические процедуры отработаны.

Короче: в операции должен быть использован швед. Для этого есть как юридические, так и оперативные обоснования. Если попытка внедрения не удастся - а такую возможность нельзя исключать, - то вопрос будет закрыт сам собой. Если же операция пройдет успешно, то такое сотрудничество, несомненно, принесет удовлетворение обеим сторонам. Шведская акция, планируемая террористами РАФ, должна быть, безусловно, остановлена. Кроме того, надо раз и навсегда покончить с действующей группой четвертого поколения "основного ядра" террористов. Возможно, также удастся установить контакт с аналогичными организациями Франции и Бельгии.

Итак, опасность велика. И дело - крайне важное. А значит, есть прекрасная возможность для шведских служб отблагодарить немцев за оказанные прежде услуги.

Последнее казалось скорее едва прикрытой угрозой, чем простым указанием на обстоятельства дела. Но это также входило в намерения Хехта. Поэтому он замолк, ожидая реакции шведов.

Было очевидно, что теперь настала очередь Нэслюнда сказать что-нибудь. Он подавил желание еще раз провести расческой по волосам, тем более что в кабинете все напряженно за ним наблюдали.

- Значит, вы ищете шведа, служащего в органах безопасности, с военным образованием и военным прошлым, для особо секретной операции в Гамбурге и берете на себя юридическую ответственность при возможных осложнениях со стороны немецких властей? - спросил Нэслюнд больше для того, чтобы выиграть время и обдумать следующий ход.

Но много времени Нэслюнд не выиграл.

- Черт возьми, это же совершенно ясно! - ответил немец постарше. И он продолжал настойчиво поддакивать после каждого слова переводчика, хотя было ясно, что слова эти в переводе не нуждаются.

Существенным преимуществом в карьере Нэслюнда было то, что прежде он был прокурором в Верхнем Норрланде и теперь, работая в службе безопасности, довольно легко мог справляться с юридическими проблемами. Но сейчас он был далек от какого-нибудь решения. Ведь речь шла не просто о шведском законодательстве, но и о том, как его применить в случае чего к шведскому служащему, находящемуся под западногерманской юрисдикцией, в распоряжении западногерманских властей. Нэслюнд снова попытался потянуть время.

- Конечно, все это весьма заманчиво, - начал он неуверенно и привел еще один ненужный довод, прежде чем сообразил, что он, собственно, должен что-то возразить, - и совершенно очевидно, что жизненные интересы... Но, как вы понимаете, у нас тоже есть определенные сложности с поиском подобного агента, иначе я бы ни минуты не колебался и сразу же сделал все возможное, чтобы удовлетворить вашу просьбу.

Последнее замечание было решающей ошибкой в ходе переговоров - практически чистая отговорка, наряду с принципиальной готовностью сотрудничать. Как вспоминал Нэслюнд впоследствии, именно в этот момент на лице немецкого начальника появилась ухмылка, сразу, впрочем, пропавшая, подобно тому как вампир в кинофильме быстро прячет показавшиеся клыки. Все решил телекс, который немец положил на полированную поверхность стола перед Нэслюндом.

- Эту информацию мы получили с помощью собственной разведки. Если хотя бы половина из написанного здесь о Coq Rouge правда, то мы нашли как раз нужного нам человека. Не так ли, господин начальник?

Нэслюнду достаточно было только бросить взгляд, чтобы убедиться, что немцы правы. Карл Густав Гильберт Хамильтон был, по мнению Нэслюнда, чрезвычайно несимпатичным, а главное ненадежным человеком. Но трудно отрицать, что Хамильтон полностью отвечает всем требованиям, выдвинутым немцами.

- Да, это так, - устало ответил Нэслюнд. - Этот человек имеет исключительную оперативную подготовку, с этим надо согласиться. Но в то же время мы сталкиваемся с целым рядом трудноразрешимых бюрократических проблем.

- С какими же? - холодно спросил немецкий начальник.

- Ну... этот человек сейчас получает некое военное образование. Для нас он - в отпуске. То есть в данном случае мы можем его заполучить только через военных...

Нэслюнд, почувствовав, что его слова начинают звучать слишком туманно, остановился, чтобы дать возможность переводчику передать его возражения по-немецки более выразительно и отчетливо. Но оба немца, казалось, выслушивали его возражения как что-то не имеющее большого значения. Если между двумя дружественно настроенными государствами намечается тесное сотрудничество в национальных интересах, не сочтут ли военные власти эти возражения не столь уж важными?

Да, теперь Нэслюнд был вынужден согласиться. Тем более что то, чем сейчас занимался Хамильтон, - курсы в Высшей военной школе на Валхаллавеген - действительно не имело первостепенного значения. Нет, военные не должны возражать.

Спустя пять минут Нэслюнд окончательно сдался и пообещал сделать все возможное, чтобы служащий шведской безопасности в любом случае мог поехать в Федеративную Республику для участия в операции.

Оба немца уходили чрезвычайно довольные. Они сердечно попрощались со шведскими коллегами, могли, как и рассчитывали, вернуться в "Шератон" и спокойно выехать из отеля до двенадцати. Их самолет вылетал в Гамбург через Копенгаген в 14.30.

Таким образом, Хенрик П. Нэслюнд остался один на один с начальником отдела по борьбе с терроризмом Кристианом Калленом. Нэслюнд несколько раз энергично провел расческой по волосам.

- Это Хамильтон. Они говорили о нем, не так ли? - полюбопытствовал начальник отдела, еще не видевший немецкой копии телекса. Каллен был преемником убитого примерно год назад коллеги.

- Без сомнения, - вздохнул Нэслюнд, - конечно, о нем, о ком же еще?

- Если я правильно информирован, это он в одиночку убил четверых израильских агентов? Я имею в виду сплетни о нашей новой специальной технике и другой чепухе, о которой трубили газеты. Они ведь только туману напустили, а действовал он один, не так ли?

Кристиан Каллен остановился в нерешительности, поскольку все дело было засекречено, на нем стоял специальный зеленый гриф, что, разумеется, породило множество слухов. Но слухи - это только слухи, и сейчас Каллен получил неожиданную возможность узнать правду.

- Ну да-а-а, - снова вздохнул Нэслюнд, - тогда мы не смогли его остановить, и, боюсь, сейчас может быть еще хуже. Это чертовски неприятный тип.

- Но его квалификацию ты не подвергаешь сомнению?

Нэслюнд внимательно посмотрел на своего подчиненного. В вопросе ему послышалась скрытая ирония. Но новый шеф антитеррористического отдела поднял голову, невинно глядя ему в глаза.

- Вовсе нет, - ответил Нэслюнд, подойдя к окну и созерцая хмурое декабрьское утро. Шел мокрый снег.

"Хамильтон, - думал Нэслюнд, - дьявольская военная выдумка, абсолютно чужеродное явление в шведской службе безопасности. И военная разведка, за чей счет Хамильтон создан, или как еще это называется, не хотела его брать, что, очевидно, было связано с его политическим прошлым. Может, они действительно были такими недалекими в штабе обороны?"

- Но если он один имеет необходимую квалификацию, - продолжал Каллен, - то что плохого, чтобы передать его немцам в качестве рождественского подарка? Они же открыто подчеркивают, что на этот раз просят оказать им услугу.

Вопрос на секунду повис в воздухе. Да, Каллен, похоже, не может понять чувств своего шефа. Вот предшественник Каллена - тот бы понял. Ведь речь шла о том самом Хамильтоне, который практически самостоятельно выследил свои жертвы, а затем - теперь это уже доказано - собственноручно прикончил их всех в перестрелке.

- Не вижу ничего путного в этом человеке, - пробормотал Нэслюнд, продолжая смотреть на мокрый снег за окном. - Он - машина для убийства. Обучен где-то в США, с деталями я, конечно, незнаком. В общем, эта дьявольская идея с террористами разработана в военной разведке FD6.

- FD6. Что еще за FD6?

- Да, это они занимались, точнее, прежде занимались оперативной стороной разведки. Это была контора подготовки нового поколения для военных. По-видимому, что-то произошло, что - я не знаю, но мы получили Хамильтона. На свою голову.

- Откровенно говоря, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. - Каллен помедлил, прежде чем продолжить свою мысль. Нэслюнд отнюдь не пользовался репутацией шефа, ценившего возражения. А Каллен сам попал впросак из-за собственного любопытства. Сказав "а", надо сказать "б", и он вздохнул, прежде чем продолжить.

- Я имею в виду... Если у Хамильтона не было... Вы поймали израильтян, стрелявших в Фолькессона?

- Нет, - ответил Нэслюнд, отвернувшись от окна и взглянув Каллену прямо в глаза. - Во-первых, мы не сделали этого, потому что операция могла потребовать с нашей стороны больших потерь. Но не в этом проблема... Такой человек больше подходит именно военной службе, а не разведке. Думаю, уважаемым немецким коллегам будет не так уж легко остановить этого оборотня.

В комнате снова стало тихо, и Нэслюнд в нерешительности повернулся к темному окну. Он не ожидал никаких дальнейших комментариев от начальника антитеррористического отдела. Но и закончить совещание без каких-либо конкретных распоряжений он не мог. Впрочем, какое бы решение ни было принято в данной ситуации, оно гарантировало одни неприятности.

Вначале ему показалось, что он ослышался, но, повернувшись, увидел, что начальник полиции Кристиан Каллен стоял посередине комнаты и хохотал.

- Что в этом такого уж смешного? - ледяным тоном спросил Нэслюнд.

- Подумай сам. Мы по меньшей мере полтора часа выслушивали развернутый доклад о западногерманской конституции и демократических гарантиях, запутанных законах и черт знает, о чем еще. И что же? После разговоров о демократической юрисдикции, после перечисления всех этих законов дело кончается тем, что государство с крепким демократическим порядком просто нанимает парня. Держу пари, что дон Корлеоне вряд ли смог бы все провернуть быстрее.

- Дон Карлионе? Какой еще чертов Карлионе?

- К-О-Р-Л-Е-О-Н-Е. "Крестный отец", мафиози. Хотя здесь все прозвучало более развернуто с юридической точки зрения, но в принципе это то же самое. Мы должны заключить контракт с этими ребятами или как?

Нэслюнду было не до смеха. Он не понял, о чем речь, и не собирался просить пояснений. Положение его удручало. Деться ему некуда, хочешь не хочешь, но придется просить об одолжении этого Хамильтона. Конечно, этого ему хотелось меньше всего, но что поделаешь? Немцы были правы. Слишком многое поставлено на карту.

Если сотрудничество в этом деле сорвется, то более чем вероятно, что в дальнейшем поток сообщений из Кёльна иссякнет. А для шведской службы безопасности немецкое Ведомство по охране конституции было неоценимо важным партнером и источником информации.

Внезапно Нэслюнд понял, что имел в виду Каллен, говоря о Корлеоне. Он вспомнил фильм.

- О'кей, - сказал он, - они сделали нам предложение, от которого мы просто не можем отказаться. Что ж, нам это подходит.

Он нажал кнопку селектора и убедился, что секретарша на месте.

- Соедините меня с этим Хамильтоном, вы знаете: Карл Густав Гильберт Хамильтон, где-то в Старом городе.

На свете существовал только один человек, вызывавший у Карла отвращение. И вот секретарша этого человека уже трижды настойчиво уведомляла Карла по автоответчику, что ее шеф его разыскивает и речь идет о деле чрезвычайной важности. Слова звучали неестественно в ее устах. Разумеется, это должно было быть что-то важное. Но поскольку это исходило от Нэслюнда, дело заведомо представлялось неприятным.

Карл лежал на кровати с махровым полотенцем вокруг бедер. Он только что закончил тренировку в отделанном им самим спортивной зале, бывшем одновременно и тиром, который находился за стальной дверью в дальней части квартиры. В последние месяцы он достаточно много тренировался, поскольку, с одной стороны, понимал, что начинает стареть, а с другой - это была хорошая отдушина от агрессивности и отчаяния, если только "отчаяние" было уместным сейчас словом. Он не мог припомнить ни одного дня в своей жизни, сравнимого с фиаско 2 декабря.

В то утро, прежде чем он пошел в Высшую военную школу сдавать последний теоретический экзамен на капитанских курсах, почту принесли необычно рано. Казалось, там было только несколько счетов, но когда он задумчиво разглядывал их, то заметил открытку из Калифорнии. Она была от Тесси, и в ней сообщалось что-то абсолютно непонятное:

Дорогой Чарли!

Сегодня выхожу замуж. Надеюсь быть счастливой. Хочу только, чтобы ты знал.

Тесси.

Сюжет на открытке был тривиальный: серфинг в закатных солнечных лучах на красиво набегавших волнах. Это могла быть фотография тех времен, когда они были еще вместе, и она это прекрасно понимала, когда выбирала открытку.

Почему она ставит его в известность? Хочет его задеть? Поняла ли она наконец за два с половиной года совместной жизни, почему он не мог ей толком объяснить свои почти еженедельные отлучки из города?

И почему он ничего не рассказал ей? Тогда все могло бы быть иначе. Нет, все равно, по сути своей ничего бы не изменилось. Гражданская часть его калифорнийского образования не вызывала особых подозрений, компьютерные курсы можно не принимать во внимание. Но в основном его образование было военным, а поэтому секретным, так что едва ли он мог переехать в США. Она же изучала право, что практически невозможно применить в Швеции. Нет, в любом случае из этого, вероятно, ничего бы не получилось.

И в конце концов они разошлись врагами, ибо он не мог объяснить, почему изредка, а иногда и регулярно, исчезал из Калифорнийского университета в Сан-Диего, брал машину и отправлялся на север.

В течение пяти лет Карл учился и работал помощником инспектора на калифорнийской ферме "Солнечный закат", которую американские военные и ФБР в Мэриленде, на восточном берегу, в шутку окрестили "фермой ЦРУ". Об этом можно было рассказать, но требовались только некоторые разъяснения.

Но могло случиться и так, что, начав объяснять что-то, чтобы развеять ее нелепые сомнения, он мог запутаться и пришлось бы говорить о технике убийства при помощи ножа или пистолета, или о том, как взорвать ТНТ посредством радиопередатчика, или о детонаторах в выхлопной трубе автомобиля. Карл мог бы ей продемонстрировать миниатюрные инструменты, открывающие все замки, набор их в виде обычного красного перочинного ножа, но с насадками и с зажигательным стеклом он носил в кармане брюк, - а также и другие универсальные инструменты в том же роде.

Но нет, это бы не прошло. Это было просто невозможно. Правильней было ничего ей не говорить. Карл понимал, что в худшем случае это могло привести к разрыву между ними. Так и произошло. И в течение нескольких лет рана почти зарубцевалась. А сейчас ее снова разбередили до крови одной-единственной открыткой с непонятным смыслом. "Тесси значила для меня больше, чем кто бы то ни было", - сказал он вслух, чтобы отбросить от себя эти мысли.

Карл рывком поднялся с кровати и быстро вернулся в дальнюю комнату, прошел через дубовую дверь, скрывавшую еще одну - стальную с кодовым замком, открыл ее и подошел к шкафу с оружием. Он взял револьвер 22-го калибра (надежная изоляция позволяла стрелять, во всяком случае, до сих пор никто из соседей не жаловался).

Стрелял он в течение получаса по нарисованной мишени - это был его способ забыться. С оружием в руке Карл мог концентрироваться, в каком бы настроении ни находился еще минуту назад. Гнев, сомнения, усталость, страх - все исчезает, как только указательным пальцем начинаешь нажимать на спусковой крючок. Нажимать нужно четко и в то же время очень легко, иначе попадешь только в семерку.

Не только Тесси О'Коннор с ее очаровательной белозубой улыбкой хотел он выкинуть из головы. Дело в том, что после письменного экзамена на улице Валхаллавеген он побывал в банке, в отделе ценных бумаг. (Экзамен, кстати, еще больше ставил его в двусмысленное положение - между полицией безопасности, где Карл еще числился, и военной разведкой, где по непонятным причинам для него в данный момент не оказалось должности. А ведь после экзамена он из лейтенанта превращался в капитана военно-морского флота в запасе - разница, правда, всего в одну нашивку на униформе, а ее он так и не удосужился получить.) Итак, сразу после экзамена он оказался в банке, в отделе ценных бумаг.

Речь шла о необходимом распоряжении относительно его капитала, распоряжении, которое должно было серьезно повлиять на налоговую декларацию в следующем году. Карл не мог ничего понять, вернее, отказывался что-либо понимать. Короче, его состояние будет оцениваться в пятнадцать или двадцать пять миллионов крон - в зависимости от того, как заполнить декларацию.

Банк предлагал клиенту, в котором был весьма заинтересован, декларировать свое состояние в ноль крон, а сумму годового дохода указать равной его годовой зарплате в отделе безопасности Государственного полицейского управления (хотя зарплата в сравнении с его реальными доходами больше походила на карманные деньги). А все было очень просто. В начале года надо взять в банке такой большой заем, чтобы долг в несколько миллионов покрывал миллионные доходы. Процентные издержки по такому большому краткосрочному займу могли позднее быть использованы для того, чтобы списать долг с недвижимости и ценных бумаг. Так что хотя общая стоимость всего, чем Карл владел, колебалась между пятнадцатью и двадцатью пятью миллионами - точного ответа он так и не получил, - в декларации будет указана сумма в ноль крон. И, как ни странно, все было законно, причин для сомнений не было.

Нужно было только подписать несколько бумаг. Однако он отказался и попросил еще один день на размышление.

Не так уж много лет назад Карл считал себя марксистом-ленинцем. Но сейчас это все казалось каким-то очень далеким и туманным, из совершенно другого времени, когда он еще входил в студенческий союз "Кларте". Но все же пытался убедить себя, что остался социалистом.

Он и в самом деле не собирался участвовать в большом переливе состояний, происходившем в восьмидесятых годах, от шведских трудящихся к небольшой кучке важных шишек - держателей акций и биржевых воротил. Это было просто дьявольским стечением обстоятельств, повторял он себе.

Отец возненавидел его за левые политические взгляды, и до самой его смерти они так и не виделись, однако из завещания были выкинуты все, кроме Карла, что его не удивило, но и не огорчило. Все же эти триста-четыреста тысяч крон, оставшиеся после налога на наследство, он передал своим товарищам-студентам через посредническую биржевую контору "Якобссон и Понсбах". Потом он пять лет находился в США за счет шведского государства, совершенно не думая о том, что владеет акциями. Это был для шведских бирж наиболее нестабильный год, когда курс поднялся больше, чем где бы то ни было в мире, когда одна за другой проводились экономические экспертизы и политики соглашались, что народ должен сопротивляться росту зарплаты и потребления, из солидарности должен потуже затянуть пояса и выдержать все тяготы, лишь бы поставить на ноги шведскую экономику. В этот год Карл, сам того не ведая и не отдавая себе отчета в реальном положении вещей, стал миллионером, причем первой категории.

Когда Карл вернулся домой из США и, к своему изумлению, понял, что к чему, то быстро продал акции - никаких проблем с налогами, поскольку он к тому времени владел ими больше чем два года, - и купил недвижимость, что было не так уж глупо, поскольку акции снова стали падать, а недвижимость - это то, на чем вырастал новый класс миллионеров и даже миллиардеров.

Так что положение было не таким уж сложным, и если он хотел следовать принципам всей своей сознательной жизни - принципам справедливости, то надо было перестать лицемерить. Тогда он может платить все положенные налоги, а деньги (согласно банковской экспертизе) без сложностей могли быть возвращены за эти три года, ему нужно было лишь отказаться подписывать предлагаемые бумаги и сомнительный заем"

Проблема была в том, что, очевидно, никогда нельзя быть вполне богатым и никогда нельзя остановиться на каком-то уровне, например в пять миллионов. И потом, нужно выбирать: или идти по законной, но узкой дорожке и платить все положенные налоги, или так же законно выбрать широкую дорогу, что означает возможность через пару лет удвоить свои настоящие пятнадцать или двадцать пять миллионов. Это была абсолютно абсурдная ситуация. И ему совершенно не хотелось забивать себе этим голову.

Сейчас, когда Карл стоял и стрелял серию за серией из малокалиберного револьвера, все эти проблемы он выкинул из головы, но как только прекратил стрельбу, вновь окунулся в хаос бытовых вопросов.

Но было еще одно дело, мучавшее его, пожалуй, больше, чем вопрос о том, быть ли специалистом на практике и распоряжаться особым образом быстро сколоченными миллионами. Он больше не сможет играть в гандбол из-за происшествия, вызвавшего у него одновременно и жгучий стыд, и испуг.

Перед поездкой в США Карл прилично играл в гандбол, выше среднешведского класса. Но годы в Америке были заполнены исключительно американским футболом, играл он четвертьзащитником в университетской команде Сан-Диего.

Он считал, что гандбол - хороший способ завести новых знакомых, выйти из изоляции. Старых друзей Карл избегал, они могли спросить то, на что он никогда не смог бы ответить. А среди новых друзей можно спокойно быть полурадикалом, дворянином, офицером в запасе, играющим в свободное время в гандбол. Ничего странного в этом не было. Так он думал.

На первых двух вечерних тренировках все шло нормально. Хотя сноровки, понятно, пока не было, и не удивительно, что игра вначале шла не очень быстро. Да и за годы, что он отсутствовал, приемы, похоже, стали жестче.

В тот вечер, который оказался последним, они играли "оранжевой" командой против "желтой". Карл постоянно пытался сдерживать себя, видя, как один из защитников применял борцовские приемы к нападающим противникам.

Карл играл в нападении, на одной линии с этим защитником. Четыре раза его внезапно блокировали, причем третий и четвертый раз - с захватом сзади, когда он уже, считалось, прорвался, а ведь это были нарушения, которые во время матча обязательно наказывались штрафом. Но матч - это другое дело. А применять такие приемы к товарищам по команде во время тренировки? Нет, это невозможно.

Когда они столкнулись в пятый раз, Карл совершенно неожиданно для себя сорвался. Вместо броска по воротам он сделал полуоборот назад, к этому типу, и локтем двинул его в солнечное сплетение.

Этот прием Карл выполнял, наверное, больше десяти тысяч раз и ввел его в свой обычный репертуар. Да и для рейнджеров, с которыми он обучался, удар этот был стандартным. Но результат для обычного человека - сломанное ребро, а то и несколько, или мгновенная потеря сознания.

В момент, когда этот защитник уже падал, нагнувшись вперед, подставив шею и затылок, Карл, к своему ужасу, заметил, что уже занес руку для смертельного удара. И в этот момент застыл, потрясенный, над своим товарищем по команде, мгновение назад лишившимся сознания. Всем показалось, что произошел несчастный случай.

Покидая площадку, Карл понял, что уже туда не вернется.

Больше всего его мучило неспортивное поведение. Сам он твердо был привержен английскому идеалу спортивной чести: никогда не обманывать, не утверждать, что мяч вне игры, зная, что это не так, не валяться на площадке, корчась от пустячной боли и привлекая к себе внимание, вроде того как это нередко делают итальянские или испанские футболисты, никогда не допускать сознательно грубой игры, которая могла бы повредить противнику.

То, что сделал Карл, было абсолютно недопустимо. Не отдавая себе отчета, он внезапно совершил спортивное преступление, которому нет оправдания.

Но больше, чем нарушение джентльменского поведения в игре, его беспокоило то, что он сейчас впервые использовал свои приемы в повседневной жизни. А этого с ним никогда не должно было случиться. Карл всегда избегал неприятностей, искушения мгновенно нанести сокрушительный удар, например, когда один пьяный сокурсник приставал к Тесси и пытался вызвать его на дуэль. Он всегда мог контролировать свою силу так же легко, как свои слова, когда даже Тесси не сказал, что шведское государство с американской помощью обучает его в Калифорнии.

Карл отстрелял восемь серий. Два патрона остались в обойме. Никаких особых различий в фигурных мишенях не было. Обычно к концу стрельбы результаты ухудшались. Судя по меткости выстрелов, он был уравновешен, хотя именно сейчас испытывал полное смятение. На секунду он ощутил в руке тяжесть револьвера и тут же почувствовал, как бремя дневных забот возвращается.

В этот момент зазвонил телефон, который он незаконно провел в свой спортивный зал. Это опять была секретарша Нэслюнда. Карл согласился быть у Нэслюнда через полчаса, - почему бы не покончить со всеми неприятностями одним махом? - убрал револьвер в шкаф с оружием, даже не почистив его, открыл кодовый замок, погасил свет и пошел одеваться.

Когда он вышел на улицу, было темна - типичная грустная шведская дневная темень в декабре. Перед его подъездом на площади Святого Йорана и Дракона выпало около пяти сантиметров мокрого тяжелого снега. Можно было вернуться и вызвать такси, но, скорее всего, автоответчик сообщит, что в такую погоду проще поймать такси на улице.

Его машина стояла в переулке через пару кварталов. Как обычно, "дворников" не было, и он очистил снег пластмассовой карточкой с государственным гербом. Машина сразу завелась. Вероятно, предыдущая его американская машина так бы не смогла: она никогда бы не приспособилась к смене Калифорнии на Швецию (да и в остальном была слишком необычной машиной для секретной службы). Кроме того, такой автомобиль не годился для езды по скользкой дороге. Карл быстро сменил машину, заплатив разницу наличными, и выбрал новую, исходя исключительно из ее скромного вида, что было крайне необходимо, а также из-за драматического названия, очень ему понравившегося: "Форд Скорпио". И не сожалел. Это была прекрасная машина для преследования, скоростная, к тому же совсем не броская. На дороге она не очень отличалась от других менее экстравагантных европейских автомобилей.

Карл решил, что Нэслюнд наконец-то нашел способ уволить его с работы, поскольку в контракте шефа бюро было записано, что он "ответствен перед Государственным полицейским управлением за подбор кадров в службу безопасности". Все это с самого начала походило на временное прибежище, хотя история тянулась уже много лет.

Нэслюнд и Карл не выносили друг друга. Что ж, в этот ужасный день Карл наконец получит отставку со службы в полиции безопасности, казавшейся ему ненужной ношей. Может быть, через несколько часов он начнет абсолютно новую жизнь. До сих пор он был в тупике, а сейчас, казалось, подошел вплотную к самой глухой стене. И уже следующий день сможет посвятить мыслям о Сан-Диего. Если, разумеется, это чему-нибудь поможет - ведь было уже слишком поздно все объяснять Тесси.

Нэслюнд был отвратительным типом: лгал, изворачивался и навязывал окружающим свои собственные непродуманные решения. Основой их вражды было подозрение Карла, что Нэслюнд некоторое время назад сотрудничал с израильтянами (и фактически покрывал одного из них), делая вид, будто это были палестинцы.

Когда несколько часов спустя после кровавой бойни, докладывая Нэслюнду и другим начальникам, Карл сказал, что четверо израильтян умерли, а один схвачен, он точно заметил реакцию Нэслюнда - тот, казалось, в это не мог поверить. Карл чувствовал, что Нэслюнд знает больше, чувствовал это наверняка. И было совершенно ясно, почему Нэслюнд запретил продолжать охоту на других соучастников. Словом, в глазах Карла он был скорее государственным изменником, чем полицейским из службы безопасности.

Карл припарковался прямо напротив главного входа в Государственное полицейское управление, не беспокоясь о совершенно очевидных последствиях - штрафах, квитанции на которые по непонятным причинам особенно усердно наклеивали на ветровые стекла машин в квартале вокруг здания полиции в районе Кунгсхольма. Спустя пять минут, пройдя через контроль, поднявшись на лифте и миновав последнего секретаря, он предстал перед Нэслюндом.

- Садись и прочти вот это. Из Ведомства по охране конституции, - перешел Нэслюнд прямо к делу.

Карл молча кивнул в ответ, взял стопку бумаг, сел в одно из кресел для посетителей, зажег настольную лампу и спокойно читал в течение получаса, в то время как Нэслюнд, стараясь не показывать своего беспокойства, делал вид, что занимается корреспонденцией и другими обычными бумагами.

Когда Карл прочел все бумаги, он сложил их в том порядке, в каком получил, и вложил в серую немецкую папку. Проделывая это, он изучал Нэслюнда.

- Ты хочешь меня угробить в Германии, ты ведь это задумал? - спросил Карл тоном, каким можно попросить коробок спичек.

Нэслюнд взирал на самого омерзительного ему человека в управлении, стараясь не дать волю бешенству, и в то же время продумывал, как ответить на дерзость. Слишком многое было поставлено на карту.

- Да, ты не лицемеришь, Хамильтон, - медленно начал он. - Но если я буду столь же откровенен, то, во-первых, ты лучше меня можешь судить о риске в подобной операции. Во-вторых, западные немцы тебя обеспечат поддержкой и прикрытием. В-третьих, это чертовски важно для нашего сотрудничества, я имею в виду не твое и мое, а между Западной Германией и Швецией. В-четвертых, ты можешь сам оценить ситуацию, поехав туда и побеседовав с ними. Я оставляю, таким образом, решение полностью за тобой.

- И преисподнюю ты тоже даруешь мне, Нэслюнд. То есть ты мне, по сути дела, не оставляешь никакого решения. Я не знаю, имеешь ли ты какое-нибудь представление о сложности подобной операции уже на первом ее этапе - внедрении. И потом, неизвестно, как долго я буду жить среди этих сумасшедших буквально с пистолетом у виска. О'кей, а почему ты думаешь, что я должен включиться в это? Ради спортивного интереса? Чтобы насладиться радостью от игры в "русскую рулетку"? Или просто сослужить службу моему высокоуважаемому старому другу Нэслюнду, который получит еще один повод для зазнайства?

Нэслюнд сидел за письменным столом, на котором стояла зеленая лампа. В комнате горели две настольные лампы, и собеседники на расстоянии нескольких метров не могли видеть лиц друг друга. Прежде чем ответить, Нэслюнд на некоторое время погрузился в бумаги, лежавшие перед ним. Затем спокойным голосом, без провоцирующих интонаций, объяснил:

- Тут две вещи, Хамильтон. Во-первых, у нас здесь собственный полицейский интерес, поскольку эти дьяволы, очевидно, задумали нанести удар в Швеции. Мне не нужно описывать тебе возможные последствия. Но если ты хочешь иметь благородный повод для вмешательства, ты его получишь. Или он для тебя не так уж важен?

- Это звучит как отговорка. Вполне возможно, что эти бандиты по какой-либо причине хотят заполучить шведа, но я не вижу никакой естественной причины для возникновения новой лиги Баадер-Майнхоф в Швеции. Этого недостаточно.

- Нет, мне так не кажется. Используя логику гангстеров, я пришел к выводу, что если ты овладеешь... Я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

- Не думаю, что ты это сумеешь.

- Сумею. Дело в том, что есть один момент, в котором мы сходимся. Ты считаешь, что больше подходишь военным, ведь с самого начала попасть туда было твоим желанием?

- Да, абсолютно правильно. В принципе я ничего не имею против гражданской службы безопасности, но меня не устраивают подобные махинации.

- Прекрасно. И здесь мы сходимся. Я тебе тоже желаю сотрудничества с военными. Это больше подходит к твоему типу мышления: черное - белое, хорошо - плохо.

- Но я действительно не хочу служить в твоей команде.

- Попытайся стать реалистом, Хамильтон, не будь таким легкоранимым. Для операции, задуманной немцами, с нашей стороны подходишь только ты. Никто другой даже сравниться не может с твоим профессионализмом. И ты сам это прекрасно знаешь. У нас есть только один парень, который в состоянии провести подобную операцию, и этот парень - ты.

- Интересно! Ты оказываешь немцам услугу и платишь по старым счетам. Я же помогаю тебе и в лучшем случае прокалываюсь и попадаю в черный мешок для покойников. Выходит, одним махом убиты оба зайца.

- Нет, не согласен. Ты забываешь, что я думаю о твоей военной карьере. И надеюсь, что операция будет успешной и проколов у тебя не будет.

- А почему ты хочешь, чтобы я служил в военной разведке, не поздновато ли это после четырех лет здесь, в "фирме"?

Карл почувствовал себя неуверенно. Он не видел лица Нэслюнда, а тон шефа все время был неизменно спокойным. Это не соответствовало представлениям Карла о нем как об истерике, раздражающемся при малейшей стрессовой ситуации.

А Нэслюнд в другом конце полутемной комнаты, наоборот, чувствовал себя весьма уверенно, полагая, что все идет по плану. Хамильтон не представлял, какие документы лежат перед шефом, понимая, что не имеет права просто взять их и посмотреть. Нэслюнд же не сомневался, что в любом случае будет правильно дать ему возможность с ними ознакомиться, и, таким образом, чувствовал себя более чем уверенно, когда выложил решающую карту.

- Знаешь ли ты, кто такой подполковник Леннарт Бургстрём? - спросил Нэслюнд прежним тоном.

- Это нервный тип из штаба обороны, из их отдела безопасности. Очкарик, несдержанный, с каплями пота на верхней губе.

- Не так уж глупо, Хамильтон. Но только он шеф Первого отдела безопасности. Просмотри бумаги в папке, и ты сам ближе познакомишься с этим гениальным военным, его должность соответствует моей.

Нэслюнд протянул Карлу около двадцати листов с грифом повышенной секретности.

Спустя десять минут Нэслюнд был у цели и уже мог, без сомнения, делать Карлу то самое предложение, от которого тот не сможет отказаться.

Документ был годичной давности. Причиной для появления этого дела послужило письмо от Старика Главнокомандующему, в котором тот указывал, что Карл награжден за храбрость при исполнении служебных обязанностей согласно решению прежнего премьер-министра, и тогда возник вопрос о введении новой службы в оперативном отделе службы безопасности, ранее называвшемся SSI, а теперь переименованным в IB. Главнокомандующий дал Старику положительный ответ и в то же время передал дело для ознакомления в отдел безопасности штаба. А там к делу подключился подполковник Первого отдела безопасности. Он составил на Карла подробное досье, в котором тот характеризовался как фанатичный коммунист крайнего толка, марксист-ленинец, входящий либо в "Кларте", либо в КПМЛ (здесь Карл оторвался от бумаги: эти две организации были настроены враждебно друг к другу, их позиции во многом расходились, хотя обе они могли быть отнесены к левым группировкам; этот шеф безопасности не так-то уж много знает о своих предполагаемых врагах).

Далее в информации говорилось о том, что Карл до военной службы принадлежал к экстремистской группе, ставившей перед собой цель проникнуть в оборонные структуры. Тот факт, что Карл, по данным гражданской службы безопасности, успешно справлялся с делом, ничего не менял: Карл мог оставаться на своем месте при условии, что ему не будут поручаться какие-либо секретные дела особой важности.

Речь, таким образом, шла о его будущем. Главнокомандующий пока не принял окончательного решения, но это, "пока" тянулось уже больше года.

- Так, - выдохнул Карл, вставая и выходя из темноты, чтобы вернуть бумаги на письменный стол Нэслюнда. Затем он сел обратно в свое кресло и сказал: - Там, наверху, сидит этот идиот, начальник Первого отдела безопасности, и поэтому ты не можешь избавиться от меня, а я - от тебя. Ты имеешь это в виду?

Нэслюнд почувствовал, что выиграл, и поэтому медлил с ответом.

- Да, он идиот, это очевидно. Итак, Хамильтон, езжай к немцам и узнай, что они хотят. Эта идиотская ситуация не помешает тебе войти в игру, но, с другой стороны, я хочу, чтобы ты вернулся домой и доказал мне, такой ли уж идиот этот шеф Первого отдела. Попытайся. У тебя есть еще три месяца отпуска с 25-процентным вычетом из зарплаты. Когда ты вернешься домой, то подготовишь доклад Главнокомандующему. Тогда мы сможем обойти этого идиота и рекомендовать перевести тебя в военное ведомство.

- Я могу дать тебе ответ завтра?

- Да.

- Можем мы здесь встретиться в 830?

- Скажем, лучше в 8.15.

- Ты можешь до этого связаться с немцами?

- Да.

- Я хочу знать, какое снаряжение я беру отсюда, из Швеции: одежду, техническое оснащение. Ты сможешь получить точные указания?

- Да. Увидимся завтра утром.

Вначале Карл уединился на несколько часов со своим оружием, чтобы отогнать от себя все мысли, все до единой. Это внушало иллюзию, будто он держит ситуацию под контролем. Из чего и как бы он ни стрелял - или быстрыми сериями из американского револьвера, или из итальянского пистолета, - для него всегда все становилось на свои места. В любой ситуации, когда Карл держал оружие в руке, он мог точно отделить хорошее от плохого. Возможно, это служило ему утешением, но он никогда так четко и ясно не ощущал его, как в этот тихий декабрьский вечер.

Из тира, расположенного в районе Юрхольма. Карл вернулся домой и занялся снаряжением. Он упаковал летную сумку, приспособленную для перевозки оружия: в ее стенки была вмонтирована оригинальная система из пластинок плексигласа, так что на таможне, в специальных просвечивающих аппаратах, она ничем не отличалась от обычной сумки для фотоаппарата или видеокамеры. Понятно, что свое оружие он не мог взять с собой - и револьвер и пистолет были именными, с гербом на рукоятке: черный щит, три красные розы и золотая графская корона. Вряд ли это соответствовало тому представлению, которое немцы имели о нем, что бы они сейчас ни выдумали.

Старик хотел, как обычно, встретиться на квартире на Гревгатан. Но Карл настоял на обеде, и это предложение Старик, как старый гурман, не мог не оценить. Теперь они вдвоем ехали в полной темноте по декабрьской слякоти к ресторанчику "Ульриксдаль". Этот ресторан несколько лет подряд был отмечен в путеводителе "Мишлен", и цены поэтому были вдвое выше. Так что те, кто расплачивался по пластиковым карточкам за счет предприятий, толпились здесь, как пингвины на антарктическом берегу. Но сейчас ресторан казался пустынным.

Они сели в углу рядом с верандой, напротив покрытой инеем входной двери. Карл заказал филе из лося и бургундское вино марки "Шамбертен" 1981 года, а Старику удалось получить брусничное варенье вместо желе к мясу, официанты при этом старались не гримасничать. Старик беспокоился, что Карл может выпить слишком много вина, он и так уже выпил достаточно для дорожной инспекции. Это было немного смешно и типично по-шведски. Во множестве других случаев Старик пренебрегал законами, которые он рассматривал либо как ненужные препятствия для расследований, либо как пустяковые постановления, касающиеся других групп общества. Говоря об этом, он часто повторял слова своей бабушки, родом из Смоланда: "Есть различие между законами Бога и людскими предписаниями". Эта смоландская, свободно трактуемая церковная мудрость наложила большой отпечаток на всю оперативную деятельность шведской военной разведки за последние двадцать пять лет - именно столько Старик был ее шефом.

Они вернулись к делу. Первоначально Старик, без сомнения, был за то, чтобы Карл ехал в Германию. И не столько потому, что условия казались такими уж заманчивыми, сколько из-за надежды, что этот чертов Нэсберг, или как его там зовут, мог сдержать данное им обещание, произвести своего рода "чистку" в службе безопасности и ускорить переход Карла под командование военных, так что неприятная и слишком затянувшаяся для Хамильтона пауза в "полиции" (Старик всегда использовал этот пренебрежительный термин, говоря о государственной службе безопасности) в конце концов должна была кончиться.

К тому же два новых агента проходили подготовку в Сан-Диего. Это означало, что Старик сделал еще один шаг для продвижения своей идеи создания команды из квалифицированных агентов внутри разведывательной службы. Прототипом для нее послужил Карл, и после прошлогодней успешной операции против израильтян стало очевидно, что нужно найти еще двух добровольцев. Кроме того, за две недели до бойни эту идею одобрил сам премьер-министр. Следовательно, это решение теперь было священно, и Старик надеялся, что новый Главнокомандующий будет проявлять ту же заботу о развитии службы безопасности, как и он сам. Но Карл понимал, что это предположение было уж очень оптимистично.

Военные слишком полагались на свою технику, считая, что техническая разведка - это самая сильная карта в шведской разведывательной службе, поскольку в мирное время она позволяла перехватывать все советские военные радиосообщения в районе Балтийского моря.

- Абсолютно беспочвенное заявление, - сказал Старик. - Наивно думать, что это может иметь какое-либо значение в сложившемся положении. Что бы ты сам делал на месте русских, если бы действительно речь шла о столкновении со Швецией?

- Ты уже спрашивал об этом прежде. Я бы, конечно... начал с того, что сделал паузу в эфире, а затем сменил бы все коды, но, скорее всего, это не поможет, так как разведка, если не хвастается, уверяет, что она сможет расколоть новый код за два дня. Спустя два дня вы еще существуете или как?

- Да, ты прав, как обычно.

Старик замолчал. Было естественно, что он может читать по выражению лица своего ученика, представляющего первый образец военных нового толка: он ведь упоминал об этом раньше. Они вернулись к разговору об условиях немецкой операции.

Но тут много говорить не пришлось. Этой операции придавалась особая секретность, и она целиком зависела от того, какое будет создано прикрытие или изобретена легенда. Швеция - страна небольшая, и нельзя, например, где-то откопать абсолютно никому не известного террориста, какого-нибудь Андерссона из Тролльхетена. А это означает, что немцы во многом недооценили сложность такой операции. Затем было бы очень важно вытянуть из этого "господина Нэсберга" парочку письменных документов. Во-первых, Карл должен иметь бумагу, чтобы закрыть банковский счет или перевести его на Старика. Это означало бы, что он - сотрудник шведской службы безопасности и офицер, отданный в распоряжение службы безопасности Федеративной Республики Германии для операции, которой занимаются немцы и которая может войти в противоречие с немецким или шведским законодательством. То есть то, о чем Карл уже упоминал. Он должен и от немцев также получить подобный документ.

Нэслюнд, а возможно, и немцы могут заартачиться. Но, конечно, абсолютно ясно, что Карл не будет предъявлять эти документы террористам или бульварной прессе, чтобы удостоверить свою личность. Свидетельства могут быть использованы только в случае провала операции, если он попадет в руки полиции и окажется под судом. Карлу, понятно, не надо отказываться от этих подстраховочных бумаг. Они не позволят бросить его на произвол судьбы и в случае ареста будут служить гарантией, тем более если дело дойдет до процесса и он будет проводиться при закрытых дверях, как немцы заверяют в своем докладе; Старик никогда не слыхал о подобной системе, хотя знал немало о немецких порядках, но во всяком случае не исключал такой поворот событий.

Другой важный момент состоял в том, что Карл должен попытаться заставить этого Нэсберга, или как его там зовут, уже загодя написать свои рекомендации Главнокомандующему, чтобы обойти этого идиота из Первого отдела безопасности.

В остальном проблем не было. Оставалось только полететь туда и выслушать немцев и отказаться, если их легенда не подойдет, что было наиболее вероятно.

Они перешли к десерту и кофе. Карл заставил Старика выпить коньяку.

Был еще один вопрос, который Карлу не терпелось задать. Прямо к делу этот вопрос не относился, но ситуация смущала, поскольку была абсурдной. Карл все еще не мог решить, как декларировать не указанные в спецификации миллионы из своего личного состояния, а поскольку Старик был социалистом, точнее социал-демократом, Карла интересовало, как бы он поступил в этой ситуации.

Карл изложил свои проблемы, уставившись в кофейную чашку и аккуратно помешивая сахар, оставшийся на дне. Затем взглянул в лицо Старика и, к своему удивлению, заметил, как восторженно заблестели глаза старого разведчика.

- Так, так, - сказал Старик, выслушав излияния Карла. - Что ты хочешь услышать сначала: формальные разъяснения того, что требует от тебя долг, или мой взгляд на моральную сторону дела?

- Давай вначале объяснения.

- Ну, здесь дело обстоит так. Это действительно превосходно, что в ответ на каждую попытку получить информацию о твоем кредите на следующий год можно будет услышать, что твоя собственность равна нулю. Ты будешь находиться среди террористов около полугода под видом одинокого шведского студента, занимавшегося в прошлом в Калифорнии серфингом или чем-то там еще, что там выдумали немцы, а потом вдруг окажется, что ты миллионер. Нет, так дело не пойдет.

Карл пытался отмахнуться от этих практических возражений, говоря, что все это может произойти, только если немецкая операция осуществится, а она, по всей вероятности, провалится, с чем Старик соглашался, то есть в этом плане было много неясного.

- Что касается моральной проблемы, то она, между нами, социалистами, говоря, существует, - и Старик имел по этому поводу несколько неожиданное суждение. Когда старая служба была расформирована, то вся недвижимость была записана персонально на Старика. Своего рода видоизмененное денежное вознаграждение от государства. Старик, таким образом, получил освобожденный он налогов подарок в два-три миллиона.

Так что проблема с декларированием собственности была ему хорошо знакома. В год, когда налоги были сравнительно низкими, это смущало Старика. И на другой год он попытался все компенсировать, заплатив налог чуть больше. Хотя к чему бы это привело, если б перестали платить налоги: мир ведь от этого не стал бы справедливее и лучше?

Нужно смотреть на вещи практично, а не только с моральной точки зрения, к чему склоняется Карл, хотя он немного и утрирует. Взять, например, отношение к профсоюзам. Если ты всю жизнь социалист, как Старик, то совершенно ясно, что участвуешь в профсоюзном движении. И какой от этих профсоюзов толк? Не говоря уж о различных абсурдных историях с офицерами. О каком праве на труд может идти речь, например, в разведывательной службе - вопрос, который стоял достаточно остро, когда Старик и Карл встретились. А взять обычный союз землевладельческих рабочих...

Все в Кивике точно знали, что, нынешний пенсионер, Старик когда-то был главным шпионом. И теперь он, как и все другие садоводы в округе, имел большие проблемы с профсоюзом. Когда приближается сбор яблок, приезжают польские студенты, чтобы выполнять эту черную работу. По сути дела, это единственный способ собрать яблоки. Со шведской зарплатой, гарантиями на рабочем месте, медицинской страховкой и деньгами на отпуск яблоки вряд ли были бы собраны, а оказались бы на земле, только если бы сами начали падать.

Так что собранные польскими студентами яблоки оплачиваются незаконно, но для студентов это отличное дело. Ведь они контрабандой везут домой эти деньги, незаконно их обменивают и могут оплатить свое обучение как минимум за год, до следующего своего приезда на сбор яблок в Сконе.

И это было в порядке вещей. Кроме того, польские студенты, приезжавшие из сезона в сезон, были весьма привлекательным объектом для любой разведки. Но этому, казалось бы, всем выгодному делу был нанесен серьезный удар.

Началось с того, что шведские профсоюзы стали совершать рейды, охотясь за сборщиками яблок. Несколько польских студентов были задержаны, их передали в полицию, а затем депортировали в Польшу.

Теперь и все сборщики из Кивика знали, что Старик был главным шпионом. Однажды они большой группой пришли к нему и обратились с просьбой, которая любого социал-демократа, даже если бы он не был раньше главным шпионом, поставила бы в трудное положение. Они хотели, чтобы Старик выразил озабоченность и через систему безопасности оказал давление на профсоюзы.

После некоторых колебаний Старик согласился. Система действовала уже два года, и притом замечательно. Агенты безопасности внутри профсоюзов добились, чтобы профсоюзы изменили свое отношение к польским сборщикам яблок во всем районе Кивика. После этого все вернулось на круги своя, и теперь в Швеции мы можем продолжать пить шведский яблочный сок.

- Ты, как всегда, считаешь, что есть разница между Божьим законом и человеческим предписанием, в данном случае - законами социалистов? - спросил Карл, которого, без сомнения, позабавила эта история, но он все еще не видел здесь никаких параллелей с собой.

В это время вернулся официант со счетом и пластиковой карточкой Карла, а Старик ответил на вопрос не раньше, чем они тронулись в обратный путь к городу по запорошенной мелким снегом дороге.

- Давай отложим это дело. Ты можешь спокойно подождать до следующего года и с уплатой налога поступить, как я. Считай, что из уважения к государственной безопасности ты должен в этом году декларировать ноль, хе-хе.

Во второй половине следующего дня Карл сидел у окна в банке и подписывал бумаги, которые подтверждали, что его состояние равно нулю, и давали ему возможность заработать еще несколько миллионов. Из окна открывался вид на самую большую в Стокгольме улицу, где располагались различные увеселительные заведения, на старое здание риксдага, на то место в городе, где особенно бойко шла торговля наркотиками. Этот вид навеял на него тоску, и вся сделка показалась еще более неприглядной.

Чтобы получить именной сейф в банке, Карлу потребовалась бумага из отдела безопасности Государственного полицейского управления с гарантиями шефа бюро Нэслюнда. И тот дал их без промедления. Понадобилось и завещание, в котором Карл, находясь в здравом уме и так далее, завещал все свои средства в случае смерти перевести на шведский счет поддержки палестинцев.

Двое ошеломленных банковских служащих удостоверили подпись Карла, и он направился домой по той самой разгульной улице в свою квартиру в Старом городе. Дома упаковал одну-единственную сумку, оделся в простую, неброскую одежду. Из своего арсенала взял с собой только две вещи - швейцарский армейский нож, который внешне выглядел как обычный перочинный, и нож американских "коммандос" с цветной пластмассовой ручкой.

Все горшки с цветами, которых было много в его квартире, Карл перенес в библиотеку и поставил на покрытый газетой стол. А затем буквально залил их водой. Часть растений могла, конечно, погибнуть от такого обильного полива. Впрочем, в домашнем цветоводстве он был новичком, и цветы у него погибали постоянно.

Да и эти, скорее всего, не выживут за время его отсутствия. Ведь в Германии он, видимо, пробудет месяца полтора. А за полтора месяца цветы наверняка погибнут.

Но что цветы? В последующие месяцы могут погибнуть в общей сложности шестнадцать человек, и в их числе вполне может оказаться молодой офицер, сотрудничающий с разведкой Федеративной Республики. Молодой офицер, получивший задание внедриться в ряды западногерманских террористов.

Надев стереонаушники, Карл уселся в английское кожаное кресло и включил меланхоличный скрипичный концерт Брамса, а зимние сумерки окутывали потихоньку его квартиру, делали почти черной старинную мебель из красного дерева и кожи. Эта мебель стояла здесь вовсе не потому, что ему так нравилось. Это был стиль, к которому Карл привык еще в детстве, и сейчас красное дерево и кожа больше служили своеобразной данью прошлому. Все в его квартире внешне выглядело так, будто она принадлежала молодому и знатному миллионеру-биржевику, - все, не считая потайной комнаты за стальной дверью с кодовым замком.

Карл смотрел на расплывчатые контуры растений, едва различимые в темноте, и думал, что и сам он в один прекрасный день может вот так раствориться и исчезнуть навсегда.

Потягивая виски, он восстановил мысленно события дня до момента возвращения домой. Это были его последние шведские впечатления. Самолет авиакомпании Люфтганза вылетал рано утром.

Глава 5

Проснулся Карл от дикого скрежета, когда гидравлика пришла в движение и самолет разворачивался на взлетно-посадочной полосе. Так долго и беззаботно он никогда не спал в полете. Окончательно придя в себя, он почувствовал, что выспался и был в хорошем настроении оттого, что находился в пути, несмотря ни на что... Он ехал навстречу неизвестности, чему-то полностью противоположному последним месяцам, проведенным в аудиториях, в форме, которая теперь ему уже не понадобится.

Пока самолет подруливал к стоянке, Карл заметил на поле два-три американских военных самолета. Ведь Франкфурт-на-Майне, вспомнил он, не только один из крупнейших европейских аэропортов, но еще и военная база, одна из целей террористов.

В автобусе, следовавшем от самолета к зданию аэровокзала, он оценивал обстановку так, будто он сам был террористом. Если наносить удар здесь, то как это можно сделать?

Все вокруг усиленно охранялось. В готовности стояли два или три броневика, а на крыше аэровокзала он увидел двух охранников с автоматами. Атака внутри зала равнозначна самоубийству, и, как он помнил, европейские террористы этого избегали. Но для отчаянного человека все было возможно, тем более что взлетная полоса здесь хорошо просматривалась во всю длину. Нужно было только пройти расстояние в несколько сот метров. И "стингером" или в крайнем случае SAM-7 - SAM-7 сможет даже лучше сработать на таком коротком расстоянии - ничего не стоит сбить любой из американских военных самолетов. Попадание сразу после взлета может иметь самый разрушительный эффект, ведь заправленный самолет, упав на землю, превратится в гигантский огненный шар. Суматоха потом будет, конечно, невообразимая. Потребуется не больше трех боевиков, чтобы провести операцию, и они смогут благополучно скрыться, прежде чем эта удобная переносная ракета достигнет цели.

Почему террористы до сих пор не сообразили провести подобную операцию? Если это сравнить с беспорядочной стрельбой по толпе пассажиров, что было необычайно популярной тактикой, то использование ракеты имело несколько существенных преимуществ. Это была бы крупная диверсия, настоящая сенсация, широкая возможность для выбора цели и большая степень вероятности для самих террористов скрыться после атаки. Непонятно, почему они еще не попытались провернуть нечто подобное?

Неужели так сложно проникнуть на склад НАТО и выкрасть "стингер" или что-нибудь вроде этого? Нет, эту операцию возможно провести за более короткий срок. Почему нельзя в крайнем случае раздобыть SAM-7 на Ближнем Востоке? Слишком далеко и трудно перевезти контрабандой? Но ведь можно перевозить частями и в разное время.

Возможно, просто потому, что террористам не хватало технических навыков? Но для того чтобы с близкого расстояния сбить военный транспортный самолет переносной ракетой SAM, требовалось всего несколько дней тренировки. Любой американский военный аэродром в Европе может стать потенциальной мишенью на несколько недель, а времени, чтобы организовать контрмеры, потребуется столько, что можно сбить еще пять - десять самолетов. Почему никто из террористов не додумался до такого простого плана?

Карл очнулся от своих мыслей, прежде чем автобус достиг аэровокзала, и заметил на поле "мессершмитт" с крестами на крыльях, оставшийся, скорее всего, со времен второй мировой войны. В свое время "люфтваффе" имела базу во Франкфурте-на-Майне, и, наверное, самолет остался как памятник.

Никто, кроме Карла, не заметил ничего необычного на крыше аэровокзала. Автобус вплотную подъехал к входу на первом этаже, и его пассажиры растворились в огромном потоке, растекающемся по разным залам аэропорта.

Карл прошел в самый центр зала прилета. Он подумал, что в час пик - поздним утром или ранним вечером - тут может находиться одновременно семь или восемь тысяч человек. И если в этой людской толпе, спешащей мимо множества дверей, киосков и эскалаторов, появится террорист с автоматическим оружием, то ни одна разведка в мире не сможет предотвратить катастрофу.

Машинально он обратил внимание на покрытие в зале: через тонкую подошву легких ботинок прекрасно ощущался пупырчатый резиновый пол.

Его багаж - небольшая дорожная сумка - появился на транспортере первым. На паспортном контроле и на таможне на него не обратили особого внимания: спортивного вида молодой скандинав в свободной одежде - так его можно было описать. Как говорил Нэслюнд, немцы хотели его заполучить и сами должны были снабдить оружием, когда такая проблема возникнет.

Но они не сообщили, как произойдет встреча. А она могла произойти в любой момент здесь и даже по дороге в Бонн. Почему-то они хотели, чтобы Карл прилетел именно во Франкфурт и затем на экспрессе Люфтганзы добрался до Бонна, вместо того чтобы прибыть непосредственно в аэропорт Бонн - Кёльн. На то у них были, конечно, свои причины.

Карл наслаждался своим анонимным путешествием, чувствуя, что может раствориться в этом настоящем море иностранцев, где он никого не знал и его никто не знал, где можно было уверенно выдать себя за кого угодно. Его поездка предпринята по частному поручению, и это наполняло его почти пьянящей радостью.

Экспресс Люфтганзы был чрезвычайно элегантным поездом. Все было идеально, до блеска начищено, в вагоне-ресторане - белые скатерти и хорошо одетые официанты, которые сразу же предложили бесплатно бокал шампанского. Рядом на подносе Карл заметил батарею маленьких бутылок того шампанского, которое обычно подают в самолетах, - "Поммери", и он вежливо спросил, не найдется ли чего-нибудь типично немецкого, раз уж он сейчас в Германии. Официант с немецкой улыбкой предложил полбутылки лилового "Дайнхардс".

Он отдал должное французской кухне. Казалось, прошел только миг, и он снова оказался за столом, покрытым белой скатертью. А ведь по-настоящему Карл оценил европейскую кухню лишь спустя год после возвращения из Калифорнии. Дома он первое время продолжал питаться гамбургерами. Но сейчас ел птицу и пил божоле, и казалось, так и должно быть всегда.

Направляясь в свое купе, Карл бросил взгляд на пейзаж за окном и остановился пораженный, не в состоянии оторвать глаз. Казалось, такое можно увидеть только в кино. И вдруг он понял, что перед ним Рейнская долина.

Стоял декабрь, было пасмурно, земля казалась черно-бурой, и подпорки для кустов на виноградниках белели, как кресты на воинском кладбище; небо было серое, речная вода - коричневатая, голый лес - темно-серый и темно-коричневый. Впрочем, пейзаж был, пожалуй, немного мрачноват. Поезд проходил вдоль бесконечных маленьких немецких деревушек, разноцветные домики которых напоминали ему игрушечную железную дорогу его детства. А если представить себе пейзаж за окном в летних красках, то, безусловно, это было одно из красивейших мест Европы. Каждые три минуты возникал новый рейнский замок, восхитительный, как в сказке. Можно было легко представить себе рыцарей, ведьм и заточенных красавиц.

Карл вошел в купе и достал карту, которую прихватил в самолете. Поезд как раз проходил то место, где Мозель впадает в Рейн.

На минуту он задумался о своем положении в Германии. Он не любит немцев, плохо говорит по-немецки, понимая смысл, но не отдельные слова. Германия для него - это прежде всего фашизм. Его первое представление о немце - человек в полицейской форме с лающей овчаркой на поводке. Немецкие автомобили были тяжелыми, солидными, предназначенными для стариков. Немцы, если их рассматривать с лучшей стороны, - это своего рода американцы, но неуклюжие американцы. Если же посмотреть с другой - это люди шумные, упрямые, вульгарные, жирные и к тому же националисты.

Карлу пришлось сделать над собой усилие, чтобы припомнить и кое-что другое. В Германии были лучшие в мире пиво, рейнские и мозельские вина, тысячелетняя культура - вон сколько памятников видно даже из окна поезда. Он ценил немецкую музыку. Конечно, Германия не только страна овчарок, это страна Моцарта и Бетховена.

На другой стороне коричневой реки возник новый захватывающий пейзаж - они проезжали скалу Лорелеи. В ней не было ничего особенного, разве что флаг на вершине, а в остальном - обычный изгиб реки. Он порылся в памяти, вспоминая что-нибудь необычное, связанное с этим названием. Может быть, рейнское золото? Конечно, рейнское золото, спрятанное глубоко в скале Лорелеи и охраняемое Нибелунгами. Один из них выковал из этого золота кольцо, кольцо Нибелунгов.

Карл никогда особенно не восхищался Вагнером, и это была первая и пока единственная опера, которую он почувствовал. Поэтому он разозлился, что не сразу вспомнил ее.

В двух метрах от него в коридоре вагона стоял немец его возраста, в пенсне и тоже рассматривал вид за окном. Карл спросил, говорит ли он по-английски, и тот в ответ дружелюбно кивнул. Показав на удалявшуюся скалу, Карл спросил, не там ли было спрятано рейнское золото. Немец широко улыбнулся, сделал шаг вперед, открыл дверь в пустое купе, где ехал один Карл, и протянул руку для приветствия.

- Добро пожаловать в Федеративную Республику, граф Хамильтон. Давайте войдем и присядем на минутку.

Карл вошел в купе и сел, немец последовал за ним, прежде чем продолжить, закрыл дверь и немного церемонно сел напротив.

- Меня зовут Зигфрид Маак, Ведомство по охране конституции. После вашего вопроса о рейнском золоте "Зигфрид", возможно, звучит как шутка. Но я не виноват, меня действительно зовут Зигфрид. Боюсь, это будет менее удивительно, когда вы познакомитесь с моим шефом - его зовут Логе[2]. Чтобы сохранить стиль, нашу операцию следовало бы назвать "Сумерки богов".

Оба неожиданно рассмеялись, но потом возник напряженный момент, когда они оценивающе посмотрели друг на друга. Карл - потому, что перед ним был первый живой представитель Ведомства по охране конституции. Зигфрид Маак - потому, что видел наконец воочию этого человека, о котором они с шефом непрерывно думали в последние дни.

Карлу понравилось то, что он увидел. Зигфрид Маак вовсе не был похож на рычащего полицейского капрала с овчаркой, как рисовало немца его воображение.

У Зигфрида Маака сомнений было больше. Действительно ли этот любезный швед с мимическими морщинками вокруг глаз и широкой белозубой улыбкой был тем самым парнем, о котором говорилось в рапорте? Возможно ли, чтобы внешность была так обманчива?

- Если мы кончили шутить, - начал Карл, почувствовав, что пора перестать напряженно улыбаться, - то я бы хотел поинтересоваться, что мы будем делать, когда и как?

- В Бонне вы остановитесь в отеле "Штайгенбергер", мы заказали номер на ваше собственное имя. И мы встретимся сегодня вечером.

- Кто это "вы" и какие у вас обязанности? - быстро спросил Карл.

- Мы - это шеф и я. В мои функции входит быть вашим наставником во время подготовки, а затем, если операция состоится, - связным. Но к этому вопросу мы вернемся позднее, сегодня вечером. Сейчас я хочу убедиться, что мы прибываем без осложнений и в поезде нет ничего подозрительного. Увидимся вечером, до свидания.

Сказав это, Зигфрид Маак поднялся. Карл также встал и протянул руку. Они вновь одновременно почувствовали себя немного напряженно из-за своего официального поведения. Зигфрид Маак стремительно вышел из купе, аккуратно закрыв за собой дверь. Какое-то время Карл стоял неподвижно, отметив про себя, что немец только один раз произнес название отеля - "Штайгенбергер". Это, должно быть, известное название, и в спешке он полагал, что Карл сразу понял, о чем идет речь. Но Карл подумал, что довольно непрофессионально лишь один раз назвать место встречи.

В то самое мгновение, когда в голове у него созрел этот вывод, дверь открылась.

- Да, - сказал Зигфрид Маак с немного натянутой улыбкой, - отель называется "Штайгенбергер", надеюсь, вы запомнили.

- Да, запомнил, - ответил, улыбнувшись, Карл, и Зигфрид Маак снова исчез.

Минуту спустя Карл снова вышел в коридор, чтобы насладиться видом рейнских замков. Зигфрид Маак больше не появлялся.

Железнодорожный вокзал в Бонне оказался неожиданно маленьким. Такси стояли чередой, нужно было только перейти перрон, так что Карл, пройдя несколько метров, нырнул в машину. Шофер оказался турком, но название отеля понял сразу. Путь вначале пролегал через живописные, почти идиллические места маленького города. Внезапно машина остановилась перед железнодорожным переездом. Если Карл правильно понял брюзжание шофера, Бонн был единственной столицей в мире, где железная дорога проходит через центр города.

Отель "Штайгенбергер" по контрасту производил скорее мрачное впечатление. Шестнадцатиэтажный колосс с большим символом "Мерседеса" на крыше, недавно построенный, но не выглядевший современным. Похоже, отель был дорогим, но не роскошным.

С заказом было все в порядке, и, к своему удивлению, если не сказать восхищению, Карл заметил, что на карточке, которую держала в руках девушка-администратор, все его имена были написаны правильно.

Номер был на тринадцатом этаже, достаточно большой, с массивными коричневыми креслами и двумя кроватями под желтыми покрывалами в крупных цветах. Стены светло-желтые, на единственной картине изображен какой-то абстрактный крест. Было без двадцати двух минут семь, а за окном почти совсем стемнело. Он полагал, что встреча состоится ровно в семь, и в оставшееся время решил принять душ, побриться и переодеться.

Точно в семь в дверь тихо постучали. Это был Зигфрид Маак, а за ним стоял маленький толстячок, очевидно, его шеф по имени Логе.

Они сердечно поздоровались и, помогая друг другу, отодвинули от письменного стола два кресла и стул и устроились вокруг низкого журнального столика. Логе Хехт развязал папку с бумагами. Карл вытащил из холодильника две банки пива и предложил гостям. Он подумал, не заказать ли еще пива, поскольку в холодильнике его больше не было, но вместе этого бросил в стакан несколько кусочков льда и принес свою собственную бутылку двенадцатилетнего темного виски, купленного в Арланде, налил себе, и потом они втроем принялись подробно обсуждать начало операции.

Логе Хехт говорил по-немецки, а Зигфрид Маак переводил на английский. Слова приветствия были сказаны быстро, и, пока Маак переводил, Хехт внимательно рассматривал шведского агента. Он был доволен тем, кого видел перед собой. Молодой человек сидел совершенно свободно, откинувшись назад в кресле и осторожно потягивая виски, слушал, как Маак переводит приветственные слова. Это была поза равновесия и спокойствия, и Хехт почувствовал, что перед ним человек, уверенный в своих силах, что Хамильтон не из тех, кто перед операцией, даже такой сложности, сомневается в своих возможностях. Это было хорошо, просто очень хорошо.

- А теперь - ближе к делу, - продолжил Хехт, когда Карл вежливо ответил на его приветствия. - Мы можем начать либо с описания условий операции, либо с ваших вопросов. Что вы предпочитаете, господин Хамильтон?

Карл не колебался. Один вопрос был важнее всех других, от него практически зависела вся операция: какое у него будет прикрытие, какая легенда, кроме того, что он швед, прежде симпатизировавший террористам?

- Так, вы берете быка за рога, это мне нравится, - начал Хехт и, прежде чем продолжать, подождал перевода.

Он объяснил, что может точно описать человека, которого ищут террористы. Начнем с имени. Это Карл Густав Гильберт Хамильтон из Старого города в Стокгольме. Этот Хамильтон служил в одной специальной морской части. Он был подводником, владевшим водолазной техникой, диверсионными операциями и техникой ведения ближнего боя. Это приблизительно то, что может выяснить посторонний. Тут наверняка можно что-то присочинить, поскольку обучение его было секретным. В крайнем случае можно даже сказать, что Карл был офицером, или придумать еще что-нибудь. В каждом шведском секретном подразделении оставались ведь военнообязанные офицеры, например переводчики и шифровальщики, так что это было бы не так уж далеко от истины.

Затем господин Хамильтон провел пять лет в Калифорнии в университете Сан-Диего, где среди прочего изучал государствоведение, компьютерную технику и программирование. Возможно, этого достаточно. Понял ли господин Хамильтон идею и что он об этом думает?

- Да, я понимаю, - медленно ответил Карл, давая возможность нетерпеливому Зигфриду Мааку перевести, прежде чем продолжить. - Мое прикрытие вовсе не прикрытие. Я буду играть исключительно самого себя. Я не служу в шведской службе безопасности и не работаю на западногерманскую безопасность. Мне нужно будет внимательно следить за собой. Это очень хорошая идея, нет, это блестящая по своей простоте идея.

- Хорошо. Ну а где это может лопнуть? - настаивал Логе Хехт.

Карлу надо было немного подумать. Его подлинная история, как и фальшивая, может лопнуть лишь по его собственной ошибке в ходе операции. Классический случай - проболтаться, признаться женщине в минуту слабости и тому подобное, о чем предупреждает инструкция. Но нельзя и исключать предательство со стороны его нынешних работодателей.

Ни то, ни другое не было особенно вероятно, но Карл все же хотел получить письменные гарантии перед тем, как операция начнется.

Карл описал содержание документов, которые бы он хотел получить от Хехта, и Хехт перешел без церемоний к делу, тем самым предупредив следующий серьезный вопрос: что сейчас должен сделать Карл Густав Гильберт Хамильтон, чтобы привлечь внимание террористов? Не давать же частное объявление о его военной квалификации?

Логе Хехт ухмыльнулся с преувеличенным восхищением, когда услышал иронию в переводе Маака о газетном объявлении.

Хотя в принципе именно это и надо было сделать. Ведомство по охране конституции недавно расследовало налет на банк, совершенный одним человеком в Юго-Западной Германии. Ограбление было произведено очень квалифицированно, и преступник схвачен чисто случайно. Он оказался полицейским. И совершил самоубийство, прежде чем было возбуждено дело. Полиция не дала просочиться в прессу никакой информации. По техническим соображениям было освобождено всего пять грабителей, хотя они, понятно, пополнили статистику нераскрытых преступлений. Грабитель-полицейский, по всем данным, был волк-одиночка. К преступлению его подтолкнуло тяжелое материальное положение, долг по займу на дом и машину.

Карл совершит новый налет на банк и будет заснят видеокамерой, конечно хорошо замаскированной. Пленка будет показана по телевидению, и появится первая полуофициальная полицейская версия, что это именно тот налетчик, который совершил ограбление в Юго-Западной Германии, а теперь, вероятно, перебрался в Гамбург. Во-вторых, что более интересно, этот налетчик будет представлен как скандинавский коммунист, симпатизирующий террористам, возможно с ними сотрудничающий, как человек, опасный даже для полиции, хорошо обученный морской пехотинец из диверсионного подразделения.

На следующий день последняя версия будет опровергнута. Все это, следовательно, будет выглядеть как подготовительная кампания. Террористы не пропустят эту наживку. Какие-нибудь вопросы или возражения?

Да, бесспорно, есть вещи, которые надо выяснить Карл считает, что налет на банк - это не больше чем лотерея и любой идиот с небольшой долей везения может его раскрыть. А западногерманские террористы хорошо разбираются в этих делах. Но точно так же может и не повезти. Что ему делать, если банковские служащие проявят героизм? Должен он прикончить их или как? Или, еще хуже, если произойдет столкновение с полицией? Чтобы отделаться от вооруженных немецких полицейских, придется, возможно, пустить в ход оружие. А значит, он рискует кого-то убить. Если же не защищаться вообще, то в лучшем случае операция быстро закончится, а в худшем - его самого застрелят, и у него не будет никакой возможности заявить о себе.

Логе Хехт наслаждался, наблюдая, как этот молодой швед анализирует возможные осложнения с примесью иронии и абсолютной уверенностью в себе. Хехт не знал никого больше, кто бы считал само собой разумеющимся, что вооруженная стычка с немецким полицейским должна закончиться выведением кого-то из них из строя. Но оказалось, что Хамильтон ближе всего подошел к сенсационному сценарию.

Ну, в любом случае дело здесь обстоит следующим образом: что касается банковских служащих, то могут быть приняты различные контрмеры, чтобы никто не был ранен или убит. А за немецких полицейских вообще не стоит беспокоиться, операция прекратится в тот самый момент, когда они только должны будут появиться. Подобная стычка просто никак не может произойти. Но теперь Хамильтону, чтобы стать налетчиком, нужно получить необычную информацию: прежде всего выбрать подходящий банк и время действия, обратить особое внимание на расположение полицейских постов. Конечно, и на возможное везение надо рассчитывать. Нужен, далее, настоящий видеофильм о нападении на банк, чтобы создать легенду о целой серии нападений.

А что произойдет со взятыми деньгами?

Будут возвращены с надлежащей распиской от Ведомства по охране конституции.

Какое у него будет оружие и, если он его пустит в ход, что с ним потом делать?

Оружие будет доставлено по заказу Карла в соответствии со всеми пожеланиями и предпочтениями. После использования его будет несложно вернуть и заменить на новое, чтобы в руки полиции не попало никаких баллистических доказательств.

Вернуть, а где и как?

По тем же каналам, по которым будут передаваться деньги, скорее всего, через один или несколько тайников в Гамбурге.

Может ли он распоряжаться захваченными в банке деньгами?

Нет, это абсолютно исключается! Как уже сказано, деньги до последнего пфеннига должны быть возвращены в тот же банк, из которого их похитили, и возвращены в оборот. Карлу выдадут расписку на сумму похищенных денег, которая будет соответствовать средствам, положенным в ограбленный банк. Конечно, сумма, выделенная Карлу, должна быть очень значительной, чтобы все было так, как если бы он действительно совершил ряд удачных ограблений. Эти деньги будут выделены Ведомством по охране конституции, разумеется, под расписку.

А тот, настоящий грабеж, как он выглядел? Был ли грабитель опознан служащими банка? Не может ли быть заявлен протест со стороны тех, кто видел настоящего грабителя?

Нет, тот попался на этом деле совершенно случайно. Никаких фотоматериалов или описаний не осталось. Его внешность не была опознана. К тому же он и Карл очень похожи.

- Судя по вашим словам, вы все продумали довольно основательно, - сказал Карл, поднявшись, подойдя к телефону и положив руку на трубку, прежде чем продолжить. - Если мы покончили с практическими вопросами, тогда перейдем к следующей проблеме, имеющей решающее значение. Вопрос этот идеологический. Как я, изображая самого себя, должен думать, что социализму будет польза, если сжечь магазин или убить авиапассажиров?

Пока Зигфрид Маак переводил, Карл позвонил и заказал шесть бутылок пива. Он хотел лениво потянуться от усталости, но остановил себя, вернулся и сел так, чтобы видеть глаза своих собеседников. Что и говорить, они стратеги и аналитики, а он всего лишь исполнитель. И не удивительно, что они смотрели на него, как на загнанного зверя, а сам он начал даже немного смущаться под их пристальными взглядами.

- Да, это важный вопрос, и мы над ним много думали, - кивнул Хехт. - Согласно сведениям Ведомства по охране конституции, Карл в свое время был левым студентом с марксистско-ленинской ориентацией... По скандинавской терминологии это означает, что он был маоистом и решительным противником индивидуального террора, не так ли? А каковы сейчас его политические взгляды?

Карл не переставал удивляться, насколько точно Логе Хехт обращался с понятиями, которые шведская служба безопасности, охотившаяся за левыми, так и не смогла освоить. Ему вспомнился Леннарт Боргстрём, подполковник безопасности из штаба министерства обороны в Стокгольме, который думал, будто Карл одновременно связан с "Кларте" и компартией (марксистами-ленинцами), что так же нелепо, как паломничество пятидесятника в Мекку.

В номер постучали. Захватив пустые бутылки, Карл подошел к двери и, не впуская официанта, взял у него пиво и расплатился, щедро дав на чай. Налив сначала гостям, которые сидели молча, он отпил несколько больших глотков пенящегося пива, прежде чем ответить на вопрос, затем встал и, рассказывая, начал неспешно ходить кругами по комнате.

Да, несколько лет он вращался в коммунистической части левого студенчества, близкой к "Кларте" и, очевидно, к известной Палестинской группе. Но в последней проводилась лишь обычная работа по укреплению антиимпериалистической солидарности. В Швеции это означает только обработку общественного мнения, а отнюдь не бомбометание. Словом, все совершенно иначе, чем в Германии.

Сама "Кларте" и близко стоящие к ней организации в рамках Коммунистической партии Швеции, куда он так и не вступил, являются традиционными противниками индивидуального террора. В семидесятые годы они только наблюдали, что творилось в Германии, не так ли? Случались отдельные убийства, гангстеризм, похищения детей, взрывы самолетов - все это было, и кое-кто этому радовался, разумеется, не борцы с терроризмом, не израильтяне и не западногерманские "коммандос". Ну а каков же результат? Поднялись ли немецкие массы на социалистическую революцию под воздействием террористических актов? Нет, скорее наоборот. И это послужило весомым аргументом для кругов, близких к "Кларте", для ортодоксальных марксистско-ленинских групп. Так что проблема терроризма в Швеции не стала предметом дискуссии, все было и так ясно.

С кем же Карл теперь? Что касается терроризма, то он никогда не был согласен с предложениями его форсировать, но и с "Кларте" он уже расходился. Поэтому будет не так-то легко, без дураков, объяснить его идейную ориентацию, чтобы не засветиться и не разыгрывать спектакль. Что и говорить, проблема была не из простых.

Карл вернулся к своему креслу и сделал несколько больших глотков пива, пока Маак переводил. Время от времени Логе Хехт кивал, глядя то на Маака, то на Карла.

- Два вопроса - коротких, но важных, - прогремел Хехт, когда настала его очередь - Каковы сейчас ваши политические взгляды? Числите ли вы себя в рядах противников империализма? Или вы должны будете изображать антиимпериалиста?

Вопрос не требовал перевода Карл начал с того, что сказал: да, он был антиимпериалистом. Это, к примеру, означало, что он решительно поддерживал палестинцев и даже был в то время в Палестинской группе, но между ними существовало противоречие. Теперь же он понимает, что разделение Палестины было единственным возможным решением, тогда как в то время он не мог идти на компромисс в вопросе о единственно демократической Палестине.

Его антиимпериалистический настрой в дальнейшем выразился в том, что Карл не одобрил вторжения Советского Союза в Афганистан, а также Соединенных Штатов - в Центральную Америку. И здесь ему меньше всего нужно разыгрывать спектакль. Но в это же время он не мог понять, как члены группы Баадер-Майнхоф, действуя подобным образом, могут называться антиимпериалистами? Разве поджог магазинов и убийство пассажиров в аэропорту - это борьба с империализмом?

Логе Хехт улыбался, пока Карл допивал пиво. Он оценил шведскую откровенность. Не часто из уст сотрудника службы безопасности можно услышать такие искренние суждения.

Напротив, Зигфрид Маак не мог скрыть своего замешательства. Ему представлялось совершенно непостижимым, как Карла, человека с явно экстремистскими наклонностями, можно допустить в службу безопасности, больше того, дать ему свободу рук.

Карл занялся пивными бокалами. Оба немца кивнули, и Карл подошел к телефону, чтобы заказать еще пива. Когда он вернулся и сел, Логе Хехт выглядел очень довольным.

- Вы были пять лет в США, - начал, растягивая слова, Хехт, а затем продолжил в более быстром темпе развивать версию.

Вернувшись после пяти лет пребывания в США, Карл вновь вошел в левое шведское движение, которое к тому времени стало хиреть. Марксистско-ленинские группы влачили жалкое существование, большинство товарищей занимались другими делами, антиимпериалистическое движение в целом пошло на спад. Не предпринималось никаких действий. И Карл начал действовать один в знак солидарности с палестинцами. Он грабил банки и отдавал им деньги. Это был, по крайней мере, морально оправданный способ делать что-либо самому, а не только болтать.

- Ну, как вы находите этот вариант?

Карл не мог сразу ответить. Антиимпериалистический налетчик на банки? Это скорее смешно, чем правдоподобно. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Ведь версия предназначена для людей, считающих, что налеты на банки - весьма прогрессивный способ финансирования антиимпериалистической борьбы.

- Да-а, - вымолвил Карл, - это кажется достаточно убедительным для начала. А может даже показаться достоверным. И вообще я - что-то вроде индивидуального антиимпериалистического движения? Капиталистическое государство научило меня обращаться с оружием и теперь хочет воспользоваться результатом? Да, с такой характеристикой все выглядит довольно основательно. Хотя, откровенно говоря, мне трудно заставить себя краснеть.

Немцы, в свою очередь, засмеялись, по мере того как Маак переводил. В дверь постучали, Карл пошел открывать, захватив пустые бутылки. Когда он вернулся, Логе Хехт перешел к следующему вопросу, который, похоже, его очень интересовал. Он непроизвольно наклонился вперед, когда заговорил.

- Скажи, что тебе больше всего не нравится в действиях империализма США после вьетнамской войны?

Карл ответил не задумываясь.

Действия американцев он ненавидел больше всего. В последние годы к ним добавились еще и бомбардировки Ливии, осуществленные под тем предлогом, что "за Каддафи стоит весь мировой терроризм". Это, разумеется, неправда. У Ливии не было ни организационных возможностей, ни людей, чтобы поддерживать терроризм в таких масштабах, и, кроме того, из всех стран и организаций Ближнего Востока ливийцев больше всего контролировали. Люди, работающие в безопасности или разведке, вроде тех, что сейчас находятся в комнате, получали об этом особенно полную, суровую, но правдивую информацию. Французы из DGSE[3] или англичане из МИ-6 целыми группами проникали в "ливийские" организации. Французский агент из разведки даже организовал серию "ливийских" взрывов против Эр Франс, прежде чем девушка из британской МИ-6 не вычислила их и не разрушила всю систему.

Да, у людей вытягиваются лица, когда они читают такие рапорты, а ведь из них - и это неудивительно - многое попадает в газеты.

Знал ли Рейган, что все, что он говорил, неправда? Или это над ним так смеялись в разведслужбе? И что было в этом случае серьезнее?

Разведка ли смеется над руководством страны, и это приводит к военным действиям, или руководитель службы смеется над народом?

Результат - бомбардировщики над Ливией. Разыскивали ли они террористов, как все считали, долетая до Дамаска? Но у Дамаска хорошая противовоздушная оборона, и, кроме того, он связан с Москвой.

Бомбардировки Ливии - это было убийство по политическим мотивам. Да, именно этот шаг из всех совершенных американским империализмом за последний год ненавидел он больше всего.

Карл подошел и выпил полбокала пива. В первый раз он так растравил себя. Это было правдой. Это он действительно ненавидел больше всего из того, что мог вспомнить как профессионал и как убежденный противник империализма.

Логе Хехт был очень доволен. Он задал короткий вопрос, который не нуждался в переводе.

- Ну, господин антиимпериалист и террорист, как же вы хотите покарать империалистическую Америку за эти преступления? Что вы конкретно хотите сделать?

Карлу не нужно было особенно задумываться, чтобы понять ход мыслей собеседника. И он действительно ответил сразу же, как только Маак перевел вопрос.

- Можно уничтожить бомбардировщики, как минимум один или два. Их базы находятся в Англии. Такого нападения они, конечно же, не ожидают. Использовать "стингер" или SAM-7 и сбивать самолеты сразу же после взлета. Потом будет нетрудно объяснить, почему это сделано. Если не пройдет с бомбардировщиком в Англии, то в крайнем случае можно сбить американский самолет здесь, в Западной Германии.

- Фантастика, - сказал Логе Хехт, - если это так просто, почему же никто этого не сделал? Вы, следовательно, руководствуетесь мотивами мщения, когда дело касается американского империализма, и у вас есть идея, с кем и как бороться. Это просто замечательно. Всю следующую неделю вы оба можете посвятить подготовительным занятиям в Сент-Августине.

Сказав это, Логе Хехт поднялся, давая понять, что встреча подошла к концу. Надевая пальто, он увидел вопросительное выражение на лице Карла, и пока Зигфрид Маак собирал пачку бумаг, которые они просматривали в ходе беседы, Хехт развил свою последнюю мысль.

- Вы должны изучить террористов, чтобы понять, как они взаимодействуют в антиимпериалистической борьбе. Вы сейчас только в начале... нет, когда вы их изучите, то вы будете как раз в начале пути, здесь нет антагонистического противоречия. Мы рассчитываем на неделю. Кроме того, в Сент-Августине будут чисто практические моменты, но я эту сторону дела рассматриваю как менее важную Теперь, дорогой друг, предлагаю перейти на "ты" вместо немецкого "вы". И все же мы не увидимся, ты и я, прежде чем операция так или иначе не подойдет к концу. Маак будет твоим руководителем. До встречи.

Логе Хехт протянул без дальнейших церемоний руку и исчез за дверью, даже не взглянув, следует ли за ним его молодой помощник.

- Как сказано, - повторил Зигфрид Маак с мягким акцентом, как в американских фильмах, пародировавших немецкое произношение, - увидимся завтра в Сент-Августине. Машина будет ждать тебя ровно в десять. Ты расплатишься сам, мы, конечно, потом все компенсируем Лучше, если будет так.

- Хорошо. Но что мы с тобой будем там делать? Неделю изучать террористов? Не кажется ли тебе, что это немного расточительно в смысле времени? Следы остывают с каждым днем.

- Относительно следов ты прав. Но есть некоторая доля вероятности, что операция удастся в любом случае. Неделя - минимум нужного времени для подготовки. Ты должен познакомиться с этими безумцами, они ведь не шутят. К тому же они не все поголовно безумцы. Ты сам увидишь. Машина придет ровно в десять.

Карл остался один. Он поставил на место кресла и собрал бокалы. Поскольку никто в комнате не курил, а кондиционеры работали прекрасно, то никаких следов от встречи не осталось. Как будто и не было этой странной беседы.

Карл с неприязнью оглядел свой неуютный стандартный гостиничный номер. Было начало десятого. Он включил телевизор. По одному из каналов показывали какой-то фильм ужасов, по другому шли дебаты, но о чем, он не понял. На следующем транслировали футбольный матч двух немецких команд, еще на одном симфонический оркестр исполнял вторую часть третьей симфонии Бетховена.

Вот уж действительно парадокс, подумал Карл, пододвинув одно из кресел поближе к телевизору. Здесь, в Бонне, сразу же после этой встречи услышать Героическую симфонию Бетховена. Невероятно.

Слушая Бетховена, он принялся листать буклеты, лежавшие на столе. На обложке одного из них был изображен портрет Бетховена, буклет рассказывал о Бонне - федеральной столице на Рейне, но никаких иллюстраций, кроме портрета, в нем не было.

Дом Бетховена находился на Боннгассе, 20, это должно быть в центре города. В летнее время он открывался в десять, а сейчас, зимой, - в девять тридцать. Завтра утром до открытия он может, конечно, осмотреть его, прежде чем отправится в Сент-Августин. Кстати, звучит это как Сент-Квентин, тюрьма, в которой Чесмэн сидел в камере смертников и откуда его повели на казнь. Немцы говорили о Сент-Августине, как будто само собой разумеется, что он должен был о нем все знать.

После Героической прозвучала литавровая симфония Гайдна. Карл прослушал первую часть, а потом почему-то разволновался. Через двенадцать часов он должен быть в Сент-Августине, а сна - ни в одном глазу. Ему не сказали, нужно ли этим вечером оставаться в номере. Поскольку он в Бонне под своим именем, то Карл Хамильтон и есть его прикрытие, и он мог спокойно выйти в город и смешаться с толпой.

Фирменная карта весьма смело утверждала, что отель, в котором остановился Карл, находится в самом центре города. В просторном баре отеля внизу в зеленых кожаных креслах расположилось лишь несколько посетителей. Карл взял такси, доехал до Центрального вокзала и пошел дальше пешком, к возвышающейся неподалеку башне, скорее всего, ратуше, где, по его расчетам, и должен был находиться центр города.

Старый город был типичный - с рыночной площадью, узкими улочками. Через несколько сот метров Карл подошел к площади, где в дымке мягкой немецкой измороси расположился рождественский базар. Остановившись у одного из киосков, он попросил стакан глинтвейна; это было подогретое, подслащенное и разбавленное водой вино. Никаких специй. Рядом с киоском уже стояли рождественские елки. Дотошно, как настоящий северянин, Карл осмотрел ели, выставленные на продажу. Они казались серебряными и, судя по ценам, были искусственными. На другом конце площади группа немцев громко распевала рождественскую песню. Он медленно тянул свой глинтвейн, а мысли перескакивали с одного на другое: вспомнил, как мать настойчиво звала его на Рождество на юг Швеции, в Сконе, чтобы встретить праздник в кругу семьи. Как родственники непременно хотели показать ему охоту на зайцев или косуль. Отбросив воспоминания, Карл попытался сосредоточиться на человеке по имени Логе Хехт.

Но тут с чисто немецкой пунктуальностью хозяин киоска стал закрывать ставни, замолчали и поющие. Было ровно 23 часа. Ясно, что и рождественский базар закрывается именно в это время. Порядок прежде всего.

Карл поставил недопитый стакан на стойку и пошел дальше. Через минуту в переулке между зданиями из стекла и бетона он заметил деревянный дом с ресторанной вывеской, на которой была изображена гроздь винограда. Снаружи ресторанчик выглядел очень невзрачно, а внутри все напоминало немецкий кабак с массивной коричневой мебелью и толстыми официантками в стилизованных народных костюмах.

Он заказал блюдо настоящей немецкой колбасы и сам удивился, что можно поглощать вино стаканами. Жареную колбасу он запивал немецким красным вином, которое оказалось удивительно приятным. Когда унесли колбасу, точнее то, что от нее осталось, он принялся за белое вино с Боденского озера, совершенно необычное по вкусу.

Бесспорно, Логе Хехт казался вполне интеллигентным человеком. Непостижимо, как он хорошо разбирался в левых. Быть может, в свое время и сам был кем-то вроде левого социалиста, как Старик. Или это всего лишь пресловутая немецкая основательность?

Почвы для колебаний, по сути дела, не оставалось. Вначале Карл думал, что приехал в Германию лишь за тем, чтобы оценить предложение немцев и, все обдумав, вернуться домой. Но то, что сказал Логе Хехт, вернее, тот тон, которым он говорил и как он задавал вопросы, не оставляло никаких сомнений, что все детали операции были продуманы заранее и весь план составлен очень профессионально, так что у Карла ни разу не возникло сомнений. Когда Хехт неожиданно быстро попрощался, все было уже ясно. Итак, операции дан ход. Но предстояло недельное изучение немецкого терроризма в Сент-Квентине, нет - Сент-Августине.

Тем временем вино произвело свое действие, и Карл решил, что если продолжать пить, то надо заказать что-нибудь совершенно иное, стоит попробовать какой-нибудь иностранный сорт. Он думал, что должен выяснить еще одну важную вещь. Это был вопрос, в котором нельзя рассчитывать на импровизацию: какова действительная цель операции? Когда ее можно будет считать законченной, разумеется при удачном стечении обстоятельств?

Как он понял, речь шла о том, чтобы локализовать новый центр "Роте Армэ Фракцион" в Гамбурге. Дело не в том, чтобы просто схватить пару членов организации, взять надо всю руководящую группу. Итак, Карл, вероятно, в один прекрасный день будет знать достаточно имен и мест встреч, и тогда наступит момент, когда можно будет кликнуть "большую и злую овчарку". Его собственное задание заключалось прежде всего в том, чтобы продержаться до этого момента, если, конечно, он вообще выдержит контакт с врагом.

Расплатившись, он вышел на улицу и пошел пешком вдоль уже темных зданий. Мимо проехал бело-зеленый полицейский автомобиль, и Карл вздрогнул, будто совесть его была нечиста, будто он действительно был грабителем, розыск которого уже объявлен. Чувство это для него было совершенно новым.

Наутро оказалось, что Сент-Августин - это обычный маленький городок в нескольких милях от Бонна. Состоял он весь из главной улицы с большим супермаркетом и прилегающих вилл, а за ними начинались живописные рощи и пашни.

Однако сразу за Септ-Августином находился отгороженный от внешнего мира городок. За невысокими бетонными стенами с колючей проволокой мелькали казармы и какие-то сооружения, похожие на ангары. Это было GSG9.

Западные немцы утверждали, возможно из чувства национальной гордости, что GSG9 - наиболее эффективная в мире антитеррористическая команда. Возразить что-нибудь было трудно. Во всяком случае, "зеленые береты" этой части пользовались той же славой среди немецких мальчишек, что и, например, "зеленые береты" морских пехотинцев США или "зеленые береты" пограничников в Швеции. Так что название GSG9, или просто "девятка", льстило национальной гордости немцев, можно сказать, вызывало у них прилив патриотизма, если не сказать шовинизма.

Буквально GSG9 в переводе с немецкого означает "пограничное охранное отделение номер 9", Это часть немецкой пограничной полиции, первоначальным назначением которой была охрана западногерманских границ, прежде всего от восточных немцев и русских. В любом порядочном демократическом государстве существуют части сил обороны, призванные защищать национальные границы. Здесь, в Западной Германии, есть историческое и чисто немецкое объяснение тому, что эти функции выполняет военная полиция.

Дело в том, что пограничная полиция была создана в поддержку оккупационным властям еще тогда, когда по политическим причинам было невозможно создать собственные вооруженные силы в Западной Германии... И пока бундесвер создавался - а процесс этот был отнюдь не быстрым, - пограничная полиция как бы заменяла вооруженные силы. Когда же с оккупационным режимом покончили и был создан бундесвер, пограничная полиция стала выполнять функции федеральных специализированных полицейских сил - нечто вроде национальной гвардии в США, - щедро оснащенных автоматическими винтовками, бронемашинами и гранатами со слезоточивым газом, - словом, всем, что необходимо на случай беспорядков или бурных демонстраций.

До сентября 1972 года существовало восемь отделений пограничной полиции. Тогда же появилось девятое. Задачей его было реабилитировать пошатнувшуюся славу немецкой полиции. В тот период весь мир, кроме Западной Германии, ее правительства, полиции и армии, противостоял жестокости и кровожадности арабских террористов.

5 сентября 1972 года эти террористы атаковали Олимпийскую деревню под Мюнхеном, и им удалось захватить в заложники группу израильских спортсменов. После переговоров террористы и их заложники доехали до аэропорта с тем, чтобы покинуть Западную Германию.

В том месте, где террористы с заложниками должны были пересесть из вертолета в ожидавший их самолет, западногерманская полиция организовала что-то вроде ловушки. В окружение было выставлено около сотни нервничавших полицейских, вооруженных автоматическим оружием. До сих пор непонятно, как разразилась катастрофа, почему кто-то из немецких полицейских вдруг взвел курок и начал пальбу по террористам, а заодно и по их заложникам. Но когда начал один, за ним мгновенно последовали другие, и террористы вместе с израильскими заложниками были расстреляны буквально за несколько минут.

Разумеется, всему миру было сообщено, что эти палестинцы убили восьмерых израильских спортсменов, после чего каким-то непонятным, но вполне законным образом сами были накрыты эффективным огнем немецкой полиции. Так выглядела эта политизированная версия в международной прессе, так она, собственно, и вошла в историю.

Но для западногерманского правительства с самого начала положение было столь же ясно, сколь и неприятно. Спустя три дня, 8 сентября, министр внутренних дел Геншер издал распоряжение о создании нового федерального полицейского управления с задачей больше никогда не допустить того, что произошло в Федеративной Республике. 26 сентября, после консультаций между различными министрами, федеральное правительство достигло единства и официально объявило о создании девятого - совершенно нового - полицейского управления.

Спустя пять лет "девятка" восстановила немецкую честь благодаря блестяще проведенной операции против западногерманских террористов, захвативших самолет Люфтганзы и после нескольких перелетов в районе Средиземного моря приземлившихся в Могадишо, Сомали.

Силы "девятки" атаковали самолет, ликвидировав с исключительной точностью всех четверых террористов на борту, причем все пассажиры остались невредимыми. Правда, одну стюардессу легко ранили в ногу, но в остальном операция была проведена блестяще, даже более эффективно, чем нашумевшие в свое время операции израильтян с их высокопрогрессивными антитеррористическими подразделениями.

После этого новое управление могло почить на лаврах, установить связи с родственными иностранными организациями, которые хотели дать своим людям возможность пройти в ФРГ специальную подготовку или изучить архисложный оружейный арсенал "девятки".

Западногерманские антитеррористические ударные силы имели подкрепления и за пределами Сент-Августина, они очень скоро показали, что являются лучшими в мире, их тренировки более интенсивны и эффективны, чем у аналогичных служб в других странах. Чтобы это доказать, "девятка" устроила "международные соревнования", пригласив гостей из различных родственных сил специального назначения... В состязаниях, включавших самые разнообразные профессиональные трюки, "девятка" одержала убедительную победу.

К неудовольствию приблизительно двухсот служащих "девятки", каждая федеральная земля создала впоследствии свое собственное аналогичное подразделение - тоже с "зелеными беретами" и с таким же оружием, так называемые МЕК-единицы (Mobile Einsatzkommando - мобильные группы).

Когда Карл ехал в темно-синем "мерседесе" по дороге в Сент-Августин, у него еще не было никакого представления о том, что ждет его по адресу, так напоминавшему название тюрьмы.

Все утро он себя неважно чувствовал. Разумеется, он побывал в доме Бетховена. Подошел к нему без одной минуты девять, а ровно в девять ноль-ноль дверь открыла пожилая дама, продававшая билеты по пять марок. Он в одиночестве прошел по трем этажам вытянутого дома и слышал больше отзвуки собственных шагов по паркету, чем звуки музыки из прошлого.

В так называемой Венской комнате стоял последний рояль Бетховена из светлого красного дерева, который оказался неожиданно маленьким. Согласно написанной от руки табличке, это был дар от мастера, делавшего клавишные инструменты, - Конрада Графа из Вены.

Карл не смог устоять от искушения взять аккорд на этих священных клавишах. Он прозвучал, как и можно было ожидать, ужасно фальшиво. Через несколько секунд из ближайшей двери появился пожилой человек и стал укорять Карла, напомнив, что экспонаты запрещено трогать руками. Карл удивился и смутился: ведь поблизости, казалось, никого не было. В целом ситуация была странной. Действительно, он стоит в музее Бетховена, как идиот, с кинжалом вороненой стали темно-синего отлива у ноги, с которым никогда не расстается. Стоит, коснувшись клавишей рояля самого Бетховена, захваченный на месте преступления пенсионером, который будет теперь с немецкой обстоятельностью сопровождать его дальше. Его, идущего собственным путем, о котором он и сам-то еще знает далеко не все, с официальным заданием совершить налет на банк, чтобы, как это ни странно звучит, защитить иностранное государство от сумасшедших, которых могла породить на свет только Германия.

Вся ситуация бала какой-то нереальной, фальшивой, как и этот злополучный аккорд. В ней таилась опасность, но такая, от которой не защитишься, выхватив заученным, почти автоматическим движением пристегнутый к ноге кинжал. Ясно, что это не тот случай, когда излюбленное оружие могло его выручить. Скорее наоборот. Тут он поймал себя на мысли, что сам начинает смотреть на себя как на настоящего преступника.

Когда машина уже проходила через ограждения военного городка под Сент-Августином, Карл задумался над собственными переживаниями этим утром. Темно-синий "мерседес", въехав на огражденную территорию, остановился посередине большого двора, с трех сторон окруженного зданиями, похожими одновременно на пожарное депо и военные казармы. Главный вход располагался в небольшой пристройке, перед которой выстроились в ряд пустые флагштоки. Все это, вместе взятое, производило странное впечатление, как будто он попал в какую-то восточноевропейскую гостиницу, которая никогда не рекламировалась туристическими агентствами.

У главного входа его ожидал Зигфрид Маак вместе с человеком в зеленой форме с нашивками, похоже, фельдфебеля или что-то в этом роде. Фельдфебель взял сумку Карла и исчез в одном из коридоров, а Маак вместе с Карлом поднялись на третий этаж, чтобы встретиться с шефом.

В кабинете шефа бросалось в глаза множество эмблем разных посещавших его родственных организаций со всего мира, например тайной полиции Южной Кореи. А представители специализированного отдела ЦРУ преподнесли на память немецким коллегам нагрудный знак - серебряную звезду.

Каждый входящий в кабинет сразу видел там самого шефа - Уве Дее. Карлу он показался типичным символом орущего фельдфебеля с немецкой овчаркой: крепкий блондин с немецким орлом на правом рукаве кителя, значком парашютиста на левом нагрудном кармане, с одной или двумя воинскими наградами и со знаками различия - серебряными переплетенными полукругами поверх погон (Карл решил: подполковник, а то и полковник), высокий голос, широкая, почти американская улыбка и демонстративное, нарочито крепкое рукопожатие.

- Добро пожаловать в GSG9. Вольно, капитан Чарли, и, пожалуйста, садитесь, - прокричал Уве Дее на английском языке с сильным немецким акцентом, который, в отличие от выговора Зигфрида Маака, напоминал действующих в американских фильмах о второй мировой войне фашистских негодяев.

"Нет, не похоже", - подумал Карл, когда осторожно сел, положив ногу на ногу, в одно из кресел для посетителей. Полковник открыл синюю пачку французских сигарет, дождался, когда Карл отказался, и зажег свою зажатой в кулаке золотой зажигалкой фирмы "Данхил", а может, французской "Дюпон".

- Итак, - продолжил полковник после первой затяжки, когда в воздухе распространился запах скорее сигар, чем сигарет, - предполагаю, что вы еще не ознакомились с организационной структурой "девятки"?

- Нет, сэр, к сожалению, - ответил Карл быстро, подавив улыбку.

К его удивлению, последующее описание заняло не более пяти минут и было предельно конкретным.

"Девятка" предназначалась в первую очередь для борьбы с терроризмом в бою. Тактика приспособлена для действий в городских условиях. Свое начало она берет из опыта бразильских городских партизан, действовавших группами численностью не больше чем пять - восемь человек. "Девятка" создала серию специальных тактических единиц - SET (Spezialeinsatztrupp). Пять таких единиц образуют подразделение. Всего в распоряжении "девятки" три полных подразделения. Персонал для них подбирается с особыми техническими навыками. Это водолазы, пилоты вертолетов, шифровальщики и т.п.

Карл должен войти во второе подразделение, точнее, в первый и второй SET второго подразделения, в Желтую и Голубую группы.

Здесь полковник с улыбкой остановился. Это была чистая случайность, что первый и второй SET были обозначены цветами шведского флага - желтым и голубым. Национальность Карла, кроме полковника, никто в "девятке" не знал и не узнает. Никакого иного представления, чем "капитан Чарльз", не должно быть. Большинство будет считать, что Карл - американец.

Кое-кто, правда, считал, что "представляться" ни первой, ни второй группе Карлу совсем не требуется. Однако на следующей неделе ему предстояло, с одной стороны, ознакомиться с тактическими возможностями обеих групп. А людям из Желтой и Голубой групп, в свою очередь, надо познакомиться с Карлом. Ведь в ходе операции это может иметь большое значение, не правда ли?

Здесь полковник Дее сделал паузу, чтобы своим вопросом проверить, усвоил ли Карл хитрость. Но за него тут же ответил Зигфрид Маак.

- Я сожалею, сэр, но согласиться с этим не могу. Моя задача - я не знаю, известно ли это вам, - проведение операции прикрытия, я вынужден буду в таком случае провести смену караула.

При словах "смена караула" полковник Дее разразился откровенным, немного грубым смехом.

- Смена караула! Блестяще, капитан Чарли, действительно блестяще! Ну ладно, если операция удастся, мы приближаемся к the final kill[4] - окончательному решению. Думаю, будет правильно, если капитан Чарли и Желтая и Голубая группы узнают друг друга. Ведь капитан один не сможет достигнуть цели, не так ли? Да и вы сами должны отличать друзей от врагов.

С точки зрения немца, это был, бесспорно, неопровержимый аргумент. Карл задумался: что, собственно говоря, этот человек понимает под словами "the final kill"? Скорее всего, это только фантастическая картина, для осуществления которой потребуется целый световой год.

Короче, всю следующую неделю первую половину дня Карл должен будет угробить на практические и технические занятия с обеими группами - Желтой и Голубой. А после обеда, когда персонал "девятки" либо свободен, либо изучает теоретические вопросы, такие как радиодело в военной тактике латиноамериканских государств или психология и идеология германских террористов, они с Зигфридом Мааком должны будут разбирать теоретические проекты, о которых полковник даже и не подозревал: это было дело только Карла и Ведомства по охране конституции. С этим ясно.

Вошел майор и поприветствовал Карла, а затем они вместе пошли осматривать комплекс. Начали с гаража, где выстроился целый ряд белых "Мерседесов-280 SE" - основного средства передвижения "девятки". Внешне они ничем особенно не отличались от обычных серийных машин, правда, были оборудованы радиотелефонами со встроенными противоподслушивающими устройствами, стекла - пуленепробиваемые, а в остальном - обычные пижонские машины с люком на крыше. Карл почему-то вспомнил пилотов немецкой эскадрильи Рихтхофена времен первой мировой войны. Они должны были летать на красных машинах, чтобы быть заметными на больших расстояниях, дабы всем была видна разница между служившими в этой эскадрилье асами и обычными летчиками. Белые "мерседесы" должны были производить то же впечатление: "Когда вы, террористы и банковские налетчики, видите белые "мерседесы", то читайте последнюю молитву". Примерно так.

Маленький, кругленький и добродушный майор командовал вторым ударным подразделением, в которое входили Желтая и Голубая группы. Он считал само собой разумеющимся, что Карл - американец. Они прошли на склад, где Карл, расписавшись, получил сумку с одеждой и необходимое снаряжение. Ему показалось, что он вновь новобранец. Пройдя пару коридоров, они вошли в спортивный зал, где несколько десятков человек в белых куртках из грубой хлопковой ткани отрабатывали приемы рукопашного боя. Как только появились посетители, занятия были остановлены и все вскочили со своих мест.

Майор представил "капитана Чарли", того самого, о котором говорилось на утреннем брифинге. Возможно, он будет руководителем предстоящей операции с участием Желтой и Голубой групп. И во всяком случае - участником общих тактических занятий в ближайшую неделю. Затем майор дал команду продолжать занятия.

Карл понял, что упражнения по технике рукопашного боя были обычными для полиции. Инструктор разоружал вооруженного ножом "бандита". Когда тот нападал на него сзади, он высоко захватывал руку с ножом, а все, что должно произойти потом, можно было легко себе представить. Вначале инструктор наносит предупреждающий удар с криком, чтобы отвлечь внимание нападающего. Рука, встречающая нож, конечно же, отводит его в другую сторону. После этого инструктор наносит удар по шее и заставляет нападающего выронить нож. Одной рукой он при этом заламывает руку "противника" за спину, а другой сжимает рукоятку ножа. Нападающий таким образом обезврежен, повержен на колени, и ему ничего не остается, как просить пощады.

Карл осторожно присматривался к молодым полицейским: им было примерно по двадцать пять лет, с виду сильные, хорошо натренированные. Коротко постриженные и сосредоточенные, они хотели казаться непринужденными, но было заметно, с каким любопытством они искоса поглядывали на посетителя, названного "капитаном Чарли".

Тут случилось то, чего Карл хотел меньше всего. Один из освободившихся инструкторов, который только что разделался с очередным "бандитом", поднял нож и протянул его Карлу приглашающим жестом, движимый, очевидно, чисто спортивным и профессиональным интересом и к тому же подбадриваемый любопытством остальных.

Ситуация была неловкой. Их занятия имели мало общего с реальной схваткой. Этими упражнениями, по сути дела не очень сложными, Карл в совершенстве овладел в течение пяти лет учебы. И выполнял он их, конечно, по-настоящему. Он и потом постоянно вспоминал их, да и трудно забыть навыки, полученные на военной службе или в полицейской школе.

Карл не был готов к тому, чтобы в шуме и гаме спортивного зала заставить нападающего "бандита" встать на колени и просить пощады.

Он был приучен любой ценой избегать конфронтации, или обезвредить нападающего с ножом, или, наконец, убить его без лишнего шума.

Карл искал взглядом Зигфрида Маака, чтобы получить поддержку, но тот изобразил на лице довольно двусмысленную мину. Не было никакой возможности выпутаться с честью из этой дурацкой ситуации. Молодые полицейские смотрели на него с любопытством, даже не пряча улыбок и не оставляя ему, по сути дела, никакого выбора. Со вздохом он поставил сумку с вещами, скинул с себя куртку, медленно подошел к инструктору на середину круглого борцовского мата. Быстро нагнувшись, он задрал штанину и выхватил левой рукой свой собственный кинжал, мгновенно перебросил его в правую и направил снизу на инструктора. Затем кивнул, давая знать, что готов.

В зале воцарилась тишина. Отливающая голубым специальная японская сталь в руке Карла напоминала лезвие современного хирургического инструмента. Его поза с кинжалом в правой руке и выставленной вперед левой, наклоненной приблизительно на сорок пять градусов вниз от кинжала, была столь красноречива, что зрители сразу оценили ситуацию.

Инструктор засомневался и обменялся вопросительным взглядом со своим начальником-офицером. Потом затряс головой и показал предупреждающим жестом, что продолжать отказывается.

Когда Карл, нагнувшись, убрал кинжал, подошел майор, как бы желая замять инцидент.

- Очко в вашу пользу, капитан Чарли. Предложение было действительно вряд ли уместным... - начал майор на одном дыхании, но вскоре был вынужден перевести дыхание, чтобы добавить: - ...едва ли оно отвечает задачам тренировки. Не так ли, капитан Чарли?

Конечно, он прав. И ему было неловко применять испытанный прием, который действительно выходил за рамки программы занятий полицейских, так как мог создать у них неверное представление об их собственной безопасности, а главное - привести к неприятностям во время реальной схватки. Но как сможет теперь Карл это объяснить на своем ужасном немецком, дать понять разницу между собой и ими?

- Да-а, - протянул он, сходя с мата и поднимая учебный нож. - Понимаете, вы, полицейские, должны брать бандита осторожно. Я же военный, а это другое дело. Полицейским и военным трудно вместе тренироваться - у нас разные цели.

Карл не был уверен, что все поняли его объяснение. Ситуация становилась довольно неловкой. Вдобавок он уже раскаивался, что не дал себя разоружить, сыграв роль бандита.

- В действительности, - продолжал он медленно, беря рукоятку ножа так, как у них было принято, - ведь это врага не испугает. - Карл опустил нож и стал направлять его на воображаемого противника снизу: - Врага надо всегда встречать вот так.

В это время инструктор знаком показал, что хочет взять нож, и Карл, предварительно попробовав лезвие, перекинул ему оружие. Ясно, что это абсолютно неопасное учебное оружие. Но тут вдруг инструктор снова решительно принял боевую позу. И Карл, оказавшись в безвыходном положении, кивнул ему, что готов.

Инструктор глубоко втянул в себя воздух и стал приближаться к Карлу с застывшей улыбкой. Теперь Карл внимательно следил за противником, чтобы уловить момент, когда будет нанесен удар, поскольку он тысячу раз убеждался, что удар ножом может действительно быть моментальным. Как всегда в боевой схватке, Карл почувствовал как бы электрические импульсы в позвоночнике... Он действовал автоматически, как бы на "автопилоте", не испытывая ни особого возбуждения, ни злобы или страха.

Когда в глазах противника промелькнула решимость, он мгновенно, одним движением выставил вперед обе руки, чтобы встретить удар как можно раньше. Он захватил и сжал запястье правой руки инструктора и предплечье левой, выставив одновременно вперед правое колено, направленное в диафрагму противника. Затем круговым движением поднял обе руки и всем корпусом подался назад.

Противник тут же потерял равновесие, его рука с ножом, заломленная назад, вывернулась, и он, внезапно почувствовав острую боль, выронил нож, который Карл был уже готов поднять. Однако за мгновение до того, как оба упали на мат, Карл, вернее его "автопилот", выхватил свой кинжал и приставил его к горлу противника, прямо к сонной артерии. На шее инструктора тут же появилась красная полоса.

На цветной кинопленке это выглядело бы эффектно, но здесь, в зале, на тренировке, все было неуместно и непонятно. Полицейские из Желтой и Голубой групп позже часто вспоминали красную полоску на шее инструктора. По идее, он должен был умереть еще до того, как упал на мат.

- Как я уже сказал, - продолжал Карл, поднявшись и снимая себя с "автопилота", - я военный, а не полицейский. И вместе мы вот так тренироваться не можем.

Он вернул нож шокированному инструктору, учтиво поклонился собравшимся и сказал своим сопровождающим, что хочет уйти. По всему чувствовалось, что это было весьма уместное желание.

Добродушный майор стал менее добродушным. Насупившись, он провел своих гостей через экспедицию, где вынул бланк индивидуального расписания занятий и стал подстраивать его под недельный визит Карла в качестве посетителя школы в Сент-Августине.

Послеобеденное время Кард должен был посвящать специальной программе Ведомства по охране конституции, которая не была даже знакома руководству "девятки". Речь шла об изучении теоретических вопросов, за которые отвечал Зигфрид Маак.

Первую половину дня всю следующую неделю Карл будет заниматься вместе с Желтой и Голубой группами по тактической программе "девятки". Предусматривался, например, штурм отдельного дома или квартиры в высотном доме, захват лидеров террористов, а также владение личным оружием и специальным снаряжением. Планировались и занятия по рукопашному бою, но Карл сразу же вычеркнул их из расписания, и майор принял это как должное.

После этого Карл вместе с Зигфридом Мааком отправился в трехкомнатный номер на втором этаже, пломбированный печатью с маленьким черным немецким орлом на желтом фоне. На двери висела табличка, извещавшая, что вход запрещен. Три смежные комнаты - две спальни и импровизированный класс с обычным оборудованием для занятий. Зигфрид Маак тут же начал распаковывать два прямоугольных серо-зеленых стальных чемоданчика, в которых оказалось чуть ли не сто килограммов бумаг. Это была уникальная коллекция - основные сведения, собранные BKA и Ведомством по охране конституции, о терроризме в Европе с особым упором на географию немецкого терроризма и его политические разновидности. Материалов о правых экстремистах было немного, поскольку они редко вызывали интерес, да и численность их была невелика. С одной частью материалов, в которую было легче всего вникнуть, Карл предлагал разобраться поскорее, чтобы вся масса бумаг стала более обозримой. Эта часть представляла собой описание различных технических приемов и устройств, которыми пользовались террористы за все время развития их кровавого ремесла - от простых поджогов до мощных взрывов.

Документы были снабжены цветными фотографиями одинакового формата, похоже, из полицейских расследований. На этих фотографиях, кое-где отмеченных красными чернилами, были какие-то жалкие подобия людей, их имена были немного знакомы Карлу по газетам: Шлейер, Бубак, Пименталь. Это были обычные убийства, совершенные, насколько Карл мог судить, из пистолета или автомата с близкого расстояния, чаще всего в голову. В общем, ничего неожиданного.

Техника взрывов, наоборот, с годами совершенствовалась, это было ясно. Во всяком случае, сейчас террористы использовали взрывные устройства с часовыми механизмами. Но их попытки контролировать детонатор на расстоянии - с помощью длинного кабеля или радиопередатчика - пока плохо удавались.

На изучение другой части содержимого чемоданов ушло несколько часов. Время от времени Карл бормотал что-то себе под нос, раскладывая документы на гладкой поверхности стола. Зигфрид Маак их подробно комментировал, но речь шла больше о географии преступности. Если дело касалось известных преступников, все еще остававшихся на свободе, он рассказывал их биографии, отмечая особые приметы, о которых знал или догадывался. Большинство известных террористов, чьи данные были предоставлены Карлу, уже сидели, надежно упрятанные под замком в специальном белом бункере.

Карл и Зигфрид Маак сделали перерыв и спустились перекусить в большой столовой самообслуживания. В полном молчании они ели свой ланч - слишком уж много было любопытных взглядов. Потом они поработали еще час, закончили первое занятие и убрали все документы в стальные чемоданы, очистив столы для более трудных теоретических программ.

- Итак, - сказал Карл, - эти ваши террористы, к моему удивлению, в большинстве своем просто дилетанты в том, что касается техники и оружия. Они используют автоматическое оружие калибра 9 мм для близкого боя и делают свои бомбы так, что даже мальчишка с бейрутских улиц сделал бы лучше. Эту нелепость даже трудно объяснить.

- Ты делаешь бомбы лучше? - спросил Зигфрид Маак. Вопрос прозвучал так, будто он принял на свой счет пренебрежительные оценки Карла.

- Разумеется, если учесть, сколько денег было вложено западными демократиями в мое образование, - ответил Карл, немного раздраженный вопросом и удивленный неожиданным тоном Зигфрида Маака.

- Тогда в этом у нас преимущество. У тебя есть знания в этой области, из которых они могли бы извлечь большую пользу.

- Точно.

- Но вообще-то странно, почему они не могут достичь твоего уровня?

Карл сделал вид, что не заметил иронии.

- Да, это не так просто, поскольку существует определенное расхождение между возможностями делать бомбы и закладывать их в нужное место. Последнее сложнее всего, и, надо признать, у них это по-настоящему получается, когда они загоняют свои машины на различные объекты НАТО, не говоря уже об этом трюке с фургоном пива, который им удалось провезти куда-то там в Гамбурге, в Фюрер-академию, кажется?

- Нет. Ты имеешь в виду Высшую академию бундесвера.

Карл был смущен своей почти фрейдистской оговоркой. Высшая академия - это звучит так изящно. Он смотрел на Зигфрида Маака, размышляя, продолжить ли разговор, понимая в то же время, что рано или поздно эта тема должна была возникнуть. Но Зигфрид Маак демонстративно отвел глаза.

- У меня просто сложное Отношение к Германии, - начал Карл, собравшись с духом. Он замолчал на секунду, прежде чем продолжить. Это признание зажгло искру любопытства, но не враждебности в до сих пор неизменно холодном, сдержанном взгляде Зигфрида Маака. - Мне противны такие, как этот Уве Дее, и его чертово "окончательное решение".

- Что ты под этим "окончательным" имеешь в виду?

- Да, он сказал так. Внешне выглядел весьма довольным, когда употребил это выражение, которое для моих ненемецких ушей прозвучало как, естественно, знак одобрения, ты сам знаешь, чего.

- Окончательное решение?

- Да.

- Ты что, противник окончательного решения вопроса о террористах?

- Нет, но это зависит от...

- Тебя раздражают только эти слова, да еще когда они произносятся по-немецки?

- Да. Я, как и другие европейцы, вырос в прямой или косвенной ненависти к немцам. Германия - это страна, которую стремятся как можно быстрее проехать за ночь, когда едут в Париж, Венецию или Зальцбург. Возьми, например, это место, где мы очень далеки от английского бобби. Когда я вижу такого романтика насилия, как Уве Дее, мне вдалеке слышится грохот марширующих сапог.

- И Хорст Вессель?

- Точно. Допускаю, что это не особенно умно или рационально, но это так.

- Хотя я и немец, но могу это понять. А ведь родился я через десять лет после смерти Гитлера.

- Да, я знаю.

- Что касается самого насилия (хотя признаю, что я немец и не могу уклониться от коллективной вины), должен сделать одно замечание. Спектакль, устроенный тобой сегодня утром в спортивном зале, создает впечатление, что немецкое насилие во всех отношениях уступает шведскому. Если я все правильно понял, ты фактически продемонстрировал, что убил инструктора, разве нет?

Карл чувствовал себя идиотом. Он понимал, что сам поставил себя в это дурацкое положение. И хотя вопрос был таким болезненным и важным, ему во что бы то ни стало нужно было пойти на попятную. Он должен хоть как-то покаяться.

- Прошу прощения, я поступил неумно, - сказал он огорченно.

- Ты ведь не один в лодке.

- Нет, конечно. И вообще, вся любимая мною музыка - именно немецкая. Я читаю Гюнтера Грасса и Гюнтера Вальрафа, а сейчас я сотрудничаю с немцами, которые пытаются предотвратить нападение на мою страну. Нет, я поступил неумно. Прости меня еще раз.

Хотя проблема немцев, конечно, важна, но Зигфрид Маак не хотел выпускать из своих рук нить разговора.

Он сам был социал-демократом, и его могли бы призвать на военную службу, если бы в Германии существовала всеобщая воинская повинность. В прошлом он участвовал в антиядерном движении и был настоящим пацифистом, но в первую очередь все-таки во всех отношениях оставался немцем до мозга костей, особенно в глазах иностранцев.

Однажды он был во Флориде и объяснялся по-французски с женщиной, с которой собирался обручиться. Это произошло в ресторане. За соседним столиком сидела пожилая пара, говорившая на американском английском с явным европейским акцентом. Он сразу понял, что это евреи.

Но и они поняли, кто он. Женщина была откровенно обеспокоена соседством с Зигфридом, заявив, что он "типичный немец". Ее спутник, очевидно смущенный ее громкими словами, напрасно пытался привести аргументы, что за соседним столиком говорят по-французски и очень возможно, что он из Северной Франции, или бельгиец, или скандинав. Но женщина не сдавалась. Она была уверена: "Его глаза такие злобные, какими могут быть только глаза немца".

От прошлого не уйти. Во всем мире в каждом немце видят прежде всего злые глаза, и ни Моцарт, ни Гёте, ни "Мерседес-Бенц" тут не помогут. Об этом на свой манер сказал и Уве Дее: "Восточная Германия - лучшая в восточном лагере, а Западная - в западном. И их предпочтительнее держать отдельно, не так ли?"

Даже немецкие террористы, несмотря на то, что думает о них Карл, лучшие в своем роде. В любом случае действуют они увереннее других. Их собратья, например, в Италии были бы уже давно ликвидированы, да так, что мир даже не узнал бы о жестокости полиции. А французы вообще не пошли дальше налетов на банки и одиночных убийств. То же относится и к бельгийцам. Может быть, конечно, исключение составляют акции против Высшей академии бундесвера в Гамбурге (заметь, не Фюрер-академии). Да и то основной удар наверняка нанесли немцы, а не бельгийцы, которые, скорее всего, только присоединились к ним.

- Согласно твоей логике, западногерманская служба безопасности тоже лучшая в своем роде. Непонятно только, почему убийцы без конца терроризируют законопослушное немецкое население. По крайней мере, в этом пункте картина не очень убедительна, - сказал Карл, понимая, что это скорее не аргумент, а желание положить конец мучительной дискуссии.

Зигфрид Маак вел разговор мягко и осторожно, с долей юмора. Под конец и он был благодарен Карлу за попытку покончить с помощью шутки с этой болезненной темой.

- Точно, и это тоже. Ты абсолютно прав, - продолжил он тем же немного неуверенным тоном, - почти бесспорно, что "окончательное решение" - как раз для наших оставшихся еще на свободе террористов. Теперь мы получили в свое распоряжение и шведскую помощь, не правда ли?

- Само собой. Сто шансов из ста, что нам удастся нанести им удар с помощью хорошо продуманной стратегии. Но потом, как я понимаю, демократический порядок только натравит на них Уве Дее и специальные группы - Желтую и Голубую. Ты же знаешь, мы подчиняемся только приказам. А что, методику внедрения вы когда-нибудь прежде уже использовали?

- Да, три раза.

- Ну и что? Как это было?

Все три попытки оказались неудачными. Прежде чем начать рассказ, Зигфрид Маак поправил очки и, собираясь с мыслями, осмотрелся по сторонам.

- Учитывая твое особое положение, я расскажу прежде всего о взрыве тюрьмы в Нижней Саксонии, не упуская из виду и теневую сторону этой истории. Дело было так.

Два террориста средней руки сидели в тюрьме. "Девятка" взорвала тюремную стену как раз рядом с их камерой ночью 25 июля 1978 года. Думали, что все будет выглядеть просто как неудачная попытка их освободить.

Однако в прессу просочились сведения, что это грабитель, сидевший в Тюрьме и выпущенный на несколько дней в отпуск, организовал взрыв, чтобы освободить террористов из РАФ. Было даже названо его имя. Вся операция проводилась Ведомством по охране конституции. "Девятка" занималась только взрывом стены, даже не зная толком, зачем это надо, и быстро вышла из дела. Ведомство по охране конституции закрепило операцию за правительством земли Нижняя Саксония. С федеральным правительством в Бонне тоже все было согласовано.

Операция провалилась по вине налетчика на банк. Когда его выпустили, он занервничал и решил отказаться от попытки внедрения. Вместо этого он сдался обычной полиции, рассказал всю историю, вынудил Ведомство по охране конституции организовать ему амнистию и выдать новые документы. Мало того, свою историю он продал разным газетам, и из этого вырос публичный скандал, разразились общественные дебаты о демократических способах защиты от внутренних врагов и т.п. Оперативный результат был ничтожным - только малозначительные доносы.

Можно, конечно, предположить, что скандал в нашем случае приведет к разоблачению шведского налетчика, состоящего на службе у демократического правительства.

Да, конечно. Но риск того, что Карл сможет улизнуть и продать свою историю скандальной прессе, значительно меньше, чем в случае с грабителем, взорвавшим с помощью GSG9 стену тюрьмы. А если Карл сможет успешно внедриться в организацию "Роте Армэ Фракцион", то можно ожидать результатов, которые оправдают имитацию налета на банк. Но даже если у него ничего не выйдет, дело с налетом на банк не должно раскрыться. Надобности в чем-либо особенном Карл, кажется, не испытывает. Что касается материальной проблемы, то все предусмотрено. Кстати, правда ли, что Карл - миллионер?

Да, это так.

Слабая тень пробежала по лицу Карла, когда он вспомнил заполнение в Швеции перед отъездом ежегодной декларации о доходах.

А две другие попытки внедрения? Чем закончились они?

Они обе были удачными: завербованным из кругов, симпатизирующих террористам, удалось внедриться в их "основное ядро". В этом отношении обе операции прошли успешно. Здесь по какой-то непонятной причине Зигфрид Маак замялся. Казалось, он в чем-то сомневается.

- Ну, и? - нетерпеливо спросил Карл. - Каков же был результат?

- Они были раскрыты. Один получил очень серьезное ранение, второй был просто убит. Но должен предупредить, сейчас маловероятно, что террористы ограничатся этим. Во всяком случае, верится в это с трудом. Если тебя раскроют, то просто убьют, и все. Сегодня ты видел фотографии криминальной полиции, сделанные с немецкой аккуратностью, и знаешь, как они в таких случаях поступают.

- Да, это не исключено, - произнес задумчиво Карл. - Но, по-моему, операция задумана для того, чтобы я попытался их выследить и локализовать. Ведь я не должен жить среди них так долго, чтобы они смогли меня разоблачить. Правильно?

Одно из занятий в Сент-Августине было исключительно приятным, если не сказать забавным, для Карла. А если пойти еще дальше, можно сказать, что это было как бесплатное посещение "Диснейленда" в первый раз, да еще в детстве. В течение недели, пока мифический американский капитан Чарли находился там с визитом, Желтая и Голубая группы регулярно проходили через тир. Первый день был посвящен пистолету и револьверу, а затем и всему остальному.

Девятое специальное подразделение использовало только один тип револьверов - "Смит-и-Вессон", модель 19, калибр 357, магнум. Сам револьвер был очень похож на тот, который выбрал для себя Карл - "Смит-и-Вессон", комбат магнум, 38-го калибра. Но Карлу никогда не нравился этот тип, бывший на вооружении, - 357 магнум (тот же размер пули, что и у 38-го калибра, но заряд патрона больше в 357 магнум). Он считал, что точность выстрела не всегда можно было гарантировать из-за слишком большой отдачи 357-го калибра. Он не понимал, почему девятое отделение предпочитало держать на вооружении только 357 магнум.

Карл спокойно стрелял в том же ритме, что и полицейские, одиночными выстрелами с паузами.

Он решил не заниматься демонстрацией своих возможностей. Фактически это может быть преимуществом, если, конечно, полицейские его тут же не возненавидят. А может, придет день - что крайне маловероятно, но все-таки возможно, - когда состоится большая перестрелка, на что, очевидно, так надеялся их начальник Уве Дее.

Когда перешли к пистолету и скоростной стрельбе по цели, Карлу стало сложнее сдерживать данное себе обещание, поскольку теперь стреляли на очки и обе группы соревновались друг с другом.

Их пистолет был нового и необычного типа, из такого Карл до сих пор никогда не стрелял: "Хеклер-и-Кох PSP" 9-мм калибра - новый тип немецкого полицейского оружия с одним совершенно новым приспособлением. Чтобы избежать дополнительного движения руки, которым сбрасывается предохранитель, в рукоятку было вмонтировано одно-единственное устройство, заменявшее всю процедуру: как только рука обхватывала рукоятку, касалась ее передней стенки, оружие было готово к стрельбе. Если же ослабить хватку, то пистолет автоматически ставился на предохранитель. Так что если его уронить, предохранитель срабатывает прежде, чем пистолет упадет на землю. Кроме того, пистолет стабильно и хорошо "влипал" в руку, линия прицела лежала низко относительно хватки, создавая прекрасный баланс. Недостаток состоял только в том, что рукоятку нужно было сжимать все время слишком крепко, чтобы пистолет не соскочил с предохранителя. Хотя, возможно, это зависит от конкретного пистолета. Но одно преимущество у него было бесспорно: оружие готово к стрельбе в тот самый момент, когда его берут в руку.

Упражнения, в которых соревновались обе группы, были похожи на те, которыми Карл регулярно занимался все пять лет в Калифорнии: сначала две серии по пятьдесят отжиманий, затем небольшая пробежка по коридору и обратно, потом снова пятьдесят отжиманий и сразу после этого стрельба - восемь выстрелов в восемь мишеней, причем на время. Это хорошее упражнение, лучше, чем просто стрельба по мишеням, поскольку в реальности ни полицейский, ни агент безопасности или разведки не может рассчитывать, что ему придется просто стрелять, без предварительных физических усилий. Карл стрелял быстрее других и с лучшим результатом. Ничего иного, конечно, и нельзя было ожидать. Слишком сложно было притворяться и нарочно снижать свой профессиональный уровень. Впрочем, у Карла не создалось впечатления, что после этого немцы стали к нему относиться хуже. Быть может, они все же поняли разницу между полицейским, даже в "девятке", и "оперативником", как это называют в ЦРУ.

Карл подумал, что может купить себе такой же пистолет. Но после короткого раздумья отказался по двум причинам. Во-первых, не нужно выставлять напоказ оружие немецких полицейских. А во-вторых, его собственный тип пистолета превосходил большинство других в одном весьма важном отношении: у "Беретты-92S" пятнадцать патронов в магазине. При дополнительном магазине в нагрудном кармане ты вооружен для небольшой войны. И если ты не сможешь разделаться с врагом за тридцать выстрелов, то и никто не сможет - так говаривал один из его калифорнийских инструкторов.

Немецкие автоматы были Карлу знакомы. Пожалуй, это автоматическое оружие - "Хеклер-и-Кох МР5" - он сам предпочитал любому другому. Во всяком случае, оно отличалось от различных типов американского оружия, среди которых худшим вариантом была автоматическая винтовка М-16. Немецкий автомат был стабильным и надежным, никакого шума, все части на месте, ни малейшего риска осечки. Кроме того, достойная удивления высокая точность, как будто стреляешь не очередями, а одиночными прицельными выстрелами.

Здесь все началось почти как в "Диснейленде". Для немцев была, очевидно, создана новая модель автомата, которую охранникам, например, можно было скрытно носить под пальто. Эта укороченная модификация МР-5 была всего 325 миллиметров в длину и 210 - в высоту. Сам за себя говорит тот факт, что оружие такого размера, предназначенное для стрельбы очередями по ближним целям, может быть очень точным. Немцам удалось также сделать прицел, позволяющий стрелять очень точно на расстоянии до ста метров одиночными выстрелами. Это потрясающе, думал Карл.

Еще один совершенно новый тип оружия - винтовка MP-SSD с глушителем и прибором ночного видения. В темноте, когда цель не видна невооруженным глазом, из нее можно на расстоянии ста метров выпускать серию за серией с вполне приемлемой точностью. Да и заглушённый звук выстрела будет едва слышен. Словом, работать с этим оружием было одно удовольствие.

Обе винтовки с прицелом были хорошо знакомы Карлу. Сам он предпочитал "М-66 Маузер", а не полуавтоматическую PS-61 фирмы "Хеклер-и-Кох", поскольку в темноте (с инфракрасным прицелом) она была не очень надежной. Пользоваться обеими винтовками было приятно. Если лежишь удобно и у тебя достаточно времени, то можно не быть снайпером и все равно наверняка попадешь в цель размером с голову на расстоянии пятисот метров независимо от того, светло или нет.

Прежде всего - прямая наводка, здесь немецкое оружие полностью превосходило американское, которым Карл пользовался в Калифорнии.

Что касается различных специальных устройств, то они были примерно одинакового класса. Немецкие взрывные капсулы, предназначенные, например, для форсирования входных дверей или люков самолетов, были лучше, чем их американские аналоги. Гранаты со слезоточивым газом и шоковые гранаты-вспышки были идентичны.

Конечно, у немцев есть и свои особенности. Они очень озабочены борьбой с терроризмом и поэтому создали интересные образцы различных средств, например для быстрого проникновения в самолет, на виллу или в квартиру в многоэтажном доме. Были среди них и легкие приспособления из тонких, но очень прочных канатов в системе с блоками, как Карлу объяснил майор, чередуя немецкие слова с английскими. Это были ремни, которые быстро крепятся вокруг туловища и позволяют по этим канатам почти мгновенно перемещаться вверх и вниз по стене. Коронный номер вторжения с помощью канатов почти цирковой: канат длиной 45 метров, весом не больше 700 граммов выдерживает нагрузку 2400 килограммов. Специально натасканные полицейские могут скользить по нему на своих ремнях с гарантированной скоростью шесть метров в секунду. С их помощью можно также спустить одновременно несколько человек с вертолета, если, конечно, его шум не мешает операции. (Вертолеты были, понятно, не немецкие, а американские "белл" и французские "пума" и "алуэтт".) В обычную по размерам квартиру в многоэтажном доме в большом городе можно проникнуть меньше чем за пятнадцать секунд, после чего в ход идут гранаты, огонь из автоматического оружия и так далее.

Занятия такого рода были захватывающими, если, конечно, смотреть на них как на спорт или тренировку. Карл, пусть неохотно, должен был это признать. Если террорист, сидя в своей конспиративной квартире, увидит белые "мерседесы", он должен как можно скорее сдаваться, если не хочет, чтобы его превратили в котлету.

В последний день была проведена операция со специальным снаряжением, которая Карлу особенно пришлась по душе: "Внезапная атака из-под воды". Он с удовлетворением отметил, что моторная лодка была шведской - "Вольво Пента-700" с навесным трехцилиндровым мотором. Все остальное снаряжение было немецким. Обычные регуляторы позволяли поддерживать нормальное давление в баллонах, самая большая глубина погружения - 75 метров. Хотя и здесь немцы придумали одну хитрость - небольшую панель с компасом, часами, измерителем глубины и подсветкой. Подсветка позволяла видеть приборы очень четко, а с поверхности ничего не было заметно. Красный свет освещал только приборы, и хотя на циферблате ему не все было понятно, особого значения это не имело.

Для Карла было большим удовольствием, а не необходимостью участвовать в этой учебной атаке. Ему нравилась темнота здесь, внизу, она давала чувство безопасности и спокойствия. В темноте был опасен только он сам.

Карл спустился на глубину 8 метров в этом немецком озере и поплыл к учебной цели - 460 метров на ост-зюйд-ост. Приборы должны были вести его в правильном направлении. Внезапно ему пришла в голову мысль, что завершается определенный круг в его жизни. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда он учился на водолаза в шведском Королевском флоте. Тогда кое-кто был убежден, что сознательные борцы должны "проникнуть" в шведское элитное подразделение, чтобы помочь стране выдержать оборону в случае нападения русских и капитуляции стоявших у власти социал-демократов.

Именно в это время его вызвал Старик и дал странное задание, от которого он не отказался и которое позже, после пяти лет в США, привело не к службе у Старика в разведке, а в сумасшедший дом на Кунгсхольме, к этим абсолютно некомпетентным, как их обычно называл Старик, руководителям шведской гражданской полиции безопасности.

Теперь, спустя несколько лет, нельзя, конечно, с уверенностью сказать, будет ли при столкновении с русскими социал-империалистами тот результат, которого они тогда ожидали. Он плыл в немецком озере, среди белых кувшинок и ила к учебной цели, которая, возможно, подстроена западногерманскими экстремистами. Но все это было глупо; он понимал, что уж во всяком случае из-под воды ему не придется нападать на "основное ядро" "Роте Армэ Фракцион".

Это была трудная неделя непрерывных тренировок в сочетании с антитеррористической школой Зигфрида Маака. С одной стороны, постоянное изучение десятков имен и лиц, которые входят в элиту РАФ (примерно двадцать пять человек), их воинствующих приверженцев, склонных к насилию и готовых к действиям.

С другой стороны, Зигфрид Маак каждый день помногу часов подряд разыгрывал с Карлом теоретические игры. В дискуссиях с воображаемыми террористами или их сторонниками Карл должен был безошибочно научиться узнавать, кто есть кто. Например, отличать от настоящих террористов неопасных сторонников "Красных Ячеек", чьи небольшие бомбы и саботаж никогда не угрожали человеческим жизням, а скорее были предметом заботы страховых компаний.

Да-а, если он внедрится не в те структуры, вся операция пойдет под откос.

В бескомпромиссных теоретических дискуссиях они постепенно все больше отшлифовывали новую политическую роль Карла. Отстаивая свои новые взгляды, Карл раз за разом вынужден был сдвигаться все ближе к позициям "Роте Армэ Фракцион". А Зигфрид Маак между тем нападал на него, изображая то коммуниста, то сторонника Партии зеленых, а то и члена старого и теперь уже распущенного движения "2 июня".

Главный лозунг, составлявший кредо Карла в "Роте Армэ Фракцион", был таким: "необъявленная война в Западной Европе должна потрясти центр империализма".

Зигфрид Маак издевательски нападал со стороны то социал-демократов, то коммунистов. Карл защищался с каждым днем все более агрессивно и изворотливо.

Совершенно необходимо поддержать прогрессивные силы мира в их борьбе с империализмом. Это - главное для всего движения международной солидарности, не так ли?

Европейские мелкобуржуазные левые оппортунисты выдохлись после победы во Вьетнаме. Репрессивная толерантность высосала все прогрессивные тенденции, и сейчас в Европе нет практически никакой серьезной угрозы империализму. Европейские социал-демократические государства ведут себя как прямые проводники политики НАТО. Такие политики, как Вилли Брандт, Миттеран и в свое время Улоф Пальме, поймали рабочий класс в политическую ловушку. Приманкой служит иллюзия, будто рядом с НАТО можно создать государственную систему с социальными гарантиями. И в том же духе действуют сейчас все карьеристы и оппортунисты из старых левых.

Но несет ли каждый индивид ответственность за свои убеждения и свою солидарность с угнетенными? Какой прок в твоем убеждении, что борьба с империализмом необходима, если сам ты для этого ничего не делаешь? Такие, как Зигфрид Маак, только болтают, но ничего не делают. Если не считать, конечно, критики Карла и его товарищей с использованием старых и потрепанных буржуазных гуманистических аргументов.

Нет, если человек сказал себе, что он антиимпериалист, так нужно непременно что-то делать во имя своих убеждений. Не могут же товарищи из развивающихся стран бороться против европейского центра мирового империализма. И мы не можем сидеть сложа руки, дожидаясь, пока африканские, азиатские или латиноамериканские товарищи освободят Европу от империализма США! Мы можем и должны сами наносить мощные и точные удары. Только таким образом можно реально участвовать в борьбе. Только тот, кто сам участвует и сам рискует, имеет право называться борцом с империализмом.

Так или примерно так проходили их дискуссии. Иногда Зигфрид Маак прерывал Карла, предлагая кое-что изменить в аргументации, дабы его не могли неверно истолковать. К концу недели они уже могли, не выходя из роли, разыгрывать такие спектакли помногу часов подряд. Были моменты, когда Карл чувствовал, что уже почти верит всему, о чем говорит. Он с такой горячностью отстаивал свои убеждения, как будто хотел выиграть спор у Зигфрида Маака.

Дело дошло до того, что у него возникло некое подобие "серой зоны", где он с трудом мог отличить себя от своей роли. Поэтому Карл почувствовал облегчение, когда возвращался на базу с тренировки по подводному плаванию в свой последний вечер в этом заключении. Он вернул на склад баллоны со сжатым воздухом, влажный еще костюм и остальное снаряжение. Выйдя во двор, Карл остановился и стал вслушиваться в шум двигателя самолета, который был где-то совсем рядом. Да, без сомнения, это "геркулес" - большой американский военно-транспортный самолет. Звук напомнил ему одну тренировку в конце его учебы в Калифорнии.

Они летели ночью над морем в сторону Аляски. Приблизительно знали, где их выбросят и в каком направлении они потом должны сами пробираться в одиночку, в абсолютной радиотишине, целых двести километров в неделю по пустынной местности.

Многие в самолете нервничали, даже не скрывая страха. Когда самолет уже выходил на цель, было боязно прыгать в темноту, хотя раньше они проделывали это не один раз почти в схожих условиях. Карл смотрел на своих товарищей с неподдельным удивлением. Ведь настоящие трудности начнутся после приземления, а сейчас, когда они, полусонные, удобно, с защитными наушниками, сидят в транспортном самолете, можно не беспокоиться.

Приблизительно такие чувства он испытывал перед завтрашним днем, когда его выбросят в неизвестность из надежного западногерманского военно-транспортного самолета. Дело ведь начнется в Гамбурге, а Сент-Августин был для него всего лишь транспортным самолетом.

Зигфрид Маак тоже почувствовал большое облегчение, когда неделя тренировок наконец закончилась. За это время он покидал лагерь всего два-три раза, чтобы вернуть старый и взять новый материал в BKA в Висбадене или в Кёльне, в Ведомстве по охране конституции.

Он и сам толком не разобрался, как должен относиться к этому странному шведу, с которым ему пришлось прожить бок о бок всю эту напряженную неделю. В общем Хамильтон производит достаточно приятное впечатление, легко все воспринимает, у него богатая фантазия, которая, вероятно, помогает ему при контакте с объектом. Постепенно Зигфрид Маак изменил свое первое впечатление о Хамильтоне как о профессиональном убийце - именно так тот был охарактеризован в картотеке. Возможно, поэтому он немного нервничал, передавая снаряжение, за которое Хамильтон должен отчитаться, прежде чем они расстанутся завтра утром. Все эти чуждые ему предметы в своей жестокой конкретности были неприятным, но очевидным напоминанием о том, что борьба с терроризмом - это не только анализ, систематизация фактов, не только интеллектуальная деятельность, в чем, собственно, состояла работа Зигфрида Маака и его шефа.

Когда Хамильтон вернулся с вечерней тренировки, после погружения и занятий под водой, он разбирал теоретические вопросы с той же простотой, как если бы они оба работали на компьютере, анализировали рапорт или проводили лабораторные исследования.

Хамильтон, насвистывая, выложил в ряд три вида огнестрельного оружия, которое он достал из зеленого, похожего на военный, рюкзака Маака. Это были настоящие револьвер и пистолет и автоматическая винтовка, предназначенные для налета на банк. Он быстро осмотрел ружейные патроны, а затем коробку с патронами для револьвера - там их было ровно пятьдесят штук, как раз столько, сколько нужно. Внимательно проверил он и сам револьвер, потом одобрительно кивнул. А вот снаряжение к пистолету ему не понравилось. Из маркировки на коробке и на самих патронах было ясно, что они взяты с военного или полицейского склада. Перевернув вверх дном коробку, Хамильтон вытряхнул патроны и быстрыми резкими движениями зарядил основной и запасной магазины пистолета. Затем тщательно вытер руки. Оставшиеся двадцать патронов собрал в маленький пластиковый пакет, завязал его и быстро бросил в свою сумку. Дошла очередь и до коробки, которую он смял и бросил в корзину для бумаг в дальнем углу комнаты, конечно же не промахнувшись. Мысленно Карл сделал по одному выстрелу из всех трех видов оружия и лишь после этого ловко его упаковал. Как того требовали правила, он расписался за оружие и вырвал одну квитанцию для себя, положив ее в конверт, чтобы отослать в свой стокгольмский банк.

Деньги, десять тысяч марок новенькими бумажками в пачках, выглядели так, будто они только что из банка. Расписка за них проделала тот же путь, что и предыдущая, за оружие.

Затем они разделили багаж Карла на две части: одна будет уложена в зеленый рюкзак, другая должна остаться в его собственной дорожной сумке. Ее Зигфрид Маак - под расписку, разумеется, - возьмет с собой и спрячет до того момента, когда операция будет считаться законченной. В сумке остались его кредитная карточка, удостоверение личности шведской службы безопасности и часть его элегантной, но пока ненужной одежды, взамен которой он купит все необходимое в Гамбурге. Они не сразу решили, в какую сумку положить кинжал из переливающейся голубой стали и нож с цветной пластмассовой ручкой, потом положили их в рюкзак.

Все было улажено, кроме одной весьма замысловатой формальности. Карл пожелал получить счет в швейцарском банке, безразлично, в каком именно, но с вложенной суммой в десять швейцарских франков. Счет он мог бы использовать для прикрытия, полагая, что это не будет проблематично и сумма в десять швейцарских франков немцам вполне по карману. Но здесь все же была одна сложность: Карл настаивал, чтобы номер счета был известен только ему одному. Швейцарский банк, размер вклада - вначале все это было непонятно начальству Зигфрида Маака, даже сама затея вызывала серьезные возражения. Но в конце концов все было улажено. Карл открыл конверт, взял бумагу, чтобы написать номер счета, который он тут же придумал: год, месяц и день рождения Тесси О'Коннор, затем те же четыре свои собственные цифры, к полученному числу он прибавил единицу - старая уловка КГБ. Запечатав конверт, Карл положил его поверх первого, который следовало отправить в сейф в Стокгольме. Затем защелкнул блестящий замок на зеленом рюкзаке, закрыл дорожную сумку и поставил их на пол, где уже стояли два металлических чемоданчика Зигфрида Маака с материалами о терроризме, помеченными грифом "секретно". Итак, все было готово.

Их рабочая комната, и так-то выглядевшая по-спартански, внезапно опустела и стала похожа на тюремную камеру. Люминесцентная лампа на потолке, черные прямоугольники окон с полосками дождя, желтоватые стены без каких-либо украшений, зеленая поверхность стола, как будто предназначенного для игры в пинг-понг, складные скрипящие стулья.

Когда Карл наконец оставил свои сумки и вернулся к тому месту у стола, где он сидел час за часом в течение оказавшейся невероятно длинной недели, он встретился взглядом с Зигфридом Мааком и им обоим тишина и одиночество в комнате показались вдруг смешными. Почти одновременно они ударили друг друга по рукам и расхохотались.

Тут Зигфрид Маак поднялся и с ироничной торжественностью, как бы подчеркивая важность момента, произнес небольшую речь.

- Глубокоуважаемый господин граф, - начал он с обращения, которое, возможно, по-немецки звучало более комично, чем по-шведски, - мы завершаем наше знакомство. В дальнейшем мы будем общаться только через камеру хранения, как мы условились, в здании Центрального вокзала в Гамбурге. Краткое время, отведенное для практической и теоретической подготовки нашей совместной операции, не дает, конечно, возможности проявить настоящее гостеприимство. Я позволю себе предложить кое-что... это, конечно, далеко выходит за служебные рамки. Но из того, что может предложить Германия, это, быть может, лучшее...

Тут он сделал паузу в своей шутливой речи, подошел к двери и взял стоявшую рядом сумку-термос. Из нее тотчас были извлечены два бокала и две темно-коричневые бутылки. Затем он продолжил, причем в голосе его послышались нотки настоящего ценителя:

- Вино из этой самой Рейнской области, где мы сейчас находимся. Насколько я понял твой вкус, этот рислинг 1983 года из района Йоханисберга, да еще "Шпетлезе", то есть из винограда осеннего сбора, тебе должен понравиться.

Быстро и ловко откупорив бутылку, он разлил вино по бокалам. Карл зачарованно рассматривал маленькую черную этикетку. У этого вина было собственное имя - "Гехаймрат Й", и Карл подумал, что это, наверное, титул какого-нибудь судьи - должно быть, в немецком языке сохранилось такое звание. Потягивая благородный напиток, Карл подумал, что будет помнить его вкус всю жизнь. Отпив немного, он решил, что это наверняка лучшее немецкое вино, которое ему когда-либо доводилось пробовать.

- Невероятно, - сказал Карл, повертев бокал в руке, не в состоянии отвести глаз от вина. - Невероятно, вот это вино и музыка Моцарта, наверное, должны представлять Германию. Кстати, а что такое "Гехаймрат"? Судья в тайном политическом суде или что-нибудь еще?

Зигфрида Маака такая прозорливость поразила.

- Гехаймрат - старейший титул, что-то вроде почетного консула, это во-первых. А во-вторых, тайный политический суд - что за нонсенс в демократическом государстве?

- Как сказать, есть нонсенсы и нонсенсы, - сказал Карл. - Ведь суды и законы, которыми пользуются для борьбы с террористами, имеют не так уж много общего с традиционной демократией. "Членство в нелегальном объединении" - разве это преступление, чтобы осудить человека па десять или больше лет тюрьмы? Демократия существует лишь тогда, когда все равны перед демократическими законами. А что же это за демократия, когда в борьбе с терроризмом даже налет на банк может стать законным?

Зигфрид Маак, закрыв глаза, сделал большой глоток из бокала, прежде чем ответить. Нет, он не согласен. Что касается налета на банк, то это же никакой не налет. Ведь грабить, собственно, никто не собирается. Нет преступных мотивов, скорее наоборот. Кроме того, деньги до последнего пфеннига должны быть возвращены. Нет также никакого незаконного намерения о переводе капитала. Словом, отсутствует сам состав преступления. Что касается чрезвычайных законов, на которые намекает Карл, то речь идет не о каких-то "нелегальных объединениях", назвать их так - значит сознательно исказить суть дела. В действительности это уголовные организации, что, разумеется, совершенно не одно и то же. Если сами террористы ставят себя вне демократического общества, то они не могут рассчитывать на снисходительное отношение.

Ведь они объявили войну обществу, создав тем самым настоящее чрезвычайное положение, не так ли?

Карл пригубил свой бокал и подумал, что свалял дурака, выбрав для беседы тему, никак не подходившую к этому лучшему вину, которое он когда-либо пил в своей жизни.

- Мне кажется, это совершенно фантастическое вино, - сказал он, сознавая, что должен как-то сменить пластинку. И, вздохнув, продолжил: - В основном ты на все ответил. Конечно же, мы хорошие парни, живем в демократическом обществе, а те, которыми занимались, сидя на этих стульях, - плохие. И все, что мы для них придумали, все это абсолютно в порядке вещей. Ясно как день. Даже если сейчас мои слова звучат несколько иронично, я говорю обо всем этом искренне. Как и ты сам, полагаю. Как ты попал в службу безопасности?

Тема эта больше соответствовала ситуации. Кроме того, можно предположить, что расскажет Маак и сколько его рассказ займет времени - как раз достаточно, чтобы насладиться прекрасным вином.

По профессии Зигфрид Маак был лингвистом и хотел стать преподавателем английского или французского в университете. Шел 1977 год, можно сказать, пик терроризма в Западной Германии, когда он, только что защитив в Сорбонне диссертацию (что-то об изменении родительного падежа во французском языке со средних веков до восемнадцатого века), вынужден был уехать домой в связи со смертью дяди. На похоронах он встретился с одним родственником, работавшим где-то в BND. Они просидели всю ночь, обеспокоенные будущим Германии и необходимостью искоренить терроризм. Поскольку оба были социал-демократами, то их очень беспокоили засилье терроризма, захваты заложников и все остальные ужасы. Ведь помимо всего прочего это означало, что социализм с гуманным демократическим лицом, опороченный господством танкового социализма там, на Востоке, теперь компрометируется и разгулом терроризма здесь, в Федеративной Республике.

Через неделю он посетил Логе Хехта, который, разумеется, знал его родственника из BND. Вопросы Хехта были очень простыми: серьезно ли он решил? Включен ли уже в списки? Может ли начать со следующей недели? Было невозможно ответить отказом. И вот, почти десятилетие спустя, он сидит здесь, рядом со шведским графом, любителем кинжалов.

- Ну, насчет графа это ты немного преувеличиваешь, - не спеша ответил Карл. История Зигфрида Маака ему понравилась. В таком поведении есть последовательность и мораль. По опыту отечественной полиции безопасности Карл знал, чего именно из этих двух понятий - морали и последовательности - больше всего не хватало в шведской практике.

- В Швеции ведь графские титулы обесценены, не то что здесь, в Германии.

При этих словах он продолжал рассматривать этикетку следующей бутылки, которую Зигфрид Маак извлек из сумки-термоса. Ассоциация пришла сама собой.

- "Матушка-Грайфенклау" - вот подходящее имя для графского рода. И родовое имение должно находиться в местечке со столь поэтичным названием - Остерлих-Виннель в Рейнской области. А в Швеции даже дворянские титулы стали общественным достоянием. Любой ханурик, если он урожденный Хамильтон, или женщина, вышедшая замуж за аристократа, а дальше - дети, даже если они усыновленные негритята, - все, ты представляешь, все являются графами или графинями. Вот, кстати, здесь, на плакате, и один из наших врагов - Карл все не отрывал глаз от этикетки - барон Экехард фон Зекендорф-Гудент. Как он выглядит? Если я правильно помню, 46 лет, рост около 180, с волосатой бородавкой на левой щеке возле уха, в очках, блондин с залысинами. Впрочем, от бородавки он, скорее всего, избавился уже давно - как только вы развесили афиши о его розыске. И теперь на ее месте на левой щеке - небольшой шрам. Но вино графа Матушки-Грайфенклау действительно хорошее, хотя первое, "Гехаймрат Й", - это вообще бесподобно. Черт возьми, о чем мы, собственно, говорим?

- Пожалуй, о социализированном шведском графе, втянувшемся в охоту на немецкого барона, а может, о дилеммах демократии или черт знает, о чем еще. Сам-то ты как попал в службу безопасности?

Вино начало действовать, приводя их в хорошее расположение духа, когда можно свободно, немного небрежно и легко говорить о том, что только вскользь, исподволь затрагивалось в течение недели. Кроме того, обоих переполняло стремление удовлетворить собственное любопытство.

Карл рассказал свою историю, как члены "Кларте" решили, что шведская оборона должна быть надежно защищена от возможного предательства социал-демократов. Здесь Зигфрид Маак восторженно воскликнул, что это прекрасно, что немецкие террористы разделяют те же идеи, оправдывая свою ненависть к социал-демократам.

Рассказал Карл и о том, как пришел Старик с вопросом, который, если подумать, удивительно похож на тот, что самому Зигфриду задал Логе Хехт. Суть вопроса очень проста - серьезно ли его решение... Примерно так это было сказано.

- Кстати, не потому ли Хехт взял тебя, что в Ведомстве по охране конституции было мало социал-демократов, а ведь они стояли у власти?

- Вовсе нет, Логе Хехт весьма консервативен - типичный христианский демократ. Кроме того, он блестящий профессионал. Набрав часть персонала из социал-демократов, он поступил очень правильно, поскольку для оперативной работы весьма полезно, когда ее ведут люди с различными политическими взглядами. И это больше соответствует правовому государству. Когда состав службы безопасности отражает политический срез общества - это лучше всего говорит о характере самого общества. Когда же в подборе кадров ориентируются лишь на один слой, на представителей правых, то служащие нередко оказываются не в состоянии отличить зеленых от промосковских коммунистов.

Карл заметил, что у Старика примерно тот же ход мысли, но он часто описывал западных немцев, в том числе немецких коллег, как в основном правых, которые как раз не могут отличить различные оттенки левых сил и поэтому плохо ведут оперативную работу. А как в действительности?

- Ну, в разных землях по-разному. По большому счету анализ шведского шефа разведки правилен. Но в Гамбурге, где шефом является Логе Хехт, состав персонала в политическом отношении очень разнообразен. Вдобавок там лучший в Ведомстве шеф, а значит, и лучшие результаты. Они принялись уже за третью бутылку - той же рейнской марки, такое же изумительное вино, хотя и немного не дотягивает до первого. Откуда-то с нижнего этажа доносились звуки бурной реакции зрителей: шел футбольный матч, всецело поглотивший внимание находившегося на дежурстве дневного состава "девятки". Нельзя исключать, что в случае тревоги дело защиты демократии могло бы пострадать, если б террористы начали свою очередную акцию во время важного футбольного матча.

- А что особенного в твоем кинжале? - тихо спросил Зигфрид Маак, не отрывая глаз от бокала, который он медленно вращал в руке, внимательно вглядываясь в четкий светло-зеленый рисунок виноградной лозы.

Вначале Карл не понял вопроса.

- Что, по-твоему, может быть особенного в кинжале? - спросил он.

- У меня есть глаза, чтобы видеть. Славные полицейские парни реагировали так, что в общем-то не вполне соответствовало их репутации самых сильных и лучших в мире...

Карл помедлил, затем взял свой кинжал и пустой белый конверт. Зажав угол конверта между большим и указательным пальцами, он вытянул руку перед собой.

Осторожно подняв кинжал, он одним движением отсек полоску от конверта так, что тот даже не шелохнулся. Затем быстро взмахнул кинжалом снизу вверх, и обоюдоострое лезвие отсекло новую полоску; это выглядело так, словно он резал ломтики салями. Карл осторожно положил кинжал на полоски, отрезанные от конверта, и взглянул на своего коллегу-ровесника прежде, чем тот успел что-либо сказать.

- Японцы делают кухонные инструменты из подобного типа стали, только без темно-голубого, вороненого отлива. Это нужно только для того, чтобы кинжал не блеснул в темноте. Ведь чаще всего он используется именно в темноте.

Карл сделал короткую паузу и изучающе посмотрел на своего собеседника, потом дал еще несколько пояснений.

- Слабая сторона этого типа оружия - очень хрупкое острие. Если оно ударяется о кость или твердый хрящ, есть риск сломать лезвие. Поэтому надо целиться в мягкую ткань. Одно быстрое боковое движение у шеи - и ты не сразу почувствуешь боль. Сперва будет удивление, что не можешь произнести ни слова. Не можешь дышать, твоя кровь хлещет фонтаном из распоротых артерий. Или другой удар. Вместо того чтобы бить в живот, можно ударить выше, в солнечное сплетение, разрезать хрящ, к которому крепятся ребра, и провести кинжалом вверх, к подбородку. Кстати, сердце можно разделить на две почти одинаковые половины. Теоретически смерть наступает мгновенно, если ты бьешь в сердце или мозг. Если я, например, зайду со спины и ударю в горло, перерезав артерии, пищевод, трахею, то ты умрешь от шока, трепеща в моих объятиях без малейшего шума.

- Ты хочешь, чтобы меня стошнило? Чего ты добиваешься? - прошипел Зигфрид Маак, стиснув зубы. Он действительно выглядел так, будто тошнота перехватила ему горло.

- Нет, - отозвался Карл совершенно другим тоном, проворно пряча кинжал в рюкзак. - Это была всего лишь легкая провокация. Думаешь, это варварство?

- Не стану отрицать.

- Знаю: по-твоему, борьба с терроризмом должна вестись исключительно интеллектуальными методами, с помощью компьютеров, систематизированных картотек и разведки.

- Да, это больше соответствует нашему стилю. Моему, во всяком случае.

- Твоему и тому, на который вы, в Ведомстве по охране конституции, ссылаетесь по историческим причинам. Но не только он характерен для Германии. В том доме, где мы находимся, не я один олицетворяю насилие.

- Нет, конечно. Но тебя я не хочу сравнивать с этими павианами.

- Почему же? Потому что я лучше выгляжу или потому что я твой коллега?

- Естественно, потому что ты мой коллега. Но не они. Они - просто неизбежное зло.

- Следовательно, насилие - тоже способ борьбы. И ты не против насилия, а против кинжала - простого и даже примитивного инструмента, чье назначение не особенно-то изменилось с каменного века. Ты считаешь, что кинжал хуже револьвера "Смит-и-Вессон" 357 магнум, который использует полиция?

- Да, действительно. Понимаю, что в этом отношении ты отличаешься от большинства нормальных людей.

- И ты и я - не совсем нормальные люди. Я имею в виду даже не нашу профессию. А то, что мы, во всяком случае я, реально сделали. Только ты, Зигфрид, полон предрассудков. Посмотри, быть может, это заставит тебя изменить свой взгляд.

Карл подошел к компьютеру, включил его, прошелся по клавишам, кивнул сам себе и, возвращаясь к столу, поднял и открыл небольшую сумку.

- Вот, - сказал он, - это "Моторола RDX-1000", портативный компьютерный терминал и моя гордость. Теперь посмотрим. Компьютер - глупая штука, не забывай этого. Я думаю, прежде ты не до конца понимал, что в США я обучался не только насилию. Дело в том, что я, собственно, занимался двумя вещами, Зигфрид. Первое - вспарывать глотки в темноте. Но это - только теоретические знания, пока не примененные на практике. Второе - портативные компьютеры. Итак, вот эти два ящика в комнате настолько глупы, что не осознают своей связи, не так ли? Ну, теперь вызовем "девятку". Твой настольный компьютер подключен через телефонную сеть к Ведомству по охране конституции в Кёльне. Ты успеваешь?

Зигфрид Маак кивнул. Пока что все было не особенно сложно. И сам он старался не выглядеть ни удивленным, ни всезнающим.

- Итак, - продолжил Карл, - чтобы не доставлять слишком больших неудобств полицейским, пользующимся этой системой, в этот "лэптоп" введена особая команда, которая усиливает непосредственно большинство из наших кодовых ключей. Для этого нужно только вызвать особый файл, в данном случае GSG9 146D. Это означает, что наш друг Хорст Нидермёллер, или кто там сегодня дежурный оператор на компьютере в моей маленькой антитеррористической группе, вызовет твой штаб в Кёльне.

- А как ты узнал его сигнал вызова? - спросил Зигфрид Маак, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало ни малейшего удивления.

- Да он мне сам показал, не думая, понятно, что я им воспользуюсь. Заблуждение, Зигфрид, заблуждение, также как и с кинжалом. Я сейчас пытаюсь продемонстрировать тебе это с компьютером. Итак, о чем мы? Ах да, сейчас я, значит, запрашиваю Кёльн, кто такой Зигфрид Маак... Дай-ка мне исходные данные.

Через мгновение в другом конце комнаты засветился экран с текстом, занимавшим почти весь дисплей.

- Но что это, Зигфрид? Неужели это правда?

Зигфрид Маак уже вскочил с такой скоростью, что опрокинул стул, бросился к экрану компьютера и уставился в неумолимый зеленый текст.

- Нет, чертовщина какая-то, - выдавил он из себя, переводя дыхание. - Да, с доктором - это, в общем-то, правда. В Германии становишься "господином доктором" после защиты диссертации. Но гомосексуалистом я никогда в жизни не был! Не понимаю, откуда они это взяли, не понимаю...

- Да! - сказал Карл, возвращаясь к своему мини-терминалу. - Если я таким же образом через телефонную сеть захочу поразузнать о себе самом в шведской картотеке безопасности, то рискую получить что-нибудь в том же роде. Например, что я - коммунистическая угроза для шведской службы безопасности. Но не всему же следует верить. Кроме того, я сам позаботился о картотеке несколько лет назад. Возьми эту чертовщину, например...

Карл что-то отбил на клавиатуре, и на экране всплыла фотография террориста Хорста Людвига Хана.

- ...да, извини. Я использовал твой код вызова в этот раз. Ну, посмотри на этого типа. На фотографии он старался быть непохожим на самого себя. Но я его узнаю, будь он с этим горизонтальным шрамом на лбу или без него. Я даже слышу его голос. Ростом он 175 сантиметров и примерно нашего с тобой возраста. Кто знал, что он станет террористом? Это не какой-нибудь чертов кинжал. Бели б они могли выбирать между Зигфридом Мааком, вооруженным кинжалом и револьвером, и им же, вооруженным компьютером, они бы не сомневались. Это компьютер поймал Хана, когда он говорил по телефону, поэтому мы с тобой сейчас здесь. Поэтому я знаю, как он выглядит и где примерно находится. И поэтому у нас есть шанс его поймать. Именно этот замечательный, умный, как и ты сам, компьютер - последнее слово техники - позволяет с высокой степенью надежности рассказать о твоей работе. Это не какой-то там кинжал. Вот что дает нам власть над террористами. Понимаешь, в действительности ты творишь так же много насилия, как и я, Зигфрид. Все остальное - предрассудки. Как и страх перед приемами ближнего боя, которые ты видел в спортивном зале. Своего рода суеверие. Можно сказать, вроде как боязнь темноты.

- Ты, следовательно, не боишься темноты?

- Нет, честно говоря, меньше всего. По-моему, темнота - это защита, а не угроза.

- Вероятно, мы похожи в этом отношении. Признаю твою точку зрения. Так сказать, возражения усиливают аргументы, это мои миролюбивые наклонности, заметь - не гомосексуальные. Хотел бы я знать, откуда это вообще взялось. Так, мы остановились на последней бутылке "Гехаймрат Й" - тайный судья, как ты подумал, хе-хе. Скоро мы будем поддерживать связь только через камеру хранения. Сдаюсь, компьютер - это тоже насилие. Никто не перережет горло нашему другу Хорсту Людвигу Хану.

С наслаждением, почти торжественно они молча прикончили последнюю бутылку "тайного советника" из Йоханисберга.

Когда на следующее утро Карл проснулся, Зигфрид Маак уже ехал в темно-синем BMW по автобану в направлении к Гамбургу. Очень многое должно было случиться, прежде чем им снова представится возможность встретиться.

Когда они снова увидятся, Хорст Людвиг Хан будет убит острым кинжалом. Его шея будет разрезана с почти хирургической точностью. По различным причинам, юридически, однако, не обоснованным, власти Федеративной Республики никогда не станут разыскивать убийцу.

Глава 6

В Гамбурге, на Центральном вокзале, началось перевоплощение Карла Хамильтона. Он ощущал себя охотником; чувство это было подсознательное, но удивительно сильное, хотя в действительности он готовил себя к тому, чтобы стать добычей террористов. И еще с этого момента он испытывал неприязнь, даже отвращение ко всему, что его окружало. Превращение произошло сразу, за несколько мгновений, когда он, выйдя из купе первого класса, ступил на асфальт перрона. Словно бабочка вылетела из куколки.

Он обвел взглядом помещение вокзала. Здесь, под мощными черно-коричневыми от времени сводами, все было пропитано современной немецкой историей, весьма мало привлекательной. Пахло "Крупном" и второй мировой войной: стоило закрыть глаза - и слышалось шипение и пыхтение паровозов; сталь, копоть, грязь и полумрак - настоящая картина капиталистической Германии, чьим первым врагом стали он сам и двадцать пять его товарищей, которых ему предстояло встретить.

На своей последней стадии превращения Карл вел темно-синий "Мерседес-190" во Франкфурт. Основной замок в машине был того же типа, что и в белых "мерседесах", которые он видел в Сент-Августине, модель 280 SE. Открыть этот замок и включить зажигание он может теперь за несколько секунд. Именно эту модель, 190, он будет использовать для налета на банк: с одной стороны, замки уберегут от воров, а у полиции такая машина вызовет меньше подозрений, с другой - тип автомобиля послужит сигналом для его руководителей из Ведомства по охране конституции, если случится невероятное и он попадет в положение, из которого не сможет выйти на связь, как было условлено.

Он поставил машину на заранее обусловленное место во Франкфурте, запер ее своей отмычкой и до Гамбурга уже добирался поездом. Когда-то, в детстве, он не раз проезжал по Рейнской долине, правда, на игрушечном поезде детской железной дороги. В коридоре Карл долго стоял, задумавшись, смотрел на пробегавший рейнский пейзаж в черных, коричневых, темно- и светло-серых тонах и представлял, что все это выглядит совершенно иначе в другое время года, когда кругом зелень. Не то что сейчас, когда, кажется, даже старинным замкам зябко под моросящим дождем.

Он понимал, что это своего рода прощальный ритуал, и чувства, которые он испытывал, еще больше усиливали тоску. Пожилая дама, сидевшая напротив него в купе, одолжила ему свой плейер и несколько кассет. Одна из них - новая аранжировка небольшой соль-минорной симфонии Моцарта в исполнении Николауса Харнонсурта. Когда Карл слушал кассету в первый раз, ему показалось, что качество записи не очень хорошее и слишком высок уровень шума. И все же, прослушав пленку несколько раз подряд, Карл запомнил музыку на всю жизнь. Отныне первая часть 25-й симфонии Моцарта у него всегда будет ассоциироваться с легким декабрьским туманом, вернее, с Рейнской долиной в декабрьской дымке и с ним самим, покидающим одну Германию - Германию Моцарта, чтобы тотчас оказаться в другой Германии - Германии террористов.

Переход этот произошел очень быстро, когда он вышел из купе поезда на грязный асфальтированный перрон Центрального вокзала. Он точно знал, куда ему нужно идти, знал даже, как работают оранжевые билетные автоматы в метро.

Молодой человек, выходящий в дождь со станции метро "Сент-Паулис", мог быть кем угодно. Когда он начал спускаться по Реепербану, его могли принять за туриста или, скорее, за матроса с висящим на одном плече рюкзаком. Без сомнения, он был иностранцем, во всяком случае, толстая зеленая куртка выглядела не по-немецки, да и он сам, похоже, впервые в этом районе. Но ни одна проститутка все-таки не осмелилась предлагать ему свои услуги. Уж слишком решительной была его походка, слишком независимо смотрел он вокруг и вдобавок был абсолютно трезв. А что если это переодетый в зеленую куртку полицейский, а рюкзак за плечом - лишь своего рода маскировка под матроса?

Карл чувствовал на себе оценивающие взгляды, вызывавшие тошноту или в лучшем случае тошнотворное удивление. Большинство попадавшихся ему навстречу людей, казалось, несли на себе отпечаток порока. И женщины легкого поведения, и мужчины, крадущиеся вдоль стен или тротуаров, похожие на маленьких лохматых шакалов, избегали его взглядов. Световая реклама предлагала купить женское тело в любом виде: были предложения и "традиционных" услуг, широко рекламировался стриптиз. Если Карл правильно понял, достаточно войти в маленькую кабину и опустить монету, как откроется окошко и на какой-то миг в нем покажется фрейлен Розита, абсолютно голая, но только на миг, и не больше, и окошко тут же захлопнется. Внутри кабин в темноте находилась компания немцев, заплативших сразу по целой марке за обзор тела через окошки, которые постоянно открывались и закрывались.

Каждый стоял в своей кабине, с собственным рулоном туалетной бумаги и пригоршней монет, а окошко открывалось и закрывалось в полном соответствии с законом спроса и предложения, этим основным принципом капитализма.

Когда Карл, проходя по кварталу в третий раз, подошел к большой витрине, полной самого различного оружия, он не мог поверить своим глазам. Там лежал специальный револьвер "лама", пользующийся особой популярностью у американских полицейских. В продаже подобное оружие Карл видел впервые. Остановившись, он, к своему удивлению, заметил, что вся витрина заполнена различными пистолетами и револьверами, в среднем по две сотни марок за штуку. Там было представлено, пожалуй, больше тысячи единиц различного оружия. Оно было так сделано, что даже Карл с первого взгляда обманулся. Между тем это был рынок подделок, всевозможные копии мелкого стрелкового оружия, которые наверняка обманули бы кого угодно.

Кому же нужны все эти игрушки? Покупают ли их домохозяйки для защиты от вооруженных грабителей? Но ведь те могут быть вооружены по-настоящему, как в США. А может быть, им пользуются эти подозрительные, снующие вдоль водосточных канав шакафоподобные типы, чтобы походить на настоящих грабителей?

Карл постоял перед витриной, рассматривая разложенные рядами ножи и кинжалы. Видно было, что часть из них - охотничьи, другие - самых разных видов. Были и так называемые "ножи для выживания". Вот этот, например, стал популярным благодаря одному американскому киноактеру, единолично побеждавшему северо-вьетнамскую, а заодно и советскую армии, вооруженному среди прочего этим ножом, больше похожим на кухонный, чем на боевой.

Значительную часть витрины занимали классического типа стилеты с узкими лезвиями, которые мгновенно выскакивали, если нажать на спуск пружинного механизма, расположенного в черной ручке. Всевозможных ножей и кинжалов в витрине было сотни две, большей частью - жестокие игрушки: их применение по назначению, пожалуй, было маловероятно. Немецкая витрина с подобными игрушками может существовать только в Германии. Добротная, законная городская витрина с немецкими игрушками для любого, кто пожелает поиграть со смертью или угрожать смертью, а то и просто убить. Некоторые образцы вызывали улыбку, другие выглядели так, будто их единственное предназначение - действительно убивать людей. Карл открывал для себя другую Германию, что было прямым результатом его внедрения в новую жизнь.

Он поплотнее застегнул куртку, подтянул "молнию" к подбородку, пересек Реепербан и очутился прямо у полицейского управления на Давидштрассе, куда по различным причинам попадали многие из его соотечественников, завершая свое пребывание в этом районе злачных мест, непонятно почему прозванном "кварталом радости". Это звучало примерно так, как если бы этих худых, болезненных профессиональных проституток именовать "девочками радости".

Карл достаточно хорошо ориентировался в Гамбурге, хотя был в этом городе впервые. Миновав полицейский участок, он почувствовал радостную дрожь; никто не ожидал, что вооруженный грабитель банка скрывается здесь, рядом с полицией. Он продолжал свой путь по Давидштрассе и дальше, через лишенную деревьев улицу с неоправданно красивым названием - Каштановая аллея. Карл остановился и перекинул рюкзак на другое плечо. Улица была почти пуста - не больше двух-трех проституток, что, наверное, не так уж много для такого района, учитывая еще и близость полицейского управления.

Напротив выделялся красный щит с белой надписью: "Женщинам и лицам до 18 лет вход воспрещен". Но ни одного входившего или выходившего мужчины Карл не видел. А не войти ли йода, подумал он, чтобы убедиться, действительно ли там в витринах сидят женщины, предлагая свои услуги? Однако входить не стал, хотя отель, в котором он должен был остановиться, находился совсем недалеко - за щитом, на Хербертштрассе.

Двигаясь дальше по улице, Карл увидел знакомый по описаниям ресторан "Кунео". Скромный вход выглядел так, будто в стене дома была пробоина, выложенная красным кафелем. Сюда он, конечно, станет захаживать чаще, чем в другие рестораны. Ведь именно отсюда говорил один из террористов, когда ему звонил другой. Карл одернул себя: здесь находился один из товарищей-антиимпериалистов, когда ему звонил другой товарищ.

Свернув направо, Карл прошел еще несколько кварталов, миновал семь или восемь пивных, ресторанов, видеосалонов, антикварный магазин со старинными монетами в запыленной витрине и еще трех или четырех томящихся под дождем проституток. Он был у цели. На другой стороне улицы находился отель "Шмаальс".

Дом, стоящий вплотную, был в руинах, и все вокруг окутано туманом с Эльбы - черной, широкой, в водах которой, наверное, не было никакой биологической жизни. Все живое, видимо, стравлено на долгом пути реки: сначала через наиболее благополучную коммунистическую страну - Восточную Германию, затем через самую благополучную страну капиталистического мира - Западную Германию.

Карл знал, что должно находиться с другой стороны этого мрачного полуразрушенного дома: он бросил искоса взгляд на фронтон другого дома и, как и ожидал, увидел пивную. Отель перед ним был с новой неоновой вывеской прямо над входом, но было трудно представить себе, что в этом полуразрушенном сооружении находится гостиница. Это была не гостиница, а скорее ночлежка, куда приходят лишь для того, чтобы провести ночь. Для Карла, однако, было очень важно получить комнату именно в этом четырехэтажном отеле на Хафенштрассе, в районе трущоб. Это была его первая стратегическая цель. Глубоко вдохнув, он решительно пересек улицу и толкнул дверь. Внутри была меленькая конторка, а над ней висели три или четыре ключа и было много пустых ячеек. Из находившегося рядом бара вышла маленькая, почти шарообразная женщина в тренировочных штанах, с вытравленными бледно-соломенными волосами, иссиня-черными у корней.

Женщина даже не удосужилась поприветствовать его, только бросила быстрый удивленный взгляд, когда поняла, что Карл один. Итак, это был, скорее всего, просто отель для свиданий. Карл решил вести переговоры как можно короче и проще.

- Комнату, - сказал он и кивнул в сторону свободных ключей на стене.

- Тридцать марок за полночи, шестьдесят - за всю, - ответила блондинка в тренировочных штанах, как будто это был ультиматум.

- Две или три ночи, - сказал Карл.

- Давай задаток, - потребовала блондинка.

Карл вытащил две невесомые бумажки по 100 марок и положил на конторку. Блондинка бросила искоса взгляд на банкноты, пожала плечами и начала искать за прилавком то, чего там, очевидно, не было.

- Вы иностранец и должны заполнить специальную бумагу, - объяснила она.

- Точно, я швед, зовут Карлссон, вы в этом можете убедиться и без бумаг, - сказал Карл, подмигнув заговорщически, как только мог, и положил еще одну сотенную банкноту поверх двух первых.

Через мгновение он уже осматривал комнату господина Карлссона на четвертом этаже. Расколотый умывальник у стены. Никаких полотенец, только рулон хозяйственной бумаги. Кровать низкая, железная, с белыми отбитыми ножками, прочая же мебель состояла из двух стульев. Постельное белье, уже, без сомнения, бывшее в употреблении: в центре простыни он обнаружил несколько черных курчавых волосков. Карл снял простыню и смял ее, открыл два скрипящих деревянных окна. Интересно, не могут ли венерические болезни передаваться через простыни? Комната была очень холодной и сырой. Чистая простыня и камин - вот все, что сейчас рисовало его воображение. Он решил не жаловаться, а просто купить камин, если будет уж очень невтерпеж. Остаться здесь было для Карла важнее комфорта. Он застелил постель, натянув поверх покрывало, закрыл отвратительно скрипевшее окно, на один из двух стульев поставил рюкзак, а сам лег в одежде на кровать, которая жалобно заскрипела под его тяжестью. Удивительно, как она вообще выдерживает двоих, ведущих себя к тому же довольно бурно. Он повернулся, и кровать ответила громким стоном. Ситуация показалась Карлу неожиданно очень смешной.

Некоторое время он лежал тихо, рассматривая отслаивающуюся плесень на потолке. Потом поднялся и распаковал свои туалетные принадлежности, разместив их на маленькой неустойчивой полочке над раковиной. Умывшись холодной водой и вытеревшись хозяйственной бумагой, Карл засомневался, стоит ли бриться. В конце концов решил, что стоит, ведь они же не уговаривались, что он должен выглядеть оборванцем.

Во время бритья он размышлял, надо ли прятать что-нибудь из вещей: в комнате было не так уж много мест, где можно устроить тайник. Если эта блондинка или кто-нибудь еще сунет нос в рюкзак в его отсутствие - а, скорее всего, так оно и произойдет, - то надо решить, что спрятать: оружие или деньги. Пожалуй, не будет особых неприятностей, если она обнаружит в его комнате оружие. Вряд ли вызовет удивление тот факт, что гость вооружен. Но если она найдет слишком много денег, то очень скоро найдет и повод заявить полиции, что ей полагается пятьдесят тысяч марок, не облагаемых налогом, в качестве компенсации за наводку на террористов. Карл внимательно рассматривал грязную поверхность линолеума в поисках участка, который можно было бы приподнять. Там как раз самое место для пачек банкнот Федеративной Республики.

Карл аккуратно причесался, вытащил один из заряженных магазинов и вставил его в рукоятку пистолета, затем сунул его в обычное место, за ремень брюк, надел свитер, набросил куртку и вышел. Первой целью был итальянский ресторанчик "Кунео", расположившийся всего в нескольких кварталах от его нынешней основной базы в отеле "Шмаальс". До сих пор все шло так, как и было задумано.

Ресторан "Кунео" оказался больше, чем можно было ожидать по скромному входу. Зал вытянут, и когда проходишь через бар, слева можно обозревать всех, кто сидит внизу, куда ведут несколько ступенек. Точно так же посетители ресторана могут видеть входящих.

Ресторан был полупустой, и Карл сел за столик примерно в центре. Насколько он мог судить, публика была очень разношерстной. Одни весьма походили на сутенеров или карманников, отдыхающих от своего ремесла. Другие выглядели вполне добропорядочно, будто приехали совсем из другой части города, чтобы поужинать на честно заработанные деньги. Некоторые, наконец, казались настоящими интеллектуалами или, быть может, утонченными радикалами. Судя по всему, эта смесь была привычной для ресторана и не смущала никого из посетителей. На Карла едва ли кто обратил внимание, но он не был в этом полностью убежден. Скорее это было первое впечатление от пробного визита в охотничье угодье. Он съел лазанью - блюдо из запеченных макарон, с мясным фаршем и соусом, выпил бутылку кьянти. После двойного эспрессо Карл расплатился и вышел. Ему показалось, что никто в зале не напоминал кого-то из тех террористов, которых он искал.

Он направился обратно в свой квартал, но по дороге наметил зайти еще в одно из трех "горячих" мест. У него пока не было возможности изучить этот район, особенно с другой стороны гостиницы, а именно там, судя по всему, можно было получить самое красноречивое представление об обитателях этих домов.

С другой стороны квартала, прямо напротив отеля "Шмаальс", находилась Хафенштрассе, известная благодаря движению за захват домов, точнее трущоб. Вот уже несколько лет эти активисты удерживали не меньше восьми полуразрушенных зданий, которые таким образом были "спасены от капиталистической эксплуатации". Понятно, что здесь возникало немало поводов для многочисленных стычек с полицией, тем более что изначально оккупанты выдавали себя за революционеров, даже полутеррористов.

Чтобы как-то узаконить ситуацию, власти по инициативе социал-демократов вынудили оккупантов снять занятые ими дома за чисто символическую плату - 100 марок в год за каждый дом. Тем самым вся конфронтация с полицией была отодвинута на неопределенное время. К тому же в остальном Гамбурге восстановилось спокойствие, поскольку все "движение оккупантов" было сконцентрировано теперь на небольшом пятачке.

Тогда обитатели Хафенштрассе, легализованные таким унизительным способом, в отместку пытались произвести как можно больше беспорядка: малевали краской на стенах разные надписи, провоцируя полицию. Но даже эти надписи-граффити, где полицейские именовались не иначе как "жирные свиньи" и изображались всегда со свастикой, не привели к серьезным столкновениям с полицией, "этим репрессивным орудием капитализма".

Единственное, что помогло, была акция одного из "оккупантов", который на премьере ностальгического фильма о процессе над Баадер, Энслин, Распе и Майнхоф поднял такой шум, что фильм пришлось прекратить и потом уже показывать в другом месте и по другому случаю. Поскольку участники "оккупационного движения" симпатизировали террористам, полицейские время от времени все же наведывались в оккупированные дома. Нередко их встречали камнями, и тогда кое-кто из "оккупантов" оказывался в участке, но ненадолго.

После этого "оккупационное движение" стало рассматриваться как одна из разновидностей терроризма. В Ведомстве по охране конституции, правда, этому не придавали большого значения, пока не был зафиксирован таинственный телефонный разговор двух настоящих террористов, которые, возможно, обосновались именно в этом районе, по странному стечению обстоятельств находящемся рядом с оккупированными домами. И не было никаких сомнений, что сами "оккупанты" с большой гордостью относились к своему новому статусу террористов. Высоко на стене дома, выходившего на Хафенштрассе, в том же квартале, где сейчас жил Карл, черная надпись гласила, что симпатизирующие "из прилегающей области" (был использован именно этот полицейский термин) приветствуют товарищей по кварталу. Под "товарищами" имелись в виду, конечно, настоящие террористы.

Новое коварное выступление социал-демократических городских властей в то же время означало, что полиция опять отступила. "Оккупанты" несколько ночей подряд сами охраняли кучу булыжников и избили несколько ночных прохожих, подозревая в них переодетых полицейских. Но больше ничего не произошло, и сейчас все было тихо и спокойно, как несколько месяцев назад.

В пятнадцати метрах от входа в отель "Шмаальс" расположилась пивная "Дядюшка Макс". Она-то и стала следующим пунктом в программе внедрения Карла в новую жизнь.

Вход находился как раз в конце квартала. Рядом стояли развалины, зиявшие чернотой проемов, а выходившая на улицу часть разрушенной стены была испещрена надписями, по большей части неудобочитаемыми лозунгами. Самым невинным был отчетливо выведенный призыв: "Уголовники всех стран, соединяйтесь!"

У входа в дом никого не было, ступеньки лестницы блестели под дождем. Именно там, согласно выученной Карлом карте микрорайона, находилась пивная. Снаружи казалось, что внутри никого нет. Он не хотел показаться неуверенным и, открыв входную дверь, вошел в пивную "Дядюшка Макс", как будто решил, насколько это возможно, объединиться со всеми уголовниками мира.

Первое, что он увидел, был совершенно черный пол, хотя, вероятно, когда-то он был сделан из обычных коричневатых досок. В воздухе стоял едкий запах чего-то вроде жидкого асфальта. Внутри - шесть коричневых стоек с коричневыми же скамейками и коричневыми, кое-где изрезанными столами. Стены тоже были коричневыми, и даже музыкальный автомат - коричневый. Прямо перед входом за стойкой стояла средних лет женщина в обтягивающих брючках - то ли слегка подвыпившая, то ли чем-то сильно потрясенная.

Она протянула Карлу маленькую пузатую и, конечно же, коричневую бутылку пива, прежде чем он успел что-нибудь сказать. Карл взял бутылку, заплатил десять марок и сделал вид, что не понял, когда женщина вернула ему две марки. Получив сдачу, он сказал, что в Швеции было бы намного дороже, после чего подошел к свободному высокому столику и налил пиво в стакан (перед этим вымытый, как он очень надеялся).

Взгляд Карла невольно искал какой-нибудь другой, не коричневый, цвет. Но, пожалуй, только занавески когда-то были красными, хотя они, вряд ли знакомые со стиркой, почти сливались с доминирующими в зале коричневатыми тонами. Пятнами на этом фоне выделялись несколько красных пластмассовых пивных бочонков за стойкой да рекламные часы "Кока-кола" на стене с четкими красными буквами. Впрочем, они лишь подчеркивали унылую монотонность.

Помимо Карла в зале было шесть-семь мужчин и три женщины, все среднего возраста - лет под тридцать. Мужчины, кроме одного, одеты в черную кожу, а женщины казались здорово выпившими, но не были похожи на проституток. Мужчины - с длинными волосами, почти все - с серьезными следами драк на лицах. Раны у них были настолько запущены, что местами гноились. Синяки и ссадины выглядели так, будто были получены в одно время, и не от полиции. По залу бродили две тощие трусливые собаки - щенок овчарки и другая, непонятной породы. Вся компания здорово напоминала наркоманов, которых (как ни странно, но с этим он встречался и в Швеции) тянуло к собакам.

Карл решил здесь долго не засиживаться. В зале все отнеслись к нему с явным, даже неестественным, безразличием. Впрочем, в его планы не входило с кем-то знакомиться и затевать разговоры. Он скорее хотел сам услышать что-нибудь заслуживающее внимания.

Впервые немецкое пиво ему не понравилось, и он даже не стал его допивать. Выходя, Карл кивнул маленькой даме в брючках. Он показал себя, на первый раз этого вполне достаточно. Он спустился по лестнице и пошел к следующему кабачку, который находился на другом углу дома и назывался "Ахой" - "Привет". Обстановка была почти такая же, но здесь вместо музыкального был игровой автомат. А значит, и он с этого момента должен стать фанатом игровых автоматов. В остальном этот кабак был еще сквернее первого: та же грязь, к тому же зал совсем небольшой, без столиков, только семь-восемь сидячих мест у стойки. Почти все посетители стояли, многие, похоже, были под кайфом то ли от алкоголя, то ли от наркотиков, и вид у большинства - вполне уголовный. Как и в первой пивной, мужчины демонстрировали следы недавних драк, скорее всего "разборок" в своем кругу.

Карл взял пива на две марки, которые он протянул хозяину, смотревшему на него с подозрением, сел в угол и, медленно потягивая из стакана, задумался над тем, как избежать неприятностей в случае стычки с кем-нибудь из наркоманов, если те станут нарываться на драку. Наверняка большинство обитателей квартала примет его вначале за полицейского шпика. Сразу искать с ним конфронтации было просто глупо. Другое дело - несколько недель спустя. Тогда, возможно, небольшая стычка будет даже полезной для развития событий. Надо только найти подходящую фигуру. Но не сейчас, сейчас это невозможно. Рядом с Карлом расположился один из завсегдатаев. Его волосы были схвачены в "хвост", а руки покрыты такой татуировкой, которая, по крайней мере, в Швеции, должна была означать, что ее владелец не один раз побывал в тюрьме. Этот парень с "конским хвостом" не переставал пялиться на него. Было очевидно, что он подыскивал повод для драки.

Карл быстро отставил недопитый стакан, как и в первой пивной, и во избежание столкновения поспешил на улицу, где его сразу окутал декабрьский холод. Он решил, что на сегодня хватит разведывательных операций, и поднялся в снятую комнату на самом верхнем этаже гостиницы. Под потолком не было никакой лампы, а бра у кровати было почему-то красным, так что при таком свете много не почитаешь. Сама комната оказалась холодной, дуло из рассохшихся оконных рам, вдобавок все было пропитано застоявшимся запахом дешевой парфюмерии.

Сейчас вдруг ему показалось совершенно нереальным найти террористов среди обитателей оккупированных домов на Хафенштрассе. Люди, которых он видел, были мало похожи на социалистов или антиимпериалистов. Они вообще не производили впечатления людей грамотных. Это была просто-напросто полукриминальная среда наркоманов.

Не раздеваясь, он лег на кровать, положив руки под голову. Он размышлял, как в городе с почти двухмиллионным населением можно найти другую группу не на Хафенштрассе, чтобы установить нужный ему контакт. Карл попытался представить, что находится в Швеции, в Стокгольме, накануне Рождества, что он там должен найти политических экстремистов и вступить с ними в контакт, хотя известно о них лишь то, что они собираются где-то в городе. Это входило непосредственно в его рабочее задание. Второе - это налет на банк, подготовка к которому, правда, занимала не больше сил и времени, чем угон автомобиля. Самое важное - найти другую группу и установить хотя бы косвенный контакт. Едва ли не кратчайший путь к этому - разыскать книжный магазин левых, который, как он помнил, назывался "Книжная торговля Генрих Гейне". С самого начала ему казалось, что имя Генриха Гейне в этой связи звучало как провокация. В Швеции в 70-е годы магазины левых всегда притягивали к себе всевозможных провокаторов и осведомителей. Понятно, что те, кто там работал, были крайне подозрительны, и, уж конечно, вряд ли можно было рассчитывать завоевать их доверие и попытаться получить от них хоть какую-нибудь информацию, при этом не прослыв шпионом. Вероятнее всего, так бы оно и было.

После долгих размышлений у Карла возникла идея, показавшаяся ему достаточно стоящей, чтобы попытаться ее реализовать. Этим он решил заняться с утра, до того как днем снова примется за обход пивных, а вечером угонит подходящую машину.

Он прогуливался по берегу Альстера. Река под дождем казалась серой и пустынной. Почти все корабельные причалы были свободны, но несколько яхт стояли пришвартованные, несмотря на погоду, как будто не имело никакого значения, что на дворе был декабрь, канун Рождества. Быть может, владельцы просто забыли про свои парусники или махнули на них рукой. Местность казалась очень похожей на стокгольмский район Юргорден: богатые жилые дома с электронной сигнализацией, высокие стены, решетки на окнах красивых вилл, почти наверняка построенных еще до войны и стоящих много миллионов. До войны здесь, скорее всего, причалов не было, берега оставались безлюдными. Но потом, в результате демократизации и прихода к власти социал-демократов, после денацификации, реку быстро обжили. Интересно, живут ли здесь сегодня те же семьи и те же люди, что и прежде? Район вилл закончился, а Карл продолжал шагать еще минут пятнадцать к своей цели - большому универмагу на Юнгфернстиг, набережной Малого Альстера. Здесь народу было много, и ему пришлось пробираться через рождественскую толчею. Он прошел мимо роскошного белого отеля с надписью золотом "Четыре времени года" и оказался прямо у цели.

По его расчетам, именно здесь, в центре городской рождественской распродажи, можно найти сборщиков денег в поддержку антиимпериалистических сил, стоящих с кружками у входа в универмаг. По крайней мере, так всегда было в Швеции: сторонники социализма проводили сбор средств именно в таких местах, и здесь же обычно можно было встретить их противников. Вероятно, можно было также найти, например, симпатизирующих палестинцам перед магазинами фирмы "NK" в Стокгольме, как и перед Альстерхаусом в Гамбурге. Возможно, именно здесь они и стоят. И то же самое, видимо, происходит и в Париже, и в Лондоне.

Но Карл прежде решил сделать покупки и вошел в большой универмаг, где приобрел две дешевые пластиковые сумки, белую и коричневую. Помотавшись по этажам на лифте и по лестницам, он добрался до отдела, где продавалась рабочая одежда, и купил голубой комбинезон. Остальное снаряжение для предстоящего налета на банк у него уже было. С рождественскими пакетами Карл вышел из универмага между Альстерхаусом и Ханзефиртель. Возможно, в этот момент он находился в центре наиболее оживленного европейского торгового района и именно здесь надеялся найти своих сборщиков с кружками.

Первыми, кого он увидел, были иранцы, собиравшие средства на борьбу с аятоллой. Нет, это не то. Следующая группа сборщиков была из "Международной амнистии". Давать им деньги - все равно что выбрасывать их на ветер. Лишь спустя четверть часа Карл заметил тех, кого искал.

Ошибиться он не мог. Они и под дождем вызывающе высоко держали палестинский флаг, хотя, казалось, никто их не замечал. Это были парень и девушка, каждому лет по двадцать. Так он и думал.

- Имеет ли смысл стоять здесь, где полно сионистов и буржуев? - спросил Карл, подойдя к ним вплотную. Как можно было ожидать, никакого ответа не последовало. Им было непонятно, говорит он это с иронией или всерьез.

- Я спрашиваю потому, что сам занимался почти тем же самым, когда был молодым и твердо верил, что помогаю борьбе за правое дело, - пояснил Карл самым обычным тоном, чтобы не быть в дальнейшем превратно понятым. Но никакого четкого ответа он так и не получил, только какое-то неопределенное мычание. Демонстративно вздохнув, он стал рыться в своем рюкзаке, делая вид, будто что-то перебирает внутри. Вытащив небольшую пачку с двадцатью стомарковыми банкнотами, он убрал мелкие, а остальные сложил так, чтобы они следовали по номерам. Затем свернул и связал бумажным шпагатом, отчего казалось, что денег значительно больше, и бережно, словно сосуд с драгоценной жидкостью, протянул изумленным палестинским активистам.

Девушка попыталась что-то робко сказать, а ее напарник тут же стал проворно отвинчивать крышку кружки для пожертвований, как будто не видел в этом жесте Карла ничего необычного. Карл поспешил заверить их, что с его стороны это был сознательный шаг, а не ошибка.

Мельком взглянув на девушку, Карл сказал, что прекрасно понимает, как много денег им требуется, и что он сейчас ходил за рождественскими покупками. При этом как бы вскользь, и это как раз и была его уловка, заметил, что деньги поступают от врага, хотя подробнее распространяться об этом не может.

Прежде чем отправиться дальше, он спросил, где могут находиться другие товарищи, занимающиеся сбором денег.

Следующая пара стояла на другой стороне, напротив магазина "Хеннес и Мауриц" на Ханзефиртель, прямо в центре потока рождественских покупателей, идущих к метро или Альстеру. Карл их быстро нашел и повторил примерно то же, что говорил первым, но на этот раз подтвердил свои слова пачкой в тысячу марок, где купюры также шли в порядке возрастания номеров. В благодарность он получил указания, где можно найти третью группу. Ее он отыскал немного в стороне, на берегу реки, как раз напротив отеля "Четыре времени года", где летом, должно быть, очень оживленно. На тротуаре под дождем, на ветру стояли двое молодых людей. Карл поговорил с ними о том, как сложно завоевать общественное мнение в поддержку палестинского дела. Особенно здесь, в Германии, где, в отличие от остальной Европы, до сих пор дает о себе знать первородный грех Гитлера.

Затем он спросил, какие еще левые группировки существуют в Гамбурге. И они перечислили те организации, о которых он уже знал, но вместе с тем назвали и, на его взгляд, весьма интересные. Например, союз - которым сейчас завладели террористы - по гуманитарной помощи заключенным в тюрьме Штамхайм, поддержке их борьбы против изоляции, за право общения друг с другом. Карл спросил, где можно найти тех, кто собирает пожертвования для этого союза. Ответом был достаточно неопределенный жест по направлению все к тому же рождественскому базару. И снова он достал небольшую пачку новых банкнот и снова заметил, что деньги идут от врага. Это, собственно, и было сутью дела (и, кроме того, абсолютной правдой).

Ему потребовался почти час, чтобы найти двух угрюмых девиц без каких-либо следов макияжа на лице, которые собирали деньги в помощь арестованным борцам РАФ. Карл решил не вступать с ними в долгий разговор, понимая, что они не станут пытаться никого обращать в свою веру. Они здесь исключительно ради доброго дела, награда за которое их ждет разве что на небесах. Первое время в "Кларте" он видел немало людей этого типа. Они всегда страдали больше других, собирая деньги на общее дело, продавая бюллетени о вьетнамской войне возле винных магазинов.

Девушки сами спросили, откуда он с такими познаниями. Узнав, что Карл швед, они заявили, что он вовсе не обязан что-либо жертвовать. На что Карл не преминул воскликнуть, что ему досталась неожиданно большая сумма от врага и его жест поэтому естествен. Затем он пожелал девушкам счастливого Рождества и скрылся в толпе.

Карл медленно пошел к метро. Ему было любопытно, как коллеги из Ведомства по охране конституции смогут получить информацию о том, что государственные деньги попали в руки врагов государства. Однако ему было легко оправдать свои действия: более дешевых билетов в этот другой мир он просто не мог получить. Иначе бы ничего не вышло. Теперь, конечно, среди сборщиков пожертвований неизбежно поползут слухи, которые сделают половину рекламы для банковского налетчика с Севера, и тогда, конечно, стомарковые банкноты обретут совсем другую стоимость.

Карл ехал в метро в противоположном направлении от Эйдельштадта, где должно было произойти ограбление.

Его цель - Бергедорф, район Гамбурга, больше похожий на пригород. Но он вышел на одну остановку раньше, привлеченный названием "Netteinburg" ("Чистый городок"), заставившим его задуматься. Далеко идти не пришлось: напротив жилых домов он заметил автостоянку с двумя подходящими автомобилями. Он выбрал темно-синий, с тонированными стеклами, по иронии судьбы напоминавший машины, которыми пользовались начальники из Ведомства по охране конституции.

Замок Карл открыл очень легко, как будто действовал настоящим ключом. Надев тонкие серые перчатки, он удобно уселся на водительское место, закрыл дверь и несколько минут сидел тихо, ожидая, не отреагируют ли как-нибудь на его дерзость из соседних домов. Внутри машины он заметил нечто необычное: там, в жилых домах, очевидно, боялись воров, если забирали с собой из машины все подчистую. Тем лучше, подумал Карл, нет необходимости избавляться от всего лишнего. Он включил зажигание, и машина легко тронулась с места. Заработали "дворники", но фары он включать не стал, пока не отъехал метров на пятьдесят.

Чтобы испытать машину, Карл выехал на автобан, в сторону от центра, но, как и следовало ожидать, она работала с немецкой четкостью. Немного поплутав по развилкам, Карл очутился в гараже на Альтоне, который находился как раз посередине между местом, где должно было произойти нападение на банк, и его базой в отеле на Хафенштрассе.

Спустя несколько часов Карл снова посетил ресторан "Кунео". На этот раз он выбрал дорогое блюдо - телятину с густым соусом, запеченную в сыре. У этого блюда было какое-то длинное, трудно запоминающееся название. Вместо итальянского вина теперь он заказал бутылку "Шатонёф-дю-Папэ", чтобы иметь повод для беседы. Карл мог, например, пошутить, что шведы все же должны пить иностранное вино и поэтому сейчас в итальянском ресторане вино он выбрал не итальянское. Но никто ни о чем его не спросил, да и сам он не искал больше поводов для беседы. Главной цели он уже достиг, а остальное придет само собой. Еда сегодня была очень приличной, и Карл решил немного потянуть время, резонно полагая, что предстоящий вечерний обход пивных будет значительно менее приятным. В завершение ужина он выпил двойной эспрессо и, выходя, щедро расплатился.

Кабачок, который он не посетил накануне в своем квартале "оккупантов", назывался "Volx Kuche" - "Народная кухня", где на вывеске буква "О" была в форме классической бомбы из комиксов: черный шар с бикфордовым шнуром. И этот "X" в названии - не поймешь, то ли ошибка, то ли какой-то всеобщий революционный знак.

Хуже всего, что эта грязная нора неожиданно предлагает еще и еду.

Чтобы войти в "Народную кухню", нужно было толкнуть дряхлую дверь и затем перешагнуть через кучу цемента. После этого оказываешься в помещении, заставленном какими-то жалкими остатками мебели. Диваны, из которых вылезали стальные пружины, казалось, специально были сломаны, чтобы больше подходить к революционному стилю. Стены украшены различными символами, которые, к удовлетворению Карла, в основном состояли из пятиконечных звезд с буквами "А" (анархизм) или "РАФ" в центре. На этот раз он решил с ходу взять на себя инициативу разговора. И это было правильно, поскольку в таком месте едва ли надо притворяться, как в ресторане. Посетители - их было всего шесть-семь человек - уставились на него, как только он подошел к человеку, который, судя по всему, был барменом.

- Я иностранец и хочу кое о чем спросить, о'кей? - начал с места в карьер Карл, но в ответ, как и следовало ожидать, услышал лишь враждебное хмыканье.

- Да, возможно, это выглядит немного странно, - продолжал он, - но когда я поселился в отеле, здесь, напротив, то подумал, что в этом квартале полицейские вряд ли будут безумствовать, как им заблагорассудится. Итак, я не знаком с "движением оккупантов". В каком состоянии оно сейчас? Как ведут себя полицейские, продолжают ли свои налеты? - Задав свои вопросы, Карл попросил пива.

Эти слова немного расшевелили посетителей. Карл рассказал, что он швед и терпеть не может полицейских, что он сам, когда был моложе, занял в Стокгольме дом, который называется Мюлльваден. Слышал ли кто-нибудь о Мюлльвадене? Ах, нет. Кстати, тогда все закончилось вмешательством полицейских, и ведь то же может произойти и здесь.

Его плохой немецкий с очевидным иностранным акцентом подействовал. Кто-то сказал, что слышал что-то о шведском движении за оккупацию домов (правда, сам Карл прочитал об этом только в Сент-Августине, а до тех пор он об этом и не подозревал). Он получил свое пиво, и на этот раз завязалось что-то похожее на беседу с двумя молодыми людьми, выглядевшими, в общем, вполне опрятно: девушка в белом свитере с черным "конским хвостом" и держащий ее за руку юноша того же возраста - что-то около двадцати. Эти двое совершенно не вписывались в остальную компанию, почти однозначно полууголовную, а может, просто уголовную, - публика, на которую Карл уже насмотрелся в этом квартале. Это было любопытно. Он сознательно повел беседу так, чтобы естественно, как бы само собой, подать в выгодном свете свои революционные взгляды. Это было не так уж сложно, пришлось только задать несколько вопросов: почему, например, полиция, как это ни странно, не вмешивается в движение за оккупацию домов?

Ну да, социал-демократы, можно сказать, купили здесь закон и порядок, установив за каждый захваченный дом символическую плату всего в 100 марок. Это дешево, чертовски дешево (он вынул из кармана стомарковую банкноту и неторопливыми движениями разорвал ее на маленькие кусочки). Так социал-демократические свиньи выкрутились из положения.

И люди, захватившие дома, позволили себя купить? И каждый "оккупант" теперь настроен миролюбиво по отношению к государству? Ну да, социал-демократов можно понять: любой ценой они хотят сдержать полицейских, чтобы не нарушить свой собственный мир с "революционерами", которых они, по сути дела, купили за сто марок. Все это было важно для самого Карла. Вначале он расстроился, что оказался в районе, который притягивает к себе полицейских, и думал, что ему наверняка придется вскоре отсюда бежать. Как он и ожидал, тут последовал вопрос, а почему он, собственно, не хочет иметь дело с полицией. Карл ухмыльнулся и стал сочинять, говоря, что в свое время он "нанес ущерб" полицейскому и теперь предпочитает с ними больше не сталкиваться. Он хочет просто исчезнуть с их горизонта здесь, в Германии. А то ведь за это можно схлопотать не один год, не так ли? Но дальше он распространяться не стал, сменив тему беседы, ибо большинство сидящих вокруг производили впечатление весьма темных личностей и уж, во всяком случае, не были похожи на "товарищей".

Девушка с "конским хвостом" ответила спокойно и назидательно: даже если нельзя ожидать, что люмпен-пролетариат будет играть ведущую роль в борьбе, все же объективные условия для формирования самого люмпен-пролетариата в последние десятилетия, особенно в Германии, изменились таким образом, что люмпенов нужно причислить к тем слоям народа, у которых вполне может развиться революционное сознание.

Это было превосходно. Прямое попадание. Карл испытывал какое-то озорное веселье, как будто он снова школьник, играет в "морской бой" и ему с первого раза удалось потопить линкор. Пусть в искаженном виде, но девушке, похоже, не чужд ленинизм.

Отвечая ей, Карл уверенно опирался на традиционные ленинские догмы, с которыми она полемизировала, но не очень решительно. Люмпен-пролетариат реакционен, и от него нельзя ждать проявления каких-либо классовых чувств и классовой солидарности. И если толкнуть его на революционную борьбу, есть риск, что в движении быстро появятся фашистские элементы, освободиться от которых будет не так-то просто.

Девушка и ее молодой человек схватились друг с другом, и дискуссия возобновилась. Карл дал им выговориться и снова вступил в спор: перед ними предстал швед, ортодоксальный марксист-ленинец. Взамен он получил представление о своих собеседниках, которое не мог даже точно определить: что-то вроде студентов-троцкистов 70-х годов, когда они почти все были революционерами, прежде чем стать социал-демократами и получить приличные должности в различных министерствах.

Карл прервал спор уже после второго стакана пива, извинился и объяснил, что не хочет больше пить, поскольку завтра у него важные дела. Но они, возможно, увидятся снова, это действительно здорово - встретить человека, по крайней мере, в этом квартале, с которым можно поговорить на такие темы. Затем он положил сотенную банкноту, сказав, что платит за всех, и махнул рукой, как бы предупреждая слабые возражения, - дескать, это своего рода прогрессивное выравнивание доходов, в пику социал-демократам, которые такими суммами гасят революционное насилие. Сказав это, он вышел, обошел квартал кругом и поднялся в свою холодную комнату с дурным запахом и красной лампой у кровати. Завтра, помимо всех дел, нужно не забыть купить новую лампу.

Прежде чем пойти за машиной, он снова изучил свою записную книжку. Карл не хотел, чтобы после него оставались ненужные бумаги с его собственноручными записями, поэтому все детали старался всегда держать в голове. Сторож гаража, казалось, никак не отреагировал на опрятного молодого человека в темно-синем "Мерседесе-190" с легкой вмятиной. Он походил на обычного щеголя.

Карл нашел выезд на магистраль Киль-Эльмсхорн без осложнений, и ему потребовалось меньше четверти часа, чтобы добраться до Эйдельштадта, где все выглядело так, как он и представлял себе по фотографиям.

Это был последний четверг перед Рождеством. По четвергам Дойче банк в Эйдельштадте после обеда открыт с 14.30 до 17.00. Сейчас часы показывали 16.17. Оставалось три минуты до ограбления.

В ста пятидесяти метрах от главного входа в банк, на Кильштрассе, по которой проходил путь отступления, стоят два белых трехэтажных деревянных дома со свободной для парковки грунтовой дорожкой между ними. В, одном доме находилась автошкола Дёбница. Вокруг постоянно ездили учебные машины, сновали ученики, которых часто подвозили родители.

Карл припарковал машину в тени; с одной стороны была живая изгородь, а с другой - черно-желтый рекламный щит автошколы. Он надел голубой комбинезон, заранее оставил ключ в замке зажигания, но решил запереть машину.

Поднимаясь по улице к красному кирпичному дому, в котором находился банк, Карл почувствовал, что начинает нервничать. Окна в банке из затемненного стекла, так что нельзя было увидеть ни того, что творится снаружи, ни того, что внутри. Это было идеально. Еще одна деталь, делавшая банк прекрасной целью для ограбления, - вход в него шел через маленький вестибюль, где также были непрозрачные стекла.

Когда ему осталось двадцать пять метров до входа в этот вестибюль, куда он нагрянет в натянутой на голову маске, его поразила страшная мысль: там, внутри, скрытые от него, сидят сейчас четверо немецких полицейских с автоматическим оружием наизготовку - ведь они точно знают, что именно сейчас произойдет ограбление. И он неминуемо погибнет в тот самый момент, когда перешагнет порог. А что если все это заварил Нэслюнд со своими немецкими коллегами, чтобы наконец с ним разделаться? И едва ли ему удастся убраться подобру-поздорову"

Карл остановился и трижды глубоко вздохнул. Затем вошел в вестибюль банка и натянул на голову маску с тремя дырками, взял револьвер в правую руку, а в левую - белую сумку. Он открыл дверь и сделал большой шаг резко влево, как и планировалось, чтобы попасть в фокус банковских камер.

- Ограбление! - закричал он и, демонстративно подняв револьвер, выстрелил дважды в потолок.

Это было сделано для того, чтобы люди внутри поняли, пусть с небольшим опозданием, что к чему. Вначале все замерли, как в детской игре. Потом раздался громкий крик какой-то женщины, кто-то из клиентов стал искать защиты, кто-то подумал о кнопке тревоги, когда прозвучал резкий звук металлического звонка.

- Ложись! - громко крикнул Карл, потрясая своим револьвером. Подчинились почти все сразу. Это заняло меньше десяти секунд. Согласно расчетам, себе он оставлял три минуты. Обведя всех взглядом, он перешел к следующему этапу.

В банке была семиметровая стойка без всяких перегородок, за которой работали пять девушек. Слева находилась касса, закрытая пуленепробиваемыми стеклами. Поэтому у девушек и не было никакой охраны - все деньги были собраны за пуленепробиваемой перегородкой. Было маловероятно, что кассир внутри, как бы он ни был напуган, согласится добровольно открыть кассу. У него там, конечно, были и кнопка тревоги, и видеокамера.

Камера работала, и кассир уставился на него широко раскрытыми глазами. Это было любопытное зрелище.

В зале находилось около пятидесяти клиентов. Карл направил револьвер на тех, кто еще не выполнил его команду, приказав им лечь немедленно. Они подчинились мгновенно и покорно. Чертовы немцы с их дисциплиной, подумал Карл.

Никто не сделал ни малейшей попытки напасть на него или сдвинуться с места. Прекрасно, потребовалось меньше двадцати секунд, чтобы установить контроль над ситуацией.

Теперь Карл впервые, после того как вошел в банк, сделал несколько шагов и встал точно напротив видеокамер. Без особой спешки он подошел к стойке рядом с кассой и легко перепрыгнул через нее, оказавшись прямо перед кассой с внушительным замком с внутренней стороны бронированного стекла. Тут он вытащил из сумки припасенную винтовку и направил ее на замок; затем кивком приказал кассиру, с ужасом смотревшему на него с расстояния меньше метра, отойти в сторону, насколько позволяет пространство. Когда кассир молниеносно, как и все остальные немцы, подчинился приказу, Карл нажал на оба спусковых крючка и двумя патронами раздробил пуленепробиваемое стекло и вышиб замок. Осколки стекла засыпали кассира. Дверь легко открылась.

Карл вначале оглянулся и еще раз обвел взглядом присутствовавших в помещении. Все как будто окаменели и как завороженные смотрели на него, но никто не двигался. Что ж, пока все идет прекрасно.

Он протянул белую сумку кассиру и жестом показал, чтобы тот наполнил ее деньгами. Кассир тут же подчинился и методично, быстрыми движениями начал перекладывать банкноты слева направо. Казалось, он предпочитал как можно скорее покончить с этой неприятной ситуацией, не поднимая тревоги и не затягивая время, хотя оно работало, конечно же, против грабителя.

Когда Карл потянул к себе сумку, полную денег, прошло не больше полутора минут с начала операции. Он положил обратно в сумку винтовку и застегнул "молнию", все время держа в поле зрения всех, кто был в банке. Никто не изменил положения, все уставились на него, не двигаясь, и вообще вели себя исключительно послушно.

Карл перепрыгнул через стойку и быстро прошел к выходу, где развернулся и направил револьвер на людей справа от себя.

- Ни с места, стреляю без предупреждения! - крикнул он и двинулся по направлению к выходу.

Вестибюль был пуст. Карлу очень повезло. Он закрыл за собой дверь, снял маску и поправил волосы. Спрятав револьвер в сумку, Карл открыл наружную дверь и быстрыми шагами пошел к машине.

Пройдя примерно сто метров из ста пятидесяти, он услышал сзади себя крик и шум. Тогда на последнем отрезке он побежал, держа ключ от замка в руке. На улице уже стемнело, и никто не мог увидеть его лица, даже когда он садился в машину.

"Мерседес" завелся сразу. Кто-то уже бежал к нему, а Карл старался развернуться как можно спокойнее, когда поворачивал на узкую извилистую пригородную Кильштрассе. Ехал он довольно медленно, тем не менее, бежавший за ним человек догнать его не смог, но, остановившись, напряженно вглядывался в наступающую темноту, чтобы разглядеть номер машины.

Метров через пятьсот на его пути возник светофор. Конечно, красный. Карл остановился, ожидая, когда загорится зеленый свет. Здесь уже его нельзя было видеть из центра Эйдельштадта и из здания банка. Вряд ли кто предполагал, что банковский налетчик остановится перед красным светофором. Зеленый зажегся спустя вечность. Он сразу повернул направо, на Рейнбанштрассе, и проехал по ней вдоль пригородных вилл еще примерно метров пятьсот, прежде чем увидел у дороги какую-то фабрику. Предприятие представляло собой довольно большое здание с автостоянкой справа, с въездом и выездом прямо впереди. Посетитель мог, таким образом, свободно, не рискуя быть остановленным охранником, въехать во двор и припарковаться.

Именно это Карл и сделал. Он поставил машину подальше, на посыпанную гравием площадку, выключил двигатель, опустил боковое стекло и прислушался. Нет, никакой полицейской сирены он не слышал. Посмотрел на часы. Прошло четыре минуты и тридцать пять секунд с момента, как он закрыл дверь в банк.

Карл снял комбинезон, положил его в сумку, поверх банкнот. Внимательно осмотрел машину, чтобы там ничего не осталось. Взяв переполненную белую сумку, вышел и закрыл машину. Затем спокойно прошел вдоль ограды и дальше, к входу в метро, который, как он знал, должен был находиться метрах в ста пятидесяти.

На станции "Эйдельштадт" наземной железной дороги он спокойно купил в автомате билет и неторопливо вышел на перрон. И там в первый раз услышал звук полицейской сирены. В тот же момент подошел первый поезд по направлению к Пиннебергу.

После четырех пересадок, спустя сорок минут он был в нескончаемой гамбургской толпе на Центральном вокзале. Медленно и как бы бесцельно Карл шел к выходу на Кирхеналле, где должны были располагаться камеры хранения. Они были установлены в форме буквы Т" вдоль угловой стены с одной, линией ящиков, которая почти соединяла внутренние концы "Г". В самом углу находилась камера номер 410. Если стоять напротив нее, можно прекрасно наблюдать одновременно за выходом на Кирхеналле и за остальными камерами хранения.

На камере 410, единственной во всем ряду, красовалась сенсационная надпись: "Полицейские - свиньи" и "Сент-Паулис Клам". "Что это, случайность или своеобразное выражение юмора Зигфрида Маака?" - подумал Карл. И что означает "Сент-Паулис Клам"? Карл вставил отмычку в "занятый" номер, и дверца сразу открылась. Он поставил в камеру обе сумки со снаряжением грабителя и деньгами, а рядом положил квитанцию, извещавшую, что он уже растратил более шести тысяч марок и на будущее ему требуется по крайней мере вдвое большая сумма. Затем Карл защелкнул замок и вышел. По дороге к выходу с Кирхеналле он вдруг сообразил, что не пересчитал деньги. Согласно предположениям, в кассе Дойче банка в Эйдельштадте в момент ограбления должно было быть около полумиллиона марок. Впрочем, безразлично, как много денег лежало сейчас в камере хранения Ведомства по охране конституции. Маловероятно, что они надуют его с награбленными деньгами. Вероятно, через двадцать четыре часа он получит аккуратную немецкую расписку на всю сумму. Карл пересек Кирхеналле, прошел мимо полицейского участка, затемненного матовыми стеклами, невдалеке стояли три бело-зеленые полицейские машины. Карл чувствовал удовлетворение и был абсолютно спокоен. Он ничего не нарушил, против него нет никаких доказательств, кроме ничтожного видеофильма, и, скорее всего, полиция его не поймает. Миновав полицейский участок, Карл вошел в первый же приличный ресторан, оказавшийся немецким, но с итальянской кухней. Он съел толстую пиццу и выпил три большие кружки пива. Непонятно почему, его мучила жажда. За едой он с удовольствием слушал, похоже, турецкого музыканта, выводившего мелодии из "Кармен" на электрооргане, да так, что это напоминало турецкий вальс. Да-а, подумал Карл, турок, играющий на японском органе "Ямаха" французскую музыку Визе с испанскими мотивами для шведского террориста, съевшего итальянскую пиццу в немецком исполнении.

Налет на банк он уже выкинул из головы. Теперь он размышлял, как ему продолжать свою роль симпатизирующего террористам на Хафенштрассе. Лучше всего было не суетиться. Возможно, теперь, после ограбления, нужно выдержать несколько дней, это придаст ему большую известность, но точно он еще не решил. Но если система работает, как дома, в Швеции, то журналисты раструбят обо всем. Наверняка Ведомство по охране конституции имеет собственных журналистов, так же как в Стокгольме Нэслюнд содержит целую "конюшню".

Весь следующий день Карл посвятил чтению бульварной прессы. И из-за этого пропустил редчайший случай - посмотреть свое собственное изображение на западногерманском телевидении.

Программа новостей раз за разом прокручивала видеофильм. Ведущий говорил о "коммандос"-налетчике, который, согласно подозрениям полиции, мог быть шведским морским пехотинцем со специальной подготовкой. По взглядам своим - левый экстремист, вероятно, очень близкий к европейским террористическим организациям. Как подозревают, этот "коммандос"-одиночка виновен по меньшей мере в шести налетах на банки по всей Федеративной Республике (далее следовал их перечень, а также назывались награбленные суммы). И полиция была близка к цели. Затем полицейский комментатор заявил, что если - это если он все время подчеркивал - если это тот самый человек, которого они подозревают, то речь действительно идет о "коммандос", которого без особого преувеличения можно сравнить разве что с Рэмбо. Как следовало из комментария, это вообще самый тревожный момент. А что если этот человек предоставит себя, свои знания и навыки в распоряжение террористов? Пока, правда, об этом ничего не известно, но возможные последствия непредсказуемы. Ведь террористы по большей части не идут ни в какое сравнение с профессионалами. Полиция сейчас пытается собрать какие-нибудь подтверждения своим подозрениям. В конце был призыв, обращенный к персоналу банков, ко всем, кто, возможно, столкнется с "коммандосм-налетчиком, быть предельно осторожными. Помнить, что они имеют дело с человеком, натасканным на молниеносное убийство и который сейчас где-то близко. Вступив на путь преступлений, он, вероятно, не будет колебаться и десятой доли секунды, если на него напасть. И так далее, и все в том же духе.

Все это Карлу было неизвестно, когда он шел домой сквозь рождественскую возбужденную толпу под мокрым снегом. Он решил не искать контакта с кем-либо в квартале в ближайшие двадцать четыре часа. По дороге домой Карл сделал себе рождественский подарок - купил самый дорогой стереоплейер с кассетами и к нему миниатюрные наушники.

Кассеты, которые он прослушал вначале, содержали примерно половину бетховенских фортепьянных сонат. Карл лежал на кровати с закрытыми глазами при красном свете. Да, купить новую лампу он все же забыл. Под фортепьянную музыку он размышлял, как ему попытаться спровоцировать кого-нибудь из террористов выйти на него. В середине второй части Лунной сонаты он незаметно уснул.

На следующее утро Карл взял такси, предварительно заказав билет на первый удобный самолет до Цюриха. Ждать вылета ему пришлось не больше четверти часа. В Цюрихе он снова взял такси и отправился в тот банк, куда положил на свой счет тридцать швейцарских франков. Получил расписку, которую разорвал на мелкие кусочки, так что номер и сумма никому не могли стать известными. Около трех часов пополудни он был уже в центре Гамбурга.

В камере хранения номер 410 лежали тонкий белый и толстый коричневый конверты и черный "смит-и-вессон, комбат магнум". Поскольку прежнее оружие было использовано при налете на банк, от него надо было избавиться (BKA в Висбадене с легкостью сможет провести баллистическую экспертизу, доказав, что именно его оружие использовалось при ограблении). В маленьком белом конверте он нашел расписку от Ведомства по охране конституции на 387 920 марок. Если перевести в шведские кроны - почти миллион. В толстом конверте была пачка новеньких стомарковых банкнот, сложенных по номерам. Как он подсчитал позднее, уже в гостинице, их было равно сто двадцать.

Пока Карл отправлял расписку Ведомства по охране конституции, переложив ее в другой конверт, в свой банковский сейф в Стокгольме, он пробежал заголовки газет. Все, кроме одной, клюнули на чарующую журналистскую наживку: "Рэмбо-Грабитель".

Газетные фотографии перемежались: его собственные в Дойче банке в Эйдельштедте, конечно размытые, с черно-белой видеопленки, и цветные - Сильвестера Сталлоне, меланхоличного или убивающего вьетнамцев.

Карл накупил целую пачку газет и взял такси, из которого вышел за пару кварталов от гостиницы. Поднялся к себе, чтобы посмотреть, что написали в прессе эти идиоты. В действительности все было не так уж плохо. С одной стороны, Рэмбо-Грабитель - самый опасный преступник из когда-либо появлявшихся на территории Федеративной Республики. Завзятый коммунист, симпатизирующий террористам, а то и входящий в какую-либо террористическую организацию. С другой - личность преступника пока точно не установлена, а фамилию подозреваемого полиция публиковать не хочет. Это было очень странное противоречие, но журналистам такой пустяк не помешал - одних слов "Рэмбо-Грабитель" было достаточно, чтобы они отбросили размышления и сомнения. Шведский военный атташе нерешительно высказался в том смысле, что у нас, разумеется, есть элитные подразделения в военно-морских силах и они проходят подготовку в соответствии с высокими международными стандартами. Но Рэмбо из Швеции? М-да, пожалуй, это немного преувеличено.

Утверждалось, что Рэмбо-Грабитель только в Западной Германии захватил около миллиона марок. Так что в денежном исчислении нападение на банк в Эйдельштадте - самое крупное. Но нельзя исключать, что в других нераскрытых грабежах - в Швеции, Бельгии и Франции - тот же зачинщик. Деньги, вероятно, не транжирятся на личные расходы, на роскошь, а идут на финансирование политических акций или терроризма, хотя об этом, конечно, можно только догадываться.

Карлу было любопытно, как будет разворачиваться вся эта история. В течение следующих дней ее либо опровергнут, либо к ней будет прибавлено еще несколько реальных деталей. Если бы, скажем, "Афтонбладет" или "Экспрессен" задались этим вопросом, как можно тогда объяснить, что, с одной стороны, известно "почти наверняка", кто скрывается под кличкой "Рэмбо-Грабитель", а с другой - полиция не может назвать его имя и опубликовать его фотографию? Это бы выглядело так, будто Нэслюнд и его лучшие подручные журналисты захотели выкинуть какой-то невероятный акробатический трюк, чтобы выйти из затруднения. В конце концов Карл решил, что в любом случае это не его проблемы. Оставалось только ждать. Вопрос был лишь в том, не переигрывают ли все они в этом спектакле.

Собственно говоря, он должен был спокойно выждать в номере отеля пару дней, что вполне естественно для грабителя, но он находился в районе, куда полиция по политическим причинам, благодаря мерам, принятым социал-демократами, не совалась и где она уж во всяком случае никак не ожидала встретить кого-то похожего на Рэмбо-Грабителя. Вопрос был в том, что может сделать полиция, если кто-нибудь из гостиницы донесет на него. Начальник ближайшего полицейского отделения на Давидштрассе наверняка свяжется с кем-нибудь из начальства, прежде чем они придут арестовывать страшного грабителя. Это, скорее всего, забота гамбургской полиции, и когда дело попадет туда, смогут ли они открыть, что не существует никакого разыскиваемого Рэмбо-Грабителя? Хотя, конечно, все может обернуться и не так удачно. Но, дорогие домохозяйки, вас это волновать не должно накануне Рождества. Карлу нужно сообщить через свою камеру хранения номер 410 об этой проблеме, чтобы они подняли тревогу, если на него будет сделан донос. Он может также сменить отель, хотя будет обидно, если до этого не сможет установить хороший контакт в "оккупационных" кругах. Следовательно, он должен выйти и завязать драку с кем-нибудь из хулиганов по поводу игровых автоматов уже этим вечером вместо того, чтобы валяться в гостиничной комнате и наслаждаться музыкой.

Карл со вздохом поднялся, сложил в стопку газеты, положил сверху свой билет в Цюрих и банковскую квитанцию и подумал, что ему нужно бы выйти без оружия, чтобы не рисковать серьезно покалечить кого-нибудь из этой шушеры. Кинжал, конечно, не в счет. Револьвер сложно спрятать в кармане куртки. Он решил не пользоваться кобурой, поскольку она выглядела бы по-полицейски (хотя его сегодняшняя известность позволяет даже иметь гранатомет за спиной, и это не будет казаться неестественным). А кобура пусть подождет до следующего раза. Он взял пистолет и водрузил его на привычное место - за поясом джинсов, на спине под рубашкой. И только тогда спустился вниз, в пивную "Ахой", чтобы найти подходящий повод для драки. Ситуация не казалась ему такой уж абсурдной. Все же это был первый раз в его жизни, когда он сознательно шел на то, чтобы причинить вред невиновному человеку.

Но когда секунду спустя он оказался в пивной "Ахой", моральный вопрос перерос в чисто практическую проблему. Было еще рано, и компания, которую он здесь видел, пока не появилась. Что ж, он может использовать время и потренироваться на игровом автомате, чтобы не очень бросалось в глаза различие между его умением и желанием играть.

Проблему с разменной монетой бармен решал просто: время от времени он открывал монетную копилку игрового автомата, выгребал оттуда пригоршню монет марок на десять и давал их Карлу. Ему потребовалось три четверти часа, чтобы проиграть первую порцию монет, час - на вторую и полтора часа - на третью, которая, кроме того, дала ему прибыль - несколько бесплатных игр. Вот тут и появилась компания.

Все было очень просто. У компании был татуированный лидер с белым "конским хвостом", и он хотел поиграть в автомат. Они встали вокруг машины, а Карл, у которого была целая кучка мелких монет на стеклянном подносе, казалось, их не замечал. В первый раз, когда он опустил новую монету, ничего особенного не произошло, во второй - посыпались комментарии. Карл ответил, чтоб они ждали, пока он не наиграется, и это значило, что они могут поискать автомат где-нибудь в другом месте. Вожак с "конским хвостом" сказал, что они хотят сами играть и какой-то чертов иностранец не может им помешать. Это прозвучало примерно так, хотя Карл весьма приблизительно понимал замешанный на сленге гамбургский диалект.

Карл выстрелил последним блестящим шариком, и игра пошла интенсивнее. Как только шарик опять появился, а это означало начало новой игры, снова раздался шум.

Вожак с "конским хвостом" был высоким, немного выше Карла, и примерно на десять килограммов тяжелее. Похоже, он начнет первым. Было неясно только, попытается ли он бить прямо со своего места, где стоит сейчас, сзади и немного наискосок, или начнет хватать за одежду, ругаться и задираться. Последнее было более вероятным. Вся компания оставалась равнодушной к назревающему конфликту, инициатива исходила от самого вожака. Но если ему достанется - возможно, подключатся и другие.

Карл пытался сконцентрировать внимание на игре и на своем намерении причинить как можно меньше вреда противнику в предстоящей драке. Это будет катастрофа, если он прикончит кого-нибудь из этой публики. Но и сломанная рука или нога могут привести к ненужному вниманию полиции, даже если компания не относится к тем, кто непосредственно сотрудничает с полицией. Ему удалось необычно долго удерживать в игре последний шарик.

Внезапно он почувствовал прилив грусти. В Швеции левые растворились в министерствах, а антиимпериалистическое движение переродилось в дурацких "апостолов мира", которые стоят цепочкой, держась за руки, от советского посольства до американского, с идиотскими артистками в каждом конце. В Германии же небольшая группировка превратилась в гангстеров, получив поддержку значительной группы мелких уголовников и наркоманов (сейчас он как раз и находился среди таких), а кроме того, левые уходили, конечно, к зеленым и к "антиядерным" дуракам.

Все разбито вдребезги. Единственное, что осталось, - более или менее безрассудные индивидуальные акции. Какого-то разумного общего движения больше нет.

Когда последний стальной шарик прогремел внутри машины, все произошло примерно так, как можно было себе представить. Карл быстро сунул очередную монету в щель автомата, и началась ругань, подхваченная вожаком. Затем вожак, подбадриваемый остальными, нанес обеими руками удар. Момент был решающий. В следующую секунду Карл, возможно, будет сбит с ног. Последней его отчетливой мыслью было решение ни в коем случае никого не убивать. Дальше он уже действовал автоматически.

Сначала он нанес апперкот и тут же кистью сжал кадык противника, намереваясь таким образом избежать непоправимого ущерба, заставить вожака отступить и получить тем самым возможность нанести следующий удар. Быстро и неожиданно он ударил правой рукой в нос. Сильно и точно. Прекрасное попадание. И как следствие - сломанная переносица и, естественно, немедленно хлынувший обильный поток крови. Карл успел отпрянуть - чтобы не запачкаться. Противник из-за шока согнулся, и Карл сперва ударил его коленом в лицо, а затем ребром ладони по затылку. Контролировал он себя полностью, намеренно избегая смертельных ударов. От последнего удара вожак тут же мешком свалился на черно-коричневый, невероятно грязный пол.

Вся компания стояла, пораженная, вокруг него, и никто не решался что-либо предпринять. Они молча переводили взгляд попеременно то на Карла, то на своего бездыханного товарища на полу.

Карл подобрал оставшиеся разменные монеты для автомата, кивнул лежащему на полу и первым нарушил абсолютную тишину, которая, казалось, висела в воздухе, несмотря на звучавшую рок-музыку:

- На этот раз я оставил ему жизнь. Он только без сознания, - сказал Карл и направился к выходу.

Никто не сделал ни малейшего движения, ни единой попытки его остановить. Если не все, то по крайней мере некоторые уже поняли, кого они только что видели в деле. Поняли, что Рэмбо-Грабитель здесь, среди них.

Карл вышел в дождь, испытывая смешанные чувства. Дракой он наслаждался. В руках, в голове и во всем теле чувствовалась приятная боль. Когда он мысленно прокрутил ход драки, наслаждение стало еще более острым. Он никогда не испытывал ничего подобного. В какой-то момент Карл даже подумал, что находится на грани помешательства. Потом преодолел это странное чувство и попытался сосредоточиться. Он стоял в одиночестве напротив грязной пивной в одном из самых отвратительных кварталов Европы. Нужного контакта с террористами до сих пор не было. Но сейчас основная часть предварительных действий осталась позади. Ему нужно, пожалуй, выделить чуть больше денег на благие цели, это, конечно, не повредит, а затем - только ждать. На этом этапе свое дело он сделал. Теперь очередь другой стороны проявить инициативу, если она, конечно, захочет вступить в игру.

Карл прошел короткий отрезок улицы до угла, где находилась "Народная кухня". Внутри знакомых лиц он не увидел, но никто враждебно не реагировал, когда он заказал кружку пива. Опустившись на покореженный, с ободранной обивкой диван, он стал не спеша потягивать свое пиво, пытаясь от нечего делать разобрать ругательства, украшавшие стены.

Девушка с "конским хвостом" появилась примерно через час. Она сразу села напротив него и без церемоний перешла прямо к делу.

- Ты, очевидно, избил самого Штортебеккера, - констатировала она.

- Кто такой Штортебеккер? - спросил Карл.

- Собственно говоря, это пират и народный герой с ганзейских времен, он был очень популярен. Штортебеккер, следовательно, прозвище твоего врага.

- Никакой он не враг, а просто идиот, который думал, что со мной можно обращаться, как он, очевидно, обращается здесь со всеми остальными. Прекрасный представитель твоего люмпен-пролетариата, не так ли?

- Ты сказал, что хотел бы избежать столкновений с полицией. Помнишь, тогда, когда мы виделись в последний раз?

- Да.

- Забавная мелочь, я имею в виду Штортебеккера, ведь у него любимое занятие - стычки с полицией.

- Ему надо бы от этого отказаться. Он не особенно-то горазд на это дело.

- А ты?

- Нет вопросов.

- Как это произошло?

Карл заколебался. Не ясно было, что ему следует сейчас ответить. Самое правильное, наверное, прямо сказать, что симпатизирующий террористам Рэмбо-Грабитель - это он и есть. Но все дело было как раз в том, чтобы избежать прямолинейного ответа и в то же время подтвердить ее, без сомнения, уже возникшие подозрения.

- Вы, немцы, немного зашоренные. Это не так уж сложно, как вы думаете. У нас, в Швеции, существует всеобщая воинская повинность, и наш потенциальный враг - русские, а они, очевидно, пострашнее мелкого воришки типа Штортебеккера.

- А входит ли ограбление банка в вашу военную подготовку или это только для специалистов? - спросила она таким тоном, как будто это был совершенно естественный, будничный вопрос.

Карл вздохнул. Все это казалось ему слишком очевидным и произошло слишком быстро. Теперь уже смешно было разыгрывать полное непонимание. Он был пойман. Он повернулся к девушке и на миг взглянул ей в лицо. А она ничего, хорошенькая. Девушка быстро опустила глаза.

- Интересно, есть ли полицейские доносчики в этом квартале? - начал он неспешно.

Она кивнула и напряженно ждала, что он скажет дальше.

- Я раздумывал, когда выбирал это место, надеясь, что полиция обходит его стороной. Если они поймут, что могут доносами заработать деньги, то...

- Нет, они не доносчики. Это не то, что ты думаешь, - ее фразы были четкими и отрывистыми. Карл предпочел кивнуть, не меняя, впрочем, скептического выражения лица. Фактически он не знал, что должен говорить и как себя вести дальше.

В глубине зала возникла ссора, возможно по политическим вопросам. Карл не настолько хорошо понимал язык, чтобы судить наверняка, слушая их громкие споры, подогретые пивом, но все же он едва ли ошибался в главном. Он поднялся и принес еще две бутылки пива. Все-таки эта девушка и ее отсутствующий сейчас парень разительно отличались от всей полууголовной публики, которую он до сих пор наблюдал в этом квартале. Ему казалось маловероятным, что террористы станут скрываться среди этих пьяниц и наркоманов. Девушка, конечно, была совсем другого сорта, но и к террористам она вряд ли принадлежала.

- А ты сама? - спросил Карл, подавая ей бутылку пива. - Ты живешь легально или нет?

Он тут же понял, что дал маху. Сами слова звучали так, будто они прямо извлечены из текстов, которые он читал в Сент-Августине. Как иностранцу с плохим немецким языком, ему явно не следовало употреблять настоящий бюрократический язык полиции. Но девушка, казалось, ничего особенного не заметила.

- Я живу легальной жизнью и никогда других планов не строила, - ответила она как ни в чем не бывало.

- В таком случае не очень понятно, что ты здесь делаешь, на Хафенштрассе, - продолжал Карл. У него не было причин сомневаться, что она скажет о своем легальном положении. И ей этот вопрос был понятен.

- Я пытаюсь сделать сознательными часть наших менее удачливых товарищей. "Оккупационное движение" должно быть как-то оформлено, должны быть написаны бумаги, нужно навести порядок в делах, в чем сами они беспомощны. Нас здесь несколько человек занимаются этим.

- Это кажется забавным, - фыркнул Карл с наигранным презрением. - Попасть в такую западню - это понятно для члена какой-нибудь ревизионистской партии. Ты в Германской коммунистической партии, или как они там называются, эти голуби мира? "Мир должен победить" - так?

Она подавила невольный и звонкий смех, и Карл был очень доволен, что так вышло. ГКП в ее случае, конечно, наименее возможная альтернатива. Но цель его была выяснить, не входит ли она в марксистско-ленинскую партию Германии. Ведь в этом случае совершенно невозможно представить себе какие-то симпатии или связи с террористами. Но тут она решительно предпочла сменить тему разговора.

- А что ты сделал с деньгами? - спросила она спокойно, все еще улыбаясь.

Карл снова вздохнул. События развивались слишком быстро, чтобы сразу подыскать подходящий ответ.

- Послушай, - начал он. - Я, возможно, переоценил мое доверие к тебе. Судя по тому, что ты сказала, мы вроде бы товарищи. Ты знаешь, о чем говоришь, но ведь ты прошла только теоретическую школу, не так ли? Я, конечно, не думаю, что ты какая-нибудь доносчица. К тому же за меня не назначена награда, не то что за некоторых других здесь, в Германии. Но должны же быть границы твоей любознательности, не так ли?

- Да, но ты же не имел ничего общего с этими "некоторыми"?

- Нет, точно нет. Это реакционное движение, тупик. Что прогрессивного в том, чтобы поджигать магазин и убивать директора? Этого я никогда не понимал.

- У тебя, видимо, довольно примитивное представление о некоторых вещах, - сухо заметила она. В этот самый момент в зал вошел ее молодой человек.

Карл представился, назвал имя и фамилию, пожал руку и игриво сказал, что они обсуждают вопрос, прогрессивно ли заниматься отдельными убийствами.

В течение нескольких следующих часов спор продолжался, и Карл получил достаточно хорошее представление об этой паре, симпатизирующей террористам. Они были, по его шкале, где-то между "Красными Ячейками" и "Роте Армэ Фракцион". Живут они двумя этажами выше, но у них, понятно, есть и другое жилье в Гамбурге. Они считают, что на их долю выпала некая воспитательная миссия среди мелких преступников, поскольку те неосознанно представляют себя социалистами или даже "революционерами", хотя не удосужились даже открыть книги по этому вопросу.

Спор у них был чисто теоретический, и Карлу самому нравилось, как он владел темой. Время от времени он пытался небольшими репликами и комментариями разъяснить, что сам он делает упор на личную ответственность. Другими словами, речь идет о том, чтобы делать что-либо самому, но нельзя при этом переходить границы и опускаться до чистого действия. Можно, например, взять деньги капиталистов в банках и перевести их на революционные цели, на палестинскую освободительную борьбу, но нельзя, однако, позволять делу выходить за необходимые рамки, поднимать шум, как будто ограбление банка само по себе может быть прогрессивные. Это могло бы только вызвать враждебность к иностранцам в случае с палестинцами и вообще ненависть к левым. В результате все будут недовольны.

Здесь он прервал спор и отправился к себе в номер. Ему показалось, что он немного переиграл. На будущее надо немного притормозить и вести игру с большим терпением, больше давать работать своей репутации, не бегать без конца по кругу, постоянно прокручивая заново свою роль.

Как только Карл вошел к себе комнату, он тут же заметил, что кто-то рылся в его вещах, но попытался сделать это незаметно. Вероятно, это была та самая толстая дама с обесцвеченными волосами. Но она бы наверняка сумела надежно скрыть следы своего визита. Да, возможно, он ошибается, но это была и не полиция.

Замечательно, подумал он, леска задергалась. Очень хорошо. Тот, кто шарил в комнате, уж точно заметил, что он был в Цюрихе, и видел число, начинающееся с тройки и нуля, его кинжал, револьвер и толстый конверт с банкнотами в сумке. Карл сосчитал деньги. Все на месте. Отлично, подумал он. Это исключает гостиничную даму. Она бы, вероятно, хоть сотенку да прикарманила. Быть может, это молодой человек, пришедший чуть позже во время оживленной беседы с Эрикой о прогрессивности отдельных убийств? Что ж, в любом случае - клюнуло.

Глава 7

За два дня до Рождества дождь внезапно прекратился и бледное зимнее солнце, с точки зрения шведа, делало абсурдной рождественскую торговлю. Карл ходил несколько часов по улицам вокруг Альстерхауса и перестроенного, неуклюжего магазина под названием "Ганзейский квартал". Он встретил две новые пары с кружками-копилками, рекламировавшие, как ему показалось, достойные вложения денег вещи. Это было движение "Anli-Impis", своего рода противников любого империализма, но больше всего, как казалось, выступавших против НАТО и США. Именно о них Карл читал как о симпатизирующих террористам. Он повторил свой прием с тысячей марок в банкнотах, сложенных по номерам. Эти первые пары, естественно, удивились его щедрости. Но третья пара, обе девушки, намекнули, что узнали его. Он отдал им деньги, но сделал это очень многозначительно и таинственно, как бы говоря: "Это все между нами, товарищами". Но деньги-то принадлежали западногерманской службе безопасности.

После этого сел в метро и поехал в местечко Бланкенезе, которое он нашел в туристическом проспекте. Вероятно, раньше это была деревня, где жили рыбаки и матросы. Она выглядела примерно так же, как шведская Мелле в Сконе: белые деревянные дома, жавшиеся друг к другу на холме с видом на Эльбу. Сверху река вдруг показалась ему голубой и живой. Но когда он спустился к берегу, вода оказалась темной, коричнево-черной, не было видно ни водорослей, ни даже лягушек. Поэтому он очень удивился, когда обнаружил несколько ресторанчиков в конце маленькой набережной, почти наверняка специализировавшихся на рыбных блюдах. Вряд ли здесь водилась хоть какая-нибудь рыба. Он вошел в один из ресторанчиков, который выбрал по вывеске, решив, что слово "Scholle" должно означать "Камбала". Вместо этого ему подали какую-то рыбу, лишь отдаленно напоминавшую морскую камбалу, к тому же пережаренную, с невероятно жесткой коркой. Он напрасно искал что-то подобное тем винам, которые брал с собой в Сент-Августин Зигфрид Маак. Пришлось довольствоваться самым обычным немецким сортом.

Мебель в зале была стилизована под начало века, и если бы он находился в хорошем настроении и в подходящей компании, то наверняка решил бы, что это очаровательно. Но сейчас все было мрачным: он сидел, глядя на мертвую реку, ел слишком старого, пережаренного ерша вместо камбалы. Причем сидел он ужасно неудобно. Все вокруг него говорили по-немецки, и вино ему не нравилось, и еще солнце - кстати, он впервые, насколько мог вспомнить, видел солнце в Германии - было на закате. Он угрюмо заплатил по счету и вышел.

Возвращаясь в свой квартал, Карл, как будто решив поиздеваться над собой, впервые прошел по другой стороне Хербертштрассе. Действительно, девицы расположились там в витринах с голубоватой подсветкой, которая обычно используется в аквариумах. Одни были толстыми, другие выглядели внешне вполне обычно, на некоторых были красные лакированные сапоги. Но все они красовались в нижнем белье рядами за пуленепробиваемыми стеклами. Не хватало только ценников. Карл смутился, увидев содержимое первой витрины, и не стал дальше рассматривать внимательно. Он ускорил шаг и постарался проскочить этот отрезок Хербертштрассе как можно быстрее.

Снова начался дождь. Чувствуя беспокойство и опустошенность, Карл брел по городу. Хотелось уйти как можно дальше от этих притонов, но он снова оказался в подобном районе у Центрального вокзала, а потом окунулся в оживленную рождественскую торговлю, когда шел вдоль Малого Альстера, мимо супермаркета Альстерхаус, который казался вечно открытым, и большого белого отеля. Свернув с Юнгфернстиг, он оказался в похожем на Юргорден пустынном районе на берегу Альстера, где миллионеры предпочитают строить дома. Пистолет за поясом натер ему спину.

К тому времени, когда он подходил к гостинице, он почувствовал, что простудился: у него начался насморк и, вероятно, поднималась температура. Карл лег на скрипящую кровать под красным плафоном, проклиная себя, что опять забыл купить нормальную лампу; его начал бить озноб. Он вытащил несколько кассет, надел наушники и закрыл глаза.

Двое суток он лежал, почти не двигаясь, пока не унялась температура и не перестало течь из носа. Так он праздновал Рождество.

С мрачным юмором пытался он убедить себя, что террористы, возможно, устроили рождественские каникулы: ведь несмотря ни на что, они все-таки немцы. А он, таким образом, весьма эффективно провел время, выздоравливая и слушая музыку, которая сейчас была единственным, что он ценил в Германии. На одной из кассет был известный кларнетный концерт Моцарта ля-мажор (по этой причине он ее и купил) с концертом для фагота на другой стороне, который, если судить по номеру - К 191, - был юношеским произведением. Прежде он никогда не слышал этой музыки и, вероятно, никогда добровольно не купил бы нечто столь необычное, как концерт для фагота.

Но жар, возможно, повлиял на его слух и чувства: у него появилась способность фантазировать. Он проигрывал концерт еще и еще раз и представлял себе дворянина восемнадцатого века, который, как ребенок, непостижимым образом привязался к малопопулярному инструменту, потому что другие члены семьи не принимали всерьез смешной инструмент, а пока решили, что у будущего фаготиста нет музыкальных способностей. И как потом, уже будучи человеком средних лет, этот дворянин вдруг решил, что он должен заказать концерт для фагота с оркестром и сам исполнить его. И он проникся доверием к Моцарту, которого ему кто-то рекомендовал, заплатил несколько тысяч, и Моцарт наскоро написал пьесу. Это было то, что надо. И оркестр начал с дерзостью, которой нельзя было не заметить (ну, черт побери, сейчас вы услышите!). И потом в течение нескольких тактов чудной деревянный инструмент и оркестр слились воедино в магическую, удивительно красивую и все же в техническом решении довольно простую музыку. И в том же кругу родных и друзей, сначала скептическом, где никто не мог поверить, что такое возможно, а теперь восторженном и восхищенном, фаготист переживал свой триумф. Примерно так Карл рассуждал. Но это была лишь фантазия, и он решил отыскать историю концерта номер 191 где-нибудь в музыкальном отделе библиотеки и узнать, как же все было на самом деле. Это он сделает обязательно, а также купит новую лампу и, возможно, маленький камин. А дождь все барабанил по рассохшимся оконным рамам, и вода просачивалась в комнату.

В первый день Рождества он поднялся и тщательно побрился, но не электрической бритвой, как обычно, а одноразовой, обильно намыливая щеки кремом. Дрожа от холода, вымылся под краном и достал новое белье и новую рубашку в упаковке с бесчисленным количеством булавок. Он вспомнил, что и раньше так было в Швеции, и так осталось до сих пор. Ведь он несколько лет не покупал шведской одежды. Карл спустился в "Кунео" и поел с достойным удивления аппетитом, как будто вовсе и не лежал в жару, а лишь подхватил небольшой насморк.

За столом он не пожелал снять куртку, и по этому поводу на него ворчали. Револьвер лежал в ее правом кармане, пистолет был на своем обычном месте за поясом, а нож он засунул в ножны у правой икры. Его мысли были заняты тем, что нужно сменить отель на любое другое место, поскольку там он провел слишком много времени и теперь вполне можно ожидать визита полиции - в худшем и наиболее вероятном случае - или любопытных террористов - в лучшем, но, к сожалению, маловероятном случае.

Он решил, что если полиция все же придет, то он попытается ускользнуть, даже если придется отстреливаться, но при условии, что сможет действовать наверняка и не промахнется. Если же полиция его схватит, то об этом узнает весь квартал, и никакой радости не будет, если его отпустят через несколько часов. Подумать только, сам Рэмбо-Грабитель будет освобожден и вернется в квартал террористов, как будто ничего не случилось. Ясно, что ситуация будет крайне неприятная, может быть, даже с угрозой для жизни. А если тот же грабитель устроит, как напишут газеты, "ужасную перестрелку" с немецкой полицией, то это будет совсем другое дело. Поэтому с этого времени все необходимое Карл носил при себе.

Он прикинул, что если окажется в рискованной ситуации, связанной с полицией, то постарается выкрутиться из нее как можно быстрее.

Карл шел домой по мрачной улице, под унылым немецким рождественским дождем. Когда до входа в гостиницу оставалось около пятидесяти метров, Карл заметил у самой двери женщину и мужчину. Но поскольку в этом не было ничего странного для подобного квартала, он никак внешне не отреагировал. Но тут на заднем сиденье припаркованного серого BMW он заметил движение, кто-то резко открыл дверцу машины, и она преградила ему путь. В тот же миг мужчина оказался за Карлом и прижал пистолет или револьвер к его спине. "Полиция", - прошептал мужчина, и это была совершеннейшая ошибка, да он и сам это понял в тот же момент, поскольку сразу мог последовать чисто рефлекторный удар. Карл едва сдержался, чтобы не разоружить и не сбить с ног стоящего сзади.

Ни один полицейский в мире, даже в Швеции, не станет подкрадываться к подозреваемому в преступлении сзади и приставлять пистолет к спине. Ибо ни один полицейский не сможет предупредить парирующий удар, который одновременно выбивает оружие и открывает возможность для новых ударов в лицо или шею (на полицейских тренировках всегда в этот момент достается статисту, нет никакого шанса успеть выстрелить, прежде чем кто-то не выстрелит рядом, и, кроме того, вряд ли будут стрелять в того, кто уже схвачен). Итак, невозможно, чтоб полицейский подкрадывался к кому-либо сзади и приставлял к спине пистолет. Ведь и грабитель едва ли будет кричать "Полиция!", если хочет получить деньги, да и машина ясно говорила сама за себя, скорее это было похоже на захват заложника. Наконец-то он нашел контакт.

Карл облегченно вздохнул: хорошо, что он не сопротивлялся, когда его запихивали на заднее сиденье машины. Он узнал женщину, сидящую внутри, и, когда повернулся, увидел, что человек, который изображал полицейского, а теперь уселся на заднее сиденье, захлопнув дверцу, тоже ему знаком. Обшарив его каждый со своей стороны, женщина нашла нож, мужчина вытащил из кармана куртки револьвер. Они забрали его оружие, а мужчина все еще продолжал назойливо и совершенно некстати упираться в него своим бельгийским пистолетом с клеймом "Фабрик Насьональ", вероятно 9-мм калибра. Карл мог бы без особого труда отобрать у него пистолет, но не стал этого делать. Они натянули ему до носа трикотажную шапочку, и мужчина, придвинувшись вплотную, затолкал Карла глубже на сиденье. Машина тронулась с места.

Поездка была неожиданно короткой. Они подъехали к гаражу, и шофер, похоже, открыл ворота с помощью дистанционного управления. Гараж был большой, вероятно, они находились под одним из многоэтажных домов. Когда машина остановилась, кто-то сперва проверил, спокойно ли все снаружи, и только после этого Карла вывели из машины. Пока они ехали в лифте, он думал, что сейчас по крайней мере можно заговорить или попросить снять шапку.

Вы все предусмотрели, чтобы оставаться хозяевами положения. Может, уже можно снять с меня эту дурацкую шапку?

Он испытывал почти эйфорию, возбужденный тем, что неожиданно поймал сразу трех террористов. Именно так он сам понимал ситуацию, что, возможно, очень удивило и позабавило бы охранников, если бы они поняли, как действительно обстоит дело. Да, именно так: он поймал их, а не наоборот.

Одна из девушек (шофера он еще не видел) прошипела, чтоб он заткнулся. Лифт остановился (если они находились в одном из многоквартирных домов, то могли ведь появиться жильцы и осложнить ситуацию), его вытолкали наружу и ввели в квартиру. Теперь он сам стащил с себя шапку, и никто ему не помешал. Правда, новый толчок пистолетом в спину он все же заработал. Под присмотром своих стражей Карл вошел наконец в большую гостиную с традиционной элегантной меблировкой и горящим камином. Та половина комнаты, где находился камин, была несколько ниже, жалюзи опущены, скрывая вид из окон. Карл решил, что находятся они довольно высоко, по крайней мере, на десятом этаже. Оглядевшись, он заметил дверь, видневшуюся за железной винтовой лестницей, которая вела на второй этаж квартиры. Было очевидно, что они находились в очень приличных апартаментах. Карл неожиданно рассмеялся, вспомнив, в каких условиях жил сам, чтобы установить контакт. Пять человек враждебно и недоуменно уставились на него. Карл увидел свободное кресло, стоявшее несколько в стороне и, очевидно, предназначенное специально для него.

- Так, - добродушно сказал он, усаживаясь и осторожно снимая куртку, чтобы никто не заметил заткнутый за пояс пистолет, - вы, значит, пригласили меня на вечеринку. А не проще ли было позвонить и спросить, согласен ли я?

- Мы не хотели лишнего риска, мы работаем очень аккуратно, - ответила женщина, которая, видимо, была старшей и которую Карл без труда узнал, равно как и всех остальных. Да, она была главной, во всяком случае, она руководила.

Фредерике Кункель была на четыре года моложе своей сестры Ханны, приговоренной к пожизненному заключению и сидевшей в Штамхайме. Сестры Кункель ненавидели Швецию из-за неудачной попытки захвата западногерманского посольства в Стокгольме в 1975 году. Кто-то из налетчиков неумело обошелся с ручной гранатой, и она взорвалась, убив одного из террористов и ранив двоих. Один из них, так называемый специалист по взрывчатым веществам, Зигфрид Хаузнер, умер от побоев и жестокого обращения во время высылки из Швеции в Западную Германию. Шведское правительство, следовательно, было виновно в гибели террориста. Именно этим, наверное, можно объяснить ненависть сестер Кункель к Швеции. Примерно такая версия была у Ведомства по охране конституции. Карл, конечно, не мог судить, насколько она была точна.

Фредерике Кункель относилась к находящимся в розыске лицам, у которых не было каких-либо особых примет, что на языке полиции означало: татуировки, шрамы, различные повреждения и увечья и все прочее, от чего нельзя избавиться. Ей было где-то между тридцатью и сорока годами, но выглядела она значительно старше, возможно, из-за своей чрезвычайно старомодной одежды - твидового костюма и коричневых туфель на высоком каблуке. Ее небольшое круглое лицо имело немного забавное, но в общем приятное выражение.

Рядом с ней на диване сидел, без сомнения, сам Вернер Портхун, тридцати четырех лет, кареглазый, 180 см, с длинным шрамом от ожога на левой щеке, который не могла скрыть даже окладистая борода. Его коварное лицо полностью соответствовало изображению на полицейских плакатах.

Прямо напротив Карла, по другую сторону продолговатого журнального столика из розового мрамора, сидел Мартин Бер. Это он разыгрывал роль полицейского при захвате Карла. Это его разговор по телефону с Хорстом Людвигом Ханом (которого здесь не было) послужил непосредственной причиной всей операции, причиной того, что Карл наконец оказался в этой комнате. Мартин Бер, 195 см, со шрамом в 6 см на левом предплечье. У него не было большой бороды, как на плакате, а только миниатюрная эспаньолка, плохо подходившая к его грубой внешности. Если уж кто-либо из этой компании и должен разыгрывать полицейского, то эту роль, без сомнения, получит он.

На мраморной столешнице перед Мартином Бером лежал пистолет, который действительно был бельгийским - "Фабрик Насьональ", DA-140, 9-мм калибра. Это - полицейское оружие, прежде всего бельгийской полиции, но не только: по крайней мере в пяти-шести странах полиция снабжена этим простым надежным пистолетом с наружным курком и обычным предохранителем. Оружие демонстративно лежало рядом с Мартином Бером, больше чем в трех метрах от Карла. Но, как он заметил, пистолет был поставлен на предохранитель.

На диване против Фредерике Кункель и Вернера Портхуна сидели две женщины, которые внешне казались до смешного похожими, почти как сестры, но вели себя абсолютно по-разному.

Моника Райнхольд была точной копией своей фотографии на полицейских плакатах: тридцать два года, 170 см, две маленькие волосатые бородавки (или, если хотите, два симпатичных пятнышка выше левого угла рта) и большое коричневое родимое пятно слева на шее. Она даже не позаботилась избавиться от него, хотя это пятно фигурировало в описании на плакате, размноженном тиражом свыше миллиона экземпляров. Она слегка косила и улыбалась полуоткрытым ртом так, что, будь Карл где-нибудь в другом месте, он бы это растолковал однозначно.

Ева Сибилла Арнд-Френцель была также похожа на свое описание, хотя немного изменила внешность по сравнению с фотографией, имевшейся в распоряжении полиции: 160 см, темные волосы, очки, небольшое светлое пятно под левой ноздрей, маленький круглый шрам на самом кончике носа и еще небольшой косой шрам внизу на правой щеке, едва заметный под обычным макияжем. Взгляд ее за дымчатыми очками был холоден, и она крепко поджимала губы. Возможно, она потому и сидела рядом с Моникой Райнхольд, что обе были в темных очках, обе одеты под конторских служащих и обе брюнетки, что делало их очень похожими друг на друга.

Но как бы то ни было, они действительно сидели сейчас в некоей квартире в Гамбурге, и для Карла это означало завершение первой части его задания. Здесь он поймал сразу пятерых террористов, в том числе одного, как утверждалось, ненавидящего Швецию. Правда, их операция против Швеции будет, вероятно, прекращена. Пять террористов за раз - это самая большая добыча, когда-либо виданная в Западной Германии. Единственное огорчение, что не было Хорста Людвига Хана. Следовательно, он со своей женой Барбарой Хан, красивой, как кинозвезда (по крайней мере так она выглядела на полицейских плакатах), находился где-то в другом месте. Значит, была еще группа террористов в Гамбурге, что и объясняло телефонный разговор между Бером и Ханом. Можно предположить, что у этих групп различные явочные квартиры и они избегают встреч. Карл решил предоставить Логе Хехту право решать, что делать с этими выслеженными террористами, если только, конечно, они откажутся от попытки его убить, когда станет ясно, что в дальнейшем он не собирается с ними сотрудничать. Их можно пока оставить в покое. Итак, ему нужно в течение всей последующей беседы попробовать свои актерские способности. Среди прочего надо прикинуться, что совершенно не знаешь, кто они, какой их образ мыслей и чем они отличаются от предыдущих поколений террористов. Вопрос был, грубо говоря, в том, насколько он сейчас сможет свалять дурака и при этом не переиграть.

- Кто вы? Что вы - террористы, это я понимаю, но вы из "Красных Ячеек" или что-то другое? Что вы хотите от меня? - спросил он напрямик на своем плохом немецком.

- Мы - команда Ханны Кункель, - ответила сестра Ханны Кункель, давая ясно понять, что ответ должен рассматриваться как исчерпывающий.

Карл подумал, должен ли он сделать вид, что все понял, или этого делать не стоит, и выбрал компромисс.

- Следовательно, вы одно из отделений РАФ? - спросил он, слегка подняв брови, выражая тем самым свое удивление. Ответом был утвердительный кивок, и он понял, что должен быстро перейти к главной проблеме.

- Да, я об этом догадался, когда был разыгран трюк с полицейским похищением. Поэтому я последовал за вами, не причинив вам вреда, мне просто стало любопытно. И что же вы теперь от меня хотите? Я думаю, вы могли бы меня пригласить более простым и менее рискованным способом, но, во всяком случае, мы сейчас здесь. Итак, что вы хотите?

- Ты ограбил банк и передал деньги антиимпериалистическому движению? Это так? - спросила Фредерике Кункель, прямо не показывая, что она сбита с толку неожиданным суждением Карла о степени его собственной свободы. Никто в комнате не сделал попытки что-либо сказать, но все смотрели на него с напряжением.

- Да, я ограбил банк, и деньги пошли на благородные цели, например на освободительную борьбу палестинцев, это точно. Но если вы хотите получить пособие, то, боюсь, об этом не стоит даже говорить. Вы не сможете меня ограбить, а добровольно я не дам вам денег по той простой причине, что не поддерживаю вашу деятельность.

- Почему же нет? В чем разница между твоим ограблением и нашим? - спросила Фредерике Кункель с каменным лицом.

Теперь Карлу было понятно, как примерно разыгрывать следующий акт. Но ему нужно было перейти на другой язык, чтобы яснее выразить свои мысли. Как он знал, большинство террористов понимали английский.

- Все очень просто, - сказал он по-английски. - Я действовал один, деньги пошли на антиимпериалистическую борьбу в "третьем мире". Поскольку у меня это дело вышло, я просто перевел капитал от эксплуататоров к эксплуатируемым. Если б я попался, то не было бы ничего хорошего, но это никак не компрометирует социализм, не то что ваша деятельность. И то, что вы, как и я, грабите байки, - просто случайное совпадение. В остальном противоречия между нами - фундаментальные. Ваша тактика отдельных убийств ошибочна и может иметь только контрреволюционный и реакционный эффект. Вот так обстоят дела.

- Почему ты действуешь не в Швеции? - спросила невозмутимо по-немецки Фредерике Кункель.

Карл удивился, что она уже была готова перейти к шведскому делу, хотя он довольно определенно отказался от любой формы сотрудничества. Но они ведь не могли знать планов шведской операции, следовательно, вопрос казался более невинным, чем он был на самом деле.

- Там очень мало подходящих банков, - улыбнулся Карл и быстро нашелся, чтобы объяснить и нечто совсем другое, - а также потому, что в Швеции существуют другие проблемы. Полиция меня дважды допрашивала. Они подозревают, что я грабитель, хотя никаких доказательств у них нет. У нас демократическое, правовое государство, вы же знаете. И у грабителя банка абсолютно те же права, что и у других: защищать себя, нанимать адвоката и тому подобное. Но раз уж они меня подозревают, то с моей стороны было бы не очень разумно оказаться замешанным в банковские ограбления в последний год. Поэтому-то я и перенес свою деятельность за пределы страны. И до сих пор все прекрасно шло, надо постучать по дереву, хе-хе.

- Но тебя ведь разыскивают здесь, в Германии, - она невозмутимо продолжала допрос.

- Не думаю, - быстро ответил Карл и немного оживился, поскольку он приближался к одному из своих козырей. - Они опубликовали мои фотографию и имя. Но располагают только частью подозрений шведской полиции, а по правилам "Интерпола" этого недостаточно для объявления розыска. Таким образом, меня не подозревают в преступлении такого рода, чтобы объявить розыск. А это значит, что я могу свободно пересекать границы под собственным именем. Очень просто и практично. Согласитесь, что демократическое капиталистическое государство имеет некоторые преимущества, по крайней мере, для нас, грабителей банков.

Шутка не произвела никакого впечатления. Только у Моники Райнхольд Карл смог уловить короткий смешок. Фредерике Кункель оставалась по-прежнему совершенно невозмутимой и продолжала тем же тоном:

- Значит, ты занимаешься исключительно пассивным переводом капитала. Другими словами, ты сам в борьбе не участвуешь. Ведь у тебя совсем нет таких планов? - спросила она.

Карл решил прикинуться заинтригованным.

- Послушайте теперь вот что, фрекен лидер террористов, - начал он возмущенно. - Я никогда не убивал невинных людей, не бросал бомбы наобум в случайные жертвы, как это делают одичавшие любители в Германии. И если я стану заниматься другими делами, то можете быть уверены, они будут совершенно иного уровня, чем ваши любительские индивидуальные убийства. Вы говорите, что ведете войну против НАТО, если я правильно понимаю суть дела. Но вы только почесываете спинку НАТО. Вы их только взбадриваете, и они еще больше распаляются против вас. Тут может быть только один конец. И что вы тогда сделаете? Да ни черта! Слегка реакционные взгляды, немножко ненужных смертей и ваши опечаленные родители. Вот и все. Ваши действия - чепуха, потому что они не наносят решительного удара. Вы просто любители и мелкие убийцы, и ничего больше.

Карл сделал паузу, чтобы посмотреть, изменилось ли каменное выражение лица после его столь очевидных доводов. Судя по всему, его тирада подействовала.

- Ты критикуешь нас главным образом за неэффективность. А можно спросить, что бы ты сам делал на нашем месте?

Карл притворился, что удивлен вопросом, и ненадолго задумался над ответом. Что ж, настал, пожалуй, момент выкинуть маленький номер, он подумал об этом, как только сел в кресло. Да, пожалуй, пора.

- Вопрос, конечно, гипотетический, но достаточно интересный. Я охотно продолжу эту дискуссию с вами, но прежде я хотел бы внести принципиальное предложение.

Здесь он остановился и дождался реакции Фредерике Кункель. Она подняла бровь в знак того, что он может продолжать.

- Да, - сказал Карл, закинув ногу на ногу, - я предлагаю, чтобы вы возвратили мое оружие и принесли пива, тогда дискуссия примет более дружеские формы. Я уже начинаю уставать от этого театрального ареста.

- Нет, - коротко и быстро отреагировала Фредерике Кункель, но в ее голосе впервые прозвучал оттенок неуверенности. - Это не пройдет. Мы не можем рисковать. Давай не будем смотреть так негативно на ситуацию и продолжим с того места, на котором остановились. Так что бы ты делал на нашем месте?

Карл прикидывал, стоит ли ему сразу получить проклятие и разыграть коронный номер или лучше начать с пары вступительных реплик. Он остановился на последнем варианте.

- Кажется, ты не совсем правильно поняла, что я сказал, - начал он мягко. - Но я говорю совершенно серьезно. Я хочу получить обратно мое оружие и хочу, чтобы вы открыли дверь, запертую за мной на замок с семью щеколдами. Иначе я прерываю эту дискуссию и иду домой.

Его слова произвели должный эффект. Они все удивленно на него уставились. Мартин Бер, сидевший прямо напротив него, искоса посматривал на свой пистолет. Карл решил продолжить, прежде чем будет дан какой-нибудь нежелательный ответ.

- Вы, очевидно, никак не поймете, что, в отличие от вас, я не любитель. Я позволил привести себя сюда, поскольку мне было любопытно, а вовсе не потому, что этот (в последний миг Карл успел сдержать себя и не назвал по имени Мартина Бера) приставил дуло пистолета к моей спине. Кстати, этого не сделал бы ни один полицейский, я бы его просто убил. Вы должны это понять, я говорю серьезно. Между моей профессиональной военной подготовкой и вашей доморощенной школой бомбометания огромная пропасть. Я здесь, повторяю, поскольку вы меня заинтересовали, и думаю, что нам было бы интересно побеседовать, пока вы еще живы, а вовсе не потому, что я напуган оружием, с которым вы, очевидно, не умеете обращаться.

Решив, что речь была достаточно длинной, Карл вскочил, выхватил из-за пояса пистолет и направил его на Мартина Бера в момент, когда тот еще был на полдороге к своей собственной пушке. Впрочем, он тут же благоразумно остановился, заметив, что Карл явно опередил его. Карл быстро обошел мраморный столик, взял лежавшее там оружие и уже с двумя пистолетами подошел к камину в нескольких метрах от всей компании. Собственный пистолет он положил на каминную полку, вытащил магазин из бельгийского, быстрым движением выкинул патроны, находившиеся внутри. Затем уже пустой пистолет он плавным движением перебросил Мартину Беру, вставил вытащенные патроны в магазин, положив его на каминную полку. Затем снова взял свой пистолет и направил его на Фредерике Кункель, сидевшую, как это ни странно, почти с тем же выражением лица, что и прежде. Остальные в комнате явно нервничали, что было вполне понятно. Карл решил не мучить их слишком долго.

- В этой ситуации мы можем помериться силами, чего, впрочем, я предлагаю не делать. Я не знаю, но догадываюсь, кто вы. Вас пятеро, и цена каждого из вас - 50 тысяч марок за голову. Это, я думаю, не зависит от того, ранены вы, живы или нет. У меня пять патронов в магазине. В отличие от вас, стрелять я умею. Итак, во-первых, я не хочу, чтобы меня принимали за вас. Вы - любители, а я - профессионал. Разница понятна? Хорошо, тогда перейдем к следующему пункту...

Он демонстративно поставил пистолет на предохранитель и засунул его за пояс, прошел обратно к креслу, сел и затем продолжил. В комнате раздался коллективный вздох облегчения.

- Итак, на чем мы остановились? - спросил он. - Да, как насчет того, чтоб вернуть мое оружие, открыть дверь и предложить пива, прежде чем продолжить дискуссию? Идет?

Никто в комнате ничего не сказал. Но Фредерике Кункель обменялась многозначительными взглядами с двумя непохожими женщинами, сидевшими на диване. Те поднялись и вышли. Спустя секунду он отчетливо услышал, как повернулся ключ в замке наружной двери. Потом вошла Моника Райнхольд с кинжалом и револьвером Карла, которые она положила на мраморный столик напротив него. Никто пока не проронил ни слова. Затем вошла Ева Сибилла Арнд-Френцель, по-прежнему поджав губы с подносом, на котором было шесть бутылок немецкого пива и шесть стаканов. В следующий момент стаканы с пенящимся пивом уже стояли перед всеми присутствующими в комнате.

Карл решился еще на одну вещь. Он подошел к каминной полке, взял магазин и перебросил его Мартину Беру, который, поймав в воздухе, засунул его в карман. Итак, в карман, а не в пистолет, что означало, с точки зрения Карла, некоторые изменения. Он вернулся на свое место, убрал револьвер и нож в куртку, которую положил на пол рядом с креслом, и быстро оглядел комнату. Ее украшали охотничьи сюжеты на фисташково-зеленых обоях и в высшей степени буржуазная столовая мебель орехового дерева. Ничто здесь не наводило на мысль о непосредственной близости террористов.

- Да, - сказал он, сделав пару больших глотков пива, - даже если между нами и существуют непреодолимые противоречия, я думаю, все же так гораздо приятнее сидеть и разговаривать. Если бы я хотел вас убить, вы были бы уже мертвы. Вот так. Если я вас правильно понял, вы затеваете какую-то войну в Европе. Главная ошибка всех ваших действий в том, что они слишком мелки и не наносят значительного ущерба врагу. Это, конечно, звучит немного гипотетически, но...

- Перейдем к делу, что бы ты сам сделал? - прервала Фредерике Кункель так, будто она оторвалась отдела всего секунду назад.

- Я как раз собираюсь к этому подойти, - продолжил Карл и сделал еще несколько глотков пива. - Наиболее значительным империалистическим действием за последний год, по-моему, было нападение США на Ливию. Допотопная "дипломатия канонерок", не так ли? Бомбардировщики взлетали с хорошо известных баз, например с Лейкенхит в Великобритании, с помощью карги Тэтчер. Речь идет об F-111 - гордости американских ВВС, каждый самолет стоит порядка 75 миллионов долларов, при атаке у них включается электронная система защиты, так что сбить их невозможно. Но мы, сидящие в этой комнате, можем фактически сбить один или пару таких самолетов очень простым способом. Нам понадобится только запастись несколькими "стингерами" или в худшем случае SAM-7, этим несложным оружием, с которым может справиться кто угодно. Главное в том, чтобы попасть в цель в момент взлета, пока не заработало электронное чудо. Я опущу сейчас технические детали, но подобная акция вполне возможна. Это во-первых. Во-вторых, я полагаю, что эффект - и военный, и политический, и психологический - будет совершенно иных размеров, чем от ваших дурацких мелких убийств. Это просто так, один пример, а ведь их множество.

Карл сделал паузу, чтобы посмотреть, как подействовали его слова. Эффект был большим, чем он мог надеяться.

- Это совершенно замечательная идея, - воскликнула Моника Райнхольд. И когда она заговорила, Карл отметил, что ее голос был первым, услышанным им в этой комнате, не считая его собственного и Фредерике Кункель. И еще он заметил, что ее глаза блестели, как у ребенка перед рождественской елкой. Она выглядела просто восхищенной. И даже Ева Сибилла рядом с ней на диване чуть улыбнулась и кивнула. Карл решил, что должен продолжить в том же духе.

- Вопрос, возможно, только в компетентности, - рассуждал он, желая как можно быстрее втянуть в разговор других, иначе его монолог слишком бы затянулся. - Я имею в виду, что вы не можете стрелять из оружия, которым пользуюсь я, и поэтому занимаетесь этими нелепыми мелкими убийствами. Но если бы вы прилежно занимались, тренировались, учились и расширили немного ваш кругозор, то и сами смогли бы...

- Какую акцию подобного рода гипотетически ты бы мог провести в Швеции? - спросила Фредерике Кункель, и Карл заметил, как она пытается скрыть свое нетерпение. Карл помолчал немного. Он совершенно не задумывался над подобной проблемой, а теперь был вынужден сосредоточиться по-настоящему. Он исходил из того, что главным врагом был империализм США, чего он сам фактически и придерживался. Империализм США в Швеции? Тут не приходится особо выбирать.

- Если наносить удар по империализму США в Швеции, - начал он медленно, тщательно обдумывая свои слова, - можно, например, взорвать четвертый этаж американского посольства в Стокгольме. Он весь принадлежит ЦРУ, и нет никакого риска убить какого-нибудь чужака. Это закрытая секция посольства, и посторонним там делать нечего. Вот вам и цель.

- Но способ? Как мы это сможем сделать? - спросил Мартин Бер голосом, прозвучавшим немного хрипло, поскольку он слишком долго сидел молча. У Карла уже был готов ответ.

- Местность для террористического акта очень удобная, - объяснил он, - поскольку она простреливается из многих точек и имеет несколько путей обхода. Оба посольства - и американское, и западногерманское - с этой точки зрения являются прекрасными целями. Так, теперь о средствах. Можно использовать РСЛ или РПГ. Пользоваться этим оружием не сложнее, чем обычным ружьем. Единственный минус - они немного громоздки для перевозки, но проблема эта легко разрешима, потребуется лишь пара автофургонов. Эффект от операции, которая сама по себе займет не больше двух минут, - гарантированный взрыв всего верхнего этажа посольства. Шанс уцелеть для тех, кто внутри, незначителен. В результате не меньше двадцати человек будут ликвидированы, и можно ручаться, что все они из ЦРУ. Все это несложно, если иметь нужное оснащение. Как будто стреляешь по сидящей птице. Не нужно подходить ближе чем на 300-400 метров. Можете себе представить, какой хаос наступит после этого? И охота за нами начнется лишь через какое-то время, когда уже будет поздно. Можно, конечно, использовать гранатомет, но технически это немного сложнее для таких любителей, как вы. Если использовать гранатомет, то попадание будет одновременно и сверху, и сбоку; наверняка при таком коротком расстоянии нужно не больше двух выстрелов, и пять-шесть человек успеют убежать, прежде чем вся верхняя часть здания взлетит на воздух.

Он действительно был воодушевлен этой идеей, ему не надо было разыгрывать своих собеседников, когда он фантазировал, как можно нанести какое-либо реальное поражение империализму США. Любая другая террористическая активность ведет только к тому, что деятели типа Рейгана будут стоять перед микрофонами и, как в плохой пьесе, обещать отомстить, выражать соболезнования родным и проклинать террористов за трусость. Вместо этого нужно, чтобы они выглядели на всех этих пресс-конференциях униженными, подавленными, измученными вопросами журналистов - насколько вообще все это возможно.

Есть еще вариант - взять сразу три посольства за один раз, если подвернется подходящий случай. Понадобится, правда, около пятнадцати товарищей. Эти три посольства в Стокгольме расположены так, что трудно потерпеть неудачу. Или два других где-нибудь в Европе, надо только правильно оценить ситуацию. Например, в Осло посольство США расположено прямо напротив парка. После этого охрана посольств во всем мире может измениться, так что все это вообще станет невозможным. И тогда каждое американское посольство будет выглядеть как военный объект, а это фактически прекрасный способ заставить американский империализм предстать не только с улыбкой, но и с проволочными заграждениями, мешками песка, охранниками на крыше, усиленным контролем. И тогда, вероятнее всего, в ход пойдут нападения на бомбардировщики. Если подготовить подобную операцию, то можно сбить сразу по меньшей мере два самолета. Тренировочные полеты иногда выполняются с бомбами на борту; когда они падают, бомбы взрываются, и потребуется не менее недели, прежде чем техническая экспертиза определит причины взрыва. Свидетели, конечно, могут и увидеть, как небольшая ракета попала в один из двигателей непосредственно перед взрывом, но пока полиция поймет, какой это был тип ракеты, наверняка пройдет около недели. Возможно, возникнет проблема, если несколько "стингеров" будет выкрадено где-нибудь во Франкфурте или базе для F-111 в Англии. А если где-нибудь на Ближнем Востоке раздобыть советское оружие? Это, конечно, будет немного сложнее, чем выкрасть ракеты в Европе, но зато если это удастся, то атака будет совершенно неожиданной.

У самого Карла не было абсолютно никакого представления, как или где можно добыть такое оружие. Хотя на тот или иной способ можно было бы найти энтузиастов. Каддафи, например, наверняка не сочтет, что это такая уж глупая идея - сбить американский бомбардировщик. Возможно, Ливия сможет даже продать такие ракеты очень дешево, если войти с ними в контакт, хотя об этом, как уже говорилось, Карл ничего не знал.

Карл сделал паузу и допил остатки пива. Он чувствовал себя как крысолов из Гамельна. Никто не мог скрыть своего энтузиазма, даже Фредерике Кункель, которая с трудом пыталась сохранить нарочитую маску равнодушия. Моника Райнхольд, казалось, испытывала просто эротическое наслаждение. Вернер Портхун зажег толстую сигару и энергично затянулся, хотя было ясно, что в комнате курить нельзя (на столе не было ни одной пепельницы, да и Фредерике Кункель бросила на него быстрый неодобрительный взгляд, так что он был вынужден стряхнуть пепел в ладонь, не отрывая при этом взгляда от Карла).

- И конечно же, всему этому обучают в шведской армии? - спросил Мартин Бер, единственный, кто скептически отнесся к международному размаху планов Карла. Но Карл не позволил себя прервать.

Он объяснил сначала, что собственно к армии это не имеет отношения. Он получил образование во флоте, как боевой пловец. Шведский боевой пловец должен уметь нападать на советские позиции под покровом темноты, подготовка ведется с прицелом преимущественно на индивидуальные операции.

Кроме разведывательных целей, задача состояла в том, чтобы нанести возможно больший ущерб, и поэтому в обучении значительное внимание уделялось взрывам, диверсиям. Но при атаках из-под воды с собой не возьмешь все необходимое оружие, значит, нужно добывать его на месте. А там ведь все без исключения оружие советское, и Карл его основательно изучил, начиная с личного и до легких ракет "земля - воздух", типа SAM. Такое образование - самое продолжительное в шведских вооруженных силах, с многочисленными тренировками длится оно два года.

Большинство деталей, о которых так образно говорил Карл, были вымышлены. Образование боевого пловца, конечно, серьезная вещь, но изучение советских минометов и ракет "земля - воздух" в него, разумеется, не входило.

Карл, однако, был убежден, что никто из террористов не смог бы проверить его информацию. Картина, которую он нарисовал, в основном была достаточно близка к действительности и производила вполне серьезное впечатление.

Пока Карл описывал оружие на шведских подводных лодках, он пытался понять, почему террористы так доверчиво внимали ему. Действительно, главный вопрос был не в том, может ли он обращаться с гранатометом. Гораздо важнее для них было выяснить, почему же тогда Карл сам выбрал метод индивидуального террора, почему он, вопреки своим утверждениям о больших различиях между ними, действовал практически так же, как западногерманские террористы. Но этот вопрос никто и не думал ему задавать. То, что Карлу было сложнее всего понять, его хозяевам казалось, видимо, делом вполне естественным.

Продолжая хвастаться и фантазировать, он рассматривал их и пытался понять. Они были элегантно одеты, хорошо жили. Ничто в их внешнем виде, одежде не наводило на мысль о левой политике или терроризме. Никаких плакатов на стенах, никаких причудливых украшений, никакой богемной небрежности в одежде. Наоборот, все у них было подчеркнуто немецким, буржуазным. Быть может, скорее из соображений безопасности, чем в силу личных вкусов.

Конечно, они жили практически совершенно изолированно от остального мира, от нормальных людей, даже от этих неорганизованных движений зеленых и левых студентов. Их организация постоянно находилась на военном положении, вела нелегальное существование, была нацелена на смерть и разрушение, видела в окружающих врагов - все это был их естественный способ существования. А значит, и в Карле они не видели ничего особенно странного. Наоборот, он был совершенно таким же, как и все в этой комнате. Он был одним из них.

Это единственное объяснение, пришедшее Карлу в голову. И если оно действительно верно, то его задача значительно облегчалась. Он задумался над тем, что могло присниться только в кошмарном сне: чисто шведский террорист, к тому же одиночка, даже где-то и Робин Гуд. Его познания в военной технике были несравнимы с их уровнем знаний, и это было неотразимой приманкой. Пока, значит, он был вне опасности.

Казалось, иерархическая дисциплина в группе ослабла. Мартин Бер и Вернер Портхун задали ряд вопросов технического и военного характера, дав Карлу дополнительную возможность расширить рекламу потенциала шведского флота в диверсиях и малой войне. Компания разделилась. Чем больше вопросов задавали господа об оружии, тем все более нетерпеливыми становились дамы. Это было не совсем то, чего можно было ожидать. В конце концов Моника Райнхольд демонстративно сменила тему разговора.

- А что если мы ненадолго оставим шведский флот, конечно, при всем уважении к нему, - начала она с иронией. - Мне хотелось бы уточнить то, о чем ты сказал минуту назад. Ты говоришь, последовал за нами из чистого любопытства? Как ты можешь это объяснить?

Карл выругал себя за то, что не сдержался в этом приливе хвастовства. Ведь говорил же он себе, что нельзя переигрывать, иначе все будет выглядеть неправдоподобно. Фактически у него за спиной были только газетные статейки - ужасный Рэмбо-Грабитель и тому подобное. Всю остальную информацию о нем они получили с его собственных слов. К тому же что-то беспокоило Карла в улыбке Моники Райнхольд. Он чувствовал, что она его привлекает, и это тоже беспокоило.

- М-да, было так, - начал он осторожно, - ты и вот он (Карл во второй раз чуть было не назвал вслух имя Мартина Бера) стояли подле дома, и она (он кивнул в сторону Евы Сибиллы Арнд-Френцель) ждала в машине на заднем сиденье. Когда он... как тебя зовут?

- Мартин, Мартин Бер, - ответил тот, застигнутый врасплох.

- Итак, когда Мартин зашел сзади и приставил мне пистолет к спине, а ты направилась к водительскому месту, в то время как вот она открыла заднюю дверь, не так ли? Ну, так бы не сделал ни один полицейский в мире. Если бы вы были из полиции, то окружили бы меня с трех сторон, держась на расстоянии в несколько метров, и каждый направил бы на меня свой пистолет, заставив лечь на асфальт с раскинутыми руками. После этого вы бы меня обыскали и забрали все оружие, заметьте - все оружие. Но вместо этого вы быстренько затащили меня на заднее сиденье - и вперед. Так не работает ни одна полиция. С другой стороны, ни одному грабителю не придет в голову мысль кричать, что он из полиции, и брать с собой жертву ограбления. Когда я поборол изумление, то решил просто следовать за вами. Так что вы сглупили. И я бы вас всех прикончил, если б я действительно решил, что вы из полиции. Кстати, нет ли у вас еще этого замечательного пива?

- Каким же образом? - спросил с нотками враждебности в голосе Мартин Бер, Отвлекающий маневр Карла насчет пива не прошел.

- Ну, в это не стоит углубляться, - он попытался снова увильнуть, но почувствовал, что опять не удалось.

- Да, мне тоже любопытно. Так как же? - спросила с неизменной улыбкой Моника Райнхольд.

Карл вздохнул.

- Тривиальным полицейским приемом, - начал он как бы нехотя. - Поднимаешь левую руку и бьешь вниз, выбивая пистолет или револьвер из рук нападающего. Если он и выстрелит, пуля уйдет в сторону. Затем, поскольку ты уже развернулся, в ход идет вторая рука - в данном случае я бы ударил по горлу. Обычно это смертельный удар. По крайней мере, потребуется немедленное врачебное вмешательство, чтобы образовавшийся отек не привел к удушью. Когда ты обходил машину с этой стороны, а вот она была на заднем сиденье, а у меня как-никак с собой имелись и револьвер, и пистолет. Да, это наверняка вышло бы красиво.

- Куда, ты сказал, ты бы ударил? - спросила Моника Райнхольд, впервые совершенно не улыбаясь. Английского слова "горло" она не поняла.

- Kehlkopf, - ответил Карл одним немецким словом, подкрепив его жестом. Парадокс был в том, что он знал, как звучит по-немецки это малоупотребительное слово, благодаря самой Монике Райнхольд, из ее полицейского досье, которое он запомнил наизусть: "...рост 170 см, две родинки (бородавки) над левым углом рта, родимое пятно на шее слева от горла Kehlkopf, иногда носит темные очки..."

И действительно, у нее было родимое пятно на том самом месте, слева на шее. Чтобы не смотреть на него слишком пристально, он сделал над собой некоторое усилие.

- Кстати, мое имя - Карл Густав Гильберт Хамильтон, - продолжил он, вновь предпринимая попытку перевести разговор в другое русло. Карлу казалось, что он рискует, зная их имена и не имея возможности произнести их вслух. - Надеюсь, вы не обидитесь на мой вопрос, но я знаю имя только одного из вас - Мартина Бера. Так как же вас зовут?

Все взгляды автоматически устремились к Фредерике Кункель - еще одно подтверждение того, что она у них что-то вроде босса. Та сначала заколебалась, но потом решилась.

- Меня зовут Фредерике Кункель, - сказала она кратко. Карл бросил вопросительный взгляд на Вернера Портхуна, сидящего рядом с ней.

- Вернер, - пробормотал он едва слышно. Карл вопросительно вскинул бровь, но фамилии так и не дождался.

Он окинул взглядом Мартина, а затем посмотрел в упор на Монику Райнхольд.

- Меня зовут Моника Шрам, - сказала Моника Райнхольд.

- Сабина Ледерс, - представилась Ева Сибилла Арнд-Френцель.

Черт побери, подумал Карл: два правильных имени и фамилии, одно правильное имя без фамилии, правильное имя с фальшивой фамилией и фальшивая фамилия с фальшивым именем. Было бы лучше не слышать некоторые имена, чтобы рано или поздно их не перепутать.

- А теперь вернемся к делу и попытаемся продолжить наш разговор, - начала Фредерике Кункель таким тоном, как будто хотела дать понять, что даже теперь парадом командует она. - Мы... э-э... не только для того тебя пригласили, чтобы вести политические беседы. Дело в том, что мы хотели бы воспользоваться твоими знаниями.

- Простите, но мысль не совсем ясно сформулирована, - ответил Карл с явной иронией. - Что вы имеете в виду? Я должен для вас открыть тренировочный лагерь в Шварцвальде или что?

- Нет, вопрос в другом - могли бы мы с твоей помощью осуществить крупную операцию?

- В таком случае я отвечаю "нет", просто - "нет".

- Почему?

- Думаю, это ясно. В отличие от вас, я не занимаюсь отдельными убийствами. Считаю это дело вредным и неизбежно ведущим к поражению. Так что само предложение - мне взяться за подобное - просто абсурдно.

- Но если предположить, что речь идет об ударах по одному или нескольким американским и западногерманским посольствам, например в Стокгольме, причем таким способом, какой сам предложил. В одиночку ты не сможешь это сделать.

Теперь Карл был вынужден притвориться, что ему надо подумать. Его "поймали" на собственных словах. Итак, он не мог просто отклонить предложение, но не хотел и слишком быстро менять свое решение.

- Все, что я знаю о ваших делах, по большей части прочитал в газетах, - начал он как бы извиняющимся тоном. - Примерно каждый второй раз вы попадаетесь. Вы бросаете ручные гранаты друг в друга, ваши бомбы не взрываются, вы совершенно безрассудно стреляете в народ. Вот так, то одно, то другое. И мне совершенно не импонирует быть втянутым в это. Если уж мне суждено умереть, так я хочу, чтобы это было по воле случая или по моему собственному решению, а не по вине сумасшедшего полутроцкиста, который бросит мне под ноги ручную гранату или устроит дурацкую ловушку, как это сделали вы, когда хотели поймать меня на Хафенштрассе.

Никто в комнате и виду не подал, что обиделся. Фредерике Кункель надолго задумалась, прежде чем задала следующий вопрос.

- Как получилось, что ты сам начал грабить банки?

- Мне кажется глупым сидеть здесь и отвечать на вопросы, как будто я на допросе в полиции.

- В первый раз нас сравнивают с полицейскими. Но вопрос так же интересен, как и сам предмет нашей беседы, не так ли?

- О'кей, ты выиграла. Ты спрашиваешь, почему мои налеты на банки совсем иного характера, в отличие от ваших. Так вот, я вернулся домой в Швецию после пяти лет пребывания в Калифорнии. Да, я вернулся с университетским образованием, изучал компьютеры как основной предмет. В Калифорнии с этим обстоит лучше всего, что бы там вообще ни говорилось о США. Можно сказать, я провел в брюхе хищника целых пять лет. Когда я вернулся домой в Швецию, марксистско-ленинские левые группировки в основном прекратили свое существование. Я не знаю, было ли что-либо подобное у вас, в Германии. В Швеции же остались только дурацкие защитники природы и сумасшедшие борцы за мир. Вся антиимпериалистическая борьба свелась на нет. Существуют только незначительные группы внутри старой ревизионистской и связанной с Москвой коммунистической партии. Они вроде бы ведут антиимпериалистическую борьбу, но эта борьба больше касается, например, Центральной Америки.

Но не дай Бог даже сказать что-нибудь плохое о Советах. Это ясно. Ну и конечно - ни слова об Афганистане. Никакой борьбы, собственно, больше не велось, с ней было покончено, или она приняла социал-демократический оттенок. А эти чертовы социал-демократы в Швеции очень ловко овладели искусством брать на себя инициативу и действовать в собственной реформистской манере, делая все для укрепления поддержки партии и государственной линии. Почти то же, что и здесь, как я понял. Поэтому я решил поселиться на Хафенштрассе, чтобы наверняка избежать полицейских. Оккупанты брошенных домов были просто куплены социал-демократами по цене всего 100 марок за дом и с гарантией избавления от полицейских, так ведь?

- Извини, что прерываю, но не мог бы ты перейти непосредственно к ограблению банка. Все остальное, конечно, интересно, но по меньшей мере общеизвестно, - сдержанно, но с заметным нетерпением сказала Фредерике Кункель. Но Карл решил все же, что необходимо еще раз отклониться от темы.

- Я был в движении "Палестина", которое тоже исчезло за эти годы с лица земли, и вы знаете почему? Да, мы всегда делали ставку на чисто реформистскую деятельность, классические методы формирования общественного мнения, без всяких военных акций. Мы хотели доказать, что Израиль - агрессор и экспансионист, что сионизм - это расизм и что Израиль - почти то же самое, что ЮАР, и все в том же роде. Кто же разрушил основу всей этой деятельности? Да, это был Менахем Бегин. После него все это было доказано, нам не надо было заниматься никакой пропагандой. Вопрос приобрел религиозную окраску; имели ли право евреи приносить мучения арабам только потому, что сами много выстрадали? Да, вы знаете. Извините, но я хочу, чтобы вы поняли, поскольку нахожу, что это довольно важно. Итак, однажды, когда я находился дома достаточно долго, чтобы осознать ситуацию, которую вам только что описал, я встретил одного из моих старых друзей по движению "Палестина" - палестинца Абделя Салам Махмуда Он работал в "Макдональдсе" и продавал гамбургеры. Мы поговорили немного об этом мрачном месте, он рассказал, что был вынужден пойти работать на американское предприятие, вкладывающее каждый год сотни тысяч крон в Израиль и различные сионистские кампании только в Швеции. Но я, сказал он, по крайней мере, всем старым друзьям просто раздаю гамбургеры. Такие, как ты, всегда могут поесть здесь бесплатно. Мы возьмем да немного и уменьшим их прибыль, сказал он. Я сначала ответил, что это романтический, индивидуалистический способ борьбы, и он со мной согласился. Но, сказал он, что я могу поделать? Я - один, и единственное, что умею, это таскать гамбургеры. Конечно, мой вклад не особенно большой, но я все же что-то делаю. Я не смирился, не отказался от своих идей и не стал социалистом, чтобы поддерживать Израиль и сионизм прямо или косвенно, как сделали это другие товарищи, точнее, бывшие товарищи. Я, по крайней мере, хоть что-то делаю, а вот что делаешь ты? - спросил он меня. Я граблю банки и перевожу деньги различным кампаниям, поддерживающим движение "Палестина", во все мире, в шутку ответил я. Моего друга Абделя Салам Махмуда привел в неописуемый восторг такой блестящий, простой и эффективный способ решить проблему, как можно действовать в одиночку в Швеции. Спустя две недели я действительно впервые ограбил банк. Совершить такое преступление не трудно, и если ты раньше не попадался, то тебя не опознают: они ищут среди уже известных грабителей. А таких, как я, полиции схватить очень сложно. Так что мои ограбления - это не средство для финансирования убийств, как ваши нападения на банки, а способ перераспределения капитала, передачи его от эксплуататоров эксплуатируемым.

Вы, конечно, можете думать, что это слишком незначительная цель. Но мне на это наплевать. Я считаю, что ваши цели - безумные, например вот эта - впятером вести войну против всей Западной Европы.

В комнате наступила тишина. История Карла на них подействовала. Поскольку все это было правдой, кроме самих налетов на банки, она и казалась такой убедительной.

У Фредерике Кункель было две возможности: начать атаку и попытаться защитить свою собственную политику или отступить и предложить заняться практическим делом. Она выбрала второй путь.

- Какие у тебя планы в Гамбурге?

- Еще два банка. В основном я уже изучил объекты. Поскольку я работаю один, это всегда самое важное, как вы понимаете. Но я не вполне уверен в одном из них. Возможно, я возьму другой и затем уеду из Гамбурга, - ответил Карл. Он выглядел растерянным, ибо понял, что сейчас явно переиграл. Но Фредерике прямо нанесла удар.

- А что если мы поможем тебе взять оба банка и разделим прибыль пополам? - кратко и деловито спросила она. Карл сделал вид, что задумался, и легкое напряжение повисло в воздухе.

- Ясно, что, когда много народу, дело надежнее, - сказал он в конце концов очень медленно и снова сделал паузу, прежде чем продолжить. - Но при условии, что мы работаем только по моим планам. Я командую, плюс кто-то из вас достаточно хороший шофер, поскольку я должен быть в банке один, чтобы никто из вас не провалил все дело... М-да, тут, возможно, есть над чем подумать. В банках, которые я наметил, один человек может чувствовать себя почти уверенно. А если будет несколько, то вообще никаких забот. Хотя не знаю... Во всяком случае, мне нужно время на размышление.

Они дружелюбно, но настойчиво попросили его остаться в квартире. Вначале он пытался острить. Сказал, что лично для него это, без сомнения, самое приятное место, где ему когда-либо приходилось жить. Но то же самое нельзя сказать о полиции. Конечно, благодаря известным мерам социал-демократов полиции нечего делать на Хафенштрассе. Но она может появиться, когда речь идет о серьезных эксцессах, таких, например, как поимка террористов. И находиться в их обществе, оцененном в двести пятьдесят тысяч марок, по пятьдесят тысяч за голову, да еще высоко в многоэтажном доме, не так уж приятно. Другими словами, спать так же спокойно, как на Хафенштрассе, ему не придется.

Рядом с входной дверью в квартире стояло специальное взрывное устройство с начинкой в один килограмм тротила. Следовательно, они были готовы добровольно принять смерть, которая повлекла бы за собой неизвестное число жертв из соседних квартир сверху и снизу. Карл прикинул, что хаос, который при этом, скорее всего возникнет, даст ему шанс спуститься на пару этажей вниз, взять заложника и потом уже вести переговоры. Маловероятно, что так могло произойти: они не хотели сдаваться, не захватив с собой в ад хотя бы небольшую компанию полицейских.

Карлу не нравилась эта идея, ведь войти могут не только полицейские, в любое время суток может появиться, например, слесарь в поисках протекающей трубы. Это лишь привлечет излишнее внимание, правильно? Кроме того, могут пострадать ни в чем не повинные люди, которых товарищи, очевидно, ни о чем не предупреждали.

А если действительно нагрянут полицейские, то они наверняка начнут со слезоточивого газа, а потом ворвутся в бронежилетах, так ведь? Да, но главное, несмотря ни на что, только одно: не впустить полицию.

Большая квартира, расположенная высоко в многоквартирном доме, была двухэтажной. Наверху - две спальни и просторная гостиная с балконом. Карл получил одну из спален.

Они возражали против того, чтобы он сам отправился на Хафенштрассе расплатиться и забрать свои вещи. Сказали, что пошлют кого-нибудь, кто хорошо ориентируется в квартале и кто уже, между прочим, был в его комнате. Он, наверное, это заметил? Карл счел уместным ответить на этот вопрос отрицательно.

Спустя несколько часов в тот же вечер Карлу вручили его вещи - рюкзак, стереоплейер и кассеты, а также шесть-семь тысяч марок, спрятанных им под линолеум. По его просьбе было заплачено по счету в гостинице.

Итак, его оставили в покое, дав время "немного подумать". Причиной тому была встреча с другой группой в городе. Они решили не позволять Карлу никаких контактов, но как этого достичь - пока единого мнения не было. Все это Карл понял из намеков Фредерике Кункель.

Следовательно, в Гамбурге действуют две группы террористов. Это было логично - представители этих групп переговаривались по телефону, и их разговор был прослушан недалеко от Сент-Паулис, когда звонили из телефона-автомата в ресторан "Кунео". И теперь Карл под арестом у одной из групп. Проблема была в том, что они могли решить использовать его для ограбления банков с участием обеих групп.

В гостиной стояла стереосистема фирмы "Sony", стоившая, вероятно, несколько десятков тысяч марок. Так что маловероятно, что они могли держаться только за счет краж. Карл послушал одну из своих кассет - фортепьянную сонату Бетховена, стоя рядом с балконной дверью и смотря на Гамбург и Эльбу. Он отчетливо видел отель "Шмаальс" и Хафенштрассе. Прямо напротив, на другом берегу Эльбы, находился сухой док с надписью белой краской на внешней стороне: "Blohn + Voss Dock S.".

Карл размышлял над своим сценарием ограбления банка, о том, как он сам себе это представлял. Он был против совместного ограбления еще и потому, что будет совершенно невозможно контролировать ситуацию, когда к делу подключатся трое или четверо террористов, которые наверняка не дадут себя арестовать без перестрелки. Как он сам должен вести себя в ситуации, если на месте окажется полиция или кому-нибудь придет в голову захватить заложника? Должен ли он тогда стрелять в других грабителей или нет?

Решение, без сомнения, от него не зависело. Ведомство по охране конституции уже взяло все ответы на себя, только непонятно, удовлетворятся ли они тем, что он уже попал в западню. Или он должен ждать и играть свою роль до тех пор, пока не появятся следы второй группы террористов? А если ему не удастся связаться с ними через камеру хранения на Центральном вокзале, прежде чем произойдет ограбление? Не исключено, что террористы продержат его под своего рода добровольным арестом по крайней мере до тех пор, пока все не станет ясно с налетом на банк.

С другой стороны, существовало еще два банка, выбранных уже почти наверняка Ведомством по охране конституции. Если одно ограбление означало пять обнаруженных террористов, то два могут уже стоить десятерых.

Кто-то поднялся по винтовой лестнице на второй этаж. Это была Моника, держащая в руках бутылку вина и два бокала.

- Ты полагаешь, что ре-минор - подходящая тональность для размышлений? - спросила она вместо приветствия, подходя к журнальному столику рядом с диваном, затем села и начала откупоривать бутылку вина. Это было мозельское, судя по форме бутылки и зеленоватому оттенку.

- У тебя прекрасный слух, как ты узнала, что это ре-минор? - спросил Карл, садясь рядом с ней на диван.

- Да, у меня хороший слух, но не абсолютный. Я знаю, что это соната номер 17, опус 91, то есть ре-минорная.

Она наполнила оба бокала, один подвинула к нему и подняла свой. Это было самое настоящее мозельское.

- Я сам никогда не запоминаю тональность и номер опуса, ты молодец, - сказал Карл, пробуя вино, неожиданно оказавшееся сухим.

- Нет, не молодец. Я хотела стать пианисткой, играла семнадцать лет.

- А теперь бросила?

- Да.

- Почему?

- Потому что музыка, можно сказать, входит в мое полицейское описание. Если кто-нибудь из соседей что-нибудь заподозрит, да еще один из нас целый день будет играть на фортепьяно... Ну, ты понимаешь.

- Из пианистов в террористы, следовательно. Звучит, собственно говоря, как смена направлений в жизни. Почему ты стала террористкой?

- Почему ты употребляешь это слово?

- Так почему ты стала террористкой?

Она рассказывала спокойно, почти беспечно. Она участвовала в антиимпериалистических акциях, прежде всего против апартеида. Была влюблена в некоего Дитера, бывшего руководителем движения, организовавшего захват одного из предприятий, торговавших с Южной Африкой. Они писали ругательства, вскрывали коробки, пока не ворвалась полиция, выбив дверь и пустив слезоточивый газ. Их били палками и чем-то тяжелым, отвезли в полицейский участок, сфотографировали и так далее. Дитер был связан с РАФ, хотя он об этом не рассказывал, а затем было объявлено, что и он и она разыскиваются как террористы. И они ушли в подполье. Это было шесть лет тому назад. А через два года после акции на предприятии Дитера схватили и посадили в Штамхайм, осудив на пятнадцать лет за членство в "криминальном объединении". А поскольку она считалась его напарницей, то тоже могла получить срок. Пятнадцать лет за протест против расизма в ЮАР. Это был ее единственный путь. Другой - отбиваться, оказывать сопротивление и, возможно, также получить пятнадцать лет.

Карл пытался возразить. Нельзя кого бы то ни было осудить на такой долгий срок, не имея доказательств. Это невозможно в западном государстве.

Она снисходительно покачала головой, удивляясь его наивности. Большинство террористов (она произнесла это слово с явной иронией), осужденных в Германии, получили различные сроки по коллективным обвинениям. Для этой борьбы не годятся обычные законы, сложно осудить какого-то преступника за отдельное преступление. Например, тех, кто ограбил или похитил ребенка с целью получения выкупа или, возможно, кого-то убил. Поэтому их объединяют в группу, подозреваемую в одном или нескольких преступлениях, и судят всех вместе по всем обвинениям. Но в любом случае это не имеет уже никакого значения. Она давно выбрала этот путь и уже давно не играет на пианино. Бетховен может навлечь на нее подозрение в связях с террористами.

- Но я хочу перейти в другую тональность, потому что рада твоему появлению, - сменила она тему разговора.

Он отпил глоток вина, не решаясь задать вопрос. Карл чувствовал себя сбитым с толку ее неожиданными признаниями. Да и смотрела она на него со столь многозначительной улыбкой, что он смутился.

- Почему, - наконец спросил он и вынужден был откашляться, прежде чем закончить фразу, - почему ты рада тому, что я оказался здесь? Ты же, наверное, хорошо понимаешь, что у меня с вами нет ничего общего.

- Да, но с твоим появлением открываются новые возможности. Ты в состоянии восполнить наши военные пробелы, ибо умеешь то, в чем мы слабы. Достань свою кассету, давай послушаем что-нибудь еще.

Она сменила кассету и принесла новую бутылку вина. Пока ее не было, он вышел на балкон и стал рассматривать другой берег Эльбы с большой группой беспорядочно стоящих зданий, снова вернулся взглядом к домам на Хафенштрассе. Они были хорошо видны отсюда, невероятно близко по расстоянию и невероятно далеко, если говорить о людях там, внизу: татуированных пьяницах из команды Штортебеккера, от тех, кто здесь, наверху, жил в комнатах с английскими охотничьими мотивами на стенах. Он размышлял и о другом. Ему было сложно понять, как он мог почувствовать себя настолько очарованным ею.

Когда он вернулся в комнату, Моника сидела на диване.

- Я живу здесь, как и ты, на втором этаже, - сказала она, наполнив бокалы тем же сухим мозельским.

Глава 8

Логе Хехт впервые за всю свою сознательную жизнь провел бессонную ночь. Оставаться спокойным при возможности полного провала всей операции он просто не мог. Он искал аналогии, пытался извлечь уроки из истории с Патти Херст. Дочь американского миллионера была похищена небольшой гангстерской группой с невероятным названием SLA ("Симбиозное освободительное движение"), затем ее охватил своего рода "стокгольмский синдром": она начала симпатизировать своим похитителям и в конце концов сама совершенно серьезно приняла участие в налете на банк. Но в их собственном архиве было недостаточно материала, а получить документы из американского архива можно будет не раньше чем через сутки, поскольку если речь не идет непосредственно о проблемах государственной безопасности, то необходимо пройти всю бюрократическую лестницу.

Зигфрид Маак чувствовал себя так же неуверенно. С одной стороны, Хамильтон вроде бы эмоционально уравновешенный и хорошо подкованный человек, который, вероятно, не должен заразиться этим сумасшествием при первом же соприкосновении с ним. С другой стороны, он исчез за десять дней до того, как катастрофа стала свершившимся фактом. Похищение, естественно, устроено террористами, у которых, весьма вероятно, он находится и которые не дают никакой возможности выйти на связь перед делом. Само по себе это логично. Но и Хамильтона, стремительно разыгравшего всю эту акцию, мягко говоря, понять было не просто.

Логе Хехт просмотрел видеофильм из банка по меньшей мере сотню раз, кадр за кадром, и знал все действия наизусть. Хамильтон явно показывал, что это он - и по выбору машины, и по поведению в банке. Можно было видеть, как грабитель бросал взгляды на камеры, а в какой-то миг даже взглянул в одну в упор и слегка кивнул.

Хамильтон стоял в центре, у входа в банк, откуда он мог одновременно наблюдать за всем происходящим и принять меры, если кто-нибудь неожиданно захочет войти в дверь. Он вошел как грабитель, выстрелил дважды в потолок, чтобы парализовать окружающих, затем появились двое других - женщина и мужчина, личности которых до сих пор не установлены. Женщина встала в центре зала, чтобы держать под прицелом как служащих, так и грабителей. Двое мужчин перескочили через прилавок из рифленого стекла и занялись кассой.

Спустя десять секунд появился полицейский в штатском с пистолетом в вытянутой руке. Он был молниеносно захвачен и разоружен Хамильтоном, а затем брошен на пол. Логе Хехт и Зигфрид Маак надолго задержались на этом кадре, возможно, дольше, чем это было необходимо. Они переходили от экрана к экрану, сопоставляя записи разных видеокамер, чтобы точно понять, что же произошло.

Ситуация оставалась под контролем нападавших еще лишь краткий миг, когда грабители вновь занялись своим делом. А потом вдруг разразилась катастрофа.

Ни одна из видеокамер не была расположена так, чтобы было можно увидеть стрелявшего. Но стало ясно, что гражданский охранник, шестидесяти одного года, унтер-офицер бундесвера на пенсии, появился откуда-то из задней двери и открыл огонь из автомата. Он стрелял очередями, и можно было видеть, как отлетавшие рикошетом осколки попадали в людей в глубине помещений, куда грабители затолкали посетителей.

Карл Хамильтон был ясно виден на пленке рядом с лежащим полицейским в штатском, на опасность оба реагировали одинаково, и со стороны казалось, будто они даже перекинулись несколькими словами. Затем Хамильтон поднял свое оружие и выстрелил один-единственный раз.

Карл попал в охранника. Тут же поднялся и дал знак грабителям продолжать, что они и сделали после некоторого замешательства. Женщина подбежала к раненому охраннику и схватила его автомат. В тот же момент Хамильтон занялся пистолетом полицейского - вытащил магазин и забросил его подальше, в глубину зала, после чего кинул оружие рядом с полицейским и дождался, пока другие нападавшие покинут банк. Затем он исчез.

Машина, по крайней мере, первая, до того как через четыре квартала ее сменили, была "Мерседес-190".

Параллельно с бесконечными повторами фильма и обсуждения его с Зигфридом Мааком Логе Хехт быстро решил две значительные тактическо-бюрократические проблемы. Сославшись на то, что в ограблении, вероятно, замешаны террористы, он получил видеофильм, который уже был засекречен, и вызвал одетого в штатское полицейского на допрос, дав понять, что раз дело касается Ведомства по охране конституции, оно должно рассматриваться как сугубо конфиденциальное.

Инспектор по уголовным делам Норберт Поль, служащий разведывательного отдела FD5, вероятно считающийся квалифицированным полицейским, уже сидел и ждал напротив кабинета Логе Хехта. Мог ли Норберт Поль сделать некоторые выводы, имевшие значение для решающего заключения: преступил ли Карл Хамильтон границу? Не постигло ли его умопомешательство, не будет ли это иметь роковые последствия, не обернется ли кошмарным сном, какого еще не было за почти двадцатилетнюю деятельность террористов?

Норберт Поль был среднего роста, атлетического сложения, блондин из Северной Германии, выглядевший как герой полицейского кинобоевика. Вначале Логе Хехту с трудом верилось, что кто-то с подобной внешностью может работать в полиции. Поздоровались они друг с другом формально-вежливо.

- Ну, господин инспектор по уголовным делам, поскольку вы служите в полиции, мне не нужно объяснять вам, что по закону наша беседа строго конфиденциальна, - начал Логе Хехт, одновременно решая, какую тактику ему избрать.

- Короче говоря, ситуация следующая, - продолжил он, - Вы знаете, что в Гамбурге существует постоянная террористическая группа и мы совершенно точно опознали двоих грабителей. Я хочу, чтобы сейчас мы сосредоточились на третьем человеке в банке, на том, чьей жертвой вы сами оказались. Я записываю. Пожалуйста, рассказывайте.

- Человек, с которым мы имеем дело, без сомнения, так называемый Рэмбо-Грабитель, - кратко ответил полицейский и на этом закончил свой рассказ.

- Да, действительно. А на чем основывается ваша гипотеза? - угрюмо проворчал Логе Хехт. В этом он, собственно, и не сомневался.

- Да, во-первых, так, - нерешительно начал инспектор по уголовным делам, затем откашлялся и продолжал: - Так, я должен, вероятно, довести до вашего сведения, что подготовка этого человека в технике ближнего боя превосходит все виденное мною за пятнадцать лет службы. Меня никто никогда не разоружал таким способом. У этого человека солидный опыт в этой области, смею вас заверить. Кроме того, он профессионально владеет оружием.

- Да, действительно. Но он стрелял только в охранника. Террорист, стреляющий в противника, вооруженного автоматом, должен хорошо прицелиться, чтоб убить. Не напрашивается ли вывод, что он специально не попал в цель?

- Нет, абсолютно нет. Я в этом совершенно уверен.

- На чем вы основываете эти рассуждения?

Логе Хехт тут же раскаялся в своей иронии. Он не мог не заметить, что полицейский оскорбился.

- Это никакие не рассуждения, а констатация фактов, - вяло ответил полицейский.

- Прошу прощения, но сам я недостаточно хорошо владею оружием. Это не наше направление, как вы знаете. Ну, теперь рассказывайте, и, пожалуйста, поподробнее.

- Во-первых, способ, которым он держал свой револьвер. Он держал палец на курке прямо перед предохранителем и не взвел курок.

- Не ослабляет ли это его способность стрелять?

- Да, без сомнения. Но именно в этом и суть.

- То есть?

- Человек, знающий оружие, владеющий им профессионально, обращается с ним с гораздо большей осторожностью, чем эти террористы. Кроме того, я видел, как он вытаскивал магазин из моего пистолета. Он ни на секунду не задумался, хотя с этим пистолетом могли возникнуть сложности. Да и сам ход событий, когда вошел этот дурак и открыл огонь.

- Что вы имеете в виду?

- Мы оба стали защищаться одновременно, чисто автоматически. Затем также... мы оба видели, что произошло, и когда он посмотрел на меня, этот Рэмбо-Грабитель, посмотрел мне прямо в глаза, мне показалось... Впрочем, это сложно описать.

- Попробуйте.

- Да, мы обменялись многозначительными взглядами... или как еще это можно назвать, чувствовалось, как будто... это немного сложно описать, но чувствовалось, как будто он - мой коллега. И то, как он нажал на курок своего револьвера, стреляя в охранника, наводит на ту же мысль.

- Я этого не понимаю. Будьте добры, объясните подробнее.

- Так вот. В руке у него был револьвер, скорее всего "смит-и-вессон" 38-го калибра, я, во всяком случае, так думаю. Некоторые сразу же нажимают на курок, чтобы попасть в цель точнее. Он же выдержал паузу, вместо того чтобы сразу палить. Я думаю, что он и тогда бы мог попасть, но уже с меньшей точностью. Но двойное действие делает выстрел гораздо менее точным.

- Двойное действие?

- Да, когда курок зафиксирован, то он взводится в тот же момент, когда делают выстрел. Но он вначале взвел курок, а затем уже прицелился, казалось, прошла целая вечность, а этот сумасшедший все еще продолжал стрелять автоматными очередями. Да и когда он сделал единственный выстрел, то попал, вероятно, именно туда, куда и целился, в плечо, ниже ключицы.

- Какой эффект от такого попадания, как вы думаете?

- Во-первых, это выбило оружие из рук противника. Во-вторых, ранение, очевидно, совершенно неопасное. Он не попал даже в ключицу. Я совершенно уверен в том, что это точное попадание при абсолютном контроле и хорошо выверенное во всех отношениях. Он стрелял не для того, чтобы убить.

- Он сказал что-нибудь?

- Да, три вещи, как я помню. Когда он взял у меня пистолет, то сказал по-немецки что-то вроде: "Спокойно, пожалуйста". Когда стрелял в охранника, он чуть повернулся ко мне и произнес по-английски: "Извиняюсь, но это необходимо". Когда он уже собирался выходить, то взял меня за плечо и, показав на людей, сказал что-то типа: "Nicht verfolgen, verletzte hantieren!"[5]. Это все, что я помню. Следовательно, он не немец. Следовательно, вывод очевиден: мы имеем дело с Рэмбо-Грабителем. Совершенно ясно, что он прекрасно разбирается в оружии, отлично владеет техникой ближнего боя, и, конечно, никаких сомнений, что он иностранец.

Логе Хехт на миг задумался. Двое оказались под огнем стреляющего охранника, обменялись многозначительными взглядами, оценив ситуацию, и приняли одно и то же решение. Очень странный вопрос повис в воздухе.

- Было ли правильным решение стрелять в охранника, как он это сделал? - осторожно спросил Логе Хехт. К его удовлетворению, полицейский не усомнился в смысле вопроса.

- Если мы отбросим полицейские инструкции, едва ли содержащие указания о том, когда уместно открывать огонь против немецкого охранника банка...

- Да, оставим это. Да, чтоб вы, например, сами...

- Если бы я мог так справляться со своими эмоциями, то я бы потом не раскаивался. Среди нас в помещении уже находилось четверо или пятеро раненых. Если б охранник продолжал палить еще несколько секунд, то последствия могли бы быть невообразимыми.

- Тогда у меня остался только один вопрос. Что вы, черт побери, делали в банке?

Полицейский вдруг показался пристыженным. Логе Хехт не был знаком с полицейскими инструкциями и не знал, как должен реагировать в такой ситуации проходящий мимо вооруженный полицейский.

- Так, стало быть... Снаружи я заметил в банке только двоих. Я заметил женщину и решил их застать врасплох... Я считаю, что могу профессионально справиться как с грабителями, так и с убийцами.

- Следовательно, вы неправильно оценили ситуацию?

- Да, можно так сказать.

- А как надо было правильно реагировать?

- Дождаться, пока грабители выйдут из банка, возможно, начать преследование, вызвать подмогу.

Логе Хехт был доволен. Он внезапно увидел возможность получить у полицейского гарантии от сплетен в прессе о Рэмбо-Грабителе и кое о чем другом. С минуту он перебирал документы и потом протянул их через стол полицейскому, тот снова смутился.

- Вот обязательства, которые вы должны подписать, чтобы подтвердить неразглашение служебной тайны. Это касается и ваших наблюдений, и ваших выводов. В обычном случае подобная бумага вряд ли может помешать "Бильду" опубликовать завтра всевозможную чепуху, но сейчас я вам это предлагаю. Мне не нужно объяснять, когда я буду докладывать вашему шефу, что ваше поведение было абсолютно правильным и имеет большое значение для безопасности Федеративной Республики. Вы меня понимаете?

- Ничего не выйдет наружу, да...

- Если ничего не выйдет наружу, вы поступили абсолютно правильно. Если что-то всплывет, вы вели себя по-идиотски, топорно. Как, достаточно точно сформулировано?

- Да, совершенно точно.

- Тогда я должен поблагодарить инспектора по уголовным делам за беспокойство. Ваши выводы имеют очень большое значение, смею вас в этом заверить.

Когда полицейский ушел, Логе Хехт внезапно почувствовал сонливость - верный признак того, что нервное напряжение его отпускает. Что ж, есть только один способ истолковать происшедшее.

Хамильтон стоял около двери, он сам выбрал эту позицию, поскольку не хотел, чтобы кто-нибудь из террористов воспользовался возможным замешательством, как это фактически и случилось. И когда человек с поднятым пистолетом ворвался в зал, он был быстро и решительно разоружен Хамильтоном. Но потом ситуация осложнилась, когда в зале появился этот унтер-офицер в отставке с автоматом - банки теперь нанимают специальных охранников. Тогда Хамильтон стреляет, чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие. Можно даже предположить, что, когда Карл произвел свой выстрел, такой точный и удачный, он рисковал собственной жизнью, ведь когда он целился, то сам был под огнем.

Тогда это все означает, что аналогия с Патти Херст или опасение "стокгольмского синдрома" безосновательны. Но все же положение сложное, подумал Логе Хехт и улыбнулся своей собственной мысли. Ведомство по охране конституции прямо или косвенно участвовало в двух ограблениях банков. И одно из них привело к тому, что четверо или пятеро более или менее серьезно пострадали. Пули отлетали рикошетом от мраморных колонн и каменного пола и носились по всему залу. Если дело когда-либо предадут гласности - а этого, возможно, не удастся избежать, - то придется действовать на свой страх и риск, защищая перед различными инстанциями превышение Ведомством по охране конституции служебных полномочий.

Итак, Хамильтон внедрился в РАФ. Но как много ему уже известно? Сколько террористов он смог обнаружить? Держат ли они его в одном из своих укрытий, не разрешая никаких контактов, а только непосредственно перед ограблением?

Последнее казалось наиболее вероятным.

Следующий вопрос. Спекуляции о Рэмбо-Грабителе, о которых обещал не распространяться полицейский, будут наверняка обсуждаться в скандальной прессе. Какой ущерб будет от этого?

Теоретически, естественно, вполне возможно объявить розыск Хамильтона с его именем и фотографией. Но шведские коллеги едва ли оценят такой способ сделать на будущее работу Хамильтона невозможной, не говоря уже о его семье и друзьях в Швеции.

Но как, черт побери, объяснить, что Рэмбо-Грабителя еще раз видели в деле, и не представить ни фотографии, ни его имени? По причинам секретности? Какая, к черту, секретность? У его секретаря уже был список четырех-пяти газет и трех телевизионных станций, обратившихся с просьбой об интервью.

Логе Хехт взял лист бумаги и начал медленно писать краткое коммюнике, которое он хотел бы передать в бюро новостей ДРА. Содержание было не совсем точным. Ведомство по охране конституции опознало двоих из трех грабителей, которые являются членами "основного ядра" РАФ. Дело, по соображениям безопасности, считается секретным. Спекуляции того или иного рода в данный момент могут иметь нежелательный эффект и помешать захватить грабителей.

Все. Можно рассматривать это так, что у властей нет каких-либо предварительных следов. Логе Хехт было подумал, что он мог бы выдать Хамильтона за бельгийского террориста, но тут же отказался от этой идеи. Когда он пошел отдавать текст своему секретарю, то встретил входившего Зигфрида Маака. Он вернулся с Центрального вокзала и держал в руке пластиковый пакет из камеры хранения номер 410.

Содержимое пакета он выложил на стол в кабинете Логе Хехта. Это были банкноты, примерно около ста пятидесяти тысяч марок, письмо и револьвер с тремя патронами.

Сообщение Хамильтона было лаконичным. Деньги составляют ровно половину награбленного, то есть это доля Хамильтона. Пять названных террористов находятся на Брайтештрассе, 159, в квартире на 22-м этаже. Террористы в Гамбурге разделены на две группы: одна - по указанному адресу, где находится сейчас сам Хамильтон, адрес другой группы неизвестен, сколько в нее входит человек - также неизвестно. Если операция будет продолжена, то существует возможность локализовать другую группу, в которую входят один или несколько человек с военной подготовкой и широкими международными контактами, возможно со многими организациями на Ближнем Востоке, во Франции и в Бельгии. Крупное дело, планирование которого займет много времени, уже обсуждается. Если подобная операция будет планироваться, то она вовлечет значительно большее количество народу, чем пять человек, имеющихся сейчас у них в распоряжении. Но если подготовка этой операции пойдет полным ходом, то существует риск, что потребуется еще одно ограбление банка. Было необходимо силой разоружить банковского охранника во избежание катастрофы. При сем возвращается оружие. Указания об альтернативном варианте через 24 часа. Если будет принято решение нанести удар по Брайтештрассе, то Хамильтону требуется, по причинам безопасности, знать точное время.

Следовательно, как в рулетке: ставки на черное или красное. Пятеро террористов обнаружены. Если продолжать операцию, возможно, либо их количество удвоится, либо все будет потеряно.

Логе Хехт был сам удивлен, с какой легкостью он и Зигфрид Маак приняли решение.

Пятеро террористов сразу - бесспорно, значительный успех. Хотя РАФ сможет в свое время оправиться и, как обычно, возместить потери. Но если возможно обезвредить обе эти группировки за один раз, то потери РАФ будут столь велики, что им фактически будет очень сложно восстановить свои силы. Весь существовавший до сих пор опыт говорит о том, что групповой захват террористов на их собственных конспиративных квартирах влечет за собой почти всегда раскрытие новых связей, а они, в свою очередь, позволяют произвести новые аресты.

Вопрос о личной безопасности Хамильтона не нуждался в каких-либо серьезных размышлениях. Хамильтон сам отвечает за свою безопасность. Только он сам может совершить ошибку, которая приведет к тому, что он будет раскрыт и Ведомство по охране конституции не сможет ему чем-либо помочь. Хамильтон не был штатским лицом, не был левым студентом-вымогателем, как внедрявшиеся прежде. Он был на службе в органах безопасности, не законно, конечно, а морально.

Проблема, следовательно, ясна. Нужно сделать ставку на то, чтобы нанести наконец действительно серьезный удар по терроризму. Операция должна быть продолжена. Полиции не надо сообщать адреса террористов. Судя по всему, именно такой ответ и хотел бы получить Хамильтон. Никакие другие разведывательные меры, вроде прослушивания телефона, на данном этапе не должны применяться.

Ради чистой формальности надо было обозначить временные границы, например три недели, для возможного ограбления банка. А то и двух ограблений, поскольку в сценарии, предусмотренном для Хамильтона, есть гарантирующие факторы безопасности. Маловероятно, что грабители еще раз столкнутся с подобной неудачей, с непредвиденными последствиями. Кроме того, доля Хамильтона, а значит, и государства от каждого ограбления была чрезвычайно высокой, что облегчало в дальнейшем решение вопроса о возмещении убытков.

- Хотя что касается денег, я одного не понимаю, - сказал Зигфрид Маак. - Как он им объясняет, что так быстро производит операции со своими деньгами?

- А швейцарский счет, ты же помнишь, что мы об этом побеспокоились в свое время? Он, вероятно, говорит, что переводит на него свои деньги, чтобы по крайней мере обеспечить себя, если захочет быстро уехать, - улыбнулся Логе Хехт.

- Да, но я не понимаю, что он сделал с остальными деньгами с нашего счета. До сих пор он потратил около двадцати тысяч только за одну неделю. Почему такое внезапное сокращение? Следует ли нам снова пополнить его счет на текущие расходы?

- Да, конечно, - ответил Логе Хехт, но мысли его уже были заняты другим.

Моника Райнхольд была ранена при ограблении. Она ничего не почувствовала, когда это случилось, а заметила, что идет кровь, только когда осталась одна в городе, после того как они сменили машину и начали выходить по одному в разных местах, чтобы затем вернуться на Брайтештрассе.

Рана была сантиметров восемь длиной, неглубокая, с левой стороны между двумя ребрами, и там, где рана заканчивалась, было видно темное пятно, как будто это был осколок камня или свинца. Рана ныла и начала опухать. Моника с помощью Фредерике Кункель остановила кровотечение и наложила повязку с мазью. Квартира, казалось, была хорошо оснащена предметами первой медицинской помощи.

Когда едва ли не самым последним (по составленной заранее схеме) вернулся Карл, он попросил разрешения осмотреть рану, которая потемнела и к тому же сильно воспалилась.

- Ты рискуешь получить заражение крови или серьезную инфекцию. Лучше всего, если мы попытаемся вытащить то, что у тебя здесь застряло, кстати, очень неглубоко, между ребрами, - заключил он.

- Завтра мы сможем раздобыть врача, так будет лучше и надежнее, - возразила безапелляционным тоном Фредерике Кункель.

- Ты рассчитываешь, что врач сюда придет? - спросил Карл.

- Нет, конечно, и это не выйдет. Но мы можем использовать резервную квартиру в городе.

- Боюсь, это не самая блестящая идея. Если мы оставим осколок внутри, у нее может подняться температура и ей понадобится медицинское наблюдение. Будет лучше, если я вытащу его с вашей помощью.

- А ты сможешь?

- Да.

- Моника сама должна решить. Но у нас нет анестезии.

- И не нужно, - улыбнулся Карл. - Это произойдет легче, чем вы думаете. Операция из разряда тех, что мы, военные, должны сами себе делать.

Монике Райнхольд, похоже, пришлось побороть в себе страх, прежде чем она кивнула в знак согласия.

Карл достал свой кинжал, положил его вместе с пинцетом в кастрюлю с водой и дал прокипеть десять минут. Затем он попросил Мартина Бера и Фредерике Кункель помочь ему. Мартин должен был крепко держать Монику, а Фредерике Кункель - вытирать кровь, когда он будет резать. В квартире у них было достаточно дезинфекционного раствора, и Карл, посвистывая, промыл им руки. По какой-то причине ситуация казалась ему почти комичной: ему предстояло внести самый неожиданный вклад в борьбу против немецкого терроризма.

Монику положили на обеденный стол, на бок, так, чтобы рана была сверху. Карл попросил ее взяться обеими руками за край стола и лежать как можно спокойнее. Мартин держал ее за бедра, с силой прижимая к столу.

- Теперь будь хорошей девочкой, - улыбнулся Карл, наклонившись и поцеловав ее в щеку. - Это не так уж страшно, как ты, наверное, думаешь.

Она кивнула и сжала зубы.

Карл ввел острие кинжала в край раны. Затем глубоко вздохнул и решительно вскрыл рану по всей длине, что заняло не больше секунды. Как будто режешь масло, подумал он.

С помощью Фредерике он раскрыл рану так, чтобы они могли ее промыть, очистив от запекшейся крови. В глубине раны лежали два кусочка меди, оказавшиеся окруженными грязью или мелкими волокнами ткани, попавшими в рану.

Пинцетом он достал их в мгновение ока, затем снова промыл рану и сжал ее. Внешне она выглядела вполне аккуратно.

Потом наложили повязку. Все было проделано меньше чем за двадцать минут. Моника Райнхольд не проронила ни единого звука. Она даже казалась довольной.

Мартин Бер поднял ее на второй этаж и уложил в постель. Другие разожгли огонь и уничтожили все повязки и ее одежду со следами от пуль.

В это время Ева Арнд-Френцель приготовила обед, замечательно запанировав шницели из телятины, а Вернер Портхун подсчитал награбленные деньги, разделил их на две одинаковые стопки, а затем занялся оружием.

Спустя некоторое время они сидели за прекрасно сервированным обеденным столом, и все выглядело совершенно естественно, как будто благовоспитанные немецкие молодые люди только что вернулись домой после работы.

Вначале они ели в напряженной тишине. Карл был очень удивлен такой дисциплиной. От сожженной одежды не осталось даже пепла.

- После каждой операции мы обычно собираемся и вместе взвешиваем ситуацию, - сказала Фредерике Кункель где-то в середине обеда. Она сидела во главе стола, как почтенный немецкий отец семейства.

- Мы не будем обсуждать это чисто формально, - продолжала она, - со всеми сложностями вы хорошо справились, насколько я понимаю. Но что за идиот очертя голову вбежал в банк с пистолетом? Такого раньше никогда не случалось.

- Он был из полиции, - сказал Карл, - возможно, он проходил мимо и поэтому действовал чисто спонтанно.

- Как ты определил, что он из полиции? - спросил Вернер Портхун с явным недоверием в голосе.

Карл с минуту пережевывал пищу, потом ответил. Ему казалось это настолько очевидным, что пришлось задуматься, почему же он действительно решил, что это полицейский.

- Да, - сказал он, подумав, - во-первых, его поза, когда он влетел в дверь. Согнутые колени, пистолет взят обеими руками, типичный стиль полиции. Затем сам тип пистолета, да и вообще люди в Гамбурге, как правило, не носят с собой оружие, особенно полицейское. А тут был 9-миллиметровый SIG "Sauer" Р-225 или Р-6, так что это никакое не хобби. Да, он совершенно точно из полиции и наверняка проходил мимо. Полагаю, это чистая случайность.

- Но почему, почему случайность? - все с тем же недоверием спросил Вернер Портхун. Все молчали, ожидая, что Карл даст еще какие-нибудь пояснения. В вопросе сквозило неприятное, подозрительное недоверие.

Карл решил проглотить это спокойнее и не обращать внимания на возможные инсинуации, тем более что для него ситуация была в общем-то ясной.

- Если полиции Гамбурга было известно об операции, если ты на это намекаешь, - начал Карл, затем сделал паузу и, улыбнувшись, продолжил, - то трудно поверить, что они не могли мобилизовать больше чем одного человека. Следовательно, это была случайность, которая происходит только один раз в жизни.

Довод представлялся неоспоримо логичным, кроме того, это была чистая правда. Итак, Карл думал, что с этим покончено. Но оказалось, что все не так.

- Но если ты понял, что это был полицейский, почему же ты в него не стрелял? - спросила Ева Сибилла Арнд-Френцель. - Ты стрелял уже во второго, когда тот вбежал и открыл огонь. Он тоже полицейский?

- Нет, - ответил Вернер Портхун, - насколько я мог разглядеть, это был банковский охранник. Он должен был находиться где-то в помещении, и как только мы приступили к делу, он схватился за оружие. Вооруженный охранник и полицейский - пожалуй, многовато.

Какое-то время Карл продолжал молча есть. Все с любопытством смотрели на него. Их подозрения казались ему по меньшей мере глупыми, повода для них, по сути дела, не было. Если бы немецкая полиция была подготовлена по всем пунктам, никто бы здесь сейчас не сидел и не ел телячий шницель.

- Я вовсе не хочу быть неправильно понятым, - начал Карл. - Позвольте мне только заметить, что я не совсем согласен с тоном, которым был задан вопрос. Давайте сейчас вместо этого рассмотрим всю операцию. Прокрутим ее мысленно еще раз: в дверь зала случайно входит полицейский. Верный своим обязанностям, он, заподозрив что-то неладное, держит наизготовку пистолет. Мы решаем эту задачу. Вернее, я решаю разоружить полицейского, чтоб мы могли продолжить работу. В этот момент выныривает какой-то идиот и начинает палить по посетителям банка. Завтра в газетах увидим, кто виноват в том, что кто-то умер, он или мы. Но факт остается фактом, охранник попал во многих посетителей банка, это должны были видеть и Моника, и Вернер.

Вдруг он весь похолодел. Правильно ли он назвал имена? Да, все верно. Моника Райнхольд представилась Моникой Шрам. Вернер Портхун представился просто Вернером.

- Итак, - продолжил он после внезапной паузы. - У нас на шее еще и сумасшедший. Я стреляю в него. Наши потери - всего лишь легкое ранение. Операцию можно считать успешной. Здесь могло сидеть гораздо меньше людей, но нам повезло. Все?

- Не совсем. Я все еще хочу знать, почему ты не стрелял в полицейского, если ты был так уверен, что он полицейский? - возразила Ева Сибилла Арнд-Френцель. Карл вспомнил, что до сих пор он ни разу не видел, как она улыбается.

- Черт побери, - начал он на повышенных тонах. - Вы - любители одиночных убийств, а это неверная политика, и тут я не разделяю вашего мнения. Этот полицейский не мой личный враг, во всяком случае не больше, чем любой немецкий служащий. В наши намерения входило изъять деньги на нужные нам цели, а не убивать людей. Кроме того, для практических и пропагандистских целей важно показать, что мы все-таки не кровожадные. У полиции во всем мире есть опасная привычка слишком драматизировать смерть своих коллег, не так ли? Они всегда добросовестно охотятся за любыми грабителями, но если бы мы убили полицейского, они бы развернули бурную деятельность, чтобы рассчитаться с нами. Поэтому с оперативной точки зрения неразумно вызывать к себе такой интерес полиции. Кроме того, есть свидетели, что не мы стреляли в посетителей банка. Хотя им, возможно, это безразлично. Впрочем, посмотрим завтрашние газеты. А теперь я предлагаю продолжить нашу дискуссию.

- Я тоже так считаю, - сказал Мартин Бер. - Не понимаю, чего вы придираетесь. Операция прошла хорошо, и это заслуга Карла. Это факт, и вам от него не отмахнуться. Честно говоря, если бы жребий выпал мне или Фредерике и мы были бы на месте Карла... Я, честно говоря, хочу сказать: вот ты, Фредерике, сколько полицейских ты собственноручно убила за свою жизнь, а? Во всяком случае, я правильно рассуждаю. Карл - это наше пополнение, бесценное пополнение. У нас было бы на трех товарищей меньше, если бы не он, это совершенно ясно.

На какое-то время за столом воцарилась тишина. Все ждали, что Фредерике Кункель перехватит инициативу. Было заметно, как она переборола в себе нерешительность, а потом уже перешла к детальным вопросам.

- Что ты сделал с его оружием?

- Я вынул магазин и бросил его в другой конец зала, потом перед самым нашим уходом бросил и его пистолет.

- Почему? Ты ведь видел, что Моника взяла пистолет охранника?

- Да, но если бы я это сделал, это было бы уликой. По-моему, это был самый настоящий полицейский пистолет. Если бы кто-нибудь из нас с ним попался, то был бы осужден не за незаконное ношение оружия и сбыт краденого, а за ограбление банка. А мне это абсолютно не нужно. Я так не работаю и вас, честно говоря, не совсем понимаю. К тому же мне нужен новый револьвер, если, конечно, вы сможете раздобыть оружие, не засветившееся в убийстве.

- Давай-ка прервемся, поедим, а потом продолжим дискуссию, - предложила Фредерике Кункель.

У них принято обедать так же, как и в любой шведской большой семье в 60-е годы, подумал Карл.

После обеда Мартин Бер позвал Карла с собой в большую гостиную, где они занялись камином. Потом Карл поднялся к себе и поставил кассету со скрипичным концертом Моцарта, чтобы заглушить громкие голоса внизу. Когда он спустился, Мартин Бер уже разжег огонь в камине и налил две рюмки коньяка.

- Я полагаю, что это стресс, - сказал он, протягивая рюмку Карлу. - Мы живем под сильным, чудовищным стрессом и легко выходим из себя, не обращаем внимания на мелочи... ты должен извинить некоторых товарищей. Они не имеют в виду ничего плохого. Что касается меня, то я рад, что мы встретились.

- Хороший коньяк, что это?

-"Реми Мартен". От французских товарищей.

- У европейских террористов неожиданно хороший вкус, каждый день вам поражаешься.

- Ты полагаешь, что это мелкобуржуазная и реакционная привычка - пить хороший коньяк?

- Не у всех, но я думаю, что вы из породы фанатиков, которые едят здоровую пищу и носят круглые очки, ты понимаешь, о чем я говорю?

- Да еще и с длинными волосами, в голубых ботинках и зеленых куртках?

- Да, примерно так. Потом, я не думаю, что вы такие уж специалисты. Но сегодня вы были действительно хороши. Ты прекрасно водишь машину, спокойно, соблюдаешь правила. Да и Моника с Вернером тоже не поддались панике, несмотря на то, что случилось. Так что я доволен.

- Но и сам ты тоже сработал отлично, а?

- Да, но я - совсем другое дело, в отличие от вас - профессионал. Капиталистическое государство обучило меня искусству защиты демократии. Хотя я не согласен с тем, что там болтают, что, мол, я должен был убить полицейского. Ты бы так сделал?

- Да, я бы, по крайней мере, попытался.

- Почему?

- Потому что надо было себя обезопасить. Если бы я стоял там, где ты, когда он вошел, то тут же выстрелил сначала ему в живот, потом в голову. Но не из-за того, что ты можешь подумать, а только в целях безопасности. Я не обладаю твоим цирковым мастерством, только в этом и разница. Да, только в этом.

- А ты убил кого-нибудь?

- Да, двоих, а ты?

- Нет, это не мой стиль работы. Я передаю капитал угнетенным, но я никогда не стрелял в беззащитных людей.

- Тут дело не в беззащитности, Карл. Это все болтовня о гуманности и так далее. Если человек средних лет в форме "вооружен", тогда как молодой без формы "не вооружен", - какой смысл в этом делении людей на различные категории? Имеет смысл только человеческая жизнь, разве не так? Кроме того, не забывай, ты стрелял в охранника, и, возможно, когда ты произносишь эти слова, он уже мертв.

- Да, но я стрелял лишь для того, чтобы его обезоружить, убивать его я не собирался.

- Ты уверен?

- Абсолютно. Иначе я бы стрелял ему прямо в лоб. Там было около семи метров, промахнуться невозможно.

- Это ты зря... Мягкосердечный террорист просто находка для "Bild Zeitung"[6].

- Ты будешь участвовать в следующей операции?

- Нет. Ева Сибилла меня заменит. Вернер поведет машину, и ты, Ева и Фредерике пойдете в банк.

- Какая, к черту, Ева Сибилла?

- Она все еще не представилась? Я забыл, как она назвалась, Сабина, кажется? Во всякой случае, речь идет о ней.

- Ну и как она?

- Похожа на Монику, во всяком случае, лучше меня.

- У нее, кажется, совсем нет чувства юмора.

- Дело не в том. Ее парень был ранен полицейским два года назад. И умер от ран.

- А ты сам почему стал террористом?

- Ты специально называешь нас так, как и империалистическая пресса? А палестинцы, они тоже террористы?

- Да, некоторые, но не всегда. Те, кто стреляет в аэропортах и убивает при этом случайных пассажиров, - это террористы.

- А те, что бомбили лагеря беженцев?

- Они тоже террористы. Государственные террористы.

- А если мы атакуем американское посольство в Стокгольме и разбомбим весь верхний этаж с центральным отделением ЦРУ в Северной Европе, мы и тогда останемся террористами?

- Это сложно. Я скорее отрицательно отвечу на этот вопрос. Все зависит, возможно, от того, как мотивировать эти действия. Если мы определим нашу акцию как ответ, например, на американские бомбардировки стран "третьего мира", или на высадку американского флота в Центральной Америке, или на какую-то другую акцию в том же роде, то дело принимает антиимпериалистический характер, как я уже говорил в первый день нашей встречи.

- Следовательно, ты будешь участвовать в такой операции?

- Тут надо подумать. Когда я впервые заговорил об этом, то хотел только привести теоретический пример. Я не думал, что вы достаточно готовы. Но после сегодняшнего мне кажется, вы справитесь. Все же надо подумать. А сможете ли вы достать нужное оружие?

- А какое нужно? Мы, конечно, можем достать русское оружие. На чем ты остановишься в таком случае?

- РПГ-7, или РПГ-16, или еще лучше РПГ-18, ты знаешь разницу?

- Не имею представления, расскажи.

Карл налил себе еще коньяку и подбросил несколько поленьев в огонь. Конечно, решил он, нужно использовать РПГ-18.

Собственно, РПГ - это ручной противотанковый гранатомет. Граната вылетает из гладкого ствола, который стрелок может держать на плече. Более тяжелый РПГ-16 с большей вероятностью попадания бьет с трехсот метров по движущейся и с пятисот - по неподвижной цели. При ударе граната прожигает броню толщиной до 320 мм; кумулятивный снаряд - сила взрыва направлена внутрь и расширяется после проникновения в броню, взрывая тем самым танк изнутри. Это основной принцип.

Одна или несколько ракет подобного рода могут влететь в жилой дом и произвести страшный эффект. Оружие это длиной примерно в метр и весит не больше девяти с четвертью килограммов.

РПГ - вариант, более или менее точно копирующий американский М-72, которым Карл в свое время легко овладел. Удобство М-72, как и РПГ-18, в том, что механизм действия очень прост и их кто угодно может пустить в дело без специальной подготовки, которая необходима при использовании других видов бронебойного оружия.

Как М-72, так и РПГ-18 снабжены инструкциями в виде нарисованных фигур на самом стволе. Так что, прежде чем сделать выстрел, надо только ознакомиться с инструкцией и прицелиться.

Готовый к стрельбе РПГ-18 весит всего шесть с половиной килограммов, длина его не больше 70 сантиметров. Его размеры наверняка облегчат транспортировку.

Гранатомет настолько прост в употреблении, что можно спокойно обосноваться в Герде, в нескольких сотнях метров от американского посольства, и быть совершенно уверенным, что не промахнешься. РПГ-18, очевидно, хуже приспособлен для стрельбы в темноте, чем РПГ-16, у которого есть инфракрасная приставка к прицелу. Но поскольку операция для максимального эффекта будет проводиться в рабочее время, то можно отбросить все преимущества РПГ-16 и остановиться на РПГ-18.

Непосредственно для стрельбы потребуется три или четыре человека. Двое - чтобы вести машины. Еще несколько - для поиска квартиры и для контрабандной перевозки, фотографирования цели и чего-то еще. Вот и все. И не надо связываться с оружием, требующим специальной подготовки.

- А если провести операцию против авиабазы, взорвать вражеский бомбардировщик здесь, в Западной Германии, или в Англии? Какое оружие понадобится тогда?

Мартин Бер с благоговением слушал Карла. А Карл испытывал чувство, как будто он опять был крысоловом из Гамельна, игравшим на своей серебряной флейте чтобы выманить хищников из их нор.

- Тогда лучше была бы FIM-92 А "стингер" - американская переносная ракета, вес пятнадцать килограммов, дальность полета пять километров, скорость больше чем два Маха. На вооружении американской армии около 17 000 единиц такого рода, следовательно, более 30 000 гранат. Против них в авиации обычно используются "горячие факелы", отводящие в сторону систему теплового наведения ракеты. В Афганистане даже русские вертолеты успешно использовали эти тепловые антиракеты против своих же SAM-7, находившихся в руках моджахедов. У "стингера" к тому же две системы наведения: одна - инфракрасная, другая - тепловая. Так что американская модель лучше русской. Вопрос, конечно, в том, чтобы выкрасть такое оружие. И если это удастся, то, понятно, враг как минимум поднимет тревогу. Самолет, поднимающийся с западных баз для обычного полета, не имеет никакой защиты от нападений такого рода. В момент старта и в последующие десять секунд попасть в самолет легче всего.

Всего в мире должно быть около 50 000 русских ракет "земля - воздух" SAM-7 и их более новой модификации - SAM-14. Оружие более сложное в использовании, чем американский аналог, но достать его, вероятно, легче, не так ли?

- Да-а, - неопределенно протянул Мартин Бер, - думаю, мы так и сделаем. В нашей второй группе - здесь, в городе, группе Зигфрида Хаузнера - есть товарищ, который сможет достать оружие.

- Где же?

- Где-то на Ближнем Востоке, точно не знаю.

Это прозвучало так, будто он что-то скрывал. Карл решил больше не задавать вопросов, чтобы не вызвать подозрения. Он и так получил важную информацию. У них есть связь с Ближним Востоком, а вторая группа в городе носит имя Зигфрида Хаузнера.

Зигфрид Хаузнер - террорист, участвовавший в операции против западногерманского посольства в Стокгольме в 1975 году. Шведское правительство приняло решение о его высылке до того, как он получил необходимую медицинскую помощь. Группа Хаузнера указывает на определенный шведский след. Пора было сменить тему разговора.

- Ты не ответил, когда я тебя спросил, как ты сам стал террористом.

Пока Мартин Бер рассказывал, Карл обдумывал степень риска, если их планы будут осуществлены. Не кончится ли все дело тюрьмой, если позволить этим людям овладеть страшным, смертельным оружием? Они же действительно без колебаний пустят его в ход. А если произойдет накладка и террористы сбегут с полудюжиной советских РПГ-18?

Мартин Бер тем временем рассказывал, что он был среди основателей группы, называвшей себя "Spontis". Она отреклась от всякой идеологии, от всей этой теоретической тягомотины. То есть они сами так думали. Больше занимались тем, что раздражали горожан, бросали яйца в своих врагов и срывали их собрания, малевали на стенах разные надписи. Короче, это было молодежное, в политическом плане довольно размытое движение - ни левое, ни правое в традиционном смысле слова. Тогда, десять лет назад, Мартину Беру нечем было особенно похвастаться. Да-а, больше десяти лет прошло.

Они жили в Дюссельдорфе. В июле 1975 года группа "Spontis" решила, что нужно протестовать против немецкого общества потребления, живущего за счет огромных голодных масс людей на земле, и так далее. Речь шла о том, чтобы писать лозунги протеста на витринах, одеваться под вьетнамцев и забрасывать яйцами своих противников, выпускать листовки, а также попытаться создать уличный театр, чтобы в спектаклях показать суть и масштабы эксплуатации. Всего в "Spontis" было около пятидесяти человек, буйствовавших в дюссельдорфском торговом центре и вытворявших вначале невообразимое. И не для того только, чтобы предельно эпатировать горожан, или чтобы в театре постоянно звучали бурные овации, или чтобы горожане хоть немного воздержались от неуемного потребления. Нет, часто это делалось ради того, чтобы что-то делать.

Однажды в соседнем квартале появился серый автобус - о том, что у них был автобус, мы узнали только на другой день. Из него высыпало около тридцати хорошо сложенных парней с лиловыми и зелеными волосами. Буквально у всех были либо лиловые, либо зеленые волосы, возможно, их опознавательный знак. "Лиловые" и "зеленые" начали бить витрины и приставать к горожанам. Потом начали драку с ребятами из "Spontis". Они были вооружены железными прутьями, завернутыми в газетную бумагу, или чем-то похожим. Когда драка кончилась спустя десять минут, все эти типы с цветными волосами исчезли так же внезапно, как и появились. А через минуту после их исчезновения прибыла сотня полицейских из МЕК и схватила всех ребят из "Spontis", многие из которых были не в состоянии подняться, не то что идти.

В автобусе, по дороге к центральному управлению полиции, их еще избили. В течение суток после ареста их зарегистрировали, сфотографировали и обвинили в грабежах, драках и диверсиях.

Он был безвинно осужден. Получил месяц тюрьмы. Что касается этих коротко стриженных парней с лиловыми и зелеными волосами, то сразу после случившегося никто и не сомневался: они были полицейскими. А спустя год пресса проболталась, что это именно так и было. Полиция совершила преступление, а "Spontis" понесла наказание.

Примерно в то же время был создан комитет против пыток политических заключенных, развернувший всеобщую кампанию против государственного преследования пойманных борцов РАФ. В бункерах Штамхайма постоянно горел свет, а стены в камерах были абсолютно белые. Заключенных полностью изолировали от внешнего мира. Казалось, цель государства - мучить осужденных террористов, довести их до самоубийства или сумасшествия.

Мартин входил в один из комитетов. Он не знал, что это фактически была одна из организаций РАФ, а думал, что в рамках общей гуманитарной программы речь шла просто о протестах против немотивированных и жестоких полицейских действий. Он ведь сам стал жертвой такого насилия.

Его последние иллюзии по поводу демократии в Германии исчезли после того, как полиция совершила нападение на квартиру, где он жил вместе с еще тремя активистами комитета.

Их сильно избили. Вероятно, Мартину досталось больше других: из всех троих он был самым рослым.

Их арестовали по подозрению в участии в криминальных группировках. И прокурор потребовал для каждого по пять лет тюрьмы, утверждая, что комитеты были "только прикрытием для террористов банды Баадер-Майнхоф". У него был адвокат, по особым причинам сражавшийся как лев: он добился для Мартина освобождения. Спустя год этот адвокат сам был схвачен и осужден на десять лет тюрьмы как террорист.

Мартин Вер замолчал, услышав, что остальные направляются в гостиную, потом закончил:

- Вот почему я стал таким. Теперь у меня не осталось никаких иллюзий. Я ощущал себя немцем. Но с того времени я больше не немец. Эта чертова система должна быть уничтожена.

- Если мы не нарушим буржуазную идиллию, то можем продолжить наше собрание, - сказала Фредерике Кункель, входя в комнату вместе с остальными.

Он повторил свои требования. Новое оружие, поскольку его револьвер покоится на дне Эльбы - ведь из него он стрелял в охранника. Деньги - ему в руки завтра же, чтобы перевести их в Швейцарию, а значит, и короткий отпуск.

Они возражали против поездки в аэропорт из соображений безопасности. Карл посмеялся над ними, заявив, что никому в голову не придет подозревать террористов Западной Германии в переводе награбленных денег в швейцарский банк. К тому же он не находится в розыске.

Им пришлось еще раз собрать короткое, всего на час, совещание на кухне и прийти к выводу, что он слишком неопытен, чтобы их перехитрить.

Когда Карл поднялся на второй этаж, Моника уже спала. Он подошел к кровати и пощупал ее лоб. Похоже, у нее все же была небольшая температура. Если она отлежится пару дней, то рана быстро затянется. Он подумал, что теперь у нее есть еще одна особая примета - грубый шрам около восьми сантиметров с левой стороны между пятым и шестым ребрами. Внезапно он почувствовал прилив нежности, но, как бы запрещая себе это, быстро поднялся и вышел на балкон. Взял кассету с записью сонаты ми-мажор Бетховена, надел наушники, не включая света, сел на диван и стал слушать музыку.

Чтобы отогнать мысли о Монике, Карл стал думать о Мартине Бере.

Рассказ Мартина потряс его. Неужели полиция могла осудить, зарегистрировать, сделать гражданами второго сорта, наложить запрет на работу в демократическом государстве и так далее? По всем его понятиям, история, рассказанная Мартином Бером, была абсолютно невероятной. Ничего подобного не могло произойти в Германии Бетховена и Гёте.

Но он поверил этому. Во время рассказа он вглядывался в Бера все с большим вниманием. Лицо его было спокойным и уверенным. Рассказ был убедителен, логичен. Вполне похоже на правду, что заключенные - члены РАФ подвергались неоправданным и ненужным жестокостям в бункерах Штамхайма. А значит, протест - дело справедливое. В результате ведь Мартину Беру запретили работать. Он был учителем в начальной школе или только готовился им стать. Государство заявило, что не доверяет ему обучение своих детей, и он в конце концов стал террористом. Это - с одной стороны.

А с другой - он убил двоих. Следовательно, за это он мог получить пожизненное заключение. Карл сам должен был передать его в руки правосудия.

А ведь сам Карл убил четверых. И за храбрость получил медаль Густава III.

Главное - не сойти с ума, подумал он.

Он летел в Цюрих с ручным багажом - всего несколько книг, только что купленные музыкальные кассеты и десяток западногерманских газет. Деньги, якобы предназначенные для его счета в Цюрихе, уже лежали вместе с его рапортом в камере хранения на Центральном вокзале Гамбурга. Он решил не ломать себе голову над тем, какое решение будет принято Ведомством по охране конституции. Карл не очень-то надеялся, что оно посчитает добычу достаточно большой, и, возможно, удар уже будет нанесен к тому времени, когда он вернется в Гамбург. Хотя он просил информировать его заранее. Но вероятнее всего, они выберут альтернативный вариант: расширить операцию и захватить заодно и группу Зигфрида Хаузнера.

Карл развлекался, читая газетные версии ограбления банка. Информация была путаной и противоречивой, хотя в одном пресса была единодушна: было очевидно, что это новое ограбление - дело рук РАФ. Гамбургская "Абендблатт" была ближе к правде и точнее других утверждала, что стрельбу, вероятнее всего, открыли не грабители, а охранник, легко ранивший одного из террористов. Казалось, не было ни одной ошибки и никаких спекуляций о Рэмбо-Грабителе. Впрочем, другие новости преподносились совсем иначе; немецкий сезонный рабочий и еще пять человек были убиты в никарагуанской провинции, за всем этим стоят "контрас".

А в "Бильде" все было наоборот. Через всю первую страницу белыми буквами по черному фону шла надпись:

РЭМБО-ГРАБИТЕЛЬ СНОВА НАНЕС УДАР

ПЯТЬ РАНЕНЫХ

КРОВОПРОЛИТИЕ В БАНКЕ

И единственная фотография - окровавленный мраморный пол в банковском зале и на заднем плане, размыто, - носилки, на которых лежал раненый.

Газета сообщала, что на этот раз Рэмбо-Грабитель был вооружен автоматом и действовал вместе с двумя точно не опознанными полицией членами РАФ из "основного ядра". В Ведомстве по охране конституции подтвердили эту версию, но сказали, что они не имеют какой-либо более точной информации. Когда полицейский, который ее хотел давать показаний, появился в зале одновременно с охранником, Рэмбо-Грабитель открыл огонь по посетителям банка, чтобы отвлечь внимание служащего, а потом хладнокровно выстрелил в охранника и направил свой автомат в полицейского, который предпочел сдаться. Охранник был на волосок от смерти, но ему повезло: он дернулся как раз в тот момент, когда прозвучал выстрел, и тем самым сохранил себе жизнь.

Наконец, установлен факт участия в ограблении Рэмбо-Грабителя - полиция по каким-то причинам не хочет его называть, даже отказывается подтвердить, что речь идет о нем, хотя это совершенно очевидно. Поскольку этот страшный человек присоединился к террористам, он наводит страх лишь одним своим появлением. Это была кровавая акция.

Карл довольно быстро просмотрел газеты. Что-то странное было в том, что "Бильд" не называет Рэмбо-Грабителя. Это только придавало большую таинственность и усиливало накал страстей. А кроме того, могло возбудить подозрение у его случайных товарищей по группе на Брайтештрассе.

Он сунул газеты в карман кресла перед собой и попытался разглядеть что-нибудь в окне. Но ничего не было видно: земля была закрыта сплошными облаками.

Карл подумал о Монике. Она напоминала ему Тесси, если бы только немного американизировать ее двусмысленную немецкую полуулыбку, и если бы у нее были длинные волосы, как на полицейских плакатах, то...

Нет, я не должен делать глупостей, повторил он про себя.

Когда Карл читал о себе в газетах, он прежде всего представлял Мартина Бера и его фотографию розыска, сделанную, судя по одежде и виду, когда Мартин был арестован полицией, избит и подавлен. Мартин все больше и больше менялся по мере приближения момента ограбления. В конце концов Мартин превратился в мягкого, задумчивого человека, ведущего перед камином свой рассказ, с глазами, полными меланхолии и мрачного юмора.

С другими Карл не заговаривал о жизни. Вернер Портхун был неизменно враждебно подозрительным. А с Фредерике Кункель, этаким "железным шефом", лишенным человеческих эмоций, и с "Сабиной Ледерс" (она же Ева Сибилла Арнд-Френцель) было абсолютно невозможно достигнуть ни малейшего контакта.

Ему надоело анализировать разницу в характерах террористов, и он задумался о себе. Если Уве Дее и его "специализированные группы" сегодня совершат налет и уничтожат террористов, то его там не будет. Но он очень-очень хотел, чтобы Моника и Мартин также избежали этой участи.

Карл попросил стюардессу принести коньяку. Это оказался "Реми Мартен", тот же, что Мартин получил от какого-то "французского друга" (следовательно, существует связь, должен ли он ее проследить?).

- Я шведский офицер, - произнес Карл вполголоса по-шведски. Впервые за все эти дни он подумал или сказал что-то на родном языке, который уже казался ему почти иностранным; до этого он говорил на смеси плохого немецкого и английского. - Я шведский офицер, - снова повторил он уже тише, четко выговаривая слова. - Я здесь для защиты демократии от врагов. Террористы угрожают Швеции. Они мои личные враги. Моя задача проста и ясно определена. Я участвую в операции, чтобы предотвратить их действия, обезвредить большую часть их руководителей и защитить мою собственную страну.

Чепуха, подумал он и быстро опрокинул в себя коньяк, как будто это было виски. Сентиментальная чепуха. Если бы они знали, кто я, они бы наверняка попытались убить меня, и попытка, несомненно, удалась бы. Значит, или они, или я. Вот и все.

В Цюрихе он снова положил на свой счет тридцать франков, и банковский служащий, рассматривавший это, вероятно, как своеобразную форму экономических операций, ничем не выдал своего удивления.

Сразу из аэропорта он отправился в Гамбург на метро и сделал пять или шесть беспорядочных и неожиданных пересадок, прежде чем добрался до камеры хранения. Там он нашел толстый конверт, который положил во внутренний карман, а затем отправился в туалет - метрах в двадцати пяти.

В конверте было десять тысяч марок, расписка, подтверждавшая получение оставленных им денег, и краткое сообщение.

Цель операции расширялась, как он, впрочем, и предчувствовал. Никакие акции пока не будут предприниматься против Брайтештрассе (умно, очень умно, подумал он).

Дальше запрос, нужно ли ему новое оружие, а также расписка о возвращенном пистолете. Затем инструкция: в случае необходимости использовать телефон. Время для подготовки удара по Врайтештрассе рассчитано - тридцать минут (черт, подумал Карл, я забыл сообщить о взрывчатке у двери). Дальше непонятная информация: власти оставили без последствий новое ограбление, но впредь надеются на максимально возможную осторожность. Черт возьми, как же теперь это должно быть истолковано? Уж не думают ли они, что ограбление произошло по небрежности и было ненужным? Далее еще более туманный призыв соблюдать особую осторожность в общении с известными личностями. Странно немного, как будто он сам когда-нибудь думал иначе.

Карл разорвал сообщение на мелкие кусочки и спустил в унитаз, проследив, чтобы ничего не осталось. Потом вышел, купил конверт и марки и послал расписку обычным путем в свой банк, в Стокгольм. Затем вернулся и положил в камеру хранения другую расписку - в тот же полученный им коричневый конверт.

Он доехал до Брайтештрассе на такси, вышел за пять кварталов до дома 159 и последний отрезок прошел пешком. Его никто не преследовал. Моросило, улица была безлюдной и тихой, слышно было лишь, как шуршат по мокрому асфальту шины автомобилей. Он чувствовал себя совершенно опустошенным и думал только о том, чтобы не наступить в лужу по пути.

Дверь ему открыла после особого сигнала неизменно неулыбчивая Ева Сибилла.

- Хорошо, что ты пришел, мы ждали, - она повернулась и пошла в глубь квартиры, не обращая больше на него внимания. Он вздохнул, вдруг почувствовав облегчение.

Но в гостиной перед камином сидел человек, которого Карл сразу узнал, хотя прежде видел лишь по плохой фотографии. Больше никого в комнате не было.

- Добро пожаловать, меня зовут Хорст, - сказал Хорст Людвиг Хан, протягивая руку и напряженно улыбаясь.

Карл пожал руку, снял с себя мокрую куртку, повесил ее на кресло, сел, делая вид, что для него Хорст - просто самый обыкновенный Хорст.

- М-да, - сказал Карл. - Ты, конечно, общался с товарищами. Они тебе говорили, кто я?

- Разумеется, мы все плывем в одной лодке.

- С этим я по существу не могу согласиться.

- Да, мне говорили, что у тебя особые интересы. Но мы выйдем и полетим вместе - ты, я и еще один человек. Через десять часов. А вначале поедем на машине. Выезжаем через десять минут.

Карл внезапно представил себе поездку на машине по темной мокрой дороге. Он решил ничего не говорить, поскольку туманные указания Хорста Людвига Хана требовали, конечно, пояснений.

- Мы полетим через Вену в Дамаск, где добудем часть снаряжения. Нам нужно твое знание техники, вот о чем идет речь. Будут ты, я и еще один товарищ.

- Почему, черт побери, я должен лететь с вами?

- Я же сказал, нам нужны твои знания.

- Это не достаточный довод.

- А в компенсацию за два ограбления банка?

- Вот это веский довод. Но не говори, что все результаты ограбления уже налицо. Какие-то деньги уже реально вложены, остальные - только теоретически деньги. Кроме того, мы, возможно, должны дождаться нового ограбления, уже почти подготовленного, о котором намекали, как я понял, "Бильд" и другие газеты.

- С этим все о'кей.

- Речь идет, следовательно, об РПГ?

- Да.

- Мы будем его добывать на базе или где?

- Об этом не беспокойся. Мы сможем добыть товар, но ты должен быть с нами, чтобы проверить его. Это все.

- Затраты на поездку?

- Об этом мы позаботились.

Минуту Карл сидел тихо. Если бы они хотели его убить, то никакая поездка в Дамаск не понадобилась бы.

Идея с РПГ, очевидно, сработала. Он избежит участия в новом ограблении банка. И будет не пять, а по меньшей мере семь захваченных террористов. Это представлялось несложным делом.

- О'кей. Позвольте мне переодеться и принять душ. Оружие, как я понял, мы с собой не берем?

- Совершенно верно.

Карл поднялся на второй этаж, встал под душ и вымыл голову. Затем побрился, обмотался полотенцем вокруг талии и зашел к Монике. Она спала. Карл положил ей руку на лоб. Температуры у нее не было.

Глава 9

Дамаск - сказочный город, в котором сложно реализовать сразу много намерений. Неопытный путешественник, например приехавший в Сирию на машине, не менее пяти часов промучается в толпе, в восточных очередях, короче, во всеобщем столпотворении. Ему придется по крайней мере в пяти различных местах поставить столько же весьма важных штампов, необходимых для валютной декларации, страховки, визы и т.п. Если человек не говорит по-арабски, то на пограничных станциях его передают в маленькие группы с шакафоподобными руководителями, которые за 200 сирийских фунтов берутся провести их в этих лабиринтах.

В аэропортах в этом плане легче, но и там требуются опыт, взятки и стоическое терпение.

У Хорста Людвига Хана все эти необходимые качества были в достатке. Он и его жена прилетели по хорошо сделанным фальшивым швейцарским паспортам, а чтобы пройти таможню двум швейцарцам и нейтральному шведскому туристу, он приготовил не меньше трехсот фунтов на взятки, так что вся операция заняла меньше часа. На Ближнем Востоке он чувствовал себя как дома.

В городе они оказались ранним вечером, еще до захода солнца. Воздух был сухой и холодный. "Шератон-Дамаск", в котором Хорст Людвиг Хан забронировал номера, был одним из двух самых красивых отелей на Ближнем Востоке: архитектура псевдоомеядского стиля в пустыне, интерьеры в том же классическом стиле, геометрические узоры в форме звезд из черного, белого и красного мрамора, узорчатые металлические решетки, большие, идеально убранные холлы.

Они выдавали себя за молодых западных коммерсантов. Одетые просто, без каких-либо излишеств, коротко стриженные и любезные, что совершенно не вписывалось в общепринятые представления о европейских террористах. Так что выбор отеля полностью соответствовал стилю приезжих.

Заплатив за номера, они разошлись, чтобы немного отдохнуть с дороги, а затем встретиться и вместе поужинать.

За это время Хорст Людвиг Хан провел несколько телефонных бесед, непонятно каких и неизвестно с кем.

Комната Карла была отделана в черных, красных и светло-бежевых тонах, что замечательно смотрелось с эстетической точки зрения, хотя это обычные цвета мрамора в Сирии.

Карл раздвинул занавески у балконного окна и посмотрел на город, где вдоль холмов стали зажигаться огни. Дамаск лежит в низине, окруженной со всех сторон горами. Внезапно поблизости муэдзины на минаретах начали созывать к вечерней молитве.

Карл взял банку пива, европейского пива, и улегся на кровать поверх большого, украшенного звездами покрывала. Он медленно пил пиво, вслушиваясь в молитвенные призывы муэдзинов, и размышлял.

Знакомство с четой Хан было неожиданным. На полицейских плакатах в левом нижнем углу на обычном красно-лиловом фоне лицо Хорста Людвига Хана было искажено ненавистью. Чуть склонив голову, он отводил глаза от объектива, чтобы меньше походить на себя в жизни. В действительности он беспрерывно шутил, рассказывал различные истории и делился своими взглядами буквально на все, что они видели за время путешествия: он изучал географию, археологию и искусство, прежде чем стал террористом. Он был довольно хилого сложения, и единственная особая примета, имевшаяся в его описании, - продольный шрам длиной около сантиметра в центре лба - была не заметна, если об этом не знать заранее. И Карл действительно вначале его не заметил.

Его двадцатидевятилетняя жена Барбара была не просто прелестной, а почти божественно красивой. Даже на фотографии с плаката она выглядела как романтическое, сказочное существо, но изображение далеко не отражало действительность. Невысокая, с изящной фигурой и глуховатым голосом, она говорила, растягивая слова, медленно и немного задумчиво.

Словом, ничто в этих опрятных и симпатичных молодых людях не указывало на то, что они имеют отношение к терроризму. И сами они это, очевидно, чувствовали, поскольку вели себя совершенно непринужденно.

Хорст Людвиг Хан даже шутил, разговаривая с Карлом, когда они пересекали немецко-австрийскую границу. Не играет никакой роли, что твоя фотография размножена на полицейских плакатах, считал Хорст Людвиг Хан; народ ожидает увидеть в так называемом террористе злобу и проклятие. Это предубеждение общественного мнения было их самой главной защитой, и за это они должны были быть благодарны прежде всего желтой прессе.

Большую часть поездки они вели дискуссию о развитии левого движения в Западной Европе, о его пике в 1968 году и последовавшем затем спаде. Они сравнивали Швецию и Западную Германию и нашли больше общего, чем это кажется на первый взгляд.

В обеих странах существовали консервативные коммунистические партии, мало изменившиеся с тридцатых годов. Основная часть левой молодежи продолжала упорно считать, что традиционная левая партия должна мобилизовать своего рода демократическое большинство на борьбу за социализм. А те, кто причислял себя к новым левым, измельчали в ничтожных фракционных стычках. В конце концов все устали, а зеленые и социал-демократы по-прежнему твердили, что все должно происходить внутри партий, делаться обычными пропагандистскими средствами, что важнее всего завоевать большинство во имя социальной справедливости и интернациональной солидарности с угнетенными.

А империализм тем временем никто не тревожил. США рассылали свои бомбардировщики, своих морских пехотинцев по всему миру, даже не спрашивая мнения союзников в Западной Европе. Все меньше и меньше становится демонстраций, которым полицейские уже не придают особого значения.

"Третий мир" должен победить в основном своими силами, как вьетнамцы. Лишь так можно одолеть империализм. В этом они были едины. Палестинцы, например, никогда не станут возлагать все надежды на поддержку Запада, решающей должна быть их собственная борьба. Когда США прямо или косвенно нападают на Никарагуа, народ этой страны слышит в поддержку лишь слабый ропот.

Поэтому есть только два пути. Либо смириться и прекратить сопротивление в своей собственной стране, либо присоединиться к вооруженной борьбе народов "третьего мира". И что тогда? Не записываться же добровольцем для участия в гражданских войнах в далеких странах. Хотя некоторые европейские товарищи, выбравшие этот путь, достойны уважения. Например, европейцы, участвующие в гражданских войнах в Латинской Америке.

Но все же европейцы должны действовать прежде всего в Европе. Здесь существуют два центра империализма, и они вне досягаемости для народов "третьего мира".

Карл все ждал, что разговор зайдет об эффективности военных атак в Европе. Ведь в последние годы они нарастают. Западногерманские товарищи недолго были в одиночестве. И во Франции, и в Бельгии есть организации, связанные с РАФ, и они добились больших успехов. Европейская война, возможно, только теперь становится серьезной.

Хорошо, но каковы результаты? А каков уровень морали у тех, кто сам сидит при этом сложив руки и еще заявляет, что война, в которой каждый член организации рискует жизнью, не эффективна? Вот Карл, например. У него это основная линия критики. Какие же выводы из этого следуют?

Карл сделал вид, что уступает. Это ему было не сложно. Он лишь поворчал, что не очень-то корректно упрекать его сейчас, когда он фактически ввязался в этот проект. Если операция удастся и они достанут необходимое оружие, то тогда, конечно, никому не придет в голову рассуждать о низкой эффективности их операций. По крайней мере, в ближайшем будущем.

Как только они вышли из машины и оказались в толпе, им пришлось сменить тему беседы. Хорст Людвиг Хан стал говорить почти исключительно об этнографии и археологии, о культурных параллелях между Европой и Ближним Востоком.

Карл, конечно, заметил, что во время их поездки Хан не обмолвился ни единым словом о том, как и с какими людьми он хочет вступить в контакт в Дамаске. Разумеется, сам он никаких вопросов задавать не стал. Способ работы был такой, к которому Карл привык: корпоративность, строгое разделение труда между различными отделами разведки, между разными категориями сотрудников и служащих. Каждый отвечает за свой участок, но не знает всей картины в целом. Это было испытанное и традиционное мышление, продиктованное соображениями безопасности. И оно оправдывало себя и в террористических организациях, и в разведке. Как, впрочем, и маскировка под вежливых европейских бизнесменов. Так что Карл чувствовал себя в своей тарелке.

Он перестал нервничать, хотя оказался в ситуации, кошмарной для любого агента, когда обстоятельства стремительно меняются и ты внезапно получаешь приказ действовать вслепую, оставаясь без всякой возможности установить контакт с центром. С одном стороны, это может привести к хаосу в центре, вынудить его делать поспешные выводы. С другой - такая поездка может закончиться безлюдным берегом реки, где ему издевательски будут представлены доказательства его истинной роли и где его прикончат, да еще с руганью - так, мол, и надо полицейской свинье.

Их задачей было, как понимал Карл, купить оружие, организовать его контрабандную перевозку и налегке вернуться в Европу. Все в целом могло занять несколько дней. А несколько дней его молчания, как он надеялся, не должны особенно напугать Ведомство по охране конституции. Во всяком случае, меньше, чем если б они там знали, какой серьезный оборот принимает сейчас вся операция. Вероятно, Карл будет в Гамбурге раньше, чем туда прибудет оружие. Террористы, скорее всего, полагают, что он им понадобится и в будущем. В конце концов, Карл - единственный швед в их компании и уже поэтому незаменим для шведской операции.

Карл, как это ни странно, начал привыкать быть одним из них. Он уже чувствовал себя с ними на равных, и это придавало ему уверенности. Карл так вошел в роль, что, вероятно, возмутился бы, если бы кто-нибудь даже намекнул на то, кем он является на самом деле. Это было балансирование на натянутом канате. Раз за разом он прикидывал в деталях, как должна пройти планируемая операция - разрушение верхнего этажа в американском посольстве в Стокгольме.

Можно напасть с трех позиций и использовать три типа оружия. Подготовка, включая выстрел, займет меньше 25 секунд. Следовательно, от первого до последнего выстрела, по расчетам, потребуется 60 секунд.

Огромные разрушения, взрыв и пожар в посольстве неизбежно раскроют позиции, откуда была проведена атака. Значит, три или четыре стрелка должны уходить с гранатометами под плащами. Пройдет по меньшей мере шесть, максимум десять минут до того, как приедут полиция и пожарные. Посольство тем временем превратится в пылающий ад, а группа успеет скрыться. Прежде чем полиция уяснит себе положение вещей и начнет охоту, они будут в безопасности. Остальное зависит от того, повезет или не повезет им при пересечении границы в ближайшее время.

Но за эту часть плана Карл ответственности не несет. Он отвечает за военную сторону дела и чувствует, что пока все полностью контролируется.

Он считал, что нужно будет сесть на финский паром, точнее, на разные финские паромы. Совершенно необычная дорога. В Хельсинки группа разместится в разных отелях, а затем по одному или парами они будут добираться до Германии. Финские таможенники, вероятно, не засекут террористов на обратном пути. Но смогут ли они найти также приличные фальшивые паспорта, как у четы Хан?

Его размышления прервал телефонный звонок. Хорст Людвиг Хан просил спуститься в холл через десять минут: они пойдут в город.

Хорст нанял "тойоту" и сначала повез их осматривать город, без остановки рассказывая о том, как знаменитый Лоуренс вошел в Дамаск, когда арабы участвовали в первой мировой войне, о том, как прежде престижный отель "Семирамис" теперь оказался окруженным со всех сторон автомобильными трассами, проходящими, по западному образцу, вдоль и поперек города. Кварталы с традиционными арабскими зданиями приходили в упадок, на их месте повсюду вырастали дома, чем-то напоминавшие те, что строили в Германии: из стекла и бетона. Здесь повторяли ту же ошибку, что и в Европе 60-х годов. Можно задаться вопросом, откуда сирийцы берут деньги на все это строительство. Ведь их сельское хозяйство с трудом себя обеспечивает, своей нефти тоже едва хватает, чтобы удовлетворить собственные потребности, а военный бюджет колеблется между тридцатью и сорока процентами национального дохода.

По крайней мере каждый третий мужчина между двадцатью и тридцатью годами был в форме. Решающий бой с Израилем, похоже, еще впереди. Возможно, они решили создать достаточно развитую промышленность, чтобы повторить египетский номер - внезапно напасть и отвоевать все или большую часть оккупированных Израилем территорий, тем более что в случае с Сирией аннексия не получила международного признания. А затем с помощью Совета Безопасности получить поддержку, добиться прекращения огня, наконец, признать Израиль и заключить мир, который в этом случае будет оплачен палестинцами. Советы и США выступят в роли гаранта.

Рядом со старым дворцом находился широкий черный туннель: это вход в Хаммидия-соукен, самый лучший базар на Ближнем Востоке. В другом конце - большая омеядская мечеть, туда они должны зайти днем.

От Хаммидия машина повернула обратно, в центр города, проехала мимо "Семирамиса" и вскоре подъехала к отелю "Шератон", там находился ресторан, называвшийся просто - "Казино".

Большинство посетителей сидело внутри, но можно было расположиться рядом с прудом в беседках, недавно оборудованных тепловыми рефлекторами. Они сели за длинный стол, и Хорст Людвиг Хан заказал быстро, без колебаний, сирийский ужин, который должен был состоять из двадцати маленьких блюд.

- Хотя местное пиво "барада" больше похоже на мочу и, без сомнения, напоминает восточногерманское, но в Сирии ему альтернатива только вода, виски и арак, так что мы возьмем пиво, - констатировал он.

- Я хочу попробовать арак, что это такое? - поинтересовался Карл.

- Похоже на греческое узо или, если хочешь, на французское перно. Ощущение, будто пробуешь лакрицу. Непонятно, как этот напиток, бывший изначально исключительно турецкой выдумкой, смог стать столь популярным на Ближнем Востоке. Ну, ладно, сейчас мы ждем одного друга, и ты должен будешь получить определенные инструкции.

- Да?

- Она раньше была одной из наших, но здесь вышла замуж за палестинца. Она в курсе, какое мы хотим достать оружие. Но о целях она не должна знать, понятно?

- Да. А кто знает цель?

- Никто еще пока. Мы должны импровизировать, чтобы усилить заинтересованность наших поставщиков. К этому делу привлечено черт знает сколько народу.

- Что же тогда мы должны изображать?

- М-да, наши палестинские друзья здесь, в Дамаске, не настолько самостоятельны, как они хотят это представить.

Вероятно, они только посредники, хотя мы нуждаемся в их поддержке. Если они нас поддержат, то сирийские власти могут узнать, в чем суть дела, и затем притвориться, будто ничего на знают.

- И этот друг, следовательно, наш контакт с палестинцами?

- Да. Мы ей не полностью доверяем, поскольку она откололась, но это совсем другое дело.

- Что она может знать обо мне?

- То, что есть. Ты швед, бесполезно скрывать, раз об этом знают уже сирийцы. Ты эксперт по оружию, ты должен быть с нами, когда мы будем проверять оружие.

- У нас с собой достаточно денег?

- Да, но проблема не в деньгах.

В это время в беседке появился "незнакомый друг". К своему удивлению, которое он едва смог скрыть, Карл ее сразу узнал: Инге Фюрт, сорок один год, 165 сантиметров, шрам в один сантиметр на внутренней стороне правого указательного пальца, блондинка, косоглазая, иногда носит очки.

Но сейчас она была в контактных линзах. Карл пытался заставить себя не таращиться на ее правый указательный палец.

Она поздоровалась и села, не представившись Карлу. Трое немцев пустились в длинную беседу о теперешнем и прошлом положении, предоставив Карла самому себе, пока не пришли два официанта с гигантскими подносами и начали выставлять невероятное количество блюд. Хорст Людвиг Хан с энтузиазмом стал рассказывать о каждом кушанье.

- Ты вот это попробуй, - сказал он, показав на что-то, внешне напоминавшее зажаренный бифштекс, - это кебаб из ягненка, в виноградных листьях - долма, тебе уже хорошо знакома, возьми к ней этот белый соус-лябан, потом обычный, сделанный в гриле кебаб и кюфту из баранины. Да ты сам прекрасно разберешься, но, к сожалению, есть только это чертово "восточногерманское" пиво.

Трое приезжих набросились на еду, а Инге Фюрт, казалось, была сыта и ела мало. Вскоре появились новые блюда. Одно из них, как утверждали, было чисто сирийским - маленькие жареные птицы. Карлу, правда, показалось, что они полусырые. Половинки голов с клювами были отрезаны. Они, по-видимому, ели воробьев или что-то похожее. Но птицы, по крайней мере, были обработаны и очищены от перьев. Впрочем, Карл быстро вернулся к кебабу с разными соусами с йогуртом и чесноком, маленькими огурчиками, с подливкой из турецкого гороха, которую он однажды ел в Бейруте, когда...

Его рука замерла в воздухе, когда он хотел взять кусочек хлеба.

По посыпанной гравием дорожке около фонтана с зеленой, красной и голубой подсветкой шли двое, мужчина и женщина. Он только мельком увидел в полумраке лицо женщины, но даже при слабом освещении возле фонтана успел ясно заметить ожог на ее щеке.

Это, должно быть, Муна, офицер, кажется подполковник в "Джихаз ар-Разед", палестинской разведке и службе безопасности. Заметила ли она его? Должен ли он войти в ресторан и поздороваться? Нет, она не может быть в Дамаске, поскольку принадлежит к ООП, а это враждебная территория для ООП. Если сирийцы ее захватят, то убьют после допросов и пыток.

Однажды он поцеловал ее в эту самую щеку с ожогом, когда они вместе пробирались к бейрутскому аэропорту через заграждения AMAL - милиции на дороге. Без сомнения, это именно она прошла мимо, одетая как типичная представительница среднего класса в Дамаске. Нет, это казалось невероятным.

Он вспоминал последнее сообщение, которое ей послал: "... и передай от меня привет Муне, будь так любезен. Я лично посылаю ей двадцать одну красную розу. Я передал от нее привет при заключении контракта..."

Смысл этого сообщения заключался в том, что он сделал точно то, что от него и требовалось. Конечно, это звучало напыщенно, но он пообещал ей это сделать, прежде чем они расстались. И сдержал слово. Он передал привет от Муны, когда убил четырех израильских профессионалов из "Сайерет Маткал".

У него внезапно вспотели руки. В памяти возникла картина, от которой он постоянно пытался избавиться. Он выстрелил двум первым в горло и голову, стоя под их огнем, потом направил револьвер на дверь, откуда должен был появиться шеф, и в комнате стало тихо. Стоя с оружием, направленным на дверь, он одновременно краешком глаза видел на полу пульсирующий поток крови одного из убитых. Спустя какое-то время человек, звавшийся Элазаром, действительно вошел в дверь с автоматическим карабином в руках. Секунду, долгую, полную ужаса секунду, они смотрели друг на друга, прежде чем Карл нажал курок и выстрелил ему в сердце и позвоночник. Нет, эту картину он сейчас должен выкинуть из головы. Он явился слишком поздно в штаб-квартиру ООП и чувствовал в этом свою вину. Только один человек остался в живых после израильской атаки на ООП в Стокгольме, один человек, не считая его самого. Он должен отбросить эти воспоминания. Нет, не нужно вступать с ней в контакт.

- Ты чем-то недоволен? Тебе не нравится еда? - весело спросила Инге Фюрт. Впервые она обратилась к нему.

- М-да, во всяком случае, не эти птички. О чем мы, собственно, будем говорить?

Карл вытер вспотевшие ладони салфеткой.

- Вначале я хочу понять, какой товар вам нужен. Это сложно, я должна записать?

- Да, так будет надежней.

Он подождал, пока она достанет из дамской сумочки записную книжку. В этом момент женщина, которая показалась ему Муной, вышла из ресторана со своим спутником. Они прошли несколько метров. Карл поднял голову и встретил ее взгляд. На его лице не дрогнул ни один мускул, хотя они оба узнали друг друга.

- Да, я готова, - сказала Инге Фюрт, положив шариковую ручку на записную книжку.

- Сам тип оружия называется РПГ, РПГ-18, - сказал Карл. - Важно, что 18, а не 16, поскольку они во многом различаются. Если 18 недоступен, то мы удовлетворимся 16. Это во-первых.

Он дождался, пока она запишет.

- Обычная боевая головка этого оружия - HEAT, сокращенно от High Explosive Anti-Tank[7]. Как следует из названия, оно для бронированных целей. Но нам нужна другая боеголовка - HEDP, что означает High Explosive Dual Purpose[8]. Ты успеваешь?

Она кивнула, записав.

- Это значит, что наша цель не из брони, а тоньше. Нам нужно шесть стволов и в два раза больше зарядов. Это все. И еще я хочу осмотреть товар, прежде чем мы его возьмем.

Какое-то время она дописывала, потом удовлетворенно кивнула и тогда повернулась в Хорогу Людвигу Хану.

- Какова ваша цель? - спросила она.

- Мы не хотим раскрывать цель, - ответил Хорст Людвиг Хан, - и я не обязан объяснять почему.

- Да, я это понимаю. Но я спросила, как вы можете охарактеризовать цель.

Хорст Людвиг Хан немного подумал, прежде чем ответить.

- Легкодоступная военная цель, отделение ЦРУ. Мы рассчитываем, что потери противника достигнут двадцати человек исключительно военного персонала. Цель не защищена. Следовательно, успех операции основывается только на типе оружия.

- Итак, цель американская и военная?

- Да.

- В Европе?

- Да.

- В какой стране?

- Sony, no comments[9].

- Это совместная операция?

- Да.

- Между кем тогда?

- Мы сами, французские и бельгийские товарищи.

- Какие шансы на успех, если откровенно?

- Шанс, что достигнем цели, больше 95 процентов. Сложность скорее в том, как добраться до места, и в том, чтобы обеспечить нужные средства. Короче говоря, основные сложности, связанные с операцией, - здесь, в Дамаске.

Карл подумал, что это была верная оценка и он в основном согласен с мнением Хорста Людвига Хана. Он бы и сам оценил вероятность более чем в 95 процентов, если они удачно доберутся до места, и 25 процентов риска, что они до места не доедут.

Инге Фюрт закрыла свою записную книжку и поднялась.

- У меня маленькие дети, я должна ехать домой, - сказала она. - Я передам информацию в городе, ты знаешь кому, и вы сможете получить ответ уже завтра. Иначе все растянется на неопределенное время, как это бывает на Ближнем Востоке. Пока, завтра увидимся.

Она надела на плечо сумку, казавшуюся слишком тяжелой для обычной женской сумочки, и вышла.

Какое-то время они ели молча, каждый погрузившись в свои мысли.

- Теперь остается только ждать, - сказал Хорст Людвиг Хан. - Завтра пойдем осматривать омеядскую мечеть.

- Как действует эта самая HEAT? - спросила Барбара Хан.

- На боеголовке есть конус из твердого металла, кумулирующий ударное и тепловое действие взрыва. Он пробивает броню, на ней остаются только расплавленные отверстия. Но последствия взрыва потрясающие. С внешней стороны, куда попал снаряд, - только небольшое отверстие, а внутри все уничтожается. Но наша цель - не броня, а бетон. Второй тип снаряда, о котором шла речь, меньшей силы, он пробивает наружную стену, а взрыв большой силы будет внутри.

- Как же ты всему этому научился? - спросила она в изумлении.

- Я военный, а не любитель, - ответил Карл и поразился: это полностью совпадало с действительностью.

- Как я сказал, завтра пойдем в большую омеядскую мечеть и в Хаммидия-соукен, - сказал Хорст Людвиг Хан.

Карл был просто очарован Хаммидия... В бесконечных рядах, в атмосфере, пропитанной восточными пряностями, можно было увидеть все - от золотых украшений до нижнего белья, ковров и всяких поделок. Здесь же были лавочки для туристов, маленькие ресторанчики, где подают мясо только что зарезанных ягнят, и даже два больших кафе, где дюжие арабы особым способом накладывали мороженое, затем его подавали с майзенским пудингом и украшали фисташками, от чего вкус мороженого становился совершенно ни с чем не сравнимым. Тысячи людей, одетых согласно всем мыслимым правилам и традициям сирийских национальных меньшинств, составляли невообразимую мешанину. Кругом мелькали и мини-юбки, и мусульманские покрывала - своеобразный компромисс между шалью и длинными рукавами.

Хорст Людвиг Хан, как и можно было предположить, оказался гидом-энтузиастом. Он без умолку рассказывал о ремесленных традициях, о том, что наиболее ценные вещи из металла все еще изготовляют евреи, что вышитые изделия - кстати, не хочет ли он купить платок своей матери или кому-нибудь другому? - это поразительная сирийская традиция и что эти очень дорогие платки можно даже стирать в обычной немецкой стиральной машине. В каждой второй лавочке были инкрустированные изящные шкатулки из перламутра и красного дерева самой разной величины, ценой от нескольких десятков марок до десятков тысяч. Поход на рынок затянулся и занял у них полдня, поскольку Барбара была таким же азартным туристом, как и Карл, и потому что они все больше и больше восхищались своим гидом.

Они вошли в магазин, где у Хорста Людвига Хана был знакомый хозяин-палестинец, и после часового чаепития и беседы каждый выбрал по платку и по шкатулке с инкрустацией. Карл заметил украшенный кинжал в стиле XIX века (как молниеносно пояснил Хорст Людвиг Хан) с ножнами из чистого серебра и золотым орнаментом, вытисненным на лезвии. Карл не раздумывая вытащил две тысячи марок из средств западногерманской службы безопасности и в счет расходов операции купил этот кинжал. К тому же было кстати, что они наполняли свои сумки вещами, которые должны быть в багаже туристов.

Наконец они подошли к мечети, и Хорст Людвиг Хан снова с воодушевлением принялся рассказывать. Они заплатили за посещение мечети, оставив все свои покупки у входа, и там же сняли обувь, а Барбара надела на себя черную до пола абайу[10]. Карл недовольно заворчал, хотел взять только что купленный кинжал с собой, но Хорст Людвиг Хан с улыбкой объяснил, что, во-первых, это святотатство - брать с собой в мечеть оружие, а во-вторых, - святотатство воровать в мечети. Сумки останутся на месте, это ведь не жуликоватая Европа.

Стоял удивительно теплый день, и внутри было мало посетителей. Они вошли в огромную мечеть, которая была перестроена из христианского храма, и сели, прислонившись к одной из колонн, украшенных узорами из больших четырехконечных звезд.

Они сидели на красных коврах и тихо разговаривали, чтобы не мешать молящимся и не быть услышанными. Какими бы сильными ни казались империалистические государства в этой части мира, они все распались под ударами восстаний. Римляне, например, в свое время воспринимались как сочетание современных США и Советского Союза, как нерушимая власть, господствующая над всем миром. Арабы в конце концов вытеснили римлян, подвинув их к Босфору и константинопольским портам. Никто не принимал всерьез маленькие группы арабских террористов на Юге Арабского полуострова - грабителей-сарацннов: ни персы, ни римляне. Но арабы использовали новую военную тактику, легкую кавалерию, небольшие отряды. Они быстро передвигались на верблюдах по пустыне и действовали решительно и эффективно, они победили две супердержавы одновременно.

Европейские террористы - это сегодняшние сарацины. Никто не принимает их всерьез как силу, никто не может себе представить, что современный империализм можно чем-нибудь ослабить в ближайшем будущем. Как прежде, так и теперь возможность победы народа над империализмом существует, и она может обнаружиться внезапно, каким бы сильным враг ни казался.

- У римлян не было ни F-111, ни В-1, ни межконтинентальных ракет и подводных лодок "поларис", - заметил Карл, когда счел, что разговоры о неотвратимой победе народа слишком затянулись.

- Да, это правда, - сразу же подтвердил Хорст Людвиг Хан, - у римлян были бесконечные пехотные легионы и мощный флот, но они были бессильны против кавалерии, верблюдов и лошадей. Супердержавы не могут использовать свое ядерное оружие против народа, оказывается, их оружие не годится против партизан.

- Но ведь неправда, что народ всегда побеждал, - возразил Карл. - Три соседние со Швецией страны на практике прекратили свое существование из-за советского господства. До победы Палестины еще далеко. Черные в Южной Африке не могут выиграть борьбу собственными силами, а США и Великобритания стоят на стороне Южной Африки. Вы думали, что, когда вы начнете свою деятельность в Германии и государство будет спровоцировано на репрессивные меры, народ прозреет. Но на самом деле народ был доволен репрессиями против вас. Честно говоря, вы плохо себе представляете будущее.

- Вот тогда мы и скажем, - вступила Барбара Хан. - Мы не знали, что делать дальше. Нас, возможно, убьют через неделю. Мы, вероятно, не сможем даже добраться до аэропорта в Вене. Так давайте же в этой ситуации делать лучшее из возможного, давайте работать, как будто...

Тут подошел сторож и предложил им уйти. Карл долго не мог заснуть: его желудок явно отказывался переварить какое-то блюдо, что он съел в ресторане. Было 2.10, когда позвонил Хорст Людвиг Хан.

- Будь готов, мы выезжаем через десять минут, - сказал он и положил трубку.

В холле внизу были только охранники в гражданской одежде, которые, по мнению Хорста Людвига Хана, принадлежали к многочисленным сотрудникам полиции безопасности. Молодые парни в джинсах, с мощными армейскими пистолетами или револьверами, нарочито торчащими за поясами брюк. Должно быть, неприятно все время так носить пистолет, сонно подумал Карл, когда садился в черный "мерседес" с шофером-арабом, который моментально рванул машину с места.

Поездка проходила по почти пустынному Дамаску. Они поднялись на гору и свернули в один из кварталов вилл с высокими стенами, поросшими множеством цветов.

Машина въехала в большие ворота, которые сразу же закрылись то ли невидимым охранником, то ли электроникой. Шофер показал на дверь большим пальцем. Они вышли из машины, и дверь в тот же момент открылась. За ней оказались два парня с автоматами в руках. Но не с обычными АК-47, а с их модификацией АК-74, которую Карл видел только на фотографиях. А он-то считал, что таким оружием располагают только советские элитные части, вроде десантных групп морской пехоты. Так-так, неплохо для начала, подумал он.

Их обыскали, казалось, больше ради формальности и ввели по лестнице в слабо освещенную комнату, где сидели твое мужчин среднего возраста. Человека в центре Карл сразу узнал, хотя существовала лишь одна его фотография. Лысый, с цепким черным взглядом - без сомнения, это был Абу Нидаль.

Никто из палестинцев не представился, когда они пригласили своих гостей сесть и предложили обязательный чай. Абу Нидаль медленно говорил по-арабски, и один из мужчин, сидевший рядом, переводил. Но все началось с политического доклада.

Предатели из ООП готовы были уже пять или шесть раз примириться с переметнувшейся собакой империализма Хуссейном из Иордании. Агент империализма Абу Амар (Ясир Арафат) действует, как будто бы "Черного сентября", массовой резни его собственного народа в Иордании не было, как будто бы США не существуют и как будто бы Сионистское Единство (Израиль) состоит из братьев, с которыми можно вести переговоры. Лишь одна Сирия поддерживает палестинцев, собственно палестинских сирийцев, поскольку Палестина - часть Сирии. Но сейчас Сирия и верная своим принципам часть борющегося палестинского народа оказались полностью изолированными. Это тяжелое время.

И так далее.

Пока шла лекция, Карл осматривал помещение. Было похоже, что это комната для совещаний или большая приемная. Вдоль стен стояли диваны, на стенах - никаких украшений, только большая палестинская карта в золотой раме прямо над головой Абу Нидаля, на которой Иерусалим был отмечен серебряной звездой.

Мебель - массивная, даже немного вычурная, обитая бархатом. На каменном полу лежали толстые красные ковры, а в углу комнаты коптил масляный камин. Окна были зашторены, и они сидели в полумраке.

Карл перестал слушать. Хорст Людвиг Хан его уже научил, что на Ближнем Востоке нужно проявлять исключительное терпение, что бы ни происходило и что бы ни говорили люди. Это качество мужчины, иначе можно "занервничать", а это уже свойственно лишь женщинам. А членам борющейся организации нельзя быть "нервными".

В конце концов Абу Нидаль завершил рассуждения и перешел к сути дела.

- Я хочу прежде всего знать, какую цель вы имеете в виду. Я должен быть уверен, что операция принесет пользу нашему делу, вы должны это понять. Итак, какова ваша цель? - спросил Абу Нидаль и повернулся прямо к Хорсту Людвигу Хану, который ответил после некоторого колебания:

- Это американская военная цель, точнее, речь идет об отделении ЦРУ в Европе, - неохотно начал Хорст Людвиг Хан, но без раздражения, а даже с явным уважением в голосе. Абу Нидаль выслушал перевод, немного подумал и продолжил:

- Отделения ЦРУ в Европе находятся в посольствах США, а его центральная контора - в Висбадене, не так ли? - констатировал он тоном, не терпящим возражений.

Голос у него был мрачный и звучный. Когда Хорст Людвиг Хан подтверждающе кивнул, Абу Нидаль сказал, как бы размышляя вслух.

- Мы ставим два вопроса. Во-первых, конечно, достаточно ли продумана ваша акция, чтоб быть успешной. Если использовать оружие, которое вы хотите получить, и если для этого есть оперативные условия, то результат, конечно, будет очень хорошим. Но этим можно воспользоваться один или, возможно, два раза. Как только враг разберется в новых методах, вам уже больше не придется ими пользоваться. Итак, у нас есть одна или две попытки. Мы должны, с одной стороны, считаться с вашими возможностями и вашими целями, если это принесет пользу нашим собственным интересам. С другой стороны, мы хотим взвесить собственные возможности и при подходящем случае первыми использовать эту тактику. Разница между нами, конечно, есть. Что касается Европы, там вы ориентируетесь легче и уверенней. Итак, два вопроса. Нас интересует, достаточно ли у вас опыта и может ли ваша акция повлиять на предательскую игру Абу Амара и империализма США?

Хорст Людвиг Хан нервно облизнул губы.

- На первый вопрос легче ответить, - начал он. - Мы считаем, что шансов у нас больше девяноста процентов, если мы получим оружие уже в Западной Германии. Оттуда мы сами без особых сложностей сможем доставить его до цели. В нашем распоряжении сейчас есть военный эксперт. Наш товарищ именно поэтому нас и сопровождает. Второй же вопрос - политический, и ответить на него достаточно сложно. Мне бы хотелось знать, что думают по этому поводу палестинские товарищи.

Ему бы надо было стать дипломатом, а не террористом, подумал Карл, восхищенно наблюдая, какое впечатление произвел краткий ответ Хорста Людвига Хана на человека, которого в настоящее время разыскивали как одного из главных террористов.

- Позвольте мне тогда спросить, - продолжил Абу Нидаль. - Раз вы хотите нанести удар по американскому посольству или отделению ЦРУ оружием, по словам моих экспертов, очень подходящим для вашей тактики, то у вас должно быть официальное объяснение ваших действий. Каждый удар по империализму США должен быть по крайней мере мотивирован. Но вопрос в том, как птичка сядет на дерево и как она потом взмахнет крылышками. Какие группы связаны с вами в этом деле? Как я понял, вы разрабатываете план совместно с немецкими, бельгийскими и французскими товарищами. Но у меня своя цена на это оружие. Могу вас заверить, что мы можем доставить его уже завтра. Но я хочу назначить свою цену. Если акция удастся, то вы, конечно, издадите коммюнике, в котором будете объяснять свои действия. Я не знаю, что вы задумали, но большой роли это не играет. Во-первых, я хочу, чтобы мое имя входило в число тех, кто подпишет документ. Мне кажется, это умеренное требование. И оправданное. Ведь возможность предоставил вам я. Кроме того, я хочу, чтобы в коммюнике наряду с тем, что напишете вы, вошло обвинение США в предательстве интересов палестинцев на переговорах. Мы, как вы знаете, противники любого разделения нашего отечества, за что ратует предатель Абу Амар. Если ваш удар будет верно направлен, то он помешает дальнейшему предательству. Теперь же я хочу получить определенный ответ. Надеюсь, я выразился ясно? Вы меня правильно поняли?

- Могу сразу же согласиться с одним, - ответил Хорст Людвиг Хан с такой подкупающей определенностью, что Карл заподозрил его в неискренности. - Я действительно считаю приемлемым требование, чтобы вы по названной вами причине официально включались в операцию. Но что касается формулировок последующего коммюнике, то сам я не имею права что-либо решать. У меня конкретное поручение - договориться об оружии и заплатить деньги. А принимать политические решения - это уже другой вопрос.

- Если вы согласитесь с нашим требованием, то получите все, что хотите, причем бесплатно. Даю слово. Мы можем организовать перевозку оружия в Западную Германию, это я гарантирую. Но своих требований я не изменю, ни одного. Вы должны меня понять: палестинский народ доведен до отчаяния, мы со всех сторон окружены предателями. Ну, что вы скажете?

Хорст Людвиг Хан надолго задумался. Карлу казалось, что согласиться со вторым требованием было никак нельзя. Так что все должно было лопнуть из-за этого, или Хорст Людвиг Хан должен найти способ выкрутиться из этой ситуации. Но на Ближнем Востоке ложь бывает разная. И он эту разницу знал.

- Не хочу лгать. Мои слова так же честны, как и твои, а ты, я знаю, никогда не лжешь. И ты должен знать, что и я никогда не лгу, - сказал Хорст Людвиг Хан, и сказал неправду. - Мы все, сидящие в этой комнате, понимаем, что было бы неискренне и фальшиво, если б мы пришли сейчас к соглашению и я пообещал то, что обещать не могу. И чего такое обещание стоит? А если у нас ничего не выйдет, то зачем тебе заранее связывать себя? Я могу дать слово, что если операция удастся, то имя Абу Нидаля появится среди четырех подписавших коммюнике. Могу также обещать, что сделаю все от меня зависящее, чтобы по возвращении домой убедить товарищей принять во внимание твои интересы. Могу, наконец, пообещать, что они примут эти аргументы. Лично я уверен, что они согласятся с твоим предложением. Вот это я имею право тебе сказать.

В комнате воцарилась полная тишина. И тут у Карла в животе громко заурчало, и на темном лице Абу Нидаля появилась улыбка.

- Думаю, мы придем к согласию, - сказал он в конце концов. - Но я пообещал моему командующему одну вещь. Вы должны показать, что можете обращаться с оружием. Твой шведский коллега занимается этим делом?

Хорст Людвиг Хан кивнул. Карл почувствовал, что весь покрылся холодным потом - не столько потому, что сомневался в проверке оружия, сколько из-за рези в желудке. Был совершенно неподходящий случай просить разрешения выйти.

- Ну что ж, - сказал Абу Нидаль, - тогда пройдем в другую комнату.

Он и его двое помощников поднялись, и вся компания перешла в соседнюю комнату, ярко освещенную, с плотно задвинутыми занавесками.

В комнате никакой мебели, кроме стола, не было. На нем в ряд лежали РПГ - отдельно стволы и отдельно снаряды.

- Пожалуйста, - сказал один из помощников Лбу Нидаля, до сих пор не проронивший ни слова, и пригласил Карла жестом к столу.

Карл был весь в холодном поту. Положение становилось отчаянным.

- Я должен извиниться, - сказал он, стиснув зубы, - но, как бы это ни выглядело неподходяще, я должен сейчас выйти в ванную комнату.

Абу Нидаль засмеялся и вытащил пачку сигарет.

- Пожалуйста, один из моих мальчиков покажет дорогу, - сказал он, одновременно предлагая по кругу свои сигареты всем присутствующим.

В туалете не было унитаза, а лишь только выложенная кафелем дырка в полу с двумя гофрированными подставками, куда, очевидно, нужно было ставить ноги. Несмотря на отвращение, Карлу пришлось воспользоваться этими "удобствами".

Потом он умылся холодной водой. Положение было неприятным, но еще более - смешным, подумал он и улыбнулся своему отражению в зеркале. Теперь во всех отношениях легче собраться, когда ему, вероятно, придется демонстрировать оружие. Оно было похоже на обычное М-72, которому в теоретических пособиях уделялось большое внимание.

Когда он вернулся вместе со своим вооруженным сопровождением, все стояли вокруг стола, мирно беседовали и курили.

- Ну, приступим, - сказал говорящий по-английски военный из окружения Абу Нидаля. Голубоглазый, почти рыжий, он выглядел израильтянином ирландского происхождения.

Карл подошел к разложенному в ряд оружию. Да, это и есть РПГ-18, и у них прямо на стволах инструкции, конечно на русском языке, но, слава Богу, снабженные рисунками.

Карл начал с того, что вытащил две резиновые подставки с обеих сторон ствола, распрямил их до конца, так что оружие стало длиннее сантиметров на тридцать. Затем вытащил два простых пластмассовых прицела и ручку со спусковым механизмом. На ней находилась красная кнопка, ходившая вверх и вниз, - должно быть, предохранитель.

Военный эксперт внимательно следил за его действиями. Карл поправил красную кнопку и решил, что она должна была стоять на предохранителе, когда он открыл оружие. В таком случае это прямо противоположно большинству существующих в мире аналогов, которые надо снимать с предохранителя движением от себя перед каждым выстрелом. Карл поднял кнопку и убедился, что спусковой крючок не двигается. Все было правильно, рыжий инспектор одобряюще кивнул. Взяв снаряд, он сжал лопасти на хвосте и вставил его со щелчком в ствол.

- Вот, - сказал Карл и направил оружие в сторону окна, - без предохранителя, наведенное и готовое к стрельбе. Дистанция выстрела для стационарной цели - 200 метров. Прицел берет не дальше 200 метров, следовательно, можно попасть прямо в цель.

Карл вопросительно посмотрел на инструктора, тот кивнул, разобрал оружие и положил его в прежнем порядке.

- Хорошо, очень хорошо, - сказал инструктор. - Но почему РПГ, а не РСЛ, есть даже замечательная шведская модель, как же она называется...

- "Карл Густав", - ответил Хамильтон. - Шведская модель называется "Карл Густав". Огневая мощь сильнее, но она дает 25-метровый шлейф и, кроме того, требует специальной подготовки. Надежность операции всего 80 процентов, если использовать необученный персонал.

- Хорошо, согласен, - продолжал инструктор. - Тогда вернемся к вопросу о боезапасе, который ты хочешь использовать. Что у нас на столе?

Карл окинул взглядом различные боеголовки. Они отличались немногим: только зеленой, красной и желтой маркировкой. Следовательно, вопрос был в том, что на столе один из зарядов мог быть тренировочным, а два других типа различались по мощности взрыва. Текст на русском ему ничего не говорил.

- К сожалению, я не читаю по-русски, - сказал Карл, показав жестом на боеголовки.

- Ничего. Но ты ведь можешь разобрать снаряд, не отправив нас в преисподнюю? - холодно спросил инспектор.

- Думаю, что смогу, - сказал Карл, роясь в кармане в поисках инструмента, похожего на швейцарский военный перочинный нож со множеством насадок. Он вытащил тонкую отвертку, пододвинул стул и осторожно взял снаряд с красным острием. Инструктор взял еще один стул и сел рядом с ним.

На конусообразном острие снаряда было два винта. Карл выкрутил их и осторожно снял металлический кожух. Маленькая красная трубка во внутренней головке - должно быть, освобождающее устройство. Оно находилось в наружной гильзе, которая вынималась.

- Вот, - сказал Карл, стараясь не показать своего облегчения, - теперь мы, во всяком случае, не взорвемся.

Инструктор кивнул.

Карл раскрыл металлический кожух и начал его рассматривать, пытаясь сообразить, как он устроен. Взрывной заряд в открытом, обезвреженном состоянии, однако, не говорил ему ни о чем определенном.

- Это, должно быть, HEAT, - сказал он немного неуверенно, - во всяком случае, внешний вид говорит об этом, я никогда прежде не держал такое оружие в руках. Если раскрыть, например, головку с желтым наконечником, возможно, что это окажется HEDP, так?

- Очень хорошо, достаточно, большое спасибо, - сказал инструктор, встал и подтверждающе кивнул Абу Нидалю.

- Тогда мы договорились, - сказал Абу Нидаль и протянул руку для прощания. Его рука была влажной и вялой.

На следующий день Хорст Людвиг Хан исчез и предоставил Карла и Барбару самим Себе. Он хотел сделать кое-какие распоряжения насчет контрабандной перевозки и не собирался их в это посвящать.

Карл с Барбарой решили пройтись пешком через кварталы, застроенные виллами, до ресторана "Казино", дальше до "Семирамиса" и обратно к Хаммидия. Была солнечная и ясная погода, довольно тепло, они сняли куртки и шли, перекинув их через плечо.

Проходя сквозь толпу по главному ряду Хаммидия, Карл столкнулся с тремя одетыми в "хаки" блондинами, которые, судя по всему, приняли его за своего и поприветствовали по-русски, он же в ответ только улыбнулся.

- Вероятно, это военные инструкторы, - сказала Барбара, - или персонал какой-нибудь ракетной батареи.

- Участвует ли русский персонал в воздушной обороне Дамаска?

- Да. Это одна из причин, по которой США не хотят сбрасывать сюда бомбы. С одной стороны, будет дороже, чем в Ливии, а с другой - можно убить русских.

- Откуда ты это знаешь?

Она только пожала плечами. Они дошли до мечети, Барбара снова надела на себя абайу. Войдя внутрь, они сели у той же украшенной орнаментом колонны, что и в первый раз. Время очередной молитвы еще не наступило, и в мечети почти не было народа.

- Как же такая миниатюрная, симпатичная девушка, как ты, превратилась в террористку? - спросил Карл с нарочитой бодростью в голосе.

До этого он не задумывался о ее жизни, она была просто женщиной, красивой и молчаливой, хотя последнее и неудивительно рядом с таким разговорчивым мужем. Сейчас Барбара была похожа на арабку - лицо почти полностью скрывал черный капюшон.

Она рассказывала о своей жизни с кажущимся безразличием, но за этой внешней сдержанностью Карл почувствовал скрытую страсть.

Барбара работала в одной левой газете в Берлине, специализировалась на эксплуатации Западной Германией так называемых турецких "гастарбайтеров". В Берлине есть район, где все говорят по-турецки и даже вывески на турецком - что-то вроде "китайского города" в Нью-Йорке. Связь простая. Сто тысяч турок живут по всей Западной Германии в лагерях, застроенных бараками, это в худшем случае, а в лучшем - в гетто, как, например, в Берлине. С ними обращаются, как с животными, и ... Да, короче говоря, она занималась этим вопросом несколько лет, и, как оказалось, это никого не волновало, пока известный журналист Гюнтер Вальраф не представился турком и не подтвердил то, о чем уже писали, и заработал 20 миллионов марок. Но ее газета обанкротилась, а поскольку она была замужем за человеком, которого государство никогда не взяло бы на работу геологом или университетским преподавателем, несмотря на его образование, они оба решили полностью переменить свою жизнь. Журналистика как средство борьбы против шпрингеровской прессы была абсолютно бессмысленна. Тем более что прецедент с Ульрикой Майнхоф ничего не изменил. Нужно было или смириться, или бороться. Не могли же они жить на социальные пособия?

Что вообще могло уничтожить эту систему угнетения?

Продолжение ее рассказа было нетрудно предсказать, он как две капли воды был похож на другие истории, которые Карл уже не раз слышал. Террористами становятся из своего рода самозащиты. Теоретически это было не так уж сложно: используется некий грубый экзистенциализм, в счет идут только твои поступки, и ничто другое. Что же было в этих людях такого, чего не было у него? Что заставило эту мягкую, красивую левую журналистку стать убийцей и грабителем? Ему казалось, что во всех этих людях были какие-то "черные дыры", которые он до сих пор не мог постичь.

- Но, по-моему, слишком велика дистанция м§жду археологом, специалистом по Ближнему Востоку и исламу, и убийствами, ох, извиняюсь, антиимпериалистической деятельностью, - попытался Карл направить беседу.

- Не совсем верно. Когда Хорст в пустыне в Иордании впервые попал в один из дворцов, кажется, Каср Умм Айн... Ты что-нибудь знаешь о дворцах в пустыне?

- Нет.

- Они относятся к омеядским временам. Когда они были открыты в девятнадцатом веке, то это стало сенсацией, поскольку мозаичные орнаменты значительно отличались от всего ранее известного своей изысканностью.

- Да? Ну и что?

- Да ничего. Первыми руку приложили немцы. Самая красивая мозаика со стен Каср Умм Айна и сейчас находится в музее в Берлине. Грабеж и эксплуатация существовали везде и во все времена.

Карл внимательно слушал ее. Связь между украденными мозаиками в девятнадцатом веке и убийствами и ограблениями банков в двадцатом, в шести тысячах километров от места преступления, казалась ему по меньшей мере неясной. Но он решил дальше не выяснять.

- Участвовала ли ты хоть раз в ограблении банка? - спросил Карл.

- Нет. Я участвовала в обезвреживании двух капиталистических свиней из военной промышленности, - ответила Барбара с отсутствующим видом.

Карл попытался представить ее с пистолетом в руке, представить, как она направляет его в голову немецкого директора и стреляет в упор. Но ему не удалось себе это вообразить, все выглядело абсолютно нелепо, хотя не было никаких причин сомневаться, что она говорит правду.

- И ты стреляла? - спросил он.

- Да, один раз.

- Почему?

- У нас был круговой график: во всяком новом деле у каждого свои задачи. Это вполне демократично и не создает особых противоречий. Кроме того, каждый должен знать, на что он способен. Нам это удалось.

- И ты никогда не раскаивалась?

- Нет, а почему я должна была раскаиваться? А ты?

- Ну, я никогда не убиваю невиновных.

- Невиновных не существует.

- Да-да, это я уже слышал. Не думала ли ты когда-нибудь, что это гадко?

- Да, вначале, но это прошло. Это легче, чем думают. Надо только нажать указательным пальцем на курок, все остальное оружие делает само. А потом такое чувство, как будто все это произошло не с тобой, а с кем-то другим.

- А кошмары не мучают?

Барбара на миг задумалась.

- Бывает.

Хорст Людвиг Хан пребывал в прекрасном настроении. Все было в порядке, товар уже в дороге. Он не хотел рассказывать, как ему это удалось, но по его намекам Карл заключил, что оружие в грузовике с надписью "Международные дорожные перевозки", вероятно, уже между Дамаском и турецкой границей. Груз весит не больше 80 килограммов и выглядит как обыкновенные ящики с фруктами или что-то в этом роде.

Они приехали в район, где небольшие ресторанчики как скворечники лепились на склоне горы при въезде в Дамаск со стороны Бейрута. Эта дорога, сейчас особенно, не была загружена транспортом. Им подали с два десятка маленьких продолговатых тарелок - это была мезза, только разминка перед сирийско-ливанским обедом. Довольный Хорст Людвиг Хан рассказывал без устали то о неизменной дороге завоевателей на Дамаск, где они сейчас сидели, то о тех сложностях, с которыми пришлось столкнуться, поскольку сирийцы были уже готовы прекратить операцию, решив, что Сирию каким-то образом могут обвинить в преступлении. Но поскольку нет никаких связей между Сирией и европейскими партизанскими организациями и поскольку сирийцы, очевидно, не знали о требовании Абу Нидаля относительно коммюнике в случае удачного завершения операции, то они в конце концов возражать не стали. Собственно, самая большая проблема была решена. Сирийцев не беспокоила мысль, что Рейган может пойти потом на Дамаск или натравить израильтян на Сирию, организовав своего рода карательную экспедицию, что израильтяне фактически уже предлагали. Они, вероятно, жаждут развязать небольшую войну, чтобы тем самым обойти последние мирные планы американцев.

Карла охватил ужас. Чтобы не вызвать подозрений своим напряжением, он сослался на боли в желудке и сидел молча, мучительно размышляя. Он дал в руки европейским террористам оружие небывалой, разрушительной силы. К тому же Ведомство по охране конституции еще не знало о реальном положении вещей. Оружие было уже в дороге. Если теперь с Карлом случится несчастный случай и он исчезнет, то катастрофа неизбежна. И выходит, что все это организовал он. А если теперь террористы сочтут, что услуги Карла им больше не нужны?

Он обдумывал возможность вернуться в отель и, невзирая на риск прослушивания, позвонить Зигфриду Мааку и попросить его немедленно предупредить пограничную полицию. Однако нельзя быть уверенным, что этот безрассудный поступок приведет к чему-либо, кроме саморазоблачения. Да и немцы смогут взять только одну группу на Брайтештрассе, 159. Он ведь до сих пор не знал, где находится группа Зигфрида Хаузнера, то есть компания Хорста и Барбары. А вероятно, они как раз и смогут принять партию оружия. Итак, оставалось только ждать. Выжить любой ценой и продолжать действовать.

Хорст Людвиг Хан опять стал рассказывать, почему сирийцы так настойчиво выпускают свое отвратительное пиво. Так же, как и у Египта, у них были бесконечные сложности с импортом потребительских товаров. Поэтому практически любое другое пиво, кроме этой "барады", было запрещено. Пока он рассказывал, Карл заметил, как внизу на улице остановился крытый "лендровер" и из него выскочили четверо молодых людей в джинсах, с пистолетами, заткнутыми за пояс, и начали подниматься вверх по лестнице, к ресторану. Они вовсе не выглядели как посетители, а скорее как представители мокхабарат - какого-то отдела сирийской службы безопасности, представители которой были повсюду. Один из них нес через плечо складной автомат АК-47.

Хорст Людвиг Хан и Барбара их не заметили, хотя теперь было совершенно ясно, что они направляются к их столу, который был расположен в одной из пристроек, похожих на гнездо ласточки, сооруженное над рекой, текущей в Дамаск, как раз в том месте, где она соединяется с искусственным каналом. Карл лихорадочно искал выход: можно быстро подняться и через шаткий барьер прыгнуть в реку - глубина здесь небольшая, метров шесть-семь, - а потом попытаться добраться до телефона. Но было уже слишком поздно. Первый из полицейских безопасности, больше похожий на бандита, уже предстал перед их столиком и потребовал удостоверения личности.

Хорст Людвиг Хан объяснил, что их паспорта в отеле "Шератон", но у них есть гостиничные карточки. Но худой длинноволосый парень с автоматом на плече отказался принять их объяснения и показал жестом, что они должны следовать за ним.

- Ничего страшного, - сказал Хорст Людвиг Хан. - Это только их игры в шпионов. Они хотят установить наши личности, в полицейском отделении будет какая-то чепуха, и все. Жаль, еда остается, но идти придется. И пожалуйста, без шума.

Они медленно поднялись и неохотно стали спускаться вниз по лестнице, сопровождаемые четырьмя молодыми людьми. Предполагая, что их провожатые не знают немецкого, Хорст повторил инструкции. Ни слова о товаре, это не касается мокхабарат. Дать возможность ему "вести беседу. Без необходимости ни слова о встречах с палестинцами. Больше он ничего не успел сказать, их затолкали под брезент в "лендровер", который рывком тронулся с места. Никто из посетителей ресторана, казалось, не удивился. Все это, очевидно, было довольно обычным явлением.

Машина двинулась в противоположную от Дамаска сторону. Хорст Людвиг Хан нахмурил лоб.

- Странно, - сказал он, - у них обычно конторы в городе.

- Заткнись! - крикнул один из длинноволосых парней и направил на них пистолет. Интересно, подумал Карл, кольт модели 1911 А-1, 45-го калибра, все еще не снятый с производства, типичный для времен второй мировой войны. Как он попал к сирийской полиции безопасности? Большой американский пистолет в руке тщедушного сирийского парня из безопасности?

Ехали они недолго. Минут через десять "лендровер" въехал на территорию воинской части. Это уже было за городом. Их тюремщики сделали знак вести себя абсолютно тихо и пересесть в крытый военный грузовик. Там их поджидали еще двое. Карлу и его спутникам заломили руки за спину и надели наручники. Рты заткнули кляпами. Затем постучали в кабину водителя, что все готово. Парни, очевидно стоявшие на страже, впрыгнули в кузов. Грузовик тронулся.

Карл хотел было поймать взгляд Хорста Людвига Хана, чтобы понять его реакцию на ситуацию, но в кузове было слишком темно.

Карл обдумывал положение, показавшееся ему просто отчаянным. Если это была сирийская полиция безопасности, к чему тогда эта странная пересадка в грузовик? И при чем здесь американское оружие, пистолет, который уже не использовался после Вьетнама? А что если это израильтяне? Не последует ли сейчас расплата за старое, за убийство четырех израильских офицеров из "Сайерет Маткал"? Неужели израильская разведка до такой степени овладела положением в Дамаске? Это кажется абсолютно невероятным. Да и знают ли израильтяне, что именно он был Coq Rouge? Впрочем, это не так уж невероятно. Это даже очень хорошо можно себе представить. А что если его казнят, а западногерманских террористов выпустят? Нет, едва ли. Но тогда они - все трое - могут исчезнуть, а Европе грозят необратимые последствия - шесть штук РПГ-18 с дюжиной снарядов.

У Карла было с собой серьезное оружие. В кармане у него лежал пластмассовый футляр со складным ножом с семисантиметровым лезвием. Сделанный из той же специальной японской стали, что и его "коммандос"-кинжал. Но этот нож не годился ни для металла, ни даже для кости. Кроме того, он сидел со связанными руками, спина к спине с Барбарой. Он попытался ощупать ее наручники, чтобы, если возможно, определить их тип. Но разобраться ему не удалось. Кроме того, Барбара его не так поняла и сжала его руку. Чувствовалось, что она боялась. Она тоже поняла, что это не то, о чем они подумали вначале. Карл пытался вспомнить некоторые детали. Не выглядели ли наручники тоже американскими? Был ли автомат с комбинированным стволом? Да, был. Но это ни о чем не говорит. Похоже ли, что эти тщедушные низкорослые парни - из израильского специализированного подразделения? Нет, они, без сомнения, выглядели как арабы. Да и говорили они между собой по-арабски. А разве израильтяне не могут так же себя вести? Нет, в данном случае нет никаких оснований для таких выводов.

Поездка длилась около получаса, и дорога теперь шла вниз. Карл пытался вспомнить карту Сирии, но он не был силен в географии этой страны.

Они, очевидно, продолжали ехать по основной трассе, которая и до этого все время шла вверх. Следовательно, они едут в сторону Ливана. Здесь существует масса сирийских военных группировок, и здесь, также с одобрения Сирии, воюют палестинские партизаны. Но для израильтян это - самое немыслимое.

Грузовик остановился перед дорожным постом. Карл расслышал только несколько слов, а затем они снова тронулись в путь.

Машина шла по равнине около часа. Следовательно, они находились в долине перед подъемом к Ливану. Они проехали еще один контрольный пункт, но перед ним грузовик лишь сбавил скорость. К сирийской армии эти парни принадлежать не могли, хотя и ехали в военном грузовике, который, очевидно, украли, - с чего бы они иначе так нервничали. Другой вариант - мусульмане-шииты организовали похищение, заподозрив в них западных бизнесменов. Нет, в Дамаске это невозможно, но зачем тогда так рисковать столкновением с сирийцами, если есть более удобные возможности для обмена в Бейруте? И почему их везут в Бейрут? Будут ли они также пересекать границу? В таком случае тут последний шанс выпрыгнуть из грузовика. Но это кажется просто невероятным.

Дальше рассуждать он отказывался. Вопросов было множество, а ответить на них невозможно. Он крепко держал Барбару за руку и пытался больше думать об РПГ-18, которые направлялись в Европу, чем о собственной судьбе. Но это ему плохо удавалось.

Грузовик начал медленно подниматься по узкой и довольно крутой грунтовой дороге. Через небольшую щель в брезенте он заметил тени деревьев. Они ехали по небольшому лесу. Вероятно, машина шла с выключенными фарами. Внезапно грузовик остановился и мотор заглох. Впервые стало совершенно тихо. Затем к машине подошел человек, похоже, их ожидавший, поднял брезент и дал знак вывести пленников. Барбара упала и ударилась спиной, но ее кто-то моментально подхватил, как показалось Карлу, даже дружелюбно. Их провели к большой черной палатке, напоминавшей шатер бедуинов. Внутри светила одна-единственная керосиновая лампа. Итак, их ждали, и, значит, все разъяснится, и, возможно, здесь будет конец поездке.

Сперва он был ослеплен светом, но, когда глаза привыкли к внезапной перемене, он начал догадываться, где они оказались. В центре этой большой палатки в землю были вбиты три высоких толстых деревянных столба. Охранники принялись привязывать их к этим столбам, в то время как какие-то мужчина и женщина наблюдали, сидя на полу и скрестив ноги, со стаканами чая в руках.

Потом кто-то вынул кляпы из их ртов. Женщина со стаканом чая не спеша поднялась, и опасения Карла подтвердились.

- Добро пожаловать в ООП, - начала Муна. - Теперь я вам объясню, почему вы попали сюда таким образом. Объясню, что мы знаем, а что - нет. Мы знаем, что этот гангстер Абу Нидаль снабдил вас неким оружием. Мы знаем, что вы готовите операцию против американской цели в Европе. Мы исходим из того, что в интересах Абу Нидаля - разжечь конфликт, как обычно. Ну, я объясню вам, что это может значить.

Она сделала паузу и прошлась вокруг троих арестованных. По ее лицу нельзя было догадаться, что она знакома с Карлом. Другие палестинцы, выполнив свои обязанности, уселись и стали наливать себе чай из железного чайника, стоявшего рядом на огне. Двое из них были в сирийской военной форме. Это они, значит, вели грузовик через дорожный контроль.

- Время уходит, как песок из часов, - продолжала Муна. - Переговоры, которые мы сейчас проводим с Иорданией, - это впервые за много лет наш шанс, последний шанс сделать дипломатический прорыв. Если все это полетит к чертям, то ситуация будет ужасной. А вы и Абу Нидаль можете как раз этому способствовать. Понимаете ли вы, что это означает? Понимаете ли вы вашими куцыми террористическими мозгами, что вы можете наделать? А какая будет на это реакция американцев? А израильтян? Мало того, что американцы получат повод сорвать последний раунд переговоров. Как вы думаете, что они сделают затем? Они сами или израильтяне начнут бомбить Дамаск. А если израильтяне развяжут войну, чего они больше всего хотят? Война в Ливане в 1982 году началась из-за того, что один-единственный израильский дипломат был этим чертовым Абу Нидалем ранен в Лондоне. То, что сейчас у вас в руках, в сто раз хуже. Вы рискуете будущим нашего народа, рискуете жизнями ста тысяч людей - это примерная цена нашей последней войны. Вы легче пепла на этой чаше весов. Я думаю, мне не надо больше объяснять. Где сейчас ваше оружие?

Никто из них троих не ответил, вероятно, скорее из-за некоторого шока от неожиданного поворота дела. Муна молча ждала. Карл еле подавил внезапное истерическое желание рассмеяться. Он же все свое состояние завещал ООП. И теперь она получит его быстрее, чем он сам думал, а главное - совсем иным способом, нежели он себе представлял.

- Ну, - сказала наконец Муна и повернулась к Хорсту Людвигу Хану, - вот ты. Я не знаю, как тебя зовут, но думаю, твой паспорт - не настоящий. Где оружие?

- Оно уже на пути в Европу, - ответил Хорст Людвиг Хан глухим, едва слышным голосом.

- Черт побери! Вы получили его вчера. Так быстро бюрократия Абу Нидаля не работает. Где оружие? Как оно будет переправлено в Европу? Станут ли сирийцы делать это через свои дипломатические представительства? Оно будет переправлено на корабле или на грузовике? Как ты понимаешь, вы отсюда живыми не выйдете, если мы не узнаем это.

- Оно уже в дороге, мы сами должны были завтра выехать.

Хорст Людвиг Хан нервно облизал губы и попытался что-то сказать, но Муна не обратила на это внимания.

- Черт побери, вы ведь заказали номера в "Шератоне" на целую неделю.

- Да, но это сделано на всякий случай. Я ведь не думал, что все так быстро устроится. Оружие в дороге, в трайлерах для перевозки фруктов направляется в Ганновер. Оно будет там примерно через пять-шесть дней. У нас есть люди, которые примут его там. Клянусь, это все, что я знаю.

Муна сделала круг. Все в палатке смотрели на нее, и никто из палестинцев не пытался ее прервать. Было совершенно ясно, кто здесь всем руководил. Она задумалась. Форменные брюки были слишком широки и болтались на ней, но Карл знал, что нет ни малейшей причины считать ее чудаковатой. Она долго работала в самом секретном отделе разведки ООП "Джихаз ар-Разед". Она была бесстрашным и деятельным офицером в том районе мира, который больше всего грозит войной.

- Ну, ладно. Это не игра, и мы не стремимся понравиться друг другу. Нам важен результат. У нас осталось всего около часа. Это твоя жена, не так ли? - повернувшись к Хорсту Людвигу Хану, она кивнула на Барбару. - Ну, тогда мы немножко порежем ее, пока ты не заговоришь. А потом перейдем к тебе. Заткните ей снова рот!

Двое молодых людей молниеносно поднялись и выполнили приказ. Мужчина, казавшийся немного старше других, с коротко стриженными и уже начавшими седеть волосами, с длинным шрамом через всю щеку, который придавал ему немного театральный вид, тяжело поднялся и вытащил штык.

Карл посмотрел на Хорста Людвига Хана, который от отчаяния был готов расплакаться. Барбара стонала сквозь кляп и извивалась, как червяк, у столба, к которому была крепко привязана. Мужчина со штыком приблизился к ней и одним-единственным движением разорвал на ней блузку и бюстгальтер.

- Прекрати, - сказал Карл Муне, не поднимая глаз. - Это правда, мы должны были завтра уехать, она ничего не знает, и сам я не знаю больше, чем он сейчас сказал. Вы уже не сможете помешать перевозке. Весь этот спектакль ничему не поможет, ты должна поверить мне, Муна.

Муна колебалась.

- Ты же помнишь, что я прислал тебе розы, ты просто должна поверить мне, - продолжал Карл. Он не был уверен, что поступает правильно. Потом, возможно, придется объяснять, откуда у него связи с палестинцами. Хотя будет сложно рассказать, как и почему, собственно говоря, он сбежал. У Карла не было никаких иллюзий по поводу намерений Муны по отношению к пленным. Но какого-то соглашения еще можно было достичь, думал он.

- Почему я должна доверять именно тебе, Карл? - резко спросила Муна.

- Потому что я послал тебе розы, ты это очень хорошо знаешь.

- А как понять, что ты теперь стал перебежчиком?

- Я вовсе не перебежчик.

Карл лихорадочно искал выход. Он еще ничего такого не сказал, что бы не смог потом объяснить. Никто в комнате, кроме него и Муны, не мог понять таинственного разговора о розах. Но внезапно Муна разбила вдребезги все его планы.

- Оставим наши старые сентиментальные отношения, Карл. Ты должен понять, что все это для нас имеет слишком серьезное значение. Мы провели эту операцию с большим риском для себя, не так ли?

- Да. К тому же работа очень аккуратная.

- Ну, тогда перейдем прямо к делу. Что общего у агента шведской службы безопасности с немецкой террористической шайкой?

Это было уже слишком.

- Развяжи меня, и я все расскажу тебе, но где-нибудь в другом месте. Не хотелось, чтоб они услышали, - сказал Карл, продолжая смотреть в землю. Он испытывал необычайный стыд, ведь в своем роде это было предательство. Он боялся повернуть голову в сторону Барбары и Хорста Людвига Хана.

Но Муна была неумолимой.

- Это не играет никакой роли, - сказала она. - Эти долго не проживут в любом случае. Ну, так в чем же дело? Если ты не расскажешь откровенно, то фактически присоединишься к ним. На компромисс я не пойду, ты это хорошо знаешь.

- Да, я это знаю.

- Ну?

- Это совместная операция шведской и западногерманской служб безопасности. А я играю роль скрывающегося шведского террориста и, можно сказать, объединился с немецкими "товарищами". Цель операции - собрать как можно больше этих "сокровищ" в одном месте и потом нанести сокрушительный удар. И РПГ, следовательно, нужны для этого. Решили, что ракеты послужат приманкой, чтобы собрать "друзей" перед ударом. Однако проблема в том, что центр пока не получил информацию о перевозке оружия, у меня просто не было возможности выйти на связь. Следовательно, мне нужно вернуться живым и невредимым, чтобы мы могли довести дело до конца. Иначе все полетит к чертовой матери. Вот так-то.

- Освободите его, - приказала по-арабски Муна, и двое парней мгновенно поднялись и освободили Карла, который встал спиной к другим пленникам, растирая руки.

- Хотя все не так просто, - продолжала Муна, делая еще один круг по палатке. - Есть риск, что ты врешь, что ты перешел на их сторону, ты ведь был действительно левым активистом и все такое прочее.

- Не будь наивной, Муна.

- А что ты предлагаешь?

- Дай мне фору. Ни один из чертовых грузовиков не пройдет без контроля в Ганновер в ближайшие дни. Кроме того, эти знают, что игра кончена.

Он кивнул в сторону пленников, которым он не мог взглянуть в глаза, и затем продолжил:

- Мы нанесем удар по одной из их групп в Гамбурге и возьмем всех, кто там окажется, во всяком случае пятерых.

- А что, по-твоему, мы должны сделать с твоими "товарищами"?

- Отпусти их, это уже не имеет большого значения. Мне нужно только на час раньше их добраться до телефона. Оружие никогда не будет использовано, и мы нанесем достаточно мощный удар по их организации.

- Ты сам не будь наивным, Карл.

- Что даст смерть нескольких немецких студентов?

- Если то, что ты рассказал о вашей операции, правда, то ты должен лететь домой, но не они.

- Могу я это сообщить по телефону?

- И чтобы все стало известно сирийцам, Абу Нидалю и одновременно всем террористам?

- Ты что же, не знаешь, как прослушивают телефон? Я сделаю сообщение на немецком, им понадобится час, пока готовый перевод ляжет на письменный стол, за которым сидит некто и спокойно попивает чай.

- Не лишний ли это риск?

- Риск невелик.

- Но если эти двое не твои друзья, не слишком ли дорого обойдется твой гуманизм, твоя внезапная жалость?

- Их должны посадить в тюрьму, но не убивать, это наша позиция, Муна.

- Сейчас ты на Ближнем Востоке.

- Да, к сожалению, я это понимаю.

Она сделала еще один круг, потом произнесла несколько слов по-арабски, и старший из палестинцев и еще двое поднялись и вышли. Она пошла за ними и у входа в палатку повернулась.

- Мы проведем краткое совещание. Я не могу одна принять такое решение, - сказав это, Муна исчезла в темноте.

Карл стоял неподвижно. Четверо оставшихся молодых палестинцев с невозмутимым видом продолжали пить чай. Он подумал, что одного из них узнал, но не был в этом уверен. Карл чувствовал на себе взгляды пленников. Он глубоко вздохнул и повернулся к Барбаре.

- Мне очень жаль, очень жаль, что так вышло, - сказал он, пытаясь погладить ее по щеке, но она резко отвернулась.

- Ты должна понять, ты тоже, Хорст. Вы сами начали эту войну. Я выполняю свою работу, я офицер, защищаю мою страну от нападения, которое вы планируете. Это очень просто, Хорст, ты должен понять.

- Полицейская свинья, чертова полицейская свинья, - прошипел Хорст Людвиг Хан сквозь зубы.

Карл вздохнул, подошел к голубому чайнику и наполнил стакан. Чай был очень крепкий и сладкий. Карл снова повернулся к двум пленникам. Они смотрели на него полными ненависти глазами.

- Я попытаюсь вызволить вас отсюда, понимаете? Ваши шансы выжить ничтожны, вы, возможно, даже не знаете, кто эти товарищи. Это "Джихаз ар-Разед", мои палестинские коллеги, из лучшей на Ближнем Востоке службы безопасности и разведки. Они настоящие профессионалы, не испытывающие сентиментальных чувств к таким, как вы. Как и я, в общем-то.

- Заткнись, ты, полицейская свинья и предатель, - прошипел, как и в первый раз, Хорст Людвиг Хан. Карл не смог сдержать удивления, увидев, как изменился этот молодой симпатичный интеллектуал-географ. Его глаза были полны глубочайшей ненависти. Как-то все не вязалось. Террорист должен был на его месте пытаться вести беседу, чтобы потянуть время, найти способ выжить, а не реагировать таким образом.

Карл допил чай, поставил стакан у огня и задумался, должен ли он подсесть к другим или может выйти. Карл чувствовал, что все на него смотрят, и это несколько сковывало его. Он решил попытаться в последний раз.

- Ты, возможно, прав насчет полицейской свиньи, Хорст. Но я не предатель, это точно. Я не переходил на вашу сторону. Ну разве я предатель? Я твой враг, как и все другие полицейские.

- Оружие дойдет до места, ты не знаешь, как и куда. Никто тебе не поверит, когда ты вернешься один, живой и невредимый, как ты сказал. Товарищи тебя прикончат, как ты того и заслужил, если ты появишься поблизости от Брайтештрассе или Петерштрассе, все равно у тебя нет ни одного шанса.

- Петерштрассе? Значит, там обосновалась группа Зигфрида Хаузнера. Ты неосмотрителен, Хорст. У нас был только один адрес, а теперь и второй. Ну что ж, страшная игра для вас закончена. Почему, черт побери, ты вместо этого не занимаешься исламским искусством?

Он не стал дожидаться ответа и отвернулся. В этот момент в палатку вошли Муна и ее спутники. Муна выглядела очень сосредоточенной.

- Мы приняли решение, - сурово сказала она. - Окончательное решение, которое мы не собираемся обсуждать. Ты заявил, что они не твои товарищи, что ты по-прежнему работаешь на шведскую службу безопасности и хочешь продолжать операцию против этих гангстеров.

- Да, - тихо сказал Карл, одновременно почувствовав, что от страха тошнота подступает к горлу.

- Держи, - сказала Муна и протянула ему штык. - Убей их сейчас. Сейчас, немедленно. - Карл стоял со штыком в руке, спиной к Барбаре на расстоянии одного метра и чувствовал, что он парализован, как от короткого замыкания, что сейчас упадет в обморок; казалось, свет в палатке померк на какое-то мгновение.

- Сейчас, немедленно. Иначе ты сам к ним присоединишься. Решение окончательное, - добавила Муна. Ему показалось, что в ее голосе он услышал нотки неуверенности. Но он ей поверил.

Все в комнате смотрели на него. Палестинцы со стаканами чая замерли, как статуи.

Карл крепко сжал штык в правой руке и держал его перед собой, пытаясь сконцентрироваться и направить силу в руку. Он чувствовал, что может не удержать штык. В голове все затуманилось.

Внезапно, как будто под влиянием извне, он развернулся и снизу ударил Барбару по подбородку рукой, крепко сжимавшей штык. Ее голова откинулась назад от такого мощного удара, она обмякла, как казалось, уже без сознания.

Карл взглянул в черные, широко раскрытые глаза Хорста Людвига Хана, быстро шагнул вперед и левой нанес удар снизу в челюсть. И тут же надавил пальцами на глаза, чтобы быстрее с этим покончить. Одновременно правой, сжимавшей штык, он резанул его горло и быстро отскочил. Кровь из артерии вначале брызнула фонтаном, затем напор струи уменьшился, и было видно, как кровь продолжает выливаться в такт с затухающим биением сердца умирающего. Хорст Людвиг Хан, казалось, пытался что-то сказать, но вместо слов раздался хрип из открытой раны. Он дернулся и замер.

Карл шагнул к Барбаре. Ее голова болталась, она была без сознания. Он косо всадил штык выше диафрагмы, а когда лезвие вошло в тело, резко толкнул рукоятку. Вытащив лезвие, он вытер его об ее одежду и бросил штык тут же на землю. Несколько мгновений тело еще вздрагивало.

Молча он выскочил из палатки. Никто его не остановил. Он упал на ржаво-красную землю под пиниями. Дул легкий ветерок. Время для него остановилось, он был полностью опустошен. Он не имел представления, как долго так просидел, быть может, несколько минут, возможно, полчаса, когда из палатки вышла Муна и положила руку ему на плечо.

- Войди, ты должен снова войти, - сказала она ласковым голосом, в котором слышалась почти любовь.

Он поднялся и на ватных ногах вошел в палатку. Двое убитых висели в том же положении. Но они были изрезаны и выглядели так, будто их пытали.

- Ну, и чему это может помочь? - вяло спросил Карл. - Они ведь мертвые вам ничего не могли сделать.

- Мы еще не решили все проблемы, - сказала Муна; одновременно подошли трое ее подчиненных, схватили Карла и оттащили его к третьему столбу. У него не было сил сопротивляться, и он позволил привязать себя снова.

- Сирийская служба безопасности вас очень скоро найдет, - объяснила Муна. - Вас всех пытали, но мы не успели тебя убить, только ранили. Ты должен понять, что мы вынуждены так поступить. Речь идет не только о твоей жизни, Карл, но и об успехе операции. Дальше это не просто шведско-немецкая операция, фактически она становится палестинско-шведско-немецкой, не так ли?

Карл медленно кивнул, не в силах отвечать.

Муна отдала приказ по-арабски, и парни вокруг нее стали немедленно сворачивать лагерь. Взяв свое оружие и радиопередатчик, они их замаскировали и положили в кузов "лендровера".

Старший из палестинских солдат подошел к Карлу и внезапно грубо его чем-то ударил, Карл не мог точно понять чем, вроде прикладом. На щеке осталась кровавая рана. Потом его стали безжалостно бить кулаками по лицу. Карл не испытывал никакой боли, он был в шоке.

Минуту спустя он услышал, как завели мотор машины. Кровь текла по его лицу, и он точно не видел, была ли Муна одна перед ним, но так, во всяком случае, казалось.

- Все это печально, но необходимо, Карл, - сказала она, быстро наклонилась вперед и застенчиво поцеловала его в щеку. - Помнишь, ты поцеловал меня, когда мы пробирались сквозь дорожные заграждения?

Карл едва кивнул, не отвечая.

- Ты ведь знаешь, я еще и медсестра. Больше десяти лет назад, на войне, мне пришлось освоить эту профессию.

Карл снова кивнул. Он все еще плохо соображал от ударов и не понимал, на что она намекала.

- Сейчас я это делаю, потому что я твой друг, и потому что я доверяю тебе, и потому что я люблю тебя, Карл. Люблю, только не пойми меня превратно, но все же это совершенно точное выражение.

Говоря это, она осторожно отогнула залитую кровью рубашку и обнажила его грудь.

- Это очень быстро, Карл, и это будет выглядеть гораздо хуже, чем на самом деле, поверь мне. И помни, что вы ничего не сказали, что мы не успели, оружие уже в дороге, тебя пытали - все это доказательства для сирийцев и немецких гангстеров.

Карл пытался поднять на нее взгляд, но кровь заливала ему глаза, и он увидел только, что она направила на него поднятый нож.

Она молниеносно нанесла ему пять глубоких порезов на груди. Боль как будто от легких ожогов: ее нож, видимо, был очень острым.

Похоже, от боли у него стал сильнее вырабатываться адреналин, и он внезапно оживился.

- Где остальные? - спросил он сквозь зубы.

- Минут через десять они перейдут границу, за это время здесь появятся сирийцы и обнаружат тебя.

Муна убрала нож и вытащила пистолет, направив дуло в землю.

- Я должна немедленно уходить, другие запутывают следы. Но ты ведь знаешь, что я была медсестрой, Карл, ты мне доверяешь?

- Да.

- Это "Вальтер", 7,65.

- Вижу. Оружие шведской полиции и британской разведки. И что?

- Все патроны в магазине.

- Да, ну дальше?

Она больше ничего не сказала. На ощупь она выбирала место ниже его левой ключицы. Приставив дуло пистолета к этому месту, она тут же нажала на курок. Карла толчком отбросило назад, он почувствовал, как будто получил тяжелый удар кулаком. Она выбрала новое место на внешней стороне его правого бедра и повторила процедуру. В этот раз он ощутил боль и снова впал в полуобморочное состояние.

Он слышал, как она стреляла еще четыре раза, но его тело уже ничего не чувствовало.

Он очнулся от жгучей жажды, открыл глаза, но после короткого замешательства понял, что видит только одним. Второй глаз опух и, возможно, был перевязан. С минуту он смотрел в щель на белом потолке. Попытался поднять голову, но сразу же упал назад из-за жгучей боли в левом плече и лопатке. Он осторожно повернулся. Одна нога не гнулась, была забинтована. Он закрыл глаза, вернее, один глаз и попытался восстановить в памяти ход событий.

Он лежал на чем-то напоминавшем больничную кровать, в холодной убогой комнате. У него в памяти промелькнуло, как в палатку ворвались солдаты с автоматами. Но больше он ничего не помнил.

Значит, Сирия, подумал он. Я, должно быть, все еще нахожусь в Сирии.

А это, видимо, больница. На улице светло, должно быть, день. В комнату свет проникает под углом, значит, сейчас день или утро.

Слева от него с потолка спускался шнур от звонка. Карл попробовал поднять левую руку, но боль стала еще сильнее. Он приподнялся еще раз и дотянулся до шнура правой рукой, миг подержал и повалился обратно. Раны пульсировали. Карл попытался подвигать мышцами лица, но оно было стянуто повязкой, закрывавшей глаз.

Спустя минуту вошла медсестра и что-то спросила его по-арабски, но он ее не понял. Он попросил воды по-английски и по-французски. Она исчезла. Быстро вернулась с человеком в форме, который осторожно приподнял верхнюю часть кровати. Она поднесла ему ко рту пластмассовую кружку с водой и помогла напиться, затем молча вышла из комнаты.

Мужчина взял стул и сел рядом с Карлом, положив ногу на ногу. Карл разглядел его погоны: орел и звезда, армейская форма. Он подполковник.

- Вы, как я понял, говорите по-английски, поскольку вы швед? - прозвучал первый вопрос.

Карл кивнул.

- Я подполковник Абдель Карим Хелу, военная служба безопасности, - представился сириец кратким деловым тоном.

- Карл Густав Гильберт Хамильтон, капитан шведского флота, - ответил Карл охрипшим голосом.

- Это сюрприз. Вы офицер?

- Да, в резерве.

- Что вы делаете здесь, в Сирии?

- Покупал сувениры и был ранен.

- Ваши товарищи, вы знаете, что они убиты?

- Да.

- Они швейцарцы?

- Да.

- Я в это не верю.

Карл попытался пожать плечами, но резкая боль напомнила о себе.

- Во всяком случае, они ездили со швейцарскими паспортами, я их знал как швейцарцев.

- Кто вас схватил?

- Этого я не знаю.

- Вы знаете это, разумеется. Вас пытали не ради развлечения. Они хотели что-то получить или узнать. Что же именно?

- Этого я не знаю.

- Не притворяйтесь, пожалуйста, дорогой, положение серьезное.

- Но меня ведь не подозревают в преступлении, и я хочу связаться с моим посольством.

- Преступление это или нет - вопрос скорее философский. Посольство будет потом, если вы будете откровенны со мной. Ну, так кто же вас захватил?

- Как долго я здесь нахожусь и где я?

- Около восемнадцати часов, это военный госпиталь, в военном районе, следовательно. Кто вас захватил?

Карл задумался. Что сейчас хуже - быть служащим шведской службы безопасности или западногерманским террористом? Решить было не так уж легко.

Где-то по Турции, подумал он затем, передвигался трайлер, приближая катастрофу.

- У нас есть основания полагать, что те, кто вас так разукрасил, были палестинцами, - продолжал подполковник с явным нетерпением, - это так?

- Да, вероятно, это так. Во всяком случае, это были безусловно не израильтяне.

- Почему вы так решили?

- Они выглядели слишком молодыми, говорили по-арабски и, похоже, направлялись дальше, в Ливан. А это совершенно неудобный крюк для израильтян. К тому же существуют все-таки пределы того, что израильтяне могут вытворять на вашей территории.

- Да, но дело обстоит очень серьезно именно с такого рода палестинцами. Не знаете ли, по какой дороге и куда они отправились?

- Нет, они говорили совсем о других вещах.

- Да? И что они хотели?

- Этого я не помню.

В ответ послышался короткий, хриплый смешок подполковника.

- Вы же не забыли все с самого начала. Они добились того, что хотели узнать?

- Нет.

- Поэтому они вас одного за другим пытали. Но они, кажется, обращались с вами несколько небрежно?

- Думаю, они спешили. Было что-то вроде тревоги. Сложно вспомнить, мне было очень плохо.

- Что вы помните последнее?

- Возникла паника, вероятно, из-за вашего приближения. Они засуетились, выстрелили в девушку, которая все еще была жива. Затем в меня, мне так кажется, во всяком случае.

Карл задумался, как будто бы догадываясь о чем-то. Он помнил, что Муна всадила в него две пули. Потом он слышал еще несколько выстрелов и полагал, что они предназначались ему. Но, насколько он понял, у него только две огнестрельные раны. Следовательно, вполне вероятно, что она выстрелила несколько раз в уже мертвую Барбару. Да, в Барбару, ибо Хорст Людвиг Хан выглядел по меньшей мере так, что для него уже было все равно.

Офицер поднялся и подошел к окну, Карл не мог его видеть. Если сирийская служба безопасности полагает, что шведская безопасность знает об их участии в поставках оружия, то следующий их вопрос будет, что им делать со мной, вяло размышлял Карл. Они даже не знают, кто я такой, не знают, что я сам работаю в службе безопасности.

- Как я вам сказал, положение очень серьезное, еще раз советую начать с нами сотрудничать, - продолжил подполковник, стоя у окна. - Мы имеем представление о том, чего добивались эти палестинские террористы. Вы говорите, что они ничего не узнали, это само по себе хорошо. Ваши раны и общая картина подтверждают эту версию. Вы находились здесь, чтобы добыть оружие, не правда ли?

- В любом случае это могло произойти только с согласия сирийской службы безопасности, не так ли? - ответил Карл вопросом и остался доволен своей находчивостью.

- Я буду откровенен с вами, - сказал подполковник, возвращаясь к своему стулу рядом с кроватью Карла. У него были маленькие усики и оттопыренные уши, что его делало похожим на Кларка Гейбла[11]. - За эту историю отвечаем не мы, а разведка. Они особенно не вдавались в подробности, когда посвящали меня в курс дела. На то у них свои причины. Но моя задача - выяснить, что палестинским террористам известно об этой истории с оружием. Вы понимаете?

Карл улыбнулся так, что стянуло все лицо. Он понимал очень хорошо. В Сирии та же история, что и во всех других странах. Между людьми из службы безопасности и разведки нет взаимного доверия, друг другу они передают лишь самую необходимую информацию. Положение прояснялось.

- Сейчас служба безопасности отвечает за меня? - спросил он.

- Да, вы под моей ответственностью. Карл решил сменить тактику.

- Мы можем быть абсолютно откровенны? - спросил он.

- Да, разумеется, тем более что в вашем положении это самое разумное, - ответил подполковник, подавшись вперед и изучающе глядя на Карла. От него исходил слабый неприятный запах, похожий на запах чеснока, но это было что-то другое.

- Чтобы мне не изощряться, скажите мне, что вы должны знать и чем вы можете поступиться, - продолжал Карл.

Подполковник ненадолго задумался.

- Я должен быть в курсе, узнали ли палестинцы что-либо важное и что именно.

- Тогда отвечаю: нет. Они не добились того, чего хотели.

- Речь идет о вашей оружейной сделке с... э-э... с другими палестинцами здесь, в Дамаске?

- Да.

- Чего они хотели?

- Они хотели остановить перевозку оружия. Они хотели иметь необходимые сведения, чтобы прекратить эту операцию.

- И они этого не добились?

- Нет. Только один из нас был близко знаком с деталями. Его они выбрали и убили первым. А мы, даже если бы нас очень уговаривали, или как это еще назвать, не смогли бы дать им сведения.

- Что это было за оружие и как вы его хотели использовать?

- Об атом вы должны спросить вашу собственную разведку. Впрочем, вы могли бы сверить данные, о которых я сказал. Но тот, который, очевидно, был убит первым, единственный из нас знал все детали. Передай он их палестинцам, они бы точно застрелили нас, не продолжая допрос. Все это вполне логично, не так ли?

- Предположим, вы говорите правду. Только этот немец, ибо он вероятно был немцем, знал детали. Надеюсь, это я смогу проверить.

- У вас есть мой паспорт?

- Нет.

- Где же он?

- В вашем посольстве. Они пожелали встретиться с вами. Мы, конечно, не смогли отказать. Это означает также, что вы можете себя чувствовать в безопасности. Как вы понимаете, у меня не было необходимости немедленно вам это сообщать.

- Вы чрезвычайно любезны, господин подполковник. Но как, черт побери, мой паспорт попал в шведское посольство?

- Об этом, как я понимаю, вы должны спросить себя. Но в отеле утверждали, что вчера некто с арабским акцентом позвонил по телефону и объяснил, что вы убиты и они должны передать ваш паспорт в посольство. Не думаете ли вы, что все это несколько странно?

- Нет, тот, кто звонил, наверное, думал, что это правда. Ведь так почти и было. Может, они хотели вас подразнить таким образом.

- М-да, вероятно, это так. Выдержите вы еще несколько визитов сегодня?

- Надеюсь.

- Мы еще вернемся к этому разговору, а пока я принимаю ваши объяснения. Что вы скажете в вашем посольстве, это, конечно, не мое дело, но...

- То есть?

- Как я понимаю, ни вы, ни мы не заинтересованы в том, чтобы вовлекать шведские власти в какие-либо сделки с оружием.

- Нет, это исключено. Но как я объясню мое положение?

- Скажите, что вы попали в руки к жестоким и кровожадным арабским грабителям или что-нибудь в том же роде. Я вернусь, как уже сказал, к вопросу о немце, если окажется неверным, что он был единственным источником информации. Выздоравливайте.

Карл пытался бороться со сном. Он предвидел, что комната может прослушиваться и что сирийцы могли наверняка раздобыть кого-нибудь понимающего шведский. Посольство, с одной стороны, могло помочь ему как можно быстрее выбраться из госпиталя. А с другой - он хотел уехать один в Европу, и не в Швецию. И тут еще придется покумекать.

Он спал без сновидений. Проснувшись ночью на миг, он отметил, что, видимо, никаких посещений из посольства не было, пока он спал. Последнее, о чем он подумал: оружие сейчас должно находиться уже на подступах к Стамбулу.

Около одиннадцати утра вошла медсестра и сняла повязку с его головы. На одну щеку было наложено восемь швов. В остальном лицо представляло собой сплошной синяк. Медсестра сказала, что с огнестрельными ранами ему удивительно повезло. Обе пули вошли и вышли исключительно удачно, не порвав крупных сосудов, связок или сухожилий, задев только ткани, которые сами срастутся. У него, должно быть, есть ангел-хранитель, сказала она. Карл внимательно посмотрел на нее. Она объяснила, что христианка и поэтому так выражается.

Ангел-хранитель! Знала бы та медсестра, какой ангел-коллега стрелял, подумал Карл.

К своему ужасу, он узнал вошедшего в дверь шведского дипломата. В прошлом году в Бейруте Карл говорил с этим высокомерным идиотом, считавшим, что шведская помощь палестинским лагерям беженцев равнозначна пустой трате денег.

- А, Хамильтон, вот мы с вами и встретились снова, - бодро поздоровался швед на родном языке, как только вошел. Это было совершенно нелепое приветствие. Его можно было бы, конечно, объяснить ограниченными интеллектуальными возможностями дипломата. Но, к сожалению, также тем, что он знал, кто такой Карл и что Карл был в Бейруте по заданию полиции безопасности, когда они последний раз встречались.

- Заткнись и слушай, комната может прослушиваться, - прервал Карл. - Сядь и больше ничего не говори.

Он дождался, пока дипломат подчинится, прежде чем продолжить.

- Я хочу, чтобы вы меня вытащили отсюда как можно быстрее, лучше всего уже завтра. Среди моих вещей в гостинице лежат деньги, оплати мой гостиничный счет. На другие счета ты можешь наплевать. Я не хочу иметь с вами других дел, мне надо как можно быстрее выбраться из страны. Это понятно?

- Я должен заметить, что нахожу такой тон совершенно неуместным, учитывая то, что произошло, - ответил высокопарно второй секретарь, который теперь из соображений безопасности выполнял свои ливанские обязанности, находясь в Дамаске. - После того как случилось ужасное происшествие с двумя убитыми европейцами и...

- Знаю, я именно там и был, - остановил его Карл. - Кстати, что с убитыми швейцарцами?

- Они переданы в швейцарское представительство. Я думаю, их упакуют, как положено, и отошлют домой.

- Сколько это займет времени?

- Мы сами не занимались такой процедурой, но осмелюсь предположить, что пару дней она может занять.

- Хорошо. Итак, я хочу отсюда выбраться. Хочу получить обратно мой паспорт, деньги и билет на самолет. И чтобы потом духу вашего не было...

- Но я должен написать домой отчет...

Карл сжал зубы. Что, собственно, он мог сказать этому идиоту? Что они оба втянуты в дело, проводимое службой безопасности, и вовсе не нужно писать никаких отчетов? Карл сам в состоянии отчитаться перед шведскими властями в случившемся. Но этот идиот ничего не в состоянии понять. А Карл объяснить не может. Подслушанный разговор может стоить жизни ему или как минимум двадцати американцам в Стокгольме.

- Ты можешь засунуть в задницу свой отчет. Ты, чертов лакей империализма. Меня ни в чем не подозревают, и вам со мной делать нечего. В твои обязанности сейчас должно входить только одно: чтобы раненый шведский гражданин выбрался из этой страны, и все.

Карл закрыл глаза и откинулся назад. Он не вслушивался в протесты дипломата о неуместном употреблении слов. Последнее должно было хорошо звучать в микрофонах. "Лакей империализма" - это, наверное, здорово переводится и на арабский. И хорошо совпадает с представлением о террористе.

Он решил не открывать глаза до тех пор, пока этот оскорбленный двубортный дипломатический пиджак не покинет комнату.

Последующие двадцать четыре часа были отмечены интенсивной перебранкой между сирийской службой безопасности и разведкой. В службе безопасности подозревали, что разведка снова задумала какую-то террористическую акцию, да еще вместе с западногерманскими террористами - худшее, что можно было себе представить. Министр ничего не знал, он не желал ничего знать, не хотел, чтобы сирийские власти оказались замешанными в подобных делах.

Шеф службы безопасности требовал отставки шефа разведки. Но люди из разведки упорно отказывались предоставить известные им сведения о связях между Абу Нидалем, западногерманскими террористами и поставками оружия. Напротив, они подтверждали, что только западный немец, первым убитый палестинцами, один знал все детали транспортировки оружия. Во всяком случае, теперь в его перевозку ООП не вмешается. Не было никаких оснований полагать, что три европейских борца с империализмом посвящали друг друга в тонкости маршрута и способа перевозки оружия. В таком случае оставшемуся в живых не надо изворачиваться и доказывать, что только один из них был в курсе всех деталей. С профессиональной точки зрения это был трезвый вывод службы безопасности, к тому же он давал хорошие дивиденды.

Но сирийская разведка направила запрос: действительно ли существует капитан шведского флота под именем Карл Густав Гильберт Хамильтон? Поскольку речь шла о военном, то вначале запрос попал к представителю ГРУ в советском посольстве в Дамаске. Оттуда, уже зашифрованный, он был направлен в Москву и в отделение ГРУ в Стокгольме.

В Стокгольме, в кабинете с видом на здание издательства "Свенска Дагбладет", сидел полковник Юрий Чиварцев, начальник отделения ГРУ - организации, конкурирующей с КГБ.

Юрий Чиварцев нашел, что информация несомненно заслуживает внимания. Вместе с тем было совершенно невероятно, что офицер шведского флота замешан в какой-то темной сирийско-западногерманской авантюре с оружием. Первоначально он смог найти не так уж много данных о Хамильтоне, не больше, чем было сказано в шведском военном реестре офицеров-резервистов флота.

Правда, там говорилось, что он лейтенант, а не капитан. Но из центра в Москве пришло сообщение, в общем незначительное, но в этой связи важное, где на основании публикаций шведской прессы о награждениях за год медалями и другими наградами сообщалось, что некто Хамильтон получил - и рядом с его именем стояли таинственное сокращение "Густав III мдл." и дата.

Юрий Чиварцев потратил полдня на то, чтобы выяснить, что это означает. И не впустую. Медалью Густава III за храбрость, проявленную на поле боя, шведские офицеры в последние десятилетия просто так не награждались.

Почему, спрашивал себя Юрий Чиварцев, шведский офицер получил награду, которая связывается только с военными действиями? Швеция не участвовала больше в войнах, после того как воевала с Россией. Он улыбнулся.

Почему такое сенсационное награждение провели почти что тайно? Кто в секретных службах в шведской обороне, безопасности или разведке в последние годы был отмечен подобной наградой?

Он сидел в одиночестве за своим столом и смотрел на голубую неоновую рекламу "Свенска Дагбладет" в нескольких сотнях метров от советского посольства. Самые агрессивные в Швеции антисоветские публикации этой газеты вызывали у него наибольшее раздражение.

И вдруг отрывочные и, казалось, разрозненные сведения сложились в логичную и целостную картину. Некоторое время назад в западных разведывательных организациях прошел слух, что шведская служба безопасности под Рождество в прошлом году провела акцию против израильских диверсантов. И операция эта была выполнена одним человеком, упоминаемым под кодовым именем Coq Rouge.

М-да, браво, улыбнулся Юрий Чиварцев, так это вы и есть, мой дорогой Coq Rouge. Граф и морской офицер, как видно. Ну, тогда все решится быстро в Германии. Бог в помощь вам, террористы, вы получите по заслугам.

Довольный, он закрыл тяжелую архивную папку, лежавшую перед ним, взял ручку и медленно и четко написал на обложке: Coq Rouge, он же лейтенант Карл Густав Гильберт Хамильтон.

Затем полковник положил папку в сейф, закрыл его, погасил свет и отправился домой. Он не собирался сообщать коллегам в Дамаске о своем открытии. Это будет сделано позже, будет отложено до того, как все решится в Западной Германии. А сейчас передавать какие-либо сплетни об этом молодом коллеге, попавшем в сложное и щекотливое положение, связанное с большим риском, было бы безответственно. Информация всегда может попасть не в те руки. На этом принципе ГРУ и КГБ, как, впрочем, и их противники и союзники, строят свою работу.

В середине следующего дня Карл с трудом вышел из самолета в аэропорту Афин. Он старался не обращать внимания на любопытные взгляды окружающих. Темные очки только немного прикрывали его "отделанное" лицо, одна рука была на перевязи, и он сильно хромал. Рана на бедре начала кровоточить, и на штанине разрасталось красное пятно.

В Дамаске Карл заказал билет до Афин, а сейчас купил новый - до Гамбурга через Франкфурт, не заботясь о сложных пересчетах со старым из Вены. Ему удалось купить билет на самолет, вылетающий через полтора часа.

Поменяв немного денег, он пошел звонить в Гамбург по номеру, которым мог воспользоваться только в случае самой крайней необходимости. Зигфрид Маак моментально снял трубку.

- Я прилечу во Франкфурт через четыре часа, прилет в 16.20. Встреть меня, это* крайне необходимо. В том же месте, что и в первый раз. Мы попали в серьезную передрягу, понятно?

- Да, понятно, - ответил Зигфрид Маак тихо, потрясенный тем, что Карл попал в ситуацию, когда вынужден был позвонить.

Карл повесил трубку.

Он пошел в шумный кафетерий, заказал стаканчик узо, как в тот раз, по дороге в Бейрут, когда он встретил Муну.

В аэропорту был час пик, беспрерывно взлетали и садились самолеты. Один из них принадлежал швейцарской авиакомпании Свисэйр с характерным белым крестом на красном фоне. Самолет был из Дамаска и должен был прибыть в Цюрих в 15.20 по местному времени.

Среди багажа в грузовом отделении находились два запаянных цинковых гроба с двумя убитыми западными немцами.

Глава 10

Все тело ныло, чувствовались слабость и сонливость. Но как только Карл пытался забыться, он видел перед собой убитого Хорста Людвига Хана - и тут же быстро открывал глаза. Было похоже, будто ведешь машину и тебя одолевает сон, вдруг от страха вздрагиваешь, в кровь выбрасывается адреналин, и ты понимаешь, что неожиданно задремал.

В вагоне Карл пошел в туалет, снял с себя серые фланелевые брюки и холодной водой немного замыл кровавое пятно. Затем под набухшую от крови повязку всунул несколько сложенных сухих бумажных полотенец и осторожно захромал в купе. В госпитале в Дамаске врач утверждал, что ему необходимо остаться по крайней мере на неделю, но это, конечно, было совершенно невозможно. Где-то в Югославии, а возможно, уже и в Австрии по шоссе на Ганновер двигался трайлер с грузом, несущим несчетное количество смертей и разрушений. Теперь Карл соревновался с ним в скорости передвижения.

За окном были сумерки и туман, Карл ничего не мог разглядеть в Рейнской долине, кроме небольших мелькавших пятен света, проплывавших мимо и отражавшихся в реке.

Он увидел проходящего по коридору Зигфрида Маака, одетого в ту же шуршащую ветровку, в которой он был в первую встречу. Карл понял, что Маак его увидел, но по какой-то особой причине остерегается вступать в контакт.

Возможно, он заметил в поезде какого-то подозрительного спутника.

Карл поднялся и застонал от боли, снимая свою не особенно тяжелую дорожную сумку. Порылся в ней, достал плейер и кассету с концертом для фагота, К 191. Под эту музыку он лежал и вспоминал, как разболелся накануне Рождества, все еще находясь среди мелких преступников на Хафенштрассе, когда еще ничего страшного не произошло. Музыка помогла ему расслабиться, и уже перед глазами не стоял окровавленный Хорст Людвиг Хан. Карл вспомнил свою фантазию о дворянине, круто изменившем жизнь, заказав молодому Моцарту концерт, благодаря которому хотел стать знаменитым и действительно прославился. Несколько раз Карл был вынужден останавливать кассету, чтобы осмотреться.

Он дважды прослушал концерт для фагота. Затем вставил новую кассету, купленную в сутолоке Франкфуртского аэропорта. Небольшая соль-минорная симфония № 25, которая у Карла всегда ассоциировалась с печалью и Рейнской долиной.

Когда его разбудил Зигфрид Маак, музыка уже давно прекратилась.

- Через десять минут иди в конец поезда, мы остановим его стоп-краном. Я сразу же выйду, увидимся на перроне. Понятно? Боже, как ты выглядишь, - прошептал возбужденно Маак. Карл сонно кивнул.

Экспресс Люфтганзы сделал первую остановку где-то в Сент-Гоаре, и двое вышли из разных концов последнего вагона. Поезд тотчас тронулся дальше.

Окутанный туманом перрон был безлюден. Зигфрид Маак шел навстречу Карлу и говорил по радиотелефону.

- Мы здесь разойдемся, ты пойдешь в поселок, найдешь там гостиницу под названием "Золотой лев", рядом с рекой. В синем BMW сидят двое - мужчина и женщина. Ясно? Давай мне твою сумку, - скороговоркой проговорил Зигфрид Маак, как будто поблизости торчали чьи-то посторонние уши.

Карл снова кивнул, Маак взял его сумку и пошел первым с перрона. Карл медленно захромал за ним.

Сент-Гоар - один из типичных поселков, которые он видел из поезда, когда впервые ехал на экспрессе Люфтганзы. Как раз тогда, проезжая эти места, он впервые установил контакт с Мааком. Тогда он спросил о скале Лорелеи на другой стороне, а затем они пошутили, что всю операцию, возможно, следует назвать "Сумерки богов". Это кодовое название теперь, пожалуй, уже не было преувеличенным.

Туман был очень густым: казалось, вода просто висела в воздухе. Карл быстро устал от пешей прогулки, лоб его покрылся холодным потом. Поселок был почти совершенно безлюден, ведь до летнего туристического сезона еще очень далеко. Карл не видел склоны гор с другой стороны Рейна, но догадывался, что они должны выглядеть так же, как тогда, когда он проезжал здесь впервые, - серыми, черными и коричневыми.

Гостиница "Золотой лев" смотрелась так, будто была вырезана из немецкого туристического проспекта, украшенная золотом и деревянной резьбой. На фасаде красовался большой позолоченный лев. За сводчатыми оконными рамами видны ресторан, накрытые столы, включенный свет и совсем немного посетителей. Карл подумал было, что они войдут внутрь. Но тут стоящая в нескольких метрах синяя машина дважды мигнула фарами. Он повернул к машине, а когда подошел поближе, передняя дверца открылась. Карл сел рядом с водителем, почти не рассмотрев находившихся внутри мужчину и женщину, уверенный, что они должны быть так же незнакомы ему, как и он им.

- Добрый вечер, - почти простонал Карл, когда осторожно усаживался в машину.

Женщина на заднем сиденье щелкнула рацией.

- Все готово, - кратко сообщила она и получила в ответ такой же короткий сигнал. Машина мягко тронулась с места, въехала в поселок и стала подниматься вверх по крутой петляющей дороге к освещенному замку.

В замке разместились ресторан и гостиница "Бург Рейнфельс". Они вошли в заднюю дверь, ведущую к бассейну, и поднялись на лифте. Здесь их встретил Зигфрид Маак, а двое сопровождающих спустились обратно. В конце коридора в номере с двумя смежными комнатами их ждал Логе Хехт. Он был один, персонал и снаряжение находились в комнате рядом.

- Да, быстро вы сработали, да и народу столько понаехало, - утомленно поздоровался Карл и, сняв темные очки, опустился в одно из голубых кресел в стиле барокко. Он бросил взгляд в окно. По другую сторону Рейна стоял сказочный замок, наполовину скрытый туманом, разрываемый бело-желтым лучом прожектора.

- Как только раздался твой звонок из Афин, мы объявили готовность номер один. И, как видно, для этого действительно есть причины. Ну ладно, как ты себя чувствуешь и что произошло? - спросил Логе Хехт озабоченно, но нерешительно.

- Как вы, черт побери, узнали, что я звонил из Афин? - спросил Карл. Он был совершенно уверен, что не говорил этого Зигфриду Мааку.

- Техника, - ответил Логе Хехт, пожимая плечами. - Техника, которая моментально выдает счета и тянет целую вечность, если нужно получить деньги. Тебе требуется врач?

- Нет.

- Хорошо. Что же случилось, какова ситуация? Нанесем мы удар сейчас или позже? - Зигфрид Маак включил магнитофон и сел, держа в руках записную книжку и ручку. Они напряженно следили за Карлом.

- Если коротко, положение следующее. - Карл глубоко вздохнул, прежде чем продолжил. - Можно немного виски или чего-нибудь вроде этого? Так вот, примерно через десять часов в Ганновер придет трайлер. Я не знаю, как он выглядит, есть ли у него какие-нибудь особые приметы. Знаю, что он из Дамаска. Внутри помимо фруктов - полдюжины РПГ-18 и по меньшей мере в два раза больше снарядов к ним. Вторая группа террористов в Гамбурге - группа Зигфрида Хаузнера - имеет конспиративную квартиру где-то в районе Петерштрассе. Нет, номера я не знаю. Ее задача - принять оружие.

Карл сделал паузу, чтобы взять виски, которое протянул ему Зигфрид Маак.

- Что это такое - РПГ-18? Каковы возможные последствия этой перевозки? - спросил Логе Хехт, который далеко не был знатоком оружия.

- Это советское оружие, это и есть гранатомет. Вероятно, самое мощное оружие, когда-либо попадавшее в руки европейских террористов, если, конечно, они его получат.

- Итак, ты был в Дамаске?

- Да, отъезд был такой внезапный, что у меня не было возможности о нем сообщить. Это входит, как вы знаете, в их тактику.

- И что же там произошло?

Карл коротко рассказал, как проходила покупка оружия и что оно, насколько он мог узнать, должно быть использовано для обстрела американского посольства в Стокгольме. Это только гипотеза. И если она верна, террористам потребуется по меньшей мере еще месяц на подготовку операции. Проблема, конечно, в том, что подобное оружие может быть использовано и для каких-либо других целей. Одна-единственная встреча где-нибудь в прокуренной квартире - и они выберут другую цель. И тогда все пропало. А значит, все это страшно серьезно.

Что касается двух террористов (из команды Зигфрида Хаузнера), сопровождавших его, - Карл бросил взгляд на Зигфрида Маака, он только сейчас сообразил, что они тезки, - это были Барбара и Хорст Людвиг Хан. Они оба мертвы.

- Как это произошло? - прервал Логе Хехт как раз тогда, когда Карл, казалось, уже хотел перейти к другому вопросу.

Карл сидел тихо какое-то время, прежде чем ответить.

- Мы были захвачены палестинской разведкой "Джихаз ар-Разед", находящейся под руководством Арафата. Не он лично шеф оперативной работы, но важные решения принимает сам. Поскольку у них был веский и хорошо мотивированный довод, чтобы перехватить дьявольскую посылку от Абу Нидаля - кстати, весьма скользкий тип, - они нас захватили и привезли в лагерь около ливанской границы, с тем чтобы попытаться все остановить. Надо заметить, потрясающе элегантная операция.

- Палестинцы?

- Да. ООП, Сирия и Абу Нидаль - смертельные враги. Поэтому их операция на сирийской территории представляется почти фантастической.

- Ну и дальше что они с вами делали, допрашивали, очевидно?

- Я знал их оперативного руководителя по прежнему сотрудничеству, по прошлогодней операции, которую мы, шведская служба безопасности, проводили, в том числе и с их помощью...

- Вы сотрудничаете с ООП?

- Да, в том случае мы на это пошли. И это также имело большое значение. Ну, поскольку я ее знал...

- Шефом была женщина?

- Да. Но на это наплевать. Я объяснил ей ситуацию.

- Ты рассказал ООП о нашей операции!

- Да. Я счел, что риск минимален, и к тому же больше всего рисковал лично я. Кроме того, речь шла о том, чтобы выжить и объяснить ситуацию наиболее приемлемым образом.

- А твои раны?

- Чтобы не было ничего подозрительного, они нанесли мне несколько ран ножом и всадили две пули - в плечо и бедро. Она была очень любезна, выбрав самое приличное оружие, чтобы мои раны были по возможности несерьезными.

На секунду в комнате воцарилась тишина. Лишь звук включенного магнитофона нарушал ее, да еще тяжелое дыхание Карла.

- Что случилось с парой Хан? - спросил Логе Хехт неожиданно низким голосом, как будто в тишине таилось что-то устрашающее.

- Они убиты. Замучены. Они поехали по швейцарским паспортам под именем Апфелькнёдель или что-то похожее, и их тела будут доставлены в Швейцарию в ближайшие дни. Там, конечно, установят, что документы фальшивые, и обратятся в BKA с просьбой о помощи в идентификации убитых. Большого труда это не составит, как я понимаю.

- Их убили палестинцы?

Карл немного помолчал. Все в комнате выжидающе смотрели на него. Вопрос был мучительным.

- Да, можно сказать так, - в конце концов произнес Карл.

В комнате снова стало тихо. Логе Хехт, как впоследствии вспоминал Карл, бесконечно долго медлил, прежде чем все-таки сменил тему.

- Кто и когда будет проводить операцию, что ты об этом можешь сказать?

- РАФ хочет провести операцию с бельгийскими и французскими товарищами, как они их называют. Это, вероятно, означает ССС и "Аксьон Директ". Но практические проблемы, стоящие перед ними, потребуют по крайней мере еще месяца. Не думаю, что в Швеции они уже что-нибудь подготовили. Во всяком случае, я не получил ни малейшего намека.

Ответив, Карл вздохнул с облегчением оттого, что его не просят объяснить обстоятельства смерти двух террористов. Он все еще не решил для себя, как он должен отвечать на прямой вопрос - рассказать, как все было, или обвинить во всем палестинцев.

Оставалась проблема транспортировки оружия. Зигфрид Маак предложил вариант - захватить трайлер и каким-то образом подменить оружие. Карл подтвердил, что технически само по себе это несложно и потом можно продолжать перевозку. Но после короткого обсуждения они поняли, что это невозможно. По дорогам Германии передвигаются десятки тысяч грузовиков. Это все равно что искать иголку в стоге сена. Кроме того, можно возбудить много нелепых подозрений. Наконец, неизвестно, посвящен ли шофер (или шоферы) в суть операции.

Другой вариант - дожидаться на центральной станции в Ганновере приема груза и наблюдать за возможным спектаклем. Но совсем не обязательно, что так все и получится. Ведь известно лишь то, что трайлер направляется к Ганноверу.

Вопрос был в том, насколько рискованно для Карла вернуться в группу террористов на Брайтештрассе. Но как ни крутили, как ни вертели, получалось, что этого не миновать.

Петерштрассе, по расчетам Хехта и Маака, не такой уж большой район, так что вычислить вторую конспиративную квартиру будет нетрудно. Но если все пройдет успешно, что по меньшей мере желательно, то потребуется неделя, прежде чем группа Зигфрида Хаузнера будет локализована.

Карл может вернуться, если, конечно, он готов взять на себя риск. Ключевая информация, а значит, и жизнь Карла теперь в руках палестинцев. И Логе Хехт не хочет брать на себя ответственность и принимать решение, когда есть такая неопределенность.

- Однажды палестинцы уже держали мою жизнь в своих руках, - улыбнулся Карл. - А одна из них рисковала собственной жизнью ради этого дела. Она оставалась подле меня до тех пор, пока сирийские силы безопасности не оказались совсем рядом, чтобы врачи как можно быстрее оказали мне помощь. Нет, я им полностью доверяю, здесь нет риска. Вопрос в том, как воспримут "товарищи" тот факт, что я - единственный, кто остался в живых из нашей экспедиции. Ведь эти сволочи настолько подозрительны.

Какое-то время они обсуждали возможные варианты. Но когда Карл снял с себя рубашку и обнажил часть своих ран, всем показалось невероятным, что обман может быть раскрыт. Ни одна служба безопасности в мире не могла бы сделать с одним из своих что-либо подобное. Это должны понять даже террористы.

- М-да, - заключил Логе Хехт, - ни одна организация службы безопасности в мире, кроме палестинской, очевидно.

Так они приняли решение. Карл может продолжать операцию. Но будет применено особое устройство, позволяющее моментально вызвать подмогу. Будет использована хитрость, придуманная Зигфридом Мааком на тот маловероятный случай, который теперь как раз может представиться. Карл получил дополнительный магазин к своему пистолету "Беретта-92S". В магазине было 12 патронов, но под пружину встроен миниатюрный передатчик с батарейкой, которой хватит по меньшей мере на два месяца. Если нажать на дополнительный патрон в магазине, передатчик заработает. Операция, таким образом, начнется через полчаса после этого сигнала. Уже сейчас нужно запросить полицию в Гамбурге, не объясняя, конечно, причины, чтобы одно из подразделений МЕК находилось в постоянной дежурной готовности.

Зигфрид Маак займется секретной слежкой за Петерштрассе, чтобы локализовать вторую конспиративную квартиру. Оружие, вероятнее всего, будет находиться именно там.

По желанию Карла, идентификация двух убитых террористов в Швейцарии будет отложена по крайней мере на 48 часов, чтобы он сам смог сначала сообщить новость террористам и тем самым проконтролировать возможные последствия. Но если они заподозрят предательство, несмотря на явные следы пыток, положение чисто психологически будет намного хуже.

- Но с этого момента операция особенно опасна, если эти РПГ, или как их там, имеют такой эффект, как ты говоришь, - размышлял Логе Хехт. - Пока что мы схватили дракона только за хвост.

- Да, с одной стороны, - сказал Зигфрид Маак. - Но с другой - Хамильтон прав, им нужно время на подготовку. И тогда мы получим возможность не только нанести удар одновременно по двум группам, которые будут находиться вместе, но еще прихватим их драгоценных французских и бельгийских коллег. Ради этих "сокровищ" стоит рисковать.

Все трое в комнате рассмеялись неожиданно смешной двусмысленности.

Карл отказался остаться на ночь в "Бург Рейнфельс", несмотря на уютную обстановку и на казавшуюся надежной действующую здесь систему безопасности, начиная от полиции, охраняющей подступы к поселку, и кончая служащими безопасности в самом отеле. Он прилетел из Афин десять часов назад и должен быть в Гамбурге уже этой ночью.

Его билет по маршруту Афины - Франкфурт был зарегистрирован. Но часть Франкфурт - Гамбург оставалась открытой. Зигфрид Маак взял билет и вышел с ним в другую комнату. Спустя полчаса Карл получил его обратно умело подделанным. Выглядело так, что он пролетел самолетом Люфтганзы и из Франкфурта в Гамбург. Времени оставалось мало. Зигфрид Маак должен был сам отвезти Карла в Гамбург, что было намного быстрее, чем пытаться доставить его во Франкфурт, где бы он мог опоздать на свой самолет.

В то время как Логе Хехт спускался в ресторан, чтобы съесть настоящий немецкий ужин и подумать, - а по его фигуре было видно, что он любит настоящую немецкую пищу и лучше всего думает во время еды, - Карл и Зигфрид Маак сели в BMW с турбодвигателем Ведомства по охране конституции и двинулись по направлению к автобану.

Маак выжимал больше 200 километров в час, хотя состояние дороги было не самым лучшим. Да, машину он ведет, как немец, подумал Карл, который уже успел получить представление о летящих по автострадам немецких баронах - "мерседесах" и BMW.

Раны Карла снова стали кровоточить. Хоть и нанесенные специально для отвода глаз, они были настоящими и сейчас, вдобавок к общей слабости, делали его ко всему безучастным.

Довольно долго Карл и Зигфрид Маак ехали молча.

- Это ты убил террористов? - неожиданно спросил Зигфрид Маак.

Карл не отвечал. Он сидел молча почти пять минут, и Зигфрид Маак больше не ждал ответа.

- Раз ты служишь в Ведомстве по охране конституции, а не в полиции, ты по закону не обязан сообщать о преступлении, о котором узнал. Так ведь? - в конце концов спросил Карл.

- Да, это так.

- Я их убил, обоих. Палестинцы этого потребовали... Как своего рода гарантию того, что я говорю правду. Иначе они убили бы нас всех.

Больше они ни о чем не говорили. Карл уснул и проснулся уже в Гамбурге. Он вышел недалеко от метро, в нескольких километрах от центра.

Дверь открыла Моника. Она тут же отпрянула назад, едва сдерживая крик. Затем быстро втащила его и закрыла дверь.

- Разбуди всех, если они не проснулись. Это крайне необходимо, - прошептал Карл. Он снял куртку и тут же был вынужден оттолкнуть от себя Монику, которая хотела немедленно осмотреть его раны. Рубашка на груди сильно пропиталась кровью.

- Поторопись, разбуди всех, - сказал он, протискиваясь мимо нее. Пройдя через пустую гостиную, Карл поднялся по винтовой лестнице в свою комнату, которая находилась рядом с комнатой Моники, и спрятал новый магазин к своему пистолету "беретта". Итак, первая задача успешно решена. Было бы сложно объяснить, почему он приехал с пустым магазином. Карл поставил сумку, пошел в ванную комнату и умылся холодной водой. Из зеркала в ванной на него смотрело страшное отражение: один глаз, все еще не видевший, опух и превратился в узкую щелку, а кожа вокруг стала зеленовато-голубой. На той же щеке у него красовался пластырь. Все усугубляла двухдневная щетина; он напоминал себе где-то виденную цветную фотографию старого пьяницы, который, как писали о нем, был избит сёдермальмской полицией и посажен в камеру.

В комнате Моники на виду стояли открытая бутылка виски и полупустой стакан. Карл взял бутылку за горлышко и спустился вниз, где в гостиной у погашенного камина собралась вся еще не совсем проснувшаяся компания. На Фредерике Кункель был розовый домашний халат с голубыми цветами, который совершенно не подходил к выражению ее лица.

- Товарищи убиты, оба. Но оружие в пути, будет в Ганновере ночью или утром, - начал Карл, тяжело опускаясь в одно из кресел, и отпил глоток из бутылки, поставив затем ее рядом с креслом.

- Кто их убил? Где, как и когда это произошло? - спросила Фредерике Кункель, стиснув зубы, скорее агрессивная, чем потрясенная. Другие реагировали более спокойно. Но страшно было всем.

- Нас захватили палестинцы из ООП. Они хотели прервать операцию. Похоже, среди людей Абу Нидаля должен быть предатель. Абу Нидаль продал нам оружие, а они нас пытали, чтобы узнать план операции и захватить оружие. Но условия перевозки оружия знал один Хорст Людвиг, товар был уже в пути. Его убили первым. Затем Барбару, а когда они взялись за меня, появилась сирийская полиция безопасности, и они не успели меня прикончить. Карл отпил новый глоток, ожидая реакции.

- Что с тобой? Куда ты ранен? - мягко спросила Моника.

- Мне порезали грудь, избили. Как видите, у меня прострелены бедро и плечо, вот здесь, с другой стороны, - показал он, исказившись от боли. Раны действительно болели.

- Почему ты только сейчас появился и откуда? - спросил Вернер Портхун. Тон был явно враждебным.

- Я вылетел из Дамаска в Афины, затем во Франкфурт. Там несколько часов пережидал. Затем заказал билет до Гамбурга и вечером прилетел последним самолетом. Потом проехал на метро и несколько часов запутывал следы на случай слежки. Но вроде ничего такого не было. Не хотел рисковать, прежде чем идти сюда.

- Кто об этом знает? - прогремела Фредерике Кункель. Зануда, подумал Карл, прежде чем ответить.

- Палестинцы. Сирийская служба безопасности. Сирийская разведка. Они знают, что мы купили оружие. Палестинцы считают, что я мертв. Что думает окружение Абу Нидаля, я не имею ни малейшего представления. Сирийцы, по-моему, будут сидеть тихо. Они сильно рискуют, если всплывет тот факт, что они замешаны в продаже оружия. Палестинцы не знают нашей цели.

- Ты не рассказал об этом? Почему же ты выжил? - тем же враждебным тоном, что и прежде, спросил Вернер Портхун.

- А с какой стати они оставили бы мне жизнь, если бы я все рассказал, когда двоих они уже убили?

- Ты мог перебежать на другую сторону. Ты ведь симпатизируешь этим капитулянтам среди палестинцев.

Итак, Вернер Портхун не отступал.

- Не будь наивным. У нас на это просто нет времени. Стал бы я сговорчивее, после того как в меня стреляли? И пытали они меня по старой дружбе, так что, ли?

- Ты можешь показать раны?

- Да, но сейчас я не хочу снимать бинты. Нам нужно обдумать более важные вещи.

- Я требую, чтобы ты показал раны.

Вернер Портхун на какой-то момент заколебался, а потом повторил свое требование:

- Товарищи, я настаиваю, чтобы мы увидели раны. Исключительно ради безопасности. Тут может быть обман.

Остальные молчали в замешательстве.

- Как ты выбрался из Сирии? - спросила Фредерике Кункель.

- Сирийская полиция безопасности перевезла меня в госпиталь в Дамаске, где меня подлатали, допросили и выбросили, как будто я жег им руки, поскольку в дело вмешалось шведское посольство.

- Как это произошло?

- Люди из ООП позвонили в отель и сообщили, что я убит и кто-то из гостиницы должен передать мой паспорт в посольство. Так они и сделали.

- Что произошло с тобой в посольстве?

- Мы обменялись взаимными оскорблениями. Я просил организовать мне отъезд из страны и потом убираться ко всем чертям. Их это вполне устроило. Они, конечно, не хотели, чтобы я оставался в Сирии.

- Они не захотели отправить тебя в Швецию?

- Нет, на меня же не объявлен розыск за совершение преступления, как вы знаете. Просто они хотели избавиться от меня как можно скорее, я ведь зарегистрирован в полиции безопасности как потенциально опасный, и об этом они, вероятно, знали. По их отношению было видно, что они совсем не в восторге от такого знакомства.

- Товарищи, все-таки требую провести голосование. Мы должны посмотреть его огнестрельные раны, о которых он тут говорил. Это очень серьезно, вы должны понять. Кто "за" - поднимайте руки, - потребовал Вернер Портхун.

Он сам и Ева Сибилла тотчас подняли руки.

- Вы же видите, что он действительно ранен, это же глупо, - запротестовал Мартин Бер. - Я категорически против.

- Я тоже. Бессовестно так обращаться с товарищем, я против, - слегка прерывающимся голосом произнесла Моника.

Стало тихо, все взгляды были обращены на Фредерике Кункель, за которой был теперь решающий голос.

- Мы все же посмотрим. Это самый простой способ выйти из создавшегося положения, - кратко сказала она.

Карл простонал. Затем осторожно стал отрывать пластырь, крепко приклеившийся к щетине. Раскрыл зашитую рану, слегка зигзагообразную, примерно с десятью скобками.

Потом он поднялся и с трудом стал снимать окровавленную рубашку. Вся грудь и часть левого плеча были забинтованы. Во многих местах сочилась кровь.

- Есть ли у кого-нибудь ножницы? - спросил он. Вернер Портхун, казалось, уже начал раскаиваться в принятом решении, но отступать было поздно.

Моника помогла ему снять повязки. Рана, куда вошла пуля под левой ключицей, выглядела как небольшое круглое темно-красное пятно, с синяком вокруг. Место выхода пули под лопаткой было ненамного больше, и здесь был наложен шов. На груди - больше пятидесяти швов на пяти разрезах, сделанных Муной.

- Раны на бедре вы тоже хотите посмотреть? - спокойно спросил Карл, подчеркнуто спокойно, понимая, что происходящая демонстрация имеет большое значение.

Пораженные увиденным, они отказались. Из ножевых ран на груди кровь теперь сочилась гораздо сильнее.

- Кто-нибудь может мне дать какую-нибудь кофту, халат или что-то еще? У меня озноб, - сказал Карл и снова тяжело опустился в кресло. Больше всего болели кровоточащие швы на груди и то место, где вышла пуля под лопаткой.

- Как же тебя отпустили из госпиталя? - спросила Моника.

- Как вы понимаете, я чертовски спешил, да и никто особенно не радовался моему пребыванию там, - ответил Карл, почувствовав, что выдержал испытание.

- Я очень прошу меня извинить, но надеюсь, ты понимаешь. Мы вынуждены соблюдать чрезвычайную осторожность, - сказал Вернер Портхун с виноватым видом.

- Само собой, я поступил бы точно так же, - ответил Карл без всякой иронии в голосе.

Вошла Ева Сибилла с большой мягкой американской хлопчатобумажной кофтой и осторожно помогла Карлу ее надеть.

- Вернемся к делу, - сказал Карл, чувствуя возможность перехватить инициативу. - Итак, не знаю, как и когда придет оружие в Ганновер. Это знал только Хорст Людвиг. Но вы ведь можете связаться с его группой, они наверняка должны знать.

- Вы достали необходимое оружие? - спросил Мартин Вер.

- Да, не беспокойся. У нас шесть РПГ-18 и по меньшей мере дюжина снарядов, если мы, конечно, получим груз. Этого достаточно, чтобы уничтожить половину танковой бригады.

- Ева Сибилла, отправляйся немедленно на Петерштрассе и расскажи им обо всем. И будь осторожна, - скомандовала Фредерике Кункель. Ева Сибилла тут же поднялась и вышла.

- Петерштрассе? - спросил Карл, искренне удивляясь неожиданно названному ею адресу.

- Да, это адрес нашей второй группы в городе. Очень хорошо, что они отвечают за прием груза. Когда может обнаружиться, что Хорст Людвиг и Барбара мертвы?

- Сложно сказать. Их должны отправить в Швейцарию, ведь паспорта у них были швейцарские. Вопрос в том, что произойдет с двумя замученными европейцами, когда выяснится, что паспорта фальшивые.

- Потребуется не больше суток, чтобы связаться с полицейскими из BKA, и дело станет ясным. Их отпечатки пальцев есть в архиве, они ведь были задержаны, - сказал Мартин Бер.

- М-да, - протянул Карл. - Два убитых товарища и очень много шума. Но полиция вряд ли сможет сделать из этого какие-либо выводы. Они решат, что это какая-нибудь разборка между террористами в Сирии, к тому же не ясно, насколько точно...

Карл внезапно почувствовал, как свет в комнате стал медленно меркнуть. Это был настоящий обморок.

Карл пролежал четыре или пять дней - он даже сам точно не помнил, - пока температура спала. Ухаживали за ним попеременно Мартин Бер и Моника. Они промывали Карлу воспаленные раны и давали жаропонижающие средства. Он совершенно расклеился и не мог встать на ноги, хотя положение было серьезным. Теперь он лежал, чувствуя себя очень слабым, и пытался подготовиться к важной встрече. Некоторые новости, сообщенные Мартином, были чрезвычайно тревожные.

Оружия уже не было в Гамбурге. В первые сутки после приезда Карла четыре из шести стволов и восемь снарядов с помощью французских товарищей были переправлены во Францию. Карл был удивлен таким неоправданным риском, но Моника его успокоила, сказав, что у французов чрезвычайно надежный канал перевозки. До сих пор за два года он ни разу не дал осечки. Кроме того, французы взяли на себя работу по доставке оружия в Стокгольм.

Моника также совершенно точно подтвердила, что бельгийцы теперь тоже участвуют в операции.

Это была очень неприятная новость. Бельгийские террористы в определенном отношении отличались от своих французских товарищей: безрассудно убивали людей, не имеющих ни малейшего отношения к непосредственному врагу. "Эти глупые убийцы из Брабанта" - так их однажды назвали в бельгийской прессе, когда они убили невинных очевидцев их нападения. Одна из самых их кровавых операций была проведена в супермаркете в местечке Брен-л'Аллед. Когда они бежали после ограбления из магазина в фольксвагене "гольф11 - они почему-то всегда предпочитали эту марку, - то открыли огонь по окружающим и убили пятнадцать человек, в том числе двенадцатилетнего мальчика. Одним из их руководителей был полицейский Мишель Кокю, захваченный уже в 1983 году, но по какой-то причине выпущенный и теперь снова посаженный за решетку. Зигфрид Маак выдвинул идею, что полицейский мог быть внедрен в эту организацию. Но чтобы он в таком случае участвовал в массовых убийствах собственных сограждан? От этой мысли быстро отказались.

И вот теперь эти безрассудные убийцы подключились к игре, и вдобавок оружие уже не было под контролем. Карл спрашивал себя, как же он сообщит об этом своему начальству. Ему ничего не оставалось, как войти в детали операции и попытаться занять в ней лидирующее положение.

Он поднялся, ощущая страшную слабость, и встал под прохладный душ, чтобы собраться и четко все обдумать. Затем побрился и переоделся в новую одежду, которую по его просьбе купила Моника. Снова он вытаскивал булавки из рубашки, руки его еще плохо слушались, каждый раз, когда он шевелил левой рукой, его пронизывала боль. Но повязка ему больше не требовалась.

Встреча внизу проходила под поп-музыку. Возможно, они считали, что так невозможно будет прослушать их разговор. Но это было бессмысленно. Если бы их прослушивали, то очень скоро бы окружили и захватили. Что в таком случае имелось в виду?

Внизу находились двое новых западногерманских товарищей. Никого из них Карл наверняка не знал, но ему казалось, что одна из них - Сильке Мейер, тридцати пяти лет, без одной мочки уха, рост около 170 сантиметров. Если его догадка верна, то она выкрасила волосы, надела очки и скрыла ухо под стрижкой.

Двое французских товарищей забавным образом отличались от немцев. Тот, что в основном вел беседу, был "военным шефом делегации" и представился как Ален Детурей. Брюнет, коротко стриженный, с элегантными манерами и военной выправкой, одетый в замшевую куртку, тянувшую на несколько тысяч франков, и короткие мягкие кожаные сапоги скорее военного типа, в ярко-голубые вельветовые брюки, бордовую вязаную жилетку и рубашку, расстегнутую на шее, он как будто сошел со страниц журнала мод, но во всем его облике чувствовалась решительность и даже резкость, из чего Карл заключил, что он профессиональный военный.

Его товарищ выглядел так, как и можно было ожидать. У Жан-Мишеля, так он представился, были длинные вьющиеся волосы и густые нависшие усы. Одет он был в зеленый плащ, который так и не снял с себя, беспрерывно курил крепкие французские сигареты в золотой обертке и говорил фразами, в которых каждое второе слово оканчивалось на -ист или -изм, а остальные были ругательствами.

Их рабочим языком был английский. Фредерике Кункель председательствовала, а один из новых незнакомых немецких товарищей был секретарем.

Фредерике резюмировала положение.

Несмотря на недавно понесенные потери, ситуация, казалось, была под контролем. Цель оставалась прежней, поскольку альтернативные цели - американское посольство в Париже или в Брюсселе - расположены менее удобно, чем посольство США в Стокгольме. Кроме того, можно быть уверенными, что ответные действия шведской полиции не могут сравниться с эффективностью полиции, прежде всего Парижа. Объект в Стокгольме удобен также и тем, что службы ЦРУ, как известно, занимают отдельный этаж. Итак, цель определена - американское посольство в Стокгольме.

Карл вздохнул с облегчением. Теперь он, как и предполагал, мог претендовать на одну из главных ролей в предстоящей операции. Ведь если бы акция проводилась в Брюсселе, его, скорее всего, отодвинули бы в сторону.

Все внимательно рассматривали карту и фотографии американского посольства в Стокгольме, выполненные симпатизирующими французами.

Как только оружие прибудет на место, можно будет планировать саму операцию.

На повестке дня стояло два вопроса. Вначале надо найти конспиративную квартиру и склад в Стокгольме, за что отвечают французские товарищи.

Затем нужно определить, кто войдет в оперативную группу. Вопросы политического характера (название группы, текст коммюнике и прочее), по мнению Фредерике Кункель, следует решить после того, как со всем остальным будет покончено.

Первый практический вопрос, по которому следует принять решение, - сколько человек должно войти в группу и какие организации должны быть в ней представлены. С немецкой стороны было одно предложение: двое немцев, один бельгиец, один француз - в самой ударной группе. В резервной группе будет тот же состав; таким образом, всего восемь человек войдут в группу нападения. Это предложение внесла Фредерике.

Ален Детурей попросил слова. Когда он говорил по-английски, то напоминал Мориса Шевалье.

С французской стороны он уже был выбран в основную группу нападения, учитывая его опыт службы во французских парашютно-десантных соединениях и то, что он владеет оружием, которое будет применено. В остальном у него не было никаких возражений по предложению Фредерике Кункель. Бельгиец коротко кивнул, сказав, что у него также нет возражений, но они еще не выбрали, кто из товарищей должен принять участие.

Карл решил, что именно теперь он должен взять инициативу в свои руки.

- Я хочу войти в атакующую группу, - сказал он громко и решительно и добавил, прежде чем стихло волнение: - Поскольку у меня тоже есть военный опыт, как у товарища Алена, я так же, как и он, считаю, что оружие такого типа должно находиться в руках людей, которые в нем разбираются. У нас ведь нет возможности потренироваться в реальных условиях. Кроме того, изначально это было мое предложение об оружии.

- Какой у тебя военный опыт? - спросил Ален Детурей с очевидным интересом. Он не обратил внимания на то, что предложение Карла вызвало сенсацию.

- Подводник, диверсант и подрывник со специализацией "советские морские соединения", - быстро ответил Карл.

- Прекрасно, - воскликнул Ален Детурей, как будто попробовал хорошее вино. - Действительно замечательно. Думаю, это блестящее подкрепление.

- Но Карл не представляет ни одну из наших организаций, следовательно, по политическим причинам это невозможно, - сказал Вернер Портхун. Возражение не выглядело особенно убедительным, но Фредерике, Ева Сибилла и Моника все еще не оправились от удивления.

- Что заставило тебя передумать? - спросила Моника в конце концов, когда пауза после возражения Вернера Портхуна слишком затянулась.

- Как вы знаете, поставка оружия чуть не стоила мне жизни, - сказал Карл и повысил голос, стараясь, чтоб он звучал твердо и решительно. - Я не хочу, чтобы эта операция, уже обошедшаяся для нас слишком дорого, провалилась. Если половину из нашей команды составят военные, то есть гарантии, что операция удастся. Не забывайте, я ведь практически обучен обращению с советским оружием. Все, что случилось со мной и товарищами, заставило меня изменить наивно-гуманистический взгляд на наше политическое положение и наши политические задачи.

- Понятно, что это было бы неоценимое подкрепление - швед, хорошо ориентирующийся на месте действия.

- А мы еще думали просить о помощи найти квартиру и так далее, - добавила Моника, глядя на Вернера Портхуна. - Кто же лучше Карла может свободно передвигаться по Стокгольму?

- Я хочу получить чисто практическую информацию, - сказал бельгийский товарищ, представившийся под именем, которое было похоже на имя известного певца. Бельгиец утверждал, что его зовут Джордж Брайтенс, но Карл почувствовал, что это имя ненастоящее.

- Да, - продолжал бельгиец, - у Алена Детурея не одно только преимущество, а два. Кроме того что он компетентен в военной области, он не находится в розыске, работает под своим собственным именем и с настоящим паспортом. А как у тебя с этим?

- Точно так же, - сказал Карл. - Смею предположить, что в этой комнате только два человека не в розыске - Ален и я.

- Тогда перейдем к оперативным тонкостям и договоримся, что вы должны оставить все ваши внутренние разногласия, - сказал бельгиец. - Я уполномочен говорить за бельгийских товарищей. Я за то, чтобы Ален Детурей представлял наших французских товарищей, а швед занял бы одно из двух немецких мест. Что скажешь, Жан-Мишель?

Косматому французу, бывшему, судя по его лексикону, каким-то политическим руководителем, вероятно, было что сказать. Он дважды глубоко затянулся своей крепкой, сильно пахнущей сигаретой, затушил ее в пепельнице и прежде, чем ответить, выпустил облачко дыма.

- Я незнаком, естественно, с природой этих внутренних противоречий, на которые указывают немецкие товарищи. Но само собой разумеется, что есть оперативные причины для того, чтобы принять предложение Джорджа. С другой стороны, оперативная группа с такими важными целями не может работать при наличии каких-то политических или личных разногласий. Я не хочу, следовательно, занимать определенную позицию, пока не выскажутся о своих противоречиях немецкие товарищи.

Все взгляды в комнате обратились к Фредерике Кункель, которая казалась слегка растерянной.

- Противоречия отчасти личного характера, - неуверенно начала она. - Карл, когда мы встретились с ним, был явным сторонником мелкобуржуазных, иллюзорных оценок... Но я не знаю, Карл, имеет ли это большое значение, поскольку теперь ты говоришь, что готов критически отнестись к своим прежним взглядам.

Карлу было сложно сохранять полную серьезность. Последний раз он занимался самокритикой много лет назад, на заседании группы "Кларте", похожем больше на молитвенное собрание. Правда, тогда речь шла совсем о другом виде "мелкобуржуазных откровений", чем те, что обсуждались сейчас. Но он решил не доходить до крайности.

- Товарищи, - начал он тоном, как будто должен был держать речь с трибуны. - У нас есть два возможных подхода к этому вопросу. С одной стороны, как указали наши французский и бельгийский товарищи, это, естественно, оперативная сторона дела. Но речь ведь не только о практических проблемах, мы должны проанализировать также и саму ситуацию. Что значит эта операция? Что я могу иметь против именно этой операции? Я не за это вас раньше критиковал. Это ведь мое собственное предложение. Я полностью согласен с общим планом, касающимся стокгольмской операции, и я это всегда говорил. Я вас критиковал (возможно, иногда с излишней иронией - и с этим я готов самокритично согласиться), когда речь шла об отдельных убийствах посторонних людей. Я и сейчас, должен признаться, сомневаюсь в такой необходимости. Но я хочу, чтобы стокгольмская операция удалась. Она будет самой большой и самой важной акцией из когда-либо проведенных нами, и она сможет изменить всю картину нашей войны. Поэтому я хочу в ней участвовать.

Тем самым дискуссия была окончена. Единому франко-германскому фронту Фредерике Кункель ничего не могла противопоставить. Карл был выбран представителем РАФ в группу нападения.

Поскольку в ударной группе было большинство мужчин, то решили, что второе место, предназначенное для немецкой стороны, должно быть отдано женщине. Остановились на Еве Сибилле, которой поручили управлять четвертой ракетой. Вернер Портхун и Сильке Мейер стали немецкими представителями в резервной группе.

Остальное время было посвящено практическим проблемам. Как только вопрос о назначении Карла был решен, он должен был поехать в Стокгольм, найти и снять одну или две подходящие квартиры. Моника последует за ним, когда все будет готово, чтобы сориентироваться на месте, так как резервная группа должна быть также надежно размещена.

Французские товарищи должны в это время подготовить и без осечки провести контрабандную перевозку.

Бельгийские товарищи должны, с одной стороны, выбрать своих двух представителей в ударную группу нападения и резервную группу, а с другой - взять на себя составление проекта первого совместного коммюнике. Его важно согласовать во всех деталях, прежде чем операция будет проведена.

Когда Карл все подготовит в Стокгольме, будет созвано последнее собрание для уточнения чисто практических деталей, за которые, естественно, отвечают Карл и Ален, а также для того, чтобы достигнуть полного политического единства по поводу значения операции. Каких-либо других решений собрание больше не принимало. Его объявили закрытым, и оно плавно перешло в дружескую вечеринку.

Как только собрание закончилось, Карл подошел к Алену Детурею со стаканом в руке.

- Добро пожаловать в нашу компанию, - сказал он и ответил на сердечное рукопожатие француза. - Это действительно здорово, что мы, два профессионала, вошли в ударную группу.

- Идея с РПГ-18 просто прекрасна. А я и не знал, что у боеголовок двойная система наведения, Это, конечно, имеет решающее значение.

Француз отпил маленький глоток вина из стакана и продолжил:

- Мне самому приходила эта мысль, но я думал о LRAC-89, тебе это знакомо?

- Я не очень силен во французском. Это что-то типа Lance-Roquette Anti-Char, так?

- Точно.

- Большой радиус действия, большая взрывная сила, но ее должны наводить два человека, правильно?

- Не обязательно. Второй человек нужен для того, чтобы снять крышку перед выстрелом. Но это можно сделать самому.

- Если знаком с оружием, то да. Пробивная сила приблизительно один метр брони?

- 1200 миллиметров, почти точно угадано.

- А есть ли у вас аналог русской системы двойного наведения?

- Конечно, и это самое привлекательное. Есть шрапнельный и противотанковый варианты. В первом в боеголовку входят 1600 легированных стальных пуль, поражение в радиусе больше двадцати метров от эпицентра.

- Действительно замечательно. Сложно достать?

- Н-да, стандартное оружие во Франции есть повсюду - двадцать, тридцать тысяч экземпляров.

- Парашютно-десантные войска его используют?

- Да, хотя и модель меньшего размера, которым оперирует один человек, но им управлять сложнее, поэтому их не так много на вооружении у десантных частей.

- Где ты служил?

- В Марселе, демобилизовался год назад.

- Ты действительно живешь под своим собственным именем?

Последний вопрос, пожалуй, переходил границы, но Ален Детурей только весело помахал своим паспортом, и потом они, как дотошные мальчишки, принялись выяснять познания друг друга. Таким образом, они убедились в компетентности собеседника, и оба были очень довольны.

Но одному из них в душу закралось подозрение.

Моника помогала Карлу снимать швы. Остальные убирали на нижнем этаже после вчерашней вечеринки, во время которой много курили, пили и вели обычные дискуссии. Он сидел, положив затылок на спинку кресла, а она стояла над ним и обрабатывала швы один за другим похожим на ножницы инструментом, который Карл извлек из своего специального перочинного ножа. Она осторожно поочередно вытягивала нитки и складывала их в увеличивающуюся кучку в пепельнице. Раны на его груди начали подсыхать.

- Ты становишься похожим на немецкого студента - заядлого дуэлянта с этими шрамами на лице. Это бы пригодилось, если б ты собирался проникнуть на немецкий военный завод, - ухмыльнулась она, снимая швы со щеки. Синяки на лице немного побледнели.

- А вот после дуэли нельзя зашить швы ниткой или чем-то вроде этого? - спросил Карл тем же шутливым тоном.

- Фактически так и получается. Чем это они тебя?

- Думаю, прикладом. Странно, но я всегда считал, что заряженным оружием бьют только в кино. В действительности ведь в такой драке можно ранить самого себя. Тогда и Голливуда уже не было бы. Да, но я не видел точно, это было так внезапно.

Карл решил, что последнее прозвучало не совсем удачно, и поспешил сменить тему.

- Интересно, почему Вернер и Ева Сибилла против меня?

- Вернер в прошлом был членом ГКП[12] и... М-да, это была вполне законная работа, и все такое. Но к ним был внедрен кто-то из полиции, выдумал массу чертовщины, и была устроена облава. Их засадили за решетку, навесив множество надуманных преступлений. Вернер получил шесть месяцев, теперь он повсюду видит полицейских и их агентов.

- Он думает, что я...

- Да, но не говори, что это я тебе сказала. Он чувствует себя чертовски мерзко и, возможно, изменит свое отношение и попросит у тебя прощения. Только ему надо немного времени. Рефлексирующий тип.

- А Ева Сибилла? Дама с каменным лицом?

- У нее рак. Во всяком случае, она думает, что рак, а о какой-либо медицинской помощи для нас и речи быть не может. Она говорит, что хочет перед смертью успеть что-нибудь сделать.

- Теперь у нее появится шанс войти в историю.

- Да, это жутко, к чему мы подошли. Как много времени нам потребуется в Стокгольме?

- Думаю, недели хватит. Зависит от того, как французы организуют перевозку оружия. Ты знаешь что-нибудь об этом?

- Нет, только то, что они говорят - их путь абсолютно надежен. До сих пор провалов не было, и поэтому мы можем им верить.

- Можно ли им доверять? Знала ли ты кого-нибудь из них прежде?

- Нет, этого франта, парашютиста-диверсанта, не знала. Но остальные - старые и надежные товарищи. У них, конечно, должны быть свои причины доверять ему. А как он тебе?

- Вероятно, он очень даже подходит. Его технические знания безошибочны - два с половиной года среди французских парашютистов должны дать солидную подготовку. Но в известном смысле он не совсем годится. Есть у меня кое-какие сомнения. Какой-то он странный тип.

- То есть?

- Как много ты в своей жизни видела прогрессивных парашютистов-диверсантов?

Она не ответила. Все швы были сняты, и ни одна рана Карла не кровоточила. Она наклонилась и поцеловала его - и совсем не по-дружески.

- Этого мне хотелось с первого дня, - сказала она.

- У меня тоже было такое желание, - ответил он застенчиво, но искренне.

Глава 11

Февраль в Стокгольме выдался холодным и снежным. Логе Хехт остановился в "Шератоне", и по какой-то причине ему дали тот же номер, что и в прошлый приезд в Стокгольм. Это его удивило, но все мысли о возможной слежке он сразу отбросил. Это была бы очевидная глупость, на которую вряд ли кто решился, особенно теперь. Да и с какой стати шведам подслушивать своего коллегу, который к тому же приехал один. Но подобные подозрения появлялись у людей его профессии довольно часто.

Хехт настаивал, чтобы встреча прошла в условиях строжайшей конфиденциальности, и он добился своего. Нэслюнд, его шведский коллега, сначала полагал, что они вполне могут встретиться в здании шведской службы безопасности. Казалось, он не до конца понимал всю серьезность ситуации. День "X" приближался, но до победы было еще очень далеко.

Хехт сел в машину и позволил отвезти себя к дачному домику у моря, где уже находились Карл Хамильтон и два его шефа.

Сначала слово предоставили Карлу.

Итак, он снял четырехкомнатную меблированную квартиру на Гревгатан, впрочем, достаточно близко к прежнему помещению службы разведки. Квартира будет осмотрена на следующий день одним из германских террористов, а еще через два дня прибудет поддержка из Франции. Карл пока не знал, кто они, но, как он понял, речь шла о двоих и оба не находились в розыске. Они поселятся в квартире и будут жить как ни в чем не бывало. Карл точно не знает, есть ли у них какой-то особый повод для посещения Стокгольма. Известно только, что один из них - музыкант.

При выборе квартиры Карл принимал во внимание два момента: чисто теоретически, конечно, они должны сюда вернуться после атаки, и еще Первый отдел безопасности располагает квартирой с относительно хорошим обзором на другой стороне улицы.

Оружие прибудет на следующей неделе, когда точнее - он не знает. Возможно, ему самому придется принять груз где-то в Швеции, если контрабанда не будет доставлена прямо в порт. Но это маловероятно.

Когда положение будет под контролем, "ударные силы" встретятся, возможно, в Гамбурге, чтобы провести последние приготовления, а уже затем несколькими группами поедут в Стокгольм и сменят на квартире контрабандистов.

Перевозчики наймут две машины легально и заплатят гарантийную сумму. О дальнейших тактических планах Карл на данный момент не мог ничего сказать.

Прежде чем прийти к каким-то выводам, Карлу дали изучить пачку фотографий, захваченную Логе Хехтом. Француз, полное имя - Жан-Мишель Дюпон, разыскивается как один из лидеров "Аксьон Директ". Бельгиец, назвавшийся Джорджем Брайтенсом, был, без всякого сомнения, самим Пьером Кареттом. А двое новых немцев, встреченные Карлом и входившие, вероятно, в так называемую группу Зигфрида Хаузнера на Петерштрассе в Гамбурге - кстати, их квартира уже определена, - также были опознаны без особых трудностей. Одна из них, совершенно точно, была Сильке Мейер.

Напротив, в Марселе никогда не существовало никакого парашютиста-диверсанта по имени Ален Детурей, и было очевидно, что в розыске он не значился. Что было тревожно, очень тревожно. Но возникло невероятное предположение, которое нельзя было просто отбросить, так как оно могло повлечь за собой массу неожиданных осложнений: Ален Детурей мог быть коллегой Карла. Мысль эта родилась у него самого.

- Во-первых, - сказал Хамильтон, - этот человек - профессионал. Я это сам почувствовал как по его выправке, так и по знаниям, что заметно отличало его от других террористов. Во-вторых, он совсем недавно вошел в их круг. Уже этого достаточно, чтобы задуматься, если мне позволено будет высказать свое мнение.

Какое-то время они рассуждали. Если француз - тоже агент с глубоким прикрытием, то формальный запрос вряд ли приведет к честному ответу. Вдобавок, это может привести к непредвиденным шагам с французской стороны - как раз в то время, когда адская техника все еще находится в руках террористов. Сейчас будет достаточно малейшей паники, чтобы птички разлетелись на все четыре стороны, и оружие исчезнет до тех пор, пока один прекрасный день не всплывет где-нибудь в совершенно неподходящем месте, в совершенно неконтролируемой ситуации.

Так что проблема весьма сложная.

Затем возник вопрос, где, когда и как будет нанесен удар. Одно абсолютно ясно: нужно дождаться, пока оружие окажется под контролем. До этого времени нельзя допустить, чтобы хоть один волосок упал с головы хоть одного террориста.

Итак, оружие должно быть доставлено на место, в Стокгольм. Это - решающий момент.

Разумнее всего нанести после этого синхронный удар в определенное время, когда как можно больше террористов окажется под колпаком на двух квартирах - в Гамбурге и Стокгольме. И момент этот будет определен Карлом.

Трудный вопрос - как и когда привлечь французских и бельгийских коллег? И вообще, можно ли ожидать от них какой-нибудь помощи? Как только в Гамбурге и Стокгольме будет проведена операция, в дальнейший ее ход коллеги, разумеется, должны быть посвящены прежде, чем информация будет опубликована.

Речь, возможно, идет о каком-то часе. Итак, нужно связаться с ними предварительно и сообщить о предстоящих больших событиях.

Нэслюнд предложил дождаться следующего шага, пока вся группа нападения не соберется в Стокгольме. Ведь тогда будет восемь, прошу прощения, семь (он бросил на Карла смущенный взгляд) террористов за раз.

Логе Хехт решительно отверг эту идею. Шведские коллеги должны довольствоваться тем, что в определенный момент захватят контрабандистов на конспиративной квартире. Позволить всей группе приехать в Стокгольм и занять позиции означало бы играть с огнем.

Насколько Карл понял, резервная группа появится в намеченный день операции и будет находиться в отеле, а затем немедленно скроется. Это значит, что заранее их действия проконтролировать будет невозможно. А если по какой-либо причине основная команда передаст оружие запасной группе? В это, конечно, трудно поверить, но никаких твердых гарантий все же нет. И тогда возникнет чрезвычайно опасная ситуация - в руках четверых террористов, скрывающихся в Стокгольме, окажется оружие разрушительной силы, с помощью которого ничего не стоит разнести вдребезги весь королевский дворец.

На этот случай подходящей рабочей модели не было.

С Карлом согласились.

Следующая проблема касалась транспортировки оружия. Если бы Карл знал маршрут и мог передать информацию о том, как и когда его повезут, тогда, конечно, можно было бы "облегчить перевозку" и сделать так, чтобы ни одна таможенная ищейка не сунула свой нос в это дело. Если террористы преодолели трудности в Бельгии и Франции, если теперь они везут свой груз в автомобиле, как запланировано, и если не будет дальше сложностей в Западной Германии, Дании и Швеции, значит, они уже на подъезде к Стокгольму. Подобная "поддержка" контрабандистов - обычное дело при контроле за торговцами наркотиками. Здесь не должно быть никаких проблем.

Почти все вопросы были обсуждены. Оставалось только надеяться и, возможно, молить Бога, если, конечно, это поможет, как добродушно заметил Логе Хехт, прежде чем попросил отвезти его в гостиницу.

Он серьезно и немного демонстративно попрощался с Карлом.

- У меня не хватает слов, чтобы выразить свое восхищение. Я не имею в виду только эту операцию. Ты вообще работаешь просто блестяще. Я, конечно, передам это и твоему нынешнему начальству. Даже если все полетит к чертям, моя оценка не изменится. Уверен в этом. Федеративная Республика найдет способ, чтобы выразить свою благодарность. Теперь, Карл, нам должен помочь и Господь Бог, хе-хе. Так что, надеюсь, когда мы увидимся в следующий раз, все будет уже позади.

- Поживем - увидим, - немного смущенно ответил Карл. Он полагал, что время для поздравлений еще не настало. Как сказал и сам Логе Хехт, все еще может полететь к чертям.

Когда представитель немецкой службы безопасности ушел, Нэслюнд вместе с начальником отдела по борьбе с терроризмом внимательно выслушали историю, которая произошла в Дамаске.

Карл, правда, рассказал не все. Затем попросил отвезти его домой.

Спустя час Карл вошел в свою квартиру в переулке Дракен. В почтовом ящике лежало несколько килограммов рекламных проспектов, выпиравших изо всех щелей, и только одно письмо. Оно было от матери и, вероятно, касалось неосуществившихся планов провести вместе рождественские праздники. Карл отложил его, не вскрыв конверт. Затем разделся и пошел прямо к стальной двери, открыл ее, зажег свет и достал мелкокалиберный револьвер.

Он стрелял в течение часа, и, как ожидал, все выходило хуже, чем обычно, но он все же чувствовал удовлетворение, поскольку при более крупном калибре он, вероятно, бессознательно вздрагивал бы от боли при каждой отдаче.

Но это касалось только стрельбы по неподвижной мишени, а не по движущейся вооруженной цели.

Карл почистил оружие и положил его обратно в сейф, прошел через всю квартиру, не включая свет. Об оставленных на произвол судьбы комнатных цветах он и не вспомнил.

Квартира, снятая на Гревгатан, имела дорогую, почти роскошную обстановку. Карл выбрал одну из спален, в которой стояла большая кровать с пологом, и тут же уснул, не испытывая никакого беспокойства. На следующий день он должен встретить Монику на Центральном вокзале, если ее, конечно, до этого не схватят.

Она выглядела блестяще, одетая, как весьма состоятельная немка - жена директора, что полностью соответствовало ее запланированной роли. Енотовая шуба, на руке дорогое обручальное кольцо с брильянтами, макияж, духи, в багаже дурацкие шляпные коробки - все, как и должно быть.

Карл отвез ее прямо в лучший универсальный магазин фирмы NK, где они купили ей пару шведских зимних сапог. Выпало много снега, а им предстояло ходить пешком. Только после этого они отправились на квартиру на Гревгатан, где у него в холодильнике была припасена бутылка шампанского и банка икры, купленная им на крытом рынке в Эстермальме. Моника без церемоний расположилась в его спальне, а Карл приготовил пару бутербродов с икрой и отнес их вместе с шампанским в большую гостиную с фамильными портретами на стенах.

- Фантастика, - произнесла Моника, держа бокал с шампанским. - Итак, мы в центре города, в нескольких километрах от цели. Все хорошо продумано.

- Кроме того, здесь есть еще свои преимущества для отступления: в этом районе одностороннее движение, я расскажу об этом позже. За тебя!

Они подняли бокалы.

- Какое прикрытие ты использовал, когда снимал квартиру, кто ее хозяин и где он? - спросила Моника, ставя бокал на черную мраморную столешницу.

- Хозяин - богатый офицер в запасе, уехавший сейчас вместе с женой на четыре месяца. Я снял квартиру у хозяйки и сразу заплатил вперед.

- А под каким именем ты представился?

- Я сделал все правильно, можешь не беспокоиться. Я пошел в Стокгольме в сауну для добропорядочных джентльменов. И выкрал там бланк чека с графским титулом. Хозяйке я представился под его именем, и она осталась очень довольна тем, что сдает квартиру графу. В тот же день я внес деньги на счет этого джентльмена, так что он не потеряет ни эре.

- Хорошо, но ведь он увидит банковский чек в конце месяца?

- Э-э, ведь смотрят только на сумму внизу и проверяют, точно ли это его собственная подпись. Строчками цифр, указанных наверху, они не интересуются. А если и заинтересуются, ничего страшного.

- Что значит "ничего страшного"? По меньшей мере это будет выглядеть странным.

- Что ты имеешь в виду? Десять тысяч марок приход, десять тысяч марок расход, разве это обман? Тогда он должен разбираться в чеках, чтобы посмотреть, от кого они поступили. На это потребуется как минимум неделя. А потом он обнаружит, к примеру, что получил от чудного иностранца десять тысяч марок. Но его он в любом случае не сможет обнаружить.

- А хозяйка? После того как квартира, возможно, попадет под подозрение?

- Она получила плату с фальшивого графа со шрамом на щеке, который, впрочем, документально подтвердил, что граф он настоящий. Ни больше ни меньше. А когда все это всплывет, мы будем уже далеко отсюда.

В этой истории многое было правдой. Графа действительно звали Карл Густав Гильберт Хамильтон, и он был настоящим, и все это произошло на самом деле.

- А соседи? - продолжала Моника, отпивая маленькими глотками шампанское. Она спрашивала, но мысли ее, казалось, витали очень далеко.

- Хозяйка, как она мне рассказывала, сама поговорила с соседями и объяснила, что у шведского графа есть французские родственники, которые поживут здесь некоторое время. Все под полным контролем, поверь мне.

- Я верю, я поверила тебе с самого начала, Карл, ты думал об этом?

- Да, много думал.

Они медленно допили шампанское и сидели некоторое время в нерешительности, пока Карл не предложил Монике полностью осмотреть маршрут. Сначала он показал все на карте, затем они вышли на улицу.

Пройдя пешком вокруг Юрхольма, они вышли к американскому посольству со стороны Морского музея и обошли вокруг здания, пока Карл объяснял, как все будет проходить. По соображениям безопасности избегая каких-либо жестов в сторону посольства, намеченную цель можно было осмотреть только один раз. Они шли обнявшись, разговаривая по-английски, и время от времени прерывали поцелуями свою чрезвычайно серьезную беседу.

Группа стреляющих по двое начнет нападение со стороны Ердет. Позиции для стрельбы там лучше, хотя до машины довольно далеко. Оружие от машины до того места, откуда будет вестись стрельба, нужно пронести под верхней одеждой. Вторая группа, которая будет стрелять со стороны Страндвеген, может атаковать прямо из машины, оперев ствол на ее крышу. Они быстрей подготовятся, но зато им сложнее будет скрываться потом.

Вероятно, Карл сам войдет в эту группу, скорее всего вместе с французом, поскольку стрелять отсюда значительно сложнее, чем со стороны Ердет. Здание расположено таким образом, что можно вести обстрел одновременно с двух сторон, но, как он уже сказал, стрелять снизу будет тяжело. К тому же здесь часть обзора закрывают деревья. Со стороны Ердет целиться будет легче, тем более что перед объектом - свободное пространство.

Итак, в результате должен быть разрушен весь верхний этаж. Все зеркальные окна на верхнем этаже, от первого до последнего, - это отделение ЦРУ, их конечная цель.

Затем Карл прошел с Моникой их будущий путь отступления по улицам Эстермальма с односторонним движением. Маловероятно, чтобы кто-нибудь преследовал машины по этой дороге. Полиция, вероятно, будет делать ставку на выезды из города. Кроме того, квартира находится недалеко, и группа нападения будет уже в доме, прежде чем полиция бросится к месту происшествия.

А когда полиция спустя несколько дней найдет нанятые машины в Эстермальме, то ей не придет в голову ничего, кроме классического приема смены автомобилей. Чего-нибудь другого она и предположить не сможет. Так вот, суть в том, чтобы не менять машины.

План показался Монике столь же простым, сколь и гениальным.

Ему удалось отложить неотвратимое на несколько часов. Он повел ее в ресторанчик в подвале Старого города, в нескольких кварталах от его собственной квартиры, и угостил изысканным обедом. Но уже во время еды, когда они не могли больше обсуждать операцию, разговор принял личный характер, чего он так избегал.

И когда спустя несколько часов они лежали обнаженные, усталые, с еще слегка учащенным дыханием, она осторожно ласкала его грудь, стараясь не коснуться случайно ран, и фантазировала совсем о другой жизни: ей было горько, что она жила без человеческого тепла, без любви, без возможности даже мечтать о ребенке.

Карл молчал, уставившись в потолок.

- Ты не должна так говорить, - спустя какое-то время произнес он. - Во всяком случае, не сейчас, скоро все уже будет позади.

Но она обреченно ответила, что этому никогда не будет конца.

На следующий день Карл кратко повторил ей план и напомнил путь отступления. Он старался, чтобы Моника действительно вникла во все детали и на карте, и на местности, в самом Эстермальме.

Французы должны были приехать в тот же вечер. Предполагалось, что Моника посвятит их в некоторые детали, касающиеся найма машин и стоянки, а затем она последует за Карлом в Гамбург.

От французов, не знавших цели операции, Моника получила зашифрованное сообщение (содержание которого они сами не понимали), где говорилось, что оружие из Франции идет через Реймс и что эта транспортировка будет осуществлена за двадцать четыре часа. Это сообщение, таким образом, означало, что операция должна быть перенесена на другое время.

Карл не имел возможности заблаговременно через камеру хранения на Центральном вокзале передать сообщение о транспортировке оружия. Но, как оказалось, это уже не имело значения по причинам столь же неясным, как и тревожным.

Французская разведка DGSE передала западногерманской, а также бельгийской и шведской разведывательным службам сообщения о перевозке из Реймса в Стокгольм особого груза, который должен быть защищен от постороннего глаза.

Таким образом, два французских студента на бежевом "ситроене ВХ" с парижским номером перевозили восемь смертоносных ракет из Реймса в Льеж в Бельгии, из Льежа в Аахен в Западной Германии, из Аахена через Гамбург во Фленсбург, оттуда через Данию на автомобильном пароме "Нюборг-Курсёр" в Хельсингер и дальше в Хельсингборг и Стокгольм без единого таможенного досмотра.

В самом деле, этот контрабандный груз оберегался, как хрупкое яйцо, сперва французской, затем бельгийской, западногерманской, датской и, наконец, шведской службой безопасности от любого "постороннего вмешательства", то есть от государственных таможенных служб. Перевозка оружия была осуществлена беспрепятственно, и оно без проблем поступило на базу на Гревгатан в Стокгольме. Шведская служба безопасности "пасла" эту конспиративную квартиру двадцать четыре часа в сутки.

Когда Логе Хехт получил по телексу сообщение от французов, он тут же связался с Нэслюндом в Стокгольме, но тот тоже получил информацию и уже принял меры относительно таможни в Хельсингборге, а также предупредил датских коллег на границе после Фленсбурга и у Хельсингера.

Французам, таким образом, было известно о перевозке оружия, и они намеревались ее защищать.

Логе Хехт вызвал к себе Зигфрида Маака, чтобы посоветоваться. Ситуация была критическая: как, и почему, и когда, и кто? Вот такие были вопросы.

Поскольку, конечно, нельзя предположить, что французская разведка намеревается поднять на воздух американское посольство в Стокгольме, начал свои размышления Маак, с одной стороны, надо исходить из того, что им известны цели операции, а с другой - что они собираются ее предотвратить.

- Правильно. Но как они это смогут сделать?

- Когда их люди будут в Стокгольме, они, вероятнее всего, свяжутся со шведскими коллегами.

- Это соответствует поведению французов?

- Нет, но согласитесь, что такого еще не было.

- Ну, разве они сами смогут остановить операцию и не воспользуются возможностью выделиться на фоне других разведслужб.

- Карл, должно быть, прав. В "Аксьон Директ", судя по всему, внедрен свой человек. И из известных нам таким может быть Ален Детурей.

- Но не думают же они, что один-единственный офицер разведки может предотвратить операцию, не подвергаясь значительному риску.

- Да, но ведь мы можем судить по поведению Хамильтона. Эти люди считают себя выше всех остальных.

Бог ты мой, подумал Логе Хехт, мы имеем "ударную группу" террористов, наполовину состоящую из офицеров разведки наших союзников. Один из них думает, что может запросто разоружить других, но не знает, что один из тех, кого он собрался разоружать, - его коллега, опасный, как черная мамба[13].

- Не должны ли мы предупредить французских коллег? - спросил Логе Хехт.

- Я думаю, что должны. Вопрос только в том, как передать это известие. У них ведь может не быть контактов со своим человеком.

- Есть ли какие-нибудь известия от Хамильтона?

- Пока нет, но я проверю через некоторое время.

- Не пора ли уже вызвать "девятку"?

- Да, без сомнения. Оружие будет на месте в Стокгольме через десять часов. Сначала террористы должны получить подтверждение, что все прошло по плану. Завтра каким-то образом они его получат. После этого отправится группа нападения. Да, вероятно, сейчас уже пора звонить Уве Дее. Он, конечно, будет доволен.

Логе Хехт занимался некоторое время тем, что пытался сформулировать дипломатично и как можно четче экстренное сообщение для "горячей линии" европейской службы безопасности. Такое сообщение соответствовало так называемой "вспышке" в газетном мире: раздается звонок, и на принтере зажигается красная лампочка, когда приходит сообщение по телексу.

Когда спустя полчаса Зигфрид Маак вернулся с Центрального вокзала, его лицо было совершенно белым.

- Завтра. Их последнее совместное собрание будет завтра вечером. Удар должен быть нанесен секунда в секунду спустя десять минут после того, как Хамильтон пошлет нам радиосигнал с помощью пистолетного магазина. Мы успеем?

- Я немедленно звоню Уве Дее, - сказал Логе Хехт, уверенно снимая телефонную трубку.

Спустя час из Сент-Августина поднялись четыре тяжелых грузовых вертолета "пума". Они взяли курс на Гамбург.

В то же время майор Ален Детурей в черном "ситроене" направлялся к немецкой границе. С ним вместе ехали двое террористов, полностью доверявших ему и его компетентности. Ален Детурей подсчитал, сколько этим двоим осталось быть на свободе или даже вообще в живых: вышло максимум сорок восемь часов. Он говорил весело и, возможно, слишком возбужденно о своих успехах у женщин.

Он не должен был вступать в контакт со своим центром в ближайшие сорок часов и мог сделать это только перед намеченным отправлением в Швецию, примерно за восемь часов до начала операции "Endlosung"[14], как в шутку, с намеком на немецкую историю, была названа операция.

Майор Ален Детурей был одним из лучших экспертов DGSE по так называемой "мокрой" работе.

Карл настоял, чтобы последнее подготовительное собрание включило в себя и дискуссию, поскольку его политические предложения должны быть приняты квалифицированным большинством.

Он предложил, во-первых, чтобы команда называлась именем Хорста Людвига Хана, погибшего мученической смертью во имя удачи операции. Изменение названия с группы Зигфрида Хаузнера на группу Хорста Людвига Хана политически, помимо всего прочего, означало бы отказ от вмешательства ООП, убийств и акций саботажа.

Во-вторых, это должно быть разъяснено в коммюнике. Но в проекте бельгийских товарищей на это нет даже намеков.

В-третьих, требование Абу Нидаля, чтобы его имя стояло под коммюнике, нужно рассмотреть всерьез, поскольку Хан пообещал ему это.

Последний момент представлялся совершенно невозможным. Мелкобуржуазная привычка все обещать не может перевесить политические реальности. А они сейчас таковы, что операция эта - внутриевропейская, и не надо к ней примешивать какую-то полумифическую фигуру, сидящую сложа руки на Ближнем Востоке. Хотя мысль назвать операцию именем погибшего товарища не так уж плоха.

Примерно так выразила свое отношение к предложениям Карла Фредерике Кункель. Однако все на Брайтештрассе выражали свое раздражение по тому поводу, что он в последний момент начинает настаивать на такого рода пустяковых политических деталях. Но положение Карла в группе требовало того, чтобы его предложения были обсуждены в демократическом порядке.

Внезапно возник вопрос, не стоит ли сменить квартиру и перенести собрание на Петерштрассе. Но поскольку там находятся товарищи, которые по соображениям безопасности не имеют связей с другими, и поскольку первое собрание прошло как обычная вечеринка, без каких-либо помех, к огромному облегчению Карла, в конце концов было решено, что общая встреча представителей тех и других произойдет, как и прежде, в двухэтажной квартире на Брайтештрассе.

Уве Дее был одет в полевую форму и зеленый берет. Он разместил свой штаб на окраине города, где располагались МЕК-единицы и где была хорошая площадка для приземления вертолетов. Сейчас под его командованием было восемьдесят человек. Центр связи располагался наверху, в главном здании, это было удобно, потому что вертолеты могли приземлиться на плоскую крышу. Вход на верхний этаж был загорожен, и чтобы пройти туда, нужен был специальный пропуск службы безопасности, поскольку Логе Хехт привел с собой множество штатских.

На одной длинной стене висели увеличенный план квартиры и план окружающего района. Что касается нанесения удара по Петерштрассе, то это менее масштабная операция, которая может быть выполнена одной SET, но с поддержкой МЕК.

Из последнего сообщения капитана Чарли было совершенно ясно, где именно в квартире его комната и что он в момент удара будет одет в белую рубашку. Последнее чрезвычайно важно. "Желтые" и "голубые" ворвутся первыми, и каждый должен это твердо помнить, чтобы в спешке, в которой будет проводиться захват, не задеть капитана Чарли. Эти детали они обсуждали во время визита капитана. И хотя Уве Дее разделял некоторые насмешливые отзывы об этом иностранце, но в ходе операции тот должен был остаться невредимым, хотя, конечно, это было нелегко гарантировать, учитывая, что будут применяться гранаты шокового действия.

Сотрудники из Ведомства по охране конституции лихорадочно работали, изучая соседей и людей в прилегающих кварталах. По меньшей мере из двух квартир, находящихся этажом ниже, нужно было вывести живущих там и внести туда снаряжение, но так, чтобы не спугнуть врага. Последнее было самым уязвимым и наиболее рискованным моментом в операции. Что касается более тонких деталей, то Уве Дее не испытывал никаких опасений. Он ведь возглавлял самые лучшие антитеррористические силы в мире. Предстоящее дело будет самым крупным за всю историю их существования. Если данные капитана Чарли верны, то можно ожидать, что улов за один раз даст около дюжины террористов. Уве Дее полагал, что это будет своеобразным мировым рекордом.

Логе Хехт был очень встревожен. Французы резким, почти дерзким тоном опровергли его мысль, заявив, что у них нет сейчас людей в действующих террористических организациях в Европе.

Единственным объяснением в таком случае было то, что этот Нэслюнд каким-то образом тайно договорился с ними. Шведы все еще надеются, что, возможно, с французской помощью им удастся нанести серьезный удар. И это вполне понятно, поскольку, собственно, их человек был внедрен в операцию. Но действовать таким образом - ребячество, недостаток профессионализма. Кроме того, доверие Логе Хехта к шведской службе безопасности было не столь уж велико.

Тогда как же шведы узнали о перевозке оружия, как они смогли заставить французов заинтересоваться тайной транспортировкой оружия? Может, Хамильтон скрыл какую-нибудь информацию, передав ее только своему непосредственному начальству?

Конечно, такое можно предположить. Но тогда это очень плохо.

Участники собрания приходили небольшими группами через заранее определенные интервалы. Они разделились таким образом, что половина основной ударной группы и половина резервной должны были прибыть последними. Оранжевый свет на балконе двухэтажной квартиры означал сигнал готовности.

Так уж случилось - правда, в то, что это была чистая случайность, Карл так и не поверил, - что он и Моника должны были прийти на место последними. Скорее всего, она этого добилась с помощью Мартина, сплутовав при жеребьевке.

Они гуляли по центру города. Впервые в эту туманную зиму в Гамбурге шел снег. Они шли под руку. В кармане только что купленной куртки Карл сжимал магазин к своему пистолету "Беретта-92S", в нагрудном кармане у него лежал запасной патрон. Карл боролся с большим соблазном.

Моника рассказала, что днем побывала в библиотеке и узнала о концерте для фагота Моцарта, К 191, о котором ей рассказывал Карл. Фантазии Карла, когда он лежал в ужасном отеле "Шмаальс" на Хафенштрассе, очень близки к правде. О концерте написано, что датируется он 1774 годом, был сочинен в Зальцбурге и, очевидно, куплен фаготистом-дилетантом Тадеушем фон Дюрницем.

- Тогда все, как я и предполагал. Когда слушаешь концерт, то кажется, что вся музыка держится на фаготе, даже возникает чувство, что фагот подавляет весь оркестр, хотя на самом деле все наоборот.

- И все же это блестящая музыка. И такая простая.

- Да, этот барон должен был иметь настоящий успех. Вот уж, наверное, его родственники удивились.

- Интересно, сам ли Моцарт дирижировал, такой сыгранности фагота и оркестра может достичь только блестящий дирижер.

- Нет, конечно. Ведь он только продал концерт. Если бы он сам дирижировал, то все было бы слишком явно. Возможно, этот барон притворился, будто он сам написал концерт.

- Но ведь нанятые профессиональные музыканты никогда бы не пошли на это.

- Нет, конечно, но они, наверное, получили хорошие деньги, чтобы держать язык за зубами и играть.

Некоторое время они шли молча. Карл думал о концерте для фагота, и ему казалось, что как раз сейчас с ним происходит что-то подобное. Он использовал все свои профессиональные знания, чтобы составить план операции против американского посольства в Стокгольме, все знания, полученные им после пятилетнего обучения, в том числе и в специальных разведывательных силах военно-морского флота США.

Пока террористы руководствовались его планом, это была одна из самых профессиональных атак, когда-либо проводившихся непрофессионалами. Ведь террористы - дилетанты в применении РПГ, подобно тому как барон Дюрниц был дилетантом в игре на фаготе.

Они находились в нескольких кварталах от ратуши. Во время войны здесь все было разрушено, а позднее весь район застроили ужасными домами в стиле 50-х годов. Но когда они обошли угловой дом из стекла и бетона, их взглядам открылось удивительное место, изменившее настроение. Когда-то это была церковь, а сейчас сохранились только башня и часть стены позади нее. Они прошли через то место, где когда-то был вход в церковь, и оказались на небольшом дворе, вымощенном камнями. Они смотрели вверх, на черное небо. Медленно падали тяжелые хлопья снега, похожего на первый ноябрьский снег в Швеции.

- Это церковь Святого Николая, я хочу тебе ее показать, - сказала Моника и потянула его за собой.

Некоторое время они молча стояли, прижавшись друг к другу, и смотрели вверх на уцелевшую башню, выдержавшую бомбардировки и упрямо указывающую на небеса. Она тихо поведала Карлу, что церковь была разрушена в 1943 году и руины оставили как память о войне и ее жертвах. Тогда, в 1943-м, ровно за десять лет до ее рождения, весь мир хотел стереть с лица земли Германию вместе с фашистской идеологией.

- Закрой глаза и представь себе: как раз здесь, где мы сейчас стоим, взорвалась бомба, и вся церковь занялась пламенем. А если бы мы здесь стояли тогда, в 1943-м, какие бы мы тогда были?

- Нас, скорее всего, вообще бы не было. Мы были бы антифашистами и могли встретиться разве что в Бухенвальде. Нет, в 43-м мы не могли стоять здесь.

- Ты думаешь, мы участвовали бы в движении Сопротивления?

- А оно вообще было в Германии? Если откровенно, разве тогда не все насквозь пропиталось фашизмом?

- Сопротивление, конечно, существовало, и оно походило на сегодняшнее. Но их было так же мало, как и нас сейчас, только вместо Бухенвальда сейчас существует Штамхайм.

- А если бы ты попала в Штамхайм, за что бы тебя судили?

- Да за что угодно. Это не играет никакой роли. Нас сажают в тюрьму на разные сроки, пожизненно или трижды пожизненно, за доказанные преступления или без всяких доказательств, это не имеет никакого значения.

- Но ты виновна, я имею в виду, виновна в их глазах в каких-то акциях. Ты в чем-нибудь участвовала, помимо ограбления банка?

Карл нащупал магазин пистолета в кармане. Все, что ему было нужно, - вставить патрон до того, как он с Моникой поднимутся в квартиру. Его захлестнула отчаянная волна нежности, Карл не хотел видеть, как SET потащит ее куда-нибудь. Оставался только час.

- Я два года находилась в Мюнхене, - сказала она, как будто это что-нибудь ему говорило.

- Да? А какая операция?

- Карл Хейнц Вескуртц и его шофер.

- Кто это? - спросил Карл, хотя очень хорошо знал ответ.

- Шеф исследовательского отдела "Сименса", военная промышленность. А за год до этого Эрнст Зиммерман, тоже из военной промышленности. Но поскольку было проведено несколько операций в одном районе, пришлось менять место, и наша группа перебралась в Гамбург.

- Следовательно, ты тоже принимала участие в убийствах?

- Ох, не начинай все сначала. Слишком поздно.

- Теперь о другом. Скажи честно, ты получала удовлетворение от нашей близости?

- Да, тогда в Стокгольме.

- И...

- Что "и"? Дороги назад нет. Обними меня на всякий случай, обними меня, как будто мы здесь только вдвоем, ты и я, как будто сейчас ненадолго наступил 1943 год.

Карл отпустил магазин, который держал в кармане, и обнял Монику. Не двигаясь, они молча стояли под снегом внутри черной разрушенной церкви.

Это было бессмысленно, это не должно произойти. Он это понимал. Карл почувствовал гнетущую тоску, когда они повернули к Брайтештрассе. Всю дорогу они шли по мокрому снегу, на Монике были купленные недавно шведские сапоги.

Когда они приблизились к многоэтажному дому, то высоко на балконе их двухэтажной квартиры горел оранжевый свет. Сигнал, собственно, был виден из большей части Гамбурга. Казалось, они специально привлекали внимание.

Карл старался не оглядываться по сторонам больше, чем нужно, когда они поднялись по красным плиткам и нажали на кнопку связи входного звонка. "Шрамм" было написано на металлической табличке. Квартира была снята на фальшивые документы Моники.

На полу лифта лежали два сплетенных проводка - желтый и голубой. Значит, "желтые" и "голубые" заняли исходные позиции. Карл воспринял это сообщение со смешанным чувством.

В лифте, поднимаясь на 22-й этаж, они поцеловались в последний раз.

Уве Дее был в прекрасном настроении. Когда разведывательная группа, находившаяся в трехстах метрах от входа на Брайтештрассе, 159, доложила о появлении последних террористов, он объявил "красное" состояние повышенной боевой готовности и вызвал к себе начальников групп для последних указаний. Ожидалось, что "красная" боевая готовность продлится максимум четыре часа, до тех пор, пока не поступит сигнал. Начальники подразделений должны были, разместиться за последние сорок пять минут. Остальные уже были на своих боевых позициях.

Последнее совещание больше походило на репетицию и подведение первых итогов. Главное - операция должна быть проведена абсолютно синхронно. Чтобы ни там, ни здесь не было отставания ни на секунду. Капитан Чарли вправе ожидать абсолютной точности, поскольку, вероятно, он сам примет определенные меры предосторожности за мгновение до начала операции.

У двух человек из каждой группы особое задание - быстро локализовать капитана Чарли. Два специалиста по взрывчатке должны войти через пятнадцать секунд после основной группы, найти взрывное устройство у входа в квартиру и обезвредить его, у двоих задача охранять это место в момент вторжения.

- Остальные детали операции не должны вызывать каких-либо неясностей, - улыбнулся Уве Дее, щелкнув золотой французской зажигалкой и затягиваясь сороковой за день "Галлуаз". В помещении, где располагался штаб операции, стоял крепкий запах французских сигарет.

У начальников подразделений никаких вопросов не было. Они отправились занимать свои позиции. Когда они вышли, в штабе воцарилась тишина. Только в радиопередатчиках был слышен посторонний писк и треск. Как только начальники подразделений окажутся на местах, соблюдается полная радиотишина до тех пор, пока не будет дан условный сигнал.

Уве Дее глубоко затянулся и пошел к Логе Хехту, который стоял у торцовой стены комнаты, изучая несколько висящих на стене фотографий.

- Чудесно, не так ли? - сказал Уве Дее и похлопал Логе Хехта по спине, что тому было немного неприятно. - У основной цели сейчас находятся тринадцать террористов, девятеро из них идентифицированы. У малой цели можно обнаружить четверых, двое из них опознаны. Мы приближаемся к мировому рекорду.

- Меня беспокоит, что мы не получили вразумительного ответа из Парижа, - сказал Логе Хехт. Он был действительно обеспокоен. Десять минут назад он сообщил в Париж, что они приступают к проведению значительной операции и до ее завершения осталось не больше четырех часов. Но французы не ответили.

- Ты ведь знаешь, какие они, эти лягушатники, - сказал Уве Дее. - Да, они бюрократы. Носятся по коридорам и должны все детали сообщать своему министру, чтобы получить его одобрение. А министр в это время возится где-нибудь со своей любовницей. И все дело останавливается до тех пор, пока он не освободится и его можно будет побеспокоить. Вечно они так, эти французики. А земельное правительство ты проинформировал?

- Да, но не о том, когда и как будет все сделано.

- Хорошо. А шведов?

- Они заняты тем, что поджидают двух неопознанных террористов, тех, что заняты перевозкой оружия.

- Отлично. Будет здорово, если у них все получится. Телефонная связь или радио?

- Радио.

- Прекрасно. Тогда остается только ждать, другими словами, ситуация под полным контролем.

- Это станет известно позже. Вообще, предстоящее событие столь значительно, что трудно чувствовать полную уверенность во всем.

- Не беспокойся. Через несколько часов мы их захватим.

Карл настоял на том, чтобы сменили музыку и вместо этого служащего звуковой завесой, кричащего рока поставили что-нибудь другое. Он протянул Вернеру несколько кассет. С помощью проектора он проводил последний инструктаж. Сперва Карл показал серию цветных слайдов цели и пути отступления. Затем перешел к собственным эскизам дороги с односторонним движением, мест стоянки и встречи автомобилей. Все эти материалы должны быть уничтожены после просмотра, и это вынуждало всех предельно сконцентрироваться.

Карл использовал магазин своего пистолета вместо указки, когда показывал что-то на висящей на стене карте. Группа номер один должна припарковаться на Валхаллавеген, в момент "Т" минус четыре минуты. Когда проедет группа два, можно трогаться и следовать за машиной, соблюдая расстояние примерно в пятьдесят метров, но не меньше, лучше немного больше. Когда вторая группа минует итальянское посольство, первая группа заворачивает и покидает машину с оружием, спрятанным под плащами. Это лучше, чем нести их в теннисных сумках, которые можно использовать, когда будут покидать машины после операции.

Приблизительное время, необходимое группе номер один для того, чтобы доехать от стоянки машины до места атаки у Ердет, - около девяноста секунд. Одновременно огонь, по два выстрела на человека.

Группа номер два занимает позицию ниже американского посольства, на автомобильной стоянке на Страндвеген, и после атаки поедет по Страндвеген до Нарвавеген - это займет меньше тридцати секунд. Оттуда - вокруг Эстермальма. Приезд на Гревгатан, по расчету, должен произойти спустя четыре минуты, в квартире - ровно через пять минут после завершения атаки.

Группа номер один должна вернуться по Валхаллавеген, затем проехать по Карлавеген и по Стургатан до Гревгатан. Весь путь займет на минуту больше.

Обе ударные группы будут находиться в квартире не позднее чем через шесть с половиной минут после атаки. Примерно в это же время можно ожидать, что на место происшествия прибудут полиция и пожарные с эстермальной пожарной станции.

Когда Карл заканчивал свой инструктаж, зазвучал концерт для фагота Моцарта, написанный по заказу дилетанта, барона Тадеуша фон Дюрница.

Карл повторно, с секундомером в руках показал путь отступления, водя по карте своим длинным пистолетным магазином с двенадцатью патронами.

Вопросов было немного. В перерыве, пока расставляли мебель, Карл сжег в камине все материалы и подготовился к политическому собранию.

Когда он стоял у камина, бросая в огонь фотографии и карты, подошел Вернер Портхун и пожал ему руку.

- Хочу поблагодарить тебя за фантастически здорово продуманную операцию, - начал он, глядя себе под ноги. - И еще хочу попросить у тебя прощения.

- Брось, - смущенно сказал Карл. - Прощения просить у меня тебе не за что.

- Не скажи. Вначале я к тебе относился чертовски подозрительно. Это была моя ошибка, и я должен самокритично в этом признаться.

Карл бросил последнюю карту в камин, выпрямился и похлопал Вернера по плечу.

- Это уже не имеет никакого значения. А сами вы никогда не думали о том, чтобы провести подобную операцию?

- Ты имеешь в виду Стокгольм или РПГ?

- И то и другое.

- Однажды мы планировали операцию в Стокгольме.

- Ну и что?

- Она была не такой уж значительной, чтобы о ней сейчас говорить. По сравнению с той, что нам предстоит, - просто ерунда. Что касается РПГ, то мы думали, что стрелять из них очень сложно. Но сейчас мы совершили качественный скачок.

- Какой же?

- С этой операцией мы выходим совершенно на другой уровень.

- Да, бесспорно. Извини, я хочу поговорить с одним из французских товарищей.

Карл отыскал в комнате Алена Детурея. Тот стоял с рюмкой коньяка в руке, жестикулировал и смеялся. Казалось, будто он пытался очаровать сидящую рядом Монику. Ален Детурей просто светился, когда к ним подошел Карл.

- Благодарю, очень профессионально, - сказал Ален Детурей, подкрепляя свою оценку выразительным, чисто французским жестом. - Я шел сюда, полагая, что придется делать много замечаний, но, черт побери, никаких возражений не возникло. У тебя ведь специальное образование?

- Да, - сказал Карл задумчиво, сжимая в руке 9-мм патрон. - Я уже говорил тебе - диверсии, взрывная техника. Атаки на небольшие морские суда, против советских морских подразделений в первую очередь.

- Но в эту тактику едва ли входят акции в густонаселенных районах?

- Нет, но у нас были альтернативные задачи в зависимости от вероятного развития военных действий. Возможно, наступит время, когда мы, часть военно-морских подразделений, перейдем к своего рода партизанской войне - в случае нападения русских. А этот план, собственно, был направлен против возможной советской штаб-квартиры в Кристианстаде, если бы русские здесь высадились. Это, так сказать, военная тайна.

Француз тихо свистнул.

- Это объясняет дело, - сказал он. - Подготовка у вас, следовательно, двухступенчатая. С одной стороны, чисто военная, а кроме того - организация сопротивления партизанского характера.

- Да, точно. Шведское военное планирование не может исключать возможность того, что русским, если они действительно на нас нападут, удастся захватить нашу страну и воевать придется на нашей территории. Тогда и наступит время подобных операций. Вот почему мы, ударные военно-морские соединения и парашютисты-десантники, получаем такое широкое образование.

- Мы у себя этим никогда не занимались. Честь Франции не потерпит врага на французской земле, и такая подготовка у нас не предусмотрена. А жаль, нам бы были очень полезны знания по технике ведения партизанской войны в городских условиях.

- Я хотел бы поговорить с тобой об одном деле с глазу на глаз. Это очень важно, - сказал Карл, почувствовав, что сердце стало биться сильнее.

- Здесь нет такой возможности, тем более что мы теперь все в одной лодке, - возразила Моника; казалось, она обиделась за такое недоверие.

- Да, - настаивал Карл. - Я объясню тебе, Моника, позже, но я должен переговорить с Аленом до политического обсуждения. О'кей, Ален?

- Да, конечно, - сказал француз, поднимаясь.

Карл как бы между прочим, случайно, всунул тринадцатый патрон в обойму пистолета, подбросил ее вверх и тут же поймал.

- Увидимся через минуту, Моника, - сказал он и начал первым подниматься по лестнице на второй этаж, одновременно опустив руку в карман и осторожно нажав на кнопку хронометра. Он рассчитал разницу во времени в пять секунд.

- Закрой дверь и садись, - сказал он Алену Детурею, когда они поднялись. - Я хочу только убедиться, что мы одни, - продолжил он, зашел в свою комнату, взял пистолет и тихо и быстро вставил в него обойму.

Когда он вернулся, Ален Детурей сидел на диване и поигрывал рюмкой коньяка, которую легко держал между указательным и большим пальцами. Он вздрогнул, когда увидел у Карла в руке большой итальянский пистолет, но сдержался, чтобы не показать удивления.

Карл медленно и тяжело опустился в кресло напротив дивана, вытащил секундомер и положил его перед собой на журнальный столик.

- У нас ровно семь минут и пятьдесят секунд для этого разговора, - сказал Карл, положив расслабленную правую руку с пистолетом на колено, дуло было направлено в пол.

Француз крайне осторожно и медленно поставил рюмку с коньяком перед собой. Они сидели на расстоянии четырех метров, и ни одному из них не составляло труда оценить ситуацию. Снизу слышались гул и музыка. Кто-то снова поставил шумный рок-концерт. Они посмотрели друг на друга. Француз глядел Карлу прямо в глаза, но ни одним движением не выдавал своих мыслей.

- Ты вооружен? - спросил Карл.

- Да.

- Автоматический пистолет, калибр 7,65?

- Да, и что?

- Следовательно, это твое служебное оружие?

- Нет, в армии у нас было другое.

- Я не это имею в виду.

- А что же тогда?

- Мы в адской ситуации, Ален. Прежде чем ты решишь, как тебе использовать свое оружие, позволь мне сказать тебе чистую правду. Во-первых, у тебя нет шансов. Во-вторых, у меня нет ни малейшего желания причинить тебе ущерб. Ясно?

- Да, я понимаю, что ты говоришь.

- Тебе не приходила в голову мысль, что здесь по крайней мере два террориста слишком хороши для всей этой компании?

- Да, конечно. Я думал, что я один.

- Следовательно, это не так.

- Нет. Ну и что?

- Здесь, в квартире, находится по крайней мере один, я повторяю это, по крайней мере один представитель французской, немецкой или другой службы безопасности или разведки.

- По крайней мере один?

- Да.

Секундомер все громче тикал в тишине. Несколько мгновений Ален Детурей сидел молча и неподвижно, потом вопросительно поднял бровь и сделал осторожный, демонстративно медленный и четкий жест, показывая на секундомер.

- Время идет к концу?

- Да.

- И что произойдет после?

- Всему этому придет конец.

- Придет конец твоему обману, твоим утверждениям, будто я твой враг? Ты думаешь, я такой пугливый?

- Нет. Но попытайся теперь понять, Ален. Мы ожидаем налета.

- Тебе это известно?

- Да.

- Как ты об этом узнал?

Карл заколебался. Он думал, что высказался уже совершенно ясно. Все остальное казалось абсолютно лишним. Алену должно хватить присутствия духа, чтобы при появлении немцев сразу сдаться. Потом ему бы все объяснили. Но нельзя было исключать возможность, что он, заранее не подготовленный, мог среагировать автоматически и начать стрелять по бойцам "девятки", и тогда это могло бы стоить ему жизни. Немцы, разумеется, снабжены как бронежилетами, так и автоматическим оружием. Ему показалось, что сверху он слышит легкий шум. Неуклюжие, как медведи, подумал Карл.

Он ждал молча. Ален Детурей пристально смотрел на него, ни о чем не спрашивая.

Карл не мог понять, что происходит с французом. Часы тикали, но никто не произносил ни звука. Все это тянулось невыносимо долго.

Наконец Карл решил, как ему продолжить, но в этот момент дверь, ведущая на лестницу, открылась и вошла Моника.

- Что это вы здесь сидите, как заговорщики? - спросила она несколько наигранно.

- Будь так добра, оставь нас и спустись к остальным, - сказал Карл грубо, как только был способен.

- Нет, это исключено. Я могу спуститься лишь для того, чтобы позвать других, если ты, конечно, хочешь этого. Ну как?

Он задумался: что она имеет в виду?

- Нет, - сказал он в конце концов. - Останься здесь и молчи.

- Другими словами, ты один из нас? - глядя на Карла, спросил Ален Детурей. Он сидел спиной к Монике, и выражения его лица она не могла видеть.

- Повторяю, у нас не так уж много времени. И прежде чем оно истечет, я должен четко определить ситуацию. Ты меня понимаешь, Ален?

- Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду.

Карл в нерешительности обдумывал головоломную задачу, как сделать так, чтобы понял его только один Ален.

- Я никогда не был в бассейне, - с ударением на последнем слове сказал он, - Но сам я, во всяком случае, овладел этой премудростью. Как и ты, насколько я понимаю.

"Бассейном" ("La Piscine") на интернациональном сленге разведчиков называлась старая французская разведывательная служба, располагавшаяся поблизости от Piscine Delygny на берегу Сены, в самом центре города. Намек, следовательно, должен быть кристально ясным для возможного коллеги.

- Из всех видов блефа, в которых я участвовал, этот, несомненно, самый впечатляющий. Черт возьми, как же мы будем смеяться, когда окажемся в Стокгольме, - улыбнулся Ален Детурей.

Но Карл не понял. Сказанное было двусмысленным. Вероятно, француз имел в виду намек, что Карл сам из разведки. А обман был слишком неожиданным и грандиозным, поскольку сразу двое коллег оказались одновременно в организации террористов. Но Детурей мог иметь в виду и то, что все сказанное Карлом - это блеф, что является самой суровой проверкой со стороны товарища, которую можно было себе представить. Почему он сказал: "Мы будем смеяться в Стокгольме"? Они же туда не попадут, если они коллеги, и сказанное Карлом о предстоящем нападении на группу, значит, правда? А может, это все для того, чтобы запутать Монику?

- Я должен получить ответ, - произнес Карл.

- Ты его уже получил.

- Не до конца ясно.

- Учитывая обстоятельства и компанию, я думаю, этого вполне достаточно.

- Как я сказал, - продолжил Карл, наклоняясь вперед к секундомеру, - осталось еще пятьдесят пять секунд, у нас нет времени. Осталось меньше минуты, Ален.

С потолка снова послышался слабый шорох. Карл напряженно всматривался в лицо Алена, пытаясь понять, сознает ли он значение этих звуков. Карл взглянул на Монику, стоявшую около двери со скрещенными руками и сосредоточенным лицом, но она, казалось, не заметила его взгляда.

- Короче, - все больше нервничая, сказал Карл, - ты на государственной французской службе, ты из DST или DGSE.

Моника медленно прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Было трудно понять ее реакцию, но Карл вздохнул с облегчением. Кажется, аббревиатура ей ничего не сказала.

- Я майор, посланный в распоряжение DGSE, но как ты это вычислил? - быстро прошептал француз, не отрывая глаз от двери, за которой исчезла Моника.

- Мы выяснили, что в Марселе в воздушно-десантном полку никогда не было никакого Алена Детурея. Ты же должен был иметь настоящие документы, так ведь? А вы меня никогда не проверяли?

- Да, ты офицер. Это смущало, но не более того. Когда это произойдет?

- Меньше чем через двадцать секунд. Мы должны попытаться укрыться.

- Немцы?

Карл кивнул и хотел уже подняться, когда в дверях снова появилась Моника. Она держала в руках "Хеклер-и-Кох" 5 SD калибра 9 мм, пистолет-пулемет с глушителем, той самой марки, которые сейчас концентрируются в значительном количестве вокруг квартиры. В этом была какая-то ирония - стандартное оружие немецкой "пограничной полиции" и в той же версии - с глушителем. Она держала оружие в одной руке, направив дуло в пол, повернув его так, что Карл не мог понять, снят ли он с предохранителя.

- Не делай глупостей, Моника, эта игра закончена, - попросил Карл.

- Он признался? - спросила Моника неожиданно мягким тоном.

- Да, но это не то, что ты думаешь...

Карл не успел ничего больше добавить. Моника рывком дугой подняла оружие и наставила его на Алена Детурея. Карл не задумываясь выстрелил ей прямо в туловище. Но выстрелил только один раз, что, принимая во внимание обстоятельства, было скорее "служебной ошибкой".

Пуля прошла сквозь Монику, забрызгав кровью обои сзади, но она даже не успела наклониться. Последнее, что запомнил Карл, был удивленный, почти оскорбленный взгляд Моники, брошенный на него, прежде чем около нее оказался Ален Детурей и выхватил оружие.

- Нет, - закричал Карл, - нет, ради Бога, брось автомат!

Француз вопросительно посмотрел на Карла. Снизу из квартиры послышался шум, по лестнице поднимались.

Карл демонстративно направил свой пистолет на дверь, откуда стремглав должны были вбежать террористы, и с отчаянием в голосе снова прокричал:

- Брось оружие, Ален, не держи его!

Француз пожал плечами, направил автомат прямо на дверь, спустил предохранитель и молниеносно проверил, готово ли оружие к стрельбе.

Карл не успел ничего сказать. В следующий миг два больших окна в комнате взорвались, и под градом стеклянных осколков в комнату на тонких нейлоновых канатах влетели четыре огромных бронированных монстра, держащих перед собой металлические щиты. На солдатах были темные защитные очки и толстые защитные наушники. Как только Карл увидел их, увидел, как они бросили в комнату две гранаты, он нырнул под диван, зажмурил глаза и заткнул уши. В следующую секунду ему показалось, что его разрывает на кусочки взрывами гранат молниеносного поражения. Он услышал два залпа и почувствовал, что кто-то навалился на него.

- Капитан Чарли, капитан Чарли, все в порядке, все хорошо? - кричал немец Карлу. Он лежал, окутанный густым туманом и придавленный немцем. Нижний этаж квартиры стонал от очередей автоматического оружия, слышались приказы и крики.

Карл зажмурил глаза и попытался вернуться к действительности. Периодические автоматные очереди чередовались с паузами, наполненными тишиной. Он не двигался. По лицу текли слезы. Он понял, что в ход пущен слезоточивый газ.

Спустя несколько минут все было кончено.

Несколько человек подошли к нему с поздравлениями. Но Карл все еще ничего не слышал, оглушенный взрывами шоковых гранат. Его взяли под руки и подвели к одному из разбитых окон. Карл почувствовал, как в лицо ударил холодный ветер: снегопад перешел в дождь. Ему застегнули вокруг талии что-то вроде сбруи, и он был мгновенно поднят на крышу. Там его подхватили новые руки и подвели к центру крыши, где вращался канат, спущенный с вертолета "пума". Его молниеносно подтянули в кабину. В тот же миг вертолет резко взмыл вверх.

В штабе Уве Дее первая пробка шампанского хлопнула, как только неподалеку пошла на посадку "пума" с Карлом на борту. В последние минуты радиоволны обрушили ливень итоговых сообщений.

Удар на Брайтештрассе: тринадцать убитых террористов.

Удар на Петерштрассе: один убит, двое ранены и захвачены.

Удар в Стокгольме: два террориста захвачены.

Удар в Реймсе: два террориста захвачены.

Удар в Париже: подробный отчет еще не поступил, но, по предварительной информации, захвачено четыре террориста.

Сияющий Уве Дее подошел к Карлу с раскрытыми объятиями, как только тот появился на пороге.

- Блестяще, капитан Чарли, действительно блестяще, фантастическая победа будет отмечена в нашем протоколе, - прокричал Уве Дее и сжал его в своих медвежьих объятиях.

Карл чувствовал себя словно во сне. Он обвел взглядом комнату, заметил Логе Хехта и встретил его взгляд, одновременно ему кто-то всовывал в руку бокал шампанского.

- Ура! Ура, черт побери! - закричал Уве Дее и, чокнувшись, чуть не разбил оба бокала вдребезги, что, впрочем, не помешало ему опорожнить свой в один миг.

Карл все же не спеша выпил шампанское и лишь затем направился прямо к бледному Логе Хехту, стоящему в другом конце комнаты.

- Что с французом, вы знаете, что он один из нас? - произнес Карл, с трудом слыша собственный голос, в ушах все еще страшно шумело.

Логе Хехт только покачал головой. Прошло несколько секунд, прежде чем смысл сказанного дошел до Карла.

- Но ведь он майор DGSE, один из нас, - снова попытался объяснить Карл.

Логе Хехт опять покачал головой. Уве Дее подошел к ним сзади и натянул Карлу на голову зеленый берет.

- Вы теперь один из нас, капитан Чарли, - торжественно произнес Уве Дее, затягиваясь своей ароматной французской сигаретой, и продолжал: - Мы обычно не принимаем кого попало. Но вы, без сомнения, этого заслужили больше, чем кто-либо до сих пор. Добро пожаловать в нашу команду!

Уве Дее снова от души пожал ему руку. Но его объятия и дружеские рукопожатия вызывали ноющую боль в теле Карла, как будто раны снова стали кровоточить, хотя это ему, конечно, только казалось.

- На Брайтештрассе все убиты? - тихо спросил Карл. Он чувствовал себя неописуемо глупо в этом зеленом берете.

- Да. На этот раз мы нанесли замечательный удар, действительно блестящий, - подтвердил немецкий полковник.

- Почему вместо этого вы не взяли их живыми? - спросил Карл, пытаясь избежать взгляда Уве Дее. Он видел перед собой Монику.

- По трем причинам. Очень просто. С чисто психологической точки зрения это тяжелый удар, который заслужили эти типы. Кроме того, мы ничем не рисковали, когда проводили такую обширную операцию. В-третьих, теперь некому сообщать о той роли, которую вы сыграли, она будет известна только вашему начальству и нашим собственным политикам, которые должны быть очень вам благодарны. Разрешите наполнить ваш бокал?

В руке Карла снова оказался бокал, тотчас принесенный сержантом после жеста полковника. Уве Дее собственноручно наполнил его. Карл все еще стоял и смотрел на пузырьки в бокале, когда Уве Дее вышел из комнаты широкими шагами и отправился на пресс-конференцию. Он почти силой увлек за собой Логе Хехта.

Зигфрид Маак стоял, склонившись над радиооператором, и что-то ему диктовал. Шум в комнате понемногу утих.

Карл сорвал с себя зеленый берет, бросив его на один из пустых письменных столов, и подошел к Мааку.

- Что произошло в Стокгольме?

- Взяли двоих без стрельбы. Четыре гранатомета и восемь боеголовок в безопасности, если ты об этом спрашиваешь, - кратко ответил Маак и продолжал диктовать.

В комнате все затряслось от вибрации. Спускался вертолет, возвращалась "Желтая" группа SET.

Спустя несколько минут ввалились возбужденные победой солдаты. У многих на брюках и ботинках была кровь. Они подходили к Карлу, хлопали его по плечу и жали руку.

- Это самая большая победа за всю нашу историю, - дрожа от возбуждения, сказал один из них.

С собой у них был стальной чемодан, и они попросили Карла проверить, все ли его вещи они взяли, иначе эти вещи могли стать уликами против него. Там были его одежда, инкрустированный арабский кинжал и шкатулка из Дамаска, плейер и куча кассет. Концерта для фагота К191 не было, вероятно, эта кассета так и осталась лежать около магнитофона на Брайтештрассе. В чемодане лежали также "смит-и-вессон", вероятно краденый, который он получил от террористов, и его "Беретта-92S", полученная от Ведомства по охране конституции, с дополнительным магазином с радиопередатчиком. Деньги, лежавшие рядом с его кроватью, они уже забрали, поскольку это была собственность немецкого государства. За них спустя некоторое время ему была выдана расписка. Кроме того, Зигфрид Маак дал ему новую расписку за возвращенное оружие.

- Мы заказали тебе на ночь номер в отеле, ты вылетаешь завтра в 15.20, если это тебе подходит, - сказал Зигфрид Маак, не глядя ему в глаза.

- Вы можете меня чем-нибудь оглушить?

- Как это? - забеспокоившись, спросил Зигфрид Маак.

- Есть ли у вас какое-нибудь снотворное или что-то вроде этого, что может дать возможность отключиться?

- Это я могу устроить.

- Да, пожалуйста, и позволь мне уйти отсюда, будь добр.

- Я думаю, мы увидимся завтра с тобой за последним ланчем. О'кей?

- Да. Но сейчас я должен уйти отсюда.

Внизу на улице его ждал один из белых "мерседесов". Зигфрид Маак проводил его в отель "Четыре времени года".

В номере отеля Карл включил телевизор. В экстренном сообщении передавалось о событиях на Брайтештрассе после того, как тела уже были увезены. Юпитеры, металлические ограждения, санитарные машины, пожарники, вертолеты. Камера показала всю разрушенную, разбомбленную квартиру. Карл ясно разглядел тут и там пятна крови. Он начал понимать, что произошло. Они расстреляли почти всех. Сначала овладели ситуацией, а затем расстреливали одного за другим. Это Карл понял из телевизионного репортажа. Зрителям показывали только результаты самого мощного и самого успешного удара по террористам в истории Федеративной Республики.

Когда на экране появился Уве Дее на своего рода импровизированной пресс-конференции, Карл выключил телевизор. Он успел заметить устремившего взгляд под ноги Логе Хехта, сидящего рядом с сияющим от радости полковником.

Карл положил в рот белые таблетки, которые ему дал Зигфрид Маак. Снотворное он принимал впервые в жизни.

Простыня была прохладной, а кровать необычайно мягкой. С минуту он лежал в темноте, тупо глядя перед собой, и уснул внезапно.

Беседа за ланчем шла вяло. Они изредка перебрасывались отдельными фразами. И даже то самое рейнское вино "Гехаймрат Й", которое они обнаружили в меню, не внесло в разговор оживления.

- Во всяком случае, этот чертов нацист получил свой вариант "окончательного решения", - сказал Карл, когда молчание уж слишком затянулось.

- Да, он добился своего. Я могу спросить тебя... Хотя это и не входит в наши служебные взаимоотношения и я не совсем уверен, что должен это знать. Но все же, что произошло с нашим французским коллегой?

- Я отвел его в сторону, объяснил положение, и мы были готовы как раз перед ударом.

- Он признал, что он один из нас?

- Да.

- И что произошло потом?

- Один из террористов попытался его убить.

- И?

- Я обезвредил ее.

- Ее? Обезвредил?

- Да. Я сделал только один выстрел, только один - в легкое. Она могла бы выжить. Кстати, было ли вскрытие, проводилась ли криминалистическая экспертиза?

- Не думаю. Все уже позади. Ты хочешь, чтобы мы уничтожили оружие, которым ты пользовался?

- Да.

- Это будет сделано.

- Она мне нравилась. Она действительно мне очень нравилась.

- Это известный психологический феномен.

- Да. Но, во всяком случае, как ты понимаешь, я чувствую себя отвратительно.

- Ты полагаешь, нужно было предать их суду?

- Безусловно. Они должны ответить за содеянное.

- Что посеешь, то и пожнешь.

Беседа затихла. Они поковырялись в еде и оставили бутылку вина недопитой. Зигфрид Маак отвез Карла в своем BMW в аэропорт Гамбурга.

Он остановил свою машину напротив зала вылета и какое-то время сидел молча, чем-то озабоченный, - Карл ждал, что он скажет.

- У меня официальное задание: передать привет от Логе Хехта, - сказал Зигфрид Маак, уставившись в ветровое стекло, все залепленное мокрыми хлопьями снега. - Вот это, - он вытащил небольшой пакет и протянул его Карлу. Это была завернутая в бумагу тяжелая металлическая коробка, примерно десять на десять сантиметров.

- Можешь ты сделать мне одолжение? - продолжил Маак.

Карл смотрел на него. Слегка лысоватый западногерманский интеллектуал с жидкими светлыми волосами, голубые глаза, никаких особых примет, иногда носит пенсне, в прошлом симпатизировал левым, подозревался в гомосексуализме, про себя отметил Карл.

- Да, конечно, - ответил он.

- Это подарок от нас, выражение признательности. Но не открывай его, пожалуйста, до тех пор, пока не окажешься в самолете. О'кей?

Фантастические мысли пронеслись в голове Карла. Заряд, гарантирующий убийство человека на борту самолета? Нет, не может быть.

- Я ведь лечу Люфтганзой, по меньшей мере сто пятьдесят немцев на борту, подумай об этом.

Зигфрид Маак чуть улыбнулся.

- Это не то, о чем ты подумал. Ты в своем уме? Но я все же хочу, чтобы ты не открывал его, пока будешь лететь над Германией.

Карл почувствовал, что ему абсолютно безразлично, что в этой тяжелой коробке - какой-нибудь адский прибор, или ампула с ядом, или еще какая-нибудь чертовщина.

- О'кей, - ответил он, взял коробку, резко поднялся, вышел и захлопнул дверцу машины, обошел ее и, открыв багажник, вытащил свою дорожную сумку, за которую он расписался по установленному немецкому порядку. Маак оставался в машине и не тронулся с места, пока Карл не вошел в здание аэропорта Самолет вылетел через полчаса.

Когда он проходил через стальную раму на контроле ручного багажа, детектор запищал. Похожий на овчарку немец к фуражке с козырьком взял его за руку, завел в кабину и потребовал показать содержимое карманов. Контрольный аппарат Федеративной Республики среагировал на пакет Зигфрида Маака.

Немец схватил пакет, снял оберточную бумагу и открыл коробку. Карл не мог рассмотреть, что в ней находится, но увидел, как изумленный немец сделал шаг назад и молниеносно захлопнул коробку, как будто в ней находился скорпион.

- Извините! Я действительно прошу прощения, но наши инструкции по безопасности требуют... - покраснев, сказал он.

- Само собой. Вы должны думать о вашей безопасности.

С этими словами Карл положил коробку в карман и вышел из зала, из этого на удивление маленького и неудобного зала вылета Гамбургского аэропорта, который теперь он наконец-то покидал в последний раз.

Его взгляд повсюду натыкался на первые страницы газет. Рубрики кричали о смертях и победе. Везде Карл видел фотографии розыска, сверстанные в большие блоки, с именами и краткими текстами внизу, и слово "СМЕРТЬ" над всеми фотографиями. В газетах, которые держали в руках пассажиры, были фотографии меньших размеров и других застреленных террористов, и здесь же, над ними, нашлось место для портрета Уве Дее. Он держал руки над головой, делая обеими руками знак виктории, жест, ставший почти классическим, когда снятый с должности американский президент покидал Белый дом. Заголовок над фотографией Уве Дее состоял из одного-единственного слова: ПОБЕДА.

Карл почувствовал легкую дурноту. Он отвел взгляд, чтобы не видеть фотографий.

Когда немного неуклюжий "Боинг-747" авиакомпании Люфтганза взмыл в воздух, Карл почувствовал, что ему стало еще хуже; слюна начала собираться во рту. Он быстро отстегнул ремень безопасности и поспешил в маленький туалет, где его стошнило. Рвота продолжалась до тех пор, пока его тело не освободилось от ничтожного ланча.

Обратно на свое место он пробирался, весь покрытый холодным потом. Над Федеративной Республикой лежали густые облака, а самолет все еще продолжал подниматься, входя в следующий облачный слой.

Когда самолет поднялся наконец в чистое пространство, Карла ослепил резкий белый солнечный свет. Он попытался задремать, но перед ним сразу же возникло лицо Моники, и Карл тут же открыл глаза. Стюардесса, заметившая его состояние, подошла со стаканом минеральной воды. Карл осторожно выпил воду, но сразу же почувствовал, что тошнота снова подступает к горлу.

Тут он вспомнил о небольшой четырехугольной коробке, лежавшей в левом кармане куртки. Вынув коробку, Карл какое-то время осторожно держал ее в ладонях. Коробка была голубого цвета, с небольшим золоченым замочком. На крышке золотом был выгравирован немецкий орел.

Когда он открыл коробку, ему в глаза блеснул железный крест, Федеральный крест за заслуги. Это был необычный орден - офицерский крест, который носят на шее, на ленте цветов немецкого флага.

Поверх ордена лежала отпечатанная на машинке короткая записка на немецком: Федеративная Республика Германии выражает свою благодарность и так далее; внизу - подпись чернилами.

"Германия, Германия, Германия!" - повторял про себя Карл, зажмурив глаза, как будто хотел сдержать слезы. Все время он отчетливо видел перед собой ее лицо, многозначительную улыбку Моники.

Эпилог

План французской службы разведки был и прост, и изящен. Получив доступ к четырем РПГ-18, от которых немецкие террористы, возбужденные известием о смертях в Дамаске, поспешили избавиться, они провели военную экспертизу и заменили боеголовки так, чтобы ракета просто не могла быть использована. Перевозка террористами ракет в Стокгольм осуществлялась под контролем двух офицеров, подчиненных майору Алену Детурею. И эти офицеры совместно с Детуреем должны были обезвредить террористов. Предполагалось, что двое французских "перевозчиков" просто останутся в квартире на Гревгатан вместе со своим шефом - ловить террористов, после того как они будут появляться там один за другим. Шведскую полицию безопасности предполагалось поставить в известность лишь в последний момент.

Вместо этого получилось так, что шведская служба безопасности превосходящими силами захватила двух своих коллег, безжалостно выставив их под вспышки фотоаппаратов и юпитеров телекамер. Начальник бюро Нэслюнд был, как обычно, скор на то, чтобы собрать ребят из средств массовой информации на свой триумф.

На следующий день, когда были вызваны французские переводчики, досадное недоразумение обнаружилось.

В то же время Нэслюнд написал длинную рекомендацию Главнокомандующему, мотивируя перевод капитана Карла Густава Гильберта Хамильтона на новую должность в государственной службе, которая бы наилучшим образом соответствовала его способностям. И этот перевод состоялся. После служебного отпуска Хамильтон должен был занять свое новое место в штабе обороны.

Майору Алену Детурею посмертно было присвоено звание подполковника и выдан орден Почетного легиона. Он был похоронен с военными почестями. История его смерти не стала достоянием средств массовой информации, но в связи с ней долгое время существовала напряженность в отношениях между западногерманской и французской разведками.

За два часа до нанесения удара по Петерштрассе "девятка", исходя из результатов внешних наблюдений, рассчитывала застать там четверых террористов. Но их там было обнаружено только трое, из них двое арестовано, а один убит при попытке к бегству. Значит, одного недоставало, и хуже всего - неизвестно, кого именно.

Оставался и еще один тревожный момент: не были обнаружены два советских РПГ-18 и четыре снаряда к ним.

Впрочем, можно сказать определенно, что, во-первых, рано или поздно станет ясно, в каком направлении уплыли ракеты.

А во-вторых, общественность никогда не должна узнать, что, несмотря на совместные усилия шведской, западногерманской и французской разведок и служб безопасности, это страшное оружие осталось в руках европейских террористов.

1

Осторожно! Преступники вооружены (нем.).

2

Ложа (нем).

3

Французская разведка.

4

Дословно: последнее убийство (англ).

5

Не преследовать, займитесь ранеными! (нем).

6

Западногерманская газета.

7

Взрывное противотанковое устройство (англ.).

8

Взрывное устройство двойного действия (англ).

9

Извините, никаких комментариев (англ).

10

Длинная накидка, иногда с капюшоном, обычно надеваемая женщинами в мечети.

11

Американский актер.

12

Германская коммунистическая партия.

13

Африканская ядовитая змея.

14

Окончательное решение (нем).