5

После спокойной Америки, целиком взятой из увлекательных книжек Фенимора Купера, с маленькими деревянными домиками, широко раскинутыми прериями, Европа приветствовала Романа шумом и грохотом Бреста.

Здесь был узел, связывающий с каждым днем все туже два материка; отсюда текли в необъятные трюмы пароходов последние выдумки Европы: сельскохозяйственные орудия, динамо-машины, стальная мануфактура.

В удобном купе скорого поезда Роман разбирал ворох свежих газет… Первой развернул «L'Echo Industriel» [28].

Хроника растянулась длинным столбцом через всю полосу.

И еще, и еще…

Европа отдала первый рапорт сжатыми репортерскими заметками, цифрами официальных отчетов.

И Роман отбросил скомканную газету. Опытный глаз нигде не заметил перебоев. Командир оценил исполнительность своей армии. Рапорт принят. Теперь можно посмотреть, что делает неутомимый Фуранже. А, вот его любимое последнее детище: «Folie Reclame» [29] в необыкновенно пестрой обложке.

– Вокзал Сен-Лазар, ваша светлость! – гаркнул адъютант, открывая дверцы купе.

6

Назначенный срок пришел… И барон Ванори торжественно сказал агенту № 3603:

– Больше ждать нельзя.

И зажег потухшую сигару.

– Вы совершенно правы, господин Ванори!.. Нужно кончать… Мне кажется, они стали догадываться. Я часа через три узнаю, когда завтра заседание, и посмотрим, как на этот раз они ускользнут. Я осмелюсь попросить господина Ванори распорядиться, чтоб причитающиеся мне деньги заплатили…

– Хорошо!.. Хорошо… В тот час, когда бунтовщиков арестуют, вы получите деньги.

– Сегодня мы кончим. Я обещаю!

Батист вытащил из кармана, набитого всякой мелочью, клочок бумаги и посмотрел адрес: улица Капуцинов, 61.

– Здесь!

Во дворе полуголые мальчишки в грязной луже устроили морское сражение; неуклюжие бумажные фрегаты беспомощно кружились на одном месте, намокая, становились прозрачными и шли на дно.

Мальчишки радостно взвизгивали и делали ногами бурю. От этого незатейливого занятия их оторвал зычный окрик:

– Эй, морские крысы, в какой конуре проживает Алексис Буало?

Мальчишки, сохраняя комическую важность, посмотрели на Батиста и вернулись к прерванной забаве.

– Вот черти!.. Ну, кто хочет заработать горячие каштаны, пусть скажет, где живет Алексис…

Презрительное молчание сменилось дружным криком:

– По второй лестнице налево, третья площадка, напротив столяра!..

– Ха-ха-хо!.. Ну, хитрецы, получайте!

И десять рук, разбросав бумажную эскадру, нырнуло на дно лужи, отыскивая шлепнувшийся медяк.

«По второй лестнице налево…»

Уже на лестнице, от ступеньки к ступеньке, перебегает тревожный скрип, предупреждая, что идет человек, а Алексис Буало, довольный обедом, щекочущими поцелуями Жюли и доверием барона, следит, как в зеркале мелькают проворные руки.

Буало знал – там складывают вещи. На помутненной поверхности возникали, висли в воздухе и падали за черную рамку вздрагивающие блузки, белое хрустящее белье и тяжелые платья.

И Алексис Буало ощущал томительное беспокойство, и все сильнее росло желание схватить эти мелькающие руки и вытянуть из зеркала смеющуюся Жюли, но на лестнице, от ступеньки к ступеньке, перебегал тревожный скрип и наконец загнанным псом, запыхавшись, растянулся у двери.

– Алексис!.. К нам стучат…

– Тебе показалось… Жюли, иди ко мне…

– Я говорю, стучат!

Теперь и он услыхал настойчивый стук, и сразу исчезла приятная сытость и нежность, и непонятный страх заставил спросить изменившимся голосом:

– Кто это?

– Открывай, Алексис!..

– Батист?

– Ну да, Батист! Что, не узнал?…

– Нет! Заходи. У меня как раз есть отличная бутылочка. Жюли, знаешь, Батист пришел! А мы только покушали, может быть, ты…

– Брось! Я пришел за тобой. Заседание комитета. Одевайся!

– Почему такая спешка? Ведь хотели вечером?… И вдруг…

– Так велел Гранье. Ну, живей!

– Сейчас… Сейчас!.. Жюли, я ушел! Да, а где будет заседание?

– А зачем тебе?

– Видишь ли, дружище, мне необходимо забежать по одному важному делу. Я тебя догоню.

– Твои дела подождут. Нужно спешить. Мы поедем.

– Поедем? Но мне, повторяю, необходимо… Пойми – необходимо! Важное дело!.. Я догоню… Скажи адрес.

– Алексис, ты стал шутником. Гранье не любит, когда опаздывают.

– Да!.. Я забыл…

– Ты куда?

– Я… я попрощаться с Жюли.

– Успеешь ее потискать потом. Идем!

– Идем…

Барон Ванори решил вечером, после ликвидации заговора, в ожидании императорских милостей, повеселиться в заведении мадам де Верно.

Мадам сколько раз приглашала барона познакомиться с ее девицами, которых даже избалованный и придирчивый маршал Ней назвал чудом и совершенством. К тому же благосклонное заступничество барона перед министром полиции после одного скандала заставило мадам де Верно, вместе с маленьким подарком в двадцать пять тысяч франков, еще убедительнее просить господина барона посетить ее салон.

Итак, решено – сегодня вечером любовное развлечение с хорошенькими плутовками.

Только личных рекомендаций маршала нужно тщательно избегать. О нем ходят слишком упорные слухи, что из последнего похода, в числе многих трофеев, он привез и…

– Господин барон… Господин…

– В чем дело, Птифуар?

– Агент № 3603!

– Ну?

– Убит!

– Убит?!. Убит?!. Где?!.

– К дежурному на посту 65-А только что прибежал кучер наемной кареты и заявил, что на улице Капуцинов он был нанят двумя неизвестными до предместья Версаля. Когда кучер в назначенном месте открыл дверцы, то на полу кареты лежал один, а другой исчез… Допрошенный кучер заявил, что никаких криков или шума борьбы не слыхал; наоборот, кто-то из них всю дорогу насвистывал. В убитом я опознал агента № 3603. Он задушен.

7

Наполеон на верхушке лестницы старательно изучает карту… И проходит между кружочками городов, кряжами гор и лентами рек, шелестя знаменами, жизнь… Вот тут сладкие мечты о генеральском мундире… Дальше, дальше… Проклятые швейцарские горы!.. Вена и престарелый Франц… Ваграм… Варшава… Тоненькая синяя ленточка отделяет от снежной русской равнины… Здесь первый раз орлу выщипали перья.

Наполеон изучает карту.

Ищет, где еще не гремело над дымом и кровью «да здравствует император»… Азия?… М-да… Но далеко… Слишком далеко… А потом, потом… Турция, что ли?

И внимательно водит палочкой по Анатолийским берегам.

– Князь Ватерлоо!

– Да, да, Рустан, проси, но прежде помоги мне. – И осторожно с лестницы вниз.

– Дорогой князь! Наконец-то… Вы стали забывать о делах империи и о вашем императоре… Нехорошо.

– Я знаю, что вы, сир, всегда напомните мне обо всем ускользающем от моего внимания.

– t А что вы, князь, думаете об индийском походе? Слушайте маршрут: Турция, Персия, Индия. Еду я и армия… Чувствую, необходимо развлечься. – И с легким упреком: – Вот вы все, князь, путешествуете, а меня заставляете торчать в скучном Фонтенбло…

– Да, сир, вы правы. Вам надо развлечься. Я об этом подумаю.

Дагер несколько раз прочел короткий приказ: «Построить немедленно аппарат по приложенным чертежам, а также…»

– Конечно, построю!

И после длительных и шумных переговоров, отправив жену и детей из дома, плотно закрыв двери, вооружившись циркулем и линейкой, засел за работу.

– Конечно, построю!

Владычин составляет сановную делегацию, которой и поручено развлечь Наполеона покорнейшей просьбой принять на себя титул Единого Императора, а французские владения именовать Единой Империей.

В Версальском дворце Наполеон, довольный, слушал речь председателя делегации, кивая снисходительно головой в местах, воспевающих его славу.

«Что ж, придется второй раз проделать церемониал коронации… Только кто же вместо папы наденет корону?… Сам?!. Сам! Своими руками! Это недурно… Что? Единый император… Да, согласен!»

И на всеподданнейшем адресе размашистым почерком начертал «Согласен».

Карта с красной чертой – маршрут индийского похода – снята. Наполеон в обществе портных и художников занят подыскиванием нового коронационного костюма. Горностаевая мантия была уже раз. Трафарет! Нужно что-нибудь пооригинальнее.

8

Наконец был назначен первый «кинематографический спектакль».

Результаты…

Результаты: блестящий двор буквально выл от восторга, но… О, это традиционное «но», которое непременно испортит всякую чистую и непосредственную радость!

Именно: на безукоризненно белом полотне, к всеобщему удовольствию, выделялось, как герцог д'Ивуа Брюель на заснятой коронации, в самый торжественный момент, когда сияющий от счастья император собственноручно возлагал на лысину драгоценную корону, бесцеремонно почесывал ляжку, а юная добродетельная маркиза д'Амбрэ с маркизом Аллен Жилен, укрывшись за декоративную колонну, обменивались продолжительными поцелуями.

В наказание за опрометчивый поступок маркиза была отправлена разгневанными и опозоренными родителями в деревню, а влюбленный маркиз – Наполеоном на два года в служебную командировку по дальним колониям.

По окончании диковинного зрелища Дагер удостоился императорской благодарности.

Но не только для придворных развлечений приказал князь Ватерлоо исполнительному Дагеру смастерить киноаппарат; этим упоительным новшеством должна быть пополнена скудная правительственная казна, с трудом удовлетворяющая бюджет Военно-Промышленного Совета.

А ведь самый лучший способ взимать налоги – когда облагаемый добровольно несет деньги, отдавая их империи.

Великосветские свадьбы, поместья сановников, охоты, парады – все, все снималось в огромном метраже и давало баснословную прибыль.

Были немедленно из артистов «Французской Комедии» организованы две постоянные труппы, которые, под неусыпным наблюдением князя Ватерлоо и Фу-ранже, в специально устроенном ателье в поместье «Макслиндер» фабриковали, одна за другой, лирические и приключенческие драмы.

Великий немой болтал, как никогда!

Даже старый вояка Наполеон, позабыв дела короны и меча, с болью в сердце оставлял темный, прорезанный лучом аппарата зал. Он иногда засыпал там от изнеможения, пока довольствуясь скромным званием – помощника режиссера.

Однажды Бонапарт попытался стяжать лавры сценариста и состряпал историческую драму. Роман читал неразборчиво написанную рукопись, а сам автор сидел напротив и взволнованно ждал компетентного мнения.

Среди этих пунктов изредка попадались сцены и без участия «Великого Императора»…

О, Наполеон отнюдь не был честолюбив!

9

В Австралии вышла большая неприятность с Фурье.

На восьмом году существования Единой Империи этот чудаковатый ученый – пой влиянием ли жаркого австралийского климата, в силу ли иных причин – произвел в Австралии изменение существующего строя…

Он восстал…

И вот в декабре 1833 года шатающийся от усталости курьер передал императорскому адъютанту послание, скрепленное подписью председателя Временного правительства Вольной Австралии Фурье, о том, что Великой Империи придется прекратить снабжение Австралии правительственными директивами и что австралийский народ, «бесконечно ценя замечательный ум Александра Македонского нашего времени – Императора Наполеона», все же считает для себя возможным «отдаться на волю провидения и начать вести самостоятельную жизнь, обособленную от жизни Великой Империи».

Послание это взбесило Наполеона, и он сам поехал к Владычину за советом.

Роман через тайного посла получил письмецо от Фурье:

Роман насторожился.

Роман засвистал… Фурье оказался плохим помощником… Наполеон вбежал в комнату разъяренный…

– О! – прохрипел он. – Вы не знаете, князь, что наделал в Австралии этот сумасшедший Фурье!

– Что случилось, ваше величество? Что он такое наделал?

– Революцию! Слышите вы?!. Революцию! Революцию… О! Он пишет, что австралийский народ не нуждается в моих директивах, он называет меня… Александром Македонским!.. О!..

Наполеон опустился в кресло. Ярость распирала его. Она выбивалась из всех приспособленных для того частей организма: глаза Бонапарта метали молнии, рот раскрывался лишь для того, чтоб греметь, руки рвали обивку кресла, грудь вздымалась высоко и часто, вздох набегал на вздох, подобно волне, грандиозный этот прибой кончался, как и полагается, девятым валом – грузным всплеском взволнованного Наполеонова живота…

Роман не без интереса наблюдал это стихийное зрелище.

Наконец он сказал:

– Ваше величество, успокойтесь. Ведь Фурье…

– Что – Фурье? Фурье – мерзавец! Фурье – негодяй!.. А его принципы… Боже мой, князь, его принципы! Он бредит разделением материальных благ по системе дробей. Трудящиеся, санкюлоты получают пять двенадцатых, капиталисты – четыре двенадцатых… Какие же они будут после этого капиталисты – Фурье об этом не подумал, ха-ха!.. Одаренным людям Фурье предполагает выдавать три двенадцатых… Князь! По-вашему, я трудящийся? Нет! Может быть, я капиталист? Да, безусловно, я богат, но скорей всего, скорей всего я одаренный человек, талантливый полководец. И я должен буду получать по меньшей категории!.. Ха-ха!.. Властелин Единой Империи!

Роман вежливо улыбнулся.

– Князь! Я предполагаю на днях выехать в Австралию с карательным отрядом. Вам придется заменять меня в трудном деле государственного управления.

– А… принц Луи?

– О, принц, несомненно, справился бы с этим, но, князь, его легкие внушают опасения лучшим врачам двора… Морское путешествие поможет его слабому здоровью…

«Все складывается как нельзя лучше», – подумал Роман и сказал:

– Сир, я глубоко тронут вашим доверием.

Наполеон милостиво пожал руку Романа и, довольный, вышел.

Наконец-то снова будут удовлетворены его воинственные инстинкты…

О, он покажет этим австралийцам!

10

Большая черная стрелка ползла к двенадцати.

Еще несколько минут, и императорский поезд побежит мимо жирных полей, от закоптелого Парижа к Марселю. Отсюда двинется карательная экспедиция в Австралию.

Наполеон у вагона беседует с Романом.

Наполеон доволен, он очень доволен, он шутит и без причины долго и радостно улыбается; и улыбка – как у маленьких детей, получивших долгожданную игрушку, которую наконец можно трогать руками.

– Да… Да, дорогой князь… Как будто в первый раз еду в дело… Такое же чувство… Вы заметили сегодняшнее солнце? А?!. Мое солнце!.. Я приказал Дагеру ехать со мной… Ха-ха!.. Бедняга пытался отказаться от великой чести вертеть ручку аппарата, снимающего победы Наполеона… Дурак! Это гораздо легче, чем вертеть судьбами мира!.. Что я хотел еще сказать?… М-да… Ваш совет хорош! Маршалы нуждаются в небольшой прогулке. Они слишком разленились… Только Даву остается… не мешает иметь про запас хоть одного маршала в столице… Да, напомните Фуранже, поход нужно усиленно рекламировать… Мои подданные отвыкли от войны… Их пора встряхнуть!.. Я думаю по возвращении…

Двенадцать!

– Прощайте, князь… Первая съемка будет посвящена вам…

Поезд тронулся.

На площадке улыбающийся Наполеон сигнализировал надушенным платком последнее прости любимому Парижу…

Вечером того дня, когда Наполеон решил лично руководить военными операциями в Австралии, Роман с верным человеком послал в Центральное управление судостроительства несколько чертежей отдельных частей подводной лодки с категорическим требованием в кратчайший срок доставить готовый материал для сборки в Марсель.

Пусть Наполеон усмиряет восстание…

Фурье оказался сумасбродным и совсем не понял принципов Романа. Нездоровый уклон нарождающейся революции следовало ликвидировать, и Бонапарт сделает это с успехом, но по возвращении…

Возвращение?…

– Что это Гранье не идет?…

– Может быть, попался…

– Брось, Луи! Париж занят походом императора.

– Опять проливается кровь по прихоти Бонапарта!

– Как вчера прошло собрание?

– Первым выступил Керено… Ты знаешь, как эта сволочь умеет заговаривать зубы… Старая песенка: добрый император-демократ, союз с буржуазией, национальное собрание… Но Бланки его здорово расчистил… И в конце было такое настроение, что, казалось, сейчас все выйдут на улицу, вывернут булыжники и, свалив несколько тачек, построят шикарную баррикаду…

– Такую, на которой мы мальчишками плясали карманьолу!

– Хорошее было время… Теперь скучно…

– Потерпи, Батист… Мы свое возьмем!

– Жан, ты так тихо вошел, что мы тебя не заметили!

– Эх вы! Кричат хором, а еще заговорщики.

Жан пожимает друзьям руки.

Вот они – самые верные: Бланки – пламенный трибун, Батист, Мильер, смуглый Гарибальди – воспитанник интерната, энтузиаст, призывающий друзей к вооруженному восстанию; Анри Дюко – доктор, ученый фанатик, верный поклонник гильотины, редактор газеты «Красная трибуна».

– Вот, товарищи, я сейчас прочту проекты воззваний, агитационных листков, план сконструирования революционного комитета и схему республики, предлагаемые Владом. Он придет немного позже и просил пока подробно разобрать это…

– Ну-ка, Жан, читай!

– Гарибальди, убери свою гриву, ты закрываешь весь стол.

– Тише!

– Читай, Жан!

11

Казалось, ею можно было пускать солнечных зайчиков, этой несравненной лысиной. Она сверкала нестерпимо в лучах солнца. Прямые острые лучи ударялись об нее и золотыми, горячими брызгами падали на остатки волос диктатора Вольной Австралийской Республики, окружавшие эту несравненную лысину кольцом робкой и неправдоподобной растительности.

Солнце – жгучее, ослепительное, австралийское. Нагревшаяся до кипения кровь приливает к вискам и настойчиво стучит в хрупкие стенки ученого черепа…

Фурье приходит в себя… Только что посетило его видение…

Австралия предстала ему стройными рядами фаланстеров. Они двигались в прекрасном порядке, чинно и аккуратно. Впереди каждого фаланстера колыхалось знамя, нет, не знамя – хоругвь колыхалась впереди каждого фаланстера. И под огромными буквами «В. А. Р.» цифры. Его цифры. 5/12. 4/12. 3/12. И хоругви склонились перед ним. Фурье очнулся. Он вздохнул и пошел в штаб-квартиру Временного правительства.

Там, согнув тощие, мокрые спины, корпели за длинным столом над сложными вычислениями двенадцать писцов.

– Ну как? – спросил Фурье.

– Седьмой миллион делим на фаланстеры, уважаемый председатель.

– Нет ли каких-либо новостей?

– Как же, как же, уважаемый председатель. Слухи о приближении карательного отряда подтверждаются… Говорят, снаряжен целый флот… Наполеон…

Начальник канцелярии замолчал и едва успел поддержать катастрофически ослабевшего Фурье.

– Наполеон… Карательный отряд… Позовите скорее начальника войск… Что делать?… Что делать?!..

– Но ведь не можем же мы отдать молодое тело нашей республики этому насильнику, этому старому негодяю Наполеону…

– Уважаемый председатель, а я еще раз повторяю: силы наши не настолько значительны, чтобы серьезно противостоять карательному отряду.

– Ах так! Какой же вы после этого начальник войск Вольной Австралийской Республики?… А?!. Или это, может быть, я начальник войск, а вы председатель Временного правительства?… Может быть, это я – начальник войск?!.

– О, несомненно, уважаемый председатель, начальник войск – я. У меня солидное военное образование, а вы в военном деле знаете столько же, сколько я в…

– …сколько вы в моей замечательной системе. И вообще, не будем спорить о наших способностях! Каждый из нас ценен по-своему, мы одинаково ценны – недаром оба мы причислены к третьей категории.

– Вот, вот, именно, к третьей категории! А почему, осмелюсь спросить, уважаемый председатель, я получаю меньше, чем те, которых я должен защищать от Наполеона?…

– Сейчас не время об этом говорить! Ведь, принимая почетные обязанности начальника войск, вы прекрасно знали, как строится Австралийская Вольная Республика.

– Я знал! Да, я знал!.. Должен же был я иметь кусок хлеба величиной хотя бы в три двенадцатых! Но теперь… Теперь, когда мы стоим перед лицом опасности, я заявляю: или мне будет повышена категория, или ни один мой солдат, ни конный, ни пеший, пальца не поднимет… Побеждать – тоже значит трудиться! Xa-xa!

Лицо Фурье позеленело.

– Это ваше окончательное слово?

– О, да!

– И вы настаиваете?

– Да, да!

Пауза. Фурье заметно синеет. Тишина.

– Послушайте… вы… Я… согласен… вообще… только не надо медлить… Против совести иду, верьте…

12

Наполеон недоумевал… Где же повстанцы?

Медленно двигаются по австралийским пескам наполеоновские солдаты… Однообразно колышутся ряды… Ноги солдат глубоко уходят в песок. Песок хрустит под ногами, и Наполеон вспоминает другой поход, такой же хруст под ногами гвардейцев, только там был снег, был холод, был позор, была Березина, был побежденный во главе побежденных – он сам, Наполеон Бонапарт, а позади, припадая на отмороженные ноги, кашляя кроваво, потеряв строй, шла, ползла, лежала – гвардия…

Наполеон ерзает в седле.

Медленно двигаются по австралийским пескам наполеоновские солдаты…

Аделаида.

На белых стенах домов, на низких каменных заборах – прокламации и объявления Временного правительства.

Наполеон останавливает лошадь, читает и облизывает сухие губы.

Население встречает карательный отряд равнодушно…

Скука… Воевать не с кем…

Авось, в Сиднее…

Близ Сиднея повстречались наконец повстанцы с Наполеоном.

Но… Наполеону не удалось таки повоевать как следует. Несколько залпов, несколько раненых – вот и все. Повстанцы выбросили белый флаг. Наполеон выругался и въехал в побежденный город.

Первым приказом Наполеона Фурье и несколько его приверженцев эскортированы были на императорский корабль под строгую охрану. Этим репрессии и ограничились.

Наполеон старел…

13

…Ватерлоо. Кустарная бойня – рядом с Верденом и Ипром. Удивленные канониры и первый разговор с Даву. Деревянный Екатеринбург. «Полу-рояль» с клопами и плохими обедами. Пыль уральская, колючая. Площадь с прицепившимся на краю приземистым Ипатьевским особняком. «Мы, Николай Вторый» – нацарапанный на дверном косяке последний романовский росчерк. Палатка. Треуголка. Приветствие гвардейцев по утрам около Пале-Рояля. Добродушный Ней. Наташа… Крестины дедушки. Безумный шепоток, безумные глаза Александра. Пестель… Муравьев… Пушкин… Бейте в площади бунтов топот. Выше гордых голов гряда… дальше – стерто… Потопы… миры… города…

Тр-р-р-р-р-р-ра-дзин-н!..

Пико, услыхав нетерпеливый звонок, прихрамывая, поспешил в кабинет князя.

– Вы меня зва… ах!

– Что с тобой, дружище?

– Князь в таком странном костюме…

– Разве плохо?

– Нет, но… Подобает ли вашей светлости… этот санкюлотский костюм… Ах, я понял, понял… Сегодня маскарад, и князь…

– Ты не угадал, Пико, маскарад сегодня кончился… Я ухожу.

– Если кто-нибудь будет спрашивать?

– Скажи – князь Ватерлоо умер…

– Изволите шутить… хе-хе…

– Прощай!

Пико, недоумевающе качая головой, собрал разбросанные по комнате части парадного костюма, стряхнул пыль с воротника и бережно повесил в шкаф.

– Умер!.. Князь Ватерлоо умер!.. Хе-хе!..

14

Маршал Даву чувствовал себя прескверно.

То ли к перемене погоды или просто по привычке разболелась старая рана, усиливая горечь обиды на императора.

Оставил его одного в этом дрянном, душном городе. Последняя надежда, самая сокровенная за эти годы, – умереть, как подобает солдату, на поле битвы, надежда, показавшаяся на миг наконец осуществимой, исчезла… Он оставлен в тылу, в глубоком тылу, где даже не слышна далекая пушечная канонада. В отставку уволил император маршала. И еще больнее ныла старая рана, упрямо напоминая прошлое.

Пять часов! Уже давно пора быть на заседании Военно-Промышленного Совета, которое некстати вдруг назначил князь Ватерлоо… Вот одним днем, скучным и спокойным, меньше, а завтра опять кабинетная работа, бумаги, дела…

Нет, нет, сегодня – никуда.

Надоело слушать утомительные доклады, в которых так трудно разобраться, а главное – хочется отдохнуть и побыть наедине со своими невеселыми мыслями. В отставку уволил император маршала.

Время тихо, на цыпочках, проходит по кабинету. И вдруг – тревожное звяканье шпор и без доклада вбежал дежурный офицер.

– Поручик!

– Восстание!..

– Что? Что!..

– Восстание!.. Военно-Промышленный Совет внезапно арестован. Князь Ватерлоо исчез.

– Он! Он! Я ему никогда не доверял!.. Нужно действовать! Кто еще здесь?

– Капитан Рио, поручики Пижон и Агош!

– Хорошо. Немедленно приведите гвардейский батальон, а потом…

Даву был разъярен. Какая непоправимая ошибка – проклятая нерешительность в день Ватерлоо! Вместо того чтобы расстрелять свалившегося с неба шпиона, он лично – лично! – повел его к императору! Да, ловко всех надул князь! Но рановато праздновать победу. Есть еще маршал Даву, есть еще верные гвардейцы, из которых каждый стоит десятка бунтующей сволочи, есть еще император!

– Маршал! Маршал!

– Говорите!

– Прибежали офицеры запасного кирасирского, солдаты отказываются выступать…

– Отказываются? Солдаты?!. Но ведь это… это… мятеж!., револю… Все равно, мы должны бороться. Ко Дворцу Инвалидов, господа! За императора!

Первые несколько часов принесли много удач.

Военно-Промышленный Совет арестован. Захвачены все министры и правительственные учреждения, парижский гарнизон целиком перешел на сторону восставших… Правда, где-то гуляют на свободе Даву и князь Ватерлоо, Сэн-Сирская школа упорно защищается, а за городом раскинулась таинственная необъятная империя, откуда до сих пор нет никаких сведений, но уверенность в победе росла, крепла во всех приказах Ревкома, набросанных торопливо на случайных обрывках бумаги, переданных устно начальникам отрядов.