1

…Полдюжины бравых наполеоновских канониров удивились, когда неожиданно и любовно оседлал Владычин гладкий ствол пушки.

«Ватерлоо!» – подумал Роман.

– Эй, молодчик, зря ты сюда забрался, – рявкнул канонир с закоптелой рожей и банником в руках, – у нас не так много орудий, чтобы на них кататься верхом!

Владычин, побуждаемый не столь окриком, сколь жжением в некоторой области, плохо защищаемой брюками, соскочил с пушки, и через секунду из дула ее с веселым свистом вырвалось ядро.

Ватерлоо!

Неуклюжие ядра носились в воздухе, бухали ружья, падали люди, вообще все было очень похоже на настоящее сражение.

Роман сделал несколько шагов ногами, обутыми в моднейший остроносый башмак ХХ столетия, ступил в разжиженную дождем глину.

Он попробовал сосредоточиться. Его растерянный вид и диковинный костюм уже привлекли любопытно-недружелюбные взгляды. Грянул новый выстрел, и Романа на мгновение обняли и ослепили клубы густого дыма. Роман зачихал, обстоятельно высморкался и окончательно пришел в себя.

Звякнули шпоры, и молодой офицер отчаянно закричал над самым его ухом:

– Qu'est ce que vous faites ici, monsieur? Repondez, alors! [1]

– Мне нужен император! Немедля проведите меня к императору!

– Но кто вы такой?… Откуда вы взялись?…

– Я спрыгнул с монгольфьера. Шар летит сейчас в сторону англичан. Но мне нужно к императору!

– Смею вас уверить, сударь, что вы увидите императора – немедленно! – иронически сказал офицер.

Двое рослых гренадер, повинуясь категорическому знаку, с категорическими лицами подошли к Владычину.

– В штаб! К императору!

– Который час, сударь? – спросил Роман.

– Первый, вероятно; но, сударь, вас ждут.

«Гм! – подумал Роман. – Значит, Ней уже без артиллерии. Надо поспешить на помощь Наполеону».

Ему подвели лошадь.

Цокали копыта, и навстречу росла группа деревьев с белым пятном – палаткой императора.

2

– В чем дело?

Роман вскинул глаза. Раззолоченная, забрызганная грязью фигура рыжеватого маршала показалась знакомой.

«Даву!»

– В чем дело, лейтенант? – скрипуче произнес Даву.

Офицер объяснил.

– Шпион… Расстрелять! – Даву повернулся, чтобы уйти.

Роман загородил ему дорогу:

– Имею я честь видеть маршала Даву? Маршал, у меня дело к императору. Мне необходимо видеть императора! Я спрыгнул со снизившегося воздушного шара – у меня важное сообщение, и я тороплюсь… Я очень тороплюсь, маршал.

– Но кто вы, сударь? Почему на вас такой странный костюм?

– Я из Америки, маршал. Я спрыгнул с воздушного шара. У меня срочное сообщение о расположении неприятеля.

– Хорошо. Я попытаюсь вам поверить. Идемте!

Пасмурный день лег в палатке скупым отсветом, брезентовые стены намокли от вчерашнего дождя, были они сырые и тяжелые, и, почти сливаясь с ними, тускло яснели в полумраке мундиры генералов.

Взволнованный и бледный, смотрел Роман на этих людей, что шли сквозь жизнь под наполеоновскими знаменами от победы к победе, бряцая оружием и славой что давно уже умерли и сгнили в тесной, тяжелой земле и что вот сейчас, сейчас стоят перед ним, стоят и смотрят пристально и пытливо…

И Владычин увидел кандидата на Св. Елену.

Классическая поза.

Быстрый взгляд.

Знак говорить.

И Роман, протянув Наполеону браунинг, сказал:

– Ваше величество! Вот мое оружие! Прикажите всем оставить палатку. Всего две минуты, но величайшей важности! Вы проиграли сражение, ваше величество!…

Наполеон недоумевающе вертел браунинг.

– Уйдите! – махнул он генералам.

Ветер кромсал и рвал палатку.

– Ну! – бросил Наполеон.

– Выше величество! – сказал Владычин ровным и серьезным голосом. – Ваше величество, приготовьтесь к великому для вас удару – вы проиграли все: битву, империю, свободу. Через полтора часа вам в тыл зайдет Бюлов, а за ним и Циттен. О да, да, я знаю, вы ждете, конечно, Груши – увы, ваше величество, он уже отрезан от вас. Пруссаки заняли дефиле и спешат к Сен-Ламберту! Я видел все с аэростата. Немедля пошлите две дивизии и захватите дефиле с этой стороны; топкие дороги не позволят пруссакам свернуть. Усильте наступление на центр англичан, бросьте туда всю вашу гвардию и отдайте Нею приказ не наступать так густо – у англичан убийственный огонь…

Император опустил голову.

Томительное молчание.

– Рустан! – крикнул Наполеон.

Громадный араб откинул полог палатки.

– Рустан! Возьми этого человека и…

– Ваше величество! – упругим прыжком очутился Владычин около Бонапарта и взволнованно зашептал ему на ухо: – Нельзя медлить!… Верьте, я единственный, кто знает сейчас точно все обстоятельства битвы.

– Рустан! – сказал Наполеон. – Возьми этого человека и обращайся с ним хорошо; очень может быть, что через два часа я его прикажу расстрелять! Введи генералов.

Роман передернул плечами.

Наполеон усмехнулся:

– Что ж делать, сударь? Ведь я всем рискую!

Генералы столпились у входа. Выражения лиц были подобающие моменту – несколько озабоченные, но отнюдь – отнюдь! – не безнадежные. О, наполеоновские генералы – крепкие люди!

Бонапарт отдавал приказания.

«Эге! – подумал Владычин торжествующе. – Эге! Послушался небось меня. Правильно, товарищ Наполеон!»

– Гвардию поведу я сам! – сказал Бонапарт.

– Ваше величество, по окончании сражения мы должны укрепиться в Льеже… Мы…

– Мы?! – оборвал Наполеон. – Я, хотите вы сказать… Молчите, если вас не спрашивают!

Но… после паузы Бонапарт произнес глухо:

– Действительно, необходимо укрепиться в Льеже… Генерал Монтен, вы слышали? Вы возвратитесь по Старо-Льежскому дефиле!

Генералы переглянулись.

Роман, взяв со стола браунинг, подошел к Наполеону.

– Ваше величество, в случае прямой опасности стрелять надо вот так…

Роман передернул ствол и нажал гашетку. Пуля впилась в землю.

– И так далее, – добавил Владычин, – нужно только нажимать.

Император покровительственно сунул револьвер в карман необъятного сюртука и, окруженный генералами, вышел.

– Прошу за мной, сударь! – проворчал Рустан. Они перешли в соседнюю палатку.

– Эй, черномазый страж! – сказал по-русски Роман и прибавил по-французски: – Я голоден, Рустан!…

Тот быстро достал из угла корзину.

«Бордо и холодная баранина! Неплохо!» – подумал Роман и приступил к своей первой закуске за восемьдесят лет до собственного рождения.

Плотно закусив и выпив, Роман раскинулся в широком кресле. Роман устал…

Необычен и прекрасен был этот день…

Совсем недавно, несколько часов назад, в предместье Брюсселя из гостиницы «Золотой лев» вышел человек с каким-то аппаратом под мышкой. Человек дошел до Ватерлооского поля, сел на камень и задумался. Дышал он глубоко и часто, как будто запыхался от быстрой ходьбы. Но это было не так… Путь еще только предстоял ему… Человек тронул что-то в своем аппарате…

И вот…

Битва при Ватерлоо!… Маршал Даву!… Наполеон!…

Роман задремал.

«Черт возьми, ведь я забыл заплатить по счету в отеле!… А Рустан совсем не такой, как у Сарду в «Мадам Сан-Жен». Что будет завтра в газетах о Советской России?…»

Он заснул…

Спал он без снов… Какой лучший сон мог ему присниться, чем тот, который он видел наяву?…

3

Бюлову удалось сломить наполеоновские дивизии, но когда он прорвался к Сен-Ламберту, ему сообщили о полном разгроме Веллингтона, а через час поредевшие ряды немцев были атакованы победоносной гвардией. С тыла наседал вовремя извещенный Груши… Настроение Бюлова испортилось – и как назло ни Циттена, ни Блюхера.

Через несколько часов Бюлова уже допрашивал император французов.

Битва при Ватерлоо была выиграна. Новые лавры вплелись в триумфальный венец Наполеона. И, вопреки законам небесной механики, с первыми лучами рассвета взошла над миром звезда Романа Владычина…

18 июня Владычин переступил порог маленького крестьянского домика – нового штаба Наполеона.

Из-за стола, заваленного бумагами, радостный и возбужденный выскочил Наполеон и экспансивно заключил Романа в объятия.

– Вы молодец, сударь, – без вашего полета и ценных указаний я очутился бы в незавидном положении.

«Шар сыграл свою роль», – подумал Владычин.

– Однако я не знаю даже вашего имени… Роман назвал себя.

– Влядичии-н?! – переспросил Бонапарт. – Это русское имя?… – Император нахмурился.

– Да, ваше величество, я русского происхождения, но жил преимущественно в Америке… Я бонапартист, ваше величество…

– Бонапартист? Отлично! Вы, конечно, понимаете, месье Влядичин, что я не особенно симпатизирую русским… обстоятельствам!… И мне кажется, вам было бы удобнее называться… князь Ватерлоо!

Роман, желая скрыть улыбку, низко поклонился: рука императора потянулась к нему, и, не поднимая головы, Владычин увидал болтавшийся в петлице крестик Легиона.

– Это вам за смелый прыжок! – проговорил император, а группа маршалов дружно и сыгранно прокричала «виват!».

– Вы можете идти, – обратился к ним Наполеон. Император удержал за рукав новоиспеченного князя.

– Побудьте и расскажите мне ваши приключения… Садитесь, князь.

Роман сел.

– Расскажите мне о себе, князь. Все это необыкновенно интересует меня, князь! Садитесь, князь.

Наполеон явно подчеркивал свое благоволение к Владычину. Роман импровизировал:

– История моя необычайна и невероятна, как несравненны ваши подвиги, ваше величество, как изумительна та эпоха, в которой мы живем…

Ваше величество! Не удивитесь и не сочтите меня хвастуном, если я скажу, что в настоящее время я представляю собой совершенно исключительную техническую и научную силу… Вы поражены, сир? Я вижу недоумение на вашем лице!… О, ничего волшебного, ничего фантастического!… Сейчас я все разъясню.

Сир! Во время беспощадных европейских войн, в эту героическую и страшную пору, группа серьезнейших ученых – среди них был я, еще раз прошу простить мне мою нескромность, – образовала тайное общество адептов прогресса… Что? Вы не сторонник тайных обществ, сир? Но ведь это было совсем другое!… Да, да! Я продолжаю… Так вот… Мы удалились на один из Антильских островов – Пикатау. Там в спокойной и подобающей обстановке мы и работали… Важнейшие открытия, величайшие изобретения – вот результаты нашей, к несчастью кратковременной, жизни на Пикатау.

Однажды, когда я вернулся… простите, сир, я очень волнуюсь… Однажды, когда я вернулся из научной командировки, меня ждала ужасная новость – остров Пикатау оказался поглощенным океаном… Вулканическое происхождение!… Отчаяние мое было безгранично… Но что делать. Надо быть мужественным, не так ли? Я замечаю, сир, что и вы взволнованы участью моих несчастных коллег. О, я знал, что так будет.

У меня имеются записи всех моих работ и многих работ моих погибших друзей. Я жажду и могу отдать их человечеству и… вам, сир! Лишь с вашей помощью они найдут надлежащее применение.

За этой-то поддержкой я и обратился к вам, осмелился вас побеспокоить… И я счастлив, что попал так удачно и мог сообщить вам расположение фронта…

Моя участь в ваших руках, сир!

Роман замолчал.

Наполеон с минуту помедлил в кресле, потом с шумом поднялся и протянул Владычину руку…

«А здорово наворочено!» – подумал Роман.

4

– Разрешите, ваше величество, дать вам несколько практических советов, – осторожно сказал Владычин.

Наполеон посмотрел вопросительно.

– Я имею в виду осуществить победный маршрут Гамбург – Берлин – Вена, затем назад в Париж.

– Увы, это невозможно, князь, у меня нет армии для такой обширной экспедиции.

Роман непочтительно рассмеялся.

– Вот что, ваше величество… Вы не потеряли огнестрельную штучку, которую я дал вам?

Наполеон выдвинул ящик стола и достал браунинг.

– Прочтите, ваше величество, – сказал Роман.

Наполеон посмотрел надпись на стволе.

– Льеж! Как, он сделан в Льеже?!

– Гм! Но я предполагаю именно там организовать производство для нужд армии, – пробормотал Владычин. – Это конструкция одного из моих коллег – инженера, погибшего на Пикатау. Пистолет называется браунинг.

Роман вынул обойму и объяснил устройство.

– Не правда ли, какой прыжок от шомпольного пистолета, ваше величество!

– М-да!… Но ведь такой крошечный пороховой заряд мал, – скептически и лукаво заметил император.

(О, что касается оружия – он достаточно искушен!)

– У этих патронов снаряжение не пороховое, а динамитное, ваше величество…

– Дина…

– Динамит, ваше величество!

– Динамит… А… что это за динамит? – смущенно спросил Наполеон.

Роман поверхностно рассказал.

– У меня, – продолжал он, – приблизительно следующий план: я осмеливаюсь вам предложить обосноваться с армией в трех опорных пунктах – Намюр, Льеж, Маастрихт…

И Роман, вынув из кармана карту Европы, испещренную значками и цифрами, стал показывать:

– Здесь немцы, вот тут англичане, русских здесь столько-то, род оружия такой-то… (Точнейшие данные, выбранные Романом в 1922 году в Париже из ученых стратегических исследований, из исторических архивов – все было к услугам озадаченного корсиканца.)

«Конечно, Владычин может ошибаться, – думал Наполеон, – но у него чертовский нюх…»

Ординарец, потный от быстрой езды, протянул Наполеону пакет.

– Донесение! – закричал Наполеон. – Блюхер бежал к голландской границе, Веллингтон застрелился!… Это был храбрый воин, но все же… неуместный противник…

У Бонапарта своеобразное джентльменство.

– Ваше величество, обстоятельства нам благоприятствуют, – обратился к нему князь Ватерлоо, – поэтому…

Наполеон кашлянул.

– Я согласен, – сказал он.

«Как по маслу», – подумал Роман.

5

Протесты штаба остались без результата. Наполеон доверчиво и неуклонно действовал «по Владычину».

«Наполеон обработан. Надо сойтись с первыми людьми империи», – подумал Роман и настойчиво пытался сдружиться с соратниками Наполеона.

Весельчак Ней быстрее и охотнее других раскрыл Роману объятия – и не фигурально, так неистов был его восторг перед тактическим даром Владычина.

Жизнь Франции пошла новыми путями, такими неожиданными и странными, что порой немного пугала даже самого Наполеона, того Наполеона, который бесстрашно смотрел в глаза сорока векам, засевшим на популярных египетских пирамидах [2]…

История, эта хитрая и бесчувственная дура, была побеждена при Ватерлоо. Роман швырнул ее на колени. И теперь он полновластно и уверенно правил Францией. Ведь его покровителем и учеником был один из самых понятливых и способных людей эпохи – Наполеон I Бонапарт.

«Маленький капрал» захлебывался от восторга. Блестящая победа, гениальный министр, грандиозные перспективы – разве этого недостаточно?

Наполеон помолодел, оживился, он жаждал работы, и в ней не было недостатка. Князь Ватерлоо был совершенно неистощим на проекты. В Париж летели десятки курьеров… Роман требовал выслать ему специалистов-металлистов, и заводы Крезо были лишены всех своих мастеров по приказу Владычина. Парижские химики вызваны были в Намюр, где Владычин поставил производство динамита; мелкие части всего револьверного заказа были рассованы по заводам Маастрихта, Льежа и Намюра.

Император ускакал в Париж, где общий подъем и ликование достигли крайних пределов. Он был занят армейскими резервами, обучение их велось форсированно.

Армия в шестьдесят тысяч под общим командованием Нея продолжала занимать бельгийский промышленный район.

Коалиция держав против Наполеона, потрясенная новым успехом узурпатора, не отказывалась все же от мысли отнять у него то, что ему удалось создать вновь. В Ганновере происходили перегруппировки союзных армий. Соединенное командование под общим руководством героя Лейпцига, князя Шварценберга, удивлялось бездеятельности Наполеона, и к концу августа союзники начали наступательное движение.

Под Аахеном сводная русско-австрийская армия, предводительствуемая Блюхером, встретила сильнейшие укрепления и убийственный артиллерийский огонь, отвечать на который не было технических средств. Роман предвидел наступление и прежде всего озаботился созданием небольшого парка Макленовских пушечек [3], и союзникам пришлось на первых же порах познакомиться с невиданными доселе гранатами, любезно присылаемыми в их ряды этой грациозной артиллерией. Кроме того, Роман озаботился постройкой минометов окопного типа; их примитивные бомбы серьезно угощали нападавших. Окопная оборона с ружьями старого образца была облегчена возведением проволочных заграждений.

В октябре император прибыл с резервами в Бельгию, и Владычин произвел вооружение шестидесятитысячной армии револьверами, в конструкцию которых он внес некоторое изменение (у браунинга, подобно маузеру, прицеплялось деревянное ложе и ствол был удлинен).

Однажды за завтраком, после маневров, император спросил Владычина, не может ли Роман переехать теперь в Париж.

– Охотно, ваше величество, тем более что мне как облеченному вашим доверием надо провести в жизнь ряд мероприятий.

– Я так и думал, – благодушно кивнул Бонапарт, – я уже распорядился о помещении для вас, князь… Пале-Рояль!

Пале-Рояль!

…Урал. Екатеринбург.

Извозчик в кафтане с гофрированным задом нестерпимо потел на козлах.

– Где у вас можно остановиться? – спрашивает Роман,

– В «Полу-рояль» доведется… Способно будет Но «способно» не было. «Пале-Рояль» оказался грязной провинциальной гостиницей с клопами скверной кухней и весьма примитивными «удобствами» Пале-Рояль!

Екатеринбург – Париж. Извозчик – Император.

Рустан в дверях:

– Лошади готовы, ваше величество.

– Верховые?

– Так точно, ваше величество!…

– М-м… Подай карету, Рустан!

Индейка, страсбургский пирог, бутылка рейнвейна, фрукты, салат. Масседуан [4] – легкий завтрак, слишком тяжелый, однако, для верховой езды.

В пути Роман болтал с Наполеоном относительно императорской диеты. Ему удалось напугать мнительного Бонапарта раком желудка, и тот торжественно обещал не злоупотреблять бесцеремонным обращением с меню, вроде порции потрохов по-кайеннски после мороженого.

Приехали.

Император с восторгом смотрел на упражнения и стрельбища на полигонах.

И Роман слышал, как воинственный корсиканец бормотал в увлечении:

– Весь мир! Весь мир! Весь мир!

С такими средствами Наполеон решился вести зимнюю кампанию; к декабрю 1815 года он уже был в Берлине и расквартировал армию в Бранденбурга и Саксонии; ряд последовательных поражений, понесенных союзниками, обеспечивал спокойную зимовку. Западные княжества и государства без сопротивления присоединились к Франции. Массена, вновь примкнувший к императору, очистил Бельгию и Нидерланды; таким образом вся северо-западная Европа очутилась в руках Наполеона.

Париж праздновал падение Берлина.

Император отсутствовал, и, может быть, поэтому особенно хорошо прошел этот день…

Париж был весел, приветлив. Париж, привыкший к удачам своего деспота, – ошеломлен.

Так скоро, так легко!…

Ничто, казалось, не могло затмить славы Ватерлоо… и, однако, эта бескровная, нетрудная победа радовала и пьянила.

Париж был на улице… Он плясал, пел, дрался, сквернословил… Он двигался, этот прекрасный сумбурный город… Он жил, он цвел…

Сквозь тесные прорезы улиц, сквозь щели переулков выбирался он на площади и здесь распластывался…

Безумствовала музыка, неистовствовали крики и песни…

Уличные торговки обогащались, выкликая: «Пирожки «Берлин»! «Берлин» с мясом! Хватайте, глотайте, пока Бонапарт не слопал! Жрите, берите за здоровье Наполеона! Горячий «Берлин»! Здесь! Здесь!»

Девочки с бульваров, дешевые куртизанки Монмартра – на сегодня изобрели новый искус… Они поднимали свои юбки выше, чем это могло бы пройти незамеченным, они показывали свои ножки и шептали:

– Взгляни, душка, на мне чулки из Берлина!… На мне панталоны из Берлина!…

7

У Талейрана банкет по случаю падения Берлина.

У Талейрана сегодня избраннейшее общество.

Государственные деятели, крупные финансисты, прелестные дамы.

Император отсутствует, и, может быть, банкет пройдет хорошо.

Дамы так не любят… Нет, нет… Так стесняются императора… Он холоден и циничен… И больно щиплется и смотрит в декольте.

Государственные деятели так не любят… Нет, нет… Так благоговеют перед императором, что им не до веселья…

Финансисты так…

– А где же, где же?…

– Этот… «князь» заставляет себя ждать. Как, однако, любезный Фуше, сказывается происхождение… Дворянин никогда бы…

– Да, да, дворянин…

– Приехать последним… На час позже обозначенного!… Для этого надо быть по крайней мере императором…

– Что ж, князь сейчас что-то вроде наместника императора в Париже… Ему можно… ха-ха\

– Выскочка! – пробормотал Талейран и вздрогнул…

– Князь Ватерлоо! – доложил лакей, и через секунду на пороге появился долгожданный гость, таинственный, знаменитый и уже ненавидимый князь Ватерлоо, министр, ученый и выскочка…

Когда кончились представления и поклоны, Роман сел в стороне.

Хрупкое кресло которого-то Людовика жалобно под ним скрипнуло.

«Я никогда не доверял этим „каторзам" [5]», – подумал Роман и улыбнулся.

К нему подошел Фуше.

– Ваша светлость! Я необычайно рад, что наконец познакомился с вами… Я столько о вас слышал… Ваши проекты… Ваши предприятия…

– О, вы слишком любезны, господин министр…

– Уверяю вас… Кстати, князь, не имеете ли вы каких-либо сведений от императора?

– Я имел сегодня депешу от его величества. Он поздравляет меня с победой и…

– Может быть, князь, вы разрешите мне взглянуть… конечно, если это не секрет…

– Пожалуйста! – недоумевающе сказал Роман.

Он протянул Фуше депешу.

«Министр полиции, – подумал он. – Профессиональные замашки!… Напрасно я дал ему депешу…»

Фуше читал: «Сердечно поздравляю вас, князь, с победой… Берлин взят. Благодарю за ваш план – он безукоризнен… Что слышно в Париже? Желаю вам здоровья и счастья… Жму руку… Наполеон».

Фуше передернуло.

Он не получил от императора поздравительной депеши. Неужели и Талейран тоже?… Это надо выяснить.

– Благодарю вас, князь, – возвратил Фуше депешу, – император очень к вам благоволит!… Лишь к немногим из своих сотрудников он так относится.

– Я счастлив, господин министр, что попал в число этих избранников… надеюсь, что и вы…

– Нет, к сожалению, нет, князь… Император иногда ошибается и расточает свое внимание людям недостойным, в то время как истинные его друзья остаются в тени, – сказал Фуше, подчеркивая каждое слово,

Роман промолчал. У него, оказывается, есть враги в Париже… Так… Это забавно! Необходимо быть настороже.

Лакей доложил о ком-то.

Роман не расслышал и обернулся. Он видел, как лицо Фуше выразило крайнее удивление.

Дама в белом отдавала обществу общий поклон.

Опершись на руку сопровождавшего ее мужчины, она пошла по залу. Была она худощава, стройна, необыкновенно изящна, темные ее глаза смотрели ясно и умно.

– Кто это? – спросил Роман.

– Это мадам Рекамье [6] и художник Давид, – сказал Фуше и прибавил: – Ее никак нельзя было ждать сегодня… После ее конфликта с императором она совершенно игнорирует правительственные балы и банкеты. Ее можно видеть лишь в ее собственном салоне… и вдруг – сегодня!… Странно, очень странно… Вам удивительно везет, князь!…

– Могу ли я быть ей представлен, господин министр?

– Конечно, князь. Я даже думаю, что она здесь лишь для того, чтобы видеть знаменитого князя Ватерлоо!… Любопытство – женский порок, – сказал Фуше с иронией.

– Итак, господин министр… – оборвал Роман.

– Я вас представлю, князь…

Они пошли.

8

Наполеон на фронтах, Роман в Париже, оба до бешенства, до изнеможения работали, работали, работали…

Англия не решалась напасть на Бонапарта; армия, потрепанная в Бельгии и возвратившаяся без полководца, была пополнена и отправлена в Испанию и Португалию, в надежде оттуда повторить удачную кампанию 1809 года…

Наполеон, разместив широкую линию гарнизонов по Восточной границе завоеванных областей, в феврале 1816 года, не задерживаясь перед сильно укрепленной Прагой, пошел прямо на Вену, и в марте, во дворце, где меньше года назад происходил конгресс, он под громовые крики и салют гвардии провозгласил своего пятилетнего сына императором Германии и Австрии.

В Шенбрунне Наполеон имел свидание с Марией Луизой, он поссорился с ней, и эта бесчувственная и тупая женщина, покинутая всеми, переехала в один из богемских монастырей, где и умерла в начале мая.

Ее отец, низложенный император Франц, бежал в Турцию, намереваясь впоследствии перебраться в союзную Россию, но переменившиеся обстоятельства так и не позволили ему последовать этому намерению, и он закончил бездарное существование на берегу Босфора.

Меттерних успел улизнуть в Петербург и там распинался перед русским двором, козыряя сожженной Москвой и побуждая Александра выступить против Наполеона.

Наполеон на фронтах, Роман в Париже…

Наполеон назначил Романа генерал-инженером великой армии.

Роман привлек к сотрудничеству академию и создал ряд научных и промышленных съездов.

Первый съезд.

9

Надо сознаться, он не был блестящим. Роман устал, изнемог, отчаялся… Он надорвал горло, убедительность его жестов достигла апогея, он метался по кафедре, размахивая руками, и слова со взволнованной быстротой, обжигая губы, вырывались из его рта и гасли в холодном молчании зала, переполненного представителями научной и промышленной Франции. Он застывал в твердой и основательной позе, каждое слово чеканил, каждую фразу подчеркивал, но и эти старания были впустую. Холодное молчание зала – оно подступало к кафедре ближе и ближе с каждой минутой. Еще немного – оно захлестнет Романа.

«Черт побери! Как глупо: мне приходится быть на амплуа Коперника перед этим техническим синедрионом», – со злобой подумал Роман.

Роман выпил воды, он пил жадно, большими глотками; края стакана едва заметно, чуть слышно стучали о зубы.

Он волновался.

Это надо прекратить, и, кроме того, съезд не мог так кончиться… Так кончиться съезд не мог…

Роман посмотрел в зал.

В первом ряду старик в пудреном парике, с длинным носом, с ястребиными глазами нахохлился в удобном кресле. От него на весь зал несло иронией. Может быть, он заразил остальных, этот старикашка, это славное прошлое.

Роман посмотрел в зал.

Двое одинаково одетых людей и даже весьма схожих лицом – сходство было, собственно говоря, в полном безличии – подталкивали друг друга и весело улыбались каждому новому заявлению Романа.