Пятак он оставил в кармане для уплаты за ночлег, а за две копейки купил мерзлого хлеба и, спрятав в карман, ломал по кусочкам и ел из горсти. Это подкрепило силы. Проходя мимо часового магазина, он взглянул в окно. Большие стенные часы показывали семь. Было еще рано идти на постоялый двор, и Иванов зашел в биллиардную. Комната была полна народом. Шла крупная интересная игра. Публика внимательно следила за каждым ударом двух знаменитых игроков.
      Иванов, игравший когда-то сам, увлекся, и, сидя около печки, пригрелся и забыл обо всем...
      Однако игра кончилась. Кукушка выскочила из часов и прохрипела одиннадцать раз.
      Боясь опоздать на ночлег, Иванов с трудом расстался с теплым углом светлой, веселой комнаты и вышел на улицу.
      Подмерзло. Крупными хлопьями, напоминавшими куски ваты, валил снег, густым пологом спускаясь на улицу и ослепляя глаза.
      Иванов долго шел, спрашивал прохожих и, наконец добрался, окоченев от холода, до окраины. Вопотя одного из постоялых дворов были не заперты. Он во-шел в кухню.
      Переночевать бы у вас,-- обратился он к дворни- ку, аппетитно евшему жирные щи с крошеной солониной
      С лошадью?--спросил дворник.
      У меня лошади нет... я один...
      Один? Без лошадей не пускаем... Мы уж учены...обкрадывали...
      Рядом ступай, там и жуликов пускают! -- послышался голос с полатей... И еще новый голос энергичноприбавил:
      Гони его к лешему, Федот, по шее его!..-- Иванов вышел.
      Из теплой избы, с запахом горячих щей, он опять очутился на улице.
      Он постоял на улице, посмотрел, цел ли пятак в кармане, подошел к соседним воротам и долго прислушивался. Было тихо, только слышалось фырканье лошадей и изредка удар копыт о полозья саней.
      Он начал стучаться и стучал долго.
      Кто тут? -- отозвались наконец со двора.
      Пустите переночевать!
      Двор полон, лошади негде поставить! Дверь отворилась. На пороге стоял дворник.
      Я. заплачу... Вот пять копеек...
      -- Уходи, пока ребра целы, жулье... Ишь, ворище, барабанит, будто домой пришел!
      Дверь с треском захлопнулась.
      Измученный, голодный, оскорбленный, Иванов скорее упал, чем сел на занесенную снегом лавочку у ворот. В голове шумело, ноги коченели, руки не попадали в рукава... Он сидел. Глаза невольно начали слипать-ся... Иванов сознавал, что ему надо идти, но не в силах был подняться... Он понемногу замирал...
      Удар часового колокола вывел его на момент из забытья... Бьют часы... Он считает: один... два... три., четыре... пять.
      Звуки все учащаются Он считает двенадцать, тринадцать... четырнадцать... двадцать... Все чаще и чаще бьют удары колокола... Пожарный набат... Зарево передним.. Вот он около пожара.. Пылает трехэтажный дом... Пламя длинными языками вырывается из окон третьего этажа...
      Вдруг в одном окне показывается стройная женская фигура в голубом платье... Она умоляет о помощи... ломает в отчаянии руки... К окну подставлена лестница, но никто из пожарных не осмеливается лезть в огонь. А фигура в окне продолжает умолять о помощи... Ее роскошную пепельную косу уже охватывает пламенем... Тогда он, Иванов, бросается в огонь и спасает. Он чувствует приятную тяжесть на своем плече, слышит аплодисменты, одобрения толпы... Руки его обожжены, концы пальцев ноют, но он чувствует себя в блаженном состоянии... Вот он вместе со спасенной красавицей уже в комнате. Самовар стоит на столе. Сквозь голубой полусвет он видит ее, роскошную блондинку; признательно, с любовью, смотрит она ему в глаза... Ему бесконечно хорошо, только ноют обожженные пальцы рук...
      Он засыпает на мягком голубом диване...
      Вдруг странную, непонятную боль ощущает он в голове, во всем теле... Он пробует открыть глаза, встать, но не может пошевелиться... Он чувствует только, что кто-то обхватил железными ладонями его голову и безжалостно вертит уши... Боль невыносимая...
      Иванов старается спросить, что с ним делают, но с языка срывается стон. В ответ слышны слова: "Жив еще, три шибче!"
      И опять началась та же ужасная пытка...
      Наконец, он открыл глаза. Перед ним стояли люди в шубах и солдатских шинелях. Один тер ему обеими руками уши, а двое других оттирали снегом руки, и еще кто-то держал перед лицом фонарь...
      -- Вали на извозчика да вези пьянчугу в больницу, вишь, весь обморозился!..-- проговорил оттиравший уши, и Иванова взвалили в извозчичьи сани...
      В городе в том же году появился молодой нищий на костылях, без пальцев на обеих руках. Он не просил у прохожих, а только на несколько минут останавливался На темных перекрестках и, получив несколько копеек, Уходил в свой угол.
      Трущеба приобрела себе еще одну жертву