Конечно, отсутствие регистрации (и в 1601-м, и в 1611 году) само по себе еще не является бесспорным доказательством фиктивности даты на титульном листе, но оно, во всяком случае, и не подтверждает эту дату. Подтверждения нет! А поскольку в создании книги принимали участие известные поэты, издатели и печатники, отсутствие регистрации дает первое серьезное основание (и даже обязывает ученых) поставить традиционную, но бездоказательную датировку под вопрос. И можно только удивляться, что это не было сделано раньше {*}.
      {Впрочем, понять причину такого пренебрежения важным фактом со стороны западных ученых несложно. Регистрации многих (считается, что до 30 процентов) английских книг XVI-XVII вв. не найдены, поэтому ученые привыкли не очень обращать внимание на каждый отдельный случай, тем более доискиваться его обстоятельств, особенностей, причин. Такая практика весьма порочна, ибо солидные, занимавшие первые ряды в иерархии членов Гильдии издатели дорожили своим положением и правило регистрации без особой необходимости не нарушали.
      Проверив подрядное изданий Э. Блаунта за 1578-1623 гг., я подсчитал, что за этот период им - или с его участием - было издано 62 книги, из них не зарегистрированы только 3 (в том числе книга, издававшаяся до этого в Шотландии" и книга, которую он лишь продавал). М.Лаунзза 1600-1607 гг. и в 1611 г. издал всего 44 книги, из них не зарегистрировано только 2 (одна с нападками на папу римского, другая - опасное письмо к У.РэЛи, сидевшему тогда в тюрьме). Таким образом" и Блаунт, и Лаунз регистрировали практически все свои издания (а также переиздания, передачи прав и т.п.); случай с книгой Р. Честера, когда они оба уклонились от регистрации одной и той же книги, является уникальным, и уже хотя бы потому проблема его датировки требует специального исследования. Полагаю, что с этим английские и американские ученые - шекспироведы и книговеды - теперь согласятся.}
      Имеются и другие веские причины сомневаться в том, что загадочная книга действительно появилась в 1601 году. Известно, что именно к этому периоду относится так называемая война театров, когда Бен Джонсон отчаянно враждовал с Джоном Марстоном и Томасом Деккером, и именно в 1601 году эта вражда находилась в самом разгаре. Позже Джонсон рассказывал поэту Драммонду {20}, что ссора доходила до прямого рукоприкладства: он отнял у Марстона пистолет и жестоко избил его. Многие исследователи честеровского сборника, в частности Мэтчет, недоумевали: как можно, да еще с учетом "взрывчатого" характера Бена Джонсона, совместить эту длительную вражду, доходившую до взаимных публичных нападок, оскорблений и даже побоев, с фактом сотрудничества обоих поэтов в создании книги в том же, 1601 году? При этом вклад Джонсона и Марстона в сборнике наибольший - по четыре стихотворения у каждого. Мэтчет вынужден даже предположить, что яростные и ядовитые выпады поэтов друг против друга, включая такие известные появившиеся в 1601 году пьесы, как "Что вам угодно" Марстона и "Рифмоплет" Джонсона, делались с целью замаскировать их участие в тайном сборнике (связанном, как считает этот ученый, с судьбой Эссекса), Необоснованность и натянутость такого предположения о секретном сотрудничестве поэтов-соперников в 1601 году очевидны. Гораздо логичней было бы считать, что такое сотрудничество (а следовательно, и издание книги Честера) имело место позже, во всяком случае, не раньше примирения поэтов в 1602-1603 годах,
      В 1601 году Марстон был еще молодым и задиристым ("новым", как назвал его в своих записях театральный предприниматель Филип Хенслоу) поэтом-сатириком, не печатавшимся под собственным именем {Его тогдашний псевдоним - Уильям Кинсайдер.}. и к нему в это время вряд ли могло относиться помещенное на шмуцтитуле определение участников как "лучших и главнейших поэтов Англии". Да и Бен Джонсон был еще далек от зенита своей славы, которая пришла к нему только через несколько лет, уже после окончания пресловутой "войны театров". Заметно также, что стихотворения Марстона в честеровском сборнике отличаются своей серьезностью и философской глубиной от всех его ранних произведений.
      Еще первый комментатор сборника А. Гросарт с удивлением отметил верноподданническую аллюзию в адрес Иакова Стюарта, содержащуюся в поэме Честера (в диалоге Природы и Феникс). Но сын Марии Стюарт в 1601 году правил только Шотландией и не был еще английским королем, не был он и официально объявленным наследником Елизаветы. Поскольку с Шотландией книга Честера как будто никак не связана, Гросарт. не видя признаков позднейшей вставки (а мысль о более позднем появлении всего издания ему вообще не приходила в голову), был вынужден допустить, что подданные Елизаветы уже за несколько лет до ее смерти относились к шотландскому монарху как к своему будущему королю и не боялись высказывать это отношение публично. Такое допущение противоречит историческим фактам. До последнего дня жизни королевы Елизаветы никто в Англии открыто не называл шотландского короля Иакова наследником английской короны; лишь несколько высокопоставленных вельмож в предвидении будущего позволяли себе касаться вопросов престолонаследия в глубоко законспирированной переписке с Эдинбургом. А за печатные намеки и комплименты такого рода (государственная измена!) виновные могли дорого поплатиться. Можно вспомнить, что в тайном доносе на Кристофера Марло среди других его преступлений доносчик указывает и на сношения с шотландским двором. Позднейшие исследователи честеровского сборника даже не пытались как-то объяснить эту рискованную "обмолвку" Роберта Честера, а ведь она свидетельствует о том, что он писал свою поэму (или по крайней мере - ее часть) уже в царствование короля Иакова I {О короле Иакове напоминает и образ грозного Юпитера, который, восседая на троне в "Высокой Звездной Палате", выслушивает жалобу Розалинды и посылает больному Голубю чудодейственный бальзам, чтобы "привести его в постель Феникс".}, то есть не ранее 1603 года.
      Гросарт также упоминает (не вдаваясь в тщательный анализ) о маленьком томике, существующем в единственном экземпляре, - "Четыре птицы из Ноева ковчега" Томаса Деккера. Книга содержит молитвы, вложенные автором в уста Голубя, Орла, Пеликана и Феникс; каждому персонажу отведена отдельная глава со своим шмуцтитулом. Особое внимание уделено в авторских обращениях Голубю и Феникс. "Птицы" (и их прототипы) здесь явно те же, что и у Честера, и отношение к ним автора также исполнено глубочайшего пиетета, но характерные для честеровского сборника траурные мотивы у Деккера полностью отсутствуют эти прототипы были еще живы в 1609 году, которым книга о "четырех птицах" датирована. Еще один факт, говорящий за более позднее, чем традиционно было принято считать, происхождение честеровского сборника.
      На титульном листе фолджеровского и хантингтонского экземпляров указано, что поэма якобы переведена Честером с итальянского и даже приведено выдуманное имя автора итальянского оригинала. Это - откровенная мистификация, ибо ни такой итальянской поэмы, ни поэта Торквато Челиано история литературы не знает, и вообще все произведения сборника безусловно британского происхождения (с этим, слава Богу, согласны все исследователи книги). Такая мистификация, однако, вполне согласуется с предупреждением составителей (на том же титульном листе, двумя строками выше), что правда о Голубе и Феникс будет выражена аллегорически завуалированной, затененной (shadowed). Указание на мифического итальянца - один из элементов этого вуалирования. Сюда же относятся аллегорические имена, нарочитые многостраничные отступления, призванные сбить с толку, отпугнуть непосвященных читателей ("толпу") - судя по всему, в планы издателей совсем не входило рекламировать свое причудливое детище, предназначенное для "глубоких ушей", то есть для тех, кто знал тайну Голубя и Феникс. Заботясь о том, чтобы не дать "толпе" ключ к своей аллегории, издатели понимали: главным нежелательным ключом может стать подлинная дата издания, и приведенные выше факты свидетельствуют, что они принимали меры для ее сокрытия, но, к счастью для нас, полностью скрыть все следы не смогли (а может быть - и не хотели).
      Странная "опечатка" в Британском музее
      Важным - и убедительным - доказательством того, что честеровский сборник появился на свет не в 1601 году, а значительно позже, является хранящийся в Британском музее экземпляр, датированный 1611 годом. Обычно его принято называть переизданием или вторым изданием сборника. Однако целый ряд очень странных обстоятельств противоречит такому упрощенному представлению об этом уникуме.
      Лондонский экземпляр с датой "1611" на титуле отпечатан с того же набора, что и фолджеровский, датированный 1601 годом (и хан-тингтонский тоже), - это факт бесспорный, так как совпадает весь текст, включая опечатки, особенности и дефекты шрифта. Однако титульный лист с заглавием "Жертва Любви..." вместе с предварительными обращениями Честера (без пагинации) отсутствуют, и на их месте мы видим другой титульный лист, с совершенно другим, витиеватым и не соответствующим содержанию заглавием: "Ануалы Великой Британии, или Самый превосходный Памятник..." Я уже обращал внимание читателя на первое, отпечатанное крупным шрифтом слово "Ануалы", которое сегодняшние комментаторы часто "добросовестно исправляют" на не вызывающее вопросов "Анналы". Но в своем действительном (а не исправленном через четыре столетия) виде это слово похоже на новообразование от латинского anus - заднепроходное отверстие. И тогда заглавие может приобрести непристойный, раблезианский смысл и выглядеть как намек на гомосексуальность. Такому прочтению соответствует и двусмысленная заключительная часть заглавия. Вероятность неумышленной опечатки в ключевом слове на титульном листе крайне мала, а вероятность того, что такую "опечатку" на самом видном месте не заметил ни хозяин типографии, ни кто-то другой, - почти нулевая. Удивительно, что на этом титуле вообще исчезло не только прежнее название книги (а чем "Жертва Любви" плохое название для выпускаемой в продажу книги?), но и всякое упоминание о ее главных героях Голубе и Феникс, и даже имя автора - Роберта Честера! Исчезло и сообщение о том, что книга содержит произведения некоторых "современных писателей", а вместе с первыми страницами - и посвятительное обращение Честера к имени Джона Солсбэри. Вместо издателя Блаунта появилось имя его коллеги Мэтью Лаунза и эмблема печатника Эдуарда Оллда. Шмуцтитул же с датой ""160Ь и с эмблемой Филда остался на своем прежнем месте нетронутым. Кто же все-таки печатал эту книгу - Филд или Оллд?
      Немного есть на свете книг, которые задавали бы исследователям столько загадок, как этот экземпляр честеровского сборника, хранящийся в Британском музее, И немного за четыре столетия нашлось желающих поломать голову над этими загадками - неблагодарное занятие; куда проще занести книгу в справочники как "второе издание" и на этом успокоиться.
      Что же все-таки произошло с лондонским экземпляром честеровского сборника, который почти потерял право так называться (если в фолджеровском экземпляре имя Честера встречается восемь раз, то в лондонском оно осталось только в трех местах заключительной части его поэмы - один раз полностью и дважды инициалы, - откуда его было непросто удалить)? Каким образом экземпляры книги, отпечатанные с одного набора, на одной и той же бумаге, вышли в свет с промежутком в десять лет? Ясность могла бы внести запись в Регистре Компании печатников и книгоиздателей, но мы уже знаем, что и Блаунт, и Лаунз, вопреки своему обычаю, почему-то сочли необходимым уклониться от регистрации и в 1601-м, и в 1611 году.
      Ученые - сторонники гипотезы Гросарта, пытавшиеся как-то объяснить эту загадочную историю (или хотя бы ее часть), могут только предполагать - как это делает Мэтчет, - что, отпечатав книгу слишком большим тиражом, Блаунт не успел его быстро распродать. Затем по каким-то причинам (возможно, боясь преследования за издание книги, касающейся запретной темы отношений королевы с казненным графом) Блаунт спрятал где-то оставшиеся экземпляры или несброшюрованные листы, а через десять лет передал их Лаунзу. Последний, по непонятным соображениям (например, посчитав заглавие книги устаревшим и не сулящим коммерческого успеха), выдрал титульный и несколько следующих за ним - непагинированных - листов, вклеил новый, специально напечатанный титульный лист с курьезным и содержащим странную "опечатку" заглавием и в таком "подновленном" виде пустил старую книгу в продажу. При этом оказалось выброшенным имя не только Джона Солсбэри, но и самого автора - Роберта Честера, хотя оба были еще живы. Почему Лаунз убрал упоминание о произведениях других поэтов? Ведь за прошедшие десять лет эти поэты действительно стали знаменитыми, "лучшими и значительнейшими" в Англии и их имена могли бы только привлечь к книге внимание покупателей (раз уж Лаунз так заботился о "коммерческом успехе").
      Мотивы, которыми могли при таком варианте руководствоваться сначала Блаунт, а потом Лаунз, представляются достаточно нелогичными и непостижимыми для каждого, кто попытается в них проникнуть. Если в какой-то момент между 1601 и 1611 годами некая опасность действительно угрожала изданию, самым простым и естественным для Блаунта было уничтожить нераспроданный или несброшюрованный остаток. Он, однако, предпочел прятать этот предполагаемый - остаток в течение долгих десяти лет, невзирая на серьезнейшие изменения, происшедшие в стране в эти годы. Если еще можно с натяжкой допустить, что кто-то из власть имущих увидел в вышедшей без надлежащей регистрации книге недозволенный намек на королеву Елизавету и графа Эссекса (хотя и тогда, как и сегодня, обнаружить такие намеки было чрезвычайно трудно), то какое значение вообще эти соображения могли иметь после смерти королевы, то есть после 1603 года? (Да и в 1601 году ни Блаунт, ни типограф Филд, ни кто-либо из авторов не пострадал, как это бывало в подобных случаях. Так, в 1605 году те же Джонсон и Чапмен оказались в тюрьме только за расцененные как политически вредные пассажи в пьесе "Эй, на Восток!")
      Известно чрезвычайно благосклонное отношение короля Иакова к уцелевшим соратникам Эссекса и его достаточно равнодушное отношение к памяти покойной королевы Елизаветы. В любом случае после 1603 года Блаунт (очень активный и влиятельный именно в этот период) мог спокойно распродать остатки тиража, если таковые у него действительно были. Но выходит, что он еще долгие годы продолжал прятать книгу (или начисто забыл о ней), после чего передал "остатки" другому книгоиздателю, который нелепо искажает ее выходные данные, ставит зачем-то эмблему другого типографа и в таком виде отправляет книгу в продажу. И опять ни Блаунт, ни Лаунз не регистрируют книгу, в которой напечатаны не содержащие ничего крамольного (не так ли?) произведения известных поэтов. Почему? Что им могло мешать теперь?
      Сторонники гипотезы Брауна тоже привычно называют лондонский экземпляр "вторым изданием" сборника. Но, объясняя десятилетнюю разницу, отличающую его титульный лист от фолджеровского, они не могут, конечно, ссылаться надело Эссекса и связанные с ним опасности для издателя. Вместо этого предполагаются причины чисто коммерческого характера. Сначала - та же выдуманная версия о том, что Блаунт не смог распродать весь отпечатанный тираж. Известно, что приблизительно в 1609 году он передал свою книжную лавку "Голова епископа" Лаунзу. Отсюда появляется предположение: очевидно, вместе с лавкой были переданы и остатки нераспроданных книг, в том числе и "Жертва Любви" (будто бы пролежавшая в лавке восемь лет). Далее уже знакомое: книга по-прежнему не пользовалась спросом, вот и пришлось Лаунзу еще через два года выдирать у пресловутого "остатка" титульные листы и т п.
      Как видим, привычное представление о том, что в 1611 году продавался с новым титульным листом остаток тиража 1601 года, наталкивается на множество серьезнейших несоответствий, преодолеть которые можно путем явных натяжек и домыслов, далеких от подлинных реалий и логики.
      Напомню главное: подтверждений того, что книга Честера вообще была в продаже, тем более что у Блаунта якобы образовались ее "нераспроданные остатки", которые он через много лет передал Лаунзу, - не существует и никогда не существовало.
      Еще хуже обстоит дело с предположением о десятилетнем - беспрецедентном - хранении старых наборных досок. Эта версия отпала окончательно после того, как в ходе исследования было установлено, что лондонский экземпляр отпечатан на той же - причем уникальной - партии бумаги, что и остальные. К доказательствам мистификационного характера честеровского сборника, полученным аналитическим путем, добавились эмпирические - чрезвычайно важные и интересные. Вот как это произошло.
      Поскольку вначале я изучал книгу Честера по микрофильмокопиям и по переизданию Гросарта, то не мог сам проверить и сравнить бумагу, на которой напечатаны оригиналы первоиздания, находившиеся в Англии и США. В западной научной литературе отсутствовали какие-либо сведения об этой бумаге, о водяных знаках на ней (как потом выяснилось, за четыре столетия никто не удосужился посмотреть на свет страницы загадочного издания, на титульных листах которого стояли разные даты). А между тем выявить и сличить водяные знаки было совершенно необходимо: они могли нести бесценную для правильной датировки информацию. Поэтому после публикации первой статьи о честеровском сборнике я стал обращаться к друзьям и коллегам, направлявшимся в США и Англию, с просьбой принять участие в следующем этапе исследования. Наконец, в декабре 1988 года известная переводчица, преподаватель Института иностранных языков и энтузиаст шекспироведческих исследований Марина Дмитриевна Литвинова, будучи по своим делам в Вашингтоне, добилась пропуска в Шекспировскую библиотеку Фолджера и попросила показать ей хранящийся там экземпляр честеровского сборника "Жертва Любви". И вот она - первый человек за несколько веков - рассматривает потемневшие страницы на свет и на многих из них ясно различает контуры старинных знаков. Среди них - занятный единорог с искривленными задними ногами. Подходят научные сотрудники Библиотеки, приносят специальные справочники по водяным знакам и констатируют, что, хотя изображения мифических единорогов встречаются на старинной бумаге нередко, такой единорог обнаружен впервые {И где обнаружен этот единорог - в самом центре Вашингтона!}, этот водяной знак является уникальным! К странностям честеровской книги добавилась еще одна, и весьма существенная.
      Теперь было необходимо проверить водяные знаки в лондонском экземпляре, уже много десятилетий отделенном от своего вашингтонского собрата Атлантическим океаном. Получив от Библиотеки Фолджера воспроизведенные специальной аппаратурой факсимильные изображения водяных знаков, посылаю их в Британскую библиотеку (отпочковавшуюся от Британского музея) с просьбой сравнить их со знаками в лондонском экземпляре. Ответ задерживается, поэтому надоедаю всем знакомым и незнакомым, собирающимся в Лондон... Наконец, в июле 1989 года в поиск включается находящийся в Лондоне в командировке историк Игорь Кравченко - он добирается до заветной книги, просматривает ее страницы на свет, зарисовывает контуры водяных знаков. Потом в Москве мы сравниваем эти зарисовки с фолджеровскими отпечатками - водяные знаки одни и те же! Вскоре приходит подтверждение и от эксперта Британской библиотеки. Всего в книге - в каждом экземпляре - шесть видов водяных знаков (включая необыкновенного единорога); страницы с этими знаками занимают две трети объема, остальной текст напечатан на бумаге без определенных знаков, но с фабричной водяной сеткой. Все совпало. Так впервые было открыто, что фолджеровский экземпляр с датой "1601" и лондонский экземпляр с датой "1611" печатались не только с одного набора, но и на бумаге с одними и теми же - в том числе уникальными - водяными знаками. Потом, уже будучи в Вашингтоне, я и куратор отдела редких книг Библиотеки Фолджера Легация Йендл запросили Библиотеку Хантингтона в Калифорнии и Национальную библиотеку Уэльса и получили оттуда подтверждение, что и в их экземплярах сборника водяные знаки идентичны фолджеровским. Круг замкнулся.
      Что касается курьезного титульного листа лондонского экземпляра, то в 1995 году я получил возможность исследовать его в Британской библиотеке. Так же, как и треть других листов в книге, он не имеет определенного водяного знака, лишь фабричную водяную сетку. Измерение расстояний между линиями, образующими водяную сетку, показало, что они точно соответствуют аналогичным параметрам сетки на нескольких других листах в конце книги.
      Самый знаменитый издатель
      Теперь пора обратить внимание на издателя честеровского сборника, столь тщательно позаботившегося о том, чтобы не посвященный в тайну читатель не смог догадаться, о ком в этой книге идет речь. Имя этого издателя навсегда вошло в историю мировой культуры. Ибо Эдуард Блаунт - тот самый человек, который 8 ноября 1623 года предстанет перед старшиной Компании печатников и книгоиздателей, чтобы законно зарегистрировать только что отпечатанный объемистый фолиант: "Мастера Уильяма Шекспира Комедии, Хроники и Трагедии" великое шекспировское Первое фолио, где впервые появляется 20 из 37 пьес, составляющих ныне шекспировский драматургический канон Случилось это через семь лет после смерти Шекспира; без этого издания человечество, скорее всего, так никогда бы не узнало о "Буре", "Макбете", "Юлии Цезаре", "Двенадцатой ночи", "Цимбелине", "Кориолане", "Зимней сказке" и о других, прежде не печатавшихся пьесах. До этого, в 1608 году, Блаунт зарегистрировал шекспировские пьесы "Перикл" (издана его другом Госсоном) и "Антоний и Клеопатра" (напечатана только в Первом фолио), а другой его ближайший сподвижник, Томас Торп, зарегистрировал и издал в 1609 году сонеты Шекспира, попавшие к нему от загадочного до сего дня "Мистера W.H.".
      Блаунт известен не только как издатель, но и как переводчик с испанского и итальянского языков; возможно, он был автором нескольких изданных им книг. Кроме бесценного по своему значению для всей мировой культуры шекспировского Первого фолио, можно назвать и другие издания Блаунта, сыгравшие важную роль в истории английской литературы. В 1596 году он зарегистрировал и в 1598 году выпустил англо-итальянский словарь "Мир слов" Джона Флорио. В том же, 1598 году - посмертное издание поэмы Кристофера Марло "Геро и Леандр"; в посвящении сэру Томасу Уолсингему Блаунт говорит о себе как об одном из интимных друзей убитого поэта. 1600 год Томас Торп публикует переведенную Марло книгу Лукана с теплым посвящением своему "доброму и истинному другу Эдуарду Блаунту"; в этом же году Блаунт выпускает странную книгу неизвестного автора "Больница для неизлечимых дураков" (есть предположение, что автор - он сам). Позже он издает первые переводы "Опытов" Монтеня и "Дон Кихота" Сервантеса, а также собрание пьес Лили с собственным предисловием, где Блаунт высоко оценивает не только драматургию Лили, но и то значение, которое имел для английской культуры его роман "Эвфуэс". Он же впервые зарегистрировал в Регистре Компании печатников и книгоиздателей джонсоновского "Сеяна", а потом там же зафиксировал передачу своих прав на эту книгу Томасу Торпу - один из многочисленных фактов, показывающих, что законы и правила, регулировавшие книгоиздание, были ему хорошо известны. Как мы уже знаем, свои издания Блаунт всегда оформлял и регистрировал, придерживаясь действовавших правил. Только серьезная причина могла побудить его уклониться от регистрации.
      В 1610 году Блаунт зарегистрировал и в 1611-м выпустил удивительнейшую книгу путешественника Томаса Кориэта, известного шекспироведам своими связями с лондонской таверной "Русалка", завсегдатаями которой были не только такие поэты и драматурги, как Бен Джонсон и Фрэнсис Бомонт, но - как полагают - и сам Великий Бард. Эта огромная книга, вышедшая под странным названием "Кориэтовы Нелепости", содержит рассказ о путешествии автора по Европе, но первую сотню страниц в ней занимают стихотворные панегирики в честь автора. Под этими беспрецедентными раблезианскими "восхвалениями" на дюжине языков (в том числе - трех фангастических. "бермудском", "макароническом", "антиподском") стоят имена 56-ти (то есть подавляющего большинства) английских поэтов того времени! Среди них - весь цвет поэтической Англии! С этой книгой и ее крестными отцами мы еще встретимся.
      Все издания Блаунта значительны, хотя важность некоторых из них историкам литературы еще предстоит оценить; пустяками, даже прибыльными, он не занимался (раблезианские розыгрыши - не пустяки). В некоторых случаях он утверждал, что имя автора издаваемой книги ему якобы неизвестно. Ряд своих изданий Блаунт посвятил таким чрезвычайно влиятельным и высокопоставленным персонам, как графы Саутгемптон, Пембрук, Монтгомери, позже - самому всесильному Бэкингему. Многое говорит за то, что Блаунт был связан с этими вельможами через сестру Филипа Сидни - Мэри, графиню Пембрук; он пользовался их покровительством и значительной финансовой поддержкой при издании определенных книг, в том числе и шекспировского Первого фолио, посвященного графам Пембруку и Монтгомери - сыновьям Мэри Сидни-Пембрук. В его распоряжение для этих целей предоставлялись, очевидно, весьма значительные средства.
      От такого доверенного лица требовалось не только хорошее знание типографского ремесла и издательского дела, но - при необходимости - и сохранение в полной тайне обстоятельств, которые его заказчики и доверители по каким-либо причинам не желали предавать гласности. И в своем посвящении одной из книг графу Саутгемптону Эдуард Блаунт говорит об этом прямо и многозначительно: "Я прошу Ваше Лордство быть первым и самым компетентным цензором этой книги, но хочу, чтобы, прежде чем начать читать дальше. Вы смогли прочитать здесь мое молчание". О том, как хорошо умели молчать Эдуард Блаунт и его помощники, свидетельствует и честеровский сборник, остававшийся на протяжении почти четырех столетий неприступным литературным и полиграфическим сфинксом.
      Мертвый Солсбэри приоткрывает завесу
      Многочисленные признаки мистификации и в текстах, и в полиграфических реалиях сборника, так же как находка Ньюдигейтом джонсоновской "Оды восторженной" с надписью в адрес графини Люси Бедфорд, и явно мизерный тираж свидетельствуют о том, что изготовление поэтического сборника Роберта Честера было для Блаунта не рутинной издательско-коммерческой работой, а деликатной и ответственной операцией, за которой стоял кто-то из его постоянных высоких доверителей. Действия Блаунта и других участников издания были направлены прежде всего на сохранение в тайне от "толпы", то есть от непосвященных, смысла произведений сборника и прототипов его героев; посвященным же можно было предложить не только двусмысленные намеки в текстах, но и хитроумную датировку на титульных листах и соленые раблезианские шутки в заглавии, дабы они могли по достоинству оценить тонкую работу мистификаторов.
      Абсолютно беспочвенны всякие разговоры о каких-то "остатках" тиража, который, судя по отсутствию не только регистрации, но и малейшего упоминания о книге в современных ей документах, дневниках, письмах, вообще исчислялся считанными экземплярами, предназначенными для немногих знавших тайну Голубя и Феникс. Тот, кто продолжает верить, что на титульных листах сборника отпечатаны подлинные даты его издания - 1601 и 1611 годы, должен закрывать глаза на противоречащие этим датам (особенно первой) факты, на многочисленные следы мистификации, сочинять далекие от достоверности и логики версии и "обстоятельства".
      Но предположение о десятилетней "выдержке" части тиража с последующим его "омоложением" ("переизданием"), конечно же, возникает не случайно только так можно пытаться хоть как-то совместить странный факт вклейки в лондонский экземпляр курьезного титульного листа, без имени автора и с раблезианской "опечаткой", с сохранением доверия к бездоказательным во всех отношениях издательским датировкам. И явная неудача этих попыток свидетельствует о несостоятельности привычного представления о том, что лондонский экземпляр - это якобы "второе издание" сборника. Издательские датировки не просто сомнительны и ничем не подтверждаются: анализ реалий, внутренних и внешних свидетельств показывает - эти датировки являются преднамеренной мистификацией.
      Остается единственное убедительное объяснение всех странностей и загадок: лондонский экземпляр не лежал целое десятилетие в книжной лавке у ворот собора св. Павла или в типографии Филда или Оллда, дожидаясь, пока из него выдерут титульный лист с привлекательным названием и вклеят другой, гротескный, малопонятный и не имеющий внешне ничего общего с его героями и даже с его автором. Зачем бы (это особый вопрос) ни напечатал издатель или типограф - будь то Блаунт, Лаунз, Филд или Оллд - этот удивительный титульный лист, он является ровесником остальных страниц лондонского экземпляра, в который его вклеили. За это говорит и тот факт, что водяная сетка на титульном листе идентична сетке на нескольких других страницах книги.
      Сформулируем важный вывод: лондонский экземпляр ни в какой форме не является вторым изданием честеровского сборника; все экземпляры книги, несмотря на разные даты на титульных листах, напечатаны с одного набора на уникальной партии бумаги, то есть - в условиях тогдашней полиграфии одновременно.
      Выпуск изданий с фальшивыми датами в те времена не был большой редкостью. Наиболее известен и чрезвычайно интересен для нас случай с раскрытием мистификации издателя Томаса Пэвиера при датировке изданных им шекспировских и псевдошекспировских (сомнительных по своей принадлежности Шекспиру) пьес. В течение многих лет ученых смущали эти издания - вызывали сомнение проставленные на них даты и имена некоторых печатников, их эмблемы. Но только уже в нашем веке А.У. Поллард обратил внимание на то, что все эти кварто отпечатаны на бумаге с одним и тем же водяным знаком, хотя разница в датах на титульных листах колебалась от одного до девятнадцати лет (1600; 1608 - "Генрих V" и "Король Лир"; 1618;1619). Но бумага одной партии не могла храниться в типографии так долго, значит, вопреки указанным датам, эти книги были напечатаны приблизительно в одно время. Ясно также, что никто не станет ставить на выпускаемой в продажу книге дату на 10-20 лет вперед, следовательно, какая-то из более поздних дат близка к подлинной.