Отсюда распространенное представление, что причиной являются происки любителей (искателей) дешевых сенсаций (а вот многие англичане склонны винить высокомерие британских лордов, не желающих признавать гением человека низкого происхождения). Один рецензент убежден, что "сомнения в Шекспире" возникли полтора столетия назад на Западе на некоей "волне гиперкритицизма тогдашней исторической и филологической науки, когда подвергался сомнению даже факт исторического существования Иисуса Христа". Другой рецензент, имея в виду уже непосредственно "Игру об Уильяме Шекспире", полагает, что все дело в том, что "мы живем в смутное время, одна из главных примет которого - глубокий кризис идеологии... таким временам очень свойственны мгновенные и бурные увлечения всякими свежими (или псевдосвежими) теориями". И т. д. и т. п... Отсюда недалеко и до решительных заявлений, что никакого "шекспировского вопроса" в науке не существует и все эти разговоры-дискуссии - от лукавого.
      Можно занимать ту или иную позицию в споре между приверженцами традиции и ее критиками, но отрицать существование проблемы, многие годы служащей предметом неутихающей острой дискуссии в мировом шекспироведении, - просто смешно. Не надо быть семи пядей во лбу и для того, чтобы понять наконец: причиной возникновения сомнений в правильности традиционных (стратфордианских) представлений об авторе шекспировских произведений, а потом и их неприятия являются не происки безответственных охотников за сенсациями и не смутные времена в истории той или иной страны, а невиданное в истории мировой культуры противоречие. Неустранимое, просто чудовищное противоречие, полная несовместимость между тем, что свидетельствуют шекспировские пьесы, сонеты, поэмы о своем авторе - "Уильяме Потрясающем Копьем" - не только гениальном, но и самом образованном и эрудированном поэте и драматурге своего времени, и тем, что постепенно, спустя одно-два столетия стало известно из найденных в архивах документов об уроженце Стратфорда, пайщике лондонской актерской труппы, чье записанное и при крещении, и при погребении имя может по-русски быть передано как "Шакспер". Вся семья стратфордца - не только его родители и жена, но даже его дети(!) всю жизнь оставались неграмотными; нет свидетельств, что сам он получил хоть какое-то образование (даже начальное) или что в его доме когда-либо водилась такая вещь, как книга; нет ни строки, написанной его рукой. Никто при жизни нигде ни разу не назвал стратфордца поэтом или драматургом, зато документы свидетельствуют, что он занимался ростовщичеством, жестко преследовал неимущих должников и т. п. Никто в целой Англии не отозвался ни словом на его смерть, и только через шесть-семь лет возле его могилы в стратфордской церкви кто-то распорядился соорудить небольшой настенный памятник с витиеватой надписью, из которой можно было заключить, что он-то якобы и был великим поэтом и драматургом; вскоре вышел роскошный однотомник - собрание пьес Шекспира с несколькими аллюзиями в сторону Стратфорда. Вот эти две посмертные реалии и положили начало представлению об Уильяме Шакспере из Стратфорда как о Шекспире, представлению, которое могло казаться естественным лишь тогда, когда о Шакспере практически ничего не знали, да и в шекспировских творениях разбирались достаточно поверхностно. Но уже к середине XIX века масса исторических и литературных фактов, обрисовывающих пропасть, отделяющую Шакспера от Великого Барда, достигла критического уровня, и у многих людей, глубоко чтивших Шекспира и его творения, стала спадать пелена с глаз. Среди этих людей мы видим такие имена, как Диккенс, Марк Твен, Уитмен, Фрейд, Чаплин, Ахматова, Набоков; к отрицанию стратфордской традиции их привело именно осознание этой пропасти, а не легкомысленное следование за модой.
      Поэтому защитники стратфордской традиции и культа (известно, что был бы культ, а уж в защитниках у него недостатка никогда ощущаться не будет) всегда стараются если не устранить эту пропасть (это невозможно), то по крайней мере как-то ее уменьшить, сгладить. Для этого, с одной стороны, затушевываются научно установленные факты о высочайшей образованности Шекспира, гигантском лексиконе, использовании множества иностранных источников, не говоря уже об английских. Великого Барда пытаются как-то "опростить", приземлить, приблизить хоть на несколько дюймов к почти нулевому культурному уровню стратфордца. С другой стороны, всячески "смягчаются", ставятся под сомнение, а то и вовсе замалчиваются главные достоверные документальные факты об Уильяме Шакспере - его необразованность, неграмотность семьи и вообще отсутствие подтверждений, что этот человек умел хотя бы читать и писать. Это относится и к его занятиям - мелкое ростовщичество, преследование небогатых соседей-должников и т. п. Таким путем Шакспера пытаются как-то облагородить, сделать более подходящим для навязанной ему роли поэта, драматурга, эрудита.
      Для нейтрализации достоверных фактов, особенно их взаимоподтверждающей совокупности, сегодняшние защитники традиции предлагают небогатый набор старых или слегка подновленных вымыслов. Например, откуда бы у нигде не учившегося Шакспера знание иностранных языков, иностранной литературы?
      Рецензент С. {Здесь и далее авторы полемических откликов обозначены инициалами, которые расшифрованы в конце брошюры. Там же указано, какие именно статьи и рецензии этих авторов дискутируются (иногда цитируются) в настоящем обзоре.}, касаясь написанной по-французски сцены в "Генрихе V", считает, что данный факт не говорит о владении Шекспиром французским языком, ибо, "надо думать", у Шекспира были приятели, которые помогли ему перевести этот текст. А как же насчет французской книги Бельфоре, откуда взят сюжет "Гамлета"? На это, как считает рецензент, тоже не следует обращать внимания, ибо до шекспировского "Гамлета" существовала какая-то неизвестная пьеса на тот же сюжет. Французскую книгу мог прочитать и использовать неизвестный автор этой неизвестной пьесы, а Шекспир лишь шел по его следам (о том, что сюжеты из книги Бельфоре использованы Шекспиром не только в "Гамлете", рецензент, похоже, не знает). Так с помощью неизвестного приятеля и неизвестного драматурга-предшественника "закрывается дело" о французском языке Шекспира.
      Рецензент Г. о Бельфоре вообще ничего не говорит, а относительно сотни французских строк в "Генрихе V" высказывает соображение, что они были предназначены "произвести комическое впечатление и повеселить неприхотливых и не слишком эрудированных зрителей". Нам предлагают представить себе драматурга, пишущего целые сцены на незнакомом ему языке. Для веселья публики! Знание Шекспиром итальянского языка ни эти двое, ни другие оппоненты оспорить сходным образом почему-то не попытались. А ведь чего проще: у Шекспира-де был приятель-итальянец, который переводил ему книги Чинтио и Фьорентино, рассказывал о Падуе и Венеции...
      Вообще оба эти рецензента, да и не они одни, утверждают, что степень образованности Шекспира невелика, не надо ее преувеличивать. Не буду повторять приведенные во второй главе "Игры об Уильяме Шекспире" многочисленные факты, достаточно порекомендовать таким оппонентам ознакомиться хотя бы с капитальным трудом английского профессора Дж. Буллоу "Прозаические и драматургические источники Шекспира" (1957-1973), где использованные Великим Бардом английские, латинские, греческие, французские, итальянские, испанские тексты заняли восемь томов - четыре тысячи страниц. Многие из этих текстов в шекспировские времена еще не были переведены. Надеюсь, ознакомление с этими данными все-таки заставит оппонентов, оспаривающих эрудицию Шекспира, призадуматься...
      Так же старательно обходится оппонентами тот удивительный факт, что никто из современников при жизни Великого Барда ни в письмах, ни в дневниках не пишет, что знал, видел такого человека, разговаривал с ним либо слышал о нем что-нибудь определенное от своих знакомых, друзей. О каждом писателе, драматурге, поэте той эпохи какие-то (иногда очень подробные и многочисленные) прижизненные свидетельства существуют - за исключением Шекспира! Тем более никто ни разу не подумал назвать Уильяма Шакспера из Стратфорда поэтом или драматургом - и не только при жизни, но и целых семь лет после его смерти.
      Кстати, об имени стратфордца. И в самой книге, и в нескольких газетно-журнальных публикациях я терпеливо объяснил не просто правомерность, но и необходимость называть его именем, под которым он записан в приходской книге как при крещении, так и при погребении: Shakspere, что по-русски наиболее адекватно {С учетом того, что имя великого драматурга неточно транскрибируется и произносится по-русски: "Шекспир" вместо английского "Шейкспие".} может быть передано как "Шакспер". Именно так - Shakspere называют его большинство английских и американских специалистов по "шекспировскому вопросу"; именем же "Шекспир" - Shakespeare - Потрясающий Копьем - в ходе дискуссий по этой проблеме принято обозначать лишь искомого Автора пьес, поэм и сонетов. Всех же "кандидатов" на эту роль, начиная с Шакспера, называют именами, зафиксированными при крещении, и это нисколько не предрешает результатов спора. Если сторонники других "кандидатов" тоже просто будут называть каждого из них ШЕКСПИРОМ, то участники дискуссии перестанут понимать друг друга. Четкое разграничение понятий и обозначений обязательное "техническое" условие любой научной дискуссии. Однако оппоненты упорно нарушают это элементарное условие, запутывая читателей, а возможно, и самих себя. Они защищают авторство Шакспера, но при этом объявляют, что "обороняют Шекспира". От кого? Похоже, им до сих пор непонятно, что все участники многолетней дискуссии - за Шекспира, а спор идет о том, кто же писал под этим именем: Шакспер, Бэкон, Рэтленд, Дерби, Оксфорд, Марло, Мэри Сидни-Пембрук или кто-то еще, и что научные проблемы надо решать научными методами. Это относится и к обозначению объектов дискуссий.
      И еще о номинациях. В 30-е годы, когда каждый спорный вопрос в любой области рассматривался у нас как эпизод вселенской борьбы Единственно Верного Учения с полчищами супостатов, критиков стратфордианской традиции именовали антишекспиристами, то есть "врагами Шекспира", и всякому поинтересовавшемуся "шекспировским вопросом" сразу становилось ясно, что тут к чему. Окончательно точки над i были поставлены, когда все нетрадиционные воззрения объявили идеологически враждебными. За время действия у нас нелепого "идеологического" табу на Западе привились более корректные по форме и точные по существу определения сторон в сложном споре о Шекспире: приверженцев традиции называют стратфордианцами, их оппонентов нестратфордианцами, и это помогает пониманию сути дискуссии. Однако наши защитники традиции продолжают клеймить ее критиков как "врагов Шекспира", превосходя в этом охранительском рвении даже прославленных своим консерватизмом британских тори; впрочем, замечено, что их позиции всегда совпадают с "официальными" или (как в данном случае) - "официозными", принятыми культурным истеблишментом. И все-таки давайте считать всех участников Великого Спора друзьями Шекспира и откажемся от реликтовой терминологии и идеологической зашоренности любой окраски. Не будем подходить к участникам дискуссии о Шекспире с примитивными критериями известного типа: он за красных или за белых? Идет научный поиск Истины.
      ТОЛЬКО ГЕНИЙ МОГ ЗАВЕЩАТЬ ЖЕНЕ ВТОРУЮ ПО КАЧЕСТВУ КРОВАТЬ
      Теперь посмотрим, как относятся наши сегодняшние защитники британской традиции к достоверным фактам об уроженце Стратфорда Уильяме Шакспере.
      Первый факт: родители Шакспера и его жена были неграмотны. В отношении матери и жены возражений со стороны оппонентов вроде бы нет (хотя и о согласии не заявляется). Но вот отца, перчаточника Джона Шакспера, который в документах вместо подписи рисовал крест или циркуль (инструмент его профессии), рецензент Г. считать неграмотным не согласился и привел такой придуманный западными стратфордианцами довод: сосед Шаксперов Куини умел писать, а в официальной бумаге поставил вместо подписи крест; значит, и Шакспер-отец тоже был грамотным. К этому добавляется несколько других доводов сходной убедительности. Например: "в городские советники неграмотных обычно не выбирали". Отвечу коротко: во-первых, Куини поставил в этом документе не крест, а перевернутую первую букву своей фамилии, во-вторых, грамотность соседа никак не доказывает грамотности Шакспера-отца и, наконец, еще в прошлом веке Ч. Найт установил, что две трети стратфордских городских советников были именно неграмотными. Другой мой оппонент пошел еще дальше и зашел, надо сказать, весьма далеко. Не разобравшись в одном довольно известном шекспироведам эпизоде, он поведал недавно изумленному человечеству, что "отец Шекспира" не просто был грамотным, но являлся видным публицистом! Об этом потрясающем сообщении и о других удивительных утверждениях этого оппонента мы еще будем говорить, пока же констатируем: никаких оснований сомневаться в неграмотности Джона Шакспера нет.
      Посмотрим, что говорят наши оппоненты относительно неграмотности детей Шакспера. Если Шакспер действительно был великим драматургом и поэтом, образованнейшим писателем Европы, эрудитом, мог ли он оставить своих детей неграмотными?! Этот потрясающий факт ни наши, ни западные приверженцы традиции вразумительно объяснить не могут, поэтому обычно предпочитают о нем промолчать. А объяснение тут самое простое: ни Уильям Шакспер, ни его жена не могли научить своих детей тому, что не знали и не умели сами. Приходилось слышать такую догадку: у Шакспера, наверное, были не очень хорошие отношения с семьей, и он не был особенно заботливым отцом, поэтому дети и могли остаться неграмотными. Догадка более чем натянутая. Шакспер часто бывал в Стратфорде, где жила его семья, там он скупал дома и земельные участки, давал соседям деньги в рост; в его завещании интересы дочерей скрупулезно оговорены до мелочей и пенсов: завещатель печется об их благополучии, их - и их потомства - достатке. Такой заботливый отец не мог бы не позаботиться об образовании своих детей, хотя бы о том, чтобы научить их читать и писать. Разумеется, при условии, что он сам умел это делать.
      А что же достоверно известно насчет образования самого Уильяма Шакспера? У нас нет никаких данных, что он посещал какое-то время даже начальную школу. Через полвека после его смерти соседи и родственники рассказали получившему приход в Стратфорде священнику, что Шакспер был человеком природного ума, но без образования, и только еще через полвека возникло "предание", что он все-таки некоторое время ходил в начальную школу, но отец вскоре забрал его оттуда и сделал своим подмастерьем.
      Вот и все, что можно сказать об образовании Уильяма Шакспера; нет никаких свидетельств, что его грамотность в зрелые годы простиралась дальше умения кое-как изобразить под документом свою подпись (да и это под вопросом). Эти достоверные факты и пытаются обойти, утопить в домыслах о том, какое это было необыкновенное, замечательное учебное заведение стратфордская начальная (так называемая "грамматическая") школа, куда, возможно, ходил некоторое время юный Уильям.
      Стратфордская школа, как мы уже знаем, размещалась в одной комнате, со всеми детьми управлялся один учитель. Уровень обучения в провинциальных школах, по свидетельству авторитетного тогда педагога Р. Эшема, был весьма плачевным, а самым распространенным "учебным пособием" служила палка. Из всех мальчиков - одногодков Уильяма Шакспера - лишь один (из грамотной семьи) поступил потом в колледж. Если эту школу и сравнивать с чем-то, то разве что в лучшем случае с российской церковно-приходской. Но такая картина наших оппонентов не устраивает, и нам совершенно серьезно сообщают, что стратфордская грамматическая школа конца XVI века по уровню даваемого ею образования соответствовала дореволюционной российской гимназии!
      Другой оппонент, К., не разобравшись в тексте переводной книжки, восторгается, что в Стратфорде детей начинали обучать уже с трехлетнего возраста на специальных подготовительных курсах! Таким вот подлинным оазисом ренессансной просвещенности выглядит под пером наших оппонентов провинциальный городок, где половина мужчин и 90 процентов женщин не умели подписать свое имя.
      А как насчет "удивительного" отсутствия следов хотя бы одной книги в доме Шаксперов? Для сравнения: от других писателей того времени дошло немало принадлежавших им книг, с автографами и пометками... Здесь нам повторяют старый-престарый довод о двух книгах шекспировской эпохи, на которых надписаны инициалы владельца - W. S. - и отмечены некоторые места в тексте: вот вам и "доказательство" существования у Шакспера библиотеки! Неважно, что и тогда, и позже в Англии жили сотни людей, чьи инициалы совпадали с этими...
      Нет ни клочка бумаги, исписанного рукой Шакспера, единственные "рукописи" этого человека - постепенно найденные шесть подписей под юридическими документами; подписи разные, с разной орфографией, какие-то неуверенные или неумелые. Многие сомневаются, что это действительно его подписи, а не пометки, сделанные писцом. По-разному объясняется их характер и различие между ними, высказывалось и осторожное предположение о какой-то неизвестной болезни, отразившейся на почерке Шакспера. Однако научная осторожность не является качеством, присущим нашим защитникам добрых хрестоматийных традиций, и вот один из них (совсем не врач) без тени предположительности сообщает своим читателям и слушателям, что "Шекспир" (то есть Шакспер) подписывал все эти документы, будучи тяжело больным, и даже ставит точный диагноз: "обычный склероз или нетяжелое кровоизлияние в мозг". Конечно, редко кто из оппонентов забывает сослаться на "научный подвиг" британского графолога начала нашего века, приписавшего Шаксперу почерк, которым написаны полторы сотни строк в рукописи пьесы "Томас Мор", на том основании, что буква а в этих строках рукописи схожа с той же буквой в одной из шаксперовских подписей! Это "открытие" было с большими сомнениями и оговорками воспринято даже ведущими стратфордианскими авторитетами, так как любому здравомыслящему человеку ясно, что одиннадцать букв, входящих в эти подписи (к тому же неоднообразно написанные), вообще не представляют достаточного материала для каких-то научно состоятельных идентификаций. Несмотря на это сегодня многие британские составители собраний сочинений Шекспира (Стэнли Уэллс и Гери Тейлор, например) включают туда и этот отрывок, надеясь таким образом представить читателю "доказательство" не только грамотности Шакспера, но и его писательства. Следуя этим путем, один американский графолог недавно ошеломил мир заявлением о том, что "почерком Шекспира" написаны некоторые сочинения Фрэнсиса Бэкона и даже письма графа Эссекса. Разумеется, нашелся в Москве рецензент, доказывающий грамотность Шакспера ссылками на этого американца. Фантастика...
      Сторонники традиции не оставляют без защиты найденное в 1747 году завещание Шакспера, поразившее своим духовным и интеллектуальным убожеством обнаружившего документ рядового англичанина. Рецензент Г. почтительно трактует этот документ (где на поколения вперед расписано все имущество завещателя и его деньги до мелочей и пенсов, с учетом процентов, но нет даже слова "книга", не говоря уже о каких-то рукописях) как свидетельство принадлежности Шакспера к "обществу, основанному на уважении к частной собственности". В связи с шаксперовым завещанием рецензент Г. даже счел необходимым специально подчеркнуть преимущество этого типа общества перед таким, "где поэту или академику не принадлежит даже дачный дом, где бы он окончил свои дни". Подобный довод в шекспироведческих дискуссиях безусловно является новаторским, хотя связь "шекспировского вопроса" с проблемой обеспечения поэтов и академиков личными дачами представляется мне не вполне ясной.
      Несколько рецензентов одобрительно отметили тщательность и деловитость, с которыми Шакспер расписал по предполагавшимся (но так и не появившимся) потомкам свое имущество и деньги; конечно, не осталась без защиты и ставшая всемирно известной "вторая по качеству кровать с принадлежностями". В своей книге я просто сообщил в одной фразе - без комментариев - о том, что этот предмет мебели завещан жене. За такое невнимание к столь важному предмету я получил упрек сразу от двоих рецензентов. Рецензент Н. Б. при этом специально подчеркнул трогательный характер дарения и глубину чувства, выраженного Шакспером в самой формуле: "моей жене мою вторую по качеству кровать" (курсив рецензента). Рецензент К. относится к этому пункту завещания с неменьшим пиететом и восклицает: "А еще говорят, что в завещании не слышен Шекспир! Так мог сказать только он". По мнению рецензента, лишь гений, покидая навсегда этот мир, мог сделать своей спутнице жизни столь изысканный подарок. "Здесь видна последняя улыбка гения..." О том, почему жене завещалась одна кровать и что значит "вторая по качеству", много спорили западные шекспироведы, но такого глубокого уважения к этому предмету мебели, придания ему таких важных смысловых и поэтических атрибутов мне, признаюсь, никогда еще встречать не приходилось.
      Завещание важно тем, что хорошо обрисовывает кругозор Шакспера, его интересы, его духовный и интеллектуальный уровень. Очень важное обстоятельство - нет какого-либо упоминания о книгах, что подтверждает их отсутствие в доме Шаксперов. Для примера: стратфордский священник - один из немногих в городке, у кого в доме было несколько книг, в своем завещании аккуратно их перечислил, ибо они представляли собой не только духовную, но и материальную ценность.
      Неграмотность всей семьи Уильяма Шакспера, отсутствие подтверждений, что и сам он умел хотя бы читать и писать или что в его доме когда-либо водилась такая вещь, как книга, и являются главными фактами, вступающими в непримиримое противоречие с тем, что говорят о своем авторе шекспировские произведения. Остальные свидетельства - о ростовщичестве Шакспера, преследовании несостоятельных соседей-должников, откупе церковной десятины и т. п. - дополняют главные факты, хорошо с ними согласуясь. Речь, таким образом, идет не о несовпадении каких-то отдельных несущественных деталей или о "нравственной позиции" стратфордца - Уильяма Шакспера отделяет от литературы, поэзии настоящая пропасть.
      Оппоненты же, замалчивая или обходя главные факты, пытаются свести дело лишь к занятиям Шакспера, доказывая, что ничего особенного в них нет, что сами по себе они не исключают его писательства. Подводится даже некоторая теоретическая база под такое неблаговидное (и сегодня, и тогда) занятие, как ростовщичество, которое уподобляется деятельности современных банков, "тоже взимающих определенный процент за предоставление ссуды". Как сообщает нам рецензент Г., "в Европе, уже ступившей на путь буржуазного развития, ссуды под проценты были как раз способом борьбы против средневекового ростовщичества". То есть давая деньги в рост и загоняя в долговую тюрьму незадачливых соседей - кузнеца, аптекаря, Шакспер выполнял исторически прогрессивную функцию! Очевидно все-таки, что автор "Венецианского купца" и "Тимона Афинского" не понимал до конца прогрессивную роль ростовщичества, когда гневно и презрительно бичевал ростовщиков...
      Говоря о ростовщичестве Шакспера, стратфордианцы (наши даже чаще, чем британские) любят ссылаться на то, что "гению не чужды земные заботы", и приводят в пример таких поэтов, как А. А. Фет и Н. А. Некрасов, которым отнюдь не были чужды практицизм, деловая хватка и даже прижимистость. Рецензент Г. сообщает, что "переписка многих русских писателей XIX века заполнена просьбами о своевременной высылке гонораров". Вот так параллель! Да разве есть хоть малейший намек на то, что стратфордец где-то или когда-то получал (или требовал) литературные гонорары? Можно ли казуистически приравнивать естественную заботу настоящих литераторов о своих гонорарах к "заботам" о выдирании ростовщических процентов с небогатых соседей-ремесленников?! И разве у Фета и Некрасова были неграмотные дети?
      НАМ ПРЕДЛАГАЮТ ВЕРИТЬ В ЧУДЕСА
      Не видя ничего невероятного в том, что автор "Гамлета", "Лира", тончайших сонетов мог не иметь никакого образования и вместе с неграмотной женой растить неграмотных детей, защитники традиции обвиняют тех, кто не закрывает глаза на чудовищное несоответствие Шакспера роли Великого Барда и ищет этому беспрецедентному феномену научное объяснение, в применении некоего "биографического метода", который-де и приводит их к отрицанию авторства Шакспера. Странное обвинение: ведь речь идет именно о биографии великого человека, для создания (или "проверки, уточнения) которой необходимо собрать и осмыслить все и всякие - прежде всего достоверные факты, имеющие к нему отношение, все оставленные им на земле следы. Для биографии писателя важное значение имеют и отпечатки его личности в его произведениях (образованность, эрудиция, лексикон, использованные отечественные и иностранные источники, знание той или иной общественной среды и т. п.). Эти свидетельства сопоставляются (не механически, конечно) со свидетельствами документальными (письма, дневники, воспоминания современников, юридические и хозяйственные бумаги и т. д.). На такой основе строится научно состоятельная биография. Это азбучные истины. Но в дискуссии о Шекспире защитники традиции вкладывают в понятие "биографический метод" особый, одиозный смысл: якобы нестратфордианцы наивно требуют полного совпадения документальных биографических фактов об Уильяме Шакспере со своими субъективными представлениями о великом поэте и драматурге, вынесенными из чтения его произведений. А поскольку "характер и поведение" этого человека (Шакспера) противоречат этим представлениям, "антишекспиристы"-де отказывают ему в авторстве и ищут "историческую личность, чей образ находился бы в полной гармонии с творчеством и чья биография нашла бы в нем вполне адекватное отражение" (рецензент Г.). Так карикатурно искажается причина и сама сущность великой дискуссии, создается подобие теоретического обоснования для слепого следования традиции, сложившейся задолго до появления научной истории, с ее методами отделения истины от мифов и сомнительных преданий. Как будто бы все дело в "характере и поведении" Шакспера! С характером и поведением стратфордца (а точнее, с его занятиями), хотя и более чем странными для поэта и драматурга, еще можно было бы как-то смириться - бывают же аномалии... Но неграмотный (или малограмотный) делец не мог быть величайшим писателем, гуманистом, эрудитом - такое не приснится и в кошмарном сне.
      В посрамление зловредного "биографического метода" рецензент 3. приводит неудачную попытку В. Ходасевича вычислить прототипа героини пушкинской "Русалки", после которой он напрочь отказался от своей мечты создать убедительную биографию Пушкина, что рекомендуется сделать и нам в отношении Шекспира. Опять притянутые за волосы "параллели"! Проблемы биографии - в том числе и творческой - Пушкина (жизнь и деятельность которого прослежена временами до дней и часов, его видели и описывали в дневниках, письмах, публикациях сотни современников, от него остались тысячи страниц бесспорных рукописей, заметок, личных писем) не идут ни в какое, даже самое отдаленное, сравнение с чудовищным, неустранимым противоречием, лежащим в основе "шекспировского вопроса". Повторю вопрос, который я уже задавал в печати рецензенту 3. и другим защитникам "бедного Шакспера": если бы кто-то стал убеждать вас, что Пушкин родился в неграмотной крестьянской семье, не получил никакого образования, не оставил ни строки, написанной собственноручно, что его дети всю жизнь оставались неграмотными и т. п., что ответили бы вы такому "биографу"? Несомненно, вы сказали бы, что он глубоко заблуждается, что он рассказывает не об авторе "Евгения Онегина", а о ком-то совершенно другом!
      Итак, мы видим, что ни игнорирование фактов, ни их искажение, ни "теоретические" выкладки и произвольные параллели не могут устранить или преуменьшить пропасть, разделяющую Шекспира и Шакспера. Косвенно это признают и наши "защитники бедного Шакспера", когда выдвигают свой последний "аргумент": утверждение, что для гения никакая логика, никакие законы природы не писаны. Рецензент К.: "Гилилов просто не понимает, что такое гений. Гений - это всегда невозможное". Рецензент Н. Б.: "Гилилова, занимающегося вопросом об авторстве шекспировских произведений, то есть объекта сгущенной гениальности (sic!), не волнует вопрос о гении". И наконец, рецензент Г. чеканно формулирует: "Чудо истинной гениальности не подлежит упрощенно-рациональному объяснению". Проще говоря, нас призывают отказаться от попыток анализа и рационального объяснения достоверных фактов и просто поверить в чудо, этим фактам противоречащее. Но подлинная наука такие призывы отвергает и будет отвергать, ибо она всегда ищет именно рациональное, согласующееся с фактами объяснение явлений как природы, так и истории людей, в том числе истории культуры. И не успокаивается, пока такое объяснение не найдено, сколько бы на это времени ни потребовалось. Можно также заметить, что основные факты биографий гениальных представителей человечества рациональное объяснение все-таки находят (пусть и не сразу). За исключением нашего случая - случая с традиционными представлениями о гениальном Шакспере из Стратфорда. Когда речь идет о биографии писателя (гениального или не гениального), мы вправе искать подтверждения, что человек, которого считают писателем, умел хотя бы читать и писать. В отношении Шакспера доказать это с фактами в руках никому еще не удалось. Фактов же, доказывающих противоположное, - множество. Вот и приходится присяжным защитникам традиций в конце XX века призывать к вере в немыслимые чудеса, хотя речь идет не о сотворении мира, а о человеческой биографии.
      Было ясно, что оппонентов больше всего занимала защита привычной традиции, защита "человека из народа, бедного Шакспера", которого недоброжелатели пытаются заменить аристократом. Доводы оппонентов были не новы, а там, где они пытались прибавить что-то от себя, сказывалось плохое знание (а то и просто непонимание) существа и истории "шекспировского вопроса", что после многолетнего глухого табу на любую объективную информацию о нем удивления не вызывает. Сосредоточиваясь на отстаивании усвоенных с младых ногтей хрестоматийных представлений о личности великого драматурга, первые оппоненты почти не касались результатов последних исследований важных конкретных проблем, которым посвящена большая часть "Игры об Уильяме Шекспире". Эти специфические проблемы (датировки, идентификации прототипов в произведениях Бена Джонсона, Марстона и ряда других современников Шекспира) явно находились за пределами знакомой рецензентам сферы литературно-критического и теоретического словоговорения и особого желания вникать в них не вызывали.