Саша Гильен
      ОДИН НА ДВОИХ
      Я побыл возле Чарльза Клейнголда еще минут двадцать после того, как он скончался на своем диванчике в гостиной. И не то, чтобы я особо сентиментальничал по поводу его смерти; просто было хорошо и уютно в тихой комнате, и мне очень уж не хотелось возвращаться и начинать все с начала с кем-то другим. Надо было передохнуть. Я знал, что, как только его мозг перестал получать кислород, маленький красный сигнал загорелся над именем Чарльза на огромном табло и начал мигать, и они теперь трезвонят вовсю, пытаясь найти меня и всучить новое задание.
      "Да хоть узвонитесь вы, - думал я, глядя на него, лежащего с открытым ртом. - После тридцати пяти лет, проведенных с Чарли, несколько лишних минут ничего не значат. Эх, бедолага Чарли, мы ведь, бывало, неплохо веселились с тобой...".
      Ну, в конце-то концов я, разумеется, вернулся. Все осталось почти по-старому. Большое табло все так же поблескивало, а ребята суетились, бегая по нему взад и вперед, и заменяли старые таблички с именами на новые. Старые таблички отправлялись в архивы, там их раскладывали по полочкам в алфавитном порядке, а как только становилось известно о возможности новых зачатий, сразу выдавались очередные задания, а на табло под ровно горящей лампочкой вставляли свежую карточку с именем. Пожалуй, с тех пор, как я был тут последний раз, стало больше народу. Все-таки тридцать пять лет и опять же так называемый демографический взрыв. Ну и, конечно, наш отдел, отдел, которому так и отказывают во всех просьбах и не увеличивают штатов. Скрипим потихоньку, делаем, что можем, но с каждым годом дела идут все хуже.
      Затрещал громкоговоритель, и я услышал, как директор называет мой классификационный номер: "Э-Аг 477, Э-Аг 477! Явитесь в кабинет начальника отдела для получения задания". Никакого тебе перерыва между сменами. Вот что значит иметь литеру "Э" в классификации. Прямиком из трупа в яйцо, и не дают даже отдышаться после очередной заварухи.
      - Входи, входи, сынок, - сказал начальник отдела, когда я открыл дверь кабинета. - Ты славно поработал с этим парнем, как его, Корнголдом.
      - Клейнголдом.
      - Ну да, да, а впрочем, какая разница. Я не знаю, что это его решили убрать так быстро? Да я и не спрашиваю: мое дело выдавать задания. Еще и помощника моего убрали, как назло, лет пять назад. Не знаю, как самому-то продержаться.
      Я вдруг увидел, что он очень измотан, и был рад, что меня-то миновала чаша сия, не надо торчать целыми днями в конторе.
      - А это твое новое задание, - сказал он, доставая голубой конверт из ящика стола. - На этот раз восемьдесят девять лет, так что времени хватит, развлекайся.
      Выйдя из кабинета, я вскрыл конверт и вынул сложенную вдвое открытку. Звали его Артур Мэхью, Калифорния, Бэлл-Эйр, проезд северный Глентвилл. Уж теперь-то я, с этим адресом, по крайней мере при деле. Остается только позаботиться о том, чтобы состоялась маленькая аккуратная беременность, и можно будет немного передохнуть. Мы всегда оказываемся на месте как раз тогда, когда оплодотворяется яйцеклетка, ну, и пока она развивается, особых дел не бывает. Основная работа начинается уже после рождения.
      Зачатие прошло без сучка и задоринки, несмотря на попытки мистера и миссис Мэхью предохраняться. Я спокойненько расположился, намереваясь отдохнуть месяцев девять, чего мне так не хватало после весьма беспокойной жизни Чарли Клейнголда.
      - Мне кажется, произошла какая-то ошибка, - услышал я чей-то мерзкий голос.
      Я обернулся и увидел бледного, тщедушного типа с удивленным выражением на длинном лице.
      - Да уж, похоже на то. Ну, и что ты тут делаешь?
      - Это мое задание. - Он протянул мне свою карточку. И действительно, она была выписана на Артура Мэхью. Тот же адрес, но код - 3-Ин 843. Какой-нибудь наш коллега, клерк, а может, и сам директор что-то там перепутали, и нам выдали одинаковые задания. Самое смешное было в классификациях. Его классификация обозначала, что он - Замкнутый Интраверт, то есть застенчивый, сосредоточенный на самом себе. А я - Агрессивный Экстраверт, направленный на внешний мир и интересующийся только собственным благополучием эгоист.
      Усугубляло ситуацию то, что мы сможем разобраться с этим недоразумением лишь тогда, когда замигает на большом табло маленькая красная лампочка Артура Мэхью, не раньше.
      - Знаешь, приятель, - сказал я ему, - контора наша редко попадает впросак, но на этот раз нам явно не повезло.
      - Что же нам делать?
      - А ничего, почему бы тебе не убраться куда-нибудь и не предоставить мне разбираться во всем?
      - Но мне же нужно делать свою работу, - произнес он извиняюще, что так действовало мне на нервы.
      - Поживем - увидим.
      Нет смысла пытаться убедить таких, как он. Я уже понял, он из тех упрямцев, что становятся, как скала, если что не по ним. И если уж из конторы надо было послать сюда еще кого-то, то почему, черт побери, не парня с моей классификацией? С нами двумя внутри Артур Мэхью пробился бы на самый верх.
      Вначале все это как-то не очень беспокоило. Где-то мы даже надеялись, что нас могут освободить. Спустя месяц после зачатия, когда миссис Мэхью обнаружила, что она беременна, были всякие разговоры, что "я, дескать, позабочусь об этом". Для нас это означало, что мы, возможно, забудем обо всей этой несуразице. Но мистер Мэхью наложил свою лапу на этот проект, и миссис Мэхью с облегчением отказалась от чистки, так как ей процедура не очень-то нравилась. Потом мы с 3-Ин 843 стали избегать друг друга, по возможности, и так продолжалось вплоть до самых родов. Тогда мне повезло больше, и Артур появился на свет, крича и лягаясь.
      Первые три месяца дела шли так, как мне хотелось. Супруги Мэхью уже успели убедиться, что им достался весьма привередливый малыш, которого нельзя оставить ни на минуту без внимания ни днем, ни ночью. Если он не добивался своего через крик, то начинал швырять свои погремушки по всей комнате, а если и это не помогало, то прибегал к безотказному способу, намеренно уделывая свои ползунки и пеленки. Он был рад стараться, когда приходили гости посмотреть на него: улыбался и агукал для них, пускал пузыри и делал ладушки, но, когда гости уходили, впадал в черную ярость.
      Все это время 3-Ин 843 сидел рядом с постной миной и кис. А я игнорировал его, занимаясь своим делом с Артуром, который на глазах становился чудным Агрессивным Экстравертом. Но как-то ночью мой коллега подошел и слезно попросил дать ему ну хоть немного поработать, и я, легковерный осел, дозволил ему посидеть за пультом управления 24 часа. Артур изменился моментально. Он часами лежал, пялясь в потолок, а когда Аннет, няня, вошла в комнату, чтобы накормить его, он забился в угол люльки, перепуганный насмерть. Его стали пугать даже игрушки. Он и кричать перестал: просто лежал, свернувшись в комочек, с единственным желанием, чтобы его оставили в покое.
      А когда прошли 24 часа, этот подлый негодяй наотрез отказался освободить место.
      - Ну, а что ты можешь сделать-то, а? - измывался он надо мной. И я вдруг понял, что и действительно ничего не могу поделать, раз переключатель у него. И ведь он-то это тоже знал, потому что сказал, усмехаясь:
      - Для Агрессивного Экстраверта ты довольно наивен.
      - Бог ты мой, - сказала Аннет, которая нянчила с младенчества еще миссис Мэхью, - никогда не видела, чтобы ребенок так менялся. Вроде и температурки нет, а я все же думаю, что-то неладно.
      - Действительно изменился, не правда ли? Хотя, признаться, я не против, чтобы он побыл спокойным, хоть для разнообразия. Надо все же показать его доктору Мак Клеоду завтра, все равно уже пора.
      Доктор Мак Клеод, тот самый, который принимал роды, нашел Артура вполне здоровым, хотя и был весьма удивлен тихой меланхолией, напавшей на ребенка. Он прописал пищевые добавки и посоветовал миссис Мэхью не волноваться. Да она и не собиралась этого делать.
      Постнорожий безраздельно властвовал за пультом управления, и Артур Мэхью стал застенчивым, замкнутым ребенком, который ни с кем не дружил, он бывал счастлив, только когда оставался один. Он почти совсем не говорил. Родителям все реже и реже удавалось достучаться до него, и он все больше зацикливался в своем маленьком мирке, а учителя беспокоились об его общественном развитии, чего, собственно, и не было вовсе. Я, конечно же, был вне себя от происходящего и все время только и делал, что выискивал, как бы не упустить свой шанс вступить в игру и взяться за дело. Мне так хотелось вдохнуть в ребенка хоть немного жизни!
      И это мне удалось, когда младшему Мэхью было уже двенадцать лет. Постнорожий забыл, видно, о моем присутствии: он расслабился как-то ночью немного больше, чем следовало. Я выхватил рычаги управления и вцепился в них.
      - Хватит, дружок, наигрался. Теперь-то уж он мой, - сказал я, выпихивая его из-за пульта. А он посмотрел на меня с укоризной и просто остался стоять за спиной, но я уж знал, что он так и будет стоять в ожидании.
      Я начал прямо на следующее утро. С того, что Артур явился к завтраку, шваркнул по столу ложкой и завопил:
      - Обрыдло мне это ваше вонючее ячменное пойло!
      - Что ты сказал? - спросил опешивший мистер Мэхью, не слышавший уже лет пять ничего, кроме невнятного "добрутра".
      - Я сказал, что сыт по горло вашим ячменным пойлом. Что там у тебя в газете, папаня?
      - С тобой все в порядке, Артур?
      - Конечно, я в норме. Просто спросил, что тем пишут в газетах.
      - Артур, с тобой что-то...
      - Да ладно тебе! Все о'кей, а вот в школу-то я опаздываю!
      Засим Артур собрал учебники и отчалил, оставив мистера Мэхью таращиться над своей "Лос-Анжелес Таймс"...
      Днем, во время занятий, когда миссис Крамер вышла на минутку из класса, Артур произвел сенсацию: вскочил на парту и вполне достоверно изобразил учительницу, после чего последовала зажигательная чечетка с балансированием на краю парт и подоконников, от чего у слабонервных волосы встали дыбом. Класс ухнул в восхищении, но мне показалось, что они были слегка напуганы интенсивностью выступления. Однако я уже ничего не мог поделать, после вынужденного длительного безделья меня распирали энергия и новые идеи, и Артур продолжал выделываться, как мог, совершенно не обращая внимания на реакцию окружающих. А когда миссис Крамер влетела в класс, чтобы пресечь безобразия, она была весьма удивлена тем, что зачинщик всего именно Артур Мэхью. Ну кто бы мог подумать! А так как ее педагогические идеи были весьма прогрессивны, то миссис Крамер даже обрадовалась поначалу, что ребенок наконец-то вырвался из своей меланхолической стеснительности и принимает, слава богу, участие в жизни соклассников. И только через несколько дней до нее стало доходить, что мальчик, пожалуй, немного перебирает.
      Он у меня и уроки срывал, и организовал небольшую шайку малолетней шпаны со звучным названием "Арти-мстители", которая терроризировала школьников и учителей без разбора, и стал известен как самый бойкий мальчик, когда-либо ходивший в школу Оукглен. Дома он был абсолютно несносным и творил, что хотел, игнорируя весьма скромные дисциплинарные притязания родителей. Он сквернословил, грубил, наглел и даже вынудил преданную Аннет покинуть Мэхью и искать работу в другом месте.
      - Может, ты скажешь мне, что происходит с нашим сыном, Глайд? поинтересовалась миссис Мэхью как-то вечером после одного крайне напряженного эпизода, когда Артур безоговорочно взял верх над мистером Мэхью в столкновении характеров, и не оставалось ничего иного, как применить силу: запереть ребенка в его комнате. Теперь сверху доносились спазматические завывания альт-саксофона, его мальчуган взял (без всякого разрешения) из школы.
      - Честное слово, не знаю, дорогая. Просто теряюсь в догадках. Но мне, признаться, становится уже не по себе от этого ребенка: а ведь был таким робким. Помнишь, мы еще переживали, что он не умеет постоять за себя. Может, во всем виновата эта чертова школа с ее передовыми идеями?
      Мэхью сумели продержаться еще год, после чего сдали Артура в военное училище Клевенса, специализировавшееся на нуждающихся в жестком наставничестве разболтанных мальчишках из богатых семей. Беря весьма умеренную, в сравнении со "способностями" Артура, плату, полковник Клевенс и не помышлял, что ему придется столкнуться с орешком, который он так и не сможет раскусить. Артур Мэхью зарекомендовал себя солидным оппонентом, и если бы полковник Клевенс не пекся так ревностно о репутации своего заведения, он выпер бы парня еще в конце первой четверти. Коэффициент умственного развития Артура превосходил полковничий пунктов на 30. (Я обычно не откладываю это на потом, занимаюсь с особым тщанием как раз в юношеские годы). Артур неизменно выходил в стычках победителем. Снова дали о себе знать "Арти-мстители". Их главарь был неустрашим и самонадеян как никогда. Он организовал небольшой, но весьма крутой джаз-банд, в котором солировал в вокале и на саксе, и вообще ухитрялся быть эпицентром любого безобразия. Все это бросало тень на доброе имя заведения полковника Клевенса, чей лозунг был "Послушание - высшее благо".
      Для меня же все это означало успех, и все шло настолько гладко, что я совсем забыл о рыскающем за спиной постнорожем. Чтоб ему пусто было! В этой забывчивости и была моя ошибка. А он возьми и выхвати рычаги управления как-то ночью, все очень простенько. Как только главный переключатель оказался у него, я уже ничего не мог поделать, и личность бедняги Артура стала деградировать прямо на глазах.
      Он проснулся с ревом.
      - Эй, Арти, что, черт возьми, случилось? - Дональд Грасс, его сосед по комнате, в растерянности смотрел на Артура.
      - Я-я... Мне не нравится все тут. Я хочу домой.
      Дональд пялился на него с удивлением.
      - Уйди, оставь меня одного, уйди! - Артур отвернулся к стене и натянул на голову одеяло.
      Под одеялом его и обнаружил полковник Клевенс, ворвавшийся в комнату уже после завтрака.
      - А ну встань, Мэхью! - заорал он. - Это что, открытый мятеж?
      Он подошел к кровати и сорвал одеяло: Артур прижался к стене, закрывая ладонями голову. Ничто не могло доставить полковнику большего удовольствия, чем это зрелище испуганного мальчика.
      - Хватит скулить, Мэхью, вставай немедленно. - Он обернулся к своему помощнику капитану Проссеру. - Капитан, проследите, чтобы этот кадет явился на утреннее построение, и позаботьтесь, чтобы к 16.00 он был у меня с докладом. Пока все.
      Когда полковник удалился, старый капитан, немного обалдевший от необычного поведения мальчика, помог ему одеться и молча сопроводил на плац, где кадеты его отделения стояли, теряясь в догадках, какую же каверзу удумал на сей раз Артур. Он тихо занял свое место в строю и, словно во сне, прошел весь воинский ритуал, который был так по сердцу полковнику. На первой же перемене Артур попытался затеряться за кустиками зеленой изгороди, помышляя как можно скорее удрать отсюда. Вся его банда вскоре последовала за ним и слонялась вблизи в ожидании указаний.
      - Что вам от меня нужно? - спросил он, побледнев от волнения.
      - Я думаю, он не прикидывается, - сказал Дональд Грасс. - Или заболел, или еще чего.
      Мальчики неуверенно переминались с ноги на ногу, а потом верная правая рука Артура Бадди Баст сказал:
      - Да кончай ты, Арти, скажи, в чем вся штука?
      - Оставьте меня в покое, - он уже почти рыдал.
      Раздался свисток, и все побежали обратно в строй. Весь оставшийся день Артур избегал мальчиков, зайдя так далеко, что прятался в сортире, когда все обедали, и остался там во время послеобеденных занятий. Оттуда его извлек капитан Проссер и доставил в кабинет полковника к 16 часам. На полковника плачевный вид Артура произвел такое благотворное впечатление, что он был с ним необычайно мягок и только напомнил, что у них в Клевенсе воспитанники должны строго выполнять все требования распорядка, а не то им придется горько пожалеть...
      Старые приятели довольно быстро оставили Артура в покое. Он ни с кем не говорил, даже с Дональдом Грассом, улыбался редко, да и то только своим мыслям, и проводил любую свободную минуту на кровати, отвернувшись к стене. Полковник отправил родителям Артура обстоятельный рапорт о достижениях, в котором писал, как ведет себя мальчик, уверяя, что он постепенно привыкает, и они будут приятно удивлены переменами в его поведении. А когда родители приехали к Артуру в День Большого Парада, он им и сказать-то ничего не мог. Он постепенно приобрел сгорбленную, поникшую фигуру, глаза его были вечно уткнуты в землю, а голос тих, почти не слышен. Мэхью были крайне удивлены такой переменой, но что-то в нем было так скорбно и жалостно, что они скорее расстроились, чем обрадовались.
      Когда они ехали на машине домой, миссис Мэхью сказала:
      - Ты знаешь, Глайд, я боюсь, что этот идиот полковник Клевенс духовно сломил нашего мальчика. Может, нам стоит забрать его оттуда?
      - Остался всего лишь год, дорогая, пусть уж закончит учебу в училище. Может, все это и пройдет.
      Меня просто бесило то, что происходило с Арти с тех пор, как за него взялся постнорожий. Бедный, несчастный ребенок! А в день выпуска, когда все старшекурсники сентиментально обнимались на прощание и жали друг другу руки, Артур схватил свой диплом и бросился к родительской машине, забившись в угол на заднем сиденье в ожидании, когда его отвезут домой. Вот тут уж я не выдержал. Я потерял голову, схватил постнорожего за руку и выламывал ее до тех пор, пока он не выпустил переключатель. Мы оба старались ухватить рычаг, и тут я обнаружил, что постнорожий гораздо сильнее, чем казался с виду. Все это время, пока мы боролись за переключатель, у Артура был приступ. Мальчик мычал и постанывал так, что мистер Мэхью был вынужден остановить машину. Но к этому моменту, когда родители вытащили мальчика из машины на свежий воздух, все уже было в моей власти. Постнорожий лежал, задыхаясь, на спине.
      - Артур, что случилось? - обеспокоенно спросил Мэхью.
      Арти усмехнулся:
      - Да не, парни, то есть, тьфу, предки, - все в норме. Просто рад, что избавился наконец от этого полкана Клевенса - самого сучьего сына из когда-либо бесчестивших славную форму доблестной армии Соединившихся Штатиков. Папуля, дай-ка мне покрутить баранку!
      - О, бог мой, - сказала миссис Мэхью, - как ты сейчас нас напугал, я думала, в тебя бес вселился.
      - Дай крошке Арти порулить маленько, - не отступал Артур.
      - Прекрати немедленно этот дурацкий жаргон, Артур! - сказал отец. - Я не дам тебе вести машину, садись быстро на место!
      Но Артур уже обежал автомобиль спереди, прыгнул на место водителя и завел мотор.
      - С якоря сниматься, по местам стоять! - завопил он и проехал для большей убедительности несколько футов. - Кто с Арти - вперед, эх, прокачу!..
      Мистер Мэхью бросил унылый взор на свою жену, и они сели в машину. Арти согнулся за рулем и, как будто уходя от погони, разогнал старый "Бьюик" до 95 миль в час еще до того, как они доехали до автострады. Он восторженно посигналил и, проорав свежепридуманный стишок: "Я водила с прибабахом, покатаю вас с размахом!" - понесся по шоссе, как сумасшедший. И ехал так минут двадцать, пока полицейский патруль не остановил его, прижав машину к обочине.
      Было просто отлично снова взяться за дело, но я чувствовал себя неуютно с постнорожим за спиной, всем существом я ощущал его ненавидящий взгляд.
      - Что ты делаешь, ты же портишь мальчика!
      - Как же я, это ты чуть было не довел его до ручки. И если бы тебя здесь вовсе не было, с Арти было бы все в полном порядке, вот как сейчас. - У него еще хватало наглости говорить мне, что я порчу мальчика!
      - А плевать мне, что бы ты там ни говорил, так дальше продолжаться не может. Ни один из нас ни на минуту не может расслабиться.
      - Ну и что с того?
      - У меня есть идея.
      - Какая еще идея?
      - Вместо того, чтобы драться друг с другом, почему бы нам не работать по очереди? Регулярно сменяя друг друга?
      Я обдумывал то, что он сказал. Вообще-то, это была неплохая мысль, но не мог же я доверять этому типу.
      Он знал, о чем я думал. "Я клянусь, ты можешь мне верить теперь. А я буду доверять тебе. Мы смогли бы сменять друг друга через неделю".
      - Давай через день, и считай, что договорились.
      Мы ударили по рукам и впервые за все время поговорили по-человечески. Выяснилось, что постнорожий не такой уж плохой парень, в конце концов. Только уж больно совестливый да порядочный. Не его же вина, что они напутали там, в конторе. А может, это меня отправили сюда по ошибке? Так или иначе, но вот уже несколько лет мы ежедневно сменяем друг друга, и все идет славненько: меняемся через каждые 24 часа, секунда в секунду.
      Артуру, конечно, немного достается. Они уже не выпустят его отсюда, пока не замигает его маленькая красная лампочка на табло, а до этого осталось еще шестьдесят восемь лет.