I

– Вы уже слышали? – спросил Джон Коу.

– Нет, а что?

– Эрик уходит.

– Так значит вы.

– Нет, – покачал головой Джон. – Я тут не при чем. В этом вся прелесть. У меня совесть совершенно чиста. Но Эрик был настолько убежден, что я на него нажалуюсь-судит-то по себе – что пришел к выводу – будет достойнее и разумнее сделать первый шаг самому. Добился аудиенции у Билла Бёрли и как джентльмен подал в отставку.

– А что было дальше?

– Ну, дальше я знаю только от Чарли – вы же знаете, как слышно все на лестнице в подвал – так что не стоит принимать это за чистую монету. Но Билл Бёрли после этой истории с Читтеринг явно переживает очередной моральный кризис, а если прибавить ещё полицию и все прочее, он явно был не в лучшей форме. Когда к нему явился Эрик и сказал: «Я хочу уйти», Бёрли лишь кисло посмотрел на него и сказал: «Хорошо, когда?» Так что весь эффект полетел к черту.

Эрик, явно пытаясь выжать из него хоть искру интереса, заявил:

– И мне не нужно выходного пособия. Если не возражаете, я уйду с завтрашнего дня.

Но даже это не задело нашего героя. Он только запыхтел и буркнул: «Ну что же.»

– А, привет, Эрик. Мы как раз о тебе говорили.

– Я так и думал, – сказал Эрик Даксфорд. Он явно был в том неприятном расположении духа, когда человек ищет, на ком сорвать злость, и притом не знает точно, с кем бы поругаться. – Я слышал, вы во вторник вечером заходили ко мне в контору.

– Но я же не знал, что это ваша контора, – ответил Джон, рискованно откинувшись на стуле. – Судя по надписи на дверях я считал, что фирма принадлежит Смиту и Силвермену.

– Смит уже на пенсии, – сердито бросил Эрик. – А Генри Силвермен – мой компаньон. И чертовски хороший коммерсант.

– Так что адвокат там только вы один.

– Ну и что? – спросил Эрик. – Он разбирается в праве лучше, чем любые два заскорузлых жополиза из этой богадельни вместе взятые.

– Не сомневаюсь, – согласился Джон. – Наверняка он близко – я даже сказал бы непосредственно-знаком с некоторыми областями права, как например нарушение условий договора или такой прекрасный старомодный проступок, как сманивание служащих.

– Послушайте, вы… – начал Эрик. – Подумай я, что вы все рассказали Бёрли.

– Ведь вы чертовски хорошо знаете, что я этого не сделал, – холодно заметил Джон. – И если вам от этого станет легче, то знайте, что никогда и не собирался. Но раз вы сами решились на уход, которого давно заслуживали.

– Вы хам!

– Держите себя в руках, – оборвал его Джон, наклонив стул ещё больше. – Для драки вы слишком толсты и к тому же мы оба давно вышли из возраста, когда не мешает небольшая доза физического воздействия.

– Я не намерен руки пачкать, – заявил Эрик.

– Тот грохот, что вы слышали, – сказал Джон Боуну, – это у меня камень с души свалился.

– Но кое-что я вам скажу, – Эрик остановился в дверях. – Я чертовски рад, что уберусь отсюда. Мне тут осточертело. День за днем только: «Да, ваше превосходительство, никак нет, ваше превосходительство, не окажет ли мне лорд честь позволив почистить его ботинки?» Вы не адвокаты, вы лакеи. Как же я рад, что окажусь в конторе, где занимаются нормальной работой! Она совсем не столь престижна, как ваша, но там хоть человек сам себе хозяин.

Боун слушал его с восторгом. Ярость стерла со слов Эрика всю наносную позолоту, так что местами уже проступал грубый металл.

– Это мне нравится, – протянул Джон. – И ещё бы я хлопнул дверью. Это лучший способ закончить такую чудную речь.

Эрик испепелил его напоследок взглядом и зашагал к выходу.

– Я должен вам сказать, – заметил Джон, когда Эрик ушел, – что будь у него мужество сказать все это, работая здесь, – я имею в виду, пока здесь получал жалование, – я мог ему и зааплодировать. Ведь в чем-то он прав. Только теперь это как будто плюнуть – и убежать.

II

Хейзелридж между тем раздумывал над грудой донесений, в которых излагались подробности насчет письма, найденного под столом мисс Корнель.

«Представленный предмет, – значилось в первом из них, – по двенадцати параметрам сходится с образцом, который был нам предоставлен. По структуре, цвету, глубине тиснения, цвету печати и т. д.»

«Нами был исследован образец почерка при стократном увеличении, – так начиналось следующее. – Число характерных особенностей, которые сходятся в обоих образцах, слишком велико, чтобы допустить иное заключение, чем что они были написаны тем же лицом и примерно в то же время.»

Затем весьма любопытное заключение мистера Алпейса, владельца писчебумажного магазина в Белсайз Парк:

«Я поставляю писчую бумагу мистеру Смоллбону регулярно и у меня есть клише с его фамилией. Мистер Смоллбон в начале февраля заказал у меня письменно новую партию бумаги, сообщив, что его запасы подходят к концу. Я велел отпечатать пятьсот листов, но за ними никто не пришел. Дважды писал мистеру Смоллбону, чтобы напомнить, что бумага готова, но так и не получил ответа.»

Сержант Пламптри заметил:

– Это правда. Когда я по вашему приказу зашел за образцом писчей бумаги Смоллбона к нему домой, то не нашел ни листочка ни в письменном столе, ни в папках. С трудом обнаружил один у миссис Таккер. Он каждый раз, когда платил за квартиру, прикалывал чек к листу писчей бумаги и оставлял на столе в комнате, так что один у неё и завалялся.

– Похоже, значит, – сказал Хейзелридж, – что бумага настоящая и подпись тоже. И кстати – нигде не видели там пишущей машинки?

– Нет, машинки у него никогда не было. Миссис Таккер говорила, что он свои письма печатал в конторе своего знакомого, но не знала, ни как того зовут, ни кто он.

– Ну что же, это вполне возможно, – протянул Хейзелридж. Протянул так задумчиво, словно мыслями был где-то далеко. Когда сержант Пламптри вышел, Хейзелридж послал за мисс Корнель.

– Мне кое-что пришло в голову, – начал он без лишних слов. – Давно должно было прийти, но знаете, как бывает. Короче, дело вот в чем: где все те папки, и бумаги, и книги и все прочее, что раньше было в том ящике? Все материалы по наследству Ишабода Стокса? Они ведь были достаточно объемистыми, не так ли? Такой сверток не пронесешь под пиджаком. Так где же это все?

– Одно я знаю точно, – неторопливо заметила мисс Корнель, – что в конторе их нет.

– Почему вы в этом так уверены?

– В любой другой адвокатской конторе, – сказала мисс Корнель, сверток с бумагами, учетные книги и письма можно засунуть куда угодно, и никто не обратит внимания-но не у нас. У Хорнимана – никогда.

– Понимаю, – протянул Хейзелридж. – Сколько всего там было? Примерно.

Мисс Корнель сделала неопределенный жест рукой.

– Трудно сказать. Ящик был почти полон. Там была уйма барахла. Куда больше, чем кто-нибудь хотел бы таскать с собой.

– Да, – сказал Хейзелридж, – да, так я и думал.

III

Боб Хорниман, выселенный из своего кабинета и вынужденный пока работать в невзрачной полуподвальной каморке, привык проводить время по чужим кабинетам, поэтому Боуна не удивило, что Боб появился у него в одиннадцать часов, вместе с утренним чаем.

– Можете взять чашку Джона, – сказал Боун, – Он куда-то ушел.

– Спасибо.

Боб сел на край стола Джона. Сидел, болтая ногами, пока мисс Беллбейс не покинула комнату, потом сказал:

– Я рад, что Коу тут нет, поскольку хочу вам кое-что сказать, точнее, сказать кое о чем, к чему долго готовлюсь.

– Слушаю, – осторожно протянул Боун.

– Нет, это не имеет ничего общего с расследованием, – торопливо заверил Боб, заметив его сдержанность. – Это. Короче, скажите мне, у вашего отца денег хватает?

– Ну, думаю, кое-что есть, – допустил Боун.

– Простите, что спрашиваю… не слишком тактично. Я помню, он занимал видное положение в Сити, и всегда слышал о нем как о каком-то таинственном финансисте, на которого миллионы так и сыплются.

– Ну, все не так плохо, – усмехнулся Боун. – Сомневаюсь, что сегодня у кого-то и в самом деле есть миллионы. Отец располагает определенными финансовыми возможностями, которыми может распоряжаться по собственному усмотрению.

Боб ухватился за эти слова.

– Верно, вот именно это я и имел в виду. Речь именно об инвестициях.

– Вы лучше объясните мне, в чем дело, – терпеливо предложил Боун.

– Я хочу продать свою долю в фирме, – сообщил Боб. – И мне пришло в голову, не захотите ли вы её купить.

– Вы это серьезно?

– Совершенно.

Теперь, когда все было сказано, Боб выглядел гораздо спокойнее.

– Не стал бы предлагать это кому попало, но… ну что вам говорить! Я вас знаю, и Крейну вы понравились, а Бёрли… честно говоря, думаю, что получи он пару лишних акций, быстро пошел бы навстречу.

– Да, но почему вы хотите это сделать – почему хотите уйти? Черт возьми, ведь вы не можете все бросить.

Боун бессильно огляделся вокруг и его взгляд случайно упал на большую фотографию Абеля Хорнимана; старик его взгляд выдержал.

– Ведь это ваше призвание.

– Черта с два – призвание, – заявил Боб. – Послушайте, я этого в жизни никому не говорил, но знайте точно, в чем дело. Я ненавижу право. Не переношу все эти выкрутасы вокруг слов и цифр, все эти бесконечные дни, что я просиживаю тут задницу и ломаю голову над тем, оставить ренту леди Маршморетон в акциях Объединенной угольной, или перевести её на трех с половиной процентные акции концерна «Рыбная паста», и имеет ли лорд Хэлтуайсл право разделить одну восьмую от одной пятнадцатой наследства своей двоюродной бабушки поровну между своими племянниками и если не имеет, то почему.

Боун осклабился. Впервые с той поры, как поступил в фирму, припомнил Боба таким, каким последний раз видел его в колледже, – серьезного, перепачканного в чернилах, в очках с разбитыми стеклами и черных ботинках размера на два больше, чем надо.

– Пожалуй, вы правы, – сказал он. – Но что собираетесь делать?

– Плавать под парусом, – заявил Боб. – И возделывать землю. Я как раз узнал про одну ферму в Корнуэльсе, где можно было бы неплохо устроиться, а рядом там морской залив, едва не перед домом. И он достаточно глубок для небольшой яхты. Стоило бы это тысяч шесть, и может быть ещё три-четыре на обустройство. Да ещё небольшой резерв, потому что не думаю, чтобы это сразу стало приносить доход.

– Понимаю, – протянул Боун. – А сколько примерно вы сможете получить за свой пай в фирме?

– Двадцать тысяч, – сказал Боб. – И они стали бы приносить в год не меньше четырех тысяч прибыли.

Наступила короткая пауза. Боб Хорниман думал о цветущих лугах с травой по колено, о серебристой речке, которая вьется в траве; о гудении пчел, о ритмически покачивающемся огромном вымени. Боун думал о брачном контракте герцогини из Саутэнда.

IV

Контора мистера Боуна-старшего была на третьем этаже одного из роскошных домов на восточной стороне Ломбард стрит.

Контора была почти по-спартански строго обставлена. Дверь направо от лифта вела в справочную. На двери слева – точно такой же – не значилось ничего. Открыв их, Генри вошел в приемную, где сидел молодой человек чрезвычайно серьезного вида, который получал королевское жалование за то, что изолировал мистера Боуна от внешнего мира. Когда Генри вошел, молодой человек поднял голову, кивнул и продолжал трудиться над сложной диаграммой, разрисовывая её в шесть цветов.

Мистер Боун, сидевший в кожаном кресле у камина (который был единственным официально дозволенным источником огня во всем здании) встал, как-то равнодушно сказал: – Привет, Генри, – и снова сел. Не нажимал кнопок, не говорил в микрофон и не звонил никому, что не хочет, чтобы его беспокоили, ибо в комнате, которая походила больше на курительную, чем на кабинет, ни кнопок, ни микрофонов просто не было. Обо всем заботился молодой человек в приемной.

– Привет, папа, – сказал Генри. – Мне кажется, ты совсем не похудел.

– Мало движения, – признал мистер Боун. – Никаких волнений. Наша фирма не терпит волнений. Это не как у вас, юристов. У нас в ящиках для бумаг – только бумаги. Кстати, у вас там недавно снова была какая-то неприятность?

– Да, – признал Генри. – Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить. Вот как обстоят дела.

Пока Генри говорил, у мистера Боуна успела погаснуть трубка. Никаких других видимых признаков интереса он не проявил.

– Что об этом думаешь ты? – спросил он, подумав.

– Мне бы это было по душе, – признался Генри. – Сейчас дела там не так хороши, как можно было ожидать. Но думаю, что фирма-то в основе своей солидная. Первоклассная репутация и множество клиентов. Может быть, из-за этой заварухи некоторых они лишатся, но все устроится. Люди не любят менять адвокатов.

– А цена?

Генри рассмеялся.

– Я хорошо знаю, что у тебя есть свои возможности выяснить все, что надо. Мое мнение тебе ни к чему.

– Может быть и нет, – признал отец, – но давай, выкладывай.

– Я думаю, – медленно сказал Генри, – что риск тут минимальный. Стопроцентной гарантии нет. Будь она, четыре десятых фирмы не предлагали бы за двадцать тысяч.

– Нет, – согласился отец. – Это точно. Ладно, я подумаю. Но при условии, что ты останешься в фирме. Я могу вложить свои деньги в тебя не хуже чем в господ Брауна, Бёрли и как там его.

– Я тебе очень благодарен, – сказал Генри. – Я пойду обедать. Полагаю, напрасно приглашать тебя с собой.

– Я никогда не обедаю, – махнул рукой мистер Боун. – Пустая трата времени. Между прочим, ты не догадываешься, кто совершил эти убийства? Не то чтобы я умирал от любопытства, – торопливо добавил он, – но это могло бы повлиять на твою идею.

– Не имею ни малейшего понятия, – честно ответил Генри.

V

– Так, Хофман, – сказал Хейзелридж, – я слышал, что вы закончили первую часть своей работы и можете изложить мне картину финансовой ситуации в фирме.

– Предварительную справку, – уточнил Хофман. – А если вы сочтете, что некоторые аспекты потребуют детального разбирательства.

– Начнем как обычно, если не возражаете.

И Хофман говорил целый час, лишь изредка перебиваемый Хейзелриджем. Взял в руки кипу заметок, но почти не заглядывал в них. Все держал в голове.

Говорил об имуществе движимом и недвижимом, об основном и оборотном капитале; об индексе популярности и профессиональном уровне, о взаимоотношениях фирмы с клиентами; о соотношении доходов и расходов; об итоговом балансе и о законе снижения рентабельности. И каждый установленный факт дополнял цифрами-фунтами, шиллингами, годами и месяцами, процентами и дробями.

Когда он кончил, Хейзелридж сказал:

– Премного благодарен.

И добавил:

– Полагаю, что основные тезисы вы мне представите письменно.