Внезапное вмешательство Розамунды рассердило Диану Дьюк.
      – Прекрасно! – коротко сказала она. Я полагаю, что мисс Грэй сама может отказать ему, если не хочет выходить за него замуж.
      – Но она хочет выйти за него! – в отчаянии вскрикнула Розамунда. – Она сумасшедшая, гадкая, глупая, и я не желаю расставаться с ней!
      – Возможно, – вставила ледяным тоном Диана, – но я, право, не вижу, чем мы тут можем помочь.
      – Этот человек отпетый идиот, – в сердцах закричала Розамунда. – Я не желаю, чтобы моя милая компаньонка обвенчалась с болваном. Вы или кто-либо другой должны помешать этому. Мистер Инглвуд, вы – мужчина, пойдите и объявите им, что это невозможно.
      – К сожалению, мне кажется, что это вполне выполнимо, – с подавленным видом ответил Инглвуд. – Я имею еще меньше прав на вмешательство в их дела, чем мисс Дьюк, не говоря уже о том, что у меня нет ее нравственной силы.
      – Нравственной силы нет ни у кого из вас! – крикнула Розамунда, окончательно выходя из себя. – Лучше будет, если я обращусь за советом к кому-нибудь другому; мне кажется, я знаю, к кому, я знаю, кто мне поможет гораздо больше, чем вы... пусть он сварлив, но он во всяком случае мужчина, у него есть на плечах голова...
      Она выбежала в сад; лицо у нее пылало, а ее зонтик завертелся, как огненное колесо.
      В саду она увидела Майкла. Он стоял под деревом, с гигантской трубкой в зубах, сгорбившись, как хищная птица, он смотрел через забор. Даже суровость, написанная у него на лице, понравилась ей после дикой бессмыслицы всего происшедшего.
      – Мне жаль, что я была так резка с вами, мистер Мун, – чистосердечно призналась она. – Я ненавидела вас за цинизм; но я хорошо наказана, теперь мне как раз нужен циник. Меня одолели сантименты – я сыта ими по горло. Все сошли с ума, мистер Мун, я хочу сказать, все, кроме циников. Этот маньяк Смит хочет жениться на моей подруге Мэри, и она... и она, кажется, ничего не имеет против.
      Он внимательно выслушал ее и с невозмутимым видом продолжал курить. Видя это, она недовольно заметила:
      – Я не шучу, там за оградой стоит экипаж мистера Смита. Он клянется, что сейчас отвезет ее к тетке, а сам поедет за разрешением на брак. Дайте мне какой-нибудь практический совет, мистер Мун.
      Мистер Мун вынул трубку изо рта, с задумчивым видом подержал ее несколько секунд в руках, а затем швырнул в другой конец сада.
      – Мой практический совет вот какой, – сказал он. – Пусть Мистер Смит едет за разрешением, а вы попросите его взять заодно и второе разрешение – для меня с вами.
      – Что такое? Опять шутки! – воскликнула она. – Объясните, что вы хотите сказать?
      – Я хочу сказать, что Инносент Смит деловой человек, – с тяжеловесной точностью проговорил Мун. – Простой, практичный человек; человек дела; человек фактов и солнечного света. Двадцать добрых тонн кирпичей сбросил он мне на голову, и я рад констатировать, что они разбудили меня. Еще совсем недавно спали мы здесь, на этом самом лугу, и при таком же сиянии солнца. Мы дремали все эти пять лет или около того, но теперь мы женимся, Розамунда, и я, право, не вижу, почему бы этот кеб...
      – Нет, нет, – резко оборвала его Розамунда, – я отказываюсь понять, что вы такое городите.
      – Ложь! – закричал Мун, подвигаясь к ней и сияя глазами. – Я всегда стою за ложь в обыкновенных случаях; но разве вы не видите, что в этот вечер лгать нельзя? Мы совершили путешествие в страну фактов, моя дорогая. Растущая трава, заходящее солнце, этот кеб у калитки – все это факты. Вы привыкли мучить и успокаивать себя тем, что я гонюсь за вашими деньгами и что я вас вовсе не люблю. Но если бы я стал сейчас доказывать вам, что я вас не люблю, вы не поверили бы мне, потому что сейчас в нашем саду царит правда.
      – Пожалуй что и так, мистер Мун, – более мягким тоном сказала Розамунда.
      Взгляд больших синих магнетических глаз остановил ее.
      – Разве мое имя Мун? – спросил он. – А ваше – Хант? Клянусь честью, они звучат в моих ушах дико и чуждо, как имена краснокожих индейцев! Точно ваше имя «Поплавок», а мое «Восходящее Солнце». Но настоящие имена наши Муж и Жена, как это было до тех пор, пока мы не заснули.
      – Это нехорошо, – сказала Розамунда, и подлинные слезы заблистали у нее на глазах, – нельзя вернуться к тому, что было.
      – Я могу вернуться ко всему на свете, – сказал Майкл. – Могу и вас отнести на плечах.
      – Майкл, вы должны, право, остановиться и подумать, – серьезно возражала девушка. – Вы, конечно, можете вскружить мне голову и сбить меня с ног, но кончится это плачевно. В таких делах романтические порывы, вот как у мистера Смита, увлекают женщин – это правда. Как вы сказали, мы все говорим сегодня правду. Романтика увлекла бедную Мэри, увлекает она и меня, Майкл. Но голый факт остается: неосторожные браки влекут за собой несчастия и разочарования. Вы приучили себя к пьянству и к тому подобным порокам, – я скоро постарею и стану дурнушкой.
      – Неосторожные браки! – вскричал Майкл. – Ради всего святого, скажите, где это вы видели, на небе или на земле, осторожные браки? Это все равно что толковать об осторожных самоубийствах! Я и вы – мы оба достаточно долго топтались друг около друга, а разве мы более уверены в себе, чем Смит и Мэри, которые только вчера встретились? Вы никогда не узнаете мужа до свадьбы. Несчастны? Конечно, вы будете несчастны. Что вы такое, черт вас возьми, чтобы не быть несчастной, как и мать, родившая вас? Разочарования? Конечно, вы разочаруетесь. Я, например, не рассчитываю, что буду до самой смерти таким же хорошим человеком, как в эту минуту. Я теперь вырос до пяти тысяч футов – я целая башня, и все мои трубы трубят.
      – Вы все это сознаете, – сказала Розамунда, – и все же хотите жениться на мне?
      – Дорогая, но что же остается мне делать! – рассуждал ирландец. – Какое же другое занятие на земном шаре может избрать энергичный мужчина, как не жениться на вас? Разве существует другая альтернатива брака, кроме сна? Выбора нет, Розамунда. Или вы заключаете брак с Богом, как монахини у нас в Ирландии, или с мужчиной, то есть со мной. Единственный третий выход – жениться на себе, жить с собою, с собою, с собою, с собою – единственным компаньоном, который вечно и сам недоволен, и тебе внушает недовольство.
      – Майкл, – сказала мисс Хант почти нежно, – если вы не будете так много говорить, я, пожалуй, выйду за вас.
      – Теперь не время говорить! – вскричал Майкл Мун. – Теперь можно только петь. Не можете ли вы отыскать вашу мандолину, Розамунда?
      – Пойдите и принесите ее, – повелительным тоном сказала Розамунда.
      Пораженный мистер Мун постоял одну секунду, затем бросился бежать по лужайке, точно на ногах у него были крылатые сандалии из греческой сказки. Одним прыжком он перескакивал по три ярда. Но на расстоянии одного или двух ярдов от открытой веранды его летевшие ноги налились свинцом, как всегда. Он круто повернулся и, посвистывая, двинулся обратно.
      В темной гостиной, вскоре после внезапного ухода рассерженной Розамунды (как успел разглядеть Мун), происходили чрезвычайные события. В этой простой и мрачной гостиной еще не бывало таких больших происшествий. Инглвуду почудилось, будто небо и земля поменялись местами, потолок стал морем, а пол усеян звездами. Нельзя передать словами, как это изумило его. Это всегда изумляет всех простодушных людей. Самый упорный женский стоицизм, и тот защищен от подобных событий лишь тончайшею перегородкой – не толще листа бумаги или стального листа. Это не значит, что женщины более податливы или более чувствительны. Нет. Самая безжалостная, жестокая женщина может заплакать, так же, как и самый женственный мужчина может отрастить себе бороду. Это только проявление пола и не свидетельствует ни о силе, ни о слабости. Но Артуру Инглвуду – мужчине, не знающему женщин, – видеть плачущую Диану Дьюк было так же удивительно, как увидеть автомобиль, проливающий токи бензиновых слез.
      Никогда впоследствии он не мог дать себе отчета (даже если бы его мужская скромность позволила ему это), к каким действиям с его стороны побудило его это происшествие. Он держал себя, как мужчины во время пожара в театре, то есть не так, как мужчины воображают себе свое поведение в этих случаях, а так, как они на самом деле себя ведут. В уме у него мелькнула какая-то почти забытая мысль: сейчас эта богатая девушка, являющаяся здесь единственным источником денег, уедет отсюда – и неизбежно явится судебный пристав, который опишет имущество! О своих последующих поступках он мог судить только по протесту, вызванному ими.
      – Оставьте меня одну! Мистер Инглвуд, оставьте меня в покое; вы не поможете мне...
      – Нет, я могу помочь вам, – с возрастающей уверенностью сказал Артур. – Могу, могу, могу...
      – Но вы сами сказали, что вы гораздо слабее меня...
      – Да, я действительно слабее вас, – ответил Артур. Его голос поднимался и дрожал. – Но не сейчас.
      – Оставьте мои руки! – вскричала девушка. – Я не желаю, чтобы вы мною командовали.
      В одном он был гораздо сильнее – в юморе. Юмор внезапно проснулся в нем, и, засмеявшись, он заметил:
      – Это с вашей стороны неблагородно. Вы великолепно знаете, что в продолжение всей моей жизни командовать будете вы. Вы могли бы подарить мужчине единственную минуту в его жизни, когда ему еще можно командовать.
      Так же удивительно было слышать его смех, как и видеть ее слезы. Впервые за всю свою жизнь потеряла Диана всякую власть над собой.
      – Вы хотите сказать, что намерены жениться на мне? – спросила она.
      – Видите, кеб у крыльца! – вскричал Инглвуд. С бессознательной энергией сорвался он с места и распахнул настежь стеклянную дверь, выходившую в сад.
      Когда он вел девушку под руку, они в первый раз заметили, что их сад и дом лежат на крутизне выше Лондона. И все же они чувствовали, что, хотя их жилище высится, открытое взорам, оно отрезано от всего мира, как сад, опоясанный высокой оградой на вершине одной из небесных башен.
      Инглвуд мечтательно озирался кругом. С невыразимым наслаждением пожирали его темные глаза каждую мелочь. Впервые заметил он садовую решетку, заметил, что зубцы ее походили на пики и были выкрашены в синюю краску. Одна из этих синих пик погнулась, и острие свисло вбок; это рассмешило Инглвуда. Согнуть решетку казалось ему восхитительной и невинной забавой. Ему хотелось узнать, как это случилось, кто это сделал и где находится теперь тот забавник, который совершил это веселое дело.
      Несколько шагов прошли они по этой огненной траве и вдруг увидели, что они не одни. Розамунда Хант и эксцентрический мистер Мун, которых они только что перед этим оставили в крайне мрачном состоянии духа, теперь стояли рядом на лужайке. В самых обыкновенных позах стояли они, и все же были похожи на героев романа.
      – О, – заметила Диана, – что за чудесный воздух!
      – Я знаю, – отозвалась Розамунда с неподдельным наслаждением, хотя ее слова звучали, как жалоба. – Этот воздух похож на то ужасное шипучее зелье, которым они опоили меня. О, сколько счастья дало мне оно!
      – Нет, это выше всяких сравнений, – с глубоким вздохом отвечала Диана. – Здесь и холодно, и в то же время горишь, как в огне.
      Безо всякой необходимости мистер Мун стал обмахиваться соломенной шляпой. Все чувствовали прилив пульсирующей, беспредметной воздушной энергии. Диана вздрогнула; как распятая вытянула она длинные руки и застыла в этой судорожно-неподвижной позе. Майкл стоял долгое время спокойно, с напряженными мускулами, потом завертелся волчком и замер. Розамунда прошла по лужайке, притоптывая ногой в такт какого-то беззвучного танца. Инглвуд осторожно прислонился к дереву и вдруг бессознательно схватился за ветку и стал трясти ее, точно в порыве вдохновения. Грандиозные силы мужчин, проявляющиеся в созидании высоких статуй и в могучих ударах войны, терзали и томили их тела. Хотя они стояли так тихо и мирно, эти силы бродили в их душах, словно батареи, заряженные животным магнетизмом.
      – А теперь, – внезапно воскликнул Мун и протянул руки в обе стороны, – давайте танцевать вокруг этого куста.
      – Вокруг какого куста? – спросила Розамунда, взглянув вокруг сияюще-сурово.
      – Куста, которого здесь нет, – сказал Майкл. Полушутя схватились они за руки, словно выполняя какой-то обряд. Майкл завертел их, как демон, пускающий кубарем земной шар. Диане казалось, что горизонт мгновенно завертелся вкруг нее, и она увидела над Лондоном какие-то цепи холмов и те уголки, где играла еще во младенчестве. Ей даже показалось, что слышно, как кричат грачи в старых соснах Хайгейта, и видно, как светляки освещают леса Бокс-Хилла.
      Круг распался, как всегда распадаются такие прекрасные непостоянные круги, и вышвырнул своего автора, Майкла. Майкл полетел, словно гонимый центробежною силою, и упал около синей решетки забора. Быстро вскочив на ноги, он огласил воздух отчаянными криками.
      – Да ведь это Уорнер! – вопил Майкл, всплеснув руками. – Это славный старый Уорнер в новом шелковом цилиндре и со старыми шелковыми усами!
      – Разве это доктор Уорнер? – вскрикнула Розамунда и двинулась вперед в порыве огорчения и радости. – О, как мне жаль! О, передайте ему, что все в порядке! Никакой беды не случилось.
      – Возьмемся за руки и скажем ему это! – предложил Майкл Мун. И действительно, у калитки во время этого разговора остановился другой кеб рядом с прежним, и доктор Герберт Уорнер осторожно спустился на тротуар, оставив в кебе своего спутника.
      Теперь вообразите себя, что вы известный врач, что вас вызвала богатая наследница к больному, охваченному припадками буйного безумия. И вот, проходя через сад того дома, где живет этот опасный больной, вы видите, что наследница, ее квартирная хозяйка и еще два джентльмена, проживающие в пансионе, держат друг друга за руки, танцуют и окружают вас, не переставая выкрикивать: «Все в порядке! Все в порядке!» Естественно, вы имели бы полное право удивиться и даже почувствовать себя оскорбленным. Доктор Уорнер был невозмутимый, но обидчивый человек. Даже когда Мун объяснил ему, что он, Уорнер, солидный высокий мужчина в цилиндре, как раз и представляет из себя ту классическую колонну, вокруг которой должен танцевать хоровод смеющихся девушек на морском берегу где-нибудь в Древней Греции, даже и тогда он, казалось, не мог уловить причину всеобщего веселья.
      – Инглвуд! – повысил голос доктор Уорнер и вперил удивленный взор в своего недавнего ученика. – Вы с ума сошли?
      Артур покраснел до корней своих темных волос, но ответил все же свободно и довольно спокойно:
      – Не теперь. Говоря правду, Уорнер, я только что сделал очень важное научное открытие-прямо в вашем духе!
      – Что вы хотите этим сказать? – сухо спросил знаменитый врач. – Что за открытие?
      – Я убедился, что здоровье так же заразительно, как и болезнь, – ответил Артур.
      – Да, здоровье вырвалось наружу и распространяется теперь повсеместно, – сказал Майкл, задумчиво выполняя pas seul . – Еще двадцать тысяч человек доставлено в больницы. Сиделки сбились с ног. Работают день и ночь.
      С безграничным удивлением уставился доктор Уорнер на Майкла, изучая его мрачное лицо и быстро двигавшиеся ноги.
      – Это и есть, смею спросить, – осведомился он, – то здоровье, которое распространяется теперь повсеместно?
      – Простите меня, доктор Уорнер, – с жаром сказала Роза-мунда Хант. – Я знаю, я дурно поступила с вами, но, право, это не моя вина. Я была в отвратительнейшем настроении, когда посылала за вами, – но теперь мне все кажется сном, и – мистер Смит, прелестное, милейшее в мире создание, пусть он себе женится на ком угодно... конечно, не на мне, а на ком угодно.
      – Хотя бы на миссис Дьюк, – сказал Майкл. Серьезное лицо доктора Уорнера стало еще внушительнее. Не сводя пристально-спокойного взора бледно-голубых глаз с лица Розамунды, он вынул из жилетного кармана клочок розовой бумаги. И заговорил с понятной суровостью:
      – Говоря откровенно, мисс Хант, вы внушаете мне некоторую тревогу. Всего полчаса тому назад послали вы мне следующую телеграмму: «Приезжайте немедленно, если возможно, с другим врачом . Один господин, живущий у нас в доме, Инносент Смит, сошел с ума и совершает ужасные поступки. Не знаете ли вы чего-нибудь о нем?» Я тотчас отправился к одному врачу, моему коллеге. Он выдающийся медик, но занимается также и частным сыском, так как является специалистом в области криминального сумасшествия. Он поехал со мною и ждет меня в кебе. А вы со спокойным видом сообщаете мне теперь, что этот преступный безумец – прекраснейшее, разумнейшее существо на земле, и сопровождаете это заявление такого рода поступками, которые дают мне основание сомневаться в правильности вашего представления о разуме. Я едва могу понять эту перемену.