- Почему же? - спросил Браун, твердо глядя ей в лицо.
      - Да потому, - ответила она с такой же твердостью, - что я своими глазами видела, как он совершил преступление.
      - Так! - невозмутимо сказал Браун. - И что же именно он сделал?
      - Я была здесь, в этой самой комнате, объяснила она. - Обе двери были закрыты, но вдруг раздался голос, какого я не слыхала в жизни, голос, похожий на рев. "Ад! Ад! Ад!" - выкрикнул он несколько раз кряду, а потом обе двери содрогнулись от первого револьверного выстрела. Прежде чем я успела распахнуть эту и ту дверь, грянули три выстрела, а потом я увидела, что комната полна дыма и револьвер в руке моего бедного Патрика тоже дымится, и я видела, как он выпустил последнюю страшную пулю. Потом он прыгнул на отца, который в ужасе прижался к оконному косяку, сцепился с ним и попытался задушить его веревкой, которую накинул ему на шею, но в борьбе веревка соскользнула с плеч и упала к ногам. Потом она захлестнула одну ногу, а Патрик, как безумный, поволок отца. Я схватила с полу нож, кинулась между ними и успела перерезать веревку, а затем лишилась чувств.
      - Понятно, - сказал отец Браун все с той же бесстрастной любезностью. Благодарю вас.
      Девушка поникла под бременем тяжких воспоминаний, а священник спокойно ушел в соседнюю комнату, где оставались только Гилдер и Мертон с Патриком Рейсом, который в наручниках сидел на стуле. Отец Браун скромно сказал инспектору:
      - Вы позволите мне поговорить с арестованным в вашем присутствии? И нельзя ли на минутку освободить его от этих никчемных наручников?
      - Он очень силен, - сказал Мертон вполголоса. - Зачем вы хотите снять наручники?
      - Я хотел бы, - смиренно произнес священник, - удостоиться чести пожать ему руку.
      Оба сыщика уставились на отца Брауна в недоумении, а тот продолжал:
      - Сэр, вы не расскажете им, как было дело?
      Сидевший на стуле покачал взъерошенной головой, а священник нетерпеливо обернулся.
      - Тогда я расскажу сам, - проговорил он. - Человеческая жизнь дороже посмертной репутации. Я намерен спасти живого, и пускай мертвые хоронят своих мертвецов.
      Он подошел к роковому окну и, помаргивая, продолжал:
      - Я уже говорил вам, что в данном случае перед нами слишком много оружия и всего лишь одна смерть. А теперь я говорю, что все это не служило оружием и не было использовано, дабы причинить смерть. Эти ужасные орудия петля, окровавленный нож, разряженный револьвер, служили своеобразному милосердию. Их употребили отнюдь не для того, чтобы убить сэра Арона, а для того, чтобы его спасти.
      - Спасти! - повторил Гилдер. - Но от чего?
      - От него самого, - сказал отец Браун. - Он был сумасшедший и пытался наложить на себя руки.
      - Как? - вскричал Мертон, полный недоверия. - А наслаждение жизнью, которое он исповедовал?
      - Это жестокое вероисповедание, - сказал священник, выглядывая за окно. - Почему ему не давали поплакать, как плакали некогда его предки? Лучшим его намерениям не суждено было осуществиться, душа стала холодной, как лед, под веселой маской скрывался пустой ум безбожника. Наконец, для того, чтобы поддержать свою репутацию весельчака, он снова начал выпивать, хотя бросил это дело давным-давно. Но в подлинном трезвеннике неистребим ужас перед алкоголизмом: такой человек живет в прозрении и ожидании того психологического ада, от которого предостерегал других. Ужас этот безвременно погубил беднягу Армстронга. Сегодня утром он был в невыносимом состоянии, сидел здесь и кричал, что он в аду, таким безумным голосом, что собственная дочь его не узнала. Он безумно жаждал смерти и с редкостной изобретательностью, свойственной одержимым людям, разбросал вокруг себя смерть в разных обличьях: петлю-удавку, револьвер своего друга и нож. Ройс случайно вошел сюда и действовал немедля. Он швырнул нож на ковер, схватил револьвер и, не имея времени его разрядить, выпустил все пули одна за другой прямо в пол. Но тут самоубийца увидел четвертое обличье смерти и метнулся к окну. Спаситель сделал единственное, что оставалось, - кинулся за ним с веревкой и попытался связать его по рукам и по ногам. Тут-то и вбежала несчастная девушка и, не понимая, из-за чего происходит борьба, попыталась освободить отца. Сперва она только полоснула ножом по пальцам бедняги Ройса, отсюда и следы крови на лезвии. Вы, разумеется, заметили, что, когда он ударил лакея, кровь на лице была, хотя никакой раны не было? Перед тем как упасть без чувств, бедняжка успела перерезать веревку и освободить отца, а он выпрыгнул вот в это окно и низвергся в вечность.
      Наступило долгое молчание, которое наконец нарушило звяканье металла это Гилдер разомкнул наручники, сковывавшие Патрика Ройса, и заметил:
      - Думается мне, сэр, вам следовало сразу сказать правду. Вы и эта юная особа заслуживаете большего чем упоминание в некрологе Армстронга.
      - Плевать мне на этот некролог! - грубо крикнул Ройс. - Разве вы не понимаете - я молчал, чтобы скрыть от нее!
      - Что скрыть? - спросил Мертон
      - Да то, что она убила своего отца, болван вы этакий! - рявкнул Ройс. Ведь когда б не она, он был бы сейчас жив. Если она узнает, то сойдет с ума от горя.
      - Право, не думаю, - заметил отец Браун, берясь за шляпу. - Пожалуй, я лучше скажу ей сам. Даже роковые ошибки не отравляют жизнь так, как грехи. И во всяком случае, мне кажется, впредь вы будете гораздо счастливее. А я сейчас должен вернуться в школу для глухих.
      Когда он вышел на лужайку, где трава колыхалась от ветра, его окликнул какой-то знакомый из Хайгейта:
      - Только что приехал следователь. Сейчас начнется дознание.
      - Я должен вернуться в школу, - сказал отец Браун. - К сожалению, мне недосуг, и я не могу присутствовать при дознании.