Г.К. Честертон
      Необычайная сделка жилищного агента
      Лейтенант Драммонд Кийт принадлежал к тем людям, разговоры которых, словно гроза, разражаются сразу после их ухода. Причин было много. Он носил легкие просторные костюмы, словно в тропиках, да и сам был легок и проворен, а точнее - тонок и изящен как пантера, правда, с черными и беспокойными глазами.
      Денег у него не было, и, подобно многим беднякам, он беспрестанно переезжал. Есть в Лондоне места, где, в самом сердце искусственной цивилизации, люди снова стали кочевниками. Но даже и там нет такого неутомимого бродяги, как элегантный офицер в белых и просторных одеждах. Судя по его рассказам, в свое время он перестрелял много дичи - от куропаток до слонов, но злоязычные знакомые полагали, что среди его жертв бывала и луна. Занятная поговорка! Когда о человеке, тайно съехавшем с квартиры, говорят, что он выстрелил в луну, так и видишь ночную охоту во всем ее волшебстве.
      Из дома в дом, из квартала в квартал он перевозил такой багаж: два связанных вместе копья, которыми, по всей вероятности, пользуется какое-то дикое племя; зеленый зонтик; большой растрепанный том "Записок Пиквикского клуба"; большое ружье; большую бутыль нечестивого восточного вина. Все это переезжало на каждую новую квартиру, хотя бы на сутки, и не в ящике, а в неприкрытом виде, едва перевязанное бечевкой, к радости поэтичных уличных мальчишек.
      Забыл сказать, что он переносил и старую саблю тех времен, когда служил в полку. И тут вставал еще один вопрос: при всей своей подвижности и стройности, он был не так уж молод. Волосы уже поседели, хотя пышные итальянские усы оставались черными, а лицо казалось немолодым, несмотря на итальянскую живость. Странно и не очень приятно видеть стареющего человека, который ушел в отставку лейтенантом. Именно это, равно как и непоседливость, внушали подозрение осторожным, почтенным людям.
      Наконец самые его рассказы вызывали восхищение, но не уважение. Дела происходили в сомнительных местах, куда приличный человек не пойдет, - в курильнях опиума, в игорных притонах, так и казалось, что ты слышишь запах воровской кухни или каннибальских пиршеств. Словом, такие рассказы позорят рассказчика независимо от того, поверили ему или нет. Если Кийт сочинил все это то он лжец; если не сочинил - по меньшей мере авантюрист. Он только что вышел из комнаты, где были мы с Бэзилом и брат Бэзила Руперт, занимавшийся сыском. Конечно, мы сразу заговорили о нем. Руперт Грант был молод и умен, но молодость и ум, сплетаясь, нередко порождают какой-то странный скептицизм. Сыщик-любитель видел повсюду сомнительное и преступное, он этим питался, этим жил. Меня часто раздражала его мальчишеская недоверчивость, но сейчас, должен признаться, я согласился с ним и удивился, почему Бэзил спорит. Человек я простой, проглотить могу многое, но автобиографию лейтенанта Кийта я проглотить не мог.
      - Вы же не верите, Бэзил, - сказал я, - что он тайно бежал в экспедицию Нансена или был безумным муллой.
      - У него один недостаток, - задумчиво произнес Бэзил, или одно достоинство, как хотите. Он говорит правду слишком точно, слишком буквально. Он чересчур правдив. - Если тебя потянуло на парадоксы, - недовольно бросил Руперт. - будь поостроумней. Скажи, что он не выезжал из родового поместья.
      - Нет, он все время переезжает, - бесстрастно ответил Бэзил, - и в самые странные места. Но это не мешает правдивости. Вы никак не поймете, что буквальный, точный рассказ звучит очень странно. Такое не рассказывают ради славы, это слишком нелепо.
      - Я вижу, - ехидно заметил брат, - ты переходишь к избитым истинам. По-твоему, правда удивительней вымысла?
      - Конечно, - согласился Бэзил. - Вымысел - плод нашего разума, он ему соразмерен.
      - Ну, правда твоего лейтенанта удивительней всего, сказал Руперт. - Неужели ты веришь в этот бред про акулу и камеру?
      - Я верю Кийту, - ответил Бэзил. - Он честный человек.
      - Надо бы спросить его бесчисленных хозяек, - не без цинизма возразил Руперт.
      - Мне кажется, - мягко вмешался я, - он не так уж безупречен. Ею образ жизни... - прежде, чем я докончил фразу, дверь распахнулась, и на пороге появился Драммонд Кийт в белой панаме.
      - Вот что, Грант, - сказал он, стряхивая о косяк пепел сигареты, - я без денег до апреля. Вы не одолжите мне сто фунтов?
      Мы с Рупертом молча переглянулись. Бэзил, сидевший у стола, неспешно повернулся на вращающемся стуле и взял перо.
      - Выписать? - спросил он, открывая чековую книжку.
      - Все-таки, - начал Руперт как-то слишком громко, поскольку лейтенант Кийт решился высказать такую просьбу при мне, члене семьи...
      - Вот, прошу, - сказал Руперт, бросая чек беспечному офицеру. - Вы спешите?
      - Да, - отрывисто ответил тот. - Я должен повидаться с... э... моим агентом.
      Руперт ехидно смотрел на Кийта, словно вот-вот спросит: "Со скупщиком краденого?", но он спросил:
      - Агента? Какого же именно, лейтенант?
      Кийт недружелюбно глянул на него и отвечал без особой любезности:
      - Жилищного.
      - Вот как, жилищного? - мрачно спросил Руперт. - Не пойти ли с вами и мне?
      Бэзил затрясся от беззвучного смеха. Лейтенант Кийт замялся и нахмурился.
      - Простите, - переспросил он, - что вы сказали?
      Проходя все фазы жестокой иронии, Руперт ответил:
      - Я говорю, что хотел бы пойти с вами к жилищному агенту. Вы не возражаете, если пойдем мы все?
      Гость буйно взмахнул тростью.
      - Прошу! - воскликнул он. - Ради Бога! И в спальню. И под кровать. И в мусорный ящик. Прошу, прошу, прошу.
      И выскочил из комнаты так быстро, что у нас перехватило дыхание.
      Неспокойные синие глаза Руперта Гранта озарились сыщицким пылом. Он догнал Кийта и заговорил именно с той фальшивой развязностью, с какой переодетый полисмен должен говорить с переодетым преступником. Подозрениям его способствовала особая нервность спутника. Мы с Бэзилом шли за ними, зная без слов, что оба мы это заметили.
      Лейтенант Драммонд Кийт вел нас через очень странные, сомнительные места. По мере того, как улицы становились извилистей и теснее, дома - ниже, канавы - неприятней, Бэзил все больше хмурился с каким-то угрюмым любопытством, а Руперт (вид сзади) победно ликовал. Пройдя четыре или пять серых улочек бесприютного квартала, мы остановились; таинственный лейтенант еще раз оглянулся в мрачном отчаянии. Над ставнями и дверью, слишком обшарпанными даже для самой жалкой лавчонки, висела вывеска: "П. Монморенси, жилищный агент".
      - Вот его контора, - язвительно сказал Кийт. - Подождете минутку или ваша поразительная заботливость велит вам выслушать нашу беседу?
      Руперт побледнел, его трясло. Ни за что на свете он бы не выпустил добычу.
      - Если позволите, - сказал он, сжимая за спиной руки, - Я имею некоторое право...
      - Идемте, идемте, - вскричал лейтенант, безнадежно и дико махнув рукой. И ринулся в контору. Мы пошли за ним.
      П. Монморенси, жилищный агент, одинокий и пожилой, сидел за голой бурой конторкой. Голова у него была как яйцо, рот - как у лягушки, бородка - в виде сероватой бахромы, а нос красноватый и ровный. Носил он потертый сюртук и какой-то пасторский галстук, завязанный совсем не по-пасторски. Словом, он так же мало походил на агента по продаже недвижимости, как на разносчика реклам или на шотландского горца.
      Простояли мы секунд сорок, но странный старый человечек на нас не смотрел. Правда, и мы на него не смотрели, при всей его странности. Мы, как и он, смотрели на хорька, ползавшего по конторке.
      Молчание нарушил Руперт. Сладким и стальным голосом, который приберегался для самых важных случаев, а репетировался в спальне, он произнес:
      - Мистер Монморенси, надеюсь?
      Человечек вздрогнул, удивленно и кротко поглядел на нас, взял хорька за шкирку и сунул в карман. После чего виновато выговорил:
      - Простите?
      - Вы жилищный агент? - осведомился Руперт.
      К великой его радости, человечек вопросительно взглянул на Кийта.
      - Вы агент или нет? - заорал Руперт так, словно спрашивал: "Вы громила?"
      - Да... о, да!.. - ответил тот с нервной, почти кокетливой улыбкой. - Именно жилищный агент! Да, да.
      - Так вот, - с ехидной мягкостью сказал Руперт, лейтенант Кийт хочет с вами потолковать. Мы пришли сюда по его просьбе.
      Лейтенант, мрачно молчавший, заговорил:
      - Я пришел, мистер Монморенси, по поводу моего дома.
      - Да, да, - откликнулся жилищный агент, барабаня по конторке, - все готово, сэр. Я все выполнил... это... ну...
      - Хорошо, - оборвал его Кийт, словно выстрелил из ружья. - Не беспокойтесь. Сделали все - и прекрасно.
      И он резко повернулся к дверям.
      Мистер Монморенси, немыслимо жалобный, что-то забормотал, потом решился:
      - Извините, мистер Кийт... я спрошу... я не совсем уверен. Отопительные приборы там есть... но зимой... на такой высоте...
      - Нельзя много ждать? - оборвал его лейтенант. - Ну, конечно, я и не буду. Все в порядке, мой дорогой. Вы не беспокойтесь, - и он взялся за ручку.
      - Мне кажется, - с сатанинской вкрадчивостью произнес Руперт, - мистер Монморенси хочет еще что-то сказать.
      - Я про птиц, - в отчаянии воскликнул агент. - Что с ними делать?
      - Простите? - в полном недоумении выговорил Руперт.
      - Как насчет птиц? - повторил Монморенси.
      Бэзил, стоявший до сей поры спокойно или, точнее, тупо, как Наполеон, внезапно поднял львиную голову.
      - Прежде, чем вы уйдете, лейтенант, - спросил он, скажите, что будет с птицами?
      - Я о них позабочусь, - ответил Кийт. - Они не пострадают.
      - Спасибо, спасибо! - вскричал в полном восторге загнанный агент. - Не сердитесь, пожалуйста. Вы знаете, как я люблю животных. Я такой же дикий, как они. Спасибо, сэр. Но вот еще одно...
      Лейтенант очень странно засмеялся и повернулся к нам. Смысл его смеха был примерно такой: "Ну что ж, хотите все испортить - пожалуйста. Но если бы вы знали, что вы портите!"
      - Еще одно, - тихо повторил мистер Монморенси. Конечно, если вы не хотите, чтобы к вам ходили гости, надо его покрасить зеленым, но...
      - Красьте! - заорал Кийт. - Зеленым, и только зеленым. И прежде, чем мы опомнились, вылетел на улицу. Руперт Грант собрался не сразу, но заговорил раньше, чем затихло эхо хлопнувшей двери.
      - Ваш клиент взволнован, - сказал он. - Что с ним? Ему плохо?
      - Нет, что вы! - смутился Монморенси. - Дело у нас непростое. Дом, знаете ли...
      - Зеленый, - невозмутимо сказал Руперт. - Видимо, это очень важно. Разрешите осведомиться, мистер Монморенси, часто это бывает? Просят вас клиенты покрасить дом только в голубой или в розовый цвет? Или, допустим, в зеленый?
      - Понимаете, - дрожащим голосом отвечал агент, - это для того, чтобы он не бросался в глаза.
      Руперт безжалостно улыбнулся.
      - Можете вы сказать мне, - спросил он, - где не бросается в глаза зеленое?
      Жилищный агент порылся в кармане, медленно вынул двух ящериц, пустил их по конторке и ответил:
      - Нет, не могу.
      - Вы не можете объяснить, в чем дело?
      - Вот именно. - Жилищный агент медленно встал. - Не могу. Простите, сэр, я деловой человек. Так вам нужен дом?
      Он взглянул на Руперта голубыми глазами, и тот смутился, и взял себя в руки.
      - Простите, - благоразумно ответил он. - Ваши реплики так хороши, что я едва не упустил нашего друга. Еще раз простите мою дерзость.
      - Что вы, что вы! - проговорил жилищный агент, не спеша вынимая южноамериканского паука из жилетного кармана и пуская его на конторку сбоку. - Что вы, сэр! Заходите к нам, окажите честь.
      Руперт Грант в ярости поспешил прочь, чтобы изловить лейтенанта, но тот исчез. Скучная улица, освещенная одними звездами была пуста.
      - Ну, что ты теперь скажешь? - крикнул он брату. Брат не ответил.
      Молча пошли мы по улице, Руперт - в ярости, я - в удивлении, Бэзил - просто скучая. Мы проходили улицы, одну за другой, огибали углы, пересекали площади - и не встретили никого, кроме пьяниц по двое, по трое.
      На одной улочке их стало пятеро, потом - шестеро, а там и небольшая толпа. Она была сравнительно спокойна; но всякий, знающий дух неистребимого народа, знает и то, что сравнительное (а не полное) спокойствие обочины говорит об истинной буре внутри. Вскоре мы убедились, что в сердцевине этой толпы что-то произошло. Пробившись туда с изобретательностью, ведомой только лондонцам, мы увидели, в чем дело. На мостовой лежал человек. Рядом стоял лейтенант Кийт в каких-то лохмотьях, глаза его сверкали, на костяшках пальцев была кровь. Хуже того - на камнях лежал или очень длинный кинжал, или короткая шпага, вынутая из трости. Однако на ней крови не было.
      Полиция во всем своем тяжком всемогуществе тоже пробилась в центр, и Руперт кинулся к ней, не в силах удержать своей великой тайны.
      - Вот он, констебль! - крикнул он, указывая на лейтенанта. - Вот кто убил.
      - Никто никого не убивал, сэр, - с автоматической вежливостью ответил страж порядка. - Бедняга ранен. Я запишу фамилию и адреса свидетелей и буду за ними приглядывать.
      - Приглядывайте лучше за ним! - воскликнул бедный Руперт, имея в виду лейтенанта.
      - Хорошо, сэр, - бесстрастно ответил полицейский и пошел собирать адреса. Когда он их собрал, уже стемнело, и многие разошлись. Но Руперт Грант остался.
      - Констебль, - сказал он, - у меня есть важные причины задать вам один вопрос. Дал ли вам адрес человек, который уронил трость со шпагой?
      - Дал, сэр, - ответил, подумав, полицейский, - да, он его дал.
      - Я Руперт Грант, - не без гордости сказал Руперт. - Я не раз помогал полиции в важных делах. Не дадите ли вы адрес мне?
      Констебль на него посмотрел.
      - Хорошо, - опять сказал он. - Адрес такой: Вязы, Бакстонский луг, неподалеку от Перли, графство Серрей.
      - Спасибо, - кивнул Руперт и побежал сквозь мглу, как только мог быстрее, повторяя про себя адрес.
      Обычно Руперт Грант вставал поздно, как лорд, и поздно завтракал; ему как-то удавалось сохранять положение балованного младшего брата. Однако наутро мы с Бэзилом застали его на ногах.
      - Ну вот, - резко произнес он прежде, чем мы сели к столу, - что ты теперь думаешь о Кийте?
      - Думаю? - переспросил Бэзил. - Да ничего.
      - Очень рад, - сказал Руперт, с недолжным пылом намазав маслом тостик. - Я знал, что ты со мной согласишься. Этот лейтенант - отпетый лжец и мерзавец.
      - Постой, - монотонно и весомо проговорил Бэзил. - Ты меня не понял. Я хотел сказать именно то, что и сказал: я не думаю о нем, он не занимает моих мыслей. А ты вот думаешь, и слишком много, иначе ты бы не счел его мерзавцем. На мой взгляд, он был великолепен.
      - Иногда мне кажется, - сообщил Руперт, с излишним гневно разбивая яйцо, - что ты изрекаешь парадоксы ради искусства. Что ты говоришь? Перед нами - весьма подозрительная личность, бродяга, авантюрист, не скрывающий причастности к черным и кровавым событиям. Мы идем за ним на какое-то свидание и видим, как они с этим агентом запинаются и лгут. В тот же вечер он встревает в страшную драку, причем только он вооружен. Если это великолепно, я не разбираюсь в великолепии.
      Бэзил остался невозмутимым.
      - Да, - сказал он, - его добродетели не совсем обычны. Он очень любит риск и перемены. Твои же выводы случайны. Он не хотел говорить о деле при нас. А кто захочет? У него в трости шпага. Что ж, не у него одного. Он вынул ее во время уличной драки. Вполне понятно. Ничего подозрительного здесь нет. Ничего не подтверждает...
      Тут раздался стук в дверь.
      - Простите, сэр, - сказала встревоженная хозяйка, - к вам полицейский.
      - Пускай войдет, - сказал Бэзил; мы молчали.
      Тяжеловесный, приятный с виду констебль заговорил уже в дверях.
      - Вчера, на Коппер-стрит, во время драки, - почтительно произнес он, - кто-то из вас, господа, посоветовал мне приглядывать за одним человеком.
      Руперт медленно приподнялся, глаза его сверкали, как бриллианты, но констебль спокойно продолжал, глядя в бумажку:
      - Он не старый, но седой. Костюм светлый, очень хороший, но рваный, порвали в драке. Назвался Драммондом Кийтом.
      - Занятно, - сказал Бэзил. - Я как раз собирался очистить его от подозрений. Так что с ним такое?
      - Понимаете, сэр, - отвечал констебль, - все адреса правильные, а он дал фальшивый. Такого места нет. Руперт едва не опрокинул стол вместе с завтраком.
      - Вот оно! - крикнул он. - Знамение небес.
      - Странно, - нахмурился Бэзил. - Зачем ему давать фальшивый адрес, когда он ни в чем не...
      - О, кретин! - завопил Руперт. - О, ранний христианин! Ни удивляюсь, что ты уже не служишь в суде. По-твоему, все вроде тебя, такие же хорошие. Неужели еще не понял? Сомнительные знакомства, подозрительные рассказы, странные беседы, глухие улицы, спрятанный кинжал, полумертвый человек и, наконец, фальшивый адрес. Великолепно, ничего не скажешь!
      - Это очень странно, - повторил Бэзил, шагая по комнате. - Вы уверены, констебль, здесь нет ошибки? Адрес записан правильно, а там никого не нашли?
      - Все очень просто, сэр, - отвечал полицейский. - Место известное, в пригороде, наши люди съездили туда, когда вы еще спали. Только дома нет. Там вообще нет домов. Хоть это и под самым Лондоном, там только луг, штук пять деревьев, а людей нет и в помине. Нет, сэр, он нас обманул. Умный человек, хитрый, теперь таких мало. Никто не знает, вдруг там есть дома, а их нету.
      Слушая эту разумную речь, Бэзил мрачнел. Едва ли впервые я видел, что он загнан в угол, и, честно говоря, удивлялся детскому упрямству, с которым он защищает сомнительного лейтенанта. Наконец он сказал:
      - Кстати, какой это адрес?
      Констебль отыскал нужную бумажку, но Руперт его опередил. Небрежно опираясь о подоконник, как и следует спокойно торжествующему сыщику, он заговорил резко и вкрадчиво.
      - Что ж, я скажу тебе, Бэзил, - произнес он, лениво ощипывая какой-то цветок. - Я догадался его записать. Констебль поправит меня, если ошибусь. - И, нежно глядя ввысь, отчеканил: - Вязы, Бакстонский луг, неподалеку от Перли, графство Серрей.
      - Правильно, сэр, - сказал полицейский, смеясь и складывая листочки.
      Мы помолчали. Голубые глаза Бэзила мгновение-другое глядели в пустоту. Потом он откинул голову, и так резко, что я испугался, не плохо ли ему. Но прежде, чем я шевельнулся, губы его разверзлись (не подберу другого слова) и дикий, неудержимый, оглушительный хохот сотряс комнату.
      Хозяин наш словно заболел смехом; а мы в те минуты заболели страхом.
      - Простите, - сказал безумец, вставая наконец на ноги. Не сердитесь, пожалуйста! Это невежливо, да и нелепо, что там - бессмысленно, ведь мы спешим. Поезда туда ходят плохо.
      - Туда? - повторил я. - Куда это?
      - Ах ты, забыл! - огорчился Бэзил. - Какой-то луг... Есть у кого-нибудь расписание?
      - Ты что, хочешь ехать по этому адресу? - вскричал растерянный Руперт. - Не может быть!
      - А что? - спросил Бэзил.
      - Зачем тебе это нужно? - спросил его брат, вцепляясь в цветок на окне.
      - Как зачем? - удивился Бэзил. - Чтобы найти нашего друга. Ты не хочешь его найти?
      Руперт безжалостно обломил веточку и швырнул ее на пол.
      - Ну уж там ты его не найдешь! - воскликнул он. - Где угодно, только не там.
      Мы с констеблем поневоле засмеялись, а Руперт, наделенный фамильным красноречием, ободрился и продолжал спокойнее:
      - Быть может, он в Бекингемском дворце; быть может, он на куполе Святого Павла; быть может, он в тюрьме (это скорее всего), в моем подвале, в твоем буфете, где угодно, только не там, где ты собираешься его искать!
      - Да, собираюсь, - спокойно сказал Бэзил, надевая пальто. Я думал, и ты со мной пойдешь. А не хочешь, располагайся тут пока я туда съезжу.
      Человек гонится за тем, что от него ускользает; и мы вскочили с места, когда Бэзил взял трость и шляпу.
      - Постой! - крикнул Руперт. - Да там ничего нет, только луг и деревья. Он дал этот адрес нарочно. Неужели ты туда едешь?
      - Еду, еду, - отвечал Бэзил, на ходу вынимая часы. Жалко что мы упустили поезд. Что ж, это к лучшему, мы его могли не застать. А вот поезд 5,5 придет примерно к шести. На нем и отправимся, тогда уж мы точно поймаем твоего Кийта.
      - Поймаем! - воскликнул вконец разозлившийся Руперт. Где же ты думаешь его поймать?
      - Все не запомню толком, - посетовал Бэзил, застегав, пальто. - Вязы... ну как там дальше? Да, Бакстонский луг. Значит, на этом лугу. |
      - Такого места нет, - повторил Руперт, но пошел за братом! Пошел и я, сам не знаю, почему. Мы всегда за ним шли; удивительнее всего, что особенно мы его слушались, когда он делал что-то нелепое. Если бы он сказал: "Надо найти священную свинью о десяти хвостах", мы пошли бы за ним на край света.
      Быть может, это мистическое чувство окрасилось в тот раз темными, словно туча, цветами нашего странствия. Когда мы шли от станции, сумерки сменялись полутьмой. Лондонские пригороды чаще всего будничны и уютны, но если уж они пустынны, они безотрадней йоркширских болот или шотландских гор, путник падает в тишину, словно в царство злых эльфов. Так и кажется, что ты - на обочине мироздания, о которой забыл Бог.
      Место само по себе было бессмысленным и неприютным, но свойства эти стократ увеличивала бессмысленность нашего странствия. Все было нелепо, нескладно, ненужно - и редкие клочья унылой травы, и совсем уж редкие деревья, и мы, трое людей под началом безумца, который ищет отсутствующего человека в несуществующем месте. Мертвенно-лиловый закат глядел на нас, болезненно улыбаясь перед смертью.
      Бэзил шагал впереди, подняв воротник, вглядываясь в сумерки, словно какой-то гротескный Наполеон. Сгущалась мгла, стояла тишина, мы шли против ветра, по лугу, когда наш вожатый повернулся, и я разглядел на его лице широкую улыбку победителя.
      - Ну, вот! - воскликнул он, вынимая руки из карманов. Пришли. - И он хлопнул в ладоши, не снимая перчаток.
      Ветер горестно выл над неприютным лугом; два вяза нависли над нами бесформенными тучами. До самого горизонта здесь не было никого, даже зверя, а посреди пустыни стоял Бэзил Грант, потирая руки, словно гостеприимный кабатчик в дверях своего кабачка.
      - Хорошо вернуться к цивилизации! - весело сказал он. Вот говорят, что в ней нет поэзии. Не верьте, это заблуждение цивилизованных людей. Подождите, пока вы и впрямь затеряетесь в природе, среди бесовских лесов и жестоких цветов. Тогда вы и поймете, что нет звезды, подобной звезде очага; нет реки, подобной реке вина, доброго красного вина, которое вы, мистер Руперт Грант, будете через две-три минуты поглощать без всякой меры.
      Ветер в деревьях затих, мы тревожно переглянулись. Бэзил радостно продолжал:
      - Вот увидите, у себя дома наш хозяин куда проще. Я как-то был у него в Ярмуте, там он жил в такой хижине, и в Лондоне, в порту, он жил на складе. Он славный человек, а самое лучшее в нем - то, о чем я говорил.
      - О чем вы говорите сейчас? - спросил я, не видя смысла в этих словах. - Что в нем самое лучшее?
      - Правдивость, - отвечал Бэзил. - Скрупулезная, буквальная правдивость.
      - Ну, знаешь! - вскричал Руперт, притопывая то ли от злости, то ли от холода, словно кебмен. - Что-то сейчас он не очень скрупулезен. Да и ты, надо сказать. Какого черта ты затащил нас в эту дыру.
      - Он слишком правдив, - продолжал Бэзил, - слишком строг и точен. Надо бы подбавить намеков, неясностей, вполне законной романтики. Однако пора идти. Мы опоздаем к ужину.
      Руперт страшно побледнел и прошептал мне на ухо:
      - Неужели галлюцинации? Неужели ему мерещится дом?
      - Да, наверное, - сказал я и громко, весело, здраво прибавил, обращаясь к Бэзилу: - Ну, ну, что это вы! Куда вы нас зовете? Голос мой показался мне таким же странным, как ветер.
      - Сюда, наверх! - Бэзил прыгнул и стал карабкаться по серой колонне ствола. - Лезьте, лезьте! - кричал он из тьмы весело, словно школьник. - А то опоздаем.
      Огромные вязы стояли совсем рядом, зазор был меньше ярда, а то и меньше фута, словно деревья эти - сиамские близнецы растительного царства. И сучья, и выемки стволов образовали ступеньки, какую-то природную лестницу.
      Так и не знаю, почему мы послушались. Быть может, тайна тьмы и бесприютности умножила мистику первенства, которым наделен Бэзил. Великанья лестница над нами вела куда-то, видимо, к звездам, и ликующий голос звал нас на небо.
      На полпути меня лизнул и отрезвил холодный ночной воздух. Гипноз безумца рассеялся; и я увидел, как на чертеже или на карте, современных людей в пальто, которые лезут на дерево где-то в болотах, тогда как проходимец, которого они ищут, смеется над ними в каком-нибудь низкопробном ресторане. Да и как ему и смеяться? Но подумать жутко, что бы он делал, как хохотал, если бы нас увидел! От этой мысли я чуть не свалился с дерева.
      - Суинберн, - раздался вверху голос Руперта, - что же мы делаем? Давайте спустимся вниз. - И я понял по самому звуку, что и он проснулся.
      - Нельзя бросить Бэзила, - сказал я. - Схватите-ка его ногу!
      - Он слишком высоко, - ответил Руперт, - почти на вершине. Ищет этого лейтенанта в вороньих гнездах.
      Мы и сами были высоко, там, где могучие стволы уже дрожали и качались от ветра. Я взглянул вниз и увидел, что почти прямые линии чуть-чуть сближаются. Раньше я видел, как деревья сближаются в вышине; сейчас они сближались внизу, у земли, и я ощутил что затерян в космосе, словно падающая звезда.
      - Неужели его не остановить? - крикнул я.
      - Что поделаешь! - ответил мой собрат по лазанью. Пусть доберется до вершины. Когда он увидит, что там только ветер и листья, он может отрезветь. Слышите, он разговаривает сам с собой.
      - Может быть, с нами? - предположил я.
      - Нет, - сказал Руперт, - он бы кричал. Раньше он с собой не говорил. Боюсь, ему очень плохо. Это же первый признак безумия.
      - Да, - горько согласился я и вслушался. Голос Бэзила действительно звучал над нами, но в нем уже не было ликования. Друг наш говорил спокойно, хотя иногда и смеялся среди листьев и звезд.
      Вдруг Руперт яростно вскрикнул:
      - О, Господи!
      - Вы ударились? - всполошился я.
      - Нет, - отвечал он. - Прислушайтесь. Бэзил беседует не с собой.
      - Значит, с нами, - сказал я.
      - Нет, - снова сказал Руперт, - и не с нами.
      Отягощенные листвой ветви рванулись, заглушая звуки, и потом я снова услышал разумный, спокойный голос, вернее два голоса. Тут Бэзил крикнул вниз:
      - Идите, идите! Он здесь.
      А через секунду мы услышали:
      - Очень рад вас видеть. Прошу!
      Среди ветвей, словно осиное гнездо, висел какой-то яйцевидный предмет. В нем была дырка, а из дырки на нас глядел бледный и усатый лейтенант, сверкая южной улыбкой.
      Потеряв и чувства, и голос, мы как-то влезли в странную дверь и очутились в ярко освещенной, очень маленькой комнатке с массой подушек, множеством книг у овальной стены, круглым столом и круглой скамьей. За столом сидели три человека: Бэзил, такой непринужденный, словно живет тут с детства; лейтенант Кийт, очень радостный, но далеко не столь спокойный и величественный; и, наконец, жилищный агент, назвавшийся Монморенси. У стены стояли ружье и зеленый зонтик, сабля и шпоры висели рядком, на полочке мы увидели запечатанную бутыль, на столе - шампанское и бокалы.
      Вечерний ветер ревел внизу, как океан у маяка, и комнатка слегка покачивалась, словно каюта в тихих водах.
      Бокалы наполнили, а мы все не могли прийти в себя. Тогда заговорил Бэзил:
      - Кажется, Руперт, ты еще не совсем уверен. Видишь, как правдив наш хозяин, а мы его обижали.
      - Я не все понимаю, - признался, моргая на свету, Руперт. - Лейтенант Кийт сказал, что его адрес... Лейтенант Кийт широко и приветливо улыбнулся.
      - Бобби спросил, где я живу, - пояснит он, - я и ответил совершенно точно, что живу на вязах, недалеко от Перли. Тут Бакстонский луг. Мистер Монморенси - жилищный агент, его специальность - дома на деревьях. У него почти нет клиентов, люди как-то не хотят, чтобы этих домов стало слишком много. А вот для таких, как я, это самое подходящее жилище.
      - Вы агент по домам на деревьях? - живо осведомился Руперт, исцеленный романтикой реальности.
      Мистер Монморенси, вконец смутившись, сунул руку в один из карманов и нервно извлек оттуда змею, которая поползла по скатерти.
      - Д-да, сэр, - отвечал он. - П-понимаете, родители хотели, чтобы я занялся недвижимостью, а я люблю естественную историю. Они умерли, надо чтить их волю... Вот я и решил, что такие дома... это... это... компромисс между ботаникой и жилищным делом.
      Руперт рассмеялся.
      - Есть у вас клиенты? - спросил он.
      - Н-не совсем, - ответил мистер Монморенси, бросая робкий взгляд на единственного заказчика. - Зато они из самого высшего общества.
      - Дорогие друзья, - сказал Бэзил, пыхтя сигарой, помните о двух вещах. Первое: когда вы размышляете о нормальном человеке, знайте, что вероятнее всего - самое простое. Когда вы размышляете о человеке безумном, как наш хозяин, вероятнее всего - самое невероятное. Второе: если изложить факты очень точно, они непременно кажутся дикими. Представьте, что лейтенант купил кирпичный домик в Клепеме без единого деревца и написал на калитке: "Вязы". Удивитесь вы? Ничуть, вы поверите, ибо это - явная, беззастенчивая ложь.
      - Пейте вино, джентльмены, - весело сказал Кийт, - а то этот ветер перевернет бокалы.
      Висячий дом почти совсем не качался, и все же, радуясь вину, мы ощущали, что огромная крона мечется в небесах, словно головка чертополоха.