Дезертиры

      Оксана растерянно захлопала глазами. Я смотрел в стол. Она глубоко вздохнула и начала плести:
      - А... А это он его раньше сдал, когда дедушка первый раз свихнулся и всех курей перерезал. Дедушка потом убежал из дурдома, жил с бабушкой, а когда бабушка умерла, то он опять засвистел и сам пошел в дурдом сдаваться...
      - Это тебя надо в дурдом сдать! - проворчал я и перевел этот бред слово в слово.
      - Неважно. Дальше. Чем занимались после школы?
      - На бухгалтера училась, но потом не работала. Где работать, если бухгалтера со стажем голодают?.. Так, на базаре подрабатывала...
      - За рубежом бывали?
      - В Турции и Чехии.
      - Чем там занимались?
      - Работала, - неуверенно сказала она и тише добавила: - На полях.
      Тилле, посмотрев на ее холеные руки, сморщился:
      - Руки что-то не очень для сельских работ...
      - Давно было. Зажили.
      Тилле опять углубился в паспорт и спросил в конце концов:
      - У вас виза была в Чехию на три месяца, а вы уехали оттуда через три недели. Почему?
      - Начальник домогался... Сексуально, - ответила она, отведя глаза в пол.
      - Просили там убежище?
      - Там?.. А чего там просить?.. Там жизнь не особо лучше, чем у нас.
      - Как попали в Германию? Когда?
      - На поезде до Москвы, а оттуда на автобусе сюда.
      - Вы поехали из Украины в Москву с целью потом сразу эмигрировать в Германию?
      - Нет, я туда работу искать поехала. Жила там у подружки. Один раз в Ленинград смотались. В этом, как его... соборе Исаака, ну, где маятник болтается, были. Там случайно познакомилась с одним немцем, он тоже из Москвы на один день на экскурсию приехал. Мы вместе с ним на "Красной стреле" в Москву вернулись. Я ему по дороге свою жизнь рассказала, он мне и посоветовал: "Езжай, мол, в Германию, там тебе помогут!".
      Эта информация очень заинтересовала Тилле. Он выключил диктофон и спросил, знает ли она адрес, телефон и имя этого благодетеля и почему это вдруг тот расщедрился и что требовал взамен.
      - Переспал, наверно, что еще? - вполголоса ответил я ему, не дожидаясь ответа, но Тилле настойчиво повторил:
      - Нет, нет, спросите. Может быть, он ее для проституции выписал. Такие случаи очень часты. И за такие вещи его посадить надо. Торговля людьми!
      Но Оксана ответила, что немец, которого зовут Гюнтер (телефон и адрес неизвестны), ничего от нее не требовал, просто пригласил в Москве на обед, был очень вежлив, после ресторана взял паспорт, зашел в посольство и сделал визу, ничего за это не требуя, почти...
      - Почти?.. Как это понять?..
      Она потупилась:
      - Ну... Даже стыдно сказать...
      - Говорите, тут как у врача.
      - Попросил разрешения ноги полизать... И еще что-то... Глупости, в общем. Он был очень хороший, такой добрый... Старичок уже, лет пятьдесят... Даже билет на автобус купил и денег на дорогу дал.
      Тилле усмехнулся и включил диктофон:
      - Расскажите подробнее, через какие страны вы ехали.
      - Да я и не знаю точно. Всюду не по-нашему написано. Через Польшу, наверно. До Франкфурта. А потом вот сюда, к подруге. У нее и живу.
      - А должны жить в лагере. Чем вы вообще обосновываете свою просьбу об убежище? - с некоторым раздражением спросил Тилле.
      Я перевел и добавил, видя, что она опять впадает в коматозное состояние:
      - Важный вопрос. Соберись.
      Она встряхнулась:
      - Жизнь заела. Там жизни нету совсем. Там я с голоду умру или в колодец брошусь. Лучше сразу в петлю. Там и жить мне негде.
      - Позвольте, как это "негде"?.. Вы сказали, что жили в Харькове с родителями, но они умерли. Значит, у вас осталась квартира? Почему вы в ней не можете жить?
      - Там же родители, - удивилась Оксана.
      - Они же умерли! - окрысился я на нее, зловеще подумав: "Вот оно, пошло-поехало!.. Ложь сама себя клонирует!".
      - Ах да, умерли... - Она почесала в затылке. - А... А квартира в таком состоянии, что там жить нельзя. На ремонт денег нет. Все протекло. В последнее время я жила у подруги. А по стенам здоровущие трещины, опасно стало для жизни. Это правда!
      Теперь пошли выяснения, у какой подруги и сколько она жила. Оксана говорила то одно, то другое, путалась в датах, цифрах, адресах и в конце концов разревелась, сквозь слезы повторяя, что если назад - то лучше уж сразу на рельсы, под поезд.
      - Да перестань ты с этим поездом! Анна Каренина нашлась! Тут это не проходит, говори что-нибудь конкретное!
      - Более веских причин нет? - подавая ей воду, настойчивее спросил Тилле.
      Она, всхлипывая, опять вспомнила колодец, голод и петлю.
      - По ней не очень скажешь, что она сильно голодала, - скептически покачал головой Тилле.
      - Он сомневается, что ты так уж страшно голодала, - перевел я ей и добавил злорадно: - По фигурке действительно не скажешь.
      - Это я с пшена и макарон опухла, - парировала она, кокетливо утираясь платочком и глядя на меня влажными глазами.
      "Или с икры и осетрины", - хотел сказать я, но промолчал.
      Между тем Тилле наговорил несколько заключительных фраз и окончил интервью:
      - Подождите внизу, а потом переведите ей протокол. Случай простой, текст будет небольшим.
      Пока мы спускались, она канючила:
      - Что, плохо, да?.. Плохо?..
      - Да чего уж хорошего. С этим дедушкой-психом, подругой, родителями! Зачем живых людей хоронить?.. Видишь, чем обернулось?.. В глупое положение и себя и меня поставила!
      - Ну, не сердись, миленький, - виновато сказала она и тронула меня за рукав, и от этих простых слов что-то сжалось внутри, я сразу забыл все неувязки, но одернул себя и солидно объяснил:
      - Вместо того, чтобы про топор и колодец плести, надо было что-нибудь конкретное рассказывать. За что им уцепиться в твоем рассказе?.. Где тут политика?..
      Внизу, в комнате переводчиков, у окна стоял высокий, хорошо одетый (в бабочке и вельветовом костюме-тройке), сухощавый негр с бородкой и пил чай из стаканчика. Открытый термос дымился на столе.
      - Суза, переводчик с французского и суахили, - представился он по-немецки.
      Я пожал ему руку и пошел на балкон курить. Оксана - следом, попросила сигарету.
      - А вообще как думаешь, дадут? - закуривая и ежась на холодке, опять с надеждой спросила она, заглядывая мне в глаза.
      - Не знаю. Вообще-то мало нужного рассказала. В колодец, под поезд, в петлю!.. Это не аргументы. Пол-Союза под поезд не прочь. Ничего хорошего. Одни глупости. Плохо дело, - заговорил во мне комендант лагеря, который знает, что жертву сперва надо испугать, а потом уж брать голыми руками.
      - Но что было рассказывать, что?..
      - А вот то, например, что ты украинского языка не знаешь, а украинские националисты тебя терроризируют за это. Твой лоток переворачивают и тебя каждый день насилуют. Тут и про колодец, и про петлю вспомнить можно, но - с политической точки зрения!
      Она замерла с дымящейся сигаретой в губах.
      - Как это я не сообразила!.. Это все Валька дурной, подруги муж, неправильно научил: иди, говорит, и скажи, что жить негде и кушать нечего, они и дадут.
      - Это экономическое беженство, а тут другое ведомство. Надо так дело поворачивать, что тебе кушать нечего и жить негде по политическим причинам, а не потому, что дождь идет, потолок протекает, зарплаты куцые и воры в Кремле сидят. Это общая беда, а ты должна о своей личной жизни говорить.
      - Паравилна!.. Учи!.. Учи!.. - вдруг раздалось из комнаты.
      Мы оторопело посмотрели друг на друга. Я в замешательстве заглянул в комнату - это негр лыбился во весь свой белый рот, с ужимками жестикулируя и повторяя, то ли шутя, то ли серьезно:
      - Ты зачема девучка учаши неправда?
      - Ты понимаешь по-русски? - спросил я, а в голове мелькнуло: "Этого еще не хватало! Сейчас донесет, что я беженцев учу врать!".
      - Суза пять лет Ростов-дедушка, Одесс-бабушка быти.
      Оксана с изумлением смотрела на него.
      - О, харашо девучка! Помогай нада. Паравилна - полити'к, полити'к нада! Суза знати.
      - Она уже дала интервью, поздно теперь думать, - сказал я, намекая, что моя учеба уже не имеет значения.
      - Нича, адваката можно потом сказати, потом, на интервь валнавай, а патом вспаминал, - Суза вытащил из портфеля два пластиковых стаканчика: - Чая?.. Откуд девучка?..
      - Из Харькова.
      - Как ими?
      - Оксана.
      - О, Оксана, Натьяша, Ленучка, рули сюда, вали туда! - развеселился Суза. - Ранша вся Натьяша и Ленучка мой быти!.. Почему не нада?.. Разгавора буди. Нада, нада!.. Давай-вставай! Сувай-давай! - углубился он в забытые сладкие слова, а у меня отлегло от сердца, хотя я и подумал, что, видно, в этом здании уши есть даже у балконов.
      Деловой походкой появилась подруга. Оксана плаксивым голосом ей пожаловалась, что противный Валька все неправильно насоветовал, но подруга хладнокровно махнула рукой:
      - Ладно, попытка - не пытка. Тут не выйдет, по-другому попробуем. Вот, есть же Холгер, за пять тысяч соглашается фиктивно расписаться. А деньги ему потом отработаешь... - Она тут же сообщила, что Холгер - это бывший казахстанский немец Олег, Олежка, героинист, за деньги готовый жениться фиктивно хоть на собственной матери. - Ладно, пошли, я опаздываю на работу.
      - Она должна еще протокол прочитать, - напомнил я ("Чего деньги терять из-за этой стервы?").
      - Да? Тогда я пошла, а Вальку за тобой пришлю, у нас две машины есть, о'кей?..
      Она деловито застучала каблучками по тихому коридору. Суза передразнил ее движения:
      - Бизнесвумен! Ой, ой, ой!.. - и принялся рассказывать о своей счастливой жизни в Ростове, куда его, продав полплемени в рабство и снабдив деньгами, послал папа-вождь.
      В общаге каждый день шли кутежи с музыкой, "пянка и бладка", а он, Суза, был всеми любим и всем нужен, потому что папа-вождь, продав еще раньше другие полплемени, обучал его с детства языкам, а русские браты никаких языков, кроме "иоб-твоя-мать", не знали; и Суза помогал им готовиться к экзаменам и писать курсовые работы ("один работ - один кровать"). Кроме того, он был помощником коменданта общежития и имел всех девочек, которых хотел, а хотел он всех, даже кривых, косых и косолапых.
      - Ишо, ишо, Суза!.. Давай-вставай! Да, да!.. Ишо-ишо!.. - кривлялся он, изображая экстаз этих девушек, и кричал так громко, что в комнату заглянула фрау Грюн:
      - Тише, Суза, не пугай людей! - на что Суза вскочил с подоконника, заплясал вокруг нее, целуя руки, выделывая па и коленца:
      - Niger-Kuss, Niger-Kuss, was ist susser?6
      Мы захлопали в такт, и во время общего веселья вошел Марк и кисло сообщил, что протокол готов. И пока мы шли по коридору, из комнаты неслись взвизги, топот и вскрики забавного суахильца:
      - Рули суда, подльюка-сука, сидим-говорим, чай пити, хлеба кушати!
      Тилле и еще два сотрудника обсуждали план поездки на какую-то ярмарку-распродажу, где перед закрытием можно будет купить товары со скидками и уступками. Он указал нам на отдельный столик под картами:
      - Садитесь там, кабинет большой, мы друг другу не мешаем, переводите... Вот протокол.
      За маленьким столиком наши колени сразу и неизбежно соприкоснулись да так и остались. Она ногу не отодвигала, комендант лагеря тоже прижал свою ногу плотнее. Смыкались косточки колен, сливалась плоть бедер. Тепло тел начало перемешиваться, мешаться, мешать думать.
      С нее сон как рукой (как ногой) сняло, она смотрела на меня очень внимательно, ловя ноздрями запах одеколона и часто откидывая волосы с висков, что меня всегда злило в женщинах: если волосы падают и мешают, то их надо уложить или закрепить, а не зачесываться поминутно по-обезьяньи, чтоб руки, уши, ключицы или шею лишний раз показать, глаза помозолить: смотри и хоти, дурачок.
      Наученный работать не спеша (дела идут, контора пишет), я начал торжественно читать протокол вначале по-немецки, а потом так же обстоятельно переводить:
      - Вопрос номер один, двоеточие, большая буква, назовите ваше имя и фамилию, точка, абзац. Ответ номер один, двоеточие, меня зовут Оксана, запятая, фамилия моя Денисенко, точка, абзац... А как тебя правда зовут?.. прервал я свое оракулье чтение.
      - Ты чего, это же мой настоящий паспорт!..
      - Ладно, просто спросил. Прошлый раз парень весь день говорил, что его зовут Демьян, а в самом конце вдруг оказался Иван. Вопрос номер два, двоеточие, назовите число, запятая, месяц и год вашего рождения, точка, абзац. Ответ номер два, двоеточие, я родилась двадцать пятого февраля тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, точка, абзац... Рыба?.. Я тоже.
      - Видно. Рыбы друг друга узнают... И помогают, между прочим, - она очень определенно посмотрела мне в глаза. - Миленький, слышь, помоги... Раба буду пожизненно... А?.. - И она всей тяжестью налегла на ногу и даже попыталась опустить под стол руку, но я удержал ее:
      - Ты что, Рыба?... Тут люди. Давай я лучше сейчас попробую сделать такую вещь: скажу, что ты мне в коридоре рассказала про украинских наци, и как быть, может, надо внести в протокол. В дурачка сыграю. Закину удочку: мол, новые факты открылись... Тут же, в начале протокола, написано: если откроются новые факты, то надо их немедленно сообщить. Вот и сообщаю. Помнишь, этот псих Суза сказал, что даже потом адвокат может добавить факты: мол, беженка на интервью была взволнована, всего сразу не вспомнила, а потом вот открылись такие страсти-мордасти, - спросил я, не думая о том, что опять нарушаю святую заповедь переводчика - "не влиять"; но, с другой стороны, такое вполне было возможно, и было интересно, как поступают в подобных случаях.
      Ее нога теснее, горячее, плотнее, тяжелее прижалась к моей:
      - Давай, миленький. Только я не знаю, чего говорить.
      - Надо найти момент. Пока читаем дальше: вопрос номер три, двоеточие, большая буква, назовите страну и точное место вашего рождения...
      - Да чтоб она провалилась, эта страна!.. Одни отморозки. Как думаешь, дадут немцы что-нибудь?.. А, зайчик?
      И она так надавила бедром на мою ногу, что столик заскрипел и сдвинулся с места, а Тилле, не прерывая разговора, подозрительно посмотрел в нашу сторону. Я заерзал на стуле, якобы удобно устраиваясь, она сообразила отпрянуть, наши колени разомкнулись, тепло исчезло, повеяло могильным холодом.
      - Они смотрят, сиди прилично... И что значит - что-нибудь дадут?.. Тут же не базар. Они могут или дать все, если признают тебя политбеженкой, или не дать ничего - если откажут.
      Сотрудники, закончив с ярмаркой и футболом, отправились пить кофе. Тилле остался один, перебирал бумаги и, заметив, что я пару раз вопросительно взглянул на него, спросил:
      - Есть проблемы?
      - Да нет. Просто пока мы ждали в коридоре, она мне рассказала, что в Харькове на базаре, где она торговала, ее терроризировали украинские наци за то, что она не знает украинского языка и не может отвечать на их вопросы. Палатку переворачивали, товар отнимали, портили, били, даже чуть ли не изнасиловали...
      Тилле на секунду задумался, потом покачал головой:
      - Это ей все равно не поможет. В таких случаях следует обращаться в местную полицию, а не в Германию.
      - Да там, наверно, и полиция такая? - наивно предположил я.
      Тилле развел руками:
      - Вполне может быть. Но у нас совсем другие функции. Мы не можем принимать всех, кого бьют на базарах. Базаров на свете много. И половина конфликтов происходит из-за языка. Обломки Вавилонской башни, так сказать... Кстати, помните нашего знакомого, который всю Италию пешком прошел?
      - Да, Лунгарь. А что, сбежал?..
      - Куда ему бежать?.. Нет, просто это никакой не Андрей Лунгарь, а некто Сергей Борисов. Из центральной картотеки пришел ответ, определили по отпечаткам пальцев. Уже один раз пытался сдаться. В прошлом году.
      - Преступник?..
      - Не знаю. Но раньше этот Борисов, получив отказ, исчез, а теперь вот опять объявился, заново пробует.
      - Раз он был тут в прошлом году, значит, весь его рассказ - ложь? подсчитал я.
      - Значит, так. Как он мог быть одновременно и тут, и там?..
      - А я, знаете, поверил ему. Он так складно рассказывал, в таких подробностях, - признался я.
      Тилле усмехнулся
      - Я тоже... Научился. Или научили. Я попросил переслать мне его дело, посмотрим, какие небылицы он в прошлом году плел. Но он в любом случае получит от меня отказ - и за ложь, и за то, что второй раз полез сдаваться. Уже закончили с протоколом?.. Не буду вам мешать.
      И он вышел в коридор, а я сообщил Оксане о своей безуспешной попытке и совете Тилле обращаться в местную полицию, на что Оксана неопределенно отозвалась:
      - Да ну!.. Лучше с урками спать, чем с этими уродами на сексоповал идти... Живой не выпустят... Спасибо тебе, солнышко, за все! - И ее колено опять уперлось в мою ногу, мгновенно горячо приросло к ней, и я решил, что для коменданта лагеря настало время действовать:
      - А там, где ты живешь, есть телефон?.. Дай на всякий случай, может, адвокат тебе понадобится или еще что...
      - Ага, ага, очень понадобится, - закивала она и, оторвав прямо от протокола малюсенький лоскуток, стала на нем царапать цифры.
      В этот момент внезапно вошел Тилле, мы невольно обернулись на шаги и, как нашкодившие школьники, уставились на него, а он - на нас. Он явно видел бумажку, и я был вынужден пояснить:
      - Вот, телефон свой даю, она хочет потом к адвокату обратиться, не знает, куда, а у меня есть знакомый, который специализируется по таким делам.
      Тилле скептически посмотрел на меня:
      - Не советую с этим связываться. Никакой адвокат ей не поможет, а деньги с нее будет тянуть исправно, а еще, чего доброго, и с вас, если ваше протеже исчезнет, ему не заплатив.
      - Но я вовсе не собираюсь ей протежировать, просто дал телефон, - накрыл я протоколом бумажку, в который уж раз сегодня ругая себя за мальчишество: не мог подождать с этими глупостями до коридора?.. Нет, надо было прямо на глазах у Тилле телефонами, да еще на таких стремных лоскутках, обмениваться!.. Есть дурачки умные, а ты, видно, из самых глупых...
      Она отодвинула ногу. Я взглянул на часы и уже по-быстрому, без точек и абзацев, перевел остаток текста. Тилле пошел вместе с нами вниз улаживать какую-то проблему. В коридоре маячил парень в кожаной куртке - муж подруги, приехавший за Оксаной. Заглянув в комнату переводчиков, я увидел, что там сидит Суза и пьет чай; напротив на стуле пристроилась тоненькая молодая негритяночка, перед ними лежит протокол, который Суза ей переводит, а из-под стола выглядывает светло-кофейный негритенок, с увлечением сосущий шариковую ручку с того конца, которым пишут. Лицо его было в линиях и пятнах пасты.
      - Вот, с немцем жила тут, а сейчас он ее бросил с ребенком... - радостно сообщил мне Суза.
      - Политическое дело, надо разобрать в бундестаге.
      - Канецна, политик!.. - заулыбался он и перешел на свои русские воспоминания: - Ленучка, Натьяша, вали-рули сюда, ой-ей, юхнеми, зачем не нада, нада-нада!..
      Когда я выглянул в коридор, там уже никого не было, только фрау Грюн обсуждала с Марком, как можно дешевле и лучше добраться до ярмарки, а бирбаух громко вызывал по телефону для кого-то такси.
      Такси оказалось для переводчицы-вьетнамки Хонг. Попросив подвезти меня к вокзалу, я подсел в машину и под небесное щебетание вьетнамки думал о том, что после сегодняшних ошибок меня вряд ли пригласят сюда опять. И поделом. "Да какие там ошибки? - говорил другой, упорный голос. - Ты только пробовал помочь человеку, разве это ошибка? Все равно это как мертвому припарки!"
      На перроне, шаря по карманам в поисках зажигалки, я обнаружил крохотный лоскуток с ее номером, написанным детским почерком. "Успела сунуть!" И я перепрятал лоскуток в бумажник. Вдруг ей и правда понадобится адвокат?.. Ведь, в конце концов, "всем помогать" - это тоже одна из святых заповедей толмача.
      Но выводы делать было надо. Переводчик, как врач, пожарный или судья, в первую очередь профессионал, а потом уже человек. Он не имеет права поддаваться на компромиссы. И если раньше толмач был толковником: не только переводил, но и объяснял, советовал, толковал, то теперь в его функции это явно не входит.
      * * *
      Все соискатели политубежища в Германии, о которых здесь рассказано, получили отказ.
      Саарбрюкен. Германия
      1 От Bier - пиво и Bauch - живот (нем.).
      2 От Еinzel - единичный, одиночный, индивидуальный и entscheiden - решать (нем.).
      3 К черту (нем.).
      4 Бедная Германия! (нем.).
      5 От Asyl - убежище, приют (нем.).
      6 Поцелуй негра, поцелуй негра, что может быть слаще? (нем.).