– Дрискилл, рад познакомиться с вами, сэр. Я – Реймонд, секретарь и помощник мистера Саррабьяна. Мне кажется, вы не договаривались о встрече. Возможно ли, что я ошибся?
      Дрискилл обернулся и обвел взглядом всю картину. Поздним воскресным вечером Реймонд был в настоящем костюме от Армани с большими подкладными плечами. Светлые волосы подстрижены так, что макушка казалась плоской, словно ждала удара дубинкой.
      – Мне неожиданно пришло в голову заглянуть, Реймонд. Подумал, может, застану его дома.
      – Ужасно сожалею, сэр. Он сегодня ужинает с кем-то из ООН. Вопросы благотворительности. Кажется, голодающие дети. Мистер Саррабьян оказывает помощь столь многим… Возможно, я сумел бы…
      – Нет, не стоит. Просто передайте ему, что я забегал. Хотелось бы повидаться. – Бен достал свою деловую визитку и приписал внизу номер сотового. – Так он меня точно найдет.
      Рэймонл почтительно принял карточку.
      – Позвольте сказать, я ужасно огорчен кончиной мистера Саммерхэйза, сэр. Великий лидер. Выдающийся человек. – Он выдержал паузу, прежде чем продолжить: – Мистер Саррабьян был опечален этим известием.
      – Я не знал, что они были знакомы.
      – Мистер Саррабьян знаком со всеми, сэр, не так ли?
      Дрискилл встал в дверях на террасу, ощущая ветерок, озирая с высоты город могущества и огромного богатства: отель «Плаза» далеко внизу слева, сад скульптур Метрополитен, театр «Делакорт» и все остальное. Эмпайр-Стэйт-билдинг и пара небоскребов ВТЦ, устоявшие три месяца назад против второй атаки террористов, призрачно маячили в густом тумане.
      – Красивый вид, не правда ли? – В голосе Реймонда прорезалось ленивое вдохновение. – Мистер Саррабьян часто сидит здесь вечерами в задумчивости. Говорит, что общается с духами предков. Он, знаете ли, происходит из очень древнего рода.
      – Не сомневаюсь, – отозвался Дрискилл. – Ну, не стану вам больше мешать, Реймонд.
      – Как пожелаете, сэр. Я вас провожу.
      В фойе Реймонд слегка поклонился, сотни зеркальных панелей повторили его движение. Тысячи зеркальных Реймондов. Целое войско.
      – Доброй ночи, Реймонд.
      – Доброй ночи, сэр.
      Спускаясь в лифте, Дрискилл чувствовал себя так, словно только что совершил небольшое путешествие по кроличьей норе в жилище Сумасшедшего Болванщика. Впрочем, Тони Саррабьян славился своими сюрпризами, любил обманывать ожидания.
      И все же обыкновение общаться с духами предков – даже для него немного слишком.
 
      Дома Дрискилл, наливая себе стакан холодной воды из холодильника, прослушал сообщения автоответчика. Первое было от Элизабет. Она говорила напряженно, будто сдерживая слезы:
      – Ох, Бен, я чуть с ума не сошла, пытаясь тебя отловить. Без Дрю так пусто. Я застряла здесь, в Эл-Эй . Как будто на другой планете – не на той, куда мне нужно. Наплакалась вдоволь. Какой был замечательный старик! О, черт побери… Как ты держишься? Ох, милый, расскажи, что происходит – где ты? Я завтра вечером буду в Вашингтоне. Но, пожалуйста, позвони мне в «Хилтон» здесь, в Лос-Анджелесе. Буду ждать.
      Он прислушивался, отыскивая следы разделившего их раскола. И, кажется, находил их в словах и между слов. Бесконечная борьба: желание Бена всегда видеть ее рядом, в Нью-Йорке, – и желание Элизабет втянуть его в политическую жизнь, представлявшуюся ей такой захватывающей, чтобы они могли чаще бывать вместе в постоянных разъездах. Как часто он вспыхивал – этот огонь в ночи отношений. Теперь, когда на нее предъявила права новая кампания, все стало еще хуже. Размолвка стояла между ними, даже когда они бывали вместе. От нее некуда было деться, оставалось только отводить глаза.
      Он позвонил в «Хилтон» в Эл-Эй. Вышла. Не ждет у телефона. Конечно, не ждет. Ужинает с коллегами. Он назвал себя телефонистке и повесил трубку.
      Захватив стакан ледяной воды во двор, он сел за стол под деревьями. В листве шелестел ветерок. Несколько окон, выходивших в общий садик, еще светились, кто-то крутил запись Стэна Гетца. Он узнал мелодию – одна из ключевых работ Гетца. Вытер лицо, хлебнул воды, возмещая утерянную за этот долгий воскресный день жидкость. Вашингтон, тайное убежище Тарлоу, разговор с Хокансеном, обратный перелет в Нью-Йорк, странная сценка у Саррабьяна. И теперь никак не удавалось расслабиться. Он вернулся в дом, щелкнул выключателем телевизора и нашел программу Си-эн-эн, повторявшую вечернюю передачу «Гонка за президентство».
      В аэропорту Майами президента ждала торжественная встреча и выступление во время ланча, потом часовой банкет в «Мире Диснея» и митинг в городе, транслировавшийся по всему Югу.
      Чарли отлично выглядел, улыбался, махал рукой. Линда шла за ним, тонкие волосы медового оттенка ровно в меру развевались на ветру, костюм от Шанель скрадывал выдающиеся бедра, всегда чертовски портившие ее фигуру. «Превосходная фигура, – как-то заметила она при нем, оценивая себя. – Ну, не превосходная, но в целом очень недурная – второй такой задницы не сыщешь во всем христианском мире!» Готовность подшутить над собой придавала ей особую легкость в общении. Об уме и говорить нечего. В конечном счете она, вероятно, была умнее Чарли. Зато он был политиком, лучше умел пускать пыль в глаза, и он был президентом.
      Толпа в аэропорту – отличная. Плакатики с надписями: «Боннер – наш парень!» и «Не чини того, что не сломано!» – и все же нет в мире совершенства. Какой-то репортер спросил Боннера, известно ли ему, отчего полиция Лонг-Айленда молчит о деле Саммерхэйза. Президент, не сдержав вспышки раздражения, ответил, что понятия не имеет. Он произнес несколько слов о том, как тяжела для него потеря Дрю, а больше в аэропорту ничего интересного не происходило.
      Мерцающая коробка совершенно заворожила Дрискилла: пещерный человек у своего костерка слушал рассказы минувшего дня: как Ог выслеживал сейсмозавра и как селение Буг выдержало атаку птеродактилей. На экране начались интервью.
      Первым гостем оказался Летучий Боб Хэзлитт собственной персоной. Дрискилл ни разу до сих пор не потрудился рассмотреть этого человека вблизи, ни на что не отвлекаясь. Теперь представился отличный случай. Хэзлитт давал интервью в кампусе Йельского университета, из забитого книгами кабинета кого-то из преподавателей. Он был среднего роста, крепкого сложения, естественно розоволицый, с копной серебристых волос, всегда слегка взбитых. Короткий широкий нос, глаза цвета летнего неба и широкая улыбка. Он иногда пользовался слуховым аппаратом: сказались полеты на оглушающих реактивных самолетах во время парочки войн. Все знали, что он курит трубку, но перед публикой никогда с нею не появляется, потому что, как он частенько повторял: «с трубкой я похож на лошадиную задницу». Сегодня он сидел в глубоком кресле с приглушенным красно-зеленым клетчатым узором, одетый в неяркую синюю рубашку с открытым воротом и мягкие серые брюки – идеальный образ кандидата, отдыхающего после тяжелой дневной работы пересчитывать ребра врага.
      Бернард Шоу открыл интервью вопросом, подходящим для первой подачи в софтболе:
      – Мистер Хэзлитт, разумеется, все мы озабочены нарастанием предвыборной дискуссии. Я спрошу вас как человека, которому это, вне сомнения, на пользу, как нам понимать чуть ли не каждодневные слухи и разоблачения относительно кампании Боннера? Стоит ли им верить? Или нас затопил поток клеветы, ударов в спину и грязной игры?
      – Ну, Берни, – протянул Хэзлитт, – это вопрос на пятнадцать долларов…
      – Сэр, журнал «Форбс» ставит вас на второе место среди богатейших людей Америки, так что вы, возможно, позволите себе потратить пятнадцать долларов.
      – Я просто подумал, не могли бы вы попроще сформулировать вопрос для простодушного провинциального дельца?
      – Если бы мне попался где-нибудь простодушный провинциальный делец, я бы, конечно, постарался. Но я обращаюсь к вам, мистер Хэзлитт, а вам вряд ли удастся кого-нибудь убедить, что вы такой простяга-парень, какого любите изображать…
      – Ну-ну, Берни… – хихикнул Хэзлитт. Для завершения образа ему не хватало только соломинки в зубах.
      – Тем не менее выражусь проще. Как вы понимаете дело с Хэйзом Тарлоу? Вам, в отличие от некоторых наших зрителей, конечно, известно, что несколько дней назад в Сентс-Ресте, Айова, убит мистер Тарлоу – мистер Тарлоу, проводивший расследования для Национального демократического комитета и для юридической конторы «Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз»… человек, по слухам, лично известный президенту. Как вы думаете, что это может означать для кампании?
      – Ну, меня здесь вот что беспокоит: не скажу, что все так ужасно, мы ведь не знаем, насколько Белый дом и демократы связаны с этим человеком – но почему-то, когда речь заходит о Чарли – то есть о президенте Боннере, – каждый раз оказывается, что тут что-то есть. Каждый раз обнаруживается какая-то тайна, поднимается шум, и всем нам приходится беспокоиться и скрести в затылках, гадая, что бы это значило. Сказать по правде, сдается мне, это уже вопрос характера. Некоторые цыплята сами просят, чтоб их зажарили. Дело в людях, которыми он себя окружает. Вот за пару дней мы имеем убийство и смерть Дрю Саммерхэйза и начинаем задаваться вопросом: что происходит? Опять же эта дикая история с избиением жены – нет, Берни, я не поставлю на нее ни гроша, – но слухи ходят, администрацию окружает постоянный флер нездоровых сплетен. Не знаю, как это понимать, Берни, просто не знаю.
      – Погодите минуту, мистер Хэзлитт. Вы предполагаете связь между смертями Саммерхэйза и Тарлоу?
      Дрискилл встрепенулся. Неужели репортеры проведали о Уоррингере?
      – Это вы держите руку на пульсе, мистер Шоу. Вы нам и скажите, есть ли тут связь. Я просто катаюсь по стране, пытаясь навести порядок и предлагая людям выход из того безобразия, которое у нас творится. Способ разобраться с Мексикой… обеспечить национальную безопасность и безопасность границ. Чарли Боннер правит не туда. Связаны ли смерть Саммерхэйза и Тарлоу? Вот вы мне и скажите! – Хэзлитт тщетно пытался изобразить озабоченность. Его лицо было создано для добродушной мины, суровость ему не шла.
      – Насколько я знаю, нет, мистер Хэзлитт. Но вы, кажется, утверждаете, что смерть этих людей как-то связана с Белым домом – на это вчера и сегодня намекал ваш пресс-секретарь. Мне хотелось бы знать, располагаете ли вы сведениями, которые привели вас к такому выводу… и, если да, намерены ли вы их огласить и передать генеральному прокурору?
      – Ну, я не слишком уверен, что так уж разумно передавать их нынешнему генеральному прокурору…
      – Простите, мистер Хэзлитт, как это понимать?
      – Боже мой, Берни! Проснись и вдохни аромат кофе! На мой взгляд, боец из нее никакой. Приличный адвокат, не сомневаюсь, но генеральный прокурор?! Да она и сама из баскомбского выводка, протеже Саммерхэйза, а теперь ей вдруг поручили разведку и ЦРУ. Послушайте, друг мой… не думаю, чтобы она была беспристрастна. Мне здесь видится что-то скользкое, ну да ведь я простой американский гражданин и говорить привык попросту. Меня воспитали в уважении к Гарри Трумэну, а уж откровеннее него никого не было. Я и с вами стараюсь говорить откровенно – нет у меня никаких сведений, которых нет у вас. Я знаю столько же, сколько любой американец, читающий газеты и смотрящий программы вроде вашей…
      – Учитывая, сколько хартлендских спутников мотается вокруг планеты, мой вопрос был не риторическим, сэр. Я уверен, что вы имеете доступ к информации, которой мы не располагаем. Я спрашиваю себя, не известно ли вам нечто, прямо связывающее Белый дом с этими двумя трагедиями?
      – Вы полагаете, я знаю что-то, чего не знаете вы, Берни? Думается, это маловероятно. Кстати о спутниках – как насчет спутников Си-эн-эн?
      – Но и они изготовлены в «Хартленд», мистер Хэзлитт.
      – Слушайте, вот что мне известно – приготовьте карандаш и записывайте. Я знаю, что два человека мертвы. Я знаю, что детектив, работавший на комитет и на Белый дом, убит. Я знаю, что он имел лицензию частного детектива – так заявляет телевидение, и никто не отрицал, что он работал на НДК и на президента – то есть на нынешний Белый дом. По крайней мере, я не слышал, чтобы это отрицали. – Хэзлитт склонился вперед из своего клетчатого кресла. – Позвольте рассказать вам кое-что про Боба Хэзлитта. Чему я научился за свою жизнь в Айове – это маленький штат, и мы, простые люди, кормимся от земли. Я всегда замечал – и моя мама, леди Джейн, как мы ее называем, она как раз во время съезда отпразднует сотый день рождения, Берни, – она всегда учила меня судить о людях по их друзьям. Я запомнил это еще у нее на коленях и, черт возьми, нахожу совет разумным. А друзья президента, его компания, последнее время слишком часто попадают в неприятные истории, вам не кажется?
      Он перевел дыхание, и Шоу воспользовался паузой.
      – Просто чтобы пояснить кое-что нашим зрителям, которые могли бы принять вас за простодушного сына земли, каким вы себя объявляете, напомню, что вы окончили МТИ, получили, если не ошибаюсь, степень в Оксфорде… и учились в Роудсе. Но продолжайте, пожалуйста.
      – Ну, насчет Роудса – виноват, ошибки молодости… Позвольте мне закончить свою мысль относительно президента и его проблем. Мы знаем, как он обрушился на оборону и разведку. – Хэзлитт загибал пальцы. – Ну, а нам нужно новейшее оружие, нужны лучшие в мире армия, флот и авиация. Нам нужно ЦРУ, в этом сомневаться не приходится. В непредсказуемом и часто враждебном мире нам необходима лучшая разведка. Это фундамент национальной безопасности. Нечего и говорить. Ну и, понятно, мы должны питать ЦРУ и его агентства, должны их усиливать, нельзя связывать их по рукам и ногам надзирающими комитетами, которые не дадут им работать, – и даю вам слово, при администрации Хэзлитта у ЦРУ и его агентств руки будут развязаны. ЦРУ получит свободу для успешной деятельности, которую поручил ему американский народ. Короче говоря, Берни, меня уже тошнит, я устал беспокоиться из-за президента и его прихвостней и новых неприятностей, в которые они ввязываются. Каждую неделю, да чуть ли не каждый день.
      Шоу принял суровый и внушительный вид.
      – Вы намекаете, что может выплыть что-то новое? Сэр, я хотел бы, чтобы вы, так сказать, отвечали за свои слова деньгами. Вы это имели в виду?
      – А с чего бы неожиданностям прекратиться? Я остановлюсь на том, что было сказано, и не стану пока говорить больше. Но я не понимаю, какого черта молчит полиция. Действительно ли Дрю Саммерхэйз убит, как поговаривают в народе?
      – Что ж, наше время на исходе, и мне хотелось бы поблагодарить вас, мистер Хэзлитт, что вы согласились встретиться с нами сегодня вечером, в преддверии съезда демократов. Только на съезде, и не ранее того, станет известен исход этой беспрецедентной гонки за выдвижение от демократов. Через минуту мы встретимся с представителем другой стороны. А пока посмотрите это…
      Новым гостем вашингтонской студии оказался не кто иной, как Эллери Дунстан Ларкспур. В своем синем костюме-тройке с ярким красным галстуком-бабочкой он казался большим и тяжеловесным. В роли интервьюируемого он чувствовал себя вполне комфортно и явно только что посмотрел выступление Хэзлитта. Он потирал подбородок морщинистой бледной ладонью. Шоу представил его как «возможно, ближайшего советника президента Боннера, своего человека среди могущественных и великих всего мира, основателя и председателя известной в Вашингтоне „конторы Ларкспура“ – ведущей фирмы, занимающейся общественными отношениями», тра-ла-ла. Добрый вечер, мистер Ларкспур.
      Эллери Ларкспур обладал тем, что в свое время называлось «знанием подоплеки». Чрезвычайно ценное свойство. Он был из Осведомленных. В сущности, он был чуть ли не последним из оставшихся Осведомленных. К тому же типу людей принадлежал Дрю Саммерхэйз.
      Шоу говорил:
      – Ну вот, мистер Ларкспур, вы слышали, что сказал сейчас мистер Хэзлитт. Что можете вы сказать по поводу прошедшей недели президента в свете обстоятельств гибели двоих людей?
      – Прежде всего, единственная связь между этими трагедиями – временные рамки. Саммерхэйз в моих глазах был величайшим из ныне живущих американцев. Всю жизнь я учился у него, а позднее он стал, возможно, самым близким моим другом. Я никому не доверял больше него, ни к кому не испытывал такого почтения. Мне и в голову не пришло бы позволить новоявленному выскочке вроде Боба Хэзлитта высказывать свои суждения о нем, все равно, публично или частным образом, и больше мне нечего сказать о необоснованных предположениях мистера Хэзлитта, каковы бы они ни были. В конечном счете историки решат, кто из них двоих, Дрю Саммерхэйз или Боб Хэзлитт, больше дал этой стране, и лично я не сомневаюсь в их решении.
      – А Хэйз Тарлоу, который принадлежал совсем к другой лиге, – каким образом он вписывается в головоломки боннеровской администрации?
      – Вот здесь, мистер Шоу, вы меня поймали. Я, надо полагать, знал мистера Тарлоу в лицо, но не припомню ни одного существенного разговора с ним. Насколько я помню, его иногда привлекали для проведения расследований по заданию Национального демократического комитета. Должен сказать, для меня он никак не связан с Белым домом или с Овальным кабинетом.
      – Вы утверждаете, что президент Боннер его не знал?
      – Не приписывайте мне своих слов, мистер Шоу. Я не говорю за президента. Откуда мне знать? Президент Соединенных Штатов знаком со множеством людей, с которыми не знаком я.
      – Следовательно, вы не обеспокоены исправлением политических последствий, вызванных этими двумя смертями?
      – Господи боже, я никак не пойму, каким образом они могут повлиять на политические реакции президента, на его способность управлять, на программы, которые он проводит. Возможно, вы, мистер Шоу, просветите меня, показав такую связь, – я всегда готов учиться и горжусь тем, что сохраняю открытое мышление.
      – Ну, при всем уважении к вам, мистер Ларкспур, если вы не видите связи, вы, пожалуй, остались последним человеком в Вашингтоне, кто ее не видит. Президент в затруднительном положении, мистер Хэзлитт быстро набирает очки…
      – Прежде всего, мистер Шоу, меня никогда особенно не беспокоила перспектива остаться в одиночестве, если я прав. Извините, но не могу разделить ваше мнение о затруднительном положении президента. Президент, насколько я могу судить, вполне владеет положением вещей, наслаждается кампанией – он с радостью и энтузиазмом принял брошенный вызов, ему нравится участвовать в напряженной гонке, которая позволяет высказать некоторые мысли, оставшиеся бы невысказанными, если бы новое выдвижение досталось ему без борьбы. Он сможет уточнить свои позиции в глазах электората – и подготовиться к кампании против депутата от республиканцев, станет ли им Прайс Куорлс или кто-то другой.
      Ларкспур провел сотни, если не тысячи подобных интервью. Он отлично овладел геометрией таких бесед. Сохранял спокойствие, не упускал из виду периметра, помнил, насколько далеко можно зайти, умел возражать, не обижая, подсказывать собеседнику следующий вопрос, на который у него уже заготовлен ответ и, подобно профессионалу-бильярдисту, всегда оставлял за собой нужный шар. То, что он проделывал с Шоу, напоминало изготовление салата с омарами из консервированного тунца. Опереться ему было почти что не на что. Он это понимал, и Шоу это понимал. Но их обоих это не останавливало.
      – Все это очень мило, мистер Ларкспур, но я хотел бы, чтобы вы отчетливо поняли, что я подразумеваю под затруднительным положением президента. Наш город заполонили слухи о предстоящих бедах, о том, что настоящее правление разъедает рак, что оно кончится катастрофой.
      – Ну-ну, мистер Шоу, не могу поверить, что вы пригласили меня обсуждать… слухи! Слухи есть слухи, и нет смысла тратить на них время.
      – Для вас, возможно, но не для американской общественности. То, что слухи ходят, есть факт. – Шоу сверился с вырезками из папки, затем поднял взгляд и осторожно проговорил: – Например, статья Балларда Найлса в завтрашнем номере «Уорлд файненшл аутлук» – в Вашингтоне только о ней и говорят. Здесь, в пределах Кольцевой, ей придают большое значение. Найлс утверждает, что Дрю Саммерхэйз участвовал в неких тайных махинациях с мистером Тони Саррабьяном. Найлс утверждает, что это показатель уровня коррумпированности, которого достиг мистер Саммерхэйз под конец своей жизни. Что вы об этом скажете?
      – Собака лает, а караван идет, мистер Шоу. Вы в точности поняли мою мысль: для начала рассмотрим источник. Баллард Найлс, насколько мне известно, с истиной не в ладах. Он предпочитает домысливать, сочинять и перетолковывать на свой лад. Второе – с тем же успехом он мог представить и меня углубившимся в беседу с Тони Саррабьяном. Право, я видел и вас углубленным в беседу с тем же Тони Саррабьяном в Жокей-клубе… Позвольте, когда это было? Недели две назад?
      Шоу сдержано улыбнулся:
      – Три.
      – Должен ли я теперь причислить вас к отбросам общества? Считать, что вы подгоняете свои сюжеты по указке Саррабьяна? Думаю, не должен. Баллард Найлс – сплетник самого неприятного типа, и я не раз говорил ему это в лицо, в частности на обеде в «Ситронелле», в Джорджтауне, не далее как десять дней назад. Слухи, о которых вы говорите, – мне еще не приходилось сталкиваться с подобным в общественной жизни… Вот что следовало бы обсудить. Совершенно новое явление – использование слухов в качестве политического оружия. Это ведь, видите ли, слухи о слухах.Для них нет никакого основания, даже воображаемого. Что ж, потребуется много большее, чем тактика такого рода, чтобы Чарльз Боннер лишился сна… или чтобы одурачить американский народ. Слухи о слухах! – Ларкспур пренебрежительно фыркнул. – Подумать только!
      – Ну, результаты опросов – не слухи, а вчера вечером опрос Си-эн-эн показал продолжающуюся тенденцию к перераспределению голосов, нарастающую с января. Президент Боннер…
      – О, мистер Шоу, мистер Шоу, право же… Опросы!
      – И вы говорите мне, что президент не стал хуже спать? Возможно, он не сознает серьезности положения. Что он может сделать, чтобы предотвратить угрожающий ему провал?
      – Я сказал, что он не потеряет сна из-за слухов, – хмыкнул Ларкспур. – Драка за номинацию – жестокая драка.
      Шоу, не утерпев, перебил:
      – И он будет держаться сказанного перед Конгрессом? Чего бы ему это ни стоило?
      – Он не отступит. Он убежден в том, что сказал тогда. Он готов отстаивать непопулярную позицию. – Ларкспур снимал напряженность момента, вызывая у зрителя чувство облегчения: этот ничего не скрывает. – Однако опросы – всего лишь опросы, верно? Их результаты на этой стадии весьма переменчивы, не так ли? – Пауза и суховатая улыбка. – Во всяком случае, мы на это надеемся. Результаты скачут, результаты колеблются. Но вы должны понимать, что президент – известная величина, что до включения в гонку Боба Хэзлитта он почти на сто процентов опережал предполагаемого «анонима». Боб – обаятельный паршивец. В самом деле он гений – в одиночку совершил технологическую революцию. – Уровень вранья поражал воображение, но Эллери под конец интервью смело его протаскивал. – Боб обладает множеством достоинств, и, честно говоря, я не удивлюсь, если президент в продолжение своего второго срока поручит ему управление одной из очень важных комиссий – но наши выборочные опросы показывают, что большинство демократов ожидают повторного выдвижения президента. А пока они находят Боба Хэзлитта интересным…
      – Но если многие из них сочтут его интересным, он может добиться выдвижения еще до начала игры. Можно ли ожидать, что президент, если трезвая оценка положения покажет, что большинство делегатов против, просто сложит свою палатку и уйдет?
      – По правде сказать, не думаю, Берни. Конечно, он еще ни разу не проигрывал на выборах. Но похоже на то, что до съезда ничего так и не решится. И я уверен, что при этих обстоятельствах президент удовлетворится своими шансами на победу. Вполне может статься, что когда партия объединится – как водится у нас, демократов, после доброй драки, – Боб Хэзлитт еще произнесет речь по случаю выдвижения президента. Не мне вам рассказывать, какая забавная штука политика, Берни.
      Шоу подхватил:
      – Ничего правдивее еще не звучало перед этой камерой. Боб Хэзлитт и Эллери Ларкспур – двое людей, для которых многое зависит от выбора демократами своего кандидата. Несколько месяцев назад о соперничестве речи не шло. Сегодня мы видим настоящие скачки. С вами был Бернард Шоу из Атланты, Си-эн-эн. Доброй ночи.
 
      Над городом грохотал гром, сверкали молнии. Бен любовался этим зрелищем почти до часа ночи понедельника, когда зазвонил телефон. Элизабет, вернувшись с ужина на Западном побережье, отвечает на его звонок?..
      Звонил Эллери Ларкспур.
      – Я только что посмотрел тебя с Шоу. В какие дни тебя не показываютпо телевизору? Неплохо провел вечер. Ты где сейчас?
      – Вернулся в Вирджинию. Интервью записывали в семь. Слушай, Бен…
      – Ларки, что за чертовщина с Тейлором? К чему он ведет? – Дрискилл еще не говорил с Ларкспуром после субботнего вечера, когда Тейлор не просто передал свою поддержку Хэзлитту, но и пошел на крайний шаг, превратившись в демократа.
      Ларкспур на том конце провода нетерпеливо вздохнул:
      – Бен, неплохо бы тебе повнимательнее следить за политикой. Честно.
      – Неужели? Говоришь точь-в-точь как Элизабет…
      – Ладно, не буду повторяться. Бенджамин, я не затем звоню… Победа Боннера над Шермом Тейлором оказалась одной из самых трудных в истории. Он выиграл меньше процента. В какой-то мере Шерм обвинял себя – считал, что, поверив в свою популярность, слишком затянул со стартом. Что он бы выиграл, продлись кампания еще несколько дней. Ну, он бы, конечно, не выиграл – он миновал пик популярности и к тому времени терял голоса, но что правда, то правда, Тейлор мог бы победить, если бы зашевелился раньше. Так что Тейлор считает, что его должны были выбрать на второй срок. Он буквально верит, что Чарли Боннер украл у него победу. И это еще не все… Шерман Тейлор полагает, что заслужил реванш. И, беспристрастно говоря, я думаю, он прав. Но стратеги Великой Старой партии сказали: нет, Тейлор – использованная кнопка, избиратели не рискнут ее нажимать, им в этот раз нужен технический работник, а не звезда. Так что они в своей неподражаемой способности ошибаться в расчетах поставили на Прайса Куорлса – вице при Шермане, чем еще больше взбесили того – променяли на такое ничтожество! Куорлс – тихая мышка, самый настоящий бухгалтер, вплоть до защитной пластмассовой вставки в кармане рубашки, откуда ручки торчат, как головки ракет. И никаких других ракет Прайсу не видать. В нем нет величия, нет жилки вождя, нет твердости в опасные минуты – во всяком случае, так видится Шерму Тейлору. Это, в общем-то, не секрет, Бен. Почитай Джорджа Уилла. И каждый опрос доказывает, что Шерм был прав. В гонке против Куорлса Чарли лидировал – примерно шестьдесят пять к тридцати пяти. Так вот, Бенджамин, республиканцы подложили свинью нашему другу генералу Тейлору, а он в ответ подложил свинью им – а заодно и Чарли.
      Дрискилл усмехнулся про себя.
      – Тогда он, надо думать, вполне счастлив.
      – Если он способен быть счастливым – думаю, да. Так вот, Бенджамин, почему я звоню…
      – Слушаю, учитель.
      – Я только что говорил с Брэдом Хокансеном – он на взводе, и похоже, это твоя работа. Вся жизнь прошла у него перед глазами. Хуже того, после разговора с ним его жизнь проходит у меняперед глазами. Он боится, что убийства Тарлоу и Саммерхэйза вызовут крупное политическое расследование, которое засосет его и погубит.
      – Да что ты говоришь?
      – Он уверен, рано или поздно выйдет на свет, что он позволил отмыть кое-какие деньги через почтенную компанию Северного побережья. Во время кампании Боннера.
      – Деньги Боннера?
      – Может быть. Откуда мне знать, черт возьми? Я тебе передаю, что он мне сказал.
      – Тупой ублюдок! Если он прикусит язык, расследование его и не коснется.
      – Откуда тебе знать, чего оно коснется? Нет, нельзя винить только его, Бен. Скажи честно, чего ради тебе вздумалось с ним болтать? Тебе полагалось вернуться в Нью-Йорк…
      – Как мне помнится, до сих пор я сам мог решать, куда мне деваться. И Чарли так и передай. – Дрискилл перевел дыхание: нет смысла срывать зло на Ларки. – Я решил, что неплохо будет выяснить, чем занимался Тарлоу, когда его убили. Я и выяснял. И узнал, что он работал не на Белый дом и не на НДК. Он работал на Дрю… Дрю отправил его в Сентс-Рест…
      – Ради бога, зачем?
      – Расследовать какие-то проблемы с «Хартленд». Брэд получил наводку от члена совета директоров «Хартленд» – там велись какие-то темные делишки, а у «Северного побережья» крупные клиенты по уши завязаны на «Хартленд».
      – Например, НДК, – буркнул Ларкспур. – И Гарвард – я отслеживаю такие вещи. – Он тяжело вздохнул. – И что он раскопал?
      – Кто это спрашивает, Ларки?
      – Президент, умник. – Ларкспур хихикнул.
      – Откуда мне знать? Он мертв и отчета не представил. – Не стоило рассказывать Ларкспуру о листке с непонятной кривой. И без того есть от чего сойти с ума.
      – Бен… Не знаю, как сказать… Если ты собираешься копаться в этой куче, я бы посоветовал не забывать, что случилось с Дрю и с Тарлоу. Похоже, это опасное предприятие. Хотя ты, конечно, все равно сделаешь, как сочтешь нужным, чертов упрямый ирландец!
      – Честно говоря, я об этом не забывал. Я же не идиот.
      – Хватит и того, что ты ирландец.
      – Почему ты говоришь, что Дрю убит?..
      – Конечно, убит, Бен. Мне плевать, что объявляет публике полиция – для меня это очевидно. И наши источники подтверждают – да, убийство. Как бы там ни было, он не позволил бы такой твари, как Найлс, довести себя до самоубийства – даже подумать смешно. Я все обдумал, и к утру мне стало ясно – президент прав. Убийство.
      – Зачем ты мне звонишь, Ларки?
      – Слушай, Бен, президент хочет с тобой поговорить. Он не в восторге от твоих подвигов в Бостоне.
      – Ох, вот беда, а я-то надеялся его порадовать! Плевать.
      – Ты же знаешь, каким он становится, когда идет кампания. Никому не может поверить до конца. Думает, что все ставят ему палки в колеса, готов заподозрить тебя, меня, Эллен, Мака – всех, кто с ним рядом. Ему не понравилось, что известие о Тарлоу подняло такой шум, – завтрашние газеты будут им полны. У него перед глазами стоят эти заголовки: «Частный детектив президента убит» и новые бесконечные рассуждения о Саммерхэйзе. Ты же знаешь…