5

Дрискил

В вестибюле горели тысячи свечей, свечи освещали и бальную залу виллы Инделикато, построенной еще в шестнадцатом веке знатными его предками. Кто только не принадлежал на протяжении четырех столетий этой прославленной фамилии! Кардиналы, государственные деятели, ученые, банкиры, мошенники, поэты, генералы, воры — кровь Инделикато текла в жилах всех этих людей, и вот теперь на вилле собрались последние представители рода.

Сама вилла поддерживалась в безупречном порядке, штат постоянной прислуги составлял человек тридцать, не меньше. Теперь она была домом кардинала Манфреди Инделикато, который в глазах наиболее осведомленной римской элиты имел очень хорошие шансы стать преемником Папы.

Все было устроено с огромным вкусом и размахом. Мерцание свечей озаряло розоватый мрамор, камерный оркестр играл Вивальди, старинные гобелены отсвечивали золотыми нитями, из открытых дверей лился аромат сосен, представители духовенства при полных регалиях, женщины в элегантных нарядах «от кутюр» демонстрировали акры сливочно-белой плоти. Рядом с ними — седовласые мужи, которые могли позволить себе таких женщин, кинозвезды, члены Кабинета министров, шум голосов смешивался со звуками музыки. Сам воздух был пронизан возбуждением и ожиданием, продиктованными осознанием того, что Папа умирает сейчас у себя в покоях, и в этом возбуждении даже ощущался некий оттенок сексуальности.

Мы с сестрой Элизабет и отцом Данном прибыли в заботливо посланном за нами Д'Амбрицци лимузине. Поднялись по высокой пологой лестнице и тут же слились с толпой. Элизабет окружили какие-то ее знакомые, к Данну беспрестанно подходили священники, а потому я остался в одиночестве. Шампанское лилось рекой, длинные столы были уставлены изысканными закусками, еду и напитки также разносили на подносах официанты в смокингах. Свечи и электрические лампочки разливали вокруг розоватое мерцание.

Вилла была не только местом грандиозных приемов, но и частным музеем. Стены высотой футов в сорок были увешаны гобеленами и живописными полотнами великих мастеров, цена каждого наверняка составляла просто астрономическую сумму. Коллекция собиралась членами семьи Инделикато на протяжении веков, и плоды их трудов были теперь налицо: Рафаэль, Караваджо, Рени, Рубенс, Ван Дейк, Мурильо, Рембрандт, Босх, Хальс и так далее. Все это собрание казалось каким-то нереальным, в доме были сосредоточены просто несметные богатства.

Я медленно переходил из одной галереи в другую, любовался полотнами, потягивал из бокала шампанское и временами даже забывал, зачем я здесь.

Никто из нас не знал, чего ожидать от этого приема. Во-первых, почему нас вообще пригласили? Данн, прежде не обмолвившийся об этом ни словом, вдруг оказался близким другом Д'Амбрицци и заявил, что пригласили нас сюда потому, что Инделикато вместе с Д'Амбрицци занимался по распоряжению Папы поисками убийцы Вэл. И вот, поскольку мы занимались одним делом, Инделикато якобы захотел с нами познакомиться. Но почему Д'Амбрицци так настаивал на нашем присутствии? В ответ на этот вопрос Данн лишь пожал плечами. Очевидно, у Д'Амбрицци были какие-то свои личные причины, даром, что ли, он заявил, что в конце приема все выяснится. Что-то должно произойти. Просто мы не знали, что именно и как. При мысли об этом даже замечательное шампанское не лезло в горло.

Сестра Элизабет выглядела весьма эффектно в черном бархатном платье с квадратным вырезом и брошкой-камеей, которую, по ее словам, подарила Вэл. Волосы были зачесаны назад и перехвачены черной лентой. Мы встретились у входа в гостиницу «Хэсслер», и она одарила меня улыбкой. Никогда прежде не замечал, чтобы она так улыбалась. Словно между нами никогда не было конфликта. Глаза наши встретились, она взяла меня за руку, я помог ей сесть в лимузин. Я вспомнил о ночном разговоре в номере и почему-то сразу успокоился. Мы с ней словно начали все с чистого листа и, вне зависимости от того, какие решения будут затем приняты, могли прекрасно ладить.

Уже на приеме мы вновь столкнулись на широкой лестнице, перекинутой между галереями, и смотрели вниз, на все прибывающих гостей. Элизабет подняла на меня глаза.

— Какой истории ты веришь? — И тут она пересказала мне свой разговор с Санданато, подчеркнув его убежденность в том, что за всем этим с самого начала стоял Д'Амбрицци. Что будто бы Д'Амбрицци ставит своей целью полный контроль над Церковью и непременно тем самым разрушит ее. — Д'Амбрицци у нас или хороший парень, или плохой. Вопрос в том, как это узнать.

— Понятия не имею. Да все они плохие парни. Ладно, согласен, он подходит под все критерии плохого парня. И о том, что он хороший, мы знаем только из его утверждений.

— Ну и еще со слов отца Данна, — заметила она.

— Как убедительно! А на самом деле?... Не знаю.

— А что подсказывает тебе шестое чувство?

— Что я хочу провести немного времени наедине с герром Хорстманом. А уже потом буду думать о том, кто его послал. Есть все причины полагать, что это Саймон. Настоящий Саймон... Д'Амбрицци.

— Но Вэл... не мог же он приказать убить Вэл...

— А покушение на тебя? На меня? Это он мог приказать?

Она промолчала и отвернулась.

К нам приблизился средних лет священник с невыразительным и мрачным лицом.

— Сестра Элизабет, — сказал он, — и вы, мистер Дрискил. Его преосвященство кардинал Инделикато хотел бы с вами познакомиться. Прошу, следуйте за мной.

Мы поднялись следом за ним по лестнице, прошли в другую галерею, затем двинулись по коридору, где вдоль стен стояли стулья, обитые золотисто-зеленой парчой. На стенах — гравюры в рамках, внизу — столы из зеленого мрамора на позолоченных ножках, на них вазы со свежесрезанными цветами. Он остановился у двери и пропустил нас внутрь. Комната длинная, узкая, с высокими окнами и тяжелыми шторами на них, на полу — старинный ковер, в углу — элегантное бюро, на одной из стен — огромное полотно Масаккио. Понятия не имел, что в частных домах могут находиться такие работы.

В комнате никого не было.

— Momento, — пробормотал священник и скрылся за резной дверцей, что позади письменного стола.

Я кивнул. Взгляд упал на маленькое полотно, висевшее у окна, прямо над ультразвуковым прибором искусственного увлажнения воздуха, призванного препятствовать превращению предметов в пыль и прах. В центре картины зависла в воздухе призрачная фигура в накидке. Одна рука вытянута и указывает то ли на зрителя, то ли на художника.

При более близком рассмотрении под капюшоном вместо лица оказался череп, отбеленный и гладко отполированный. На заднем плане голые ветки деревьев, черные птицы на фоне красноватого, с отблесками, неба, точно где-то за горизонтом пылает пожар адского пламени. Меня поразила эта картина, наверное, потому, что фигура в плаще с указующим перстом вдруг напомнила сон о маме, о том, как она тянет ко мне руки, бормочет невнятные слова. Тут послышался шорох одежд, я обернулся и увидел, что в комнату входит кардинал Инделикато.

Лицо продолговатое, с впалыми щеками. Гладкие темные волосы точно прилипли к узкому черепу. Он пожал руку сестре Элизабет, потом подошел ко мне и повторил этот жест — на миг даже показалось, что он прищелкнул каблуками. С шеи на толстой серебряной цепочке свисает тяжелый серебряный крест, украшенный крупными камнями, по-видимому, рубинами и изумрудами. Он заметил, что крест привлек мое внимание.

— Нет, это не повседневная деталь моего костюма, мистер Дрискил. Семейная реликвия, оберег, считалось, что он защищает от вампиров и прочей нечисти, так мне, во всяком случае, говорили. Ношу только для показухи. Чем и является, боюсь, наше сегодняшнее мероприятие. Церкви приходится отдавать дань уважения современным средствам массовой информации. Сегодня у нас предварительный просмотр американской телевизионной программы, рассказывающей о том, «как работает Ватикан». Очень по-американски, не правда ли? Жизнь Ватикана изнутри... Американцы почему-то просто обожают все, что может сойти за историю, демонстрирующую нутро... института, предмета, человека, им неважно. И верят почти каждому слову. Впрочем, прошу извинить за болтовню. Хотелось бы выразить личные самые глубокие соболезнования по поводу безвременной кончины вашей сестры... Я не слишком хорошо ее знал, но она была человеком в высшей степени авторитетным, как в кругах Церкви, так и во всем мире. И да, моя дорогая сестра Элизабет, искренне сожалею, что вам довелось пережить столь ужасные минуты. — Он назидательно приподнял длинный тонкий палец. — Мы уже почти закончили наше расследование. Могу вас заверить, убийств больше не будет. Церковь на пути к спасению. — На губах мелькнула еле заметная улыбка.

— Рад слышать, — сказал я. — Путь к спасению — это прекрасно. Уверен, Вэл на том свете это известие принесет большую радость. А также Робби Хейвуду, брату Лео и всем остальным, кто погиб от руки герра Хорстмана...

— Да, да, понимаю ваши чувства. — Кардинал обернулся к сестре Элизабет, та старалась сохранять полную невозмутимость. И смотрела так, точно ей доставляло особый интерес изучать столь любопытный образчик под названием Cardinalus Romanus, словно хотела прочесть на его лице признаки смущения, осознания вины или, напротив, Полной невиновности, попадающей под версию Санданато. — Однако, — продолжил он, — вы должны помнить, что это сугубо дело Церкви. Не только потому, что лучше всего вести его силами Церкви... но и потому, что только так можно вообще его вести. В самом ближайшем времени Хорстман и его хозяин будут обнаружены, и ими займется Церковь. А пока что вынужден просить вас воздержаться от дальнейших самостоятельных действий. Это распоряжение Папы... он лично выразил такое желание. И вы двое должны устраниться, при всем уважении к вашим мотивам и чувствам. Могу ли я рассчитывать, что вы выполните это условие?

— Можете рассчитывать на что угодно, черт побери! — сердито буркнул я в ответ.

— Вы только осложняете все дело, — невозмутимо заметил он. — Меня предупреждали, что вы за человек. Вижу, что не напрасно. Но повторяю, вы ничего не сможете сделать, чтобы хоть как-то повлиять на исход всего дела. Спасибо за то, что пришли. — Он снова улыбнулся еле заметной злобной улыбкой. — Веселитесь, развлекайтесь. И не пропустите демонстрацию фильма. Там есть прелюбопытные вещи. Узнаете, что в действительности представляет собой современный Ватикан и как работает. И насколько обезоруживающе прост и приятен этот мир. — Он слегка склонил продолговатую голову.

— Так вы хотите сказать, это Д'Амбрицци, — сказал я. И не двинулся с места, хотя он пытался подтолкнуть нас к двери. — Должно быть, решили, что можете это доказать, но что будет толку от таких доказательств? Уж римская полиция вряд ли примет их к сведению. И принстонская — тоже. Хотите, чтобы все осталось в стенах Церкви. Папа умирает и, возможно, понятия не имеет, о чем вы говорите и что делаете. Так куда вы пойдете с этим своим делом, а?

Кардинал Инделикато слегка пожал плечами.

— Ступайте на прием, постарайтесь получить удовольствие. А теперь прошу прощения, но мне некогда. — Он обогнул меня, потом остановился в дверях, обернулся и окинул нас странным взглядом. И, к моему удивлению, не сказав больше ни слова, вышел.

Иерархи римской католической Церкви все прибывали. Они были повсюду. Были здесь и другие узнаваемые лица, не имеющие отношения к духовенству.

Стоя на балконе, я наблюдал за толпой внизу.

Кардинал Клэммер был здесь, не поленился прилететь из Нью-Йорка. Кардинал Полетти, заправляющий делами в курии, и кардинал Фанджио, ядовитый, как гадюка, напустили на себя самый невинный вид, и камуфляж этот был столь совершенен, что они и вправду казались чуть ли не ангелами. Присутствовали также кардинал Вецца, кардинал Гарибальди, горбун-кардинал Оттавиани и кардинал Антонелли с длинными белокурыми волосами. Были и другие, чьи имена вылетели из головы, однако я их узнал. В частности, голландца, которой ходил с помощью двух тростей, приволакивая ногу; немец с характерной короткой стрижкой ежиком; чернокожий мужчина ростом около семи футов. Их лица часто мелькали на экране и страницах газет. Разглядел я в толпе и Дрю Саммерхейса, а рядом с ним — маленького человечка с жутким шрамом на горле. Того самого, кто преследовал меня в Авиньоне. А затем в высокой арке, где играли тени, возникло лицо человека, которого я никак не ожидал здесь увидеть. То был Клаус Рихтер в темном деловом костюме. Он попивал шампанское и беседовал о чем-то с незнакомым мне священником. Все на своих местах: нацисты, произведения искусства, представители духовенства. Рихтер... Бывший фашист, любитель гольфа, один из мужчин на снимке, который украла Вэл из его кабинета. Интересно знать, по какому делу он находится в Риме? Наверняка оно связано с картинами старых мастеров и шантажом.

Тут ко мне подошел отец Данн. Пробормотал что-то, я повернулся к нему и вдруг заметил уголком глаза серебристые гладко прилизанные волосы, круглые очки, в стеклах которых отражалось мерцание свечей. Мужчина промелькнул в толпе, за спинами гостей. Я вытянул шею, но седовласый господин уже куда-то исчез. Отец Данн проследил за направлением моего взгляда.

— Что такое?

— Наверное, у меня галлюцинации, — ответил я. — Показалось, что вижу Хорстмана.

— Почему же галлюцинации? — Он криво улыбнулся. — Хотите сказать, его присутствие здесь вас удивляет? В таком случае это вы меня удивляете.

— Ни черта не понимаю...

— Все вы понимаете. И вообще, ведете себя крайне легкомысленно, учитывая обстоятельства. Хотите, угадаю? Вы помирились с сестрой Элизабет, верно?

Я кивнул, но все мысли мои занимал Хорстман. Возможно, он сейчас ожидает новых приказов от Саймона. За последнюю неделю он вроде бы никого еще не убил.

— Взгляните, — сказал Данн. И указал на вход, где наблюдалось оживление.

Кардинал Инделикато приветствовал кардинала Д'Амбрицци. Один высокий, тощий и мрачный, другой низенький, плотный, улыбающийся. Со стороны казалось, встретились два лучших друга. К ним, точно притягиваемые магнитом, тут же устремились другие кардиналы.

— Целое представление, — заметил Данн. — Сегодня Инделикато играет роль избранного. Всем своим видом говорит: Я буду Папой!И все, почти все, стараются продемонстрировать, что они на его стороне. Не налюбуюсь, ей-богу!

Час спустя гости постепенно перешли в бальную залу, где для избранных должна была состояться премьера телефильма. Кардинал Инделикато вышел сказать несколько слов. Он представил знаменитого американского телеведущего, от лица которого велось повествование. Приветствовали кардинала очень тепло.

Д'Амбрицци отошел в сторонку и присоединился к нам. Стояли мы в тени пальм в кадках. Данн обернулся.

— Ваше преосвященство...

Кардинал кивком указал на стоявшую неподалеку сестру Элизабет.

— А вот она все еще верит, что я не Джек Потрошитель. Надеюсь доказать то же самое и вам, Бенджамин. Сегодня, на этом приеме. Что же касается доброго моего друга Инделикато, он искренне считает, что положит сегодня же вечером конец карьере Святого Джека. — Он пожал плечами. — Что, если у него получится? Будет ли это трагедией для меня? Нет, вряд ли. Скорее трагедией для Церкви.

— А какой вы хотите видеть Церковь? — спросил я.

— Какой хочу видеть?... Ну, во-первых, не хочу, чтобы Церковь попадала в руки заплечных дел мастеров, так я их называю. В руки старой гвардии, ультраконсерваторов. Не хочу, чтобы ею командовал Инделикато, превратил в свою баронскую вотчину. В любом случае, слишком поздно. Вот, собственно, и все.

— Инделикато выглядит сегодня очень уверенно, — заметил я.

— Почему бы нет? Я ведь у него под каблуком, верно? Хорстман был созданием Саймона, все считают именно так. А я был Саймоном... Я пытался убить Папу, я возглавлял шайку убийц, я снова задействовал Хорстмана. Все вписывается в долгую и темную историю Церкви, и Инделикато считает, что может это доказать. Как, скажите, я могу предотвратить этот шантаж с его стороны? Для этого бы понадобилось вмешательство самого Всевышнего. Нет, разумеется, я верю в Бога. — Он улыбнулся, потрогал крест из слоновой кости на груди. — А Бог, как известно, склонен помогать тем, кто сам себе помогает. Так вы идете смотреть этот телефильм? — Мы дали понять, что не собираемся. — Я тоже. Пошли со мной. Только тихо. Хочу вам кое-что показать.

Он провел нас по безлюдному коридору к лестнице, которая спускалась в полутемный подвал, освещенный лишь несколькими лампочками, вмонтированными в потолок.

Тронул выключатель, вспыхнул яркий свет, и мы увидели стеллажи для хранения винных бутылок. Их были тысячи.

— Слышал, что у него лучший винный погреб в Риме, — сказал Данн.

Д'Амбрицци пожал плечами.

— Я в винах не очень-то разбираюсь. Лишь бы покрепче да цвета крови, и я доволен и счастлив. Крестьянин, что с меня взять. — Он шел вдоль стеллажей. — Не будем здесь ничего трогать. Хочу кое-что показать.

— А почему вы считаете, что нас здесь... не застукают? — нервно спросила Элизабет. И огляделась с таким видом, словно в подвал вот-вот ворвется группа спецназа. — Это же незаконно.

— Сестра, мы знакомы с Манфреди Инделикато вот уже пятьдесят лет. Знаем друг о друге буквально все. Его шпионы всегда следили за мной. Но он считает меня эдаким неуклюжим слоном в посудной лавке. Верит в то, во что хочет верить. Во всяком случае, он никогда не поверит, что и у меня тоже есть шпионы... причем все они из числа его личной прислуги. Иногда он использует против меня сведения, полученные от своих шпионов. Я же никогда этого не делаю. Просто накапливаю информацию, вдруг пригодится. — На лице возникла хищная крокодилья улыбка. — Использую ее лишь косвенным образом. Просто я хитрее Манфреди. — Он самодовольно кивнул. — Он собирается убить меня сегодня. Должен убить... так ему кажется. Но разве я нервничаю или трушу? Как вам кажется, сестра? Не волнуйтесь, будьте уверены, здесь мы в полной безопасности. Я бывал здесь и прежде. Видел несколько раз то, что собираюсь вам показать. Видно, лишний раз хочу убедиться, что это мне не пригрезилось. Идемте же.

В помещении царила прохлада, я вдыхал запах пыли и дерева и задавался вопросом: зачем мы здесь? Но вот Д'Амбрицци подвел нас к дальнему концу погреба, взялся за крайний в ряду стеллаж и сдвинул его в сторону. Раздался тихий скрип, стеллаж отъехал, за ним открылась дверь в другое помещение. Д'Амбрицци дал знак следовать за ним.

— Манфреди — человек самонадеянный. Другой бы на его месте установил систему сигнализации, целые ряды видеокамер слежения, особенно в наш-то век бурного развития технологий. Впрочем, тогда люди, устанавливающие эти системы, могли бы допустить утечку информации. Нет ничего хуже... Манфреди так уверен в своей неприкосновенности, так бездумно эгоцентричен, считает себя неуязвимым. Думает, что никто никогда не узнает об этом склепе и о том, что он здесь прячет. Но он глубоко заблуждается. Джакомо Д'Амбрицци знает...

Помещение оказалось гораздо просторнее винного погреба, к тому же здесь было гораздо чище и светлей. Два больших прибора увлажнения воздуха, фильтрационная система, приборы для измерения температуры, автоматические разбрызгиватели воды на случай пожара. Площадью помещение было с два теннисных корта.

— Перед вами, друзья мои, — сказал Д'Амбрицци, — художественные ценности, трофеи Второй мировой войны. И все это, заметьте, находится в подвалах Манфреди Инделикато. Идите, взгляните на эти ящики. Сюда. — Он провел нас между двумя рядами ящиков, стоявших на бетонном полу. — Вот, смотрите!...

На ящиках красовались орлы и свастики Третьего рейха, выведенные черной краской. На некоторых более блеклыми чернилами были написаны имена художников. Энгр, Мане, Джотто, Пикассо, Гойя, Боннар, Дега, Рафаэль, Леонардо, Рубенс. Конца-краю им не было. А часть ящиков была помечена надписью красными чернилами «Vaticano».

— Вполне надежное хранилище, — сказал Д'Амбрицци. — Он заботился о микроклимате. Очень любит изобразительное искусство. Это у него наследственное. И все эти сокровища могут храниться здесь длительное время. Потому что у части этих шедевров весьма сомнительное происхождение. Их можно хранить здесь еще целый век. Если Фреди станет Папой, он непременно позаботится о том, чтобы все это перешло к Церкви...

— А если Папой станете вы? — спросил я.

— Ну, я пока что об этом еще не думал. Но полагаю, что со временем что-нибудь да придумаю. Возможно, Инделикато захочет оставить все это у себя. — Он вздохнул. — Нельзя, чтобы такие сокровища принадлежали одному человеку. А поскольку они нам все равно не достанутся, не мешало бы вам хотя бы взглянуть на них, оценить, так сказать, размах, с которым действовал Инделикато. Если начнете тщательно осматривать содержимое ящиков, то увидите на ряде из них пометки. Для Геринга или Гиммлера, Геббельса, даже для самого Гитлера. Однако Инделикато все же присвоил их... и в ряде случаев, признаю, не без моей помощи.

— Но почему Инделикато? — спросила Элизабет. — Ведь во время войны он был в Риме, никак не был связан с парижскими ассасинами... Вы, а не он, следили за тем, чтобы награбленные сокровища достались Церкви.

— Просто меня они не слишком интересовали. А Фреди, он был правой рукой Папы Пия, когда затевалась вся эта история. Не один только Пий направил меня в Париж делать грязную работу. Пий посоветовался с Инделикато, тот предложил меня. Фреди хотел от меня избавиться. Уже тогда мы были соперниками. Он считал, что мне не выйти живым из той парижской передряги. Думал, что нацисты рано или поздно раскусят меня и убьют. И еще он очень пристально следил за моей работой.

— Он знал о ваших планах расправиться с Папой?

— Да, конечно. Именно к Инделикато поступила информация о заговоре. Именно он затем предупредил Папу, якобы «спас» ему жизнь и тем самым лишь укрепил свои отношения с Пием. Пий никогда этого не забывал.

— А кто сообщил Инделикато? Кто вас предал?

— Человек, которому я доверял, который знал все. Вначале я был уверен, что это Лебек. Теперь знаю, что это не так.

— Но кто же?

Он молча покачал головой. Он не хотел отвечать на этот вопрос.

— Каким же образом Инделикато заполучил все эти сокровища? — спросила Элизабет.

— Пий был человеком благодарным. Он отдал коллекцию Фреди на хранение, в знак доверия и награды за верность. Инделикато должен был сохранить ее для папства. А возможно, Инделикато шантажировал его... — При этой мысли Д'Амбрицци улыбнулся.

— Что ж, — заметил отец Данн, — Пий просто облагодетельствовал его. Ведь семья Инделикато всегда гордилась своей коллекцией. Всегда собирала произведения искусства.

И тут меня осенило.

— Коллекционер, — тихо пробормотал я.

Д'Амбрицци кивнул.

— Да. Именно Инделикато Пий послал в Париж на мои поиски, именно ему велел заняться расследованием убийства Лебека, истории заговора с целью покушения на самого Папу. Но сколько он ни старался, все мы молчали, никто из наших не раскололся. А потом я понял, что он меня просто убьет, чтоб избавиться, раз и навсегда. Да, Пий называл его Коллекционером. Так, вроде бы в шутку. Фреди послали в Париж за мной, но ничего у него не вышло. А как только кончилась война, именно Инделикато предложил Ватикану сделку. То, что вы называете «взаимным шантажом» с участием удравших нацистов. Фреди, он, как паук, плел свою паутину из крови и страха, залавливал в нее нацистов и Церковь, а предметом торга служили произведения искусства. Те дни и есть ключ к его возвышению. Вроде бы серьезный господин, аскет, некоронованный король курии. А на деле Инделикато был бизнесменом. Одному из нас, полагаю, вскоре предстоит умереть, так что другие должны донести все это...

— Ерунда, Джакомо! Иллюзии, вкус к дешевой мелодраме, вот что тебя ослепило! — В дверях за нашими спинами стоял сам его преосвященство кардинал Инделикато. — Что мне тебя бояться? Почему ты должен бояться меня? К чему эти глупые разговоры о смерти? Неужели не достаточно убийств? — На губах его играла еле заметная улыбка, черные глазки нервно обегали присутствующих. В этот момент он напоминал мне Санданато, фанатика и мученика. Похоже, слова Элизабет о том, что Санданато перебежал в стан врага, и это после верного служения Д'Амбрицци, были похожи на правду. Во всяком случае, если судить по выражению лица Инделикато. Эти двое были страшно похожи. Вот только амбиции были разные.

Д'Амбрицци терпеливо улыбнулся.

— Должен извиниться перед вами, друзья мои. Я знал, Фреди, что ты будешь следить за мной, и хотел, чтобы ты был здесь. Они бы никогда не пришли сюда, если бы я сказал им заранее. Зато теперь они видели все доказательства.

— Боюсь, ты создал у этих людей превратное впечатление. Все это дары Церкви от разных государств, пожалованные до и после войны. Я сдаю это помещение Церкви в аренду. Взял картины на хранение. Все это зафиксировано в соответствующих документах.

Д'Амбрицци рассмеялся.

— Зачем ты говоришь это мне, Фреди? Ведь я один из тех, кому немцы разрешили украсть все это! Нет, ей-богу, иногда ты просто смешон!

— И я прошу прощения, друзья мои. Однако вы должны понять, что наше соперничество подошло к концу. Мы с тобой уже старые люди, Джакомо. И нам давно пора забыть о прошлом. Будем мирно доживать свои дни...

— Неужели, Фреди? Ты и правда так думаешь?

— Конечно. Долгая война подошла к концу. У меня есть твои мемуары, история, которую ты написал и оставил в Америке много лет тому назад... Вернее, я ее получу в самом скором времени. И уничтожу. И, таким образом, вырву у тебя когти. А все остальное, все эти твои россказни о трагедиях прошлого так и останутся пустой болтовней...

— И через сорок лет после всех этих событий у нас будет Папа-фашист! — В голосе Д'Амбрицци звучала издевка. — Просто прелестно! И кто же доставит тебе эти мемуары?

Инделикато пропустил этот вопрос мимо ушей.

— Знаешь, ты просто заложник прошлого. И слово «нацисты» уже потеряло прежнее свое значение.

— Что ж, тем хуже для всего мира. Поверь, для меня значение это сохранилось.

— Ты законсервировался в прошлом. Для тебя до сих пор идет война, со всеми этими убийствами. Так вот, Саймон, пришло время положить конец твоим убийствам. А сам ты должен позаботиться о своей душе. На руках у тебя много крови. Слишком уж много убивал в прошлом. А вот меня, Джакомо, убить не удалось!