4. АРИФМЕТИЧЕСКИЕ ГРАНАТЫ

Каким-то чудом Кейс удается промахнуть мимо безликого часа и доспать до зазеркального утра.

Ее будит странный гибрид легкой мигрени и металлических бликов на крыльях отлетевшего сна.

По-черепашьи высунув голову из-под гигантской печной рукавицы, она щурится на сияющие квадраты окон. Солнечный день. Душа, судя по всему, успела за это время подлететь поближе; отношения с Зазеркальем перешли в новую фазу — экзотермический скачок, сопровождающийся выбросом энергии. Кейс выпрыгивает из кровати — прямиком в ванную, где хромированный итальянский душ можно настроить на массажный режим. Шипят бодрящие колючие струи. Водяная составляющая Дэмиенова ремонта выше всяких похвал.

Кейс кажется, что рычагами ее тела завладела некая деятельная сущность, обладающая собственным разумом и преследующая непостижимые цели. Любопытно посмотреть, к чему это приведет.

Высушить голову. Составить ПК на основе черных джинсов. Залить хлопья «Витабикс» молоком, добавить кусочки банана. У молока неуловимый зазеркальный привкус.

Кейс остается только наблюдать, как деятельная сущность уверенно орудует рычагами: отрывает зубами кусок черной изоленты, небрежно заклеивает прожженную дыру. Элемент устаревшего панковского стиля. Надеть вылеченную куртку, проверить деньги и ключи, сбежать по ступенькам, которых еще не коснулся ремонт, мимо чьего-то спортивного велосипеда и стопок старых журналов.

Улица залита солнечным янтарем: полная неподвижность. Исключение — кот, промелькнувший мазком коричневой акварели. Кейс прислушивается на ходу: белый лондонский шум набирает силу.

Чувствуя прилив необъяснимого счастья, она шагает по Парквею; на углу Хай-стрит подворачивается такси, которое вовсе не такси, а просто голубая зазеркальная «джетта», покрытая пылью. Русский водитель за рулем; они едут в Ноттинг-Хилл. Кейс не боится: водитель слишком стар, слишком интеллигентен и слишком неодобрительно на нее поглядывает.

Машина выезжает из Камден-тауна. Кейс сразу же теряет чувство направления. У нее в голове нет дорожной карты города — только схема метро с прилегающими пешеходными маршрутами.

Тошнотворные крутые повороты в лабиринте незнакомых улиц. За окном мелькает непрерывная череда антикварных магазинчиков с периодическими вкраплениями пабов.

Голые блестящие щиколотки черноволосого мужчины, одетого в дорогое вечернее платье — он стоит в дверях с газетой и стаканом молока. Армейский грузовик с непривычно-хмурым выражением фар; кузов, затянутый брезентом; беретка водителя.

Элементы зазеркальной уличной обстановки, назначение которых Кейс не может угадать. Местные аналоги странного заведения под названием «Пункт проверки качества воды» рядом с ее манхэттенской квартирой. Приятель однажды пошутил: внутри ничего нет, кроме крана и стаканчика. Кейс часто представляет себя в этой роли — инспектор-обходчик, который проверяет вкус воды в разных частях города. Не то чтобы этим хочется заниматься всерьез, просто успокаивает сама возможность существования такой профессии.

К моменту прибытия в Ноттинг-Хилл деловая сущность неожиданно покидает командный пункт, и Кейс остается одна, в растерянности. Расплатившись с русским, она выходит из машины напротив Портобелло и спускается в подземный переход, воняющий пятничной мочой. Большие зазеркальные банки из-под пива, раздавленные, как тараканы. Метафизика коридора. Острая жажда кофеина.

Увы, «Старбакс» на втором этаже за углом еще не открылся. За стеклом опрятный юнец сражается с огромными лотками, нагруженными выпечкой.

Кейс бесцельно бредет по улице, приближаясь к субботней ярмарке. Время семь тридцать. Она не помнит, во сколько открываются магазины, но к девяти здесь уже будет не протолкнуться. Зачем понадобилось сюда ехать? Она ведь не собирается покупать антиквариат.

Кейс продолжает идти в сторону ярмарки. Мимо тянутся миниатюрные домики, раздражающе ухоженные; здесь их, кажется, называют «конюшни». И вдруг замечает этих людей: трое по-разному одетых мужчин, с одинаково поднятыми воротниками. Они неподвижно и озабоченно глядят в открытый багажник маленькой, нехарактерно старой зазеркальной машины. Точнее, не зазеркальной, а просто английской: по ту сторону океана у нее нет эквивалента. Чуткая память с болезненной поспешностью подсказывает возможное название: «Воксхолл».

Кейс не в состоянии объяснить, что в этих троих кажется столь необычным. Может, серьезность, с которой они разглядывают содержимое багажника? Бритоголовый негр, самый крупный из них, хотя и не самый высокий, затянут наподобие сардельки в нечто черное и блестящее, напоминающее искусственную кожу. Рядом сутулится длинный тип с цементным лицом; его допотопный водонепроницаемый плащ «Барбур» сверкает и лоснится на рукавах, как свежий конский навоз. Третий, молодой блондин с короткой стрижкой, одет в мешковатые скейтбордистские шорты и потрепанную джинсовую куртку; на плече у него объемная сумка, как у почтальона. Шорты и Лондон совсем не вяжутся друг с другом, думает Кейс, приближаясь к троице и заглядывая в багажник.

Там лежат гранаты.

Черные компактные цилиндры, всего шесть штук, покоятся на сером свитере среди картонных коробок.

— Эй, девушка! — окликает парень в шортах.

— Алле! — раздраженно вторит серолицый тип.

Пора уносить ноги, думает Кейс. Но вместо этого поворачивается к мужчинам: -А?

— Вот, это и есть «Курты», — говорит блондин, подступая ближе.

— Да это же не она, идиот! — прерывает серолицый, уже со злостью. — Она не придет, ясно!

Блондин озадаченно моргает:

— Так вы не за «Куртами»?

— За чем, простите?

— Ну, за арифмометрами.

Кейс, не в силах сдержать любопытства, склоняется над багажником.

— Что это за штуки?

— Арифмометры, — отвечает негр.

Скрипя пластиковой курткой, он наклоняется, берет одну из гранат и отдает Кейс. Тяжелая штука, с насечкой, чтоб не соскальзывала рука. По бокам вертикальные прорези с ползунками, сверху окошки с циферками. На торце ручка, как на кофемолке. Стратегическая кофемолка.

— Ничего не понимаю, — говорит Кейс, борясь с ощущением нереальности. Вот сейчас все поплывет, и она проснется в Дэмиеновой кровати.

Покрутив предмет в руках, она находит то, что искала — фирменный знак. СДЕЛАНО В ЛИХТЕНШТЕЙНЕ. Лихтенштейн?

— Для чего они нужны?

— Особо точный инструмент, — отвечает негр, — для арифметических операций. Заметьте, ни одной электронной детали, голая механика. С ним работать — все равно что снимать на старую тридцатипятимиллиметровую камеру. Это самый маленький механический калькулятор, когда-либо созданный человеком. — Голос у негра мягкий, сладкозвучный. — Его изобрел австралиец Курт Герцтарк еще во время войны. Он тогда был узником Бухенвальда. Лагерное начальство о его работе знало, но не препятствовало. Это вписывалось в концепцию «интеллектуального рабства». Арифмометр хотели подарить фюреру, когда закончится война. Однако в 1945 году Бухенвальд освободили американцы. А Герцтарк сумел выжить и даже сохранил свои чертежи.

Негр осторожно берет арифмометр у Кейс. Какие огромные у него руки! Толстые пальцы двигают ползунки, выставляя число. Сжав ребристое утолщение, он прокручивает ручку. Мягко стрекочет механизм, в окошках меняются цифры. Неф подносит прибор к глазам:

— Ну вот, в отличном состоянии. Цена восемьсот фунтов. Что скажете?

Его веки опускаются, он замирает в ожидании ответа.

— Красивая вещь, — говорит Кейс. — Только что я с ней буду делать?

Теперь она чувствует себя увереннее, предложение негра заполнило недостающий контекст. Это просто дилеры, они торгуют этими штуками.

— На хрен я тогда приезжал?! — взрывается серый тип, выхватывая у негра цилиндр. — Овца, блин!

Кейс понимает, что последнее относится не к ней. Серый тип сейчас похож на фотографию Сэмюеля Беккета из школьного учебника. У него ногти с черной каемкой, на длинных пальцах рыжая потрава от никотина. Он злобно поворачивается и кладет цилиндр в багажник, рядом с остальными гранатами.

— Хоббс, имей терпение, — вздыхает негр. — Она еще придет, давай подождем!

— Пошел ты! — огрызается Хоббс.

Склонившись, он ловко укутывает товар свитером. Заботливое, даже материнское движение. Он захлопывает багажник и дергает крышку, проверяя, закрылся ли замок.

— Только время зря потерял!

Он подходит к передней двери и распахивает ее — с оглушительным лязгом. Кейс успевает заметить салон мышиного цвета, сальную кожаную обивку и переполненную пепельницу, которая выпирает из приборной доски наподобие выдвижного ящика.

— Она придет, Хоббс, — повторяет негр без особого энтузиазма.

Хоббс молча залезает в кабину, хлопает дверью, бросает яростный взгляд через грязное боковое стекло. Мотор заводится с астматическим хрипом. Продолжая злобно сверкать глазами, Хоббс дергает рычаг. Машина трогается, едет в сторону Портобелло и на первом же перекрестке сворачивает направо.

— Не человек, а проклятие какое-то… — вздыхает негр. — Сейчас она придет, и что я скажу? — Он поворачивается к Кейс. — А все вы! Да, вы его разочаровали. Он подумал, что вы — это она.

— Она — это кто?

— Она покупатель. Работа на японский коллекционер, — вступает блондин. У него высокие славянские скулы, открытый взгляд и сильный акцент, как у эмигранта, еще не привыкшего к английскому. — Не ваша вина, не надо обижайтесь. Нгеми просто огорчился. — Он указывает на негра.

— Ну ладно. — Кейс пожимает плечами. — Извините. Удачи!

Она разворачивается и идет к Портобелло. Рядом открывается зеленая дверь, и на тротуар вываливается полная женщина средних лет. Черные кожаные штаны, собака на поводке. Появление этой матроны из Ноттинг-Хилла словно бы разрывает невидимые путы. Кейс ускоряет шаг.

За спиной стучат ботинки; она оглядывается. Блондин бежит следом, сумка шлепает его по заду. Негр уже куда-то исчез.

— Я вас проводить, пожалуйста, — говорит блондин, поравнявшись с ней и улыбаясь, словно для него это большая радость. — Меня зовут Войтек Бирошек.

— Имя мне Измаил, — отвечает она, не замедляя шаг.

— Разве женское имя? — Он семенит сбоку, по-собачьи заглядывая в лицо. Редкая разновидность наивности, не вызывающая отвращения.

— Да нет, меня зовут Кейс.

— Кейс… Как чемодан?

— Вообще-то имя произносится, как «Кейси». — Она зачем-то начинает объяснять. — Мать назвала меня в честь одного человека по фамилии Кейси. Но мне больше нравится Кейс.

— А кто такой был Кейси?

— Эдгар Кейси, «спящий пророк» из Вирджинии-Бич.

— А зачем так делать ваша мать?

— Потому что она типичная вирджинская чудачка. Вообще она не любит об этом говорить.

Это чистая правда.

— А что вы здесь делать?

— Иду на ярмарку, — по-прежнему не замедляя шаг. — А вы?

— Тоже на ярмарку.

— Что это были за люди?

— Нгеми продавать мне «Зи-Экс 81».

— А что это такое?

— «Синклер Зи-Экс 81», персональный компьютер. Делали такие в восьмидесятых. В Америке называли «Таймекс 1000», то же самое.

— Нгеми — это толстяк?

— Да, торгует старый компьютер, антикварный калькулятор. С девяносто седьмой год.

— Ваш партнер?

— Нет. Организовать мне встречу. — Он похлопывает по сумке, внутри что-то гремит. — Для «Зи-Экс 81».

— Но сейчас он продавал арифмометры?

— Да, «Курты». Замечательные! Правда, да? Нгеми и Хоббс надеются на совместная продажа. Коллекционер из Японии. Но Хоббс большая проблема. Всегда большая проблема.

— Что, тоже дилер?

— Математик. Гениальный печальный человек. Сильно любит «Курты», но себе не может позволить. Только посредник, купить и продать.

— Не очень приятный тип.

Кейс решает воспользоваться случаем и поработать стиль-разведчиком на выезде, как она это называет. Ей не впервой высаживаться в трущобных районах типа Дог-тауна, где был изобретен скейтборд, чтобы разнюхать, не вызревает ли там что-нибудь новое. В таком деле главное не ошибиться со следующим вопросом. Именно так она вышла на легендарного мексиканца, который впервые надел бейсболку задом наперед: правильно выбрала следующий вопрос. Вот такая она крутая.

— А на что похожи эти «Зи-Экс 81»?

Войтек останавливается, роется в сумке и извлекает на свет невзрачный потрепанный прямоугольник черного пластика, размером с видеокассету, к которому сверху привинчена маленькая клавиатура — на манер того, как в дешевых мотелях привинчивают к тумбочке телевизионный пульт, чтобы не украли жильцы.

— Это что, компьютер?

— Один килобайт памяти!

— Всего-то?

Они уже дошли до улицы с названием Вестборн-гроув; дорогие магазинчики попадаются чаще. Впереди, на перекрестке с Портобелло, бурлит ярмарочная толпа.

— А какая от них польза?

— О, это очень сложно.

— Сколько же их у тебя?

— Много, очень много.

— И зачем они тебе нужны?

— Важная веха в истории персональных компьютеров, — отвечает он серьезно. — И в истории Великобритании. Причина, почему здесь так много программисты.

— Да? И почему же?

Вместо ответа Войтек извиняется и ныряет в переулок, где рабочие разгружают помятый фургон. Короткий обмен фразами с крупной женщиной в бирюзовом плаще. Он возвращается, засовывая в сумку еще два черных прямоугольника.

Они идут дальше. Войтек рассказывает про английского изобретателя Синклера, который был гением в одних вещах и полным профаном в других. Он предугадал потребность в дешевых персональных компьютерах, но почему-то решил, что люди будут в первую очередь использовать их для изучения программных языков. Стоимость «Зи-Экс 81», известного в Америке, как «Таймекс 1000», не превышала тогдашнего эквивалента ста долларов, однако все команды надо было вводить при помощи дурацкой мотельной клавиатуры. Это определило недолгую рыночную жизнь продукта, а также, по мнению Войтека, привело к увеличению процента хороших программистов в Англии. Необходимость вручную кодировать каждый шаг приучила их к определенному складу мысли.

— Как хакеры в Болгарии, — приводит он не совсем понятное сравнение.

— В Америке тоже продавали «Таймексы», — замечает Кейс. — Почему же у нас нет хороших программистов?

— У вас тоже есть программисты, но Америка все по-другому. Америка захотела игровая приставка, «Нинтендо». А «Нинтендо» не может воспитать программиста. Потом еще другая причина. Компьютер привезли в Америку, самая первая партия. А модуль расширения памяти опоздал на три месяца. Люди купили продукт, принесли домой. А он совсем ничего не может. Катастрофа!

Кейс думает, что люди везде одинаковые. В Англии они хотели «Нинтендо» не меньше, чем в Америке, — и, разумеется, получили то, что хотели. Так что если теория Войтека верна, то грядущее поколение английских программистов будет являть собою печальное зрелище.

— Я хочу кофе, — заявляет она.

Войтек кивает и ведет ее по одряхлевшей галерее на углу Портобелло и Вестборн-гроув — мимо русских лоточников, торгующих старыми часами, потом вниз по ступенькам, в тесное подвальное кафе, и угощает так называемым белым кофе. Этот напиток Кейс помнит по первым детским визитам в Зазеркалье, когда здесь еще не было «Старбакса». Слабый кофейный раствор, круто заправленный сгущенкой и тяжелым сахаром. Она пьет и вспоминает отца, их первый поход в лондонский зоопарк. Тогда ей было десять лет.

Они с Войтеком сидят на раскладных деревянных стульях, которые стояли здесь, наверное, еще до войны, и осторожно прихлебывают обжигающий белый кофе.

И тут Кейс замечает Мишлена — рядом с кассой, буквально в пяти метрах от нее. Белый полуметровый опарыш, насаженный на палочку. Внутри, судя по всему, электрическая подсветка. «Мишлен» — это торговый знак, который впервые вызвал у нее болезненную реакцию — в возрасте шести лет.

— Он получил утку в лицо на скорости двести пятьдесят узлов, — тихонько произносит она.

Войтек смотрит на нее и озадаченно моргает:

— Что?

— Не обращай внимания. Это ее заклинание.

Один из друзей отца, летчик, когда Кейс была еще ребенком, рассказал историю про своего коллегу, который взлетел из аэропорта Сиу-Сити и столкнулся с уткой, набирая высоту. Лобовое стекло разбилось, в кабину ворвался ветер. Самолет каким-то чудом сумел приземлиться. Пилот остался в живых и даже вернулся к полетам, но в его левом глазу навсегда застряли микроскопические осколки стекла. История буквально заворожила Кейс, и позднее она обнаружила, что даже самых страшных рекламных чудовищ можно нейтрализовать, если при их появлении произнести эту волшебную фразу.

— Это как вербальный тик, — поясняет она.

— Тик?

— Ну, трудно объяснить…

Кейс оглядывается по сторонам. У стены раскинута небольшая палатка, торгующая викторианскими хирургическими инструментами. Продавец — древний старик с высоким пятнистым лбом, с белыми бровями, которые кажутся грязными. Его голова по-птичьи упрятана в плечи. Он стоит за прилавком, который со всех сторон забран стеклом. Внутри сверкают необычные предметы. Некоторые из них лежат в открытых футлярах, обшитых выцветшим бархатом. Кейс хватается за этот предлог, чтобы как-то вырулить из разговора про утку. Взяв чашку с кофе, она встает, пересекает посыпанный опилками коридор и подходит к прилавку.

— Что это такое? — Она показывает на первую попавшуюся коробку.

Продавец смотрит на нее, потом на коробку, потом снова на нее.

— Набор для трепанации черепа работы Еванса Лондонского, сделанный в 1780 году, в оригинальном футляре из акульей кожи.

— А вот это?

— Французский набор с лучковой дрелью для удаления камней из почек. Начало девятнадцатого века, мастер Гранжере. Футляр красного дерева, с бронзовыми заклепками.

Глубоко посаженные воспаленные глазки ощупывают Кейс, словно прикидывая, не пройтись ли по ней хитроумным изделием мастера Гранжере, которое в разобранном виде блестит в углублениях побитого молью бархата.