Народ его назвал цветком страстей.
      Он на Голгофе вырос, по преданью,
      Когда Христос приял грехи людей
      И кровь его текла священной данью.
      О крови той свидетельствует он,-
      Так говорят доверчивые люди,-
      И в чашечке цветка запечатлен
      Был весь набор мучительных орудий
      Все, чем палач воспользоваться мог,
      Что изобрел закон людей суровый:
      Щипцы и гвозди, крест и молоток,
      Веревка, бич, копье, венец терновый.
      Цветок, дрожа, склонялся надо мной,
      Лобзал меня, казалось, полный муки;
      Как женщина, в тоске любви немой
      Ласкал мой лоб, мои глаза и руки.
      О, волшебство! О, незабвенный миг!
      По воле сна цветок непостижимый
      Преобразился в дивный женский лик,-
      И я узнал лицо моей любимой.
      Дитя мое! В цветке таилась ты,
      Твою любовь мне возвратили грезы;
      Подобных ласк не ведают цветы,
      Таким огнем не могут жечь их слезы!
      Мой взор затмила смерти пелена,
      Но образ твой был снова предо мною;
      Каким восторгом ты была полна,
      Сияла вся, озарена луною.
      Молчали мы! Но сердце -- чуткий слух,
      Когда с другим дано ему слиянье;
      Бесстыдно слово, сказанное вслух,
      И целомудренно любовное молчанье.
      Молчанье то красноречивей слов!
      В нем не найдешь метафор округленных,
      Им скажешь все без фиговых листков,
      Без ухищрений риторов салонных.
      Безмолвный, но чудесный разговор,
      Одна лишь мысль, без отзыва, без эха!
      И ночь летит, как сон, как метеор,
      Вся сплетена из трепета и смеха.
      Не спрашивай о тайне тех речей!
      Спроси, зачем блестит светляк полночный,
      Спроси волну, о чем поет ручей,
      Спроси, о чем грустит зефир восточный,
      Спроси, к чему цветам такой убор,
      Зачем алмаз горит в земной утробе,-
      Но не стремись подслушать разговор
      Цветка страстей и спящего во гробе.
      Лишь краткий миг в покое гробовом,
      Завороженный, пил я наслажденье.
      Исчезло все, навеянное сном,
      Растаяло волшебное виденье.
      О смерть! Лишь ты, всесильна, как судьба
      Даруешь нам блаженства сладострастье;
      Разгул страстей, без отдыха борьба -
      Вот глупой жизни призрачное счастье!
      Как метеор, мой яркий сон мелькнул,
      В блаженство грез ворвался грохот мира
      Проклятья, спор, многоголосый гул,-
      И мой цветок увял, поникнув сиро.
      Да, за стеной был грохот, шум и гам,
      Я различал слова свирепой брани,-
      Не барельефы ль оживали там
      И покидали мраморные грани?
      Иль призрак веры в схемах ожил вновь
      И камень с камнем спорит, свирепея,
      И с криком Пана, леденящим кровь,
      Сплетаются проклятья Моисея?
      Да, Истине враждебна Красота,
      Бесплоден спор, и вечны их разлады,
      И в мире есть две партии всегда:
      Здесь -- варвары, а там -- сыны Эллады.
      Проклятья, брань, какой-то дикий рев!
      Сей нудный диспут мог бы вечно длиться
      Но, заглушив пророков и богоз,
      Взревела Валаамова ослнца.
      И-а! И-а! Визжал проклятый зверь,-
      И он туда ж, в премудрый спор пустился!
      Как вспомню, дрожь берет еще теперь,
      Я сам завыл со сна -- и пробудился.