Доннершварц, стоявший немного поодаль от кровати и пожиравший свою жертву жадными взглядами, сделал уже шаг вперед с распростертыми, как бы для объятий, руками.
      - Не терпится более! - шепнул Пропалый и хотел уже кинуться на него, но у несчастной девушки нашелся другой невидимый хранитель.
      С потолка оторвался тяжелый камень и упал между ней и Доннершварцем.
      Негодяй испугался и отступил.
      - Перестаньте, благородный рыцарь, - начал Гримм с чуть заметной иронией в слове "благородный", - разнеживаться теперь над полумертвой... Что тратить время по пустякам. Она от вас не уйдет. Идите-ка лучше собирать в поход своих товарищей и когда они все выберутся из замка, мы с Павлом перенесем ее отсюда к вам. Вы, проводив рыцарей, не захотите марать благородных рук своих в драке с русскими и вернетесь домой... Там вас будет ожидать Эмма и мы с нашими услугами.
      - Да, да, пусть сам черт заступается за нее, но она будет моей, воскликнул Доннершварц. - А теперь я на самом деле пойду, - добавил он, уже дрожа от страха.
      Предшествуемый оруженосцем с факелом, он ушел. Гримм с Павлом и двумя подкупленными злодеями остались одни.
      - Ну, а мы что?.. Улепетнем тоже отсюда, - заговорил Гримм, когда звуки шпор умолкли вдали.
      - Скоро утро... несподручно... Да еще вот что мне сомнительно: куда девались мои земляки? Я знаю Чурчилу, как самого себя: он не убежит, разве что в другом месте рыскает за добычей, - отвечал Павел.
      - А нам что до них? Этого чугунного рыцаря Доннершварца заведем мы в глушь, а там...
      Гримм сделал выразительный жест рукой.
      - Нет, пусть они уберутся завтра, а мы разгромим кладовые и отправимся в надежное местечко... Ведь мы с тобой одной шерсти, небось, уживемся везде...
      - А эту полуживую девчонку похороним здесь! Я не намерен делать угодное Доннершварцу.
      - И теперь же! Неужели же дожидаться ее смерти? Может, она еще и за горами...
      - А у вас за плечами! - крикнул Иван Пропалый, и бросился на них.
      Дружинники последовали за ним.
      Павел ускользнул, воспользовавшись суматохой.
      Гримм пырнул ножом одного русского, но сам пал под узловатым кистенем Пропалого. Двое других тоже были убиты.
      Побоище кончилось и все умыслы злодеев рассеялись прахом.
      - Куда же девался этот искариотский Павел? - спросил один из дружинников, отирая свой окровавленный меч.
      - Поищем и его, но прежде надобно сделать расправу с этой падалью! отвечал Пропалый, указывая на мертвых и шевелившегося посреди них Гримма.
      - А, прикинулся! А, кажись, удар был верен, без промаха!.. Чу, отдыхает, силится сказать что-то! - промолвил другой дружинник, наблюдая за Гриммом.
      - Возьмите вот тут... у меня за поясом все, что найдете, прерывистым голосом заговорил последний, - только не добивайте меня!
      - Эк, что сморозил! Да мы и без того оберем тебя, - заметил Иван, обыскивая его, и, нащупав в указанном месте большую кису, вытащил ее и радостно воскликнул. - Правда, эта собака стоит того, чтобы задать ему светлую смерть!
      В эту минуту Эмма очнулась, приподнялась и смотрела на всех мутными, но не испуганными глазами.
      Иван Пропалый подошел к ней и помог ей встать.
      Она продолжала обводить всех диким взглядом.
      - Наконец, я умерла! - заговорила она слабым голосом. - Гритлих, ты взял меня к себе!.. Как я рада!.. Как мне хорошо теперь!.. Что жить без жизни!.. Да, где же ты... О, дай мне полюбоваться на тебя...
      Она протягивала руки в пространство.
      - Нет, ты не умерла, ты жива, красная девица... Мы вырвали тебя у смерти... Вот твои вороги, - сказал Пропалый.
      Эмма взглянула бессмысленным взглядом на трупы.
      - А они давно уже умерли? Вместе со мной?.. Это вы, батюшка?.. Теперь мы не расстанемся с Гритлихом!
      - Да она полоумная, брось ее, что проку возиться с ней! - закричали Ивану товарищи.
      - Нет, возьмем ее с собой из этой преисподней. Тут побыть, так и мы заблажим... Давайте-ка на ее место этого старого Кащея! - сказал Иван.
      Гримма потащили на кровать.
      Он всеми силами выбивался из рук несших его, но, видя, что усилия тщетны, закричал, что есть силы, зовя кого-нибудь на помощь.
      - Захмелел, горлопятина! Погоди, скоро не так запоешь! - говорил Пропалый, укладывая его и связывая своим кушаком.
      Дружинники натаскали обломки скамеек, древков от валявшихся в подземелье копий и, навалив их кучей под постель, зажгли факелом.
      Гримм продолжал изрыгать ругательства, но скоро затих, охваченный дымом и пламенем.
      - Собаке - собачья смерть! Но куда девался окаянный Павел! - заметил Иван.
      - Черт в зубах унес! - отвечали ему товарищи, освещая впереди и около себя все места и неся на руках слабую, безмолвную Эмму.
      Они обыскали все обширное подземелье и, бросив поиски, поднялись через другую лестницу в необитаемую часть замка.
      XXIII. Пожар
      В этой необитаемой части замка Гельмст стены обвивали полуувядшие плющи, высовывались наружу из полуразрушенных окон; совы и филины летали на просторе и, натыкаясь на огонь факела, который принесли с собой из подземелья русские дружинники, чуть не гасили его и в испуге шлепались на землю.
      Эмму положили на пол. Воздух освежил ее. Она стала дышать ровнее и свободнее.
      Иван Пропалый, невзирая на сильный холод, окутал ее своим зипуном и, сам не зная, что с ней делать, куда ее девать и куда самим деться, согласился с прочими, что пора действовать.
      Они начали подставлять факел к рваным обоям; последние быстро вспыхивали, но вскоре гасли, шипя от сырости.
      Видя, что это не действует, дружинники стали собирать горючий материал и, наконец, достигли того, что пламя охватило всю комнату.
      - Пора! Чу! Петухи перекликаются. Чай, теперь давно за полночь? Наши продрогнут от холода и заждутся. Пожалуй, еще за упокой поминать начнут, подумав, что мы погрязли в этой западне по самые уши, - заметил Иван, подпаливая последнюю стену.
      Все работали усердно, кто шапкой, кто чем попало, раздувая огонь, и скоро пламя широкими языками начало выбивать из окон.
      - Авось, теперь не погаснет огонь. Он прожорлив: как разбежится, так не уймешь, начнет метаться во все стороны: любо-дорого смотреть, слышались замечания дружинников.
      - Однако, братцы, горячо оставаться в этой жаровне. Выберемся-ка лучше на приволье...
      - Братцы, что мучить девицу-то? Кинемте ее лучше в серединку. Не успеет и пикнуть, как уж ни одной косточки в ней не останется, - предложил один из дружинников, указывая на лежащую в полузабытьи Эмму.
      - Нет, не тронь, она и так обижена! - сказал Иван. - Душа безвинная восплачется на нас, так Бог накажет.
      Еще раз посмотрели они на всепожирающее пламя, длинными языками лезшее вверх по стенам, вышли на волю другим выходом и вскоре по уцелевшей полуразвалившейся лестнице спустились вниз.
      Эмма, после их ухода, от действия свежего воздуха ожила, и, как была, в зипуне Пропалого, быстро убежала по стене замка, видимо, сама не зная куда.
      Спустившись на двор замка, дружинники натолкнулись на груду изувеченных тел. По одежде и оружию они узнали в мертвецах своих земляков.
      "Так вот они, пленники, захваченные ими, о которых говорил вчера рейтар, при въезде в ворота замка!" - подумали русские молодцы.
      Распаленные гневом и жаждой мщения, они начали со своей стороны дикую расправу над встречными-поперечными: как звери, зарыскали они по двору и по замку и рубили сонных служителей.
      Задумчиво всю ночь расхаживал Бернгард по стенам замка. В его душе боролись между собой противоположные чувства: то он хотел покинуть зверский замок, где ни мало не уважается рыцарское достоинство, то жадно стремился мыслью скорее сесть на коня и мчаться на русских, чтобы кровью их залить и погасить пламя своего сердца и отомстить за своих.
      Вдруг стены и весь замок мгновенно осветились. Огонь, пробившись сквозь ветхую западную башню, засверкал на зубцах ее и далеко отбросил от себя яркое зарево.
      Бернгард испугался за Ферзена и бросился скорей будить служителей, но нашел их всех перерезанными, между тем, как из всех соседних комнат до него доносился беспечный храп и носовой свист спящих рыцарей.
      - Пожар, пожар! - закричал он изо всей силы.
      - Измена! Русские в замке! - крикнул в ответ ему неизвестный, бежавший прямо на него.
      Бернгард узнал в нем того русского пленника, которого накануне велел повесить Гримму.
      - Я вижу кто! - грозно встретил его Бернгард, одной рукой схватив его за шиворот, а другой приставив меч к его груди. - Кайся, сколько вас здесь и где твои сообщники, тогда я одним ударом покончу с тобой, а иначе - ты умрешь мучительной смертью...
      - Заклинаю вас, благородный рыцарь, увериться в моей преданности к вам! Не теряйте времени, спешите на ту сторону замка, к воротам, там русские в одежде рейтаров Доннершварца. Я узнал их, они как-то прокрались в замок, перебили многих, сбили замки с конюшен, разогнали лошадей ваших и...
      - Верны ли слова твои?..
      - Да возьмите меня с собой!..
      Оба они растолкали кого могли из спящих, стремглав побежали в указанное Павлом место, хлопая дверьми, звуча оружием и неистово крича:
      - Пожар, пожар!.. Русские!
      "Пожар!.. Русские", - грозным эхо пронеслось по замку.
      Проснувшиеся и оставшиеся в живых рейтары и служители бросились во внутренние апартаменты замка, где сладким сном покоились непобедимые рыцари.
      - Вставайте!.. Пожар! - кричали они всем.
      - Где? - спрашивали, лениво потягиваясь, рыцари.
      - На западной части башни!
      - О, до нас еще далеко, - беспечно решили они и перевернулись на другой бок.
      - Да ведь русские в замке!..
      - В чьем?
      - В нашем, в нашем! Уж там дерутся - чу, какой гам!
      - Как! - воскликнули они испуганно, и полусонные начали метаться по комнатам.
      - Благородный рыцарь, господин повелитель мой, владетельный рыцарь Роберт Бернгард послал меня успокоить вас. Русские вчера обманули стражу нашу и вошли в замок в нашей одежде. Их немного, всего одиннадцать человек. Господин мой с рейтарами уже окружил их гораздо большим числом и просит вас не препятствовать ему в битве, хотя они упорно защищаются, но он один надеется управиться с ними - сказал рыцарям вошедший оруженосец.
      - Пусть за ним будет это слово, - вскричали обрадованные рыцари.
      - Да мы с малым числом и драться не захотим! - добавил другой, зевая во весь рот.
      Доннершварц, как короткий приятель дома фон Ферзен, находился с ним вместе в отдаленной от пожара и битвы комнате замка.
      Старик, опечаленный, усталый от нескольких проведенных без сна ночей, выпивший накануне лишнее, спал как убитый, не ведая, что около него спит самый злейший его враг - похититель его дочери.
      Ввиду известия, принесенного оруженосцами Бернгарда, что русских немного, что рыцарь Бернгард окружил их, хозяина не стали беспокоить, чтобы он запас более сил к утру, на храбрость же Доннершварца плохо надеялись.
      Бернгард между тем со своими рейтарами, среди общей паники, наступившей в замке при вести о нахождении в нем русских, среди воплей отчаяния и мольбы о помощи, руководимый Павлом, настиг русских дружинников, убивавших по одиночке наповал каждого из попадавшихся им рейтаров.
      Русские пробирались к стене, искали какого-нибудь выхода из замка, чтобы соединиться со своими, когда на них было совершено нападение. Они сомкнулись друг с другом крепко-накрепко, уперлись спинами к стене и, оградившись щитами, устроили стену, решившись, видимо, дорого продать свою жизнь.
      Заметнее всех среди сражающихся мелькали меч Бернгарда да узловатый кистень Пропалого.
      Но бой был не равен.
      Русские падали без подкрепления, тогда как редевшие ряды воинов Бернгарда заменялись новыми.
      - Булат! Булат! - кричали русские, в надежде, что их услышат товарищи, но тщетно...
      Скоро расходившееся все более и более пламя зажженного ими замка осветило их трупы.
      XXIV. Гибель Эммы
      Огненный флаг, обещанный Иваном Пропалым, был выкинут им с башни замка Гельмст.
      Его скоро заметили находившиеся в засаде в лесу, невдалеке от замка, русские дружинники, предводительствуемые Чурчилой и Дмитрием.
      - Сдержал свое слово Пропалый. Вот уж прямо по-молодецки! Славно светит он нам дорогу к замку! Ну, братцы, разом! Промните коней, да и у самих, чай, кровь застоялась, - разнеслись по встрепенувшейся дружине восклицания.
      Все было забыто - сон, усталость, самая родина.
      Мигом вскочили все на коней и пустились туда, где виднелось громадное зарево. Через рвы и канавы началась скачка; приманками служили слава, золото, раны и смерть.
      Подъемный мост был поднят, но русские даже не взглянули на него. Они спешились, спустились в ров и туда же свели своих лошадей. Вода во рве замерзла.
      Если бы рыцари заметили движение русских и захотели воспрепятствовать им в переправе, то могли бы очень легко это сделать, так как соскочить в ров было делом нетрудным, а подняться на крутизну его сопряжено было с большим трудом.
      Но из замка их не заметил никто и они все благополучно выбрались на ровное место.
      - Братцы! - воскликнул Чурчила, - рубите и жгите мост! Во-первых, мы ответим Пропалому на его же языке, на языке огня, а во-вторых, без моста никто из нас не подумает возвратиться назад.
      Сказано - сделано. Мост запылал, русская дружина мчалась между двух огней.
      - Кто это там на стенах? Переговоры, что ли, вести с нами хочет? сказал один из дружинников, показывая рукой на стены замка.
      Все поглядели по указанному направлению и, подъехавши ближе и всмотревшись, увидали ужасное зрелище: Иван Пропалый и его товарищи висели мертвыми на зубцах стен. Головы их были раздроблены, тела изуродованы, свежая кровь шла из ран их.
      Насилу узнали их земляки.
      Месть закипела в сердцах и взорах их.
      Прикрывшись щитами, с гиком ярости бросились они на замок, откуда слышались им смешанные громкие голоса, галоп лошадей и звук оружия.
      Задрожали тяжелые ворота под первым натиском русских.
      Рыцари повыглянули на осаждающих из окон и говорили себе в утешение, что врагов малая кучка, что муха крылом покроет всю шайку, - так ободряли они своих рейтаров, но сами не трогались с места.
      Русские кричали им, осыпая окна градом стрел:
      - Ну-ка, выходите сюда, железные люди! Что вы головы-то высовываете, как лягушки из воды! Выходите смелей, мы раскупорим вашу скорлупу!
      Бернгард, раненный в схватке с дружиной Пропалого, отдыхал в замке, фон Ферзен бросался во все стороны, отдавал приказания одно нелепее другого, так что никто не понимал его и слушавшие только пожимали плечами, глядя на помутившегося умом старика. Доннершварц, празднуя победу над Пропалым и помянув его полной чарой, расхрабрился и выехал на двор, но когда ропот ужаса при новом нападении русских достиг до него, он совершенно обезумел от страха и кричал, что в замке есть надежное убежище в подземелье, куда он и советовал ретироваться. Страх вышиб у него всю память, он забыл об Эмме, Павле и Гримме. Весь замок кружился в глазах его. В эту минуту фон Ферзен схватил за поводья коня его и потащил за собой.
      Мимо них пронесся в битву не усидевший в стенах замка Бернгард. Рейтары понеслись за ним, многие спешились и полезли на стены замка защищаться.
      Смертный час несчастной Эммы был близок. Это нежное, слабое созданье, напуганное столькими ужасами, убитое столькими горестями, лишилось совершенно ума и в отчаянии бегало по саду, призывая своего Гритлиха. Только шум битвы вызвал ее оттуда. Не чувствуя холода, побежала она через двор с слабым остатком памяти и начала искать свою комнату, но огонь охватил уже большую часть замка; хотя она и не нашла ее, но не страшась пламени, полезла с непомерной силой и ловкостью между рыцарями на стены. Легкое покрывало окутывало ее голову, рыцари не узнали ее, да им и не до нее было.
      - Кто за мной! - слышался голос Бернгарда, с отвагой кидавшегося отражать русских от разбитых уже ворот, но число его рейтаров редело, и один оглушительный удар русского меча сшиб с него шлем и оторвал половину уха; рассыпавшиеся волосы его оросились кровью.
      Бледный месяц выплыл из-за облаков и уныло глядел на кровавое зрелище...
      Волны огня бушевали все сильнее и сильнее и ярко освещали битву, отбрасывая от себя далеко зарево. Со стен замка сыпалась смерть.
      Невзирая на это, русские приставляли к ним лестницы и, отражая удары, смело лезли по ним, весело перекликаясь друг с другом.
      - Чмокайся, братище, со смертью!.. Лезь прямо на нее!.. Ну, лицом к лицу... Вот так!..
      И действительно, иной, пораженный на верхней ступеньке, летел мертвым на землю.
      Осажденные обливали своих противников горячей смолой, пускали в них кучи стрел, обламывали сами стены и скатывали их на русских. В дружинников летели горящие головни, град стрел, но они не отступали ни на шаг.
      Эмма стояла на стене, недалеко от клокочущего пламени, машинально распростерши руки и обводя всех диким взглядом, наблюдая за каждым взмахом меча, как бы ожидая, что один из них, наконец, поразит и ее.
      Григорий, заметивший на щитах некоторых рейтаров девиз Доннершварца, до того времени не участвовавшего в битве, ринулся на них, и скоро меч его прочистил ему дорогу к их начальнику.
      Доннершварц, весь залитый железом, подобно другим рыцарям, стоял среди своих телохранителей.
      Григорий, наехав на него, поднял наличник своего шишака.
      - А, ты захотел проститься со мной, щенок! - заревел Доннершварц. Прощай, кланяйся чертям!
      Он поднял свое тяжелое копье.
      - Прощай, вот тебе посылка на тот свет! - возразил Григорий и, предупредив удар, нанес свой.
      Копье его вонзилось в бок железного рыцаря; Григорий, переломив копье, оставил острие его в ране. Доннершварц зашатался, тихо вымолвил свою любимую поговорку и, свалившись с лошади, рухнул на землю.
      Григорий тихо отъехал от сраженного им врага, поднял взор свой к небу, и вдруг сердце его наполнилось неописанной радостью.
      Его Эмма стояла на стене, молча, сложа руки, и глядела на него пристально, но холодным безжизненным взглядом.
      Он, поняв этот взгляд и молчание за ненависть к себе, горько улыбнулся и тихо и нежно назвал ее по имени.
      Она встрепенулась, быстро и внимательно посмотрела на него и, вскрикнув, покатилась со стены.
      Григорий обмер.
      В это время русские проложили себе путь и через стену. Он первый вошел в двери замка и только тогда очнулся.
      Первое, что бросилось ему в глаза, был обезображенный, еще теплый труп любимой им девушки.
      Григорий упал на него с диким стоном и зарыдал.
      Слезы облегчили его, но страшная мысль осенила его и он почувствовал, что отныне укоры совести не оставят его до самой смерти.
      - Ее поразила моя измена своим кормильцам, она покончила с собой, не вынесши низости любимого человека... Что ж, мне остается... умереть.
      Он бросился в битву искать смерти.
      Вдруг он услыхал знакомый голос.
      Он взглянул назад и заметил старика, который, прислонясь к стене, один защищал вход через нее в замок. Дмитрий, нападая на него, вышиб меч из рук его, нанес удар и, перешедши через его труп, соединился со своими.
      Григорий узнал этого старца. Это был фон Ферзен. Он подбежал к нему и принял последнее проклятие от умирающего. Это было последней каплей, переполнившей чашу нравственных страданий несчастного юноши. Он как сноп повалился без чувств около трупа своего благодетеля и был вынесен своими на плечах из этого кладбища не погребенных трупов.
      Все еще свирепствовавшее пламя освещало уже русские шишаки на стенах замка. Решил победу Чурчила, поразивший насмерть единственного храброго защитника замка, Бернгарда.
      Начался грабеж добычи, а затем попойка победителей, ликовавших весь остаток ночи на дворе догоравшего замка.
      XXV. Под Новгородом
      - Слава тебе Господи! Вот и Аркадьевский монастырь, вот и Никола на Мостицах, вот Лисья горка, вот Городище, а вот и храм нашей матушки-заступницы святой Софии! - радостно восклицали русские дружинники, возвращавшиеся из Ливонии с богатой добычей и увидевшие издали купола и крыши родных церквей, позолоченные лучами зимнего солнца.
      - Господи, благослови наше прибытие, - благоговейно сказал Чурчила, истово перекрестившись. - Сильно бьется ретивое, что-то знаменует это.
      - Как жаль Григория, пропал без вести, лишась своей возлюбленной! Где-то мыкается теперь сердечный? Нигде не отыскали мы его! - заметил Дмитрий.
      - А больше всего поразило его другое горе, - промолвил Чурчила, когда он узнал, что отца его, Упадыша, прокляли во всех новгородских соборах. Куда же ему деться, его бедной головушке? Где теперь найдется ему отчизна? Жаль его, жаль!
      Скоро многие из воинов могли уже различить крыши своих домов и в восторге спешили окончить путь, погоняя лошадей.
      Великий, богатый Новгород развернулся перед их глазами безграничной панорамой, кипел своим многолюдством, и звуки разных голосов достигали уже их ушей, сливаясь с разносимым ветром благовестом к вечерням.
      В это время великий князь быстрыми шагами подступал к Новгороду, а передовой отряд его спешил занять Городище.
      Чурчила с товарищами уже подъезжал к городу. Вблизи уже показались кресты многочисленных церквей новгородских. Дружинники скинули шапки и набожно перекрестились.
      - Стойте, братцы! - сказал Чурчила, осенив себя троекратным знамением. - Прежде, чем мы придем домой, подумаем, где он у нас будет: на воле или в ратном поле?
      Дружинники остановились.
      - Вон, прямо-то, по косогору, что-то желтеется на снегу, - заметил Дмитрий. - Я думаю, что это не городки ли уж поделаны для защиты.
      - Да, должно быть, что мы с битвы поспеваем прямо в битву, - добавил один из воинов.
      - Кажись, война у наших закипает с москвитянами; но куда нам деваться, чью сторону держать, куда лететь, на вече или на сечу? задумчиво произнес Чурчила.
      - Мы с тобой всюду поспеем, - отвечал Дмитрий. - Пусть голос наш заглушают на дворище Ярославовом - мы и не взглянем на этот муравейник. Нас много, молодец к молодцу, так наши мечи везде проложат себе дорожку; усыплем ее телами врагов наших и хотя тем потешим сердце, что это для отчизны. А широкобородые правители наши пусть толкуют про что знают, лишь бы нам не мешали.
      - Для земли родной забываю я обиды и для земляков готов всегда держать меч наголо! Однако сделаем привал, чтобы свежими и бодрыми вернуться домой, - сказал Чурчила, слезая с лошади.
      Все спешились.
      Кто начал кормить из полы кафтана свою лошадь, кто стал распивать круговую чашу запасного вина.
      Вдруг невдалеке от них показались длинные обозы, тянувшиеся из Новгорода и пробиравшиеся на псковскую дорогу.
      Дружинники долго недоумевающим взором следили за ними.
      - Однако надобно узнать, кто это прокатывает свое имущество? Видно, залежалось оно в сундуках, так хотят его проветрить, - сказал Дмитрий.
      - А может быть, везут его припрятать в надежное место от зорких глаз москвитян. Только едва ли удастся что спрятать от них: говорят, они сквозь землю видят, как сквозь стекло, да и чутье у них остро к злату и серебру, - заметил Чурчила.
      - Эй, вы, куда едете? На теплые моря, что ли? - крикнули дружинники провожавшим обоз людям.
      Те сперва испугались и хотели даже повернуть лошадей, но затем, вглядевшись в кричавших, доверчиво приблизились к ним.
      Это были иноземные купцы, ехавшие с товарами в Псков, спасаясь от хищничества москвитян.
      Начались спросы-переспросы.
      Купцы рассказали дружинникам о новгородских событиях последних дней и о начавшейся войне Великого Новгорода с великим князем Иоанном и добавили в заключение, что до них донеслась весть, что псковские дружины сошлись с дружинами великого князя, а съестные припасы и другое продовольствие подвигаются также к москвитянам и отстоят уже недалеко от них. Новгородские ратные люди покушались было подстеречь их, так как охранных воинов не много, но все еще перекорялись, кому вести их туда.
      - Братцы! Метнемся на псковитян перемежных, захватим, что можем! Веселей будет домой въезжать! - воскликнул весело Чурчила и тотчас вскочил на лошадь.
      Все последовали его примеру.
      Обозы тянулись своей дорогой.
      Окольным путем, тайком от глаз и ушей, пробиралась неугомонная дружина. Почти на каждом шагу их стерегла опасность; в виду их разъезжали московские воины, сторожившие вылазки новгородцев.
      Это был передовой отряд, посланный занять Городище.
      Новгородские удальцы, доехав до известного им оврага, влево от большой дороги, пролегавшей через лес, поскакали по сугробам снега, и, наконец, один из них, приостановясь, слез с лошади, приник ухом к земле и быстро сказал:
      - Едут, полозья скрипят по снегу, и не далеко.
      Большую дорогу окружили со всех сторон и, выждав псковитян, мигом налетели на них с обоих боков повозок.
      Начался грабеж.
      Из охранной дружины многие разбежались, а остальные полегли на месте.
      - Что, небось, тяжело вам везти поклажи-то свои? Вот мы облегчим их немного, - приговаривали новгородцы, разгружая повозки.
      Но вскоре им надоело это, и они, схватив за уздцы лошадей, повели их за собой.
      Вскоре они выбрались благополучно из леса на пролеску, под покровом уже нависшего над землей мрака. Опять перед ними расстилался Новгород, блестящий огнями.
      Ночь уже вступила в свои права.
      Дружинники ехали тихо, путеводимые городскими огнями, и скоро окрик сторожевого "слушай", у городских ворот, коснулся их ушей.
      Быстро разнеслась молва по Новгороду о возвращении Чурчилы с удальцами.
      Толпа молодежи бросилась встречать его; сколько задано было ему вопросов, сколько посыпалось на него рассказов.
      Чурчила узнал о бегстве своего отца, но от него скрыли истинную причину и место, где он находится, и старались поселить к москвитянам жестокую ненависть.
      Он боялся спросить о своей Насте, но догадливые предупредили его и рассказали, что она никуда не показывается и все проливает горькие слезы от разлуки с ним, а что отец ее, посадник Фома, принуждает ее выйти замуж за одного вельможного ляха, который для нее переменил даже веру.
      - Нет, - сказал Чурчила, сверкнув глазами, - венец или гроб сулит мне моя судьба, но при жизни своей злу такому не попущу я совершиться!
      XXVI. Единоборство сына с отцом
      Ночь спустилась над Новгородом и его окрестностями.
      Подобрав в руки свои висячие мечи и чуть шевеля наборными уздами, приближался отряд московской дружины к Городищу. Темнота скрывала следы его, и он скоро достиг места, которое было назначено пунктом атаки, и остановился под прикрытием оврага выжидать глухого времени ночи.
      Огоньки мелькали еще перед ними чуть видимыми точками; снег порошил и ложился на доспехи воинов белой тканью.
      Воеводы сидели в кружке. Один только из них, маститый старец, отделившись от прочих, стоял, скрестив руки на груди, против Новгорода и, казалось, силился своими взорами пробить ночную темноту.
      - И куда этот старик движет столетние ноги свои! - говорил, указывая на него один из сидевших воевод. - Если и мыши нападут на него, то прежде огложут его, как кусок сыра, чем он поворотит руку свою для защиты. Уж он и так скоро кончит расчет с жизнью. Один удар рассыплет его в песчинки, а он все лезет вперед, как за жалованьем.
      - А почем знаешь, чего не ведаешь. Быть может, он первый вышибет победу у врага. Вишь, как идет вперед, а по проторенной-то дорожке за ним всякому идти охотнее.
      - Да мы и без него пойдем на Городище, как домой, - возразил третий.
      - Вот и последние огоньки зажмурились в Новгороде. Теперь ударим-ка!
      - Смелей! - проговорил быстро старик, подходя к ним, и бодро и легко вспрыгнул на коня.
      - На коней! Вперед! - крикнули воеводы, и во весь карьер пустились вверх на Городище.
      - Ступайте на тот свет, дорога всем просторна! - встретили их голоса, и передние воины, осыпаемые градом стрел, покатились вместе с конями под гору.
      - А! Подстерегли, злодеи! - воскликнул старик и, оправясь от первого отпора новгородцев, разжег нагайкой своего коня и пустил его в самую середину врагов.
      Битва сделалась повсеместной.
      Москвитян было больше числом, но Чурчила, предводительствуя новгородцами, сохранял равновесие сил, сражаясь в центре.
      Меч его сверкал над головами врагов, щит его был перерублен, и он откинул его.
      Старик, со стороны москвитян, с ловкостью юноши управлял своим оружием, меч его только вместе со смертью опускался на головы противников, расщемлял и мял крепкие шишаки их.
      Чурчила в свою очередь не делал ни одного промаха.
      Все воины дрались с остервенением.
      Новгородцы не уступали.
      Главные бойцы-противники наскочили один на другого.
      - Сдавайся! - воскликнул Чурчила, закидывая на спину другого щит свой и направляя на старика меткий удар.
      - Я никогда не сдавался и не поддамся никому, - гордо отвечал старик и ловко отбил удар Чурчилы.
      - Так я научу тебя ползать не только передо мной, но еще под ногами моего коня! - с бешенством крикнул новгородский богатырь, и одним взмахом меча своего вышиб меч противника.
      - Сдавайся же! - приставил он острие меча к его груди, - а то я проткну тебя насквозь, как воздух.
      - Как удастся, повалимся хоть вместе, - отвечал старик, и пустил в него копье, мотавшееся за его спиной.
      Копье вонзилось в шею лошади, задрожало в ней, и она, пронзенная, зашатавшись, упала со всадником.
      Быстро вскочил Чурчила на землю.
      - О, ты не стоишь железа!
      Он перевернул свое копье тупым концом и готов был вышибить из седла своего противника, как вдруг раздавшийся вблизи выстрел осветил лица обоих.
      Они с содроганием отступили друг от друга.
      - Батюшка! - упавшим голосом прошептал Чурчила и выронил из рук меч.
      - Сын! - воскликнул не менее пораженный Кирилл. - Это мы с тобой ищем жизни друг у друга?.. Вот до чего нас довела лихая судьба!
      Старик всплеснул руками.