Глава шестнадцатая

Много часов они шли в полном молчании. Все вниз и вниз по спиралью уходящей в темноту каменной дороге. Ричарда все еще донимала боль. И не только физическая. Хромая, он переживал странное смятение ума и тела: саднило сознание поражения и предательства, того, что он едва не лишился жизни от поцелуя Ламии, а на это накладывались боль от нанесенных мистером Вандермаром увечий и испытание на доске в начале пути — от всего этого он чувствовал себя полной развалиной. А еше — и от этого становилось только хуже — он был уверен, что все испытания предыдущего дня бледнели, превращаясь в нечто малое и незначительное по сравнению с тем, что выпало на долю маркиза. Поэтому он молчал.

Маркиз молчал потому, что от каждого произнесенного слова болело горло. Он был только рад дать ему отдохнуть и зарасти и сосредоточился на Охотнике. Ему ли не знать, что, стоит ему расслабиться хоть на мгновение, она тут же это поймет и тогда или сбежит, или набросится на них. Поэтому он молчал.

Охотник шла чуть впереди. Она тоже молчала.

Некоторое время спустя они достигли дна колодца, конца Улицы-Вниз, которая упиралась в возведенные из гигантских неотесанных камней циклопические ворота.

«Эти ворота построили великаны», — подумал Ричард, в голове у него роились смутно вспоминаемые легенды о давно умерших королях мифического Лондона. Сказания о короле Бране и великанах Гоге и Магоге с руками толщиной в стволы дубов и отрубленными головами размером с холм.

Сам портал давно осыпался, петли проржавели, створки упали. Их обломки еще виднелись в илистой жиже под ногами или бесполезно свисали на ржавых петлях. Петли в длину были выше Ричарда.

Маркиз жестом приказал Охотнику остановиться.

— Ворота обозначают конец Улицы-Вниз, — сказал он, смочив языком пересохшие губы, — и начало лабиринта. За лабиринтом нас ожидает ангел Ислингтон. А в лабиринте — Зверь.

— Я все равно не понимаю… — начал Ричард. — Как это может быть Ислингтон? Я же в самом деле его видел. Он же ангел, в конце-то концов. Я хочу сказать… настоящий ангел.

Маркиз невесело улыбнулся.

— Когда в ангелах появляется гнильца, Ричард, они сгнивают насквозь, во всем, так сказать, идут до конца. Вспомни, ведь и Люцифер был ангелом.

Охотник устремила на Ричарда взгляд ореховых глаз.

— Место, где ты виделся с ангелом, одновременно и цитадель, и тюрьма Ислингтона. — Это были первые слова, которые она произнесла за много часов. — Он не может оттуда уйти.

Маркиз посмотрел на нее внимательно.

— Полагаю, лабиринт и Зверь существуют для того, чтобы отпугивать незваных гостей.

Она наклонила голову.

— Надо думать.

Ричард повернулся к маркизу:

— Почему ты вообще с ней разговариваешь? — Все его гнев, бессилие и разочарование выплеснулись в единый взрыв. — Почему она еще с нами? Она же нас предала! И постаралась заставить нас считать предателем тебя!

— А еще я спасла тебе жизнь, Ричард Мейхью, — негромко сказала Охотник. — Неоднократно. На Черномосту. У Зазора. На доске у лифта.

Встретившись с ней взглядом, Ричард отвел глаза.

Эхо донесло до них по туннелям какой-то звук: рокот, а может быть, рев. Волосы у Ричарда встали дыбом. Звук был далеко, и это было единственное, в чем он мог бы искать утешения. Он знал этот звук. Слышал его во сне. Такой издает не бык и не кабан. Так рычит лев. Так ревет дракон.

— Лабиринт — одно из древнейших мест Под-Лондона, — сказал маркиз. — Лабиринт существовал еще до того, как король Луд основал поселение на темзенской пустоши.

— Но Зверя тогда еще не было? — спросил Ричард.

— Тогда — нет.

Ричард помедлил, Отдаленный рев возобновился.

— Я… Мне кажется, я видел Зверя во сне.

— И что это был за сон? — спросил, подняв бровь, маркиз.

— Кошмарный.

Маркиз задумался, окинул быстрым взглядом ворота и сумрак за ними.

— Послушай, Ричард. Я идут туда и беру с собой Охотника. Но если хочешь подождать здесь… Никто не обвинит тебя в трусости.

Ричард покачал головой. Бывают времена, когда просто ничего не поделаешь.

— Я не отступлю. Только не сейчас. Они забрали д'Верь.

— Что ж, ладно, — сказал маркиз. — Пойдем? Тонко очерченные карамельные губы Охотника сложились в презрительную ухмылку.

— Пойти туда отважится только безумец. Без талисмана от ангела вам ни за что не найти дорогу. Ни за что не пройти мимо кабана.

Запустив руку под одеяло-пончо, маркиз достал маленькую обсидиановую статуэтку, которую забрал из кабинета лорда Портико.

— Ты хочешь сказать, без вот такого? — спросил он.

И тут маркизу подумалось, что многое из того, что он пережил за последнюю неделю, ему с лихвой возместило выражение, возникшее сейчас на лице Охотника.

Пройдя через ворота, они вступили в лабиринт.

Руки у д'Вери были связаны за спиной, и следом за ней, положив одну огромную лапищу ей на плечо и подталкивая ее вперед, шел мистер Вандермар. Мистер Круп семенил впереди, высоко над головой держа обсидиановый талисман, который у нее отобрал, и нервно поглядывая из стороны в сторону — точь-в-точь напыщенный хорек, отправившийся разорять курятник.

Сам лабиринт являл собой чистейшее безумие. Он был построен из утраченных фрагментов Над-Лондона: закоулков и дорог, коридоров и канализационных каналов, которые за тысячелетия проваливались в щели, попадая в мир затерянных и забытых. Двое мужчин и девушка шли то по брусчатке, то по грязи, то по навозу (лошадиному и прочему), а то по гниющим деревянным настилам. И сам лабиринт как будто изменялся и мутировал: каждая дорожка ветвилась, петляла и вливалась в себя саму.

Мистер Круп чувствовал тягу талисмана и давал ему вести себя, как ему заблагорассудится. Они шли через день и через ночь, по освещенным газовыми рожками улицам, по переулкам со светом фонарей, по залитым светом тростниковых факелов проходам. Они свернули в крошечный проулок, когда-то бывший частью викторианского «наемного дома» (трущобный коктейль, смешанный в равных долях из джина и краж, двухпенсовой нищеты и трехпенсового секса), и тут услышали, как Зверь возится и фыркает где-то поблизости. А потом он взревел — низко и грозно. Мистер Круп немного помешкал, прежде чем поспешить вперед и вверх по небольшой деревянной лесенке, наверху которой он остановился, огляделся, прищурившись, и наконец повел их вниз по лестнице в какой-то каменный туннель, который некогда, во времена тамплиеров, вел под топями вокруг долговой тюрьмы Флит.

— Вам ведь страшно, правда? — спросила д'Верь. Он смерил ее злобным взглядом.

— Попридержите язык.

Она улыбнулась, хотя ей было совсем не весело.

— Вы боитесь, что, как бы ни сулил безопасность ваш талисман, он все равно не даст вам миновать Зверя. И что же вы планируете теперь? Похитить Ислингтона? Продать нас обоих тому, кто предложит большую сумму?

— Тихо, — велел мистер Вандермар.

Но мистер Круп только хмыкнул. И тогда д'Верь поняла, что ангел Ислингтон ей не друг.

— Эй! Зверь! — закричала она. — Мы тут! Эге-гей! Господин Зверь!

Мистер Вандермар отвесил ей такую затрещину, что она отлетела к стене.

— Я же сказал «тихо», — мягко пояснил он. Почувствовав вкус крови во рту, она сплюнула в грязь — алым. Потом снова открыла рот, чтобы еще покричать. Предвидя эту уловку, мистер Вандермар затолкал ей в рот носовой платок, который перед тем вынул из заднего кармана. Она попыталась укусить его за палец, но это не произвело на него благоприятного впечатления.

— Теперь вы будете вести себя тихо, — сказал он ей.

Мистер Вандермар очень гордился своим носовым платком, испачканным зеленым, бурым и черным и изначально принадлежавшим тучному торговцу нюхательным табаком в 1820-х, который умер от апоплексического удара и был похоронен со своим носовым платком в кармане. Временами мистер Вандермар еще находил в нем частицы торговца табаком, но, несмотря ни на что, все же считал отличным аксессуаром.

Дальше они шли в молчании.

В высеченных внутри скалы покоях за лабиринтом, которые служили ему цитаделью и тюрьмой, ангел Ислингтон делал то, чего не делал уже много тысячелетий.

И вот что он делал.

Он пел.

У него был прекрасный голос — мелодичный и нежный. И, как у всех ангелов, абсолютный слух.

Он пел песню Ирвинга Берлина. И танцевал под собственное пение: это были медленные и безупречные движения и па по Великому залу, залитому светом мириадов свечей.

На Небесах, — пел ангел. — Я на Небесах,

И сердце у меня бьется так, что я едва могу говорить,

Я словно обретаю счастье, что так долго искал,

Когда мы вместе танцуем щека к щеке.

На небесах, я на небесах,

И заботы, тяготившие меня всю неделю,

Как будто развеялись, точно удача игрока…

Дотанцевав до громадной двери в Великом зале, двери из кремния и почерневшего серебра, он остановился. Медленно провел длинными пальцами по окантовке, прижался к ее холодной поверхности щекой.

Он продолжал петь, хотя теперь много тише.

На Небесах… Я на Небесах… Я на Небесах… Я на Небесах…

А потом он улыбнулся, ласково и нежно, и улыбка ангела Ислингтона обратила бы в лед любую душу.

Он повторил слова, произнес их несколько раз, отдельные звуки и слоги яркими каплями повисали в озаренной свечами темноте его покоя.

— Я на Небесах, — сказал ангел.

Ричард сделал еще одну мысленную запись в своем воображаемом дневнике. «Дорогой Дневник, — думал он. — Сегодня я выжил, когда перешел по доске, когда получил поцелуй смерти и прикладной урок по пинкам.

В настоящий момент я иду по лабиринту с сумасшедшим стервецом, который восстал из мертвых, и телохранительницей, которая оказалась… Телопродавицей или какой есть еще антоним к слову «телохранитель»? Происходящее настолько выше моего разумения, что…» Тут у него не нашлось даже подходящего сравнения. Он переступил за грань сравнений и метафор, в мир, где предметы, люди и события просто есть, и это изменило его самого.

По колено в воде они брели по узкому темному проходу: пространство между темными каменными стенами заполняла топкая жижа.

Маркиз, тщательно следивший, чтобы в любой момент находиться в десяти шагах позади Охотника, держал талисман и арбалет.

Ричард шел вперед и нес копье Охотника и желтый химический факел, который маркиз извлек из-под пончо и который освещал теперь каменные стены и ил. Он шел футах в двадцати впереди Охотника. В топи воняло, и огромные комары то и дело кусали Ричарда в лицо, в ноги и в руки, от их укусов вздувались огромные чешущиеся волдыри. Ни Охотник, ни маркиз о комарах ни словом не обмолвились.

Ричард начал подозревать, что они безнадежно заблудились. Не улучшало настроения и то, что время от времени в топи встречались мертвецы: кожистые законсервированные тела, белесые кости скелетов, обескровленные, вздувшиеся от воды утопленники. Интересно, думал Ричард, сколько они тут пролежали и вообще, убил ли их Зверь или прикончили комары.

Он выждал еще пять минут и одиннадцать укусов комаров, а потом окликнул:

— Эй! Мы, кажется, заблудились. Здесь мы уже ходили.

Маркиз поднял статуэтку повыше.

— Нет. Мы правильно идем, — сказал он. — Талисман выведет нас куда нужно. Умная штуковина.

— Ага, — откликнулся Ричард, которого это совершенно не убедило. — Очень умная.

Вот тут-то маркиз наступил босой ногой в разломанную грудную клетку прикрытого болотной жижей трупа и распорол пятку — а потому споткнулся. Описав в воздухе дугу, маленькая черная статуэтка погрузилась в ил с довольным плеском, точь-в-точь плюхающаяся назад в воду рыбина. Выпрямившись и тверже став на ноги, маркиз направил арбалет в спину Охотнику. В пятке правой ноги он чувствовал тепло и боль, оставалось только надеяться, что порез не слишком глубокий: у него не так много крови, чтобы ее терять.

— Ричард! — позвал он. — Я ее уронил. Можешь вернуться?

Ричард пошел назад, держа повыше «факел» в надежде различить отблеск пламени на обсидиане, — но увидел одну только жидкую грязь.

— Стань на четвереньки и поищи, — велел маркиз. Ричард застонал.

— Это ведь тебе Зверь снился, Ричард, — напомнил маркиз. — Ты действительно хочешь с ним встретиться?

После очень короткого размышления о зверях и снах Ричард положил копье на поверхность топи, а факел воткнул стоймя в ил. Потом опустился на четвереньки в судорожном, подергивающемся круге света. Он провел ладонями по поверхности топи, отчаянно надеясь, что под ними не окажется никаких мертвых лиц или рук.

— Бесполезно. Она может быть где угодно.

— Продолжай искать, — приказал маркиз.

Ричард постарался вспомнить, что делал, когда нужно что-то найти. Сначала он, насколько смог, выбросил из головы все мысли, потом — праздно, бесцельно — скользнул взглядом по топи. В пяти футах справа на болоте что-то блеснуло. Это была фигурка Зверя.

— Вон она! Я ее вижу! — закричал Ричард.

И, спотыкаясь, стал барахтаться в том направлении. Блестящий талисман лежал в лужице черной воды. Возможно, грязь потревожило приближение Ричарда, но — как заподозрил Ричард — более вероятно, дело было просто в чистейшей подлости физического мира. Так или иначе, когда до статуэтки оставалось всего несколько футов, топь издала урчание наподобие гигантского неудовлетворенного желудка и выбросила огромный пузырь газа, который омерзительно и вонюче лопнул рядом с талисманом, и от хлопка фигурка исчезла под водой.

Добравшись до того места, где лежал талисман, Ричард глубоко запустил руки в грязь, уже не заботясь о том, что может нащупать пальцами мертвеца, пытаясь его нашарить. Тщетно. Статуэтка исчезла.

— Что будем делать теперь? — спросил Ричард. Маркиз вздохнул.

— Возвращайся сюда. Вместе что-нибудь придумаем.

— Слишком поздно, — вполголоса произнес Ричард. Он надвигался так медленно, так тяжеловесно, что на долю секунды Ричард подумал, что он стар, болен, может, даже на последнем издыхании. Это было первое, что пришло ему на ум. А потом он заметил, какое расстояние он покрывает, сколько грязи и гнилой воды разбрызгивает, и понял, насколько ошибался, считая его неповоротливым. В тридцати футах от них Зверь замедлил ход и, хрюкнув, остановился. От его боков валил пар. Он взревел — победно и как бы вызывая их на поединок. Его бока, спина и загривок щетинились сломанными копьями, покореженными мечами и ржавыми кинжалами. Желтый свет «фонаря» отражался в его красных глазах, поблескивал на рогах и бивнях.

Зверь пригнул массивную голову. «Разновидность кабана?» — подумалось Ричарду, а потом он осознал, какую городит чушь: ни один кабан не может быть таким огромным. Чудовище было размерами с быка, со слона, с целую жизнь. Оно уставилось на них и замерло на сотню лет, промелькнувших в десяток секунд.

Опустившись на колени, Охотник подобрала копье из Флитовой топи, которая выпустила его с недовольным чавканьем, и произнесла только одно слово:

— Наконец-то! — В ее голосе звучало неподдельное безумное ликование.

Она обо всем забыла: забыла о Ричарде, стоявшем на четвереньках в грязи, о маркизе с его глупым арбалетом, о Подмирье и о Над-Лондоне. Она была в упоении, в экстазе, который перенес ее в иное измерение, в совершенный блистающий мир, ради которого она жила. В этом мире существовали только двое: Охотник и Зверь.

И Зверь тоже это понял. Истинные, достойные противники: тот, кто охотится, и тот, на кого охотятся. И кто тут кто, который из них который, покажет только время. Время — и танец смерти.

Зверь напал.

Охотник выжидала, и выжидала, и выжидала… пока не увидела, как капает у него из пасти слюна, когда он пригнул голову ниже, и мгновение спустя нанесла удар. Но уже чувствуя, как вонзается в шкуру наконечник, поняла, что на долю секунды опоздала, и копье выпало из ее онемевших рук, а бивень острее самой острой бритвы пропорол ей бок.

И, падая под чудовищную тушу, падая в жидкую грязь, почувствовала, как под его копытами ломаются, давятся ее рука, бедро, ребра. А потом Зверь пропал, исчез назад в темноту. Все кончено. Танец станцован.

Мистер Круп ни за что бы не признался, какое испытал облегчение, когда они наконец вышли из лабиринта. Но они с мистером Вандермаром преодолели его целыми и невредимыми, и их добыча тоже. Перед ними предстала голая скала, в которой темнели двойные двери, и в правой блестело в небольшом углублении овальное зеркало.

Мистер Круп грязной рукой коснулся зеркала.

От его прикосновения поверхность затуманилась, пошла на мгновение рябью, помутнела и забурлила, как котелок с кипящей ртутью, и наконец прояснилась. Из зеркала на них взглянуло лицо ангела Ислингтона.

— Доброе утро, сэр, — сказал, откашлявшись, мистер Круп. — Это мы, а с нами — юная леди, за которой вы нас послали.

— А ключ? — Мягкий голос ангела, казалось, звучал со всех сторон.

— Висит на ее лебединой шее, — ответствовал мистер Круп несколько тревожнее, чем намеревался.

— Тогда входите, — разрешил ангел. Тут дверь отворилась, и они вошли.

Все произошло слишком быстро. Зверь возник из темноты, Охотник схватила копье, чудище бросилось на нее и снова исчезло во мраке.

Ричард напряг слух, не донесет ли эхо отдаленный рык. Но не услышал ничего, кроме кап-кап-капанья воды и пронзительного, сводящего с ума жужжания комаров. Охотник лежала на спине. Одна рука у нее была вывернута под странным углом. Ричард пополз к ней по слизи.

— Охотник? — шепотом позвал он. — Ты меня слышишь?

Тишина грозила затянуться, потом ему ответил шепот такой слабый, что на мгновение показалось: это только игра его воображения.

— Да.

Маркиз все еще был довольно далеко — застыл как вкопанный у стены в нескольких ярдах от них. Теперь и он негромко произнес:

— Ричард, оставайся на месте. Чудовище просто затаилось и выжидает. Зверь вернется.

Пропустив предостережение мимо ушей, Ричард снова окликнул Охотника.

— Ты… — Он помешкал. Глупо говорить такое, но он все равно это сказал: — С тобой все будет в порядке?

Тут она рассмеялась, от чего на губах запузырилась кровь, и едва заметно покачала головой.

— Тут, в Подмирье, есть какие-нибудь врачи? — спросил он маркиза. — Хотя бы санитары?

— М-м-м… В том смысле, как ты их себе представляешь, — нет. У нас есть целители, несколько лекарей и костоправов…

Тут Охотник закашлялась и поморщилась. Из угла рта у нее поползла струйка ярко-красной крови. Маркиз подошел чуть ближе.

— Ты свою жизнь где-нибудь прячешь, Охотник? — спросил он.

— Я охочусь, — пренебрежительно прошептала она. — Мы такого не жалуем… — Она с усилием втянула в легкие воздух, потом выдохнула, будто даже такая простая задача становилась ей не по силам. — Ты когда-нибудь сражался копьем, Ричард?

— Нет.

— Возьми его, — прошептала она.

— Но…

— Сейчас же! — Голос у нее был тихий, но настойчивый. — Подбери из грязи. Возьми за тупой конец.

Ричард подобрал упавшее копье. Взял за тупой конец.

— Ну, это я и сам бы сообразил.

— Знаю. — По ее лицу скользнула тень улыбки.

— Послушай, — сказал Ричард, не в первый уже раз чувствуя себя единственным нормальным человеком в этом сумасшедшем доме. — Нам нужно затаиться. Может быть, тварь уйдет. А мы попытаемся найти для тебя доктора.

И не в первый раз человек, с которым он говорил, не обращал на его слова решительно никакого внимания.

— Я совершила дурной поступок, Ричард Мейхью, — печально прошептала она. — Очень дурной. Потому что мне слишком уж хотелось стать тем, кто убьет Зверя. Потому что мне нужно было копье.

А потом — вопреки всей вероятности и законам физического мира — она начала подниматься. Ричард даже не представлял себе, насколько ей тяжело, как не мог вообразить себе, какая ее терзает боль. Правая рука у нее бесполезно висела, через разорванную кожу жутковато торчал белый обломок кости. Из раны в боку лилась кровь. Сама ее грудная клетка выглядела… не так, как положено.

— Не смей! — тщетно зашипел он. — Ляг обратно.

Левой рукой она вытащила у себя из-за пояса нож и, переложив его в правую, сомкнула на нем пальцы Ричарда.

— Я совершила дурной поступок, — повторила она. — Теперь я заглажу свою вину.

Тут она начала напевать себе под нос. Пение без слов становилось то звонче, то глуше, пока она не нашла ноту, на которую откликнулись, от которой завибрировали стены, трубы и пол под ногами. И эту ноту она повторяла, пока на нее не откликнулся эхом, наверное, весь лабиринт. А потом, затянув со свистом воздух в раздавленную грудную клетку, она крикнула:

— Эй! Зверюга! Где ты?

Ответом ей была тишина. Никаких звуков, только мерное капанье воды. Даже комары примолкли.

— Может… может, он ушел… — сказал Ричард, сжимая копье так, что больно стало рукам.

— Сомневаюсь, — пробормотал маркиз.

— Ты где, ублюдок?! — выкрикнула Охотник. — Боишься?

Тут впереди раздался глухой рев, и Зверь атаковал снова. На сей раз не было места для ошибки.

— Танец, — прошептала Охотник, — танец еще не станцован.

И когда, опустив рога, Зверь бросился на нее, она крикнула: