Глава пятнадцатая

Они сошли с корабля на набережную, где спустились по какой-то лестнице, потом в длинный, неосвещенный подземный переход и вышли на поверхность снова. Ламия уверенно шагала впереди, пока не привела их в узкий мощенный булыжником закоулок, где по стенам горели и потрескивали газовые рожки.

— Третья дверь слева.

Они остановились перед указанной дверью, на которой оказалась медная табличка, гласившая:

КОРОЛЕВСКОЕ ОБЩЕСТВО

ПО ПРЕДОТВРАЩЕНИЮ ЖЕСТОКОГО ОБРАЩЕНИЯ С ДОМАМИ

А ниже маленькими буквами значилось:

УЛИЦА-ВНИЗ. ПРОСЬБА СТУЧАТЬ

— На эту улицу попадают через дом? — спросил Ричард.

— Нет, — покачала головой Ламия. — Улица внутри дома.

Ричард постучал. Ничего не произошло. Они подождали, ежась на предутреннем холодке. Он постучал снова. Наконец позвонил в колокольчик.

Дверь открыл заспанный лакей в алой ливрее и съехавшем на одно ухо напудренном парике. При виде разношерстной компании на пороге у него на лице возникло выражение, которое явно говорило, что, по его мнению, ради таких и вставать не стоило.

— Чем могу служить? — осведомился лакей. Ричарду предлагали отвалить и сдохнуть со много большими теплом и юмором в голосе.

— Улица-Вниз, — властно изрекла Ламия.

— Сюда, пожалуйста, — вздохнул лакей. — Будьте добры вытереть ноги.

Они миновали внушительный вестибюль, потом подождали, пока лакей зажжет все свечи в канделябре — такие обычно видишь на обложках бульварных книг, где их, как правило, сжимают юные леди в развевающихся ночных рубашках, которые бегут из таких особняков, где свет горит только в одном окне, и окно это — на чердаке. Потом они долго спускались по внушительным, устланным толстыми коврами лестницам. Потом спускались по не столь внушительным, устланным менее толстыми коврами лестницам. Наконец они спустились по пролету совершенно не внушительной лестницы, устланной только потертой бурой мешковиной. Потом они спустились по грязненькой лесенке вообще без ковра.

У подножия этой оказался древний с виду служебный лифт. На двери висела табличка:

НЕ РАБОТАЕТ

Не обращая внимания на табличку, лакей открыл внешнюю дверь с проволочной сеткой, которая отошла с глухим металлическим стуком. Вежливо поблагодарив его, Ламия первой шагнула в кабину. Остальные последовали ее примеру.

Лакей повернулся к ним спиной. Через проволочную сетку Ричарду было видно, как, сжимая свой канделябр, он уходит обратно по деревянной лестнице.

На стене лифта имелся короткий ряд черных кнопок. Ламия нажала самую нижнюю. С грохотом автоматически закрылась решетчатая внутренняя дверь. Заурчал мотор, и медленно, со скрипом лифт начал опускаться. Стоять в лифте вчетвером было тесновато. Ричард поймал себя на том, что чувствует запах каждой женщины рядом. От д'Вери пахло в основном карри, от Охотника — не неприятно потом, причем этот запах почему-то напомнил ему запертых в клетках зоопарка крупных кошачьих; от Ламии исходил пьянящий аромат жимолости, ландышей и мускуса.

Лифт все опускался. Ричард обнаружил, что и сам покрылся потом — холодным липким потом, — и глубже вонзил ногти в ладони. Чтобы разогнать страх, он самым светским тоном, на какой был способен, сказал:

— Не самое лучшее время упомянуть, что у кого-то здесь клаустрофобия, правда?

— Не самое, — согласилась д'Верь.

— Тогда не буду, — сказал Ричард. А лифт все спускался.

Наконец — толчок, глухой металлический стук, потом звонкий и прерывистый срежет. Кабина остановилась. Охотник открыла дверь, помешкала минуту и, шагнув на узкий уступ, огляделась по сторонам. Ричард же осторожно выглянул из открытой двери.

Они, казалось, висели в пустоте на вершине чего-то, напомнившего Ричарду однажды виденную картину с изображением Вавилонской башни или, точнее, того, как бы она выглядела, если ее вывернуть наизнанку. Вниз гигантской спиралью уходила высеченная в скале тропа, похожая на винтовую лестницу вокруг центрального колодца. А в самом верху, в нескольких тысячах футов над каменным полом, висел лифт. И немного покачивался. Тут и там по стенам тускло помаргивали вдоль тропы лампы и далеко-далеко горели крошечные костры.

Сделав глубокий вдох, Ричард последовал за остальными на уступ, который при ближайшем рассмотрении оказался выступом дощатого настила. А потом, зная, что этого не следует делать, поглядел вниз. От каменного пола во многих тысячах футов под ногами его отделала только деревяшка.

От уступа, на котором они стояли, до начала скальной дороги тянулись двадцать футов деревянной доски.

— И, надо думать, — сказал он с гораздо меньшей беззаботностью, чем ему казалось, — сейчас не самое подходящее время упоминать, что я плохо переношу высоту.

— Опасности нет никакой, — сказала Ламия. — Или, во всяком случае, не было в последний раз, когда я тут проходила. Смотри.

В шорохе черного бархата она миновала доску. Она вполне могла бы балансировать десятью томами на голове и ни одного бы не уронила. Достигнув каменной тропы у стены, она остановилась, повернулась и улыбнулась, подбадривая спутников. Второй перешла Охотник, повернулась и тоже стала ждать рядом с Ламией.

— Вот видишь, — сказала д'Верь и сжала Ричарду плечо. — Все нормально.

Кивнув, Ричард сглотнул. «Да уж, нормально».

Следующей пошла д'Верь. Особого удовольствия она как будто не испытала, но все же перебралась. Теперь уже три женщины ждали точно приросшего к уступу Ричарда. А он заметил, что, сколько бы ни посылал приказов ногам «идите!», все равно не двигается с места.

Где-то высоко вверху нажали кнопку вызова.

Ричард услышал отдаленный «ух» и скрежет престарелого электромотора. Дверь лифта захлопнулась, оставив Ричарда стоять на опасно узкой деревянной платформе шириной не больше самой доски.

— Ричард! — крикнула д'Верь. — Шевелись!

Кабина ушла наверх. Сделав шаг с трясущейся платформы на деревянную доску, Ричард почувствовал, как его ноги превращаются в студень, а потом вдруг очутился на четвереньках, руками изо всех сил цепляясь за деревяшку. Крохотный рациональный некто в его сознании недоумевал: кто вызвал назад лифт и почему? Остальное его «Я» было слишком занято: требовало, чтобы конечности вцепились в опору намертво, и орало во всю мысленную мочь: «Я не хочу умирать!» Ричард крепко-накрепко зажмурил глаза, уверенный, что если их откроет и увидит под собой каменный пол, то просто отпустит планку и будет падать, падать, падать…

— Я не боюсь упасть, — сказал он самому себе. — Я боюсь того, когда перестаешь падать и наступает смерть.

Впрочем, он знал, что лжет. Боялся он самого падения… тщетного размахивания руками, кувыркания в воздухе, сознания того, что он ничего не может поделать, что никакое чудо его не спасет…

Тут до него медленно стало доходить, что кто-то к нему обращается.

— Просто ползи по доске, Ричард, — говорил этот кто-то.

— Я… не могу… — прошептал он.

— Ты прошел через худшее, чтобы добыть ключ, Ричард, — сказал кто-то. Голос принадлежал д'Вери.

— Я правда не переношу высоты, — упрямо сказал он, вжимаясь лицом в деревянную планку. А потом, стуча зубами, добавил: — Я хочу домой.

Щекой и носом он чувствовал волокна дерева. И тут доска затряслась.

— Честно говоря, — сказал голос Охотника, — не знаю, какой вес она способна выдержать. Вы двое станьте вот сюда, придавите ее.

Доска завибрировала под чьими-то шагами. Шаги приближались. Зажмурив глаза, он вцепился еще крепче. А потом тихо и по-дружески Охотник сказала ему на ухо:

— Ричард?

— М-м-м…

— Просто продвигайся понемногу вперед. Помаленьку. Давай… — Ее карамельные пальцы погладили его руку с побелевшими костяшками, которая сжимала край доски. — Давай.

Сделав глубокий вдох, он сдвинулся на полдюйма. И снова застыл.

— Отлично, — сказала Охотник. — Очень хорошо. Давай еще.

Дюйм за дюймом, передвигаясь, подтягиваясь и переползая… и на каждом дюйме его подстегивал, подбадривал, не оставлял голос Охотника, а потом под конец доски она просто подхватила его под мышки и переставила на твердую почву.

— Спасибо, — сказал он. Больше ему ничего не пришло в голову. Ничего больше не хватило бы, чтобы отплатить за то, что она вот сейчас для него сделала. И он повторил снова: — Спасибо. — А после сказал, обращаясь ко всем троим: — Извините.

Д'Верь подняла на него глаза.

— Все в порядке. Теперь ты в безопасности.

Ричард глянул на каменную дорогу под миром, которая уходила все вниз и вниз по спирали, потом перевел взгляд на Охотника, д'Верь и Ламию и расхохотался. И смеялся, пока из глаз у него не потекли слезы.

— В чем дело? — потребовала ответа д'Верь, когда он наконец остановился. — Что тут такого смешного?

— В безопасности! — просто повторил он.

Д'Верь уставилась было на него сердито, но потом тоже улыбнулась.

— Ну и куда идем теперь? — спросил Ричард.

— Вниз, — ответила Ламия.

И они пошли по Улице-Вниз. Возглавляла процессию Охотник, за ней на полшага позади — д'Верь. Ричард шел рядом с Ламией, вдыхая ее ландышево-жимолостный запах и наслаждаясь ее обществом.

— Я действительно ценю то, что ты пошла с нами, — говорил он ей. — Стала нашим проводником. Надеюсь, это не принесет тебе беды.

В ответ она подарила ему взгляд фиалковых глаз.

— А почему это должно приносить беду?

— Ты знаешь, кто такие крысословы?

— Конечно.

— Была одна девушка-крысословка по имени Анастезия. Она… Ну… мы вроде как немного подружились, и она меня кое-куда вела. А потом ее похитили. На Черномосту. Я все спрашиваю себя, что с ней сталось.

Ламия сочувственно улыбнулась.

— В моем племени рассказывают много историй про этот мост. Кое-какие, возможно, даже правдивы.

— Обязательно как-нибудь мне их расскажи, — сказал он. Было холодно. В стылом воздухе изо рта у него шел пар.

— Как-нибудь, — сказала она. У нее изо рта пар не шел. — Ты был очень добр, взяв меня с собой.

— Пустое.

Охотник и д'Верь завернули за выступ впереди и исчезли из виду.

— Знаешь, та парочка, пожалуй, от нас оторвалась. Наверное, нам нужно поспешить.

— Пусть идут, — мягко сказала она. — Мы их нагоним. Ричарду подумалось, что происходящее слишком уж напоминает поход в кино подростков. Или, точнее, их возвращение: как они задерживаются у остановок автобусов или за выступом стены, чтобы наскоро поцеловаться, ощутить торопливое соприкосновение кожи, языков, а потом скорей-скорей догнать своих приятелей и ее подруг… Ламия скользнула по его щеке холодными пальцами.

— Ты такой теплый, — с восхищением сказала она. — Замечательно, наверное, когда в тебе столько тепла.

Ричард попытался напустить на себя скромность.

— По правде говоря, я об этом даже не думал, — признался он.

Он услышал, как далеко в вышине с металлическим лязгом закрылась дверь лифта.

Ламия смотрела на него снизу вверх — так ласково, моляще.

— Ты не дашь мне немного своего жара, Ричард? — попросила она. — Мне так холодно.

Ричард спросил себя: может, ему следует ее поцеловать.

— Что? Я…

Вид у нее стал разочарованный.

— Я тебе не нравлюсь? — спросила она.

Он отчаянно понадеялся, что не обидел ее заминкой.

— Конечно, нравишься, — услышал он собственный голос. — Ты очень милая.

— И ты ведь не используешь весь свой жар, правда? — вполне логично заметила она.

— Ну, думаю, нет…

— И ты сказал, что заплатишь мне, если я вас провожу. Вот чего я хочу, вот моя плата. Тепло. Можно мне немножко?

Все, чего она только захочет. Все что угодно. Жимолость и ландыши обвили его. Все исчезло, перед глазами у него остались лишь белая кожа, и темно-сливовые губы, и волосы цвета воронова крыла. Он кивнул. Где-то внутри него что-то кричало. Но что бы это ни было, оно подождет. Подняв к его лицу холодные руки, она нежно притянула его к себе. А потом поцеловала долго и томно. Первым его ощущением был шок от прохлады ее губ, холода языка, но потом он расслабился, всецело отдался поцелую.

Некоторое время спустя она отстранилась.

У себя на губах он почувствовал лед. Споткнувшись, Ричард отпрянул к стене. Он попытался моргнуть, но его глаза, казалось, замерзли открытыми. Поглядев на него, она радостно улыбнулась. Щеки у нее зарумянились, губы стали алыми. Дыхание белым облачком вырывалось в морозный воздух. Она облизнула красные губы теплым розовым язычком. Его мир начал темнеть. Ему показалось, что краем глаза он видит какой-то темный силуэт.

— Еще, — сказала она и протянула к нему руки.

Он наблюдал, как Бархатная притягивает Ричарда для первого поцелуя, смотрел, как по его коже расползаются иней и изморозь. Смотрел, как после она довольно отстраняется. А потом подошел к ней сзади и, когда она наклонилась, чтобы завершить начатое, протянул руку и, крепко схватив ее за загривок, поднял над землей.

— Верни! — проскрежетал он. — Верни ему его жизнь!

Бархатная отреагировала как котенок, брошенный в ванну: начала извиваться и шипеть, плеваться и царапаться, но без толку. Ее цепко держали за горло.

— Ты не можешь меня заставить! — далеко не музыкально взвизгнула она.

Он сжал крепче.

— Верни ему его жизнь, — хрипло повторил он и в качестве пояснения честно добавил: — А не то я сломаю тебе шею.

Она поморщилась. Он же толкнул ее к Ричарду, ледяной статуей привалившемуся к стене.

Взяв Ричарда за руку, она выдохнула воздух ему в нос и рот. Пар, вышедший у нее изо рта, просочился в его губы. Лед на его коже начал таять, с волос исчез иней.

Он снова сжал ее шею.

— Всю без остатка, Ламия.

Тут она опять зашипела и крайне неохотно снова открыла рот. Последнее облачко пара скользнуло из ее рта в его и пропало.

Лед у него на глазах растаял и превратился в слезы, которые побежали у него по щекам.

— Что ты со мной сделала? — спросил он.

— Она пила твою жизнь, — хриплым шепотом ответил за Бархатную маркиз де Карабас. — Забирала твое тепло. Превращала тебя в такую же холодную тварь, как она сама…

Лицо Ламии скривилось, как у ребенка, у которого отняли любимую игрушку. В фиалковых глазах заблестели слезы.

— Мне она нужна больше, чем ему! — заскулила она.

— А я думал, что тебе нравлюсь, — глупо сказал Ричард. Одной рукой подхватив с пола Ламию, маркиз притянул ее к себе.

— Только подойдите к нему хотя бы раз, не важно, ты сама или кто-то еще из Детей Бархата, и я приду в вашу пещеру днем, пока вы спите, и выжгу ее дотла. Понятно?

Она кивнула.

И стоило маркизу ее отпустить, упала, как кошка, на четвереньки, но тут же выпрямилась в полный — не слишком ужасающий — рост, гордо вздернула подбородок и с силой плюнула маркизу в лицо. А потом, подобрав подол черного бархатного платья, убежала вверх по спиральной тропе. Ее шаги эхом разнеслись по Улице-Вниз.

По щеке маркиза текла ледяная, черная и хрупкая слюна. Он стер ее тыльной стороной ладони.

— Она собиралась меня убить, — запинаясь, сказал Ричард.

— Не сразу, — отмахнулся маркиз. — Со временем ты бы, конечно, умер, когда она доела бы твою жизнь.

Ричард уставился на маркиза. Вид у него был потрепанный, несмотря на загар и налет грязи, его лицо казалось мертвенно-бледным. Похоже, ему несладко пришлось. Черное пальто исчезло, сменившись старым одеялом, в которое он кутался, как в пончо, и под которым явно было что-то привязано, только вот Ричард не мог бы сказать, что именно. Де Карабас был бос, а еще шея у него была обвязана выцветшей тряпицей, что Ричарду показалось нелепыми потугами на странную моду.

— Мы тебя искали, — сказал Ричард.

— И теперь нашли, — сухо прокаркал маркиз.

— Мы думали, что договорились встретиться на Ярмарке.

— Н-да. Так уж вышло. Кое-кто счел меня мертвым. Мне пришлось залечь на дно.

— Почему… почему кто-то мог решить, что ты мертв? Маркиз посмотрел на Ричарда, и, встретившись с ним взглядом, Ричард понял, что перед ним глаза, которые видели слишком многое.

— Потому что эти кто-то меня убили, — ответил он. — Пошли, Охотник и д'Верь не могли уйти слишком далеко.

Заглянув за край дороги, на противоположную сторону колодца, Ричард увидел там на один уровень ниже Охотника и д'Верь. Они оглядывались по сторонам — наверное, его ищут, решил Ричард. Он их окликнул, потом стал кричать и махать, но тишина словно гасила звуки.

Маркиз положил руку на локоть Ричарду.

— Смотри!

Он указал на уровень ниже д'Вери и Охотника. Там что-то шевельнулось. Ричард прищурился и почти разобрал две укрывшиеся в тенях фигуры.

— Круп и Вандермар, — сказал маркиз. — Это ловушка.

— Что нам делать?

— Бежать! — бросил маркиз. — Предупредить их. Я бежать не могу… Да скорей же, черт тебя подери!

И Ричард побежал. Побежал изо всех сил, побежал со всех ног по идущей под уклон каменной дороге под миром. Он почувствовал внезапную резь в груди, острое колотье в боку, но снова погнал себя вперед, все быстрее и быстрее.

Вот он завернул за угол, и увидел их.

— Охотник! Д'Верь! — задыхаясь, выкрикнул он. — Стойте! Опасность!

Д'Верь повернулась.

Из-за выступа вышли господа Круп и Вандермар. Неуловимым движением мистер Вандермар заломил д'Вери руки за спину и связал их нейлоновым ремнем. Мистер Круп держал в руках что-то длинное и тонкое, завернутое в бурый брезент, — в таких свертках отец Ричарда приносил в дом после рыбалки удочки.

Охотник только стояла, приоткрыв рот.

— Охотник! Скорей!

Развернувшись на пятке, она гладким, почти балетным движением выбросила ногу.

Удар пришелся Ричарду прямо в живот, выбив из легких весь воздух. Задыхаясь, Ричард упал на камни и скорчился от боли.

— Так это была ты, Охотник? — просипел он.

— Боюсь, что так, — отозвалась Охотник и отвернулась. Ричард сглотнул обиду и подкатывающую к горлу тошноту: предательство причиняет боли не меньше, чем удар.

Ни на Ричарда, ни на Охотника господа Круп и Вандермар не обращали ни малейшего внимания. Мистер Вандермар покрепче связывал д'Вери руки, а мистер Круп стоял и наблюдал за его работой.

— Не надо считать нас убийцами и головорезами, мисс, — непринужденно болтал мистер Круп. — Считайте нас своего рода эскорт-службой.

— Только без пышных бюстов, — добавил мистер Вандермар.

— Эскорт — в смысле сопровождение, мистер Вандермар. — Мистер Круп повернулся к мистеру Вандермару. — Наша задача — позаботиться, чтобы наша прекрасная леди благополучно прибыла к цели своего пути. Я не сравниваю вас ни с дамой на вечер, ни с обычной уличной шлюхой.

Впрочем, эта тирада нисколько не умилостивила мистера Вандермара.

— Вы сказали, мы эскорт-служба, — упрямо пробурчал он. — А то я не знаю, что это такое.