Он любил собор Святого Павла — вот уж что, во всяком случае, за последние триста лет мало изменилось. Собор был построен из белого портлендского камня, который на задымленном лондонском воздухе постепенно почернел от сажи и грязи, а теперь, после чистки Лондона в семидесятых, снова стал более или менее белым, но все же остался старым привычным собором.

Об остальном лондонском Сити Старый Бейли такого бы не сказал. Оторвавшись от созерцания любимых небес, он заглянул за край крыши и перевел взгляд на залитую натриевым светом мостовую внизу. Ему были видны прикрепленные к стенам камеры видеонаблюдения и немногие машины, а еще — один запоздалый служащий, который, закрыв дверь конторы, поспешил к станции метро.

Бр-р! От одной мысли о том, чтобы спуститься под землю, Старого Бейли передернуло. Он был крышный человек и этим гордился, так давно бежал от мира на уровне земли…

Старый Бейли еще помнил те времена, когда в лондонском Сити действительно жили, а не только работали: жили и вожделели, хохотали до упаду и строили дома впритирку один к другому, и каждый был полон людских голосов. Ба, да ведь шум, грязь, вонь и песни из проулка неподалеку (известного тогда, во всяком случае — среди простого люда, как Дерьмовый переулок) стали в свое время легендой. Теперь в Сити никто не жил. Он стал холодным и безрадостным пристанищем офисов и контор, людей, которые работали днем, а по вечерам уезжали к себе домой куда-то еще. Здесь уже не место для жизни. Старый Бейли даже тосковал по вони.

Последний мазок оранжевого поблек до ночного пурпура.

Старик прикрыл клетки, чтобы птицы немного вздремнули. Птицы поворчали, потом заснули. Почесав нос, Старый Бейли направился в свою палатку, где достал почерневший котелок, немного воды, морковки и картошки, соль и пару дохлых ощипанных скворцов. Он вышел на крышу, развел в закопченной банке из-под растворимого кофе костерок и как раз ставил вариться похлебку, когда почувствовал, что кто-то наблюдает за ним, укрывшись в тени дымовой трубы.

Схватив большую вилку для поджаривания на огне гренок, он угрожающе взмахнул ею в сторону трубы.

— Кто там?

Из тени выступил маркиз де Карабас и, небрежно поклонившись, сверкнул великолепной белозубой улыбкой. Старый Бейли опустил свою грозную вилку.

— Ах, это ты, — сказал он. — Ну, зачем пожаловал? За птицами? Или за информацией?

Подойдя к костерку, маркиз выловил из похлебки Старого Бейли кусок морковки и с удовольствием начал его жевать.

— Должен признаться, за информацией.

— Ха! — довольно хмыкнул Старый Бейли. — Ну надо же, внезапное возвращение тяги к знанию! — Тут он подался к маркизу: — А что ты мне дашь взамен?

— Что тебе нужно?

— Может, мне следует поступить, как ты? Попросить об услуге — когда-нибудь. Эдакое капиталовложение на будущее. — Старый Бейли усмехнулся.

— В конечном итоге выходит слишком дорого, — без тени юмора ответил маркиз.

Старый Бейли кивнул. Теперь, когда солнце зашло, начинало холодать — и к тому же очень быстро.

— Тогда башмаки. И меховую шапку. — Он осмотрел свои митенки — сплошная дыра, а не перчатки. — И новые митенки. Зима будет просто сволочная.

— Прекрасно. Я их тебе принесу. — Из внутреннего кармана маркиз де Карабас извлек — как фокусник розу из воздуха — черную фигурку зверя, которую забрал из кабинета Портико. — Что ты мне можешь об этом рассказать?

Нацепив на нос очки, Старый Бейли взял у маркиза статуэтку. Она была холодной на ощупь. Сев на короб вентиляции, он повертел обсидиановую фигурку в руках и лишь потом объявил:

— Это Великий Лондонский Зверь.

Маркиз промолчал. Его взгляд нетерпеливо перескакивал с фигурки на Старого Бейли и обратно. А Старый Бейли, упиваясь тем, что подцепил маркиза на крючок и что маркиз об этом знает, продолжил:

— Так вот. Говорят, давно — во время первого короля Карла, того, кто дал себе голову отрубить, дурачина, — еще до пожара и чумы, у Большого рва, где потом построили тюрьму Флит, жил мясник и держал у себя какое-то несчастное существо, которое откармливал к Рождеству. (Одни говорят, это был поросенок, другие — дескать, совсем нет, а третьи — я себя к ним причисляю, — что это вообще неизвестно кто был.) Однажды декабрьской ночью зверь сбежал, угодил во Флитов ров и исчез в сточных канавах. Он питался отбросами и рос… и рос… и рос… становился все злее и опаснее. Время от времени вниз посылали отряды охотников, чтобы с ним разделаться.

Маркиз поджал губы.

— Он, наверное, сдох лет триста назад.

— Такие, как он, слишком злобные, чтобы умереть, — покачал головой Старый Бейли. — Они слишком старые, большие и опасные.

— Я думал, это всего лишь легенда, — вздохнул маркиз. — Как аллигаторы в нью-йоркской канализации.

Старый Бейли с умудренным видом кивнул.

— Ты про этих больших белых шельмецов? Ну да, они там есть, не сумневайся. Повстречав их, один мой друг головы лишился. — Повисло молчание. Старый Бейли отдал маркизу статуэтку, а потом вдруг поднял руки и щелкнул сложенными пальцами по большому на манер крокодиловой пасти перед носом де Карабаса. — Не боись, — усмехнулся он самой страшной, какой только умел, ухмылкой, — у него была запасная.

Маркиз фрыкнул, не уверенный, не водит ли его Старый Бейли за нос, сделал неуловимое движение, и статуэтка исчезла в недрах его черного пальто.

— Подожди, — велел Старый Бейли.

Нырнув в свою бурую палатку, он вернулся с серебряным ларчиком, который маркиз оставил ему на хранение в их прошлую встречу. Ларчик он протянул маркизу.

— А как насчет этого? — спросил он. — Ты готов взять его назад? У меня мурашки по коже бегают от того, что он со мной рядом.

Пройдя к краю крыши, маркиз спрыгнул на восемь футов и приземлился на соседнее здание.

— Возьму, когда все закончится, — крикнул он. — Будем надеяться, что тебе не придется его использовать.

Старый Бейли перегнулся через край крыши:

— А как я узнаю, если придется?

— Узнаешь, — отозвался маркиз. — Крысы тебе скажут, что с ним делать.

На том он перемахнул через скат и буквально заскользил вниз по стене, используя уступы и водосточные трубы как опоры для рук и ног.

— Надеюсь, я никогда не узнаю, вот и весь мой вам сказ, — проворчал сам себе Старый Бейли, ибо спящие птицы не могли его слышать. Потом ему в голову пришла ужасная мысль. — Эй! — крикнул он, обращаясь к ночи и Сити. — Не забудь про башмаки и митенки!

Плакаты рекламировали освежающие и укрепляющие солодовые напитки, двухшиллинговые железнодорожные экскурсии на побережье, соленую сельдь, воск для усов и ваксу для штиблет. Это были почерневшие от дыма реликты конца двадцатых или начала тридцатых годов. Ричард смотрел на них, не веря своим глазам.

Станция казалась совершенно заброшенной — Богом забытое место.

— Это действительно станция «Британский музей», — признал Ричард. — Но… но такой станции никогда не было. Это все неправильно.

— Она была закрыта в тридцать третьем и опечатана, — сказала д'Верь.

— Все страньше и страньше, — пробормотал Ричард. Это было все равно что ходить по живой истории. До него доносилось эхо проходящих по соседним туннелям поездов, поднятый ими ветер лохматил волосы. — А еще такие станции есть?

— Около пятидесяти, — сказала Охотник. — Впрочем, не все они доступны. Даже для нас.

В тенях на краю платформы что-то шевельнулось.

— Здравствуйте, — позвала д'Верь. — Как поживаете? Она присела на корточки. На свет фонаря вышла и понюхала руку д'Вери бурая крыса.

— Спасибо, — весело сказала д'Верь. — Я тоже рада, что и вы живы.

Ричард осторожно придвинулся ближе.

— М-м-м… Д'Верь, ты не могла бы кое-что сказать крысе за меня?

Крыса повернула к нему голову.

— Мисс Усики говорит, что, если тебе есть, что ей сказать, можешь сделать это сам, — объяснила д'Верь.

— Мисс Усики? Д'Верь пожала плечами.

— Это буквальный перевод. На крысином выходит благозвучнее.

В этом Ричард не сомневался.

— М-м-м… здравствуйте… мисс Усики… Понимаете, была одна девушка из племени ваших крысословов, ее звали Анастезия. Она вела меня на Передвижную Ярмарку. Мы переходили мост в темноте, и ей просто не удалось добраться на другую сторону.

Крыса прервала его пронзительным «скуииии». Д'Верь заговорила — медленно и механически, как синхронный переводчик.

— Она говорит… что крысы не винят тебя за потерю. Твою провожатую… м-м-м… забрала ночь… как дань.

— Но…

Крыса снова пискнула.

— Иногда они возвращаются… — перевела д'Верь. — И мисс Усики отметила твою заботу… и благодарит тебя за нее.

Кивнув Ричарду, крыса моргнула глазками-бусинками, потом спрыгнула на пол и юркнула назад в темноту.

— Симпатичная крыса, — сказала д'Верь. Теперь, когда у нее был свиток, ее настроение как будто заметно улучшилось. — Вон туда, наверх. — Она указала на арку, наглухо закрытую стальной дверью.

Они подошли к двери. Ричард налег плечом на металл. Заперто на засов с другой стороны.

— Кажется, опечатано, — сказал Ричард. — Без специальных инструментов не обойтись.

Д'Верь внезапно улыбнулась, ее лукавое личико словно осветилось изнутри, на мгновение сделавшись прекрасным.

— Понимаешь, Ричард, моя семья… Мы — открывающие. Это наш Дар. Смотри…

Протянув грязную ладошку, она коснулась двери. Долгое мгновение ничего не происходило, потом с той стороны раздался громкий лязг, а с их стороны — глухой скрежет. Д'Верь толкнула дверь, и та отворилась с яростным скрипом ржавых петель. Подняв воротник кожаной крутки, д'Верь поглубже засунула руки в карманы. Охотник посветила фонариком в черный провал за дверью: каменные ступени уводили в темноту и неизвестность.

— Сможешь прикрыть нас сзади, Охотник? — попросила д'Верь. — Я пойду впереди. Ричард за мной.

Она поднялась на несколько ступенек, но Охотник осталась стоять на месте.

— Госпожа? — окликнула она. — Ты идешь в Над-Лондон?

— Вот именно, — отозвалась из темноты д'Верь. — Мы идем в Британский музей.

Охотник прикусила губу и покачала головой.

— Я должна остаться в Под-Лондоне. — Голос у нее дрогнул.

Ричард сообразил, что Охотник впервые выказала что-то, помимо неизменной уверенности в себе, умения все делать в совершенстве и временами веселья за его, Ричарда, счет.

— Ты же моя телохранительница, Охотник! — удивилась д'Верь.

Охотнику, казалось, было не по себе.

— Я твоя телохранительница в Под-Лондоне, но в Над-Лондон я пойти с тобой не могу.

— Но ты должна!

— Я не могу, госпожа. Я думала, ты понимаешь. Маркиз знает.

«Пока ты остаешься в Под-Лондоне, Охотник о тебе позаботится, — вспомнил Ричард. — Ну да, так он и сказал».

— Нет, — сказала д'Верь, вздернув острый подбородок и сощурив многоцветные глаза. — Не понимаю. В чем дело? — презрительно добавила она. — Какое-то проклятие или еще что?

Помешкав, Охотник облизнула губы и неохотно кивнула. Она словно признавалась, что страдает заболеванием, о котором не принято говорить в обществе.

— Послушай, Охотник, — услышал Ричард свой собственный голос, — не глупи.

На мгновение ему показалось, что она сейчас его ударит, что было бы скверно, или заплачет, что было бы намного-намного хуже. Но, сделав глубокий вдох, она размеренным тоном произнесла:

— Я буду рядом с тобой, пока ты остаешься в Под-Лондоне, и буду охранять тебя от любой напасти, какая может встретиться тебе на пути. Но не проси следовать за тобой в Над-Лондон. Этого я не могу.

Сложив руки на груди, она чуть расставила ноги, уперлась ими в землю и как бы напоказ всему Подмирью превратилась в статую женщины, которая никуда не идет, статую из латуни, из меди, из жженой карамели.

— Ладно, — бросила д'Верь. — Пойдем, Ричард. — И бегом стала подниматься по ступеням.

— Послушай, — начал Ричард, — почему бы нам не остаться внизу? Найдем маркиза и тогда все вместе пойдем наверх…

Д'Верь исчезла во тьме над ним. Охотник словно приросла к подножию лестницы.

— Я буду ждать здесь, пока она не вернется, — сказала ему Охотник. — Сам решай, идти тебе или нет.

Ричард бегом, насколько позволяла кромешная тьма, бросился вверх по ступенькам. Вскоре он увидел над собой свет фонарика д'Вери.

— Подожди, — выдохнул он. — Пожалуйста.

Она остановилась, давая ему себя нагнать. А потом, когда он поравнялся с ней и встал рядом на клаустрофобически маленькой площадке, подождала, пока он переведет дух.

— Ты не должна просто так убегать, — сказал Ричард.

Д'Верь промолчала, только и без того сжатые губы сжались чуть больше, а острый подбородок еще чуточку вздернулся.

— Она же твоя телохранительница! — не отступал Ричард.

Девушка молча стала подниматься на следующий пролет. Ричард поплелся следом.

— Мы все равно скоро вернемся, — снизошла до разговора д'Верь. — И тогда она снова сможет начать меня охранять.

Воздух был сырой, затхлый, давящий. Ричард спросил себя, как — не имея канарейки — определить, можно ли здесь дышать, и попытался утешить себя, что раз они не падают, то дышать тут можно.

— Полагаю, маркиз действительно знал, — задумчиво сказал он. — Про ее проклятие или что там еще.

— Да, — отозвалась д'Верь, — надо думать, знал.

— Он… — начал Ричард. — Маркиз… Понимаешь, честно говоря, на мой взгляд, он немного себе на уме, да и вообще плут.

Д'Верь остановилась, лестница перед ними уперлась в кирпичную стену грубой кладки.

— М-м-м… Он настолько же «немного себе на уме», насколько крысы «немного» покрыты шерсткой.

— Тогда почему ты обратилась к нему за помощью? Разве не было никого другого, к кому ты могла бы меня послать?

— Мы потом об этом поговорим. — Развернув данный эрлом свиток, она проглядела каракули, написанные архаическим почерком, потом снова его свернула. — Сами справимся, — решительно сказала она. — Тут все есть. Нам нужно просто попасть в Британский музей. Находим «Ангелус» и выбираемся. Проще простого. Раз плюнуть. Закрой глаза.

Ричард послушно закрыл.

— Проще простого, — повторил он. — Когда такое говорят в кино, это всегда означает, что вот-вот случится что-то ужасное.

Повеял легкий ветерок. Плотность тьмы за его закрытыми веками неуловимо изменилась.

— И к чему ты клонишь? — спросила д'Верь. Акустика тоже изменилась: теперь они были во много большем помещении. — Кстати, уже можешь открыть глаза.

Ричард открыл глаза. Судя по всему, они очутились по другую сторону стены и теперь стояли в углу помещения, которое он принял за склад старья. Но не просто кладовку со всяким хламом: было в этом старье нечто странное и особенное. Это было великолепное, редкое, причудливое и дорогое старье, которое, как правило, ожидаешь увидеть только в каком-нибудь…

— Мы в Британском музее? — спросил он.

Д'Верь нахмурилась: казалось, она о чем-то думает или к чему-то прислушивается.

— Не совсем. Но мы очень близко. Думаю, это один из запасников или какое-то хранилище.

Подняв руку, она коснулась складки старинного костюма, выставленного на восковом манекене.

— Жаль все-таки, что с нами нет телохранительницы. Чуть склонив голову, д'Верь посмотрела на него серьезно:

— А от чего тебя нужно охранять, Ричард Мейхью?

— Ни от чего, — признал он, но тут они завернули за угол, и он добавил: — Ну… от них, может быть.

— Вот черт! — одновременно вырвалось у д'Вери. Причина, почему Ричард сказал «Ну… от них, может быть», а д'Верь выругалась «Вот черт!», заключалась в следующем: на постаментах по обеим сторонам прохода, по которому они шли, стояли господа Круп и Вандермар. Ричарду они ужасающим образом напомнили выставку современного искусства, на которую однажды водила его Джессика: гениальный молодой художник объявил, что нарушит все Табу Искусства, и для этой цели организовал кампанию систематического расхищения могил, а потом выставил тридцать наиболее интересных плодов своих опустошительных рейдов в стеклянных витринах. Выставку закрыли после того, как художник продал «Украденный Труп № 25» за шестизначную сумму одному рекламному агентству, а родственники Украденного Трупа № 25, увидев фотографию экспоната в «Сан», подали в суд, дабы получить свою долю прибыли, и потребовали изменить название шедевра на «Эдгар Фоспринг, 1919 — 1987, любящий муж, отец и дядя. Покойся с миром, папочка». На заточенные за стеклом трупы в запачканных костюмах и порванных платьях Ричард взирал с ужасом: ненавидел себя за то, что смотрит, но не мог отвести взгляда.

Мистер Круп улыбнулся и стал похож на змею, у которой в пасти застрял полумесяц, от чего его сходство с Украденными Трупами №№ с 1 по 30 только увеличилось.

— Что? — спросил улыбающийся мистер Круп. — Никакого господина «Я такой ловкий всезнайка» — маркиза? Никакой там «Разве я вам не говорила? Она! Наверх подняться я не могу!» — Охотника? — Он помедлил для большего эффекта. Было в мистере Крупе что-то от испортившейся ветчины. — Ну надо же, меня пора покрасить серым и назвать злым волком, ведь передо мной две заблудшие овечки. Совсем одни. А на дворе ночь.

— И меня тоже можно называть волком, мистер Круп, — услужливо сказал мистер Вандермар.

Мистер Круп сполз со своего постамента.

— Позвольте шепнуть вам один совет в ваши мохнатые ушки, милые ягнятки, — сказал он.

Ричард огляделся по сторонам. Должно же быть какое-то укрытие, куда они могли бы сбежать. Он потихоньку взял д'Верь за руку и снова в отчаянии огляделся.

— Ну что вы! Прошу вас, не надо. Оставайтесь на месте, — продолжал мистер Круп. — Вы нам тут так нравитесь. И мы совсем не хотим причинять вам боль.

— Нет хотим, — возразил мистер Вандермар.

— Если вдуматься в ваши слова, мистер Вандермар, пожалуй, вы правы. Мы хотим причинить боль вам обоим. Очень хотим и очень много боли. Но в настоящий момент мы тут не за этим. Мы пришли, чтобы привнести в игру изюминку. Понимаете, когда все становится простым и скучным, мы с партнером теряем терпение и — сколь бы трудно ни было вам в это поверить — наше солнечное и миролюбивое настроение.

Демонстрируя свое солнечное и миролюбивое настроение, мистер Вандермар оскалил зубы. Это было, без сомнения, самое ужасное, что когда-либо видел Ричард.

— Оставьте нас в покое. — Голос д'Вери прозвучал ясно и твердо.

Ричард сжал ее руку: если она может быть храброй, сумеет и он.

— Если хотите причинить вред ей, — сказал он, — сначала вам придется убить меня.

Эти его слова как будто от души порадовали мистера Вандермара.

— Ладно, — улыбнулся он. — Большое спасибо.

— И тебе тоже мы сделаем больно, — сказал мистер Круп.

— Но попозже, — добавил мистер Вандермар.

— Понимаете, — взялся объяснять мистер Круп тоном, похожим на прогорклое масло, — в настоящий момент мы здесь, чтобы терзать вас, так сказать, морально.

Голос мистера Вандермара прозвучал как ночной ветер, веющий над пустыней костей.

— Заставить вас помучиться. Испортить вам день. Мистер Круп присел у постамента мистера Вандермара.

— Сегодня вы были на Эрловом дворе, — сказал он тоном, который (как предположил Ричард) любовно считал легким и светским.

— И что с того? — спросила д'Верь. Она понемногу пятилась от обоих головорезов.

Мистер Круп улыбнулся.

— Как мы это узнали? Как мы узнали, где найти вас сейчас?

— В любой момент можем до вас добраться, — прошептал мистер Вандермар.

— Тебя продали, божья коровка, — сказал мистер Круп, обращаясь к д'Вери и, как сообразил Ричард, только к ней одной. — В твое гнездышко затесался предатель. Кукушонок!

— Бегом! — крикнула она. Развернулась и побежала. Ричард побежал тоже — к двери в дальней стене залы со старым хламом. От прикосновения д'Вери дверь распахнулась.

— Пожелайте им доброго пути, мистер Вандермар, — произнес у них за спиной голос мистера Крупа.

— Прощайте, — сказал мистер Вандермар.

— Нет-нет, не так, — поправил его мистер Круп. — Au revoir [14].

Тут он издал такой звук — «кук-ку, кук-ку, кук-ку», — какой могла бы издать кукушка, будь она пяти с половиной футов росту и питай она слабость к человечине, а мистер Вандермар, оставшись верным своей природе, запрокинул вытянутую узкую голову и завыл по-волчьи — призрачно, зверино и безумно.

Над ними раскинулось ночное небо, они бежали по мостовой Рассел-стрит в Блумсбери. Ричарду казалось, что его сердце вот-вот пробьет себе дорогу через грудную клетку. Мимо проехала большая черная машина. За высокой выкрашенной черным оградой маячил Британский музей. Скрытые прожектора ярким светом заливали высокое белое викторианское здание, огромные колонны по фасаду, ступени, ведущие к главному входу. Это было хранилище мириада сокровищ со всего света, награбленных, найденных и переданных в дар более чем за сто лет.

Они подошли к боковой калитке. Схватившись за нее обеими руками, д'Верь всем весом на нее навалилась. Ничего не произошло.

— Разве ты не можешь ее открыть? — удивился Ричард.

— А что я, по-твоему, пытаюсь сделать? — огрызнулась она.

В нескольких сотнях футов правее у главных ворот выстроилась очередь машин. Выходившие из них пары в вечерних туалетах устремлялись по подъездной дорожке к музею.

— Вон туда, — указал направо Ричард. — Через главные ворота.

Кивнув, д'Верь оглянулась через плечо.

— Те двое как будто за нами не гонятся, — пробормотала она и первой поспешила к главным воротам.

— С тобой все в порядке? — спросил Ричард. — Что случилось?

Но девушка как будто еще глубже скрылась в складках объемистой кожаной куртки. Лицо у нее осунулось еще более обычного, хотя такого, казалось, и быть-то не могло, под глазами проступили черные круги.

— Я устала, — бесстрастно сказала она. — Слишком много сегодня открыла дверей. Всякий раз это забирает частицу меня. Мне нужно немного времени, чтобы оправиться. Вот съем что-нибудь, и все будет хорошо.

Охранник у главных ворот придирчиво рассматривал тисненые приглашения, которые приходилось представлять каждому чисто выбритому мужчине в смокинге и каждой благоухающей духами даме в вечернем платье, после чего ставил галочки против имен в своем списке и лишь затем позволял проходить. Стоящий рядом с ним полицейский в форме бесстрастно надзирал за приглашенными. Ричард и д'Верь прошли в ворота, но никто не удостоил их и взглядом. На каменной лестнице, ведущей ко входу в музей, выстроилась вторая очередь, и Ричард с д'Верью пристроились в ее хвост. Седовласый господин в сопровождении дамы, кутавшейся в норковую шубу, стали сразу за ними. В голову Ричарду пришла неожиданная мысль.

— Они нас могут видеть? — спросил он. Д'Верь повернулась к джентльмену.

— Эй? — окликнула она, уставившись прямо ему в лицо. Джентльмен с недоумением оглянулся по сторонам, будто не понял, что именно привлекло его внимание. Потом он заметил стоящую прямо перед ним д'Верь.

— Здравствуйте?.. — неуверенно сказал он.

— Я д'Верь, — представилась девушка. — А это Ричард.

— О… — протянул джентльмен, порылся во внутреннем кармане, достал портсигар и тут же о них забыл.

— Ну вот, видишь? — сказала д'Верь.

— Кажется, да, — ответил Ричард.

Некоторое время, пока очередь медленно продвигалась к единственной открытой двери, они молчали. Д'Верь, развернув, снова проглядела свиток, словно хотела в чем-то удостовериться. Потом Ричард вдруг сказал:

— Предатель?

— Они просто над нами издевались, — отозвалась д'Верь. — Старались выбить нас из колеи.

— И чертовски в этом преуспели, — пробормотал Ричард. Но тут они вошли в открытую дверь и очутились в вестибюле Британского музея.

Мистер Вандермар был голоден, поэтому назад они пошли через Трафальгарскую площадь.

— Попугать ее, — с отвращением бормотал мистер Круп. — Попугать ее! Подумать только, до чего мы дошли.

Мистер Вандермар нашел в урне половину сандвича с креветками и салатом и осторожно разрывал его на мелкие кусочки, которые бросал затем на плиты перед собой, чем привлек стайку голодных, но аппетитных припозднившихся голубей.

— Надо было поступить по-моему, — сказал мистер Вандермар. — Ее гораздо больше бы напугало, если бы мы, когда она отвернется, оторвали ему голову, просунули через горло мою руку и погрозили бы ей пальцем. Они всегда кричат, — доверительно сообщил он, — когда глазные яблоки вываливаются.

Правой рукой он показал, как просунул бы руку и погрозил бы пальцем.

Но мистер Круп и слышать об этом не хотел.

— Откуда такое миндальничанье на данной стадии? — вопросил он.

— Я не миндальничаю, мистер Круп, — возразил мистер Вандермар. — Я люблю, когда глазные яблоки вываливаются. Гляделки и зенки.

Прилетели новые серые голуби, которым, собственно говоря, давно уже пора было лечь спать, и стали важно расхаживать, склевывая куски хлеба и креветки и пренебрегая салатом.

— Я не про вас говорю, а про шефа, — отозвался мистер Круп. — То убейте, то украдите, то попугайте. Почему бы ему не решить наконец, чего он хочет?

У мистера Вандермара закончился сандвич, который он использовал как приманку, поэтому он метнулся в стаю голубей, которые взлетели с хлопаньем крыльев и ворчливым клекотом.

— Ловко поймано, мистер Вандермар, — одобрительно сказал мистер Круп.

Мистер Вандермар держал удивленного и расстроенного голубя, который ворчал и ерзал у него в кулаке и тщетно клевал в пальцы.

— Ну да ладно, — театрально вздохнул мистер Круп. — Теперь-то мы уж точно запустили кошку в голубятню, — с наслаждением сказал он.

Мистер Вандермар поднес голубя к лицу. Раздался хруст — это он откусил птице голову и начал жевать.

Сотрудники службы безопасности провожали гостей в просторный холл, которому как будто отвели роль передней. Не обращая ни малейшего внимания на охранников, д'Верь направилась в залы музея, и Ричард потащился следом.

Они прошли через египетские залы и поднялись на несколько пролетов служебной лестницы в комнату с табличкой «Раннесредневековая Англия».

— Согласно этому свитку, «Ангелус» где-то в этом зале. Она еще раз развернула свиток и огляделась по сторонам, на сей раз внимательнее, потом вдруг скривилась.

— Эх-ма! — воскликнула она вместо объяснения и бегом бросилась к лестнице, по которой они только что поднялись.

Ричард испытал острое дежа-вю и лишь потом сообразил, что да, в происходящем есть нечто знакомое: именно так он проводил свои выходные в эпоху Джессики. В которую, как теперь начинало казаться, жил давным-давно кто-то другой.

— Значит, «Ангелуса» там не было? — спросил он.

— Нет, не было, — отозвалась д'Верь несколько резче, чем того требовал, на взгляд Ричарда, вопрос.

— Ну, — ошарашенно протянул он, — я только спросил.

Они вошли в другой зал, и Ричард спросил себя, не начинаются ли у него галлюцинации — скажем, от переедания сладкого при Эрловом дворе или от сенсорной депривации.

— Я слышу музыку. — По звуку походило на струнный квартет.

— Здесь какой-то прием, — объяснила д'Верь.

Ну конечно. Мужчины и женщины в вечерних туалетах, с которыми они стояли в очереди. И в этом зале «Ангелуса» тоже как будто не было. Д'Верь направилась в следующий. Ричард поплелся за ней, жалея, что не может быть хоть чем-то полезен.

— А как выглядит этот «Ангелус»? — спросил он.

На мгновение ему показалось, будто она сейчас отругает его за бесконечные вопросы. Но она только, остановившись, потерла лоб.

— Тут лишь сказано, что на нем нарисован ангел. Но ведь найти его будет не так трудно, — с надеждой добавила она. — В конце концов, на свете не так много предметов, на которых нарисованы ангелы, правда?