Азирафаил зажмурился.

– Легко, – простонал он.

– Ну вот, – сказал Кроули тоном триумфатора. Он отлично знал ахиллесову пяту Азирафаила… – Никаких компакт-дисков. Никакого Альберт Холла. Никаких танцев. Никакого Глиндборна. Только небесная гармония круглые сутки…

– Основы мира не меняются, – пробормотал Азирафаил.

– Как яйца без соли, следовало бы тебе добавить. Кстати – ни соли, ни яиц ведь тоже не будет. Не будет и Гравлакса с соусом из петрушки. Никаких замечательных маленьких ресторанчиков, где тебя все знают. Никаких кроссвордов из «Дейли Телеграф». Никаких антикварных магазинов. И никаких книжных, кстати. Никаких старых редакций. Никаких серебряных портсигаров с нюхательным табаком эпохи Регентства во Франции, – Кроули наскреб дно бочки интересов Азирафаила.

– Но жизнь станет лучше после нашей победы! – прохрипел ангел.

– Но будет совершенно неинтересной. Слушай, ты же знаешь, что я прав. Тебе будет так же неудобно с арфой, как мне с вилами.

– Мы на арфах не играем, ты же знаешь.

– А мы вилами не пользуемся. Это был, просто, оборот речи.

Они поглядели друг на друга.

Азирафаил развел своими наманикюренными руками.

– Наши люди, знаешь ли, весьма счастливы, что это наконец-то близится. Для этого и работали. Последний, важнейший тест. Огненные мечи, Четыре Всадника, кровавые моря, все остальные дурацкие дела, – он пожал плечами.

– А потом «Игра Окончена, Вставьте Монету»? – грустно усмехнулся Кроули.

– Иногда мне трудновато понять твою речь.

– Мне нравятся моря – какие они есть. Армагеддона не должно быть. Не надо устраивать проверку всему, разрушая его до основания, только для того, чтобы проверить, правильно ли все было сделано.

Азирафаил опять пожал плечами.

– Такова уж высшая мудрость… – Ангел поежился и запахнулся в куртку. Над городом собирались серые облака… – Пошли куда-нибудь, где тепло, – предложил он.

– Ты мне предлагаешь? – отозвался Кроули угрюмо.

Какое-то время они шагали в мрачном молчании.

– Не то чтобы я был с тобой не согласен, – сказал ангел, когда они тащились по траве. – Просто нельзя ослушаться. Ты же знаешь…

– И мне нельзя, – откликнулся Кроули.

Азирафаил кинул на него косой взгляд.

– Ой, ну не надо, – сказал он, – ты же демон!

– Да. Но ослушание моим нравится только как принцип. А какое-то определенное ослушание их серьезно раздражает.

– Типа неподчинения их приказам?

– Вот именно. Поражен, а? Хотя, наверное, нет. Сколько у нас времени, как думаешь?

Кроули махнул рукой в сторону «Бентли», и его дверцы открылись.

– Предсказания разное говорят, – ответил Азирафаил, садясь на заднее сиденье. – Но до конца века точно ничего не произойдет, хотя какие-то феномены могут и раньше случиться. Большинство пророков прошедшего тысячелетия больше волновали рифмы, чем точность.

Кроули ткнул пальцем в сторону ключа зажигания. Тот повернулся.

– Как это? – спросил он.

– Ну, – объяснил ангел, – «Один. И Окончится Жизнь Мира, в Трам-тарам-тарам. Два. Поглотят вас дыры». Потом три и так далее. А вот шесть в стих не ложится – хороший, видно, год на эту цифру придется.

– И что за феномены?

– Двухголовые телята, знаки в небесах, гуси, летящие задом наперед, дожди из рыбы. Присутствие Антихриста увеличивает количество случайностей.

– Хмм.

Кроули положил руки на руль «Бентли». Потом он что-то вспомнил и щелкнул пальцами.

С колеса исчезли зажимы.

– Давай поедим, – предложил он. – У меня должок с… когда же это было?

– Париж, 1793-ий, – напомнил Азирафаил.

– А, точно. Царство Ужаса. Там один из наших был или из ваших?

– Разве не ваш?

– Не помню. Но ресторан был хороший.

Когда они проезжали мимо пораженного полицейского, следящего за движением, его записная книжка внезапно загорелась, поразив Кроули.

– Я абсолютно уверен, что не собирался делать ничего такого, – заметил он.

Азирафаил покраснел.

– Это я сделал, – пояснил он. – Всегда думал, что ваши их изобрели.

– Да? А мы думали, они – ваше изобретение.

Кроули взглянул на дым в зеркало заднего вида.

– Вперед, – бросил он, – в «Ритц»!

Кроули не собирался заказывать столик. Пусть другие этим занимаются, всегда считал он, он и так обойдется.

Азирафаил собирал книги. Если бы он был до конца честен с собой, то давно бы признал, что завел свой магазин, просто чтобы хранить книги. Это не было необычно… Но поддерживая свою легенду (обычный продавец-букинист), он всеми способами, кроме насилия, препятствовал покупкам. Неприятные запахи сырости и плесени, злые взгляды, неудобные часы работы – все это давно было им отработано.

Он давно собирал книги и, как и большинство коллекционеров, специализировался.

У него было более шестидесяти книг предсказаний, говорящих о последних двух веках второго тысячелетия. Он очень любил первые издания Уайльда. И у него был полный набор Знаменитых Библий, названных так из-за ошибок печати.

Среди них были: Неправедная Библия, которую ошибка заставила говорить (в «Первом послании Коринфянам»): «Разве не знаете, что неправедные войдут в Царство Божие?»; и Порочная Библия, напечатанная Баркером и Лукасом в 1632, в которой из седьмой заповеди исчезло слово «не», и в результате она провозглашала: «Возжелай жену ближнего своего». А также Освобождающая Библия, Паточная Библия, Библия Стоящих Рыб, Черинг Кросская Библия и множество других… У Азирафаила они все были. Даже редчайшая Библия, опубликованная в 1651 лондонской фирмой Билтона и Скаггза.

Она была первой из их трех чудовищных неудач Билтона и Скаггза.

Книга была широко известна как Библия «Будь-Это-Все-Проклято». Длинная ошибка наборщика (если ее можно так назвать) случилась в 48 главе, в стихе 5 Книги Иезикииля:

Вторая неудача имела место в 1653. Благодаря редкой удаче они достали одну из знаменитых «Потерянных Кварт» – три шекспировских пьесы, никогда не изданные в виде фолиантов, теперь полностью потерянные для искусствоведов и театров. До нас дошли только их названия… Вот самая ранняя пьеса Шекспира: «Комедия о Робин Гуде, или О лесе Шервуде»[18].

Господин Билтон за кварту заплатил аж шесть гиней и верил, что только на фолианте в твердой обложке заработает вдвое больше.

Потом он ее потерял.

Третья неудача Билтона и Скаггза ими обоими никогда не была понята до конца. Всюду книги пророчеств продавались в огромных количествах. Одни только «Центурии» Нострадамуса трижды переиздавали, и пять Нострадамусов (каждый объявлял, что остальные – самозванцы) разъезжали по стране и раздавали автографы направо и налево. Быстро исчезало из магазинов «Собрание пророчеств» Матери Шиптон…

Каждый крупный лондонский издатель – их было восемь – имел на руках хотя бы одну Книгу Пророчеств. Каждая из них была очень неаккуратна, но исходящий от них смутный дух вмешательства Небес делал их очень популярными. Продавались тысячи, даже десятки тысяч экземпляров.

– Чтоб печатать деньги, нужна лицензия! – сказал господин Билтон господину Скаггзу[19]. – Но народу надо как можно больше этого пророческого мусора! Мы должны срочно напечатать книгу пророчеств, сочиненную какой-нибудь неизвестной старухой!

Рукопись прибыла к их дверям на следующее утро, как всегда, внутренние часы автора его (точнее, ее) не подвели.

Ни господин Билтон, ни господин Скаггз и не подозревали, что посланная им рукопись – единственная за всю историю человечества пророческая книга, содержащая исключительно точные предсказания на следующие триста сорок с чем-то лет – точное и аккуратное описание событий, кульминацией которых будет Армагеддон. Она не ошибалась ни в одной малюсенькой детали.

Билтон и Скаггз опубликовали ее в Сентябре 1655-го, как раз к рождественской распродаже[20], и это была первая опубликованная в Англии книга, оставшаяся на складах.

Она не продавалась.

Даже копия в малюсеньком магазине в Ланкашире, на табличке рядом с которой было написано «Местный Автор».

Автор книги, некая Агнес Безумцер, не была этим удивлена – впрочем, удивить Агнес Безумцер могло лишь что-то уж совсем невероятное.

Да и потом, она ее не на продажу писала, не для королевских семей, и, даже, не для славы. Она ее написала только для того, чтобы получить бесплатный авторский экземпляр.

Никто не знает, что произошло с армиями непроданных экземпляров ее книги. Но точно ни одной нет ни в музеях, ни в частных коллекциях. Даже у Азирафаила ее не было; у него начинали дрожать коленки при одной мысли о том, что когда-нибудь он таки получит ее в свои наманикюренные руки.

На самом деле, во всем мире осталась лишь одна копия пророчеств Агнес Безумцер.

Она стояла в книжном шкафу примерно за сорок миль от того места, где Кроули и Азирафаил ели свой замечательный ленч и, образно говоря, только что затикала.

И вот уже прошло три часа… Три часа на Земле находился Антихрист, а один ангел и один демон за них троих старательно напивались.

Они сидели напротив друг друга в задней комнате азирафаилова грязного старого книжного магазина в Сохо.

У большинства книжных магазинов в Сохо есть такие комнаты, и большинство из них заполнено редкими, или, по крайней мере, очень дорогими, книгами. В книгах Азирафаила не было картинок – только старые коричневые обложки да хрустящие страницы. Изредка, если вынуждали обстоятельства, он одну из них продавал.

И, тоже изредка, к нему приходили серьезные мужчины в темных костюмах и очень вежливо предлагали ему продать магазин, чтобы превратить его в место, более подходящее к обстановке. Время от времени они предлагали деньги – пачки старых, мятых пятидесятифунтовых банкнот. А еще бывало, что во время разговора вокруг магазина ошивались другие мужчины в темных костюмах, качали головами и говорили о том, как легко загорается бумага, а уж если загорится, все здание сгорит.

Азирафаил улыбался, кивал и говорил, что он подумает о предложении. Они уходили. И никогда не возвращались.

То, что ты ангел, не означает, что ты дурак.

Стол перед парой был заставлен бутылками.

– Дело в…, – произнес Кроули, – дело в… Дело в…

Он попытался сфокусировать взгляд на Азирафаиле.

– Дело в…, – повторил он еще раз и попытался придумать, в чем дело.

– Дело в дельфинах, – наконец просветлел он, – вот в чем дело.

– Это рыбы такие, – кивнул Азирафаил.

– Не-не-не! – ответил Кроули, тряся пальцем. – Это млекопитающее. Самое настоящее млекопитающее. Разница в… – Кроули, продираясь сквозь болото своего сознания, попытался вспомнить разницу. – Разница в том, что они…

– Спариваются вне воды? – предположил Азирафаил.

Брови Кроули насупились.

– Не думаю. Нет, точно что-то не то. Что-то про их молодежь… – Он собрался. – Дело в… Дело в… Их мозгах.

Он потянулся за бутылкой.

– Что с их мозгами? – спросил ангел.

– Большие мозги. Вот в чем дело. Размером с… Размером с… Размером с ужасно большие мозги. Да еще и киты. Мозги мозгами погоняют, говорю тебе. Проклятое море просто кишит мозгами.

– Кракен, – кивнул Азирафаил, мрачно глядя в стакан.

Кроули уставился на него долгим смущенным взглядом человека, перед поездом мыслей которого вдруг провалились рельсы.

– А?

– Большая такая сволочь, – пояснил Азирафаил. – Спит в мрачных глубинах, на самом дне. Под кучей огромных, несчитанных полипол… полипо… огромных таких водорослей, вот… Должен подняться на поверхность в самом конце, когда море закипит.

– Да?

– Факт.

– Ну вот, – продолжил Кроули, откидываясь на спинку кресла. – Море кипит, все бедняги дельфины сварились, остальным наплевать… С гориллами то же. Говорят: «Ой, небо все красное, звезды на землю падают, что в бананах-то в наши дни?». А потом…

– Они, знаешь ли, гнезда делают, эти гориллы, – вспомнил ангел, в очередной раз наливая себе из бутылки – в третий раз ухитрился не промахнуться мимо стакана.

– Не-е…

– Клянусь Богом! В кино видел. Гнезда.

– Гнезда птицы делают, – поправил Кроули.

– Гнезда, – настаивал Азирафаил.

Кроули решил не спорить.

– Ладно, – сказал он. – Все звери, большие и салые. В смысле малые. Большие и малые. Многие с мозгами. А потом «бабах»…

– Но ты же часть этого, – указал Азирафаил. – Ты соблазняешь людей. И хорошо этого умеешь.

Кроули стукнул стаканом по столу.

– Это не то. Они не должны соглашаться. Это ж и есть основы мира, верно? Твоя сторона выдумала. Людей надо проверять… Только не на устойчивость к разрушению.

– Ладно, ладно. Мне это не нравится, как и тебе, но я же тебе говорил, что не могу ошлу… ошву… не делать то, что велено. Ангел, п'нимаешь.

– На Небесах нет театров, – заметил Кроули. – И почти нет фильмов.

– И не пытайся меня соблазнить, – ответил Азирафаил несчастно. – Я тебя знаю, старый ты змей.

– Ты подумай только, – продолжал Кроули безжалостно. – Знаешь, что такое вечность? Знаешь, что такое вечность? В смысле, ты знаешь, что такое вечность? Такая гора, понимаешь ли, в милю высотой, на краю Вселенной, и раз в тысячу лет такая маленькая птичка…

– Какая еще птичка? – подозрительно спросил Азирафаил.

– Маленькая птичка, про которую я говорю. И каждую тысячу лет…

– Что, все время одна птичка?

Кроули поколебался.

– Да, – кивнул он наконец.

– Жутко старая тогда птичка.

– Наверное. Каждую тысячу лет птичка взлетает…

– Хромает…

– Взлетает на вершину горы и точит свой клюв.

– Постой. Этого быть не может! Между Землей и краем Вселенной куча… – Ангел широко развел трясущимися руками. – Куча мусора, мой милый мальчик.

– Но она туда все равно добирается, – настаивал Кроули.

– Как? – спросил ангел.

– Не это важно!

– Может в звездолете долетает, – предположил ангел.

Кроули сделал паузу.

– Да, – наконец заговорил он. – Если тебе так удобнее. И эта птица…

– Только ведь мы говорим про край Вселенной, – заметил Азирафаил. – Так что это должен быть один из таких звездолетов, в котором конец пути только потомки увидят. Надо будет тогда сказать потомкам – мол, как долетите до Горы, надо… – он задумался. – Что же им сделать надо?

– Клюв о гору поточить, – подсказал Кроули. – А потом летит она обратно…

– В звездолете…

– А через тысячу лет опять возвращается, – быстро закончил Кроули.

Последовала секунда пьяного молчания.

– Зачем так напрягаться, просто чтобы клюв наточить? – подумал вслух Азирафаил.

– Слушай, – заговорил Кроули серьезно, – дело в том, что когда птичка до конца сточит гору, так, тогда…

Азирафаил открыл рот. Кроули знал, что сейчас он что-нибудь умное скажет насчет твердости птичьих клювов в сравнении с гранитными горами, и поспешил нанести удар.

– Тогда ты все еще не досмотришь «Звуки музыки».

Азирафаил застыл.

– А ведь он тебе понравится, – продолжал безжалостно Кроули. – Это точно.

– Мой милый мальчик…

– Выбора не будет.

– Слушай…

– У Небес никакого вкуса.

– Ну…

– И не единого ресторана, подающего суши.

Боль появилась на неожиданно серьезном лице ангела.

– Не могу с этим справиться, п'ка пьян, – бросил он. – Надо протрезветь.

Они оба мигнули, когда алкоголь покинул их системы кровообращения, и сели несколько более прилично. Азирафаил поправил свой галстук.

– Я не могу мешать священным планам, – прохрипел он.

Кроули задумчиво взглянул в свой стакан, а затем вновь его наполнил.

– А что насчет дьявольских? – спросил он.

– Прости?

– Ну, это же дьявольский план, разве нет? Мы им занимаемся. Моя сторона.

– А, но это часть большого священного плана, – указал Азирафаил. – Твоя сторона не может сделать ничего такого, что не являлось бы частью большого священного плана – опять основы мира, – добавил он с намеком на самодовольство.

– Как это?

– Эта… – Азирафаил раздраженно щелкнул пальцами. – Штука. Как же ты ее зовешь? Такая славная фраза. Что-то про расчеты, основанные на знании души…

– Предварительное психологическое планирование.

– Да, точно.

– Ну… если ты уверен… – протянул Кроули.

– Даже и не сомневайся.

Кроули лукаво взглянул на него.

– Тогда ты можешь быть уверен – поправь меня, если я не прав, – что противостояние этому – еще одна часть священного плана. В смысле, ты же должен постоянно расстраивать проделки Зла, да?

Азирафаил помолчал.

– Да, точно.

– Видишь проделку, расстраиваешь. Я прав?

– Приблизительно, приблизительно. Вообще-то, я предоставляю людям возможность собственноручно расстраивать планы. Основы мира, понимаешь ли.

– Да. Да. Все, что ты должен сделать, это расстроить планы. Потому что я абсолютно уверен, – важно говорил Кроули, – что рождение – лишь начало. Важно выращивание. И Влияния. Иначе ребенок никогда не узнает, как пользоваться своей силой. – Он помолчал. – Во всяком случае, пользоваться так, как требуется.

– Наша сторона будет, конечно, не против расстраивания твоих планов, – задумчиво кивнул Азирафаил. – Совсем не против…

– Да. Тебе на крыло медаль повесят! – подбадривающе усмехнулся ангелу Кроули.

– Интересно, что произойдет с ребенком, если его воспитают не слуги Сатаны? – спросил Азирафаил.

– Скорее всего, ничего. Он никогда ничего не узнает.

– Но генетика…

– Не говори мне про генетику! Она-то тут при чем? – хмыкнул Кроули. – Взгляни на Сатану. Его создали, чтобы был ангелом, а вырос – стал Великим Мятежником. Эх, если уж говорить про генетику, тогда ребенок вообще ангелом может стать… Ведь когда-то давным-давно его отец был важной персоной на Небесах. Говорить, что он вырастет демоном, поскольку его папа стал демоном, все равно, что сказать, что мышь, которой отрезали хвост, родит бесхвостую мышь. Поверь мне.

– И без сатанистского влияния, которому не противостоят…

– В худшем случае Аду придется все начать сначала. А Земля получит еще хотя бы одиннадцать лет. Это хоть чего-то стоит, верно?

Теперь Азирафаил опять выглядел задумчивым.

– Ты хочешь сказать, что сам по себе ребенок не зол? – спросил он медленно.

– Потенциально зол. И потенциально добр, я думаю. Он – просто огромный, мощный потенциал, ждущий оформления, – пояснил Кроули и пожал плечами. – Да и потом, что мы говорим про какие-то добро и зло. Они – всего лишь названия сторон. Мы это знаем.

– Да, думаю, стоит попробовать, – сказал ангел. Кроули подбадривающе кивнул.

– Согласились? – бросил демон и выставил вперед руку.

Ангел осторожно ее пожал.

– Это, точно, будет очень даже интересно, – улыбнулся он.

– И, если смотреть в будущее, делается для пользы ребенка, – добавил Кроули. – Мы будем кем-то вроде крестных отцов. Можно сказать, будем следить за его религиозным взрослением.

Азирафаил просветлел.

– Знаешь, я как-то об этом не подумал, – бросил он. – Крестные отцы. Будь я проклят!

– Это не так и плохо, когда привыкнешь, – ответил Кроули.

Она была известна под именем Рыжая Скарлетт. В то время она торговала оружием – и торговля уже начала ей надоедать. Она никогда не задерживалась на работе надолго. Триста, максимум четыреста лет… А то еще растопчут!

Волосы ее были каштанового цвета – не рыжие, не коричневые, а именно глубокого цвета вороненой меди, и падали они на ее талию шикарными косами, из-за которых мужчины легко могут начать драку – да, собственно, часто и начинали. Ее глаза были неприятного оранжевого цвета. На вид ей было двадцать пять, и так было всегда.

У нее был пыльный, кирпичного цвета грузовик, и она (совершенно невероятное умение) могла его перегнать через любую границу мира. Она ехала в маленькую восточно-африканскую страну, где теплилась гражданская война, ее товар – если повезет – разожжет ее пожар. К сожалению, грузовик сломался, и даже она не смогла его починить.

А она к тому времени очень неплохо разбиралась в машинах.

И вот она находилась в центре города[21]. Город этот был столицей Кумболо, африканской страны, которая уже три тысячи лет обходилась без войн. Лет примерно тридцать она была Страной-Сэра-Хамфри-Кларка, но так как в стране вообще не было минералов, и стратегически она была не более важна, чем банан, в ней сумасшедше быстро ввели самоуправление. Кумбололенд, возможно, была страной бедной, и, несомненно, скучной – зато мирной. Ее многочисленные племена, у которых были между собой нормальные отношения, давно перековали мечи на орала; в 1952-м на городской площади случилась драка между пьяным возницей повозки, запряженной быками, и настолько же пьяным вором, желавшим быков украсть – о ней говорили до сих пор.

Скарлетт зевнула, обмахнула голову широкой шляпой, чтобы было не так душно, оставила поломанный грузовик на улице и забрела в бар.

Она купила банку пива, осушила ее и улыбнулась бармену.

– У меня есть грузовик, который надо починить, – бросила она. – Есть здесь кто-нибудь, кто может помочь в этом?

Бармен обнажил в улыбке белые зубы. Его впечатлил ее способ пить пиво.

– Только Натан, мисс. Но Натан уехал в Каонду, посмотреть на ферму зятя.

Скарлетт купила еще пива.

– Так, и когда этот Натан вернется, как по-вашему?

– Может, через неделю, а может и через две, дорогая мисс. Ха, этот Натан, он бездельник, да…

Сказав это, бармен нагнулся вперед.

– Вы одна путешествуете, мисс? – спросил он.

– Да.

– Опасно, между прочим. Временами на дорогах попадаются скверные парни… Плохие. Не местные, – добавил он быстро.

Скарлетт подняла безупречную бровь.

Несмотря на жару, бармен задрожал.

– Спасибо, что предупредили, – промурлыкала Скарлетт. Ее голос звучал так, как звучит то, что скрывается в высокой траве, видимое, только если дергает ушами – пока мимо не идет что-то молоденькое и нежненькое.

Она кинула бармену свою шляпу и вышла на улицу.

Африканское жаркое солнце нагревало ее тело; ее грузовик стоял на улице, набитый оружием, пулями и минами. Он никуда не собирался.

Скарлетт кинула быстрый взгляд на грузовик.

На его крыше сидел гриф. Он уже триста миль проехал со Скарлетт. Сейчас он тихо рыгал.

Она обежала взглядом улицу: пара женщин болтала на углу, скучающий продавец сидел возле кучи разноцветных дынь, отгоняя мух, да в пыли играла кучка детей.

– Какого черта! – тихо пробормотала она. – Давно пора устроить отпуск.

Это было в среду.

А в пятницу город уже бушевал.

К следующему вторнику экономика Кумболо была разрушена, двадцать тысяч людей убито (в том числе и бармен – его застрелили мятежники во время атаки на баррикады на рынке), примерно сто тысяч было ранено, все оружие Скарлетт было использовано по назначению, а гриф умер от переедания.

Скарлетт уже покинула страну – на последнем поезде. Пора меняться, чувствовала она. Слишком долго она торговала оружием. Пришла пора перемен. Ей хотелось заняться чем-нибудь поинтереснее… Вот, скажем, неплохо было бы побыть журналисткой. Интересная возможность. Она обмахнулась своей шляпой и скрестила свои длинные ноги.

Неподалеку началась драка. Скарлетт усмехнулась. Люди всегда вокруг нее (и за нее) дрались. Что было очень приятно, конечно.

У Соболля были черные волосы, аккуратно подстриженная черная борода, и он только что решил создать корпорацию.

Он сидел за рюмкой на пару со своим бухгалтером.

– Как дела, Фрэнни? – спросил он ее.

– Двадцать миллионов экземпляров уже продали! Можете поверить?

Напитками они развлекались в ресторане «Верх Шестерок», на вершине дома 666 по Пятой авеню в Нью-Йорке. Это место чуть-чуть поражало Соболля. Ночью из окон ресторана был виден весь Нью-Йорк, а весь Нью-Йорк видел огромные 666 на каждой из четырех сторон здания. Да-да, конечно, это всего лишь номер, до него не так-то просто дойти при такой длине улицы – но все равно смешно.

Соболль и бухгалтер только что вернулись из маленького, дорогого, а главное, одного из лучших ресторанов Гринвич-Вилледжа, где еда была полностью nouvelle[22]: маленькое бобовое зернышко, горошинка и шкурка от куриной грудки, аккуратно разложенные на маленькой квадратной тарелочке.

Соболль выдумал это блюдо в прошлый свой визит в Париж.

Его бухгалтер съела свою порцию менее, чем за пятьдесят секунд, а все остальное время бросала взгляды на тарелку, на ножи и – время от времени – на других обедающих, взгляды такие, словно ее интересовало, какой у них вкус (да, собственно, так и было). Соболля это здорово поражало.

Он поигрался со своим «Перриером».

– Двадцать миллионов, а? Это совсем неплохо.

– Это чудесно!

– Значит, правда, вот-вот станем корпорацией… Пора заняться серьезным делом, не правда ли? Калифорнией, думаю. Мне нужны фабрики, рестораны, все, скопом. Пока не будем брать издательские компании, но их службы безопасности пора уже купить. Да?

Фрэнни кивнула.

– Звучит отлично, Соболль. Надо будет…

Ее прервал скелет. Скелет в платье от «Диор», с загорелой кожей, натянутой – кажется, вот-вот сорвется – на изящные кости. У скелета были длинные светлые волосы и красивые накрашенные губы: именно на него показывали бы матери всего мира, поучая детей: «Вот что произойдет с тобой, если не будешь есть зелень». Он выглядел как стильная реклама голодания…

Это была знаменитая нью-йоркская топ-модель, и в руках у нее была книга. Она спросила:

– Послушайте, мистер Соболль, я не очень вам помешала, я не отвлекла вас от важных дел? Просто, эта ваша книга изменила всю мою жизнь – не могли бы вы ее для меня подписать?

Она умоляюще уставилась на него глазами, скрытыми в глубоких и замечательно оттененных впадинах.

Соболль снисходительно кивнул и взял у нее книгу.

Понятно было, как она его узнала – его темные серые глаза взирали на мир с фотографии на блестящей обложке. «Диета без пищи: сделайся тощим и изящным», называлась эта книга; «Лучшая книга века о диете».

– Как пишется ваше имя? – спросил он.

– Шеррил – два "р", одно "и" и одно "л".

– Вы мне напоминаете одного моего старого, старого друга, – сказал он ей, быстро и аккуратно выводя слова на обратной стороне обложки. – Прошу. Рад, что она вам понравилась. Фаната встретить всегда приятно.

Написал он вот что:

– Из Библии, – пояснил он.

Она, благоговейно глядя на Соболля, закрыла книгу и отошла от стола, непрерывно его благодаря: он не знает, сколько это для нее значит, он изменил ее жизнь, честное слово…

На самом деле, у него не было никакого медицинского образования, потому что в дни его молодости не было университетов, но Соболль и без образования видел, что она скоро умрет. Может, пару месяцев протянет, не больше. Без пищи. Покончи с проблемой веса – а заодно и с собой.

Фрэнни голодно стучала по клавиатуре своего ноутбука, планируя следующую фазу трансформации пищевых привычек Запада. Соболль купил ей эту машину в подарок. Она была очень, очень дорогая, очень мощная и сверхтонкая. Он обожал тонкие вещи.

– Есть европейская компания, над которой мы можем получить полный контроль – Холдингз (Холдингз) Инкорпорейтед. Получим также контроль над налоговой базой Люксембурга. Если же будем гнать деньги через Кайманы в Люксембург, а оттуда в Швейцарию, мы сможем заплатить за фабрики в…

Но Соболль больше не слушал. Он вспоминал тот маленький ресторанчик. Он понял, что впервые видел столько голодных богачей.

Соболль улыбнулся широкой улыбкой, показывающей наслаждение от успеха работы, глубокое наслаждение. Он просто убивал время до главного события, но убивал он его такими вот изысканными способами. Да, убивал время, и иногда людей.

Иногда его звали Белли, или Бланк, или Альбус, или Мел, или Вайс, или Снегги, или еще каким-то из сотни имен. Его кожа была белой, волосы – блекло-светлыми, глаза – ярко-серыми. Люди, бегло взглянувшие на него – а на него все смотрели бегло – считали, что ему около двадцати.

Он был почти совершенно незапоминаем.

В отличие от двух своих коллег, он никогда не задерживался на одной работе надолго.

В разные времена у него были интереснейшие работы в разных интереснейших местах.

(Он работал на Чернобыльской АЭС, и на Виндскейле, и на Фри Майл Айленде, всюду на мелких и не особенно важных работах.)

Он был незаметным, но ценным членом многих изобретательских команд.